Быть Северусом Снейпом (джен)

На протяжении финального матча я изо всех сил старался сохранять бесстрастное выражение лица, однако c каждой минутой это становилось всё сложнее.

Игроки нередко нарушали правила — как на школьных матчах, так и на международных чемпионатах, но то, что творилось на поле сегодня, превзошло мои самые мрачные опасения.

Флинт то и дело врезался в ведущих игроков Гриффиндора. Монтегю пытался грубой силой отобрать у гриффиндорцев мяч. Боул и Дерек забыли обо всех, кроме Оливера Вуда, и раз за разом посылали в него бладжеры, даже не стараясь замаскировать отчаянное желание сбить его с метлы.

Когда Малфой вцепился обеими руками в метлу Поттера и потащил его назад, я впервые пожалел о том, что надел на себя зеленую мантию. Утром это казалось неплохим способом поддержать команду, но сейчас я был готов провалиться сквозь землю от жгущего чувства стыда.

Как они посмели так опозорить Слизерин? Хитрость отличала большинство учащихся на моем факультете, но то, что они творили сейчас, было грубым и начисто лишенным изобретательности нарушением правил. Я никогда не думал, что они опустятся до такого. Даже проигрыш стал бы лучшим итогом.

Несмотря на холодную ярость, кипящую внутри, я ощутил небольшую вспышку надежды, когда Малфой вдруг резко устремился вниз, вытянув руку. Поттер был далеко — даже приложив все усилия, он всё равно не сумеет догнать снитч вовремя…

Но я недооценил «Молнию». Буквально за десять секунд Поттер сравнялся с Драко и ударил его по руке. От неожиданности тот дернулся в сторону, и этой секундной неуверенности хватило Поттеру для того, чтобы крепко сжать снитч в ладони.

Поле взорвалось оглушительными воплями, а затем алые волны болельщиков устремились вниз на площадку, продолжая выкрикивать победные лозунги и распевать глупые песни.

Глубоко вздохнув, я тоже поднялся и направился в сторону раздевалки слизеринцев. По пути я невольно бросил взгляд на Минерву, и хотя мое настроение было отвратительным, я всё же не смог сдержать снисходительной улыбки, видя, как она вытирает слезы огромным флагом Гриффиндора.

Нелепая женщина. Как можно так серьезно относиться к игре? Много лет мы с ней пытались выяснить, чья команда сильнее и кто из нас лучший наставник, и сегодня я наконец был готов признать — она выиграла по всем статьям. Моя команда не умела ничего — даже нарушить правила и не попасться. В иной ситуации я бы потребовал переиграть матч — победа Гриффиндора не была честной, но после позорного представления, которое устроила моя команда, робкий удар Поттера по руке Малфоя казался невинным проступком.

Я почти дошел до раздевалки слизеринцев, когда внезапно остановился.

Что я мог им сказать? Обычно я поздравлял их с победой или указывал на недочеты игры и предлагал способы их устранения. Но что я мог сделать сегодня? Мое разочарование было настолько всепоглощающим, что я не хотел тратить силы и что-то говорить. Отнимать баллы? Назначать наказания? Я уже делал это раньше, и, судя по сегодняшнему позору, мне не удалось добиться никакого эффекта.

Я еще мгновение поколебался, а потом молча развернулся и двинулся к замку. Может, завтра я найду нужные слова, но сейчас я чувствовал, что они не заслуживали и этого. Пускай утешают друг друга. Я никогда не прощал тех, кто выставлял меня на посмешище — и я не собирался делать исключения теперь, даже если дело касалось моих собственных подопечных.

* * *

Эйфория от завоевания Кубка растянулась у Гриффиндора на несколько недель. Слизеринцы, в свою очередь, притихли и, к моему удивлению, даже не реагировали на подколки и издевательства других учеников.

Мне хотелось думать, будто мое молчание принесло плоды, хотя я не был уверен, что мое влияние на Слизерин столь велико. Но факт оставался фактом — две недели прошли идеально, я не получил ни одной жалобы на свой факультет от других преподавателей, а на уроках зельеварения даже самые неспособные слизеринцы каким-то образом показывали весьма неплохие результаты.

Консультации по трудоустройству, перенесенные на июнь, помогли мне самому отвлечься от неодобрительных взглядов и перешептываний коллег — хотя к концу второй недели я чувствовал себя окончательно измотанным.

Когда последний пятикурсник вышел за дверь, более-менее уверенный в своем выборе, я вздохнул с облегчением. Мне нравилось помогать студентам найти путь в жизни, но напряжение от осознания ответственности мешало расслабиться. Ошибиться было страшно — а мне уже довелось дать несколько неверных советов, которые привели к разочарованию и краху надежд моих недавних выпускников. От воспоминаний о неприязни и презрении, которые я видел в их глазах, до сих пор болезненно сжималось сердце.

Как же я не хотел, чтобы подобное когда-нибудь повторилось.

Всё еще удовлетворенный перспективой не вести судьбоносных разговоров с учениками целый год, я ощутил недоумение, когда за обедом школьная сова принесла мне записку.

Профессор Снейп! Я хотел спросить, не примите ли вы меня сегодня на консультацию после ужина. Я не уверен в выборе, который сделал.

Р. Л.

Р. Л. — ?

Перед мысленным взором всплыл список пятикурсников Слизерина, но, как я и предполагал, в нём не нашлось ни одного человека с такими инициалами.

Кто, чёрт побери, такой Р. Л.? Может быть, это псевдоним? Но какой идиот стал бы им подписываться, прося о встрече со мной?

Я внимательно осмотрел слизеринцев, повторяя про себя их имена. Не мог же я забыть одного из своих учеников?!

На смену удивлению пришла злость. Это что, чья-то глупая шутка? Я ненавидел непонятные ситуации, особенно когда подозревал, что из меня собирались сделать дурака.

С другой стороны, кто знает, может, записка действительно от ученика, которому показалось удобнее подписаться чужим именем. Психика детей временами работала самым странным образом — с моей стороны было бы непрофессионально ответить отказом и даже не посмотреть, кто придет ко мне в кабинет.

Отправив короткий ответ с указанием времени, я вернулся к себе, продолжая мысленно перебирать возможных авторов записки. В голову упорно не приходило ничего стоящего, так что когда ровно в семь в дверь постучали, мне с трудом удалось скрыть нетерпение в голосе.

— Входите, — произнес я и в ожидании устремил взгляд вперед.

К моему шоку, быстро сменившемуся бешенством, внутрь зашел Люпин с виноватой улыбкой на лице. Воспользовавшись тем, что я от негодования временно потерял дар речи, он подошел к моему столу и опустился на стул напротив, продолжая совершенно по-идиотски улыбаться.

— Вижу, ты ждал не меня, — констатировал он. — Честно говоря, я думал, ты догадаешься.

— Что это за школьные выходки, Люпин? — прошипел я, придя наконец в себя. — Какого чёрта это всё означает? Что за кретинская записка, о какой консультации может идти речь?! Если ты хотел поговорить о чём-то, достаточно было просто подойти и сказать!

— Разве к тебе подойдешь, Северус? — спокойным голосом осведомился он. — После случившегося с Гарри с тобой стало невозможно даже поздороваться, не говоря уж о том, чтобы что-то обсудить.

— И ты решил, что прикинуться учеником — хорошая идея? Идиот! Я думал, кому-то действительно нужна помощь!

— Ты хочешь сказать, что забыл имена своих студентов? — Люпин позабавленно приподнял брови. — Странно, ты казался мне внимательным деканом.

— Я ничего не забыл, — послав ему свирепый взгляд, проговорил я. — Но и то, что ко мне собрался прийти ты, тоже не пришло мне в голову. Повторяю в последний раз, Люпин: что тебе нужно?

Веселье внезапно покинуло его лицо, и оборотень какое-то время молча, пристально смотрел на меня. Потом, тяжело вздохнув, наклонил голову.

— Мы с тобой целый год бегаем вокруг да около, Северус, — сказал он негромко. — Я пытаюсь извиниться, ты всеми силами пытаешься сделать вид, что не замечаешь этого. Иногда мне удается до тебя достучаться, но при первой потенциально конфликтной ситуации, при первом упоминании о прошлом ты сразу же замыкаешься и отступаешь назад. Я понимаю твои причины — правда, понимаю. Но мне бы очень хотелось обсудить их и, по возможности, разрешить наши трудности.

— Не представляю, с чего ты взял, что мне это будет интересно, Люпин, — презрительно произнес я. Чёртов оборотень. Каким образом у него получалось постоянно заставать меня врасплох?

Сидеть в кресле и дальше показалось невыносимым, поэтому я резко поднялся и отошел к одному из шкафов, пытаясь игнорировать оборотня. Я надеялся, что этот бесполезный, односторонний разговор быстро ему наскучит и он уберется туда, откуда пришел. Но я в очередной раз недооценил гриффиндорское упрямство. Люпин тоже поднялся на ноги, однако не сделал и шагу к двери.

— Я и не надеялся, что ты проявишь к нашему разговору интерес, Северус, — со вздохом сказал он. — Конечно, в первую очередь он волнует меня, потому что мне тяжело жить с мыслью, что ты ненавидишь меня за события двадцатилетней давности. Поверь, я бы не рискнул прийти к тебе, если бы не чувствовал, что тебя это тоже гложет, но этот год показал мне, что мы могли бы быть друзьями — и очень хорошими друзьями. Я бы не хотел потерять такой шанс из-за прошлых недомолвок.

— Прошлых недомолвок? — повторил я медленно и повернулся к нему. В груди заклокотал гнев, и на этот раз я не сделал ни малейшей попытки подавить его. — Ты называешь свою трусость и бесхребетность «недомолвками»? Ты считаешь, это что-то, на что легко закрыть глаза, просто вычеркнуть из памяти? Годы издевательств и унижений?

— Я никогда не издевался над тобой, Северус, — Люпин внезапно повысил голос. — Ты слышишь? Я никогда, ни разу в жизни не выступал инициатором задумок Сириуса и Джеймса. Я никогда не поддерживал их. Я никогда не смеялся над тем, что они творили, как Питер, я просто…

— Ты просто молчал, — прорычал я и сделал шаг к нему. — Ты молчал и игнорировал то, что они делали, хотя Дамблдор назначил тебя старостой и ты был обязан контролировать их поведение. Ты мог повлиять на них, но ты этого не сделал. Если хочешь знать, Люпин, тебя я презирал даже больше, чем Поттера и Блэка, потому что они были просто ублюдками, в то время как ты оказался к тому же трусливой, лицемерной крысой. Улыбался мне при встречах и отворачивался, когда шутки твоих дружков выходили за все допустимые рамки! Ни разу не сказал им остановиться, ни разу не показал себя не только гриффиндорцем, но и просто нормальным человеком!

— Ты отдавал столько же, сколько и получал, Северус. Твои заклятья никак нельзя было назвать безобидными.

— Да, — я торжествующе усмехнулся, — но в конечном итоге их… ваши издевательства стоили мне всего. Вы отделались парой визитов в больничное крыло, тогда как я потерял единственное, что когда-то… — ощутив, как мой голос начал истерически подниматься, я тут же замолчал и несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Чёрт побери этого Люпина. Когда у него стало получаться так нажимать на нужные кнопки? Мне не хотелось говорить о прошлом. Мне не хотелось ни о чём вспоминать, мне не хотелось мириться. Я просто хотел, чтобы он оставил меня в покое и ушел, чтобы я мог поскорее забыть об этом разговоре.

— Никто никогда не знал, чем всё может закончиться, Северус, — мягко произнес Люпин. — Конечно, это не оправдание — ни в коей мере. И я знаю, что ты не веришь — и для этого у тебя есть все основания, но Джеймс и Сириус были хорошими людьми. Верными и преданными, всегда готовыми прийти на помощь. С годами, со вступлением в Орден они изменились… повзрослели. Может, вам бы даже удалось подружиться, если бы…

— Если бы Блэк не оказался предателем, а Поттер — идиотом, поверившим ему, — холодно прервал я. Люпин вздрогнул и на мгновение болезненно прикрыл глаза.

— Мне страшно даже думать об этом, — признал он. — Столько лет прошло, а я всё еще не могу поверить. Это как сон, от которого никак не получается освободиться.

«Скорее, кошмар», — подумал я. Легче было не думать. Не вспоминать.

— Но неважно, — Люпин тряхнул головой и послал мне слабую улыбку. — То, что случилось тогда, уже не касалось нас с тобой, Северус. Это было позже. Относительно же учебы в Хогвартсе… Я виноват перед тобой. Я признаю это. Мне очень жаль, что в школьные годы я сделал неправильный выбор — хотя не уверен, что поступил бы иначе, вернувшись в прошлое.

— Очень трогательно, — выплюнул я. — И что, это должно заставить меня прослезиться и на радостях броситься к тебе в объятья?

— Нет, — он слегка улыбнулся. — Если бы ты согласился пожать мне руку, этого было бы вполне достаточно.

— Забудь, — отрезал я. От проклятого оборотня мне становилось всё больше и больше не по себе. С чего ему вообще понадобилось мое прощение? Зачем он так настойчиво ворошит прошлое?

— Северус… — Люпин поколебался, но потом явно решил продолжить. — Вражда была у тебя с Джеймсом — ты сам знаешь из-за чего. Позже и с Сириусом, потому что он активно участвовал в шутках Джеймса. Но не со мной. В сущности… мы ведь с тобой очень похожи.

— Неужели, — язвительно протянул я. — Любопытно. И в чём же заключается наше сходство?

— Мы оба хотели быть нужными кому-то, — улыбка Люпина дрогнула. — Мы оба хотели, чтобы с нами кто-то дружил. Чтобы нас принимали. У тебя были свои проблемы, Северус, а у меня свои. Ты знаешь, как сильно я ненавидел — всегда ненавидел, всегда буду ненавидеть себя за то, что я оборотень? Я отвратителен сам себе. Никто не питает ко мне большей враждебности, чем я сам. И в детстве, когда меня приняли в Хогвартс… это был самый счастливый день в моей жизни. Когда я подружился с Сириусом, Джеймсом и Питером, я словно парил на крыльях. Словно сбылась моя самая главная мечта — мне больше ничего не было нужно, я чувствовал себя абсолютно, безоговорочно счастливым. Но в душе гнил страх. Что будет, если они узнают правду? Станут ли они и дальше дружить со мной или превратятся в моих мучителей? Дружба с ними долгое время была смыслом моей жизни, Северус. Я боялся даже представить, что будет, если самые близкие мне люди отвернутся от меня и возненавидят меня так же, как я ненавидел сам себя. И когда правда вышла наружу, когда они не только не бросили меня, но еще и сделали всё, лишь бы меня поддержать… — голос Люпина зашатался, и он замолчал.

Видя, как его глаза увлажнились, я неуклюже переместился с одной ноги на другую. Ему обязательно делать это здесь? От чувства неловкости к моим щекам прилил жар, и я недовольно поморщился.

— Люпин, — раздраженно произнес я. К моему еще большему негодованию, этот идиот сдавленно засмеялся, прежде чем выражение его лица снова стало серьезным.

— Прости, — сказал он. — Пожалуйста, поверь — я не пытаюсь оправдать себя. Я знаю, что поступал неправильно. Но думаю, какой-то эгоистичной части меня всё равно отчаянно хочется заслужить твое прощение, заставить тебя посмотреть на ситуацию с моей точки зрения. Мы с тобой хотели одних и тех же вещей, Северус. И мы оба делали всё, лишь бы не разочаровать людей, давших нам шанс. Лишь бы остаться в их компании.

— Да, — я больше не мог смотреть на него. — Только моя компания оказалась куда более темной.

Я напрягся, когда Люпин сделал несколько шагов ко мне, и он, заметив это, тут же остановился.

— Это не твоя вина, Северус, — твердо сообщил он. — Ты не знал, к чему это может привести. На самом деле, если бы не Джеймс и Сириус, вполне возможно, что я бы тоже присоединился не к той стороне. Я бы пошел за кем угодно, кто проявил бы ко мне хоть толику симпатии.

Я не знал, что на это ответить, поэтому просто промолчал. Лицо Люпина снова смягчилось, и он, несмотря на мой протест, подошел и неловко похлопал меня по плечу.

— Мое предложение остается в силе, — сказал он. — Если захочешь, заходи ко мне в кабинет. Уверен, мы сможем найти и более приятные темы для разговора.

Я молча проводил его взглядом до двери.

* * *

Следующие несколько недель я всё еще обдумывал разговор с Люпином. Глупый оборотень добился, чего хотел: теперь я не мог выкинуть его слова из головы — продолжал прокручивать их в памяти снова и снова, в попытках найти фальшь, чтобы с чистой совестью окончательно поставить на нём крест.

Я хотел, чтобы всё оставалось по-прежнему. Чтобы я видел перед собой наглого, бесчувственного оборотня, потакающего своим дружкам, а вовсе не человека, которого в иной ситуации я бы не отказался назвать другом. Но чем больше времени проходило, тем сильнее я чувствовал странное, тошнотворное тепло, подступающее при мысли о том, что Люпину было настолько важно мое мнение о нём. Что он действительно хотел добиться моего расположения.

Еще меньше мне нравилось сочувствие, которое продолжало расти во мне с каждым днем. Сочувствие к напуганному школьнику-Люпину, страстно желающему иметь друзей; к его взрослой обтрепанной версии, не способной найти достойную работу лишь из-за того, что на одну ночь в месяц он превращается в чудовище.

И только сейчас я позволил себе признать: если бы «шутка» Блэка тогда удалась, жизнь потерял бы не только я, но и Люпин. Общество не простило бы ему убийство человека, и даже если бы его не отправили в Азкабан, он сам сжил бы себя со свету чувством вины.

О чём только думал этот ублюдок Блэк? Один раз убийца — всегда убийца, Поттеру стоило бы обратить на это внимание. Однажды Блэк уже был готов уничтожить друга… неудивительно, что он предпринял и вторую попытку, более удачную.

Я всё еще не воспользовался приглашением Люпина заглянуть к нему в кабинет, хотя мое сознание упорно продолжало рассматривать такую возможность. Но что я ему скажу? И о чём мы вообще можем разговаривать? Кроме прошлого, тем для бесед было не так уж много. И подход к ученикам у нас был совершенно противоположный — мы явно никогда не сойдемся во мнении о методике преподавания.

Однако как бы там ни было, теперь я чувствовал себя готовым сделать шаг навстречу. И — кто знает? Может быть, если Люпин предложит снова, я наконец пожму ему руку.

* * *

Стрелка на часах упорно ползла вперед, то и дело привлекая мой взгляд, и постепенно я начал испытывать смутное беспокойство.

Уже час как Люпин должен был прийти и забрать волчье противоядие. Обычно он предпочитал приходить пораньше, чтобы перестраховаться, но время близилось к восьми, а его по-прежнему не было.

Неужели этот дурак забыл о том, какой сегодня день? Раньше я бы с удовольствием поверил в это, но теперь искренне засомневался. Учитывая, как Люпин относился к своему состоянию, было крайне маловероятно, что каким-то образом он выпустил из виду полнолуние. Такие вещи не забываются.

С другой стороны, июнь был последним месяцем перед каникулами, и я знал, что Люпин испытывал от этого облегчение. Несмотря на помощь зелья, его тревожила необходимость находиться рядом с учениками во время полнолуния, и я чувствовал, что он предвкушает перспективу провести каникулы вдали от детей. Мог ли он расслабиться преждевременно и забыть о приеме зелья?

Раздражение внутри меня вело напряженную борьбу с тревогой. Еще какое-то время я сидел на месте, пытаясь сосредоточиться на работе, но потом со вздохом отодвинул от себя стопку контрольных и поднялся на ноги.

Чёрт с ним. Я сам отнесу зелье — какой бы неуместной ни казалась моя забота, еще более неуместным будет оборотень, бегающий по замку, полному детей.

Приняв решение, я перелил лекарство в кубок и вышел в коридор, украдкой оглядываясь по сторонам. Меньше всего мне хотелось встретить кого-нибудь из своих студентов. Но по большому счету, беспокоиться было не о чем: слизеринцы скорее вообразят, что я иду травить Люпина, чем задумаются, зачем я ему помогаю.

Приободрившись от этой мысли, я быстро добрался до нужного этажа и постучал в дверь кабинета Люпина. Никто не ответил, и я постучал снова, на этот раз настойчивее.

Внутри царила тишина, как будто там никого не было.

Мое беспокойство росло с каждой секундой ожидания, и я напряженно замер, уставившись на дверь.

Зайти без приглашения? Кто знает, может, этот недоумок просто заснул. Но насколько непрофессионально это будет? Может, лучше обратиться к Дамблдору?

Я посмотрел на кубок с зельем, а потом вновь перевел взгляд на дверь.

Уже почти восемь, медлить было опасно.

Резко постучав в третий раз, я распахнул дверь и сделал шаг внутрь.

Кабинет был пуст. На столе царил бардак, как будто Люпин что-то искал, но покинул комнату в спешке — даже свечи продолжали гореть, окрашивая всё в светло-оранжевые тона.

По какой-то причине меня накрыла волна удушающего, липкого страха, принося с собой дурное предчувствие. Пытаясь избавиться от неприятного ощущения, я медленно подошел к столу и нахмурился, увидев на нём знакомый предмет.

Кусок пергамента, похожий на тот, что я недавно пытался отобрать у Поттера. Даже чернила были похожи — такого же странного, серого оттенка, только на этот раз ими была нарисована целая картина.

Я поднял пергамент, поднес его к глазам — и изумленно застыл, поняв, что именно отображают ломаные линии.

Карта. Это была карта… Карта Хогвартса? Я предполагал нечто подобное с самого начала, но я совершенно не ожидал увидеть на карте сотню передвигающихся точек с надписанными сверху именами.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы в полной мере осознать, что именно это означает.

Невероятно.

Я держал пергамент бережно, почти благоговейно, не в силах оторвать от него глаз.

Если карту создали Поттер и Блэк, я не мог не отдать им должное. Даже сейчас, годы спустя, зная намного больше, чем в школе, я затруднялся сказать, как можно было добиться такого результата. Знать о местонахождении всех учеников, всех учителей Хогвартса? Карта не была обычной подростковой забавой — нет, она была оружием. Настоящим и мощным, способным принести немалую пользу и нанести чудовищный вред. Попади она не в те руки…

Я замер и ощутил, как от лица отхлынула кровь.

Блэк. Его проникновения в замок. То, как он ни разу ни на кого не наткнулся, как ему самым удивительным образом везло всякий раз, когда он пробирался сюда.

Карта была у него. Скорее всего, она была у него с самого начала, но вот как потом она попала в руки Поттера? Мог ли Блэк потерять ее?

От Блэка к Поттеру. От Поттера к… Люпину? Люпин явно знал, как она работала. Он держал ее у себя всё это время — смотрел, выжидал. Чего именно? Почему он ничего не сообщил Альбусу?

Я быстро просканировал взглядом карту еще раз и остановился, увидев точку с именем «Ремус Люпин», быстро направляющуюся по известному мне туннелю.

Визжащая хижина? Он идет в Визжащую хижину? Почему сейчас, в полнолуние, когда ему надо было…

В этот момент все кусочки мозаики внезапно встали на свои места, и под силой открытия я пошатнулся, выпустив из рук карту.

Не может быть. Невозможно. Люпин не стал бы… Он был честен. Да, он испытывал смешанные чувства к Блэку, но он не стал бы ему помогать — не стал бы. Ни за что.

Стиснув зубы, я на секунду прикрыл глаза.

Был только один способ узнать.

* * *

Я не помнил, как добрался до Дракучей ивы. В крови бушевал адреналин, и всё вокруг казалось на удивление четким. Удары сердца отдавались в ушах, заглушая звук моих собственных шагов.

Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз пользовался этим входом в Хижину, но я помнил, что нужно делать, словно был здесь вчера. Одним точным движением я обездвижил дерево и хотел уже влезть в проход, как вдруг заметил серебристую ткань, кучей сваленную на земле, у самых веток. Нахмурившись, я поднял и осмотрел ее. Сердце болезненно сжалось.

Мантия-невидимка Поттера. Почему он оставил ее здесь? Поттер ни за что не отдал бы добровольно вещь своего отца.

Я похолодел от внезапной догадки. Вероятно, именно на этом месте Блэк поймал Поттера.

Новая волна бешенства захлестнула меня. Поколебавшись, я надел мантию на себя и бесшумно двинулся вперед.

Мне не хотелось скрываться под этим паршивым куском ткани. Мне не нужна была защита от Блэка — я мог размазать его по стене за считанные мгновения, но…

Но Поттер тоже был там. Я не мог позволить себе недооценить угрозу — не сейчас. Я не мог проиграть, на кону стояло слишком многое — глупый мальчишка, чья безопасность была для меня важнее мести. Я войду в ту злополучную комнату незамеченным, оценю ситуацию и только после этого стану действовать.

Главное — не опоздать.

Чем ближе я подходил, тем отчетливее становились голоса, доносившиеся из-за двери. Уловив знакомые, спокойные интонации Люпина, я испытал почти иррациональное облегчение — но только на короткое мгновение, потому что после него заговорил Блэк, и я остолбенел. Волна ненависти, захлестнувшая меня, почти заставила пошатнуться.

Всё это время я знал, что Блэк рядом. Я предвкушал встречу с ним. Но только сейчас, услышав его изменившийся, хриплый голос, я наконец осознал это полностью. Каждая частица моего тела вибрировала от напряжения и дикой, животной потребности убить. Уничтожить. Заставить страдать.

Блэк.

Ощущая, как трясутся руки, я потянулся к двери и одним толчком открыл ее. И увидел истощенный, уродливый грязный силуэт, маячивший неподалеку.

Сукин сын походил на мертвеца. Когда дверь открылась, его взгляд мгновенно устремились к ней, и я мог поклясться, что его заколотила дрожь.

Это мой враг? Человек, которого я ненавидел столько лет? Это жалкое, неопрятное существо, трясущееся от дверного скрипа?

Я еще никогда не испытывал столь глубокого, чистейшего презрения к кому бы то ни было.

Эта мысль принесла разочарование. Я хотел встретиться с равным врагом. Я хотел взять над ним верх в поединке — а размазать по стенке это ничтожество едва ли будет победой.

К сожалению для Блэка, почти сразу это перестало меня тревожить. Я сравняю его с землей — и мне плевать, в каком он состоянии.

— В этом месте полно привидений! — нервно проговорил Уизли, и я машинально повернулся к нему. Мальчишка был не в лучшем состоянии: мантия и штаны разорваны, даже отсюда я мог видеть кровь. Его нужно было доставить в больничное крыло, срочно.

Однако я не пошевелился — что-то во всём происходящем меня настораживало.

Атмосфера в комнате не была накаленной. Меня всё еще трясло, но Поттер, Грейнджер и Уизли казались относительно спокойными — они следили за Блэком скорее с интересом, чем со страхом.

Что происходит?

— Нет здесь привидений, — сказал Люпин, озадаченно глядя на дверь. — Их и не было никогда в Визжащей хижине. Вой и стоны, которые когда-то слышали местные жители, издавал я.

Он замолчал на какое-то время, задумавшись, а потом отбросил с лица волосы.

— Здесь, собственно, всё и началось. Из-за того, что я стал оборотнем. Ничего бы не произошло, если бы не моя безрассудная тяга к риску.

Как всегда — Люпин, великий мученик. Однако дети охотно слушали его.

— Меня укусил оборотень, когда я был совсем маленький. Родители перепробовали всё для моего исцеления, но в те дни таких лекарств, как сейчас, еще не было. Зелье, которое готовил для меня профессор Снейп, — совсем недавнее открытие. Оно делает меня безопасным для окружающих. Я пью его неделю, предшествующую полнолунию, и… и после трансформации сохраняю разум. Лежу у себя в кабинете как вполне безобидный волк и спокойно жду, когда луна пойдет на убыль, — Люпин попытался улыбнуться, но ему удалось лишь скорчить болезненную гримасу. — Но до того, как волчье противоядие было изобретено, раз в месяц я становился настоящим монстром. Я не мог и мечтать о Хогвартсе. Какие бы родители согласились отдать ребенка в школу, где он будет учиться вместе со мной… — Он безнадежно махнул рукой. — Но потом директором стал Дамблдор, и он отнесся ко мне с сочувствием. Сказал, что я могу учиться и что он примет все меры предосторожности.

Я окончательно отвлекся от Блэка, сосредоточив всё внимание на Люпине.

Да, Дамблдор любил давать шансы тем, кто меньше всего их заслуживал, но я всё равно хотел верить… хотел надеяться, что он не сделал ошибку — ни в моем случае, ни в случае Люпина. Когда Альбус не отвернулся от меня в те страшные годы, благодарность, которую я к нему испытывал, было сложно описать словами. Со временем это чувство лишь крепло, и я был уверен, что Люпин переживал то же самое. После всего, что Альбус для него сделал, он не стал бы его предавать, только не так.

Но почему он стоял здесь и рассказывал истории из детства, когда в двух шагах находился монстр, убивший его лучших друзей?

— Впервые у меня были друзья, трое верных друзей — Сириус Блэк, Питер Петтигрю и, разумеется, твой отец, Гарри, — Джеймс Поттер, — в словах Люпина зазвучала тоска. — Естественно, они не могли не заметить, что раз в месяц я куда-то исчезаю. Я сочинял всевозможные истории — говорил, что у меня заболела мать и надо ее навестить… Больше всего на свете боялся, что узнав, кто я такой, они бросят меня. Но, в конце концов, они, как и ты, Гермиона, поняли, в чём дело. И они меня не оставили, — голос Люпина дрогнул. — Напротив, придумали нечто такое, отчего мои трансформации стали самыми счастливыми днями моей жизни.

Я скептически уставился на него. Самыми счастливыми днями его жизни? Что за вздор? В разговорах со мной он не упоминал ничего подобного.

— Они сами стали анимагами, — продолжил Люпин, и эта простая фраза ввела меня в ступор.

Анимагами? Блэк, Поттер и Петтигрю стали анимагами, пока учились в Хогвартсе?

Невозможно. Но… это многое объясняло. В том числе способность Блэка провести в Азкабане двенадцать лет, не потеряв рассудок.

И совершить побег.

Люпин… этот чёртов оборотень, хранивший их общую тайну до сегодняшнего дня. Он был обязан рассказать обо всём Альбусу! Он был обязан рассказать об этом мне. Блэк мог беспрепятственно заходить в Хогвартс в облике животного, и никто бы его не заподозрил — никто бы не обратил внимания. С картой и с умением превращаться он был практически неуловим.

И Люпин знал об этом — но не сказал ни слова.

— Но ведь это же было очень опасно! — воскликнула Грейнджер, вырывая меня из размышлений. — Гулять вокруг замка с оборотнем! А если бы друзья не смогли вас удержать, и вы укусили кого-нибудь?

— Эта мысль до сих пор мучает меня, — глубоко вздохнув, признал Люпин. — Было много раз, когда еще бы чуть-чуть и… Потом мы смеялись над этим. Мы были молоды, неразумны — в таком восторге от своего ума и ловкости… Конечно, иногда во мне шевелилась совесть, ведь я обманывал доверие Дамблдора. Он принял меня в Хогвартс, чего не сделал бы никакой другой директор, и, наверное, мысли не допускал, что я нарушаю правила, которые он установил для моей и чужой безопасности. Он не догадывался, что из-за меня трое моих однокурсников стали нелегальными анимагами… Но каждый раз, когда мы обсуждали план очередных похождений в ночь полнолуния, мне удавалось игнорировать совесть. И с тех пор я мало изменился, — Люпин досадливо поморщился, но на сей раз я не почувствовал к нему и толики жалости. Одно дело — сожалеть о чём-то, что уже произошло. Другое — знать, что поступаешь неправильно, и молчать об этом. Из-за чего? Из верности предателю и убийце друзей? Или из страха разочаровать Дамблдора?

Какие бы мотивы ни руководили Люпином, я ощутил, как мое доверие, мое более терпимое — может быть, даже дружеское — отношение к нему медленно угасают, сменяясь неприятным, пробирающим до костей холодом.

Неужели я действительно ошибся в нём?

— Весь этот год я боролся с собой, задаваясь одним и тем же вопросом: рассказать ли Дамблдору, что Сириус — анимаг? И не рассказал. Почему? Потому что я был трусом — ведь это значило бы признаться, что я еще в школе обманывал его, что и других потащил за собой. А доверие Дамблдора для меня — всё. Он дал мне возможность учиться в Хогвартсе, когда я был мальчишкой. Дал мне работу, когда я уже отчаялся найти хоть какой-то заработок. И я убедил себя, что Сириус проникает в школу благодаря темным искусствам, которым выучился у Волдеморта, а то, что он анимаг, никакой роли не играет… Вот и выходит, что в какой-то степени Снейп абсолютно прав насчет меня.

После этих его слов я ощутил легкий укол сомнения. По крайней мере, хоть часть того, что говорил мне Люпин, была правдой. Скорее всего. И теперь я лучше понимал, почему он мучился чувством вины за каждый малейший проступок. Я не собирался прощать ложь, но я мог понять его отчаянное желание не потерять доверие Альбуса.

— Снейп? — Блэк в первый раз посмотрел на Люпина. — А Снейп здесь причем?

Я немедленно ощетинился от резкого тона его голоса и крепче сжал палочку в руке. Ублюдок.

Ненависть вспыхнула с новой силой.

— Он здесь, Сириус, — ответил Люпин невесело. — Он тоже здесь преподает.

Тоже? От негодования я заскрежетал зубами. Глупый оборотень. Я преподавал здесь на двенадцать лет больше, чем ты.

Люпин глянул на Поттера, Грейнджер и Уизли.

— Профессор Снейп когда-то учился вместе с нами, — сказал он. — Он больше всех противился моему назначению на должность преподавателя защиты от темных искусств. Весь год говорил Дамблдору, что мне нельзя доверять. — На мгновение Люпин нахмурился, словно пожалел, что сказал это, а потом поспешил заверить: — И у него были на это основания. Видите ли, Сириус некогда сыграл с ним шутку, которая едва не убила его. Без меня там тоже не обошлось…

Блэк издал презрительный возглас.

— Он это заслужил, — выплюнул он. — Шнырял вокруг, вынюхивал, чем мы, четверо, занимаемся. Жаждал, чтобы нас исключили.

Красная пелена ярости застелила мне глаза, и я невольно сделал шаг вперед, нацелив на Блэка палочку.

— Северуса очень интересовало, куда это я пропадаю каждый месяц, — продолжил Люпин, игнорируя вспышку своего бывшего дружка. — Мы были однокурсниками и… так сказать… слегка недолюбливали друг друга. Особенно он терпеть не мог Джеймса — думаю, завидовал его успехам в квиддиче. В любом случае…

Я застыл, уставившись на Люпина так, словно видел его впервые.

Он действительно считал, что я завидовал способности Поттера играть в квиддич? В квиддич — в какую-то паршивую игру, к которой я никогда не проявлял особого интереса — по крайней мере, до тех пор, пока не стал деканом Слизерина?

Люпин считал меня мелочным, никчемным завистником. И он посмел сказать об этом вслух, унизив меня прямо перед Поттером. Конечно, он не стал бы рассказывать о настоящей причине нашей с Поттером вражды, но зачем вообще понадобилось что-то говорить? Чтобы опозорить меня в глазах мальчишки? Чтобы подчеркнуть, каким великим человеком был его отец и каким убожеством рядом с ним являлся я?

Следующие его слова только подтвердили это.

— Но твой отец, Гарри, узнав, что придумал Сириус, бросился за Снейпом и, рискуя жизнью, увел его из подземного хода. Снейп всё же мельком увидел меня — в самом конце туннеля, однако Дамблдор строго-настрого запретил ему разглашать мою тайну, — Люпин грустно улыбнулся краем губ. — С тех пор он знает мою особенность.

Да, я знал его особенность. Так же хорошо, как и знал, насколько лживым, лицемерным ублюдком этот монстр был на самом деле.

Он говорил мне о дружбе. Он извинялся и предлагал перемирие. Весь год он делал из меня дурака, заставил поверить ему — доверять ему… только для того, чтобы потом отплатить предательством.

— Так вот почему вы не нравитесь Снейпу, — медленно произнес Гарри. — Потому что он думал, что и вы участвовали в той шутке?

— Совершенно верно, — ледяным голосом сообщил я и сбросил с себя мантию. Блэк временно потерял для меня значение — моя палочка теперь уверенно смотрела в грудь Люпину. В другой момент я бы насладился ошеломлением всех присутствующих, но в эту секунду мне было не до того. Только один человек сейчас имел для меня значение. Горечь и злость от предательства Люпина жгли изнутри, и лишь чудом мне удавалось сдержать себя и не послать в него одно из самых болезненных заклятий.

Лицо Люпина лишилось всех красок, и он нелепо зашевелил губами, не сводя с меня глаз. А затем шагнул в сторону и прикрыл собой Блэка.

Ледяной, убийственный гнев взвился внутри, и последние мои сомнения о причастности Люпина к проникновениям Блэка в Хогвартс развеялись.

Подонок помогал ему. Всё еще защищает его, всё еще предан ему. Наплевал на память о Лили и Поттере, наплевал на их сына. Наплевал на меня и на мое шаткое доверие к нему.

Больше никогда. Никогда и никто больше не станет играть со мной в игры, я буду пресекать любую попытку на корню. Хватит с меня быть дураком. Я пресытился этим еще в школе.

— Я нашел это рядом с Дракучей ивой, — проговорил я, кивнув на мантию-невидимку. — Очень удобная вещь, Поттер, благодарю вас.

Мое дыхание сбивалось, и на мгновение я прервался, чтобы собраться.

— Возможно, вас удивляет, как я узнал, что вы здесь? — Я презрительно глянул на предателя-оборотня. — Я только что был в вашем кабинете, Люпин. Вы забыли вечером принять свое зелье, и я понес вам его. И очень хорошо, что понес — хорошо для меня, разумеется — потому что я увидел у вас на столе некую карту. Взглянув на нее, я сразу всё понял. Вы бежали известным мне туннелем.

— Северус… — сдавленным голосом произнес Люпин. В его темных глазах была паника. — Я…

— Сколько раз я говорил Дамблдору, что это вы помогаете старому другу Блэку проникать в замок, Люпин. И вот оно, доказательство. Но я не мог представить, что у вас хватит наглости вновь воспользоваться этой развалюхой как убежищем…

— Северус, вы ошибаетесь, — настойчиво сказал он, напряженно и внимательно глядя мне прямо в глаза. — Ведь вы не слышали всего… я могу объяснить… Сириус здесь не для того, чтобы убить Гарри…

— Этой ночью в Азкабане станет на двух узников больше, — задумчиво прошептал я. — Интересно, как это понравится Дамблдору. Знаешь, Люпин, он ведь был так уверен в твоей невиновности… в том, что ты прирученный оборотень.

— Но это же глупо, — негромко сказал он. — Неужели старая школьная обида стоит того, чтобы отправить невинного человека обратно в Азкабан?

Старая школьная обида? Значит, попытка убить меня — это старая школьная обида? И — невинный человек? Это он об ублюдке Блэке?

Мое терпение окончательно испарилось — не медля, я резко взмахнул палочкой, с наслаждением наблюдая, как вокруг рта, запястий и лодыжек Люпина обернулось несколько шнуров; он потерял равновесие и рухнул на пол, не в силах пошевелиться.

Отлично. Больше предатель не скажет ни слова.

Яростно взревев, Блэк бросился ко мне, но я мгновенно предупреждающе нацелил на него палочку.

— Только дай мне повод, — выдохнул я. — Дай повод, и, клянусь, я сделаю это.

Блэк замер, тяжело дыша. Его лицо исказилось от ненависти — и я был уверен, что на моем лице было написано то же чувство.

Чёртов монстр. После того, что он сделал, как он смел смотреть на меня так? Так, словно это я в чём-то виноват. Словно это я предал своих лучших друзей. С другой стороны — Люпина он явно не предавал. Вшивый оборотень наверняка знал обо всём, был в курсе планов Блэка с самого начала, еще до смерти Лили.

— Профессор Снейп… — внезапно подала голос Грейнджер. — Может… может, нет ничего страшного в том, чтобы выслушать… что они хотят… хотят сказать?

— Мисс Грейнджер, вы уже и так на грани исключения из школы! — выплюнул я. — А что касается вас, Поттер и Уизли, — я перевел на них испепеляющий взгляд. — Вы вообще перешли все границы, проводите время в компании убийцы и оборотня. Хоть раз в жизни — придержите языки.

— Но если… если всё же произошла ошибка…

— МОЛЧАТЬ, ТЫ, ГЛУПАЯ ДЕВЧОНКА! — взревел я, чувствуя, как от бешенства меня снова начинает колотить. — НЕ ГОВОРИ О ТОМ, ЧЕГО НЕ ПОНИМАЕШЬ!

С моей волшебной палочки слетело несколько искр, но я едва это заметил, продолжая яростно смотреть на Грейнджер. Ошибка? Ошибка? Два тела, осиротевший ребенок, рухнувший мир — это ошибка? Тринадцать лет непроницаемой темноты — нелепое недоразумение? Как она смеет рассуждать о таких вещах? Как она вообще может открывать рот, учитывая, что без моего вмешательства Люпин и Блэк с легкостью уничтожили бы их!

Лицо Грейнджер стало мертвенно бледным, и, удовлетворенный этим, я повернулся обратно к Блэку.

— Месть сладка, — тихо сказал я. — Как же я мечтал, что сам поймаю тебя…

— Тебя снова оставили в дураках, Северус, — прорычал Блэк. — Но если этот мальчик отнесет свою крысу в замок, — он кивнул в сторону Уизли, — я пойду с вами добровольно.

Глупый, наивный Блэк.

— В замок? — вкрадчиво переспросил я. — Я не думаю, что нам стоит идти так далеко. Всё, что мне нужно сделать, — это позвать дементоров, как только мы выберемся из-под ивы. Они будут рады видеть тебя, Блэк. Так рады, что даже одарят тебя поцелуем.

Блэк пошатнулся, и я послал ему триумфальную усмешку. Я ощущал себя совершеннейшим безумцем — эйфория, боль и ярость продолжали захлестывать меня, то и дело сменяя друг друга.

Поцелуй дементора. Лучшая участь для такого, как Блэк. Было время, когда я считал, что никто, даже самый страшный убийца не заслуживает такого наказания.

Теперь я понял, что ошибался. Некоторые люди, очевидно, были рождены для этого. Рождены, чтобы в какой-то момент жизни навсегда лишиться своей души и больше никогда, никому не причинить вред.

— Ты… ты должен меня выслушать, — проговорил Блэк неожиданно. — Крыса — посмотри на крысу…

Это ничтожество всерьез полагало, что сможет меня отвлечь?

Издав хриплый смешок, я щелкнул пальцами, и концы шнуров, опутывающих Люпина, оказались у меня в руках.

— Идемте, — сказал я Поттеру, Грейнджер и Уизли. — Я потащу оборотня. Может быть, у дементоров найдется поцелуй и для него.

Однако я не успел сделать и шага, как Поттер внезапно прыгнул вперед, перекрывая мне путь.

Какого чёрта, что этот жалкий идиот задумал на сей раз?

— Прочь с дороги, Поттер, — процедил я сквозь зубы, — вы уже и так по уши в неприятностях. Если бы я не пришел сюда, чтобы спасти вашу шкуру…

— Профессор Люпин в этом году мог бы сто раз со мной расправиться, — спокойным, рассудительным голосом проговорил он, явно копируя своего любимого блохастого преподавателя. — Он учил меня защищаться от дементоров. Мы постоянно оставались с ним один на один. Если он помогал Блэку, почему он меня не прикончил?

— Не просите меня разгадывать, что там происходит в голове у оборотня! — прошипел я. — Дайте пройти, Поттер.

Я знал, что мальчишка был наивным — и что он не отличался особым терпением, но его яростная вспышка застала меня врасплох:

— ВЫ ЖАЛКИ! — завопил он, сжимая кулаки. — ТОЛЬКО ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ОНИ ПОИЗДЕВАЛИСЬ НАД ВАМИ В ШКОЛЕ, ВЫ ОТКАЗЫВАЕТЕСЬ ДАЖЕ ПОСЛУШАТЬ…

Перед глазами всё потемнело.

— МОЛЧАТЬ! НЕ СМЕЙ СО МНОЙ ТАК РАЗГОВАРИВАТЬ! — заорал я. Поттер лишь вызывающе сузил глаза, приводя меня в еще большее безумие. — Ты такой же, как твой отец, Поттер! — захлебнувшись злобой и горечью, выплюнул я. — Я только что спас твою жизнь, ты должен благодарить меня на коленях! Может, и надо было, чтоб он тебя убил — умер бы как отец, слишком самоуверенный, неспособный даже допустить мысль, что ошибался в Блэке. Прочь с дороги, или я заставлю тебя убраться! ПРОЧЬ С ДОРОГИ, ПОТТЕР!

Мальчишка помедлил, а потом вдруг поднял палочку.

Я не успел отреагировать. Я не ожидал — до последнего не верил, что он пойдет на такое.

Последним, что я увидел прежде, чем всё потемнело, стала яркая вспышка, летящая прямо мне навстречу.