Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

О, им точно не будет скучно. Еще в аэропорту Снейп жалеет о своем выборе — а будущее ничего хорошего не предвещает. Мальсибер... развлекается. Снейп с трудом сдерживается, чтобы не язвить и не заводить его этим еще больше: веселья и энергии тому хватает с лихвой. За полчаса ожидания регистрации Ойген успевает поноситься с какими-то мальчишками по всему залу вылета, поболтать с полицейским, парой работников аэропорта — и даже невесть как оказаться за стойкой регистрации, где работавший там молодой парень с удовольствием демонстрирует... мальчику, как работает эта система. Снейп глядит на все это отстраненно: сам занимает себя — и ладно, и мечтает только о том, чтобы, наконец, где-нибудь сесть и снять то, что эта женщина по какому-то нелепому недоразумению полагает подходящей для путешествий обувью.

Самым тревожным моментом становится для них прохождение паспортного контроля на границе: они оба чувствуют там чары, и оба ужасно нервничают — но всё проходит без проблем: неприметный человек в нише даже не обращает на них внимания. Мальсибер празднует это почти что немедленно, с громким победным криком проносясь по коридору — а Снейп, наконец, найдя первое же свободное кресло в зале ожидания, скидывает ненавистные туфли и ставит гудящие ступни на приятно прохладный пол.

— Что ты делаешь?! — тут же налетает на него Мальсибер, возмутившись — к счастью, шепотом — таким безобразием до глубины души. — Обуйся немедленно! С ума сошел?! Это же совершенно неприлично!

— Я маггла, — отмахивается Снейп. — Им — прилично.

— Ты женщина! Красивая, между прочим! Ну... во всяком случае, потенциально. И с отличной фигурой. И вкусом. Обуйся сейчас же!

— Ну заставь меня, — хмыкает Снейп.

Зря.

Потому что тот немедленно садится на пол и начинает надевать на него туфли. Выдержать это спокойно невозможно, и Снейп все-таки смеётся — Ойген вторит ему, на них начинают оборачиваться, но не рассерженно, а с улыбками, многие из которых — умильные.

— Я не могу в этом ходить, — признаётся он тихо. — Вернее, могу, разумеется, но это чудовищно.

— Не вопрос, — кивает Мальсибер-Ти-Джей, вскакивает, хватает туфли — и, вереща что-то радостное, убегает с ними куда-то.

Возвращается он нескоро — с пустыми руками и ужасно виноватым видом. Садится рядом и покаянно шепчет:

— Теперь можешь на меня наорать за то, что я умудрился где-то потерять твою обувь, и что тебе вообще делать теперь и какое я наказание — ну, ты умеешь, наверное, орать на детей? А потом иди и купи что-нибудь удобное и дешёвое, сетуя, что совсем нет денег.

Даже Снейп восхищён простотой и изяществом этого плана — он еле заметно кивает, потом вскакивает — и начинает… о нет, не орать — этого он не умеет. Но это и не нужно.

Пока он отчитывает «ребёнка», который стоит, понурив голову и всем своим видом изображая глубочайшее чувство вины и раскаяние, окружающие глядят на них очень неодобрительно и явно сочувствуют мальчику. Снейпу подобная их реакция непонятна — хотя и не удивительна: он просто знает заранее, что она будет такой, и, как обычно, оказывается прав. Даже в чужом теле — ребёнка, причём, по мнению Снейпа, весьма неприятного — Мальсибер настолько обаятелен, что окружающие готовы простить ему то, за что другого бы давно уже выпороли.

Найти «что-то удобное и дешёвое» в магазинах Duty-free не выходит: дешёвого там вообще нет, а большинство женских туфель даже выглядят неудобно. В конце концов они находят довольно изящные туфельки (надо же соответствовать образу) на плоской подошве, и Снейп, наконец, вздыхает с облегчением.

— Ты очень хорошенький! — немедленно портит ему настроение Ойген, приподнявшись на цыпочки и трогательно притянув его к себе — так, чтобы можно было шептать совсем тихо. — Погляди, как тот мужчина на тебя смотрит!

Получив вполне ожидаемый подзатыльник, Ойген-Ти-Джей только вздыхает грустно и, собрав сочувственные взгляды, кажется, всего аэропорта, берёт «маму» за руку и смирно идёт за «ней». Они садятся в каком-то углу прямо на пол, потому что все кресла заняты, и Мальсибер тут же устраивается у «матери» на коленях — Снейп даже согнать его не может, потому что полагает подобное поведение совершенно правильным и нормальным для ребёнка, и только говорит устало:

— Лучше бы ты меня там оставил. Лежал бы сейчас в земле… в гробу… как хорошо!

— И ели бы тебя черви, — улыбается «маме» «мальчик». — Сделай лицо попроще, а то у тебя такой вид, будто ты и вправду кого-то похоронил… люди же смотрят.

— Ты в самолёте будешь себя так же вести? — уточняет Снейп. — Скажи заранее.

— А если буду?

— А тогда я, пожалуй, воспользуюсь универсальным методом Долохова, — язвительная усмешка на хорошеньком личике миссис Тамарис выглядит странно.

— Это каким? — удивляется Мальсибер. — Упал-отжался который? Так ты не Долохов, я не…

— Водкой, — смеётся Снейп. — Говорят, она отлично усыпляет: если выпить достаточно, можно проспать до конца полёта. И пусть стюарты сами с тобою мучаются… а ведь тебе ещё самолично придётся следить за тем, чтобы и самому каждый час пить оборотное зелье — и меня им поить. Спящего и пьяного. Так что не провоцируй меня.

— Не буду, — соглашается Ойген. — Расскажи мне про самолёт? Какой он?

— Большой. Ряды кресел… довольно тесно, на самом деле. Твоё место у окна — погода ясная, я думаю, тебе будет интересно. И очень прошу тебя — веди себя там прилично. Высадить нас, конечно, не высадят… во всяком случае, до Нью-Йорка. И кстати, я хотел бы узнать: мы летим до конца, или расстаёмся с нашими телами на пересадке?

— Я вообще ни про какую пересадку не знаю! — вскидывается Мальсибер.

— Ты не слушал, — досадливо говорит Снейп. — У нас пересадка в Нью-Йорке — несколько часов. А потом местный рейс. Решай заранее.

— А Нью-Йорк — это где?

— Это… на северо-западе. На Атлантическом побережье. Относительно недалеко от Канады… весьма относительно.

— Нет уж, летим в Сан-Диего! — решительно говорит Мальсибер. — Чем дальше — тем лучше… и там Мексика рядом, а ещё я читал, что там отличные пляжи и всё время тепло. В Нью-Йорке есть пляжи?

— Не знаю. Нью-Йорк — большой… просто огромный город. Может, и есть… американская география никогда не попадала в сферу моих интересов.

— Летим до конца, — решает Ойген.

— Тогда не доставай меня больше, — предупреждает Снейп.

Как ни странно, предупреждение, в целом, действует. Правда, Мальсибер предсказуемо в восторге от самолёта: он осматривает всё, что только возможно (и снова, даже в чужом теле, срабатывает его обаяние: как только это становится можно, стюардессы проводят его по всему салону, а потом даже — с разрешения «мамы» — показывают отсеки для своего отдыха и для приготовления пищи). Впрочем, наибольший восторг вызывает у Ойгена взлёт — он буквально прилипает к окну и минут двадцать его не видно и не слышно. Позже, когда уже и экскурсия по самолёту закончена, и обед подан и съеден, он то и дело приникает к окну — благо, погода хорошая, и видно землю — а потом в какой-то момент оборачивается к начинающему сонно клевать носом Северусу и говорит восторженно и серьёзно одновременно:

— Я хочу научиться его водить.

— Самолёт? — удивлённо переспрашивает тот.

— Я хочу свой собственный самолёт — можно поменьше, — кивает Мальсибер.

Снейп усмехается:

— Ты вообще представляешь, сколько это стоит?

— Но это возможно? — уточняет Ойген.

— Насколько я знаю — да… но это очень дорого даже для тебя — причём прежнего, со всем твоим сейфом.

— Деньги будут, — легко говорит Мальсибер. — Раз это возможно, и я хочу этого — значит, найдутся. Это совсем не похоже на метлу… и это очень здорово, — говорит он тихо.

— Не похоже, — соглашается Снейп. — Откуда такая уверенность в будущей финансовой состоятельности, позволь спросить?

— Я же волшебник, — пожимает плечами Ойген. — Это маггловское дело — о деньгах думать… раз нужны — будут. Хотя, с другой стороны, — он улыбается, — мне же нужен самолёт, а не деньги на него… а это совсем не одно и то же. Ладно, посмотрим… ты хотел спать?

— Да! И сейчас хочу.

— Спи, — мирно говорит Ойген, вновь отворачиваясь к окну. — Я не буду мешать.

И действительно, как ни странно, он не мешает — будит только каждый час да к ужину — к которому, похоже, обаявший всех окружающих «ребёнок» получает два дополнительных десерта от сидящих недалеко пассажиров.

— Ты на них Империо не накладывал? — шёпотом и на всякий случай ещё и на латыни интересуется Снейп.

— Что ты, мамочка! — искренне восклицает тот — и совершенно бессовестно и бесстыдно кидается ему на шею.

— Убью, — тихо и яростно говорит ему Снейп, но на, похоже, основательно заскучавшего Мальсибера это не действует. — В Нью-Йорке оставлю! — шипит он, но это тоже не помогает — какая-то дама, сидящая спереди и наблюдающая с умильной улыбкой за этой сценой, говорит ему… миссис Тамарис — весьма неодобрительно:

— Ваш малыш — просто ангел!

— Если бы, — абсолютно искренне вздыхает она… он… Снейп — и едва не добавляет, что был бы тот ангелом — не было бы у него сейчас вообще никаких проблем, ибо ангелы — они на небесах, если он верно помнит христианскую мифологию… а христианскую ли имела в виду его собеседница? Или, быть может, греческую? Или раннюю иудейскую? Прокрутив всё это в голове, он слегка успокаивается, перехватывает под мышки «ребёнка» и водворяет того на место. Потом говорит почти нежно — у того от изумления округляются глаза: — Очень тебя прошу, Ти Джей, посиди спокойно. Будь, как эта дама сказала, ангелом, — и, не удержавшись, добавляет: — земным.

Ойген… Ти Джей как раз прекрасно его понимает — без слов, но, с другой стороны, зачем двум хорошим легилиментам слова? — и хохочет, правда, больше не пытаясь никуда лезть. Потом говорит капризно:

— Мне скучно!

— Хочешь, я с тобой поиграю? — ласково спрашивает его та же самая дама. — У меня есть с собою детские игры…

— Огромное вам спасибо! — мгновенно реагирует Снейп. — Вы знаете, у меня сегодня так голова болит… вам, наверное, будет удобно поменяться со мной местами?

— Не уходи, мама! — вопит Ойген, вцепляясь в его… её рукав — но поздно, да он и сам понимает, что проиграл, и паясничает больше для вида.

— Я буду совсем рядом… маленький, — нежно говорит «мама» — Ойген не выдерживает и смеётся.

Какое-то время они так и летят: Снейп время от времени заглядывает в щель между креслами и видит, к собственному удивлению и некоторой даже досаде, вполне увлечённо склонившегося над какой-то странной игрой мальчика. Что его радует — это то, что тот не разу не забывает выпить из маленького яркого термоса оборотное зелье… впрочем, Мальсибер — не Эйвери и не Люпин, которые, задумавшись или занявшись чем-то интересным, могли позабыть обо всём, безалаберность Ойгена всегда исключительно уместна и никогда не приносит тому неприятностей.

Посадка — к которой Снейп, разумеется, вновь возвращается на своё место — восхищает Мальсибера ничуть не меньше, чем взлёт. Когда самолёт уже катится по земле, Ойген говорит решительно:

— Теперь у меня есть ещё одна цель в жизни.

— Мне не понять, — отвечает ему Снейп.

— Поймёшь, когда я его куплю и мы с тобой полетим, — отзывается Мальсибер с бесстыдной уверенностью.

…Пересадка в Нью-Йорке проходит на удивление мирно: перенервничав при пересечении границы, приятели просто бродят по аэропорту, благо багаж забирать не надо, его должны переместить служащие авиакомпании. Мальсиберу всё очень интересно, но он не дёргает Снейпа, а просто разглядывает всё вокруг, застывая практически у каждой новой витрины или киоска, а потом, когда они, устав, садятся поесть, с удивлением изучает незнакомую еду.

— Это что? — наконец, спрашивает он, осторожно сжимая пальцами верхнюю половинку булочки гамбургера.

— Это гамбургер, — с некоторым злорадством объясняет ему Снейп. — Самая американская еда на свете… привыкай. А этот — самый американский из всех. Мы в МакДональдсе.

— Это какой-то известный их ресторан?

— Это не ресторан — это закусочная… очень большая сеть закусочных. Надо будет тебе почитать про всё это побольше… путеводители, что ли, какие-нибудь. Ты есть будешь?

— Не знаю, — говорит тот с сомнением. — Это у них хлеб такой?

— Да, — Снейп слегка улыбается. — Что тебя смущает?

— Хлеб не может так… мяться, — Ойген хмурится.

— Ничего с тобой не случится. Ешь, а то на тебя смотрят.

Мальсибер откусывает, жуёт… кривится и откладывает гамбургер в сторону. Снейп едва сдерживает ухмылку, спрашивает сочувственно:

— Что-то не так?

— Я надеюсь, обычные продукты у них тут тоже продаются? — страдальчески спрашивает Ойген. — И ты не бросишь меня и будешь готовить нормальную пищу?

— Смотря как будешь себя вести, — задумчиво отвечает Снейп. — А нет — так и сам научишься… и здесь наверняка есть обычные рестораны.

— Пойдём туда? — просит Мальсибер. — Я голоден, но я боюсь это есть!

— Ты волшебник, — усмехается Снейп. — Ничего с тобой не случится. И мы никуда не пойдём, потому что не знаем, в какие рестораны они ходят обычно — и ходят ли. Можешь съесть только мясо, оно нормальное.

— Тебе меня лечить, — бурчит Ойген, но гамбургер берёт и всё-таки ест — а закончив, говорит неохотно: — В принципе, это не так плохо… но так питаться я всё равно не согласен!

— Давай доберёмся куда-нибудь — и там уже будем решать такие вот мелочи, — примирительно говорит Снейп. — Ты хоть понял, что мы прошли пограничный контроль? И самое сложное — позади?

Тот кивает и глядит на него с выражением, чрезвычайно странном на детском лице, потом говорит:

— Давай я подумаю об этом когда опять буду собой? А то нас ауроры заберут. За неадекватность.

— Я не уверен, что они здесь так называются, — кивает задумчиво Северус, — но в целом ты прав. Давай.

— Мне вот куда интереснее, что случилось со временем, — говорит Ойген-Ти Джей, болтая свисающими со слишком высокого стула ногами. — Мы вовсе не три часа летели.

— Мы летели за солнцем, — объясняет Снейп. — Поэтому часть времени как бы… пропала. Смотри, — он схематично рисует на салфетке карту мира, расчерчивает её на часовые пояса, потом рисует траекторию полёта самолёта. Ойген слушает очень внимательно, потом спрашивает с неожиданным уважением:

— Откуда ты всё это знаешь?

— В школе учился, — фыркает тот.

— Я тоже учился! — возражает Мальсибер. — И даже вместе с тобой! Но точно помню, что там ничего подобного не рассказывали! Разве что Бинс, — говорит он с сомнением. — Хотя вряд ли?

— В маггловской школе, — веселится Снейп — надо сказать, что улыбка у него сейчас выходит существенно лучше, чем обычно: видимо, миссис Тамарис — женщина жизнерадостная. — До одиннадцати лет. Там это рассказывали. Ну и вообще, нельзя же читать только древние черномагические манускрипты — нужно и современной наукой интересоваться. А то потом вырастают такие вот бестолочи…

— А давай ты мне всё это постепенно расскажешь? — азартно предлагает Мальсибер.

— Что «всё»?

— Вообще всё. Что ты знаешь о мире. Вкратце.

Снейп смотрит на него… потрясённо, потом не выдерживает и хохочет.

— Ты предлагаешь мне устроить тебе краткий курс всего сразу?

— Ну да! — тот, кажется, удивлён его подобной реакцией. — Что такого?

— Так не делается! — отсмеявшись, качает головой Снейп. — Это же годы учёбы, ты понимаешь?

— Ну и ладно… я никуда не спешу, — пожимает плечами Ойген. — Надо же нам будет с тобой о чём-либо говорить вечерами. А так и мне польза, и тебе со мной интереснее будет… со временем.

— Мне вполне хватило педагогической практики — на всю жизнь, — говорит Снейп. — Но я могу найти тебе какие-нибудь подходящие книжки. А то ведь действительно неприлично.

— Книжки скучно, — смеётся Ойген, вставая. — Ты лучше книжек. И намного понятнее. Пойдём погуляем, — он соскальзывает со стула. — И расскажи мне про магглов. Что-нибудь.

…Почти весь второй полёт они спят — хотя и взлёт, и посадку Мальсибер наблюдает всё с тем же восторгом. Из аэропорта в Сан-Диего они берут такси до указанного в документах и на багажных бирках адреса — и, наконец, уже в темноте входят в незнакомый маленький дом.

— Давай сначала помоемся, — говорит Ойген — и переоденемся. А потом уже их превратим обратно и память подчистим. А, нет — сначала решим ещё, куда мы отсюда пойдём.

— Да просто выйдем на улицу и пойдём по ней куда подальше… дойдём до какого-нибудь бара — и вызовем оттуда такси, попросим отвезти в какой-нибудь… непритязательный отель: таксисы обычно знаю те, где не интересуются ничем, кроме наличных.