Моя жизнь - моя игра (джен)

Дело по обвинению Локхарта стало настоящим скандалом! Люциус Малфой устроил все так, чтобы Министерство, в целом, не обвинялось в некомпетентности. Не обвинялось в том, что клиника Святого Мунго не оснащена всеми необходимыми лекарствами, в том, что Попечительский совет допускает на должность таких преподавателей. Да обыграл еще все так, что министр Корнелиус Фадж был ему благодарен. На первой полосе одного из выпусков «Пророка» Малфой и Фадж разговаривали в холле Министерства, а в статье говорилось, что министр выражает свою признательность Люциусу за то, что он от имени Попечительского совета помог суду. Получилось, что Фаджа еще и в выгодном свете выставили. Министр в таких мелких делах, как слушание о непреднамеренном убийстве, в качестве члена Визенгамонта не участвует. Да он вообще не знал, и не при чем тут. А как узнал о подобном, так стал устраивать проверки качества работы отделов Министерства. Не нужно было Люциусу влияние терять и идти против министра, вот он все и устроил, как ему выгодно.

Локхарта судили, но отделался он штрафом в десять тысяч галлеонов. И его даже с поста преподавателя не сняли! Только ввели запрет на образование им школьных кружков и дополнительных курсов. Его освобождение от должности уже никому не было выгодно — ни Дамблдору, ни попечителям, которые понимают, что с каждым годом преподаватели все хуже и хуже. А обязательный предмет отметить ведь нельзя. Опять же, надо сделать видимость, что детей чему-то учат. А кто пойдет на должность, где в конце года каждый преподаватель либо умирает, либо сходит с ума, либо без вести пропадает, либо оказывается замешан в незаконных делах и попадает в Азкабан? Был там подобный случай пять лет назад. А Локхарт поулыбался судьям, подарил женщинам свои книги, на собственные средства поставил памятник Булстроуд, да и вообще, он же такой душка!

Штраф, который заплатил этот, с позволения сказать, учитель министр перечислил на счет клиники Святого Мунго. На всякий случай, вдруг кто-то вроде Помфри еще посмеет заявить, что больница плохо оснащена. Разумеется, такая сумма большой роли не сыграет, но кому до этого есть дело?

По репутации Дамблдора прошлись изрядно. Обвиняли в неумении создать безопасные условия для учебы в школе, в том, что он не настаивал на полной проверке данных, когда обвиняли его ученицу. Скитер даже отметила, что он на суде не вел дело, как глава Визенгамота, доверив все своему заместителю.

Наконец, Криви и Финч-Флетчли перевели в клинику Святого Мунго и заказали мандрагоры. Опять же, обвинив директора в том, что он не обратился к попечителям с требованием дополнительных средств на закупку этих растений, а ждал, пока созреют школьные. Провелось небольшое расследование по установлению причин такого состояния двух студентов. Остатков зелья в их организме не обнаружили, а вот проверить использование заклинания оцепенения было невозможно. Все тот же целитель, Брейман, предположил, что если в Тайной комнате действительно спрятано какое-то чудовище, то это василиск. Но наследник Слизерина, скорее всего, купил своему змею очки, и заставил его их носить. Ну, а что? Большинству людей свойственно чувство юмора. Правда, его шутку не очень-то оценили, когда его доводы были опубликованы в газете. Почему-то с особым пристрастием допросили Хагрида, но сотни учеников были свидетелями того, что лесник находился в Большом зале во время первого нападения. Дальше следствие зашло в тупик, не опрашивать же всех студентов и учителей с Веритасерумом? Так Министерство на одном зелье разориться может, оно, между прочим, не дешевое. Использовать легилименцию можно только на подозреваемых, коими вся школа быть не может. И Люциус Малфой молился Мерлину и Моргане, чтобы это следствие в тупике и оставалось. Дамблдору вынесли предупреждение, но снимать с поста директора его не стали.

И если бы кто-нибудь знал, что началом всей этой истории послужил короткий разговор одного второкурсника и самой странной первокурсницы...

Гарри был зол на Локхарта, и пообещал ему отомстить! За смерть Миллисенты, которая должна была жить, за кота Чертика, который до сих пор оглядывался на спальню девочек, и понимал, что там его больше никто не ждет, за Гермиону, которая с тех пор ходила грустной, за свою гордость, в конце концов! И Снейпу решил отомстить... но пока так, не сильно. Даже если его вообще выловили в коридоре перед уроком дуэлей, где он появляться не планировал. Должен был понимать, что Локхарт — никчемный преподаватель. Так какого черта стоял у входа в Большой зал? Наверное, хотел быстрее уйти.

На следующий день после слушания, совы принесли «Ежедневный пророк», где на первой полосе была фотография, на которой четыре мага в министерском кафе пили чай с пирожными. Милая такая фотография, как знали, какой момент подловить! Они на ней улыбались, и взрослый маг объяснял что-то подрастающему поколению. Школа разделилась на два лагеря. Кто-то говорил, что Люциус Малфой молодец, и вообще он хороший человек. Ну, был тогда под Империо во время войны, а кто бороться с этим проклятием умеет? Правильно, почти никто. Другие злились, что в статье были нападки на директора, который не может обеспечить безопасность студентов. Эти поговаривали, что Люциус специально все так подстроил. Все слизеринцы были такого же мнения, только директора при этом не жалели.

Дамблдор за завтраком поглядывал на Гарри, который засветился на этой фотографии в «Пророке» и, казалось, хотел с ним поговорить, что-то объяснить. Ну и пусть хочет дальше! Пусть даже предлог находит для разговора. Но с тех пор прошло уже больше двух недель, а предлог директор так и не нашел. Или о чем говорить не знал. А что он может сказать? Объяснить, что плохие Малфои действовали в своих интересах? Так и у него были свои интересы. Объяснить, почему он не стал вмешиваться? Что за бред, должен Дамблдор еще перед кем-то оправдываться, тем более, когда его и не обвиняют. Скитер, Попечительский совет и Министерство обвиняли, а не Поттер.

Только Гермионе, казалось, было все равно. Гриффиндорцы вообще устроили ей бойкот. Как она посмела сидеть в кафе с Малфоями и есть пирожные? Как она могла позволить Люциусу защищать себя? Да лучше исключение из школы, чем подобное! Вот так легко разрушить идеалы человека, с которыми он привык жить! Веру в правосудие, веру в Министерство, веру в доброго директора... Даже Драко перестал задевать Гермиону, и начал здороваться при встрече. То ли, чтобы досадить гриффиндорцам, которые при этом зеленели от злости, то ли решил подыграть отцу.

Составляли списки тех, кто остается на каникулы в школе, и в этот раз из слизеринцев там значилось четыре фамилии.

— Драко, ты зачем тут остаешься? Неужели тебя дома не ждет праздничный ужин?

— Во-первых, ужин меня действительно не ждет. У нас в семье этот праздник не отмечают. А во-вторых, на каникулах ты исполнишь свою часть уговора. Я свою выполнил.

— И как ты объяснил отцу, что остаешься?

— Никак. Я написал матери, что хочу остаться с тобой в школе. Мне тебя жаль, а ты бедный сирота, и тебе негде проводить каникулы. Она, конечно, сразу пригласила тебя к нам, но я сказал, что ты гордый и откажешься, — вот так просто все объяснил Малфой. Гриффиндорцам не понять такой логики!

Гарри поднял брови и усмехнулся.

— А что? Мама знаешь какая жалостливая! — заявил Драко.

* * *

Гарри стоял, облокотившись о стену и ждал, когда придет Снейп и откроет класс. И в это время он думал над тем, что подарить Салиме, День Рождения которой будет через два дня. Как сложно выбирать подарок для такого человека! Купить ей книгу? Да у нее их целая библиотека дома. Купить какой-нибудь артефакт? А зачем он ей нужен, у нее с финансами проблем нет, захочет — сама купит. Купить что-нибудь из одежды? А не будет ли это намеком на ее странные предпочтения в выборе своего гардероба? Купить ей какую-нибудь заколку? Да она волосы заплетает только тогда, когда зелья варит, а так ей вообще плевать, как она выглядит. Вопрос действительно сложный.

— Грейнджер предательница! — услышал Гарри недалеко от себя шепот Рона Уизли, — Она должна была остаться с нами на Рождество! Она обещала. Ее ведь не исключили!

— Она просто не хочет нам помогать, — спокойно ответил ему Невилл.

— Вот именно, не хочет! Она теперь с Малфоями, и нам помогать не станет!

— А должна? Они ей помогли, а мы — нет. А ведь моя двоюродная тетка тоже член Попечительского совета, я мог бы ее попросить помочь. И ты бы мог попросить своего отца, у него наверняка есть знакомые в Визенгамоте.

— Я даже как-то не думал об этом... Но принимать помощь от Малфоев — унизительно!

«Замечательная логика! — подумал Гарри, — А от кого ей принимать еще помощь, если вы даже не думали об этом, не думали, что у маглорожденной волшебницы в этом мире вообще нет никаких связей. И в чем это она должна была им помочь?»

После уроков Гарри нашел Гермиону в библиотеке. В принципе, как обычно.

— Привет, как ты? — он сел напротив девочки.

— Привет. Вот... эссе пишу.

— В Гриффиндоре все тебя игнорируют?

— Не все, но многие. А Джинни Уизли вообще меня недавно так больно плечом задела, и даже не извинилась. А ведь я знаю, что она специально! Вот ей-то я что сделала?

— Хорошо хоть темномагическую порчу на тебя не навела, — когда Гарри сказал это, Гермиона улыбнулась. Она-то не знала, что слизеринец говорит вполне серьезно.

— Гарри, почему все так?

— Как?

— Сложно. Помнишь ту историю с троллем на первом курсе? Ведь меня тогда Малфой спас. И ты. Не Рон, не Невилл. Как распределяют по факультетам? Почему я не вижу гриффиндорской храбрости и справедливости, слизеринской хитрости, а некоторые равенкловцы далеко не умные?

— Ты не видишь слизеринской хитрости, потому что нечасто общаешься со слизеринцами. Справедливость вообще странное понятие, но вот МакГонагалл относительно справедливая. А храбрость... Что это такое вообще? Человек может рисковать собой, когда он считает, что прав, а может — когда ему все равно, нечего терять и он не хочет жить. Вот я считаю, что самоубийцы — храбрые. Способность переступить через собственный инстинкт самосохранения есть далеко не у всех, и чтобы человек это сделал, он должен быть храбрым.

— Но в случае с самоубийством рядом с храбростью присутствует и глупость.

— Не всегда. Сколько людей убивали себя в войнах, чтобы не попасть в плен, чтобы не сдаваться врагу.

— Почему Малфой-старший мне помог?

— Ему так было выгодно.

— А Дамблдор не стал помогать... Ведь он председатель Визенгамота, а сам даже дело не стал вести.

— Ему тоже так было выгодно.

— Тогда в чем разница между гриффиндорцами и слизеринцами?

— Я думаю, в верности. Говорят, что самые верные — хаффлпаффцы, но мне кажется, это не так. Самые верные — гриффиндорцы и слизеринцы, как ни странно. Но верность эта у них разная.

— Верность, говоришь? — Гермиона нахмурилась.

— Да. Слизеринцы верны людям, а гриффиндорцы — идеалам. Даже в той войне те, кто шли за Темным Лордом, были верны не его идеям, а людям. Своим семьям, друзьям. Они боролись за место под солнцем для себя и своих близких. Идеи совпали с интересами их семей, которым они верны. А вот те, кто были на стороне Дамблдора — боролись за идеалы справедливости, добра для всего мира сразу.

— В голове как-то не укладывается. Малфой может быть верным другом?

— Я никогда не оказывался в беде, где могла бы понадобиться его помощь, но думаю, он бы мне помог. А так, когда не стоит вопрос о жизни и смерти, между слизеринцами могут быть взаимовыгодные отношения, что кажется, будто они и не друзья вовсе.

Несколько минут они сидели молча, Гермиона обдумывала разницу между студентами факультетов Хогвартса, а Гарри размышлял над собственной, только что высказанной, теорией. Наверное, он не зря попал в Слизерин. Отношения на этом факультете действительно были странными, но Гарри был уверен, что слизеринец поможет своему — другу, родственнику, даже если тот, к примеру, перейдет на другую сторону в войне. Но при этом на весь остальной мир — плевать. А вот гриффиндорцы, скорее всего, бывшему своему соратнику не помогут, по крайней мере, до тех пор, пока он не раскается в содеянном и не вернется к ним. Зато им не безразлична судьба всех, всего мира. И поэтому гриффиндорцы, которые не помогли Гермионе, требуют помощи от нее, так как считают, что она должна быть верна идеям факультета в любом случае. Кстати, об этом...

— Гермиона, я услышал разговор Уизли и Лонгботтома. Они говорили, что ты должна была остаться в школе на Рождество и помочь им.

— Был у нас такой уговор, но я передумала. Теперь мне эта идея кажется глупой. И ничего я им не должна! Им надо, пусть сами разбираются.

— А что они хотят?

— Узнать, кто является наследником Слизерина.

— Ха! И как они об этом узнают, если вся школа думает над этим вопросом?

— Идея действительно глупая. Скажи, а ты не знаешь, кто им является? Все-таки ты из Слизерина.

— Знаю, — Гарри ведь подарил ей сережку, можно и говорить о таком.

— И кто?

— Скажу, если ты поклянешься, что никому не расскажешь.

— Клянусь собственной магией, что не расскажу никому то, что сейчас услышу от Гарри Поттера, — Гермиона восприняла его слова буквально, поэтому произнесла ритуальную формулу. Когда вокруг девочки на секунду появилось светло-синее свечение, мадам Пинс посмотрела в сторону их стола с раздражением.

— Темный Лорд, — шепотом произнес Гарри. Ему хотелось ради шутки сказать «я», и посмотреть на реакцию гриффиндорки. Но он подумал, что она шутку не оценит.

— Он же умер!

— Как умер, так и воскреснет.

* * *

На День Рождения Салимы Гарри отпросился официально, через декана — написал заявление. Дамблдор заявление подписал и, что удивило Гарри, даже к себе не вызвал. Покидать ведь школу студентам разрешается, не тюрьма это. Мало ли у кого какие события дома происходят.

Поэтому утром двадцать третьего декабря Гарри спокойно воспользовался камином в кабинете Снейпа, под хмурый взгляд самого декана, и переместился в «Дырявый котел». После чего вышел в магловскую часть города, и в безлюдном переулке позвал Лаки.

Как он был рад оказаться в своем доме! Наверное, только человек, у которого много лет не было своего собственного дома, может это ценить. Гарри обошел все комнаты и двор. Он радовался неуютной холодной гостиной, заснеженному ковру-самолету, который он забыл занести домой, пыльной мебели и даже паутине на потолке.

«Лаки, черт бы его побрал, совсем обленился!» — сказал Адам-Самаэль.

«А мне так даже больше нравится. Соответствует духу этого дома».

«Ты видел, как домовик Малфоя кланяется? А твой — ленивая задница!»

«Приходит, когда зову — и ладно».

Гарри увидел на стуле аккуратно сложенное гипюровое белое нечто и мантию.

«Это что еще такое?»

Ответ не заставил себя долго ждать, из камина появилась именинница собственной персоной. Салима была в обычных магловских джинсах и красной старой кофте, светлые волосы связаны в тугой пучок.

— Привет, Гарри. А что ты тут делаешь?

— Действительно, что я делаю в своем доме... — он сделал вид, что задумался.

— Точно. Ну, для тебя дом, для меня — штаб-квартира моей собственной организации из одного человека.

— Штаб-квартира?

— Ну да. У нас в доме всего два камина — в гостиной и столовой. Крайне неудобно. И своего личного домовика нет, а наших нельзя использовать — они подчиняются главе рода, а не мне лично. А иногда нужно место, где можно переодеться, принять душ...

— Зачем?

— Мало ли что в жизни бывает!

— Почему от тебя чем-то паленым пахнет?

— Корову жгла, — пожала плечами девочка.

— Корову? — искреннее недоумение отобразилось на лице Гарри.

— О, это так весело! В маленьком индийском городке, на площади. Там такая паника была! У них же корова — священное животное. В меня камни и палки стали бросать, еле убежала, пока еще полицейские не приехали! — Салима улыбалась своей безумной улыбкой, вспоминая произошедшее.

— Да уж, действительно — это так весело, когда в тебя камни кидают!

— Согласна, этот момент был не самым веселым. В меня даже один раз попали, теперь синяк будет. Как Том в дневнике поживает?

— Понятия не имею. Я его подбросил одной первокурснице, которая пыталась какой-то ритуал провести, чтобы я в нее влюбился.

— О, я бы отомстила за такое по-другому, — мечтательно произнесла Салима, — подлила бы ей зелье страсти, заговоренное на Дамблдора! И что, кстати, в школе Том творит?

— Превращает кошек и людей в статуи. Они не умирают, просто застывают. Надпись на стене была: «Враги наследника трепещите» или что-то в этом роде...

— Что надпись означает?

— Легенда есть одна, что в Хогвартсе создана Тайная комната, в которой Слизерин спрятал какое-то чудовище, чтобы его наследник очистил школу от маглорожденных. Есть мнение, что это василиск.

— Да со времен Слизерина там бы любое чудовище уже сдохло! Хотя василиски долго живут, но он в любом случае древний и скоро от старости загнется. Ну что там со статуями? Красивые получаются?

— Да, обычные вроде...

— А я говорила, что он скучный! Если уж решил статуй наделать, то можно же пофантазировать. Одного напугать, перед тем, как он окаменеет, в другого Риктусемпру кинуть, чтобы он смеялся, третьего поймать в тот момент, когда он будет о чем-то размышлять. Собрал бы разные человеческие эмоции... — девочка задумалась, представляя свою коллекцию статуй, — или можно перед окаменением заставить человека встать в смешную позу, или состроить рожицу.

— Да уж. Некоторые, кстати, меня этим наследником считают. Что интересного в Дурмстранге?

— Ничего, абсолютная скука. Мои зелья больше не отдают в Больничное крыло. Я решила отомстить, правда, не знаю за что. Наверное, заранее. На всякий случай. Попросила Антуана сделать несколько листов с магией подчинения, поставила на конвертах печать Королевского Министерства — да простит меня отец за то, что я ее у него взяла, и отправила некоторым учителям и директору. Ну, они пришли, куда им было велено и выпили зелье, которое я оставила в одном из кабинетов. Веселый в школе был день!

— Что за зелье?

— Галлюциногенное. Каркаров — наш директор, весь день Патронусов пускал, ему дементоры мерещились. А еще, представляешь, у нас учитель прорицаний — полукентавр. У него мама — человек, а отец — кентавр.

— А у нас преподаватель по чарам — полугоблин. Сколько же в мире извращенцев!

— Ага. Я раньше думала, что выражение лечь под лошадь — образное!

Гарри посмотрел в безумно-веселые черные глаза Салимы и рассмеялся. Как же он соскучился! Оказывается, не только по дому, но и по этой девочке, которая говорит так просто о подобных вещах, ведь даже в приюте, о таком говорили только мальчишки.

— Пойду переоденусь, — Салима взяла со стула гипюровое нечто, и вышла в другую комнату.

Гарри даже не удивился тому, что девочка вот так использует его дом. Ну а что еще ждать от человека, который может заявиться к вам в дом поздней ночью в пижаме, и при этом, не то что не извиниться, а просто нагло усядется в кресло? Нужно иногда ей где-то переодеться, пусть переодевается.

Салима вышла из соседней комнаты в белом платье до щиколоток, с распущенными волосами, в светло зеленых носках и магловских кроссовках. В общем, забавно. Гарри стоял с двумя цветочными горшками, в которых росли мандрагоры.

— С Днем Рождения! Это тебе... — мальчик не знал, как Салима может отреагировать на такой подарок, но ничего другого ему в голову не пришло.

— О! Мандрагоры! Это символично...

— Символично? — Гарри об этом не думал.

— Знаешь же, я считаю, что нет темной и светлой магии. А мандрагора используется во многих и темных, и светлых зельях. Ее корни исцеляют, их кладут в противоядия, но эти же корни можно использовать для темномагических ритуалов, действующих на расстоянии. Если заколдовать корень на определенного человека, то его на расстоянии можно пытать и даже убить. Из нее делают обычные снотворные зелья, а так же зелья, лишающие рассудка.

«Ничего себе. А я думал, она только в противоядиях используется».

«А я говорил тебе, что учебник по травологии надо хотя бы открыть!» — нравоучительно заметил Адам-Самаэль.

— Мальчик и девочка, — сказала Салима, рассмотрев внимательно оба растения.

— Ну да, так специально, — Гарри их сам не отличал, просто женские и мужские мандрагоры стояли в разных сторонах.

— Спасибо. Мне, правда, нравится. Они ведь очень редкие. Где ты вообще их смог достать?

— Стащил, — честно ответил Гарри. Ну, их ведь так много у профессора Спраут, подумаешь, взял парочку...

— Стащил? — удивилась девочка, — Подарки мне покупали часто, но для меня еще никто ничего не крал. Я ценю, — серьезно сказала последнюю фразу Салима, — И не надо на меня так смотреть, правда, ценю. Деньги ты бы взял из сейфа Поттеров — это не сложно, и купить можно что угодно, а вот украсть — сложнее. Знаешь, можно устроить мандрагорам свадьбу!

— Свадьбу?

— Кругом ужасный смрад, глухие стоны,

Похожие на стоны мандрагоры,

Когда ее с корнями вырывают, —

Тот звук ввергает смертного в безумье...

— Ээ... — протянул Гарри, Салима декламирующая стихи — это что-то совсем странное.

— Не «ээ», а Шекспир! И ты еще у маглов рос! Идем, у нас дома уже родственники собираются, а меня нет. Ты первый, — девочка вложила в руку Гарри летучий порох.

Салима вышла из камина гостиной дома Луджинов степенной походкой, держа в руках горшки с мандрагорами. Аккуратно поставила их на стол, поздоровалась с первыми прибывшими родственниками и стала принимать подарки. С самым скучающим видом, как будто ей было безразлично. Своими манерами она сейчас напоминала Малфоев. Эдакая аристократка в зеленых носках и кроссовках. Гарри поразился резкой смене настроения. «Интересно, если бы я сейчас подарил ей мандрагоры, она бы так же сказала лишь дежурное спасибо?» Девочка спокойно села в кресло, взгляд ее был осмысленным и печальным.

Через двадцать минут собрались все родственники, и хозяин дома провел гостей в столовую. Салима села рядом с матерью, и со скучающим видом начала ковыряться в тарелке. Гарри вспомнил, как ровно год назад впервые увидел эту девочку, она тогда была такой же спокойной и уставшей.

Истван спрашивал Гарри о школе, о том, чем закончилось слушание. Он порадовался, когда узнал, что в «Ежедневном пророке» Дамблдор обвинялся в некомпетентности, и неспособности обеспечить безопасность студентов. Вороненок, которую благополучно отпустили из Нурменгарда, и даже заплатили компенсацию за необоснованное задержание, рассказывала анекдоты. Ее сын сидел с Антуаном Истваном, они что-то обсуждали на венгерском и смеялись. Брат Салимы распаковывал ее подарки, но самой имениннице было все равно.

Когда все снова вернулись в гостиную, Салима села на самый дальний диван, наверное, чтобы на нее никто не обращал внимания, и стала мечтательно смотреть в окно. Но не тем безумным взглядом, который появлялся на ее лице, когда она мечтала об ангелочках, солнце и статуях из живых людей, а каким-то грустно-мечтательным.

— Ты всегда дома такая, или только когда гости собираются? — поинтересовался Гарри, присев на диван рядом с именинницей.

— Второе. Вышивание в своей комнате забыла, даже заняться нечем...

— Почему? Роль играешь?

— Роль? Какую?

— Грустную.

— Нет. Кода они сюда приходят, мне всегда грустно.

— Отчего?

— Они не помогли Фадилу. Я их могу понять, но не забыть. И не простить. Я никому из них не доверяю, только некоторым из младшего поколения, они к смерти деда не причастны. И дом твой я использую, чтобы переодеваться не просто так. Они мне тоже не доверяют. Одна семья — разные люди, с разными интересами, целями. Если бы не родовые древние клятвы, некоторые могли бы быть врагами. Истваны и Вилмосы — точно могли бы. Вот так магия может объединять разных людей. Кстати, если окажешься в опасной ситуации, есть родовая клятва. Ты можешь от имени рода попросить о помощи, и никто из нас не сможет отказать. Даже если не захочет помогать, все равно не откажет. И если кто-нибудь из них попросит тебя о помощи, ты тоже придешь. Даже если будешь ненавидеть этого человека. Если бы Фадил использовал родовую клятву, они бы вытащили его из Суданской тюрьмы. Но он им всем верил, понимаешь, верил!

Гарри промолчал. Он не знал, что ответить.

— А знаешь, почему Темный Лорд не смог тебя убить? — на мгновение в глазах Салимы снова появился привычный безумный блеск, но тут же исчез.

— Почему?

— Тоже магия. Она сильнее всех чувств, интересов и желаний человека. Всегда! И никогда глава рода не сможет убить единственного наследника рода. Магии плевать на его желание, она сама знает, что ей делать. Авада не может отрекошетить, даже если ее в зеркало кинуть. Это не он себя развоплотил, не ты, а магия рода, которая была возмущена его поступком. Магия тебя выбрала, понимаешь? Ему черт знает сколько лет, а детей не было. Род принял тебя по косвенной линии, а Темный Лорд пошел против его воли.

— А Дамблдор мне что-то о любви говорил...

— О любви? Она существует, эта любовь?

— Не знаю. Родители любят своих детей.

— Меня не любят. У матери — инстинкт, у отца — привязанность. И то не ко мне, а к брату.

— Я тоже не смогу убить Темного Лорда?

— Захочешь — убьешь. И он, если захочет тебя убить — убьет. Только ты в него и Аваду запустить можешь, а ему придется кого-то просить это сделать.

— Почему я могу использовать Аваду?

— Два рода против одного, даже если его род будет против, и он вообще искренне желает вас помирить. По роду Поттеров и Цоресов ты можешь мстить, сама магия дает право. И никто из них, — Салима обвела взглядом гостиную, — никогда бы не смог убить Фадила, а если бы попытался — сам бы умер. Очередная родовая клятва, что ни один представитель четырех объединенных родов не может убить другого. Всем этим клятвам — тысячи лет, а они действуют. Но магия сильнее, а человек хитрее. Умер он в тюрьме, понимаешь, а они — ни при чем. Дементор виноват!

Покидая дом Луджинов, Гарри думал, что Салима — самый странный человек, которого ему доводилось встречать. Безумная, жестокая, в чем-то гениальная, забавная, грустная и... обычная. Со своими обидами, мечтами, наверное, планами мести всему человечеству, только за то, что оно существует. Со своими идеями, радостями, попытками понять, но невозможностью простить.

Вот так. Гермионе помогают те, от кого она не ждет помощи. Гарри, сам того не зная, может сделать женщину, которая его больше всего ненавидит — Беллатрикс Лестрейндж, чуточку счастливее, если она увидит своего племянника. Волдеморт пытается убить того, кого он не имеет права убивать, не зная об этом. Салима не доверяет своим самым близким, но при этом делится переживаниями с тем, кого знает лишь год. А Дамблдор мечтает о благе всех, не думая о благе каждого. Такая вот странная штука — жизнь.