Орден Чертополоха (гет)

Фантазии наших главных героев от everdeen:

Том в мечтах Минервы: юный, умиротворенный, с волшебным сиянием: https://ibb.co/Ldf9QwcR

А такой Минерва могла бы быть в фантазиях Тома: она приносит ему не только чашу с Эликсиром бессмертия, но и саму себя: https://ibb.co/whB1NgxV

Фантазии могут сильно отличаться от реальной жизни, однако...

Помним, что темнее всего бывает перед рассветом. Также для настроения советую прослушать эту композицию: https://www.youtube.com/watch?v=FR711O3U2I4&list=LL&index=3

_________________________________________________________________________________________________________________________________________

Существуют различные легенды, объясняющие, каким образом чертополох стал символом Шотландии. Любопытен один забавный эпизод, якобы связанный со знаменитой битвой при Ларгсе. Рассказ обычно начинается с уточнения, что второго октября 1263 года норвежский король Хакон IV Старый с большой армией высадился на западном побережье Шотландии и готовился атаковать противника. Тогда-то, согласно легенде, норвежцы, чтобы напасть на шотландцев внезапно, решили снять обувь и под покровом ночи тихонько продвигаться к цели босиком. Сказано — сделано. И все бы у них шло как задумано, вот только один из воинов не посмотрел себе под ноги и наступил на чертополох. От неожиданной боли он поднял такой вопль, что шотландцы проснулись, подняли тревогу и разбили врага.⁽¹⁾

«Никто не тронет меня безнаказанно» — таков величавый и суровый девиз Ордена Чертополоха, взявшего себе на вооружение славную легенду о чертополохе, спасшем шотландцев. Нежные пурпурные цветки чертополоха надежно защищены колючками, и горе тому, кто недооценит опасность сего растения и, подобно викингам много столетий назад, неосмотрительно наступит на него голыми ногами.

Свет вернулся. Минерва направила все свои магические силы на реализацию заклинания Люмос Максима. На конце длинной тонкой палочки ярко вспыхнул огонь, и каменный остров тотчас оказался освещен теплым золотистым светом. Минерва, неспешно обойдя остров, остановилась и пристально вгляделась в воду у самых своих ног. Идеально ровная гладь воды наводила на мысль, что тихий плеск воды лишь померещился. Разыгравшееся воображение сыграло с ней злую шутку. В любом случае Минерва чувствовала сейчас сильнейшее напряжение. Нужно было поскорее отсюда выбираться.

О том, что на пещеру наложены антиаппарационные чары, она подумала еще тогда, когда Риддл покинул это место, воспользовавшись магией полета. Сейчас же ее догадки подтвердились: при мысли о коттедже Арабеллы Фигг не произошло ровным счетом ничего, и Минерва как стояла на самой середине островка, так и осталась стоять. «Мерзавец!» — зло подумала Минерва о Риддле и направилась к лодочке, что дожидалась ее на берегу озера. Внимательно осмотрев ветхую лодку, Минерва наложила на нее укрепляющие чары и руны оберега. Вряд ли руны особенно помогут, если случится что-то серьезное, но с ними все же было спокойнее.

Минерва столкнула лодку в воду и забралась в нее. Затем применила к лодке чары движения, и та медленно поплыла. Минерва еще раз взглянула на островок, такой пустой и крошечный, он был не больше директорского кабинета в Хогвартсе. До сих пор не верилось, что в этом месте любимый сначала сделал ей пылкое предложение руки и сердца, а затем взял и просто бросил ее, гордо убравшись восвояси.

Минерва отвернулась, не желая больше видеть злополучный каменный остров. Сколько бы она ни пыталась использовать многократно увеличенные световые чары, но впереди так пока и не просматривался берег. Каким же необъятным казалось озеро! Конца-края не видать, точно было оно морем или даже океаном. В какой-то момент появилось смутное чувство, будто озеро при всей своей неподвижности на самом деле являлось живым организмом, желавшим, чтобы заплутавший путник катался по нему на старенькой лодчонке часами, днями, годами. Вечно. От этой мысли у Минервы прошел холодок по спине, и она плотнее закуталась в мантию.

И тут ей снова послышался плеск воды, причем в этот раз совсем рядом. Показалось, будто крупная рыбина только что проплыла мимо лодки. Минерва снова задумалась о том, какие животные могли водиться в этом озере. Только она об этом подумала, как о правый борт лодки что-то стукнулось. Что-то небольшое и мягкое. Лодка остановилась, чары движения моментально слетели. У Минервы же учащенно забилось сердце. Она огляделась вокруг, но не увидела ничего, кроме черной водной глади. Минерва опустила взгляд на воду, но рассмотрела в ней лишь слегка размытое отражение золотого огонька на кончике волшебной палочки.

Тогда она пробормотала заклинания движения, и лодка снова поплыла. Минерва, чувствуя себя как на иголках, быстро обновила световые чары, и ей даже показалось, что далеко впереди замаячил берег. Она вздохнула с некоторым облегчением. Надо только поднажать как следует, увеличить скорость и поскорее добраться до земли. О том, насколько трудно может оказаться найти собственно выход из пещеры, Минерва предпочла пока не думать. Сейчас важно было добраться до берега. В какой-то миг ей показалось, что добраться до суши едва ли не важнее, чем выбраться из самой пещеры.

Воздух был ледяной, и Минерва подумала, что ни в одной из пещер, в которых ей довелось бывать с мамой, не оказывалось настолько холодно. И страшно в тех пещерах ей ни разу не становилось. Сейчас же страх стремительно опутывал ее липкими, холодными ниточками, точно паук покрывал свою жертву паутиной. Ниточки эти были тонкими, но крепкими, разорвать их было ох как непросто. Считалось, что страх — чувство, которое должно быть неведомо гриффиндорцу, однако жил ли на свете хоть один гриффиндорец, который все-таки умудрился не познать это чувство? Годрик Гриффиндор? Было ли хоть раз в жизни по-настоящему страшно основателю ее факультета, этому лучшему бойцу своему времени, готовому сражаться как при помощи волшебства, так и без него? Легенды гласили, что Годрик Гриффиндор был исключительно бесстрашным воином, ему был неведом страх ни при каких обстоятельствах. Вот только все это были легенды, как не раз с сарказмом подчеркивал профессор Биннс, о том же, каким в реальности был Годрик Гриффиндор, почти не осталось сведений.

Лодка поплыла быстрее, а Минерву начал мучить вопрос: «Что же именно так сильно напугало приютских знакомых Тома?» На детей могли нагнать страху агрессивные гриндилоу или коварные кельпи. А может, на них и вовсе попыталось напасть какое-нибудь здоровенное чудище вроде гигантского кальмара... С трудом верилось, что ребят могли напугать только плеск воды да мгла пещеры. Было что-то еще, о чем умолчал Риддл.

Когда лодку внезапно что-то остановило, Минерва вся так и обмерла. И остановило даже не что-то, а кто-то. Казалось, множество сильных рук обхватило лодку со всех сторон, не давая ей двигаться дальше. Минерва почувствовала, как тонкие ниточки страха резко стянули ее сердце. В испуге она схватилась за борт лодки. Правда, тут же страшно об этом пожалела, ибо на ее левое запястье легла высунувшаяся из воды чья-то скользкая мертвенно-бледная рука. Вслед за этой самой безобразной конечностью, что Минерве только доводилось видеть, из воды высунулась и жуткого вида человеческая голова. Это был череп, обтянутый мертвенно-бледной кожей, со впалыми затуманенными глазами и с осклизлыми волосами. Господи Боже мой, живой мертвец! Минерва широко раскрыла глаза, а крик ужаса застрял в ее горле. Мертвец же довольно осклабился, обнажив кривые гнилые зубы, от него повеяло тлетворным запахом, от которого Минерву едва не вывернуло наизнанку. Именно тошнотворный запах вывел ее из оцепенения, так что Минерва схватила правой рукой волшебную палочку и, нацелив ее на страшную тварь, заорала что есть мочи: «Петрификус Тоталус!» Мертвец мгновенно отпустил ее запястье, а голова его скрылась под водой. Быстро проговоренное заклинание движения должно было заставить лодку буквально рвануть с места, однако оно не помогло, ибо десять сильных мертвецких рук высунулись из воды и как по команде вцепились в борта дряхлой посудины, не давая ей сдвинуться.

Минерва вмиг вспомнила, что перед уходом Риддл внимательно вглядывался в мутную озерную воду. Когда маг колдует невербально, то про себя проговаривает необходимое заклинание, так что жертва может даже не понять, что к ней применили смертельное проклятие — об этом неустанно твердил Риддл на своих же уроках. Своенравный учитель насмешливым тоном вещал безалаберным ученикам о том, насколько жизненно важно обладать знаниями о невербальной магии. А еще на одном из занятий проходили инферналов — тварей, которых невозможно убить. Минерва читала о них и надеялась никогда не встретиться с подобными монстрами. Сейчас же сухой текст из учебника перестал казаться чем-то далеким от реальной жизни. Страшная сказка воплотилась в реальность. Вот сколь сложное экзаменационное задание мрачный профессор Риддл подготовил для своей лучшей ученицы!

Вслед за осклизлыми руками из воды высунулись и мокрые головы мертвецов: мужчин, женщин, даже детей. Минерва хриплым голосом выкрикнула: «Люмос Максима!» Ярко вспыхнувший свет на конце волшебной палочки напугал мертвецов, и все они, отпустив борта лодки, быстро попрятались в воде. Однако одна наиболее агрессивная тварь, которая при жизни, вероятно, была крупным и мускулистым мужчиной, все же схватила Минерву за рукав мантии своими здоровенными ручищами. Послышался треск разрываемой ткани. Струя огня вырвалась из волшебной палочки и прошлась прямиком по облысевшей голове этой твари. Пламя отпугнуло инфернала, но к Минерве потянулись уже другие цепкие ледяные руки. Изрядная порция огня помогла отогнать еще нескольких мертвецов — инферналы действительно боялись огня и тут же прятались в воде. Но, к несчастью, вода же была для них убежищем даже от самого мощного пламени. Инферналы прятались в воде, однако не оставляли попыток завладеть лодкой: они снова и снова цеплялись за борта посудины и попросту стали пытаться ее перевернуть. Как бы Минерва ни старалась раз за разом применять спасительный огонь, а мертвецы быстро приноровились уворачиваться от него. В конце концов, их попытки перевернуть лодку увенчались успехом.

Когда Минерва очутилась в воде рядом с перевернутой лодкой, нечеловечески сильные мертвецкие руки схватили ее за ноги и потянули вниз. Палочка выскользнула из ее рук, а в рот и нос попала вода. Минерва изо всех сил принялась отбиваться уже при помощи беспалочковой магии, но что она одна могла сделать против целой компании инферналов? Сколько же их было на самом деле? Десять? Двадцать? А может, еще больше? Они вцепились в свою жертву мертвой хваткой и не желали ее отпускать. Магия же огня оказалась совсем бесполезна в ледяной воде. Обычно вода считалась источником жизни, сейчас же она несла с собой только смерть. Никогда прежде Минерва не оказывалась в столь безвыходном положении и сейчас испытывала безмерный ужас. Неужели все должно было вот так закончиться? Ей было суждено лечь камнем на дно страшного озера?

Самый сильный страх — это страх задохнуться, захлебнуться, не иметь возможности вдохнуть воздух. Окажешься готов землю жрать, только бы иметь возможность сделать вдох еще хоть один раз. Сейчас же все кончено. Откуда-то издалека сквозь толщу воды до Минервы вдруг донеслись истошные крики. Они становились тем громче и пронзительнее, чем стремительнее Минерва шла ко дну озера, увлекаемая десятками инферналов. То были наполненные ужасом крики некогда живых людей, имевших несчастье после смерти превратиться в тварей, что сейчас утягивали пока еще живого человека на самое дно, готовили ему ужасную участь пополнить коллекцию мертвецов — самую страшную коллекцию, которая только могла существовать на свете. В голосах этих людей слышались животный страх и предсмертное отчаяние. «За что мне все это? За что?» — кричали несчастные. Наконец предсмертные вопли объединились в одну единственную мольбу: «Господи, помилуй нас!»

Все эти крики оказались самым жутким из всего, что когда-либо доводилось слышать Минерве. Совершенно внезапно ее постигло озарение, что тянущие ее сейчас на дно твари — это такие же в прошлом несчастные люди. Вроде знала это из книг, но осознала сию простую истину лишь сейчас. Каждый оживший труп — это когда-то живой человек со своей непростой судьбой, своими горестями и радостями. Каждый из них был некогда чьим-то отцом, сыном, чей-то сестрой или женой... У всех этих людей был свой печальный конец: у кого-то вполне себе закономерный и достойный, а у кого-то страшно несправедливый. Кто-то умер во сне у себя дома и был по всем правилам предан земле, а кто-то погиб насильственной смертью во цвете лет. Но страшна была не кончина этих людей, ведь смерть ожидает каждое живое существо на земле. Страшнее смерти оказалось то, как над телами этих умерших людей жестоко надругались. Мертвым не дали упокоиться, их бренные останки послужили материалом для отвратительнейших экспериментов тех безумцев, что решили пойти против природы, нарушить естественный ход жизни. Настоящими чудовищами были не утратившие человеческий облик узники пещеры-тюрьмы, а колдуны, сделавшие их такими.

С этими безнадежными мыслями Минерва неотвратимо шла ко дну. Казалось, уже ничто не могло ее спасти. Люди прошлого продолжали исходить предсмертными воплями, однако в их страшном хоре вдруг особенно выделился один голос. Поначалу его едва было слышно сквозь толщу воды, но этот голос был наполнен прямо-таки невыносимыми тоской и болью. Ее собственный крик? Но нет, кричала не она. Это был голос до смерти напуганного ребенка. Голос малыша, переживающего самые тягостные моменты своего полного лишений детства. «Помоги мне! Прошу!» — взывал ребенок и исходил душераздирающим плачем. Минерва никогда не могла спокойно слушать крики и плач детей. Всегда хотела немедленно обнять малыша, успокоить его, сделать все возможное, чтобы решить его проблему.

«Помоги!» — этот детский призыв сначала вверг в отчаяние, но затем вызвал невероятный прилив сил. Мозг пока еще жив, так что в уме проносятся необходимые заклинания, все тело Минервы напрягается из последних сил, еще теплящаяся в этом теле мощная магия ее предков вспыхивает ярким огнем выживания. Россам никогда не было просто, как рассказывала мама, они были детьми суровой шотландской земли, не особенно благодатной, за которую на протяжении многих веков ее жителям приходилось бороться, задача выжить зачастую становилась главной. Минерва была уроженкой этих земель, а потому воля к жизни была у нее в крови.

Заклинания подействовали или же когда-то высвобожденная стараниями профессора Риддла мощная стихийная магия сработала, но Минерва сделала еще одно решительное усилие над собой, и — о чудо! — руки мертвецов внезапно ее отпустили. Это было, как если бы тяжелые оковы на руках и ногах внезапно раскрылись. Словно на инферналов подействовало некое сильное колдовство, заставившее их немедленно отпустить пленницу. Минерва быстро устремилась на поверхность, туда, откуда был слышен плач ребенка. Мальчика, чей голос был ей так знаком. За душевное равновесие этого малыша она готова была побороться. Этот ребенок настолько боялся смерти, что оказался готов воплотить в реальность самую безумную мечту — мечту жить вечно. Страх умереть руководил всей его жизнью, а потому постепенно погружал этого несчастного мальчика на дно безумия.

До поверхности оставались считанные дюймы. Магия выживания крепкой рукой выталкивала Минерву на верх, к воздуху, к жизни. И Минерва, подобно рыбе, выпрыгнула из воды. Мощная магия левитации буквально подбросила ее в воздух и заставила зависнуть над озером. Вода же внизу бурлила, десятки жадных осклизлых рук снова потянулись в отчаянных попытках схватить беглянку. Но мертвецам было Минерву уже не достать, она точно не намерена была пока покидать мир живых, и костлявой руке смерти теперь до нее было не дотянуться. Минерва сделала несколько жадных вдохов. Она висела в воздухе, а вокруг нее возникло мощное золотое сияние, которое было способно отогнать самых настойчивых прислужников тьмы.

Минерва устремила взгляд на мальчика, чей призыв стал для нее своего рода спасением. Конечно, разве мог это быть какой-то другой ребенок? Поодаль в воздухе висел мальчик, окруженный едва заметным золотистым сиянием. На вид мальчику было не больше восьми лет, совсем как ее брату Малькольму. Он ревел, размазывая по бледному худому личику слезы. Так горько плакал потому, что его покинули самые важные для него люди: папа бросил без зазрения совести, мама же оставила помимо собственной воли. Один-одинешенек во враждебном мире. Плач ребенка проникал в самую душу, разрывал сердце. Мальчик был абсолютно никому не нужен и просил о помощи. Это был маленький Том Риддл. Увидев Минерву, он в надежде простер к ней свои маленькие ручки, сам был весь такой тщедушный и слабый, в поношенной одежде. «Я боюсь темноты, она меня поглотит! В тот чулан не пойду! Ни за что! Помоги!» — воззвал он к Минерве так жалобно, точно она была его единственной спасительницей.

В неосознанном порыве Минерва сделала один шаг навстречу мальчику. Затем еще один. Она не могла и дальше просто висеть в воздухе, ей следовало делать шаги вперед, как бы трудно они ни давались. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, точно к ногам были привязаны тяжеленные гири. Однако у нее получалось. Медленно, но верно. Внизу бурлила вода, инферналы продолжали тянуть к ней свои цепкие лапы, но Минерву все меньше волновало, что творилось внизу. Расстояние между ней и Томом стремительно сокращалось. «Сейчас, мой маленький!» Вот она уже готова ухватить протянутые к ней маленькие руки. Минерва сделала еще один решительный рывок и обеими руками обхватила тощее детское тельце.

— Я здесь! Я с тобой! Только не плачь! — Минерва крепко прижала к себе Тома, в то время как его дрожащие ручонки обхватили ее шею. Они вместе, они рядом! Она добралась, успела! — Я помогу тебе, родной, только доверься мне! Никогда тебя не брошу!

— Честно-честно? Обещаешь? — всхлипнул Том, а Минерва в ответ поцеловала его в замерзший лоб. Том так озяб, что у него зуб на зуб не попадал.

Минерва камнем упала на мокрый песок. Мальчик испарился, как дым, а она осталась лежать на берегу озера, обхватив себя руками. Без сил распластавшись на мелководье, Минерва позабыла об опасности, поджидавшей ее в воде. Тут-то ее за ногу и ухватил мертвец. Было не время расслабляться. Минерву медленно поволокли по мокрому песку, но она хриплым голосом буквально выжала из себя: «Петрификус Тоталус», после чего ее ногу отпустили. Никогда бы Минерва не подумала, что ползти по мели однажды окажется для нее столь трудным, почти невыполнимым делом. Но желание выжить было всепоглощающим, оно пробудило в ней такую энергию, о существовании которой Минерва и не подозревала. Захочешь жить — найдутся силы.

Наконец выбравшись на сушу, Минерва обернулась и приготовилась послать в своих преследователей хорошую порцию огня. Теперь уж точно ничто не должно погасить пламя. Из воды стали медленно выходить инферналы. Эти мужчины и женщины разных возрастов оказались одеты в мокрые лохмотья, некогда бывшие нормальной человеческой одеждой. Мертвецы не сводили с Минервы своих пустых матовых глаз, а их запавшие рты хищно щерились. Ни секунды нельзя было медлить, но у Минервы теперь не оставалось сил даже подняться на ноги — на магию хождения по воздуху оказалось затрачено очень много энергии. Ах, где же ее волшебная палочка, которая помогла бы хоть немного облегчить магические манипуляции? Всю оставшуюся магическую силу Минерва постаралась сконцентрировать в кулаке и приготовилась послать хоть сколько-нибудь годный поток огня в инферналов. Не зря же она столько времени потратила на освоение беспалочковой магии, правда? Умения должны были наконец пригодиться. Минерва выкрикнула заклинание что есть мочи, и из ее раскрытой ладони вырвался огненный шар. Шар этот метнулся прямиком в оживших мертвецов и заставил их остановиться на мгновение… Нет, огонь должен быть намного сильнее!

Минерва, изнемогая от усталости, послала в инферналов уже значительно более слабый огненный сгусток. Сгусток немедленно достиг инферналов и должен был хоть на считанные секунды приостановить их уверенное наступление... Как вдруг его подхватило куда более сильное огненное пламя. Это золотисто-багровое пламя стремительно обернулось стеной огня, да настолько высокой, что, казалось, было способно достичь потолка бесконечно высокой пещеры. Огненная стена, четко отделив сушу от воды, попросту отрезала инферналам дорогу к их жертве, а пройти сквозь подобную стену им было смерти подобно.

Минерва метнула взгляд в ту сторону, откуда прибыла подмога. Тут-то она и увидела парящую в воздухе фигуру человека в длинной черной мантии. Даже не человека, а демона. Он совершал свой полет смерти? Или то все же был полет жизни? Минерва во все глаза рассматривала фигуру в воздухе, что решительными взмахами рук управляла движениями столь мощного огня, на который засмотрелся бы сам Годрик Гриффиндор.

Огонь вдруг начал обретать причудливые формы, и Минерве осталось только лихорадочно гадать, что же задумал его творец. И тут она поняла и широко раскрыла глаза от изумления. Сведения о том существе, что сейчас рождалось у нее на глазах, человек-демон почерпнул из множества книг еще в нежном возрасте и теперь решил воплотить в жизнь свои детские фантазии. Захотел дать полную волю своей могущественной магии. Так на свет появился огромный огненный великан с сотней голов, из пастей которых вырывалось пламя. По заверениям древних, голова исполина должна была касаться звезд, руки же его могли простираться одна до заката солнца, другая же — до восхода. Вместо ног у него должны быть кольца змей, тело же его обязано быть покрытым перьями. И Минерва верила, что таким в итоге и получится чудище у великого творца.

Огонь окончательно обрел лик Тифона, сына Геи от Тартара. Самое страшное чудище, которое только могла породить разгневанная матушка-земля, ввергло врага в неописуемый ужас одним своим могучим видом. И Тифон, кажется, собрав всю свою ярость, по велению творца погнал мрачных мертвых тварей прочь от суши, загнал их на самое дно, откуда они еще ох как нескоро решатся снова подняться. Человек-демон обещал освободить страшного монстра и отдать того в услужение своей возлюбленной, и он выполнил свое обещание.

Минерва боялась упустить из виду хоть одну деталь развернувшейся великой битвы, сражения живительного огня с несущей гибель водой, борьбы света с тьмой. Битвы доброго и злого начал в человеке. Минерва держалась из последних сил, но в один миг перед глазами у нее все поплыло, ее веки отяжелели. Как бы страстно она ни желала увидеть окончательную и бесповоротную победу жизни над смертью, но силы совсем оставили ее, и Минерва потеряла сознание.

* * *

Очнувшись, Минерва несколько минут не могла сообразить, где находится. Она чувствовала себя смертельно уставшей и разбитой. Однако свежий морской воздух и несколько глотков разбавленного сока мандрагоры понемногу возвращали ей силы. Она смогла, хоть и не без труда, подняться на ноги. Риддл попытался придержать ее, но Минерва молча указала жестом, что не нуждается в поддержке. Выпрямившись, насколько могла, она стала жадно вдыхать соленый морской воздух, все никак не могла им надышаться. Ей казалось, что если она сделает чуть менее глубокий вдох, то задохнется. На глазах у нее выступили слезы, такие сердитые и гордые слезы. Минерва одним махом утерла их и огляделась вокруг. Полная луна ярко сияла в небе, благодаря ее холодному свету ночь казалась не такой темной, как можно было ожидать. Буйное черное море выглядело зловеще, отвесный же утес показался Минерве самой тяжелой и громадной каменной глыбой из всех, что ей когда-либо доводилось видеть.

Минерва перевела взгляд на Риддла. Его волосы трепал ветер, мантия на нем сильно помялась, а лицо в свете луны выглядело осунувшимся и заострившимся, точно его обладатель резко потерял в весе. Они вдвоем стояли на громадном скользком валуне, и Минерва аккуратно отступила назад настолько, насколько это было возможно сделать, затем выставила перед собой раскрытую ладонь. Но Риддл подошел к Минерве вплотную и сгреб ее в охапку. От него разило спиртным. Охваченная яростью, Минерва принялась колотить его кулаками в грудь. После всего, что с ней произошло, у нее все еще шла кругом голова. А у кого бы не шла?

— Пусти! Убери руки! — Минерва что есть силы ударила его по лицу. — Ненавижу тебя!

— Не пущу! Бей еще! Посильнее! — Из его рассечённой губы потекла струйка крови. — Заслужил…

— Ты ненормальный! Псих! — Ее приводило в бешенство каждое его слово. Один только его помятый виноватый вид выводил ее из себя. Как жалок! — Не отпустишь — сожгу тебя дотла Адским пламенем! Уж поверь, силенок я наскребу! Мразь!

— Жги! Давай! Сожги прям здесь! — Риддл так крепко стиснул ее в объятиях, что ей стало трудно дышать. Удушающее объятие. Так ребенок в истерике прижимает к груди поломанную игрушку, не желая отдавать ее взрослым. — Никогда так больше не поступлю! Слышишь? Никогда!

— Да пошел ты!

Минерва, испытывая отвращение, попыталась оттолкнуть его, но Риддл только крепче прижал ее к себе. Казалось, так они простояли под порывами ветра целую вечность. Риддл судорожно гладил Минерву по растрепавшимся волосам, покрывал ее лицо и шею поцелуями, бормотал что-то бессвязное. Его горячее дыхание обжигало ее кожу. Минерва чуть отстранила Риддла от себя и в лунном свете взглянула ему прямо в глаза. И словно посмотрела в бездну.

«Тебе это с рук не сойдет. Возможно, пройдут недели, месяцы и даже годы, но однажды я тебя уничтожу…» — мстительно пообещала про себя Минерва, не переставая смотреть Риддлу в глаза. Никогда бы она не подумала, что в ее голове могут зародиться подобные неприглядные мысли в отношении другого человека, однако жизнь показывала, что возможно абсолютно все.

Риддл попытался отвести взгляд в сторону, но Минерва почти нежно провела рукой по его волосам.

— Смотри мне в глаза! — низким голосом потребовала она. — У тебя есть возможность попытаться еще раз прямо сейчас. Авада Кедавра — весьма тривиальное заклинание, но в его тривиальности есть и особая прелесть. Так ты говорил? Я ничего не напутала, уважаемый профессор? Действует прямо и эффективно. Ни одному смертному еще не удалось выстоять перед этим проклятием. Так что давай, Том, чтобы наверняка. И да не дрогнет палочка в твоей руке!

Но Риддл лишь пристально глядел на нее. Минерва сжала пряди его густых волос, потянула, желая причинить их обладателю боль. Однако Риддл только стиснул зубы.

Что имеем — не храним, потерявши — плачем.

Минерва видела в его черных глазах полное бессилие. Риддл позволил бессилию мало-помалу овладевать им много месяцев назад, когда взялся обучать свою ученицу самым сложным видам защитной магии, и каждый из обретенных навыков пригодился ей в трудную минуту. Знающий — вооружен, как он сам когда-то заявил на одном из уроков. Бессилие вошло в права ровно тогда, когда человек с черной душой позволил себе чрезмерно увлечься светлой стороной жизни. И этот человек пока еще не осознавал, что обретение данного бессилия — это на самом деле обретение огромной силы, отречение от прежнего дурного «Я». В каждом человеке уживаются жестокость и милосердие. И каждый способен как на то, так и на другое.

— Я больше ни минуты не желаю оставаться в этом месте, — процедила Минерва сквозь зубы. — И ты вернешь мне мою палочку в целости и сохранности. Немедленно. Мне плевать, как ты это сделаешь, хоть даже тебе придется опуститься на дно твоего треклятого озера, но палочка и дальше должна быть со мной. Столько, сколько мне в действительности отпущено на этом свете. И сколько мне отпущено, кстати, не тебе решать. Заруби это себе на носу!

Риддл молча взял ее под руку, и они трансгрессировали. Вроде бы он и сам больше не желал здесь оставаться.

* * *

Минерва ревностно ощупала каждый дюйм своей палочки, отыскала все свежие царапины. Обычно каждый вечер перед сном она протирала палочку салфеткой из мягкой ткани, смоченной специальным чистящим средством, что посоветовал мистер Олливандер. До сегодняшнего дня на палочке не имелось ни единой царапинки, настолько Минерва всегда аккуратно обращалась с ней. Но все когда-нибудь случается в первый раз.

Минерва тяжело вздохнула и взялась приводить в порядок мантию, в нескольких местах изодранную острыми когтями пещерных чудовищ. Риддл накинул ей на плечи собственную мантию, сам же остался сидеть в одних рубашке и брюках и как будто не замечал прохлады раннего утра.

Минерва не знала, сколько они так просидели на пляже близ Даннета, но, видимо, достаточно долго, ибо уже начало светать. В голову лезли самые упаднические мысли. Оказавшись на пляже, любые нормальные влюбленные предавались бы сладким мечтам о совместном будущем, клялись бы друг другу в вечной любви... Им же с Риддлом никогда не стать нормальной парой влюбленных, такой как Дэвид и Августа или Джозеф и Помона. Никогда они не смогут говорить о каких-то обыденных вещах, лишь о таких:

— Тогда, много лет назад, те ожившие пещерные мертвяки до полусмерти напугали Эми и Денниса. Детишки едва заиками не остались... — делился подробностями истории давно минувших дней Риддл.

Наверняка данная история взбудоражила бы умы учеников на уроке по защите от темных искусств. Дэвид бы точно оценил сюжетец, подумала Минерва, вслух же с иронией заметила:

— А ты, само собой, ни капли не испугался. — Она нацелила палочку на изорванный рукав мантии и при помощи заклинания Репаро вернула ткани целостность. — Наверное, Шляпе пришлось непросто при твоем распределении: небось поначалу подумывала тебя, эдакого смельчака, направить в Гриффиндор, но в итоге сочла, что змеиная сущность превыше всего, а значит, твое место на Слизерине...

Плевать на Тома, плевать на этих Эми и Денниса. И на инферналов плевать, с ними она уже пару часов назад тесно пообщалась. Милые существа, нечего сказать, почти ручные питомцы. Разве Риддл согласился бы на что-то менее интересное и опасное? Каждый исследователь выбирает наиболее интересную для себя тему. Элдред Уорпл, другой любимчик Слагхорна, некогда поселился с вампирами, дабы изучить их повадки, и в итоге написал бестселлер об этих тварях. Профессор Риддл же увлекся ожившими мертвецами. Ну а что такого? Вдруг тоже однажды напишет о них монографию, которая возглавит списки самых продаваемых книг? Минерва еле сдерживалась, чтобы нервно не рассмеяться.

— Мы в тот раз с ребятами едва ноги унесли из пещеры, — проигнорировав ее язвительное замечание, продолжал Риддл. — Однако приключение с инферналами навсегда врезалось мне в память. Я остался под сильнейшим впечатлением. В Хогвартсе же, готовясь к урокам по защите от темных искусств, я понял, что желаю научиться с легкостью справляться с подобными тварями, хочу попросту ими управлять, и чтобы однажды они стали бояться меня. Я жаждал владеть ситуацией, не надеясь лишь на чудеса в виде проявлений стихийной магии. Я всегда ощущал особую тягу к темным искусствам, и уже в школе я утвердился в намерении в совершенстве овладеть всеми навыками защиты от темных сил. Ведь тогда я смогу победить какое угодно чудовище, сумею подчинить своей воле страшнейшего монстра, любую темную тварь...

Грех на душу, но ей точно однажды придется прикончить этого чокнутого профессора. Чтобы более не мучился, поскольку...

— Ты в курсе, что самой темной тварью, самым страшным монстром являешься ты сам? — спросила Минерва, окинув его испытующим взглядом. — И что труднейшую борьбу тебе придется вести с самим собой?

Риддл немного помолчал, прежде чем ответил глухим голосом:

— Уже веду, праведница, если ты не заметила.

Она заметила. Может, потому и сидела сейчас с ним на этом пляже. А могла и убежать от этого страшного человека без оглядки. Но правда состояла в том, что он действительно пока еще оставался человеком, не превратился в чудовище.

Даннет Хэд являлся местом силы. Он заряжал человека позитивной энергией. Минерва чувствовала, как к ней возвращается самообладание. Она снова владела собой. Жуткая пещера с озером, кишащим инферналами, осталась где-то далеко-далеко, и Минерва сделает все, чтобы никогда там больше не оказаться. Более того, она сделает все возможное, чтобы и Риддл больше туда не совался. Даже близко его туда не подпустит.

Риддл между тем как-то странно вздохнул, затем сунул руку в карман брюк и вытащил на свет уменьшенную до размера спичечного коробка тетрадь в черной обложке. Прошептал заклинание, и тетрадь приняла свой истинный размер. Минерва видела эту тетрадь раньше и помнила, сколь сосредоточенно ее обладатель что-то в нее вписывал.

— Твой личный дневник?

— Да, он многие годы спасал меня от одиночества, — сказал Риддл задумчиво. — Я поверял дневнику свои самые сокровенные мысли, вложил в него часть своей души. Эта тетрадь хранит все мои юношеские воспоминания, и особенное место в них всегда занимала та, чьей трагичной судьбой ты так прониклась. Та, ради кого ты оказалась готова пожертвовать собственной жизнью. Миртл Уоррен увековечена в этих записях, здесь она всегда живая. Девчонка должна была навсегда остаться со мной в этом мире в виде призрака, а также в качестве воспоминания, записанного в дневнике. Но ты просила меня отпустить Миртл, верно?

— Верно.

Он пристально на нее посмотрел.

— Твоя взяла, я готов выполнить эту просьбу и полностью освободить Миртл. И да не пожалеешь ты однажды о том, что я таки исполнил твое желание, праведница.

С этими словами Риддл достал волшебную палочку и нацелил ее на дневник. В это время солнце над непривычно спокойным морем медленно, но верно поднималось, являя одно из самых прекрасных зрелищ, какое только мог лицезреть простой смертный. Продолжив любоваться восходящим солнцем, Минерва могла бы пропустить довольно странный момент, когда дневник в руках Риддла вдруг обволокло темное сияние. Магл счел бы увиденное обманом зрения, и даже волшебник бы удивился, а все потому, что дневник как будто ожил на глазах. Он не двигался, не издавал звуков, однако казался вполне себе живым существом со своим особенным характером. И Минерва не была уверена, что характер этот ей нравился. Было в этой живой вещи что-то пугающее. Даже холодок пробежал по спине. Этот дневник напоминал книги по темной магии из запретной секции хогвартской библиотеки, к которым у Минервы никогда не возникало желания притрагиваться. Не лежала у нее душа к подобной литературе. И все тут.

Минерва, как завороженная, разглядывала дневник. Казалось, так она могла просидеть час или два. Однако у нее вдруг появилось смутное чувство, что они с Риддлом в этот ранний утренний час уже не одни на пляже. Человек всегда ощущает на себе чужой взгляд. Прямо как сейчас.

— Здравствуй, Том! — послышался робкий девичий голосок, и Минерва повернула голову в ту сторону, откуда он донесся.

К ее изумлению, у самой воды виднелся призрак девочки. Плакса Миртл стояла, слегка наклонив голову вбок, волны почти касались ее стоптанных туфелек, а сквозь ее полупрозрачное тело просматривался темно-серый валун. Риддл тоже перевел взгляд на неожиданную гостью, но как будто совсем не удивился ее появлению.

— Ну, здравствуй, Миртл! — приветствовал он ее таким тоном, каким человек обычно заговаривает со старым знакомым, с которым его много лет связывает какая-то в высшей степени необычная тайна. Тайна из тайн. Так один знает, что другой совершил какой-то гнусный поступок, однако никому не выдает страшный секрет. Прямо-таки могила.

Миртл неспешно подплыла к ним. Легкая, как перышко. Она снова сияла столь же ярко, как и большинство привидений Хогвартса, такое ослепительное жемчужно-белое сияние. В глазах ее уже нельзя было увидеть прежнюю бесконечную печаль. Лишь терпеливое ожидание. Казалось, не хватало самой малости, чтобы Миртл ожила, стала совершенно живым человеком. Недоставало самой жизни.

— А я ведь знала, Том, что рано или поздно ты меня позовешь, потому и терпеливо ждала твоего призыва. — На миловидном личике Миртл засияла озорная улыбка — ну и кто бы теперь назвал эту девчонку плаксой? — Я верила, что однажды ты решишься. Кто бы что ни говорил, а я всегда верила в тебя. Верила, что для тебя нет ничего невозможного.

Она протянула Риддлу руку, и он робко коснулся ее полупрозрачных пальчиков. Минерва шире раскрыла глаза, увидев, как призрака вдруг обволокло яркое золотое сияние. Теплое и приятное глазу. Это сияние распространилось и на Риддла. Привидение являлось лишь духом умершего человека, однако его сияние оказалось таким ярким, каким бывало разве что у святого.

— Ну так как, Том, ты готов? Ты меня отпускаешь? — спросила Миртл уже серьезно. Точно произнесла заклинание. Важно было каждое слово, и интонация была важна. Едва различимая золотая нить, протянувшаяся между ней и ее близким другом, казалась такой тонкой, вот-вот оборвется. И как это было бы обидно, однако...

— Отпускаю, Миртл! — обронил Риддл глухим голосом и опустил глаза. Два простеньких слова, но из его уст они прозвучали мрачно, почти как Авада Кедавра. Он добавил уже громче и увереннее: — Отпускаю! Ступай себе с Богом! И прости за все! Я очень сожалею, что все так обернулось! То была моя самая большая ошибка в жизни! Я глубоко раскаиваюсь в содеянном! Я бы никогда по собственной воле не погубил тебя!

— Знаю…

Ее ответ подействовал на него как мощнейшее заклинание, при помощи которого оказалось возможно сдвинуть с сердца тяжелый камень, растопить толстенный кусок льда, и Риддл, уж не сдерживаясь, сбивчиво продолжил:

— Мне так тебя не хватает! Я очень по тебе скучаю! Скучаю по нашим с тобой занятиям в лаборатории Слагхорна, по нашим таким простеньким, но вдохновляющим беседам обо всем на свете. Я ненавижу себя за эту слабость, но так ничего и не смог с собой поделать...

Кажется, ему стоило неимоверных усилий произнести все эти простые слова, которые обычно так легко срываются с губ открытого, доброго, любящего человека. Они же даются с великим трудом гордецу, человеку закрытому, не привыкшему свободно выражать свои чувства, такому, как Том Риддл.

Миртл внимательно его слушала, и тут на ее губах заиграла уже мягкая улыбка. Эта улыбка оказалась целебнее любого бальзама, она была способна заживить самые глубокие душевные раны.

— И это я тоже знаю, милый мой Том, — ласково ответила Миртл. — Сколько лет я мечтала услышать эти слова...

На памяти Минервы то был самый теплый и золотой восход солнца из всех, что ей доводилось видеть в жизни. А может, на ее сознание особым образом воздействовала высшая магия, что сейчас вершилась на ее глазах? От дневника Риддла между тем продолжало исходить темное мерцающее сияние, однако в один миг на черной кожаной обложке что-то ярко сверкнуло. К вящему удивлению Минервы, от дневника отделился мельчайший осколок. Осколок этот, сверкая на солнце подобно бриллианту, поднялся вверх и завис над головой Риддла. Затем вспыхнул ослепительным светом и исчез, попросту растворился. Риддл же, потрясенный увиденным, продолжал смотреть на то место, где осколок только что исчез. Минерва многое отдала бы, чтобы узнать, о чем сейчас думал Риддл. Что-то ей подсказывало, что сколько его потом ни расспрашивай, но правду он ей не раскроет. Какая-то странная, даже пугающая тоска читалась в его взгляде. Подобную тоску можно было увидеть в глазах человека, взошедшего на эшафот.

— Я всегда тебя любила, Том. И всегда буду с тобой. В твоем сердце, — промолвила Миртл и коснулась груди Риддла своей бледной ручкой. — Всегда помни об этом. Что бы ни случилось. В самые трудные моменты в жизни помни, что ты не одинок. Ты никогда больше не должен потерять себя, Том. Слышишь? Не теряй себя! Будь счастлив, воплощай свои самые дерзкие и светлые мечты, а я должна продолжить свой путь… Меня там уже заждались.

Риддл вопросительно взглянул на нее, и Миртл, лукаво улыбнувшись, подняла вверх указательный палец. Небо было ясным и бездонным, по нему медленно проплывали редкие белые облака. В один миг солнечный свет озарил мертвенно-бледное лицо Риддла. Глаза у Риддла заблестели, нежный румянец тронул его впалые щеки, его лицо перестало быть бледным, оно словно помолодело лет на десять. Миртл, видя, как прекрасно преобразилось лицо дорогого ей человека, еще шире улыбнулась и крепче сжала руку Риддла. Наконец солнце ярко осветило этих двоих. Кажется, света было безгранично много, и свет этот объединял Миртл и Тома. Минерва ощутила, как учащенно бьется ее собственное сердце.

Миртл погладила Риддла по волосам, затем поцеловала его в лоб. Так сестра целует горячо любимого брата на прощание.

— Прощай, Том! И помни, что я всегда буду тебя любить! — В ее глазах стояли слезы, но то были слезы грустной радости.

Она мягко отпустила руку Риддла. Пришло время связавшей их нити оборваться. Миртл с улыбкой на устах легко взмыла в небо, подобно птице. Чистая, невинная душа, обрамленная золотым сиянием, наконец получила свободу. Лицо ее было словно соткано из солнечного света, им невозможно было не залюбоваться. Риддл смотрел на Миртл с широко раскрытыми глазами. Она еще раз взглянула на него с благодарностью и сделала прощальный жест рукой. Затем ее скрыло пушистое белое облачко. Это был последний раз, когда они видели Миртл Уоррен.

Риддл еще какое-то время задумчиво смотрел в небо, но потом угрюмо опустил голову. Мыслями он явно был сейчас не здесь. Сияние, которым с ним поделилась Миртл, оставило его. На лицо его легла тень, как если бы солнце, прежде ярко освещавшее землю, вдруг скрылось за тучей, и вокруг стало темнее. Риддл выглядел до странности потерянным, точно сильный душевный порыв принес ему больше огорчения, чем радости. У раскаявшегося будто отобрали нечто жизненно важное. Что-то было не так в происшедшем. И Минерва впервые задумалась о цене, которую только что пришлось заплатить Риддлу, чтобы исполнить ее просьбу. Насколько велика оказалась эта цена? Жалел ли Риддл о раскаянии?

— Не проси меня о чем-то большем, Минерва. Я и так сделал сейчас слишком много, — с затаенной тоской наконец произнес он, разглядывая крохотные белые ракушки у себя под ногами. Личный дневник, словно уже никому ненужный, небрежно валялся на песке рядом, раскрытый на середине, и ветер переворачивал его абсолютно пустые пожелтевшие страницы. Казалось, если бы неожиданно сильный порыв ветра вдруг подхватил черную тетрадку и унес далеко-далеко, то Риддл даже не взглянул бы ей вслед. — Сделал это ради тебя. Любовь убивает вернее ненависти, как я и ожидал. Лучше бы я тебя ненавидел. Так было бы проще.

И благодаря этому «проще» она бы сейчас лежала на дне озера вместе с остальными мертвецами. Риддл говорил с такой обреченностью, точно все в его жизни складывалось совсем не так, как ему хотелось. Будто все его карты оказались спутаны, и он проигрывал. Минерва, желая утешить, мягко коснулась рукой его плеча, но Риддл отстранился от нее. Тогда она с твердым убеждением заявила:

— Нет, Том, сделал ты это в первую очередь ради самого себя.

— Возможно, — ответил он бесцветно. — Просто тебе стоит знать, что глубина моего злодеяния глубже, намного глубже, чем кажется на первый взгляд. Все куда сложнее, и ты должна иметь это в виду. Для волшебника всегда все оказывается сложнее, чем для магла. Ты говорила о необходимости доверия между нами. Так вот, как бы странно это ни прозвучало, но ты первый человек в моей жизни, кому я настолько глубоко доверился.

Минерва кивнула, теперь уже точно не смея требовать объяснений. Столь многое в его поведении по-прежнему оставалось для нее непонятным. Вопросов же только прибавилось. Что-то странное прослеживалось в самом отношении Риддла к собственному дневнику: до акта раскаяния эта вещица, очевидно, являлась для него важнейшим артефактом, которому он поверял свои самые темные тайны. Сейчас же дневник явно утратил свое прежнее значение, словно некий важный элемент его покинул — тот самый сверкающий осколок, что отделился и растворился в воздухе. И осколок этот был отдан с плохо скрываемой тоской. Для Риддла совершенный акт раскаяния таил в себе нечто большее, здесь присутствовало еще какое-то малоизвестное волшебство. Освобождение Миртл напоминало некий ритуал. Минерва пожалела, что прежде мало интересовалась ритуальной магией, всегда отдавая всю себя углубленному изучению лишь трансфигурации. Ей не хватало знания, благодаря которому все в увиденной картине для нее стало бы понятным. Сейчас же стало ясно, что Риддл продолжал что-то недоговаривать, и у него на это были веские причины. Ей была показана лишь вершина айсберга, и сам Риддл это подтвердил. Однако обо всем этом она подумает позже. Вот только интуиция ей подсказывала, что Риддл действительно сделал сейчас очень много. Вероятно, даже через себя переступил. Случилось нечто поистине для него судьбоносное.

Однако на данный момент для нее оказалось крайне важно другое. То, что ее поразило, затронуло самые тонкие струны ее души. Кажется, прежде ни одно событие в жизни, ни одна увиденная художественная картина, ни одна прочитанная книга не производили на нее столь неизгладимое впечатление, ни одна проповедь пастора не пробуждала в ней столь сильные эмоции. Все некогда прочитанное и увиденное совершенно померкло в сравнении с подлинным чудом, свидетельницей которого она только что была. Жизнь словно разделилась для нее на до и после. Она видела акт покаяния. И теперь будет до конца своих дней хранить в самых потаенных уголках памяти невероятное зрелище — сцену вознесения в небеса невинной детской души. Души, скинувшей с себя наконец страшные земные путы. Найдется ли на свете событие более величественное и значимое, чем то, когда один человек дарует свободу другому человеку? Хозяин и раб становятся просто двумя равными друг другу людьми. Величайшим достижением является то, когда человек находит в себе мужество признать свои ошибки, когда возносится над собственными глупостью и эгоизмом. Совсем как Том Риддл сейчас. Спустя много лет он набрался смелости взять на себя ответственность и таким образом вырос над собой прежним.

Минерва стояла, прикрыв глаза и прижав руки к груди, вся сосредоточенная на одной только мысли, на одном самом сильном в ее жизни впечатлении. Она была поглощена думами настолько, что не сразу заметила, как ее ноги, вопреки ее собственной воле, оторвались от земли. Вот так просто. Она страшно растерялась, обнаружив, что ее тело вмиг утратило какой-либо вес, стало легким, как пушинка. И ветер готов был подхватить эту пушинку и вознести в небеса, высоко-высоко. Минерва широко раскрыла глаза от изумления и сделала шаг в направлении Риддла, и шаг этот дался ей на удивление просто. Она даже по земле не ступала столь легко и непринужденно, как сейчас по воздуху. У нее словно выросли мощные крылья, при помощи которых она сможет свободно парить над морской гладью, как гордый неутомимый альбатрос. Все ее тело так и запылало.

Риддл смотрел на нее, широко раскрыв глаза, потерянность в его взгляде сменилась удивлением. Минерва протянула ему руку, и он неуверенно коснулся ее пальцев. Тогда она крепко сжала его холодную ладонь. Риддл, поняв все без каких-либо слов, сделал над собой усилие и также поднялся в воздух при помощи левитации. И теперь держался с ней на одном уровне. Минерва взглядом указала ему на тихое, безмятежное в это летнее утро море, и Риддл согласно кивнул головой в ответ.

Держась за руки, они полетели. Взмыли в небеса, к самым причудливым на вид облакам. Оба. Наравне. Налегке, ничем более не сдерживаемые. Минерва наконец ощутила то самое чувство пьянящей свободы, которое она стремилась обрести столько месяцев, а по сути всю свою сознательную жизнь. Она парила над морем, теперь уже не зная никаких ограничений, быстрая, воздушная, легче птицы. Чувство невероятного счастья захлестнуло ее. То было счастье от осознания, что она только что видела одно из величайших чудес. Торжество милосердия! Подлинное волшебство за гранью! Рассвет человеческого разума!

— Плачешь? — вернул ее в реальность взволнованный голос Риддла.

— Нет, просто глаза слезятся от яркого солнца! — соврала Минерва, малость устыдившись своих слез счастья. Однако, усмехнувшись, добавила: — Я же просила тебя не лететь ему навстречу... Оно расплавит воск на крыльях!

Ей вспомнился их полет зимой, только тогда солнце было тусклым, воздух морозным, а она сама была еще такой наивной школьницей, едва начавшей осваивать полеты без метлы. В тот день она даже не думала, что когда-нибудь ее смелое начинание увенчается грандиозным успехом. Однако жизнь показывала, что возможно все, пускай даже к успеху ведет тернистый путь.

— Тогда просто закрой глаза! — Риддл игриво улыбнулся. — И я не Икар, я уже тебе об этом говорил! Я сделаю все, чтобы не повторить его печальную судьбу!

Нет, закрывать глаза она не станет. Она не упустит возможность увидеть привычный для нее мир с высоты птичьего полета. Они с Риддлом парили над ее родной деревней, над сиреневыми верещатниками, над элегантным домом Вайнеров, над старым маяком. Они пролетали над всем, что было так дорого сердцу Минервы, и она смела надеяться, что увиденное становилось небезразлично и Риддлу. Ей страстно хотелось, чтобы ее возлюбленный наконец обрел свой дом, место, где бы он нашел счастье и душевный покой.

Весь мир был как на ладони. Хотелось внимательно разглядеть каждый крохотный домик внизу, каждое редкое деревце. Наконец их взорам предстал полузаброшенный, несколько мрачноватый на вид замок Баррогилл. Замок, по рассказам местных жителей, недавно обрел новую хозяйку — саму королеву-мать, надеющуюся обрести в нем покой. У каждого человека должно быть свое убежище от мирских невзгод. Афоризм «мой дом — моя крепость» как нельзя лучше подходил этому замку, такому суровому и неприступному. Ему не были страшны даже самые сильные северные ветры. Минерва впервые видела со столь необычного ракурса эту старинную резиденцию Синклеров. Клан Синклер имел богатую и интересную историю. Когда-то в битве при Ларгсе король Норвегии Хакон IV столкнулся с Уильямом Сен-Клером, командовавшим крылом в армии шотландского короля Александра III. Та битва — славная страница в истории ее народа. Губы Минервы тронула гордая улыбка. Кейтнесс — лучшее место на земле, он готов был дать приют любому страждущему, мог помочь обрести спасение и заживить самые страшные раны.

— Вот закончит Бобби пару курсов школы, и мы с ним возьмем да и наведаемся в гости к самой королеве-маме. Приструним тамошних красных колпаков и так окажем новой хозяйке услугу! — едва сдерживая восторг от полета над замком, пообещал Риддл.

— Посмотрим, Том!

«Сначала поглядим на твое поведение!»

Минерва искоса посмотрела на него. Сейчас Риддл выглядел совсем мальчишкой, озорным, полным сил и самых лучших ожиданий от будущего. Вылитый Питер Пэн! Никогда она еще не видела его столь юным и прекрасным. Минерва осознавала, что имеет счастье лицезреть самое великое таинство природы — рождение нового человека. С обновленным сердцем, с очищенной от греха совестью. Возможно, сейчас рядом с ней была личность, готовая к новым, поистине великим свершениям. Пускай впереди у этого человека еще много испытаний, сложнейших моментов борьбы с самим собой. Путь его не устлан лишь лепестками роз, будут и шипы. Но первый и самый важный шаг в нужном направлении уже сделан, Минерва это чувствовала. А интуиция ее никогда не подводила. Ничто не происходит на свете случайно, она в этом в очередной раз убедилась. Все предопределено свыше. Сейчас же ей очень хотелось верить в то, что Риддл хоть на время этого их совместного волшебного полета чувствовал себя любимым и счастливым. Хоть самую малость. Его прекрасное, заметно помолодевшее лицо озаряла робкая, чуть грустная улыбка. Радоваться этой улыбке или печалиться?

* * *

Арабелла Фигг наполнила водой большую хрустальную вазу — подарок от почившей бабушки — и бережно поставила в нее огромный букет вереска. С удовольствием оглядела прекрасные цветы, и гнев ее несколько смягчился, однако...

— Конечно, Минерва, в эти дни ты пребывала в местах куда более живописных, чем я... Однако нельзя же вот так исчезать! Не представляешь, чего я тут только не успела передумать за ночь! — заверещала она. — Думала, не явится моя постоялица утром, и тогда точно отправлюсь писать заявление в Министерство магии! В каком подразделении у вас принимают подобные заявления?

— В Отделе магических происшествий и катастроф, третий уровень, — отчеканила Минерва. С ним тесно сотрудничает отдел, в котором ей самой предстояло работать. Отличное начало взрослой жизни: не проработать в Министерстве ни дня, зато оказаться в розыске!

— Ну кто так поступает? Ушла, толком ничего не объяснив, прислала с больничной совой тревожную записку, а потом и вовсе пропала! А я ведь обещала мистеру Дамблдору за тобой присмотреть! Он даже посмеивался, спрашивая, а справлюсь ли я с еще одной кошкой в доме... У меня же своих дюжина. А я ему: «Да не вопрос, профессор!» А оно вон как на деле обернулось...

Минерва молча выслушивала упреки миссис Фигг. И была абсолютно согласна со всем услышанным. Будь она на месте Арабеллы, то и сама устроила бы постоялице подобный разнос. А может, и похуже. Меньше всего ей хотелось заставлять волноваться хозяйку, которая с самого начала отнеслась к ней по-доброму. Но самое главное — совсем не хотелось подводить своего школьного наставника.

Потому Минерве не оставалось ничего иного, как извиниться и объяснить, что она и сама не предполагала, что ситуация сложится подобным неприглядным образом. Но коли друг оказался в беде, то она попросту не смогла его оставить на произвол судьбы. На это Арабелла уже ничего не смогла возразить и только заметила напоследок:

— Надеюсь, друг, из-за которого ты две ночи не спала, о котором так заботилась, того стоит.

Ах, если бы только две ночи...

— Сама очень на это надеюсь, — сдержанно улыбнувшись, ответила Минерва.

Ей одной было известно, насколько большие надежды она питала. Как хотела бы поверить, что человек, с которым она провела эти дни, действительно стоил всех тех душевных потрясений, что ей довелось пережить не только за прошедшие пару дней, но и за последний год.

Минерва, недолго думая, взялась помогать миссис Фигг готовить завтрак. Кофе Арабелла варила отменный, но вот оладьи у нее вечно пригорали. Так что приготовление оладий Минерве лучше было взять на себя.

Она задержала взгляд на часах с кукушкой, что висели на стене в кухне. Крохотная деревянная птичка весело возвестила о том, что уже семь утра. Минерва поднесла к глазам часы у себя на руке и отметила, что те также уже показывали семь часов и мерно тикали. Заработали сами, стоило только Минерве переступить порог дома на Тисовой улице.

Тридцать первое августа обещало быть теплым и безоблачным. Завтра Минерве предстояло выйти на работу. Жизнь возвращалась в привычную колею.

Вереск из Кейтнесса стоял на кухонном столе и затмевал своей дикой красотой нежную розовую пеларгонию миссис Фигг. Минерва помнила мамины слова, что цветы столь дивного сиреневого цвета было не найти больше нигде в Шотландии, не то что в Англии, водились они только в их суровом северном краю.

Примечания:

Полузаброшенный замок Баррогилл (Мей) приобрела в 1952 году королева Елизавета, королева-мать. Замок был восстановлен и много лет использовался хозяйкой в качестве дома отдыха. Замок в наши дни выглядит так: https://i.pinimg.com/originals/36/42/61/36426124816c8dac1fb7dd7983b69583.jpg

1) В реальности шотландцы победили благодаря численному перевесу, а не из-за крика воина.

Вернуться к тексту