Отомстить за двенадцать часов (джен)

— Спать хочу, — говорит Шикамару.

— Неужели ты будешь просто спать? Ты можешь и не проснуться, — говорит Ино.

Они вдвоем сидят в кафе и ждут заказ и Сакуру, которая не придет. Она по настоянию Ино сидит дома и учится перезаряжать пистолет. В воздухе — всеобщее напряжение. Легкий гул. Все говорят вполголоса, потому что знают — этот день пришел. Будто бы от их перешептываний что-то изменится. Будто бы, если говорить тихо, Судная ночь никогда не настанет, не услышит их. Судная ночь — волк, а люди — овечки. Те, которые не собираются выходить на улицу.

Радио говорит:

— До ежегодной Судной ночи осталось два часа.

— Прямо кукушка, — говорит Шикамару.

— Убила бы эту дикторшу. Она уже несколько лет объявляет о Судной ночи, — ворчит Ино и цокает языком.

— У тебя сегодня будет возможность, — говорит Шикамару.

— Нервничаю. Внутри все переворачивается.

— Слушай, в этот раз к вам точно никто не залезет, — говорит Шикамару. Официантка ставит перед ними еду, желает приятного аппетита и уходит. Шикамару говорит: — Твой отец поставил лучшую охранную систему в городе.

— Ага. — Ино не ест, лениво ковыряет еду и смотрит на нее, все еще в мыслях. Шикамару звучит неубедительно. Он и сам не верит в то, что говорит.

— Дети! — кричит Цунаде с соседнего стола. Вокруг нее несколько пустых стопок и тарелка с едой. Бывшая Глава страны кричит: — Ино! Шикамару! — Она кричит слишком громко, остальные посетители нервно оборачиваются на нее. Никто здесь больше не кричит, даже радио включено лишь на половину громкости.

Цунаде встает, хватаясь за стол, и подходит к ним. Толкает Ино, чтобы она подвинулась, и садится рядом. Цунаде спрашивает:

— Как поживаете, дети? — Улыбается так простодушно, невинно, словно никакой Судной ночи нет.

— Да мы неплохо, — отвечает за двоих Шикамару. — А вот у вас, кажется, дела совсем идут неважно.

Цунаде — самая ярая противница Судной ночи в стране. Точнее, она ей была. Именно поэтому она больше не у власти, ее нигде не берут на работу, и однажды в нее стреляли четыре раза — в ногу, руку, бок и плечо навылет. Не задели жизненно важные органы. Словно предупредили. Но она здесь, на ногах. Раньше каждый день приходила выпить в это кафе в гордом одиночестве, иногда в компании Джирайи. Теперь — только раз в неделю. Джирайя заставил ее лечиться от алкоголизма, но это все, чего он достиг.

— О чем ты говоришь, мальчик? — Цунаде грозит ему пальцем и смотрит мутным взглядом. — Я живу и радуюсь жизни. — Ино и Шикамару только переглядываются.

Потом им приходится вести Цунаде до дома. Джирайя не берет трубку, поэтому они вызывают такси и едут вместе с ней. Дом у нее — как у поп-дивы. Все какое-то модное, обставленное с лоском и изяществом, дорогое и роскошное. При этом светло, много света. В каждой комнате по нескольку светильников. Словно никакой Судной ночи и нет.

Цунаде укладывается спать. Входных дверей у нее две — обе толстые, металлические, по два замка на каждой. На окнах тоже бронированные ставни. Вряд ли кто-то заберется на пятнадцатый этаж. Цунаде сонно, вяло желает им безопасной ночи, и они уходят.

Обратно приходится ехать на такси. Неизвестно, на чем ехать хуже, когда до Судной ночи час, — на такси или на метро. На дорогах пробки, водители только сигналят, высовываются из окон, кричат ругательства и показывают жесты, а в метро все толкаются, дерутся, как в Черную пятницу, словно Судная ночь уже началась. Никому не хочется застрять в толпе в этот час.

Ино матерится под нос и смотрит на наручные часы, а потом — на часы в телефоне. Надеется, что одни из них спешат. Машина стоит уже минут десять. Шикамару курит в окно. Теперь небо черное. В городе никогда не видно звезд. Слишком много огней. Ино говорит:

— Ладно. Тут минут пятнадцать бегом. Пошли, Шикамару.

Они выходят из машины и пересекают проезжую часть восьмиполосной дороги. Из громкоговорителя возле торгового центра кричат:

— До ежегодной Судной ночи осталось тридцать минут.

— Заткнись! — кричит мужчина и бросает в громкоговоритель банку с газировкой. Выбегает полицейский останавливать дебошира.

Они и вправду бегут все эти пятнадцать минут. У Ино, на удивление, хорошая физическая подготовка, а Шикамару вечно отстает, заходясь кашлем курильщика. Когда они расходятся по домам, Ино кричит ему вслед:

— Хорошо запрись, понял? Безопасной ночи!

— Так вот, значит, как ты проводишь время вместо школы, — говорит ее мама. На полу у входа — сумка с оружием, на кухне — ужин, в гостиной у телевизора — папа.

— Это ради нашей безопасности. — Ино небрежно разувается и садится за стол. Там уже расставлена посуда и наложена еда.

— Не ты должна заниматься нашей безопасностью.

Родители усаживаются за стол. Папа включает телевизор. Там идет передача, призывающая выйти в эту ночь на улицу. Молчат. Наконец, телепрограмма резко прерывается помехами, а потом сменяется желтым экраном. На фоне — японский герб — хризантема. Женский голос оттуда говорит:

— Это не проверка. Система экстренного оповещения сообщает о начале ежегодной Судной Ночи, санкционированной правительством. — Вместе с голосом идет бегущая строка. — К использованию допускается оружие класса четыре и ниже. Остальное оружие запрещено. Правительственным чиновникам предоставляется иммунитет. По сигналу сирены любые преступления, включая убийства, станут законными в течение двенадцати часов. Услуги полиции, пожарных и экстренной медицинской помощи будут недоступны до семи часов завтрашнего утра, когда Судная Ночь завершится. Да будут благословенны наши новые Отцы Основатели и Возродившаяся Нация.

— Аминь, — говорит папа и горько усмехается, качает головой, смотрит на свою тарелку.

Раздается сирена. Долгая, протяжная и противная. Ино никогда не считала, сколько раз она сигналит, но сегодня считает. Четыре. Иронично. Все слышат ее и думают об одном и том же.