Дорога наугад (джен)

Верхние ярусы Императорского дворца возвышались надо всем Правительственным районом. Бездна, раскинувшаяся за огромными окнами, сияла мириадами огней и скалилась шпилями небоскребов; где-то вдалеке скорее угадывались, чем виднелись очертания улиц и площадей. Проведя всю жизнь на Корусанте, поневоле начнешь воспринимать как должное огромные сооружения и грандиозные виды, но Дворец представлял собой нечто особенное. К нему невозможно остаться равнодушным. К его великолепию нельзя привыкнуть, даже если каждый день видеть его из окна. Он был не просто "одним из двадцати чудес галактики", а первым среди них — пусть не по древности, но по величию. Пришедший в упадок при Республике и восстановленный во всем былом блеске при Империи, Дворец служил хорошей аллегорией на состояние государства до и после восхождения на трон императора Палпатина. Когда-то Служба массовой информации хорошо постаралась, чтобы эта мысль прочно укрепилась в сознании народа.

Так получилось, что вокруг и внутри дворца крутилась вся жизнь Исанн. Здесь располагался штаб Разведки, где она проводила большую часть рабочего времени; здесь же, в пышно убранных парадных залах, проходили самые значимые светские мероприятия Империи. Но в Восточной башне, где находились покои императора, Исанн довелось оказаться впервые.

Здесь было... пусто. Пугающе пусто, словно в древнем покинутом храме. Выйдя из лифта, Исанн оказалась в просторной галерее, отделанной черным и белым мрамором. Пол устилала красная ковровая дорожка с золотой окантовкой. Ярко-алыми пятнами выделялись гвардейцы, изваяниями застывшие вдоль стен. Вид из арочных окон завораживал и вызывал легкое головокружение, даже несмотря на то, что Исанн привыкла смотреть на Галактический город с многокилометровой высоты верхних ярусов.

Архитектор, чье имя потерялось в веках, сделал все, чтобы явившийся сюда почувствовал всю свою ничтожность и слабость. Исанн не была склонна к самоуничижению, но отрицать не могла: у него отлично получилось.

Стоило ей сделать шаг, как ближайший гвардеец ступил ей навстречу — словно статуя вдруг ожила. Его голос гулко разнесся по мраморной галерее: акустика здесь была не хуже, чем в Имперской опере.

— Госпожа Айсард?

— Именно, — ответила Исанн холодно. Она волновалась, ни к чему отрицать, но не лакей вызывал в ее сердце этот трепет. — Его величество ожидает меня.

— Да. Следуйте за мной.

Алые доспехи, глухие шлемы, безупречная выучка и самоконтроль. Если не знать, что императорские гвардейцы — люди из плоти и крови, их нетрудно принять за дроидов. И долг свой они исполняли так же, как дроиды: не задавая вопросов и не колеблясь. В последнее время Исанн все больше беспокоила мысль, что такая сила находится под командованием Энакина Скайуокера, уже не раз демонстрировавшего свою нелояльность.

"Возможно, скоро это изменится. И очень вероятно, что не без моего участия".

Гвардеец повел ее по галерее, через высокие двустворчатые двери, а после — длинным коридором, постоянно забиравшим вверх. Проходя по нему, Исанн то и дело замечала боковые ответвления: большая их часть была ярко освещена, но были и такие, что терялись в полумраке. Не ко времени вспомнились ходившие о Дворце байки: о ведущих в никуда коридорах, сгинувших без вести людях и призраках, многие столетия скитавшихся в этих стенах.

Занятные сказки, спору нет. Но смешно бояться мертвецов, когда во Дворце есть живые обитатели.

Очевидно, о прибытии Исанн императору сообщили заранее. Гвардейцы, дежурившие у дверей его покоев, при виде девушки и ее провожатого молча расступились с дороги. Створки, отделанные потемневшим от времени деревом, бесшумно распахнулись.

— Вас ожидают.

Исанн сдержанно кивнула. Волнение, скребущееся в груди когтистым зверьком, она привычно отогнала прочь. Предстоящая аудиенция беспокоила ее и вызывала множество не вполне приятных вопросов, но это не значит, что Исанн станет дрожать перед императором, как безалаберная школьница на экзамене.

Она сама добивалась этого. Сама делала все возможное, чтобы удостоиться его внимания. Глупо слепо радоваться успеху — но еще глупее прятать голову в песок, боясь сделать первый шаг по пути, о котором так мечтала.

Исанн переступила порог, и двери покоев закрылись за ее спиной. Помещение, в котором она оказалась, больше всего напоминало совмещенный с гостиной кабинет: в одной стороне — массивный рабочий стол и резные деревянные шкафы, заставленные печатными книгами, а в другой — три мягких кресла вокруг овального кофейного столика. На стене красовалось огромное полотно: масштабный триптих в ярких, темных и тревожных красках изображающий две армии, готовые схлестнуться в битве... а на самом деле — несущиеся в эпицентр катастрофы, что погубит и тех, и других. "Конец Руусана, начало эпохи", Дар'Баат Шедден. Самый знаковый, неповторимый шедевр корусантского классицизма. Считается утраченным уже несколько сотен лет. Как видно, просто плохо искали.

В кабинете царила тишина, но иная, нежели в галереях и коридорах башни. Мягкая и обволакивающая, она была обманчиво безмятежной. Успокаивая нервы, исподволь притупляла бдительность. Исанн поймала себя на мысли, что чувствовала бы себя в куда большей безопасности, оказавшись в холодном и помпезном, точно склеп древнего вельможи, зале приемов.

Она вздрогнула, услышав негромкий шорох: открылась дверь, практически незаметная на фоне обшитой деревом стены. Исанн поспешно согнулась в глубоком поклоне, ощутив, как до боли впиваются в живот и грудь косточки туго стянутого корсета. По коже пробежал холодок, словно ледяным ветром повеяло. Странно, почти неестественно: прежде в комнате было тепло.

— Рад видеть тебя, Исанн. Встань: преступно прятать такие красивые глаза.

Его голос звучал мягко, почти по-домашнему. Так Палпатин обращался к ней, когда она была совсем ребенком, а он — уже могущественным верховным канцлером, но еще не всесильным императором. От этого несоответствия бросало в дрожь. С императором не разговаривают в неформальной обстановке. По крайней мере, не на ее уровне. Исанн выпрямилась, надеясь, что ее "красивые глаза" не выдают всех ее эмоций. Хватило бы и половины, чтобы разрушить тщательно лелеемый образ хладнокровной разведчицы.

— Прибыла по вашему приказанию, ваше величество.

Император прошел к одному из кресел и вальяжно в нем расположился.

— Не нужно лишнего официоза. Ты мне не совсем чужая, а лишних глаз и ушей здесь нет. Присядь, дорогая.

Он указал на кресло напротив своего. Вряд ли было совпадением то, что именно на него свет падал особенно ярко. В апартаментах Арманда Айсарда тоже имелась гостиная, обставленная специально для подобного рода доверительных бесед.

— Вы очень добры, ваше величество.

Официоз в таких случаях не бывает лишним. Особенно когда грань допустимой вольности обозначена так нечетко.

Присев, Исанн с трудом удержалась от того, чтобы разгладить мелкие складки на юбке. И почему ей взбрело в голову, что это платье из темно-фиолетового атласа будет хорошим выбором? Слишком вызывающе, особенно декольте, пусть даже оно прикрыто целомудренным болеро. А какой-то час назад ей казалось, что она одета почти неподобающе скромно для ее возраста, положения при дворе и статуса незамужней девушки.

Исанн мысленно залепила себе пощечину. О чем она вообще думает?!

Император смотрел на нее с улыбкой, чуть насмешливо. Казалось бы, добродушно. От этого взгляда становилось не по себе. Не слишком это приятное ощущение: будто собеседник видит в тебе что-то, о чем ты сама не знаешь, и это "что-то" весьма его забавляет.

— Вижу, ты чем-то взволнована. Неужели ты стала бояться меня, девочка? Помнится, лет в девять ты общалась со мной безо всякого стеснения.

Бояться? Исанн не сдержала усмешки. О да, она боялась. Пожалуй, император был единственным человеком, перед которым она испытывала такой страх. Единственным человеком, заслуживавшим и ее страха, и ее преклонения.

— В ту пору я была ребенком, ваше величество. Детям свойственна безрассудная смелость.

— В таком случае, от ребенка в тебе осталось немало. В последние годы ты часто оказываешься в центре событий, от которых здравомыслящий человек предпочел бы держаться подальше, чтобы не подвергать свою жизнь опасности и не обзавестись могущественными врагами.

Исанн заставила себя расслабить напряженные пальцы. Отнюдь не все поручения, которые она выполняла для отца, служили лишь интересам Империи. Некоторые — не служили им вовсе. Но она никогда не делала ничего откровенно преступного. Для таких дел у Арманда Айсарда имелись не столь ценные и не столь очевидно связанные с ним исполнители.

— Я служу Империи, ваше величество. Риск — часть моей работы. Преступно было бы уклоняться от него, если того требует долг.

Император ласково улыбнулся.

— Это похвально. И очень необычно для девушки из такой богатой и привилегированной семьи, как твоя. Твой отец уже дал тебе все, ради чего молодые люди обычно идут на службу... так зачем она тебе, Исанн?

"А зачем вы спрашиваете меня об этом, ваше величество? Узнать меня поближе? Услышать трогательную историю о патриотизме или исповедь амбициозной богатой девочки, которой слишком тесна роль хорошей дочери и чьей-нибудь верной жены? И то, и другое будет правдой. И то, и другое вряд ли заинтересует вас".

Она впервые набралась смелости посмотреть императору в глаза. И сказала другую правду. Тоже неполную, но наиболее близкую к той, которую было страшно признать даже перед самой собой.

— Моя семья обязана вам всем, что имеет. Было бы черной неблагодарностью не отплатить вам верной службой за то, что я выросла в мире и процветании, ваше величество. Не зная нужды и почти не видя войны, которую нам так жаждет показать Альянс.

Упоминание Альянса вырвалось неожиданно для самой Исанн. Ненависть, всколыхнувшаяся в ней при одной мысли о мятежниках, на миг затмила все другие эмоции. Пронеслись перед глазами страшные воспоминания о бомбардировке Корусанта и уличных боях, развернувшихся в некогда спокойном и безопасном Правительственном районе. О том, как осыпалась штукатурка с дрожащего потолка убежища, до которого Исанн едва смогли довезти, не попав под обстрел. О резне в Сенате, в которой едва не погиб отец. О Мон Мотме, своими интригами доведшей ее мать до психиатрической лечебницы. О Мейсе Винду, едва не убившем единственного человека, которого Исанн ценила превыше обоих родителей.

Исанн вздрогнула, почувствовав прикосновение к руке.

— Мне приятны твои слова, — произнес император, слегка сжав ее пальцы. — К сожалению, такая преданность не только редка, но и недолговечна. Люди слишком легко перестают ценить то, что имеют. Желают большего, сколь бы многое им ни было дано.

Исанн предпочла промолчать. Ей не нравилась широта последней фразы. Слишком для многих она была справедлива.

— Это ведь относится и к тебе, Исанн, — сказал Палпатин тихо, глядя ей в глаза. Девушка инстинктивно попыталась высвободить руку из его хватки, но старческие пальцы сомкнулись на ее запястье с неожиданной силой. — Я верю в твою преданность, но разве только она привела тебя сюда? Только лишь чувство долга заставило тебя в столь юном возрасте раз за разом бросаться в самое пекло? Идти по головам, ввязываться в грязные подковерные интриги... не оправдывайся, дитя. Если бы я желал наказать тебя за одну из этих мелких авантюр, мы разговаривали бы совсем иначе. Просто скажи правду: почему ты так стремилась привлечь мое внимание?

Правду. Исанн с детства не любила это слово. Правда редко бывает уместна. Правда доводит до беды и обнажает перед посторонними слабости. Но лгать императору, когда он требует говорить откровенно? Есть способы самоубийства и поприятнее.

Сделать глубокий вдох. Последний раз взвесить слова. И будь что будет.

— Все, чего я желаю — это служить вам, ваше величество. Принимать и награду, и наказание из ваших рук. Быть достойной вашего внимания и доверия не только как сотрудница Разведки, но и как исполнительница вашей воли.

Она напряженно вглядывалась в лицо императора, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него ее слова. Но не смогла увидеть ничего, кроме разве что искорки интереса.

— Вот как. Арманд воспитал тебя амбициозной девочкой, Исанн... не боишься, что однажды ты горько пожалеешь о своих желаниях?

"Боюсь. И даже могу представить тысячу и один способ, как именно вы заставите меня это сделать. Но..."

— Если бы мой отец боялся собственных амбиций, он бы всю жизнь провел, пресмыкаясь перед сенаторами. Будь мои надежды напрасны, мог ли этот разговор состояться?

Она сама не ожидала от себя таких слов. Не ожидала, что сможет быть так дерзка и прямолинейна. Но, похоже, императору это пришлось по нраву.

— Нет, не мог, — усмехнувшись, он отпустил ее ладонь и откинулся на спинку кресла. — Выходит, дорогая, наши желания совпадают. Ты здесь именно потому, что твоя преданность и способности могут оказаться полезны мне... лично. Полагаю, Арманд уже успел поручить тебе вплотную заняться семьей Скайуокеров?

Исанн спокойно встретила его взгляд.

— Да, ваше величество.

Отец ожидал, что император задаст ей этот вопрос, и велел отвечать прямо. Признаться в подобном поступке куда безопаснее, чем пытаться скрыть его. Сказав откровенно, рискуешь в худшем случае получить выговор за своеволие. Скрыв же, недолго навлечь на себя подозрения в изменнических планах.

— Иного не стоило и ожидать. Что ж, Исанн, занимайся. Только всю информацию, касающуюся Скайуокеров, ты будешь сперва предоставлять мне, и лишь потом — Арманду. Также ты должна ставить меня в известность обо всех мерах, которые твой отец намерен предпринять в отношении Энакина или членов его семьи. Понимаешь меня?

Исанн кивнула, украдкой размяв озябшие пальцы. Еще бы ей не понимать. Она догадывалась, что так будет, и все равно сердце острой иглой колол страх. Императору она нужна не только и не столько для того, чтобы следить за начальником гвардии. В первую очередь Исанн нужна ему, чтобы держать под контролем начальника Имперской разведки.

— Да, ваше величество. Понимаю.

Не понимала Исанн одного: как относиться к своему положению. Она не солгала ни словом, говоря императору, что желает служить ему. Но иллюзий насчет его отношения к ней не питала: став личным агентом Палпатина, она добровольно подставила шею под нож. Теперь и ей, и ее отцу придется быть вдвое осторожнее, чтобы фавор однажды не превратился в катастрофу.

Но разве могла она отказать? Разве могла упустить возможность, к которой стремилась всю жизнь?

Заметив, что император поднимается с кресла, Исанн поспешила встать. Но вместо того, чтобы отпустить ее, Палпатин подошел ближе. Мягко взял ее за подбородок, не давая отвести взгляд.

— Не нужно бояться, дитя, — сказал он ласково. — Я вижу твои опасения, но они напрасны. Твой отец преданно служил мне много лет. Ели он продолжит в том же духе, ни ему, ни тебе никогда не доведется познать немилость.

Исанн затаила дыхание. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, кровь прилила к щекам. Какой жалкой она, наверное, выглядит сейчас. Какой слабой. Не такой она хотела предстать перед императором. Не так представляла себе первый день службы под его началом.

— Ты можешь просто забыть этот разговор и уйти, если чувствуешь, что ошиблась. Я не стану винить тебя.

Уйти? Исанн едва не рассмеялась. Уйти, расписавшись в своей трусости? Уйти, поставив крест на своем будущем в Разведке и при дворе? Уйти, обрекая себя на немилость единственного человека, которым она восхищалась, словно богом?

— Я не ошиблась, повелитель. Для меня честь служить вам.

Император отпустил ее и отступил на шаг. Только вздохнув полной грудью Исанн осознала, как сильно ей не хватало воздуха все это время.

— Прекрасно. Сейчас можешь идти, Исанн. Надеюсь, ты не разочаруешь меня и впредь.

Исанн молча поклонилась, не став говорить, как сильно она надеется на то же.