Солнечная (гет)

Лили не могла думать ни о чем, кроме как о Хогвартсе. Казалось, что на могиле у матери к ней вдруг пришло озарение и она нашла выход из всех проблем, при этом прекрасно понимая, что ее желание вернуться в школу почти что несбыточно. Однако лишь одна мысль о том, что именно этот шаг будет первым на пути к возвращению Лили Поттер, сильной, несломленной, уверенной Лили Поттер, заставляла ее действовать активнее.

Она никому не сказала о своем желании: Альбус и Прю были заняты появлением на свет своего ребенка, к тому же, подавив свою гордость, ее брат все-таки согласился на встречу с отцом Пруденс и был раздраженным на протяжении всего времени, поэтому представлялось мало вероятным обратиться к нему за советом. С отцом она тоже не представляла, как поговорить — запираясь в кабинете, он, видимо, активно созванивался со Скорпиусом, и всякий раз Лили отчаянно боялась услышать его голос или увидеть его лицо в камине. Наверное, именно поэтому Лили и мечтала сбежать в Хогвартс — там-то она точно не встретит его и сможет расправить свои крылья, чтобы потом… потом…

Взмахнув головой, Лили остановилась на секунду, посмотрев на возвышавшийся на улице величественный дом. Она шла к Гермионе, потому что понимала, что лишь она сможет помочь ей вернуться в Хогвартс, несмотря на прошлое отчисление. Лили была уверена отчего-то, что тетя точно не откажет ей: все же, как бы ни разнились их взгляды и как многое бы не стояло между ними, именно Гермиона подоткнула ее однажды к тому, чтобы поехать учиться в Германию.

Сверкнув глазами, она уверенно вскинула голову и спокойным шагом подошла к двери, позвонив. Однако дом, видимо, почувствовав в ней родственную связь, безмолвно отворил двери, позволяя Лили переступить порог и оказать в просторном коридоре. В этом доме Гермиона и Рона стали жить почти сразу после свадьбы, решив сбежать от многочисленных родственников в свои личные апартаменты. Их квартира не была опрятной, чувствовалось, что домом либо не занимался никто, либо только мужчина, потому что ни уюта, ни каких-либо милых глазу мелочей здесь не было. Слегка выцветшие обои в цветочек явно нуждались в обновлении, да и вся квартира была забита скорее ненужным хламом, в виде собранных на столах и в шкафах всевозможных, не сочетавшихся между собой картин и статуэток.

Впрочем, едва ли это было удивительно: казалось, ее тетя вышла замуж нисколько по собственному порыву, сколько из-за свода определенных догм, которые Гермиона свято чтила. Ее отношения с мужем были более чем адекватными и даже крепкими, но постоянные отгулы Гермионы, бесконечные заседания, политические собрания привели к тому, что ни дети, ни муж не только не имели понятия, чем занята Гермиона, но и даже не спешили вникнуть в ее дела — упорная, несгибаемая миссис Уизли посчитала бы это лишь глупостью.

Лили знала прекрасно, что с ними нянчилась она лишь из-за собственного альтруизма и доброты, и поначалу Лили действительно злилась на тетю: ей не было понятно, зачем и почему она упорно старается будто бы подменить им мать. А потом Поттер подумала, что ей просто плевать, и она стала игнорировать свою тетю. Мерлин, знала бы та Лили, что вот однажды она придет к Гермионе на поклон, только лишь бы она отправила ее обратно в Хогвартс?

Горькая усмешка появилась на ее губах, когда, придя в гостиную, Лили спокойно уселась на диван и бессмысленно посмотрела в потолок. Ей было известно, что дом заколдован таким образом, что каждый его житель сразу узнает о приходе гостя по сверкающему зеркалу, потому она не торопилась никого звать — да и как? Гермиона не держала эльфов, нанимая кухарку и уборщицу.

Время утекало сквозь пальцы, но Лили была столь решительно настроена, что готова была ждать. В конце концов, она знала, насколько занята была ее тетя и, разузнав у отца об единственным ее выходном, Лили с педантичной точностью высчитывала время до встречи. Благо, дядя Рон вечно пропадал в магазине, а Роза — на своей работе, поэтому разговор должен был получиться приватным.

Когда дверь скрипнула и Лили увидела слегка недовольное лицо Гермионы, то она едва ли вздрогнула или испытала страх. Нет. Она знала, чего хотела, и не могла остановиться ни перед чем, поэтому пристально наблюдала за каждым действием своей тети, которая, присев напротив, приподняла слегка бровь, поправив вуаль на плечах.

— Хочешь чаю? — наконец спросила она, явно занервничав. Видимо, взгляд у Лили был столь решителен, что не предвещал ничего хорошего.

— Извините, что пришла к вам в ваш единственный выходной, — холодно, расставляя акценты, протянула Лили, безмятежным взором поглядывая на Гермиону, с уст которой сорвался тяжелый вздох. — Но у меня к вам есть важная просьба.

Откинувшись на спинку дивана, Гермиона сощурила глаза, посмотрев на нее тяжелым, уставшим взглядом, заставляя невольно Лили всматриваться в ее черты. Она уже давно потеряла остатки прежней красоты: постоянная работа отпечатала на утонченном лице глубокие морщины и нервозность, волосы ее, хоть и без седины, имели какой-то тусклый, неживой цвет. Лили знала, что когда-то Гермиона Грейнджер была если не красавицей, то очень симпатичной, миловидной девушкой, но сейчас же, казалось, от той прежней привлекательности не осталось ни следа. Тетя была раздраженной, уставшей и, возможно, тайно разочарованной, оттого взгляд ее был столь тяжелым и в чем-то даже устрашающим.

— Роза закатила мне скандал, — слегка качнув головой, быстро проговорила Гермиона, сузив глаза еще больше. — Удивительно, Лили, но всякий раз, когда ты вмешиваешься в жизнь моей дочери, она начинает активно мне противостоять.

Возмущенно вскинув бровь, Лили уже хотела было ответить, но тетя, заметив это, резко выпалила, нахмурившись сильно:

— Ты считаешь, что я плохая мать, не так ли?

И было что-то в самой интонации вопроса, из-за чего Поттер не смогла ничего ответить. Потому что, право, это не было вопросом, она говорила так, будто утверждала, и по мере того, как мрачнело ее лицо, Лили чувствовала, что Гермиона вот-вот выскажет все, что лежало у нее на душе.

— Да, конечно, я не всегда уделяла им много времени или заботы… но все так ждали от меня карьерного роста, что… разве могла бы я поступить иначе? Разве могла я поставить семью выше своей карьеры? Как бы тогда на меня посмотрели?

Остановившись, Гермиона быстро облизнула губу, а потом, прикусив ее, посмотрела куда-то в сторону, чтобы ровно через секунду опять взглянуть на затихшую Лили и с каким-то отчаяньем выпалить:

— У Джинни это прекрасно получилось. Мерлин, у нее было даже больше детей, но между тем она успевала быть и там, и там… Мерлин, — склонив голову, она прикрыла глаза, сжав пальцами ткань дивана. И все ее лицо исказилось в каком-то болезненном припадке, таком остром и невыносимом, что сил его скрывать больше не было.

— Вы не виноваты в том, что произошло, — тихо проговорила Лили, поймав взгляд тети. Едва ли Поттер пришла для того, чтобы говорить об этом, но между тем ей нестерпимо хотелось… преодолеть эту странную неловкость, которая висела между ними.

Печально посмотрев на Лили, Гермиона лишь склонила голову, но смотрела не на Лили, нет, ее взгляд был такой рассеянной, словно проходил сковь Поттер. Могло ли быть, что миссис Уизли не верила в то, что делала? Не верила больше ни в политику, ни в свою идеологию? Но боясь признаться себе в этом, она лишь уверенно продолжала гнуть свою линию, уничтожая саму себя. Или, быть может, Гермиона уже так сильно устала от груза ответственности, что не могла заставить себя бороться?

Не говоря ни слова, Лили продолжал изучать лицо напротив, упрямо не убирая взгляд, словно пытаясь заставить ее посмотреть на себя.

— А ведь Роза всегда хотела продолжать учебу, а не идти работать, — вдруг проговорила Гермиона, задумчиво подперев рукой щеку. — Но я ее остановила и сразу направила в министерский отдел… она же такая умная, всего три года в университете, а сколько у нее достижений.

— Почему вы говорите это мне, а не ей? — встрепенувшись, уверенно спросила Лили, приподняв брови. — Почему вы не говорите со своей дочерью?

— Потому что боюсь? Потому что не знаю, как будет лучше? Потому что совершенно не понимаю ее? Столько много причин, Лили, почему между родителями и детьми существуют недомолвки и недопонимания… ведь это так сложно: просто взять и поговорить.

Замолчав, она тяжело вздохнула, явно задумавшись о насущном, а потом, будто опомнившись, внимательно посмотрела на Лили. И Поттер видела, как на секунду странное сожаление мелькнуло в ее глазах, Гермиона явно начинала корить себя за несдержанность и столь странный эмоциональный порыв. Но могло ли быть иначе? Неудачи в политике и в семье лежат грузом, не давая вздохнуть, и Лили знала это как никто иной. Мысли о Хогвартсе были для нее лишь попыткой взбодриться и показать себе другой путь: она, может, только и жила одним лишь желанием восстановить что-то из прошлого и пойти по совершенно другому пути.

— А какая у тебя просьба? — опомнившись, подозрительно спросила Гермиона, опять сузив глаза. Недоверие как профессиональная привычка была очередным подарком той карьеры, на которую она так молилась в былые годы.

— Мне нужно вернуться в Хогвартс. Я хочу доучиться.

От удивления ее брови взлетели вверх, а былой прищур превратился в широко распахнутые глаза. Очевидно было, что никто, совершенно никто даже не догадывался, чем жила последние дни Лили Поттер.

— Лили, — протянула она слегка шокировано, недоверчиво покосившись. — Но зачем? Какой в этом смысл?

— Вы никогда не жалели о прошлом? Не испытывали ли стойкое желание изменить в нем хоть что-то? — бесцветно спросила Лили, посмотрев на нее прямо, без страха и сомнения. — Мое изгнания из Хогвартса было большой ошибкой. И я понесла достаточное наказание, чтобы мне дали еще один шанс. Мне ведь всего лишь нужно официально закончить Хогвартс, хоть досрочно! — под конец воскликнув, Лили выпрямилась и с непередаваемой надеждой посмотрела на Гермиона, которая по мере ее слов лишь слегка качала головой, то и дело вскидывая бровь. — Неужели вы не поможете мне? Хотя бы… ради мамы?

Лили знала, куда бить, знала, чем нужно было пользоваться. Потому, видя, как вздрогнула тетя, как она опять распахнула глаза, едва ли Поттер испытала хоть какие-то муки совести или сожаления. Она знала, черт побери, чего хочет и была готова поставить на кон все. В какую-то секунду Лили вдруг ощутила в своих руках былую силу: манипулятор, провокатор… да, она была такой. Она умела давить, умела подбирать слова для достижения и не испытывала никакого отвращения к своим действиям.

— Что ж… — протянула наконец Гермиона, слегка склонив голову, а потом, резко встав, вынуждая Лили подняться следом, серьезно посмотрела ей в глаза: — Я могу поручиться за тебя, Лили. Но… понимаешь ли ты, что о Темной магии придется не просто забыть, а закопать любую мысль об возвращении к ней? Ты должна быть правильной Лили Поттер, тихой и незаметной. Только лишь в этом случае у тебя получится закончить Хогвартс.

Нервно сглотнув, Лили не посмела отвести взгляд, не посмела ни скривиться, ни возмутиться. Быть правильной, тихой, милой… солнечной? О, Лили умела это лучше всего, но могла ли она повторить это сейчас? Да и хотела ли?

«Ничего уже не будет прежним. Ты больше не сможешь быть такой», — подумалось Лили, и, подняв голову, она ослепительно улыбнулась, с полным отсутствием жалости посмотрев на тетю. Поттер больше не собиралась повторять свои ошибки: не собиралась притворяться, но и стоять на краю обрыва — тоже. Теперь все будет по-новому, и эту новую жизнь Лили ни за что не испортит, ни за что не потеряет.

Блеснув глазами, Лили кивнула головой, а потом, повернувшись в сторону выхода, многозначительно посмотрела на тетю, намекая, что ей пора. Не говоря ни слова, Гермиона, тяжело вздохнув, кивнула в ответ, и Лили обернулась, собираясь уходить, чувствуя ее взгляд спиной.

— А знаете, — вдруг сказала Лили, остановившись у самого порога. Повернувшись вполоборота, она с некоторой насмешкой посмотрела на тетю: — Когда вы проиграете выборы, возьмите дядю Рона, Розу и Хьюго и поезжайте куда-нибудь отдохнуть. Что скажите насчет Италии? Солнечная, теплая Италия… мне кажется, это лучшее место, чтобы обо всем поговорить.

Возмущение отобразилось столь отчетливо на лице Гермионы, что Лили, не удержавшись, улыбнулась сильнее. Без капли и злобы она почти со смехом спросила:

— Неужели вы еще верите, что выиграете? Вам самой уже не нужна эта победа. Вы устали, тетя. Очень устали.

Именно тогда, улыбаясь почти искренне, Лили испытала странный восторг. Потому что впервые, кажется, не было ни пут, ни злобы — было лишь странное предвкушение и ожидание будущего.

«Совсем скоро я восстану, — улыбаясь сильнее, думала Лили, по-прежнему смотря на ошарашенную, озадаченную Гермиону, — и тогда я вернусь. Восстановлю все, что принадлежит мне и опять заполучу его».

Хлопнув дверью, Лили взмахнула волосами, оправив воротник рубашки. В конце концов, все так и должно было быть: она всегда вставала с колен, ведь не было же такой силы, которая окончательно могла сломить Лили Поттер.

* * *

Хогвартс-экспресс еще не ходил, поэтому Лили, взяв отца под локоть, была вынуждена направиться в Хогвартс с помощью камина. Когда они только-только появились в кабинете Макгонагалл, которая, сдвинув брови к переносице, с самым серьезным видом посмотрела на них, Лили почувствовала, что даже ее отец, и тот будто бы сжался под ее пристальным взглядом.

— Что ж, полагаю, миссис Уизли уже предупредила вас, что официально Лили будет являться не ученицей, а помощницей мадам Помфри? — внимательно посмотрев на Лили, спокойно спросила она, и Поттер, с каким-то внутренним содроганием ожидавшая упреков или скрытой неприязни, облегченно выдохнула, заметив столь знакомый ироничный прищур.

Директор не испытывала к ней предубеждения, и это отчего-то сразу подняло настроение Лили.

— Миссис Уизли, — с легкой насмешкой ответил вместо нее отец, сжав локоть Лили, — все нам доходчиво объяснила. Вы же знаете, сколь убедительной она бывает.

Уголок губ директора на секунду едва дернулся вверх, но потом, словно опомнившись, она вновь стала спокойной и серьезной. Казалось, годы совершенно не изменили ее, и Лили до сих пор испытывала странный душевный трепет перед Минервой, действительно уважая и ее характер, и ее ум.

— Мы отойдем, Лили, — многозначительно протянул отец, и Лили, кивнув головой, безразлично наблюдала за тем, как Гарри и Макгонагалл срываются за железной, тяжелой дверью, оставляя ее в совершенном одиночестве.

Именно в этот момент Поттер ощутила странный прилив меланхолии. Она вспомнила все: как сидела здесь перед своим отчислением, как смеялась насмешливо Мэри и как казалось, будто вся жизнь несется в пропасть. Да, тогда она даже подумать не могла, как много ей уготовила жизнь и как многое ей придется пережить.

Воспоминания о Мэри и ее гриффиндорской компании на секунду выбили воздух из легких, делая их будто тяжелее. Та притворная, подростковая жизнь казалась сейчас самым тяжким беременем из всего, что произошло с ней, а с учетом всего того, что произошло… Прикрыв глаза, Лили на секунду схватилась рукой за лоб, как сейчас вспомнив ядовитую, злую улыбку Мэри Томас.

Распахнув глазами и отведя руку в сторону, Лили резко подняла голову, замечая Распределяющую шляпу. Она смотрела на нее в упор где-то с минуты, а потом, на негнущихся ногах подошла к стеллажу и палочкой притянула к себе.

«По тебе Слизерин плачет», — пронесся в голове насмешливый голос Скорпиуса, и Лили почувствовала такую странную, режущую боль, что на секунду зажмурилась, крепче нужного сжав ткань в руках.

— Я вам не половая тряпка, чтобы так меня истязать! — возмущенно проговорила шляпа, и Поттер от неожиданности вздрогнула, резко посмотрев на предмет в своих руках.

Среди старых, истертых складок едва проглядывал рот и глаза, и Лили, хмыкнув, подняла шляпу чуть выше и, иронично выгнув брови, едва приподняла уголки губ, проговорив с нескрываемой насмешкой:

— Ваша политика определения детей на факультеты абсолютно бессмысленна. Почему вы слушаете пожелание учеников, а не действуете, согласно рациональности и разуму?

Но шляпа молчала, не имея способности говорить на какие-либо абстрактные темы, и это отчего-то лишь раззадорило Лили, когда она почувствовала странный прилив злобы. Поттер вдруг вспомнила, как будучи одиннадцатилетней дурочкой, уговаривала шляпу отправить ее на Гриффиндор, боясь семейного осуждения и той репутации, которой был окутан весь факультет змей. А теперь все это казалось такой глупостью, что Лили отчетливо осознала — именно тогда она и свернула не туда. Когда почему-то подумала, что может быть кем-то иным, кроме как слизеринкой.

Одержимая каким-то лихорадочным настроением, Лили резко надела шляпу на голову и, замерев всего на секунду, не своим голосом спросила, смотря в сторону:

— Ну? Куда вы отправите меня сейчас, сэр?

— Все так же, как и тогда, много лет назад, — степенно проговорила шляпа, растягивая гласные, и Лили прикрыла глаза, представив Запретный лес, освещаемый крыльям сотни фей. — Я вижу амбиции, гордость и желание во что бы ни стало быть уверенной в своем будущем. Я вижу талант, но между тем и какую-то злобу. Выбор несомненен: ваша дорога — это Слизерин.

Горькая улыбка появилась на устах, и даже когда вернулся директор и отец, Лили не смогла избавиться от нее. С этим странным и, наверное, в чем-то отчаянным выражением лица она прощалась с отцом, а затем безмолвно следовала за Макгонагалл, с некоторой тоской оглядываясь по сторонам, буквально впиваясь взглядом в знакомые коридоры, картины и лестничные пролеты.

— Вы будете жить недалеко от лазарета. Во время учебы вы можете посещать лекции и библиотеку, однако, если вдруг появятся какие-то слухи, то с этим придется справляться лично вам.

Развернувшись, Макгонагалл строго и серьезно посмотрела на нее, словно пытаясь что-то отыскать в Лили, найти ответ на какой-то свой вопрос.

— Никто не заинтересован в вашем пребывании здесь, кроме вас. Значит, придется соблюдать правила, ведь второго шанса у вас больше не будет, — замолчав, Минерва посмотрела по сторонам, а потом, приблизившись к Лили, до ужаса холодно проговорила: — Никакой Темной магии. И никаких ночных вылазок в лес, мисс Поттер. Любая ваша ошибка будет стоить вам очень дорого. Понимаете?

Конечно, Лили понимала. Потому, молчаливо кивнув головой, она спешно зашла в отведенной ей комнату и, даже не оглядываясь по сторонам, присела на кровать, только сейчас ощутив, до чего сильно-сильно билось ее сердце. Схватившись руками за края платья, смяв их, она прикрыла глаза, чтобы потом распахнуть их широко и, выпрямив спину, наконец оглядеться.

Комнатка была маленькой: здесь помещались лишь кровать, стол и небольшой шкаф. Прямо возле кровати стояло широченное окно, и когда Лили подошла ближе, почти коснувшись носом решетки, она увидела. что выходило оно… на зеленый, пышущий жизнью Запретный лес. Схватившись пальцами за прутья, Лили тяжело вздохнула, ощутив, как трудно стало дышать и как мысли разлетелись будто в сторону. Зеленый Запретный лес был вечным напоминанием о неизбежном; он напоминал о Скорпиусе, о его невозмутимом взгляде, холодных насмешках и потаенной нежности. Запретный лес был будто символом всего того, что собственноручно уничтожила Лили и потеряла.

Следующие недели пролетели словно как одна. Лили, давно уже не учившаяся и не работавшая, поначалу с трудом привыкала к бешеному темпу своей начальницы, но когда настал сентябрь, казалось, что другой жизни быть просто не могло.

Она работала на мадам Помфри, сортируя для нее всевозможные зелья, отваривая тяжелые и нужные отвары, помогая иногда перебирать архивы. Поппи Помфри была трудоголиком: она считала, что время, проведенное без дела, потрачено зря, потому работала денно и нощно, забывая иногда о перерывах на обед. Впервые увидев ее после столько лет, Лили сначала опешила, но, не заметив в поведении Поппи ни капли презрения или предубеждения, с готовностью стала подстраиваться под ее темп.

Впервые в жизни знания Лили шли действительно на праведное дело: когда Хогвартс заполнился учениками, она стала принимать непосредственное участие в их лечении, и хоть Лили сама по себе ничего не знала в целительстве, мадам Пофри была умелым руководителем и наставником.

— Ну что это такое? — из раза в раз спрашивала Поппи, когда Лили, накладывая швы заклинаниями, случайно пропускала несколько миллиметров кожи.

— Не в сторону направляйте палочкой, а ведите по диагонали, — подперев руки в бока, покачивая головой, вещала она на весь лазарет, обращая на себя внимание всех больных. Пристыженная, не привыкшая к такому вниманию со стороны Лили поначалу злилась и, иногда бросая ироничные замечания, хотела тем самым заставить Поппи расслабить свою хватку и дать ей воли.

Только вот ничерта у Лили не получалось.

Сентябрь был прохладным и почти несолнечным. Приближающиеся выборы гремели по всей стране, и Лили, втайне таская в свою комнату газеты, с бившимся сердцем старалась отыскать среди текста колдографии Скорпиуса. Только вот официальные СМИ совершенно о нем не писали, а доступа к другим не было, и Лили, замиравшая, стала замечать, что почти не может быть сосредоточенной на работе.

Когда это стало очевидно не только для нее, но и для мадам Помфри, та, оставив ее после смены в лазарете, завела в свой кабинет и серьезно спросила:

— Что с вами, мисс Поттер? Раньше вы справлялись хоть и криво, но гораздо лучше.

У мадам Помфри была забавная привычка морщиться, когда эмоции негодования переполняли ее, и солнечно улыбаться, когда вылеченные ученики забегали в лазарет с цветами. И вся она была такой живой, несмотря на свои далеко не малые годы, что Лили невольно восхищалась: почему-то она чувствовала себя намного более дряхлой и даже старой.

— Ваше присутствие в Хогвартсе, дорого обходится школе, — присев за кресло, спокойно проговорила Поппи, и Лили почувствовала, как подкосились у нее за секунду ноги, а потом, быстро схватившись рукой за стену, она с внутренним отчаяньем стала ждать, что скажет она дальше. — Многие уже прознали, где вы, и журналисты буквально напирают на директора, прося разрешение посетить школу ради вас. Все это очень некстати, понимаете? Да и дети, впрочем…

Поппи запнулась, увидев, как помрачнела Лили и как лицо ее исказилось на секунду в какой-то злобе. Поттер все знала: знала, что находится в Хогвартсе только из-за тети Гермионы, знала, что после выборов ее шаткое положение может совсем подорваться, знала также, сколько проблем приносила.

И, конечно же, Лили видела, как смотрят на нее студенты, как провожают они ее долгим взглядом в коридоре или вовсе смеются в лицо. Некоторые особо смелые первое время порывались подойти к Лили и высказать их мнение насчет пребывания Лили в школе. Только вот Поттер была далеко не робкого десятка и, иронически усмехаясь, она полностью игнорировала их. Только вот игнорировать свои чувства ей было не дано.

— Вы помните меня? — спросила вдруг Лили, сильнее согнув пальцы на стене. — В школьные годы, я имею в виду.

— Конечно, — как ни в чем не бывало ответила Поппи, — я помню всех, кто прошел через лазарет. Это ученики имеют свойство забывать меня после выпуска.

Что-то было в ее старческом лице тоскливого, но спрятанного, из-за чего казалось, что весь ее трудоголизм был лишь очередным побегом от реальности. Лили особенно задумывалась об этом, когда, сбегая из школы на обеденном перерыве, ходила вдоль Запретного леса, безразлично рассматривая могучие ели.

Едва ли она могла сказать, почему из всех мест в итоге выбрала Хогвартс своей отправной точкой. Но, здороваясь иногда с профессором Лонгботтом, который тайно приносил к ее двери любимые с детства чай с облепихой; видя радостные махи руками Хагрида, который всегда зазывал ее в свою лачужку, Лили чувствовала странный, такой иллюзорный покой. Хогвартс все-таки был ее домом, хоть далеко и не самым гостеприимным.

— Как много плохого о вас говорят за спиной, — проговорила как-то мадам Помфри, когда отбой уже давно настал, но Лили, задержавшаяся, чтобы помочь ей, сидела возле котла, очищая его от остатков зелья.

— Не больше, чем о другом волшебнике, — холодно отозвалась Лили, и хоть лицо ее было безразличным, внутри что-то неприятно кольнуло.

Котел не поддавался ни магии, ни очищающим средствам, и ей казалось, что его неизбежно придется выкинуть. И только лишь прагматизм зельевара не позволял ей совершить столь кощунственное действие.

— Я помню вас в школьные годы, — вдруг бросила Поппи, и Лили, резко вскинув голову, с подозрением посмотрела на нее. — Вы были очень милой и улыбчивой девочкой. И дружили с Мэри Томас.

Нервно сглотнув, Лили сжала котелок в руках, не понимая, к чему ведет Поппи и что именно хочет сказать, но было в ее взгляде что-то такое рассеянное и понимающее, что Поттер на секунду показалось, будто она уже ничем давно не интересуется. Она совершенно точно не знала, что эта милая, солнечная девочка и убила Мэри Томас. Свою школьную подругу.

— Так интересно наблюдать за тем, как вы вырастаете, как становитесь будто бы другими людьми, а потом приводите в этот замок уже своих детей, — отложив склянки в сторону, Поппи повернулась к Лили вполоборота, и задумчиво прищурила глаза. — Мало кто из них помнит старую Поппи, а я вот помню каждого. Иногда от этого становится как-то тоскливо… особенно осенью.

— У вас… у вас нет семьи? — тихо спросила Лили, внимательно наблюдая за каждым ее действием, и видя, как на секунду прищуренные глаза будто бы наполнились болью, она тотчас пожелала о своем вопросе.

— Моя семья — это Хогвартс, — уверенно сказала Поппи, а потом, встав с места, кивнула головой, не смотря. — Спокойной ночи, мисс Поттер.

Старая, бойкая, волевая Поппи Помфри была переполнена тоской и печалью, и Лили, наблюдавшая теперь по-особенному за своей наставницей, чувствовала странное единение. Ей было приятно работать с Пофри, даже разговаривать с ней было интересно. Но между тем иногда Поттер казалось, будто она только и мечтает что-то рассказать, и когда в конец сентября Поппи в одиночестве праздновала свое День Рождения, Лили, подойдя к ней молча, вручила маленькую коробочку.

— Зачем? — удивленно спросила Пофмри, но коробку приняла и с некоторой благодарностью посмотрела на Лили, сняв с переносицы очки. Смена Лили вот-вот заканчивалась и учеников в лазарете было мало: в конце сентября всегда был спад. — Я уже очено давно не праздную свои Дни Рождения, но спасибо.

— Спасибо вам, — без тени насмешки уверенно проговорила Лили, смотря открыто, без страха и сомнения. И хоть сердце у Поттер билось так, словно она пробежала чертов марафон, осознание, с какой легкостью слетали с ее губ слова благодарности, почему-то было таким приятным и… необычным. Ведь Лили Поттер совершенно не умела говорить о своих чувствах.

Помолчав с секунду, Поппи ответила ей признательным взглядом, а потом, посмотрев на почти полупустой лазарет, вздохнула, положила коробку на стол и встала, бросив на ходу:

— Присядьте, Лили. Выпейте хоть чай за мое здоровье.

Разлив ароматный чай по чашкам, Помфри отчего-то не спешила говорить, хотя Лили была уверена, что ей так и не терпелось что-то рассказать. Это было видно по ее бегающему взгляду и тому рассеянному выражению лица, которое часто можно заметить в лицах людей, за чьей спиной много прожитых лет и воспоминаний.

— В семнадцать лет я была обручена со своим другом, — со светлой улыбкой ни с того, ни с сего начала она, и Лили, уже задумавшаяся о своем, вздрогнула едва заметно, обратив свой взор на Поппи. — На самом деле, никаким он мне другом никогда не был: я его очень-очень любила и была так рада, когда наши семья решили заключить этот союз.

Тяжелый вздох сорвался с ее губ, и мадам Помфри, сняв косынку с головы, обнажив седые-седые волосы, задумчиво посмотрела на слегка вздрагивающую свечу.

— А потом началась война с Гриндевальдом, и он ушел добровольцем на фронт, пообещав, что обязательно вернется. Из-за него я и пошла в целительство, думая, что однажды мы непременно встретимся на фронте, — со слабой усмешкой проговорила она, подняв медленно голову и посмотрев прямо на замеревшую Лили. — Ходила по всей Европе с отрядом таких же молоденьких и глупеньких целителей, вытаскивала трупы, лечила совсем изувеченных и мечтала просто найти его. Однажды моя мечта сбылась. Я нашла его среди груды тряпья, мертвым, с маской ужаса, застывшей на лице.

Замолчав, она слегка ссутулилась, и Лили заметила, что у нее все время закрываются глаза. Старость давала о себе знать, но несмотря ни на что Поппи по-прежнему старалась держаться, не поддаваясь на слабости своего организма. И Лили чувствовала, как странная боль поднимается волной внутри, как сердце сжалось, словно схваченное силками. Ей было нестерпимо, до ужаса больно, и среди этой боли она чувствовала тоску — больше всего на свете Лили мечтала вновь увидеть его.

— Разве есть что-то хуже любви? — с исказившимся от злобы лицом, прошептала тихо Лили, сжав сильно кружку в руках. — Да и существует ли она вообще? Разве это светлое чувство?

Задышав тяжело и глубоко, Лили сжала рукой свою шею, слегка поглаживая кожу, с яростью думая о том, что вот уже почти второй месяц не имела понятие, чем занят чертов Скорпиус Малфой и как… как у него дела?

— Что ж, — задумчиво и без капли смятения проговорила в ответ Поппи, вынуждая Лили посмотреть на себя. — Если бы любви не существовало, мисс Поттер, то ее стоило бы выдумать. Потому что кем бы мы были без нее? Кем бы мы были без этой боли и переживаний?

Лили трудно было ответить. Потому что вспоминая свою жизнь до появления в ней Малфоя, она видела одну лишь фальшь и глупое желание укорениться в обществе. Однако стала ли она с его появлением счастливой? Когда они были вместе, Лили охватывало множество чувств: уверенность в завтрашнем дне, ощущение защищенности и нежность, которую так хотелось проявить, но которой, казалось, не было места, ведь она была так велика, что едва ли всю ее можно было передать. Но вместе с этой нежностью Лили чувствовала боль и собственное унижение, ведь знала, что не ровня ему, что она — никто.

Когда Лили была солнечной, у нее была фамилия и репутация. Тогда она считала себя выше его, но была намного слабее, чем даже сейчас. И когда ее мир с громким треском обвалился прямо в пропасть, Лили потеряла все без права на восстановление и прямо сейчас отчетливо понимала, что теперь не сможет даже рядом с ним стоять. Она всегда будет помнить о том, что неудачница, о том, что ничего не добилась. И это будет преградой. Преградой для него.

И даже если по ночам ее съедала тоска, и Лили, выуживая спрятанную его колдографию между страницами книги, всматривалась в знакомое лицо и мечтала прямо сейчас оказаться рядом с ним, она бы ни позволила себе же. Скорпиус должен был двигаться дальше. Он тот, за кем может пойти весь мир, у него слава и будущее, а у Лили лишь отчаянные попытки вновь найти свое место. Будто проклятая, она, казалось, была на всю жизнь обречена нести странный, едва переносимый груз.

Выбор подходили слишком близко, делая Лили сверх рассеянной. Даже Поппи, видимо, смирившаяся с некоторой нервозностью своей подопечной, перестала бросать ей колкие замечания и наставления.

Поттер ожидала новостей с некоторым сомнением и одновременной болью, она думала лишь о Скорпиусе, и как бы не проклинала себя в этот момент, не могла остановиться. Все разговоры о том, что Малфой — будущий Темный лорд, его тоскливые взгляд — все это всплыло в сознании и сковало Лили, не давая возможности ни вздохнуть, ни выдохнуть.

— Поппи, вы же понимаете, сменится власть, и в нас опять полетят шишки? — как-то с иронией подметила Минерва, зайдя в лазарет вместе с профессором Лонгботтомом. Они остановились возле мисс Помфри и даже не заметили Лили, потому не старались говорить тише. — Не понимаю, как ваш сын только попал в консервативную партию? Разве был он в хороших отношениях с мистером Малфоем?

Вздохнув, Невилл протер платком едва вспотевший лоб и с грустной улыбкой посмотрел на директора.

— Мы с Ханной до сих пор в шоке. Но… он действительно верит в то, что делает. Разве могу я быть против?

— И что в мире-то творится? — удивленно протянула Помфри, слегка привстав со стула. — Это-то какой Малфой? Тот, что самый младший?

— А вы много видели Малфоев? — с доброй насмешкой протянул в ответ Невилл, слегка заглядывая в глаза Поппи.

— Как минимум четверых! — с достоинством произнесла Пофри, слегка вскинув голову. — И все, как на подбор, были изворотливыми и платиновыми! Никакого разнообразия…

Громкий грохот дверью заставил всех вздрогнуть и обернуться, и Лили, воспользовавшаяся замешательством, бледная, как полотно, аккуратно обошла их, оставшись незамеченной, и, щелкнув замком в кладовой, она припала лбом к стене, прикрыв на секунду глаза. За стеной слышны были возгласы и оханья, но Лили, доведенная до состояния нервной апатии едва ли спешила отреагировать на хаос, что поднялся в лазарете.

Разве можно было настолько скучать по человеку, что одно лишь напоминание о нем вызывало столько нескрываемой тоски? Разве можно было быть такой зависимой?

— Чертов Малфой, — с яростью прошептала она, ходя взад-вперед. Результаты выборов должны были быть оглашены завтра, и только лишь тогда, казалось, она сможет найти хоть подобие покоя. Но только это не успокоит ее, не даст забыть то маленькое, глупое счастье, которым была переполнила ее душу, стоило только ему обнять ее или, рассмеявшись, начать рассказывать очередную историю из жизни.

Так жить было нельзя.

Остановившись резко, Лили вскинула голову, а потом, передернув плечом, уверенно развернулась, открыла дверь и направилась прямиком к столпившемся возле кровати Поппи, Маневру и Новеллу, которые судорожно колдуя над чьим-то телом, со страхом смотрели куда-то.

Подойдя ближе Лили заметила лежавшего на простыне почти синего мальчика, чье лицо было покрыто густыми, фиолетовыми пятнами. Можно было предположить, что он мертв, но слабое подрагивание пальцами давало едва теплящуюся надежду. Однако долго ли он выдержит это?

— Что с ним? — обеспокоенно и удивленно прошептала Лили, приподняв бровь, и в ту же секунду все трое резко посмотрели на нее. Лица их были серьезными, а взгляды какими-то жесткими и даже подозрительными, что лишь привнесло в итак неспокойную Поттер новый страх.

— Темная магия, — пробормотала Поппи, отвернувшись, склонившись над мальчишкой.

И Лили видела, как в взглядах всех читался немой вопрос: не твоих ли это дело рук, солнечная Лили Поттер? Разве ты не чернокнижница? Сердце пробило удар, а губы мелко задрожали, и Лили, отвернувшись от них, быстро-быстро задышала, чувствуя злость. Почему, почему они так смотрели на нее? Разве сделала что-то плохое Лили за все время своего пребывания в Хогвартсе? Откуда было столько предубеждения?

— Как же это так, директор? — пораженно проговорил Невилл Лонгботтом, и Лили услышала, как тяжело он вздохнул. — Разве Запретная секция не была полностью очищена?

— Я не знаю, мистер Лонгботтом. Но если с мистером Фаулером что-то случится, одной проверкой нам не обойтись. Кто бы ни был тем, кто использовал Темную магию, его будет ждать не отчисление, а настоящий магический трибунал.

Не имея сил стоять и слушать все это, Лили дернулась и уверенно вышла прочь, снося все на своем пути. Вокруг были одни взгляды. Они все смотрели на нее, пожирали глазами, мечтая увидеть ее боль, и Лили, кривя лицо в улыбке, дыша тяжело, лишь уверенно шла вперед, не ведая куда. Злоба была знакомой, но между тем будто бы другой: может, потому, что Лили не собиралась больше эту злобу скапливать внутри, а может, потому что на этот раз она была действительно обоснована, но в этой ярости Лили чувствовала свою силу.

Как же хотелось ей доказать им всем, что Темная магия — это не зло! Что зло — это только люди. Что тот, кто отступился, может иметь право на восстание из пепла. Но чем больше думала об обществе, которое окружало ее, о политике, проводимой Содружество, тем сильнее она убеждалась: это н е в о з м о ж н о.

Остановившись резко, она вскинула голову и, с ужасом распахнув глаза, отошла на шаг назад. Думая, Лили не ведала, куда идет, а когда наконец обратила внимание на реальность, поняла, что стоит она на восьмом этаже, напротив Выручай-комнате. И ей было страшно. Страшно зайти в эту обуренную мраком комнату, увидеть огромное окно с видом на Запретный лес, почувствовать, как сквозняк бьет по ногам.

Все это время Лили избегала этой комнаты, никогда не поднималась на восьмой этаж и пресекала любую мысль. Но вот теперь она вновь стоит здесь и возле рыцарей ее должен был поджидать Малфой, который, назначав ей встречу через книгу, должен ухмыляться и будто бы говорить ей всем своим видом: ты тупая идиотка, Лили Поттер. Годы идут, а ты будто стоишь на месте.

Обернувшись, посмотрев на доспехи, Лили не увидела никого. Малфоя здесь не было. Он на пороге строительства нового мира, а Поттер… что ж, она обречена на вечное подозрение.

Расхохотавшись, Лили развернулась и медленным шагом пошла прочь, чувствуя, как вся ярость уходит на убыль. Ведь же знала же она, на что идет, и прекрасно понимала все многозначительные взгляды Макгонагалл. Единственными людьми, кто понимал ее, были ее семья и Скорпиус. Именно их почему-то Лили всегда отталкивала, сторонясь, держа дистанцию.

Идя вдоль коридоров, она опять чувствовала эти многочисленные взгляды, но теперь не было даже сил, чтобы злобно усмехнуться. Лили просто шла достаточно уверенно для того, чтобы никто к ней не подошел, но сама она была рассеянна и слишком уставшей.

В таком состоянии она пробыла до следующего утра. У нее не было сил встать с кровати и лишь мысль о том, что сейчас должны были быть уже известны результаты выборов, заставили ее подняться и медленным шагом направиться в совятню. Солнце палило нещадно, как-то совсем необычно, а Запретный лес, уныло качаясь из стороны в сторону, лишь наводил какую-то сонливость своим монотонным движением.

Схватив газету, погладив знакомую сову, Лили бессмысленно посмотрела на деревья, а потом, выйдя прочь, остановилась на холме, сжав с силой газетный лист. Первый вздох ознаменовался решительностью, которая появилась в ней за секунду, и, не медля более, Лили развернула лист, пройдясь глазами по заголовку.

На главной странице крупными буквами значилось: «МИСТЕР МАЛФОЙ ИДЕТ В ОТСТАВКУ» — а чуть ниже была шириной почти в весь лист колдография, на которой Скорпиус стоял у трибуны и что-то говорил.

С тихим шелестом лист выпал из рук, и Лили безумным взглядом посмотрев на лес, почувствовала собственное бессилие.

Бессонные ночи, нервозность и убивающая наповал новость были последним ударом. И, когда упав прямиком на землю, Лили почувствовала, как пропадает все перед глазами и как заветная тьма заволакивает сознание, она едва ли удивилась. Предвидя все это когда-то нутром.