Дорога наугад (джен)

Падме стояла посреди своего кабинета, белая как смерть. В руках она беспомощно сжимала официальное оповещение "О приостановке деятельности НКО "Фонд помощи беженцам и жертвам войны" в связи с возбуждением уголовного дела по статьям..."

Далее следовал внушительный список, каждый пункт которого тянул по меньшей мере на хороший срок заключения. Государственная измена, пособничество особо опасным преступникам, контрабанда, финансовые махинации в крупных и особо крупных размерах... Смертный приговор не только для организации, но и для сотен людей, в ней работающих.

Падме пошатнулась, едва удержав равновесие: в голову ударила кровь, и на секунду женщине показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Каким-то чудом ей удалось сохранить бесстрастное выражение на лице. Все впечатление портили дрожащие руки: одна беспомощно сжимала документ, другая судорожно вцепилась в спинку кресла.

— Госпожа, постановление вам понятно?

Лицо служащего Департамента юстиции расплывалось в нечеткое пятно. Строчки постановления плясали перед глазами, наотрез отказываясь складываться в текст.

Годы работы. Сотни, если не тысячи жизней. Миллиарды кредитов. Безопасная и надежная — как раньше казалось — связь с Альянсом. Все полетело в бездну. Как говорили на Набу, гунганам на стройматериалы...

Падме положила постановление на край стола. С трудом прочистила осипшее горло.

— Не вполне. Каково обвинение, предъявленное мне?

Странно, но страха не было. По крайней мере, сейчас. Лишь шок и растерянность: что же будет теперь? От таких обвинений не отмыться, не выйти сухой из воды. Кончена игра.

Как бы безумно ни звучало, Падме испытала даже некоторое облегчение. Будто случилось то, что давно должно было случиться.

Молодой юстициар, одетый в темно-синюю форму с капитанскими нашивками, изобразил вежливое изумление:

— Вам, госпожа? На данный момент следствие вашей вины не выявило. Как свидетельнице вам не рекомендовано покидать Центр Империи, но в остальном вы вольны распоряжаться собой и своим временем, как пожелаете.

Падме машинально кивнула. Смысл сказанного не сразу пробился к ней через апатию и ощущение полной нереальности происходящего.

— Да, конечно, — ответила она невпопад. Горло вновь свело спазмом, так что голос, несмотря на сенатскую закалку, прозвучал сипло и жалко. — Это все?

— Да, госпожа.

— В таком случае прошу оставить меня. Хорошего вам дня, капитан.

— Всего доброго, госпожа Наберрие-Скайуокер.

Когда за юстициаром закрылась дверь, Падме обессилено рухнула в кресло. Обхватила голову руками, впилась в прическу длинными, ухоженными ногтями. На глаза вновь попалось злосчастное постановление и вписанные в него страшные, гибельные слова.

Государственная измена. Пособничество особо опасным преступникам. Контрабанда. Финансовые махинации.

Падме затрясло — поначалу легко, а потом все сильнее. От бессилия, злости и отчаяния хотелось выть в голос, от чего сдерживала лишь какая-то глупая, смешная условность: за дверью услышат. Такого удара по репутации допускать нельзя.

По репутации. Смешная шутка. О какой репутации теперь может идти речь?! Ее взяли за горло. "Следствие не выявило вины"... Как же! Точно так же, как "не выявляло" оно вины Бейла Органы и Терр Танил, которых люди Айсарда держали под таким плотным колпаком, что сенаторам и вздохнуть нельзя без пристального внимания, а порой и прямой санкции ИРУ. Ведь именно поэтому Мон рискнула связаться с Падме после без малого десяти лет молчания: вспомнила о старой подруге, как только понадобился надежный агент в стане врага.

Быть может, следовало отказаться тогда. Сказать Мотме, что начала новую жизнь и знать не желает ни ее, ни остальное руководство Альянса, накануне переворота чуть не пустившее в расход саму Падме и ее нерожденных малышей.

Тогда это казалось ей немыслимым. Падме не хватило духу обрубить все связи с восстанием, расписавшись перед бывшими товарищами и самой собой в поражении, в позорной капитуляции перед Палпатином. А теперь... теперь она уничтожена. Ее жизнь оказалась подвешена на тонкой ниточке: стоит императору лишь шевельнуть пальцем, и та оборвется.

О людях, которых она подставила под удар, Падме старалась не думать. Гнала эмоции прочь, забивала голову рабочими вопросами: выплатить компенсации семьям некоторых пострадавших, рассчитаться с оставшимся без работы персоналом... знать бы еще, из каких средств: "Фонд" давно уже работал в кредит, погасить который Падме собиралась на деньги, перечисленные Альянсом. Теперь об этом нечего и думать: все счета организации заморожены, а личные — девственно чисты, если не считать небольших сумм, которых с трудом хватит на выходные пособия для работников головного офиса...

Сила великая, да о чем она вообще думает?! Задолжности, грядущие проблемы с кредиторами... будто у нее других бед нет!

Спецслужбы императора и раньше вились вокруг нее, как стая голодных фиракс. Теперь же, когда им наверняка стало известно о ее связях с Альянсом, можно со дня на день ожидать приглашения на вежливый разговор в кабинет Арманда Айсарда, а то и самого императора. Зачем еще оставлять ее на свободе, если не для очередной грязной игры?

Падме нервно вцепилась в деревянный кулон на шее. Привычно провела пальцем по его шероховатой, неумело, но старательно обработанной поверхности.

Энакин. Сколько горечи и обид, сколько взаимных обвинений накопилось между ними... но он по-прежнему оставался единственным человеком, к которому Падме могла обратиться за поддержкой.

"Но будет ли он готов ее оказать?"

Падме сняла кулон с шеи. Подбросила на ладони, вгляделась в кривые, практически нечитаемые символы.

Любовь может многое. Преодолевает немыслимые преграды. Но на протяжении всех лет, что Падме пыталась восстановить Энакина против императора, вынудить его действовать, вместо того, чтобы слепо подчиняться, она все больше убеждалась в ином.

Волю ее мужа сковывал страх потери. Не будь его, он давно выступил бы против тирана, держащего их обоих на короткой цепи.

"Любовь не только преодолевает преграды. В нашем случае самой страшной преградой на пути к счастью является она сама".

* * *

Исанн почти не удивилась, узнав о дальнейшей судьбе ее дела. Все материалы были отправлены на хранение в личный архив директора; Департаменту юстиции спустили изрядно причесанную версию, в которой ни под каким предлогом не фигурировало имя госпожи Наберрие-Скайуокер. И хотя последнему шааку ясно, что руководительница фонда, оказавшегося в центре такого скандала, не может быть чистенькой, еще более недалеким животным надо быть, чтобы идти наперекор воле императора.

Раз он пожелал сохранить жизнь этой изменнице, значит, это отвечало его интересам. Амидала теперь беспомощна, связана по рукам и ногам. Никто в Империи не пожелает иметь с ней дела, боясь навлечь на себя подозрения в симпатиях к врагу; любой ее шаг станет шагом по туго натянутому канату. Присмиреет и Энакин Скайуокер, опасаясь за жизнь своей драгоценной супруги.

Исанн считала, что дело разрешилось как нельзя лучше. А вот ее отец явно был настроен не столь оптимистично.

— Скайуокер — давно исчерпавший себя ресурс, — говорил он уже дома, после припозднившегося семейного ужина. — Он был полезен Империи восемнадцать лет назад, однако каждый инструмент хорош к месту и ко времени. Использованный не по назначению, он только навредит.

Арманд Айсард выглядел намного моложе своих шестидесяти восьми, будто навеки застыл в неопределенном "далеко за сорок", однако в такие моменты он напоминал Исанн брюзгливого, вечно недовольного всем старика. Как правило, такое его поведение говорило о более-менее благодушном настроении: если бы он был по-настоящему зол, его общение с дочерью свелось бы к нескольким приказам и напутствию "исполнить незамедлительно, а до тех пор не показываться на глаза".

— Полагаешь, император совершил ошибку, снова проявив снисхождение к нему и Амидале?

— Следи за языком. А если ты задумывала потренироваться в мелких провокациях, могла бы подойти к делу пооригинальнее. Не ребенок уже.

Исанн демонстративно потянулась — сладко, до приятного хруста в плечах. Мягкое кресло, в котором она удобно расположилась, так и просило забраться в него с ногами, скинув опостылевшие туфли. Но приличия, ранкору их в брюхо...

— Провокация? Отец, я сейчас физически не в состоянии задумывать что-либо, кроме хорошего сна. Но если бы ты не хотел это обсуждать, то и разговор этот заводить было бы ни к чему, верно?

— Верно. Как ты понимаешь, я далек от того, чтобы ставить под вопрос решения императора... однако мы не можем позволить, чтобы такие люди, как Энакин Скайуокер, незаслуженно пользовались его расположением. Понимаешь, к чему я клоню, дочка?

"Само собой. К тому, что Кайл Ханнад или Кир Кейнос подошли бы на роль командующего гвардии куда лучше, чем Скайуокер, восемнадцать лет натачивавший на тебя зуб".

— Человек, покрывающий преступления жены в ущерб интересам Империи, нуждается в пристальном надзоре, — промурлыкала Исанн. — А его величество надлежит своевременно оповещать о любом подобном... инциденте. Чтобы он в полной мере представлял себе, кого одаривает своей милостью.

Арманд одобрительно улыбнулся.

— Ты всегда была умной девочкой.

"Только недавно была ни на что не годной девчонкой, способной разве что бумажки перекладывать в отделе кадров. Как многое может измениться благодаря папке, полной компромата на жену давнего врага".

— В Управлении много умных девочек, а мальчиков и того больше. Почему именно я и именно сейчас?

— Помимо прочего, ты моя дочь. Для подобного дела мне нужен человек, в котором я могу быть полностью уверен.

Исанн смотрела на отца все так же выжидающе. Он что-то недоговаривал ей и даже этого не скрывал. Скорее, собирался с мыслями, прежде чем сообщить что-то... довольно неприятное, судя его сумрачному, тяжелому взгляду.

— Есть еще кое-что, Исанн. Твоя... компетентность привлекла к тебе внимание императора. Не исключено, что в ближайшее время он пожелает побеседовать с тобой лично.

Исанн недоуменно моргнула. Вид у нее при этом сделался не то очаровательный, не то глупый — в зависимости от личной оценки и пола наблюдателя. Сердце забилось чаще, но девушка не могла сказать точно, от восторга или страха.

Она всегда хотела, чтобы император заметил ее. С самого детства мечтала об этом. Однако с тех пор прошло достаточно времени, чтобы Исанн поняла: внимание человека, наделенного безграничной властью, может быть как благословением, так и смертным приговором. Не исключено, что и тем, и другим последовательно.

— С какой целью? — осторожно поинтересовалась она.

— Он не вдавался в подробности, — Исанн готова была поклясться, что уловила в голосе отца раздражение, даже злость. — Но что бы он ни пожелал от тебя, ты ни на секунду не должна забывать, с кем говоришь. Одного неверного шага или слова может оказаться достаточно, чтобы ты попала в такой переплет, из которого даже я не смогу тебя вытащить.

Арманд пристально всмотрелся в лицо дочери, опасаясь увидеть в ее глазах фанатичный восторг, с которым она еще маленькой девочкой принимала любой, даже самый незначительный знак внимания от повелителя. Трепетное отношение Исанн к Палпатину не было для Арманда секретом. Именно оно его и беспокоило.

Однако Исанн держалась спокойно. По крайней мере, у нее успешно получалось делать вид, что она спокойна.

— Я понимаю, отец, — сказала она. — Должна ли я буду передать содержание разговора?

— Да, но только если его величество не прикажет обратного. Некоторых вещей даже мне лучше не знать. Если случится так, что император допустит тебя ближе, чем предполагает твоя должность, постарайся извлечь из этого максимум возможного, но не переходи границ. Не смей даже думать о том, чтобы солгать ему, но и от бездумной откровенности воздержись.

Исанн согласно кивнула. Вроде бы простые советы, но легче дать их, чем применить на практике.

Какая-то часть ее была счастлива удостоиться внимания императора. Но другая, более разумная и осторожная, не понимала, во что ее втягивают. И ей это категорически не нравилось.

Зато кое-что Исанн было предельно ясно.

— Поэтому именно я должна буду вплотную заняться Скайуокерами? Если я сумею добиться расположения императора, то информации, полученной из моих рук, может быть оказано больше доверия.

— Не думал, что очевидные вещи нужно проговаривать вслух.

— Нужно, отец. Потому что мне кажется, что такие действия опасно граничат с манипуляцией. При всем моем уважении к самой себе, не мне играть в такие игры с его величеством.

Арманд усмехнулся. Как показалось Исанн, вымученно и мрачновато. Взгляд его оставался серьезным и хмурым.

— Именно потому, что ты так считаешь, у тебя есть шанс на успех.

* * *

К вечеру гнев Энакина приутих. Вовремя подавив желание ринуться домой и вытрясти из супруги объяснения, он заставил себя заняться делами: на горячую голову ему все равно не удалось бы добиться ничего, кроме нового скандала, слез и обвинений. Быть может, Падме хорошая встряска и пошла бы на пользу, но Энакин не хотел пугать детей. Лея и так шарахалась от него, до сих пор не простив прошлого срыва.

Но как разговаривать с этой женщиной? Так тяжело не было даже в первые годы, проведенные на посту начальника гвардии: его подчиненные, поначалу воспринявшие нового командира в штыки, хотя бы понимали язык силы и устава. С Падме все было сложнее стократ.

После всего, что произошло между ними, любой нормальный человек задумался бы о разводе. Любой — но не Энакин. Покинуть Падме означало вырвать из души часть себя. Пусть вздорную, но оттого не менее бесценную.

В тишине полутемного холла послышались механические шаги. Из гостиной навстречу Энакину семенил Трипио, торопливо переставляя ноги и подгоняя себя бессмысленными взмахами золотистых рук.

— Хозяин Энакин! — воскликнул он своим вечно возбужденным голосом. Программа этого дроида не знала, что такое "сдержанность". Давно пора бы сменить ее на что-то более приличное, но рука не поднималась: слишком много воспоминаний было связано с этой бестолковой машиной. — Счастлив вас видеть! Госпожа Падме велела передать вам, что хочет поговорить. Она сейчас в гостиной. Прошу, не заставляйте ее ждать: госпожа выглядит такой несчастной!

"Еще бы ей выглядеть иначе, — мрачно подумал Энакин, чувствуя, как в груди вновь закипает гнев. — Повезло, что она до сих пор выглядит живой и свободной".

Отмахнувшись от дроида, он прошел в гостиную. Трипио засеменил было следом, но, наткнувшись на раздраженное "оставь нас наедине", расторопно убрался прочь. Из коридора еще какое-то время доносилось его невнятное бормотание.

Падме дожидалась его, сидя на диване. Бледная, уставшая... словно постаревшая за день на несколько лет. Энакину вдруг подумалось: когда в последний раз он видел ее без косметики?

Он и прежде не знал толком, что сказать. Сейчас мысли разбежались окончательно. Падме, хоть и собиралась поговорить с ним, не спешила брать на себя инициативу.

Пауза затянулась почти до неприличия, когда Энакин наконец обратился к ней — тихо и подчеркнуто спокойно, чтобы не сорваться на рык:

— Теперь ты довольна, Падме? Этого ты добивалась, когда спутывалась с Альянсом за моей спиной?

Поджав губы, Падме отвела взгляд. Она не сразу нашлась с ответом, будто тщетно выискивала его на узоре платья.

— Если не собираешься набрасываться на меня, то присядь рядом. Прошу, Энакин.

Возможно, наброситься бы и стоило. Но он не мог поднять руку на жену. Четыре года назад он поклялся себе и ей, что такого больше не повторится, и нарушать эту клятву не собирался.

— А что толку набрасываться? — спросил Энакин, присаживаясь рядом. — Сегодня за твою ошибку расплатились сотни людей. А еще тысячи поплатятся потом, когда погибнут из-за того, что никто не оказал им помощь. Ты сама себя лишила возможности сделать галактику хоть немного лучше. Если уж это не подействует на тебя, то вся моя Сила здесь бесполезна.

Падме сплела в замок дрожащие пальцы. В ее бледном лице не осталось ни кровинки. Энакин был шокирован, перехватив ее взгляд — потухший и безжизненный. Лишь однажды он видел жену такой: сразу после того, как Палпатин окончательно захватил власть и провозгласил Империю.

— Разговор с императором прошел очень тяжело?

— Могло быть хуже. И непременно будет, если ты продолжишь в том же духе.

На сей раз Падме промолчала. В какой-то момент Энакину показалось, что жена сейчас встанет и уйдет, но вместо этого она несмело взяла его за руку и прислонилась к плечу. Впервые за много лет.

Энакин сам не заметил, как обнял ее в ответ. Быть может, Силой эта женщина не владела, но власть над ним имела куда большую, чем император. Всегда так было и всегда будет, что бы между ними ни произошло.

— Сколько еще мы будем жить вот так, Энакин? — тихо спросила Падме, ласково поглаживая его по ладони. — Трястись за свою жизнь? Полностью зависеть от воли Палпатина? Не могу поверить, что тебя не тяготит это.

— Ты знаешь, что тяготит. Но чего добиваешься ты, Падме? Из-за тебя я завишу от него все сильнее. Каждый день, проведенный с тобой, превратился из награды в подарок, право на который я должен доказывать постоянно. Я не имею права даже шаг сделать в сторону — из-за того, что над твоей головой висит обвинение в государственной измене. А теперь малейшего повода будет достаточно, чтобы император спустил на тебя всех собак!

— Это должно было закончиться иначе. Операцию с Фондом разрабатывали лучшие специалисты Альянса...

— Значит, эти специалисты никуда не годятся. Тебя раскусили меньше чем за месяц!

— За три года. Фонд работал так на протяжении трех лет.

— Замечательно. Это должно было меня успокоить?

Падме горько рассмеялась. Смех не перешел в плач лишь каким-то чудом. Энакин подождал, пока она справится с собой, и только потом выпалил вопрос, мучивший его не первый год:

— Зачем ты вообще связалась с Альянсом? Неужели до сих пор веришь в него?

Падме встрепенулась. Впервые с начала разговора ее взгляд ожил, полыхнул гневом.

— После того, как они были готовы бросить меня на смерть? После всего, что они сотворили на этой войне? Я уже не та идеалистичная девочка, Энакин. Я помогаю им лишь потому, что Палпатин и его Империя — еще большее зло. Чем слабее станет она, тем лучше для галактики. Пока жив император и его прихлебатели, война не закончится, неужели ты не видишь?

Энакин хотел бы поспорить, но не мог. Сам не раз задумывался о том же.

— А если победит Альянс? Что тогда, Падме? Ты не забыла, как меня называют там? Или считаешь, что магистр Винду с распростертыми объятиями примет меня в Орден, если я внезапно решу сменить сторону? Ты не забыла, что я сделал восемнадцать лет назад?!

— Как тут забудешь... но неужели тебе никогда не хотелось исправить то, что ты совершил? Убить Палпатина. Освободить нас и наших детей?

Энакин прижал Падме к себе чуть сильнее, чем следовало, наверняка причинив ей боль. Она и виду не подала, что ей это неприятно.

— Нет, — солгал он твердо. И тут же добавил куда более честно:

— И даже не попытаюсь, пока нам некуда бежать. Я не вернусь к Ордену. Ноги моей не будет в Альянсе. Палпатин будет жить до того момента, когда я смогу обеспечить нам спокойное будущее без него.

— И как ты собираешься это сделать?

— Пока не знаю. Но у меня точно ничего не выйдет, пока ты постоянно рискуешь своей головой. Мы должны подождать, Падме. Палпатин слишком недоволен нами обоими. Пусть он успокоится. Пусть снова поверит в мою верность... а потом я смогу начать действовать.

Он сам не ожидал от себя подобных слов. Они рвались с губ будто сами по себе. То, что он давно лелеял в мечтах, но боялся признать, потому что слишком привык повиноваться Палпатину и мириться с существующим положением вещей.

Энакин устал быть рабом. Но на сей раз он не станет метаться от хозяина к хозяину.

Падме вцепилась в его руку так сильно, что побелели ее тонкие, изящные пальцы.

— Поклянись мне, что это не пустые слова. Поклянись — и я пообещаю никогда больше не действовать за твоей спиной.

Энакин накрыл ее ладонь своей.

— Клянусь.

Он понятия не имел, как будет выполнять эту клятву. Но чувствовал, что выполнить обязан.