Доспехи (джен)

Последнее, что осталось от сентябрьского тепла, смел октябрьский ветер; дождь лил почти не переставая. Некоторые студентки (особенно старшекурсницы) еще ходили в юбках, едва пересекающих середину бедер. Гарриет продолжала надевать все самое длинное, лишь заменив летние вещи на осенние.

— О чем они только думают? — пробурчала Гермиона, сверля взглядом двух шестикурсниц-рейвенкловок в коротких юбках. Одна из них намотала локон на палец и что-то прошептала на ухо одногруппнику. — Они же застудят себе все, что можно!

Гермиона встала (с очевидным намерением прочитать девушкам лекцию о профилактике заболеваний репродуктивной системы); Гарриет закатила глаза, схватила подругу за руку и потянула обратно на диванчик. Иногда Гермиона была настоящей занозой.

— Думаю, они все знают, — мягко сказала Гарриет. — На них вроде толстые колготки.

— В самом деле, Гермиона, — вклинилась Сидни и отпустила скабрезный комментарий про теплую шерстку и кисок.

Гарриет потерла переносицу, разрываясь между весельем и испанским стыдом.

— При чем тут кошки, Сидни? — недоумевая, спросила Гермиона.

Фоссет расхохоталась.

— Гарриет, объясни ей.

— Объясняй свои грязные каламбурчики сама, — отказалась Гарриет и, пользуясь случаем, пошла к выходу из гостиной.

— Стой, она же отчитает меня за эту шутку! — прокричала Сидни. — Не оставляй меня одну с профессором Грейнджер!

Когда Гермиону заносило в нравоучения, однокурсники шутили над ней, называя профессором; однако Гарриет не думала, что это сколько-нибудь исправит Гермиону. Восхищение профессорами и уважение к ним были у той почти религиозными, и Гарриет пребывала в уверенности, что втайне Гермиона очень гордится этим прозвищем.

— Нужно было раньше думать, мисс Фоссет, — заключила Гарриет наполовину официальным, наполовину шутливым тоном и выскользнула наружу.

Путь от башни Рейвенкло до совятни был неблизкий. Шагая мимо портретов, спускаясь и поднимаясь по волшебным лестницам, Гарриет вновь и вновь прокручивала в голове содержание написанного утром письма, и сомнение терзало ее. Стоило ли ей выбрать именно такой тон — сдержанный, но призывающий к вниманию, — или, может быть, ей надо было сделать письмо более легкомысленным и простым?

«Брось, — подумала Гарриет, — если ты сама не считаешь это чем-то простым и не заслуживающим внимательного обращения, зачем пускать пыль в глаза Сириусу?»

«Потому что ты вечно паникуешь, вот почему, — ответил ворчливый голос в голове, странно напомнивший голос Петунии. — Ничего особенного нет, порви письмо и иди к себе».

Она остановилась и вздохнула. Иногда Гарриет казалось, что ей недалеко до желтого дома: так сильно разрывали убеждения, привитые сначала Петунией, затем — Сириусом. Петуния никогда не обращала внимания на проблемы Гарриет и отмахивалась от нее, как от надоевшего жука; о чем бы Гарриет ни говорила, это было в глазах Петунии мелочью, не заслуживающей внимания. Петуния обесценивала все, что происходило с Гарриет, лишая само ее существование смысла. Сириус, едва забрав Гарриет к себе, день ото дня старался порадовать ее, сделать счастливой, заставить почувствовать его любовь; и Гарриет чувствовала: сначала несмело, едва смея прикоснуться к этому чувству, затем все больше и больше, позволяя открыться и собственному сердцу. Сириус, в отличие от Петунии, замечал почти каждую мелочь насчет Гарриет, и говорил об этом с ней, улыбался ей, хвалил ее; и однажды с Гарриет произошло то, чего никогда раньше с ней не приключалось: она ощутила себя ценной.

«Сириус — верная путеводная звезда, — подумала она. — Правильно то, что выбрал бы Сириус. А он бы точно захотел знать». И она пошла дальше.

Вскоре Гарриет добралась до каменной винтовой лестницы прямо у совятни. «Сириус бы точно хотел знать, — повторила она себе, осторожно поднимаясь по шероховатым ступенькам, — и какой бы тон письма ты ни выбрала, ты все равно не сможешь контролировать, как сильно он будет волноваться».

Гарриет плотнее запахнула мантию, когда холод из бесстекольных окон пробрался под одежду. Хорошо, что стекол тут не было: так совы улетали и прилетали, когда им вздумается, а здешний запах не застаивался. Увидав Хедвиг, Гарриет направилась к ней, солома зашуршала под ногами. Сова ухнула и, взлетев с вершины насеста, приземлилась Гарриет на плечо.

— В прошлый раз ты сидела ниже, — тихо сказала Гарриет, мягко поглаживая перышки совы. Та в ответ ласково ущипнула ее за ухо, что было скорее щекотно, чем сколько-нибудь больно. — Ты поднялась в иерархии, а, милая? — спросила Гарриет, почесывая пальцами головку Хедвиг.

Гарриет шагнула к столику, за которым можно было написать письмо, и под ее ботинком что-то хрустнуло.

— Божечки-кошечки, — тихо проговорила она, отряхивая ботинок от мышиных косточек. Стараясь больше не наступать на крохотные скелетики и не угодить обувью в совиный помет, Гарриет прошла к столу с тремя деревянными стульями.

Хедвиг в нетерпении раскрывала крылья и хлопала ими, пока Гарриет распечатывала собственное письмо. Крылья совы растрепали ей прическу, и Гарриет с укором взглянула на Хедвиг, а та в ответ только зарядила ей крылом по уху. На правах старшего и более разумного создания Гарриет насмешливо улыбнулась и проигнорировала эту выходку. Остальные обитатели помещения — совы всех мыслимых и немыслимых пород — усеяли высокие насесты сверху донизу и в большинстве своем дремали; лишь некоторые из них сверкали на Гарриет любопытными янтарными глазами.

«Дорогой Сириус, — перечитывала Гарриет собственные строки, надеясь покончить с сомнениями, — уроки пения по-прежнему приводят меня в восторг, уроки истории действуют как снотворное, а на трансфигурации профессор Макгонагалл продолжает требовать от нас повторения техники безопасности каждую неделю, особенно после того как Симус Финниган (первокурсник с Гриффиндора, я писала тебе о нем) случайно взорвал наперсток. Ровена милосердная знает, как ему это удалось, но если кто и мог взорвать наперсток, так это Симус Финниган.

Как ты поживаешь? Как Ремус? Пусть напишет мне или заглянет к тебе в зеркало, я соскучилась по вам обоим.

Есть кое-что, о чем ты должен знать. Мой шрам начал болеть: так, словно к нему прикладывают что-то очень горячее. Но это случается редко и длится не больше нескольких секунд. Впервые шрам заболел на Праздничном пиру — словно на мгновение раскалился добела, но все прошло быстрее, чем я успела испугаться. Подумала, что это вспышка головной боли или что мне показалось… Но шрам время от времени вспыхивает... Больше не могу обманывать себя, делая вид, что ничего не происходит. Я уже попыталась отследить какую-нибудь закономерность: шрам болит в Большом зале, в кабинете ЗОТИ, один раз вспыхнул в коридоре, но понятия не имею, как все это объяснить. Мне важно услышать, что ты думаешь об этом, потому что я растеряна.

Я люблю тебя, и чмокни от меня Ремуса,

Твоя Гарриет»

Она нетерпеливо сложила письмо и быстро запечатала конверт, чтобы не передумать. Гарриет переписывала письмо по крайней мере три раза, но так и не достигла идеального равновесия между обменом веселыми заметками и сообщением о «шрамной» проблеме.

Ну, ей хотя бы нравились прощальные строчки. Гарриет обожала говорить Сириусу о том, что она его любит.

Хедвиг вытянула лапку, позволив привязать к ней письмо, и вспорхнула с плеча, легко поцарапав мантию. Гарриет смотрела в окно без стекла, как Хедвиг улетала домой, пока сова не превратилась в точку, а затем Гарриет оправила мантию и с волнующимся, колотящимся сердцем побрела обратно в башню.

Она не написала этого в письме, потому что знала, что Сириус и так подумает о том же, что и она: что бы это ни было, оно связано с Волдемортом.

* * *

Письмо, полученное лишь десять минут назад, уже было измятым и истрепанным. Сириус метался по гостиной.

— Чертов шрам! Проклятый шрам! — ревел он. — Ты понимаешь, что это значит, Ремус? Ты понимаешь?

В таких обстоятельствах даже у Сириуса не поворачивался язык произнести это имя, но он знал, что Ремус догадался обо всем, что Сириус не сказал.

Тот сохранял спокойствие или, по крайней мере, делал вид.

— Не могу представить, что Дамблдор допустил бы появление Волдеморта в Хогвартсе, — сказал тот, очевидно стремясь к тому, чтобы его голос звучал со спокойной убедительностью. — Это невозможно. И даже если бы... если бы такое произошло, Волдеморт не стал бы ждать столько времени, чтобы навредить Гарриет.

Оба довода были убедительными, но отчего-то в висках застучало еще сильнее. Старая обида на Дамблдора не рассосалась, лишь немного притихла; как Сириус теперь мог доверять старику? Как Сириус мог доверить Дамблдору жизнь крестницы, после того как из-за ошибки директора провел столько лет в Азкабане? А сочетание «Волдеморт» и «навредить Гарриет» просто зажгли в его голове огромные мигающие красные лампочки (которые еще и завывали, как маггловская воздушная тревога).

— Дамблдор созвал бы Орден, — продолжал Ремус, пока сирены выли в голове Сириуса, разрывая барабанные перепонки, — если бы ждал его возвращения.

Внутри все сжалось, стоило представить, что возвращение кровавого урода может быть правдой, что может стать явью в любой момент.

«В том числе чтобы Гарри успела вырасти», — подумал Сириус год назад, когда Дамблдор сообщил ему, что надеется: пусть Волдеморт вернется как можно позже. Но сейчас Гарри совсем еще ребенок.

— «Мне важно услышать, что ты думаешь об этом, потому что я растеряна», — прочитал Сириус вслух, схватив письмо; его пальцы оставили новую вмятину. — Да она в сраной панике! — закричал он, размахивая комканой бумагой.

За всеми этими строчками Гарри про непутевого однокурсника, за сдержанным слогом и фразочками, которые она так старательно вычитывала в своих книжках, за всем этим скрывались паника Гарри и ее крик о помощи, это он знал наверняка.

Хотя, это он, наверное, был в панике; но если он так напуган, то каково же Гарри?

— Гарриет бежала к тебе, когда к ней пристал бездомный щенок; когда рана на ее коленке покрылась грануляционной тканью и она думала, что так выглядит инфекция, — перечислял Ремус ровно. — Когда сломала стебель розы и боялась, что убила цветок. Она бы позвонила или написала в письме, что это срочно, будь она в панике.

Сириус опустил глаза, глядя как будто сквозь бурые напольные доски, затем замотал головой:

— Она все еще боится по-настоящему обременять меня, — помолчав, сказал он тихо.

Гарриет боялась делиться с ним по-настоящему: до конца, самым глубоким, самым тяжелым, тем, что ее больше всего пугало. Эти чувства она запирала на замок и всегда держала при себе, лишь изредка приоткрывая к ним дверцу. Но стоило Сириусу просунуть нос чуть дальше, чем позволял открытый проем, и Гарриет захлопывала дверь, мягко отталкивала его и с милой, доброй, скрывающей улыбкой отсылала его. Сириусу казалось, что Гарриет боится доверять ему полностью, думая, что приди она к нему с настоящей бедой, и он отвернется от нее, не захочет иметь с ней дела. Он всеми силами стремился доказать ей обратное, но порой его крестница была поразительно упряма в осторожности и недоверчивости. Сириус надеялся, что однажды эта преграда рухнет. Когда-нибудь должна рухнуть.

Ремус, который хоть и был всегда сообразительнее Сириуса во всех этих штуках насчет чувств, не понимал этого, потому что Гарри не подпустила Ремуса к себе так же близко, как Сириуса.

Сириус скрывал от себя мысль, что ему нравится такое положение дел.

— Тогда просто позвони ей, — вырвал его Ремус из размышлений.

Сириус едва удержался, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу; если бы только он счел панику чуть менее занятной, он бы додумался до этого десять минут назад.

Гарри ответила на звонок не сразу. Когда в зеркале появилось ее лицо, улыбающееся и немного уставшее, Сириус стер тревогу с собственного.

— Гарри, привет! — сказал он весело, и в награду ему она улыбнулась шире, словно одним своим появлением он развеял ее беспокойство.

Так оно наверняка и было: рядом с ним, он знал, она успокаивалась. Так оно и должно было быть.

Гарриет солнечно поздоровалась с ним и Ремусом, который оттеснил Сириуса и пролез к зеркалу.

— Мальчики, подождите, — шутливо сказала она. — Сейчас уйду в ванную.

А затем она прижала зеркало к груди, и следующие несколько секунд ничего не было видно: только темнота, в которую изредка проникал свет, повинуясь неровным движениям Гарри.

Сириус увидел белоснежный потолок, мелькнувший яркой вспышкой, затем зеркало перевернулось, и показалась сама Гарриет на фоне рейвенкловских светло-голубых стен ванной комнаты; послышался шум открывшегося крана и плещущейся воды. Нужно прислать ей заклинание конфиденциальности; он был уверен, к Рождеству она с ним справится.

— Гарри, как ты? — спросил он, вкладывая в вопрос столько участия, сколько мог ей предложить, и надеясь, что так она не станет ничего утаивать.

Улыбка ее померкла, и она стала выглядеть еще более уставшей, чем прежде.

— Что ты думаешь о шраме, Сириус?

И тут он понял, что был прав насчет ее состояния, прав куда больше, чем ему того хотелось. Призвав все свое хладнокровие, он проговорил серьезно:

— Гарри, я хочу, чтобы ты подробно рассказала все, что можешь об этом вспомнить.

Она кивнула и послушно заговорила, но не сказала ничего нового; как он и ожидал, все подробности, которые Гарри считала важными, она уже скрупулезно выписала.

— Сколько раз это произошло? — спросил Ремус, пока Сириус пытался выискать что-нибудь новое в известных фактах.

— Уф…— она опустила глаза, и по движению ее руки Сириус понял, что она принялась высчитывать на пальцах, — один… два… три… порядка пяти. Да, от четырех до пяти.

Сириус и Ремус переглянулись, пока не зная, что эта цифра может им дать. Но что-то ведь она должна показать, верно?

— Это происходит при Снейпе? — резко спросил Сириус. Краем глаза он заметил, как Ремус неодобрительно на него посмотрел.

— Э-э-э, нет. — Недоумение лишь на мгновение прокралось к ее личику, а затем сменилось угрюмостью. — То есть, пару раз это происходило в Большом зале, когда и он там был, но там и весь остальной Хогвартс был. И на его уроках — никогда, а вот на уроках защиты — да. Их ведет профессор Квирелл.

Глаза Гарриет осветились вспышкой озарения, — она поняла, что еще ничего не рассказала про этого профессора, — и она быстро заговорила:

— Раньше он вел уроки маггловедения, преподает защиту только с этого года. Знаешь, в ком бы я точно не заподозрила злодея, так это в нем, хотя в нем есть что-то странное… Он заикается, какой-то нервный, дерганый, боится вампиров, и его кабинет воняет чесноком. Еще на нем постоянно фиолетовый тюрбан, — он говорит, что его подарил какой-то африканский принц за то, что Квирелл спас того от очень опасного зомби, и теперь не расстается с этим тюрбаном. Уроки у него нудные, хотя он полезные вещи рассказывает.

— Да, с преподавателями ЗОТИ еще в наше время была текучка… — задумчиво сказал Сириус, пытаясь выискать зацепку. Однако он не мог отделаться от мысли, что в этом был замешан Снейп. — Ты уверена, что рядом с Нюниусом шрам не болит? Как к тебе вообще относится этот недоу… — Ремус толкнул его локтем под ребро, и Сириус поправил себя: — Снейп?

Гарриет еще больше нахмурилась; кажется, он окончательно испортил ей настроение. Или, может, Нюниус это сделал — лишь одним упоминанием о себе.

— Сириус, хватит так его звать, это слово противное, и я не хочу его слышать, — с недовольством ответила Гарри, и голос ее, детский, стал ниже и тверже. Сириусу каждый их разговор приходилось напоминать себе, что она растет, потому что замечать эти перемены в ней было… нет, не неприятно, но странно. Злость и досада легким, почти невесомым движением прикоснулись к нему: почему она защищает Нюниуса перед ним? Почему у них разногласие из-за этого мерзкого, гнусного…

— Ты спрашиваешь, потому что он Пожиратель смерти, да? — между тем спросила Гарри.

— Да, — ответил он. — Я рад, что ты…

Он хотел сказать «наконец восприняла мои слова всерьез», но решил, что нужно что-то помягче. Его раздражало, когда летом перед Хогвартсом он предупреждал ее о Снейпе, но Гарри либо задавала вопросы, пропитанные ее детским скептицизмом («Кто это начал?» «Почему вы его не любили?»), либо делала вид, что прислушивалась к его словам, но при этом думала о чем-то своем. О чем — было для Сириуса загадкой; ему ясно было лишь то, что Гарри не так однозначно относится к Снейпу, как ему бы того хотелось. Он знал, что она листала научные журналы, в которых тот публиковался, и проклинал Нюниуса за то, что его мозги соображали лучше, чем тот, по мнению Сириуса, заслуживал: для крестницы научный авторитет имел большое значение, и Сириус опасался, что Гарри станет заочно относится к гаду хорошо лишь из-за этих проклятых статей.

Тем более что однажды она процитировала ему какую-то книжку: «Гений и злодейство — две вещи несовместные», и это могло вселить в нее опасное предубеждение.

— …что ты осознаешь это, — закончил Сириус. — Так что он?

— Игнорирует меня, — ответила Гарри, и Сириус с удивлением почувствовал исходящую от нее досаду и злость, будто они переместились от него самого к ней. Гарриет попыталась скрыть их, но безуспешно: она никогда не умела скрывать свои чувства. — В смысле, не обращает внимания. Ни критикует, ни хвалит, ничего. Но ставит за домашки «Превосходно».

— Еще бы он не ставил, — хмыкнул Сириус, успокоенный и встревоженный одновременно: успокоенный тем, что Снейп не притесняет Гарри, и встревоженный, потому что Гарри злится на Снейпа за его безразличие к ней. Он отложил эту тревогу в дальний уголок сознания, чтобы обдумать позже. — Ты же умница-ворона.

Гарри улыбнулась, и Сириус — вслед за ней. Он помнил, как застыло в напряжении ее личико, когда, волнуясь, она сообщила ему о том, что хочет учиться на факультете умников; и так же застыло ее личико в зеркале, когда Гарри позвонила ему на следующий после распределения день, чтобы рассказать, что Шляпа отправила ее именно туда, куда ей и хотелось, и не туда, куда хотелось Сириусу; и как она просияла, когда Сириус поддержал и похвалил ее. В тот момент он решил, что ради этого сияния он поддержал бы ее, даже поступи она проклятый Слизерин.

— Сириус, твое право подозревать кого угодно, — сказала Гарри, и складка пролегла над ее переносицей: это означало, что она вернулась к обдумыванию проблемы. — К тому же это правильно.

Торжество охватило его существо.

— В смысле, я не верю сердцем, что в этом как-то замешан Снейп, — продолжила Гарри, и торжество утихло, — но вычеркивать его из списка подозреваемых было бы очень глупо, ну, учитывая, кем он был.

— Кто он есть, — вставил Сириус; гордость заняла место ушедшего торжества — гордость за то, насколько Гарри была рассудительной для своих лет.

Она нахмурилась на него.

— Ладно, как скажешь, — ответила Гарри: она не была с ним согласна, понял Сириус, но не считала этот вопрос достаточно важным, чтобы спорить. — Но я говорю о том, что, мне кажется, ну… надо искать ответ где-то еще.

Она помолчала, а затем вдруг сказала:

— Сириус, я ничего не знаю, — и голос ее был расстроенным, несчастным и жалким.

«Что происходит? Что мне делать? Я в безопасности? Помоги», — услышал Сириус.

— Гарри, — начал он ласково. — Гарри, в том, что касается безопасности школы, я доверяю директору Дамблдору. Пока он там, ничего дурного произойти не может.

Она выдохнула, с одной стороны, желая ему поверить, с другой — сомневаясь и опасаясь перекладывать ответственность за свою безопасность на кого-то постороннего, — это он видел в выражении ее глаз и том, как она сомкнула губы.

— Да, — продолжил Сириус, — Дамблдор — единственный, кого боялся Волдеморт. Какую бы связь не имел твой шрам с Волдемортом, он не посмеет сунуться в школу или даже близко к ней подобраться.

Она выдохнула еще раз — теперь точно с облегчением, чему Сириус обрадовался.

— Но что тогда это значит?

— Я не знаю, Гарри, — честно ответил Сириус.

Кто-то другой на его месте точно стал бы пороть успокоительную чепуху, только что придуманную и высосанную из пальца, — ровно такую, чтобы ее утешить, подарить ей иллюзию, что ничего опасного не происходит; но Сириус отвергал эту стратегию, предпочитая ей честность и откровенность. Он знал, что Гарри ценит эту честность более всего, и что утешительная ложь, которой он мог бы ее напичкать, принесла бы ей лишь разочарование, — когда окажется, что Сириус ошибся. Тогда она бы совсем закрылась и перестала доверять ему вовсе.

И еще Сириус знал, что Гарри справится с неизвестностью; ей лишь нужно чувствовать себя любимой, чтобы справиться.

— Но я обещаю тебе, что немедленно начну расследование, выясню все, что смогу, и расскажу тебе. И, пожалуй, свяжусь с Дамблдором.

Гарри снова помолчала.

— Это нужно? — спросила она, колеблясь между желанием обезопасить себя и природной недоверчивостью ко всему в общем и к тому, что касалось Дамблдора, в частности.

Сириус помялся, одолеваемый теми же чувствами.

Хотя, разве недоверчивость бывает природной? Сириус приобрел свою в Азкабане, Гарри свою — с искусственным вскармливанием Петунии Дурсль.

— Я могу не говорить о шраме. Скажу, что у тебя был дурной сон о Волдеморте, который кажется тебе вещим.

Гарриет задумалась.

— Если ты добавишь, что у меня иногда бывают сбывающиеся сны, то это будет выглядеть правдоподобно.

— Да, тем более что это правда, — сказал Лунатик со свойственной ему доброжелательной мягкостью.

Сириус услышал, как в дверь ванной комнаты постучали.

— О, кажется, мне пора выбираться, — чуть расстроенно сказала Гарри. — Нужно идти. Люблю вас, — с улыбкой закончила она.

— И мы тебя любим, Гарри, — ответил Сириус, желая, чтобы зеркало разверзлось и он смог бы обнять ее до хруста, давая ощутить вес его слов. — Попробуй найти нашу карту и чего-нибудь натворить.

— Всенепременно, — ввернула Гарри новое для нее словечко, которым она наверняка гордилась.

— Учись хорошо, — напутствовал Ремус.

— Уже.

Гарри помахала рукой и отключилась. Они остались вдвоем.

Сириус выругался.

— Нужно посмотреть на этого преподавателя защиты, — угрюмо вставил Ремус, пока Сириус выражал разочарование, тревогу и страх потоком нецензурной брани.

— Я все еще думаю, что с этим как-то связан Снейп, — закончив ругаться, упрямо сообщил Сириус; рука его сжала ручку связного зеркала. — Его стоит навестить перво-наперво.

Ублюдок не может не быть непричастным.

— Кажется, Гарриет хочет, чтобы Снейп оценил ее старания, — сказал Ремус, чем только распалил раздражение Сириуса.

— Вижу, — ответил он; раздражение и непонимание заклокотали в нем странной смесью. Какого черта вообще происходит с Гарри на этот счет? — Но это точно скоро пройдет. Снейп наверняка вскоре сам даст ей повод, выкинув что-нибудь мерзкое. Если верить письмам Тонкс, ждать недолго.

— Кстати, как она? — спросил Ремус, и лицо его немного посветлело.

— Пишет, что подготовка к аврорским ТРИТОНам ужасна.

— Нельзя было ожидать ничего другого, — сказал Ремус, и свет его стал еще ярче.

* * *

Невозможно быть такими тупыми, время от времени говорил себе Северус, проводя уроки, но дети каждый раз доказывали ему обратное. Он отвечал им потоками сарказма и ехидства, снятием баллов и отработками, потому что нельзя, невозможно настолько впустую использовать свои извилины — или не иметь их вовсе.

Маленькие негодяи, не зная ответа на вопрос, который он освещал уже трижды, взрывая очередной котел на пустом месте и сдавая идиотские, бессвязные эссе, каждый раз доказывали ему обратное.

Он шел, раздраженный, мимо Большого зала, стремясь как можно скорее оказаться в подземелье и потратить время своего единственного в этот день окна в тишине, — отдыхая от человеческих детенышей и их невероятной, даже неосознаваемой тупости. Если бы он сейчас встретил гриффиндорца, то снял бы с него баллы лишь за то, что тот посмел попасться ему на пути; может, это немного бы его утешило.

Он встретил гриффиндорца.

Неподалеку от спуска в подземелья, с нарочито непринужденным видом стоял, опершись спиной о камень и перекрестив руки на груди, мать его за ногу, Сириус Блэк.

Тот выглядел одновременно хуже и лучше, чем Северус мог ожидать от него: Азкабан отнял у Блэка достаточно красоты и живости, которыми Блэк так кичился в юности и с которыми Северус его помнил; и все равно даже несколько потрепанный Блэк оставался холеным, высокомерным подонком, перекинувшим ногу за ногу с таким видом, словно подземелья были его вотчиной.

Старая ненависть забурлила в Северусе.

Если бы он не знал себя так хорошо и не был столь сильно увлечен гневом, он бы удивился, с какой скоростью старые, казалось, захороненные чувства подняли голову и выбрались из-под холодной земли.

Блэк заметил Северуса позже: Северус ходил бесшумно и незаметно. И когда Блэк повернул к Северусу лицо, застывшее враждебное ожидание на нем превратилось в открытую неприязнь, полную отвращения. Секунду-другую Блэк разглядывал его, отвращение углублялось, а затем тот сказал (вместо приветствия):

— Как такому ублюдку, как ты, Дамблдор доверил детей?

Хорошо, что он встретил Блэка, хорошо. На учениках нельзя так отрываться, как он оторвется на Блэке.

— Полагаю, по тем же причинам, какие надоумили его позволить тебе забрать мисс Поттер, после того как ты девять лет терял остатки своего крохотного разума, беседуя с дементорами, — оскалился Северус.

Неожиданность встречи и поднявшиеся чувства не позволили ему быть столь холодным, сколь хотелось. Он был уверен, что на его собственном лице любой прочел бы ту же ненависть — и еще сильнее, чем на лице Блэка.

Тот ощерился пуще самого Северуса.

— Значит, хочешь поговорить о Гарри, Нюниус? Тогда рассказывай, какие мерзкие вещи ты вытворяешь, здесь, под носом у Дамблдора. Ты ведь так и остался верен своему хозяину-мудаку и в любой момент готов отправиться лизать ему ботинки, разве не так?

Северус хотел бы сказать, что гордость его не была задета этим идиотским выпадом, но ведь была же. Новая вспышка ярости завладела им. Он сделал резкий шаг к Блэку; тот быстрее, чем Северус ожидал, отбросил свою непринужденную позу и выпрямился; они глядели друг на друга, разъяренные, напряженные до крайности, готовые наброситься друг на друга, и разделяли их лишь несколько дюймов.

— Твои когнитивные способности, Блэк, никогда не вселяли ничего, кроме жалостливого отвращения, но теперь ты превзошел сам себя. Видно, дементоры не проявили к тебе милосердия и отняли последние крохи того, что ты считал мозгами, — прошипел Северус, приближаясь к Блэку справа; тот рефлекторно попятился в противоположную сторону (скорее с омерзением, чем со страхом, к своему неудовольствию подметил Северус). — Ты полагаешь, будто под носом у Дамблдора я что-то затеваю, и он этого не видит, а ты силой своего великого интеллекта раскрыл меня, даже не ступая ногой в Хогвартс? Воистину, Блэк, ты непризнанный гений. Или, быть может, у тебя вдруг открылось внутреннее око? Попытай счастья в должности профессора прорицаний, наша бедная Сибилла слишком здесь засиделась. Хотя нет, не надо, я не перенесу каждодневного вида твоей противной рожи.

Северус сделал еще шаг, и Блэк тоже двинулся, затем снова и снова; так они кружили друг напротив друга будто скорпионы, готовящиеся к схватке. Вскоре они поменялись местами.

— Захочу, Нюниус, так и сделаю, — ответил Блэк; кулаки его сжались. Северус незаметно достал палочку. — Отвечай, какие у тебя связи с хозяином-ублюдком? Должно быть, как раз теперь, когда…

— Сириус? — перебил его тонкий девчоночий голос. Северусу не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто прервал их.

Блэк развернулся, и его искаженное гневом и ненавистью лицо вмиг смягчилось, а затем посветлело, к отвращению Северуса, даже добавив тому красоты. Мисс Поттер, судя по всему, со своей перспективы не видела Северуса; ее взгляд был устремлен только к Блэку. Удивленная, она сделала три шага к нему и, будто поверив себе, побежала — сияющая, переполненная радостью. Когда между ними остался шаг, Блэк присел, расставив руки, и мисс Поттер подпрыгнула, чтобы повиснуть у него на шее; и обнимала она его с таким чувством, видеть которое Северус давно отвык, а может, к которому никогда и не привыкал вовсе.

Он отступил от них, потому что оставаться рядом с ними было невозможно. Появление мисс Поттер на мгновение ослабило ярость, распаленную Блэком, а теперь Северус глядел на них, и неуютное, неловкое чувство, родившееся в тот момент, когда он стал невольным свидетелем проявления чужого тепла, вновь раздражило его. Мисс Поттер отлепилась от Блэка и наконец заметила его; сияние ее ушло, уступив место растерянности и безотчетной опаске. Ее ладонь лежала на предплечье Блэка; она сжала его — защищаясь от него, Северуса, он понял. Северус ухмыльнулся — презрительно и насмешливо, как он надеялся, — резко развернулся и направился прочь. Он ни секундой более не хотел смотреть на них. Он не думал, что сможет.

— Что вы здесь делали, Сириус? Вы ссорились, да? — через поворот донесся до него голос мисс Поттер; она пыталась говорить тихо, но акустика подземелий подвела ее. Не желая больше ничего слышать, Северус унесся в личные покои.

* * *

Атмосфера Хэллоуина пропитала весь замок, и в гостиной Рейвенкло царило предпраздничное возбуждение. Только одной его обитательнице было неспокойно.

— Где Гермиона? — громко спросила Гарриет со смутным ощущением тревоги внутри.

Надежда на то, что Гермиона уже в Большом зале, была слабой. К Гарриет подобралось беспокойство, шептавшее ей, что Гермиона не бурчит сейчас по поводу летающих над столами летучих мышей (потому что это ан-ти-са-ни-тар-но) и не пьет из праздничных золотых кубков: ее подруга просто не имела привычки отправляться на ужин заранее, и отчего-то это было плохо.

— Она пошла в библиотеку, — ответил Майкл, — мы обсуждали преимущества владения стихией воздуха перед Левиосой, и она сорвалась за какой-то книжкой.

Гарриет кивнула. Ну что дурного может произойти с Гермионой в библиотеке? Разве что она наберет слишком много книг и не удержит их, они свалятся на нее, и на ее лбу появится шишка. Да, такое бедствие с Гермионой и библиотекой Гарриет точно могла представить. Она высмеяла себя.

И все равно было неспокойно.

Но это наверняка снова ее мнительность. Сегодня тридцать первое октября… в голову не могли не лезть дурные мысли и чувства.

Она пошла со всеми в Большой зал, думая по дороге о Гермионе, о тридцать первом октября и том, что связывалось с этим днем.

Она скучала по Сириусу; как бы ей хотелось провести этот день с ним! И хотя они виделись три недели назад, когда Сириус внезапно приехал в Хогвартс (непозволительная роскошь для большинства родителей, ведь у них не было экстренных поводов в виде болящих авада-кедавровых шрамов), Гарриет уже успела снова затосковать по нему.

Застав Сириуса с профессором Снейпом, сперва она допытывалась у крестного, о чем же они разговаривали; но он так умело увел разговор в сторону, что ей осталось напрочь забыть об устрашающем профессоре и только радоваться приезду Сириуса.

Его визит поддержал ее; она почти успокоилась и совсем перестала бояться, тем более что шрам за это время ни разу не болел. Как только она вновь почувствовала объятия крестного, Гарриет сразу же ощутила себя счастливее, смелее и сильней. Она оставалась в таком расположении до вчерашнего дня, когда настенный календарь шепнул ей: «Завтра Хэллоуин».

Когда Сириус позвонил ей, чтобы рассказать о том, как прошла его встреча с Квиреллом, он сообщил ей, что тот ничем не возбудил его подозрений, кроме как излишней «беззащитностью». Сириус подтвердил, что начнет расследование относительно учителя ЗОТИ, как и обещал, но у Гарриет сложилось впечатление, что на самом деле внимание Сириуса приковано к чему-то другому; и слабый голос интуиции, который подбрасывал ей воспоминания о том, как Сириус отзывался о Снейпе и летом, и в недавнем зеркальном разговоре, и о том, каким она увидела Сириуса, когда застала его возле подземелий, говорил ей о кое-ком конкретном.

Большой зал был великолепно украшен: на стенах и потолке сидели, помахивая крыльями, сотни летучих мышей, и еще сотни летали над столами, подобно низко опустившимся черным тучам. От этого огоньки воткнутых в тыквы свечей трепетали. Как и на банкете в начале учебного года, на столах стояли пустые золотые блюда, на которых вдруг внезапно появились самые разнообразные яства.

Все вокруг болтали, смеялись и уплетали угощения, ни в чем себя не ограничивая; запахи жареной курицы, разнообразных гарниров и сладких пирогов витали по залу, одурманивая и соблазняя.

Гарриет кусок не лез в рот.

Мало того, что ей приходилось быть здесь, делая вид, что она счастлива и весела, когда она должна была быть за много миль отсюда, рядом с Сириусом (они бы отправились в Годрикову Лощину и возложили цветы на холодные камни, а затем разделили бы общую скорбь и поддержали друг друга), — мало было этого. Так еще и беспокойство, разгоняющее скачки сердца, только усиливалось. Она встала.

— Гарриет, куда это ты? — спросила Пенелопа. — У нас праздничный пир, посиди до конца.

Гарриет помялась.

— Извини, я… мне нужно отойти.

Пенелопа нахмурилась, а затем понимающе кивнула.

— Да, конечно, иди.

И вернулась к разговору с подружками.

Гарриет постаралась спокойно выйти из зала, пригибаясь, чтобы слиться с обстановкой; но, кажется, все и без того были слишком увлечены празднованием, чтобы размениваться на такие мелочи, как смотреть на сбегающую первокурсницу.

Перескакивая ступени и вслух подгоняя лестницы, Гарриет спешила добраться до четвертого этажа, где находилась библиотека; лестницы будто нарочито игнорировали ее: все время зависали и не торопились соединиться друг с другом. Она выругалась (это было влияние Сидни, честно-честно) и, спрыгнув с платформы, выбежала на третий этаж, откуда можно было подняться по обычной лестнице.

— Гермиона! Гермиона! — прокричала она, распахнув двери библиотеки.

— Гарри, — укоризненно произнесла та, появляясь из-за стеллажа с книжкой в руках (живая и даже без синяка от упавших фолиантов). — Ты зачем так кричишь? Тебе повезло, что мадам Пинс уже ушла на ужин, иначе с нас сняли бы баллы!

Гарриет с облегчением выдохнула и оперлась о дверной косяк, удержав себя от того, чтобы сползти по нему.

— Нам нужно пойти со всеми в Большой зал на праздник, — сказала Гарриет, — это традиция. К тому же, если в Большой зал не вернусь я, кто-нибудь обязательно решит, что я рыдаю в туалете. Идем.

— О, Гарри, — вздохнула Гермиона; она была достаточно умна и проницательна, чтобы понять все без лишних слов.

— Но, как видишь, я не рыдаю, — заверила ее Гарриет, пытаясь игнорировать болезненный комок грусти, который в этом году ощущался еще острее и отчетливее, чем в прошлом; тогда они с Сириусом сходили на кладбище к ее маме и папе, а затем Сириус весь вечер рассказывал ей забавные истории о них, стараясь скрыть тоску. — Зайдешь за книгой после ужина. Или возьми ее с собой.

— Но это против правил, — нерешительно ответила Гермиона, затеребив обложку.

— Поступай, как считаешь нужным, — просто сказала Гарриет.

Гермиона коротко задумалась, а затем отправилась к стеллажу, из-за которого появилась.

«Дух мятежницы в ней еще спит, — промелькнуло в голове Гарриет, и она вспомнила, как сама таскала книги из библиотеки маггловской школы, — но это ненадолго».

* * *

— Тролль! Тролль... в подземелье... спешил вам сообщить...

И профессор Квиррелл, потеряв сознание, рухнул на пол.

Майклу никогда особенно не нравился профессор Квирелл: для учителя защиты тот казался слишком… беззащитным. Теперь он пал в глазах первокурсника Майкла Корнера еще ниже; впрочем, как подозревал Майкл, в глазах не его одного.

В зале поднялась суматоха. Понадобилось несколько громко взорвавшихся фиолетовых фейерверков, вылетевших из волшебной палочки профессора Дамблдора, чтобы снова воцарилась тишина.

— Старосты! — прогрохотал Дамблдор. — Немедленно уводите свои факультеты в спальни!

Пенелопа и Роберт быстро взяли командование в свои руки.

— Гарриет и Гермионы нет! — пытаясь перекричать толпу, сообщила Лиззи. — Нужно им сказать!

— Гермиона в библиотеке, тролль туда не доберется, — крикнул Майкл, локтями пролагая себе путь к однокурсникам. — Но Гарриет здесь, неподалеку, ее нужно найти!

— С чего ты взял? — отпихнув истерившего второкурсника, спросила Сидни. — Куда она подевалась? Она же была здесь!

— Она сказала, что ей нужно отойти! — скрываясь от старост за широкой спиной выпускника, ответил Майкл. — Думаю, она пошла в туалет, который тут, рядом!

— А если Гермиона спустится? — прокричала Сидни. — Она тоже в опасности!

— Нужно сказать старостам! — вклинился Терри.

— Тогда мы с девочками пойдем! — одновременно сказала Падма.

— Девочки пойдут в гостиную! — отрезал Майкл, внезапно почувствовавший в себе силу, которой никогда раньше не ощущал: силу решать, управлять и командовать. — На старостах весь факультет, они не могут искать Гарриет и Гермиону! К тому же, если тролль в подземельях, а учителя уже направляются к нему, — он проследил взглядом, как скрывается вереница преподавателей, спешно покидающих Большой зал, — ничего не случится! Мы быстро найдем их, сначала Гарриет — она ближе — потом Гермиону и отведем в башню! Энтони, Терри?

Тони Голдштейн быстро кивнул, с готовностью подчиняясь; Терри Бут на мгновение замешкался, но тоже кивнул, бросая тяжелый взгляд на Майкла.

Майкл понял: Терри доверился ему, хотя и не был с ним согласен; и одновременно с этим к нему пришло осознание, что теперь он, Майкл, головой отвечает за всех пятерых: за Гарриет, за Гермиону, за Энтони, за Терри и за себя. Ощущение это было по-новому тяжелым и страшным, но отступать было некуда; Майкл бы и не стал. Он сделал мальчикам знак рукой, и они стали пробираться через бегущие вовне реки студентов.

* * *

Возможно, это настоящая паранойя — отправляться на третий этаж сейчас, учитывая, что Квирелл расстелился жалкой кучкой в Большом зале, но интуиция Северуса нашептывала ему, что именно так и стоит поступить.

Тролль был этапом Квирелла.

Добравшись до Запретного коридора, Северус отворил нужную дверь, и навстречу ему поднялись три отвратительные огромные головы: три пары злых глаз безумно вращались, три носа нервно дергались и принюхивались к незваному гостю, три открытых слюнявых рта с желтыми клыками, из которых веревками свисала слюна, обдавали вонью. Северус едва успел бросить взгляд на люк (нетронутый), на котором стояла псина, когда из трех глоток вырвалось низкое рычание, напоминающее отдаленные раскаты грома. Он выпустил защитное заклинание, невидимой стеной отделившее его от цербера, и две морды столкнулись с этой стеной, расплющившись; Северус даже счел бы это забавным, если бы в этот момент третья голова, обойдя преграду, не метнулась к нему и не цапнула за ногу.

Не сдержавшись, он вскрикнул: проклятая пасть прокусила икру, и ударил заклинанием хлыста по ощерившейся морде. Псина взвизгнула и дернулась назад; Северус поставил еще один щит и, хромая, покинул комнату и запер дверь. Он оперся о стену и закрыл глаза: рана горела. Северус уже давно забыл, каково это — ощущать боль, которую не можешь вытерпеть, не подав виду. Судьба послала ему десять благословенных лет без нее, но все же ее проклятие продолжало довлеть над ним, потому что он знал: придет час, и ему придется столкнуться с ней опять, а затем покорно идти навстречу ей снова и снова.

Северус наложил обезболивающее заклинание и, соединив края раны, отправился к лестницам. Капризный замок не часто благоволил ему, но сейчас платформы быстро перенесли его к цокольному этажу. Едва ступив на него, Северус услышал глухие удары, будто кто-то или что-то крушило камень; омерзительная вонь расползлась повсюду. Сжав зубы, он поспешил на звук.

Квирелл возник на его пути, чуть не сбив с ног.

— С-с-северус! Какой п-п-приятный сюр-р-приз!

Он призвал все свое самообладание, чтобы не использовать проклятие невидимого хлыста второй раз за вечер.

— Квирелл, — холодно произнес он, — обычно люди не лгут мне настолько прямо, но я ценю ваши усилия. Хочу обрадовать вас: еще один приятный сюрприз ожидает за поворотом, и вы, конечно, захотите его увидеть.

Не слушая блеяния Квирелла в ответ, Северус помчался вперед, стараясь хромать не слишком заметно; рана, однако, открылась, и кровь горячей струей потекла по ноге. Северус надеялся, что ткань его брюк достаточно плотная, чтобы он не оставлял за собой кровавую полосу.

Совсем близко раздался грохот падающих доспехов, и в тот же момент к ним с взволнованными и решительными лицами присоединились Флитвик и Макгонагалл.

Когда они наконец достигли поворота, Северус увидел, как горный тролль, окутанный черным туманом, вслепую громит все, до чего дотягивается его дубина; вокруг него в попытке избежать расправы кружат трое первокурсников-рейвенкловцев, загнанные в тупик. Северус выбросил вперед палочку с противотролльим заклятием, и тварь рухнула.

Квирелл снова расползся по полу жалкой кучкой, повторив представление Большого зала. Северус со смесью отвращения и увеличивающегося подозрения окинул взглядом Квирелла, но затем перевел внимание на детей, растерянных и испуганных, которые стояли посреди осколков статуй и свергнутых рыцарских доспехов.

Он редко лишал себя удовольствия отчитать ученика, но, если рядом находился декан студента, власть поощрения и наказания всегда безоговорочно принадлежала главе Дома — это было одно из тех правил, что уважались без исключения всеми профессорами; правило подчеркивало авторитет и статус декана. И, разумеется, Северус всегда пользовался этим правилом, когда дело доходило до его слизеринцев.

— Мальчики, я жду немедленных объяснений, как вы оказались здесь, когда вам было сказано идти в гостиную вместе со старостами, — строго потребовал Флитвик.

У мистера Корнера, на взгляд Северуса, была сломана рука, и, будь это его студент, он занялся бы этим в первую очередь. Во вторую, конечно, устроил бы психологическую атаку.

Мистер Бут выглядел наименее потрясенным из них троих, и он взял слово:

— Профессор, Гарриет и Гермиона не были на ужине, и, когда вбежал профессор Квирелл, мы решили предупредить их о тролле. Мы только отошли от Большого зала и сразу натолкнулись на него.

«Самонадеянные маленькие идиоты», — проскочила мысль в голове Северуса и убралась, сменившись бешеной тревогой за мисс Поттер и ее подружку.

— О, Мерлин, — воскликнула Минерва и достала связной артефакт — маленький каменный огненный феникс. — Альбус, — сказала она, сжав его, — неизвестно, где мисс Поттер и мисс Грейнджер.

Северус подавил дикое желание немедленно отправиться на поиски самому: директор мог аппарировать в стенах замка, и он найдет девочек точно быстрее, чем хромающий Северус.

Как маленькая заноза смогла бежать из зала? Он же видел ее в начале ужина…

— Будем надеяться, с ними все в порядке, — озвучил общую мысль Флитвик. — Мистер Корнер, мистер Бут и мистер Голдштейн, минус пятнадцать баллов с Рейвенкло! Вы должны были предупредить меня или старост, использовать свой ум, а не бросаться сломя голову прямо к троллю! Мистер Корнер, вам крупно повезло, что вы отделались одним переломом!

«Ах, значит, перелом он все-таки заметил», — отметил про себя Северус.

Позади послышались торопливые шаги, и он развернулся, ощутив, как облегчение разливается по телу: мисс Поттер, целая и невредимая, торопливым шагом приближалась к ним. Грейнджер следовала за ней.

* * *

Влезать в разборки профессора Флитвика (который в первые на памяти Гарриет повысил на учеников голос) и однокурсников было страшно; тем более что рядом стояли профессор Макгонагалл и… профессор Снейп, а на полу какой-то причине валялись Квирелл и огромный полуголый болотного цвета тролль; но бесчестным казалось спрятаться и не отвлечь на себя внимание. Мальчики точно в чем-то виноваты, но они-то с Гермионой — нет. Майкл, Энтони и Терри, все трое белее мела, смотрели в пол.

— Мисс Поттер! Мисс Грейнджер! Слава Ровене! — Флитвик оглядел их с головы до ног; кажется, он сильно волновался. — Мисс Грейнджер, почему вы отправились в библиотеку вместо праздничного ужина?

Гарриет посмотрела на профессора Снейпа, почувствовав, что он тоже, как и профессор Флитвик, прощупывает ее взглядом. Его взгляд, яростный и острый, как нож, обжег, и Гарриет едва справилась с тем, чтобы удержать свой на время, достаточное, чтобы он не подумал, будто она не может противостоять ему. То, что он смотрел на нее теперь, после того как два месяца не замечал ее существование, было странно; и тем страннее, сколько свирепого чувства в этом взгляде было.

Чего он так злится на нее?

— Простите, профессор, — оправдываясь, тараторила Гермиона, — мне очень хотелось взять одну книгу, а Гарриет как раз нашла меня, чтобы мы вместе спустились в Большой зал.

Профессор Флитвик вздохнул: и они, и он понимали, что у него не было никакого морального права отчитывать рейвенкловок за внеурочное посещение библиотеки.

Гарриет тем временем заметила, что левая рука Майкла безвольно свисает; правая была сжата в кулаке — будто бы изо всей силы, — а лицо нахмурено так, словно он сдерживал гримасу боли. Она подбежала к Майклу, стараясь не наступить на разбросанные каменные осколки, и в ласковом утешении положила ему ладонь на здоровое плечо. Тот ответил слабой улыбкой, в которой смешались страдание и благодарность.

Профессор Флитвик заговорил мягче:

— Мистер Корнер, скажите мне, у вас болит что-нибудь еще? Мальчики?

Все трое покачали головами. Декан направил палочку на руку Майкла и что-то наколдовал; это принесло Майклу видимое облегчение. Он согнул и разогнул руку безо всякого усилия.

— Я провожу вас до гостиной, пир продолжится там, — приказал декан и поманил их маленькой ручкой.

Гарриет позволила увести себя, бросив последний беспокойный взгляд на профессора Снейпа, у ноги которого растеклась лужица крови.

* * *

Нога Северуса дала знать о себе вспышкой боли, но он проигнорировал ее. Он привык игнорировать многие неприятные вещи.

Дети почти скрылись за поворотом, когда он затылком почувствовал, что не он один провожает взглядом спины детей. Северус обернулся: Дамблдор, более задумчивый и серьезный, чем обычно, неподвижно стоял, наблюдая за уходящей процессией.

— Прекрасно, что никто серьезно не пострадал, — сказал он, подойдя к ним, — Северус, Минерва, я вынужден попросить вас помочь мне транспортировать нашего дезертира в место, которое ему положено.

Тут директор обратил внимание на тряпку, до сих пор валяющуюся на полу; ни Минерва, ни тем более он сам, до сих пор не посчитали нужным уделить ей внимание.

— Профессор Квирелл, ну же, очнитесь.

Дамблдор наклонился, чтобы потормошить Квирелла за плечо, и тот вяло зашевелился. Квирелл приходил в сознание чертовски правдоподобно, и если бы Северус уже не сомневался в нем, то, вероятно, поверил бы ему.

— К-коллеги… ди-ди-ректор, н-надеюсь, ник-к-к-то не пострада-ал.

— Не беспокойтесь, Квиринус, с детьми все в порядке, — сообщил Дамблдор, заботливо предложив локоть, и Квирелл неловко в него вцепился. Глаза Дамблдора, однако, не излучали привычное тепло. — Сейчас мы с Минервой и Северусом разберемся с троллем, а затем я жду вас всех в моем кабинете. Надеюсь, к этому времени вы успеете прийти в себя.

— К-конечно, спа-спа-спасибо, — промямлил Квирелл и, слегка пошатываясь, отправился прочь.

— Северус, вижу, ты уже проверил люк, — констатировал директор, когда нерадивый учитель ЗОТИ скрылся.

Северус проклял: наблюдательность Дамблдора — одна штука; свою временную невнимательность, помешавшую ему уничтожить следы крови на полу — одна штука.

— Люк не тронут, директор, — отрапортовал он и едко добавил: — Трехголовая тварь прекрасно справляется со своей задачей.

— В таком случае займись своей раной, мы с Минервой справимся, — сказал Дамблдор тем тоном, что для неопытного слушателя показался бы обманчиво мягким, но Северус знал: это приказ. Опыт общения с директором подсказывал ему, что тот встревожен и зол, хотя отлично скрывает это.

— Очень хорошо, — сквозь зубы проговорил Северус.

Как же он ненавидел собственное ощущение бесполезности и никчемности.

Дамблдор распорядился лишним мгновением, чтобы положить руку Северусу на плечо (как двумя минутами раньше мисс Поттер сделала так с Корнером) и взглянуть ему в глаза; этот взгляд означал: позаботься о себе.

Северус восхищался умением Дамблдора в любой, даже самый сложный момент замечать чувства других людей и уделять им время; но прямо сейчас все внутри него разрывалось от раздражения.

Он скинул руку, резким взмахом ладони уничтожил пятна крови с пола, и, не дожидаясь, когда директор с Макгонагалл начнут транспортировку без него, заковылял в направлении свободного кабинета. Он обработает эту проклятую рану так, что никто ничего не заметит.

* * *

При приближении профессора Флитвика проход открылся сам. Первокурсники направились к диванчику, который уже заняли Элайза, Падма и Сидни.

— Гарриет, Гермиона, идите сюда! Мальчики, рассказывайте! — командным тоном сказала Сидни, подвинувшись. — Вы все-таки встретились?

Профессор Флитвик, дав несколько распоряжений старостам, скрылся из гостиной.

— Начну рассказ с Большого зала, — сказал Энтони, которого еще немного потряхивало, — девочки, — он повернулся к Гарриет и Гермионе, — не знают всего. Мы, значит, сели за столы, и тут вбегает профессор Квирелл, вопит, что тролль в подземельях, а потом рухает в обморок. Элайза сразу заметила, что вас нет, сказала, что надо найти вас и предупредить. Мы втроем решили, что пойдем искать вас, а девочки пусть лучше идут в гостиные, как сказал директор. В общем, все пошли в башни, а мы — к женскому туалету, найти сначала тебя, Гарриет, потому что ты была ближе. Когда мы завернули за тот проход, ну, знаете, такой, со странными каменными вставками, напоролись на тролля.

— Ровена всемогущая, какой он был огромный! — вставил Терри, не замечая, как другие курсы начинают прислушиваться к их разговору. — И такой вонючий, ужас, я этот запах до смерти не забуду. Ну он двинулся на нас, а мы знаем, убегать бесполезно — все равно догонит. Я его дубину голубым пламенем поджег. Она загорелась, но ничего с ней, конечно, не сделалось.

— Ага, но мы выиграли немного времени, потому что он пялился на эту дубину в голубом пламени, как на найденную диадему Ровены, — продолжил Энтони. — А потом замахнулся дубиной так, что Майкла чуть не убил.

— Я еле успел увернуться, — сказал Майкл, на лице которого только-только стали проступать краски, — он мне только руку сломал.

— Майкл оттолкнул меня, — вдруг тихо сказал Терри. — Это должен был быть я.

Они обменялись взглядами, значение которых Гарриет не смогла полностью прочувствовать и понять, но одно было ясно: событие, которое стало причиной этих взглядов, проложило между мальчиками крепкую, как стальной трос, связь.

— После этого Энтони бросил заклинание темного тумана в тролля, — прочистив горло, продолжил Майкл, — и тот стал вслепую размахивать своей палкой, мы только бегать в разные сторону успевали. А потом подоспели учителя, и профессор Снейп одним заклинанием тролля вырубил, — с ноткой уважения закончил мальчик.

Пенелопа Кристалл и остальные старосты, которые в полной тишине приблизились к первокурсникам, выглядели готовыми к убийству; пока они, однако, молчали, очевидно, дожидаясь части, в которой появятся Гарриет с Гермионой.

— Ну, я нашла Гермиону в библиотеке: мне хотелось, чтобы она тоже поела вкусностей, — стараясь говорить естественно, солгала Гарриет, — когда спустились к Большому залу, там уже были учителя, и тролль валялся в отключке. Декан… гхм, залечил руку Майклу и проводил нас сюда.

Майкл благодарно кивнул Гарриет за то, что она опустила часть о потере баллов. Пенелопа набрала в грудь воздуха и разразилась отповедью:

— …ваш разум?! — Прошло уже минуты три, но Пенелопа не остывала, не останавливалась и даже не повторялась. — Вы должны были обратиться ко мне, а не бегать по замку, нарываясь на приключения!

— Пенелопа! — вставила Гарриет, когда староста попыталась перевести дух. — Я понимаю, почему ты злишься, и ты права: мальчикам стоило обратиться к вам. Наш декан уже достаточно сурово отчитал их. Но Майкл, Энтони и Терри защитили девочек, которые тоже собирались пойти на поиски, и пытались спасти нас с Гермионой. Они такие смелые, что и гриффиндорцам не снилось. Я думаю, — Гарриет наклонилась и без стеснения поцеловала Майкла в щеку, — они настоящие герои.

Секунду в гостиной стояла тишина, и поцелованная щека Майкла (а за ней и вторая), окрашивалась ярким румянцем, а затем Лиззи захлопала в ладоши, и к ней присоединились Падма и Сидни. Вскоре по всей гостиной послышались хлопки, и Энтони с Терри покраснели столь же ярко, как и Майкл. Гарриет позволила мальчишкам насладиться их триумфом, а затем обняла каждого из них. Гермиона не отважилась повторить за ней.

Пенелопа попыталась продолжить отповедь, но никто уже не выражал ей поддержки; староста Роберт что-то сказал ей тихо, по-дружески приобняв, и она вмиг остыла; он увел ее к их одногруппникам.

Гарриет смотрела на мальчиков, будто только сейчас разглядела их по-настоящему; глядела на них, и душевная теплота окутывала ее. Она подумала, что прежде не видела мальчишек прекраснее. Ей вдруг захотелось получить Маховик времени и открутить его на двадцать лет вперед, чтобы увидеть, какими мужчинами они станут.

— Сидни, подай тыквенный пирог, пожалуйста, — попросила Падма. — Так вкусно пахнет!

* * *

После перевязки и обезболивающего не хромать получалось только до тех пор, пока Северусу не потребовалось подняться по лестнице. Яд, содержавшийся в слюне цербера, требовал специфического антидота, и безоар, который всегда хранился Северусом в кармане, лишь смягчал последствия, но не избавлял от них полностью. Терять лишнее время, чтобы сварить противоядие, он, однако, не собирался; зацепки и подозрения, складывающиеся во все более цельную мозаику, возбуждали нервы Северуса куда сильнее.

— С-с-северус, — промямлил Квирелл, когда они одновременно подошли к директорской горгулье, — в-вижу, вы б-были на тре-е-тьем эт-таже. Я-я у-ужасно в-вам с-сочувствую.

— Не стоит, Квирелл, — ледяным тоном ответил Северус. — Я выполнял свои обязанности. Хоть кто-то ведь должен, не так ли?

Губы Квирелла растянулись в притворной идиотской улыбке, и Северуса окатило новой волной раздражения. В тишине они поднялись в кабинет и расселись в кресла по разные стороны. Молчание не было Северусу в тягость, напротив, обычно он предпочитал молчание разговору; Квирелл, однако, заметно нервничал.

— Помона и Филиус уже сообщили, что все в порядке, — сказал Дамблдор, распахнув дверь. — Сейчас отчитается Минерва. Северус, ты, конечно, тоже проверишь свой факультет, хотя я уверен, что с ними все в порядке.

— Разумеется, с моими слизеринцами все в порядке: они слишком осторожны и умны, чтобы сделать какую-нибудь гриффиндорскую глупость… — не упустил шанса съязвить Северус. — Ах, да, сегодня отличился факультет Филиуса, как ни странно.

Дамблдор строго взглянул на него.

— Чуть не забыл, нужно будет наградить смелых мальчиков двадцатью баллами. Спасибо, что напомнил, Северус.

Он скрипнул зубами.

— Вы так думаете, директор? Я бы снял…

— Достаточно, Северус. Их декан уже наказал их соответствующе, — отрезал Дамблдор, и Северусу пришлось справляться с новой вспышкой раздражения. Тревога, подозрительность, отвращение к Квиреллу и боль — все вместе создавало такое нервное возбуждение, что на мгновение он удивился, как под ним не загорелось кресло. — Квиринус, как, по вашему мнению, тролль мог выбраться из помещения, которое было ему предназначено?

Северус вперил в ублюдка яростный взгляд.

— Я н-не имею ни-и м-малейш-ш-его п-понятия, ди-ректор, — начал тот. — Я-я допускаю, ч-что защ-щита, у-установленная на д-двери, б-была с-слишком слаб-бой.

— Скорее всего, так и есть, — согласился директор. — Теперь придется перевести тролля в другое помещение и самому ставить защиту, — будто в задумчивости обронил Дамблдор, но, если Северус понял о старике хоть что-нибудь за десять лет совместной работы, так это то, что директор никогда не ронял слова просто так. — Однако, — возвращая свое внимание к Квиреллу, продолжил он жестко, — подобные инциденты недопустимы. Профессор, я ожидаю от вас большего профессионализма в следующий раз, когда нам что-то понадобится.

— К-конечно, с-сэр, без-зусловно, д-ди-ди-директор, — еще сильнее разволновался (или притворился, что разволновался) Квирелл. — П-подобное б-б-больше не-е п-повторится, с-сэр, м-мне оч-чень ж-жаль.

— Надеюсь на это, Квиринус, — словно отчитав дитя и убедившись, что оно усвоило урок, Дамблдор вернулся к мягкости. — Как вы обнаружили тролля?

— О-о, я х-хотел по-о-видать С-северуса, — сообщил Квирелл, и Снейп с удивлением развернулся к нему. — У м-меня т-так раз-з-болелась с-спина, и я-я надеялся, ч-что я з-застану С-северуса в под-дземельях, пос-к-кольку н-наш п-профессор не с-самый б-большой любитель п-праздников, — натянуто улыбнувшись, заявил Квирелл. Губы Северуса тронула лишь полная презрения ухмылка. — М-мадам П-помфри, я-я по-о-лагал, уж-же д-давно н-на ужине.

— О, понятно, — с сочувствием произнес Дамблдор. — В таком случае, не смею вас задерживать, Квиринус. Думаю, у мадам Помфри как раз сейчас найдется свободная минутка для вас.

— К-конечно, — согласился Квирелл, вставая, — д-доброго ве-вечера, д-директор, С-северус.

— Доброго вечера, Квиринус, — откликнулся директор; Северус, разумеется, проигнорировал его.

— Итак, — начал Дамблдор, когда за Квиреллом закрылась дверь. Едва тот скрылся, директор стал еще мрачнее и серьезнее. — Что ты думаешь обо всем этом?

— Квирелл причастен, — безапелляционно заявил Северус, зная, что если директор задал такой вопрос, то уверен, что учитель ЗОТИ не подслушивает у входа. — Я говорил вам и до этого, что он ведет себя странно. Я встретил нашего храброго специалиста по ЗОТИ на первом этаже, — вставил очередную шпильку Северус, — недалеко от Большого зала. Неясно, куда он направлялся, но уверен, что не к троллю, шум и вонь от которого там прекрасно были слышны.

Дамблдор кивнул, опершись подбородком о сомкнутые ладони.

— Ты чувствуешь что-нибудь особенное рядом с ним?

— Если у Квирелла и есть какая-то связь с Темным Лордом, я не ощущаю этого; моя метка ничуть не изменилась с того дня, когда…

Нет, это не та мысль. Северус спрятал ее.

— …когда он исчез. Как я уже говорил, от Квирелла исходит странный запах, который в последнее время стал чуть сильнее, но он маскирует его чесноком, лимоном и, наверняка, чарами, так что я все еще не могу распознать его, — с досадой закончил Северус.

— Рано или поздно мы поймем, что это, — ответил Дамблдор. — Я не думаю, что Квирелл связан с Волдемортом, — Северус вздрогнул, но директор сделал вид, что не заметил этого, — однако нельзя исключать и такую возможность.

— Директор, мы могли бы допросить его с Сывороткой правды…

— Нет, — сказал Дамблдор, и в его голосе была власть окончательного решения, — для использования Сыворотки нет никаких оснований. Спасибо, что поделился мыслями, Северус, и я ценю то, что в первую очередь ты отправился в Запретный коридор. Я думаю, Поппи могла бы заняться твоей ногой.

— Моя нога в порядке, — солгал Северус; он отправился бы к Помфри только в критическом случае, и Дамблдор знал это.

Директор вздохнул.

— В таком случае позаботься о себе, Северус. И еще: Квирелл не должен знать, что мы подозреваем его.

— Разумеется, директор.

Северус вышел из кабинета, чувствуя, что яд и рана дают о себе знать достаточно, чтобы начать спутывать его сознание, но недостаточно для того, чтобы Северус оказался неспособен сварить себе противоядие и отказался от гордости, прося о помощи. Нужно было лишь добраться до подземелий.