Трилогия «Соперница» (гет)

Без редакции беты.

В душевых кабинках башни Рейвенкло пахло тем самым воздухом, который приносят с улицы на своих одеждах и волосах. Он проникал в башню через маленькое окошко в десятках футах над землей. Голубой камень стен освещался ярче, чем темный гранит слизеринских подземелий, но Лия ни в коем случае не противопоставляла их. К этим местам — к темно-синему потолку гостиной, к нежно-голубым балдахинам, к легкости голубого убранства ванных комнат — она привыкла. Даже полюбила их и оставила в них частичку себя. Но часть ее души принадлежала Слизерину с его глубокими темными цветами, серебристой окантовкой рам, с тяжелым ощущением нависших над головой тонн земли и гигантским окном с видом в мутный подводный мир.

Лия стояла под горячими струями воды и лениво водила взглядом за бликами на светлой стене, находя в них множество оттенков отличий от тех, более темных бликов, которые мелкими волнами расходились по стенам всех комнат слизеринской гостиной. К сознанию отчетливее подступили мольбы. Лия цокнула от недовольства, оттолкнулась от разгоряченных плит и, нырнув под обжигающую воду, принялась тереть кожу мочалкой. Не хватало, чтобы Второй Волдеморт прорвал ментальную защиту в такой момент. Она не закрывала глаза — сосредоточилась на голубом камне ванны Рейвенкло.

Она на Рейвенкло. Ее зовут Эмилия Поттер. Ей тринадцать лет. Через полтора месяца она будет праздновать Рождество с родителями, в Англии. Лия водила руками по телу, словно уверяясь, что теперь это новое тело нового имени. Она вычесывала шампунь из волос, думая о темно-рыжих прядях, которые принадлежали лишь ей.

И она устало прислонилась к стенке впереди, поймав себя на мысли, как мало может сделать сейчас с тем, что заварила, пока разбиралась со своими душами. Мерлин, дай силы все не испортить! Лия только что поговорила с Дамблдором, а сейчас стояла в душе и смывала с себя тяжесть прошедшей ночи. Внизу живота тянуло от страха и тревоги. Значительная доля этих чувств перенималась от Второго Волдеморта, за которого — выяснив, что Дамблдор знает, где он находится, — Лия переживала и сама, поэтому почти ничего не могла сделать с тем, чтобы лишить их этого мостика.

Что ей делать с остальными Пожирателями Смерти? Вряд ли разумно отсылать Добби к ним по одиночке и устраивать демонстрацию силы и разъяснять сложившееся положение в Тайной Комнате. Пока это единственное, чем Лия может доказать свою преемственность и одновременно с этим находиться в безопасности. У Люциуса спрашивают многие вещи, требуют объяснений. Им с Чарльзом было велено отвечать так: «Темный Лорд находится в замке под прикрытием. У него есть там дела, приказ остальным — вести прежнюю деятельность и корректировать ее в соответствии с новой политикой. Темный Лорд по-прежнему верен магии и учел ошибки прошедшей войны».

Но все равно находились те, кто боялся, решал бежать. Так, через четыре дня после того, как Метка вернулась в активное состояние, стало известно, что из Дурмстранга сбежал Игорь Каркаров. Теперь Лии неясно, получится ли выбраться из-под наблюдения Дамблдора хотя бы через два года, когда сдаст С.О.В. и переведется в Дурмстранг, где сможет без стеснения наверстать навыки темных искусств. Каркарова объявили в тайный розыск — бедняга, наверное, думает, что Темный Лорд попросту убьет его. А ведь она даже не созывала Ближний Круг, не жгла предплечья зовом Метки, и это по-своему беспокоило остальных последователей. Таким людям Люциус с Чарльзом прежде всего говорили, что Темный Лорд пока притаился рядом с врагом и рассчитывает на мудрость и верность своих Пожирателей.

Уходить из школы после пятого курса глупо — так Лия на целый год до совершеннолетия лишит себя единственной возможности законно колдовать. Если Каркарова не вернут в Дурмстранг (кто знает, кто встанет вместо него? Может даже, Дамблдор воспользуется ситуацией и зашлет туда своих агентов) ей до совершеннолетия жить под крылом Дамблдора четыре года! Или три, если получится сдать Т.Р.И.Т.О.Н. экстерном — в иных случаях она привлечет к себе много лишнего внимания.

Даже связываться с Люциусом и Чарльзом приходилось очень осторожно: домовики Хогвартса, картины, привидения и даже Миссис Норрис сильно мешали Добби оставаться незамеченным. Лия звала его только в башне Рейвенкло и только когда не было никого поблизости, в том числе картин, в остальное время приказы оставалось давать мысленно, но домовик не умел на них так же мысленно отвечать.

В последний раз, утром минувшей субботы, когда Лия по очереди встречалась с Люциусом и Чарльзом (даже несмотря на поддержку василиска, которого мужчины разумно воспринимали как настоящую угрозу, она не могла себе позволить находиться в помещении с двумя опасными людьми одновременно, пока не чувствовала, что у нее хватит сноровки просчитать их обоих), она подробно изучила их Метки и попробовала внести изменения. Ничего не вышло.

Лия знала, что изначально создавала Метку без каких-либо лазеек, но надеялась, что сама как создатель сумеет что-то добавить. Выяснилось, что с сигналом, который получает Метка, можно сделать лишь две вещи: сделать его двусторонним, чтобы Пожиратели могли вызвать создателя Метки, и заглушить, чтобы конкретный Пожиратель не принимал сигнал, не знал, что Темный Лорд собирает где-то своих последователей, и не мог воспользоваться Меткой как порталом. Для того, чтобы вызывать каждого по отдельности, требовалось пересоздавать Метку по другим правилам, но от текущей Метки могла избавить лишь смерть. Наносить Малфою с Ноттом вторую Метку Лия посчитала негуманным и небезопасным: у двух Меток мог возникнуть конфликт, а выделять кого-то из Пожирателей, чтобы остальные им завидовали, она и вовсе считала вредным для общего дела.

На повестке недели висел вопрос об использовании сквозных зеркал. Удовольствие само по себе недешевое, но то, чем пользовались самые обеспеченные и продвинутые ученики, нельзя было использовать для связи между Лией и ее Пожирателями. То зеркало, что она — а за ней Дафна, Драко и Теодор — покупала у того же мастера, что и Маркус с Робертом и, по-видимому, еще несколько их знакомых, было частью всех этих зеркал — отшлифованным осколком огромного зеркального полотна. А сколько людей помимо них пользовались этим же зеркальным порталом? Наложенные мастером заклинания не давали незнакомцам связываться с теми, кто им не рад, и за почти два года Лия не могла упрекнуть продавца в халатности: ее могли позвать лишь те, к чьей «зеркальной» линии принадлежало ее зеркало. Даже Маркус и Роберт не могли связаться с Дафной или Драко, потому что им был отведен другой канал в рамках того же зеркала. И если с точки зрения возможностей не было проблемой связаться с тем мастером и подвязать к зеркалу Лии зеркала Чарльза и Люциуса, то с человеческой точки зрения это было очень подозрительно, а Лии не хотелось разбираться с подкупом и шантажом зеркальщика. К концу недели Люциус сообщит ей, есть ли среди Пожирателей те, кто работает в Министерстве и имеет доступ к этой технологии. В противном случае придется пользоваться Протеевыми чарами и создавать новую примитивную систему сообщения только для них троих, где каждый из участников видит одно сообщение на всех, или искать новые способы связи.

Пока Лия прокручивала в голове решение проблем, горячая вода стекала по опущенному лицу, а рука скребла нагретый парами камень кабинки. Стало дурно, закружилась голова. Подумав, что стоит добавить холодной воды, Лия, утирая с лица застилающую глаза воду, повернулась к крану. За парами, поднимающимися к потолку, не было видно рычагов.

За туманом, стелющимся по мертвой земле, не было видно деревьев.

Лия вдохнула, а носа коснулась осенняя холодная сырость, так резко контрастирующая с терпким, разогретым в ванной запахом ванили, что Лия в миг встрепенулась и, судорожно ища рычаги, выкрутила на полную мощность холодную воду и выскочила из-под душа. Она отходила все дальше, к раковинам и запотевшему зеркалу, прижимая к носу мочалку со въевшейся в нее ванилью. Отражение было мутным; чужие крики в голове — громкими. Лия знала, каким голосом говорит Волдеморт, и все, что он испытывал, озвучивалось в ней именно им, так отличающимся от ее безликого внутреннего голоса, чтобы чувствовать, когда он к ней близок, предупреждать его присутствие.

Вслух говорить Лия боялась — они могут звучать очень похоже. Вместо этого она бросилась к запотевшему зеркалу и одним движением стерла дымку на том месте, где до этого виднелась ее облепленная мокрыми волосами голова, так напоминавшая в эти секунды паники череп Волдеморта. Лия смотрела на себя, одной рукой прижимая к носу пахнущую ванилью горячую мочалку, другой взъерошивая темные пряди, раскладывая их по плечам. Она бесконечно вглядывалась в большие голубые глаза, отдававшие зеленью, особенно в таком освещении, чтобы видеть и помнить: эти глаза знали другую жизнь.

Лия не желала слышать, что Второй Волдеморт говорит ей, смазывала его слова, не подпуская к сознанию, — не слушала и не слышала, что прекрасно умела делать, когда к ним приезжала брюзжащая тетушка Мардж, когда обзывался Дадли, когда в воздухе витало подозрение, почему это она не так сильно похожа на Дурслей, как должна быть родная дочь.

Она смотрела на себя, сосредотачиваясь на образе того, кем была тринадцать лет, на том, кем ее осколок никогда не был и не знает, как быть. На том, кто в конце концов приглушил туман, который сейчас заполнил албанские леса, и вернул ее в ванну Рейвенкло, где давным-давно исчез весь пар. Скоро станет совсем холодно, но хорошо, что ее душа в Албании не знает холода ноября — в этом они не найдут моста.

Лия наскоро вытерлась, оставаясь сосредоточенной на мыслях, что она подросток, а это ее любимое полотенце, что она сейчас поднимется к себе, станет распутывать вьющиеся волосы и наносить на них уход из процеженной на растущую луну крапивы. Держалась за эту инаковость до самого сна. А потом, используя окклюменцию, «заякорилась» за воспоминании, где мама учила ее разбивать яйца для теста. Лия держала в себе теплоту того дня и засыпала в нем, а потом оно держало вокруг нее щиты против нее второй, в то время как Лия была спящим жучком, прилипшем к травинке.

Ей нужно отдалиться от Волдеморта еще сильнее. Она не может говорить с Пожирателями, подражая одной из своих душ. Меньше всего Лия хотела, чтобы их перемешало так, что потом не разделить, где начинается один и кончается другой. Нужно что-то посильнее концентрации на внешности, на детских воспоминаниях.

Нужно оставаться Эмили в самом истинном понимании.

* * *

От оврага до заледенелого ручья было сорок семь мертвых деревьев, шестьдесят один сгнивший кустарник, бесчисленное множество падали и ни одной живой птицы, чтобы забраться в ее костлявое, жилистое тельце, неуклюже расправить крылья и взмыть вверх — насладиться признаками своего обитания, своего владения этими одинокими землями. Немощность почти парализовала его — место, по которому он мог беспрепятственно перемещаться, с каждым месяцем становилось все меньше, а он уходил в темные чащи все глубже.

Лорд Волдеморт был покинут всеми, даже тем, на кого привык полагаться в первую очередь, — самим собой. Эмилия не поддерживала связь, не шла навстречу. Он мог лишь гадать, слышит ли она его, и не прекращать говорить с ней. Это, в конце концов, разнообразнее того, что он видит вокруг себя вот уже двенадцать лет. Волдеморт прятался ото всех, неспособный противостоять или защищаться, но от самого себя спрятаться не мог. Ему нужно во что бы то ни стало убедить Эмилию не заключать его в предмет, а дать ему полноценное тело. Отчаявшись жить в таком жалком состоянии, он был готов на многое, если не на все.

Зная о риске, Волдеморт все же искал к ней ключик: менял фразы, слова, тон. Требовал, угрожал, торговался, даже умолял. При последнем унижении он хотел верить, что Эмилия все-таки вправду не слышит его, но подрагивающие в голове образы, как помехи в радиоприемнике, говорили ему, что его крики не уходят в пустоту. Волдеморт жадно слушал каждое изменение, живя ими, как когда-то до этого держал себя на плаву чувством умирающих деревьев и животных. Он явственно слышал в ней нежность, должна же она когда-нибудь разжалобиться!

Волдеморт не видел четких мыслей своего второго я, лишь кое-что ощущал где-то очень глубоко, будто помимо глаз, слуха, вкуса, обоняния и осязания было еще одно чувство, которым он понимал хотя бы миллиардную долю того, что происходило с его осколком. Так он нащупал в Эмилии страх, колебания, словно она взвешивает что-то с особой тщательностью, ностальгию и усталость. Тревога передавалась и ему, но ускользала, не давая зацепиться за нее и притянуть друг к другу их с Эмилией сознания. Волдеморт беспокоился, как бы Дамблдор не добрался до его второго я, и непрерывное, пусть и далекое, ощущение присутствия Эмилии где-то там, за лесами, холмами, Европой, Ла-Маншем, болотами и горами, умиротворяло его и поддерживало надежду.

У Эмилии были и другие чувства, но Волдеморт старался к ним не прикасаться: они были ядовиты для него и после соприкосновения с ними приходилось заново искать ниточку, соединявшую его с осколком.

Однажды он решил проверить, получится ли у него найти свои крестражи тем же способом, каким они были связаны с Эмилией. Эти-то кусочки души безвредны для него — верные и послушные. Он никогда не интересовался ими. Наверное, это было недальновидно. Если бы Эмилия не сказала, он бы не узнал, что с Дневником что-то случилось. У них с ним самый большой разрыв — Волдеморт потерял с ним связь давным-давно.

Волдеморт подумал о своем последнем крестраже, Диадеме, спрятанной в удивительной комнате в Хогвартсе. Он рвал душу, отдаляясь от изначального себя семимильными шагами, может ли он надеяться, что хотя бы этот кусочек окажется от него не слишком уж далеким? Сложно было сказать, получилось ли у него мысленно перейти в диадему: он менее отчетливо видел Албанию, словно при связи с Эмилией, но в Диадеме не слышал совершенно ничего интересного — знал только, что не был там один, его что-то дополняло. Это было то, чего он, по-видимому, лишился, отколов кусочек для этого крестража, и этот осколок, в отличие от первого, был податлив как вода, и беспрепятственно пропускал сознание Волдеморта в ту обитель, которую занимал. И все же в нем не было ничего живого — лишь мельтешение однообразных установок и ощущение несдвигаемых границ самой диадемы. Не увидеть, что вокруг; не узнать, есть ли рядом угроза, пока она не коснется Диадемы напрямую.

До медальона точно было не добраться, не говоря уже о более ранних крестражах. Оставалось надеяться, что они в порядке и что сама Эмилия ничего с ними не сделает. Волдеморт хотел верить, что ей не взбрела в голову мысль восстановить свою душу и собрать все крестражи в себе одной, а потом прийти за ним и тоже лишить личности. Найденную в сознании Диадему он не упускал теперь из виду и знал, что хотя бы она до сих пор является крестражем и Эмилия ничего с ней не сделала.

Второй Волдеморт с упрямой решительностью прятал от него зацепки к своей душе прежде, чем он успевал рассмотреть их поближе. И лорд Волдеморт предпринял последнее, что не решался сделать, боясь боли и неизвестности. Он должен прикоснуться к тому яду, которым Эмилия закрывалась от него, и тогда, осознав его, приняв его в свое сознание, он лишит ее защиты против себя.

Она не прельщалась силой и властью, которые он ей обещал, не обращала внимания на угрозы. Даже мольбы ее человечность пропускала мимо себя. Тогда Волдеморт попытался встать на ее место и подумать, что могло бы убедить его самого, но к ужасу своему не находил ни единой причины, по которой ему, объединенному к тому же с равнодушно оставленным им Дневником, хотелось бы как минимум разговаривать со своим немощным осколком.

Услышанная в Эмилии уязвимость — та жалостливость, на которую он ставил до этого и с которой потерпел поражение, — подсказывала ему один путь, но слова, которые он пытался произнести, должны были идти от самого сердца. Он пробовал сказать их просто так, но неискренность без промедления обнаружила всю безнадежность такого подхода.

Лорд Волдеморт собирался с духом, скреб в своей душе остатки человечности, которая напомнила бы ему, как это делают другие люди, чтобы впервые сделать самому. Но слова, те самые, искренние, подкрепленные честными и оголенными мыслями, отравляли его и причиняли мучительный стыд.

Что ж, быть этой муке, если она одна может вытащить его отсюда. И эти самые слова он отправлял Эмилии, но не той, что была его равноправным осколком, а той, что была его частью, вобранной в основную душу из Дневника.

* * *

Был вечер воскресенья, в гостиной Рейвенкло не найти свободного места — удачный момент выбраться в замок по своим делам и не беспокоиться, что отсутствие Лии обеспокоит какого-нибудь Хиллиарда. Роберт в последнее время посматривал на нее, когда она собиралась куда-то выйти по вечерам. Он утверждал, что как староста, следит за соблюдением режима, но Лии было очевидно, что он пытается оградить ее от Наследника Слизерина. Она старалась не нервировать его лишний раз и выходила из гостиной вместе с кем-то, будто в сопровождении.

Сегодня же ей удалось выскользнуть из башни, скрывшись в толпе снующих по всей гостиной рейвенкловцев. До экзаменов первого триместра оставалось чуть больше месяца, многие начали готовиться заранее.

Прежде чем отправиться до ужина к Северусу Снейпу, Лия написала записку и положила ее под дверь кабинета еще утром, пока Снейп был на завтраке. В записке была всего одна фраза: «Жди меня в своем кабинете в 17:00». После прочтения записка сгорала дотла, а Метку на руке обдавало цепью мурашек — Северус должен был понять, от кого это сообщение. Увы, пока Лия не выяснит точно, какую роль сыграл Снейп в обмане с Матильдой — проснувшись и успокоившись, она предположила, что он мог догадаться, кто она, и помочь узнать результаты, не приближаясь к месту преступления, но сам не знал, что Дамблдор дал ему ложную информацию, — Лии приходилось сохранять статус-кво и рисковать тем, что связь с осколком в Албании усилится.

Сейчас Снейп стоял перед Лией, чуть склоняясь. Она видела, как напряжены его плечи, и еще долго изучала его взглядом, прежде чем заговорить. Лия не хотела, чтобы Дамблдор хоть краем глаза увидел, что из себя представляет Тайная Комната, поэтому встреча проходила именно в кабинете. Если Снейп служит ему, он все равно все ему расскажет, так что она стояла возле его рабочего стола и не обращала внимания на портрет Геспер Старки, висящий справа на стене. Пусть Дамблдор знает.

— Присядем, Северус. Разговор долгим не будет, но от комфортного общения я бы не отказалась, — негромко произнесла она, не сводя со Снейпа глаз.

В пятницу на уроке зельеварения он не удостоил ее ни одним взглядом, но наверняка заметил, что она время от времени посматривала на него. Лия не обращала на него внимания с первого курса, вторя его поведению. Тогда ее не волновали странности профессора, теперь же, если считать его предателем, она догадывалась: он не привлекал к себе ее внимание, чтобы не вызвать на поверхность воспоминания из ее прошлого, в котором она выслушивала пророчество из его уст. Он потрясающе справился с этой ролью, если вспомнить, как она обманулась видением в его сознании, которое решилась прочесть, забыв о его исключительных окклюментных способностях.

С их последнего общения в качестве слуги и повелителя прошло более десятка лет. Северус, как ей помнилось, был молодым, способным и идейным Пожирателем Смерти. Отдавать его Дамблдору было до больного обидно, но свою ошибку в этом Лия признавала. Пока она здесь, ей ничего не остается, кроме как держаться подальше от всего, что связано с Дамблдором, и в то же время держать руку на пульсе.

Снейп пригласил ее сесть за свой стол, а сам намеревался опуститься в кресло напротив. Лия, покачав головой, заняла кресло сама.

— Подозреваю, трудно принимать решения, когда перед тобой бывший повелитель, захвативший тело девочки-подростка? Мне тоже непросто выбрать линию поведения. Нам еще некоторое время придется побыть ученицей и профессором.

Северус сел за стол и заметно расслабился, оказавшись на своем месте. Лия в гостевом кресле чувствовала себя не хуже: это давало ей верную установку на разговор, который она планировала провести, а также лишало ощущения власти, которое могло сблизить ее сознание со Вторым Волдемортом.

— Простите… Вы сказали «бывший»? — тихо ответил ей Снейп, напряженно держа руки на столе и с усилием вдавливая пальцы в темное дерево.

Лия, прежде чем продолжить, коснулась губ и задумчиво поводила по ним.

— Полагаю, ты винишь меня в гибели женщины, которой я обещала пощаду.

Снейп оставался бесстрастным, слишком бесстрастным для человека, с которым заговорили о его погибшей любви. Лия вглядывалась в его глаза, подмечая мельчайшее изменение. Он закрывал от нее разум, как она и ожидала, но он не мог контролировать все мышцы своего тела. Ей же хватало детского опыта Эмили и Тома, чтобы видеть, чего не говорят взрослые, и угадывать их тайные страхи и тревоги по едва видимым переменам в лице.

— Я готов вернуться на службу, если вашему лордству будет угодно, — прошептал Снейп, сильнее склонив голову.

— Посмотри мне в глаза, — произнесла Лия, усмиряя раздражение. Она готовилась, что Снейп так и скажет, и ей было больно, что он все-таки пошел по этому пути. Значит, остальные ее догадки верны тоже.

Снейп повиновался.

— Забудь о лордстве. Многое изменилось, — продолжила она, вглядываясь в черные глаза. — Люциус поведал мне, что тебя от Азкабана спас сам Альбус Дамблдор. Что скажешь на это?

— Да, это верно, — медленно проговорил Снейп, не отводя глаз и очень редко моргая. — К тому времени, как вы пропали, я так сильно убедил Дамблдора в своем раскаянии, что он встал на мою защиту. Я не знал, где вас искать, как и многие, поэтому я предпочел остаться на своем месте и держать ухо востро. Я собрал множество данных об Альбусе Дамблдоре… Если вам угодно, я…

— Все это время ты жил под крылом врага лорда Волдеморта, — Снейп не удержал дрожь в левой руке, — и продолжал шпионить для того, кто убил твою любимую женщину и, по всем слухам, пропал навсегда. Так, выходит?

За дрогнувшими черными глазами не было видно ни образа, ни эмоции. Лицо Снейпа превратилось в маску, но не нужно было быть легиллиментом, чтобы в напряженных мышцах заметить проблеск муки. Это был хороший знак — можно было расставить все точки на i и покончить с ложью. Лия наклонилась вперед, облокотившись на стол и сцепив руки в замок.

— Я всегда был начеку и оставался там, где мне велел находиться мой повелитель, — глухо повторил Снейп, глядя ей в глаза, но ничего перед собой не видя.

— Повелитель, который мог пощадить твою любимую женщину, но не пощадил?

— Я… Я дал обещание служить своему повелителю. Я не должен судить его решения. Темный Лорд ничем не обязан передо мной. Мне оставалось лишь ждать и собирать информацию об Альбусе Дамблдоре, чтобы встретить своего повелителя с ценными дарами.

Снейп замер словно статуя, одни только его губы шевелились и давали знать, что перед ней живой человек. Лия опустила подбородок на сомкнутые пальцы, поставив локти на стол. Ее искушало желание спросить, чем же таким интересным Снейп мог с ней поделиться, и она не давала себе разрешения спрашивать. У нее больше не оставалось сомнений, что Снейп сменил сторону: не укладывалось в голове, как можно оставаться верным человеку, который убил того, кем ты дорожишь. Хуже того, что Снейп мог дать ей ложную информацию, была правда — правда, которую Дамблдор и планировал донести до нее якобы через шпиона. Эта информация могла сбить ее с толку, вынудить сделать то, чего и желает Дамблдор. Лия, припомнив за последние дни десятки своих ошибок, не доверяла себе.

В иные времена она бы направила на Северуса палочку и заставила содрогаться в боли, чтобы ослабить ментальные щиты и увидеть правду в его мыслях. И это именно то, чего ей нельзя сейчас делать, чтобы не подпустить к своей душе Второго Волдеморта. К счастью, у нее и возможности не было поступить так, как поступал раньше Темный Лорд. В конце концов, искрящиеся от напряжения нервы — не единственное, чем можно ослабить человека. Но причинять боль все равно непросто. Правда почти в ее руках, осталось сделать так, что Снейп тоже выпутался из своих обманчивых установок и припорошенных иллюзией целей. Она видит его муку. Сорванный гнойничок освободит их обоих.

— Я похожа на Лили? — внезапно спросила она.

В тихом кабинете ее голос был подобен выстрелу, слова хлестнули по воздуху. Но этого было мало: Снейп отлично контролировал себя, лишь его взгляд принял более отстраненное выражение. Лия почти физически ощущала его боль, эта боль ранила ее тоже, а вместе с ней затихал в голове голос ее случайного и такого отчаянного осколка.

— Немного, — процедил Северус, почти не размыкая губ.

— Хм... Может, я похожа на Джеймса? — продолжила Лия. — Ты, наверное, должен был знать его?

Она не упускала из внимания ни одной жилки на лице Северуса, которые против его воли выдавали душевные раны. Так она чувствовала, что двигалась в верном направлении. Сейчас или никогда они выяснят все отношения. Если Снейпа заставляют вернуться к убийце его любимой, ему так же нужен этот разговор, как и ей, желающей найти новый способ прятать свою душу от Волдеморта.

— Немного, — повторил Снейп, до белых костяшек вжимая пальцы в стол.

— Странно... — тихо произнесла Лия, чуть склонив голову. — Я вспоминаю тот вечер. Вспоминаю, как пришла к Поттерам в дом. Не вижу сходства, представляешь?

Она помолчала, отслеживая, есть ли изменение в лице. Снейп сидел словно с непроницаемой маской, но маска давала трещину. Это ей сейчас и нужно.

— Они были совсем безоружные, — продолжила она по-прежнему тихим голосом. — Джеймс Поттер отправил Лили с ребенком наверх, выбежал передо мной... Он умер быстро.

— Зачем вы мне это?.. — не выдержал Северус, судорожно втянув воздух.

— А Лили пыталась шкафом дверь подпереть, — криво усмехнулась Лия, не обратив внимания на вопрос. Она пересказывала события, которые въелись в ее память, но уже совсем ничего не чувствовала: ни эйфории, ни нетерпения, ни ужаса. Разве что стыд плескался где-то на периферии, и щипало глаза от того, как краснели глаза Снейпа. — Я поднималась медленно, давала ей время поиграть с мебелью. Смешно так было, нелепо... И с этими людьми я трижды встречалась на поле боя, кто бы мог подумать.

— Что вы хотите? — Северус спросил тихо, но даже в шепоте слышался надлом и стенания. — Зачем все это?

— Ты говоришь, что готов вернуться на службу. Видимо, тебе не так уж и важно было спасти Лили, вот я и делюсь с тобой воспоминаниями былых дней. Наверное, тебе должно быть интересно. Разве не так?

Снейп сжал побелевшие губы. Во взгляде наконец промелькнуло что-то помимо беспристрастности.

— Ну же, я хочу знать. Может, ты сердишься, что я убила твою любимую?

Так гадко Лия себя не чувствовала, пожалуй, никогда. Ядовитая игла, которую она втыкала в них обоих, скручивала в ней все внутренности, но это было только начало. Она задумала для Волдеморта — в том числе своего, внутреннего, — большее мучение. Когда Северус неоднозначно качнул головой, будто отгоняя муху, Лия подалась вперед и вгляделась пристальнее.

— Ответь мне. Или, может, я продолжу рассказывать? Лили умоляла меня убить себя вместо ребенка. Вот такая забава: ты умолял пощадить ее, она — ребенка.

— Хватит, — горько произнес Снейп. В его глазах блестело, будто вот-вот должны были навернуться слезы.

— Отчего же? Ты ведь говоришь, что готов после этого вернуться на службу лорду Волдеморту. А лорд Волдеморт хочет знать, что ты целиком и полностью на его стороне и не таишь на него зла. Я ведь даже собиралась ее пощадить... Я ничего тебе не обещала, как ты помнишь, но и не говорила, что точно убью. Она и правда могла спастись. Я давала ей уйти, аж трижды. Я ведь могла просто отбросить ее в сторону, обездвижить и расправиться с ребенком. Тогда лорд Волдеморт сидел бы перед тобой в своем собственном теле. Интересно... а ты бы после этого пошел пытать счастья с Лили снова, м?

— Пожалуйста, хватит, — ядовитым шепотом прервал ее Снейп.

— Так ты не держишь на меня зла? Я могу быть уверена, что ты остался верен мне, а не перешел на сторону моего заклятого врага?

— Да, — через силу выдохнул Снейп. Он отчаянно старался сказать это слово уверенно и без колебаний.

Но Лия вслушивалась и всматривалась в него, и всем своим существом видела вынужденное «да». Да и вглядываться не нужно было! После всего, что она обдумала, о чем спросила его, было ясно, что он навсегда потерял восхищение Темным Лордом, которому когда-то рвался служить. Но какой же упрямый... Как же Дамблдору, должно быть, важно, чтобы Снейп не уходил от лорда Волдеморта — следил, вынюхивал, доносил. Подавив волну ярости, Лия встала с кресла и оперлась руками на стол.

— Ты лжешь, — отчеканила она, больше не улыбаясь. — Зачем ты возвращаешься к повелителю, который ни во что не ставил ни тебя, ни твои чувства? К повелителю, убившего человека, которого без труда мог пощадить.

В глазах Снейпа расплылись ярость и боль. Он встал тоже, чтобы быть почти что наравне, но не подался вперед, не встал в ту же позу, будто не хотел приближаться к ней.

— Я клялся служить, — продолжил он, перебарывая чувства, стараясь казаться равнодушным. Он невольно коснулся Метки на левом предплечье.

Лия с силой ударила ладонью по столу и перешла к голосу:

— Да к Моргане эту клятву! Кого ты пытаешься обдурить? Дамблдор принял тебя на свою сторону, дал защиту и кров, и отправил шпионить за самым ненавистным человеком. Правильно? Отвечай!

Снейп вздрогнул, и на мгновение в его глазах мелькнул страх. Лия нетерпеливо развела руки в стороны, распрямляясь:

— Мне палочку достать — несколько секунд, а твоя в руках. Давай, Северус, покончим с этими играми. Ты правда возвращаешься на службу и верен мне так же, как раньше, или?..

— А у меня есть выбор?! — взревел он, наконец поддаваясь эмоциям. Он остервенело закатал рукав мантии и сунул ей под нос яркую Метку. — Мне не скрыться, не убежать. Я вечно связан с убийцей, с человеком, который когда-то казался мне кумиром, с тем, по чьей вине я никогда — никогда — больше не увижу женщину, которую люблю всей душой! До этого я жил с мыслью, что она счастлива где-то там, а теперь ее и вовсе нет. И все, что мне остается, это продолжать нести свою клятву, питая отвращение к своему повелителю, но все-таки оставаться в живых.

— И значит, у тебя есть причина жить после этого. Это правда шпионаж, — совсем тихо ответила она, опускаясь обратно в кресло. Воздух звенел от криков, но вскоре ее и Снейпа вновь окружила тишина. — Ты предпочел жить и страдать, а не умереть, значит, есть за что. Не надо мучаться, Северус. Скажи мне все. Прямо сейчас.

Снейп, казалось, не ожидал такого поведения. Он, заламывая руки, отошел от стола и сделал несколько хаотичных шагов.

— Что сказать? — От удивления он тоже сбавил тон.

— Как ненавидишь меня, — спокойно и почти мягко, даже смиренно ответила Лия, не отводя взгляда.

Северус смотрел на нее несколько секунд молча, стоя вполоборота. Затем повернулся прямо и прошипел, глядя ей в глаза.

— Я ненавижу вас.

Лия ощутила, как от этих слов сердце больно сжалось, но кивнула, прося продолжать.

— Я ненавижу — ненавижу — вас!

На этот раз Снейп прокричал, брызжа слюной. Лия каждой клеточкой кожи ощущала волны неприязни, исходящие от Снейпа, даже несмотря на то, что он по-прежнему защищал свой разум. Он продолжал говорить еще несколько минут, и все это время Лия молча смотрела ему в глаза и чувствовала, как медленно утопает в яде. Но когда Снейп, утихнув, сел за свой стол, она поняла, что жала в ней больше нет.

— Полегчало? — спросила она так сочувствующе, как только могла.

— Немного, — сипло отозвался Снейп. Он смотрел теперь на свои колени, бессильно поникнув головой.

Помешкав, Лия встала со словами:

— Вот и славно. — Она неспешно и осторожно подошла к Снейпу и протянула руку. — Закатай рукав, пожалуйста.

Северус недоуменно посмотрел на нее, но Метку обнажил.

— Я не смогу убрать ее полностью, — сказала она, читая в его взгляде обреченность и желая пояснить свои действия. — Ты прав, это пожизненная клятва. Но я могу сделать так, чтобы она тебя больше не беспокоила.

Лия достала из кармана палочку и приложила ее кончик к высунутой из черепа змее. Северус вздрогнул, но Лия не отпустила его руку, уверенно водя палочкой по контурам Метки и вслух читая заклинание. Палочка выбивала черные искры, и после каждого всполоха часть рисунка бледнела. Закончив со всей Меткой, Лия удовлетворенно показала Снейпу работу. Метка больше не была ярко-красной, словно незажившая татуировка, теперь она едва угадывалась на светлой коже, будто в этом месте прикладывали каленый рисунок черепа со змеей. Такой бледной она не была даже все эти годы, пока о Темном Лорде ничего не было слышно.

— Если я позову по ней Пожирателей, ты не узнаешь об этом, — дополнительно пояснила она. — Всем остальным я скажу, что ты следишь за Дамблдором. Никто не будет знать, что ты в его стане по доброй воле. Взамен ты не будешь следить за мной. Что-нибудь непонятно?

Северус медленно вытащил руку из ее хватки, завороженно провел пальцем по затихшей навечно Метке, затем встал и перевел взгляд на Лию.

— Почему?

— Ты не знаешь, что случилось со мной в этом теле. У меня нет желания просвещать тебя. Тебе нужно лишь знать, что я...

Она сглотнула от волнения. Даже Эмили не говорила тех слов, которые собиралась сказать она. Эти слова жгли горло, сжимали его, не давая произнести ни звука. Лия начала с шепота, будто боясь, что голос спугнет хрупкую решимость.

— Что мне жаль. Правда жаль. Это все, что я могу сделать для тебя — отпустить тебя к своему врагу и дать справедливую возможность ненавидеть меня. Прости меня, Северус... — До чего же трудно произносить такие слова! Лия ощущала тот шаг, который отдалял ее от Волдеморта прежде всего в собственной душе, и продолжала, зная, что царапающее чувство говорит лишь о том, что она поступает правильно. — Прости, что лорд Волдеморт поставил свои желания выше чувств своих преданных и подающих надежд соратников. Он поплатился за это сполна, — она раскрыла руки, как бы показывая, как бессильна она в этом маленьком, несовершеннолетнем подростке. — Не только оказавшись в этом теле, но увидев себя со стороны. Я понимаю, какую боль причинила тебе. Ты вправе меня ненавидеть. Я не дам тебе служить мне — мучиться, даже чтобы выведать мои планы. Мы будем врагами открытыми, искренними. Но я принимаю свою вину и говорю тебе: «Прости меня».

Они молча стояли друг против друга и смотрели друг другу в глаза. Бешено колотилось сердце, почти утихала боль, а страх и вина отпускали свои тиски. По лицу Снейпа Лия читала облегчение вперемежку с озадаченностью — на своем лице ощущала теплые слезы и то самое ненавистное самой себе выражение, когда подрагивают крылья носа, а уголки губ тянутся вниз.

Снейп молчал. Лия опустила голову, скрывая нервное сглатывание, а когда подняла на Снейпа взгляд, увидела, что он смотрит в сторону мокрыми глазами.

— Ведь это не ваша вина, Поттер. Зачем вы берете ее на себя?

Лия улыбнулась и подыграла:

— Косвенная вина — вина не менее тяжелая, профессор. Надеюсь, моя внешность не доставляет вам столько боли, сколько мне мерещится.

Она медленно сделала шаг назад, развернулась вполоборота и взялась за ручку двери, когда услышала:

— Что бы вам ни говорили, вы не похожи на Лили. — Его голос звучал скорее грустно, нежели злобно. — Вы — это вы.

— Я помню, профессор. Я буду помнить, кто я, обещаю, — улыбнулась она, глядя на него через плечо.

* * *

Лия шла по тусклому подземелью со странным чувством. В душе тянуло болью и одновременно с этим было по-волшебному легко, будто развязался гнойный узел. Волдеморт из Албании затих еще в кабинете, и Лия думала, что долго не услышит его, но едва она шагнула на первые ступени мраморной лестницы, она ощутила, как потяжелело сознание, а из самого сердца очень громко — так, что нельзя было ничем приглушить, — в него проникло:

— Прости меня. Я понял, как тебе было плохо в Дневнике. Пожалуйста, прости меня.