Гарри Поттер и Рубиновый Королек-2: кошмар возвращается!  (гет)

Гарри и его сопровождающие аппарировали прямо на газон перед домом Дурслей, который теперь был вовсе не таким уж безупречно аккуратным. На улицу спустились сумерки, и все добропорядочные граждане Литтл Уингинга давно уже сидели по своим домам, устав за долгий день подслушивать и подглядывать за соседями. Поэтому никакой реакции на прибытие этой делегации волшебников не последовало.

Гарри нерешительно помялся на одном месте и шагнул к двери. Робкий стук показался оглушительным громом, разнесшимся по все улице.

Послышалось шарканье тапочек миссис Дурсль и голос: «Сейчас открою, подождите секунду!»

Дверь раскрылась. На любимого племянника смотрели круглые от ужаса глаза тети Петунии.

Дикий визг.

– Ну что вы так кричите? – поморщился Сириус Блэк, чье фото не так давно сошло со страниц маггловских газет, активно прочистив ухо.

Обморок. Глухой звук упавшего тела.

– Что там, Петти? – донесся гулкий бас дяди Вернона. – Кто пришел?

Не дождавшись ответа, он сам пошел к двери. Гарри и компания терпеливо его дожидались.

– Что… – увидев, кого принесла нелегкая в такую пору, бедный мистер Дурсль схватился за сердце и стал медленно оседать на пол. Его заботливо придержал профессор Дамблдор, на которого он воззрился с непередаваемым выражением непривычно белого лица. Через секунду он присоединился к своей супруге.

– Мда, нужно было с собой Хагрида прихватить… – задумчиво пробормотал себе под нос директор Хогвартса. – Он, по крайней мере, нашел с Дурслями общий язык…

Гарри хмыкнул. Затем обратился к только начавшим приходить в себя родственникам:

– Ну, я так понимаю, мне можно пожить у вас пару недель?

Повторный обморок. На этот раз краткосрочный – к плохому быстро приспосабливаешься.

– Петуния… А ведь гороскоп-то прав оказался… – слабым неверящим голосом сказал дядя Вернон.

– Может, мне тоже здесь пожить? – спросила Алиса, дружелюбно улыбаясь.

– Только через мой труп! – хором воскликнули Дурсли, Дамблдор и Сириус.

Занавес опускается.

Утро застало юного волшебника протестующими воплями Дадли, который был категорически против проживания Гарри с ними под одной крышей. Затем в его комнату ворвалась тетя Петуния (фу, как не стыдно! Мальчик, между прочим, вырос уже!), с ходу бросив ему на одеяло список дел, требующих немедленного исполнения – если судить по тяжести, то на вскидку выходило пунктов… Гарри даже сосчитать боялся. Такими цифрами только детишек на ночь пугать.

Охнув, он сполз с постели на пол. Кажется, все возвращается на круги своя…

* * *

Алиса скучающе лежала на кровати в своей комнате и пальцами выводила причудливые узоры на своем животе. До этого она уже болтала ногами, читала журнал, ела какую-то гадость (кажется, это были чипсы) и уже медленно, но верно подходила к тому моменту, чтобы начать плевать в потолок.

– Ску-ко-тень! – наконец произнесла девушка и, рывком сев на кровати, возмущенно запустила пятерню в пушистые волосы. – Нет, ты мне скажи, – обратилась она к самой себе, – тебе не стыдно? Так раскиснуть из-за какого-то мальчишки! Позорище!

Так она всласть поругала себя минут пять. Затем словесный фонтан как-то оскудел, и в комнате снова воцарилась мертвая тишина.

Помаявшись немного, Элис решила предаться благородной английской забаве – а точнее, дартсу. В качестве мишени она нарисовала три красных круга старой губной помадой на большой фотке своего брата, которые она держала у себя в неограниченном количестве именно для таких целей.

Но едва она приколола мишень к двери и прицелилась, как последняя раскрылась, и в комнату с улыбкой до ушей вошел не к ночи упомянутый Пашка, держа в руке где-то раздобытый им ананас. Сие обстоятельство ничуть не смутило его сестренку… В конце концов, рожа-то одна – какая разница, в какую стрелять? Тот едва успел поставить фрукт на пути хладнокровно выпущенного дротика.

Осторожно выглянув из-за большого плода (разбитого почти вдребезги – так силен был удар), он увидел Алису, как ни в чем не бывало прикидывающую что-то, оценивающе глядя на дело рук своих.

– Эх, какой выстрел пропал! – наконец сокрушенно выдохнула она. – Яблочко!

– Ананас! – возразил ей чуть удивленный брат. Он встал по другую сторону фрукта, по-прежнему держа его в руке. – И выстрел-то был никудышным – десятиочковый.

– Да ты посмотри, посмотри – точно в цель летел, как по линии! – она отступила на шаг и, подобно художнику, прищурила левый глаз.

– Ну да… А рука-то дрожала! Стареешь, мать…

– Да ну тебя! Давай, жуй уже свой ананас!

– Вообще-то, это был ТВОЙ ананас! – осведомил ее любимый братец.

– Что?! И ты разбил МОЙ ананас?!

– А что, по-твоему, я должен был пожертвовать своим глазом?!

– Эх ты! «Глаз»! Кутузов без него прекраснейшим образом обходился!

– Окей, в следующий раз учту… Только, чур, ты мне лично сделаешь черную повязку! А что, импозантно…

– Давай уже этот чертов ананас – покончим с ним! – Алиса потерла руки в предвкушении…

– Лови! – коварный Павел со всей дури (а дури, как мы знаем, в семействе Королек было много) бросил ей разбитый плод, обильно обтекающий сладким соком. Через секунду в этом соке оказались руки, лицо и футболка Элис.

– Я УБЬЮ ТЕБЯ, ЛОДОЧНИК!!! – она облизнулась. – А ничего, есть можно… Присоединяйся!

Плюнув на чистоту, чье подобие кое-как поддерживалось до этого момента в комнате девушки, они уселись на кровать и, забрызгивая все, что можно (и даже то, чего нельзя), они с аппетитом уплели «ананас мира».

– Все, спасибочки, было очень вкусно! – Алиса огляделась в поисках полотенца, но такового почему-то не нашла, поэтому, обреченно вздохнув, она без зазрения совести вытерла липкие руки об пододеяльник. Впрочем, Пашка тайком сделал это еще раньше…

– Вот, цени меня, пока я жив! – самодовольно усмехнулся он.

– А в честь чего такая лафа? – с подозрением спросила Алиса. Этот вопрос она не задала ранее, потому что знала характер своего брателло – с такими вопросами любая лафа кончалась на раз. А ананас был еще не доеден…

– Ну… – он смущенно потер нос. – Я подумал, что надо бы чем-то поднять тебе настроение… Ты какая-то смурная в последнее время ходишь.

Алиса хотела что-то возразить, но опустила голову. Повисло молчание.

– Это из-за этого пацана, Гарри? – осторожно поинтересовался брат.

– Угу, – сумрачно кивнула она.

– Скучаешь?

– А то!

– Любишь?

– Пашка… Не начинай! Я, понимаешь, только с ним помирилась, а он опять нарывается!

– Так все-таки?

– Не так, чтобы очень…

– Влюблена?

– Как тебе сказать…

– Была?

– По уши! Но это из-за кулона…

– Какого кулона? – нахмурился Пол.

– Из скорлупы яйца феникса… – она достала из-под футболки кулончик. Он немного потускнел и там, где у птички должно было быть крыло, прошла еле заметная трещинка – но то, что он был рубиновый, опытный глаз братца определил на раз.

– Ого! Круто… Это ТО САМОЕ…

– …талисман любящих сердец. Связывает вас с человеком, подарившим вам его, неразрывной любовной связью. Ну, ты в курсе…

– А сейчас?

– Не знаю… Все как-то непонятно. Мы как будто по молчаливому уговору превратились в «просто друзей». Вон и кулончик потускнел… Проклятый Латвикус – я из-за него расколола талисман! Знаешь, я думаю, что все-таки не люблю Гарри. Но мне без него так плохо… Непривычно.

Пашка махнул рукой.

– О, да это же синдром Координатора!

– В смысле?

– Ты исполнила свое предназначение, помогла Поттеру уничтожить того нехорошего типа, защищала его, берегла и прочее… Теперь, когда все это не нужно, ты все равно чувствуешь свою ответственность за него, вашу связь – не ту, что дал кулон, а ту, которая дана вам с рождения. Это пройдет.

– Может, ты и прав… Стоп! А ты-то откуда это знаешь? – с подозрением прищурилась Элис.

– Алиска, ты меня обижаешь! – самодовольно развел руки Павел, демонстрируя себя, любимого. – Неужели ты думаешь, что, раз поймав вашу волну с этим старым хрычом, я прекращу подслушивать… А уж в мысли залезть – это вообще святое!

– А в мои мысли ты, случайно, не ползал? – глядя на нехорошую улыбку сестрички, Пашка заторопился.

– Э-э-э… Сколько времени? О, мне пора! Я обещался Сириусу помочь… обед приготовить! (о как! сам удивился…) Было приятно поболтать, будете в наших краях – заходите! – его пятки исчезли в районе выхода.

Алиса бессильно хлопнула ладошкой по одеялу.

– Ну, Павлик… Морозов! Допрыгаешься ты у меня!

Уже из-за двери донесся голос:

– Ты бы лучше парня нового завела!

Девушка откинулась на подушку.

* * *

Дадли сидел под тенью дерева на большой белой скамейке, которая едва ли не ломалась от его веса. Славный представитель фамилии Дурсль лениво поглощал пончики с лимонадом, с умиротворением глядя на вкалывающего как ломовая лошадь Гарри. Пот с того катился в три ручья, и он с завистью глядел на стакан ледяного напитка в руках кузена, но продолжал под палящим солнцем выпалывать клумбы азалий, высаженных под окном гостиной. Порой из этого окна выглядывала толстая рожа дяди Вернона, придирчиво проверяющего, не ленится ли племянник при выполнении общественно полезных работ. Тогда Дадли начинал усердно швыряться в Гарри бумажками из-под пончиков и грозить своей старой тростью и немаленьким кулаком, показывая, как он следит за братом. Черты лица дяди Вернона смягчались, он умилялся, давал труженику подзатыльник и снова исчезал в окне. «Определенно помогу Гермионе с ее обществом! – в который раз пообещал себе Поттер. – Стану самым ревностным его членом! Освобожу всех домашних эльфов к чертовой бабушке!». С такими наставлениями он с удвоенным энтузиазмом ринулся в битву с сорняками.

– Эй, Поттер! – окликнул его Дадли.

– Что, Большой Дэ? – с усмешкой поинтересовался он.

– Нарываешься?

– Как смею, ваша толстопузость!

– Определенно нарываешься… А ведь я могу и вдарить… – как бы ненароком заметил кузен. В последнее время это стало его любимой фразой – с тех пор, как он завоевал очередную награду по боксу.

«Он в самом деле такой тупой, или притворяется?», – задал себе Гарри риторический вопрос.

– Конечно, можешь. А я могу ответить. А потом с большим удовольствием побегу за веником и совочком.

– Зачем? – не понял Дадли.

– Замести твой пепел с пола, пока тетя Петуния не посетовала на грязь.

Озадаченное выражение на лице Дурсля сменилось смехом. Все окрестные свинки побежали мылить веревки от дикой зависти.

«Не притворяется», – констатировал Гарри.

– Поттер, ты что, всерьез считаешь, что я верю твоим пустым угрозам? Ты еще более туп, чем себе представлял!

«Гениальное высказывание! Особенно последняя фраза! Снейпу пора ее патентовать, а то в других устах она звучит как-то странно…».

– И что же такого несуразного я сейчас сказал? – вспомнив о «любимом» учителе зелий, попытался приподнять бровь Гарри. Вышло как-то слабо…

– Да всем уже прекрасно известно, что тебе запрещено колдовать! – самодовольно произнес Дадли. – Ты бы и рад всех нас заклясть – да не тут-то было! Вас за это в тюрьму сажают!

«Жить дальше с Дурслями… Выбираю Азкабан!».

– Хочешь, я открою тебе один страшный секрет, Дадли? – заговорчески понизил голос Поттер.

– Ну… – от любопытства вкупе с настороженностью у его кузена задергалась щека.

Гарри знаком попросил его подойти поближе. Затем объявил ему страшным шепотом:

– МНЕ ЭТИМ ЛЕТОМ СЕМНАДЦАТЬ ИСПОЛНЯЕТСЯ! СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ! Заклинания применять разрешат! Здорово, правда? – с деланной радостной наивностью поделился он с братом.

Дадли три раза изменился в лице и с паническим криком «МАМА!!!» побежал в дом. Гарри ухмыльнулся.

– И чего это он испугался? – спросил он тишину. Ему ответил переливистый, звонкий щебет королька, неизвестно как залетевшего в Литтл Уингинг. Гарри Поттер немного послушал птичью песню и уже с видимым удовольствием стал домучивать последние грядки.

* * *

В то же самое время Люциус Малфой возлежал в шезлонге под жарким солнцем Полинезии. Да-да, вы угадали – бывшего Пожирателя и беглого аристократа по странной прихоти судьбы занесло на тот же остров, что и некогда Снейпа и Гермиону. Более того, он жил в том же отеле и тех же смежных номерах, которые делил с супругой. Волей новых жильцов, на несколько увеличенном (не без помощи магии) балконе были установлены шезлонги для загара, столик под навесом и стулья. Поэтому Малфой-старший отдыхал со всем комфортом, изредка выходя на пляж – вместе с женой и только по вечерам, когда было мало народу. Нарцисса выходила из отеля гораздо чаще, но Люций предпочитал не выяснять, где она проводит время – ему был дорог спокойный сон.

Мы остановились на том, что в данный момент он лежал на шезлонге на своем балконе, подставляя белое холеное тело солнцу. Как и многие отдыхающие, впервые попавшие в «зону активного отдыха», он поставил себе целью загореть в рекордно короткие сроки. Увы, но аристократ имел весьма смутное понятие о принятии солнечных ванн… Поэтому неудивительно, что вскоре он начал обгорать.

Сначала зачесался нос. Малфой надвинул себе на лицо большую панаму и задремал. Когда он проснулся, горели уже плечи. Тут он смекнул, что малость перележал под палящими лучами и поспешно убрался в номер. Подойдя к зеркалу, Люциус издал вопль ужаса!

На него глядело небритое, чуть смуглое лицо с алкоголически красным носом и ошалевшими от увиденного глазами. Все его тело, исключая «область бикини», было покрыто аналогично красными пятнами. На плечи и руки вообще было страшно смотреть – кожа на них слезала неаппетитными пластами, обнажая розовые точки. Хорошо, что Малфои – люди не нервные… преимущественно.

Тем же вечером Люциус сидел в своей комнате, задрав рубашку. Нарцисса бережно намазывала ухаживающим лосьоном его спину, сочувственно охая. То и дело ее муж начинал бешено чесать руки и плечи, обдирая все большее количество кожи.

– Тебе не больно?

– Как тебе сказать… Зудит, – Люциус скривился. – Особенно левая рука – ну постоянно чешется…

– Левая? – удивленно переспросила Нарцисса. – Сними-ка рубашку.

Малфой пожал плечами и стянул рубашку через голову. На левом предплечье отчетливо горела Черная Метка…