Слепота/Blindness (гет)

Гарри никогда не относил себя к людям, прячущимся от мира при первой же трудности, и всегда стойко переносил любые жизненные испытания; так было до последних событий, которые пресса окрестила "Трагедией Турнира". Ощущать давление со стороны ожидающей от него подвигов общественности, чувствовать на себе благоговейные взгляды учеников — все это оказалось просто невыносимым для Гарри.

Первый день он провел в своей комнате в Хогвартсе, стараясь прийти в себя под успокаивающий свет и слова Гермионы, оправляясь от магического перенапряжения, вызванного преображением огромного количества камня, и от головной боли, которая мучила Гарри с тех пор, как он услышал последние слова лорда Волдеморта, переданного директором под стражу министерства.

Своими размышлениями о том, что он увидел на кладбище: о змее и ее части расколотой души, о самой структуре души и возможных последствиях ее раскола, Гарри поделился лишь с Гермионой, которая тщательно записала полученную информацию рядом с его предыдущими заметками.

На второй день благодаря визиту Дамблдора они узнали последние новости, но рассказ директора был омрачен неутешительными планами министерства.

Аластора Грюма держал в плену Крауч-младший, выдергивающий волосы у отставного аврора, чтобы готовить Оборотное зелье, копирующее на короткое время генетический образец другого человека. Во время дуэли с Гарри действие зелья закончилось, и все увидели его истинное лицо, а самого Аластора нашли запертым в находившемся под чарами расширения пространства сундуке.

Гарри сделал мысленную пометку: изучить расширяющие пространство чары и проработать концепцию чего-то большего внутри малого. Внутренние расширения? Миры внутри миров? Червоточины?

Тем временем допрос Волдеморта оказался бесполезным: существо изрыгало ответы лишь сердитым шипением на парселтанге, коим не владел никто, кроме змей, которыми он любил окружать себя. Но под действием веритасерума Петтигрю рассказал, что Крауч участвовал в заговоре с целью вернуть Темному Лорду нормальное человеческое тело, поскольку душе волшебника каким-то образом удалось выжить, в то время как его первоначальное тело было уничтожено в ночь смерти родителей Гарри.

"Расколотая душа, — подумал Гарри, — такая же, как и внутри змеи".

Все, что он узнал до сих пор, привело его к выводу, что сломанные узоры становятся призраками, если они умирают в месте, обладающим достаточной магией, чтобы подпитывать их бестелесное существование. И хотя некоторые духи были способны завладеть телом живого существа, ни один из них не подходил под описание того, чем являлись два осколка Волдеморта.

Но у Гарри не было возможности изучить этот феномен подробнее — министерство сделало свое заявление в утренней газете.

Ждать было нечего: Визенгамот собрался на экстренное заседание, суд над Петтигрю и Волдемортом уже состоялся, хотя Дамблдор намекнул, что никто не пожелал представлять их интересы.

Возможные подозреваемые, носившие проявившуюся Темную Метку, уже были допрошены, так же на следующий день после Турнира были введены новые правила, обязывающие показывать левые предплечья. Аресты еще не производились, но несколько десятков сотрудников министерства исчезли, так и не появившись на работе. Авроры трудились день и ночь, выслеживая их для допроса.

Министр заявил, что больше не потерпит террористов в своей стране. И чтобы показать это, он и его министерство были готовы сделать все необходимое, чтобы найти и наказать тех, кто стремился свергнуть правительство. Питер Петтигрю и Волдеморт, так же известный как Том Риддл, были приговорены к поцелую дементора и должны быть показательно казнены в самом Атриуме министерства, в присутствии тех, кто хотел бы видеть печально известного Темного Лорда поверженным и лежащим у их ног, словно поганый пес.

Гермиона заметила, что Дамблдор выглядел очень мрачно, рассказывая им последние новости, Гарри не мог понять, почему. Ему казалось триумфальным наконец-то уничтожить то, что осталось от Волдеморта, раз и навсегда. Да и Сириус Блэк после слов Петтигрю был полностью оправдан, хотя и посмертно. Темные силы были повержены, кроме Крауча и сбежавших Пожирателей Смерти. Но Гарри не был уверен, что без Волдеморта — в качестве номинального предводителя — они могли бы набрать достаточно сил, чтобы бросить вызов министерству.

Но с другой стороны, погибли ученики, которых Гарри даже не знал. Победа досталась ему дорогой ценой.

Гермиона могла быть одной из этих студенток.

Этого Гарри тоже не забудет.

* * *

Дементоры вызывали у Гарри тошноту. Их высокие формы издалека казались коричневыми, но подойдя ближе, он смог заметить сотни оттенков и узоров, смешавшихся воедино, образуя грязно-коричневый цвет, желтый и оранжевый, синий и зеленый, фиолетовый — уродливый калейдоскоп душ.

Он прочитал о них, как только узнал, что именно они будут использованы для казни Волдеморта и Петтигрю.

Гермиона крепко сжала его руку, она не хотела при этом присутствовать. Атриум министерства был переполнен людьми: авроры, репортеры, члены Визенгамота — всеми ими владели гнев и любопытство.

За убийство двенадцати магглов и участие в заговоре с целью воскресить Тома Риддла, Питер Петтигрю был приговорен к поцелую дементора публично.

Суд над Волдемортом не был публичным, но никого не удивило, что приговор был тем же самым. Преступлений Темного Лорда было не счесть, и сам процесс состоялся в основном лишь для вида, чтобы министерство могло восстановить свой авторитет после прошлого фиаско с Блэком.

У Гарри не было особого выбора в посещении этого показательного спектакля. Теперь о нем писали все газеты, как о слепом мальчике, победившем темного волшебника; рассказы о его впечатляющей невербальной магии, использованной на Турнире, распространялись повсюду и только приукрашивались день ото дня.

"Трансфигурация дракона — это было слегка чересчур", — признался он впоследствии Гермионе. Но это было первое, что пришло ему в голову, и, даже если особого проку от дракона не было, его появление стало, как минимум, эффектной концовкой битвы.

Дементоры склонились ближе к помятому узору Петтигрю, лежавшему на полу.

Он находился на возвышении — вместе с министром, Дамблдором и несколькими аврорами. Сам Гарри стоял рядом с Гермионой и остальными аврорами, охраняющими территорию у лестницы.

Они находились слишком близко к этим существам.

Министр закончил нараспев перечислять преступления Питера Петтигрю, однако Гарри его почти не слушал. Вместо этого он наблюдал за дементором, который склонился над волшебником и начал забирать его свет.

Гермиона ахнула и задрожала, кажется, позже Гарри все-таки придется спросить, что именно настолько пугающего предстало перед ее глазами.

Потому что то, что увидел он, было просто ужасным.

Когда все закончилось, Гарри увидел пустой человеческий узор, белый свет: тусклый, но живой. Сердце все еще билось, кровь бежала по венам.

Но то, что осталось от Петтигрю, больше не было человеком.

Если бы существовала загробная жизнь, душа Петтигрю никогда бы туда не попала, Гарри видел, как она просачивается и переваривается в магии дементора, и ему с трудом удалось сдержать тошноту.

Каким бы изломанным ни был узор, казалось, дементор все еще продолжает его уничтожать.

Они покинули министерство сразу после того, как то, что осталось от Волдеморта, также было скормлено дементору. По пути их окружили толпы журналистов, задавая вопросы, делая фотографии. Авроры расчищали им путь, создавая узкий проход до самой точки аппарации.

Там их уже ожидал директор, с царственно восседающим на его плече фениксом, чей рисунок был Гарри определенно знаком.

Это был Фоукс, чье перо находилось в его посохе, а также и в палочке, которую представитель министерства только что разломил на две части перед всем миром, прежде чем бросить в погребальный костер.

Феникс издал короткую трель, и, несмотря на все происходящее, Гарри немного приободрился, его поникшие плечи распрямились.

Директор взял Гарри и Гермиону за руки, и Феникс переместил всех обратно в Хогвартс.

После того, как Турнир закончился и его последствия были улажены, у Гарри больше не было причин оставаться в Хогвартсе.

Экзамены были отменены, и накануне всех учеников отправили домой. Замок опустел, но несмотря на это, был полон света и магии.

Гарри было грустно расставаться с ним.

Однако Гермионе не терпелось вернуться домой. Со временем в письмах ее родителей, присланных совами, читалось все больше беспокойства. Дурсли также передавали записки для Гарри, в которых намекали, что им будет гораздо спокойнее, если он вернется домой как можно скорее.

Обе семьи были проинформированы об ужасном исходе Турнира и одинаково переживали за своих детей.

Поэтому, как только Гермиона закончила собирать свои вещи — бесчисленные записные книжки, бережно хранившиеся в расширенной и при этом невесомой сумочке, они спустились вниз к портключу.

* * *

У Альбуса Дамблдора была проблема, и решить ее было непросто.

К сожалению, то, что Том Риддл был казнен накануне, вовсе не означало, что с темным волшебником было покончено.

Он подозревал, что колдун обрел некую форму бессмертия, и это подтвердилось четыре года назад, когда частица души Волдеморта овладела одним из профессоров, и вдвойне подтвердилось, когда другая часть его души попыталась захватить школу с помощью василиска.

Два осколка одной души, оба уничтожены, но директор очень боялся, что это еще не конец.

Был только один человек, который мог точно знать, сколько раз Волдеморт раскалывал свою душу, используя одну из самых темных форм магии.

И Дамблдору пришлось убедить этого труса рассказать правду.

Если бы не погибшие ученики, ответственность за которых лежала на нем мертвым грузом, он мог бы быть с ним более мягким.

Если бы не две части души, с которыми было уже точно покончено, он мог бы быть более дипломатичным.

— Я уверен, ты все знаешь, Гораций. Даже если скрываешь это от себя самого.

И в тот момент, когда бывший профессор зельеварения заикался, рыдал и умолял, Альбус Дамблдор делал то, что должно было быть сделано ради сохранения множества жизней и, возможно, самой магической Британии.

И когда он смог пробиться сквозь ментальные щиты бывшего профессора и увидеть истинное воспоминание о том, что же случилось однажды ночью много несколько назад, у директора наконец появился ответ на вопрос, так долго крутившийся в его голове.

Семь. Семь раз — магическое число. Цель Волдеморта, если он смог ее достичь.

Семь.

Это означало, что нужно найти и уничтожить еще пять осколков его души.

* * *

Крауч помнил последние приказы своего хозяина, отданные во тьме той ночи, когда он впервые воссоединился с Темным Лордом.

Если все будет потеряно, если им помешают, если случится невозможное и их враги снова поразят их...

Существует еще два пути продолжения праведной борьбы.

Первый предмет должен был находиться в поместье Малфоев, на попечении Люциуса Малфоя. Но Лорд Малфой и его драгоценное поместье находились под охраной авроров — Люциус подозревался в пособничестве Пожирателям Смерти, а поместье находилось под особым контролем из-за множества темных артефактов, найденных во время внезапных обысков после Турнира.

Оставался лишь дом Гонтов и множество защитных заклинаний, охраняющих предмет, который ему предстояло найти.

Краучу потребовалась неделя и уйма неудавшихся попыток, чтобы, наконец, добраться до кольца — маленького золотого предмета с простой треугольной вставкой из черного камня.

Но как только он получил его, то снова услышал голос своего повелителя — внутри своей головы, а не вне ее, и голос прошептал ему, что еще предстоит совершить.

* * *

Пальцы ног Гарри были в синяках от столкновения с бетонной лестницей, ведущей в Лондонскую школу. Его локоть саднил после удара о дверь, ноги болели от того, что он наткнулся на стол, сделанный из материала, напоминающего какую-то смесь пластика и ДСП.

Этого было достаточно, чтобы заставить его прибегнуть к мягким амортизирующим чарам на своей одежде в целях безопасности.

Проведя столько времени в окружении фиолетовых камней Хогвартса, Гарри забыл, каким темным был для него мир магглов. И тем более он забыл, насколько магия выходит за пределы всех законов природы и науки, которые он изучал в детстве.

В Хогвартсе мир состоял из удивительного света и тайн, новых открытий за каждым поворотом, множеством книг, которые он жаждал прослушать, и профессоров, с которыми хотел заниматься.

Но в суровой реальности маггловского мира Гарри мог видеть отчетливее, чем когда-либо, что сравнение этих миров действительно не имело смысла.

Магия следовала магическим законам, по крайней мере, большую часть времени. Наука следовала научным законам, во всяком случае, до тех пор, пока они не были опровергнуты. Оба набора законов были открыты как мужчинами, так и женщинами, как магическими существами, так и мирскими, в результате столетий экспериментов и напряженных мыслительных процессов.

Но, взятые вместе, в одно и то же время, оба безбожно противоречили друг другу.

Даже такие простые вещи, как основные принципы трансфигурации, казалось, не соотносились с физическими законами. Перед поступлением в Хогвартс Гарри много времени проводил с Гермионой, сосредоточившись на трансфигурации, на том, как это делается и почему, куда могут уходить избыточная энергия и сила, когда что-то большее превращается во что-то меньшее, и откуда может прийти лишнее, когда мышь превращается в чашку.

Его желание узнать, почему магия работает, по иронии судьбы, исчезло в Хогвартсе. Но теперь, столкнувшись с собственными ограничениями, оно вернулось.

Но для того, чтобы сосредоточиться на подобных исследованиях, он должен был официально закончить среднюю школу в Лондоне и найти на все время.

Его куратор был в восторге от того, что Гарри двигался дальше, даже несмотря на то, что его не переставало занимать время, которое Гарри провел в Хогвартсе, и чем же он там занимался.

— Много учился, — только и смог сказать Гарри. Уезжая, он не мог предложить что-то помимо стандартной версии, предложенной министерством, — что его приняли в "престижную школу-интернат в Шотландии".

— У них чудесная библиотека.

Он будет скучать по ней больше всего, конечно, после возможности видеть лучше.

Еще несколько минут вежливой беседы, и Гарри в последний раз прошел по коридорам маггловской школы.

Гермиона вернулась в обычную школу, усердно взявшись за учебу, желая забыть все, что произошло в Хогвартсе.

Первое время было странно не видеть Гарри в школе, не коротать с ним время за обедом в кафетерии. Еще более странным было не встречаться с ним в библиотеке, проводя за занятиями всю вторую половину дня или слушая его разглагольствования на ту или иную тему.

Но после школы Гарри обычно уже ждал ее.

Черноволосый подросток был сосредоточен на том, чтобы найти способ объединить науку и магию. Гермиона не понимала, почему он так на этом зациклен — ни один из миров не мог по-настоящему понять другой, если у обоих не имелось полной картины.

День, когда волшебники изучат маггловскую науку, будет днем, когда магглы узнают о существовании волшебного мира.

Другими словами, никогда.

— Никогда не говори никогда, — мягко ответил Гарри. — Я думаю, что магия — это наука о свойствах, которая отсутствует в умах людей, хаотический элемент, который изменяет базовые факты, переписывает уравнение снова и снова. Из моих исследований я бы сказал, что за последние пятьдесят лет магглы приблизились к открытию магии самостоятельно. Интересно, что бы тогда сделали волшебники?

— Наложили бы Обливиэйт на ученых, которые ее открыли? — пробормотала Гермиона, думая о прошлых "несчастных случаях" и реакции министерства, а затем и о том, как сильно изменились технологии. Может ли Обливиэйт вообще работать в таких больших масштабах?

Гарри рассмеялся и вернулся к своим экспериментам.

* * *

В конце лета Виола Джеймс опубликовала свои исследования в спорных статьях об основных правилах трансфигурации, бросая вызов способности преображать вещи постоянно любым способом. Она заявляла, что крыса всегда остается крысой, поэтому превращение ее в чашку может быть лишь временным. Она утверждала, что воздух — это всегда воздух, вот почему добавление его к крысе, когда она трансфигурируется в стул, продлится от семи до десяти часов, в зависимости от количества магии, потраченной на трансформацию.

Она утверждала, что магия является источником топлива в подобных преображениях, и что магия, сжигаясь, дает возможность изменить основной узор одной вещи, создав подобие другой, но все же оставляет следы первоначального узора, даже когда внешние физические аспекты были полностью согласны с тем, что действие было совершенным. Даже после применения волшебства крыса все еще оставалась крысой, даже когда она была чашей, с мыслями и побуждениями, но без возможности действовать, застряв в узоре чашки. Что чашка, превращенная в крысу, только следует инстинктам крысиного образца, но имеет не больше интеллекта, чем чашка.

Она утверждала, что именно поэтому анимагическая трансформация возможна: у человека все еще остается человеческий узор, даже когда физически он копирует кошачий до мельчайших деталей. Утверждала, что этот узор будет со временем оставлять отпечаток животного на человеческом образе, даже когда он находится в своем человеческом облике. Виола подводила к выводу, что если человек проводит много времени в ином образе, будь то животное или неодушевленный объект, то этот образ так же может просачиваться в его первоначальный человеческий облик, придавая человеческим характеристикам чужеродные черты.

Вот почему опытная ведьма могла превратиться в стол и все еще осознавать окружающий мир, а затем трансформировать себя обратно усилием воли, на что настоящий стол никогда не был способен, поскольку у него не было мозга. Вот почему анимаг или человек, превращенный в животное, мог преодолеть животные инстинкты и быть способным к сложному мыслительному процессу, недоступному мозгу животных, даже при использовании их навыков.

Она добавила о существовании разумных духов и полтергейстов; о том, что все они были остатками человеческих или магических узоров, которые пережили смерть первоначального тела, подпитываемые магией мест, где они обитают.

"Души, — утверждала Виола Джеймс, — это только узоры, уникальные для каждого живого существа, человека, животного и растения. Узоры, которые существуют вне физического тела, поэтому изменение физического состояния не изменяет базовые узоры передач мыслей и чувств. Именно поэтому изменение физического всегда было временным. Вот почему пища любого рода не преображалась хорошо или вообще не трансфигурируется, но может быть легко продублирована".

Это объясняло, почему закон элементарной трансфигурации Гампа работал, но все же имел исключения.

Наконец, Виола Джеймс пришла к выводу, что ни одна из ее гипотез не может быть по-настоящему доказана, если у человека нет способности видеть или иным образом обнаруживать подобные узоры.

В ответ на этот документ Совет по трансфигурации и Совет по изучению трансмиграции настояли на личной встрече с Виолой Джеймс, чтобы поздравить ее с превосходными исследованиями и безупречными экспериментами.

И, как и прежде, их снова ожидал отказ.

* * *

Гарри откинулся на спинку стула Гермионы, глядя на Хисса, лежавшего на кровати его подруги.

Его подруга. Хотя Гермиона держала его за руку, обнимала, целовала, называть ее просто "подругой" Гарри не хотелось. Это казалось слишком по-детски, слишком временным, слишком банальным.

Этого просто было недостаточно.

Конечно, она была девушкой и его другом. Технически это было правильно. Он предположил, что посторонний человек даже сказал бы, что они встречались, так как они часто бывали вместе — и во время своих исследований, и в свободное время. Они были лучшими друзьями, которые действительно нравились друг другу. Которые были больше, чем друзьями.

Он попытался взглянуть на проблему с научной точки зрения. Его сердце иногда билось учащенно, когда она была рядом, или его ладони потели, во рту пересыхало: все признаки повышения уровня адреналина в крови. Он наслаждался ее присутствием больше, чем присутствием любого другого человека, его буквально приводила в восторг сама возможность просто находиться рядом с ней. Это дофамин или серотонин? Окситоцин или вазопрессин?

Была ли любовь всего лишь комбинацией химических веществ в организме?

— Это не имеет смысла, Гарри, — голос Гермионы вывел его из задумчивости. Он повернулся, чтобы посмотреть на ее свет, который мерил шагами темный ковер на полу.

Гарри улыбнулся, приподняв бровь, и услышал ее ворчание.

— Последняя статья Виолы. Или, по крайней мере, не имеет смысла, пока у нас есть Хисс. Если ты прав, то Хисс на самом деле просто комбинация воздушного и каменного узоров, принудительно обращенных в кошачий узор. На самом деле он не кот. Но тогда почему после стольких лет он все еще в облике кота? Это означало бы, что на самом деле мы создали вовсе не кота, а... магическую конструкцию.

— Гарри оглянулся на коричневый узор, лениво растянувшийся на светло-коричневом хлопчатобумажном покрывале, и тихо сказал:

— Когда я сделал дракона из камня, это была магическая конструкция. Это был камень, работа была очень грубой, так как каменное строение было очевидно. Когда мы создали Хисса, мы полностью переписали предыдущие шаблоны в кошачий шаблон. Его цвет и форма являются совершенством.

Гермиона топнула ногой.

— Тогда почему не каждое преображение работает таким образом? Это не имеет смысла.

Улыбка Гарри сменилась хмурым взглядом.

— Вывод, к которому я пришел, заключается в том, что волшебницы и волшебники не могут видеть закономерности. Они видят физическое проявление и поэтому манипулируют физическими элементами, а не душой предмета. С помощью усовершенствованных рунических структур и взаимодействия нескольких участников процесса они могут сделать физическое преображение более глубоким, воздействуя на его душу, чтобы действие магии длилась дольше. Но это никогда не меняет его полностью. Вот почему, когда Министерство проверяло наши предыдущие работы по трансфигурации, длящейся более одного дня, их трансформация продержалась более двадцати четырех часов, но менее месяца. В то время как Хисс живёт здесь уже год.

Гермиона нависла над ним, ее руки, казалось, замерцали, когда она сделала жест, который он не мог понять.

— Потому что только ты можешь видеть узоры, о которых мы знаем.

— Именно, — согласился Гарри, и Гермиона продолжила:

— Тогда это означает, что ты являешься исключением из правил, которые мы только что представили в этой статье.

— И снова верно, — Гарри кивнул и снова посмотрел на кота.

Гермиона сидела рядом с ним, ее теплая рука касалась его руки, их свет мерцал.

— Что это значит? — спросила она, и Гарри нахмурился еще сильнее.

Говоря это, он отвел от нее взгляд.

— Наука сама по себе не есть правила, которые люди объявили абсолютными, истинная наука — это поиск истины. Это способ организации того, что мы знаем, и придания всему этому коллективного смысла. Гермиона, я тоже вписываюсь в этот смысл, но просто еще не понял, как. Я как некий посторонний элемент в формуле, заставляющий результаты каждого уравнения измениться. Мое видение заставляет каждые чары, проклятие и заклинание иметь свой потенциал, чтобы в итоге получить иной результат, отличный от нормы. Это отбрасывает мои собственные эксперименты назад, но в то же время это дает мне возможность более точно понять, что происходит, если я, конечно, способен это понять. Я не в силах описать это правильно.

Гарри помолчал, покачал головой.

— Я не ломаю никакие правила. Магии тоже нет. Мне потребовалось все лето, чтобы понять это. Есть разум, рациональность и правила для всего, что может сделать магия, точно так же, как со всем, что магглы выяснили до сих пор о природе. То, что мы называем магией, — это просто еще одна сила, которую нужно рассмотреть математически, та, чьи ограничивающие факторы еще не до конца открыты. Конечно, она сложнее, чем большинство других, потому что я почти уверен: если есть какая-то иная математика, она способна изменяться в зависимости от пользователя и того, как она используется, или, лучше сказать, от факторов окружающей среды.

Гарри повернулся к ней, держа ее руки в своих.

— Но это лишь предположение. Для меня оно означает, что я способен менять один тип души на другой. Я могу превратить крысу в чашку и сделать ее чашкой во всех смыслах этого слова. Я могу превратить собаку в кошку, дерево в камень, воду в огонь, — Гарри глубоко вздохнул. — Я могу оживить мертвое дерево. Оживление, я решил назвать это так. Вложить естественное движение назад в неподвижную картину. Я уже делал это однажды, давным-давно, и даже не знал, что именно я делал в то время.

Огни Гермионы замерцали, возможно, это был шок. Ритм ее сердца прыгал и ускорялся. Гарри посмотрел на ее прекрасный свет и крепко обнял ее, готовясь признаться в том, что только начало приходить ему в голову, когда он следил за своим исследованием до его полного завершения.

— И хотя я еще не экспериментировал, я верю, что могу заставить шаблон умереть, украсть у него движение, магию, которая питает его жизнь. Используя мою собственную магию, чтобы изменить его живой узор на мертвый. Избыточная сила, или топливо, распределенное в воздухе, можно было бы собрать, если бы можно было его увидеть. В теории.

Руки Гермионы стали холодными и липкими, дыхание участилось. Она шевельнула руками, и Гарри отпустил ее.

Она встала, и он знал, что она смотрит на него, мог чувствовать ее взгляд, даже если он и не мог его видеть.

Она долго молчала, потом прочистила горло.

— Но в т-теории... Будет ли это работать с ч-человеческими узорами?

Гарри уже застыл от волнения, это был вопрос, которого он ожидал, и он не вздрогнул, хотя бессознательное возобновление ее заикания выдало, как глубоко эта мысль ее обеспокоила.

— В зависимости от факторов окружающей среды — да. Человеческая модель уходит... в другое место, иногда в считанные секунды, иногда в часы или дни. В то время как мертвый узор дерева только замедляется до полной остановки и может быть легко перезапущен, у людей есть как базовый белый свет их человеческого тела, так и уникальный узор их душ. Душа исчезает, за исключением тех случаев, когда она превращается в призрака. Если картина только в процессе увядания, то да, я верю, что смог бы сделать так, что бы она снова ожила. Если рисунок исчезнет, то нет, не смогу, он должен быть полностью восстановлен, что кажется невозможным на данном этапе без большого знакомства с рассматриваемой моделью. Что было бы проще, так это переселить образ призрака в пустой человеческий труп, а затем оживить его.

Гермиона издала сдавленный звук.

— Ты имеешь в виду, в-в-вернуть призрака о-о-обратно к ж-ж-жизни?!

— По существу, да.

Гермиона, казалось, подпрыгнула, так быстро прошлась по комнате и обратно. Она что-то пробормотала себе под нос и зарычала.

Затем она набросилась на него.

— Никто не должен знать об этом. Это разрушит твою жизнь! Чего бы люди хотели от тебя... я не могу... я даже представить себе не могу! — она вскинула сине-фиолетовые руки и закричала: — Нет! Я м-м-могу себе представить! Ты был бы цирковым у-у-уродом, или, или каким-то Б-Богом, возвращающим мертвых к жизни! Тебя бы в-вызвали в больницы или... или д-доставляли бы к умирающим с-сановникам на постелях, или ты путешествовал бы по миру, помещая призраков в м-мертвые тела. Они, вероятно, попросили бы тебя вызвать души из загробной жизни в следующий раз! В-В-Воскрешающий М-М-Мерлин!

Недовольный, Хисс спрыгнул с кровати и выскочил из комнаты, как только Гермиона повысила голос. Гарри встал и осторожно подошел ближе, вытянув руки перед собой, пока они не столкнулись с ее вздымающейся грудью.

Покраснев, он отодвинул их в сторону, чтобы заключить ее в объятия, которые она неохотно приняла.

Прижавшись к ее волосам, он пробормотал:

— Я думал об этом. Даже о воскресающей части. Мои эксперименты привели меня к вере в некую загробную жизнь, в которую уходят человеческие души, — когда она еще больше напряглась в его руках, он быстро продолжил: — Вот почему я с тобой согласен. В настоящее время нет необходимости говорить кому-либо о том, на что я, возможно, способен. У меня нет желания оказаться в таком положении. С меня и так достаточно славы.

Гермиона слабо рассмеялась, прижимаясь к нему.

Послышался скрип двери, и, подняв глаза, Гарри увидел свет миссис Грейнджер. Гермиона быстро отступила от него.

— Мама! Я, ну, мы были просто...

Миссис Грейнджер прервала ее:

— Я услышала крики и испугалась, что что-то не так. Приятно видеть, что у вас все хорошо.

И она ушла вниз по коридору, ее узор мягко мерцал при движении.

Гермиона вздохнула.

— Теперь все бесполезно. А я-то убеждала ее, что мы просто друзья.

Гарри беспокойно заерзал.

— Это проблема?..

Дурсли не питали подобных иллюзий. Гарри даже не думал скрывать от них свои изменившиеся отношения с Гермионой. Дадли, в частности, выдал ему странное сочетание удара кулаком и "дай пять", на которое Гарри не имел понятия, как физически реагировать.

В голосе Гермионы звучало удивление.

— Только если ты не возражаешь. Моя мать уже считает тебя частью семьи, я думаю, она уже давно умирала от желания свести нас вместе. Теперь будь готов к приглашениям на все семейные торжества. Тебе придется иметь дело с моими сумасшедшими дядюшками.

Гарри расслабился, и Гермиона шагнула к нему. Он почувствовал, как ее рука коснулась его, и рефлекторно перевернул ладонь, сжав их пальцы вместе. Со вздохом она снова прижалась к нему.

— Извини, что кричу. Я просто волнуюсь.

Гарри притянул ее ближе, обняв ее теплый свет с легкой улыбкой.

Он предположил, что это должно быть так странно: радоваться, что она волнуется. Но это означало, что она, как и он, заботилась о благе других больше, чем о собственном спокойствии.

— Все в порядке. Я запланировал несколько экспериментов, чтобы исследовать этот феномен. Когда мы узнаем больше, мы сможем лучше подготовиться к тому, с чем имеем дело.

Гермиона тихо рассмеялась и отстранилась. Гарри почувствовал, как ее волосы коснулись его щеки и шеи, и его сердце пропустило удар.

"Гормоны", — сухо подумал он и вздохнул.

* * *

Людовик Бэгмен был пьян — хорошие деньги, нажитые дурным способом, всегда легко тратились.

А выпивка помогла ему отпраздновать свой успех в искусстве играть на удачу в волшебные игры.

Он так и не увидел заклинания, поразившего его на выходе из "Кабаньей Головы", и позже, когда он проснулся, то пожалел, что все еще был счастлив и злорадствовал над гоблинами, а не смотрел на зелье в котле, связанный по рукам и ногам, в то время как чья-то рука уже сжимала его горло холодными пальцами.

Но боялся он совсем недолго.

* * *

Крауч нашел кладбище, забрал ингредиент и скрылся.

Он схватил старого пройдоху, так раздражавшего его отца, и связал его у алтаря.

Точными, выверенными движениями он помешал зелье против часовой стрелки.

Затем перерезал горло Людо Бэгмену и позволил крови хлынуть в чугунный котел.

Его учитель прошипел что-то одобрительное, и сам Крауч подумал, что это блестящая мысль: изловить пьяного главу департамента Магического Спорта и Игр, когда тот полагал, что находится в полной безопасности в Хогсмиде, и все это прямо под носом великого Альбуса Дамблдора и авроров министерства.

И теперь этот надоедливый, хвастливый ублюдок был мертв, а его жизнь должна будет воскресить значительно превосходящего его волшебника.

Крауч швырнул внутрь старую кость Тома Риддла-старшего, и мутная красная жидкость дико забурлила. Он ощутил густой туман в воздухе и вздохнул от удовольствия, ощутив запах свежей смерти.

Теперь настал его черед снова посвятить себя делу.

— Плоть слуги, — Крауч что-то пробормотал себе под нос и поднес серебряный нож к предплечью, положив его на черную метку своего хозяина.

Резким, мучительным движением он срезал кожу татуировки, плоть, которая больше всего олицетворяла то, чем он был и будет всегда. Змея внутри черепа. Коварство до самой смерти.

Пожиратель Смерти.

С болезненным и удовлетворенным вздохом он бросил кусочек помеченной кожи в котел.

Затем поднял кольцо высоко в воздух.

— Для вас, милорд!

И он позволил ему упасть.

Позже, когда Том Риддл вышел из котла, его молодая плоть была гладкой и бледной, как смерть, лицо — странно деформированым, с глазами ярко-красного цвета; золотое кольцо покоилось на его правом безымянном пальце, словно знак обручения.

И своему самому верному слуге он дал новый знак, который никогда не будет скрыт.

На лице Бартимеуса Крауча-младшего зловеще ухмылялся черный татуированный череп, изо рта которого выползала змея, изгибаясь на щеке.

Временами казалось, что она движется.

~Конец второй части~