Дорога наугад (джен)

Лея нервно теребила кончик косы. Глупый жест, от которого она не могла избавиться, как ни старалась: хорошо еще, что не начала мерить шагами комнату с раздражения. Энергичная и вспыльчивая натура девушки жаждала действия, движения... хоть каких-нибудь перемен в жизни, становившейся все более невыносимой год от года.

Горечь, застарелая боль, злость. Они пропитывали этот дом от пола до потолка, и так было всегда, сколько Лея себя помнила. Сейчас Сила буквально сочилась этими эмоциями, расползавшимися от столовой, где остались родители. Видимо, напряжение все-таки вылилось в очередной скандал. Лея взволнованно прислушивалась к Силе, боясь ощутить вспышку ярости и мощный выброс Тьмы, как случилось несколько лет назад. Пока все было относительно тихо: видимо, отец держал себя в руках. Тот случай, когда он едва не убил жену в приступе гнева, подействовал на него отрезвляюще: при всех своих недостатках, Энакин Скайуокер никогда прежде не причинял вреда ни супруге, ни детям, и сам пришел в шок от своего чудовищного поступка. Больше такого не повторялось. Пока не повторялось.

Лея была почти уверена, что однажды он сорвется снова. Его мощь росла год от года, становилась все более пугающей. Оби-Ван рассказывал, что Тьма дает многое, но и цену за свою силу требует непомерную: разрушает личность, порабощает разум, подчиняет все стремления и мотивы жажде разрушения. Лея не привыкла верить на слово, но она видела, как с годами меняется отец. Видела, что представляет собой император Палпатин. Какие уж здесь сомнения?

Лея всю жизнь надеялась, что отец еще может измениться в лучшую сторону. До сих пор надеялась. Но пока он делал все, чтобы эту надежду похоронить и покрепче запечатать гроб.

— Ты ведь не веришь, что он здесь ни при чем? — резко обернулась она к Люку, устав от вида за окном. Слишком уж навязчиво на горизонте маячила громада императорского дворца.

Люк отвел взгляд. Конечно, он сразу понял, о чем речь. Сам думал о том же, Лея по его лицу видела.

— Лея, у тебя паранойя. Не во всем зле в этой галактике виноват отец.

— Да, оно само за ним попятам увязывается. Люк, ты правда такой наивный?

Эмоции, бурлившие внутри, требовали хоть какого-то выхода. Лея прошлась по комнате, отчаянно жалея, что не может воспользоваться Силой — а ведь она так и рвалась наружу, требуя себе применения. Руки чесались отвесить брату увесистый подзатыльник, хоть ладонью, хоть телекинезом.

— Он забрал тебя за несколько часов до налета. Думаешь, это случайность? Счастливое совпадение?

— Отец мог почувствовать, что мне грозит опасность. Сама подумай: на что ему сдался этот лагерь? Об отце можно многое сказать, но тягой к бессмысленным массовым убийствам он пока точно не страдает!

— Откуда нам знать, что здесь нет двойного дна? Чего-то такого, о чем мы не знаем? Люк, я сама не хочу в это верить, но... я просто чувствую, что он виновен, понимаешь? И меня это пугает не меньше, чем тебя.

Лея опустилась на диван рядом с братом. Кураж, владевший ею только что, спал резко и неожиданно, оставив после себя странное опустошение и страх.

Речь ведь идет о ее отце. Да, он сбился с пути. Да, он творит ужасные вещи... но откуда в ней самой такая ненависть? Это неправильно. Так не должно быть. Почему же Лея порой чувствует, что готова... убить его, если ей представится шанс?

Вместо ответа Люк молча обнял сестру. Погладил по напряженному плечу, прижал к себе, делясь своим поразительным спокойствием, теплом... Светом. Как у него это получалось? Люк очень походил на Оби-Вана. В них обоих не было ни ненависти, ни гнева... а вот Лея была полна их. Почти как отец. Оби-Ван часто говорил ей это. Советовал разные приемы, помогавшие обуздать темные эмоции, часы напролет беседовал с ней... но Лея была паршивой ученицей. Оби-Ван не говорил ей этого — она сама знала.

— Лея, не надо так говорить. Я верю, что к этому отец непричастен. Верю. Понимаешь?

Лея кивнула. Только вера у них с Люком и оставалась. Вера в то, что отец рано или поздно изменится. Вера в его любовь. Вера в лучшее будущее, которое все никак не наступало.

— Надоело сидеть сложа руки, — прошептала она, привалившись к плечу брата. — Оби-Ван постоянно талдычит нам о том, как мы важны, как благодаря нам все изменится к лучшему... а что делаем мы? Скажи, мы сделали за всю жизнь хоть что-то полезное? Все становится только хуже, а мы никак не можем этому помешать. Даже не пытаемся.

Люк смолчал. Еще бы. Что он мог сказать? Даже Оби-Ван не сумел дать Лее внятный ответ, когда она спросила его. Все ссылался на видения какого-то магистра Йоды и подозрительно отводил взгляд.

Лея уже сомневалась, что у учителя в самом деле был план. Похоже, он и сам запутался не меньше близнецов и их матери. Джедай, отрекшийся от Ордена. Генерал, покинувший армию. Учитель, потерявший ученика. Какой путь он мог указать?

На ум шел только один ответ. Но непротивление и смирение Лее не подходило категорически.

* * *

За тысячи световых лет от Корусканта, посреди бескрайних болот планеты Дагоба, стояла маленькая хижина. Глубокой ночью в ее неказистых окошках вдруг зажегся свет. Внутри существо с огромными ушами деловито зажигало лучины, время от времени старчески кряхтя. Крошечный, покрытый сморщенной зеленой кожей, тяжело опирающийся на кривую палку, этот гуманоид производил комичное впечатление: точь-в-точь забавный гоблин из народных кореллианских сказок, которому положено либо помогать главным героям, либо строить им мелкие, неопасные каверзы — в зависимости от настроения. Человек непосвященный вряд ли сумел бы заподозрить в нем старейшего мастера-джедая, некогда самого уважаемого члена Высшего Совета.

За свою долгую жизнь, затянувшуюся почти на тысячелетие, магистр Йода был наставником многим выдающимся джедаям. Целые поколения адептов Света выросли под его попечительством как негласного главы Ордена; к его советам прислушивались верховные канцлеры Галактической Республики, а сенаторы уважительно уступали дорогу.

С тех пор многое изменилось. Не стало Республики. Не стало джедаев — тех, настоящих джедаев, что хранили мир, а не приумножали силу Темной Стороны на войне. Изменился и сам магистр Йода, допустивший весь этот кошмар и удалившийся от мирских дел в добровольное изгнание.

Он не желал иметь ничего общего с тем, во что превратился Орден под руководством Мейса Винду. Хорошим он когда-то был человеком, вот только понять не сумел: порой лучший способ побороть зло — не мешать ему уничтожить само себя.

Времени до этого момента оставалось немного. Видение, явившееся магистру посреди ночи, не предполагало двойного толкования.

Отсчет для владыки Сидиуса и его Империи пошел быстрее, чем сыплется песок в часах.

Месяц спустя

Афера Падме не прошла без последствий. Энакин чувствовал это с самого начала, хотя последствия дали о себе знать далеко не сразу. Около месяца он провел в напряженном ожидании, не поднимая глаз от отчетов информаторов и старательно зачищая следы своего вмешательства на Чандриле. Позаботился и о технике, и об исполнителях, способных хоть как-то навести ищеек Айсарда на его след. Несмотря на это, предчувствие угрозы слабее не становилось. Энакин едва ли не физически ощущал, как вгрызается в его позвоночник мерзкий холод: опасность, опасность, опасность... и не в той стороне, куда он смотрит.

Когда все прояснилось, Энакин был вне себя от ярости. Даже самые толстокожие служащие гвардии старались держаться подальше от командующего, боясь подвернуться под горячую руку; придворные и клерки всех мастей, встреченные в коридорах Дворца, обходили его по широкой дуге — буйствующая вокруг Энакина Сила прорывалась в материальный мир волной иррационального страха, какой обычно возникает от неуловимых для человеческого слуха низких частот.

"Идиотка! — билось в его разгоряченной от бешенства голове. — Если случится чудо, и ее на сей раз не казнят, я сам убью эту дуру!"

Энакин никогда не позволял себе рукоприкладства. Только один раз, года четыре назад... обычно ему было стыдно даже вспоминать об этом. Но только не сегодня. В тот момент он сожалел лишь об одном: что не придушил женушку чуть сильнее, чтобы благоразумие хоть ненадолго задержалось в ее бестолковой голове.

Десять миссий "Фонда помощи беженцам". На них — десять дел по финансовым махинациям, семь по контрабанде и пять — по содействию врагам государства. Смертный приговор как результирующая.

Только ярость позволяла Энакину гнать от себя ужас. Если эту идиотку не казнят... это будет настоящее чудо. Чудо, за которое Энакин поплатится еще несколькими оборотами цепи, на которой его держал Палпатин.

Он несся к императору, не дожидаясь вызова. Если и были в его положении преимущества, так это неформальное право являться к повелителю без доклада. Гвардейцы у входа в кабинет Палпатина не рискнули задержать своего командира: перекошенное, бледное лицо Энакина и его торопливый, размашистый шаг говорили о срочности дела получше слов.

Ворвавшись в кабинет, Энакин преклонил колено. Сказал, с трудом контролируя дыхание:

— Повелитель, прошу простить за вторжение. Я должен срочно поговорить с вами.

Никакие вежливые формулировки не могли сгладить столь наглого нарушения субординации и протокола. На холодную голову Энакин никогда не позволил бы себе так вламываться к императору, но сейчас ему было все равно. Хоть с памятного года провозглашения Империи и прошло восемнадцать лет, но страх за жену по-прежнему напрочь отшибал у Энакина способность размышлять трезво.

Сидиус, восседавший за громоздким рабочим столом, с подчеркнутой неспешностью отложил в сторону какие-то бумаги. Выглядел старший ситх и повелитель галактики обманчиво мирно: пожилой человек не самого внушительно телосложения, с приятной внешностью этакого достойно встречающего старость аристократа. Хорошая личина для жестокого диктатора и одного из сильнейших одаренных галактики.

— Я знал, что ты придешь, — равнодушно сказал он. Из-за преклонного возраста его некогда звучный голос потерял в выразительности и силе, но от него по-прежнему пробирало до костей. — Можешь встать, Вейдер.

Энакин приблизился, повинуясь небрежному жесту иссохшей, жилистой руки. Император не сводил с него взгляда пронзительных серо-голубых глаз. Стального, жесткого взгляда. Игра в "доброго дядюшку" закончилась, как только Энакин Скайуокер присягнул на верность Империи и лично Дарту Сидиусу.

Энакин уважительно склонил голову. Он знал свое место. Не забыл, расправляясь с одним врагом Империи за другим. Пусть старик это видит.

— Ты пришел поговорить о Падме. Так?

— Да, повелитель.

— Тогда сперва полюбуйся на это. А потом хорошенько подумай, хочешь ли ты просить за нее.

Палпатин протянул Энакину материалы дела, подшитые в объемную, размером с хороший роман, папку.

"Имперское разведывательное управление. Совершенно секретно. Ну кто бы сомневался. Упертый же ты подонок, Айсард..."

Отметил Энакин и имя, красовавшееся на титульном листе. "Куратор операции: Айсард И., старший специальный агент, майор госбезопасности". Вот, значит, кто на протяжении многих месяцев рыл яму его Падме. Симпатичная девочка Исанн, одно время хвостиком ходившая за Энакином и смотревшая на "героя войны" во все большие восторженные глаза. Он даже не удивился: фамильная гнильца в младшей Айсард начала проявляться давно. Было лишь вопросом времени, когда она начнет доставлять проблемы окружающим с унаследованной от папочки настырностью.

Как бы то ни было, копала "девочка" глубоко и качественно. Энакину хватило лишь мельком пробежать взглядом документы, чтобы от страха и злости сердце пустилось в бешеный пляс.

Лагерь, уничтоженный с его подачи, оказался лишь пробным камнем. Как только стало ясно, что с этой благотворительной организацией связано что-то интересное, ИРУ запустила щупальца во все действующие миссии "Фонда" и быстро вытащила на свет темные делишки, которые через него проворачивались. На сей раз дело у них двинулось споро: вместо того, чтобы аккуратно присматриваться и прощупывать почву, Разведка вломилась к "филантропам" с изяществом ИЗРа. И с той же, надо признать, эффективностью. То, что они раскопали после обысков, выемки документов и повальных допросов, уже не прикроешь. Не повесишь на руководителей отдельных миссий, выставив Падме чистой, разве что чуть-чуть наивной и близорукой. Это был смертный приговор, совершенно заслуженный и не подлежащий сомнению.

Энакин даже представить не мог, что его жена увязла в делах Альянса так глубоко. Единичный случай, который он прикрыл, оказался частью хорошо налаженной системы.

"Идиотка. Падме, какая же ты все-таки идиотка... да и я хорош. Надо было сразу прикрыть всю ее контору к хаттам, пока Айсард до нее не добрался!"

Сидиус смотрел на него выжидающе, с интересом. Ни дать ни взять — ученый, развлекающийся занимательной вивисекцией. Энакин стойко встретил его взгляд, но спокойствие ему далось ценой больших усилий. С коротким поклоном вернул папку на стол, хотя больше всего хотелось швырнуть ее на пол, хорошенько припечатать сапогом и попросить господина директора на пару слов. Желательно, вместе с дочкой.

— Нет доказательств того, что Падме замешана в этом лично.

Энакин ляпнул первое, что пришло в голову, хотя уверенности никакой не испытывал: со всем многостраничным делом не ознакомишься за пару минут. Но он верил: его жена не настолько глупа, чтобы светить в подобных аферах свою персону. Бесконечно слабый аргумент, конечно. Даже если доказательств и впрямь нет, по всем законам Падме должна была лишиться головы по меньшей мере как соучастница. В лучшем случае — попасть под долгое и крайне пристрастное следствие.

— Вейдер, если я захочу посмеяться, то распоряжусь устроить в Имперской опере фестиваль комиков и сатириков. Тебе роль шута не к лицу.

"Зато сам ты горазд разводить фарс. Я ведь нужен тебе, старик. Единственный из всей придворной своры, кто живет только твоей милостью. Тот, кого боятся и ненавидят все твои царедворцы. Тот, с кем никто не заключит союз против тебя. Пугало, бешеный пес, из-за которого твои толстозадые вояки и чинуши не откладывают преданность в слишком дальний угол. Разве я многого прошу за это?"

Энакин едва подумал об этом и тут же загнал гнев и раздражение подальше, позволив страху завладеть собой. Пусть учитель чувствует, как крепко держится на шее Вейдера его золотой ошейник.

Он вновь преклонил колено. Энакин ненавидел эту церемониальную позу — знак полного подчинения и преданности.

"Чем это отличается от рабства? — вновь услышал он, как наяву, голос Падме. — Ты сам надел на себя оковы".

— Я прошу вас пощадить мою жену, повелитель. Клянусь, она больше не доставит проблем Империи.

Сидиус не сразу удостоил его ответом. Казалось, мысли старого ситха витают где-то далеко, настолько равнодушным и задумчивым стал его взгляд. Вейдер терпеливо ждал, когда хозяин соизволит бросить ему подачку, вдосталь наигравшись на его нервах.

Прежде он не отказывал никогда. Но каждый раз Энакин чувствовал, что становится на шаг ближе к грани, за которой комфортные условия рабства сменятся другими, более жесткими. Нынешний разговор вызывал неприятные ассоциации с прогулкой по краю пропасти.

— Эта ситуация утомляет меня, Вейдер, — сказал наконец Сидиус. От его голоса веяло холодом. — Неужели ты всерьез полагаешь, что мне неизвестно о других случаях? О том, как старательно ты покрываешь свою супругу, не удосужившись доложить мне о ее проступках?

Старик наслаждался этим. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как крепнет страх Энакина, как сжимается все сильнее, будто рыболовецкая сеть вокруг вырывающейся рыбы. В конечном итоге он всегда шел навстречу ученику — но лишь после такого унизительного напоминания о том, как сильно тот зависит от его милости.

— Я умоляю вас, повелитель. И прошу прощения за все, что совершил ради нее ранее. Мои действия не несли вреда вам и Империи.

— Будь это иначе, ты не стоял бы здесь.

Энакин до боли стиснул зубы. Любопытно, пришлось бы ему так же пресмыкаться и ползать на коленях, если бы в тот год он выбрал другую сторону? Если бы договорился с магистром Винду, перешел вместе с остальными джедаями на сторону Альянса?

Наверняка нет. Но расплатой за это стала бы жизнь Падме и близнецов. Цена, которую Энакин не был готов заплатить тогда, и не готов платить сейчас.

Сидиус захлопнул папку с делом. Отодвинул на край стола, демонстративно постучав по обложке длинными тощими пальцами.

— Я ценю твою службу, Энакин. И очень хорошо отношусь к твоим детям. Лишь поэтому за проступки Падме на сей раз пострадают другие люди. Донеси до ее сведения, что своими действиями она поставила под удар троих соучредителей Фонда и всех руководителей миссий поголовно... А также сам запомни: в следующий раз я не буду столь снисходителен. Надеюсь, ты понял меня?

Энакин склонил голову еще ниже.

— Да, повелитель. Благодарю вас.

— Можешь идти.

"На этот раз", — читалось в этих словах. Покидая кабинет, Энакин кожей чувствовал на себе взгляд Палпатина... и тугую удавку, обвившуюся вокруг шеи.

"Одним разговором дело не кончится. Ангел мой, я тебя когда-нибудь точно убью. Чтобы другие не сделали этого раньше".

Вернувшись к себе, Энакин с трудом удержался от того, чтобы дать волю гневу. Мысли путались, повседневные дела напрочь отказывались укладываться в голове. Не до них было.

Сидиус пощадил Падме. Но почему тогда Сила по-прежнему кричала об опасности?