Шерлок Холмс и Реликвия Рэйвенкло (джен)

Мой друг Холмс мог быть на редкость любезным и даже обаятельным, когда на него находил такой стих. Но все прочее время он оставался исключительно замкнутым человеком. Даже я, бывший с ним ближе, чем кто-либо, почти ничего не знал о его семье и молодых годах. В ходе некоторых расследований мне довелось пару раз столкнуться с его братом Майкрофтом. Но в остальном Холмс мог бы с тем же успехом свалиться с неба или вылупиться из яйца — настолько мало мне было о нем известно. Поэтому новость о его почившем родственнике меня ошеломила.

— Ваш покойный брат? — переспросил я. — Простите — я понятия не имел!

— Не переживайте, Ватсон, — отвечал Холмс, махнув рукой. Жест был задуман как легкомысленный, но оборвался на половине. — Нет никакой опасности, что я дам волю чувствам. Конечно, в свое время я испытал сильное горе, да и о томи что за тем последовало, у меня мало причин вспоминать с радостью. Но поскольку Марчмонт умер, когда мне было девять лет, вы, я полагаю, не сочтете меня лишенным нормальных человеческих чувств, если я не стану демонстрировать особую печаль.

— В этом случае, — сказал я после некоторого молчания, — я был бы очень признателен, если бы вы рассказали о своем брате подробнее.

— Что ж, — продолжил Холмс. — Вы знаете, что я происхожу из дворянского рода, владения которого располагались в глухой части Вустершира. Моя мать была слабого здоровья, но смогла, хотя и с большими перерывами, родить троих сыновей. С Майкрофтом, как вам известно, нас разделяют семь лет, а Марчмонт был еще на три года старше. Ему были присущи все качества, которые сулят успех в жизни: он обладал любезными манерами, был хорош собой и умен — но не слишком умен (в отличие от нас с Майкрофтом), — имел открытый, добродушный нрав, легко сходился с людьми и преуспевал в спортивных занятиях. Родители в нем души не чаяли. Мне говорили, что когда Марчмонт впервые покинул дом ради подготовительной школы*, отец не мог скрыть своего огорчения. В школе брат по-прежнему отличался, восхищая и преподавателей, и товарищей. Но однажды летом, через две недели после его одиннадцатого дня рождения, нам пришло письмо…

Холмс сделал зловещую паузу.

— Что за письмо? — спросил я. — Неужто вашего брата преследовал какой-нибудь чужак или, хуже того, шантажист? Нет, конечно же, нет — с чего бы кто-то стал угрожать такому славному и прилежному пареньку?

Холмс сухо усмехнулся.

— Вижу, общение со мной не пошло вам на пользу, Ватсон, — заметил он не без иронии. — Признаюсь, что за свою долгую карьеру я сталкивался с множеством странных случаев, но с шантажом одиннадцатилетнего школьника — никогда… Нет, получив письмо, Марчмонт пришел в восторг. Оно было из Хогвартской школы чародейства и волшебства. Моего брата приняли туда на учебу. Письмо содержало требование — без всяких «с вашего позволения» и «будьте любезны» — в конце августа явиться по определенному адресу в Лондоне, после чего брату предстояло начать обучение в магическом мире.

— Как я уже говорил, — продолжил Холмс, — Марчмонт был в восторге. Но родители обрадовались куда меньше. Они были простые деревенские помещики, непривычные к большим городам, и побоялись бы отправить сына — свою гордость, своего наследника — даже в Лондон, тем более одного и в столь юном возрасте. Что уж говорить о школе, расположенной далеко на севере, и о людях, с которыми они никогда не встречались.

— Вы хотите сказать, что ваши родители — люди образованные и вполне обеспеченные, — всерьез думали о том, чтобы послать своего первенца в школу для шарлатанов и фокусников? — в ужасе вскричал я. — Возмутительно! Вы меня изумляете!

— Не надо недооценивать колдунов, Ватсон! — прошипел мой друг в ярости, в какой я его не помнил с тех пор, как он расправился со злодеем Мориарти. — Да, с ними редко кто сталкивался. Можно вообще ни разу в жизни их не увидеть и даже не почувствовать их присутствия. Но даже если волшебники не тронут и волоска на вашей голове, — они все же существуют, таясь глубоко в тени нашего привычного мира. Их подпольная организация не знает жалости. О, они любят говорить, что не желают вреда таким, как мы, что никогда не нападут первыми! Но тайны свои они охраняют со свирепостью, которая недоступна нашему пониманию. И если этим тайнам что-либо будет угрожать, они сотрут память или даже самую жизнь человека с той же легкостью, с какой вы задуваете свечу. Нет, Ватсон, хогвартской школой руководят вовсе не фокусники и не шарлатаны, но подлинные, могущественные маги. Они обнаружили в Марчмонте зародыш колдовских талантов и решили, что мой брат — из их числа. Теперь ему надлежало занять среди них подобающее место.

Родители мои, как уже сказано, вначале были решительно против. К унынию Марчмонта, первое письмо осталось без ответа. Последовали новые: то их приносили огромные хищные птицы, то они падали с неба или вылетали из камина в облаке золы. Одного этого было довольно, чтобы выбить родителей из колеи, но, думаю, они сумели бы проявить твердость, если бы не перемены в самом Марчмонте. Вероятно, этого следовало ожидать. Скажите самому добродушному одиннадцатилетнему подростку, что он обладает таинственным даром, и вы получите неизбежный результат. Со светящимися коровами мои родители еще справились, сославшись на неудачный химический опыт. Поющую стойку для зонтов приписали неумеренной фантазии прислуги. Но когда в разгар затянувшейся службы мой брат поднял в воздух викария, стало ясно, что надо что-то делать. Желание Марчмонта было удовлетворено, и в конце лета он сел на лондонский поезд.

С некоторым усилием я снова обрел дар речи.

— Этим все и кончилось? — хрипло спросил я. — Вы больше не видели своего брата?

— Видел, и много раз, — ответил Холмс. — Колдуны свирепо и без всякой жалости охраняют свои тайны, но, как многие хищники, испытывают нежные чувства к своим отпрыскам. Так было и с Марчмонтом. Хотя ему со всей определенностью было сказано, что каникулы надлежит проводить в школе, дабы лучше освоиться с правилами и обычаями колдовского мира, любящее сердце не позволило ему отказаться от семьи. Я видел его каждое лето на каникулах. Рождество он тоже проводил с нами и приносил радость и оживление в дом, которому временами сильно не хватало и того, и другого. Мне его приезды запомнились как настоящие праздники. Марчмонт показывал мне свои учебники, полные самых невероятных рисунков и расписанные золотом и киноварью. А еще он всегда привозил удивительные сласти и игрушки. С каждой была связана какая-нибудь история, да такая, что и братья Гримм позавидовали бы… В качестве особой милости со стороны школы моему брату даже позволили присутствовать на похоронах матери, когда четыре или пять лет спустя она скончалась от простуды.

А тем временем мы с Майкрофтом подрастали в нашем старом доме. Хотя леность Майкрофта и мои приступы неутолимого любопытства были для родителей куда более суровым испытанием, чем беззаботный нрав старшего брата, все же мы кое-как заполняли пропасть, оставленную его отъездом. Майкрофт, когда пришло его время, отправился в школу, и никакие таинственные письма ему не приходили. А еще через несколько лет Марчмонт окончил Хогвартс и получил дозволение остаться при школе в качестве помощника тренера по каким-то их играм. Он продолжал писать и приезжать, и все шло хорошо. Но однажды, незадолго до того, как я сам должен был уехать учиться, к нам явился посетитель.

Я как раз был вне дома, расследуя одно преступление. Наша молочница утверждала, будто резню в курятнике устроили цыгане, но я нашел дыру в изгороди и следы когтистых лап, которые свидетельствовали, что виновницей была ласка. С вещественными доказательствами в руках я направлялся в библиотеку, где рассчитывал найти подтверждение своей гипотезе в энциклопедии. Но прежде, чем я коснулся дверной ручки, послышался мучительный вскрик моего отца: «Господи, нет! Марчмонт! Сын мой!», который перешел в захлебывающиеся рыдания.

В комнате был кто-то еще. Я слышал, как он расхаживает взад и вперед, убеждая моего отца взять себя в руки, — но тщетно. Интонации визитера становились все более угрожающими, и в конце концов я услышал, как он протяжно произносит заклинание. Сверкнула белая вспышка, послышался глухой удар, и рыдания отца оборвались. Мне хватило ума спрятаться, когда посетитель вышел из библиотеки, засовывая волшебную палочку в карман сутаны. Из своего укрытия я мог видеть только, как его отражение промелькнуло в стенном зеркале, но этого оказалось достаточно. Я и раньше встречал это суровое, непреклонное лицо в фотографическом альбоме Марчмонта. Это был его преподаватель истории, Финеас Найджелус Блэк.

Моя первая мысль была об отце. Я бросился в библиотеку и обнаружил его без сознания на полу. Слуги отнесли его в постель. Послали за доктором, но тот обнаружил лишь легкие физические повреждения и предписал полный покой. Меня не пускали в комнату больного и лишь вечером накануне отъезда в школу дозволили короткий визит. В комнате было темно, и у отца едва достало сил поднять голову с подушки. Заливаясь слезами, он поведал мне, что мой брат мертв. Но когда я спросил, который из братьев и как это случилось, отец ничего не мог припомнить и пришел в такое волнение, что мне приказали покинуть комнату…

До сего дня не знаю, огорчаться или радоваться тому, что следующие два года я провел вне дома. Довольно уже того, что отец так и не смог вспомнить, что случилось с Марчмонтом, и это его бесконечно мучило. Все его усилия связаться со школой оказались безуспешны. Ни в одном учреждении Шотландии не нашлось даже следа того, что Марчмонт вообще существовал, а провинциальные полицейские в ту далекую пору были еще более неумелыми, чем наш приятель Лестрейд. В конце концов от отчаяния отец обратился к сверхъестественным средствам. Но, не имея доступа к тем, кто действительно в них разбирался, он вскоре попал в руки шарлатанов последнего разбора: спиритов, медиумов, гадалок и ясновидящих. Любому, кто заявлял, будто знает что-то о моем брате, — каким бы откровенным обманщиком он ни был, — отец был готов отдать что угодно. В нашем доме толпились худшего сорта мошенники, в то время как поместье хирело и приходило в упадок, а друзья и слуги один за другим покидали его. Когда через два года отец скончался, его смерть стала избавлением не только для него самого, но и для всех, кто его окружал и помнил, каким человеком он был раньше.

На похоронах присутствовали только мы с Майкрофтом, и именно тогда я рассказал брату о визите Блэка и его последствиях. Стоя над отцовской могилой, мы поклялись найти обидчиков и, если удастся, привлечь их к ответу. Вы спросите, Ватсон, как двое мальчишек рассчитывали преуспеть там, где потерпел поражение их отец? Мы знали, что нам никогда не справиться с врагом с помощью колдовства, и не рисковали действовать напрямую. Однако мы предположили, что сможем решить проблему путем дедукции и логических рассуждений, в которых мы сильны, а колдуны — слабы.

Так что жизнь продолжалась. К счастью, средства на наше образование были выделены по завещанию матери, иначе нам пришлось бы нелегко. Отцовское наследство было растрачено, а колдовских писем на нашу долю не досталось. Мы с Майкрофтом окончили школу и университет, отправились в Лондон и стали сами зарабатывать себе на жизнь. Большую часть времени я посвящал своему призванию — науке и искусству детективного расследования, — но держал глаза и уши открытыми и сумел многое узнать. Колдуны, связанные железным законом соблюдения тайны, никогда добровольно себя не выдадут. Но я помнил школьные рассказы Марчмонта и обращал внимание на происшествия, которые ускользнули бы от других. Как и в случае с шайкой преступников, в самой крепкой цепи всегда найдутся слабые звенья. Но, несмотря на это, я напрямую не сталкивался ни с одним колдуном до вчерашнего дня, когда в нашем доме появился профессор Уизелби.

— Мой дорогой Холмс! — в тревоге воскликнул я. — Но это же чудовищно! Отвратительно! И что теперь делать? Вы же добровольно отдались в руки могущественных и неумолимых врагов!

— Я не боюсь, — отвечал мой друг. — Да, в их распоряжении колдовская сила, зато их ум слаб. Одаренные могуществом, которое по их прихоти способно изменять устройство мира, волшебники пренебрегают высшими умениями анализа и дедукции, и в этом их уязвимое место. Что я намерен делать? Нет ничего проще. Я хочу выяснить, как умер мой брат, и потом, если потребуется, привлечь того или тех, кто это совершил, к суду.

Примечание:

*В таких школах готовили для поступления в закрытые частные школы, типа Итона или Харроу. Возможно, в магическом мире они тоже есть — для подготовки чистокровных волшебников к поступлению в Хогвартс?