Доспехи (джен)

— Пять баллов с Рейвенкло, — тихо сказал Северус, когда мисс Поттер врезалась в него на повороте возле Большого зала. Вокруг шныряли ученики, возвращаясь после обеда на уроки.

Она посмотрела на него, тщетно пытаясь сдержать негодование, и небеса знали: она имела право злиться. Это ведь по его вине она в него врезалась, потому что он преследовал ее всюду после того злосчастного квиддичного матча. Северус забавлялся тем, какой удивленной девочка была первые несколько раз, наталкиваясь на него; затем взгляд ее превратился в скептический и подозрительный, позже — в задумчивый. И наконец, встречаясь с ним, она выглядела смирившейся, понимающей и ни капли не удивленной.

— Как вам будет угодно, профессор, — неприязненно ответила мисс Поттер, оглянувшись на учеников вокруг, и мягко обогнула его по полукругу.

Она отправилась к лестницам, а Северус выхватил взглядом Квирелла, тоже покидавшего Большой зал и тоже преследуемого Северусом. С того момента, как Дамблдор официально пренебрег безопасностью мисс Поттер, Снейп взял этот вопрос в свои руки. Девочка значительно помогла ему, обратившись к нему за помощью, но этого, разумеется, было недостаточно; так что в то время, когда он не преподавал, не проверял работы и не спал, он следил за мисс Поттер; если он не был занят ничем из вышеперечисленного, то следил за Квиреллом.

Было кое-что, что ему нужно было успеть завершить к сегодняшнему занятию с девочкой. Если бы он мог проконсультироваться с Флитвиком, то дело бы наверняка пошло быстрее, но ему приходилось хранить тайну. Отчего-то неудобная мысль о том, что его разведывательных способностей было более чем достаточно, чтобы поговорить с Флитвиком и не выдать при этом ничего существенного, вспыхнула и скрылась. Он должен был сделать это сам, только он.

Квирелл пошел к лестницам, Северус — за ним. Они оказались на одной платформе.

— Ах-х, С-северус, до-о-брый д-день. Вам р-разве не ну-ужно в св-вои те-тем-ные х-хо-лодные п-подземелья?

Краем сознания Северус отметил, что тот пытается шутить, и отбросил шутку как крайне безвкусную и безыскусную.

— Непременно, после того как закончу свои дела на светлых теплых этажах, — ответил он, сознательно не упоминая, на какой именно этаж отправляется.

Квирелл сошел с платформы на четвертом, где в этом году находился класс ЗОТИ. Северус поднялся выше, к башне Рейвенкло, куда должна была прийти девочка. Воспользовавшись тем, что рядом с лестницей на шестом этаже никого не было, он накинул на себя заклинание невидимости и с высоты следил, не вернулся ли Квирелл на лестницы. Вскоре пятый курс Слизерина и Гриффиндора поднялись на четвертый этаж, где, Северус помнил, сейчас был их урок ЗОТИ.

Девочка появилась со стороны обычной лестницы (в одиночестве, глупая). Она, никак не ощутив его присутствия, прошла мимо Северуса в свою башню; он бесшумно последовал за ней. Мисс Поттер постучала молоточком в дверь гостиной и, когда на двери появился вопрос (который Северус, сохраняя расстояние между ним и девочкой, не разглядел), раздраженно выдохнула и воскликнула:

— Чертовы загадки! Дьявол!

Проход вдруг раскрылся. Мисс Поттер стояла несколько мгновений, изумленная, не в силах поверить в свою удачу, что случайно назвала ответ, а затем прошмыгнула внутрь.

Северус развеселился. Незамеченный никем, невидимый, ухмыляющийся, он спустился в подземелья.

* * *

Гарриет шла на тайный урок с плохо скрываемым ощущением триумфа: она изучила то, что ей задал профессор Снейп, с блистательной внимательностью и приготовила одну штучку, которую профессор, она надеялась, никак от нее не ожидал. Теперь главным было правильно использовать все приготовления и выбрать подходящий момент.

Сегодня, когда она наткнулась на него, само ее негодование было искренним, но сила его — притворной. Гарриет знала, что профессор Снейп заботится о ней и вынужден играть свою роль, поэтому не могла разозлиться на него по-настоящему. Однако и ей теперь надлежало играть роль, так что она изобразила, будто злится сильно.

Кажется, она неплохо справилась, так что осталось только повторить свой успех на актерской тропе.

— Вы определяете выбор, а он — вас, — прошептала Гарриет, скрытая Мантией-невидимкой. Она вошла, закрыла за собой дверь и повесила Мантию на стул. Вскоре пришел профессор Снейп — за минуту до точного срока, как и в прошлый раз — снял с себя заклинание невидимости и посмотрел прямо на Гарриет черными и глубокими, как ледяная прорубь, глазами.

— Добрый день, мисс Поттер, — вежливо и мягко сказал он.

В голове Гарриет зазвенел тревожный звоночек: она никогда не видела, чтобы профессор Снейп здоровался с учениками так вежливо. Вот если бы она провинилась… Тогда бы он мог, фантазировалось Гарриет, притвориться мягким и любезным, чтобы затем, как тигр — нет, как черная пантера — обрушиться всей своей хищнической мощью на жертву, потерявшую бдительность. О да, должно быть, так и есть: ему не понравилось, как она врезалась в него сегодня, и тон, каким она ответила ему… Но он ведь сам виноват, ходит за ней повсюду!

Вообще-то, мысль об этом была очень приятной. Но она не собиралась прощать ему все лишь за эту заботу, так что, если дуется — сам виноват. Дуется, ха. Неподходящее для него слово, скорее…

— Мисс Поттер, вы еще со мной? — спросил профессор Снейп, прерывая ее размышления. Тон его был насмешливым; тон, но не выражение лица — оно (как обычно) оставалось серьезным и несколько хмурым.

— Профессор, добрый день, — ответила Гарриет и замолчала: пусть делает следующий ход сам, она ни о чем его не спросит.

— Как ваши уроки? — спросил он, накладывая заглушающее заклинание на помещение. — Профессор Флитвик хвалил вас на последнем педсовете.

Тревожный звоночек внутри головы Гарриет стал настойчивей: профессор Снейп… в самом деле сказал это про ее декана?.. спросил, как у нее дела? С другой стороны, ей так хотелось поверить в то, что он и вправду интересуется ей, в то, что он в самом деле передает ей похвалу, признавая тем самым ее этой похвалы достойной.

— Это очень великодушно с его стороны, — сказала Гарриет, близкая к тому, чтобы принять поведение профессора Снейпа за чистую монету, но все еще настороженная. — Я со всем справляюсь, спасибо, сэр.

Профессор Снейп окинул ее внимательным взглядом — лишь на несколько мгновений, коротких, как взмах крыльев бабочки, — затем пошел к углу, где стояли стулья и парты, отодвинул стул и уселся на него. Он выглядел расслабленным и спокойным — почти безмятежным. Все страньше и страньше: профессор Снейп не был похож на человека, который способен быть расслабленным и безмятежным.

— Вы и в самом деле делаете успехи, мисс Поттер, — продолжил он так же мягко. У Гарриет появилось ощущение, что он пытается быть… не то, чтобы добрым, но располагающим. — Мой факультет рискует остаться без Кубка школы впервые за многие годы, и, если это произойдет, в этом, несомненно, будет часть вашей вины.

Вот теперь Гарриет посмотрела на него, не скрывая удивления. Она так жаждала его одобрения долгие два месяца, а теперь, после одного индивидуального занятия, на котором она сделала кучу ошибок, он наконец признал ее успехи?

Но Гарриет так хотелось поверить в его доброту к ней.

— Вы тоже очень великодушны, профессор, — ответила она, большей частью смущенная проявленным к ней вниманием, меньшей — еще немного подозрительная. Профессор Снейп хмыкнул, — как показалось Гарриет, саркастически, — она улыбнулась, поняв иронию своего замечания. — В ваших словах много великодушия, профессор, — поправила она себя.

— Вы так считаете? — спросил профессор, изогнув бровь, и направил на нее палочку.

Гарриет непроизвольно дернулась.

«Но профессор Снейп не причинит мне вреда, он не может, — пронеслось у нее в голове. — Наверное, он хочет сделать что-то другое».

Несмотря на жгучий импульс отпрыгнуть, она заставила себя остаться на месте.

В то же мгновение веревки оплели ее до самых лодыжек, так что она пошатнулась и начала падать; вдруг нечто толкнуло ее в обратную сторону — нечто, напоминавшее сильную руку, только бесплотную — и Гарриет изогнулась всем телом, и баланс убежал куда-то еще. Тогда она выгнулась еще раз и, не иначе как чудом, обрела равновесие. Смотрелось это, должно быть, забавно, потому как профессор Снейп ухмылялся (а глаза его по-прежнему были серьезными и хмурыми). Гарриет с недовольством и раздражением — теперь вся их сила была искренней — поглядела на него.

— Война — это путь обмана, — сказал он, играя пальцами с палочкой.

Вот же этот Сней… профессор Снейп — все равно подловил ее. Гарриет постаралась не показывать, насколько расстроилась — то, что он сделал, было почти жестоко.

— Ладно, я поняла. Вы были со мной милы и дружелюбны, усыпили этим мою бдительность и напали, когда я не ждала. Побеждает тот, кто, будучи готов сам, ждет, чтобы застать врага врасплох.

Профессор Снейп снова посмотрел на нее внимательно, затем кивнул и вновь направил на нее палочку. Гарриет постаралась уклониться в сторону, но заклинание все равно настигло ее — веревки исчезли. Она выпрямилась. Профессор Снейп не отрывал от нее взгляда.

— Я видел, как вы дернулись, но все равно остались на месте. Почему, мисс Поттер?

— Дернулась, потому что, ну, знаете, оно как-то само, — Гарриет почесала запястья, на которых осталось фантомное ощущение нетугих, но жестких веревок. — А осталась на месте, потому что…

Доверяла ему. Профессор Снейп же спасал ее — целых два раза. Он согласился учить ее, хотя это было огромным риском для него. Но разве можно сказать ему? Здесь, в этом кабинете, во время их тайных уроков по дуэлям, разве она могла доверять ему? Этому-то он и пытался научить ее: не доверять тому, кто потенциально может причинить тебе вред.

— …не догадалась, что дуэль может начаться в любой момент.

Что по-своему тоже было правдой.

— Зря, — холодно ответил он, и у Гарриет появилось до крайности странное и необъяснимое ощущение того, что профессор Снейп ответил не на ее слова. — И «само» называется рефлексом, мисс Поттер, что в вашей ситуации является преимуществом. Вы не должны были подавлять этот рефлекс, напротив, для вас было лучше поддаться ему. Наше тело, мисс Поттер, часто бывает намного умнее нас самих, поэтому вы должны научиться слушать его и доверять ему.

Гарриет попыталась незаметно вытащить палочку; перед профессором Снейпом у нее это, конечно, не получилось.

— Вы имеете в виду всякие бессознательные штуки, сэр?

Профессор Снейп не спеша встал со стула.

— Да, мисс Поттер, всякие бессознательные штуки.

И с подвижным, легким изяществом снова бросил в нее заклинание; но на этот раз Гарриет была готова.

Профессор пытался достать ее боевыми заклинаниями и чарами, Гарриет отпрыгивала, уклонялась и отвечала «Протего». Шли секунды, которые казались вечностью; ей нужно было только дотерпеть… В прошлый раз они сражались порядка тридцати секунд, значит, в этот раз, учитывая, что Гарриет только защищалась, надо подождать хотя бы до пятидесяти, прежде чем предпринимать хитрые маневры. Она надеялась, что профессор Снейп будет достаточно терпелив для этого.

Внутренний секундомер подсказал Гарриет, что пора. Она притворилась, что ей тяжело дышать (еще тяжелее, чем было на самом деле) и что рука устала повторять одно и то же заклинание (еще сильнее, чем было на самом деле), и постаралась придать лицу измученный вид (более измученный, чем наверняка было на самом деле).

«Изобрази беспорядок и сокруши врага».

Профессор Снейп бросил «Экспеллиармус», который пробил ее щит; она не лишилась палочки только потому, что прыгнула в сторону. Игры кончились, поняла Гарриет: он повелся на ее уловку и решил покончить со всем. Это был тот самый момент. Она быстро засунула руку в карман, где был Перуанский порошок, и бросила его прямо в профессора Снейпа — он мгновенно скрылся во мраке, и темнота раскинулась по всем углам помещения. Гарриет тихонько и наощупь пробралась к двери и выскользнула наружу.

«Если мы немного уступаем врагу, то можем его избегать. Если наши силы неравны во всех отношениях, мы можем отступить. Не допустить возможности поражения — в наших собственных руках».

Она оперлась о стенку, восстанавливая дыхание, и радостно улыбалась, зная, что ход ее удался. Скоро приоткрылась дверь, и Гарриет почувствовала на своем запястье хват невидимой руки; ее затащили внутрь, где тьма немного рассеялась и можно было увидеть очертания своего визави, — если бы он, конечно, соизволил показаться.

— Мисс Поттер, и что же вы творите, позвольте узнать? — прорычал невидимый профессор Снейп, отпустив ее руку.

У него была крепкая хватка; он схватил ее сильнее, чем следовало. Она потерла запястье.

— Э-э-э, сэр, а можно вас увидеть?

Профессор Снейп снял с себя заклинание и грозно уставился на нее (то есть, очертания его позы давали понять, что он грозно на нее смотрит), и ей вдруг стало спокойнее.

— Я не могла вас победить, профессор, потому что наши силы неравны во всех отношениях. Но я могла избежать поражения. И я избежала, — с гордостью сказала Гарриет.

Несколько мгновений он молчал, и Гарриет было до смерти жаль, что она не видит выражения лица профессора Снейпа (она жаждала увидеть его изумление и одобрение); потом он хмыкнул — она не поняла, с каким оттенком; а затем вдруг приставил палочку к ее горлу.

— Никогда не радуйтесь победе или тому, что избежали поражения, пока ваш противник в сознании или находится на достаточно близком расстоянии, чтобы достать вас.

Палочка едва касалась шеи; сейчас он был намного аккуратнее, чем когда схватил ее за запястье. Но этой аккуратности не хватило на то, чтобы спасти Гарриет от разочарования и грусти, что затопили ее сердце: она так старалась его впечатлить, из кожи вон лезла, а он все равно нашел, на чем ее подловить, и никак — НИКАК — не отметил ее усилия.

— Знания ничего не стоят, если человек не способен их применить, — спокойно сказал профессор Снейп, опустив палочку и сделав два шага назад, — но я вижу, мисс Поттер, что вы приложили усилия к тому, чтобы не просто зазубрить текст, а извлечь из него практическую пользу.

Грусть отступила так же быстро, как пришла. Ее место заняла радость: он заметил, он заметил, он сказал об этом вслух (и пусть тон его голоса не передавал ничего теплого).

— У вас много этого порошка? — спросил профессор.

— Достаточно, — не думая о порошке, ответила Гарриет. Она пыталась разглядеть выражение лица профессора Снейпа в рассеивающейся тьме. — Если что, можно заказать еще.

— Носите всегда с собой, мисс Поттер, всегда. И это тоже.

Профессор достал из кармана своей летучемышиной мантии серебристую цепочку и протянул ей. Гарриет осторожно и с трепетным почтением, словно новую книгу, приняла цепочку — она оказалась медальоном с сине-голубым камешком.

— Это связной артефакт. В случае смертельной опасности сожмите его и кратко скажите, во-первых, где вы и затем, если будет возможность, что с вами. Сначала где, затем — что, — повторил он настойчиво. — Не снимайте его. Остальным скажете, если вас спросят, что это просто украшение. Вы меня поняли, мисс Поттер?

Гарриет рассматривала камень на ладони, насколько позволял полумрак вокруг. Тот был гладким и полировано-глянцевым на ощупь, и на нем тут и там проглядывали черные трещинки. Гарриет изучала каждый изгиб этих трещинок, лишь бы не смотреть на профессора Снейпа: она бы сейчас не смогла поднять на него глаз. Некое чувство, теплое и сильное, пышными бутонами раскрывалось у нее в груди.

* * *

Северус никогда бы не позволил себе сказать все, что он сказал, если бы не знал, что мисс Поттер достаточно сообразительна, чтобы, когда он нападет, понять, что это был лишь отвлекающий маневр.

Не только хвалить ее было ему неловко — тем более, так открыто, — но даже интересоваться ее жизнью, будто он имел на то какое-то право; он его не имел — он не был ее семьей, или другом, или кем-то вроде Флитвика, который создавал доброжелательные и доверительные отношения с учениками, не прилагая для того никаких усилий. Обыкновенно Северусу приносила удовлетворение его отчужденная, холодная манера держать себя со всеми — это было привычно и безопасно. Когда ему нужно было втереться в доверие к кому-то или завоевать расположение, он справлялся с этим, зная, что это его роль. Он лицемерил и обманывал в том числе с помощью лживых комплиментов и делал это безо всяких сожалений и угрызений совести. Но теперь ему пришлось обронить несколько правдивых похвал, и это смущало его.

К чести девочки, она поверила ему не сразу и не до конца; хотя было бы лучше, если бы она не поверила ему вовсе. С другой стороны, он не мог требовать от нее быть готовой звать его на помощь, когда кто-то в очередной раз пытается ей навредить, и одновременно не верить ни единому его слову, когда они были в боевом классе — это было бы чересчур.

Но Северус требовал, потому что не знал, как поступить иначе.

Мисс Поттер удивила его, устроив эскападу с Перуанским порошком; но, когда она объяснила ему свой замысел, Северус был почти изумлен. В ее плане имелись изъяны: например, она осторожничала и теряла силы, делая вид, что только защищается, чтобы застать его врасплох и неожиданно бросить порошок, вместо того чтобы рискнуть и бросить его сразу, сохранив силы. И тем не менее этим неожиданным ходом мисс Поттер показала, насколько серьезно она относится к их внеклассным урокам, и продемонстрировала способность находить необычные решения, — и в этот момент его необъятная тревога за ее безопасность стала на каплю меньше — столь мало на общем фоне, но тем не менее. Она была прекрасной ученицей и, возможно, возьмет от их уроков даже больше, чем Северус планировал ей дать.

Он смотрел на нее, безотрывно разглядывающую синюю бирюзу, и столь же отчаянно надеялся, что ей никогда не придется воспользоваться этим камнем, насколько крепко знал, что этой его надежде не суждено оправдаться.

* * *

Гермиона Грейнджер обладала не только острым умом и блестящей памятью, но и развитой внимательностью, и, если эти ее качества хоть чего-то стоили, Гарриет и Хагрид что-то скрывали. На прошлых посиделках они странно себя вели и разговаривали так, будто перебрасывали друг другу мяч, такой горячий, что едва подержишь в руках — обожжешься. Причем они хранили две разных тайны, и, кажется, Хагрид знал тайну Гарриет (и Гермиона чувствовала обиду оттого, что Гарриет не рассказала ей секрет, о котором знает Хагрид), а Гарриет могла бы помочь Гермионе разгадать тайну, которую скрывал Хагрид. В соответствии с таким положением дел Гермиона и решила действовать. Подгадав время, когда можно незаметно улизнуть от Гарриет и застать Хагрида в хижине, она вышла из замка и побрела через продуваемые свистящим ветром окрестности.

— А, Гермиона, проходи, — полувеликан распахнул дверь — та скрипнула и сорвалась с верхней петли, — ох ты ж, ничего-ничего, проходи, мы-то ее быстренько на место поставим.

Гермиона прошмыгнула в теплую хижину и сняла мантию, пока Хагрид возился с дверью. Клык скользнул на лавочку рядом с ней и попытался облизнуть ее лицо.

— Клык, фу! — прошумел Хагрид, починив дверь. — Ну что, Гермиона, чаю?

Она согласилась, и следующие десять минут пролетели в разговорах об учебе (о, она могла бы говорить об этом вечно), Хогвартсе и зверушках, которых выращивал Хагрид. Ну, то есть, это Хагрид ласково называл их зверушками, а вот Гермиона сомневалась насчет их размеров и, как говорила Сидни, «милашности» — параметры, которые, считала Гермиона, позволяли называть животных зверушками.

— Гарриет, кажется, не слишком нравится этот патруль, — пробуя почву, бросила Гермиона и поняла, что, вероятно, совершила ошибку: Хагрид приобрел вид до крайности удивленный и немного хмурый.

— Не нравится? Что это ты такое говоришь, Гермиона? Это ж для нее, в основном, и стараются.

— Э-э-э, — только и могла сказать Гермиона. Она потерялась: что ей теперь говорить? Это было еще более странно, чем Гермиона могла ожидать. — Ну-у, да… она, знаешь… Хагрид, она просто не любит повышенное внимание, вроде как.

Гермиона знала, что не краснеет, когда лжет (у нее было мало возможностей для проверки, но те, что были, доказывали это), и надеялась, что эта привычка ее тела не изменит ей и сейчас.

— Да какое ж там внимание, наоборот, внимания-то и не хватило, бедное дитя, — Хагрид стал совсем мрачным и от расстройства пролил воду из носика мимо чашки. — Чуть не убили, а кто, до сих пор незнамо.

Сначала у нее промелькнула мысль, что она неправильно его поняла или, может быть, это была такая странная шутка, но лицо Хагрида было до того опечаленным и мрачным, что ей не оставалось иного выбора, как понять его слова буквально. Гермионе, несмотря на трещавший поленьями камин, вдруг стало холодно; она почувствовала себя несуразным ребенком, полезшим в потайной шкаф в надежде отыскать конфеты, а нашедшим человеческие кости или что похуже.

— Чуть… не убили? — Гермиона услышала, что голос ее стал выше и слабее.

Хагрид, кажется, был в замешательстве:

— Она, что ж, тебе не сказала?

Гермиона замотала головой, потом опомнилась и произнесла:

— Сказала… только не в подробностях.

Клык рядом с ней притих и уложил массивную голову ей на колени; Гермионины руки, поначалу ласково гладившие пса, сейчас лежали недвижимые.

— Подробности… Да и я их не особо-то знаю, — Хагрид вытер огромным платком пролитую воду. — Ох, я думал, Гарри-то все тебе рассказала, а она, видать, пугать тебя не хотела. Не надо было мне этого говорить…

И Гермионе захотелось согласиться с Хагридом. Впервые в жизни ее посетило желание отринуть новое знание. В памяти всплыло, как мама однажды ей сказала: «Многие знания — многие печали», но тогда ей показалось это незначительным и лишенным смысла: многие знания — большой ум; какие печали?

Было что-то абсурдное, глупое и фантасмагорическое в том, что Гарриет — ее одиннадцатилетнюю лучшую подругу — кто-то пытался… она заставила себя подумать это слово… убить. Кто пытается убить одиннадцатилетних детей? Зачем кому бы то ни было это делать? Почему Гарриет — ее подругу, девочку с ее факультета и ее соседку, до кровати которой она могла дотянуться ночью рукой? Гермиону настигло ощущение, что привычный ей мир рассеялся, будто кусочки паззла сами вылетели из картины, а затем вновь собрались другой картиной. Картиной, где было больше серого, черного и темно-темно-синего.

И в то же время — разве было это так уж удивительно? Тот-кого-нельзя-называть зачем-то пытался убить Гарриет, когда она была совсем маленькой, а ведь у него наверняка остались последователи на свободе… Осознание некоей естественности и закономерности этого покушения было даже более ужасающим, чем сам факт покушения.

Но Гермиона Грейнджер не была бы собой, если бы смахнула это новое знание, как мешающую в углу паутину, и сделала вид, что никогда о нем ничего не слышала. Она примет его, обдумает и, возможно, поговорит с Гарриет, если та этого захочет. Ни единого сомнения — даже самого легкого и незначительного, как порыв ветерка, способного всколыхнуть лишь травинки, — не было у Гермионы в отношении того, остаться ей рядом с Гарриет или отойти от нее. И совесть, и душа — все в ней было заодно.

Она поблагодарила Хагрида за чай, оделась и побежала в замок.

* * *

Ноябрь и декабрь прошли в попытках Гарриет всевозможными путями победить профессора Снейпа на их тайных занятиях. Она перепробовала всякий завет Сунь Цзы на профессоре, но, кажется, он знал эту книжку слишком хорошо.

«Если твой соперник раздражительного нрава, найди способ рассердить его».

Она нашла в себе достаточно смелости, чтобы дерзко подшучивать над профессором, но уже после второй шутки и сорока потерянных баллов он догадался, что она пытается сделать, и вместо того, чтобы окончательно рассердиться, сам довел Гарриет до белого каления желчно-насмешливыми комментариями.

«Расставляй приманки, чтобы враг соблазнился».

Гарриет загодя пришла на занятие и поставила на парту тарелку вкуснейших печений, ожидая, когда явится профессор и повернется к ней спиной, чтобы достать эти печения, — и тогда она нападет на него и победит его — так было в ее воображении. В реальности профессор Снейп едва оглянулся на сладости и запретил ей приносить еду на их занятия, а когда Гарриет сделала несколько аккуратных попыток предложить профессору печенье, он прочитал ей лекцию о том, почему нельзя набивать желудок перед сражением, а потом снял с нее десять баллов — Гарриет не вполне поняла, за что.

«Сражаться и побеждать во всех сражениях — это не наивысшее мастерство; наивысшее мастерство — сломить сопротивление врага без боя».

Она потратила целую неделю, чтобы расставить ловушки по всему помещению, и когда занятие, наконец, началось, Гарриет объявила профессору Снейпу, что ему лучше бы сдаться, иначе она приведет в исполнение ужасные и мучительные ловушки, которые она для него расставила (и которые в реальности состояли из ведра воды, сразу за ним — муки, и обе ловушки должны были обрушиться на врага, не ожидавшего такого коварного хода, с неба; чихотной пыльцы, заставляющей всякого, кто ее вдохнул, безостановочно чихать, и жижи, затягивающей внутрь себя, как трясина). В ответ профессор Снейп взмахнул палочкой, и перед Гарриет оказались пустое ведро, пакет муки, пыльца в упаковке и образец жижи — тоже в пакетике.

— Вы ведь читали тринадцатую главу о разведке, не правда ли, мисс Поттер? — насмешливо и мягко спрашивал он, ухмыляясь. Гарриет хотелось рычать.

Утешало ее то, что все эти бесплодные попытки профессор Снейп одобрял: когда не снимал с нее баллы за то, что она устраивала ему западню, когда ронял скупые похвалы, походившие более на констатацию фактов, чем на комплименты: «Я вижу, вы подробно изучили пункты о стратегических приготовлениях, мисс Поттер», «На эту выигрышную уловку, очевидно, вас вдохновила глава о маневрах»; а где-то эти и без того скупые похвалы мешались с критикой: «Креативное, но бесполезное решение, мисс Поттер. В первую очередь решение должно быть функ-ци-о-наль-ным. Мисс Поттер, вы знаете, что такое функциональность?». Но Гарриет, быстро привыкшей к сдержанности профессора Снейпа как наставника, было достаточно знать, что он видел и замечал ее усилия.

Приближалось Рождество. В середине декабря, проснувшись поутру, все обнаружили, что замок укрыт толстым слоем снега, а огромное озеро замерзло. В гостиной Рейвенкло и Большом зале было тепло, но вот продуваемые сквозняками коридоры обледенели, а окна в промерзших аудиториях дрожали и звенели под ударами ветра, грозя вот-вот вылететь. В подземельях вообще было адски холодно, по крайней мере, так казалось Гарриет, плохо переносившей холод: вырывавшийся изо ртов пар белым облаком повисал в воздухе, и ее сокурсники, забыв об ожогах и прочих опасностях, старались находиться как можно ближе к бурлящим котлам, едва не прижимаясь к ним. Профессор Снейп, однако, не выказывал ни малейшего дискомфорта из-за холода: либо он так закалился за годы преподавания в своих подземельях, думалось Гарриет, либо декан Слизерина просто использовал чары, о которых она пока не знала.

В тот же день, когда выпал снег, близнецы Уизли получили несколько штрафных очков за то, что заколдовали слепленные ими снежки, и те начали летать за профессором Квирреллом, врезаясь ему в затылок. Гарриет обхохоталась, слушая эту историю от мальчишек, и втайне жалела, что не участвовала в эскападе.

В последний день перед каникулами состоялся ее дебют в школьном хоре. Выступление проходило в Большом зале, потрясающе украшенном к Рождеству. Здесь стояло не менее дюжины высоченных пихт, они поблескивали нетающими сосульками и сияли сотнями прикрепленных к веткам свечей. На стенах висели традиционные рождественские венки из белой омелы и ветвей остролиста. Гарриет с озорным любопытством подглядывала, как несколько парочек-старшекурсников как бы случайно оказывались под омелой и целовались.

Студенты исполнили «O Fortuna». На придирчивый взгляд Гарриет, получилось неплохо, и она даже нигде не сделала ошибки (кроме одного маленького места, но этого никто не услышал, а значит, это не считается). Участники хора, остававшиеся на каникулы, по обыкновению устраивали мини-концерт, где исполняли сольные номера, и Гарриет раздирали противоречивые чувства: она сожалела о том, что упускает шанс показать себя, так же сильно, как радовалась тому, что избежала мероприятия, где могла бы сфальшивить и наложить на себя ужасный позор, который тянулся бы за ней до самого выпуска.

— Гарриет, ты умница! — Гермиона подлетела к ней, когда она с остальными студентами сошла с временной сцены. — Это было чудесно!

— Да, было здорово, — улыбнулась Лиззи и пихнула локтем в бок зевающего Энтони.

— Здорово-здорово, — поддакнул Энтони, напуская на себя заинтересованный вид. Гарриет снисходительно улыбнулась: Энтони всегда засыпал под такую музыку.

Майкл, Сидни, Падма, Терри и еще несколько человек сказали Гарриет по паре приятных слов, отчего она зарделась и засмущалась; близнецы Уизли показали ей большие пальцы и скрылись из зала, наверняка, чтобы сотворить какую-нибудь предрождественскую шалость.

— Давай напоследок зайдем в библиотеку, — Гермиона отвела ее в сторонку, когда студенты перестали подходить к Гарриет, — нужно воспользоваться свободным временем.

С того самого дня, как Хагрид упомянул имя Фламеля, Гермиона регулярно затаскивала Гарриет в библиотеку, чтобы пересмотреть кучу книг в поисках неизвестного имени. Сначала Гарриет, пытаясь быть хорошей подругой, в самом деле старалась быть максимально эффективной, но чем больше времени проходило в бесплодных поисках, тем сильнее Гарриет саботажничала: брала интересную книжку и читала, время от времени делая вид, что достает с полок другие книги и просматривает их. Ну какая была разница, что хранит Дамблдор в школе? Но Гермиона думала иначе, а Гарриет считала себя обязанной оказывать Гермионе хотя бы моральную поддержку.

Через пару часов пришло время обеда, и они вернулись в Большой зал.

— Ты ведь будешь искать у себя в библиотеке? — с надеждой спросила Гермиона, накладывая себе жаркое. — И, если что-то найдешь, сразу пришли мне сову.

— Я спрошу у Сириуса и Ремуса и посмотрю в нашей библиотеке, — пообещала Гарриет, с неудовольствием думая о том, что так ей теперь и придется поступить: это ведь обещание, и обещание не абы кому, а Гермионе. — Божечки-кошечки, Симус Финниган что, пытается превратить воду в виски?

Гермиона оглянулась на гриффиндорский стол, где Финниган произносил очередное рифмованное заклинание и тыкал палочкой в кубок с водой.

— Ну, ирландские корни не пропьешь, — философски спокойно ответила она.

Через несколько мгновений заливистый смех Гарриет перекрыл громкий хлопок, а Симус Финниган уже привычным движением ладони стирал копоть с лица.

* * *

— Мне радостно видеть тебя расслабленным и спокойным, мой дорогой мальчик, — прожурчал Дамблдор, подставляя под руку Северуса короткий, с толстым дном стакан.

«Расслабленным и спокойным» — ха. Он вливал спирт в желудок, каким ему еще надо быть?

Северус налил директору красного вина. Никто из них не стал трансфигурировать стакан в подходящий бокал.

— Кажется, следующие несколько дней будут для тебя счастливыми, — сказал Дамблдор.

Северус любил стаканы для виски, их удобство и эстетику; к чему было докупать что-то еще? В его школьные апартаменты, по крайней мере, пусть он и проводил в Хогвартсе почти все время.

— Едва ли их можно назвать счастливыми, — он с наслаждением отпил глоток. — Я все еще профессор в школе, где есть дети.

К тому же он слишком редко позволял себе выпить — в обычное время; и никогда — на разведывательной службе.

— Намного меньше, чем обычно, — Дамблдор улыбнулся. И хотя директор очевидно любил маленьких паршивцев, Северус знал, что и для старика эти каникулы — необходимый отдых (хотя тому все еще приходилось иметь дело с горой бюрократических бумажек — ноша директора).

— Намного меньше, — повторил Северус, почувствовав легчайшее, как нитка паутины, головокружение. Он отставил стакан.

Дрова в камине потрескивали, пока языки пламени заходились в стремительном, пластичном танце. Северус уставился на огонь, не подпуская в сознание мысли, которые витали где-то глубже сами по себе. Наслаждение пустотой в голове было коротким.

— Я полагаю, ты получил традиционное рождественское приглашение из поместья Малфоев?

Северус выпрямился.

— Да, как всегда. Люциус и Нарцисса изнывают от желания услышать о блистательных успехах своего сына.

Он знал, что Дамблдор не следит за его почтой — по крайней мере, сейчас, пока сохраняется ненадежный мир.

— Разумеется, — старик улыбнулся чуточку лукаво — ответ на иронию Северуса — и совсем просто, будто они говорили о самых обычных родителях Хогвартса, желающих гордиться своим ребенком. — Но, — лучистый взгляд его изменился, — думаю, юный Малфой не единственный ребенок, об успехах которого они пожелают услышать.

Северус удержал себя от вздоха. Он знал, Дамблдор не обойдет эту тему стороной.

— Мисс Поттер способна, но даже близко не гениальна — так я им и скажу.

Девочка была очевидно талантлива в чарах и ЗОТИ — так же, как и ее мать; и так же, как и Лили, она была старательна и внимательна на Зельях, но никогда не достигла бы в них уровня выше хорошего ремесленника: и у дочери, и у матери не хватало природного чутья. Он сам располагал им и щедро делился его плодами с Лили, радуясь, когда Слизнорт хвалил ее: тогда лицо Лили освещала довольная солнечная улыбка. И хотя внимание Слизнорта, достававшееся Лили, почти неизменно обходило его стороной — и несмотря на свою гордость, он знал, что досадует и злится из-за этого — он никогда не прекращал делиться своими знаниями и находками с ней; никогда, пока…

— Возможно, нам стоит быть за это благодарными, — Дамблдор запустил пальцы в белую бороду. — Гениальность почти всегда стоит рядом с безумием.

— Да, вы отличный тому пример, — не удержался Северус.

Дамблдор лишь снисходительно улыбнулся и снова отпил из стакана.

Среди оставшихся на свободе Пожирателей смерти витал слух (один из многих), будто Темный Лорд оказался побежденным девочкой-младенцем оттого, что в ней был заложен потенциал к темной магии больший, чем тот, каким когда-либо обладал Темный Лорд. Часть Пожирателей смерти если не верили, то надеялись на это, желая обрести новый шанс выстроить мир, какой казался им правильным и в правильности которого они убеждали собственных детей. Северус горько ухмылялся внутри, когда слышал эти теории, зная правду. И хотя Дамблдор знал эту правду лучше всех, Северуса не покидало сомнение, что старик все равно боялся повторения истории и потому надеялся, что ребенок Поттеров будет одновременно и необычным — достаточно необычным, чтобы ступать по пути пророчества, — и совершенно обыкновенным — настолько обыкновенным, чтобы не занять место Темного Лорда.

Люциус был одним из Пожирателей, желавших увидеть в девочке воплощение нового Темного Лорда.

— У нее есть Блэк и его ручной волк, — пренебрежительно заметил Северус, внимательно глядя на Дамблдора. Мысль о том, что директор склонен подозревать в девочке темное, тревожила его. — Они могли бы удержать ее на краю.

Дамблдор передвинул стакан длинным крючковатым пальцем вправо, затем постучал по его прозрачной стенке отросшим ногтем и сдвинул обратно.

— Да, Сириус и Ремус — ее якоря. Я рад, что Гарриет завела себе подругу, к тому же, кажется, она ладит и с другими детьми. Чем больше у нее будет якорей, тем лучше.

Северус фыркнул.

— Тем уязвимее она будет.

— Тем сильнее, — твердо ответил Дамблдор.

Он не стал спорить: отчасти потому, что ясно осознавал свою правоту, отчасти — смутно чувствуя правоту Дамблдора.

— Люциус знает, на какой мисс Поттер стороне. Ещё в поезде у них с Драко произошла легкая стычка, и девочка ясно дала это понять.

Дамблдор вопросительно на него посмотрел.

— Но, кажется, они мирно общаются.

— Да, — Северус откинулся на спинку кресла, — каким-то образом.

Они помолчали; затем директор взял бутылку и подлил себе вина.

— Полагаю, если они поссорятся, Гарриет не будет беззащитна. Верно, Северус?

И посмотрел на него тем самым взглядом, который говорил: «Я знаю». Снейп вновь удержал себя от смиренного вздоха.

— Она старается, — ответил он как можно более сухо. — Но я запретил ей использовать получаемые навыки против ровесников.

С началом их индивидуальных занятий мисс Поттер стала менее напряжённой на общих уроках: это изменение было тонким, как нить шелкопряда, но заметным для его наметанного глаза. Хотя она усиленно старалась не смотреть на него, чтобы не выдать себя: фокусировала взгляд на пергаменте, ингредиентах и котле, должно быть, до искр перед глазами — он видел это изменение. До того она тоже сосредоточенно смотрела в котел или на пергамент, избегая взглянуть в его сторону, но это было сосредоточение другого рода: обиженно-оскорбленное, уязвимое и раненое, сердитое.

— Гарриет теперь выглядит более спокойной и уверенной, — промолвил Дамблдор. — Я полагаю, что должен высказать тебе благодарность за это.

Раздражение и гнев сплелись в Северусе со смущением. «Разумеется, я помогаю ей, — говорила одна его часть, — ты же, старик, ничего не делаешь, так что кто-то должен». Вторая часть его ничего не говорила, а только желала смахнуть с себя, как раздражающую пылинку с плеча, это нелепое, неловкое смущение, возникшее из-за слов Дамблдора. Сам же он сказал:

— Я постараюсь разведать информацию о Темном Лорде у Люциуса, если таковая у него имеется. Впрочем, если бы Темный Лорд каким-либо образом дал ему знать о себе, Люциус уже связался бы со мной.

Директор ничем не показал, что заметил, как грубо Северус перевел тему.

— Я всецело полагаюсь на тебя, Северус, — произнес старик, и тепло обозначило себя на границе его сердца так же ясно, как разум выцепил суть проделанной Дамблдором манипуляции. — Желаю тебе счастливого Рождества.

Он встал, чтобы уйти; Северус в знак уважения поднялся вместе с ним.

— Вы ведь не забыли о Квирелле, не так ли?

Снейп облек множество интересующих его вопросов в единственную идиотскую формулировку; но Дамблдор, несомненно, понял, о чем он спрашивал.

— Все под контролем, Северус.

Вот и весь ответ.

— Разумеется.

Дамблдор, снова притворившись, что не заметил — на этот раз — язвительности и яда в голосе, улыбнулся на прощание и ушел.

Северус подошел к горке рождественских подарков, уложенных эльфами. Ему удалось, стращая и шантажируя их, запретить им украшать его покои; но в том, что касалось единой массы подарков в одном месте, — они выбрали правый угол камина, — маленькие ушастые вредители оставались непреклонны. Он опустился, чтобы выбрать из горки какой-нибудь бессмысленный презент вроде дорогого шоколада от одного из его слизеринцев и швырнуть его в пламя; так он и сделал, когда под его пальцами хрустнула очевидно шоколадная плитка — вы могли бы не утруждать себя, мистер Пьюси. Он смотрел, как чернеет и сворачивается серебристая обертка в огне, и вместе с ней топится, пузырится и растворяется шоколад. Злость его не утихла, но, казалось, как пламя в камине, разгорелась только сильнее; тогда он стал искать в куче аналогичную безделицу и случайно выцепил взглядом маленькую посылку без подписи — на ней была только одна фраза, написанная почерком, который он не узнавал: «Тот, кто непредусмотрителен и недооценивает своего соперника, обязательно потерпит поражение».

Злость не исчезла бесследно, но будто залегла на дно озера, где илистым слоем едва приподнималась от песка; на ее место пришли удивление и интерес.

Он подчеркивал эту фразу ручкой.

Вместо имени она подписалась ею и даже изменила почерк.

Северус почувствовал удовлетворение… нет, это было больше, чем удовлетворение… это была почти гордость. Не распирающая или тщеславная, не заставляющая его ощутить себя грандиозным или великолепным, но тихая, спокойно-радостная, успокаивающая гордость за мисс Поттер. Он осторожно развернул посылку: в ней лежал кусочек свернутой ткани и записка — ее он открыл первой.

«Уважаемый профессор Снейп,

я не в курсе, нравится ли Вам принимать рождественские подарки от учеников; если да — то чудесно, если нет — знаете, я ведь задолжала Вам платок.

Спасибо за то, что Вы делаете для меня, профессор».

Под последней строчкой был крохотный чернильный след от пера, нет, ручки — Северус заметил, что девочка предпочитает пользоваться маггловскими ручками, — словно она по привычке хотела подписаться или добавить что-то еще, но передумала.

Он вспомнил, как в тот день мисс Поттер сидела у стены с опущенной головой, дезориентированная; какой алой была кровь на ее детских пальцах, когда она прикоснулась ими к затылку; как заплакала, а затем вдруг остановилась и как взяла платок, протянутый им, пока он пытался понять, почему она ведет себя так странно. Что-то в грудной клетке сжалось холодным обручем.

Северус развернул ткань: это был (ожидаемо) носовой платок. Сине-голубой шелк мягко прикоснулся к ладоням; в правом нижнем углу черными нитками был вышит… котел; посередине желто-золотистой нитью расположилась надпись: «Я могу научить вас, как околдовать разум и поработить чувства».

Развеселившись, Северус хмыкнул: отчего-то это было смешно и до некоторой степени нелепо; и все же он продолжал держать в руках шелк, приятно ласкающий пальцы, и рассматривать его. И вышитый котел, и надпись были похвально аккуратными — он не знал, что девочка увлекается вышивкой — по краям проходила та же золотистая нить, что и в середине — очевидно, не ручной работы: стежки были слишком ровными.

«Спасибо за то, что Вы делаете для меня, профессор», — вновь прозвучало в его голове голосом мисс Поттер.

Вдруг Северус понял, что чувствует смущение, и оборвал его, отбросил от себя.

Он не станет пользоваться этим платком — но и выбрасывать его не хотелось. Постояв с минуту в размышлениях, он взял все, что пришло от мисс Поттер, и направился к себе в спальню. Рядом с его кроватью был шкаф с несколькими потайными полками. Он распечатал одну из них заклинаниями и кровью, порезав себе палец; затем аккуратно сложил записку и платок в оберточную бумагу и убрал все в полку. Закрыл шкаф и вернулся к горке презентов у камина, одновременно более и менее умиротворенный, чем до того, как нашел подарок от мисс Поттер.