Доспехи (джен)

Гарриет была довольна собой: решительно выступив против своего страха, она не только получила возможность учиться защищать себя, — она наконец завоевала расположение профессора Снейпа. То есть это, конечно, было только первым шагом к его завоеванию, но ведь этот шаг, Гарриет была уверена, и являлся самым трудным: для его осуществления от нее потребовались все ее силы, храбрость и терпение. Теперь, когда он неизбежно будет уделять ей дополнительное время и внимание, ей нужно лишь быть осторожной и последовательной, чтобы достигнуть цели.

Она не смогла бы ответить на вопрос, зачем она так отчаянно пытается снискать его расположение, но это было ей нужно. Гарриет хотелось доказать профессору Снейпу, что она хороша в том, что касается обучения. Она собиралась сразить его внимательностью и результатами, заслужить его одобрение. А еще ей не давали покоя сны, в которых он появлялся; все эти сны были очень короткими и не слишком-то важными по отдельности, но что-то подсказывало ей, что вся их совокупность, что-то глубже, чем их очевидный смысл, — это по-настоящему важно. Гарриет собиралась узнать, в чем эта важность состояла.

Благо скоро ей представится такая возможность. Профессор Снейп поставил их первое секретное занятие на полдень субботы, а сегодня была уже суббота, и часовая стрелка медленно переползала с девяти на десять. Ожидание было волнительным и изматывающим, но Гарриет не знала, хотела ли она, чтобы у нее была возможность открутить время вперед, чтобы не ждать более; может быть, втайне она радовалась, что до встречи еще несколько часов.

Интересно, что он ей приготовил?

Из гостиной в спальню, где была она одна, донесся взрыв смеха, и Гарриет улыбнулась. Все остальные факультеты считали рейвенкловцев немножко (или даже очень) ботаниками и занудами, но Гарриет не слышала шуток смешнее, чем в своей гостиной. Она решила спуститься туда: ребята здорово отвлекли бы ее от беспокойства ожидания.

Однако едва Гарриет направилась к двери, связное зеркало на тумбочке замерцало голубым. Она схватила его: за несколько дней, пока Гарриет игнорировала Сириуса (зачем — ей самой было непонятно, — она лишь знала, что не хотела его видеть), она сама же успела по нему соскучиться. Письма не давали такого эффекта близости, как зеркало.

Сириус был один и, кажется, выглядел встревоженным, но тревога его задержалась лишь на короткое мгновение, а затем его лицо так ярко осветилось, что Гарриет решила, что ей это показалось; или захотела так решить.

— Гарри! Как поживаешь? Это профессор Макгонагалл, наверное, вас загрузила?

Ей стало стыдно. Она написала Сириусу, что не может найти время для вечерних болталок, потому что у них слишком много домашнего задания (хотя она закончила его еще вчера вечером).

— Э-э, да, в основном, да. Формулы сложные, ты же знаешь, мне плохо дается все, что с цифрами и буквами одновременно.

Сириус хохотнул, наверное, припоминая, как Гарриет на первом домашнем уроке по трансфигурации не могла пятнадцать минут кряду сообразить, как работает формула и зачем соединять буквы с цифрами. Гарриет вспоминала этот эпизод, вспыхивая от неловкости и смущения; но она тогда не выспалась и вообще!

— Ох, да, но не расстраивайся, у тебя хорошо получаются другие вещи. Гарриет, что-нибудь случилось? Мне кажется, ты беспокойная.

Сириус обратился к ней по полному имени, что означало верхние уровни его серьезности. Гарриет сжалась.

Зачем ему говорить?

Он только будет волноваться. Он будет очень сильно волноваться. А на нее уже не нападут, потому что выставлен патруль, и потому что у него уже не получилось и теперь за Гарриет все следят, особенно профессор Снейп; да, профессор Снейп — это хорошая причина промолчать. Если раньше они едва пересекались, то теперь она наталкивалась на него постоянно, и у него всегда был такой искренний вид, будто это чистая случайность, что Гарриет даже поверила ему — первые пять раз; но это продолжалось, она начала сомневаться, и после восьмого «случайного» столкновения, ей пришлось признать, что профессор Снейп просто первоклассный обманщик.

Она этим восхищалась и этому завидовала. Ей бы так. Она всегда для всех была открытой книгой.

В общем, зачем волновать Сириуса?

— Нет, ничего, — и она фальшиво улыбнулась, мечтая, что когда-нибудь ее фальшивая улыбка будет выглядеть такой же искренней, как вид профессора Снейпа, когда он притворяется, что ничего особенного не происходит. — Устала, наверное. Кстати, ты узнал про Квирелла?

Сириус моргнул и странно помедлил. Он будто бы даже замер, размышляя, но затем стал вести себя, как ни в чем не бывало.

— Ну, так… — он навел волшебную палочку на зеркало, заставив его парить, а сам куда-то нагнулся. — Я расскажу тебе основное, — сказал он, вынырнув с листами бумаги (из нижней полки его стола, должно быть). — Полукровка, закончил Рейвенкло, — Гарриет хмыкнула, осознав параллель между ними. — Судя по всему, ваш профессор был очень даже одаренным в школе, у него блестящие магические способности. Хотя его дразнили, так как он был робким и нервным малым. Кстати, он всего на четыре года старше меня, но я не помню его.

— Ну, если он был робким, то ничего удивительного, — ответила Гарриет.

— Три года после выпуска из Хогвартса он работал в книжной лавке, затем вернулся в школу и стал преподавателем маггловедения. Его описывают как среднего учителя, у которого не очень с дисциплиной в классе. — Гарриет хмыкнула еще раз. — Но ты была права, он не заикался до этого года. Этим летом он совершил кругосветное путешествие, нам удалось отследить его маршрут… Ты говорила, тюрбан ему подарил африканский принц?

— Да, — настала пора Гарриет удивляться: при чем здесь это? — Ну, он так говорил.

— Это ложь, — сказал Сириус, возбужденный оттого, что ему удалось продвинуться в расследовании. — Мы все перепроверили, но Квирелл был только в двух африканских странах, и обе они являются республиками, и с магической, и с маггловской сторон. Это Алжир и ЮАР.

— Ого, — ответила Гарриет, впечатленная тем, как из оброненной фразы о каком-то тюрбане, Сириус поймал Квирелла на лжи. Она почувствовала, что гордится им. — Но зачем ему врать о тюрбане?

— В этом и вопрос. Мы продолжим копать.

— Ладно. А кто это «мы»?

— Рем, я… и еще один человек, — Сириус подмигнул ей.

— Кого? Ты… ты нанял частного детектива? — спросила Гарриет, ощущая, как глаза ее становятся шире.

— Одного из лучших, — похвастался Сириус с довольным видом.

— Ровена милосердная. Баллы твоей крутости только что выросли на двадцать процентов.

Сириус рассмеялся.

— Раньше ты говорила «божечки-кошечки».

Гарриет улыбнулась в оба ряда молочно-коренных зубов: недавно у нее выпал еще один — сбоку, но это все равно было довольно заметно, — так что она застеснялась и сделала улыбку уже.

— У нас на факультете Ровена Рейвенкло — местное божество. Мы ее восхваляем, кланяемся ей и приносим жертвоприношения, добавляя к кровавой жертве книгу. Кстати, ты не мог бы выслать мне пару живых ягнят?

Они говорили еще и еще, а потом Гарриет отключилась. Ее беспокойство исчезло, уступив место хорошему настроению.

* * *

Когда Гарриет положила зеркало, Сириус выругался и позвал Ремуса из соседней комнаты.

— Ни черта это не помогло, — рыкнул он. — Она ничего не сказала, она соврала.

Ремус явно был удивлен; затем он нахмурился так, что Сириус понял, что тот расстроен и встревожен поведением Гарри так же сильно, как и он сам.

Сириус допустил мысль (не слишком лестную для Рема, но было вовсе не время нежничать), что если Гарриет будет говорить только с ним, Сириусом, то она станет более откровенной, что тогда она расскажет ему все и попросит помощи, поддержки, забрать ее из замка, и Сириус бы утешил ее как угодно и сделал бы для нее что угодно; но она ни о чем не рассказала и ни о чем не попросила, а только фальшиво улыбнулась, когда он спросил ее, не случилось ли чего.

— Почему, мать твою за ногу? — он заламывал руки. Раньше Сириус бы высмеял себя, заметь он за собой подобное, но теперь, уже год заботясь о Гарри…

Что за комиссия, Создатель,

Быть взрослой дочери отцом!

Она показала однажды ему эти строчки из какой-то русской не то трагедии, не то комедии, посмеиваясь над его будущими мучениями; он посмеялся вместе с ней. Теперь ему было не до смеха, а она ведь даже еще не взрослая.

Утро, ставшее одним из самых кошмарных за последние несколько лет (считая каждое утро в Азкабане), преподнесло ему два письма: одно от Гарриет, другое от Дамблдора. Первым он распечатал, конечно же, письмо Гарриет, в котором она писала всякие милые глупости и сообщала, что так устает, что в ближайшие дни не доберется до зеркала. Он счел это объяснение несколько странным: сил на письмо у нее вполне хватило; но, с другой стороны, это же Гарриет — написанное слово для нее было священно, и поэтому, должно быть, написать пару строк ей было легче; кроме того, у него не было повода не верить ей. А затем он открыл письмо Дамблдора и сразу же перечитал его — трижды; потом наорал на него по камину, прокричался в обществе срочно вызванного Ремуса и сто раз перемерил нервными, неровными шагами свою гостиную.

Он вновь и вновь вчитывался в послание Гарри, — она написала его вечером того дня, когда все случилось; это не была досадная ошибка его восприятия — это было умышленное сокрытие от Гарриет.

— Я не должен поддерживать эту ее идею затворничества, — сказал он, и сердце разрывалось от того, что Гарриет добровольно предпочла одиночество в период такого ужасного для нее испытания.

Первым его порывом, конечно, было рвануть в Хогвартс и найти Гарри, вытряхнуть из нее правду, если потребуется; но отчего-то — совсем непохоже на него — он остановил себя и задумался; и чем дольше думал, тем сильнее сомневался в своей идее.

Проклятый доктор Лектер научил его этому — останавливаться и думать в самые неподходящие (подходящие) для этого моменты.

Он спросил себя: почему Гарриет могла так поступить? Почему вместо того, чтобы потребовать, чтобы он забрал ее домой или хотя бы приехал к ней и успокоил ее, она ничего ему не сказала и даже стала избегать его? Что могло руководить ее поведением? Что, что?

Чем больше он думал над этим, тем сильнее ужас просачивался в душу, впивался в конечности лозой с острыми шипами.

«Я доверяю директору Дамблдору… пока он в школе, ничего дурного произойти не может».

Он сказал ей это лишь месяц назад. Он обманул ее.

Почему еще она могла от него закрыться? Гарри тогда обратилась к нему за утешением и поддержкой, а он обманул ее, не нарочно, но обманул… Пообещал, что все будет в порядке, и как оно все вышло.

В конце концов он стал опасаться, что, если он приедет в замок и станет давить на Гарри, она закроется от него еще сильнее. Она приняла свое решение — свое детское решение; должен был он уважать его? Нет, если оно вредило ей. Нет, если она была неправа. Он мог бы сказать иное, только если бы она была уже взрослой.

Сириус не позволял себе думать, что боится увидеть разочарование в ее глазах.

Дамблдор пытался успокоить его какими-то чертовыми дополнительными чарами и каким-то чертовым патрулем, будто теперь Сириус поверит… Будто это исправит ущерб, причиненный Гарри. Ужас сложившегося положения заключался не только в том, что Гарриет закрылась в своем несчастье, что добавляло ей страданий и было ей больно — может быть, настолько, что она закрылась и от этой боли и не осознавала ее и не чувствовала ее, — но еще в том, что ее новая стратегия поведения — молчание — была опасна.

Сириусу казалось, что она и сейчас, как раньше, прибежала бы к нему с пустяковой ранкой — и при этом скрыла бы что-то по-настоящему опасное. Он не мог найти такому поведению объяснения, но понимал, что это важно. Если бы он знал, что происходит в ее голове, он смог бы…

— Доктор Лектер работает с детьми? — спросил Ремус, доставая его из воронки размышлений.

Сириус сразу понял, о чем тот говорит, — Ремус опередил его собственную мысль лишь на мгновение. Да, да, пожалуй… Это было то, что нужно.

* * *

Северус, сокрытый заклинанием невидимости, поднимался на седьмой этаж. Седьмой этаж был выбран им под двум причинам: во-первых, появляться там было менее опасно, чем на остальных этажах ввиду отсутствия популярных учебных аудиторий и сплетничающих портретов — по крайней мере, рядом с тем помещением, которое Северус счел подходящим; это помещение, собственно, и было второй причиной.

— Вы не должны говорить об этих встречах никому, вообще никому: ни вашим подругам, ни крестному отцу, ни кому-либо еще. Вы понимаете меня? — сказал тогда Северус со всей возможной строгостью.

А мисс Поттер, будто всерьез задумавшись над своей способностью хранить тайны от тех, кого он перечислил, на несколько мгновений замерла, а затем серьезно кивнула. Он спросил себя, на сколько ее хватит и сможет ли он оправдаться и уйти живым от Темного Лорда, если тот про это узнает.

Он вообразил себе лицо Блэка, когда тот выяснит, что Северус обучает его крестницу во внеурочное время. Нельзя было сказать, что это соответствующая компенсация за вероятную смерть под пытками. Но хоть что-то приятное из всего этого он должен получить, не так ли?

Северус толкнул дверь из светлого дерева. Просторное помещение с износившимся паркетом, кремовыми стенами и высоким потолком было чистым и свободным, только два стула и две парты, которые он посчитал нужным оставить, стояли в углу. Северус сам перенес всю мебель и убрал помещение, решив не доверять это дело эльфу.

Он снял с себя заклинание. Девочки еще не было на месте. Ну, у мисс Поттер есть ровно одна минута, чтобы прийти вовремя, иначе…

Мисс Поттер появилась в центре помещения, сняв с себя… что?.. мантию-невидимку? Он постарался не таращиться на нее. Видимо, он все же не смог скрыть своего удивления, потому что она сказала:

— Вы же просили меня появиться, не привлекая внимания, профессор.

И улыбнулась ему. Северус на мгновение — снова — растерялся.

Дети-не-улыбаются-мне, мисс Поттер.

Она добавила:

— Добрый день.

Северус хмыкнул. Вместо отдыха от малолетних террористов в свой законный выходной он обременил себя дополнительным занятием как раз с одной из них. Может быть, мисс Поттер и старалась выглядеть милой и послушной (когда не врывалась в его кабинет, требуя от него рассекретить его тайную деятельность и переменить к ней отношение), но ее природа подвергаться нападениям (и ее способность произносить опасные выводы, скрытая за губами, растянутыми в невинной приветливой улыбке) делали ее худшей малолетней террористкой, чем остальные.

День не был добрым. Ну, она хотя бы постаралась выполнить его указание. На самом деле, она справилась даже лучше, чем он от нее ожидал.

— Почему вы не снимали мантию, пока я не пришел?

— А вдруг бы кто-то подглядел следом за вами? Теперь дверь закрыта, — ответила девочка и помолчала. — Вы сейчас запрете и заглушите нас, да?

Северус подумал, что учить ее выживанию будет в определенной степени легче, чем он представлял. Мисс Поттер была почти параноидно предусмотрительна и осторожна. Он почувствовал некоторое родство с ней, а затем тревогу — мисс Поттер было слишком рано становиться параноиком.

Северус запер и заглушил их.

Когда он повернулся, то поймал взгляд ее глаз, сосредоточенно следивших за его движениями. Заметив, что он смотрит на нее, мисс Поттер спросила:

— Профессор, когда вы появились, это было заклинание невидимости?

Северус кивнул.

— Научите меня?

Это было бы очень полезно для мисс Поттер. А еще очень проблемно для него и для всех дежурящих учителей. Впрочем, у нее уже была мантия-невидимка.

— Непременно. Но позже, пока вы не способны освоить заклинание этого уровня.

Брови ее дернулись, и яростное несогласие прорезалось на лице мисс Поттер. Однако она промолчала и постаралась вернуться к нейтральному выражению.

Что же, оказалось, что мисс Поттер не лишена тщеславия, по крайней мере, той его части, которая присуща многим рейвенкловцам, когда речь заходит об их талантах и способностях. Но она, в отличие от своего папаши, кажется, была способна его обуздывать. В конечном счете, учитывая их общую цель — обучить ее всему, что помогло бы ей не погибнуть — ее тщеславие не самое большое препятствие. Напротив, он сможет сыграть на этом.

— Что вы умеете, мисс Поттер?

Она перечислила несколько простых защитных и атакующих заклинаний.

— А чары?

— Все за первый курс, — ответила девочка, стараясь не выглядеть довольной собой.

— Чудно, — произнес он холодным голосом, помогая ей в этом. — Уберите мантию и перейдите на мое место.

Пока мисс Поттер складывала на один из стульев мантию, он наколдовал амортизирующие чары по всему периметру, чтобы она не ушиблась, когда упадет. Северус долгие годы мечтал стать учителем защиты, но сейчас понял, что идея заставлять кого-то из учеников падать — в частности, мисс Поттер — ему не по душе.

— Защищайтесь, нападайте, делайте, что хотите, — приказал он, когда она заняла место напротив него. — Не дайте мне победить вас… слишком быстро.

Она со всей серьезностью кивнула и напала первая. Северус лениво парировал ее уверенный Экспеллиармус. Затем ее не менее уверенные, но такие же бесполезные против него парализующее, щекочущее, заставляющее ноги танцевать, заклинание темного тумана — он видел, что малолетние идиоты, отправившиеся спасать мисс Поттер и мисс Грейнджер, применяли его против тролля; любопытно, кто кого научил? — и еще несколько заклинаний. Когда она стала повторяться, Северус сам перешел в нападение.

Он использовал все те же заклинания, озвучивая их для мисс Поттер, и вкладывал в них столько силы, чтобы ее детские щиты выдержали. Она двигалась быстро, даже заставив его почувствовать боль в прокушенной ноге; и ее координация и рефлексы были хороши. Тогда Северус замедлился, и мисс Поттер получила возможность нападать, чем и воспользовалась. Это стало похоже на настоящую дуэль с двусторонними защитой и нападением. Он позволил этой дуэли продолжаться, пока не измотал мисс Поттер, а затем обезоружил ее.

Для первокурсницы, едва переступившей порог Хогвартса, она была хороша; для невольной победительницы Темного Лорда, на которую напали с Авадой несколько дней назад — отчаянно беззащитна.

Северус подождал, пока она подберет палочку.

— В чем была ваша ошибка?

Мисс Поттер помялась.

— Ну, для начала, я ввязалась в дуэль не с тем человеком.

Северус снял бы с нее баллы, если бы не увидел, что она отчасти серьезна.

— Да, вы ввязались в дуэль не с тем человеком. В ваших интересах было избежать ее. Но раз уж вам пришлось сражаться, была ли ваша тактика эффективна?

Мисс Поттер долго молчала и наконец решилась заговорить. Она звучала неуверенно:

— Я первая напала на вас, хотя было очевидно, что вы отобьете любую мою атаку, и потратила на это силы. Наверное, не стоило этого делать.

— Да. Вместо того, чтобы бросаться в атаку на незнакомого противника, полагаясь на удачу — особенно с тем противником, кто предположительно сильнее вас — лучше уйдите в глухую оборону, мисс Поттер, и ищите пути к отступлению. Вы пока не в том положении, чтобы штурмовать крепости, и если не поймете этого, если позволите своему тщеславию заставить вас думать иначе, то проиграете.

Она странно на него посмотрела, будто бы даже шокированная; затем скрылась за искусственной маской задумчивости, а вскоре стала выглядеть задумчивой по-настоящему.

Интересно.

— Я поняла, профессор.

— Хорошо, — обронил он тоном, которым другие люди не произносят «хорошо». — Какую еще ошибку вы допустили?

— Продолжила нападать во время защиты, — без промедления ответила мисс Поттер.

Северус покрутил палочку в руках, рассматривая девочку. Она действительно так считала или старалась дать правильный ответ?

— Почему вы напали, когда я ослабил свое нападение?

— Поэтому, сэр, — сказала она удивленно. — У меня появилась возможность напасть.

— Зачем, мисс Поттер?

Она удивилась еще больше; его вопросы казались ей странными и сбивали ее с толку.

— Чтобы… победить вас… профессор, — прозвучало неуверенно, и к ней вернулся задумчивый вид. Она начинала понимать.

— У вас были на это шансы, мисс Поттер? — насмешливо спросил Северус.

Она вскинулась, и на лице ее негодование смешалось с усиливающимся пониманием.

— Не существует универсальной формулы для правильного ведения боя. Вы должны ориентироваться в моменте. Когда ваш противник заведомо намного сильнее вас, то, как я уже сказал, вы должны уйти в глухую оборону и искать пути к отступлению, а если такого пути нет, придумайте неординарный выход из положения. Однако, если бы ваш противник был вам ровней или слабее вас, ваше решение напасть, когда он ослабил собственное нападение, было бы правильным — при одном условии. При каком, мисс Поттер?

Она оживилась.

— Если бы я была уверена, что он устал достаточно, чтобы победить его, профессор? Если нет, то остаться в обороне.

— Близко, но я ждал от вас другого ответа. Воспользуйтесь своей подозрительностью, мисс Поттер. Что я сделал с вами, когда ослабил нападение?

— Вы меня обманули! — воскликнула девочка радостно, осчастливленная удачной догадкой.

Ему пришлось приложить некоторое количество усилий, чтобы сдержать ползущие вверх уголки губ. Ребенок…

— Вы меня обманули, — повторила она. — Если бы я сражалась с кем-то моего уровня, я должна была прикинуть, он действительно устал или кидает мне крючок.

Северус почувствовал удовлетворение. Она быстро соображала и хорошо схватывала.

— Первое, что вы должны запомнить, мисс Поттер: война — это путь обмана. Вы должны быть осторожны и предусмотрительны, не скатываясь при этом в трусливость и пассивность. Иногда, — начал он, желая, чтобы ему не приходилось говорить этих слов юной, пока невинной мисс Поттер, — вам самой придется обманывать, чтобы победить.

Она, словно почувствовав его минор в последнее фразе, стала грустнее.

— Была еще одна ошибка, мисс Поттер, — сказал он ровно.

Девочка долго молчала, стараясь найти ответ, пока, наконец, ей не пришлось признаться (сильно краснея), что она не знает.

Северус всегда считал, что факультетская спесь рейвенкловцев не идет им на пользу: не только потому, что они задирают носы из-за мнимо высокого интеллекта, но также по той причине, что каждое такое состояние незнания (нормальное для любого студента и человека) становится для них мучительным провалом.

— Вы сказали, что знаете все чары за ваш курс, — и я даже вам поверил. Но вы не продемонстрировали ни одного заклинания из курса Чар.

Мисс Поттер выглядела так, будто была одновременно пристыжена и поражена удивительным озарением. До чего у нее выразительная мимика.

— О, да… Это и есть один из способов придумать неординарный выход из положения, сэр?

— Один из. Все, что можно использовать, чтобы победить, вы должны быть способны — физически и интеллектуально — использовать: не только боевые заклинания, но и чары, зелья. Вы должны быть готовы использовать даже физическую силу, если того потребует ситуация — волшебники часто забывают, что кроме палочки у них с рождения есть еще несколько калечащих инструментов. Все, на что хватит вашей креативности, мисс Поттер. Однако вы пообещаете мне одну вещь, — сказал он жестко. — Подойдите сюда.

Она несмело приблизилась к нему, вероятно, настороженная его строгим тоном (не зря), и остановилась на почтенном расстоянии. Расстоянии, все же достаточном, чтобы он мог пригвоздить ее взглядом.

— Пока вы учитесь в этой школе, вы никогда, никогда не используете то, чему я вас научу, против своих сверстников, за исключением случаев, когда будет существовать угроза для ваших жизни и здоровья.

Мисс Поттер молчала, замявшись и будто бы что-то просчитывая. Северус рассердился.

— Позвольте узнать, мисс Поттер, какие таинственные математические расчеты вы сейчас производите? — спросил он шелковым голосом. Она снова покраснела, и Северус прикоснулся к ее сознанию, с удивлением обнаружив тонкую, как паутина, гладь, закрывавшую ее воспоминания. Он осторожно развел гладь и прошел вперед — мисс Поттер даже не заметила. Это значило, что девочка построила щит интуитивно — такое иногда бывает с детьми, которые укрываются от невзгод окружающей реальности в собственном воображении.

Северус хорошо знал этот путь. Может быть, он никогда бы не стал успешным шпионом в стане Темного Лорда, если бы не те паршивые годы, когда, чтобы не слышать родительские крики, он уходил внутрь сознания и создавал там новые миры.

Он ожидал увидеть, что она уже поссорилась с кем-то из студентов и замыслила пакость — но ничего такого не было. В воспоминании, которое завладело сознанием мисс Поттер, ей было лет семь: девочка в странно свободной (мальчишеской?) одежде изо всех сил вжималась в лестничные перила, пока над ней нависал толстый мальчишка-ровесник.

— Хочешь, я надрессирую Злыдня, чтобы он покусал тебя? Фас! — крикнул он ей в лицо, и она сжалась еще сильнее. — Фас!

Северус вернулся в реальность, где мисс Поттер была старше и менее безобидной — для того мальчишки-маггла, по крайней мере. Она поникла, и Снейп обозвал себя козлом: ведь это он заставил ее пережить то воспоминание так, будто оно повторилось в реальности.

— Когда нас бьют без причины, мы должны ответить ударом на удар, — серьезно сказала девочка, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.

Северус поднял брови.

— Это слова Джейн Эйр, но я думаю так же, — произнесла она, и упрямство залегло сладкой у нее на лбу.

Он помолчал.

— Вы можете использовать полученные знания для самообороны, — наконец сказал Северус как можно мягче — единственное извинение, которое он мог принести. — Но вы никогда не перейдете границу между самообороной и тем, чтобы кого-то покалечить.

— Тогда я обещаю, сэр, — согласилась мисс Поттер тихо.

Проблема, которая волновала Северуса не менее многих остальных, заключалась в том, что мисс Поттер находилась под постоянной угрозой, и уроки защиты были ей действительно необходимы — с одной стороны; с другой же — ее противники заслуживали самого жесткого ответа, но она была еще слишком юна, чтобы быть способной на такое, чтобы он учил ее такому. Северус опасался, что если он привьет ей мысль о подобных методах и разовьет ее способности к ним, то мисс Поттер, будучи еще глупым ребенком, запутается и оступится, как оступился он сам — зашел в мрак по самое горло; и поэтому он не желал становиться причастным к тому, чтобы с мисс Поттер случилось то же, не желал, чтобы с ней — по его вине или нет — случилось то же.

Северус вытащил из кармана мантии маленькую книжку.

— Возьмите, — он протянул ее, и у мисс Поттер заблестели глаза, когда она осторожно приняла книгу. — К следующему занятию — в среду — подробно изучите первые пять глав. Я опрошу вас по ним.

— «Сунь Цзы». Это что-то из Китая, профессор? — спросила девочка, водя пальцами по обложке.

— Из древнего Китая, — поправил Северус. — «Искусство войны» изучали и высоко ценили полководцы и правители в течение многих веков после смерти автора. Никому не показывайте эту книгу. У вас есть вопросы?

Мисс Поттер покачала головой, с любопытством глядя на него.

— Тогда можете идти, — Северус расколдовал дверь. — Уходите так же, как пришли. И еще, — мисс Поттер, направлявшаяся за своей мантией, повернулась к нему, — я поставлю пароль на входе… сообщу его позже.

Она склонила голову, прощаясь, и напоследок улыбнулась ему — опять, — прежде чем завернуться в мантию и исчезнуть. Северус смотрел, как открывается и закрывается дверь, повелеваемая движениями невидимой мисс Поттер.

Он снял амортизирующие чары с пола и стен и ощутил почти облегчение от мысли о том, что не отправил девочку в полет. Он мог бы… и он непременно это сделает: она должна узнать, каково это, и быть к этому готовой… но пока рано, пока незачем. У нее, наверное, еще жутко хрупкие кости.

«Война — это путь обмана». Эта фраза стала бы хорошим паролем: мисс Поттер без труда запомнит ее, так как Северус произнес ее сегодня, и в книге она прочтет ее еще раз; кроме того, такой пароль запечатает в голове девочки нужное направление мысли.

Но он хотел, чтобы каждый раз, когда мисс Поттер будет заходить сюда, ей пришлось повторять что-то другое; что-то противоположное тому, чему он будет учить ее; что-то, что поможет ей сохранить доброту и мягкость. Северус пять минут стоял возле двери, думая, но ничего подходящего не приходило в голову. Он не был рожден, чтобы создавать афоризмы о любви и доброте — здесь от него было мало проку. Дамблдор придумал бы нечто подходящее за несколько секунд — нечто, несомненно, очень пафосное, но уместное.

Северус протянул руку, чтобы толкнуть дверь: он придумает пароль позже — как вспыхнувшая идея приковала его к месту. Он постоял еще немного, размышляя над ней; затем достал палочку и поставил пароль.

Он надеялся, что мисс Поттер поймет значение этих слов — если не сразу, то со временем.

* * *

На следующий день за завтраком неприметные школьные совы принесли Гарриет два письма: на одном корявым почерком обозначил свое авторство Хагрид, на втором на задней части конверта стояли лишь две прописные буквы. Она сразу разгадала их. Гарриет спрятала второе письмо во внутренний карман жакета, напротив сердца, и пригладила его ладонью. Именно для таких случаев, Гарриет была уверена, и нужны внутренние карманы напротив сердца. Пряча письмо, она одновременно хотела (нерациональная ее часть) и не хотела (рациональная), чтобы ее действие выглядело таинственным и загадочным.

— Гермиона, Хагрид зовет нас в гости, — сказала Гарриет, прочитав его письмо.

— Ну, наверное, невежливо отказываться, — Гермиона уже начала пить чай, хотя Гарриет еще не покончила с кашей. — Давай сходим.

Сражаясь с холодным злым ветром, они прижимали теплые синие шарфы к шеям, желая добраться до хижины как можно скорее.

— Зимой будет еще хуже, — констатировала Гарриет, стремясь перекричать вой ветра, — еще и снег в лицо.

— Тут же горы! — отвечала Гермиона. — Не понимаю, почему такой сильный ветер, горы должны его останавливать.

Ветру было наплевать на логические рассуждения Гермионы.

Когда они добрались до хижины, ее хозяин вознаградил их за упорство огромными кружками с крепким чаем. От кексов они отказались, сославшись на недавний и очень-очень плотный завтрак.

— Хагрид, ты не знаешь, как долго будет этот учебный патруль? — спросила Гермиона, подув на чай. Гарриет увидела, как Хагрид бросил на нее быстрый взгляд искоса. — Я расспросила студентов, раньше такого не было.

— Ну дык… пока директор Дамблдор не отзовет, так и будет… Гарри, ты-то как?

Гарриет чуть не пролила чай от мысли, что Хагрид, должно быть, думал, что она все рассказала Гермионе, — что в ее планы совсем не входило.

Да почему она должна была?

— Все хорошо, спасибо, — ответила она нарочито спокойно, делая вид, что Хагрид задал ей лишь дежурный вопрос, — я тут недавно вспоминала про сентябрьский случай с корги королевы — ну, помните, когда его превратили в хомяка? Ужасная шутка, не правда ли?

— Согласна, это совершенно бесчеловечно! — Гермиона негодовала. — У волшебника, который это сделал, омерзительное чувство юмора, — она презрительно сморщилась.

— Когда я прочитала эту статью, я удивилась даже сильнее, чем когда узнала про ограбление Гринготтса. — Гарриет вела себя как человек, бегущий по лесу от дикого зверя, который сам не знает, куда заворачивает; может быть, впереди была река, может быть — болото, ей было все равно, главное — спастись от зверя. Так она и вела разговор, спасаясь от «патрульной» темы. — Невероятно, что преступника до сих пор не нашли. Интересно, что он хотел похитить?

— Ну что б там ни было, ничегошеньки у него не вышло, — ответил Хагрид поспешно, — что теперь говорить? Гарри, лучше скажи, как ты все это переживаешь, ты вон бледная какая…

Она запаниковала.

— А что мне переживать? — Гарриет отвратительно высоко рассмеялась. — Я не бледная, с чего ты взял? Вовсе нет… Хотя, может быть, да… Ну да, наверное, я-то каждый день в зеркало смотрюсь и потому не замечаю, а ты, наверное, заметил, потому что загар сходит постепенно, и ты как раз давно меня не видел…

Она отчаянно надеялась, что Хагрид поймет, что она не хочет об этом говорить, хоть и надежды было мало, учитывая, ну… простоту Хагрида.

— И все-таки интересно, а? — Гарриет продолжала тараторить; хотела замедлиться, но не получалось, и это вызывало злую досаду. — Впервые кто-то смог проникнуть в Гринготтс и уйти безнаказанным — должно быть, этот волшебник очень могущественный. Если так и есть, то страшно представить, что такого, что он не смог бы наколдовать сам или достать иными путями, ему понадобилось в Гринготтсе. Гермиона, что думаешь?

Гермиона любила загадки, и Гарриет знала: та клюнет на этот крючок; так и произошло — только перед этим Гермиона странно на нее посмотрела.

— Да, наверное, это что-то очень значительное. Хотя, может, он просто жадный.

— Украл бы денег у магглов и перевел в галлеоны в Гринготтсе, — оспорила Гарриет.

— Дык, нельзя ж много денег-то переводить, — вмешался Хагрид. — Как раз чтоб магглов не обкрадывали.

Гермиона задумчиво молчала. Гарриет спросила себя: думала ли Гермиона о том, насколько ее родители беззащитны перед волшебниками, осознавала ли она это? Что она по этому поводу чувствовала?

Когда Сириус вломился в дом на Тисовой и заставил вещи Гарриет летать, собираясь в сумку, Петуния ничего не могла поделать — только кричать и визжать, протестуя; тогда-то Гарриет и увидела впервые, насколько маггл беззащитен перед волшебником; тогда это принесло ей чувство злого удовлетворения.

Теперь, глядя на Гермиону и думая о ее родителях, она ощущала нечто совершенно противоположное. Что сказать, если сама королева оказалась на первой странице «Ежедневного Пророка» из-за того, что ее корги превратили в хомяка!

— Хогвартс называют самым безопасным местом, безопаснее Гринготтса, — отмерла Гермиона. — Профессор Макгонагалл так говорила, по крайне мере, пока тролль не появился в замке.

— Я тоже такое слышала, — сказала Гарриет, и в груди поднялось что-то очень злое, расстроенное и обиженное — поднялось — и почти мигом опало, — но, как оказалось, это неправда.

— Девочки, что ж вы такое говорите-то, — кажется, Хагрид был расстроен, — Хогвартс — по-прежнему самое безопасное место в Великобритании…

Гарриет вскинулась, и внутри у нее взорвалось что-то очень темное и в то же время плаксивое, но Хагрид этого не заметил, защищая честь замка, который был для него домом.

— …безопаснее не найти. Вон, Дамблдору самые ценные вещи хранить поверяют, потому что знают: ему можно довериться… И вообще…

— В замке что-то хранится? — перебила Гермиона, чей ум всегда был готов к тому, чтобы воспринимать, анализировать и делать выводы.

Хагрид от неожиданности уронил чайник. По выражению его лица было понятно, что Гермиона задала вопрос, который Хагрид очень не хотел от нее услышать.

— Да, нет-нет, ничего… Чайку еще хотите? — он поднял чайник.

— Хранится! — воскликнула Гермиона. — Хагрид, что хранится в Хогвартсе?

Разозлившись скорее на себя, чем на Гермиону, полувеликан поставил чайник на стол так, что из его носика брызнули капли; Гарриет забрызгало, но, к счастью, вода уже достаточно остыла, чтобы Гарриет не обожглась.

— Ох, Гарри, ты извини-извини, — засуетился Хагрид, вытирая ей шею и руки полотенцем — или это была его настольная салфетка? — Все, хватит мне тут вопросы задавать, — пробурчал он. — Это секрет. Самый секретный секрет, понятно вам?

Зря он сказал про секретный секрет, лениво подумала Гарриет, увидев, как заблестели глаза Гермионы. Гарриет, со всеми ее заботами, с радостью бы забыла о том, что услышала, но Гермиона, кажется, слишком скучала, если ее не пытался никто убить и если она не старалась получить расположение самого устрашающего преподавателя Хогвартса. В общем, жизни Гермионы определенно не хватало драйва, так что она, кажется, собралась устроить себе рейвенкловское приключение, которое, как следовало из названия, обязательно включало в себя некое интеллектуальное расследование.

— Наверное, это не наше дело, — протянула Гермиона, и Хагрид быстро закивал ей в знак горячей поддержки.

Гарриет с интересом наблюдала, как борются в Гермионе воспитанность и приверженность правилам с природным любопытством. Та помолчала, уткнувшись в кружку и нетерпеливо помешивая чай огромной деревянной ложкой; потом резко подняла голову, тряхнув кудряшками, и Гарриет поняла: любопытство победило.

Гермиона попыталась взять Хагрида измором, на разные лады задавая один и тот же вопрос; Хагрид отнекивался.

— Ну, неужели это что-то настолько секретное? — канючила Гермиона. — Мы никому не скажем!

Хагрид выглядел так, будто не знал, куда себя деть от расспросов Гермионы.

— Вы лучше про это забудьте, про все забудьте. Эта штука только Дамблдора касается да Николаса Фламеля...

— Ага! — довольно воскликнула Гермиона. — Значит, тут замешан некто по имени Николас Фламель, верно?

Судя по виду Хагрида, тот жутко разозлился на самого себя. Но изменить уже ничего не мог.

Гарриет тоже разозлилась на Хагрида. Теперь Гермиона втянет в это и ее.

* * *

«Поэтому говорят: если ты знаешь врага и знаешь себя, тебе не нужно волноваться за исход сотни сражений. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, за каждую достигнутую тобой победу ты расплатишься, потерпев поражение. Если ты не знаешь ни себя, ни врага, ты будешь проигрывать всегда».

Книжка, которую профессор Снейп дал Гарриет, и впрямь была небольшой, так что она рассчитывала, что сможет прочитать все пять заданных ей глав к вечеру воскресенья. Некоторые строчки в книге были подчеркнуты чернилами (ну разве так можно? она всегда подчеркивает карандашом), и Гарриет задавалась вопросом, делал ли это профессор Снейп для себя, когда читал книгу впервые, или, может быть, он подчеркнул что-то специально для нее, перед тем как дать ей книгу? (Последняя мысль была приятной, но слишком обнадеживающей и наивной, так что она отбросила ее от себя). Так или иначе, она собиралась уделить особое внимание подчеркнутым словам: ведь если профессор Снейп когда-то посчитал их важными, то и она тоже должна.

В этом параграфе были подчеркнуты слова «ты знаешь себя и знаешь врага». Она задумалась. Как можно не знать себя? Ты же живешь всю жизнь с собой, завтракаешь с собой, учишься с собой, отходишь ко сну с собой…

«Честность с собой» — мелким, своенравным почерком было написано под абзацем.

Гарриет полезла в шкаф с кучей папок по каждому из предметов: вот папка с работами по Трансфигурации, вот по Чарам, по Истории, по… Зелья, вот они!

На ее работах не было исправлений, ни единого; только сухие «П» — превосходно. Она даже задумывалась несколько раз над тем, чтобы специально наделать много ошибок, — лишь для того, чтобы профессор Снейп их исправил и прокомментировал ее задание саркастичными, едкими замечаниями, на которые так жаловались все вокруг. Иногда ей казалось, что она этого хочет, что это лучше, чем пустое (и опустошающее) равнодушие. В конце концов, она никогда так и не решилась на это.

Эти «П» были написаны тем же мелким, своенравным почерком, что и заметки в книге.

Гарриет снова задумалась. Честна ли она с собой?

Ну разумеется, да. Она всегда честна с собой и никогда не занимается такими глупостями, как вранье себе. Врут себе только слабые дураки.

Гарриет перешла к следующему абзацу, но новые слова отказывались входить в ее голову. Честность с собой, честность с собой… Она всегда честна с собой, ну! Но было что-то странное в том, чтобы просто отмахнуться от записи профессора Снейпа, сочтя ее чем-то очевидным и неважным. Профессор Снейп ведь был многократно умнее ее… Может, она просто еще настолько глупа, что не понимает собственной глупости и даже не может понять, что чего-то не понимает?

Мысль задела самолюбие, и Гарриет стало грустно.

Когда она решалась… решалась пойти к нему и сказать… — о-ох, до чего это было безрассудно, — в общем, когда она собиралась пойти к профессору Снейпу и высказать ему все, она справилась с этим лишь потому, что смогла вовремя себе признаться, что боится. Если бы она не поняла этого, то, наверное, поверила бы одной или нескольким отговоркам, порожденных ее пугливым сознанием. Это было очень честно, разве нет?

А когда она шла к профессору Снейпу на второй урок, она… да, она солгала себе, что не боится. А сама так боялась, что едва нос не разбила, лишь бы не встречаться с ним. Просто было бы слишком унизительно признаваться себе второй раз за неделю, что она боится (реакции) профессора Снейпа.

Поймать себя на лжи себе же самой, пребывая в уверенности, что она образец честности, было разочаровывающим. Делало ли это ее лгуньей? И какой именно, ведь она лгала себе? Себелгуньей? Себяобманщицей? Но ведь она и была честна тоже… Однако и лжецы иногда говорят правду, но от этого не перестают быть лжецами.

Что бы сказал профессор Снейп, если бы она спросила? Он должен знать ответ, это ведь он написал: «честность с собой».

Со вспышкой волнительного озарения Гарриет вдруг вспомнила, что у нее в кармане напротив сердца с самого завтрака лежит письмо. Она спешно, но аккуратно взломала черный сургуч и вынула маленькую записку, в которой было написано только шесть слов:

«Вы определяете выбор, а он — вас».

Странный пароль, думалось Гарриет: она рассчитывала, что он будет состоять из одного-двух слов, как пароль к гостиной Гриффиндора (она случайно услышала, как Невилл Лонгботтом с отчаянием бормотал себе под нос: «Драконий капут… капут драконий… драконис капут… что же мне делать, я не помню точный пароль!»).

Ну, это же профессор Снейп выдумывал. Может, у подозрительных и осторожных слизеринцев в ходу были как раз такие фразы для паролей? Она перечитала предложение еще раз. Как ее выбор определяет ее? В смысле, он дает ей определение, как будто она термин? Например, Гарриет между безразличием и отзывчивостью выберет отзывчивость и переведет старушку через дорогу, и тогда благодаря ее выбору люди будут знать ее как отзывчивую девочку?

«Смотри глубже», — шепнул ей невидимый голос в голове. «Куда глубже?» — ответила ему Гарриет, наморщившись; она ненавидела ощущать, что не может чего-то понять, как бы ни старалась.

Она осталась в спальне до конца дня, читая книгу и размышляя над головоломками, которые ей подбрасывали записи профессора Снейпа. Он, этот ужасный человек, наверняка поспособствует ее бессоннице.