Второй шанс аврора Уизли (гет)

Если бы в волшебном сообществе присваивался титул "раздолбай месяца", то лауреатом за август девяносто второго непременно стал бы я. Почему? Да потому что сперва говорю, а затем — думаю! Ну вот какого Мордреда было желать увидеть всю жизнь Мюриэль Прюэтт? Ведь достаточно глянуть на случившееся в последнюю пару деньков! Теперь же всё — поздняк метаться: выворот памяти не прощает таких ошибок. Придётся волей-неволей лицезреть всё, что случилось с маминой тёткой за последние девяносто пять лет. Отчего именно столько? Из-за особенностей памяти нашей непрошеной опекунши: воспоминания о первых годах жизни у неё прочно забылись, а восстанавливать их у меня не имелось ни сил, ни желания, как впрочем и глядеть за всем вытворяемым крохотной засранкой. Увы, совсем избавиться от последнего оказалось невозможно: двигаясь по реке времени и поглядывая на мелькающие образы, я вынужден был наблюдать за мелкой балованной сволочью, про себя радуясь возможности "проматывать" увиденное. Проживать всё это секунда в секунду — удовольствие сильно ниже среднего.

Некоторое из вас могу спросить: с чего вообще Мюриэль позволяли вести себя так, будто она являлась пупом земли? А дело здесь заключалось в моей прабабке. Как рассказывала нам мама, Сильвия Прюэтт очень долго не могла выносить ребёнка: за первые восемнадцать лет брака с ней произошло не то семь, не то девять выкидышей. Стоит ли удивляться, что когда ей всё же удалось дать жизнь дочери, то с новорожденного дитяти буквально сдували пылинки и выполняли любые капризы? Результатом подобного "воспитания" стала особа, искренне мнящая себя центром мироздания, чьи хотелки должны исполняться по щелчку пальцев. И чем больше становилась "милая кроха", тем омерзительнее они становились.

Среди проносящегося роя творимых безобразий моё внимание привлекло одно из них. В отличии от своих потускневших собратьев оно прямо-таки полыхало красками эмоций, словно маня разглядеть себя повнимательней. Сперва мне захотелось просто прокрутить его, как всё увиденное до этого, однако сгубившее не одну дюжину кошек любопытство не позволило этого сделать. Завидев среди поблекших эпизодов давно минувших дней довольно чёткую картинку, я сразу же задался вопросом: чего же такого могло произойти почти сто лет назад, заставившее Мюриэль Прюэтт лелеять его, словно зеницу ока? Чуть-чуть поколебавшись, я всё же решил рассмотреть случившееся поподробней.

* * *

— Давай, Гудди, пляши веселей! Ты двигаешься как варёная сосиска! И огонь у тебя почти погас!

Писклявый голос разодетой малявки лет семи-восьми разлетался по опушке леса. Судя по всему, где-то поблизости проходил пикник, однако разглядеть лица остальных его участников не представлялось возможным: все они остались какими-то размытыми силуэтами. Зато плачущая физиономия домовушки в изрядно закопчённой наволочке отложилась в памяти маминой тётки вполне чётко. Эльфийка скакала по тлеющим углям, при этом с ужасом глядя на видавший виды чулок, коим юная хозяйка размахивала перед её носом.

— Прыг-скок, прыг-скок — Гудди наш индийский йог, — жалобно повторяло несчастное существо с обожженными ступнями.

— Нет, ну это никуда не годится! — заявила мелкая дрянь. — Мне скучно и за это ты сейчас получишь в подарок...

— Н-е-е-т!! — заголосила эльфийка. — Юная хозяйка, не прогоняйте Гудди! Гудди — хорошая домовушка! Гудди всю жизнь служила Прюэттам! Гудди не сможет жить...

— Тихо ты! Хочешь и дальше служить мне?

— Гудди сделает всё, чтобы юная хозяйка была довольна! Только не прогоняйте Гудди!

— Тогда раздуй угли и пляши. На руках. И про песенку не забудь!

— Прыг-скок, прыг-скок — Гудди наш индийский йог...

М-мда, вот же мелкая скотина! Ну какого Мордреда надо так измываться над эльфом? Г.А.В.Н.Э. на неё нет — прежняя Гермиона мигом бы утопила засранку в данной... субстанции, да и нынешняя не стала бы сидеть сложа руки, видя как разные существа упиваются своей властью. Зато теперь понятно, отчего воспоминания маминой тётки оказались столь ярко окрашены несмотря на прошедший век: упивание собственным мнимым всемогуществом — неотъемлемая часть характера злобной старухи.

Мысленно дав команду на "перемотку", я вновь двинулся вперёд по реке времени. Где-то на краю сознания мелькнула трусливая мыслишка, что сил, потраченных на просмотр крохотного эпизода, может не хватить в дальнейшем, но в конце концов подобное опасение было безжалостно отметено прочь. Вспомнив наставления Бенбоу, я очистил разум с помощью ментального усилия и вновь принялся наблюдать за проносящимися событиями. В отличии от случая с эльфом, все они казались словно покрытыми пылью ушедшей эпохи. Не могу точно сказать сколь долго это тянулось, не зацепись мой взгляд за ещё один образ. В противоположность сценке с "пляшущим йогом" тот не отличался яркостью, однако в нём не было даже намёка на тень забвения. Интересно, чем же он так дорог Мюриэль Прюэтт? Давайте выяснять.

* * *

Судя по слегка повзрослевшему лицу маминой тётки, с момента измывательств над Гудди прошла пара-тройка лет. Наряженная словно кукла, малолетняя паршивка стояла в полутёмной комнате, наблюдая за каким-то ритуалом, вот только лицезрение происходящего не вызывало у неё ни радости, ни благоговения. Скорее наоборот: кислая рожа девчушки выражало дикую смесь разочарования с брезгливостью. Казалось, будто мамину тётку заставляли принимать участие в чём-то отвратительном, типа копании голыми руками в куче драконьего навоза, и, будь её воля, Мюриэль Прюэтт сей же час покинула столь отвратительное место. Увы, впервые в жизни девичье "хочу" повстречалось с родительским "надо" и вынужденно было нехотя подчиниться.

Внимательней присмотревшись к происходящему обряду, я довольно быстро опознал в нём "древний ритуал представления новорожденного предкам" и усмехнулся. Как уже сказано раньше, подавляющее большинство таких-вот представлений не имели никакого отношения к древности, являясь порождением Статута Секретности. Отделившись от маглов, волшебники за первые сто лет добровольной изоляции "возродили" замшелые традиции времён Мерлина, по большей части выдумав их из головы. Происходящий перед моими глазами спектакль не стал исключением.

Произнося нараспев нечто маловразумительное на вполне современном английском языке, Дориан Прюэтт носил завернутого в зачарованные пелёнки младенца от портрета к портрету. Нарисованные предки прадеда количеством аж в четыре человека благосклонно кивали новорожденному, типа символизируя своё ему благоволение. Смотря на это действо, я невольно вспомнил рассказы о деде по матери, жаждущем войти в круг аристократии и ведшим себя, согласно представлениям об их жизни. Теперь понятно, откуда у Каспара Прюэтта растут корни подобного поведения — от прадеда. Дориан сам из кожи вон лез в своём подражании и других заставлял следовать своему пути, вот только если жена Сильвия безропотно подчинялась диктату, то дочка Мюриэль решила показать зубки.

— Не буду я этого делать, — капризным голосом произнесла она, когда ей протянули спеленутого младшего брата.

— Да что с тобой, деточка? — взволнованно спросила прабабушка.

— Не буду я произносить эту клятву! — топнув ногой, выкрикнула мелкая.

— Но почему? Это же твой брат... Он наследник рода...

— Да?! Ты же говорила, что наследница — я!

— Прекращай истерику и повторяй, чему тебя учили, — сквозь зубы процедил Дориан. — Он теперь твой будущий сюзерен.

— Сюзерен? Да он просто пищалка! Мерзкая, противная, слюнявая... Выкиньте его прочь! Он мне не нужен! Я его не просила!

— Мюри, милая, пойми... — залепетала было Сильвия, но дочь не желала её слушать.

— Не хочу! Не хочу ничего понимать! А ты врунья... А-а-а!!!

Будущая мамина тётка кинулась на пол, принявшись молотить по нему руками и ногами, вот только истерика произвела на Дориана Прюэтта совсем не тот эффект, на который рассчитывала мелкая нахалка. Сделав знак жене взять заплакавшего сына и удалиться, прадед недрогнувшей рукой кинул на дочь парализующие чары и принялся сечь её превратившейся в розгу волшебной палочкой. Попытавшаяся было вступиться за дочь Сильвия оказалась остановлена одним яростным взглядом мужа и, опустив голову отошла в сторону. А экзекуция продолжалась. Раз от раза стегая потерявшую берега засранку, мамин дед повторял один вопрос.

— Ты дашь клятву?

Мюриэль Прюэтт сломалась довольно быстро. Непривычная к боли, она уже спустя минуту готова была поклясться в чём угодно, лишь бы только этот ужас закончился. Впрочем и здесь мамина дочка умудрилась показать свою натуру: в момент произнесения фразы, она сложила средний и указательный пальцы правой руки в крестик, как бы показывая недействительность своих слов⁽¹⁾ Видавшая это Сильвия Прюэтт ужаснулась, но не выдала ребёнка, упивавшийся властью Дориан подобного не заметил, а я лишь покачал головой. Как сама клятва, так и отрицающий её знак не имели ровным счётом никакого смысла.

* * *

Следующая яркая картина относилась ко временам учёбы Мюриэль в Хогвартсе. Если судить по внешнему виду будущей маминой тётки, то с момента рождения Каспара прошло лет пять или шесть. Разряженная куколка успела превратиться в дерзкого подростка, обряженного в школьную мантию с равенкловскими нашивками.⁽²⁾ На сидящего в кресле немного постаревшего отца она смотрела с чувством собственной абсолютной правоты. Я прислушался к их разговору.

— Да всё он врёт! Никуда я его не отпускала! — уверенным тоном произнесла наша будущая непрошеная опекунша.

— Значит ты не разрешала Каспару плавать у Висячей скалы?

— Нет. Он сам туда убежал. А я не раз ему повторяла ваши слова об опасности.

— И не говорила, что "смелые могут переплыть эту маленькую лужу и поймать там снарка, а трусов Буджум утащит на дно"?

— Абсолютная чушь. Каспар всё это выдумал, чтобы избежать наказания за нарушение вашего запрета. Вполне может статься..., — Мюриэль Прюэтт начала плести словесные кружева, но быстро оказалась остановлена отцом.

— Маленькая лживая дрянь, — буквально сплюнул он, вынимая из кармана предмет, похожий на крупную морскую раковину.

— Снарк серьёзная дичь, ты мне, Каспар, поверь, То не будет простая потеха, Доплыви только ты до Висячей скалы и тогда ты добьёшься успеха , — доносящийся изнутри раковины голос Мюриэль Прюэтт вещал и вещал о заплыве к далёкому берегу, заставив в итоге свою обладательницу побледнеть.

— И что ты скажешь на это? — вновь спросил Дориан.

— Это лишь стихи. Льюис Кэррол. Охота на снарка. Я всего лишь слегка переделала текст, чтобы развлечь брата, а он всё понял превратно...

— Мелкая лживая дрянь, — вновь повторил прадед. — Каспар едва не утонул, а у тебя нет раскаяния даже на кнат. Ты по-прежнему изворачиваешься, словно гадюка. Что же ты хотела добиться? Избавиться от брата и вновь стать наследницей? Так этого не выйдет.

— Почему? — спросила Мюриэль и тут же с досадой на лице прикрыла рот ладонью.

— Потому что теперь тобой займётся тот, кто, в отличии от нас с матерью, не имеет привычки цацкаться. Орсон Глик. Помнишь его? На прошлом приёме ты танцевала с ним и едва не отдавила ему ноги.

— Фу, — только и произнесла мамина тётка. — Он такой старый, толстый, противный. А ещё у него пахнет изо рта.

— Теперь он твой жених. В ближайшем времени я намерен дать согласие на его предложение, касательное твоей руки. О приданным можешь не беспокоиться — оно будет весьма солидным. А как только ты достигнешь совершеннолетия — вы поженитесь.

— Не выйду я за него! Ты слышишь — не выйду!

— Я всё сказал, — спокойно ответил прадед.

С перекошенным от злости лицом Мюриэль Прюэтт топнула ногой и выбежала из комнаты. Знание того, что мамина тётка никогда не была замужем подсказывало одно: каким-то образом наша непрошеная опекунша сумела-таки избавиться от навязанного женишка. Вот только как? Давайте поглядим.

* * *

За несколько минувших лет, прошедших с момента "помолвки" "драгоценная тетушка" отыскала выход. Больше всего он напоминал постельный спектакль из воспоминаний Ирмы Пинс: правда если будущая библиотекарша оказалась опоена дурманным зельем, то в случае с Мюриэль Прюэтт всё свершилось на трезвую голову. Она совершенно сознательно развлекалась с парнем лет семнадцати-восемнадцати лет, судя по всему бывшим студентом-старшекурсником Хогвартса. Помимо этих милующихся голубков в комнате находился словно пораженный громом прадед, держащаяся за сердце прабабушка, не первой молодости разряженный толстяк с изрядными залысинами на голове да еще дюжина волшебников. Вот только ни Мюриэль, ни её "жеребчик" не обращали ни малейшего внимания на нагрянувших визитёров, продолжая свои потрахушки, видимо стараясь выбесить окружающих ещё сильнее. И им это удалось. Красный точно варёный рак, жених-рогоносец, до того пребывавший в ступоре, наконец-то очнулся и дрожащими руками вынул из-за пазухи небольшой свиток, судя по всему бывший брачным договором. Некоторое время на напрягшемся лице толстяка происходила внутренняя борьба между жадностью и брезгливостью. В итоге, последняя одержала верх: Орсон Глик на клочки изорвал бумагу, швырнув обрывки в лицо прадеду, и с гордо поднятой головой удалился прочь. Следом за ним комнату начали покидать остальные волшебники, оставляя Прюэттов наедине с блудливой дочкой и её "кавалером". Случившая в тот же миг магическая вспышка, уничтожившая оба помолвочных кольца, окончательно подвела черту под матримониальным планом Дориана Прюэтта.

Едва дверь за гостями закрылась, как прадед отбросил маску всегда держащего лицо аристократа и по-простому накинулся на "героя-любовника", кулаками и ногами превращая того в отбивную. За прошедшие годы Дориан Прюэтт сильно сдал внешне, однако ярость придала уже давно немолодому человеку сил, отчего испуганный юнец не пытался сопротивляться, лишь прикрываясь от ударов. На всё происходящее с "кавалером" Мюриэль Прюэтт глядела словно на забавное зрелище, даже не думая вступаться за любовника.

Наконец, когда праведный гнев прадеда немного утих, сам он обессиленно рухнул в кресло, а дрожащий от страха "боец любовного фронта" забился в угол, наступил следующий акт трагикомедии. Слегка отдышавшийся Дориан Прюэтт, оглядев присутствующих ледяным взглядом, начал вычерчивать волшебной палочкой из остролиста руну.

— Алан Смити, — лишенным эмоций голосом произнёс он. — За нанесённое оскорбление я вызываю тебя на бой до смерти.

— Э-э-э, Мюри, мы... этого... того... — только и проблеял поименованный "жеребец". — Мы так не договаривались! Мюри!

Вопли любовника оставили мамину тётку равнодушной: готов поставить галеон против сикля, эта дрянь изначально всё рассчитала и "кавалер" с самой задумки интриги предназначался в расход. Несмотря на молодость, Смити был рыхловатым и на его победу в предстоящем бою я не поставил бы даже ломанного кната. Впрочем, ставка на оставление выходки Мюриэль Прюэтт без последствий была бы ещё меньше. Интересно, чем она вообще думала, устраивая подобный кунштюк? Очевидно тем же, что у неё располагалось между ног. После такого представления на продолжение привычной жизни рассчитывать точно не приходилось.

* * *

В подтверждении моей догадки комната с огромной кроватью превратилась в ресторанный кабинет, из окна которого открывался вид на Косую аллею. За столом сидели две женщины: изрядно постаревшая Сильвия Прюэтт и её дочь. Облачённая в видавшие виды мантию, Мюриэль растеряла свой лоск, однако в полной мере сохранила нахрап.

— Значит его ответ "нет"?

— Увы, дочка, — сокрушенно вздохнув, ответила прабабка. — Твой отец по-прежнему не желает о тебе слышать.

— Вот же старый уб... упрямец!

— Ты тоже должна его понять: из-за твоего необдуманного поступка мы стали посмешищем...

— То есть мне нужно было выйти за старого вонючего козла, лишь бы "драгоценный папенька" потешил свои амбиции? А то, что Орсон Глик — мот, которому нужны только деньги, его не волнует?! Ты же знаешь, что он спустил своё состояние, а после — состояние своей первой жены, которая — вот ведь новость — померла незадолго до того, как этот чм... чистокровный волшебник начал сватовство ко мне.

— Но ведь можно было расторгнуть помолвку другим способом. Да и тот несчастный глупыш, которого ты подрядила...

— Так, мама, хватит! Не учи меня жить! Лучше скажи, принесла ли ты то, что я просила?

— Да, они вот здесь, — тихо ответила Сильвия Прюэтт, протягивая дочери конверт.

— И это всё? Ты же обещала пятьдесят галеонов, а тут и двадцати нет!

— Дочка, послушай... Пойми меня: Дориан в последнее время стал подозрительным... Он чуть ли не каждый день требует отчёта о моих тратах, считая каждый кнат...

— Вечно эти твои оправдания, — процедила Мюриэль. — А мне тогда что прикажешь делать?

— Можно слегка умерить траты.

— Что?! Ты хочешь, чтобы я переехала в "Дырявый котёл", в этот клоповник?! Или я должна питаться в местных рыгаловках?! Или ты хочешь, чтобы я таким образом загнулась?

— Да Мерлин с тобой, доченька, — с отчаяньем пролепетала Сильвия Прюэтт. — У меня и в мыслях такого не было. Прошу потерпи немного: ты скоро станешь совершеннолетней и сможешь распоряжаться наследием бабушки.

— До этого еще дожить надо, — нарочито-трагическим шепотом произнесла Мюриэль. — Смогу ли я протянуть — один Мерлин знает.

— Да что же такого случилось, — схватившись за сердце, простонала Сильвия Прюэтт, не замечая обмана дочери: та смотрела на мать с азартом рыбака, готовящегося подсекать рыбу.

— На мне долг чести, — чуть слышно сказала обманщица. — Прошу не спрашивай, почему он возник — это неважно. Главное до конца недели я должна его погасить. Если не добуду сорок галеонов, то...

— Ох горе-то какое... Что же делать... что же делать... — прабабка причитала несколько минут, отчего на лице дочери стало читаться раздражение. Наконец, немолодая женщина нашла выход.

— Давай поступим так: пойдём в ломбард и заложим мой кулон, — слабым голосом произнесла она.

— Но это-ведь подарок отца. Он легко обнаружит пропажу.

— Я некоторое время смогу водить его за нос, а когда наступит твоё полное совершеннолетие, ты сможешь выкупить кулон и вернуть его мне.

— Мама, я тебя обожаю! Ты спасла мне жизнь...

При этих словах Мюриэль Прюэтт обняла мать, однако в её взгляде не было даже намёка на благодарность. В нём невооруженным глазом сквозило торжество мерзавки, в который раз сумевшей обмануть доверчивую женщину. Начавшие мелькать картины вечеринок, попоек, азартных игр, загулов со сменяющимися друг друга светскими хлыщами лучше любых слов говорили куда именно пойдут эти деньги. Естественно, что надолго тех средств не хватало и Мюриэль Прюэтт вновь обряжалась в потёртое тряпьё, раз за разом выклянчивая галеоны у недалёкой Сильвии.

В скором времени от однообразных картин "сладкой жизни" у меня стала кружиться голова. И дело тут не в творимой "клубничке" — насмотрелся я в той жизни на подобное в "Цветущей яблоне" — дело заключалось в подступившей усталости. Просмотр первых пятнадцати лет сознательной жизни маминой тётки — пусть даже в ускоренном режиме — забрал куда больше сил, чем я думал ранее. Если дело и дальше пойдёт таким образом, то очень скоро мне либо придётся прервать выворот, не добившись результата, либо мои мозги просто сгорят от перенапряга. В любом случае повторный нырок в воспоминания Мюриэль Прюэтт будет невозможен. Что же тогда делать? Как можно отфильтровать ненужное... Отфильтровать? Рональд Биллиус, спешу тебя поздравить — ты балбес! Ты присвоил себе титул раздолбая месяца, но похоже, ты сделал уверенную заявку на звание раздолбая года. Фильтрация увиденного при погружении больше чем на пятнадцать лет — это обязательное условие работы с временным потоком. Бенбоу не единожды повторял сию истину — как про это можно забыть — ума не приложу!

Ну да ладно — ругать себя за совершенные косяки можно будет, когда цель окажется достигнута. Сейчас же стоит попробовать исправить свою ошибку. Старик Амброуз правда говорил, что для наложения фильтров необходимо вернуться в реальный мир, но такой роскоши я позволить себе не могу — сил на повторное погружение не хватит. Поэтому будем действовать так сказать в полевых условиях. Значит приступим: мышцы — расслабить, реку времени — остановить, отобразить лишь основные события, приведшие Мюриэль Прюэтт к её афере с Клэр Куимби... Поехали!

* * *

Мысленная команда резко толкнула меня вперёд со скоростью, коей позавидовали бы гоночные мётлы. Эпизоды дальнейшей жизни маминой тётки слились единую серую массу, где ничего нельзя было разобрать. Не могу сказать, сколь долго продолжался этот бешеный полёт — секунду или целую вечность — но прекратился он столь же резко сколь и начался. Немного поколебавшись, зыбкие образы минувшего, будто бы нехотя, стали складываться в весенний сельский пейзаж с покрытым молодой травкой полем, амбаром, загоном для коз да шелестящим едва распустившейся листвой леском вдалеке. Вот только Мюриэль Прюэтт нигде не было видно. Осмотрев округу, я не обнаружил даже намёка на присутствие маминой тётки, зато приглядевшись к растущему чуть в стороне дубу, заметил под его кроной тех, кого вовсе не ожидал тут повстречать. Под старым деревом, накинув на плечи видавшие виды пледы, сидели одетые по-магловски Септимус Уизли с Альбертом Лонгботтомом и азартно дулись в картишки. Оба игрока были в самом рассвете своих сил, когда любой пустяк мог стать источником радости. Вот и теперь они наслаждались погожим весенним деньком, играя в блэкджек, иногда посмеиваясь над чем-то непонятным. Я подошёл к ним поближе, и речь закадычных друзей стала вполне ясной.

— Ну что, Тим, ещё карту?

— Давай. Эх ты перебор! Ты ведь мухлюешь, Берти?! По глазам вижу, что мухлюешь!

— Да как ты можешь такое говорить, дружище, — с деланным возмущением ответил дед Пухляка, хотя в глазах его плясали бесенята. — Я ведь самый честный игрок во всей Англии. Мне сегодня просто везёт. Ну что, сыграем ещё раз?

— Да ну тебя к Мордреду! Опять раздашь так, что у меня к одиннадцати туз придёт. Давай лучше к Мэнни заглянем. Как бы он там нашу гостью до смерти не оприходовал.

— А давай, — согласился Лонгботтом.

Упомянутый Мэнни оказался довольно крупным чёрным козлом, развлекавшимся с невзрачной серой козой. Та вовсе не была рада такому "мужскому вниманию", пытаясь увильнуть от рогатого кавалера, но последний раз разом умудрялся на неё забираться. Впрочем, когда к загону подошёл Альберт Лонгботтом с нехитрым угощением, рогач мигом забросил дело оплодотворения своей "дамы сердца", с радостью принявшись за еду. Меж тем Септимус Уизли взмахнул палочкой, невербально отменяя наложенное ранее колдовство, и моему взору на месте серой козы предстала Мюриэль Прюэтт. С ужасом глядя на работающего челюстями Мэнни, мамина тётка попыталась отползти прочь, однако сделать этого ей не позволили.

— Ну что, тварь, тебе достаточно или попросить нашего рогатого дружка сделать ещё один подход? — спросил дед. — Ты как, Мэнни, готов к подвигам?

— М-Э-Э-Э! — проблеял козёл, заставив Мюриэль содрогнуться от ужаса.

— Тим, миленький, прошу тебя — смилуйся, — залепетала она.

— Смиловаться?! А где была твоя милость, когда Сэдди просила тебя вернуть всё по-хорошему? Что ты ей тогда сказала?

— Прости-прости-прости... Мордред попутал, — хлюпнув носом, ответила старуха.

— Так это значит Мордред приказал твоему домовику вышвырнуть Сэдди взашей?! А ты знаешь, что из-за этого у неё едва не случился выкидыш?!

— Прости, Тим, прости — не знаю, что на меня тогда нашло... Но виновата не я! Это всё Флик — он туповатый и часто выполняет приказы наперекосяк! Мерлином клянусь — я самолично его сегодня накажу. Такого больше никогда не повториться.

— Согласен — не повториться, — со смешком произнёс Альберт Лонгботтом, швыряя на землю отрезанную эльфийскую башку, судя по всему принадлежащую вышеупомянутому домовику.

— У-у-у!! — только и застонала Мюриэль Прюэтт.

— О своём слуге будешь лить слёзы потом, — раздраженно буркнул дедушка Тим, отчего мамина тётка вынуждена была заткнуться. — Вспомни лучше о нашем договоре. Надеюсь, ты помнишь о чём идёт речь?

— Помню, Тим, конечно помню.

— А по-моему, ни хера ты не помнишь! — рявкнул Альберт Лонгботтом. — Мы ведь как договаривались? Чтобы Министерство не захапало все средства Тима, ты подашь иск на всё его имущество. Тим с ним согласиться, ты станешь хранить деньги, а по прошествии трёх лет ты вернёшь их моему другу, оставив у себя оговоренную комиссию. Всё так?

— Так, Берти, так, — закивав головой пролепетала старуха.

— Так какого рожна тогда ты творишь, блядина?! — взвился мой дед. — Почему ты едва не сгубила Сэдди и нашего ребёнка?!

— Прости, Тим, невиновата я — Мордред попутал...

Мамина тётка вновь попыталась завести шарманку с нечистыми, сбившими её с праведного пути, чем привела деда в бешенство. Скинув плед, он со всей дури заехал Мюриэль Прюэтт ногой в живот, затем ещё и ещё раз. Альберт Лонгботтом буквально клещом вцепился в разъяренного друга, с огромным трудом оттащив его от распластавшейся старухи. Прошло некоторое время, прежде чем Септимус Уизли более-менее успокоился.

Воспользовавшись тем, что мой дед и дед Пухляка отвлеклись, Мюриэль попыталась было отползти прочь, но задумчивый взгляд Мэнни заставил её отказаться от подобного замысла. Доев своё угощение, черный козёл подошёл к маминой тётке, принявшись обнюхивать её всклокоченную башку. Можно было только гадать, какие планы творились в рогатой голове предводителя местного стада и во чтобы это вылилось для лежащей на земле старухе, не случись возвращения друзей. Едва завидев подошедших двуногих, козёл мигом потерял интерес к добыче, уйдя к пасущимся в стороне козам.

— Ну-с, голуба, продолжаем разговор, — с ехидцей произнёс Лонгботтом. — Меня сейчас интересует два вопроса и, при ответе на них не советую тебе поминать разных персонажей. Итак, вопрос первый: каким образом ты смогла обойти данную Тиму клятву?

— Я... — старуха с опаской посмотрела на моего деда. — Он — предатель крови. Клятву ему можно легко обойти. Даже данный ему Непреложный Обет не имеет полной силы, а то что произнесла я — и подавно.

— Ты это знала изначально? — спросил дедушка Тим.

— Нет! Клянусь я этого не знала! Я выяснила это потом!

— М-м-да, а ведь это мой прокол, — с грустью произнёс Альберт Лонгботтом. — Не предусмотрел я этого, дружище. Ну да ладно — вопрос номер два: кто надоумил тебя покуситься на приданное Сэдди?

— Мор... Никто. Простите меня... Я непременно верну всё верну до последнего кната.

— Вернешь, куда ты денешься, — проворчал Лонгботтом. — С процентами вернёшь. Тиму и мне.

— К-к-какими процентами? — растерянно пробормотала мамина тётка.

— Считай их компенсацией за потраченные нами силы и время, ушедшее на твою поимку. И за все терзания, испытанные Сэдди и моим будущим крестником или крестницей. Так что: ты согласна или мне снова позвать Мэнни?

— М-э-э! — раздался голос поименованного козла, отчего Мюриэль содрогнулась.

— Согласна! Согласна! — заголосила она, после чего без всяких возражений дала Альберту Лонгботтому все подтвержденные магией клятвы.

— И вот ещё что, — произнёс дед Пухляка, после того как все ритуальные фразы оказались произнесены. — Не вздумай юлить. И на своих подруг-собутыльниц не надейся. Они не спасли тебя от Мэнни — не спасут и от всего остального. А если станешь дурить, то рандеву с нашим рогатиком тебе покажется верхом блаженства. Надеюсь, ты всё поняла?

— Всё-всё-всё... — затараторила Мюриэль.

— Вот и отлично. Пойдём, Тим. Прощай, миссис Мэнни.

С этими словами оба мужчины направились в сторону дуба, оставляя старуху лежать в грязи, лить злые слёзы да поглаживать отрезанную голову эльфа. Последнее продолжалось недолго. Едва мой дедушка и дед Пухляка удалился на несколько десятков ярдов, Лонгботтом щелкнул пальцами и башка домовика с громким хлопком разлетелась на кусочки, обдав содержимым свою бывшую хозяйку. Едва это случилось, как всю округу мгновенно заполонил колдовской туман, давая мне возможность осмыслить увиденное.

Итак, причина ненависти "дорогой тётушки" к нашей семье известна. После всего, что с ней вполне справедливо сделали наши с Пухляком деды, желание извести всех, кто носит фамилию Уизли, стало для Мюриэль идеей-фикс. Конечно — её-ведь так жестоко унизили. Ну а то, что в загон к козлу старуху привело её же собственное козлиное поведение "миссис Мэнни" понимать не желала. Судя по пылающим злобой глазам, она ничего не забыла и никого не простила. Ну и Мордред с ней! Думаю, просмотр воспоминаний стоит продолжить: аврорская чуйка подсказывает, что увиденное здесь — не единственная причина, приведшая Мюриэль Прюэтт к Клэр Куимби. Давайте поглядим, что же было дальше.

* * *

По моей мысленной команде зыбкий туман вновь заколебался, превратившись в небольшую комнату с кроватью, на которой, уткнувшись носом в подушку, рыдала совсем юная ещё мама. Валявшееся неподалёку на полу роскошное платье говорило о бывшем недавно светском приёме, а горькие слёзы — о неком происшествии, случившемся там. Вот только что же могло заставить Молли-пока-ещё-Прюэтт так страдать? Ответом на не заданный вслух вопрос стала открывшаяся дверь, в проёме коей показались две женские фигуры — опирающейся на палочку одряхлевшей Сильвии Прюэтт и её вполне себе бодрой дочери.

— Вот, Мюри, второй час плачет, — слабым голосом произнесла прабабка. — Может тебе удастся её успокоить?

— Хорошо, мама. Я поговорю с ней. Одна.

— Как знаешь, дочка, как знаешь, — ответила Сильвия и шаркающей походкой удалилась прочь.

— Ну и долго ты будешь стенать, племяшка? — спросила Мюриэль, едва за её матерью закрылась дверь. — Свадьбой жизнь не кончается. Тем более, что до неё считай целый год.

— Угу, вот значит столько мне и осталось жить, — хлюпнув носом, произнесла в ответ мама. — Ты же ведь знаешь, сколько протянули его прежние жены?

— У Рабастана-то? Я слышала, что и Мэриголд, и Шейла были худосочными, оттого и не вынесли мужненых ласок. Ты же — совсем иное дело: крепкая, здоровая, а как наследников подаришь, так вообще будешь вертеть Лестрейнджами как захочешь.

От подобного "утешения" мама заплакала ещё сильнее, чем разозлила тётку.

— Да не реви ты, как корова! — вскрикнула Мюриэль и уже чуть тише добавила. — Ну погляди на это дело с другой стороны: Басти — мужчина видный, представительный...

— Мерзкий, скверный, противный! Не представляешь, как мне тошно, когда он прикасается ко мне. И он это прекрасно понимает и всякий раз норовит облапать! Я долго терпела, но всему есть предел! Сколько раз я ему говорила не делать этого — он лишь смеётся, а когда я ему решила заехать в холёное рыло, то знаешь, что он сделал?

— Что?

— Перехватил руку и с гадостной улыбкой пообещал после свадьбы взяться за меня всерьёз. Укротить тебя будет мне в радость, соплюшка. Похотливая тварь!

— Да, нашёл тебе Каспар женишка, — в словах Мюриэль, несмотря на вроде как сочувственный тон, читалось едва скрываемое торжество.

— А папа словно не замечает этого, — со вздохом добавила мама. — За что он так со мной?

— Ни "за что", а "почему", — поправила Мюриэль. — Каспар с раннего детства одержим мечтой войти в "Священные двадцать восемь". Он и на мамке твоей женился, чтобы приблизиться к цели. Она хоть и бесприданница-перестарок, зато была из Блэков пусть и захудалых⁽³⁾. Ну а ты для него лишь симпатичный капитал, который можно выгодно вложить. Или точнее — подложить.

— Тётя!

— Что "тётя"? Я тебе уже семнадцать лет как тётя. Неужели я неправа?

— Ты говоришь так, будто я какая-то вещь!

— А для Каспара ты и есть вещь. Как я в своё время для деда твоего. Меня он тоже хотел выгодно пристроить.

— Но ты никогда не была замужем... Погоди, ты хочешь сказать, что тебе удалось избежать брака? Но как?!

— Мир не без добрых людей, малышка. Нашелся тот, кто всей душой меня полюбил и бросил вызов моему женишку, чтоб его в пекле Мордред вечно драл.

— Ты никогда про это не рассказывала, — удивлённо проговорила мама, мигом забыв о слезах и впервые повернувшись лицом к своей тётке.

— Про Алана-то? То давняя история — не хочется лишний раз бередить раны. Храбрец он был ещё тот: не побоялся выйти на поединок против сильнейшего из сильных и одолел вражину. Женишок мой, чтоб жизнь свою жалкую спасти, от клятв брачных отказался да сразу дёру дал — лишь пятки сверкали. Вот только и Алан-бедняга не долго торжествовал: как только жених мой бывший удрал, он наземь рухнул да Мерлину душу отдал. На моих руках от ран преставился...

— Не плачь, тетя, прошу тебя — не плачь, — обняв лгунью, залепетала мама: не замечая липкую паутину вранья, которой её опутала Мюриэль Прюэтт.

— Ну хватит-хватит, — наконец произнесла тварь. — Алан меньше всего на свете хотел, чтобы по нему лили слёзы. Он, как настоящий рыцарь исполнил свой обет... Увы, повывелись теперь такие люди. Совсем нынешнее племя измельчало.

— Вовсе мы не измельчали! — решительно возразила мама.

— Да ну? Хочешь сказать у тебя есть на примете тот, кому хватит отваги пойти против Рабастана Лестрейнджа?

— Есть, только...

— Только ты боишься, что услышав против кого надо драться, он тут же пойдёт на попятный?

— Вовсе я этого не боюсь!

— Ну-да, ну-да, — только и усмехнулась старуха. — Как блэджеры дурацкие гонять, так ты впереди всех, а как перед рыцарем своим верным открыться — двух слов связать не можешь. Ох уж ты трусишка эдакая.

— Вовсе я не трусишка! — выкрикнула мама, клюя на примитивную подначку. — Как только вернусь в Хогвартс — сразу же ему всё скажу!

После этих слов образы прошедшего вновь скрылись в колдовском тумане, оставляя меня в недоумении. Зачем Мюриэль Прюэтт затеяла эту интригу? Самый напрашивающийся вариант после всего увиденного ранее — месть дедушке Тиму. Не имея возможности покончить с Уизли-отцом, отправить на смерть влюбленного в племянницу Уизли-сына. На первый взгляд, версия имеет право на жизнь: как боец папаша представлял из себя отрицательную величину, способную ослабить любую команду. Такого "воителя" боевик уровня Рабастана Лестрейнджа без труда превратит в отбивную, даже не вспотев. Непонятно только зачем Мюриэль Прюэтт идти столь извилистым путём, сообщая информацию не самому "рыцарю", а его "даме сердца", коя в тот момент влюблена совершенно в другого человека. Или интрига затеяна вовсе не против Артура Уизли? Давайте поглядим.

* * *

Едва прозвучала эта мысленная команда, колдовской туман вновь начал обретать формы, принимая вид большого зала "Кабаньей головы". В первый раз я даже подумал, будто меня вновь занесло в воспоминания Пинсихи — насколько окружающая обстановка походила на творящееся за тридцать лет до того. В кабаке во всю шла безудержная гулянка старшекурсников: эль лился рекой, нестройный хор студиозусов пьяными голосами горланил песню, несколько влюбленных парочек, совершенно не таясь, ушли в расположенные на втором этаже номера. Приглядевшись внимательней, я обнаружил среди гуляк слегка поддатого Артура Уизли. Папаша сидел в окружении двоих мордатых крепышей. Заметив вошедшую маму, он попытался-было встать и подойти к ней, но почти сразу же оказался возвращён на прежнее место. Один из мордоворотов хлопнул хилого Артура по плечу, отчего последний рухнул на скамью, а второй — с самой доброй улыбкой на роже — поставил перед отцом внушительную кружку пенного.

Как на всё это отреагировала мама? Да никак. Молли Пока-ещё-Прюэтт, стряхнув с зимнего плаща налипший снег, даже не заметила своего "рыцаря" — всё её внимание оказалось приковано к смазливому темноволосому и темноглазому волшебнику в мантии с иголочки. Именно этого красавчика я видел в сцене рождественского костюмированного бала, оказавшись внутри гобелена. Сайман Диггори — хаффлпаффский капитан, дядя Сэдрика и тот, на кого мама тогда смотрела влюбленными глазами. Один миг и они уже сплелись в объятьях. Как и на том балу, Молли Прюэтт не замечала никого на свете, а вот сам барсук... В его кинутом в сторону прихлебателей взгляде читался азарт охотника, вот-вот готового заиметь ценный трофей. Расположившиеся вокруг стола друганы прекрасно это понимали, салютуя вожаку кружками с выпивкой, понимал это и зажатый в клещи Артур Уизли, в которого доброхоты заливали очередную пинту бухла, понимал это и я. Вот только уберечь маму от страшной ошибки не было ни малейшей возможности — творящееся вокруг являлось лишь тенью прошлого да результатом гнусной интриги, затеянной старой сукой Мюриэль. Как теперь понимаю, в данном случае, смерть Артура не входила в её планы. Довольная тварь, всё это время сидевшая возле стойки, гадко улыбнувшись, отсалютовала уходящей на второй этаж племяннице кружкой с элем. Мама этого не заметила, продолжая обниматься с Сайманом Диггори. Мне же оставалось лишь скомандовать "вперед!", дабы поскорее убраться отсюда.

* * *

После таких слов обстановка вокруг в очередной раз поменялась. Веселый праздник в "Кабаньей голове" сменился на практически пустой зал "Трёх мётел", а зимняя метель за окнами — на мелкий весенний дождик. Оглядевшись по сторонам, я довольно быстро приметил по-хозяйски рассевшуюся за одним из столов "миссис Мэнни", очевидно ожидавшую встречи с мамой. Последняя не заставила себя долго ждать, зайдя в паб буквально в ту же минуту. Невооруженным глазом было заметно, что за прошедшие три-четыре месяца на долю Молли Прюэтт свалилась целый ворох бед и неурядиц, однако это не сломило маму. Её лицо без всяких слов говорило: "я пойду до конца".

— Как она, тетя? — таков оказался первый мамин вопрос.

— Плохо, Молли, плохо, — со вздохом ответила старая хрычовка. — Целители говорят, что на сей раз ей не выкарабкаться. Возраст знаешь ли и этот твой роман с Сайманом...

— Не упоминай этого козла! — яростно вскрикнула мама. — Как вообще можно было быть такой слепой, такой глупой...

— Ну-ну, полно теперь причитать, — пробормотала Мюриэль. — Ты бы лучше навестила бабушку напоследок. Она ведь всегда тебя любила. Считай, это-ведь она тебя заместо мамки твоей гулящей вырастила.

— Не могу тетя, — тряхнув головой, прошептала Молли Прюэтт: слова эти дались ей с огромным трудом. — Если я заявлюсь в больницу, меня там скрутят и доставят домой, а там один Мордред знает, что взбредёт в голову отцу. Или он меня прибьёт или отдаст Лестрейнджам. А это считай тоже самое, если не хуже.

— Ну почему ты не хочешь пойти за Рабастана? Он сколько раз уже повторял, что готов простить и принять тебя, несмотря на историю с... этим.

— А ребёнка моего он тоже примет?

— Ой, грехи мои тяжкие, — простонала Мюриэль. — Так ты ещё и залететь умудрилась? Погоди-погоди, я знаю одну хорошую ведьму, которая тебе поможет. У неё такие настойки: один флакончик примешь и...

— Не надо никаких флакончиков, — тихим твердым голосом отрезала мама.

— Но кому ты тогда будешь нужна: одинокая, незамужняя, с ребёнком... Какой у тебя срок?

— Два месяца.

— Ну два — это ещё терпимо. У Флоры товар...

— Я же сказала тебе: не нужны мне никакие Флоры и никакие флакончики!

— Ты хочешь, чтобы твой ребёнок рос безотцовщиной?!

— У него уже есть отец — Артур.

— Артур? Артур Уизли?! — от фамилии папаши рожа Мюриэль Прюэтт скривилась так, словно схарчевала дюжину лимонов. — Так ты и с ним переспать успела? Ой дура — ой дура... Неужто ты надеешься облапошить Уизли сказочкой о семимесячном ребёнке? Артурика, положим, ты объегоришь — парнишка тот ещё лопух, но как насчёт его отца? Тим хоть и мразь, но, в отличии от сынка, не дурак.

— Не будет никакого обмана, — решительно произнесла мама. — Арти знает о моём положении: я сама во всём ему призналась...

— Нет: ты — набитая дура!

— Пусть так, зато между нами всё честно, — со спокойной улыбкой ответила мама. — Тем более, нельзя врать человеку, который спас тебе жизнь.

— Спас? Жизнь? Да когда же он успел?!

— Месяц назад — когда тот, кого я считала героем, свалил в закат быстрее снитча, а я-дурёха забралась на Астрономическую башню, желая разом покончить со всем... Замешкайся Артур в тот день, и поминали бы вы сейчас меня на семейной тризне. Представляешь, тётя, из-за какого-то смазливого козла я чуть не сгубила две жизни. Сама поражаюсь собственной дурости.

На этих словах взор мамы стал немного рассеянным, отчего она не заметила досады, выскочившей на физиономии "дорогой тётушки". Еще немного и могло показаться, будто Мюриэль Прюэтт закричит нечто вроде "поганые Уизли вечно всё портят!". Я почти угадал. Насупившись, старая ведьма обрушила на нашу семью буквально поток нечистот.

— Ох, дорогая, не знаешь с кем ты связалась: Уизли — гнилые люди. Они прикидываются паиньками, но едва ты окажешься в их когтях, как они тут же в тебя вопьются, словно гарпии, выгрызут нутро да выбросят прочь всё что осталось. Ты-ведь знаешь, что Септимус был прислужником Гриндевальда?! У него руки по локоть... нет — по шею в крови! Он ради власти даже собственного брата не пожалел! А таких как он убивал дюжинами... нет — сотнями... -старая карга явно нацелилась балаболить весь день, только мама не пожелала слушать эти излияния.

— Какое отношение всё это имеет к Артуру? — прервав разошедшуюся тётку, спросила она.

— Кровь — не водица, Молли. Поверь: они одного поля ягоды. Заполучив над тобой власть, Уизли так покажет себя, что Басти, в сравнении с ним, будет выглядеть кротким агнцем.

— Не надо сгущать краски...

— А я и не сгущаю! — злобно выкрикнула старуха. — Я как есть говорю! Если выйдешь замуж бесприданницей, то окажешься в полной власти мужа — такова суть магического брака.

— Ну о чём ты говоришь, тётя? Какой магический брак? Неужто ты забыла про мою помолвку, которую пока не разорвать? Да и Арти связан с Розмари Тэтчер.

— Тогда о чём вообще речь? — с искреннем недоумением в голосе спросила "драгоценная тётушка".

— Наш с Артуром брак будет министерским, — улыбнувшись, пояснила мама.

— Ох, грехи мои тяжкие, — только и простонала Мюриэль Прюэтт. — Да это ничем не лучше блуда!

Последние слова "миссис Мэнни" вызвали у меня банальный ржач. Уж в чём-чём, а в последнем старая тварь весьма преуспела. Нагляделся я на её альковные баталии со всякими разным, включая "рогатого друга" — теперь понятие не имею, как это можно развидеть. Ну да ладно, о подобном можно размышлять лишь когда выворот памяти будет завершен — сейчас же поглядим, что ещё предпримет наша "драгоценная опекунша". Как нетрудно догадаться, Мюриэль Прюэтт попыталась отговорить племянницу от необдуманных шагов, вынося мозг "юной глупышки" цитатами из разных чистокровных моралистов прошлого века. Так оно и вышло.

— Ты всё сказала? — спросила мама, когда старая карга наконец выдохлась. Та лишь кивнула в ответ. — Я выслушала тебя, тётя, но не изменю своего решения. Мы с Артуром поженимся.

— Да ни один чиновник в Министерстве не согласится вас венчать! — пытаясь остановить неизбежное, выпалила старуха.

— Венчание проведёт наш декан — у него есть такое право. Сегодня мы с Артуром станем мужем и женой.

— Но ведь ты его не любишь! — отчаянно завопила Мюриэль Прюэтт.

— Пусть так, — согласно кивнула мама. — Зато он любит меня и нашего ребёнка, поэтому давай прекратим этот бессмысленный спор. Церемония вот-вот начнется, и я приглашаю тебя стать моей свидетельницей...

— О, Молли! — только и простонала старая карга, наверняка на все лады кляня Дамблдора.

— ...а отцу можешь передать, что его мечта сбылась: неблагодарная дочь вошла в круг Священных Двадцати Восьми.

* * *

После этих слов зыбкая ткань воспоминаний вновь пришла в движение, на некоторое время потеряв форму, чтобы затем в очередной раз преобразиться. Теперь меня занесло в бедно обставленную мансарду, коих полно в Лютном переулке. Обыкновенно, местные домовладельцы сдавали их всяким малоимущим да темным личностям, зачастую устраивающим тут разные притоны. На сей раз съёмщиком жилья оказалась изрядно поддатая девушка самой невзрачной наружности: короткие грязноватые волосы мышиного цвета, водянистые глаза, изрядно покрасневший от возлияний утиный нос, прочие черты лица, про которые можно сказать: "начали делать да не доделали". Одним словом, чердак снимала абсолютная замухрышка, в гости к которой зашла Мюриэль Прюэтт.

— Ну как, не устала топить горе в дешевом пойле? — спросила она.

— У-у-у тише... — простонала в ответ юная алкоголичка, хватаясь за голову. — Башка раскалывается...

— Enrivate.

От отрезвляющего заклятья пьянчужка вскочила и со всех ног ломанулась к стоящему в дальнем углу рукомойнику. Следующие несколько минут Клэр Куимби — аврорское чутьё подсказывало, что это была именно она — провела в объятиях с ведром, в которое перешло всё выпитое за предыдущие дни. Наблюдая за происходящим с маминой врагиней, старая карга, по-хозяйски устроившись в одном из трансфигурированных кресел, довольно улыбалась.

— Ну как: легче стало? — наконец спросила она.

— Да иди ты к Моргане в гузно, — тихо прорычала Куимби. — Зачем ты вообще это сделала? Так-то хоть помечтать можно было, а теперь... Слушай, а вдруг эта мерзавка всё же сдохла? Ты-ведь говорила, что роды будут сложными и последствия...

— Не надейся, — усмехнувшись ответила Мюриэль Прюэтт. — Молли слишком крепкая — в мать пошла: та всё пережила и эта переживёт. И ребятёнок. Крепкий он у неё вышел — красавец всем на загляденье. Видать отцовская кровь в нём верх взяла.

— Ну почему?! Почему всё так?! — схватившись за голову, зарыдала Клэр Куимби. — Почему этой рыжей потаскухе снова повезло?! Это я! Я должна была принести Сайману этого ребёнка! Сайман был бы самым счастливым на свете, но из-за этой мерзавки он теперь в могиле...

Дальше бывшая мамина подруга стала нести какую-то дикую околесицу, поверить в кою мог разве только полный болван. Послушать эту дебилку, так выходило, будто упомянутый Диггори просто обязан был польститься на откровенно страшненькую крыску и ещё год назад преподнести ей руку, сердце и всё такое прочее. Отчего этого не случилось? Из-за злобной Молли Прюэтт, опоившей добрую, доверчивую, веселую, отзывчивую... и ещё тысячу эпитетов звезду Хаффлпаффа приворотным зельем. Когда же обман вскрылся, то мерзавка, решив "так не доставайся же ты никому!", устроила "ненаглядному Сайми" катастрофу на квиддичном поле, где "золотой барсучонок" свернул себе шею, свалившись на тренировке с метлы. Скажите, что всё это бред? Однако Клэр Куимби верила в него и не уставала повторять раз за разом. Слушать излияния крыски оказалось тяжелым занятием не только для меня. Когда словесный понос двинулся на третий круг, Мюриэль Прюэтт не выдержала.

— Silenco, — со вздохом произнесла старая ведьма. — Ну как полегчало? Выговорилась? А теперь, как говорят в Лютном, слушай меня и слушай ушами. Сейчас ты приведёшь себя в порядок, и мы вместе пойдём к одной моей знакомой. Не зыркай на меня так! Клотильда работает в отделе опеки и у неё недавно открылась вакансия. По старой дружбе Кло согласилась рассмотреть твою кандидатуру. Понимаешь, куда я клоню? Вижу, что не понимаешь. Брак моей разлюбезной племянницы — чтоб её Мордред вечно драл — дышит на ладан. Очень скоро она останется одна. Finite Silenco.

— Одна... с ребёнком... опека... — Клэр Куимби судорожно осмысливала информацию и тут её осенило. — Ты хочешь, чтобы я изъяла ребёнка!

— Молодец, быстро соображаешь, — ухмыльнулась старуха.

— А Молли пускай потом судится с опекой до возвращения Мерлина, — с хищном оскалом продолжила крыска. — Замучается пыль глотать, мерзавка.

— Это точно. Как любит говорить Кло: "с опекой судиться, что против ветра мочиться", — от такой немудрёной шутки обе твари гадостно захихикали.

— Ну ладно — собирайся и в путь, — отсмеявшись скомандовала "миссис Мэнни".

— Я готова. Только... Зачем ты помогаешь мне, Мюриэль? Молли — твоя кровь...

— Ох молодо-зелено. Много ли ты знаешь о моей так называемой семье? Когда мне было столько же, сколько и тебе сейчас, меня оговорил мой собственный брат. По глупости своей он тогда чуть не сгинул, я-сама едва не потонула, из омута его-дурня вытягивая. И знаешь как он меня "отблагодарил"? Не моргнув глазом сказал, будто это я его туда закинула.

— Какая мерзость, — с отвращением произнесла Клэр Куимби, на слово веря обманщице.

— Мерзость? Самая мерзость, девочка моя, случилась потом. Папаша мой, чтоб его Моргана вечно в котле томила, мигом поверил сыночке-кровиночке, а меня даже слушать не стал — в чём была за порог выкинул, а перед тем опоил лунным чаем. Чтоб не плодила ублюдков, позорящих нашу фамилию Так он мне тогда сказал, перед тем как вышвырнуть. Вот и оказалась я на улице, почитай что голая. Папаша, видать, думал, будто загнусь я средь отребья, а я-вот не загнулась. Назло им всем выжила!

— И ты решила им отомстить, — почти прошептала Куимби.

— Месть, девочка моя, нужно подавать холодной. Каспар лишил меня детей, и я отплачу ему той же монетой: его род сгинет без следа. Гидеон с Фабианом уже пустились во все тяжкие и не сегодня — завтра свернут себе шеи, Молли тоже не зажилась бы на этом свете — с таким как Басти её семейная жизнь была бы коротка и печальна.

— Так это ты устроила помолвку с Лестрейнджем, — пораженно пробормотала Куимби.

— Нет, — с усмешкой возразила старая карга. — Договор заключил Каспар. Моё же дело маленькое: слово — здесь, обмолвка — там...

— На дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь и делай с ним что хошь! — процитировала какое-то неизвестное стихотворение Клэр Куимби, чем вызвала у старой твари гадостное хихиканье.

— Хорошо сказано, — отсмеявшись произнесла седая мразь. — Братец с малолетства мечтал о величии и ради него с радостью подставил дочурку под топор. Жаль только Молли сумела-таки извернуться. Ну да ничего — какие наши годы? Нам торопиться некуда, мы...

Старуха продолжила строить словесные козни, но её дальнейшая болтовня была мне не интересна. Аврорское чутьё подсказывало: ничего ценного любительница козлятины больше не скажет. Да и потратить оставшиеся силы лучше с пользой. Увы, но сделать подобное оказалось не так просто: если прежде ткань воспоминаний перематывалась относительно легко, то чем ближе я приближался к настоящему, тем сильнее нарастало сопротивление Мюриэль Прюэтт. Картины ушедшего то застывали на месте, то словно водопад разом обрушивались на голову одного слишком много о себе возомнившего темпонавта. Головокружение, шум в ушах, привкус крови во рту, тошнота — всё это скопом наваливалось на меня, грозясь начисто выжечь мозг. Держался я на двух вещах: уизлевском упрямстве да желании докопаться до сути. "Цель где-то рядом" — раз от раза повторял я самому себе, отбрасывая прочь очередное воспоминание.

Происходящее там не отличалось особым разнообразием. Раз от раза две хрычовки плели плели козни, большинство из которых волей Мерлина, предков или магловского Бога оборачивались пшиком, да расхлёбывали их последствия. Например, идея устроиться в опеку обернулась для Клэр Куимби ворохом мелких дел и делишек, кои без зазрения совести на неё скинули старшие коллеги. Подобная работёнка сжирала уйму времени, а за любой косяк следовала выволочка. Стоит ли удивляться, что на слежку за бывшей лучшей подругой у крыски оставались лишь ночи да выходные и, чтобы не свалиться от усталости, она подсела на стимуляторы. Последние Клэр Куимби получала от Мюриэль Прюэтт: старая карга каким-то образом умудрялась добывать всё более сильную дурь, в скором времени превратившую крыску в конченную наркоманку. Параллельно с этим любительница козлятины не забывала отыгрывать роль заботливой тётушки, "добрыми советами" желавшей загнать жизнь наивной племянницы Моргане в гузно. Чего стоит одна фраза, произнесенная незадолго до рождения близнецов.

— У тебя и так трое детей: зачем тебе ещё и от Уизли рожать?! — крикнула тогда старуха, чем привела беременную маму в ярость.

Без лишних слов любительница коз оказалась вышвырнута за порог Норы, улетев прочь быстрее собственного визга. После такого афронта Мюриэль Прюэтт на некоторое время исчезла с горизонта, но, к великому сожалению, длилось оно недолга. Пользуясь такой чертой маминого характера как отходчивость, "драгоценная тётушка" вновь стала маячить возле нашего семейного очага, стараясь правда держать свой змеиный язычок в узде.

Таких сцен набралось вагон да маленькая тележка. Когда же я почти отчаялся отыскать нужное воспоминание, перед моими глазами мелькнул крохотный обрывок, в котором обессиленная мама подписывает некую бумагу. В тот момент мне стоило огромных усилий сдержаться и не пуститься в пляс. Дав себе мысленного тумака, я с трудом придержал разогнавшийся временной поток и принялся внимательно смотреть за происходящем. Аврорская чуйка подсказывала: цель здесь!

* * *

Готов поставит галеон против кната: я вновь очутился в Лютном. Правда мансарда с дырявой крышей сменилась на более-менее просторную комнату, вот только обстановка внутри обиталища Клэр Куимби выглядела по-прежнему отвратно. Как и сама хозяйка. К настоящему времени бывшая мамина подруга смотрелась точно инфернал: осунувшееся бледное лицо, трясущиеся руки со вздувшимися черными венами, тремор. Всё это, судя по валявшимся на полу рваным упаковкам скрывалось за толстенным слоем грима, который наркоманка наносила перед выходом на улицу. Внезапное появление Мюриэль Прюэтт из камина как раз и прервало наведение марафета. Скорчив злобную рожу, Клэр Куимби обернулась и раскрыла рот, явно намереваясь без обиняков обругать незваную гостью, однако, увидев в руках торжествующей любительницы коз смятую бумагу, не стала этого делать.

— Вот, родная, — ласково промурлыкала мамина тётка. — У меня всё получилось. Эта дурёха подписала даже не читая.

— Отлично, Мюриэль, просто отлично. Когда ты отправишься в тот гадюшник?

— Завтра. Сегодня я должна написать "любимым внучатам"...

— Превосходно, — не став слушать разглагольствования, высказалась Куимби. — Тогда возьми вот это.

— А что тут? — несколько испугано спросила старая карга, принимая из рук крыски небольшой пузырёк с тёмной жидкостью.

— Это, моя дорогая, один очень интересный эликсир. Нацеди его в чайник и дай испить милым маленьким Уизляткам.

— Ты хочешь, чтобы я их... отравила? — в голосе Мюриэль Прюэтт читался испуг: всю жизнь старая карга действовала чужими руками, а сейчас ей предлагали замараться самолично.

— Ха-ха-ха, вижу ты хочешь соскочить, когда дело почти уже в шляпе, — хищно ухмыльнулась мамина врагиня. — Ты-ведь так хотела отомстить потомству брата, Септимуса Уизли и Альберта Лонгботтома — все уши мне этим прожужжала. И вот, когда предоставляется шанс решить всё разом, ты вдруг идёшь на попятный. Почему так?

— Я на мокруху не согласна! — испуганно прокричала старуха, пятясь к камину.

— Мокруха? А где ты здесь нашла мокруху? — совершенно искренне удивилась Куимби.

— В твоём дракловом пузырьке! Там наверняка отрава!

— Отрава? Там? Ну насмешила, так насмешила. Кого же мне тогда под надзор брать? Трупы что ли?

— П...п... Под надзор?

— А куда еще девать твоих буйно помешанных родичей, от которых даже родная мать отказалась? Или ты на старости лет вздумала им сопли подтирать?

— Нет, Клэр, ну что ты, — залепетала старая мразь, мигом забыв о страхе. — Ты уж прости меня: не знаю, чего на меня такое нашло...

— Ладно-ладно, Мерлин простит, — ласковым голосом произнесла Клэр Куимби, вот только взгляд её остался зловещим. — Ты главное, когда они буянить начнут, меня позови. Никому не уступлю честь забрать детишек мерзавки Молли.

— Конечно, Клэр, конечно, — радостно закивала старуха. — А понятые у тебя есть?

— Не сомневайся — найдутся. У меня всё будет по закону — пикси носа не подточит.

— Ох, девочка моя родненькая, чтобы я без тебя делала... Пойду я пожалуй.

— Постой. Остался только один маленький штришок.

— Какой? — в голосе Мюриэль Прюэтт вновь мелькнул страх.

— Сейчас я наложу на тебя одно заклинание, чтобы наш разговор остался в тайне.

— Зачем всё это? Всё равно я никому о неём не скажу — я-ведь не дура.

— Ох, дорогая моя, не стоит оставлять услышанное на откуп случайностям. Вдруг тебя какой-нибудь не в меру ретивый страж пролегилемнит? Нам оно надо? Конечно же нет. Поэтому стоит поберечься. Как говорят в Аврорате: береженного и Мерлин бережёт, а небереженного...

— ...конвой стережёт.

Обе твари захихикали, исчезая в колдовском тумане, а я дал мысленную команду на завершение выворота. Дела сделано — теперь нужно решать как действовать дальше. Посмотрим, чего предложат Герми, Гарри и близнецы...

1) Такой жест есть англоговорящих странах и он в самом деле обозначает недействительность клятвы или слова

Вернуться к тексту

2) Понятия не имею на каком факультете училась Мюриэль Прюэтт. В каноне об этом информации нет

Вернуться к тексту

3) Не нашел сведений о матери Молли. Авторским произволом назначим её отпрыском боковой ветви Блэков

Вернуться к тексту