Alteya

#ГП #зарисовки #ау #пейсательское

Летней жаре и miledinecromant посвящается.

Всё произошло из-за жары, которую Нарцисса Малфой ненавидела с рождения.
Нет, она любила лето – но английское, с дождём и сумраком, или даже с солнцем, но, главное, прохладное. Но нынешнее лето словно бы сошло с ума, и жара держалась уже третью неделю – а ведь это был июнь, и он ещё не перевалил даже за свою середину! Растения словно бы сошли с ума пустились в рост с такой скоростью и силой, что Нарцисса просто сбилась с ног что с садом, что с цветниками, что с огородом. А уж то, что творилось в её розарии, снилось ей в кошмарных снах.
И если бы растения были её единственной заботой! Но нет – именно в это и без того совершенно обезумевшее лето у них в доме поселился Тёмный лорд и беглецы из Азкабана! Не то чтобы Нарцисса недолюбливала, например, сестру – но она, определённо, оказалась совершенно неподготовленной к такому вот нашествию на Малфой-мэнор. Их ведь нужно было всех не просто расселить по комнатам: они ели, пили, одевались в чистое, а ещё им совершенно нечем было здесь заняться. Нет, поначалу, в январе, гости были тихими, и их едва хватало на то, чтобы добраться от спальни до столовой, да и то не каждый раз. Но ведь время шло, беглецов лечили – и, конечно, вылечили. И теперь в доме Нарциссы жило более десятка ничем не занятых взрослых волшебников, делать которым было совершенно нечего.
Некоторые из них, впрочем, надо отдать им должное, занимали себя сами: Руквуд, например, мирно работал то в библиотеке, то в своей комнате, и нему у Нарциссе никаких претензий не было. Так же, как и к свояку, который тоже большую часть времени проводил в библиотеке, а его остаток тратил на то, чтобы занимать свою жену и выслушивать её бесконечные претензии. Но вот остальные попросту скучали – а когда Нарцисса попыталась их занять вполне полезным делом в виде садовых-огородных работ, Тёмный Лорд делать это почему-то запретил категорически. Да ещё с такой формулировкой, за которую Нарцисса кого-нибудь другого просто заавадила бы:
- Чистокровному волшебнику не к лицу возиться в огороде, словно эльфу!
А она им кто? Домовый эльф?! Вероятно, именно так на неё и смотрит этот хам, думала Нарцисса, яростно выпалывая молодую поросль под сливами. Да откуда же она берётся? Ведь на той неделе выдернула все – и вот пожалуйста, опять! Не лето, а какая-то агрокатастрофа!
Эльф. Этот змеемордый обозвал её домовым эльфом! Её, хозяйку дома, который он, видите ли, «избрал своей резиденцией»! Но она бы потерпела ради мужа и семьи – но ведь этот змей безносый так и злится на её супруга и своим маниакальным желанием добыть пророчество загонит его или на тот свет, или в Азкабан. А она уже не знает, какой вариант хуже, потому что с этим драккловым пророчеством её муж почти полгода не спит и не ест толком, и от этого всего, а также от намёков Лорда на его, Люциуса, дальнейшую судьбу, почти сошёл с ума от безысходности и от отчаяния. И чует её сердце, что эта операция в Отделе тайн добром не кончится.
Закончив с порослью сливы, Нарцисса перешла к обрезке роз, безжалостно удаляя слишком длинные молодые побеги и отцветшие цветы. Мерлин, как же ей всё это надоело! Уже темнеет, а она даже не присела за весь день – и не присядет, потому что сейчас она пойдёт отдавать распоряжения по поводу ужина, а потом половину его они будут сидеть и слушать очередной спич Тёмного Лорда и опять приступят к еде, когда та уже или остынет, или испортится из-за слишком долгого нагрева. Опять.
И так теперь будет, видимо, всегда.
А потом Люциус отправится в тюрьму, а она останется здесь – с Тёмным Лордом, сестрой, свояком и полузнакомыми людьми.
Именно об этом думала злая, потная и донельзя уставшая Нарцисса, когда, закончив на сегодня все дела в саду и в огороде, шла по коридору Малфой-мэнора к столовой. И когда встретившийся ей на пути Тёмный Лорд, скользнув по ней равнодушным взглядом, молча прошёл мимо, она вдруг взяла со столика тяжёлую статуэтку серебряного оленя – у неё в комплекте были ещё с охотником и собакой, но их кто-то, видимо, украл (и она не поручилась бы за то, что это не сделал кто-то из гостей, которые то и дело таскались в Малфой-мэнор к Лорду!) – и догнав совсем недалеко ещё отошедшего Лорда, просто ударила его ей по затылку. Чуть выше того места, где его лысая голова переходила в длинную и тонкую шею. Ударила почти что без размаха, но вложив в удар всю имеющуюся у неё силу и пусть и небольшой, но всё же вес.
Раздался хруст, чем-то напомнивший ей звук колки орехов.
Тёмный Лорд замер на секунду, словно бы от изумления, и тогда она ударила ещё раз.
Лорд покачнулся и упал – просто шлёпнулся плашмя на пол, лицом вниз, и больше уже не шевелился.
Нарцисса постояла несколько секунд, внимательно его разглядывая, а затем одним взмахом палочки ловко перевернула на спину. Широко раскрытые красные глаза подтвердили, что их обладатель мёртв – ну, или, по крайней мере, без сознания, хотя, кажется, сознание так не теряют. Впрочем, Нарцисса плохо разбиралась в особенностях физиологии Тёмного Лорда – и потом, сейчас ей было не до этого. Через час в столовой должен быть накрыт стол к ужину – а у неё здесь труп почти что на пороге. Или не совсем пока что труп – но это именно пока.
Призвав эльфа, Нарцисса велела ему начинать готовить и, назвав меню, пообещала через полчаса зайти на кухню и проверить, что там происходит, но всё же наказав накрыть стол вовремя и не ждать её к столу. А затем левикорпусом подняла в воздух тело Тёмного Лорда и почти бегом направилась с ним к розарию.
Тело раздевать она не стала: не хватало ей ещё смотреть на ЭТО обнажённым. Закапывать Тёмного Лорда целиком было и неудобно, и нерационально: понадобится одна большая яма, копать которую у неё времени не было. Вырыть несколько маленьких было куда быстрее – и потом, ей хотелось быть уверенной, что Тёмный Лорд и вправду мёртв и не вернётся снова, по крайней мере, в обозримом будущем. А даже инфери сделать можно лишь из целого тела – это Нарцисса помнила. Откуда-то.
Так что Лорда она разделила, словно дичь, на шесть частей: тело, голову и руки-ноги. Тело, впрочем, после некоторых размышлений, она тоже поделила пополам – слишком крупным оно было, неудобно. Хорошо, что режущие заклинания ей всегда легко давались! И готовить она тоже иногда любила – особенно дичь или десерты. И если навыки для приготовления последних сейчас были бесполезны, то умение разделать тушу очень пригодилось.
Правда, провозилась Нарцисса всё равно довольно долго и к ужину опоздала. Впрочем, это всё равно прошло совершенно незамеченным, потому что новость об очередной смерти Тёмного Лорда – о которой все обладатели Чёрных меток узнали, разумеется, мгновенно – затмила для обитателей Малфой-мэнора не только опоздание его хозяйки, но и собственно сам ужин. Так что большая часть еды опять пропала – но, по крайней мере, Нарцисса смогла, наконец, поесть нормально. А потом и выспаться, пусть и в пустой спальне – потому что Люциус, конечно, вместе с остальными засиделся до утра.
Ну, почти. Утром, к счастью, все гости Малфой-мэнора крепко и спокойно спали, а вот Нарцисса встала рано: у неё оставалось ещё одно дело. И всё же, засыпая, Нарцисса впервые за последний год – с того момента, как Тёмный Лорд вернулся вместе с её экстренно разбуженным супругом и поселился у них в доме – чувствовала себя счастливой. А главное – спокойной.
Завтрак следующим утром она накрыла не в столовой, а велела подать каждому в постель – мотивировав это тем, что прошлой ночью все слишком устали и, конечно, заслужили некоторый отход от этикета. А когда за ланчем вдруг не обнаружилось Питера Петтигрю, никто на эту мелочь и внимания не обратил…
О его судьбе вся Великобритания узнала лишь из утреннего «Пророка», чью передовицу украшали огромные буквы «Труп Питера Петтигрю найден на ступенях Министерства!» Заглавная же статья уже следующего номера гласила: «Дело Сириуса Блэка будет пересмотрено!»
…Пару недель спустя в доме на Гриммо, 12, Сириус Блэк сказал, передавая Нарциссе большой увесистый мешок:
- Вообще-то, я тебя об этом не просил.
- Дорогой кузен, какие просьбы между родственниками? – улыбнулась она, с некоторым трудом засовывая мешок с свою маленькую сумочку. – Я рада была поспособствовать очищению твоего доброго имени.
- А я рад с тобой за это расплатиться и не быть перед тобой в долгу, - буркнул Сириус.
- Видишь, как всё замечательно сложилось? – спросила Нарцисса, скользнув губами по щеке остолбеневшего от этого Сириуса. – Хорошей жизни на свободе, братец… и я посоветовала бы тебе показать крестника целителям, - озабоченно добавила она. – Мальчик пережил такую травму на турнире! Конечно, ему видится невесть что. Никакого Волдеморта нет! – прервала она готовящиеся сорваться с языка Сириуса возражения. – И быть не может. Мы все это давно знаем. Мёртвые не возвращаются, не так ли? – спросила она, подходя к камину и бросая в него горсть летучего пороха.
«Это, в конце концов, попросту невежливо», - добавила уже про себя Нарцисса, выходя из камина в своём наконец-то опустевшем доме, из которого они с супругом буквально пару дней назад проводили на континент последнего гостя, щедро снабдив его всем необходимым и не слишком. Ничего – они готовы были заплатить за возвращение нормальной и спокойной жизни, а деньги – это просто деньги.
Тем более, что большую часть расходов Блэк им возместил. Всё-таки чужая гордость – это так удобно!
- Ума ни приложу, - сказал вечером, уже лёжа в постели, Люциус Малфой. – Что могло случиться с Лордом?
- Полагаю, что он умер, дорогой, - ответила Нарцисса, тщательно расчёсывая свои длинные волосы перед небольшим волшебным зеркалом, с удовольствием демонстрировавшим ей её с самых разных сторон.
- Надолго ли на этот раз? – вздохнул её супруг.
- Посмотрим, дорогой, - откликнулась она с улыбкой.
И подумала, что нужно расставить по дому побольше декоративных статуэток.
Желательно, потяжелее.
Так, на всякий случай.

Написано по следам поста и комментов Кисо https://fanfics.me/message363925

Обоснуй для Люмионы.

- И как ты себе это представляешь? – скептически спрашивает Люциус.
Они сидят в гостиной… нет, не так – в комнате, которая когда-то была гостиной. Сейчас здесь нет почти ничего, как и в большинстве остальных комнат Малфой-мэнора. Что-то разгромили и растащили стороннички светлой памяти Милорда, пока столовались здесь, их дело продолжили явившиеся вскоре после победы… или поражения – тут как посмотреть – авроры, а остатки Малфои убрали сами. Им хочется всё начать заново, с нуля. Жаль, что невозможно перестроить дом – сейчас уже никто не воспроизведёт все те чары, что когда-то использовались, а потерять их жаль, очень уж хороши. Но, по крайней мере, дом можно переделать внутри – перестелить полы, заново обить стены, поставить другую мебель. Так проще будет забыть последние полтора… нет – два года, и начать жить нормально. Ну, насколько это возможно.
На всё это нужны средства – и они у Малфоев есть. Вернее, не так – они есть в их фамильном сейфе.
Но сам сейф опечатан, и доступ к нему пока что закрыт. Да, Люциуса, вроде бы, оправдали, и Драко тоже, а Нарциссе и вовсе не предъявлялось никаких обвинений, однако арест с сейфа не снят, и когда это произойдёт, знают только Мерлин да Шеклболт. К несчастью, они не болтливы, а от остальных толку чуть.
В самом же доме денег никаких нет: кто же будет хранить их под носом у бывших соратничков, да и самого Лорда? Который – Люциус до сих пор почти твёрдо в этом уверен – ими просто питался. Обычной пищи почти не ел – а добирал золотом. Иначе невозможно понять, куда он его девал в тех количествах, что забирал у Малфоя. Нет, кое-что у них было припрятано – но это «кое-что» почти кончилось, а сейф так и закрыт.
И как к нему подобраться – Мордерд поймёт.
- Я и это должна за тебя решить? – спрашивает Нарцисса, приподнимая правую бровь.
Она идеально владеет своим лицом. Причём безо всякой магии. И всегда абсолютно точно изображает именно то, что хочет. Сейчас это ироничное удивление, лёгкая насмешка и едва заметное снисхождение.
- Но почему я? – артачится Люциус.
Даже обсуждать это ему отвратительно. Да что там – его просто передёргивает от одной мысли об этом. Причём не метафорически, а вполне физически.
- Ты предлагаешь заняться этим мне? – теперь насмешки на лице Нарциссы больше, а иронии чуть поменьше. Удивления, пожалуй что, столько же, а вот снисхождения нет и в помине. – Полагаешь, у меня это лучше получится? – теперь на её лице появляется шутливая гордость. – Ты мне льстишь, дорогой. Я знаю, как выгляжу, но ты льстишь мне.
- Но почему я? – повторяет Люциус. – Я слишком стар, в конце концов.
- Но ведь не Драко же это делать, - Нарцисса вздыхает, и её лицо приобретает очень терпеливое выражение. – Он ещё ребёнок. Ты хочешь, чтобы он с этого начал?
- Ну так уж и начал, - ворчит Люциус, но Нарцисса отмахивается:
- Не важно. Драко этого совершенно не заслуживает.
- А я, значит, заслуживаю? – возмущается Люциус.
- А сам ты как думаешь? – спрашивает в ответ Нарцисса вроде бы в шутку, но в её ярко-голубых глазах блестит сталь. – И потом, - говорит она уже мягче, - для тебя это будет куда меньшим потрясением. Опять же, у тебя больше опыта.
Это ему крыть нечем. Да, опыта у него и в самом деле больше, а что до потрясения… в целом, после дементоров это не самое страшное, что ему придётся сделать. Наверное. Хотя, честно говоря, он не был в этом уверен.
- Но она же… девчонка, - мямлит он, кривя рот.
- Так проблема именно в этом? – насмешливо и сочувственно уточняет Нарцисса. – Милый, я не настаиваю на том, чтобы это была именно она. С Гарри даже лучше получится. Быстрее.
- Цисси! – его передёргивает от отвращения, а она только смеётся. – Она ровесница Драко! Это всё равно, что спать с чьей-то дочерью!
- Боюсь, я сейчас разобью тебе сердце, - Нарцисса слегка склоняет голову набок и смотрит теперь на него чрезвычайно заботливо и слегка озабоченно, - но у меня тоже были мама и папа. Родители. Я имею в виду, что я тоже чья-то дочь. Понимаешь? Ты всю жизнь спишь с чьей-то дочерью.
Люциус не выдерживает и фыркает. Нарцисса тоже слегка улыбается, одними глазами, и он предпринимает ещё одну попытку, уже почти безнадёжную:
- Я имел в виду возраст. Она ровесница Драко. Цисси, это же отвратительно.
- Что же ты за человек, - вздыхает она. – Большинство мужчин в твоём возрасте о таком мечтают.
- Какой есть, - бурчит он и смотрит на пустую оштукатуренную стену. – Цисси, она грязнокровка.
- Правильно говорить «магглорождённая», - назидательно поправляет его Нарцисса. – Запомни, пожалуйста. Милый, это несложно.
- Какая… эх, - он вздыхает и машет рукой. – Хорошо тебе говорить…
- Конечно, - кивает она согласно. – Разумеется, мне доставляет удовольствие уговаривать своего супруга завести молоденькую любовницу. Это именно то, о чём я с детства мечтала. Причём именно магглорождённую.
- Я уже не помню, как это делается! – капризничает он. Впрочем, он не так уж далёк от истины. Он действительно не помнит. В последний раз он ухаживал за девушкой ещё в школе, и сейчас она сидит рядом с ним.
- Посоветуйся с Драко, - невозмутимо отвечает она. И смотрит насмешливо, но, по крайней мере, ласково.
- Цисси, ну побойся бога! – он и сам не знает, откуда вдруг всплывает у него это выражение – наверное, откуда-то из подсознания.
- Я даже Лорда не испугалась, - возражает она, и в её глазах вновь блестит сталь. – Так что мне боги? Люциус, нам нужно добраться до денег. Так жить совершенно нельзя. Невозможно, - она морщит нос и обводит рукою комнату.
- Ну хорошо, - почти что сдаётся он. – Ладно, я. Допустим. Но она? Ей это зачем?
- Ты ведь всегда умел объяснить людям, что им нужно, - тонко улыбается Нарцисса. – Вот и объясни это девочке. Ей будет полезно.
- Полезно – это не совсем то, что нужно девятнадцатилетним девицам от мужчин, - возражает он.
Она вновь вскидывает бровь:
- Ты слишком хорошо думаешь о женщинах, милый.
Нарцисса смеётся.
- Это не про таких, как она, - он опять кривит рот. – Она же принципиальная. И – я уверен – не меркантильная.
- Я пошутила, - Нарцисса снова смеётся. – Ей нужно у кого-то всему научиться, милый. Она ведь любит учиться – я помню, Драко рассказывал. И кто будет обучать её? Этот очередной Уизли? – она смешно морщит нос и улыбается ласково и насмешливо.
- Ты мне предлагаешь наняться в учителя? – усмехается Люциус.
- Или так – или расскажи ей сказку о том, что влюбился, - отвечает она после секундной паузы – а потом добавляет: - А проще всего – заколдуй или напои зельем. Я знаю парочку… интересных.
- Я не хочу, чтобы она в меня влюблялась! – он почти что пугается.
Ну его к Мордреду. Да никаких денег не стоит втюрившаяся в тебя грязно… в смысле, магглорождённая подружка героя войны.
- Зачем так радикально? – возражает Нарцисса, улыбаясь мягко и немного задумчиво. – Есть разные зелья. Поначалу вполне хватит и интереса… а там посмотрим, - говорит она неопределённо.
- Не знал, что ты интересуешься этой сферой, - замечает он удивлённо.
- Я и не интересуюсь, - отвечает она. – Просто знаю. От бабки. У тебя всё получится, - говорит она убеждённо. – Только будь осторожен – нам вовсе не надо злить героя войны. Нам просто нужно добраться до сейфа. Сочувствия будет вполне достаточно, - говорит Нарцисса задумчиво – и Люциус вдруг понимает, о чём она могла часами напролёт беседовать со Снейпом.
Появившуюся у него мысль о том, почему же его лично когда-то заинтересовала довольно невзрачная девочка, какой была в школе Цисса Блэк, он немедленно от себя гонит.
В конце концов, какая разница, почему? Главное, что из этого получилось, не так ли?

#зарисовки

Альтернативная концовка к фанфику "Холодное танго" - часть 3.
Часть 1 здесь https://fanfics.me/message287185
Часть 2 здесь https://fanfics.me/message287208

Разрешение на оную от автора получено - хоть и в несколько своеобразной форме - это видно здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338008
и здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338014
Хотя я и не думаю, что оно так уж нужно.
Итак - чем, на мой взгляд, мог закончиться союз садиста и любительницы действовать чужими руками.
Критика, как обычно, принимается - но! Исключительно в вежливой (пусть и резкой) форме. Хамство, оскорбления, пожелания зла реальным людям и обращение на "ты" к автору от незнакомых людей будет тереться.

Автор хочет подчеркнуть, что данная Мариэтта не имеет ничего общего с его хэдканонной Мариэттой - это именно персонаж автора Холодного танго.


- Ты на меня сердишься? – по возвращении Мариэтта подходит к Валиесу на диво уверенно.
- Нет, - отвечает он абсолютно честно. – Я потребовал от тебя слишком многого – так что это моя ошибка. Забудь.
- Я старалась, - говорит она, ласково кладя ладони ему на грудь. И сейчас, когда он для себя всё решил, это прикосновение не неприятно – оно возбуждает.
- Понимаю, моя кошечка, - Валиес улыбается – и целует её.
Горячо и страстно – и без всякого зелья.
…- Ты не хочешь поохотиться? – спрашивает Валиес.
Они лежат на кровати, обнажённые и мокрые – и не только от пота.
- Я? Хочу, - Мариэтта с удовольствием улыбается и приподнимается на локте. – На кого?
- О, - глаза Валиеса вспыхивают. – Я уверен, тебе понравится. На оборотня.
- Что? – она садится, удивлённо на него глядя. – Это же запрещено?
- Ну, - он тонко улыбается. – В Германии есть места, где подобное практикуется. Но на страх и риск для охотника, - он проводит руками по её телу и задерживает их на бёдрах. – Ты рискнёшь?
- Конечно! – она тоже сияет. Нет, определённо это отвратительно – женщина… его женщина и жена не должна так возбуждаться от подобного. Никогда он не хотел себе в жёны Беллатрикс Блэк. – Тем более, с тобой. А когда?
- Да в ближайшее полнолуние, - он зевает, а потом растягивает губы в улыбке: - И, я думаю, стоит сшить тебе какой-нибудь особый наряд. Да?
- О, я знаю, какой! – её глаза вспыхивают.
Валиес улыбается – и притягивает жену к себе.
…Полнолунная ночь выдаётся тёмной и ветреной. Сеет дождь – Мариэтта морщится, выглядывая на улицу:
- Там так неприятно…
- От дождя и ветра есть заклятья, - возражает Валиес. – Но, - добавляет он, - если ты желаешь, я могу найти другого партнёра.
Мариэтта задумывается.
- Другого? – переспрашивает она.
- Я давно обещал соседям взять с собой на охоту фройляйн… - Валиес даже не успевает произнести имя дочери их соседей – Мариэтта его перебивает:
- Ну уж нет – я не упущу такой шанс! Настоящий оборотень!
- Вот и славно, - он ей улыбается и, обняв, горячо и страстно целует. Она невозможно хороша в своём новеньком охотничьем костюме с кожаной коротенькой курткой и узкими брючками, почти неприлично обтягивающими бёдра.
Впрочем, время. Валиес накладывает на них чары – сперва защищающие от дождя и ветра, а затем и дезиллюминационные. Напоследок стирает запах – и, обняв жену, аппарирует.
Ждать приходится долго. Но когда они оба слышат, наконец, быстро приближающийся треск, а на артефакте, показывающим приближение оборотня, появляется крупная зелёная точка, Валиес проводит рукой по спине Мариэтты и шепчет:
- Оставайся пока здесь – я пойду проверю вон там.
И потом уходит, тихо растворяясь в лесу… и при этом незаметно сняв с жены маскирующие чары.
А затем возвращается – аппарирует на дерево, под которым стоит, подрагивая от возбуждения, ничего не подозревающая Мариэтта, и как раз успевает удобно устроиться в его ветвях, когда на дорожке появляется, наконец, оборотень.
И бросается вперёд.
Мариэтта даже успевает полоснуть его каким-то проклятьем – но оно уже ничего не значит. Как она кричит! Валиеса на его дереве трясёт от коктейля из возбуждения, облегчения и удовольствия – и он смотрит, смотрит во все глаза, навсегда запечатлевая в памяти восхитительно будоражащую картину. Пройдут годы и десятилетия – а он без всякого Омута Памяти сможет вспомнить, как огромный волк вспарывает ткань и кожу, как его клыки раздирают бело-алую плоть, как трещат разгрызаемые кости – и, конечно же, как кричит она. Мариэтта.
Его первая жена.
Потому что развод не для Хоффмана. Потому он и медлил с ним – понимая, что, во-первых, это попросту стыдно, ну а во-вторых, он, по сути, не решил бы главной проблемы: эта женщина всё равно осталась бы в его жизни. Прежде всего, из-за дочери, с которой бы так или иначе общалась – а потом… Она мстительна – мстительна и обладает более чем неприятным умением находить защитников. И зачем ему обозлённая на него красивая женщина, которая непременно отыщет того, кто возьмётся мстить? А ещё с неё станется выслать той же Грейнджер некий небольшой флакончик, приложив к нему воспоминание – и тогда уже речь пойдёт не о политической карьере для Валиеса, а об Азкабане.
И зачем ему столько сложностей? Для чего заводить себе вечную головную боль, если можно решить всё так просто?
Ты гордилась бы собой, дорогая: ты жила и умерла совершенной. Так кричать – с таким правильным и точным сочетанием боли, ужаса, отчаяния и надежды – далеко не каждому дано.
Изумительно.
***
- Мистер Хоффман?
Тихий, мягкий, немного неуверенный в себе голос. Валиес, уже полчаса разглядывавший витрину в ожидании его обладательницы, оборачивается – и позволяет себе пока ещё не улыбку, но лишь чуть потеплевший взгляд.
Он ведь в трауре.
Его единственная большая любовь, его жена, его Мариэтта умерла три недели назад… нет – погибла, так трагично и так нелепо, очевидно, перепутав дни и неосторожно отправившись искупаться на ночь к их любимому лесному озеру. А он, Валиес, в ту ночь лёг рано – впрочем, он подумать не мог, что она допустит такую чудовищную, ужаснейшую ошибку. О его горе знают, похоже, все: хоть трагедия и случилась в Германии, «Пророк» уделил ей почти всю первую полосу (и не важно, сколько это ему стоило – Хоффман всегда был весьма щедр) – так же, как и все теперь знают, что убитый внезапным несчастьем вдовец, не в силах оставаться в том доме, где был счастлив со своей Мариэттой, в один день перебрался в Британию.
Не один, разумеется – вместе с дочерью. Бедняжка тоже совершенно раздавлена – а ведь ей скоро в школу. В Хогвартс, видимо? Да, она родилась не здесь – но МакГонагалл не посмела отказать посеревшему от горя отцу. «Вы поймите, - говорил он севшим не иначе как от рыданий голосов. – Мариэтта мечтала, чтобы Кэтти училась здесь, в Хогвартсе… Девочка день и ночь говорит лишь об этом»…
Врать легко. Благо, Катарина в самом деле расстроена смертью матери, и не станет нынче спорить с отцом по поводу школы – тем более, что с ней этот вопрос прежде никогда не обсуждали. Ей вообще не слишком хочется в школу – так какая разница, куда ехать?
А вот он желает, чтобы она выучилась здесь. Ему нужно это – и потом, учат тут и вправду неплохо. А пока она будет в школе – он спокойно женится на Лаванде и получит, наконец, нормальную жену и наследника. К воспитанию которого подойдёт посерьёзнее.
Как удачно всё вышло. Этот брак будет в глазах общества более чем понятен и оправдан – вряд ли кто-нибудь удивится, когда (разумеется, спустя положенное время) вдовец выберет себе в спутницы ту, чья трагедия будет так напоминать его собственную и которая, как никто, сумеет его понять. Общее – или просто схожее – горе объединяет, это естественно. Да и Катарина его поймёт – уж он постарается.
Славно, Валиес. Вот что значит не пускать жизнь на самотёк и всегда брать всё в свои руки. Вот теперь ты получишь всё: и женщину, чей вид всегда будет тебя возбуждать, и жену, ощущающую себя тебе благодарной, и сочувствие и уважение в обществе – всё.
Всё, чего ты заслуживаешь. Новая жена, новая страна – и новая, на сей раз успешная жизнь.
Валиес тянет вниз туго накрахмаленный воротник и говорит негромко и очень искренне:
- Мисс Браун. Знаете – я пришёл сюда купить что-нибудь, что могло бы хоть немного порадовать Кэтти. Мою дочь, - поясняет он. – Но полдня хожу – и всё без толку. Я не представляю, чем ей хоть немного помочь. Может быть, вы что-то подскажете?
- Я? – Лаванда смотрит неуверенно. – Я не знаю… но могу попробовать.
- Я был бы вам бесконечно признателен, - говорит он – и любезно склоняет голову.
Ветер трогает светлый локон мисс Браун, и она привычным движением убирает его за ухо. Валиес поднимает палочку и рисует вокруг её головы лёгкий щит, защищающий от ветра – и теперь позволяет себе улыбку.
Да. На сей раз у него всё будет совершенно иначе.

КОНЕЦ

#зарисовки #пейсательское #фанфиксовское

Альтернативная концовка к фанфику "Холодное танго" - часть 2.
Часть 1 здесь https://fanfics.me/message287185

Разрешение на оную от автора получено - хоть и в несколько своеобразной форме - это видно здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338008
и здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338014
Хотя я и не думаю, что оно так уж нужно.
Итак - чем, на мой взгляд, мог закончиться союз садиста и любительницы действовать чужими руками.
Критика, как обычно, принимается - но! Исключительно в вежливой (пусть и резкой) форме. Хамство, оскорбления, пожелания зла реальным людям и обращение на "ты" к автору от незнакомых людей будет тереться.

Автор хочет подчеркнуть, что данная Мариэтта не имеет ничего общего с его хэдканонной Мариэттой - это именно персонаж автора Холодного танго.


Бал шикарен. Хороша благотворительность, думает насмешливо Валиес, осматриваясь, – интересно, покроют ли сборы стоимость праздника? Он почти не знает никого здесь: за прошедшее после победы десятилетие состав министерских работников основательно изменился. Но ему это на руку – здесь почти никто не знает о том, что когда-то он носил метку. Он, конечно же, амнистирован – сказать страшно, скольких денег ему это стоило. Не на взятки, нет – дракклов Шеклболлт принципиален и набрал таких же бессребреников. Но вот голоса свидетелей по его разбирательству куплены – и теперь Валиес вспоминает с довольной усмешкой изумление на лицах достопочтенных членов Визенгамота, слушавших слезливые рассказы магглорождённых и полукровок о том, как мистер Хоффман укрывал их самих и их семьи. И как потом Валиес каялся уже сам – говорил, глядя в глаза судьям, что когда Тёмный Лорд от разговоров перешёл к убийствам и пыткам, осознал, как же он ошибался, но, поскольку от метки никуда не мог делся, он старался хотя бы спасать людей. Укрывал их, затягивал в министерстве рассмотрение дел… Амбридж многое могла бы порассказать об этих «затягиваниях» - но она, по счастью, давным-давно сгнила в Азкабане.
И ведь даже разговора о веритасеруме на суде не возникло! Идиоты. Весь Визенгамот – идиоты. Были и остались. Впрочем, ему это тоже на руку – разве что досадно за страну. Но не страшно – рано или поздно он поднимется до поста Министра, и тогда… Но пока он никто – и держится со скромным достоинством.
Они с Мариэттой и одеты соответственно – Валиес вспоминает с неприязнью ту ссору, в которую вылились их сборы.
- Я не собираюсь выглядеть, словно нищенка-попрошайка! – фыркает Мариэтта, когда Валиес приносит ей скромное и строгое палево-голубое платье. – Выглядит так, словно ты купил его у мадам Малкин, - морщится она.
- Его сшили на заказ, - отвечает он холодно. – И ты пойдёшь в нём – или остаёшься в Германии.
Ему надоело. Смертельно надоело быть с ней обходительным.
- Но это же просто стыдно! – она вспыхивает. – Я могу взять что-нибудь из своего бутика, - предлагает она.
Кстати.
Этот магазин никогда не приносил прибыли – впрочем, Валиес завёл его не для этого. У любого должно быть хоть какое-то дело – вот он и придумал такое жене. Но в последнее время убытки стали уж совсем велики – даже для него. Это тоже надо будет обсудить – давно стоило. Но, пожалуй что, не сейчас.
- Ты пойдёшь в нём, - повторяет он – и уходит, уверенный, что его супруга не посмеет его ослушаться.
Но он ошибается.
Она смеет – и за полчаса до того момента, как они должны оказаться на балу, появляется в роскошном платье тяжёлого вишнёвого шёлка. Ей идёт – вкус у Мариэтты есть, в том смысле, что она всегда умеет подобрать удачные, подходящие ей наряды.
Ей – но не ситуации.
Мерлин.
Валиес белеет от ярости – и одним резким взмахом палочки рассекает платье прямо на ней. Шёлк с глухим шуршанием падает – Мариэтта смотрит на него недоверчиво и непонимающе, но спросить ничего не успевает.
- Или ты немедленно переодеваешься, - тихо говорит Валиес, - или остаёшься здесь. Навсегда.
Тихо – потому что сдерживается. Из последних сил. В конце концов, сдержанностью он не славился никогда. Ему хочется разбить её фарфоровое лицо – подойти к ней, сгрести тщательно уложенные в сложную причёску золотистые волосы и от всей души впечатать её голову в стену. Так, чтобы на той остался багровый след.
Но попозже. Его ждут с женой – он обязан явиться с ней.
Мариэтта поджимает губы, сверкает глазами – и Валиес берёт себя в руки и подходит к ней. Улыбается – мягко, так, как ей нравится – и касается краем ладони её щеки.
- Милая, - его голос ласков, - я тебя понимаю. Ты достойна этого платья, - он кивает на остатки платья на полу. «Словно кровь», - приходит ему в голову. Её кровь. Эта ткань будто бы пропитана её кровью. – Но, - его глаза вспыхивают, и теперь в голосе звенит возбуждение, - нам сейчас следует быть скромнее. Иногда ситуация требует строгости. Впрочем, - Валиес улыбается и проводит большим пальцем по всё ещё обиженно кривящимся губам Мариэтты, - твою красоту всё равно не спрятать.
Она улыбается – он слегка подталкивает её к дверям и просит, именно просит, переодеться. И она, кокетливо и грустно вздохнув, соглашается – и уходит, а у него ещё почти полминуты дрожат руки.
Он, Валиес, только что пресмыкался перед ней! Потому что позволил себе оказаться в зависимости от этой фарфоровой куклы – пусть в безделице и всего на пару часов, но позволил! Ладно – он запомнит это, но сейчас главное, чтобы эта кукла всё сделала правильно. Если она сможет сделать то, что нужно, Грейнджер станет стыдно – и она не сможет отказать в общении бедной девочке, у которой в Британии не осталось почти никого. Ни за что. А потом, когда они с ней подружатся… Но сперва нужно правильно провести этот вечер – если всё получится, его благотворительный взнос окупится.
Поначалу всё идёт как по маслу: он жмёт руки каким-то сошкам, обсуждает с ними погоду, квиддич и последний хит «Вещих сестричек», Мариэтта неподалёку щебечет с кем-то – всё идёт отлично.
До тех пор, покуда они не подходят, наконец, к Грейнджер, вполне ожидаемо тут же узнающей его супругу. А она хороша, отмечает Валиес – да, пожалуй, будь бы она чистокровной ведьмой, он бы мог… но, конечно, к гря… магглорождённой он не прикоснётся. Всё же правду говорят: к тридцати годам любая умная женщина может стать красавицей. Хороша.
Валиес говорит ей что-то необязательное – и, целуя её руку с коротко остриженными и ухоженными ногтями, вспоминает, как увидел Грейнджер в первый раз. Как она кричала от боли и страха, как хрустели, выходя, её белые зубы, как… Стоп – хватит – возбуждение становится слишком сильным, а сейчас это лишнее. Мантия, конечно же, скрывает самое очевидное, но вот взгляд – с ним сложнее. Валиес старательно глядит в пол – но жену обмануть, конечно, не может. Как некстати! Он бросает на неё требовательный взгляд – и видит в её глазах ярость.
- Я слышала, - говорит Мариэтта, глядя прямо на Грейнджер, - что в конце войны тебя поймали Пожиратели и пытали. Говорят, тебя тогда изуродовали ужасно, - она вглядывается в её лицо. – Помнишь, мы встречались как-то после войны… я не помню, где? Следы тогда ещё не сошли… что, нашли их? – её глаза вспыхивают.
- Нет, - весьма сухо отзывается её собеседница.
- Но тебе же смогли помочь, - почти нежно говорит Мариэтта. – Я смотрю, никаких следов не осталось… ты, наверное, меня тогда поняла?
- Что, прости? – Грейнджер смотрит удивлённо, а Валиесу больше всего хочется наложить сейчас на жену Империо – только делать это в непосредственной близости от министра и главного аврора очень уж неразумно. Если бы взглядом можно было убивать, Мариэтта бы сейчас легла трупом – но увы.
Мерлин, как же он сейчас ненавидит. Её – и себя. За то, что поверил, что его жена способна хоть раз переступить через себя и сделать что-нибудь для него, за то, что привёл её сюда – и вообще за то, что когда-то на ней женился. Дрянь. Мелкая эгоистичная дрянь! Он пять лет работал над тем, что она сейчас в пять минут зачеркнула.
- Поняла ты, как было мне ходить с твоими прыщами? – Мариэтта почти что шипит от злости. – Что такое внешность для девушки – для красивой девушки? Поняла?
- Ты считаешь меня красивой? – вопрос звучит иронично, а сама Грейнджер смотрит насмешливо. – Неожиданно. Мне приятно. Спасибо за комплимент – ты тоже изумительно выглядишь, - она улыбается, и эта улыбка окончательно разбивает все надежды и планы Валиеса. – Рада, что у тебя всё в жизни хорошо.
- Ещё как! – Мариэтта… не понимает. Мерлин, да она не видит ни иронии, ни насмешки – ничего! Какая же она дура! Нет – Валиес всегда знал, что его жена никогда не будет чересчур умной – но… - Твоя неумелая ворожба, как видишь, не помешала моему Валиесу меня полюбить! И принять! Я…
- Я правда за тебя рада, - голос Грейнджер звучит… тепло. Слишком уж тепло. Та протягивает вдруг руку и сжимает запястье Мариэтты, которая дёргается от этого прикосновения и отдёргивается так резко, будто бы её попыталась куснуть змея. – Извини, меня зовёт Гестия – хорошего тебе вечера, - Грейнджер отворачивается и, равнодушно кивнув Валиесу, отходит к главе Департамента правопорядка.
Провал.
В общем, можно уходить – потому что с этого момента его пребывание здесь бессмысленно. Однако Валиес медлит – потому что если прямо сейчас он окажется с Мариэттой наедине, он её убьёт. Незатейливо и с огромным удовольствием задушит или попросту свернёт шею. А это не совсем то, что он может сейчас себе позволить.
Так что Хоффманы остаются – Мариэтта, похоже, так и не понимает, что наделала, а вот Валиес старается держаться от неё подальше и хоть как-то остыть. Говорить с людьми в таком состоянии он не любит – потому и ходит поодаль, держась ближе к столам и старательно… нет, не запивая, потому что потерять контроль над собой он не может – и поэтому просто заедая свой сокрушительный крах.
Пять лет жизни – и он даже не возьмётся сосчитать, сколько галеонов.
Валиеса трясёт, а в ушах шумит – он стоит над каким-то блюдом и разглядывает его, уже, наверно, минуту. Как он мог так просчитаться? Как он мог решить, что его супруга вообще способна на что-то, кроме…
- Вам помочь?
Женский голос вырывает его в реальность. Валиес поворачивается на него, поднимает глаза – и замирает, оглушённый стоящей рядом с ним женщиной, чью весьма привлекательное от природы лицо пересекают на редкость уродливые шрамы.
А ещё она блондинка, и её светлые волосы, завитые в крупные локоны, сейчас живописно распущены по плечам. Женщина, пожалуй, слегка полновата – но это лишь добавляет её облику, на взгляд Валиеса, привлекательности.
Да что там – его тело реагирует на неё мгновенно, и какое же счастье, что он всем новомодным нарядом предпочитает мантию.
- Помогите, - отвечает он, ловя взгляд её больших, чуть навыкате, голубых глаз. – Никак не могу понять, что это, - его голос нежен и немного – совсем каплю – игрив.
- Тарталетки с грибным паштетом, - она улыбается, но в улыбке нет и тени заигрывания. Этот тон… тон и взгляд – о, он знает такие. Она так привыкла считать себя уродиной, что давно перестала думать о некоторых вещах.
- Грибным? – уточняет он с некоторым сомнением – и, подумав, берёт одну. А затем с лёгким поклоном говорит собеседнице: - Вы простите – я не представился. Валиес Хоффман.
- Лаванда Браун, - отвечает та.
Решение созревает мгновенно. О, он знает, кто она – он вообще знает наизусть имена всех тех, кого в нынешней Британии считают героями. Одноклассница Поттера, покалеченная при защите школы Грейбеком. Надо же… Правду говорят: никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Он-то думал, что всё кончено – а нашёл вместо одного решения целых два.

Конец второй части.

#зарисовки #пейсательское #фанфиксовское

Альтернативная концовка к фанфику "Холодное танго".
Разрешение на оную от автора получено - хоть и в несколько своеобразной форме - это видно здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338008
и здесь
https://fanfics.me/comments?id=1338014
Хотя я и не думаю, что оно так уж нужно.
Итак - чем, на мой взгляд, мог закончиться союз садиста и любительницы действовать чужими руками.
Критика, как обычно, принимается - но! Исключительно в вежливой (пусть и резкой) форме. Хамство, оскорбления, пожелания зла реальным людям и обращение на "ты" к автору от незнакомых людей будет тереться.

Автор хочет подчеркнуть, что данная Мариэтта не имеет ничего общего с его хэдканонной Мариэттой - это именно персонаж автора Холодного танго.

Что, опять?
Валиес неприязненно морщится. Он богат – и, как все истинно чистокровные волшебники, щедр. Однако же существует чёткая разница между щедростью и мотовством – но его жена, похоже, ничего про неё не знает. Для чего ей ещё три платья? Вдобавок к двум купленным на прошлой неделе и четырём, что они приобрели в Париже, откуда вернулись – половины месяца ещё не прошло? Что за маггловские манеры?
Магглов Валиес презирает – до омерзения. Подобные ощущения испытывают некоторые дети, в первый раз сталкиваясь на уроке зельеварения с флоббер-червями – их так же отвратительно и слегка тошнотворно брать в руки. Хуже, на его взгляд, лишь родители-волшебники полукровок – потому что он не может себе представить, как это, лечь в постель с ЭТИМ. С магглом. Это всё равно, как… Впрочем, кажется, он отвлёкся – и вообще, времена уже изменились. И если он не желает всю жизнь пробавляться сутенёрством да изображать из себя маггловского ресторатора, а хочет вернуться в политику, ему следует изменить свои взгляды.
Но об этом тоже потом. Сейчас он должен закончить со счетами – и поговорить с женой. По лицу Валиеса пробегает тень. Жена. Эта кукольно-хорошенькая блондинка – его жена. Валиес смотрит на календарь, в котором методично отмечает все те дни, когда вынуждает себя отдавать ей супружеский долг. Н-да… в последний раз это было ещё в Париже. Две недели прошло… пожалуй, пора.
Он кривится. Валиес Хоффман никогда не отличался ханжеством – ни в какой сфере. И себя самого знал прекрасно – от и до.
Его всегда, с ранней юности влекла красота – но не обычная, а испорченная.
Иными словами, Валиеса возбуждало уродство. Не природное – его не интересовали врождённые аномалии или просто откровенно дисгармоничные тела и лица. Нет – его влекло лишь природное совершенство, порченное человеком. Глядя на шрамы или на вовсе отсутствующие куски тела – например, отрезанный нос – он любил представлять, как заклятье или, лучше, нож врезались когда-то в нежную кожу, как текла горячая красная кровь, как кричала и молила о пощаде их обладательница… и как после она кричала второй раз - поглядев в зеркало.
Это всё когда-то и сошлось в этой женщине – Мариэтте. Его жене.
Той, которую он когда-то представлял на месте той гр… нет – магглорождённой ведьмы Гермионы Грейнджер. Забудь, Валиес, забудь это слово! Они называются магглорождёнными. А эта конкретная – так вообще мадам Грейнджер, и не стоит даже наедине с собой называть её по-другому. Иначе ничего не выйдет. Но да – выдирая её белые зубки, слушая её крики и ощущая её текущую по его рукам восхитительно горячую и так вкусно пахнущую сырым стейком кровь, Валиес видел перед собой другую. Мать своего ребёнка.
Зря он вспомнил сейчас ещё и об этом. Настроение испортилось окончательно. Он ведь знал, всегда знал, что следует разделять вожделение и отношения! Не говоря уж о браке. Год тогда был безумным, а голова у него шла кругом от всего того, что следовало успеть – и всё-таки сделать ребёнка и заключить брак с женщиной такого склада и, что уж говорить, уровня? Счастье, конечно, что родилась девочка – в конце концов, она не наследник, но всё же первенец… такая же капризная и избалованная, как мамаша. Ладно хоть её красоту унаследовала… Ох, дракклово семя, чем же ты тогда думал, Валиес? Чем-чем, отвечает он сам себе. Не тем, чем следовало. Впрочем, жена из Мариэтты вышла, в общем-то, неплохая… презентабельная. Опять же, блондинка – его всегда привлекали такие вот кукольного вида блондинки с рыжеватым отливом, желательно, ещё и кудрявые. Он даже мирится с её кругозором в, как он в последнее время всё чаще позволяет себе шутить, четыре темы – как, хотел бы он знать, подобное существо умудрилось попасть на Рейвенкло? Сама напросилась, что ли? И всё же жениться на женщине, которую – он отлично знает и всегда знал – возбуждают мысли и разговоры о пытках? Жена должна быть совершенно другой – а для удовлетворения фантазий существуют бордели. Тем более, Валиес, у тебя есть собственный… который, кстати, с удовольствием посещает и твоя жена. Говорит, что любит порой полюбоваться на представления его шлюх.
Образцовая супруга, ничего не скажешь.
Впрочем, можно и развестись. Валиес обдумывает этот вариант много месяцев – но потом решает, что его жена все же будет ему полезна. Да, пожалуй, это неплохой способ приручить сперва Грейнджер, а затем, через неё, Гестию Джонс. Ну и Поттера – пригодится. Вряд ли тот останется обычным аврором – наверняка через несколько лет станет Главным. А иметь если не в друзьях, то в приятелях Главного Аврора очень полезно. Главное – чтобы Мариэтта сыграла всё как надо. Должна же быть от неё хотя бы какая-то польза!
И потом, разводиться – это что-то отвратительно обывательское. Развестись – означает признаться в неумение осуществлять важный выбор. Это неприятно.
…- Это что? – интересуется Валиес, входя в будуар жены и кладя перед ней счета. Та сидит перед зеркалом – как всегда делает это вечерами – и втирает в лицо какой-то сладко пахнущий крем. Она так заботится о гладкости и красоте своей кожи, что та, кажется, не имеет ни единой морщинки и нежна, словно у ребёнка.
Валиеса охватывает тоска. Разве с куклами или детьми спят? Первых ставят на полки, вторых – наряжают, но какой здоровый человек станет с ними спать?
Покуда были видны хотя бы следы от прыщей, что наколдовала та гряз… да что ж такое? – Грейнджер! – Валиес вспоминал, каким было прежде лицо Мариэтты, и этого хоть как-то хватало. Но следов давным-давно не осталось: её внешность идеальна и безупречна. И эта безупречность – кукольная, фарфоровая, образцовая – возбуждает Валиеса не больше, чем фарфоровая ваза эпохи Мин.
- Что именно, милый? – привычно мурлычет та – и то, что когда-то так его возбуждало, теперь вызывает у Валиеса лишь тошноту.
- Вот это, - он смахивает с кресла что-то воздушно-кружевное и садится. – Не знал, что тебе не хватает одежды.
- Но ведь я же не могу показываться в одном и том же больше трёх раз, - отвечает Мариэтта, кокетливо ему улыбаясь. – Это же неприлично, - говорит она с мягким упрёком.
- Мне казалось, что я женат на волшебнице, - морщится Валиес. – Или в Хогвартсе не преподают трансфигурацию? Если требуется учитель – я найму.
- Что? – она недоумённо глядит на него… и хлопает своими ресницами. Мерлин… Валиес на секунду позволяет себе представить, как переменилось бы это кукольно-прекрасное личико, подними он сейчас палочку и выжги их все, до одной - медленно, по очереди… и оставь так. Навсегда. Есть немало заклятий, шрамы от которых не свести… нет – увы. Он не может позволить себе уродливую жену.
Эта мысль раздражает.
- Я спросил, - медленно и очень терпеливо говорит Валиес, - ты забыла уроки трансфигурации? Первый уровень: неживое в неживое. Ты не в состоянии обновить платье?
- В состоянии, - говорит она удивлённо. – Но…
- Договорились, - он встаёт. – Прекрати вести себя словно маггловское отребье – это им свойственно скупать тряпки сотнями.
- Что случилось? – она придвигается к нему – пеньюар приоткрывается, демонстрируя восхитительной, почти не пострадавшей от кормления формы грудь. Ни растяжек, ни увеличения ореолы – ничего. Она даже не обвисла! Валиес едва кривит губы, сдерживая скуку и отвращение. Всё равно что оживлённая кукла… нет – живая женщина не может быть совершенством.
Может быть… Мысль, что приходит вдруг ему в голову, возбуждает. Можно ведь найти какую-нибудь пострадавшую соответствующим образом во время войны ведьму – какую-нибудь приличную женщину, изуродованную его бывшими приятелями. И жениться. Выйдет благородно и романтично – а ему не придётся до конца жизни отсчитывать на календаре дни, размышляя, наступило ли уже время для отдачи супружеского долга, или можно подождать ещё пару-тройку вечеров.
И какое же счастье, что существуют соответствующие зелья.
Просто так отказаться от этой обязанности он не может – не считает себя вправе. До тех пор, покуда они связаны узами брака, он обязан делать некоторые вещи – в том числе и вот это.
Но какая идея! Как она хороша!
Глаза Валиеса вспыхивают от этой мысли, но его жена понимает это превратно и немедленно приникает к нему.
Долг есть долг, Валиес.
В этот раз он почти что жесток – но она принимает это за страсть, а ему хватает умения вовремя наложить обезболивающе, а потом слегка подтереть жене память. Потому что есть вещи, которые ей совершенно незачем помнить – например, как он рассекает уголок её рта, а потом тут же, пока кровь течёт, принуждает её к тому, что значится в прейскуранте его маленького борделя как «оральные ласки». Это возбуждает – но определённо он не хочет знать, понравится ли его супруге ещё и такое.
- Я хотел поговорить с тобой, - говорит он Мариэтте за завтраком.
- Милый? – она замирает на секунду, картинно замерев с ножом для масла в руках – и затем продолжает намазывать им тост.
- Я намерен вернуться в Британию.
- Замечательно! – Мариэтта, кажется, радуется. Надо же… впрочем – это к лучшему. – Я хочу…
- Ты мне в этом поможешь, - ему не интересно, чего она хочет – впрочем, он и так это знает. Показать всем, насколько хороша её жизнь – всем, и, прежде всего, этой Грейнджер. Просто мания какая-то. Одержимость.
- Я всё сделаю! – глаза Мариэтты вспыхивают. – Всё, что требуется!
Валиес очень на это надеется.
- Я надеюсь, - он кивает. – Сделать нужно будет вот что...
Она слушает его, как обычно, внимательно – но чем дальше, тем больше округляются её и так немаленькие глаза, и, в конце концов, она восклицает:
- Что?! Ты хочешь, чтобы я пресмыкалась перед этой уродливой тварью?!
Мерлин. Валиес кривится. Что за выражения для его жены? «Тварь»… Нет, определённо, чистокровность – это ещё далеко не всё. С воспитанием у его супруги какая-то катастрофа. Впрочем, здесь он сам виноват: они в браке лет десять, мог бы потратить какое-то время и как следует выдрессировать её. Впрочем, это поправимо – время есть.
- Я хочу, чтобы ты помогла мне вернуться домой, - сухо говорит он. – И занять в британском обществе подобающее мне место. Ты способна на это?
- Но зачем так? – Мариэтта страшно возмущена. Её рот сжимается и разжимается, напоминая ему движения вытащенной на берег рыбы. Или, может, русалки? Из его жены могла бы выйти русалка?
- Долго объяснять, - отвечает он, не желая вдаваться в детали. – Этот путь короче и проще всего. У меня есть приглашение на благотворительный рождественский бал в министерство – там ты и начнёшь. Подойдёшь к ней сама, заговоришь – и уйдёшь оттуда с приглашением в гости. Ты меня поняла?
Губы Мариэтты дрожат – то ли от обиды, то ли от возмущения, но ему не интересно. Она сделает это – или, видит Мерлин, её в его жизни больше не будет.

Конец первой части.
Часть вторая https://fanfics.me/message287208

#зарисовки #пейсательское #фанфиксовское

С благодарностью клевчук за идею, невольно высказанную ей в одном из комментов.

Он с самого рождения был неправильным.
Его не интересовало ни золото, ни драгоценные камни, ни хотя бы банальное серебро – нет, все это восхитительные вещи оставляли его совершенно равнодушным. Кольца, цепочки, монеты – ничто не рождало в его душе того зуда и трепета, что вели за собой всех его сородичей, и обладание ими не наполняло его душу удовлетворением и теплом. Он чуял их – как ему и было положено – но никакой тяги это чутьё в нём не будило.
А вот сладости…
Он обожал сладости. Особенно шоколад – о, стоило ему учуять где-нибудь его запах, как он весь словно бы превращался в беспомощный кусочек металла, попавший в орбиту притяжения крупного мощного магнита, притягивавшего его к себе неотвратимо и точно. И не было для него наслаждения больше, чем первый положенный в рот кусок шоколада.
Именно так он и попался.
Его поймали в закрытой на ночь кондитерской, которую он повадился навещать раз в два-три дня – и выражение лица людей, увидевших ночного воришку, запутавшегося в упавшей на него сети, немного компенсировало ему, быстро дожёвывавшего большую плитку молочного шоколада с воздушным рисом, неожиданную утрату свободы.
Впрочем, несвобода оказалась вовсе не так ужасна, как это ему описывали. Хозяева его баловали – и каждый день приносили в его уютную норку то пакет леденцов, то тянучки, то шоколадные конфеты в блестящих разноцветных бумажках, таких красивых, что их даже жалко было порой разворачивать. А иногда, во время еженедельной генеральной уборки, брали его с собой в кладовую, где позволяли всласть покопаться в банках и ящиках.
Но самым любимым его развлечением было не это.
Каждый вечер, за несколько минут до закрытия, хозяева надевали на него ярко-красную шлейку с крохотным золотым колокольчиком, прикрепляли к ней прочный кожаный поводок и выносили на руках в зал, позволяя посетителям его гладить и угощать. Говорили, что этот маленький ритуал сделал их кафе, названное теперь в его честь «У Нюхлера», чуть ли не самым популярным в Британии.

#ГП #зарисовки

Навеяно вот этим постом Тень сомнения


Северус Снейп ненавидел мыться.
Причём ненавидел он как сам процесс, так и его результат.
Он ненавидел чистые волосы, аккуратно подстриженные и вычищенные ногти, отглаженную, пахнущую свежестью одежду, хрустящие крахмальные простыни – словом, всё, что было воплощением аккуратности и чистоты.
Не то, чтобы он действительно любил грязь. Вовсе нет – ни надевать лоснящуюся от грязи, скверно пахнущую одежду, ни спать на вонючих простынях ему никогда не нравилось.
Просто он полагал, что норма лежит где-то между этими крайностями – а крайности он ненавидел ничуть не меньше купания.
Виновата в этом была его мать. Эйлин Снейп была настоящим адептом чистоты и для её поддержания в своём доме использовала как маггловские, так и волшебные дезинфекционные средства и заклинания. Пришедшего с улицы сына она немедленно левитировала в ванную, попутно снимая с него верхнюю одежду и немедленно очищая её заклинанием, после чего ботинки отправлялись на дезинфекционный коврик – наподобие того, что, как со временем узнал Северус, используют магглы в своих больницах – брюки – в старенькую, купленную с рук уже подержанной стиральную машинку, а куртка или пиджак обрабатывались специальным спреем. Из-за этого одежда быстро портилась, теряя форму и цвет – и, поскольку Снейпы жили совсем небогато, выглядели они, все трое, всегда довольно потрёпанно. «Зато чисто!» - как всегда с гордостью говорила Эйлин.
Отъезд в школу стал для Северуса подлинным избавлением. Там никто не мешал ему мыться через день, если не через два, а голову мыть так и вообще раз в неделю – и это вместо обязательных двух раз в день, утреннего и вечернего, и непременной субботней ванны с каким-нибудь маггловским антисептиком: волшебным зельям Эйлин почему-то доверяла меньше.
Конечно, над ним смеялись и даже дразнили. Но, на его взгляд, ощущение свободы и полученного, наконец-то, контроля над собственным телом определённо этого стоило.

#упрт
#зарисовки

Опа - и панголин.
История о незадачливом анимаге (Эйвери), исполнительных аврорах и любопытных детях.

По мотивом комментов к этому https://fanfics.me/message232922 посту.
Призывается мозгомышка.

Панголины:
http://ic.pics.livejournal.com/matveychev_oleg/27303223/3930261/3930261_original.gif
http://goodnewsanimal.ru/news/pangolin_jashher_vykarmlivajushhij_detenyshej_molokom/2014-09-21-4256
https://www.youtube.com/watch?v=o7RbOFj_KRY

Преподавать в Хогвартсе Эйвери нравилось.
Во-первых, здесь не было Тёмного Лорда – собственно, одного этого было бы достаточно, чтобы он счёл это место самым лучшим на свете. Во-вторых, его слушали – что удивляло Эйвери безмерно и вызывало у него воодушевление и искреннюю признательность к ученикам, быстро сообразившим, что их новый профессор, во-первых, добр и мягок, во-вторых, удивительно терпелив, в-третьих, талантлив, а в-четвёртых, находится в отличных, едва ли не приятельских отношениях с новым директором. Последнее, правда, для многих гриффиндорцев было, скорее, минусом – в отличие от всех остальных.
Свободного времени у Эйвери теперь было много, и как-то после обеда по дороге в библиотеку, он услышал из-за приоткрытой двери голос МакГонагалл, которая как раз в это время вела свой факультатив по анимагии. Постеснявшись подслушивать, он постоял под дверью совсем немного и ушёл, но вечером, после ужина, остановил декана Гриффиндора и, смущаясь, спросил, что она могла бы посоветовать почитать по анимагии и нельзя ли, в случае, если у него возникнут вопросы, обращаться к ней за небольшой консультацией – а со своей стороны он всегда будет рад ей помочь чем только сумеет.
Минерва оценивающе на него посмотрела – и с неожиданной любезностью предложила коллеге свою помощь, легко согласившись на частные консультации и пообещав к следующему утру составить список соответствующей литературы, изучив которую, Эйвери нашёл процесс не особенно сложным. Требовалась, конечно, определённая концентрация, но сосредотачиваться он всегда умел хорошо, и потому никаких особых проблем не предвидел. Конечно, задача была непростой – но, в конце концов, если даже Петтигрю овладел этим искусством, у него тоже обязательно должно получиться.
МакГонагалл, которую он, по старой памяти, немного побаивался, к его удивлению, в качестве коллеги оказалась весьма любезна и охотно отвечала на все его вопросы – и ближе к весне Эйвери, наконец, решил, что, пожалуй, готов. Поначалу он хотел попросить Снейпа подстраховать себя, но тот выглядел настолько замученным и усталым, что Эйвери решил его не тревожить. А обращаться к МакГонагалл он попросту постеснялся.
Превращение прошло на удивление легко – однако понять, каким животным он стал, у Эйвери не получилось. Он растерянно разглядывал свои маленькие, с огромными толстыми когтями ручки с длинными толстыми когтями, покрытые треугольными, как у дракона, острыми жёсткими чешуйками, пытаясь соотнести увиденное хотя бы с одним известным животным, но ничего, кроме означенных драконов, ему на ум не приходило. Однако драконом он быть точно не мог – анимаг не может превратиться в волшебное существо. Тогда кто же он?
Осторожно ступая – и слыша при этом постукивание ещё более длинных когтей по полу – Эйвери добрался до специально повешенного на стену перед началом эксперимента большого зеркала…
И обалдел.
Тварь, глядящая на него оттуда, напоминала помесь дракона, вытянутой сосновой шишки и муравьеда, особое сходство с которым придавал ему осторожно высунутый длинный узкий язык, напоминающий липкий розовый хлыст.
Эйвери занервничал. Наверное, что-то пошло не так, и он… он… Мерлин, а что, если он так и останется в этом облике? Ощущая быстро нарастающую панику, он попытался сосредоточиться и вернуть себе человеческий облик – и с ужасом понял, что у него ничего не выходит. Мысль, что он может навсегда остаться в этом обличье, лишь усилила его страх, и Эйвери, отчаянно жалея, что постеснялся МакГонагалл, или Снейпа, или хотя бы кого-нибудь, в панике заметался по комнате. Надо было… надо было срочно придумать что-нибудь – не может же быть, чтобы некому было ему помочь! Ведь есть заклинания, возвращающие анимагу его настоящий вид – надо только найти того, кто ими владеет…
МакГонагалл! Кто-кто, а она точно поймёт, что случилось и, конечно, поможет. Эта мысль немного его успокоила – и Эйвери, с трудом открыв дверь (для чего ему пришлось опереться на свой длинный широкий хвост), осторожно потрусил по коридору, вздрагивая с каждым шагом от стука своих чешуек, бьющихся друг о друга. Был уже вечер, и он очень надеялся, что все студенты, как и положено, находятся в своих гостиных – и поначалу коридоры и вправду были пусты, и Эйвери почти уже добрался до комнат МакГонагалл, когда за очередным поворотом наткнулся на высокого широкоплечего юношу и рыжеволосую девушку, в которой с трудом, ибо зрение у него сейчас было странным, опознал Джинни Уизли.
Она-то его и заметила.
- Ой, - сказала она, присаживаясь на корточки. – Невилл, ты посмотри, какой зверь!
- Ух ты! – восхитился юноша, в котором Эйвери с не меньшим трудом узнал виденного им лишь в Главном зале Невилла Лонгботтома. – Наверное, новый питомец Хагрида. Вернуть надо.
- Давай пока его к нам в Выручай-комнату, - решила девушка, бесцеремонно подхватывая Эйвери на руки. – Ай! – воскликнула она. – Ух… да они как бритвы! – девушка решительно протянула Эйвери Невиллу. – Наколдуй перчатки какие-нибудь, или хотя бы тряпку, - предупредила она. – Я себе все руки изрезала.
- Точно хагридов питомец, - кивнул Лонгботтом, трансфигурируя себе перчатки и осторожно беря Эйвери под передние лапы. – Тяжёлый… и такой странный. Никогда такого не видел.
Подхватив несчастного Эйвери, который побаивался слишком активно сопротивляться, не желая, чтобы его обездвижили, Невилл с Джинни побежали по коридору, и через несколько минут внесли его в Выручай-комнату, где были встречены радостными восклицаниями пары десятков студентов. Откуда-то появилась корзинка, в которую уложили большую подушку и водрузили на неё Эйвери, радостно его трогая, тыкая, теребя и, наконец, просто гладя.
- Давайте его покормим! – предложил кто-то, и несколько рук протянулись к Эйвери – с мисочкой с молоком, с половинкой апельсинового маффина, с сэндвичем с сыром, с морковкой и с половинкой куриной жареной ножки. Пахло всё это так вкусно, что Эйвери, который сегодня успел только позавтракать, растерялся, обнюхивая всё своим длинным чувствительным носом. Он понятия не имел, чем питается тот, в кого он сейчас превратился, и решил послушаться инстинктов, которые, судя по его ощущениям, явно склоняли его к курице и к молоку. Но если пить у него получилось довольно легко, то, как оказалось, жевать ему было попросту нечем: зубы у странной чешуйчатой твари отсутствовали. Впрочем, когда кто-то догадался разломать курицу на маленькие кусочки, Эйвери, наконец, удалось поесть – а потом весь вечер с некоторой грустью наблюдать, как девушки, хорошенькие и не очень, но все – юные и прелестные гладили его, чистили мягкой тряпочкой его чешуйки и когти и умилительно ворковали всякие приятные глупости. «Надо было превратиться в неведому зверушку, чтобы, наконец, кому-то понравиться», - с печалью и юмором думал Эйвери.
Утром Джинни и Невилл, которым нужно было, как и всем остальным, идти на занятия, отнесли свою удивительную находку к Хагриду, предсказуемо, разумеется, пришедшему от неё в восторг и с огромным удовольствием принявшегося за изучение своего нового необычного питомца.
***
Когда на следующее утро преподаватель Рун не явился на завтрак, директор в лице Снейпа очень встревожился, поскольку, достаточно хорошо зная Эйвери, даже представить боялся, что могло заставить того пропустить приём пищи – особенно с тех пор, как эльфы специально для него стали подавать на преподавательский стол булочки с изюмом и джемом. Не доев, Снейп отправился в его комнаты – и, никого там не обнаружив, занервничал ещё больше и лично отправился на поиски.
К полудню к розыскным мероприятиям были привлечены, во-первых, все члены Инспекционной Дружины (должна же в кои-то веки быть и от них какая-то польза), а с братом и сестрой Кэрроу у директора состоялся бурный и чрезвычайно эмоциональный разговор, под конец которого те клялись Тёмным Лордом, Мерлином, Основателями и всем, чем только будет угодно разъярённому господину директору, что ничего не знают о судьбе профессора Эйвери и соглашались на веритасерум, легилименцию и, в принципе, даже Круцио, дабы доказать свою невиновность.
К вечеру, когда поиски пропавшего совместными усилиями директора, Дружины и всего педагогического состава успехом не увенчались, Снейп самолично отправился в Аврорат, откуда вернулся в компании Кингсли Шеклболта (на чьей кандидатуре он настоял), Джона Долиша, как одного из самых опытных ауроров, и Уильямсона, специализировавшегося, вообще-то, совсем в другой сфере, но чья ярко-алая мантия бесила Кэрроу до икоты, что вызывало у Снейпа ощущение смутного удовлетворения.
Явившийся ближе к полуночи несчастный и расстроенный Хагрид поначалу был в достаточно грубой форме отправлен Снейпом обратно – однако лесник оказался весьма настойчив, и поскольку это был, фактически, его первый контакт с проклятым им после смерти… да что уж – убийства Дамблдора директором, тот, в конце концов, заставил себя его выслушать. Однако повод, с которым тот заявился, заставил Северуса Снейпа задуматься, так ли лесник прост, как всегда ему это казалось – ибо не мог же тот всерьёз вот сейчас требовать от него приступить к поискам какой-то очередной странной твари, что он постоянно заводил в своём домике. Тварь, как оказалось, сбежала – и Хагрид утверждая, что душевная организация у неё очень тонкая, и вдруг кто да обидит его любимчика (который по описанию напомнил Снейпу бронированную помесь ящерицы, черепахи и кошки – последней за умение сворачиваться в шар).
- Вы, видимо, не заметили, - почти ласково проговорил Снейп, когда убитый горем Хагрид умолк, - но у нас тут небольшая проблема. Мы, видите ли, ищем профессора… ищите свою… питомца самостоятельно – и, - добавил он, непонятно чему усмехнувшись, - можете взять себе в помощь студентов со старших курсов. Только не Дружину – они заняты делом.
Хагрид, нахмурившись, пробурчал что-то себе под нос и ушёл – а Снейп снова продолжил поиски, ломая голову, что же могло произойти с Эйвери.
А тот, сбежавший от пытавшегося накормить его какими-то жуками и муравьями Хагрида – которые, возможно, и вправду были естественным кормом для того, кем был сейчас Эйвери, однако воспринимать их как пищу он отказывался – тихонько пробрался в Хогвартс, надеясь отыскать Снейпа или МакГонагалл, которые, наконец-то, сумели бы вернуть ему человеческий облик. Однако переполох в школе его напугал, и Эйвери, растерявшись, решил переждать его в каком-нибудь тихом месте, где никто, и Хагрид – прежде всего – не станет его искать.
Этим местом была избрана Астрономическая башня – ночь стояла ясная, хотя и, по причине новолуния, безлунная, и он очень надеялся, что сможет тихо свернуться там где-нибудь под скамейкой, а под утро, когда все, наконец-то, угомонятся, он выберется оттуда и доберётся, наконец, до тех, кто его спасёт.
Однако когда он, наконец-то, добрался до открытой площадки – и лестница, что вела туда, показалась ему воистину бесконечной – он буквально свалился под ноги профессору Синистре, которая ни в каких поисках не участвовала, а невозмутимо продолжала свои ежевечерние наблюдения.
- Ты, наверное, очередная зверушка нашего доброго лесника? – спросила она, оборачивая его своим тёплым шарфом и беря на руки. – Ну что же, дружок, похоже, мы с тобой тут сегодня будем одни… составишь мне компанию?
Эйвери только вздохнул. Убегать опять ему не хотелось – да и куда тут было скрываться? Одна мысль о том, чтобы вновь преодолеть ту лестницу, да ещё вниз, отвращала его от этой идеи – а шарф, в который его завернула профессор, был мягким и тёплым, а сама профессор – так приятно спокойной…
Они так и встретили рассвет – вместе. Она рассказывала ему о звёздах и о созвездиях, и о том, что насколько изменился Зодиак с тех пор, как его придумали, о том, почему то, что маггли называют астрологией, не работает, и о массе всяких других интересных вещей – и единственное, о чём сожалел Эйвери, была невозможность как-то поддержать разговор. Впрочем, он всё-таки умудрялся кивать в нужных местах, а в других – глядеть вопросительно, вот только он не был уверен, что эта умная, ироничная и спокойная женщина действительно правильно понимает его.
…Снейпа Эйвери отыскал тем же утром, сразу же после того, как профессор Синистра отнесла его, как она полагала, обратно к Хагриду, которого, к счастью, дома не оказалось. И директор не подкачал – почему-то ему хватило буквально одного взгляда на севшего прямо перед ним умоляюще сложившего передние лапки зверя, чтобы, испепелив того своим фирменным взглядом, произнести, наконец, нужное заклинание.
- Ты хоть знаешь, что это за животное? – спросил он после долгой паузы, во время которой Эйвери отряхивался и вновь привыкал к своему родному и такому уютному телу.
- Нет, - вздохнул Эйвери. – Но, полагаю, что я сумею найти его в какой-нибудь энциклопедии. А что у вас тут случилось? – добавил он немного встревоженно.
- Уже ничего, - отмахнулся Снейп. – У тебя уроки вчера пропали.
- Прости, - опечалился Эйвери. – Я…
- Иди уже, - отмахнулся Снейп. – Муравьед бронированный.
- Я не…
- Иди, - повторил тот. – Мне ещё с Авроратом объясняться. Не регистрировать же тебя. Страх такой.
Эйвери, тихо вздохнув, ушёл – а вечером, вместо того, чтобы отправиться спать пораньше вместе с какой-нибудь интересной книгой, решил, что сегодня отличный вечер для того, чтобы освежить свои знания астрономии – и, захватив с собой пару пледов, термос с чаем и несколько пирожков с лимоном и имбирём, двинулся в сторону астрономической башни.

#зарисовки

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 8.

Вернувшись, Гермиона отправилась разыскивать кого-нибудь из Лестрейнджей, но дом встретил её тишиной. Бродя по пустым и холодным коридорам, она вдруг сообразила, что понятия не имеет, где находятся спальни обоих братьев и вообще очень плохо представляет себе план замка и найти самостоятельно может разве что собственные покои, главный зал, столовую да библиотеку. В какой-то момент, поднявшись по длинной винтовой лестнице, которой не было конца-края, она оказалась перед неплотно закрытой дверью и, толкнув её, оказалась в художественной мастерской. Хозяина не было, и Гермиона не устояла перед соблазном здесь осмотреться – и, подойдя к развёрнутому к окну установленному на специальной подставке, название которой она сейчас не могла вспомнить, холсту, онемела, увидев практически законченное собственное изображение. Портрет был, надо сказать, превосходен: девушка на нём была совершенно живая и глядела на Гермиону с полуулыбкой, отчётливо дыша и время от времени моргая, однако больше никак не двигалась и не произносила ни слова.
Гермиону захлестнула волна настоящей ярости. Да как он посмел? Кто позволил ему её рисовать?! Возмущение её было до того велико, что она даже не задумалась о причинах этого поступка Рабастана – а немного придя в себя, попыталась понять, что ей делать с портретом: забрать его или же попросту уничтожить. Но вряд ли ведь кто-то просто так отдаст его ей – а значит… Она огляделась в поисках чего-нибудь подходящего – а потом, тряхнув головой, просто взмахнула палочкой, намереваясь поджечь холст…
И не смогла. Это не имело ничего общего с тем, чтобы сжигать свои фото- или даже колдографии – девушка на портрете словно была связана с ней, настолько прочно, что у Гермионы возникло ощущение, что она собирается совершить самосожжение.
- Даже не думайте, - услышала она от двери непривычно жёсткий голос Рабастана. Обернувшись, она увидела, что он стоит, держа её, что называется, на кончике своей палочки, и смотрит на неё… Пожалуй, примерно так глядела бы мать, обнаружившая кого-то, обливающего её ребёнка, бензином. – Опустите палочку, мадам, - потребовал он, медленно подходя к ней и вставая между портретом и Гермионой. – Вам очень многое дозволено в этом доме – но никто. Никогда. Не смеет. Вредить. Моим. Картинам.
- Вы не имели права меня рисовать! – не только не испугавшись, а разозлившись ещё сильнее, воскликнула Гермиона.
- Да неужели? – спросил он с насмешкой. – Почему же, позвольте узнать?
- Потому что я не давала на это согласия! – яростно проговорила она.
- Нет закона, который бы требовал это, - сказал он неожиданно спокойно. – Но вообще вы испортили мне сюрприз, - Рабастан вдруг слегка рассмеялся. – Я собирался подарить его вам – на прощанье.
- Мне? – недоверчиво переспросила она.
- Ну, я ведь не сделал вам свадебного подарка, - пожал он плечами. – Но мне нужно ещё несколько часов, чтобы закончить – а потом он должен будет высохнуть, и только тогда – оживёт. Я пришлю его вам – куда скажете – скажем, дней через десять.
- Пришлёте? – переспросила она, понимая, что это значит. – То есть, - плохо слушающимися губами проговорила Гермиона, - всё получилось?
- Пока ещё нет, - преспокойно сказал Рабастан. – Боюсь, если вы надеялись на вдовство, я вас очень расстрою – вам предстоит развод. Завтра, - добавил он, немного остужая её радость. – Сегодня уже слишком поздно для того, чтобы звать нужного чиновника – но, к вашей радости, вы проведёте эту ночь в одиночестве. Если, конечно, - он хмыкнул, - не захотите составить мне здесь компанию. Я бы заодно и портрет закончил, - нахально предложил он.
- А… ваш брат? – ей очень хотелось узнать подробности и детали.
- А мой брат спит, - ответил ей Рабастан. – Но завтра вы с ним увидитесь – по всей вероятности, в последний раз. В Гринготтс я вас провожу сам – он пока слишком слаб для аппарации. Но, к вашей, как я понимаю, досады, вполне жив. Так что…
- В Гринготтс? – непонимающе переспросила она.
- Разумеется, - кивнул Рабастан. – Руди ведь говорил вам: вы получите отступные. Я помню, что вам не нужно, - оборвал он готовое сорваться с её языка возражение. – Но никто не мешает вам сделать с этими деньгами всё, что захочется – пожертвовать…
-…на восстановление Хогвартса, - сказала она, вспомнив тот разговор.
- Да хоть в Мунго, - пожал он плечами.
- А если, - задумчиво спросила она, поглядывая за спрятанный теперь за его спиной холст, - я всё же сожгу его? Когда получу? Что будет?
- С кем? – нахмурившись, уточнил он.
- Ну, со мной, по всей вероятности, ничего? – спросила она полуутвердительно – и когда он кивнул, продолжила: - Ну а с вами?
- Мне будет нехорошо, - помолчав, сказал он. – И я, безусловно, узнаю об этом. Но не умру, - попытался он пошутить, но вид у него был совсем не весёлый.
- Это со всеми художниками так происходит? – с любопытством спросила она.
- Со всеми, - сухо ответил он. – Вас проводить в ваши комнаты? Боюсь, вы заблудитесь, - сказал он, продолжая держать в руке палочку.
Родольфуса Гермиона увидела только следующим полднем – бледный, белее своей рубашки, он уже сидел за столом в небольшой гостиной, где Гермиона не была прежде, когда Рабастан ввёл её в комнату. Министерский чиновник уже был на месте – но если процедура бракосочетания была, в целом, короткой, развод занял почти три часа, и под конец процедуры Гермиона всё гадала, упадёт Родольфус в обморок или продержится.
Он выдержал – но едва чиновник ушёл, уронил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Теперь он выглядел как покойник – даже губы посинели, а дыхания совсем не было видно. Рабастан подошёл и наклонился к нему с тревогой – а Гермиона поймала себя на мысли о том, что хотела бы, чтобы тот умер. И не просто хотела бы – а обрадовалась бы.
Потому что это было очень неправильно – что они оба выжили остались свободны, тогда как те, чьи жизни они отняли, никогда больше не вернутся домой.
И ничего, ничего с этим нельзя поделать.
Она вдруг подумала, что не надо было ей разводиться – надо было исхитриться и заставить Родольфуса не просто консуммировать этот брак, а ещё и забеременеть и родить от него ребёнка – и пусть бы он жил, мучаясь от того, что получил наследника-полукровку.
Мысль была омерзительной – и совершенно ей, Гермионе, чужой. Она не должна была даже думать так – чем был бы виноват этот ребёнок? И каково бы ему было расти… не говоря уж о ней самой.
И с какой, собственно, стати она должна была бы приносить себя в жертву мести? Разве её собственная жизнь совсем ничего не стоит, что она так легко готова, по сути, положить её на алтарь чужой, в общем-то, мести?
- Мисс Грейнджер, - услышала она голос Рабастана. – Я провожу вас в Гринготтс.
- Идёмте, - она встала и, бросив последний взгляд так и сидевшего с закрытыми глазами, но уже накрытого пледом Родольфуса, вышла следом за младшим из братьев.
-…Вам придётся подождать меня здесь, - сказал Рабастан, когда они вошли в холл Гринготтса. – Вы больше не принадлежите к нашей семье, и войти в сейф не сможете.
- Я подожду, - кивнула она.
А когда он вернулся и с коротким поклоном вручил ей небольшую шкатулку, уточнив, что на неё наложены чары расширения пространства, просто взяла её и собралась уже было идти, когда он остановил её вопросом:
- Куда прислать вам портрет?
- Понятия не имею, - ответила она, обернувшись к нему с широкой улыбкой. – Мир так велик, мистер Лестрейндж – и я не знаю, в каком месте я буду завтра.

КОНЕЦ


#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Яблоки с громким стуком падали на мокрую от идущего третью неделю подряд дождя траву и землю, усыпая собой всё вокруг. Они падали днём и ночью, но если в светлое время этот звук заглушали другие, то ночью их стук разносился по всему саду и с лёгкость проникал в дом, часами не давая заснуть. Она пробовала было обтрясти яблони, но не достигла успеха, а только получила множество мелких ударов, замёрзла, промокла и очень устала. И ведь были бы нормальные плоды – можно было бы с ними что-нибудь сделать, но они все были очень мелкие, твёрдые и терпко-кислые. Зато как они пахли!
Но она не любила запах яблок.
Как не любила и пироги с ними, варенья, и джемы.
Она вообще не любила яблоки. Ни в каком виде.
Но вырубить яблони, раз и навсегда решив так проблему, она почему-то не могла тоже.
Так и мучилась каждую осень с тех пор, как вернулась, засыпая и просыпаясь под этот стук и каждую ночь обещая себе завтра же уничтожить весь сад – и каждое утро откладывая это на завтра.
Вот и теперь она шла по засыпанной мелкими, чуть крупнее грецкого ореха и почти такими же твёрдыми яблокам дорожке с твёрдым намерением наконец-то избавиться от этих корявых деревьев. Пойдут на растопку – всё равно дрова нужны на зиму, а яблоневыми, говорят, топить хорошо.
Толстый ярко-рыжий кот с белой грудкой и лапками сидел на дорожке и умывался. Когда она подошла совсем близко, он остановился, поглядел на неё изучающе – и вернулся к своему занятию, так тщательно вылизывая подушечку левой лапы, словно в этом мире не было ничего важнее.
А она постояла-постояла, поглядела на него – и, передёрнув плечами, вернулась в дом.
Завтра. Она спилит деревья завтра – а то зашибут незваного гостя, а зачем ей кошачий трупик?
К ночи опять пошёл дождь, и она, ворочаясь под настырный стук падающих с веток плодов, вновь решительно пообещала себе наконец-то решить эту проблему – а потом услышала вдруг жалобное мяуканье у двери.
Котов она не любила ещё больше, чем яблоки – и потому, натянув халат, поднялась и, ругаясь себе под нос, прошлёпала босиком по деревянному полу и, захватив метлу, распахнула дверь, приготовившись от души приласкать ей наверняка попытавшегося бы прошмыгнуть внутрь кота. Но тот сидел на крыльце толстенькой рыжей пирамидкой, мокрой и шерстяной, и глядел на неё круглыми полными тоски и вселенской печали глазами – и, помолчав, опять хрипло мяукнул.
- Пшёл вон, - пробормотала она, захлопывая перед ним дверь и возвращаясь в постель. Яблоки падали, кот жалобно мяукал, но усталость взяла своё, и ближе к середине ночи она, наконец-то, заснула.
Утром всё осталось по-прежнему: дождь лил, яблоки шлёпались на мокрую землю, но хотя бы той рыжей твари не было слышно. Заварив чай, она накрыла на стол и позавтракала – прямо на кухне, да и не было у неё в этом доме столовой. Здесь и гостиной-то толком не было – там вообще была всего одна комната, служившая разом и спальней, и гостиной, и библиотекой. Зато кухня была отделена от всего остального пространства, и поэтому ела она, как правило, здесь.
Поднялся ветер, и стук яблок стал напоминать удары градин по крыше во время бури: тук-тук-тук-тук-тук-тук… Она сжала ноющие от этого бесконечного стука виски. Как же она устала от этого! От всего этого места. Дом, в котором то сыро, то холодно, то сыро и холодно одновременно – и сад с яблонями, бесконечный яблочный сад. Всё, довольно! Она встала и, решительно надев дождевик и высокие резиновые сапоги, распахнула дверь, намереваясь прямо сейчас избавиться от проклятых деревьев.
На крыльце сидел рыжий кот. Мокрый, замёрзший, он сидел, подобрав под себя лапы и прикрыв их похожим сейчас на верёвку хвостом. Он обернулся на звук отворившейся двери и беззвучно открыл рот.
- Вот же тварь, - пробормотала она, закрывая дверь и кладя на неё ладони.
Этот день она посвятила уборке: скоблила и чистила кухню, надраив плиту, обе кастрюли и сковороды до первозданного блеска, сменила занавески и скатерть… Теперь, чтобы выстирать их, требовалось принести воды из колодца или из одной из тех бочек, которые дождь уже давно должен был наполнить.
Когда она вновь вышла на крыльцо, кота не было. Почему-то она ощутила обиду и разочарование – но вслух сказала:
- Ну наконец-то, - и отправилась к колодцу, что был неподалёку от дома.
Ведро было очень тяжёлым – но она давным-давно привыкла к подобным тяжестям. Что поделать – такова её доля: тягать воду, дрова и мешки с припасами… а за последними, кстати, скоро уже пора отправляться в город. Вот только дождь кончится…
Кот сидел у закрытой двери. Рыжая шерсть слиплась сосульками, вчера ещё белые лапы теперь были грязно-бурыми, и даже ярко-зелёные глаза казались теперь бледнее. Увидев её, он неуверенно приподнял переднюю лапу – и вдруг чихнул.
Дважды.
Она молча поджала губы и, поднявшись на крыльцо, ловким привычным пинком открыла дверь и, загораживая ведром проём, чтобы рыжая тварь не метнулась бы внутрь, вошла.
А потом повернулась и, открыв дверь пошире, перегнулась через порог, брезгливо подхватила кота под передние лапы и понесла сразу в ванну.
…Тщательно отмытый согретой водой и завёрнутый в старое полотенце кот мял когтистыми лапами толстый халат, процарапывая его до человеческой кожи, оставляя на груди его обладательницы маленькие царапины, но она этого даже не чувствовала: громкое мурлыканье рыжей твари заглушило яблочный стук, и впервые за много дней она спала, наконец, спокойно.
Не видя, как на одной из висящих на стене декоративных тарелочек играющий серый котёнок вдруг пошевелил ушками и, наконец, поймал замерший в полёте много лет назад – в тот момент, когда она, выпущенная, наконец, на свободу, и все её вещи по приказу Министерства были лишены магии – большой розовый клубок шерсти.

#зарисовки
#ГП

Следующим утром они втроём, в сопровождении неизменного гоблина, снова стояли перед дверью семейного сейфа Лестрейнджей. Родольфус молча отпер её – и, распахнув, сделал приглашающий жест.
Гермиона, помятуя весьма неприятный вчерашний опыт, стоившей ей сожжённого носка туфли, осторожно выставила вперёд ногу, готовясь отдёрнуть её, едва защитное поле вспыхнет огнём. Очень медленно она поднесла её к самому порогу и, продвигаясь буквально по миллиметру… наконец-то переступила его.
- Мерлин, - прошептал Родольфус, и его лицо осветила совершенно счастливая улыбка. – Входите же, - проговорил он, протягивая ей руку, опираться на которую Гермиона, конечно, не стала, однако она и сама была сейчас так рада, что не стала пользоваться случаем и как-нибудь гадко шутить. Рабастан вошёл вслед за ней и, закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной, проговорив с облегчением:
- Ну вот – самое сложное сделано. Где эта мордредова фибула?
- Где-то, - задумчиво произнёс Родольфус, оглядывая сейф – и когда лица Рабастана и Гермионы, представивших, каково им будет сейчас разыскивать посреди всего этого маленькое золотое кольцо, вытянулись, вдруг рассмеялся. – Если ничего не случилось, то, думаю, оно здесь, - он взял одну из шкатулок и, открыв её, высыпал содержимое на небольшой столик, сделанный, кажется, из чистого золота. Порывшись среди груды колец, фибул и ещё каких-то украшений, назначение которых Гермионе было не слишком понятно, он подозвал её к себе и указал на старое кольцо, похожую на дубовую ветвь диаметром чуть больше галеона. – Берите. Никто, кроме вас, этого сделать не может.
Она помедлила пару секунд – и взяла холодную безделушку, приготовившись… О, она помнила тот медальон. Хотя он ведь тоже не сразу начинал действовать… но тогда он был одним из многих, а этот – последний.
- Он не кусается, - фыркнул Рабастан. – Во всяком случае, при нашей последней встрече точно не…
- Басти! – одёрнул его Родольфус.
- Призываешь проявить уважение? – засмеялся тот. – Отдать, так сказать, свой последний долг?
Гермиона посмотрела на него с удивлением – они все очень нервничали, конечно, но поведение Рабастана её удивило и вызвало что-то вроде презрения. Небось, пока Волдеморт был жив, Рабастан не шутил так – особенно при нём. А сейчас… Она ненавидела Волдеморта, до сих пор ненавидела так горячо, словно тот был ещё жив – но попытки Рабастана пнуть труп своего хозяина были ей омерзительны.
- Интересно, - медленно проговорила она, глядя ему в глаза, и делая пару шагов в его сторону, - а лично вашему господину вы часто говорили подобное?
- Хвала Мерлину, нет, - ответил за брата Родольфус. – Мадам Лестрейндж, - позвал он Гермиону, и она дёрнулась от этого дикого обращения, - позвольте проверить…
Она обернулась – слишком резко – и хотела было вернуться назад, к столику, но споткнулась об один из стоящих прямо на полу серебряных кубков и, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, выронила фибулу, которая со звоном укатилась куда-то вглубь и затерялась среди других артефактов… а может, и самых обычных предметов, которыми был забит сейф.
- Я найду, - сказал ей Родольфус, на удивление ловко подхватывая её под локоть, который Гермиона тут же отдёрнула, и, присев на корточки, начал быстро разбирать закрывающие пол предметы – а затем, повернувшись к жене, пояснил: - Я как раз собирался проверить, смогу ли теперь, после того, как она побывала в ваших руках, вновь сам взять её. – Сейчас узнаем.
- А если нет? – встревоженно спросил Рабастан. – Что будет с тобой?
- Понятия не имею, - пожал плечами Родольфус – и, потянувшись куда-то вправо, раздвинул рукой какой-то старый металлический хлам и выудил оттуда кольцо в виде дубовой ветки. – Вот он, - он положил безделушку себе на ладонь. – Или она… как посмотреть. Думаю, пока их не стоит соединять, - сказал он, пряча украшение в нагрудный карман. – Всё – можем отправляться в министерство, и пусть они сами делают с ним, что хотят, - скомандовал он. – Басти, тебе здесь что-нибудь нужно?
- Да нет, - сказал тот, пожав плечами. – Я всё забрал в прошлый раз… разве что немного наличных, - он прошёл к груде галеонов, занимающих правый дальний угол сейфа, и, взяв горсть монет, небрежно ссыпал их в свой карман.
- А вам? – обратился к Гермионе Родольфус.
- Я-то при чём? – неприязненно дёрнула плечом Гермиона.
- В данный момент вы – моя жена и имеете полное право распоряжаться тем, что здесь есть… в определённых пределах, конечно, - вежливо пояснил он.
- Мне ничего не нужно от вас, - отрезала Гермиона.
- Зря, - вмешался вдруг Рабастан. – Здесь есть очень много интересных вещиц… интересных – и очень красивых, - он подошёл к столику и, взяв что-то, протянул Гермионе. – Взгляните.
- Мне. Ничего. Не. Нужно, - отчеканила она, отвернувшись. – Возможно, вы бы на моём месте и воспользовались бы случаем и забрали всё, что смогли, - добавила она саркастично, - но всё, чего я хочу – закончить начатое, развестись и забыть вас обоих как страшный сон.
- На редкость разумное предложение, с которым лично я совершенно согласен, - сказал Родольфус. – Идёмте, - он ссыпал украшения обратно, вернул шкатулку на место и решительно шагнул к двери.
***
Едва выйдя из министерства, они аппарировали в Лестрейндж-холл – и Гермиона, мнением которой на сей счёт никто и не подумал поинтересоваться, сказала очень рассерженно:
- Вообще-то, у меня были другие планы.
- Сколько угодно, - кивнул Родольфус. – Как только напишете мистеру Поттеру и мистеру Рональду Уизли – можете быть свободны.
- Вы настолько боитесь их? – спросила она, склонив голову на бок.
- Боюсь, - на удивление спокойно ответил Родольфус. – Я инициировал и пережил две гражданских войны – и на мой век этого вполне хватит, - сообщил он ей с любезной улыбкой. – У вас замечательные друзья, мадам, и нужно быть идиотом, чтобы не учитывать это.
- А вы, конечно, не идиот, - не удержалась она от довольно дурацкой шутки.
- Не настолько, - кивнул он и повторил: - Прошу вас: напишите вашим друзьям.
- Напишу, - ей вдруг ужасно надоела эта ненужная перепалка. – Если я правильно помню контракт, он не мешает мне покидать замок?
- Разумеется, нет, - сказал Родольфус. – Вы совершенно свободны в ваших действиях – единственное, что он запрещает, так это измену. Однако я бы просил вас вернуться часам к четырём – к этому времени я надеюсь уже воскреснуть и, соответственно, расторгнуть наш брак, для чего понадобится ваше присутствие.
- Я буду, - не скрывая своей радости, пообещала она.
- Значит, к вечеру вы будете либо вдовы – либо разведены, и в любом случае совершенно свободны, - сказал он – она не смогла понять, в шутку или всерьёз.
***
Рассказывая обо всём Рону, в детали Гермиона вдаваться не стала, ограничившись упоминанием только первой серии их с Лестрейнджем «попыток», а также, на всякий случай, умолчала и о некоторых особенностях дизайна ночных рубашек. Рону, впрочем, хватило и этого – и глядя на то, как ходят его желваки, Гермиона вдруг ощутила совершенно неуместную гордость.
- И что? – почему-то очень мрачно спросил он. – Ты пришла ко мне именно сейчас только потому, чтобы успеть досадить своему супругу?
- А к кому мне ещё надо было с этим идти? – шутливо спросила она, не желая с ним ссориться.
- Ну, я не знаю, - он дёрнул плечом. – Например, к Гарри.
- Но, Рон, я не Гарри люблю, - улыбнулась она. – А тебя. Поцелуй меня, наконец, - требовательно проговорила она – и он, покраснев до корней волос, с видимым удовольствием исполнил её приказ.
Родольфус Лестрейндж едва не выступил в роли пророка: остановиться вовремя оказалось вовсе непросто, и Гермиона оттолкнула Рона почти в последний момент.
- Вечером, - она вновь горячо поцеловала его и попросила: – Не ревнуй. Я ему, мягко говоря, совершенно не нравлюсь – ну а во мне ты, надеюсь, не сомневаешься?
- Не нравишься, - повторил он, шумно выдохнув, и Гермиона в изумлении поняла, что…
- Ты предпочёл бы, чтобы было наоборот? – изумлённо спросила она.
- Нет, ты что?! – возмутился он. – Просто мне… Я не понимаю, как это ты можешь кому-то не нравиться, - пояснил он, краснея.
***
А пока Гермиона проводила своё время с Роном, в Лестрейндж-холле происходило нечто, в некотором смысле, противоположное.
- А если я не смогу? – нервно спросил Люциус Малфой. – Это же даже не Живая смерть – это…
- Нет, разумеется, - кивнул Лестрейндж, - потому что я должен действительно умереть – пусть и на пять минут.
- Три, - категорично возразил Малфой. – Пять – слишком рискованно. Хотя в подвалах холодно – и, думаю, нужно обложить твою голову льдом.
- Обложи, - кивнул Родольфус. – Хорошо, пусть будет четыре.
- Три с половиной, - не сдавался Малфой, и Лестрейндж-старший слегка улыбнулся.
- Пусть будет по-твоему. Но мы должны сделать всё с первого раза – я понятия не имею, что будет, если магия поймёт, что мы пытаемся её обмануть.
- Умереть насовсем не боишься? – недовольно поинтересовался Малфой. – Я, конечно, делал уже нечто подобное – но давно и не на…
- Ты знаешь, - искренне проговорил Родольфус, - уже не боюсь. Ты сам-то как себя чувствовал бы на моём месте?
- Если тебе всё равно – то я против, - вмешался Рабастан. – Ты же говорил, что умеешь? – хмурясь, спросил он Малфоя.
- Я предупреждал: с волшебниками я этого ни разу не делал, - возразил тот.
- Не думаю, что магговская физиология так сильно отличается от нашей, - довольно легкомысленно возразил Родольфус. – В любом случае, других вариантов я не вижу.
- Ну, вариантов, при желании, найти можно массу, - осторожно проговорил Малфой. – Убивать её здесь, конечно, нельзя – но она же сейчас ушла, верно?
- Она пока что моя жена, - резковато заметил Родольфус. – И мы не будем даже рассматривать подобные варианты. Или ты забыл, что бывает за женоубийство?
- Тебе не обязательно…
- Люциус! – ещё резче оборвал его Родольфус – и тот рассмеялся.
- Прости. Шутка была неудачной… идём – и я надеюсь, что ты прав, - сказал Люциус.
Они втроём спустились в подвал, где уже стояла высокая кушетка, на которую Родольфус, расстегнув на груди мантию и рубашку и распахнув их, и лёг, вытянув руки вдоль тела и закрыв глаза. Малфой махнул палочкой, и вокруг головы Родольфуса возникло что-то вроде инестого облака, а затем поставил на столик рядом большие часы с тремя неподвижными стрелками, которые сейчас сходились на двенадцати.
- Это больно? – нервно спросил Рабастан.
- Не думаю, - покачал головой Малфой. – Отойди куда-нибудь, пожалуйста, - попросил он, и когда Рабастан выполнил его просьбу, коснулся палочкой груди Родольфуса прямо над сердцем, прошептал что-то – и дыхание Лестрейнджа-старшего прервалось, черты лица словно замёрзли, а затем резко начали бледнеть. Малфой махнул палочкой в сторону часов – и в мёртвой тишине подземелья раздалось мерное тиканье, а тонкая секундная стрелка начала свой бег. Секунд через двадцать по телу Родольфуса вдруг прошла судорога – Рабастан рванулся было к нему, но немедленно был отброшен несильным Ступефаем и остался сидеть на полу, неотрывно глядя на брата, который, затихнув, теперь уже действительно выглядел мертвецом.
Ни Малфой, ни Рабастан не произносили ни слова. Через две минуты Люциус приподнял левое веко Родольфуса и посветил ему прямо в глаз Люмосом. Кивнул, погасил огонёк, опустил веко – и вновь уставился на часы.
Секундная стрелка пошла на свой четвёртый круг, и когда она почти что достигла отметки «6», Рабастан хрипло прошептал:
- Давай же!
Малфой кивнул коротко, вздохнул глубоко, задержал ещё на секунду дыхание – и, вновь коснувшись палочкой груди Родольфуса, прошептал что-то.
Тело Родольфуса выгнулось – Малфой, одним движением палочки остановив стрелки, словно их тиканье ему чем-то мешало, навёл затем её на Лестрейнджа-старшего и хрипло проговорил:
- Сонорус.
А затем наклонился, положив левую ладонь на голую грудь Родольфуса и прижав пальцы правой к его сонной артерии.


#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 6.

Родольфус Лестрейндж быстро перегнулся через край кровати и его вырвало. Гермиона, отдёрнув руку, натянула на себя одеяло и отодвинулась от него к самому краю кровати, глядя на вздрагивающую спину своего… ну уж нет – никакого не мужа! Просто – спину Родольфуса Лестрейнджа – с неприкрытым и омерзением и яростью. Нет, она понимала, конечно, что в нынешней ситуации должна радоваться подобному отношению – но почему-то вместо этого Гермиона чувствовала себя оскорблённой.
- Сочувствую, - отвратительно-сладко проговорила она. – Вот теперь я действительно понимаю, почему вы были…
Брошенное в неё Силенцио она отбить не смогла – просто потому, что совершенно такого не ожидала. На то, чтобы выхватить из-под подушки свою палочку, у неё ушло полсекунды, но Родольфус уже сидел, обернувшись к ней, с совершенно белым, до зелени, лицом, и, снимая заклятье, очень устало, но твёрдо сказал:
- Прошу вас, отложите оскорбления на потом. Было бы верхом глупости и безрассудства сейчас, - подчеркнул он голосом, - говорить что-то подобное.
Гермиона немного судорожно кивнула, уже сама ругая себя. Всё ведь складывалось как нельзя лучше – а высказать ему всё, что захочет, она ещё успеет.
- Мне правда жаль, - абсолютно неискренне сказала она.
- Мне не следовало так много пить этим вечером, - кивнул он, взмахом палочки убирая всю грязь с простыней и ковра. – Простите меня – я оставлю вас ненадолго.
- Да, разумеется, - кивнула она, даже в нынешнем своём состоянии отдавая должное его выдержке.
Впрочем, это всё равно ничего не меняло. Понимать, что мужчине до такой степени отвратительно её интимное прикосновение, было и противно, и до горьких, обжигающих слёз обидно. Смахнув их, Гермиона всхлипнула, встала и, решительно пройдя в ванную комнату, тщательно вымыла руки, а затем и умылась ледяной водой, растерев затем кисти и лицо полотенцем докрасна. А затем, вернувшись в комнату, села на кровать и, завернувшись в одеяло, принялась анализировать свои чувства. Она должна была радоваться происходящему – всё ведь складывалось как нельзя лучше, а ведь она боялась, что мужская природа в Лестрейндже всё-таки возьмёт вверх и придётся как-то его… окорачивать, а на деле он продемонстрировал этой самой родовой магии своё отвращение более чем наглядно – но вместо этого Гермионе было обидно. И то, что она ни капли не хотела бы какого-то иного исхода, ничего не меняло.
Впрочем, Родольфусу было, в каком-то смысле, не легче – но если Гермиону мучила оскорблённая женская гордость, то его сжигал стыд. Опозориться до такой степени, показав себя слабым и нервным мальчишкой, а не мужчиной – ему в даже в Азкабане подобного не мерещилось. Он тоже отправился в душ – и, вымывшись, тщательно прополоскав рот и горло и вычистив зубы, мрачно уставился на себя в зеркало. Отразившееся в нём бледное и откровенно измученное лицо вызвало у Родольфуса злую усмешку, и он, хлопнув дверью, вернулся в свою комнату и, одевшись, отправился побродить по берегу и успокоиться.
Там его и нашёл Рабастан – сидящим у самой воды и меланхолично следящим, как кончики волн лижут носки его тяжёлых сапог. Присев рядом, младший брат какое-то время молчал, а затем спросил осторожно:
- Так плохо?
- Желаешь знать, что случилось? – холодно поинтересовался Родольфус.
- Нет, если не хочешь, - мягко проговорил Рабастан. – Но мне как-то страшно.
- Напрасно, - дёрнул плечом Родольфус. – Думаю, я продемонстрировал нашим прОклятым предкам достаточно убедительное доказательство того, что эта женщина мне никак не подходит. Хотел бы я всё-таки знал, кто это придумал, - вздохнул он с горечью.
- Можно поискать в хрониках… или, - оживился Рабастан, - у портретов спросить. Наверняка ведь кто-нибудь знает.
- А ты ведь прав, - медленно проговорил Родольфус. – Я даже знаю, с кого начать, - он сощурился и стал похож на охотящуюся хищную птицу. – Ладно, идём, - он поднялся, оперевшись о плечо брата и протянув ему руку, за которую тот схватился, вставая. – Надо сегодня завершить это безобразие, - он тяжело вздохнул и начал молча подниматься к замку.
…Гермиона почти задремала, когда звук открывшейся двери заставил её встряхнуться. Вошедший Родольфус очень вежливо произнёс:
- Доброй ночи. Ещё раз прошу простить мне сей безобразный инцидент – с моей стороны было абсолютно недопустимой неосторожностью столько выпить за ужином. Виноват, - он сел на край кровати и коротко склонил голову.
- Бывает, - насмешливо проговорила Гермиона. – Сочувствую. От всего сердца, - проговорила она безжалостно и приподняла край одеяла. – Продолжим?
- Конечно, - он скинул мантию и лёг рядом с Гермионой.
Его тело было прохладным, а пальцы, которыми он вновь направил её руку под одеялом, просто холодными, но в остальном всё прошло ровно так же – разве что закончили они, на сей раз, безо всяких эксцессов: он просто остановил её в какой-то момент неожиданно мягким:
- Я думаю, нам стоит прерваться и попробовать ещё раз чуть попозже.
- Как скажете, - Гермиона отдёрнула руку и, резко встав, демонстративно направилась в ванную, хлопнув дверью.
Когда она вернулась, в комнате уже никого не было, и ей удалось даже немного поспать перед третьим появлением Лестрейнджа. Тот выглядел почему-то очень измученным, но её его вид только порадовал – и она, поддавшись детскому желанию похулиганить, мило улыбнулась ему и озабоченно поинтересовалась:
- Возможно, для верности вам стоит попробовать убрать рубашку?
Он скрипнул зубами и бросил на неё взгляд, который мгновенно напомнил ей, что он – не просто какой-то мужчина, у которого явные проблемы с потенцией, а тот самый Родольфус Лестрейндж, имя которого много лет наводило ужас на жителей Волшебной Британии. Она тут же пожалела о своей шутке, но он, к счастью, прикрыл глаза и ответил:
- Как вам будет угодно, миледи. Вы знаете – я весь в ваших руках.
Кончики его губ слегка дрогнули, и Гермиона вынуждена была признать этот ответ удачным. Соблазн отомстить за… да за всё был невероятно велик – но дело было действительно нужно доделать, и хоркрукс из сейфа следовало извлечь, и она, стиснув зубы, опять начала мять в руке мягкую и весьма напоминающую ей любимые мамины сардельки плоть. Сравнение это её захватило – она задумалась вдруг о том, что ведь волшебницы наверняка занимаются мастурбацией, однако она ни разу не видела ни на Диагон-элле, ни у подружек по комнате ни подходящих журналов, ни, тем более, нужных приспособлений. В принципе, размышляла она, учитывая трансфигурацию, в этом и вправду нет особой необходимости – заодно всегда можешь сделать себе в точности то, что хочется, идеально подогнав под свои нужды толщину и размер. И как было бы забавно и вправду, допустим, трансфигурировать какую-нибудь сардельку – а потом вернуть её назад, но при этом что-то напутать с заклинаниями так, что при варке она вновь приобрела бы вид…
Её размышления прервал голос Лестрейнджа:
- Боюсь, всё это бесполезно, мадам.
Она обернулась к нему – и встретила его изумлённый и сбитый с толку взгляд.
- Конечно, - весело сказала она, убирая, наконец, уставшую руку. – Что вы так смотрите?
- Могу я спросить? – помолчав, сказал он.
- Рискните, - она села, демонстративно держа свою правую руку на весу.
- Чему вы сейчас улыбаетесь? – спросил он, тоже садясь.
- Своим мыслям, - честно сказала она, продолжая весело его разглядывать.
- Могу я спросить, о чём же вы думали? – помолчав, спросил он.
- О трансфигурации, - не менее честно ответила Гермиона, вставая и стягивая за собой одеяло. – Доброй ночи – и завтрак в девять, я правильно помню? – спросила она, даже не потрудившись обернуться.
- Правильно, - услышала она данный исключительно вежливым тоном ответ.
***
И пока Гермиона в прекрасном настроении в очередной раз мыла руки, а затем сладко спала, Родольфус был в бешенстве. От его чувства вины за пусть невольное, но всё-таки оскорбление своей недосупруги не осталось сейчас и следа. Она смеялась над ним! Эта… магглорождённая дрянь просто над ним смеялась! В ярости он пронёсся по коридорам и, спустившись в главный зал, освещённый сейчас лишь светящий в высокие узкие окна луной, прокричал:
- Я хочу знать, кому из вас пришла в голову мысль о непременной консуммации брака – и на кой драккл вам это понадобилось! – он огляделся, поворачиваясь вокруг своей оси. Портреты проснулись и теперь смотрели на него весьма осуждающе, но сейчас ему до их осуждения не был никакого дела. – И я хочу знать, кому и, главное, почему пришла в голову дикая мысль о запрете разводов!
- Разводы, молодой человек, у нас разрешены, - раздражённо проговорил высокий худощавый мужчина с узким носом с горбинкой, у которого из-под мантии выглядывала маггловская кольчуга. – Вам будет полезно изучить наш семейный кодекс получше.
- Да что вы? – издевательски воскликнул Лестрейндж. – Если это «разрешены», то я – мантикора! – он схватил оставленный им же несколько часов назад на столе фолиант и, швырнув его через весь зал, попал прямиком в камин – по счастью, потухший. – Того бы, кто это выдумал – да на моё место!
- А что вас, собственно, молодой человек, не устраивает? – поинтересовался пожилой волшебник в даже на вид уютной сине-фиолетовой бархатной мантии.
- В жене или в ситуации в целом? – ехидно поинтересовался Родольфус.
- С ситуацией, в целом, понятно, - добродушно отозвался портрет. – Но девушка…
- Вы её видели? – устало спросил Родольфус.
- Видел, конечно, - кивнул портрет. – По-моему, очаровательная юная леди – хотя, конечно, манеры… но после вашей первой жены, должен сказать…
- Она грязнокровка! – рявкнул не имеющий ни малейшей причины сейчас сдерживаться Родольфус – тем более что лет двести назад, как раз когда писали этот портрет, подобное слово даже не относилось к ругательствам, насколько он знал.
- Ну, что ж поделать, - развёл руками портрет. – Зато свежая кровь в семью… право слово, вам давно пора завести наследника, и поскольку предыдущая ваша супруга...
Остальные портреты, как ни странно, закивали согласно, и Родольфус, сощурившись, вдруг сказал медленно:
- А я вас, пожалуй, сейчас все сожгу. Поступлю хоть раз в жизни как настоящий Лестрейндж: так, как мне самому захочется. Не задумываясь о последствиях, - он взмахнул палочкой, зажигая один из висящих на стенах факелов, и с очень задумчивым видом отлевитировал его к портрету. Нарисованный на нём волшебник попятился и с заметным испугом проговорил:
- Это крайне неразумно, молодой человек, и…
- Когда это Лестрейнджи были разумными? – с крайним удивлением поинтересовался у него Родольфус, поднося факел настолько близко, что на покрывающем холст лаке начали появляться крошечные пузырьки. – Не припомню ничего подобного ни в девизе, ни в истории нашего рода. А уж если почитать кодекс…
- Не надо, - очень тихо, но твёрдо проговорил вдруг невесть когда и откуда взявшийся Рабастан. – Руди, пожалуйста.
Он мягко накрыл его руку своей и, забрав у враз ослабевшего брата палочку, вернул факел на место и, отведя Родольфуса к столу, усадил его на стул и встал рядом, обнимая его за плечи. Тот вдруг очень устало и тяжело вздохнул и замер, уткнувшись лицом ему в грудь.
- Если б ты знал, как я устал от всего этого, - пробормотал он наконец. – Я так надеялся, что всё закончилось, когда Лорд умер… и вот такая нелепость… мы же всё так хорошо продумали, - он глубоко и обречённо вздохнул.
- Знаю, - отозвался Рабастан, тихо погладив его по волосам. – Расскажи, что случилось.
- Да сам не знаю, - признал Родольфус, с некоторым трудом поднимая голову и глядя на брата снизу вверх. – Глупость, вообще-то… если подумать. Когда мы… закончили в третий раз, эта девчонка смеялась. Мне в лицо, - добавил он, растирая его ладонями. – И это… я догадываюсь, что она думает. Какая, вроде бы, разница, - он попытался усмехнуться, - но… Басти, - он покачал головой. – Не представляю, как я не свернул её шею. Ей-Мерлин, мне мало что в жизни далось с таким усилием.
- Ну и молодец, что не свернул, - слегка улыбнулся Рабастан. – С одной стороны, проблему с хоркруксом бы это решило – но с другой, боюсь…
- Да и с другой тоже, - усмехнулся Родольфус. – Меня посадили бы за убийство – это вполне, полагаю, удовлетворило бы и Поттера, и Уизли – а ты бы спокойно женился и продолжил бы род. Не важно же, кто из нас.
- Дурак, - вздохнул Рабастан, садясь рядом с ним.
- Знаешь, - помолчав, ответил ему Родольфус, - судя по тому, что я прочитал в наших хрониках, это семейное качество.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 5.

А вот у Родольфуса ночь прошла вовсе не так безмятежно.
Покинув покои своей новоприобретённой супруги, он первым делом отправился в ванну, где долго и тщательно мылся и чистил зубы. Он действительно искренне не выносил магглорождённых – и хотя сейчас, после войны, готов был смириться с их существованием в волшебном мире и даже, при необходимости, с ними общаться, конечно, только по делу, благо деловой контакт предполагал из телесных соприкосновений максимум рукопожатие: в конце концов тот, кто целовал руку той твари, в которую после возрождения превратился Тёмный Лорд, вполне в состоянии пожать руку магглорождённому.
Но ложиться с одной из них в постель?!
От одной этой мысли его мутило – и поскольку зелье даже просто снимающее тошноту он пить побоялся (кто его знает, как это воспримет магия – любые оговорки такого рода Родольфус предпочитал трактовать максимально широко), ему пришлось ограничиться листьями мяты, к счастью, в изобилие растущей в их огороде. Он понимал, разумеется, что девушка, в общем, не виновата, и тоже вовсе не рада сложившейся ситуации, и считал своим долгом вести себя с ней максимально корректно, но удерживать лицо целый час ему оказалось весьма непросто. Он даже возблагодарил и Тёмного Лорда, который за последние пару лет вымуштровал своих верных слуг, научившихся, что называется, держать лицо практически в любой ситуации, и свою недавно погибшую жену, чей характер выработал в нём стойкость и умение абстрагироваться практически от чего угодно.
И всё же это испытание поставило его буквально на грань. Те полчаса, к счастью, разбитые на десятиминутные отрезки, что он был вынужден лежать на своей новой супруге, к несчастью, всё же ощущая сквозь слои ткани тепло её тела, показались ему бесконечными – он был уверен, что ему куда легче было бы лежать так с Нагини, чем с этой юной и, объективно говоря, красивой ведь женщиной. Но всё в ней было… другое – запах, что-то неуловимое в чертах лица, в коже… всё выдавало в ней одну из чужих, видеть которых в своём мире ему было и противно, и неприятно. Но деваться было, конечно, некуда – оставалось терпеть.
А ещё можно было напиться.
Впервые, кстати, за… Родольфус задумался. Когда он в последний раз позволял себе напиваться? Ещё в юности, точно задолго до того, как они все в первый раз угодили в Азкабан. Когда ещё даже толком не началась Первая магическая… Мерлин, как давно это было!
Хотя нет – завтра утром им надо быть в Гринготтсе. Вот сходят – и он напьётся. Или на радостях – или с горя, тут как получится. Но немного выпить сейчас всё-таки можно…
Родольфус спустился вниз, в главный зал, и, велев эльфам принести виски, растопил камин и улёгся прямо на лежащую перед ним шкуру. Почему, интересно, им всё время так не везёт? И хотел бы он знать, им обоим, или только ему…
Тихие шаги Рабастана он не услышал, и поэтому вздрогнул от неожиданности, когда тот опустился рядом, решительно трансфигурировал себе стакан и, щедро плеснув в него виски, спросил:
- Ну? Как прошло?
- Завтра узнаем, - ответил Родольфус. – Завтрак в девять – надеюсь, в десять мы уже будем в банке.
- Ну расскажи, - глаза Рабастана горели любопытством. – Как это было?
- Отвратительно, - Родольфуса передёрнуло. – Надеюсь, я был достаточно вежлив – насколько я смог понять, мне удалось скрыть свои чувства.
- Вот зря ты меня не послушал, - укоризненно и очень сочувственно проговорил Рабастан. – Мне было бы проще.
- Тебе, я боюсь, был бы слишком просто, - усмехнулся Родольфус. – И что бы мы потом делали? Лично с меня двух гражданских войн достаточно – а ведь с Поттера станется начать третью. Я умереть не боюсь – но, согласись, сейчас это было бы глупо. Фу, - он скривился, делая большой глоток, - меня до сих пор мутит.
- Счастье, что ты ей не нравишься, - улыбнулся Рабастан.
- Нда, - усмехнулся Родольфус. – Боюсь, попытайся она меня поцеловать, меня бы всё же стошнило. Вышло бы неудобно – в конце концов, какая бы ни была, она дама. И, - он вздохнул, - пока что моя супруга. Ты знаешь, - проговорил он задумчиво, - вот был бы у меня сейчас хороший хроноворот – ей-Мерлин, я бы нашёл в наших хрониках того, кто придумал этот дикий запрет на развод, вернулся бы в прошлое и…
Он кровожадно провёл ребром ладони по горлу, потом глянул на Рабастана – и они оба, наконец, рассмеялись.
***
Из Гринготса все трое вернулись мрачнее тучи. Коротко попросив брата оставить их с Гермионой вдвоём, Родольфус пару секунд молча стоял посреди малой гостиной, где они сейчас находились, затем, спохватившись, предложил Гермионе сесть.
- Значит, того, что мы делали, недостаточно, - констатировал он, наливая себе виски. Затем обернулся к Гермионе и спросил: - Что налить вам?
- Ничего, - буркнула та, подходя к окну и глядя на издевательски лазурное море, залитое ярким весенним солнцем. – И что теперь?
- Ну что, - вздохнул Родольфус, залпом выпивая виски. – Придётся всё-таки, как я вам говорил, изобразить некоторую активность. Давайте решим, какой вариант будет наименее травматичен для вас.
- В каком смысле? – нахмурилась Гермиона.
Ей не нравилась сложившаяся ситуация, не нравился этот разговор, не нравился этот мужчина – почему, почему она должна обсуждать с совершенно чужим ей человеком вещи, о которых даже ни разу не пыталась говорить с Роном?
- В психологическом, - ответил Родольфус, садясь в очень красивое резное кресло тёмного дерева в стиле итальянского Возрождения. – Мы оба знаем, что никакого физического вреда я вам не причиню. Но что-то условно эротическое нам изобразить нужно. Подумайте, - со всей возможной мягкостью попросил он.
- Я не знаю, - вздохнула она, с трудом удерживая улыбку при виде его по-настоящему расстроенного лица. – Мне нужно будет поцеловать вас?
- Нет, - очень ровно ответил он, но Гермиона увидела, как он сглотнул и слегка побледнел – и одновременно и разозлилась, и развеселилась. Один из самых жестоких и страшных Пожирателей смерти бледнеет при мысли о её поцелуе – это до какой же степени ему должно быть противно? Вообще-то, это было весьма оскорбительно, но Гермиона решила, что обижаться на Родольфуса Лестрейнджа за подобное в данной ситуации в высшей степени глупо – в конце концов, взглядов своих он никогда не скрывал, а вёл себя практически безупречно – а злиться сейчас и глупо, и совершенно непродуктивно.
- Раздеваться я перед вами не буду, - сказала она, разглядывая его с любопытством энтомолога, наблюдающего за поведением доселе неизвестного ему насекомого.
- Разумеется, - кивнул он, спокойно выдерживая её взгляд. – Я, честно сказать, вижу только один вариант – но решать вам, разумеется.
- И какой же?
- Мастурбацию, - сообщил он ей с совершенно невозмутимым лицом. – Думаю, вполне достаточно будет через одежду – и, полагаю, мы сможем обойтись только моей. Впрочем, я приму любой ваш вариант, - добавил он вежливо.
Гермиона мучительно покраснела. Предложение было отвратительным – но она должна была признать, что совершенно логичным. Вот только…
- Вы справитесь сами? – осведомилась она, постаравшись сказать это максимально деловым тоном.
- Боюсь, здесь принципиально ваше прямое участие, - тем же ровным, любезным и вежливым тоном ответил он. – Руки вы потом, разумеется, вымоете – но минут десять придётся потерпеть. К сожалению, трижды, - добавил он, и в его голосе прозвучали искренние печальные нотки.
- Вы так в себе уверены, мистер Лестрейндж? – сощурилась Гермиона.
- Вполне, - кивнул он.
- Ладно, - пожала плечами она. – Тогда вечером?
- Вечером, - кивнул он опять. – Могу я задать вам вопрос, мисс…сис Лестрейндж? – спросил он – и слегка улыбнулся. – Мне немного странно вас так называть.
- Поскольку я скоро снова стану мисс Грейнджер, - сказала она, - можете называть меня так, если хотите.
- Но сейчас вы НЕ мисс Грейнджер, - возразил он. – Мадам. Я хотел спросить вас, известили ли вы ваших друзей о том, что мы отыскали решение?
- По-моему, - Гермиона довольно неприятно усмехнулась, - мы его пока нашли лишь теоретически. Вот когда всё получится – тогда напишу.
- Я бы просил вас сделать это сейчас, - настойчиво проговорил Родольфус. – Мистер Поттер – человек очень деятельный, - начал объяснять он, - и…
- Значит, сегодня вечером вам придётся как следует постараться, - перебила она, чувствуя некоторое торжество. – Боюсь, если я сейчас расскажу им с Роном всю правду – им это не слишком понравится. А лгать я не буду, - договорила она почти что злорадно.
Взгляд, которым её одарил Родольфус, ещё больше приподнял ей настроение – и она, очень вежливо попрощавшись, ушла, направившись, наконец, осматривать замок.
И не увидела, как Родольфус, коротко застонав, уронил голову на руки, пробормотав:
- Мерлин, почему все мои женщины – даже девственницы – такие упёртые дуры?!
***
За ужином Гермиона отчётливо нервничала – а вот Родольфус казался настоящим воплощением спокойствия. Рабастан же просто был мил и развлекал невестку забавными историями, и к десерту даже заставил её пару раз искренне улыбнуться. Но когда ужин закончился и Гермиона направилась в свою комнату, от этих улыбок не осталось и следа. Стоя под душем, она пыталась решить, будет ли рассказывать о том, что её сейчас ждёт, Рону – и чем дольше думала, тем больше утверждалась в мысли, что вряд ли. Потому что… просто – потому.
Родольфуса она на сей раз ждала в постели, опять надев ту самую странную рубашку и буквально заставляя себя читать ещё днём казавшуюся такой интересной книгу. Ждать, впрочем, пришлось недолго – тот появился довольно скоро, одетый на сей раз в тёмно-бордовую мантию, и, быстро скинув её, лёг рядом с Гермионой под одеяло. На сей раз от него отчётливо пахло лимоном и мятой – он посмотрел на неё как-то очень невесело и спросил:
- Вы когда-нибудь уже делали это?
- Не думаю, что вас это касается, - вспыхнув, резко сказала она. – Не волнуйтесь – я представляю, что от меня нужно. Тем более, что нам ведь не…
- Т-ш-ш, - неожиданно оборвал её он, сделав было жест, словно намеревался закрыть рукой её рот, но остановившись на полпути. – Не стоит, - недовольно проговорил он. – Давайте просто сделаем это. Начинайте, - он кивнул и, кажется, поправил под одеялом свою рубашку.
Откровенно говоря, ей было очень противно, но Гермиона, стиснув зубы, вздохнула и осторожно потянулась рукой туда, где, как она предполагала, должен был находиться его пах. Она слегка промахнулась, ткнувшись сперва в живот – Родольфус вздрогнул, но ничего не сказал, а лишь легонько взял её за руку двумя пальцами и направил её в нужное место.
К огромному облегчению Гермионы, вместо ожидаемо голой кожи она ощутила под пальцами ткань, через которую, вероятно, и предполагалось производить необходимые манипуляции. Она покосилась на Родольфуса – тот лежал с совершенно каменным лицом и смотрел куда-то в потолок. Ей вдруг стало смешно, и она прикусила язык, чтобы не пошутить как-нибудь неуместно – не хватало ещё самостоятельно всё испортить.
Конечно же, Гермиона совсем немало знала о мужской анатомии и о некоторых её особенностях – и поэтому старалась двигать рукой не слишком активно. Впрочем, судя по состоянию хотя и горячей, но мягкой плоти в её ладони, Родольфус хорошо знал, о чём говорит – и когда она пришла к этому выводу, ей опять пришлось буквально закусить нижнюю губу, чтобы не задать ему совсем неуместный, но уж очень логичный вопрос. В конце концов, спросить об этом она могла и попозже – если он чем-то обидит её, к примеру, ей теперь будет, чем ответить.
Она понятия не имела, сколько уже прошло времени, но совершаемые рукой возвратно-поступательные движения Гермионе уже откровенно отсточертели – когда вдруг Родольфус издал задышал глубже и, издав странный гортанный звук, сделал быстрый и резкий жест, после чего Гермиона с накрывшем её с головой отвращением чётко и ясно вдруг поняла, что сейчас будет.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 4.

- Да говорите уже! – нетерпеливо воскликнула Гермиона. – Я понимаю, что вам нравится чувствовать меня в своей власти, - добавила она саркастично, - но, может быть, всё же, хватит?
- И тут нам как раз очень помогут правила нашего рода, - довольно сказал Родольфус. – Видите ли, в чём дело, мисс Грейнджер… наши предки были людьми как мудрыми, так и практичными. И прежде всего заботились о продолжении рода, - он поставил бокал на стол и заговорил таким тоном, будто читал лекцию. – Поэтому среди правил, регулирующих наши браки, предусмотрен, как выяснилось, и вариант, при котором жена, как бы сказать, - он задумался, но его смеющийся взгляд заставил Гермиону ожидать какую-нибудь гадость, - совершенно мужа не возбуждает, - договорил он очень спокойно. – Согласитесь, такое бывает. И в этом случае брак считается действительным после определённого количества попыток – но может быть расторгнут после ещё нескольких. Иными словами, - добавил он, - существует вариант, при котором, при складывании определённой ситуации, в течении какого-то времени брак считается действительным без консуммации. Я вам больше скажу, - он вдруг рассмеялся, - вы даже получите весьма приличную сумму в качестве, так сказать, отступного.
- С чего это?! – возмутился Рабастан, с которым Гермиона была совершенно солидарна:
- Мне ничего не нужно от вас!
- Ну, - пожал плечами Родольфус, - что делать с деньгами – дело ваше. Отдайте, к примеру, в Мунго – они будут рады. Или пожертвуйте на восстановление Хогвартса – им сейчас весьма пригодится.
- Я так и сделаю! – сказала она решительно.
- Вот и отлично – мне будет приятно думать, что наши деньги послужат школе, а не одному из Уизли, - кивнул Родольфус.
- И сколько там? – недовольно спросил Рабастан.
- Потом посчитаем, - неопределённо ответил Родольфус. – Это уже несущественно – сперва нужно решить основную проблему. В свете вышесказанного, - обратился он к Гермионе, - я настоятельно предлагаю вам в мужья собственную кандидатуру.
- Почему это? – воинственно поинтересовалась Гермиона.
- Потому что со мной вы можете быть совершенно уверены в том, что никакого акта, так сказать, не получится – а вот за Басти я бы не поручился, - хмыкнул Родольфус. – Я, видите ли, только что потерял жену, которую, каким бы странным вам то не казалось, любил – это раз. И два – мне, действительно, физически неприятна даже мысль о подобном контакте с магглорождённой, - ни капли не смущаясь, заявил он. – А вот Басти, насколько я знаю, обладает на этот вопрос куда более широкими взглядами – да и вы ему, кажется, нравитесь, - добавил он откровенно, заставив Гермиону вспыхнуть до самых корней волос, по большей части, от ярости.
- Если вы думаете, - прошипела она, - что меня…
- А это не имеет практического значения, - оборвал он её безжалостно. – Женская анатомия, к сожалению, позволяет осуществлять подобные вещи даже против воли её обладательницы. А вот мужчина, увы, должен испытывать желание, - слегка развёл он руками. – Нет желания – нет секса. Важно, чтобы его не было по естественным, так сказать, причинам – иными словами, без воздействия зелий и чар. И в моём случае вы можете быть в этом совершенно уверены, - заверил он её.
- А в моём я и сам не уверен, - честно сказал Рабастан. – Вернее, я даже уверен что нет, - подумав, признал он. – Не можете. Вы очень красивая девушка, и…
- Басти, - недовольно оборвал его Родольфус.
- Это был комплимент! – возразил тот. – И я говорю чистую правду. Но тебя убеждать не буду, - добавил он торопливо.
- В таком случае, - подвёл итог их беседы Родольфус, - если мисс Грейнджер готова, я бы предложил не откладывать решение в долгий ящик и заключить брак, скажем, завтра.
- А сколько должно быть этих попыток? – подумав, спросила Гермиона.
- Три раза по три, - тут же ответил Родольфус. – С перерывом не меньше трёх дней. Таким образом, мы вполне укладываемся в неделю – за это время вы много раз успеете побывать в нашем сейфе. Действителен брак будет после первых трёх – и я полагаю, что мы управимся с этим за одну ночь.
- А что будет, - спросила Гермиона, - если вы всё-таки вдруг…
- Это исключено, - настолько безапелляционно заверил её Родольфус, что она почувствовала неожиданную и весьма неприятную досаду.
Конечно, она бы сама лучше умерла, чем легла с ним в постель – и всё же когда тебе с такой уверенностью заявляют в лицо, что ни при каких обстоятельствах не смогут тебя захотеть, есть в этом что-то оскорбительное.
***
Брак они, как и предложил Родольфус Лестрейндж, заключили на следующий день. Всё прошло очень тихо и без посторонних: как сказал Родольфус, Правила Рода не требовали никаких свидетелей, так что присутствовали только братья Лестрейнджи, Гермиона да чиновник из министерства, собственно и свершивший брак. Брачные клятвы, написанные на старинных пергаментах, были чрезвычайно длинны и запутаны, и Гермиона потратила на изучение своей целое утро, чтобы убедиться в том, что её не ждёт больше никаких неприятных сюрпризов. Сам обряд происходил в небольшом зале у старого тёмного камня, на который были нанесены частично уже стёршиеся руны. Он оказался очень простым – но когда Родольфус надел ей на палец тяжёлое золотое кольцо с синим звёздчатым сапфиром, Гермиона почувствовала себя весьма неуютно.
- Это её кольцо, да? – шёпотом спросила она Рабастана, когда они поднимались по окончании церемонии по лестнице.
- Кого? – непонимающе переспросил он.
- Беллатрикс, - морщась, пояснила она.
- Нет, конечно, - он посмотрел на неё как на ненормальную, а Гермиона с облегчением выдохнула. Пожалуй, носить кольцо Беллатрикс Лестрейндж она просто бы не смогла.
Своего новоиспечённого мужа она не видела до самого вечера – когда он заглянул в отведённую ей комнату, небольшую, но очень уютную, с большой постелью и огромным камином, и, увидев, что она что-то читает, спросил несколько раздражённо:
- Вы ещё не раздеты? Хотите протянуть до рассвета?
- Я же не знала, когда вы придёте, - огрызнулась она. – И я не собираюсь кротко лежать в кровати и ожидать вас, как положено, вероятно, на ваш взгляд послушной жене.
- Я вернусь через полчаса, - сказал он, - и давайте сделаем это быстро – лично я устал и хочу выспаться. Не здесь, не бойтесь, - добавил он, увидев выражение её лица. – Мужу и жене нормально иметь собственные покои – и они вовсе не обязаны ночевать вместе. На самом деле, - сказал он, кладя что-то ей на кровать, - я принёс вам кое-что – наденьте это.
- И что же? – она встала и, подойдя ближе, увидела длинную ночную рубашку из довольно плотного льна.
- Старинный супружеский наряд, - ухмыльнулся Родольфус. – Мне, в принципе, всё равно, но я предполагаю, что вы не испытываете сильного желания показаться мне обнажённой. Я прав?
- Разумеется, я не собираюсь перед вами раздеваться! – она даже отступила на шаг. – Вы же сказали, что…
- Но попытки-то должны быть реальными, - пожал он плечами. – То есть всё должно предполагать возможность, так сказать, прямого контакта. На мой взгляд, это идеальное решение – и я надену такую же, - пообещал он. – Вы всё поймёте, когда наденете – в ней вы будете достаточно закрыты, но мы, всё же, соблюдём все условия.
- А если, - помолчав, спросила она, - я понимаю, что вы уверены, что этого не случится – но если вы всё же вдруг… то что тогда будет?
- Ну, поскольку физическое сопротивление с вашей стороны сделает попытку, так сказать, недействительной, - немного насмешливо проговорил он, - я предложил бы вам просто сказать мне что-нибудь… напоминающее о том, кто вы такая. О ваших родителях, или о вашем детстве… уверен, этого будет вполне достаточно. Но мы для надёжности оставим гореть свечи, - сказал он, направляясь к двери. – Уверяю вас, мадам Лестрейндж – вам совершенно не о чем волноваться, - сказал он ей на прощанье.
Фасон… или конструкция рубашки вогнала Гермиону в краску. Та, к счастью, была очень широкой и сшитой из мягкого, но плотного льна, отлично скрывая фигуру – и если бы не овальный вырез несколько ниже пояса, выглядела бы совершенно асексуально. Вырез этот, правда, отлично драпировался, но он всё же был – и Гермиона почему-то ощущала себя в этом наряде хуже, чем голой. Забравшись в кровать, она закуталась в одеяло и на всякий случай сунула свою палочку под подушку, твёрдо решив, если что, ей воспользоваться.
Родольфус появился ровно через оговорённые полчаса – в длинной тёмно-коричневой мантии, под которой обнаружилась точно такая же, как у Гермионы, рубашка. Откинув край одеяло, он лёг рядом со своей новой женой и, бросив на неё быстрый взгляд, предложил:
- Ну что, давайте начнём?
Гермиона кивнула, чувствуя, как холодеют у неё от отвращения руки и ноги. Родольфус коротко вздохнул – и решительно на неё навалился. Она зажмурилась, ожидая почувствовать его губы на своих, или, ещё хуже, его руки на своём теле, но ничего этого не произошло: какое-то время они просто молча лежали, и Гермиона чувствовала запах незнакомого мужского тела – Родольфус пах чистой, только что вымытой кожей и немного ещё чем-то холодным и свежим – а потом он легко соскользнул на бок и проговорил удовлетворённо:
- Ну… полагаю, это вполне сойдёт за первую попытку.
Гермиона осторожно открыла глаза. Родольфус даже не смотрел на неё – слегка кривя губы, он обтирал тонким батистовым платком своё лицо и глядел на очень красивые золотые карманные часы, потом закрыл их, положил на столик у изголовья и только тогда повернулся к своей жене и спросил:
- Вы ожидали чего-то другого?
- Откуда я знаю, что там у вашего рода считается и не считается за попытку, - пробурчала она в ответ, чувствуя себя на удивление глупо.
- Сказать по правде, я и сам не слишком в этом уверен – но полагаю и очень надеюсь, этого должно быть достаточно, - сказал он. – Завтра сходим в Гринготс и всё узнаем, - пообещал он. – Если всё получится, через неделю вы будете свободны и довольно богаты – а вот если нет, - он чуть заметно поморщился, - мне придётся изобразить какую-нибудь деятельность, а вам её потерпеть. Не волнуйтесь, я постараюсь всё это максимально минимизировать, - очень искренне пообещал он. – Подождём ещё полчаса – и повторим, - он достал из кармана своей мантии блокнот, карандаш и углубился в какие-то расчёты. Гермиона же, призвав к себе книгу, вернулась к прерванному было чтению такого интересного старинного фолианта.
Вторая и третья попытки ничем не отличались от первой – разве что Гермионе хотя и было по-прежнему так же противно, но уже куда менее страшно. Закончив, Родольфус сразу поднялся и, надев мантию, довольно официально пожелал Гермионе спокойной ночи и, сообщив ей, что завтрак будет накрыт в девять утра, оставил её одну.
Когда он ушёл, она почувствовала, наконец, настоящее облегчение – и хотя шутливо сказала себе, что, вообще-то, подобное отношение должно было бы быть оскорбительно, ничего, кроме радости, Гермиона не ощущала. Единственное, что её всё же тревожило – это то, будут ли эти странные попытки засчитаны.
И всё же спала она в эту ночь просто отлично.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 3.

Лестрейндж-холл Гермиону поразил.
Старинный замок ещё романской архитектуры, он производил впечатление силы и мощности, а шумевшее за окнами море усиливало ощущение провала во времени – и в какой-то момент девушке показалось, что она попала в легендарные времена то ли Мерлина, то ли самих Основателей Хогвартса. Ощущение это, впрочем, было безжалостно разрушено эльфом, церемонно пригласившем её к ужину.
Тот был накрыт в малой столовой, где ни стол, ни общая обстановка, ни посуда ничего от её первого впечатления не оставили. Ужинали в молчании – а когда эльфы подали вино и десерт в виде банальнейшего яблочного пирога, Родольфус церемонно промокнул губы льняной салфеткой, поставив локти на стол, сплёл свои пальцы и, опустив на них подбородок, устремил на Гермиону очень задумчивый взгляд.
- Что? – нервно спросила она, облизнув пересохшие губы и сжимая в руке пусть и столовый, но всё-таки нож.
- Я думаю, нам нужно кое-что обсудить, - сказал Родольфус. Рабастан кивнул и, тоже отложив приборы, скрестил на груди руки и ободряюще посмотрел на девушку. – Мы все по вашей милости оказались в чрезвычайно неприятной ситуации, - сообщил Гермионе Родольфус.
Она вспыхнула возмущённо:
- По моей?! По-вашему, я хотела чего-то подобного? Или, может быть, вы полагаете, что мне нравится идея, - она скривилась от отвращения, - с кем-то из вас…
- Нас это тоже не радует, - оборвал её старший Лестрейндж.
- А вам-то что? – фыркнула Гермиона.
- Вам, вероятно, сложно это понять, - с неприятной насмешкой ответил Родольфус, - однако ни меня, ни моего брата вовсе не приводит в восторг мысль о необходимости взять в жёны женщину вашего происхождения.
- Ах, ну конечно! – Гермиона так разозлилась, что даже перестала бояться или расстраиваться. – Конечно, где это видано – смешивать вашу чистейшую кровь с моей грязной, верно?!
- Вы сами это сказали, - пожал Родольфус плечами. – Но, - добил он с неожиданной совершенно улыбкой, - как раз здесь, я надеюсь, и кроется путь к спасению.
- Ваши правила запрещают вам жениться на магглорождённых? – ехидно поинтересовалась Гермиона. – А как же тогда хоркрукс?
- Ну что вы, - почти нежно улыбнулся ей Родольфус. – Разумеется, у нас нет таких диких запретов. Но, - он слегка повысил свой голос, - у нас есть другое, на редкость подходящее нам сейчас правило.
Он умолк, с интересом изучая выражение лица Гермионы, и ей очень захотелось запустить в него чем-нибудь – к примеру, Авадой Кедаврой, или хотя бы банальным жалящим, чтобы увидеть, как это лицо…
Её размышления прервало нетерпеливое восклицание Рабастана:
- Да говори ты уже! Что за манера – цедить слова в час по капле!
- Слушайте меня очень внимательно, - усмехнувшись, наконец-то заговорил Родольфус. – Давайте разберём, что нам нужно. Итак – хоркрукс может взять в руки только мисс Грейнджер, но войти в наш сейф и, тем более, вынести из него что-то может только член нашей семьи. Таким образом, вы должны выйти за одного из нас замуж…
- Я помню! – зло оборвала его Гермиона. – И у нас всего один месяц, потому что хоркрукс активизируется в определённый день… у вас есть что-нибудь новое?
- Терпение, мисс Грейнджер, - поморщился старший Лестрейндж. – Условия задачи крайне важны для её решения. Далее. Развод в нашей семье невозможен – мы даём клятву быть вместе до смерти. И это первая хорошая новость, - он слегка улыбнулся.
- В каком это смысле? – недоумённо спросил Рабастан. – Ты предлагаешь потом…
- Ещё немного – и я соглашусь, - тоже усмехнулась Гермиона. – Убьёте меня – и решите проблему, вы же это имели в виду, мистер Лестрейндж?
- На самом деле, - сдерживая улыбку, сказал Родольфус, - это несущественно, кого убивать. Достаточно одного из супругов.
- То есть как это несущественно?! – обретя после небольшой паузы дар речи, взвился Рабастан. – Ты что несёшь, Руди?!
- Вот именно поэтому я и просил вас о терпении, - успокаивающе сказал брату Родольфус. – Не торопись. Вот мисс Грейнджер уже поняла, о чём я, верно?
- Нет, - честно призналась Гермиона. – Я просто понимаю, что вы придумали что-то… весьма, скажем так, небанальное.
- А вы ведь магглорождёная, - укоризненно проговорил Родольфус. – Я думал, что они… вы все это знаете. Ну хорошо – я поясню, - сдался он. Смерть есть смерть – но она далеко не всегда фатальна. У магглов, насколько я знаю, есть термин «клинической смерти», - медленно проговорил он, внимательно наблюдая за Гермионой, чьи глаза при этих словах расширились – а потом краска залила её щёки, и девушка прошептала:
- А я даже и не подумала… боже, как же мне стыдно. Вы думаете, это сработает? – спросила она с надеждой.
- Уверен, - кивнул Родольфус. – Собственно, я нашёл в хронике нашей семьи один прецедент – не вижу причин, чтобы у нас не получилось всё повторить. Тем более, что я знаю одного прекрасного, - он усмехнулся, - реаниматора. Но это, как вы понимаете, лишь половина решения.
- Почему? – искренне удивился Рабастан. – По-моему, всё складывается просто отлично: вы поженитесь… ну, или мы, - тут же покладисто поправился он, - а когда дело с хоркруксом будет закончено…
- Вот именно, - оборвал брата Родольфус. – Я напомню: для того, чтобы брак был действителен, по нашим правилам он должен быть консуммирован.
- И что? – непонимающе спросил Рабастан – и на сей раз Гермионе захотелось швырнуть Авадой уже в него.
- А то, - сказала она тихо и яростно, - что я ещё девственница и меньше всего хочу…
- Мы понимаем, - на удивление мягко перебил её Родольфус, а Рабастан смутился и покраснел. – А ещё, - добавил он очень насмешливо, - мы хорошо понимаем, что ваш друг мистер Поттер сделает с нами, с министерством и с этой несчастной страной, если кто-то из нас хоть пальцем вас тронет. А ваш другой друг, насколько я понимаю, с удовольствием поможет ему – а у меня нет ни малейшего желания стать причиной ещё одной гражданской войны, не говоря уж о том, чтобы встать перед выбором умереть или перебить всех имеющихся Уизли. Поэтому нам нужно как-то решить и эту проблему, - договорил он – и налил, наконец-то, себе вина.
- И что? – первой нарушила возникшее молчание Гермиона. – Нашли вы какое-нибудь решение? Потому что, полагаю, вы правы, - добавила она, не сумев до конца скрыть свою радость, - Гарри и Рон действительно никогда не простят вам такого.
- Ну вот в этом-то и проблема, - понимающе кивнул Родольфус. – Что же – не буду вас дальше интриговать: эту проблему я тоже решил.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Картинка седьмая из серии КотоМилли.

Осень в этом году была серой и мокрой, и даже покрасневшие и пожелтевшие листья деревьев почему-то не добавляли ей красок. Дождь лил и лил, останавливаясь, как на зло, преимущественно ночами, и холодной водой, казалось, пропитались даже камни. Выстиранное бельё сохло настолько плохо, что приходилось сушить его чарами, а сырость из дома не получалось изгнать даже ими.
Арабеллу Булдстроуд разбудило настойчивое и жалобное мяуканье. Поморщившись, женщина перевернулась на другой бок и натянула одеяло на голову – кошек она терпеть не могла, так же, как, впрочем, и певчих птиц, грызунов, собак и любую другую бесполезную, на её взгляд, в хозяйстве живность. Животное должно приносить пользу – как, например, коза. Идеальный питомец: и тебе молоко, из которого получается хоть йогурт, хоть сыр, и прекрасная шерсть, и мясо от периодически рождающихся козлят… Она держала трёх коз – белую, чёрную и коричневую, привезённую с континента из города со странным названием Брно. Шерсти от неё было немного – зато молоко она давала даже во время окота, да какое! Больше напоминающее по вкусу сливки и не имеющее того специфичного привкуса, за который многие козьему молоку предпочитают коровье. Молока у необыкновенной козы было много, и сыр из него получался ни на что не похожий и пользующийся большим спросом – так же, впрочем, как и само молоко, которое у Арабеллы соседи покупали весьма задорого, и она подумывала прикупить ещё парочку таких коз, вот только сарай надо было для этого увеличить.
А кошки – на кой драккл они сдались? Магглам понятно – как ещё им избавляться от грызунов? Но у волшебников нет подобных проблем – так зачем держать в доме нахлебницу, которая будет всё драть и разбрасывать по углам шерсть?
Кошка, меж тем, продолжала мяукать, и Арабелла, проворчав что-то недоброе, поднялась, надела свой любимый тёплый халат, коричневый с тёмно-синей отделкой, и, сунув свои тощие ноги в войлочные туфли, пошла к двери, намереваясь вышвырнуть со своего участка настойчивую нахалку.
На крыльце обнаружилась маленькая промокшая пёстрая кошка, яростно вылизывающая… новорождённого котёнка. Увидев открывшуюся дверь, она резво вскочила, схватила чёрную кроху за шкирку – и прежде, чем Арабелла успела что-нибудь сделать, прошмыгнула мимо неё в коридор и скрылась в его темноте.
- Ах ты, паршивка! – Арабелла оставила дверь открытой, чтобы выставить незванную гостью прочь, и, разом заставив загореться все светильники в доме, отправилась на поиски. Влажный след тянулся в гостиную – и Арабелла, представив, что мерзкое мокрое существо сейчас испачкает её любимый ковёр, доставшийся её от прабабки, буквально задохнулась от ярости и бросилась в комнату.
И онемела, замерев на пороге.
Потому что прямо перед остывающим камином лежал новорождённый младенец. Крохотная нелепая девочка, красная, сморщенная и перепачканная в крови и слизи, с ещё кровящей пуповиной, капли крови от которой тянулись к… к кошке?!!
Арабелла зажмурилась и открыла глаза, но картина не изменилась – а потом младенец зажмурился и захныкал… и вдруг прямо у неё на глазах превратился в котёнка. Крохотного мокрого чёрного котёнка, которого маленькая пёстрая кошка тут же исступленно принялась вылизывать.
Придя в себя от первого шока, Арабелла задумалась. Она много чего повидала в этой жизни и многое знала о животных – и вспомнила, как когда-то читала о том, почему в своё время был принят закон, ограничивающий трансфигурацию человека в животных. И дело было вовсе не в пятиногах, а в том, что, как выяснилось, если подобное животное оставалось в таком облике слишком долго, оно постепенно утрачивало человеческое сознание и в какой-то момент полностью начинало ощущать себя, например, той же кошкой – и в со временем могло приобретать возможность заводить смешанное потомство, в котором через несколько поколений иногда рождались такие вот дети. Нечто вроде анимагии наоборот… Случаи эти были, впрочем, настолько редки, что вопрос развития такого потомства до сих пор оставался практически неизученным.
И упустить подобный шанс Арабелла решительно не могла.
Поэтому и кошку, и её странного первенца, и остальной выводок: пять котят, трое из которых были такими же пёстрыми, как их мама, а оставшиеся – чёрными, как их необычная сестра – она оставила у себя. Пол у всех детёнышей оказался одним, и через пару месяцев по дому Арабеллы весело носились семь кошек, одна из которых, впрочем, время от времени внезапно превращалась в человеческого младенца и тут же беспомощно начинала плакать. Её мать, надо отдать ей должное, немедленно подлетала к малышке и очень старалась её утешить, вылизывая и обдирая до ссадин нежную детскую кожицу – однако как только малышка вновь становилась котёнком, от ранок не оставалось никакого следа.
Девочку Арабелла официально объявила своей дочкой – правда, возраст новоиспечённой «мамы» вызвал у окружающих некоторое удивление: в конце концов, даже для волшебницы шестьдесят с лишним – немало для материнства, однако чего не бывает в нашем подлунном мире? Вопросов особо не задавали – тем более, что Арабелла Булдстроуд жила уединённо и излишним дружелюбием не отличалась.
Правду от девочки она никогда не скрывала – и, как оказалось со временем, была совершенно права. Потому что маленькая Миллисента осознавала себя, прежде всего, как кошку – и человеческое обличье полагала чем-то дополнительным и забавным. Арабелла, за неимением иного термина, назвала это анимагией – и девочка приняла это объяснение.
Она оказалась некрасивым ребёнком – полным, с простоватыми и грубыми чертами лица – но вот кошка из неё выросла совершенно прелестная: маленькая, изящная, ловкая, с длинными лапками и точёной головкой, с мягкой блестящей шёрсткой и большими зелёными глазами. Куда девалась вся эта красота, когда она оборачивалась человеком? Неловкая, неуклюжая, вечно всё роняющая и проливающая, Миллисента с каждым годом всё больше раздражала Арабеллу – впрочем, когда у малышки проявились, наконец-то, способности к волшебству, чувство это уменьшилось. Произошло это достаточно поздно – девочке почти что исполнилось восемь, и опять была осень, холодная и сырая… Она вообще была очень осенним ребёнком, эта странная котодевочка, и в самую скверную погоду чувствовала себя лучше всего – Арабелле даже порой казалось, что та придаёт ей сил. Странный, ни на кого непохожий ребёнок…
Впрочем, ей было, с чего вырасти странной: Арабелла хотя и заботилась о ребёнке, но любить, по-видимому, попросту не умела – а может, просто именно эта девочка не смогла пробудить в её сердце тёплое чувство. Так или иначе, отношения у них всегда были довольно прохладными – и единственное существо, которое действительно искренне, от всего сердца любило Миллисенту, была её мама. Надо отдать Арабелле должное: при всей своей неприязни к кошачьим, её она оставила в доме и даже заботилась о ней так же тщательно, как и о своих возлюбленных козах – и даже отказалась отпускать её в школу, когда Миллисенте пришло время туда отправляться.
- Глупая девочка, - с досадой сказала она, - что будет, если твои соседки увидят однажды тебя и твою маму в одном облике? Не дури – я за ней пригляжу.
А когда маме-кошке пришла пора умирать, Арабелла даже забрала Миллисенту из школы на несколько дней, сославшись на своё внезапное тяжёлое нездоровье – и позволила девочке… впрочем, пожалуй что, уже девушке, той как раз недавно исполнилось шестнадцать – проститься с матерью, закрыть ей глаза и похоронить.
И та была по-настоящему признательна своей, как она называла Арабеллу для себя, тётке – но чувствовала себя по-настоящему осиротевшей.
А осень была светлой и тёплой, и солнце светило с ярко-синего неба, пробиваясь сквозь золотые и багряные листья, которыми Миллисента своими руками укрыла маленькую могилу.

#КотоМилли
#ГП
#зарисовки

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 2.

- Что? – побелев, пролепетала Гермиона.
- Вам придётся выйти замуж за одного из нас, - не слишком-то радостно повторил Родольфус.
- Я… но… - задыхаясь, с трудом выговорила она.
- Она не может! – Гарри вскочил со стула, сжав кулаки, и шагнул к Родольфусу. – Вы с ума сошли, если думаете, что…
- Если вы думаете, что кому-то из нас нравится сложившаяся ситуация, - оборвал его тот, - то вы ошибаетесь.
- Я не могу! – прошептала Гермиона, чувствуя, что глаза жгут слёзы, и больше всего на свете ей хочется разрыдаться и убежать.
- Боюсь, мисс, у вас просто нет выбора, - очень серьёзно сказал Родольфус. – Этого не должно было произойти – мы просто собирались обменять хоркрукс на нашу свободу. Кто ж знал, что вам вздумается меня ощупывать.
- Я не, - задохнулась она от обиды и возмущения. – Я вас обыскивала!
- Я ведь предложил вам надеть перчатки, - мягко напомнил Рабастан.
- Боже мой, - простонала Гермиона, закрывая лицо руками.
- Мне действительно жаль, - неожиданно искренне проговорил Родольфус, а Рабастан попытался было тронуть её за предплечье, но Гермиона, резко отодвинувшись вместе со стулом, яростно и саркастично проговорила:
- Такая трагедия, господа Лестрейнджи! Какая-то магглорождённая – и вдруг получает вашу фамилию, да?!
- Если бы только, - неожиданно не стал с ней спорить Родольфус. – Боюсь, брак придётся заключить не только формально: правила нашего дома требуют консуммации, без неё он не будет считаться действительным.
Гермиона молча переводила взгляд с Родольфуса на Гарри, затем – на Рабастана, а после – на Кингсли, и каждый следующий выглядел расстроеннее предыдущего.
- Вы можете выбрать одного из нас сами, - предложил, словно пытаясь её утешить, Родольфус.
- И что? – помолчав, спросила Гермиона. – Это навсегда?
- Боюсь, что так, - кивнул Родольфус. – У нас не разводятся – невозможно. Но, впрочем… мы можем побеседовать с мисс Грейнджер наедине? – спросил он у Кингсли.
- Мисс Грейнджер? – участливо спросил тот.
- Да, - подумав, кивнула она – и, сжав руку Гарри, бодрясь, добавила: - Ну, что они могут мне сейчас сделать? Им же тоже хочется на свободу.
- Ладно, - неохотно сказал тот. – Но я… я считаю, что ты не должна жертвовать собой ради всех нас.
- Мы просто поговорим, - сказала она не очень уверенно. – А вы подождёте за дверью. И всё…
Когда Кингсли с Поттером вышли, выражение лиц братьев переменилось: Родольфус теперь выглядел чрезвычайно раздосадованным, Рабастан же, напротив, заулыбался.
- Мисс Грейнджер, - вздохнув, заговорил старший. – Ни мне, ни моему брату сложившаяся ситуация крайне не нравится. Однако выхода из неё мы не видим. Будь бы вы хотя бы несовершеннолетней, можно было бы попробовать удочерить вас – но вы же, к несчастью, уже взрослая?
- Да, - Гермиона сложила на груди руки. – И у меня уже есть родители.
- По-моему, в данном случае удочерение было бы лучшим выходом, - раздражённо заметил Родольфус, - но если вы предпочитаете брак, то я за вас рад: хоть кто-то из нас получит то, что хочет.
- Я предпочла бы, чтобы вас обоих отдали дементорам, - холодно сообщила им Гермиона.
- Этого варианта нет в списке, - мирно вмешался Рабастан. – Вам придётся выбрать кого-нибудь.
- Мне всё равно, - она обхватила себя руками. – Сами решайте.
- Я предлагаю, - очень мягко заговорил Рабастан, - взять небольшой тайм-аут. Пусть нас вместе с вами проводят к нам в дом – и пусть даже запретят пока что покидать территорию поместья. Поживёте, присмотритесь…
- У меня уже есть жених! – воскликнула она, глотая слёзы. – Вам обоим этого не понять, но у меня уже есть человек, которого я люблю! И который любит меня, и вообще… а теперь…
- Мерлин, - пробормотал вдруг Родольфус, прикрывая лицо руками. – Моргана и Мерлин, за что мне всё это?
- Вам?! – взвилась Гермиона.
Рабастан очень сочувственно обнял брата за плечи и спросил:
- Ну хочешь, я на ней женюсь? Ей всё равно… и мне, кажется, тоже.
- Ещё и тебе такую судьбу? – горько спросил Родольфус. – Нет уж… у меня, во всяком случае, опыт есть, - решительно заявил он, отнимая от лица руки. – А ты, может, ещё женишься однажды по-человечески. Решено – раз вам всё равно, - обратился он к Гермионе, - замуж вы выйдете за меня. И, - он вздохнул и улыбнулся как-то очень отчаянно, - я предлагаю вам договор. Вы дадите непреложный обет о том, что отцом всех ваших детей буду только я – и вы родите мне сына… двух. А затем, оставаясь моей женой, ибо брак наш расторгнуть будет нельзя, сможете жить так и с кем захотите – но если вы уйдёте, дети останутся у меня. Или же можете завести любовника – как вам будет угодно.
Гермиона смотрела на него, приоткрыв рот, и даже не сразу нашлась, что ответить. Но когда слова всё же подобрались, прозвучали они очень жёстко:
- А почему, собственно, условия должны быть ваши, а не мои? Вы ведь зависите от меня ничуть не меньше, чем я от вас. У меня другое предложение. Я выйду замуж за вас, раз уж так всё сложилось. Но, во-первых, я сама выберу себе мужа – и я принимаю предложение пожить у вас в доме для того, чтобы принять решение. Во-вторых, я сама решу, рожать ли мне и от кого именно – и в-третьих, мы с Роном сами решим, как нам быть. Вам нужен формальный брак – ну вот его-то вы и получите. Иначе я откажусь – и вас можно будет просто отдать дементорам…
- Нельзя, - с улыбкой перебил её Рабастан. – Контракт-то уже подписан.
- Мисс Грейнджер права, - возразил брату Родольфус. – Там сказано, что мы должны предоставить хоркрукс. И если мы не сможем этого сделать по вашей вине, - он умолк, словно задумавшись, и Гермиона торжествующе проговорила:
- Вот именно. Поэтому…
- …мы пойдём в прессу, - продолжил Родольфус. – Уверен, наш честный и подробный рассказ о сделке – и о том, что препятствует её осуществлению – весьма впечатлит читателей. Я даже предположу, что среди них найдётся не так много людей, которых обрадует перспектива очередного возрождения Лорда. Как вы полагаете, мисс, - вкрадчиво поинтересовался он, - каково будет вам потом жить среди этих людей? Особенно когда Лорд вернётся и вновь начнёт убивать?
- Вот только вы этого уже не увидите, - зло сказала она, сощурившись.
- Не увидим, - кивнул Родольфус. – Но разве вам будет от этого легче? Вы готовы из простого упрямства опять возродить Лорда?
- Я? – она задохнулась от возмущения.
- Конечно, вы, - кивнул Родольфус. – Это же вы отказываетесь от…
- Я не от брака отказываюсь! – перебила она. – Я отказываюсь исполнять ваши условия – потому что они чудовищны! И я…
- Давайте все успокоимся, - вмешался Рабастан. – Я понимаю, ситуация необычная и неприятная для всех нас… мы же решили – отправиться домой и пожить там, подумать и поискать компромисс. Уверен, что мы найдём вариант, который всех нас устроит.
- Меня устроит забыть вас обоих как страшный сон, - сообщила им Гермиона. – Но хорошо. Я согласна. Пожить и подумать.
***
- Я убью его! – сказал Рон, выслушав рассказ Гермионы. – Вот как только вынесешь эту… фибулу – и убью. И всё – ты станешь вдовой, и всё будет как раньше.
Гермиона посмотрела на него удивлённо – и вдруг рассмеялась:
- Рон! Ты знаешь… я никогда не думала, что скажу однажды что-то подобное – но, по-моему, это очень неплохой план.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

Вынужденный брак, или как это бывает на самом деле.
Часть 1.

Битва за Хогвартс закончилась вскоре после гибели Тёмного Лорда.
Когда тот пал замертво, его сторонники были настолько этим потрясены, что, фактически, позволили взять себя в плен без боя. Пленных оказалось так много, что их всех собрали в Большом зале и, отобрав сперва только палочки, там и оставили – и только ближе к вечеру, наконец, начали с ними разбираться. Решено было их обыскать на предмет опасных предметов и артефактов и отправить – группами – в Азкабан, дожидаться суда. Процедура эта грозила весьма затянуться, ибо ауроров в школе было немного, и Гарри, Гермиона и Рон вызвались помочь им – и, конечно же, никто не стал отказываться от их помощи, и они решительно отправились в дальний конец зала, к Пожирателям смерти, сейчас смирно сидевшим вокруг одного из столов.
Гермиона начала с Алекто Кэрроу, визгливо требовавший, чтобы её обыскивала «особа её же пола» - и, закончив с ней, с чувством глубокого и на удивление приятного удовлетворения перешла к сидевшим напротив братьям Лестрейнджам. Те вели себя тихо – старший даже самостоятельно отдал ей кинжал с крупным бриллиантом в рукояти и вензелем «L» на обтянутых чёрной кожей ножнах – однако Гермиону подобное поведение только насторожило. Велев Родольфусу поднять руки, она начала тщательно водить палочкой вдоль его тела, шепча поисковое заклинание – однако ничего не нашла. Тогда она приступила к, если так можно выразиться, физическому обыску, тщательно ощупывая одежду на теле Лестейнджа, наблюдавшего за ней с совершенно ей непонятным в данной весьма трагической для него ситуации растущей иронией и едва ли даже и не насмешкой.
- Осторожнее, мисс Грейнджер, - негромко проговорил он. – Мало ли, на что могут случайно наткнуться сейчас ваши пальцы.
- Вы бы перчатки надели, - заботливо подхватил Рабастан.
- Я разберусь, - раздражённо отрезала Гермиона – и вскрикнула от резкой боли в указательном пальце, кожу на подушечке которого прокололо что-то острое. Она отдёрнула руку и, озадаченно посмотрев на стремительно набухающую на ней каплю крови, перевела взгляд на грудь Родольфуса, резко распахнула полу его мантии и увидела воткнутую зачем-то в кафтан на груди длинную, дюйма в четыре, если не во все пять, булавку тёмного золота. Рабастан вдруг расхохотался, упав в изнеможении на скамью, а вот Родольфус выглядел, скорее, озадаченным, раздосадованным и раздражённым одновременно.
- Ну вы попали! – проговорил сквозь хохот младший Лестрейндж. – Я же предупреждал про перчатки-и-и-и!
- Не смешно, - отрезал Родольфус. – Ладно, хватит этого цирка. Зовите… кто у вас сейчас главный? Министра, как я понимаю, пока что нет, но должен же кто-то принимать решения.
- У вас нет полномочий распоряжаться тут, - сурово ответила Гермиона, пряча за своей подчёркнутой уверенностью некоторую растерянность, вызванную столь неуместным сейчас весельем младшего Лестрейнджа.
- У нас есть для вас небольшой сюрприз, - неприятно усмехнулся Родольфус. – И поверьте, мисс Грейнджер, чем быстрее я его обнародую – тем будет лучше всем вам. Время уже пошло, - добавил он непонятно. – Поторопитесь.
- Вам обоим спешить уже некуда, - тоже крайне неприязненно сощурилась она. – Или вы так торопитесь в Азкабан?
- У нас небольшая новость про свежеусопшего Лорда, - сказал Рабастан, наконец, отсмеявшись. – Кроме шуток – время и вправду пошло. Зовите кого-нибудь… старшего. И Поттера прихватите. Ну и сами присоединяйтесь, - добавил он великодушно, - чего уж…
Немного подумав, Гермиона всё же решила выполнить это странное требование. Она понимала, конечно, что это всё какая-то дурацкая игра и, может быть, даже издевательство… но, с другой стороны, если был хотя бы один шанс из миллиона, что им действительно было, что сообщить важного, упустить его было бы непростительно.
***
Лестрейнджей отвели в один из пустых классов, где сейчас расположился импровизированный штаб ауроров и представителей ДМП. Только что назначенный – пока временно - министром Кингсли, умудряющийся разом делать не меньше трёх дел, оторвался от каких-то пергаментов и, подойдя к пленникам и конвоировавшим их аурорам, Гарри Поттеру и Гермионе Грейнджер и спросил:
- Вы хотели что-то нам сообщить? Покороче, пожалуйста.
- Можно и покороче, - кивнул Родольфус. – Шесть слов будет достаточно коротко? В нашем сейфе лежит хоркрукс. Последний.
Он умолк, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение их лиц, и демонстративно потёр запястья, на которых сохранялись следы от верёвок.
- Ещё один? – первым заговорил Поттер. – Но ведь он умер! Я, я сам только что…
- Так он и в прошлый раз умер, - весело напомнил всем Рабастан. – Просто не до конца. Было тело – и нету… как умер – так и воскреснет.
- Не так, - возразил Родольфус. – Этот хоркрукс активизируется самостоятельно – ровно через сто дней после гибели Лорда. Отсчёт пошёл, дамы и господа, - он снова потёр запястья.
- Я так понимаю, - медленно проговорил Кингсли, - вы сейчас будете торговаться с нами за то, чтобы его отдать?
- Правильно понимаете, - кивнул Родольфус. – Никого, кроме членов семьи, гоблины в сейф не впустят.
- Вы же понимаете, что мы не можем просто отпустить вас на свободу, - устало сказал Кингсли.
- Нет, - слегка улыбнулся ему Родольфус. – Это и есть наше условие: полное освобождение, безо всяких ограничений.
- Это невозможно, - решительно ответил Кингсли.
- Ну, нет так нет, - пожал Родольфус плечами. – Мы подождём. Два раза Лорд нас освободил – освободит и в третий.
- А если вас отдадут дементорам? – усмехнулся Кингсли.
- Это, действительно, будет весьма неприятно, - кивнул Родольфус, - однако нас будет очень утешать мысль о том, кто является сейчас нашим наследником и о том, что он сделает с тем, что найдёт в сейфе, - он улыбнулся чрезвычайно любезно.
- Если отпускать вас, - нахмурился Кингсли, - то как мы сможем вообще кого-то сажать?
- Боюсь, эта проблема скорее ваша, чем наша, - отозвался Родольфус.
- Хотя лично я не против всеобщей амнистии, - воодушевлённо проговорил Рабастан. – Ну, может быть, за некоторыми исключениями… скажите всем, мол, все, кто метку носил, были под мощнейшим Империо и раскаиваются – лично я готов покаяться убедительно и прилюдно, - великодушно предложил он.
- Я тоже готов, - кивнул Родольфус.
- Да вы что, - задохнулся от возмущения Поттер. – Вы же…
- Погоди, - тяжело вздохнув, сказал Кингсли. – Мне… нам надо подумать. Всем нам.
- А если он лжёт? – звенящим от напряжения голосом спросила Гермиона.
- А если нет? – ласково спросил у неё Родольфус.
- Мы обсудим ваше предложение, мистер Лестрейндж, - официально проговорил Кингсли, вставая. – До вынесения решения вы будете содержаться в камерах предварительного заключения в Аврорате.
- В одной камере, - тут же потребовал Рабастан. – Пока вы там будете совещаться, мы в одиночках же сдохнем со скуки.
- В камерах, - очень терпеливо повторил Кингсли, и Лестрейндж-младший очень недовольно надулся.
***
- Итак, - мрачно, как на похоронах, заговорил Кингсли. – Волей Визенгамота решено заключить с вами обоими магический контракт. Вы будете отпущены на свободу, и вам не будет предъявлено никаких обвинений ни за какие действия, совершённые вами обоими до момента подписания контракта – взамен вы передадите мне в отдельно оговорённое время, как новому министру магии, предмет, хранящийся в вашем сейфе и являющийся хоркруксом Волдеморта. В случае если вы попытаетесь нарушить контракт и попытаетесь скрыться, не отдав артефакта, вас обоих ждёт смерть. Весьма неприятная смерть, - подчеркнул он.
- Могу я прочитать текст? – очень вежливо поинтересовался Родольфус.
Они все сидели сейчас в кабинете новоиспечённого министра – и Гермиона решительно не понимала, зачем им понадобилось её присутствие. О том, что на этом настояли Лестрейнджи, она знала от Кингсли, и её это и нервировало, и чрезвычайно интриговало. Неужели они настолько мелкие люди, что в качестве мести за тот даже незаконченный обыск желают продемонстрировать ей свой триумф?
Кингсли, тем временем, протянул старшему из Лестейнджей пергамент, и пока тот читал, очень медленно и внимательно, нетерпеливо барабанил пальцами по краю своего письменного стола. Наконец, Родольфус закончил чтение и кивнул:
- Мы согласны.
Кингсли, скрипнув зубами, протянул ему красивое тёмно-коричневое перо – тот легко расписался в самом низу пергамента и передал и то, и другое брату, подписавшему контракт, не читая. Последним подпись поставил сам Кингсли – и, повторив процедуру со вторым экземпляром, поднялся.
- Теперь в банк, - неприязненно сказал он.
- Кстати, - сказал Родольфус, не шелохнувшись. – Ещё одно.
- Про второй хоркрукс вспомнили? – не удержавшись, съехидничал Гарри.
- Одного, я полагаю, вполне достаточно, - невозмутимо ответил Родольфус. – Как вам, вероятно, известно, Лорд предпочитал превращать в хоркрукс необычные вещи, - заговорил он таким тоном, словно бы собирался читать им лекцию. – Чаша Хаффлпафф, например… я знаю, что была какая-то вещь Рейвенкло, ну и знаменитый медальон Слизерина, конечно.
- Мы знаем, - нетерпеливо проговорил Гарри, которому вдруг стало почему-то очень тревожно за Гермиону.
- Но вы не знаете, что была и вещь Гриффиндора, - спокойно сказал Родольфус – а Рабастан наблюдал за возмущением, отразившимся на лицах Гарри и Гермионы, с видимым удовольствием. – Фибула. Половина её – та самая, в которой и спрятан осколок души – хранится, действительно, в сейфе. А вот вторую, - он слегка улыбнулся, - без которой первую никак не получится уничтожить, ибо сделать это можно лишь с целым хоркруксом, я всегда носил с собой, - он отвернул лацкан мантии и указал на ту самую золотую булавку, о которую так болезненно укололась во время обыска Гермиона. – Проблема в том, что мисс Грейнджер – если я верно произношу фамилию, - он слегка склонил голову, - была крайне неаккуратна и оцарапала о неё свой палец. Иными словами, - слегка повысил он голос, - напоила её своей кровью. И теперь, к моему глубочайшему сожалению, никто, кроме неё, не может взять в руки вторую часть фибулы.
- Хорошо, - нетерпеливо сказала Гермиона. – Я пойду с вами и…
- Всё не так просто, - с, кажется, очень искренним сожалением покачал головой Родольфус. – После того, как вы, насколько я понимаю, ограбили наш сейф и забрали оттуда другой хоркрукс, Лорд был в такой ярости, что лично наложил на сейф заклинание, которое не впускает внутрь никого, кто не являлся бы членом семьи. И я, честно признаться, понятия не имею, как его снять. Посему, - он вздохнул, - к моему глубочайшему сожалению, вам придётся выйти за одного из нас замуж. Мне действительно очень и очень жаль, мисс Грейнджер.

#зарисовки
#ГП
#упрт
#Вынужденный_брак
#трагикомедия
#юмор

По мотивам https://fanfics.me/message226805
Призыв november_november


Всё было совершенно неправильно.
Это должен был быть печальный, даже немного трагический день – первая годовщина Её смерти. Я собирался приехать на кладбище и провести его с Ней: посидеть на могиле, поговорить, рассказать, как прошёл этот год – первый год без Неё, самый грустный год моей жизни.
Мы знали друг друга с детства: ходили вместе сперва в детский сад, затем пошли в одну школу... И долгое время видели друг в друге лишь брата с сестрой – покуда однажды осенью, возвращаясь домой по усыпанной багряными и золотыми кленовыми листами аллею, она не поскользнулась и не начала падать, а я не подхватил её и…
Вот так банально и романтично разом у нас всё и началось. Мы поженились на втором курсе, едва ей исполнилось, наконец, восемнадцать, страшно расстроив таким необдуманным поступком наши семьи. В общежитии нам выделили отдельную комнату – и начались годы нашего счастья. Я думаю, что помню каждый из тех двух тысяч дней, что мы провели вместе – помню наши прогулки по ночным улицам, дурацкие «волосатые сосиски», которые мы любили варить в выходные, и вечные споры о том, кто будет мыть после них посуду…
А потом она умерла.
Просто взяла и умерла как-то ночью, и я проснулся уже рядом с ледяным трупом. Если с вами никогда не случалось такого, вы вряд ли сможете представить себе, что я тогда почувствовал. В заключении о смерти было написано про разорвавшуюся в Её мозгу аневризму – и я пытался утешать себя тем, что, во всяком случае, Она не мучилась.
И вот сейчас я ехал на кладбище и вёз Ей её любимые орхидеи. У меня дома до сих пор были заставлены ими все подоконники: это было всё, что осталось мне от Неё. За прошедший год я стал, наверное, лучшим в мире специалистом по выращиванию этих капризных цветов, и они давали мне иллюзию присутствия Её в моей жизни. Я сохранил все – всю коллекцию, каждый экземпляр из которой был когда-то подарен мной же на очередной новый год или Её день рождения.
И только последнюю – вернее, как раз наоборот, самую первую и самую любимую Ею, мой свадебный Ей подарок – орхидею я положил вместе с Ней в гроб.
А сегодня срезал по одной ветке от каждой и теперь вёз этот букет на могилу.
День был тёплый и солнечный, и по синему небу плыли лёгкие облака, однако когда я добрался до кладбища, погода переменилась: резко похолодало, а небо затянуло блёклыми тучами, из которых время от времени начинал брызгать мелкий, словно брызги из пульверизатора, дождь. Меня подобная перемена даже радовала: очень уж яркое солнце контрастировало с моим настроением. А теперь вокруг было так же серо, как у меня на душе, и я был почти благодарен природе, так замечательно воплотившей моё настроение.
Добравшись, наконец, до могилы, я сел прямо на землю и, погладив её свободной ладонью, протянул принесённый букет к изголовью – и вдруг сообразил, что не взял с собой ничего, куда можно было бы поставить цветы. Класть в грязь мне их казалось кощунством, и я, решив дойти до какого-нибудь киоска неподалёку от кладбищенской ограды и купить там что-нибудь подходящее, хотел было встать и потянул руку к себе, когда почувствовал, что что-то тянет вниз стебли цветов – и, взглянув вниз, увидел торчащую из покрывающей могилу зелёной травы сероватую руку с частично истлевшей плотью, частично высохшей с золотым кольцом на безымянном пальце.
Тем самым, что я подарил Ей незадолго до смерти.
В этот момент моя нормальная жизнь закончилась.
Когда Она умерла, я много раз молил Небо, Бога, Чёрта и Мир о том, чтобы Она вернулась – не важно, как и чем мне придётся за это платить.
Что ж – моя просьба была услышана.
Она вернулась.
…Сейчас у нас с Ней на подоконниках уже две дюжины орхидей, которые я по-прежнему дарю ей дважды в год – в день Её смерти и в день возвращения. И они по-прежнему растут у Неё так, что если бы за садоводство давали Нобелевскую премию, Она бы легко её получила.
Я всё-таки получил, что хотел, и я, наконец, снова счастлив.
И единственная мысль, что омрачает нашу идиллию и не даёт мне покоя ночами – это почему я не подарил Ей на свадьбу вместо цветка того щенка спаниеля, о котором Она так мечтала?

#упрт
#зарисовки
#ориджи

Навеяно
http://zablugdeniyam-net.ru/rossiya/zharenyj-pavlin/

Понятнее всего будет тем, кто читал "Дьяволы не мечтают" и "Закон противоположностей" - там Долохов живёт после войны под фамилией Родригес.

- Господин До... в смысле, Родригес, а какое у вас любимое блюдо?
- Жареный павлин, ясен... разумеется.
- Но почему?! Разве в Мексике едят павлинов?
- Ну как? Национальное на... в смысле, русское блюдо. А русские дерьма не посоветуют.

#ГП
#по_мотивам
#зарисовки