Крепость в Лихолесье (джен)

Шли всю ночь и часть дня: визгун ехал на своём чудовищном коне, уруки бежали рысцой, Гэдж частью бежал, частью ехал на повозке, в которой что-то мягко побрякивало. Дорога шла на восток — мимо сараев, бараков и кузниц, вяло огнедышащих в ночи, как спящие драконы, мимо длинных, овеянных ароматом гнилого лука каменных складов и вытоптанных до окаменения глинистых площадок, где «крысюки» проходили утренние и вечерние поверки, мимо чавкающих трясин, слякотных, исполосованных тележными колесами луж и зияющих в темноте по обочинам торфяных ям. К рассвету мрачный и грязный тракт, тянущийся под таким же мрачным и грязным небом, выполз к внешней границе болот.

На опушке леса, под огромным, почти осыпавшимся вязом — лишь кое-где на ветру трепетали одинокие листочки, из последних сил цепляясь за скрюченные ветви, точно страшась уготованной им участи, — Хэлкар скомандовал короткий привал. Дорога тянулась дальше на восток, но отряд должен был повернуть к северу, в лес — и, пожевав сала и ржаных сухарей, уруки взвалили на плечи поклажу с телеги. Гэдж почему-то думал, что там окажется оружие, но в тюках были лопаты, топоры, гвозди, одеяла, галеты, солонина, сушеные овощи и еще какие-то припасы. Ему тоже достался мешок, набитый, судя по запаху, то ли головками перезревшего сыра, то ли чьими-то разлагающимися останками; он вскинул его на плечи вместе с собственным одеялом и висящей на ремне лекарской сумкой и почувствовал себя нагруженным до ушей вьючным мулом…

Лес стоял вокруг — полураздетый, выстуженный, пронизанный красноватым рассветным светом, не то чтобы мертвый и безжизненный, но тихий и пустынный, как покинутая комната; лишь резким, пронзительным криком взгаркивала где-то в чаще шальная галка. Нарушать эту хрустальную тишину казалось не только неуместным, но и опасным, да и силы следовало беречь; шли быстро, молча, вереницей друг за другом, сначала — к северу по едва заметной тропе, потом — забирая все больше к западу. После полудня перекусили на ходу, передавая по цепочке мешочек с сухарями; Гэдж жевал, глотал, передвигал ноги совершенно механически, не поднимая головы, не глядя по сторонам, придавленный унынием и тяжелой поклажей, от веса которой немели плечи и тупой неизбывной болью тянуло спину.

Он старался ни о чем не думать.

Неяркое осеннее солнце, весь день красноватой кляксой путавшееся в ветвях деревьев, начало клониться к краю земли, когда пересекли Северный тракт — в нескольких милях дальше предполагаемого места эльфийской заставы. Вновь углубились в лес. Хэлкар остановился посреди небольшой лощины, на краю которой торчал огромный, похожий на бородатую голову одеревеневшего энта замшелый пень. Видимо, их тут ждали: откуда-то из-под пня вылез чумазый снага в странном одеянии, состоящем, казалось, из хитро связанных меж собой пучков сухой травы и палых листьев (под которыми, правда, поблескивала металлическими пластинками доспешная рубаха). Он что-то негромко проскрипел назгулу, и Хэлкар так же коротко ответил, обернулся к остальным:

— Идём за проводником след в след. Всем глядеть в оба и утроить осторожность. Лагерь близко.

Поправляя до костей впивашиеся в тело наплечные ремни, Гэдж огляделся. Он внезапно узнал это место — эту лощину, пень, кривую и лохматую, как старуха, седую от древности ветлу на противоположной стороне… Росгобел был совсем рядом, надо было от пня повернуть на запад, спуститься в небольшой овражек и пройти по нему, следуя течению бегущего по дну ручья, мили полторы… полчаса пешего хода, не более…

Ну да. Дом Радагаста — приземистый, бревенчатый, залитый вечерним солнцем — явился перед мысленным взором Гэджа с неожиданной яркостью и отчётливостью, будто внезапно приотворилась в стене закрытая дверь. Орк замер; что-то странное, загадочно неуловимое было в этой лощинке, какое-то разлитое под деревьями смутное волшебство; казалось, будто сам воздух здесь серебристо звенит, тоненько, на самом пределе слышимости, точно натянутая до предела струна, отзываясь на воздействие странных неведомых чар…

Назгул перехватил его взгляд.

— Что-то вспомнил? — спросил он небрежно.

Гэдж поспешно устремил взор себе под ноги.

— Нет, господин.

Он был уверен — Хэлкар не поверил ему ни на грош: должно быть, назгул тоже чувствовал нечто особенное в этом месте, какой-то неясный флёр волшебства; он как будто принюхивался, шумно втягивая невидимыми ноздрями осенний лесной дух. Его тяжёлый взгляд ввинчивался в Гэджа, как бурав препаратора — и к горлу орка подкатил ком. Ему вдруг стало не по себе…

Звучащий в воздухе серебристый звон лопнул, разлетелся осколками, как стеклянный шар. Вернулось знакомое ощущение цепкой, безжалостной, холодной руки, хватающей за горло и напролом тянущейся дальше — в грудь, под ребра, к самому сердцу. Снова подползли откуда-то одуряющие бессилие и покорность, желание пасть перед Хэлкаром на колени и свернуться в клубочек. В голове на мгновение стало пусто и гулко, точно в колоколе, а затем — против воли Гэджа — из ниоткуда вновь выступила картинка: мохнатый пень, уходящая от него в лес едва заметная тропка, ныряющая в овраг, обочь — канавка, поросшая тростником, торчащее к небу сухое бревно с расщепленной верхушкой… а там, дальше, за поворотом — небольшая поляна, опушка, и холм… потом все заволокло туманом, серым, липким, густым, как кисель, но в этом тумане по-прежнему угадывался чей-то взгляд — он давил и душил, толкал вперёд, заставлял Гэджа повернуться и идти по тропе, мимо пня, вдоль канавки, к расщепленному гнилому бревну и дальше… дальше… во мглу…

«Ты не должен позволять себе быть жертвой, — ясно, совершенно отчётливо сказал вдруг в его голове голос Гэндальфа. — Старайся думать о хорошем… О золотистом рассвете над вершинами гор. О теплом летнем дожде. О капле росы в чашечке цветка…»

Гэдж стиснул зубы.

Он изо всех сил попытался освободиться, сбросить чужую волю и вырваться из-под гнетущей, прогибающей его под себя власти, вызвать в памяти хоть какую-нибудь отвлеченную картинку — горы, лес… алое небо заката над рекой… вереницу волн, набегающих на песчаный берег… ползущего по травинке крапчатого жучка… Но вся эта ерунда не держалась перед его мысленным взором, расплывалась, как зыбкое отражение на воде… и тогда он представил простую глиняную плошку, большую и круглую, как она падает и с сухим треском разбивается о мраморный, в голубоватых прожилочках пол — почему-то именно мраморный и именно в голубоватых прожилочках: тррес-сь… И снова падает — тррес-сь… И ещё раз — трресссь… Если визгун сейчас закричит, мелькнуло у Гэджа в голове, если только издаст один из своих жутких, выворачивающих наизнанку воплей, я не выдержу…

Но назгул молчал — видимо, не желал выдавать миру свое присутствие. Вместо этого он вдруг исторг странный квакающе-скрежещущий звук, откинул голову назад и затрясся все телом, точно в припадке падучей; Гэдж не сразу сообразил, что он всего-навсего смеётся. На руке Хэлкара, на безымянном пальце внезапно блеснуло кольцо — золотое, с ярко сверкнувшим алым камнем; впрочем, оно тут же потускнело и как будто истаяло, неведомым образом слилось с черной назгульской перчаткой.

— А ты, однако, любопытный персонаж, — всё ещё посмеиваясь, заметил Хэлкар. — Кто тебя этому научил, а? Сопротивляться? Твой волшебник? — Он насмешливо фыркнул. — Жаль, что магия Кольца плохо на тебя повлияет, а то мы могли бы прямо сейчас попытаться решить кое-какие насущные вопросы… Но ничего, мы продолжим позже. Вижу, ты действительно помнишь куда больше, чем хочешь это показать.

Гэдж молчал, съежившись и по-прежнему не поднимая головы. В ушах у него звенело, словно там все ещё бились, падая на мраморный пол, обреченные на смерть глиняные плошки.

* * *

Келеборн был бледен, но спокоен:

— Дурные вести. В лесу на двоих гонцов, идущих с заставы, напали орки… Один из гонцов убит.

— А другой? — спросил Гэндальф.

Владыка яростно потёр двумя пальцами переносицу.

— Не знаю. Возможно, его взяли в плен. Я выслал следопытов на поиски, но новостей пока нет… Да, кстати, — добавил он, обращаясь к Саруману, — я возвращаю тебе кинжал твоего орка, как мы и договаривались, — он небрежным кивком подозвал сопровождающего эльфа (это, как обычно, был Эллоир), и тот, шагнув вперед, выложил на стол завернутый в тряпицу продолговатый предмет. — Сдержи и ты свое обещание.

Белый маг медленно кивнул.

— Хорошо. — Он вынул из поясной сумки и положил рядом с кинжалом многострадальный «сит-эстель». — Куда орки могли увести пленного? В Крепость?

— Вряд ли. След ведет на восток-северо-восток, потом теряется в лесу… Должно быть, у орков логово где-то в тех местах. Но приближается ночь, а в темноте трудно что-либо разыскивать, да и опасно… придётся, видимо, ждать рассвета.

— К рассвету твой эльф, если он до этого времени доживет, будет уже находиться в Замке, — заметил Саруман. — Вероятно, закованным в ошейник.

— Если орки вздумают вернуться в Крепость, мы сумеем перехватить их возле гати. Я отправил отряду Линдола подкрепление. С заставы есть какие-нибудь вести? — спросил Келеборн у Эллоира.

Тот отрицательно качнул головой:

— Последнее донесение было час назад: все спокойно, мимо никто не проходил.

— Глупости. Орки не пойдут по тракту, — возразил Саруман. — Думаете, им не известно о том, что Северная дорога под наблюдением?

Келеборн раздражённо хмурил брови:

— Здесь есть другие пути?

— Наверняка есть — где-нибудь восточнее, просто мы о них ничего не знаем. Орки могут пользоваться одной из этих тайных троп, хоть это и означает для них изрядный крюк по лесу.

— Кстати… ты говорил, утром к Каменному Мосту прокатил какой-то обоз, — задумчиво, пощипывая бороду, напомнил Гэндальф. — Телеги с мешками и бочками в сопровождении пары десятков орков… Возможно, как раз эти орки и имеют отношение к нападению?

Келеборн пожал плечами:

— С обозом шли снаги, рабочие, всякая плюгавая мелкота… Те, кто напали на гонцов, были повыше ростом и обращаться с оружием умели.

— Уруки?

— Видимо.

— Вполне возможно, что они прятались на телегах под мешками, — заметил Саруман, — как раз чтобы не попадаться на глаза твоим дозорным. И выбрались оттуда, оказавшись за ближайшим поворотом.

— По-твоему, мы имеем дело со скрывающимся в лесу хорошо вооружённым отрядом?

— Более чем вероятно.

— И что ты в таком случае предлагаешь?

— Отведи своих воинов из леса, — негромко произнёс Гэндальф, — всех, кого сможешь. Пусть они отойдут если уж не на западный берег, то хотя бы в Росгобел — и чем скорее, тем лучше. Что-то мне подсказывает, что грядущую ночь лучше встретить за стенами… А стены Росгобела куда более крепкие и надёжные, чем может показаться на первый взгляд.

— Гэндальф прав, — неохотно подтвердил Саруман. — Если орки вздумают напасть в ночи на ваш лагерь, ничем хорошим для вас это не закончится.

— Для них, смею думать, — тоже, — с неудовольствием заметил Келеборн, — лагерь хорошо укрыт и укреплен. Но, возможно, вы и правы, не буду спорить… лишние потери нам действительно ни к чему. Прошу прощения, друзья, я должен откланяться, время не терпит — следует со всем управиться до наступления полной темноты.

Он повернулся, щёлкнув каблуками, и вышел в сопровождении неизменного и бесшумного, как тень, Эллоира. Со двора раздался топот копыт, надрывно заскрипели, открываясь, а потом — закрываясь, ворота, сомкнулись со стуком; от привратного столба отвалился кусок накладной резьбы и с чавканьем упал в лужицу под забором.

— Крепкие надёжные стены… — передернув плечами, точно от внезапного озноба, пробормотал Саруман. — Ты разговаривал с Радагастом? — бросил он Гэндальфу через плечо. — Как у него дела с защитной Завесой? Не удивлюсь, если вдруг выяснится, что она у него дырявая, как старая рыболовная сеть…

Серый маг, щипцами вытащив уголек из загнетки, сосредоточенно раздувал его, собираясь зажечь свечи: в горнице с наступлением вечера тоже начинала сгущаться мгла.

— Почему бы тебе самому с ним не поговорить?

— Непременно сделаю это, как только он перестанет шарахаться от меня, точно от зачумленного, и днями напролёт прятаться от встречи в конюшне.

— Что ты болтаешь? — рассердился Гэндальф. — Радагаст ни от кого прячется, просто, как тебе ни трудно такое представить, у него есть важные дела…

— В конюшне? — проворчал Саруман. — Ты заставляешь меня почувствовать себя поистине счастливым от того, что у меня нет никаких важных дел именно там.

— Это ещё что? — раздалось из сумеречного полумрака резкое, изумленно-подозрительное карканье Гарха.

Ворон, до сих пор с глубокомысленным видом расхаживающий по подоконнику, перелетел на стол и разглядывал кинжал, принесенный Келеборном: сквозь плотную ткань, в которую вещица была завернута в несколько слоев, пробивалось призрачное голубовато-белое свечение. Саруман откинул край свертка: клинок мягко светился в полумраке комнаты, отчётливо проступал на лезвии голубоватый узор из цветов и птиц. Белый маг осторожно взял кинжал в руку.

— Тёплый? — хрипло спросил Гэндальф из темноты.

— Немного. — Саруман медленно провел пальцем по лезвию, оно на секунду вспыхнуло ярче при его прикосновении. — Тебе приходилось видеть подобное раньше, Серый?

— Да. Один раз. В жилище Шмыра. — Гэндальф, чуть помолчав, болезненно поморщился. — Когда назгул пытался «прощупать» Гэджа и пробудить тёмную сторону его фэа… Кинжал в тот момент настолько раскалился, что на ладони парня остался ожог. — Он бросил на Белого мага быстрый взгляд: — Что это может значить теперь?

Саруман неохотно разжал губы:

— Очевидно, Гэдж вновь подвергается магическому воздействию. Это во-первых.

— А во-вторых?

— Должно быть, он где-то недалеко от Росгобела. Иначе бы защитные чары, наложенные на клинок, не отвечали на опасность настолько остро.

— Недалеко… — пробормотал Гэндальф. — Где именно, ты можешь узнать?

Саруман досадливо хрустнул пальцами.

— Нет. Но Гарх, я думаю, может… если захочет. Хотя бы попытаться это выяснить.

Ворон уныло втянул голову в плечи:

— Ты полагаешь, Гарху это надо?

— Гарху — вряд ли. Но это нужно мне, — мягко сказал Саруман. — И, возможно, Гэджу. Хотя насчёт последнего я могу и ошибаться.

* * *

Наконец добрались до места.

Орочий лагерь представлял собой несколько землянок, прорытых под пологом рощицы: глубоких квадратных ям, накрытых бревенчатым накатом и слоем дерна. При беглом взгляде полянка казалась необитаемой: даже пара торчащих из-под земли жестяных труб была выведена в ямы и прикрыта сырым валежником, — лишь кое-где скорее угадывались, чем были отчётливо видны беспорядочно протоптанные на палой листве тропинки и проплешины.

— От Каграта есть что-нибудь? — спросил Хэлкар у встречавшего отряд орка.

— Каграт сотоварищи утром ушли к Кривому ручью, — просипел тот в ответ простуженным голосом. — До сих пор ждем…

Визгун не удивился и ничего не ответил. Он что-то коротко приказал оркам, оставшимся на месте, и те принялись обустраиваться, сооружая очередную землянку. Не успел Гэдж скинуть с плеч свою ношу, как в руки ему всунули лопату и велели снимать дерн под склоном неглубокого, поросшего пожухлой травой овражка, потом — рубить жерди для лежней и обшивки, затем — вкапывать в землю стойки и растягивать на них полог из плотной рогожи. Наконец — к этому времени начинало смеркаться, — откуда-то появились Каграт и Радбуг; Гэдж упустил, как и с какой стороны они пришли, лишь по возникшей в лагере суете узнал об их появлении. Орки, на зависть сородичам, были нагружены трофеями, снятыми с убитых: Каграт нёс поясные сумки и мечи, Радбуг тащил ремни, кинжалы и колчан с белооперенными стрелами. С орками был кто-то третий.

Эльф.

Облаченный в коричневато-зелёное пятнистое одеяние, залитое тёмными потеками, он шёл, связанный, глядя прямо перед собой, иногда спотыкался и сбивался с ноги — тогда его подталкивали пинками, и он вздрагивал всем телом, и лицо его было бледным и неподвижным, а взгляд — отстраненным и невидяще устремленным в пространство.

Гэджу показалось, что он узнал пленника — это был тот эльф с заставы, что подскочил к Леарнасу с фонарем… Но, может быть, и не он — для Гэджа все остроухие представлялись на одно лицо.

Эльф тоже узнал его — заметил прежде, чем Гэдж успел отступить и затеряться за чужими спинами. На секунду на застывшем лице пленника мелькнуло удивление — кажется, он не ожидал увидеть здесь беглого мальчишку-урука, — но почти тут же на смену ему пришло понимание, усталое и тоскливое… Губы пленника шевельнулись почти немо, но Гэдж расслышал сорвавшееся с них слово — расслышал, хотя их с эльфом разделяло несколько ярдов, явственно понял, хотя пленник говорил по-эльфийски, угадал по движению губ, по выражению лица. «Предатель!» — беззвучно сказал эльф, и Гэджу разом захотелось провалиться сквозь землю.

Хэлкар встретил пленника с обычной чуть насмешливой невозмутимостью:

— Какая неожиданность! Не скажу, что приятная, но весьма своевременная. Сколько их было? — спросил он у поспешающего следом Каграта.

— Двое, — хрипло ответил орк.

— Второй?

— Мёртв.

— Опрометчиво было ввязываться в драку…

— Нас вынудили. Остроухие пытались напасть первыми, — пояснил Каграт. — И за это поплатились! — добавил он не без потаенной гордости, злорадно скаля желтые зубы.

— Так будет с каждым, кто осмелится сунуть нос на этот берег. Какого лешего вам не сиделось в вашей паршивой странишке? — с раздражением спросил Хэлкар у пленника. — Сколько вас здесь?

Эльф, пошатываясь, тем не менее выпрямился во весь рост и смерил его презрительным взглядом.

— Вполне достаточно, — выплюнул он, — чтобы заставить вас вздрагивать от каждого лесного шороха и испуганно поджимать хвосты.

— Кто из нас поджимает хвосты, это ещё вопрос, — возразил назгул. — Но одного вы своим присутствием добились точно — навязли у нас в зубах, точно кусок смолы… Так и хочется вымести вас вон и выпнуть с порога, как прилипшую к сапогам кучу грязи!

— Лес на восточном берегу вам не принадлежит, чтобы вы могли устанавливать здесь свои порядки, — сквозь зубы заметил эльф.

— Мы станем устанавливать свои порядки там, где сумеем их установить, — любезно откликнулся Хэлкар. — И зря вы тешите себя надеждой, что сможете как-то нам в этом помешать.

Эльф молчал. Его лицо — грязное, исцарапанное, покрытое засохшей кровью — сохраняло вид надменный и равнодушный. Все, что он думает о Дол Гулдуре, Сауроне, назгулах и иже с ними, было ясно без всяких слов, а собственная участь, казалось, не волновала его ни в малейшей степени.

— Как твое имя? — спросил Хэлкар.

— Какая тебе разница, отродье Тьмы? — процедил эльф.

— Никакой. Но как-то же я должен тебя называть.

— Ну, можешь называть меня Хеледиром*, если уж для тебя это так важно…

— Кто такой Шарки?

Если назгул рассчитывал застать эльфа врасплох, то зря — в лице пленника не дрогнул ни единый мускул:

— Какой Шарки?

— Какое отношение к вам имеет тот старик, что живёт в лесу? Кто он?

— Зачем вам это знать? — спросил эльф устало. — Старик — сумасшедший…

— Действительно сумасшедший, раз с вами связался… А раз спрашиваю, значит, нужно — не слишком-то полезно иметь эльфийских приспешников чуть ли не у стен Замка. Нам надо знать, как пройти через сеть заклятий, ограждающих его жилище.

— В этом я вам помочь не могу, — хрипло заметил эльф. — Я не волшебник.

— Для этого не обязательно быть волшебником, — небрежно возразил Хэлкар. — Просто дорогу должен указать кто-то, кого Сеть не распознает как чужака. Впрочем, леший с ним, с этим старым хрычом… Ответь — какие сведения ты и твой напарник должны были передать вашему воеводе? Этого-то ты не можешь не знать.

Эльф растянул в усмешке разбитые губы. Казалось, этот затянувшийся полу-допрос начал его забавлять:

— Сведения? Разумеется, о том, насколько тупы и неповоротливы твои подчинённые, позволяющие помыкать собой такой гнусной твари, как ты.

Из темноты кто-то что-то негодующе выкрикнул на Чёрном Наречии, вслед за ругательством из-за дерева прилетел камень и припечатал эльфа в правую скулу. Пленник пошатнулся, но устоял, наклонив голову пострадавшей щекой к плечу и щерясь, будто загнанный волк.

— Будь они действительно тупы и неповоротливы, я бы вряд ли имел удовольствие сейчас с тобой разговаривать, — ласково заметил назгул. — Ты неуместно дерзок, и я не могу оставить подобное оскорбление без внимания. Надеюсь, ты это понимаешь?

Пленник молчал. Обвел собравшихся глазами, словно кого-то искал — но Гэдж держался в тени дерева, плотно прижавшись к нему спиной, и эльф не мог его увидеть.

Хэлкар что-то негромко сказал оркам и небрежным кивком указал в сторону. Пленника увели в одну из землянок. Гэдж стоял, упираясь затылком в ствол старого тополя, вцепившись обеими руками в шероховатый черенок лопаты, прокусив до крови губу, но не чувствуя боли. Внутри него все горело — не то от волнения, не то от стыда, в ушах все ещё болезненным эхом отдавалось оброненное эльфом слово — предатель…

Нет. Я не предатель, в отчаянии сказал он себе. И не хочу, не хочу им быть! Но обстоятельства складываются так, что…

Он облизнул губы.

Ведь до Росгобела недалеко, рукой подать, вдруг подумалось ему — до приметной лужайки с замшелым пнем, вдоль оврага и дальше, до опушки леса… не более пары миль… Я мог бы добраться туда и обратно за час, самое большее — за полтора… если бы захотел…

Он глотнул. Это была какая-то очень неожиданная мысль… очень дерзкая и отчаянная, очень далеко заходящая, но, вероятно, даже имеющая некоторые шансы на успех…

Он незаметно огляделся. В лесу темнело быстро, по-осеннему; солнце уже зашло, и под деревьями споро копилась седая мгла. Где-то негромко переговаривались орки, вяло тюкал топорик, откуда-то тянуло запахом чуть пригоревшей ячменной каши — приближалось время ужина. Рядом никого не было, и никто на Гэджа внимания не обращал. Я могу уйти — прямо сейчас, торопливо, точно украдкой, подумал он, — и вернуться до того, как меня хватятся… и никто ничего не заметит, никто про меня не вспомнит…

Он бросил лопату. Ещё раз осторожно осмотрелся. Сделал вперёд один шаг, другой… нырнул под сумрачный полог леса, прячась за кустами, прокрался по границе между светом и тьмой, стараясь раствориться в толпе обступающих со всех сторон старых знакомых — лесных теней, слиться с ними, самому стать незримой тенью… Пропустил, притаившись в зарослях дружинника, двух прошедших мимо чумазых снаг, выждал ещё с полминуты, осторожно, замирая от каждого шороха, поднял голову, чтобы осмотреться…

Чья-то твёрдая рука спокойно легла ему на плечо.

— Куда-то собрался, парень?

Гэдж вздрогнул.

— Что? — пролепетал он. — Я тут… просто, того… до ветру вышел…

Он с некоторым облегчением опознал в схватившей его тёмной фигуре Радбуга. Орк смотрел на Гэджа так, словно у него болели зубы.

— Не делай глупостей, а? Вокруг лагеря ловушки расставлены и волчьи ямы нарыты… Надо знать верную тропу, чтобы отсюда выйти.

У Гэджа пересохло в горле:

— А… ясно. Понятно. А зачем ты мне… про тропу?

— Да так, для пущей ясности. Но если незачем, то и ладненько. Я тут в дозоре стою вообще-то, — добавил он, помолчав, — и приказ имею никого не впускать и не выпускать, так что имей в виду — в случае чего стрелять буду без предупреждения. Куда придётся.

— В спину? — спросил Гэдж хрипло.

— И в спину — тоже, — невозмутимо сказал Радбуг, — если нужда заставит.

— И рука не дрогнет? И ты… не сумеешь промахнуться?

— А оно того стоит? — после небольшой паузы спросил орк.

— А если я скажу, что да? — едва слышно пробормотал Гэдж.

Радбуг качнул головой. Он стоял под деревом, и тень, падающая от ветки, рассекала его лицо на две части, будто разбойничья маска; глаза его оставались в полумраке.

— Я-то, положим, могу и промахнуться… А другие — нет.

— Они не узнают.

— В лесу могут быть не только орки… Это во-первых.

— А во-вторых?

— Никто не должен покидать лагерь без особого распоряжения Визгуна. Это приказ.

— «Приказы не обсуждаются», да? В особенности — приказы Визгуна?

— Не думаю, что найдётся много охотников их нарушать... и я — в том числе.

— Ну да, ты же всегда хотел выслужиться... и быть настоящим орком, — проворчал Гэдж. Он злился на Радбуга, сам толком не зная, за что: за то, что тот перехватил его в двух шагах от рубежа, за то, что не позволил выйти из лагеря, даже за то, что предупредил о ловушках…

Голос Радбуга по-прежнему звучал ровно и сдержанно:

— Да, хотел. Чтобы голова, знаешь ли, лишний раз не болела… — Он внимательно посмотрел на Гэджа. — А ты разве не для этого вернулся в Крепость? Чтобы стать орком?

— Нет, — сказал Гэдж сквозь зубы. — Я просто хотел быть самим собой.

— В Крепости этого не получится, парень… мы, кажется, об этом уже говорили.

— Здесь, чтобы выжить, обязательно надо стать кем-то другим?

— Чтобы сохранить лад с самим собой — да. Внешне ты можешь быть кем угодно — человеком, гномом… даже эльфом. Но в душе ты все равно должен быть орком, иначе жизнь твоя не будет стоить здесь ни гроша, и для обитателей Замка ты никогда не станешь «своим».

— Разве нельзя внешне быть орком, а внутри, ну… все-таки оставаться человеком? — едва слышно пробормотал Гэдж. «Как ты», — хотел он добавить, но все-таки в последний миг удержался.

— Вряд ли это пойдёт тебе на пользу, — Радбуг натянуто усмехнулся. — Любой человек, если он по духу — человек, а не орк, для Крепости инороден, я полагал, ты это уже усвоил… Или ты хочешь всю жизнь быть тут чужаком?

— Нет, я просто…

Под взглядом собеседника он умолк. Радбуг смотрел не то с сочувствием, не то с сожалением:

— Но и там, в том мире, в котором ты жил до Крепости, ты теперь тоже чужак, вот ведь какое дело… Для Замка ты слишком человек, а для тех, кто вне — слишком орк. И избежать выбора тебе не удастся, все равно придётся решиться на что-то одно… и кого-то предать — либо нас, либо тех, твоих… бывших. И никто, кроме тебя, не сумеет рассудить, что из этого будет менее худшим… Хотя бы — для тебя самого.

Гэдж не ответил: из темноты зашелестели торопливые шаги. Из мрака живо выскочил лысый орк — он был довольно приземист для урука, но в то же время по-гномьи кряжист и широкоплеч, — схватил Гэджа за плечо:

— Вот ты где, ш-шучонок. — Он нещадно шепелявил при разговоре — изо рта его с левой стороны высовывался огромный кривой клык, но, был ли именно он причиной шепелявости хозяина, либо сказывалось отсутствие прочих, не столь вызывающе торчащих зубов, оставалось загадкой: — Иди в шемлянку, ш-шиво, тебя Вишгун требует.

— Зачем? — пробормотал Гэдж.

— Пошём я знаю, он шам тебе небошь объяшнит, — орк осклабился. — Ну, топай!

* * *

Вход в землянку был закрыт грубой, сколоченной из горбыля дверцей. Внутри было душно и сыро, горела коптилка, пахло землей, дымом, горелым маслом, по́том и почему-то — кровью… На дощатой лавке, крытой каким-то тряпьем, Гэдж увидел пленного эльфа — тот лежал, распятый на нарах, нагой по пояс, ноги его были связаны, руки — заведены за голову и веревками, обмотанными вокруг запястий, прикручены к брусьям у изголовья. Вся правая половина его лица представляла собой яркой багровой сизоты синяк, особенно жуткий на бледной, без кровинки, коже — след не то прилетевшего из темноты увесистого камня, не то удара сапогом... На теле также пестрели синяки, ссадины и кровоподтеки, плечо было покрыто запекшимися алыми струйками, светлые волосы слиплись на размозженном виске неряшливым колтуном…

Гэдж остановился на пороге. В какое-то мгновение ему перехватило горло. Всплыло в памяти темное подземелье, навязчивый запах гнили и мокрого камня, ослизлый череп в большой смрадной луже и восседающая на нем крыса, беспечно чистящая усы…

Ему захотелось немедленно исчезнуть отсюда и никогда больше здесь не появляться. Никогда, никогда.

— Нюхательная соль у тебя есть? — глухо спросил Хэлкар. Он прятался от света коптилки в темном углу, и Гэдж не сразу его заметил. Зато увидел Каграта — тот сидел у грубого деревянного стола в глубине землянки и поигрывал кнутом, скручивая кожаную шлею петлями, заворачивая её замысловатыми узлами так и этак. В какую-то секунду Гэдж подумал, что папаша пьян всмятку, но нет — Каграт был трезв, как стекло, лишь злобная взъерошенность в его облике придавала ему вид мрачный и тоскливо-угрожающий, точно завзятому пьянчуге, внезапно обнаружившему, что ему нечем опохмелиться.

— Не знаю, — пробормотал Гэдж. — Надо посмотреть… в сумке.

— Принеси, — велел Хэлкар.

Едва не столкнувшись с шепелявым орком, который скользнул в землянку, держа в руках ковш с тлеющими углями, Гэдж выбрался наружу. Двигаясь, как во сне, нашел свое одеяло и лекарскую сумку, валявшуюся под тем же деревом, где он их и бросил. Вернулся — заставил себя силком переставлять ноги — в душную земляную яму, поставил пузырек с нюхательной солью на стол, стараясь не смотреть ни на назгула, ни по сторонам — только строго прямо перед собой, — и по-прежнему ни о чем не думать…

— Приведи его в чувства, — Хэлкар кивнул в сторону эльфа.

Гэдж с усилием вытянул из пузырька на совесть пригнанную пробку, склонился к пленнику и осторожно поднёс флакончик к его лицу. Эльф вздрогнул и захрипел, открыл глаза; мутный его взгляд задержался на Гэдже — всего на секунду… Он тут же отвернулся и вновь сомкнул веки, точно не желая видеть окружающее в целом и орка в частности, но брезгливость и ненависть, на миг скользнувшие в его взоре, обожгли Гэджа, будто плевок в лицо.

Хэлкар, видимо, тоже это заметил. Он выступил из своего угла и шагнул ближе — Гэдж почувствовал его приближение по накатившей волне мертвенного холода и сжался, точно испуганный кролик. Взгляд назгула лежал на его затылке неподвижно, как точка прицела.

— Мне… можно уйти? — пролепетал орк, не поднимая головы.

— Оставайся, глоб, — пробурчал из-за стола Каграт. — Тебе это будет полезно.

— Нет, нельзя, — Хэлкар был непреклонен. — Так мы не закончили наш разговор, господин Хеледир, — обратился он к эльфу. Подался вперед, взял Гэджа за плечо и подтолкнул его к пленнику, так, чтобы свет коптилки падал на его лицо. — Знаешь этого парня, а?

Эльф медленно повернул голову и, щуря глаза, искоса взглянул на Гэджа. Но тотчас же отвёл взор, точно вид орка причинял ему чисто физическую боль.

— Первый раз вижу, — процедил он устало. — С чего вы взяли, что я должен его знать?

— А он тебя знает, — заметил Хэлкар. — Верно, орк? — он пристально посмотрел на Гэджа.

— Я? Нет. Откуда? — пробормотал Гэдж. Под цепенящим взглядом назгула он задыхался. — Мы… никогда не встречались.

— Да ну?

— Если вы думаете, что мальчишка-орк запросто водит знакомство с эльфами, может быть, спросите его и обо всем остальном? — хрипло спросил эльф. — Он, возможно, знает куда больше меня.

— Знает, — согласился назгул, — только предпочитает прикидываться дурачком и играть в молчанку, так же, как и ты. Какие-то вы оба одинаково предсказуемые… Все готово? — спросил он у шепелявого.

Тот вытащил откуда-то жаровню и теперь возился с ней, раздувая угли, принесенные от костра, на котором орки варили ужин. В ответ на вопрос назгула он поспешно закивал.

— Нам совершенно без разницы, кто из вас согласится посодействовать нам в наших начинаниях, — спокойно заметил Хэлкар. — Но кто-то из вас непременно это сделает — и сегодня же. Право, у меня достаточно дел и в Крепости, чтобы долго тут с вами нянчиться.

Эльф, полуприкрыв глаза, смотрел с презрением.

— Ты зря теряешь время, — голос его звучал едва слышно, но твёрдо.

— Ничуть, — с усмешкой заметил Хэлкар. — Фэа эльфов бессмертно и всегда имеет возможность втелешиться в новое хроа и с триумфом вернуться в мир, но в наших силах сделать расставание твоей души с телом как можно более долгим, тягостным и болезненным, не так ли? А меня всегда интересовало, до каких пределов способна доходить человеческая… а тем более — эльфийская выносливость, и, раз уж подвернулся такой подходящий случай, я готов это незамедлительно проверить. Из чисто отвлеченного интереса, так сказать.

— Господин Хэлкар, вы обещали! — торопливо, с нажимом, даже как будто встревоженно сказал из угла Каграт. Назгул небрежно отмахнулся.

— Я держу свои обещания. Мальчишка не пострадает. Пока. — Он сделал знак шепелявому.

Тот с отвратительной готовновностью засуетился, облизывая серым, будто вареным, языком вкось торчащий изо рта клык. Осторожно, рукой, завернутой в тряпицу, взялся за лежащий на углях прут — длинный, подковообразно изогнутый на конце, раскаленный докрасна.

Гэдж закрыл глаза. Ну да, следовало ожидать, что этим все и закончится… ничего удивительного… Назгулы кого угодно могут схватить за горло в любой момент…

— Ну, — произнес Хэлкар, — кто-нибудь из вас хочет что-нибудь мне сказать? Взмолиться о пощаде, выдать соратников, предать родину, извиниться за оскорбление, наконец? — он секунду-другую помолчал, словно и в самом деле ожидал ответа. Покосился на шепелявого. — Что ж, приступим.

Палач поднял из жаровни чудовищное орудие.

Покачиваясь, раскаленное железо медленно плыло по воздуху к Гэджу, и Гэдж видел его приближение даже не открывая глаз. Все его мышцы напряглись до предела, он дёрнул головой, чтобы отстраниться, отвернуться, но не тут-то было: назгул вдруг крепко схватил его за волосы на затылке и развернул лицом к пленному эльфу.

— Смотри сюда!

Прут проплыл перед Гэджем — он ощущал исходящий от него жар — и склонился к пленнику, на секунду завис перед ним. Грудь эльфа тяжело вздымалась, на лбу выступил пот; пленник явно старался сохранять вид бесстрастный, даже безразличный, хотя, надо признать, удавалось ему это не слишком хорошо.

— Ну? — сказал Хэлкар.

Эльф молчал. Желудок Гэджа сжался в горошину; он видел, как проклятый прут опускается к обнажённой груди эльфа все ниже, ниже, ещё секунда — и он коснётся бледной, покрытой мелкими мурашками кожи…

В последний момент Гэдж все-таки зажмурился — отчаянно, до боли в веках.

Потом эльф закричал.

Не закричал — взвыл, страшно, по-звериному, выгнулся дугой, забился в своих путах, заколотился затылком о доски настила: «Нет, нет, нет, нет, нет!..» Что-то странно зашипело, точно кусок масла на сковороде, отвратительно запахло горелым мясом, ужасом, отчаянием, нестерпимой болью…

Гэджа будто обдало изнутри кипятком. Он отпрянул, готовый сорваться с места и бежать прочь, без оглядки, куда глаза глядят — лишь бы далеко и безвозвратно.

— Смотри, я сказал! — гаркнул Хэлкар. Его стальная рука по-прежнему стискивала затылок Гэджа, пригибая вперёд его голову, заставляя смотреть…

Гэдж отчаянно заметался, как попавший в ловушку зверь, судорожно рванулся, его скрутило, точно жгут мокрого тряпья… Эльф захрипел, его жуткий вопль на мгновение прервался, и Гэдж успел подумать, что несчастный наконец потерял сознание, но нет — у пленника просто кончилось дыхание. Раскаленное орудие, припечатавшееся к его телу, наконец — спустя целую вечность! — оторвалось, оставив на груди подковообразный след спекшейся кожи, ярко-багровый, с бурыми вкраплениями внутри, вздувающийся по краям прозрачными пузырями.

— Ну как, достаточно? — холодно осведомился Хэлкар. — Или, может, продолжим?

Эльф беззвучно рыдал и хватал ртом воздух, глаза его вылезли из орбит, взгляд, мутный от боли и ненависти, бездумно блуждал по сторонам, прокушенные в неописуемой муке губы окрасились кровью.

— Здесь… никого нет… — выдохнул он. — На этом берегу… Эльфов — нет…

— Где же они?

— Вернулись… на западный берег…

— Полчаса назад ты утверждал, что твоих сородичей здесь больше, чем листьев в лесу.

Пленник беспомощно захрипел. По лбу его скатилась прозрачная капля.

— Провались… в Удун… тварь…

— Кто таков старик-лесовик? Как миновать заклятия, ограждающие его жилище?

Сквозь зубы эльфа прорвался короткий стон.

— Я… не знаю… Он… сам по себе…

— Ты пытаешься лгать. И будешь за это наказан.

— Если ты… мне не веришь… к чему тогда вообще… это всё?

— Возможно, и ни к чему, — совершенно серьёзно заметил назгул. — А возможно, к тому, чтобы позабавить нашего красавца Клыка — смотри, как ему всё это в охотку. — Он покосился на исподтишка следящего за эльфом, жадно роняющего слюни шепелявого палача, небрежно бросил ему через плечо: — Еще раз!

Шепелявый с мерзкой радостью подхватился, облизнул клык, вновь потянул из жаровни пышущее жаром железо… Прут криво багровел в полумраке землянки нарисованным в воздухе светящимся знаком.

— Не надо, — беззвучно прошептал Гэдж.

Его никто не слышал. Прут вновь неторопливо миновал Гэджа, склонился к жертве, готовый клюнуть — ниже, ниже… Эльф дрогнул в путах; лицо его, перекошенное страданием, блестело от пота, губы тряслись, из уголка рта потекла розоватая пена…

— Стойте! — крикнул Гэдж. — Хватит! — Он больше не мог этого видеть, слышать, выносить, с каждым биением сердца пропускать через себя. — Прекратите это, сейчас же!.. — голос его постыдно сорвался.

Клешня назгула впивалась в его затылок, точно когтистая лапа.

— С какой стати? — отрывисто спросил Хэлкар. — Или ты что-то имеешь нам сообщить?

Гэджа мутило и трясло, все слова как-то слиплись и лежали под языком тяжёлой, кислой и вязкой массой, он с трудом выдавил их из себя — обрывочных, непослушных, застревающих между зубами:

— Я… я, по-моему, вспомнил… Вспомнил… дорогу. Я проведу вас… куда вам надо… Только… прекратите…

Он судорожно перевёл дыхание. Происходящее ударило его поддых тяжёлым тараном и раздробило в хлам, и вновь собрать себя по кусочкам в единое целое было для него сейчас делом не из легких.

Тем не менее хватка назгула слегка ослабла. Шепелявый палач, разочарованно сопя, отступил, а проклятый прут убрался обратно в жаровню.

— Что ж, я знал, что рано или поздно в тебе заговорит голос разума. — Хэлкар, кажется, довольно ухмылялся — там, под маской. — Ну, не будем терять время.

Эльф, медленно повернув голову, смотрел на Гэджа тускнеющим взором — но во взгляде его не было ни облегчения, ни благодарности. Скорее — стылая ярость, усталая обреченность и глухая бессильная тоска.

— Как ты слаб…

Гэдж старался не поднимать глаз. Пленник был прав — ни стоика, ни героя, ни даже так себе воина Анориэля из Гэджа не получилось. «Как ты слаб…» И жалок со своим неуместным состраданием, да. Ну что ж. Раз уж эльфы всё равно считают меня предателем и перебежчиком, сказал он себе, так тому и быть… и пусть у них, по крайней мере, будут для этого основания.

____________________

* Heledir (синд.) — зимородок