Слепота/Blindness (гет)

— Объяснитесь.

Гермиона медленно подняла голову, сердце бешено колотилось в груди от прилива адреналина. Она была поражена.

К тому же замерзала.

Пожилой мужчина с ястребиным носом, выгнавший их из кабинета, когда началась тревога, нахмурившись, смотрел на нее.

Гермиона облизала пересохшие губы и попыталась улыбнуться. Губы почти не слушались ее.

— Я… я Гермиона Поттер. Это мой муж. Мы… собираемся уходить, ах… прямо сейчас.

Прозвучало неплохо. Гермиона взглянула на Гарри, который смотрел прямо на ее грудь.

Если бы ее щеки еще не покраснели от холода, она бы залилась румянцем от столь неудобного взгляда.

— Верно? — Гермиона резко толкнула его. — Нам пора?

Он моргнул ей и улыбнулся так, что почти, почти заставил ее простить его за последние несколько недель.

— Да, пойдем.

— Никто никуда не пойдет, пока мне не объяснят, что здесь происходит, — продолжил тот же мужчина, на лице которого застыла холодная гневная маска. — Немедленно.

Но в тот момент, когда она уже открыла рот, готовая что-нибудь ответить, неизвестный ей волшебник в мантии вышел вперед; русские слова, произнесенные резким тоном, быстро срывались с его губ.

В потоке речи она услышала слово "министр", и ее сердце упало. Российский министр не славился своим стремлением поладить с другими. Наоборот.

Министр сузил глаза, прислушиваясь к торопливой болтовне своих помощников. Быстрый взгляд на Гарри подсказал ей, что тот, похоже, ничуть не обеспокоен развитием событий. Он даже не взглянул на других.

Или, может быть, он был обеспокоен. Трудно сказать, когда человек мог смотреть, буквально не пользуясь глазами.

— Мы благодарим вас за вашу помощь в задержании леди Изабо, — взгляд Гермионы метнулся к министру, скрестившему на груди тонкие руки. — Они правы, утверждая, что вы собираетесь уйти с артефактом?

"Палочка".

Гермиона застыла в объятиях мужа, затем отстранилась.

В правой руке он свободно держал блестящую белую как кость палочку, поверхность которой была усеяна круглыми бороздами и выступами. Посох, который он обычно держал в правой руке, неприметно валялся на земле у их ног.

— Она моя, — голос Гарри звучал грубее, чем она помнила, на его лице застыло нейтральное выражение.

— Она принадлежит российскому министерству в соответствии с соглашением, которое мы заключили с британским министерством, когда отправили им на помощь нашу команду эвакуации. К сожалению, у леди Изабо возникли психические проблемы из-за эффекта, оказанного на нее, и мы благодарны за вашу помощь. Но это… Артефакт не перейдет к вам посредством завоевания.

Гарри отступил от Гермионы и небрежным жестом поднял палочку. Гермиона и глазом не моргнула, увидев, как более дюжины палочек поднялись в угрожающем ответе.

За их спинами, облаченными в мантии, она разглядела Вона и Люси, они были полны ярости.

"Нехорошо. Нехорошо, нехорошо, нехорошо".

— Этот артефакт, министр? — вежливо спросил Гарри.

Волшебник, стоявший напротив них все еще скрестив руки, вздернул подбородок.

— Верните его нам, и вы сможете уйти. Определенная денежная сумма будет отправлена ​​​​в ваше хранилище — за все неудобства, которые испытали вы или ваша семья, находясь здесь.

Если бы Гермиона не повернулась и не посмотрела прямо на невинно выглядящую палочку в его руке, она бы пропустила момент, когда это произошло.

Палочка… растворилась. Белое дерево утратило свою жесткость, а затем, казалось, растворилось, пройдя сквозь его пальцы и кожу, высыхая и превращаясь в темное серебристое пятно на правой руке, оставляя закрученную массу линий, влажно мерцающих в полуденном свете.

Руки министра опустились, сжавшись в кулаки.

— Что вы наделали?!

Ее муж улыбнулся, глядя куда-то сквозь министра в собравшуюся толпу.

— Артефакт, как вы его называете, нельзя отдать, его можно только взять. Я взял его. Не стесняйтесь забрать его обратно.

Последовала долгая минута молчания. Авроры начали неловко переминаться, в толпе пробежал тихий ропот.

Руки, держащие палочки наготове, начали расслабляться, а затем опускаться; не было предпринято никаких действий.

Министр резко отвернулся, уверенно направившись сквозь ряды своих охранников и обломки того, что некогда было стенами сада.

Гермиона судорожно вздохнула.

Затем нахмурилась, взглянув на мужа, стоящего рядом с ней.

— Тебе придется многое объяснить.

Зеленые глаза замерли, сконцентрировавшись на ее лице. Он кивнул.

— Мне жаль.

Гермиона почувствовала, как ее сердце сжалось от этих простых слов, и слезы навернулись на глаза.

— Н-недостаточно хорошо, — произнесла она, ненавидя себя за то, как слабо звучал ее голос.

— Я знаю, — ответил Гарри и закрыл глаза, опустив голову, тихо повторяя свои слова: — Я знаю.

— Хорошо, — попыталась сурово выдавить Гермиона и подумала, что этого достаточно.— Теперь ты идешь со мной домой. И прежде, чем ты попытаешься начать спорить, скажу, что не хочу ничего слышать. Насколько мне известно, ты мой муж, а это значит, что ты отправишься со мной. Домой. Или, ну… — она запнулась. — Технически, сейчас в дом мастера Снейпа.

Гарри поднял голову, а его брови взлетели от удивления.

— Куда?

— Ты должен объясниться первым.

Она смотрела, как к ним мчатся Вон и Люси, Кракена почти не было видно за их мантиями.

— А теперь давай уйдем отсюда, пожалуйста.

— Подожди, — его мягкая просьба заставила ее повернуться, тело сжалось от боли, беспокойства и инстинктивной готовности к еще одному эмоциональному удару.

Что теперь? Чего же он теперь хотел подождать?

— Мне нужно сделать еще одну вещь, — его слова звучали так мягко, а глаза отражали все, что она чувствовала, и даже больше.

— Какую? — ее единственное слово было ломким, вымученным и звучащем крайне болезненно. Гермиона почувствовала, как охранники остановились рядом с ней, радость от воссоединения сменилась беспокойством.

— Мне нужно в Министерство. Это не займет много времени.

Она наблюдала за его лицом и заметила момент, когда его глаза засияли силой, почувствовала его магию, как волну тепла, проходящую от ее холодных пальцев ног до кончика замерзшего носа, погружающую ее в комфорт и безопасность.

Она боролась с этим и ненавидела чувство манипуляции, целенаправленной или нет. Она впервые возненавидела это его прикосновение.

— Зачем?

Лишь одно слово — вот все, что она могла сказать.

Он поднял руки, протянув их к ней, чтобы она могла видеть черные и серебряные отметины, находившиеся бок о бок, видеть водовороты, которые закрутились под его кожей, буквально на мгновение, а затем снова исчезли: живое свидетельство того, что он не был тем самым человеком, который оставил ее.

Но и она была уже не той, которую он оставил.

Гермиона выпрямилась.

— Я буду ждать, — произнесла она тихо, но упрямо. — Поторопись.

Он поднял руку, чтобы коснуться ее щеки; мягкое мимолетное прикосновение, полное смысла.

— Я тебя люблю.

На этот раз она смотрела, как он уходил, крепко зажав в руках собственный международный портключ, — и тут Гарри и Кракен с хлопком исчезли.

— Надеюсь, ты надерешь ему задницу, — сказала Люси, фыркнув.

Вон недовольно буркнул. Он тоже остался с ними, и это не слишком его обрадовало.

— Пойдем, — сказала Гермиона, поднимая портключ в воздух.

Она почувствовала облегчение, когда магия затянула ее.

* * *

— Пока мы разговариваем, ее влияние быстро распространяется, господин министр, — глава Отдела тайн скрестила на груди руки, ее речь ускорилась. — Еще полчаса назад казалось, что она достигла равновесия, но теперь… мы эвакуировали весь этаж. Я… мы уже потеряли двух наших исследователей. Внутри Завесы происходит какой-то катаклизм, который мы не можем ни объяснить, ни предсказать. Подобных прецедентов не было за все годы, что мы исследовали ее и ее концепцию. Естественные потоки и сдвиги влияния происходили, иногда несколько раз за поколение, но это…

Скримджер стоял у своего заколдованного окна с тростью в руке и смотрел, как обычно спокойная женщина начинает явно нервничать.

— Это? — продолжил он, поскольку ее речь стихла.

Голова в капюшоне склонилась к нему, ее лицо было неразличимо.

— Я вынуждена порекомендовать эвакуировать по крайней мере два этажа над нами. Возможно, четыре. Время имеет решающее значение.

Он уставился на нее, пытаясь осознать ее слова. Министр не был дураком. Он знал, что случалось с теми, кто прислушивался к шепоту Завесы. И теперь этот шепот превратился в крик.

Стук в дверь заставил их обоих обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, как она открывается, не дожидаясь приглашения. Верный признак чрезвычайной ситуации, если министр когда-либо сталкивался с подобным.

Но извиняющийся голос волшебницы, заглянувшей к нему в кабинет, не сообщил о том, что сотрудники министерства массово собрались в холле, чтобы проникнуть в Отдел тайн, следуя за голосами давно умерших близких.

Нет.

У министра был посетитель.

* * *

Гарри появился в атриуме британского министерства, предназначенном для перемещения домовых эльфов, поначалу почти не двигаясь.

Место было пронизано быстрым движением, в воздухе ощущалось предзнаменование, министерство напоминало потревоженный улей. Он увидел характерные защищенные чарами мантии волшебников и авроров, отметил их повышенную бдительность и настороженный вид.

Гарри заметил, что когда они увидели его, их узоры стали более яркими, более сосредоточенными и наполнились адреналином.

Гарри шел спокойно, размеренно, хотя каждая клеточка его существа говорила ему, где ему нужно быть, что ему нужно делать.

— Я хотел бы видеть министра, — он был поражен тем, насколько твердо звучал его голос. — Не думаю, что меня ждут.

Головы охранников наклонились друг к другу в молчаливом общении.

— Сюда, лорд Поттер, — произнес один из охранников, в то время как другой помчался, без сомнения, чтобы опередить их. Было очевидно, что аврор, ведущий его к министру, шел слишком медленно и останавливался, чтобы поговорить с другими сотрудниками, слишком долго ждал лифта. К тому времени, как двери открылись и Гарри вышел, секретарша уже спешила ему навстречу, ярко-салатовый свет ее узора отражал явное беспокойство.

Однако когда Гарри вошел в кабинет министра, тот был не один. Рядом с ним стоял еще один волшебник, закутанный в ​ белую мантию со таким множеством защитных чар, что Гарри даже не мог различить цвет его души.

— Лорд Поттер. Наконец-то вы удостоили нас своим присутствием, — голос министра звучал убийственно холодно. — Мои поздравления с успешной миссией.

На мгновение Гарри задумался, знал ли этот человек, что Палочка была уже найдена. Через секунду до него дошло, что это невозможно. Министр имел в виду убийство леди Лайт.

— Я сделал то, что должен был сделать, — просто ответил он, ничуть не заинтересованный в похвале, сомневаясь, что министр намеревался сделать это, несмотря ни на что. И следующие слова Скримджера были тому доказательством.

— Боюсь, я сейчас занят, — министр указал на вторую фигуру в комнате. — Если вы захотите вернуться позже, чтобы обсудить прошедшие несколько недель, я…

— Я здесь из-за Завесы, — вмешался Гарри, чувствуя, как огонь в его венах разгорается все сильнее, а желание бежать усиливается.— Однажды я попросил у вас взглянуть на нее, а вы попросили меня попытаться ее уничтожить. И сейчас я здесь, чтобы заключить новую сделку.

Он видел их реакцию, обоих, в движении их тел и мерцании их энергии.

Они тоже должны были это чувствовать. Возможно, они даже слышали ее, настолько тихо, что это было даже не бормотание, а скорее тихий шепот на грани мысли.

— Вы всегда просите о сделке, — осторожно начал Скримджер. — А потом я всегда задаюсь вопросом, кому от этого больше выгоды.

— Мне нужен маховик времени, способный вернуться в день нападения в Косой Аллее. Я даю вам свою нерушимую клятву, что я никоим образом не изменю события того дня. Я не остановлю ответственного человека, не стану защищать мою жену и не предотвращу смерть кого-либо из умерших в тот день.

Министр глубоко вздохнул, его плечи напряглись, словно на них легла огромная тяжесть.

— Даже если у нас есть маховик времени, способный вернуться в прошлое, даже если я соглашусь рассмотреть этот вопрос, не говоря уже о том, чтобы на самом деле отдать его вам, зачем возвращаться, если вы не планируете все менять. Вы меня за дурака держите?

Гарри закрыл глаза, что не имело значения, сделал вдох, наблюдая, как воздух движется сквозь него, его тело стало живым, твердым.

— Я знаю, что он у вас есть. Я знаю, потому что я видел себя в то утро. Разве этого недостаточно, чтобы захотеть увидеть свою беременную жену и будущего ребенка в последний раз? Увидеть себя, прежде чем я стану тем, кто я есть теперь?

Затем в воздухе раздался шепот, тихий, умоляющий голос кого-то, кого он знал.

Белый защищенный чарами волшебник двинулся к двери, и тут же как будто ударила молния и раздался женский голос.

— Я дам вам то, что вы хотите, лорд Поттер, но только если вы успокоите Завесу. Но знайте, что если ваше использование времени нарушит ткань этой вселенной, я найду способ убить вас. Способ есть всегда.

Министр издал тихий стон, но это был звук беспомощного нежелания, а не отрицания.

Гарри сосредоточил свой взгляд на волшебнице. Лишь бы сделка будет заключена.

— Да будет так.

* * *

Люди хлынули из лифтов, был забит каждый дюйм пространства, в то время как фигуры в белых одеждах неохотно уводили их прочь от шепчущего, на краю слышимости, голоса.

Многие пытались повернуться, пытались заговорить, но их снова толкали вперед, немых и неспособных сформулировать, что они хотели на самом деле.

Гарри и волшебница в белом двинулись сквозь них; все расступались, будто перед ней появлялась тропа, она двигалась словно вода, скользящая по камням. Гарри видел то, что он и раньше наблюдал вокруг себя, когда открыто использовал свой Взгляд и мир узнавал его таким, какой он есть.

Это придавало женщине, закутанной в белое, ту же бессознательную серьезность, и он шел за ней, словно корабль, буксируемый вверх по течению.

К лифтам они не пошли. Они подошли к другой двери, которая открылась перед ними во тьму.

— Аварийный портал. Связан непосредственно с Комнатой дверей. Вы готовы?

Гарри смотрел в темноту, игнорируя шепот.

— Вы будете в безопасности? — спросил он, имея в виду именно это. Он лично был свидетелем тому, какое влияние Завеса оказывала на людей.

— Какое-то время да, — она говорила спокойно. — Я бы не стала мешкать.

— Кто вы? — спросил Гарри, делая шаг к темному озеру пустоты.

— Я — Отдел тайн.

— Как грандиозно, — пробормотал он и шагнул в дыру магии.

Он погружался в нее, словно шагая по грязи, ниже и ниже, слишком быстро, чтобы позволить себе отпрыгнуть назад, и слишком медленно, чтобы это было по-настоящему мгновенно. Коридор исчез, он затаил дыхание, и магия притупила все его чувства, пока его ноги не коснулись твердой земли мгновение или целую жизнь спустя.

Рука коснулась его плеча, подталкивая его, женский голос звучал сквозь стиснутые зубы.

— Вы знаете дорогу?

На самом деле он не знал, но было несложно уследить за голосом того, что лежало за Завесой.

Они двигались как единое целое, проходя через дверь и дальше по коридору. Воздух мерцал темными пятнами света, края стен были покрыты хаотичным клубящимся цветом.

Она звала его. Она пела, шептала и бушевала. Это казалось неправильным и при этом таким верным.

Палочка, лежавшая в его левой руке, удовлетворенно урчала, и этот кровожадный звук мог означать возвращение домой, а мог означать и убийство. Другие Дары молчали внутри него, настороженно ожидая. Их комбинированные узоры представляли собой единое целое, отражающее большую Арку, которую он внезапно обнаружил перед собой, спускаясь по длинным симметричным ступеням и оказавшись в нижней части похожей на чашу комнаты.

Или это был холм? В один момент она опустилась, а в другой — поднялась, и его колени согнулись, когда он попытался подавить тошноту, последовавшую за этим ощущением.

Рука, все еще лежавшая на его плече, сжала его, но волшебница молчала. Она сидела на лестнице у его ног, и все бледнее сияли чары на ее мантии — единственное в комнате, что не извивалось и не вращалось само по себе, создавая и разрушая.

Завеса. Начало и конец Даров, физическое воплощение того, что нельзя по-настоящему понять в физических терминах и чему никогда не суждено было быть. Смерть непознаваема для живых.

Он спустился по лестнице и подумал о лице своей жены. Его ребенок, которого не суждено увидеть. Его обещания. Его ложь.

Вниз, пока он не стал ниже и выше Завесы, ее радуги цветов, такой яркой и ужасной, ее пирамид, конусов и призм, ее разорванных кусков и разбитых окон.

"Что я?" — подумал он снова, поднимая перед собой обе руки, Палочку и Камень.

"Что я?" — и Мантия поднялась на поверхность его кожи; все трое из Даров наконец-то стали братьями по оружию.

"Что я?"

Завеса не ответила словами. Она потянулась своими цветами и схватила его протянутые руки, нежное пожатие мира и войны, тишину перед бурей и рев грязного ветра.

Дверь была открыта. Он шагал вперед и назад, поднимался и падал, умирал и воскресал.

Он делал и то, и другое дважды. Одна смерть за каждый Дар, одна жизнь за каждый подарок, который он нес.

Он был звездой на новом небе: ничего, кроме намерения, цели и эмоций.

Он был мастером сломанных вещей.

Он не закрыл Дверь. Он полностью снял ее с петель, убрал конструкцию и мысль, убрал клетку идеи о том, что смерть — это то, во что нужно войти и снова уйти. Это была воронка, один шаг в бесконечно повторяющемся процессе, обновлении и возрождении, огне, в котором феникс должен умереть, прежде чем сможет жить.

"Я невозможен, но я существую", — подумал он и, обдумывая эту мысль, почувствовал, что его руки разжались.

Завеса исчезла. Больше не было дверного проема, который он мог бы прикрыть. Он стоял в огромной пустой, пещере из природного камня и тесаной скалы, месте созерцания Жизни и Смерти.

Он снова почувствовал там, на краю мысли, глубоко укоренившееся знание, что он может лечь на камень здесь и умереть, услышав голоса своих близких, приветствующих его дома. Или он мог уйти и жить дальше.

Обещания. Ложь. Они слились воедино, словно любовники.

Он повернулся и увидел, что теперь и он был цвета черного дерева и цвета слоновой кости, он был изумрудно-зеленым и шалфейно-зеленым, темным и светлым, мертвым и живым. Неизменный и всегда меняющийся.

"Я тот, кто я есть", — подумал он и увидел женщину, стоящую у входа в пещеру, ее белые одежды исчезли, обнажив сияющий переливчатый узор души цвета яркого нефрита.

— Я думала, что могла умереть, — ее голос был спокоен. — Но этого не произошло.

— Да, — ответил Гарри.

Она колебалась, ее голова опустилась, чтобы взглянуть на тело, прежде чем она снова подняла взгляд на него.

— У меня много вопросов.

— Я могу вызвать у вас еще больше, — он задумался и обнаружил улыбку на своем лице.

Это было то, что ответила бы Гермиона.

Гарри был готов пойти домой, обнять ее и сказать ей, как он сожалеет и как глуп он был, думая, что ей небезразлично, что его узор был немного изломан, сломлен и изменен.

Наконец, он был готов.

— Полагаю... Неважно, что я раздета, так как здесь нет никого, кто мог бы увидеть меня. Комната Времени находится прямо по коридору, если вы... закончили?

Ее голос звенел, отдавая ноткой юмора.

Он рассмеялся и услышал, как вместе с ним смеются Дары, а так же почувствовал глубоко укоренившееся удовлетворение и непреодолимую уверенность в том, что наконец-то в мире все наладилось.

— Покажите дорогу.

* * *

Маховик времени был довольно прост. Конструкция в виде песочных часов, наполненная необузданной магической силой, вызывала ощущение тяжести в его руках.

— Это вам тоже понадобится, — нефритовый узор души протянул ему прямоугольный предмет из цельного дерева с вырезанными на нем бороздами. — Это позволит вам найти здесь убежище в прошлом, если… что-то пойдет не так.

— Я понимаю, — тихо ответил Гарри.

Она протянула ему еще один предмет, на этот раз круглый и сделанный из тонкого хрупкого стекла.

— Аварийный портключ. Однократного использования. Используйте его, чтобы вернуться сюда, как только вернетесь в это время. Просто раздавите его ногой.

Он взял третий предмет и задумался над тем, как волшебный мир вращается вокруг простых чисел.

— Мы наблюдали за вами, — мягко сказала она. — Вы вообще знаете, кто вы такой? Я начинаю думать, что вам место в одной из этих комнат.

Он окинул взглядом комнату Времени, весь ее парящий и светящийся свет.

— Очень красиво.

Она повернулась, слегка покачав головой.

— Я могу дать вам портключ в Косую аллею. Вы ведь туда хотели отправиться?

Он сделал паузу, удивленный предложением, и улыбнулся после секундного размышления.

— Подойдет.

Она долго стояла неподвижно, молча.

— Я не понимаю, почему вы это делаете. Вы поклялись ничего не менять.

— Я ничего не изменю. Но мне нужно сделать то, что я уже сделал.

Она не замерла от удивления. Она двигалась вместе с ним, повернувшись к нему, ее узкое лицо запрокинулось вверх, руки скрестились на голой груди.

— Понятно. Я должна была знать, что все окажется именно так.

Он смотрел, как она наблюдает за ним, задаваясь вопросом, насколько по-разному они должны видеть друг друга. Неудивительно, что они не могли понять, как мыслит собеседник.

Она была для него загадкой, а он был загадкой для нее.

— Будьте осторожны, лорд Поттер. Я буду ждать.

* * *

Косая аллея светилась жизнью и цветами. Люди смеялись, люди спорили, люди двигались, двигались, двигались, будто большие рыбы в медленном потоке.

Он наблюдал со стороны, осторожно поворачиваясь, глядя, как более человеческая версия самого себя держала жену на руках.

Он знал, что улыбался ей. Знал, когда она начала улыбаться в ответ. Знал, что это улыбка так и не озарила полностью ее лицо.

Он видел, как расцветает огонь, словно смертоносный цветок, двигаясь быстрее, чем мог бы среагировать человек. Увидел момент, когда она перестала существовать в физическом плане.

Увидел, как треснул, словно стекло, заметил молниеносные трещины, пробегающие по зелени его души.

Он просмотрел это еще раз, а потом и в третий, стоя рядом с собой и снова стоя рядом — три версии одного и того же человека, выстроившиеся в ряд, наблюдающие, как умирают люди.

Он не разговаривал сам с собой. Все они думали об одном и том же. Все они наблюдали поворотный момент его жизни, когда путь, по которому он шел, сместился на новую дорогу, ушел в другую жизнь.

В тот третий раз он оставил свое прежнее "я" и двинулся вперед, ближе к своему прошлому, и упивался видом своей жены и их ребенка, словно человек в пустыне, пьющий первый глоток чистой воды после долгого дня, проведенного в песках.

Огонь вспыхнул, и он почувствовал его жар; он твердо стоял, когда земля содрогалась, и окна разлетались вдребезги, стекла падали и кричали люди.

Затем он повернулся и аппарировал в знакомый пустой дом, прошел в свой пустой кабинет и снова повернул песочные часы в руке — ровно настолько, чтобы упало несколько сверкающих сверкающих белых песчинок.

— Все в порядке, — сказал он себе и заметил волнение прошлого "я" в сердитых частых ударах сердца.

Слушая эти удары сердца, он схватил уродливое красное пятно, скрючившееся в его прошлом узоре души, и разорвал его на части быстрее, чем его прошлому "я" потребовалось, чтобы призвать в руку посох. Посох, который он больше не носил, который забыл на земле одним холодным днем, который еще не настал.

— Ты просто всмотрись. Пойми, — спокойно прозвучали слова, слова, которые он сотни раз слушал в задумчивости, пока изучал, кем ему суждено стать.

Еще не сломанный узор отступил на шаг, тяжело и громко дыша в тихом замкнутом пространстве.

— Говорят, что ты никогда не должен возвращаться и встречаться с самим собой. В конце концов, ты можешь уничтожить свое будущее. Или своё прошлое. Но я знаю, что гораздо хуже смотреть глазами своего прошлого "я", видеть, кем ты станешь, и гадать почему.

Он узнал. Он действительно знал. Хотел бы не знать, но знал.

— И я буду лежать без сна посреди ночи и гадать, почему я решил сделать это именно так. В этот момент. Почему вернулся не на минуты или часы назад, что гораздо безопаснее? Зачем рисковать? Время так непостоянно. Я пойму, что ничего не могу изменить. Я не могу остановить его, оно ползет по гигантскому колесу неизбежности. Но, видишь ли, я знал, что могу вернуться именно в это время, потому что знал, что уже делал это — это неизбежный круг. Никто не может иметь больше времени, чем ему отведено.

Еще один вздох, затем еще, и вот он увидел себя выпрямившимся, расправившим плечи и готовым к удару.

— Что случилось?

И, возможно, его голос даже звучал иначе, моложе, без той резкости, которую он слышал в своих собственных словах.

— Я знаю свои собственные мысли. Я тысячу раз переживал эту ночь в памяти. Я пришел сюда, чтобы сказать то, что сказал, и запомнил каждое слово. И всего этого достаточно, чтобы я со временем понял.

Гарри тихо рассмеялся и подумал о Гермионе, ожидающей его злой, как кошка, попавшая в воду.

— Все обойдется. Все будет хорошо.

— Перестань говорить загадками, — его прошлое "я" вырвалось наружу, он ощутил еще больше гнева, голос звучал еще громче. — И ответь мне!

— Что произошло? Что со мной случилось? Что я наделал? Что я знаю о том, что оставит меня с изломанным узором души? Или чем я заслужил эти шрамы? — он задавал вопросы, которые помнил, один за другим, подсчитывая слова.

— Прекрати! — выкрикнул волшебник, в чьем изумруде души еще не было слоновой кости и черного дерева, которые теперь отмечали его собственную.

— Я здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы. Я здесь, чтобы сделать то, что уже сделал, а это означает — решить задачу уничтожения паразита, который цеплялся за меня. Кто лучше меня уничтожит душу навсегда? Кто может исцелить меня лучше, чем я сам?

Он пожалел, что не ответил на некоторые из этих вопросов. Может быть, немного упростил ситуацию, изменил курс ровно настолько, чтобы сохранить какой-то кусочек своего счастья.

Он видел, как увядает, и знал, что начал понимать.

— Все не так ужасно, как я когда-то думал, — прозвучали его слова, такие тихие, такие мягкие, произнесенные его более взрослым голосом. — Иметь изломанную душу. Ты не можешь почувствовать изменения, когда они происходят. Ты учишься забывать боль, которая их вызвала. А узор… что сказать. Люди прекрасно приспосабливаются к переменам.

— Что со мной случилось! — снова потребовал ответа Гарри. — Скажи мне!

— Если бы только я мог, — но он этого не сделал тогда, и не мог сейчас, и, пожалуй, не хотел. — Но природа путешествий во времени такова, что я не могу сделать то, чего еще не произошло; не могу отменить то, что уже произошло. Ты вспомнишь законы времени вскоре после того, как я уйду. Просто наслаждайся всем хорошим. Каждым хорошим моментом.

Он снова увидел, как отступает.

— Подожди! Гермиона. Она?..

По крайней мере, на это он мог ответить.

— Я знаю ее узор лучше, чем свой собственный. Неужели я когда-нибудь позволю ему исчезнуть, пока я жив?

Он поднял маховик времени и на мгновение увидел, как засиял его свет.

— Я просил его, и мне его не дали. Они доверят мне уничтожать то, что они хотят уничтожить, но не дадут заполучить в свои руки время. Но я знал, что нужно делать, потому что это уже происходило. Сила пророчества, способность заглянуть в будущее. Не стоит недооценивать человека, который думает, что знает, как все будет.

Он снова начал вращать стеклянный предмет, в этот раз упало не несколько песчинок, посыпавшийся поток был гораздо больше — пролетали дни и недели, пока магия набухала в набирающейся волне.

— Ты узнаешь, когда придет время, — сказал он, в последний раз глядя на свое прошлое. — ...Вернуться домой.

Волна обрушилась на него, и он качнулся в ее водах, поднялся и снова опустился, словно океан поднимал и опускал обломки, плавающие в его бескрайнем море.

Дом был пуст, снова лишен призраков его прошлого. Гарри достал портключ из кармана и осторожно положил его на землю.

Затем быстрым движением раздавил его каблуком ботинка.

* * *

Снейп ждал, пока Гарри выйдет из камина, оставив маховик времени, о существовании которого знали лишь немногие волшебники, так же как и о нефритово-зеленом узоре души, которым являлась глава Отдела тайн.

Волшебник притаился за столом, сжимая коричневое перо в темно-фиолетовом узоре руки, и поднял голову, глядя на Гарри в холодном молчании.

— Как раз вовремя, мистер Поттер. Я уже начал задаваться вопросом, удостоите ли вы нас когда-нибудь своим высокочтимым присутствием.

Гарри прошел вперед и сел, тщательно подбирая слова, как любой дуэлянт в битве заклинаний.

— Но вот я здесь.

— Факт, в котором я сомневался, основываясь на ваших предыдущих появлениях за последний месяц.

Это был шип, с целью уколоть его. Он позволил это, потому что заслужил эту боль.

— Теперь все прояснилось, — мягко ответил Гарри. — Я не планирую снова уезжать.

— Возможно, вам следует сначала узнать, хочет ли она, чтобы вы остались после вашего недавнего поведения. Я, например, не стал бы считать своих гадюк, пока они не вылупятся.

Гарри не успел ответить, как в дверях появился фиолетово-синий узор, и Гермиона ответила за него.

— Вы назвали меня гадюкой? — ее голос звучал устало, она и сама выглядела усталой, ее свет пульсировал медленного, но устойчиво, выражая упрямое упорство.

— Считайте это комплиментом, — Снейп отвернулся от них обоих, глядя на разбросанные на столе пергаменты. — Теперь оставьте меня в том маленьком покое, который у меня еще остался в моем доме, полным эльфов и волшебниц.

Гермиона отвернулась, не сказав больше ни слова, а Гарри поднялся, последовав за ней в тишине, позволив ей вести себя вслепую через дом, в который он никогда прежде не бывал. Гарри так и не потянулся к ней, когда она мягко закрыла дверь за ними обоими и подняла свою палочку, чтобы наложить на комнату звукопоглощающие чары.

Она обошла его и села на кровать, поджав под себя ноги, ее лицо было наклонено вниз, в сторону от него. Он проанализировал все, что мог видеть, попытался догадаться о том, чего не мог, затем опустился перед ней на колени, сев на пол и положив голову ей на руки.

Когда она осторожно провела руками по его волосам, Гарри вздохнул и позволил тишине воцариться вокруг настолько, насколько это было необходимо.

— Ты оставил меня, — тихо проговорила она, без упрека в голосе, просто констатируя факт.

— Да.

— Ты оставил меня одну скорбеть о потере. Тебя не было несколько недель. Ты не присылал мне ни писем, ни сообщений, ни объяснений.

Он ничего не сказал, и она продолжила:

— Ты подослал своего домового эльфа шпионить за мной, а мне даже не дал такой возможности. Я закончила твои проекты. Я помогла с постройкой фабрики, с первым коммерческим проектом близнецов, разобралась с отчетами маггловскому правительству относительно наших зелий. Я вернулась в колледж, и ты все это знал, но ничего не рассказал мне о себе и о том, как у тебя дела. Мне пришлось поймать в ловушку Кракена, чтобы получить обрывки информации. Мне пришлось услышать от Рона Уизли, что "Тень Обскура" уничтожена, а ты снова уехал, ввязавшись в какую-то вампирскую гражданскую войну. Я поехала в Россию из чистого отчаяния. Ты поставил меня в такое положение. Ты сделал это со мной.

— Мне жаль, — он снова произнес эти слова, потому что это было все, что он мог сказать.

У него были свои причины для всего, что он делал, и в то время они казались важными. Но в этот момент они оба чувствовали себя не в своей тарелке.

— Я знаю, что ты заботишься обо мне. Я знаю, что ты ценишь меня. Я знаю, что ты тоже скорбел, и я знаю, что произошло что-то ужасное. Я могу сказать, просто глядя на тебя, находясь рядом с тобой сейчас, что что-то очень важное в тебе изменилось. Я знаю, ты собираешься рассказать мне все. Завтра. Но прямо сейчас я просто хочу твоего обещания, что ты ценишь меня достаточно, чтобы больше никогда не оставлять в неведении. Что ты ценишь мой интеллект, мою силу достаточно, чтобы оказать мне такое ​​же доверие, как и я тебе. Доверяй мне.

— Я боялся, — ответил Гарри и поднял голову, чтобы взглянуть на ее сияющую фигуру. — Я дошел до предела, и это погубило меня, я испугался. Мне очень жаль, Виола. Я не смог сделать все правильно, и теперь я это знаю. Я не собираюсь поступать так снова. Никогда больше.

Она обхватила его лицо своими ладонями, ее кожа ощущалась теплой на его щеках, такой теплой и живой, пахнущей чернилами, и пергаментом, и ею. О, как он же любил ее.

— О Гарри. Я тоже боялась. И я так рада, что ты дома.

Затем она потянула его к себе, нежно ведя за собой. Она не сказала, что простила его; не тогда, не той ночью, когда они обнимали друг друга, завернувшись в слои одеял.

Утром она не произнесла ни слова, а он наблюдал, как она занималась своими делами, одевалась, ругала свои непослушные волосы и дольше чем обычно смотрела в отражение в зеркале, которое он не мог увидеть.

Но она держала его за руку, когда они спускались вниз, и позже, когда они отправились на встречу с родными. Она продолжала держать его руку, пока члены обеих их обеспокоенных и разгневанных семей отчитывали его.

И она позволила ему снова обнять себя, когда они стояли во дворе дома Дурслей, и плакала в его объятиях впервые с тех пор, как он вернулся, горюя о жизни и будущем, которые они потеряли. Он смотрел на охранников, скрытых под мантиями, и лишь крепче прижимал ее к себе; воспоминание о том, как они жили раньше, все еще было свежо в его памяти.

И, наконец, когда они снова лежали, обнявшись, одни в чужом доме, он услышал ее шепот у своей груди.

— Я тебя люблю.

И он знал, что это все, что ему действительно нужно было услышать.

* * *

Он не спал. Потребовалась пара ночей, чтобы осознать этот факт. Ночь или две, проведенные без сна, не казались Гарри чем-то необычным. Но на четвертую ночь после своего возвращения, когда он обнаружил, что снова встает и покидает тепло своей спальни в недавно сменившем охранные чары доме на площади Гриммо, он признал возможность новой нормальности.

Кричер сидел за столом, когда Гарри тихо вошел на кухню, перед ним сразу появилась чашка чая.

Пожилой эльф устал. Гарри видел это в каждой хрупкой желтой нити, из которой состояла его форма, в его позе, в его узоре. Раньше это сподвигло бы Гарри найти более сложный способ остановить течение времени. Раньше он попытался бы изменить это.

Теперь он сел, принял чай и постарался запечатлеть в памяти этот момент, просто зная из глубины своего нового "я", что таких моментов больше не будет.

— Хозяин не может уснуть, — проговорил Кричер своим хриплым голосом.

— Я подумал, может, ты покажешь мне свой сад.

Домовой эльф не заметил, что было уже за полночь и так темно, как никогда не бывает в Лондоне. Он просто поднялся на своих скрипучих суставах, и если Гарри и использовал свой Взгляд, чтобы придать эльфу сил, ни один из них не упомянул об этом. Они поднялись по лестнице и вышли на чердак, а затем поднялись по еще одной лестнице, и Гарри почувствовал, как жизнь расцветает в каждой щели: радуга из нефритовых растений и каштановых насекомых, маленькие сверкающие голубые оттенки волшебной дикой природы, смешанные с более приземленным янтарем. Алое пламя расцветало в жаровне, пока они шли по небольшой лиловой булыжной дорожке, воздух был теплым и слегка влажным внутри защищенного золотым небом пространства.

— Здесь так прекрасно, — проговорил Гарри, и благоговение перед этим садом поразило его сердце. — Я хотел бы… чтобы это случилось гораздо раньше…

— Все хорошо, потому что теперь он есть у Кричера, — прервал его эльф. — Здесь любит читать госпожа Гермиона.

Гарри остановился у низкой покатой коричневой кушетки, рядом с которой на круглом столе он увидел книги. Жаровня здесь была больше, ее фиолетовая металлическая форма имела неповторимый оттенок драгоценных металлов.

— Где ты это взял? — спросил Гарри, когда Кричер медленно опустился на стул.

— Это подарок, — ответ прозвучал коротко и не терпел возражений.

Гарри улыбнулся и медленно повернулся, мельком увидев низко скользящий коричневый узор Живоглота, который неторопливо приближался, чтобы запрыгнуть на кушетку прямо там, где планировал сесть сам Гарри.

Кошки.

— Спасибо, — он выбрал другое место, чтобы сесть, и уставился в танцующие языки пламени. — Я иной.

Он признался в этом вслух лишь во второй раз. Никому, кроме Гермионы, он не рассказал подробности последнего месяца и то, что они могли означать.

Она беспокоилась о нем. Он волновался, что больше не волновался.

— Кричер знает, — последовала тишина, достаточно долгая, чтобы книззл, лежавший рядом с ним, вытянулся, мягко упершись лапами ему в бедро; пушистый мех покрыл всю кошачье тело, тихое мурлыканье разнеслось в ночи.

— Я не думаю, что когда-нибудь еще смогу спать. Иногда происходит что-то такое, после чего ты ощущаешь мир так же, но при этом все не так, — это был тот цветной вихрь, о котором он когда-то мечтал, спиралевидное, живое рождение душ, которое он увидел, когда закрыл глаза и разум и уплыл в яркую тьму Даров под его кожей. И вид этого всегда останавливал его мысли на долгие мгновения, которые, как он мог поклясться, казались вечными, пока он не возвращался к реальности и не обнаруживал, что время вовсе не шло вперед. — И еда…

— Хорошо, что хозяйка и эти охранники любят хорошо поесть, иначе Кричеру нечего было бы делать.

Гарри почувствовал, как улыбка тронула его губы, несмотря на его настроение. Он не ел уже четыре дня, хотя время от времени держал в руках чашку теплого чая и помнил, каким он был на вкус. Утешительно.

Гермиона это заметила, и он чувствовал, как она наблюдает за ним; в воздухе витала настороженность, казалось, он потрескивал от невысказанных вопросов. Гарри знал, что она боялась задать их.

А он боялся, что уже знает ответ.

— Это эгоистично, что я все же планирую оставить её рядом? Не дать ей умереть, как это случится со всеми остальными?

Со всеми, кроме него. Со всеми. И это была правда, которую было трудно вынести, трудно принять и до сих пор невозможно понять. Все когда-нибудь умрут.

Все, кроме него.

Дары кружились и двигались внутри него, три брата, три узора, три части единого целого, которое теперь было им, Гарри Поттером, иным.

— Да, — Кричер вздохнул и пошевелился, желтый узор его тела замедлился с возрастом и слабостью, которая никогда не исчезала после нападения вампира на дом на площади Гриммо. — Но сад Кричера — это тоже эгоистично и все равно прекрасно.

Они больше не разговаривали, и вскоре Гарри увидел, как Кричер погрузился в легкую дремоту, а затем в более крепкий сон. В конце концов Живоглот перебрался на колени к домовому эльфу и довольный улегся, плотно свернувшись калачиком.

И когда Гарри поднялся, чтобы уйти от них, он не вернулся в свою спальню.

Он направился к камину.

* * *

Они назовут день 11 июня Днем Чуда Святого Мунго. Пройдет всего три года, прежде чем он станет национальным магическим праздником, и еще пять лет, прежде чем будут сделаны первые подношения к алтарю Слепого Колдуна, с произнесением молитв надежды на исцеление близких.

Но тот день начался, как и любой другой.

Привет-ведьма позже расскажет, как глубокой ночью, в колдовской час, волшебник в мантии вышел из камина и взглянул на нее чудесно ярко-зелеными глазами; она знала, кто он, и просто пропустила его.

Со своей стороны, дежурный аврор следовал за ним по приказу самого министра, как в случае, если в больнице обнаруживали какую-либо необычную активность. Он подробно доложил своему начальству, как Гарри Поттер ходил от одного дверного проема к другому, как благодаря его Взгляду сон находил на всех, кто находился внутри, и как у самого аврора волосы на руках встали дыбом, уши заложило, а кровь, казалось, текла все медленнее с каждым мгновением, пока волшебник заглядывал в каждую палату, молча обращая свой Взгляд на каждого пациента.

А затем шел дальше.

Было тихо: слышались лишь приглушенные голоса целителей и медсестер, редкие стоны больных и бормотание уборщиц. Но когда они проходили, волшебник и его безмолвная тень, время, казалось, замирало.

Этого было не скрыть. Не было никаких объяснений. Медсестры медленно падали на пол, погружаясь в глубокий сон при их приближении, другие садились на кушетки или падали на стулья. Но они все равно шли.

Это заняло почти час, как позже подсчитает аврор, хотя казалось, что сон длился не больше секунды.

Когда они вернулись к столу привет-ведьмы, в больнице было так тихо и спокойно и почти пусто; аврор встретился со взглядом зеленых глаз и почувствовал, как на него смотрят.

Он пытался говорить, требовать ответов, задавать вопросы. Но слова так и не пришли, и Колдун отвернулся и исчез в вихре зеленого пороха и пламени.

— Мерлин, — произнесла вслух привет-ведьма, проклятие благоговения и выражение ужаса слились воедино.

Аврор рухнул на стул в пустой приемной больницы, заполненной спящими людьми, и задумался, как, черт возьми, он собирается все это объяснить.

* * *

О продолжении их прежней жизни не могло быть и речи.

В первое же утро после того, как Гермиона дрожащими пальцами отложила газету и произнесла это вслух.

— Нам придется покинуть это место.

Она ни разу не упрекнула Гарри за его действия и фактически помогла скоординировать многие подобные визиты в следующие годы. Но она была реалисткой. Она знала, что случится, когда появится человек, обладающий способностью исцелять — это будет уже не слух, а твердый факт.

Лишь некоторое неведение их местонахождения и большая степень страха перед ее мужем пока не допустили скопления толп людей у их дверей.

Но они придут. Отчаявшиеся. Обнадеженные. И никакие чары не удержат их надолго.

— Всем нам, — тихо ответил Гарри, и она посмотрела на него, сидящего на кухонном стуле с прямой спиной и смотрящего вперед; его сила, словно рука, была сосредоточена на том месте, где их стареющий домовой эльф двигался от столешницы к столу, накрывая завтрак.

Перед ее мужем не поставили тарелку. Она долго смотрела в пустое пространство, а потом снова на свою еду. В животе заурчало.

— Куда? — спросила она. — Понадобится отдаленный остров, чтобы убежать от всего этого.

Он улыбнулся, глянув в ее сторону, так ярко и внезапно, как солнечный свет, пробивающийся из-за туч.

— Хорошо.

Она улыбнулась в ответ, хотя сама идея была нелепой. Просто нельзя было не улыбнуться, когда в последнее время этот жест был так редок.

— Ты такой глупый, — тихо заговорила Гермиона и услышала, как в соседней комнате заскрипел пол и послышался спешащий к ним характерный для Вона топот ног.

— Гарри! Черт, что ты сделал?! Черт!

Ее муж рассмеялся, и этот звук снова поразил ее, хотя выражение лица их давнего друга и телохранителя само по себе вызывало смех.

Она склонила голову и с ухмылкой принялась за еду, в то время как Гарри пытался вставить свои объяснения между частыми ругательствами лысого волшебника по поводу внезапного стремления сделать какой-то добрый жест в этом мире.

Все будет хорошо.

* * *

Гарри каким-то образом знал. Не так, как он знал дату, время или делал свои подсчеты, это было что-то Иное.

Он поднялся, плавными движениями высвобождаясь из рук Гермионы, и покинул их комнату, прошлепав босиком вниз по лестнице, следуя за знанием, имя которому не мог подобрать.

Оно жгло словно пламя в его сердце, жар в его глазах и глубокое ужасное принятие.

Кричер сидел за кухонным столом, и его свет пульсировал тускло и медленно, так медленно, что напоминал рябь по пруду его узора. Его голова медленно поднялась в сторону Гарри, показав большие выпуклые глаза и большие дрожащие уши, его рот приоткрылся от коротких медленных вдохов.

Гарри встал на колени рядом с ним и взял обе его руки в свои. Он так живо помнил все часы, проведенные в попытках повернуть вспять или предотвратить то, что происходило в данный момент.

Каким высокомерным он был. Каким молодым.

— Хозяин Поттер, — произнес Кричер серьезным, усталым голосом. — Я был рад служить вам.

— Я тебя люблю, — произнес Гарри в ответ; это все, что он мог сказать, и эта фраза выразила всю боль, что он ощущал, все те слова, которые он мог бы использовать вместо этого. — Отдыхай.

Его эльф, слуга и друг улыбнулся, обнажив желтые зубы и морщины, глядя на него своими большими глазами, когда последняя медленная желтая рябь его света растворилась в неподвижности.

Тогда Гарри увидел это — под желтым узором тела и души, уникальным для всех эльфов, то, что он никогда не мог видеть прежде: потоки золотого света, устремляющиеся в пол у его ног и в стены вокруг него и вверх, ввысь, за пределы того, что он мог видеть своими глазами.

Закрученное желтое свечение предупредило его всего за секунду до того, как прозвучал громкий хлопок аппарации, и перед ним появился Кракен и, начав причитать, опустился на открытое пространство рядом с Гарри.

Молодой эльф упал перед своим старшим собратом; слезы, как две желтые реки, полились на пол.

Гарри встал и отошел, следом он услышал, как открылась еще одна дверь и послышался взволнованный голос его жены.

— Всем нам, — добавил он, повторяя слова, сказанные своей жене за неделю до этого. Он каким-то образом знал, когда обращался к гоблинам по поводу покупки отдаленного участка земли, что с ними пойдет только один эльф. Так же, как он каким-то образом знал, что никакая магия не могла возместить ущерб, нанесенный старому сердцу эльфа во время нападения вампира.

Все имело свой конец. Он мог лечить. Восстанавливать. Заменять. Но не всех. Не все. Не навсегда.

— О нет, — Гермиона прижала руку ко рту, ее глаза наполнились слезами. — Н-нет. Гарри.

Он раскрыл объятия и прижал ее к себе, обняв, пока она плакала.

И знал, благодаря тому же самому Знанию, что все, находящиеся в этой комнате, умрут.

Кроме него.

* * *

То лето прошло в волнах лихорадочного движения, чередующихся с периодами тихих исследований.

Дни Гарри были заполнены работой над почти завершенным проектом магической фабрики, совместно с близнецами, а также выполнением мелких и крупных анонимных услуг для многих маггловских правительственных учреждениях, от которых ему могла понадобиться помощь в продаже его будущих зелий.

Он работал. Он учился. Он купил отдаленный участок земли в горах Шотландии, недалеко от Хогсмида и выдающегося лилового величия живых стен Хогвартса. Гермиона составила план дома и поразилась скорости волшебного строительства.

Они переехали, и Гарри обрел покой, которого не мог найти в доме на площади Гриммо, окруженный толпами людей, смерть которых он не мог не чувствовать.

А ночи без сна он проводил в своей новой лаборатории, цвета следовали за его движениями в кружащихся элементах несотворенного созидания, огня и воды и земли, камня и скал, зеленого и коричневого цветов растений и животных, бесформенных и необработанных, ожидающих, чтобы их преобразили во что-то новое.

Министерство присылало сов. У них были вопросы, требующие ответов, и, конечно, проблемы, требующие решения. У них умирало много важных людей.

Гарри отправлял вежливо сформулированные ответы. Ему понадобился год, чтобы просто жить, наслаждаясь временем со своей семьей. Ни больше, ни меньше.

Однажды утром нефритово-зеленый женский узор постучал в его дверь и улыбнулся, Гарри ответил тем же. Гермиона отсутствовала в течение дня, как и в большинство дней, погрязнув в занятиях, работе подмастерьем и развитием фабрики, которую она теперь возглавляла вместо Гарри. Ему все больше и больше казалось, что между ним и миром смертных воздвиглась стена, и только Гермиона заставляла его быть частью этого мира.

Гарри сел напротив главы Отдела тайн и взял чашку теплого чая.

— Я хочу лично сделать вам предложение, — начала волшебница, его глаза следили за сверкающей белизной защищенной чарами мантии, которую она носила. — Мы будем охранять ваше имущество, как мало что охраняется в нашем мире. Вы будете Тайной, ваше местонахождение будет известно лишь вам и мне. Гости смогут посещать вас, но не смогут знать, где они находятся и, уходя, так и не узнают, где именно они были. Они просто забудут спросить.

Это была глубокая ментальная, а не просто физическая защита, и она требовала опыта и более мягкого прикосновения, чем у Гарри. Он ждал, что будет дальше, и она продолжила после минутной паузы.

Некоторые хранят молчание, позволяя заполнить тишину другим. А некоторые создают тишину, чтобы подумать.

— Мы знаем о вашей работе с маггловским правительством. Мы знаем о том, что ваши зелья адаптированы к маггловской медицине. Нам потребовалось много времени, чтобы собрать всю схему воедино. Ваши мотивы, к примеру, казались… неправильными. Но ваша фабрика, инициатива по обучению магглорожденных профессиям… все те многочисленные законы и уставы, которые вы нарушили. Наконец, все стало ясно. Вы хотите соединить миры, создать гармонию.

— Да, — ответил Гарри, и волшебница не вздрогнула от его слов.

Просто отпила чай и позволила воцариться тишине, прежде чем снова ее нарушить.

— Мои условия в обмен на защиту, которая будет поддерживаться, пока существует Отдел тайн…

Она сделала паузу, и Гарри понял, что она хотела указать на свои подозрения о том, что министерство может пасть прежде, чем Отдел будет уничтожен. Она считала его одной из своих загадок, и он сомневался, что она когда-нибудь удовлетворится ответами, что он мог ей предоставить.

— Я прошу вас работать с избранной группой единомышленников в различных отделах для достижения этой цели. Возможно, у вас есть планы, как сделать магию приемлемой и даже желанной для современных масс. Но структура законов и их организация должны быть готовы войти в силу, когда новость о существовании магии разнесется по свету.

Гарри осторожно поставил свой чай. Чай стал остывать.

— Миледи. К тому времени, когда я закончу, это будет уже не магия. Просто наука, которую, как вы выразились, современные массы уже с радостью будут готовы принять. У нас просто есть другой ген, позволяющий применять телепатию, телепортацию и телекинетическое манипулирование физическим и духовным миром вокруг нас. Слова, которые мы используем, являются просто триггерами, использованию которых можно обучить наш мозг для получения установленных результатов. Мир магглов уже готов к этому научному прорыву. Но магический мир может быть не готов. Здесь всегда будет спрос на зелья, требование информации. Требования помощи. Будут существовать преступность, ревность и страх. Так же будут поддержка, любовь, новые религии, рожденные в одночасье. Что я пытался сделать, так это расставить все по местам, создать необходимые отрасли в попытке удовлетворить новые потребности, которые в итоге появятся.

Это был слишком упрощенный способ выразить его задачи. Необходимое огромное количество квалифицированной рабочей силы, здания, обучение, припасы… на это уйдет целая жизнь.

Но если и было что-то, в чем он теперь был уверен, так это время. И его стремление окунуться в мирную утопию, которую он себе представлял, медленно угасало по мере того, как увядал его аппетит, как испарялась потребность во сне.

Сделать это медленно и правильно. Гарри никуда не спешил.

— Мы поможем, — нефритово-зеленые узоры рук двигались и формировали слова, пока она их произносила. Так много людей говорили руками, а ее жесты были элегантны и полны уверенности. — Вы не единственный, кто видит, что из этого может получиться что-то хорошее.

Гарри улыбнулся.

— Моя жена будет дома через пару часов. Зайдете на ужин?

* * *

Той ночью Гермиона сидела рядом с ним на кровати, воздух дрожал от ее возбуждения.

— Это оно, не так ли? Это произойдет. Это действительно произойдет.

— Через десятилетие или около того, да, — согласился Гарри. — Когда все будет расставлено по местам.

Гермиона свернулась калачиком на боку, ее руки мягко касались его спины, фиолетово-голубые узоры на тьме цвета слоновой кости.

— Люди думают, что ты Мерлин, — прошептала она, будто эти слова были признанием. — Ходят слухи, что начинается культ твоего имени. Гарри…

— Я знаю, — ответил он и лег, переплетая свои руки с ее, позволяя чему-то от себя протянуться и пройти сквозь нее, темно-зеленое через синее, бледно-зеленое через фиолетовое.

Она вздрогнула в его объятиях.

— Я больше не считаю себя человеком, — уверенно признался в своем страхе Гарри, его слова растворились в теплом воздухе над ее плечом. — Я не чувствую себя человеком. Мне все равно, как и раньше. Все... заканчивается. Все начинает умирать, как только перестает расти, и даже умирая, оно лишь возвращается, чтобы снова расти. Мы все фениксы, Гермиона. Мы сгораем, проживая свои дни. Только ты… заставляешь меня вспомнить, каково это — бояться конца.

Она подвинулась ближе к нему, так, чтобы он смог различать лишь ее свет — весь его мир в ее ярких цветах.

— У нас есть общая миссия. Твоя и моя. Сделать мир лучше, чтобы… родиться в нем. И расти, и умирать. Если жизнь — это цикл… почему бы не сделать каждый цикл лучше.

В ее словах сквозило отчаяние, как будто она чувствовала весь страх, которого не чувствовал он. Он любил ее, и, может быть, именно эта любовь все еще придавала ему человечности. Он мог цепляться за эту надежду. За нее.

— Моя Виола, — тихо произнес Гарри, поцеловав ее. — Я всегда буду с тобой.

Это могло быть обещанием или проклятием. Он предполагал, они решат, что каждый день для них обоих будет всходить солнце.

Он почувствовал ее улыбку на своей щеке, почувствовал, как ее тело расслабилось, а свет ее души стал ярче.

И им было тепло, и это было прекрасно.