Эндшпиль: шах и мат (джен)

База Ярги. Сознание Эмили. Настоящее.

Эмили находилась в просторной пустой комнате. Стул и стол. Лампа. Окно. За окном шел идет дождь на фоне неведомого ландшафта. Место неясное, непонятное. Все как будто пронизано напряжением. Таких объемных даров Морфея, таких осязаемых у нее еще не было.

— Ну, здравствуй, Эмилия, — внезапно она увидела гиперборейскую ведьму, застывшую у окна, в боевом обличье.

— Яна?! Это сон? — она радостно сделала к ней пару шагов и… осталась на том же месте.

— Не совсем, — Маннергейм предупреждающе вскинула руку. — Не стоит: тут нельзя двигаться. Мы с тобой находимся в разных параллелях. Я в Москве, ты где-то…

— …в Тихом океане…

— …в Тихом океане. Остров? Думаю, да. У нас есть совсем немного времени.

— Комиссар рассказал, что я могу быть чем-то вроде маяка для портала. Правда, он говорил, что со мной свяжется Князь, — решила не терять драгоценные минуты Эмилия.

— Мы решили, что я смогу сделать это тихо. На случай, если твой разум сканируется…

— Не сканируется.

— И, тем не менее, лучше не рисковать, — недоверчиво пожала плечами ведьма.

— Я должна что-то сделать?

— Кто на базе? — перешла к вопросам Яна.

— Сейчас Скхинки, масаны, Лариса, говорят, прибыл Нур. Иногда появляются какие-то чуды, люды и челы. Никого не знаю из них. Ортега и Комиссар внизу.

— Ты умеешь быть лаконичной, — похвалила ее Яна. — Ярга?

— Почти безвылазно здесь.

— Почему?

— Не знаю, — вспомнила Эмили. — Кстати, к нам захаживает один эрлиец.

— Кто?

— Не имею не малейшего понятия. Он наблюдает за моим здоровьем: у него эксперимент вроде бы.

— Хм… Точно? — Маннергейм покрутила в руках орлиный шест. — Это интересная информация. Что-то еще?

— Я пока мало что знаю, но впредь постараюсь разведать побольше… если получится.

— Осторожнее с этим. Как… Как они? — с этим вопросом московская гостья тянула, как могла. Кажется, боялась услышать ответ.

— Плохо. Они оба в плохом состоянии. Но, кажется, Сантьягу Ярга хочет даже не убить, а свести с ума.

— В смысле?

— Мне сложно объяснить, я сама не понимаю. Он как бы не просто его пытает, он превращает это в целое действо, не объясняет причин и старается сделать процесс до сумасшествия жестоким.

— Ох… — выдохнула Яна. — И как… он сейчас?

— Я надеюсь, ему сможет помочь то, что эссенц склонен, как оказалось, к излечению. Но как быстро об этом узнает наш тюремщик, большой вопрос. Да… — вдруг вспомнила Эмили мучивший ее вопрос. — Я не понимаю, на чьей стороне Лариса. Ей не доверяю, но она научила меня создавать Шар Тишины. Это заклятие из Черной книги, и оно работает: пока никто не замечал его использования.

— Все в порядке. Лариса с нами. Захар и Де Гир тоже. С остальными больше сомнений, чем веры.

— Не густо.

— Как есть, — Яна вдруг пропала и появилась вновь. — Время… Как ты сама?

— Из всех местных пленников мне лучше всего, — Эмили решила не вдаваться в подробности своих злоключений, но высказаться о себе хотелось. — Но, честно говоря, руки чешутся активировать «змею».

— Не надо.

— Да я и не могу: эссенц закрывает эту возможность. Меня немного напрягает, но многое из того, что я делаю, контролирует эссенц. То есть сейчас он на стороне Сантьяги, я прямо это ощущаю, но есть вероятность, что может принять Яргу. И тогда будет плохо. Как я поняла эрлийца, организм выбирает достойного и сильнейшего для своих целей. Поэтому скоро может пройти рокировка.

— Поняла, — Яна снова исчезла и финал фразы прозвучал уже в пустоте. — Спасибо! Держись. У меня очень мало сил. Сеанс сейчас прервется, я еще постараюсь нащупать тебя. Будь готова…

* * *

Яна очнулась в одной из комнат Цитадели, откуда проводила сеанс, и попыталась осмыслить узнанное.

Сил почти не было, но было удивительное удовлетворение, почти эйфория от того, что у них получилось. Что у нее получилось.

«Рокировка»

Почему это слово так резануло слух?

Эссенц проводит рокировку.

Эссенц решает.

Эссенц контролирует.

Но при этом видно, что Эмилия осталась прежней. Или изменилась? Организм может настолько контролировать ее, что запустить в подсознание любой образ. Но гиперборейская ведьма чувствовала, что Эмилия та самая. Почему же тогда так тревожно? Что со всем этим не так? Что ее так волнует?

— Что такое этот «эссенц», Спящего ради?! — не сдержалась Маннергейм, поднимаясь с кушетки.

— Крайне неприятная вещь… — прошелестело за спиной.

Она резко обернулась, но вокруг было пусто. Лишь тьма и свет свечи.

Тьма…

Быть может, ей сказала это Тьма?

«Нет, что за бред… Тьма не разговаривает…»

* * *

Эмилия открыла глаза в своей комнате на базе. Вздохнула

«Будь готова».

К чему и как? Как вообще можно быть готовым к тому, что происходит в ее жизни с недавнего времени? Как можно это принять и с этим сжиться?

Никак.

Остается только подстраиваться под ситуацию.

Может в этом ее талант?

Выживаемость.

Тогда понятно, что в ней нашел «эссенц».

Цитадель. Комната Эмилии. Несколько месяцев назад.

Это было так странно, но всего за месяц она приняла то, что в жизни все изменилось: неожиданно и кардинально. Честно говоря, привыкнуть к мысли о том, что теперь ее тело не принадлежит ей самой, было намного проще, чем казалось. Парадокс.

Но и навам оно тоже не принадлежало. А только лишь странному организму внутри, некоему паразиту-симбионту, который решил, что она подойдет для его нужд. В целом ощущения были странные, ей вроде и не управлял никто, но было что-то сковывающее. Что-то, аккуратно направляющее сознание в нужное русло. Она, Эмилия, та, которую она знала сама, сейчас бы билась в истерике или пыталась бы сбежать, или творила бы что-то еще. Эта спокойная, почти замершая девушка была ей порядком не знакома.

В самом начале окутала злость, но быстро прошла: проблем это не решало, а лишь добавляло. Все было от бессилия.

Стыд…

Стыдно было лишь в самом начале. И, что самое обидное, по привычке, на основе культурных ценностей, воспитанных с детства. Во всяком случае, ей было так проще на первых порах.

А уж ту самую первую ночь не удастся забыть: шестеро навов.

Шестеро!

Сейчас странно вспоминать, что творилось на душе, когда об этом стало известно. Паника, ужас, желание исчезнуть…

* * *

Они тихо вошли и расположились недалеко от постели. Сердце бешено застучало о ребра, адреналин выделялся на максимуме. У Эмили всегда было хорошая фантазия, и сейчас это играло с ней злую шутку.

Навы были одеты в свободные черные рубашки и брюки. Ортега, Ильга, Доминга, Бога и Рига стояли сейчас почти как при начале боя и ждали.

«Чего?»

Эмили с удивлением заметила, что смущены навы не меньше ее, а может, и больше. Это прибавило хоть каких-то сил, хотя от выделяемых гормонов ее потряхивало. Хотелось уже начала. И конца. Быстрее и любого. В ожидании было что-то сводящее с ума.

— Сцена из плохого порнофильма… — спустя еще несколько минут молчать стало невыносимо.

— Почему из плохого? — ответил ей внезапно появившийся в шелковом белом халате Сантьяга. Кажется, он единственный держал себя в руках. А может, ситуация и впрямь его забавляла.

— Потому что уже пять минут ничего не происходит. Стоят как истуканы, — Она кивнула в сторону замерших навов. Страх развязал язык. Наверное, больше положенного.

— Это они восхищаются вашей красотой… Господа? — то ли насмешливо, то ли галантно отпарировал Комиссар, сделал приглашающий жест рукой и сел на край кровати.

Ортега бесшумно, но глубоко вздохнул. Ему и вправду все это не нравилось, но если выхода иного нет, то не стоило растягивать ожидание до бесконечности. К тому же человское тело на темных атласных простынях дышало свежестью и молодостью, а он никогда не был пуританином.

В отличие от Раги, который старался избегать связей с женщинами иных рас, как почти любой нав, считая это чем-то порочащим его. Не изменил он себе и сейчас: узнав про эссенц, не понимая, почему «организм» выбрал не навью, а какую-то непонятную девчонку.

Доминга хоть и был любитель рассказать про свои похождения, не был столь опытным любовником, как хотел казаться. И не понимал, сможет ли он это скрыть от братьев. Но хрупкая девушка в черном пеньюаре, едва доходившая ему до плеча, начинала вызывать в нем все больше и больше желания.

Бога, не мигая, рассматривал юное тело. Человские женщины очень нежны, но так быстро стареют… Наверное, самая нежная раса. Податливая, мягкая. Нав, не стесняясь, переводил взгляд то на полную грудь, то на подрагивающие губы. Все изгибы и даже страх этой девочки порождали в нем неимоверное возбуждение.

Ильга, самый молодой неопытный гарка, но очень чувственный нав, не думал и секунды после разрешения Комиссара. Он не понимал, почему медлят остальные, ведь все оговорили заранее, возражений не было.

Неимоверно быстро вихрем рядом с ней оказался самый молодой нав. Ильга, кажется. Эмили вздрогнула, когда большая горячая ладонь прошла по спине и с силой прижалась к крепкому, жесткому телу. Ее била крупная дрожь, но, кроме страха, было еще что-то… Пальцы нава аккуратно стягивали с плеч легкий пеньюар.

Подняв глаза, она встретилась с обжигающими, глубоко запавшими глазами Ильги и вдруг попыталась отодвинуться, повинуясь внезапно охватившей легкой панике.

— Тихо-тихо-тихо… — путь назад преградил Сантьяга, тоже оказавшийся совсем близко.

Зажатая между двух навов, еще не раздетых, отчего обнаженная кожа встречалась с грубой тканью рубашки одного и нежным шелком халата второго. Это должно было усилить возбуждение, но усилило панику.

Четыре руки избавляли от одежды, попутно лаская и играя с ее телом, но Эмилия вдруг начала пытаться освободиться уже более осознанно.

Страх взмахнул хлыстом, и страсть рухнула. Осталась только одна перепуганная, дрожащая, со стучащими зубами девочка, пытающаяся вернуть на место снятый двумя огромными мужчинами халат.

Страх сильнее всего.

— Нет… нет… Нет, пожалуйста, нет… — тихий шепот, слезы по щекам.

Навы не выпускали ее из ловушки рук, внезапно рядом оказались еще игроки этого шоу. Бога бережно перехватил ее, наклонился и принялся жадно целовать беззащитную, такую манящую, шею, спускаясь ниже, самовластно нащупывая грудь. Еще одна пара губ коснулась затылка и мокрой дорожкой пробежала ниже по позвоночнику. От жарких тел было нечем дышать: в голове шумело.

— Нет… прошу, нет…

Сколько было рук, где они блуждали, чьи они были, этого она не вспомнила бы, если бы даже захотела. Только одно прочно сидело в сознании. В процессе этих мучительных, страстных ласк, поцелуе, укусов, чья-то разгоряченная ладонь скользнула между ног, почти обожгла прикосновением и заставила очнуться.

— Нет!!!

Это был уже крик. Внезапный, резкий, страшный. Крик испуганной и обреченной жертвы, крик того, кто не ждет уже помощи и просто плачет в пустоту.

Оба нава попытались ухватить внезапно рванувшуюся непонятно куда Эмилию. Сантьяга немного отстраненно наблюдал за происходящим: ему не нравилось, но выхода не было. Рага и Доминга не приближались к постели: сама по себе идея банального изнасилования их смущала. Почему-то предсказатель вспомнил ту хронику, когда гарки нашли ээсенц в люде… Ему казалось, что она металась точно так же, и становилось не по себе. Хроники безжалостно сообщали, что «выходил Лега уже из бездыханного тела…». Неужели будет также?!

Ортега хроники тоже читал, важность эссенц понимал, но просто смотреть за метанием совершенно беззащитного существа не мог. Помощник комиссара обладал каким-то патологичным стремлением к порядочности всегда, и тут она не изменила ему.

— Прекратите! — рявкнул он на Богу и Ильгу, уже поймавших, вполне жестко схвативших Эмилию за руки и раздвигающих ее длинные ноги.

«Длинные… Спящего ради, какая мне разница?!»

Навы вздрогнули от неожиданности, отпустили пленницу, Сантьяга с интересом перевел взгляд на своего помощника, а зажмурившаяся Эмили начала медленно отползать, пока не наткнулась на кого-то сзади.

Кто-то обхватил ее руками, закутал во что-то большое и мягкое и аккуратно взял на руки. Открыв глаза она встретилась своим взглядом со спокойным, властным, но очень нежным.

— Ортега, вы понимаете, что…

— Я все понимаю, Комиссар! — почти гневно заметил нав, но, заметив изогнувшуюся бровь начальника, добавил тише: — Но так нельзя…

— Ортега, у нас нет другого пути. У нее тоже.

— Но не так же… Дайте мне несколько минут. Прошу. Выйдите все.

— Ортега, вы не сможете изменить неизменное, страх девушки первичен, и от минутного разговора она не воспылает к вам верой и чувствами, — насмешливо и грустно произнес Комиссар, но с кровати встал.

Удивленные навы поняли, что им придется оставить комнату на время.

— Впрочем, если вам так это нужно…

Тишина обрушилась сразу.

Но вместе с ней пришла не радость, а безразличие.

Они же все равно вернутся.

— Эмилия… Посмотри на меня…

Она повиновалась. Было и грустно и смешно: нав пытался ее поддержать, защитить, помочь… Но как может даже вынужденный насильник помочь жертве?

— Ты же понимаешь, что все равно все произойдет сейчас?

— Да…

— Ты понимаешь, что никто здесь не хочет причинить тебе боль.

— Да?

Вспоминались руки, пальцы, зубы…

— Да. Каждый из нас неимоверно возбужден, да. И каждому ты по-своему нравишься. Не все могут полностью контролировать себя. И каждый по-своему переживает то, что должен сделать. Мы навы, гарки, воины. Мы исполняем любые приказы. Понимаешь? — его пальцы аккуратно стерли дорожки слез с щек.

— Да… — дрожащий голос и не унимающийся тихий плач. Она не могла справиться с этим. Понять — понимала, но принять — нет.

Ортега гладил волосы, прижимал к себе, аккуратно стирал слезы, попутно ловя новые на длинных ресницах, мягко соскальзывало покрывало, но Эмилия этого не замечала.

— Ты же сильная девочка? Уверен, что да… Давай договоримся, больше никаких слез. И больше никаких истерик. Нам просто всем нужно пройти эту ночь…

— Я не могу… Не могу… Не хочу.

— Мы так противны? — тихо спросил он.

— Нет… Вообще нет, — совершенно честно ответила она и подумала, что это очень странно. — Просто мне так страшно, что я хочу бежать и прятаться

— Учитывая все, что с тобой произошло за эти дня, ты еще прекрасно держишься. Но мы все равно должны будем, — он запнулся, — овладеть тобой. Прости, мы не можем сделать это в разные ночи и даже с какой-либо существенно разницей во времени. Только сейчас и только вместе. Иначе все вообще бессмысленно: эссенц не инициируется.

— Понимаю. Но не хочу.

— Никто не хочет…

— Неправда! — она неожиданно укусила его за руку, оттолкнула и отстранилась, покрывало сползло до пояса, обнажив грудь. — Твои… соплеменники очень даже хотят! Да, и ты тоже!

— Я о другом: никто не хочет делать тебе больно! Но иного выхода нет, — Ортега даже разозлился на эту резкость. — Сейчас все вернутся. И ты или будешь ломать комедию и выглядеть более чем жалко, отползая, ревя и умоляя. Или просто с достоинством примешь свою судьбу: потерпишь немного…

— Пока вы по очереди меня отымеете?! Весьма располагающая к достоинству ситуация…

— Называй, как хочешь. Но чем больше ты сопротивляешься, тем хуже будет тебе же. Я говорю сейчас, пытаясь воззвать к рассудку. Но, видно, Сантьяга прав. Он вообще считает, что это глупо, ибо твой страх явно сильнее тебя и все, что произойдет сегодня, ты воспримешь, как запись в ваших полицейских сводках назвали бы «совершение действий сексуального характера насильно группой лиц».

От этого спокойного тона ей хотелось выть: шансов нет.

Никаких.

* * *

Их и не было. Но слова Ортеги не пропали в пустоту.

Совладать со страхом было непросто. Она дергалась тогда. Кусала губы, кричала и плакала, привыкнуть к навам, к их телам, к их резкости, скорости и силе было тяжело.

«Насильники» старались быть максимально внимательными, но выходило не очень: разум навов туманили первобытные, дикие чувства.

В памяти застряла картинка: она лежит на постели после всего, по щекам бегут слезы, а рядом кто-то из них… Кто-то остался, когда все ушли, замкнул ее в замок, обволакивал собой, успокаивал, дарил защиту, от чего внезапно стало легче.

Кто это был, она не знала, но думала, что Ортега.

Оказалось, нет… Хотя какая теперь разница?

Теперь вообще стало намного проще, то ли свыклась, то ли вправду эссенц ее изменил.

* * *

В один вечер Сантьяга вопреки начальному ритму задержался после «сеанса», как данные встречи называл несколько щепетильный Комиссар. На самом деле, в отличие от остальных навов, волей судьбы оказавшихся задействованными в пректе «эссенц», главный боевой маг нави держался отстранено и даже немного враждебно. Это, кстати, отражалось и на процессе: жестко, резко, безэмоционально. Быстро и самым последним.

Ситуация вдруг поменялась неделю назад, Комиссар внезапно остался у нее до утра. Потом был завтрак и светский, даже немного игривый, разговор.

И секс изменился тоже, обрел и цвет, и вкус, и запах. Для него он перестал быть техникой, и нав дал волю оттенкам и умениям, оттачивающимся веками.

Причина этого изменения была для Эмили тайной. Однако поведение было намного приятней того, что происходило ранее.

Более того, кроме задержки, теперь Сантятга мог устроить ужин, ресторан, выход в свет…

В этот раз было вино и портал на крышу старого здания, с которого открывался удивительный вид на Париж. Тот самый, с картинок.

— Может шарманку и немного шансонье? — не удержалась Эмилия в первые минуты. — И будет, как в классических французских фильмах…

— Это будет перебор. Я консервативен, а не пошл, — Комиссар подал ей бокал, сел на внезапно оказавшийся на крыше большой кожаный диван и жестом позвал ее к себе.

— Помните, вы сказали, что я могу спросить вас все, что угодно? — Эм села и подобрала ноги, опершись на спинку.

— Не все, но многое… — мягко поправил нав, аккуратно опуская руку на ее руку.

Только после этого движения она придвинулась и положила голову ему на плечо.

Так было всегда: тон взаимоотношений с ним Сантьяга задавал только сам. По настроению и желанию определял степень того, что она может делать. А чего нет. Сначала это все было непонятно, постоянные ошибки и непонимание девушки даже раздражали нава. А потом она выучила, когда можно подходить, когда нет, когда нужно говорить, когда молчать.

И выучилась быстро. С остальными было в разы проще: строгий Ортега сразу расставил все точки над i, но был всегда готов на все. Внезапно страстный Ильга позволял все, Доминга безумно стеснялся сам и почти ел с рук. Бога и Рига были внимательны, вежливы и несколько отстранены.

А с Комиссаром было тяжело даже говорить. До сих пор. Он был не только недосягаем, ей казалось, что он относится к ней с неясной враждебностью.

Но неделю назад все изменилось. За шесть дней она побывала в десяти странах и вообще испытала на себе максимум его внимания.

— Что случилось с вашими женщинами? — вопрос ожидаемый, но задать Эмили его готовилась долго: «не все, но многое» могло относится к этому. — Они умерли?

— Нет, — вопреки ожидаемому отказу говорить на данную тему Сантьяга ответил ровно, почти равнодушно.

— Но тогда… — немного смутилась Эмилия: к продолжению — вопреки даже смелым ожиданиям — она не готовилась.

— Навьи больше не могут дарить нам детей, — опять слишком просто прозвучал ответ. — Подарок от асуров… Рождаемость подданных Темного двора — это весьма многогранный процесс, но обычному… обычному для почти всех рас способу тоже есть… было место. Это давало генетическое обновление и… остальное вы вряд ли поймете.

— То есть это очень важный ребенок…

— Это возможный важный ребенок. Да, — он кивнул.

— А что будет со мной?

— Я не знаю, — он пожал плечами.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

— Хорошо…

Не капризничать, ни обижаться, ни шуметь… Эмилия быстро поняла, что такое поведение раздражает всех навов и не приносит ничего, кроме раздражения. Поэтому даже этот безрадостный ответ пришлось принять спокойно, хотя хотелось завалить вопросами и возмутиться.

Кажется, она сжилась со страхом. Он научил ее и покорности, и вниманию, и аккуратности, и терпению, и сдержанности, и умению блаженно улыбаться, когда хотелось выть от боли и краснеть от стыда.

Она умелая ученица.

— Мне это не нравится… — тихо протянул Сантьяга, поставив свой и ее бокалы на стол.

— Что? Мой вопрос? — она мгновенно подобралась, как будто готовясь к атаке.

— Вот это… — он неопределенно махнул рукой. — Вот это ваше поведение. Вы еще секунду назад были настоящая, а сейчас, как кукла от Турчи. Вроде и похожи на живую, но что-то не то.

— Извините…

— Эмилия, так нельзя! — он вдруг пальцами приподнял ее подбородок и совершенно серьезно закончил: — Вы совершенно неверно оцениваете мое к вам отношение и мой ответ. Меня может злить ваше поведение или радовать, но это вполне естественно, как любое другое! Мне не нравится только одно, когда вы играете роль послушной игрушки непонятно зачем?!

— Я думала, вы так хотите.

— Я когда-то просил об этом?

— Нет.

— Тогда с чего вы взяли? — он недоуменно вскинул брови и отпустил ее.

— Мне так казалось. И я подумала, что…

— Мой вам совет: перестаньте думать! Ваш мыслительный процесс производит на свет поистине чудовищ! И все они, похоже, с моим лицом. Я не знаю, что с вами будет после рождения… возможного рождения ребенка. Но это лишь потому, что такого еще ни разу не случалось! Когда вы уже поймете, что становитесь частью нашей семьи вне зависимости от наших желаний?! А как к членам своей семьи относятся навы, слышали?

— Да…

— Тогда прекращайте этот балаган покорности и страха. Я — последний, кого стоит бояться.

Верилось с трудом, но спорить смысла не было. Нужно принять к сведению, осмыслить и делать так, как нужно. Может, выйдет привыкнуть.

Но почему он вдруг так поменялся?

Цитадель. Кабинет Князя. Несколько месяцев назад

— Этого не может быть.

— Может.

— У нас есть хоть какие-то шансы?

— Почти нет.

— Что делать… Не понимаю.

— Надо спросить его. Он знает суть проекта, он его часть.

— Но…

— Так надо.

— Хорошо.

— Не стоит бояться.

— Я ничего не боюсь!

— Я знаю, что ты смел, Сантьяга. Но это решение выше твоих возможностей. Проблема просто не решаема, и ты должен это принять.

— Нет.

— Как всегда… Но не в этот раз.

— Увидим.