Когда дерется львица (гет)

Не допускаю я преград слиянью

Двух верных душ! Любовь не есть любовь,

Когда она при каждом колебанье

То исчезает, то приходит вновь.

О нет! Она незыблемый маяк,

Навстречу бурь глядящий горделиво,

Она звезда, и моряку сквозь мрак

Блестит с высот, суля приют счастливый.

У времени нет власти над любовью;

Хотя оно мертвит красу лица,

Не в силах привести любовь к безмолвью.

Любви живой нет смертного конца...

А если есть, тогда я не поэт,

И в мире ни любви, ни счастья ‒ нет!

У.Шекспир. Сонет 116 (перевод М.Чайковского)

* * *

Когда Гермиона подходила к главным воротам Хогвартса, она улыбалась; щеки ее раскраснелись от морозного ветра. Она помахала в ответ Джинни: та направилась на поле для Квиддича, чтобы потренироваться до наступления темноты. Впервые за долгое время Гермиона выглядела беззаботной, как и подобает выглядеть простой ученице.

Гарри ожидал ее во внутреннем дворе у фонтана. Когда он заметил подругу, его охватили страх и беспокойство: неизвестно, как она отреагирует на новости.

Мерлин подери, он и сам не знал, как реагировать на рассказ Рона, последовавший за долгими уговорами и несколькими весомыми угрозами.

Казалось, его бывший друг решил действовать. И результат оказался сущей катастрофой. «Так обычно и случается, когда у гриффиндорцев отказывает мозг, и они берутся за дело», ‒ подсказал внутренний голос. Нечего и притворяться, этот голос звучал в точности как Драко.

Хотя Рон определенно проявил некоторые ранее недемонстрируемые качества слизеринца: вломился в комнату Гермионы, обезвредил защитные чары каким-то изобретением близнецов, нашел омут памяти и заставил Снейпа посмотреть воспоминания.

Две жизни и одна комната погружены в хаос его стараниями. Довольно впечатляющие результаты для одного дня.

«Интересно, почему она хранила омут в комнате», ‒ думал Гарри, наблюдая, как подруга летящей походкой направляется к нему. — «Почему заклинания не задержали Рона и вредилки близнецов? Ведь она помогала установить защитные чары на штаб-квартиру Ордена. Неужели нельзя было защитить омут лучше?»

Но Гермиона не была причиной беспорядка, который сейчас царил, и винить ее нечестно. Она пострадает больше всех; она и Снейп. И именно ему ‒ Гарри ‒ придется обо всем ей рассказать.

Когда Гермиона увидела обеспокоенное лицо друга, ее улыбка тотчас исчезла.

— Что случилось? ‒ спросила она, зорко оглядываясь. — Нападение? Или Дамблдор...

— Пойдем со мной, ‒ перебил Гарри, его голос звучал серьезнее, чем когда-либо. — Об этом нельзя говорить здесь.

Она кивнула, принимая необходимую меру предосторожности, хотя слова Гарри не заставили ее волноваться меньше.

— Никто не ранен, не беспокойся, ‒ заверил Гарри, когда Гермиона метнулась ко входу в замок.

«Хотя я немного приврал. Даже думать не хочу, в каком Снейп состоянии»

Он повел ее в башню Гриффиндора, радуясь, что не придется говорить, но в то же время, он желал поскорее убрать этот камень с души. Гермиона направилась к комнате старост, но Гарри покачал головой и указал на портрет, скрывающий проход в гостиную.

— Нужно захватить Рона, ‒ сказал Гарри, Гермиона тут же помрачнела. Она не разговаривала с Роном с того злопамятного дня в Запретном лесу. Если он замешан, это не к добру.

И это оказалось правдой.

Они прошли в общую гостиную, к счастью, все еще пустовавшую. Всего несколько учеников первого и второго курсов сидели маленькими группками у окон. Гарри разглядел рыжую макушку Рона, покоящуюся на их когда-то любимом диване.

Они втроем проводили дни на этом диване: болтали, занимались, строили планы, каждый был доволен своей ролью. Чувство потери охватило Гарри с внезапной ослепляющей силой, и он приложил ладонь к груди, будто пытаясь остановить кровь, хлынувшую из глубокой раны.

Троица распалась, и члены этой неразрушимой связи ‒ этот спасательный круг, который держал его на плаву бесчисленное множество раз ‒ его лучшие друзья вдруг стали чужими: одна примкнула к далекому и совершенно непохожему миру, который Гарри отчаянно пытался понять, а другой быстро отдалялся от всего, чем они дорожили и во что верили.

Гарри не знал, как остановить их, как остаться рядом с ними обоими и не быть разорванным на две части.

— Рон, ‒ позвал Гарри, и в его голосе не было и капли дружелюбия. — В комнату Гермионы.

Уизли резко обернулся и, секунду поколебавшись, поднялся с дивана и двинулся им навстречу.

Рон вел себя враждебно, когда Гарри оставил его, и именно злость сейчас поддерживала его по пути к комнате старост. Но с каждым шагом сила и ярость покидали его тело. Он не отводил налитых кровью глаз от Гермионы, его губы были плотно сжаты. Когда он подошел вплотную, от него исходили лишь печаль и отчаяние, которые испытывал и сам Гарри с той минуты, как узнал о предательстве друга.

Увидев отражение собственных чувств в глазах Рона, Гарри немного воспрянул духом. Возможно, еще есть надежда.

Он молча указал Гермионе на дверь, чтобы она вошла первой, схватил Рона под локоть и зашел следом.

Увиденное обрушилось на него, как ведро ледяной воды.

Гарри готовился справиться со всем как можно спокойнее, собирался усадить Гермиону в кресло, по возможности заварить чай и объяснить все так, чтобы как можно меньше ранить подругу.

Но он не был готов к беспорядку, царившему в комнате.

Он не смог подавить удивленный вздох, но прежде, чем этот звук переполошил учеников в гостиной, Гермиона мгновенно обернулась и закрыла дверь на замок.

Но на этом она не остановилась. Не колеблясь ни секунды, она повернулась к Рону и схватила его за горло. Она атаковала его без предупреждения, как тогда, на Рождество, когда Уизли застал ее врасплох. Но на этот раз Гермиона не была ранена и напугана.

Она была в ярости.

— Что ты делал в моей комнате и зачем? ‒ прошипела она, приложив Рона об дверь, которую закрыла секунду назад. Ни один мускул на ее лице не дрогнул и не отразил те эмоции, которые она сейчас испытывала.

Гарри медленно оглядел комнату. Перевернутые кресла, обивка на которых разрезана, а ножки сломаны. На кровати куча перьев и лоскутов. Ковры и гобелены свалены в кучу, обнажая холодные каменные стены и пол. Раскрытые книги разбросаны по полу вверх корешками, словно тушки животных, слишком слабых, чтобы оказать сопротивление или хотя бы спрятаться. Зола из камина пленкой покрывала руины, будто мертвый слой пыли.

Казалось, Рон не заботился об осторожности. Он желал узнать тайну и с жестокостью вырвал ее из комнаты Гермионы, оскверняя все, что она хранила, разрушая все, что создавало в комнате домашний уют.

Гарри хотелось орать во всю глотку.

Булькающие звуки заставили его, наконец, обернуться к причине этого разрушения и его жертве. Рон так и не проронил ни слова, но цвет его лица поменялся с красного на синюшный, и, похоже, Гермиона не собиралась ослаблять хватку в ближайшее время.

Гарри вдруг осознал: его абсолютно не беспокоило, что случится с Роном, не здесь и не сейчас, в этой когда-то красивой комнате, разрушенной из-за жестокой ревности Уизли. Однако он все же медленно подошел и осторожно накрыл ладонью руку Гермионы.

Он ничего не сказал. Никакие слова не смогли бы успокоить подругу, но через некоторое время ее рука расслабилась и она отпустила Рона.

Уизли рухнул на пол, хватая ртом воздух.

— Прости, Гермиона, ‒ сказал Гарри. Какими же пустыми сейчас звучали эти слова! — Я и не знал, в каком состоянии комната. Просто хотел найти безопасное место, чтобы мы могли поговорить.

Гермиона не подала виду, что услышала или поняла слова Гарри. Ее холодный взгляд метался от разбросанных книг к Рону, схватившемуся за горло и быстро и глубоко вдыхавшему воздух.

— Что произошло? ‒ спросила она. На этот раз вопрос больше напоминал приказ, так что Гарри было трудно не подчиниться.

Однако он по-прежнему не сказал ни слова. Он подошел к одному из кресел, починил его взмахом палочки и указал на него Гермионе.

— Присядь, пожалуйста, ‒ тихо попросил он. — Боюсь, нам предстоит долгий разговор, тебе лучше сесть.

Казалось, она вот-вот откажется, но затем что-то промелькнуло в ее взгляде и она медленно кивнула. Она подошла к креслу, совершенно не обращая внимания на Рона ‒ тот все еще лежал на полу, как тряпичная кукла, ‒ и села. Вся ее поза выражала такое спокойствие, что она одурачила бы Гарри месяц назад.

— Полагаю, беспорядок не имеет ничего общего с Волдемортом.

Гарри кивнул.

— Пока ты разговаривала с Джинни сегодня днем, Рон проскользнул в твою комнату под мантией-невидимкой, ‒ объяснил Гарри. Гермиона тут же помрачнела и нахмурила брови. — Я об этом не знал. Джинни тоже, ‒ торопливо добавил он. — Рон увидел, как она стучит в твою дверь, и решил рискнуть.

Ее взгляд вновь метнулся к Рону:

— Зачем? ‒ снова прозвучал приказ.

— Он хотел узнать, почему ты так себя ведешь, ‒ медленно ответил Гарри, боясь представить, что будет дальше. — И, похоже, он нашел причину.

В ту же секунду Гермиона вскочила с кресла, пересекла комнату и достала палочку. Взмах палочки, и часть стены исчезла, обнаружив маленькую потайную нишу. Совершенно пустую.

Гермиона замерла. Рука упала плетью и пальцы, вдруг потерявшие силу, разжались. Палочка с глухим стуком упала на пол, но Гермиона даже не отвела взгляд от пустой ниши.

— Нет, ‒ прошептала она. Звук голоса прозвучал невероятно громко в воцарившейся тишине. — Нет.

Затем, прежде чем Гарри успел что-то сделать, прежде чем он даже успел встать с кресла, Гермиона оказалась на Роне, сжимая сверкающий кинжал. Готовая напасть со всей силой, которую имела.

— Гермиона! ‒ закричал Гарри. Слава Мерлину, комната была звуконепроницаемой. — Не делай глупостей!

Она подняла кинжал еще выше. Бледное лицо Рона исказила гримаса ужаса.

— Гермиона!

Возможно, настойчивость в голосе друга достигла ее понимания, а может, она пришла в себя, но Гарри заметил, как она чуть повернулась, не упуская из вида хнычущего Рона, но все же показывая готовность выслушать. Гарри вздохнул с облегчением.

— Он лжец, вор и предатель, Гарри, ‒ ее голос звучал безжизненно. — Скажи причину, почему мне не стоит его убивать.

Медленно, как и в первый раз, Гарри подошел и накрыл ее руку своей. Он знал, что она с легкостью может его отшвырнуть через всю комнату, но все равно не достал палочку.

— Потому что ты не убийца, Гермиона, ‒ мягко ответил он и более сухо добавил: — и нам будет чертовски сложно спрятать тело от миссис Уизли.

Гермиона едва заметно расслабилась. Это напомнило Гарри скорее животное, чем человека. Очередное напоминание, что Гермиона сильно изменилась. Но одновременно и подсказка: опасность позади.

Рон переживет этот день, хотя, откровенно говоря, Гарри сомневался, заслуживал ли этого его друг.

Она быстро поднялась и отошла от Рона. Нож исчез так же таинственно, как и появился. Гермиона обняла себя за плечи, будто пытаясь защититься от холода, и вдруг стала выглядеть моложе своих лет.

Гарри подошел и снова протянул руку, хотя и не был уверен, как утешить подругу, но Гермиона не отстранилась от прикосновения. Он глубоко вздохнул, напряжение постепенно спадало.

Худшее позади. Теперь они могли сесть и поговорить.

Но Гермиона не собиралась ни на шаг отступать от потайной ниши.

— Что он сделал с омутом? ‒ наконец спросила она, и у Гарри болезненно сжалось сердце.

Из огня да в полымя.

Нет легкого способа сказать такое. Гарри сжал кулаки от бессилия. Лучше быстрее с этим покончить.

— Он отнес его к Снейпу и заставил посмотреть воспоминания, ‒ ответил Гарри и поспешил встать между Гермионой и Роном на случай, если Гермиона снова решит напасть.

Но атаки не последовало.

Гермиона долго стояла не шелохнувшись. Вдруг она начала дрожать, как листок на ветру. Гарри собирался спросить, что случилось, но она вдруг неуклюже отступила назад, уткнулась в столбик кровати и опустилась на пол.

— Нет, ‒ снова прошептала она. Как будто сила вдруг покинула ее тело, и она стала хрупкой. — Только не он.

Она подтянула колени к груди и опустила на них голову.

— Мне так жаль... ‒ начал Гарри, но Гермиона ничего не ответила. Ее отчаяние заставило его замолчать.

Она просидела так долгое время, только плечи слегка подрагивали. Рон наконец отдышался и встал. Он открыл рот, чтобы заговорить, но Гарри многозначительно посмотрел на него и приложил палец к губам.

Казалось, даже Уизли понял, что сейчас не лучшее время вмешиваться.

— Я понимала, что со временем он узнает, ‒ прошептала она, не поднимая головы. — Я просто... я хотела сама сказать.

— Что ты стала шпионом, чтобы спасти его? Потому что ты видела его раненным в ту ночь? ‒ осмелился спросить Гарри. Хотя по его голосу было слышно, что ей вовсе не нужно отвечать.

Гермиона кивнула.

— Грубо говоря, да, ‒ согласилась она. Хотя выражение ее глаз подсказало Гарри, что она все еще что-то скрывает, частичку правды или более глубокую причину, которую она даже сейчас пыталась спрятать за очевидным.

— Но почему ты не сказала ему раньше? ‒ спросил он, надеясь, что не переступил некую невидимую черту.

Гермиона медленно встала и прислонилась спиной к столбику кровати. Хотя слез не было, ее глаза покраснели, как будто она яростно терла их. И она выглядела чертовски уставшей. Гарри заметил, что губы девушки покраснели, видимо, она их сильно кусала.

— Северус ‒ гордый человек, ‒ прохрипела она. — Он чувствует ответственность за все возможное и невозможное. Я знала, что он никогда не простит меня за «гриффиндорский идиотизм», как он выражается. И знала, что он никогда не простит себя за то, что стал причиной моей боли и страданий. Даже сейчас, после всех этих месяцев нашего сотрудничества, я боюсь, что он не простит. Видимо, именно на это Рон и рассчитывал, когда давал ему омут памяти.

Гермиона посмотрела на Рон, но в ее взгляде уже не было привычной ярости, к которой привык Гарри, и это заставило его понять, насколько она была поражена и напугана. Чертов Уизли!

Но вместо того, чтобы сжаться от стыда за сделанное или хотя бы отвести взгляд, Рон выпрямился и впервые за все время заговорил.

— Возможно, сейчас ты этого не понимаешь, Гермиона, ‒ серьезно начал он, — но я сделал это ради тебя. Я твой друг. Иногда, когда мы не знаем, что творим, наши друзья должны решить за нас, что...

— Да пошел ты нахрен! ‒ прорычала Гермиона.

То ли Рона испугала злость на ее лице, то ли грубость, так не похожая на Гермиону, но он тут же замолчал.

— Поверить не могу, что это ради меня! ‒ продолжила она. Девушка так резко выпрямилась, что Гарри инстинктивно отступил. — Ты хоть представляешь, какой вред нанес своей тупостью? Я не знаю, как исправить, я не могу... ‒ Гермиона дрожала. — Я должна пойти к нему прямо сейчас. Возможно, у меня получится его убедить...

Она пересекла комнату и уже собиралась распахнуть дверь, как Рон вдруг крикнул:

— Я люблю тебя, Гермиона!

Она замерла на месте. Казалось, прошла вечность, прежде чем она обернулась и посмотрела в его огромные, умоляющие глаза.

— Что? ‒ прошипела она.

— Я люблю тебя, ‒ прошептал он. — Я уже несколько месяцев хотел тебе сказать! Я купил тебе тот кулон на Рождество, думал, ты догадаешься. Черт, да я даже кольцо купил, ношу его с собой неделями! Тебе не нужен этот старый извращенец! У тебя есть я, Гарри, гриффиндорцы!

Приглушенно вздохнув, Гермиона рухнула в кресло и уставилась на стену комнаты.

— Ты хочешь сказать, ‒ бесстрастно заговорила она, — что ты унижал меня, возражал Гарри и всему Ордену, вломился в мою комнату, чтобы украсть омут и показать его содержимое Северусу, ‒ все это ты сделал, чтобы вернуть меня?

Рон с готовностью закивал, на лице заиграла слабая улыбка: надежда проснулась, она наконец-то поняла!

— Потому что я люблю тебя, ‒ повторил Уизли.

Яростно зашипев, Гермиона вскочила и зашагала по комнате, как пантера в клетке.

— Ты действительно думаешь, что это извиняет твое поведение, Рон? Что у тебя есть право принимать за меня решение, врываться в мое личное пространство, только потому, что ты что-то там ко мне испытываешь? Унижение и оскорбление ‒ вот доказательство твоей любви?

Слабая улыбка исчезла с лица Рона, как будто ее не существовало.

— Но это... я просто хотел... ‒ начал Рон, но Гермиона резко развернулась и пригвоздила его взглядом, так что Уизли не успел закончить мысль.

— Не может быть никакого «просто», ‒ тихо сказала она, казалось, даже в комнате потемнело от ее слов. — Даже не пытайся извиниться. И благодаря этому, ‒ она обвела взглядом царивший беспорядок, — ты потерял последнюю каплю моего доверия и сочувствия. Откровенно говоря, ты потерял и мое уважение. Сегодня ты ранил не только меня, но и дорогого мне человека. На твое счастье Гарри оказался рядом, а я не слизеринская шлюха, как ты меня назвал. В противном случае твой труп уже лежал бы у моих ног. Больше не пытайся со мной заговорить. Я могу и передумать.

Гермиона собралась покинуть комнату, но Уизли никогда так просто не принимали хороший совет. И хотя Гарри считал, что любой, даже Рон, не может быть настолько глуп, возмущенный голос друга опроверг эту мысль.

— Но это же всего лишь Снейп, ‒ пробормотал он, скорее желая сохранить достоинство, чем продолжить спор. Лучше бы он молчал.

От удара голова Рона сильно дернулась, и он вскрикнул. В отличие от третьего курса, когда Гермиона ударила Драко, на этот раз она даже не поморщилась от боли.

Она только приблизилась к Уизли, пока не оказалась с ним нос к носу, и самым опасным тоном прошептала:

— Не смей произносить его имя. И не испытывай мое терпение.

— Но Гермиона...

— Ты, Уизли, даже не достоин слизывать грязь с его обуви, ‒ яростно прорычала Гермиона. — Еще раз его оскорбишь, и я вырву твое сердце и скормлю его Пушку.

Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты. Полы ее мантии взметнулись, как вороновы крылья.

* * *

Когда она вошла в комнату, он сидел в темноте, только лицо освещало пламя камина. Полупустая бутылка виски стояла рядом.

Он редко обращался к выпивке, но сегодня был как раз тот случай, когда только алкоголь мог успокоить дрожащие пальцы и беспокойное сердце.

Уже несколько часов он проигрывал в уме воспоминание из омута.

Уизли уже давно ушел, когда Северус вновь оказался в своем кабинете. Но это уже было не так важно. Все его силы были нацелены на одно ‒ добраться с омутом до личных комнат, где он может спрятаться от всего мира.

Северус хотел забраться в глубокую яму, к темным созданиям, к которым он принадлежал, и никогда больше из нее не вылезать.

Ложь. Все было ложью.

Украденная жизнь, в основе которой несправедливость и жертва невинной души. Он думал, это дар человеку, потерявшему всякую надежду. Но теперь дар превратился в непосильную ношу.

Он не имел права на эту жизнь. Он ее не хотел.

Через туман боли и отчаяния к нему пробивалась только одна мысль: ему придется снова с ней встретиться и очень скоро. Она все узнает, и, если хоть часть того, во что он верил, правда, она попытается его найти и все объяснить.

Северус не хотел ее видеть. Он боялся, что стыд сожжет дотла его сердце. Но еще больше он боялся злости, колоссальной ярости, нараставшей внутри. Он набросится на нее, если она попытается с ним заговорить, а это только ухудшит положение.

Но, в конце концов, она придет. Хотя внутреннее «я» умоляло подойти к гобелену и закрыть Гермионе доступ в его комнаты, он не решился это сделать. Поступить так ‒ значит, вычеркнуть ее из своей жизни раз и навсегда. Он не способен на это. Даже сейчас.

Он не взглянул на девушку, когда она вошла, но ее аромат тут же окутал Северуса. Он знал, как она сейчас выглядит: прекрасна, как и всегда, растеряна и обеспокоена, когда ей нужно уладить подобные вопросы. Наверняка, подбородок вызывающе вздернут.

— Северус, ‒ позвала она, но Снейп даже не поднял голову, покоившуюся на руке.

— Северус, поговори со мной, пожалуйста, ‒ он слышал в ее голосе боль и тревогу.

— Нет, ‒ отказался он. От виски и усталости его голос звучал невнятно. — Уходи.

Гермиона отступила назад, словно от удара. На мгновение он решил, что она развернется и уйдет. Северус не знал, почувствует ли он облегчение от ее ухода. Но Гермиона передумала и медленно подошла к нему.

— Гарри рассказал, что случилось, ‒ тихо сказала она.

— Так теперь вся гриффиндорская башня в курсе. Орден ты тоже известила? ‒ горько спросил Снейп.

— Северус, пожалуйста.

— Уходи.

Он слышал ее вздох. Его разрывало два желания. С одной стороны, он хотел повернуться к ней, использовать всю ярость и боль, чтобы ранить ее так же сильно, как и ее воспоминание ранило его. Но, с другой стороны, он хотел спрятаться, чтобы никогда не видеть ее лицо. Гермиона ‒ живое доказательство его вины, свидетельство, что он никогда не освободится от темного прошлого.

Благодаря ей он жил последние месяцы, она вернула ему подобие нормальной человеческой жизни. Гермиона ‒ самое прекрасно, что с ним случалось, его спаситель, его свет.

И сейчас он ее яростно ненавидел.

— Я надежно спрятала эти воспоминания, Северус, ‒ продолжила она в ответ на его затянувшееся молчание. — Я не хотела, чтобы кто-то увидел! Клянусь, я хотела тебе рассказать! Просто не было подходящего времени...

— Не такой уж надежный у тебя тайник, если даже идиоту Уизли удалось его отыскать. Или ты сама показала? Хотела, чтобы все всплыло, но слишком боялась показать все сама?

— Не надо быть таким, Северус, ‒ взмолилась Гермиона.

Снейп мог представить, как выглядит ее лицо сейчас: огромные, умоляющие глаза, подбородок дрожит от стараний не заплакать.

— Каким? ‒ резко ответил Снейп. — Недоверчивым к тебе, потому что я обнаружил твое предательство после всего пережитого вместе? Подозрительным, потому что идиоту Уизли удалось вломиться в комнату главного шпиона и украсть самую драгоценную тайну?

— Ты знаешь, что атакующая защита невозможна в комнатах учеников, ‒ ровно ответила она, хотя в голосе слышалась боль. — Если бы я поставила такие чары, они послужили бы сигнальным огнем. Учителя и старшие ученики постоянно ко мне заходят. Я не могла позволить, чтобы кто-то заметил такие мощные защитные заклинания.

— Почему же ты не хранила омут здесь в своей комнате?

Гермиона ничего не ответила. Северус надеялся, что она просто сдастся и уйдет, избавив их от боли, которую причинит ответ. Но она никогда не искала легких путей.

— Ты знаешь, почему, Северус, ‒ тихо сказала она. Ее голос по-прежнему звучал ровно, но в нем появилась дрожь, которую только он мог заметить.

— Да, ‒ прошипел он. — Потому что ты хотела хранить свою тайну от меня. Потому что ты предпочитала лгать мне, манипулировать мной, как будто мы не были... как будто я...

Он знал, что звучит жалко. Претендовал на то, что она никогда не обещала, взывал к дружбе, которая развилась не благодаря ее желанию, а против него. Но он никак не мог вытеснить боль из своего разума, закрыть глубокую рану, которую она ему нанесла.

В последние месяцы он поверил во многое, сосредоточил свою жизнь исключительно на Гермионе. И теперь она оказалась женщиной, которую он совершенно не знал. Но если она для него чужая, то как он мог надеяться найти согласие с самим собой? Как он мог любить ее, если даже не знал.

— Это неправда, ‒ возразила Гермиона, дрожь в ее голосе усилилась. — Я действительно хотела тебе сказать, но я знаю, какой ты человек, Северус! И слишком хорошо, чтобы считать, будто ты примешь это спасение или свободу! Однажды ты мне сказал, что я не позволяю себе наслаждаться жизнью, потому что считаю себя недостойной. Но то же касается и тебя! Ты считаешь, что не заслуживаешь новую жизнь. Ты бы ненавидел и себя, и меня за то, что я сделала! Как ненавидишь меня сейчас...

— Поверить не могу, что тебе удалось выжить с этой мыслью, ‒ прошептал он. — Какого черта ты решила, что мне нужна твоя жертва? Почему ты не могла просто оставить меня в покое? Я всегда справлялся сам. Почему обязательно нужно быть такой назойливой и вмешиваться в дела, которые даже не надеешься понять?

— Ты тоже не мог отстраниться, ‒ тихо заметила она. — Когда обнаружил правду обо мне. Ты, как и я, считал себя обязанным вмешаться.

— Я — твой учитель! — прогремел он. — Я нес и до сих пор несу ответственность за тебя! Я старше на двадцать лет, а ты — девчонка, которая пожертвовала своей жизнью ради сальноволосого старика...

— Прекрати говорить о жертвах, Северус, ‒ устало перебила она. — Я сделала это не только рад тебя. Я сделала это ради всего Ордена, а ты послужил толчком.

— Но зачем?! — прокричал Северус. — Я отлично справлялся в одиночку! Зачем ты вмешалась?

— В ту секунду, как я тебя увидела лежащим на холодном полу, я поняла: ты долго не протянешь, ‒ не поднимая голоса, ответила она. — Мое исследование только подтвердило догадку, и я...

— Исследование? — то ли прорычал, то ли всхлипнул Северус, вскакивая со стула. Он понимал, что голос уже срывается, и он больше похож на истеричного подростка. Но больше это не имело значения. Не тогда, когда перед ним разворачивается катастрофа. — Ты меня исследовала?

— Не только тебя, ‒ спокойно ответила Гермиона, как будто ей задали вопрос на уроке. Ее лицо превратилось в маску равнодушия. — Я изучила «Круциатус» и его побочные действия, общую историю шпионажа и продолжительность жизни Пожирателей смерти. Я изучила все, что смогла, о зельях, которые ты принимал, сравнила твое поведение с результатами исследования, проведенного над жертвами постоянных пыток. Все выводы указывали на твою неизбежную смерть. Я не могла это принять.

— Но почему ты, Гермиона? Почему ты пожертвовала своей жизнью? Почему не сообщила Альбусу, чтобы действовал он? Почему?..

— Я сомневалась, что Дамблдор отреагирует нужным мне образом, и я достаточно хорошо знала, что у Ордена нет никого с твоими способностями. Несколько недель я тренировалась и решила, что у меня есть необходимые навыки. Это было единственное логичное решение. После...

— Здесь нет логики! — возразил он, в голове болезненно стучало. — Ни капли!

— Как раз наоборот, ‒ Гермиона как будто вела научный спор. — Я приняла во внимание все, что знала. Стало кристально ясно, что это единственный выход. К тому времени, я уже знала ход твоих мыслей. Я знала, что ты не примешь доводы. Поэтому я нашла способ гарантировать твою безопасность против твоей воли. В итоге я сделала правильные выводы. Мне удалось выжить, а тебе — обрести новую жизнь, как и показывало мое исследование.

— Я не верю, ‒ прошептал Северус, опускаясь на стул и касаясь лба, будто чтобы удостовериться: это не сон и не галлюцинация. — Ты изучала меня как препарируемую крысу!

— Как потенциальную слабость, ‒ холодно возразила Гермиона. — Как человека, способного уничтожить всю работу Ордена, потому что он слишком горд, чтобы сознаться в слабости, слишком упрям, чтобы попросить о помощи. Как глупца.

Ему хотелось закричать от боли. Так он не более, чем цифра в ее расчетах? Она даже не чувствует жалость и не считает его достойным жизни? Ему снова захотелось накинуться на нее, на языке уже вертелись едкие слова, которые раздавят ее, но Северус остановился и силой, которой он и не подозревал в себе, отогнал злость. И подумал.

Это не имело смысла. Он помнил ее поведение в том воспоминании, помнил, как она поклялась ему. Помнил каждую минуту вместе, ее заботу о людях, справедливость, желание защищать.

Воспоминание из омута и слова Гермионы попросту не сходились, как когда-то давно не сходились ее ложные образы и кошмары.

Она по-прежнему что-то скрывала.

— Ну нет, ты так не поступишь, Гермиона, ‒ спокойно сказал он. Внезапная перемена застала девушку врасплох. — Ты не спрячешься за маской снежной королевы, чтобы утаить свой секрет. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы позволить этому случиться.

Она начала возражать, ее лицо побледнело в мерцающем свете огня, но Северус не остановился, не дал ей времени собраться.

— Ты многое могла сделать. Для начала ты могла сообщить директору о результатах своих исследований. Моя реакция ясно дала тебе понять, что он не знал о моих ранах. Альбус бы удостоверился, что я лучше отдыхаю, что обо мне лучше заботятся. Но нет, ты выбрала совершенно нелогичный путь — пожертвовать собой ради меня. И не говори, что сделала это ради блага всех волшебников! Я уверен, это личное.

Он знал Гермиону слишком хорошо. Сквозь ее спокойную холодность он видел растущую панику. У него были считанные секунды, прежде чем она выдумает новое объяснение и снова от него закроется. Только одна возможность узнать правду.

— Прошу, Гермиона, ‒ ласково прошептал он, — скажи. Если наша дружба значила для тебя нечто большее, чем удачное стечение обстоятельств, если ты считала меня больше, чем пешкой, ты должна рассказать. Мне нужна правда.

Гермиона отвернулась, как если бы глаза могли выдать ее. Северус заметил, что она учащенно дышала, как загнанное животное, но все равно не уходила, хотя мышцы ее были напряжены, как перед мощным броском. Она все еще не знала, что делать.

— Мне нужно знать, должен ли я продолжать жизнь, которую ты мне дала, ‒ снова прошептал он. — Почему ты пожертвовала собой... ради меня?

Некоторое время она еще колебалась, не зная, что ответить. Северус уже открыл рот, чтобы продолжить уговоры, когда Гермиона, наконец, приняла решение.

— Вот почему, ‒ ответила она, двумя широкими шагами пересекла расстояние между ними и прижалась губами к его губам.