Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Огромное тёмное помещение, похожее на какой-то ангар.

В одном из углов на полу — два матраса, положенных углом вдоль соседних стен.

На одном из них лежит укрытый одеялом человек, его горло охватывает толстая белая повязка, а на бледное изможденное лицо, покрытое холодной испариной, налипли темные пряди. Он открывает глаза и стонет — получается плохо, очень хрипло и как-то полузадушенно.

Какое-то время ничего не происходит, потом слышен лязг — открывается дверь, и входит второй мужчина — с такими же темными волосами до плеч, обрамляющими тонкое и весьма привлекательное аристократическое лицо.

Он подходит к лежащему, садится на корточки и светит тому в лицо обычным электрическим фонариком.

— Ага, — говорит он. — Очнулся-таки. Ну здравствуй, Северус.

— Ойген? — хрипит тот.

— Удивлён, да? — весело спрашивает вошедший, переводя луч света себе на лицо. — Я сам обалдел. До сих пор не понимаю, на кой тебя вытащил… Говорили мне в детстве — не подбирать всякую пакость… ну да что уж теперь. Кто ж знал, что ты у нас, оказывается, шпион и герой всей магической Британии, — он снова смеётся. — Погоди, у меня тут где-то лампа была… ага, — он щёлкает выключателем, зажигая круглый белый шар, лежащий на полу между матрасов.

— Герой? — с трудом переспрашивает… ну да, Северус Снейп, похожий на бледную тень самого себя.

— Я тебе там кинул газеты — сам почитай, — веселится мужчина, которого Снейп назвал Ойгеном. — Я так в жизни не перескажу! Спорим, тебе орден Мерлина первой степени вручат? Правда, посмертно, если ты не вернёшься. Ты думаешь возвращаться-то?

Тот пытается что-то ответить, но хрипит и закашливается — мужчина, сидящий с ним рядом на корточках, принимает подчёркнуто виноватый вид:

— Ну извини, не удержался. Я тут тебе целителя какого-то приволок — не самого лучшего, судя по результату, ну уж какого смог, не обессудь. Сейчас поднимешься — сам себя вылечишь. А заодно и меня, а то мне всё-таки прилетело. Пока что молчи лучше — а то я не ты и не МакНейр, повязки толком менять не умею, так и будешь в грязной лежать. А вообще давай-ка ты поскорее вставай — ты мне нужен. Давай для начала я тебя усажу, — говорит он и, не дожидаясь реакции собеседника, с заметным трудом, но всё же приподнимает его — Снейп подставляет согнутый локоть и опирается на него, пока Ойген укладывает к стене подушку и подтягивает самого Северуса повыше. — Всё, читай, — тяжело дыша, говорит мужчина и садится на край матраса. — Чтоб его….

Он заходится кашлем, глубоким и неприятным. Кашляет он очень долго и так сильно, что в какой-то момент сгибается почти пополам и кажется, что вот-вот упадёт. Наконец, он успокаивается и вытирает губы бумажным платком — когда он складывает его, на том видна кровь.

— Как-то мне, видимо, не везёт с лёгкими, — весело говорит он — голос звучит слегка сипло. — Или ты меня после Азкабана всё же не долечил… но прилетело мне в грудь, так что я склонен обвинять не тебя.

— Что именно? — полушёпотом спрашивает Снейп.

— Что прилетело? Понятия не имею! Ты ещё спроси, от кого, — говорит тот. — Ты такие вопросы порой задаёшь — даже странно. Ты хоть представляешь, что в школе творилось, пока ты там в хижине тихонько лежал? Я думал, они её разнесут по камушку… но нет, обошлось. Ты знаешь, что твой Поттер всё-таки убил Лорда?

— Убил, — повторяет Снейп, и глаза его вспыхивают.

— Смотри-ка… обрадовался, — смеётся мужчина. — Так ты, значит, идейно шпионил? — он негромко смеётся. — Убил-убил. Судя по тому, что пишут в газетах — обычным Экспеллиармусом. Подумать страшно, что это должен быть за Экспеллиармус — и какая тогда у него Авада.

Мужчина, названный Ойгеном, встаёт.

— Ладно… читай тут пока. Пойду чай заварю… как смогу. Он тут на редкость противный, но уж какой есть, — он идёт к выходу, но на середине пути Снейп его окликает:

— Мальсибер!

— Что тебе? — откликается тот.

— Спасибо.

— Да не за что. Отработаешь, — смеётся он снова. — Я же тебя вполне по-настоящему спас — я проверял, долг жизни есть. Вот ты мне и отслужишь, — он машет ему рукой и выходит.

Пока его нет, Снейп пытается убедиться, что голос ему все еще служит, и с удивлением обнаруживает, что говорить, в общем-то, ничто не мешает — особенно если не делать этого слишком громко. Рана, судя по всему, сбоку — вернее, ран, по всей видимости, две, во всяком случае, при аккуратной пальпации даже сквозь повязку болят они по обе стороны от трахеи.

Мальсибер, наконец, возвращается, и приносит широкую доску, на которой стоит чашка с какой-то дымящейся жидкостью, которая при ближайшем рассмотрении оказывается чаем.

— Откуда у тебя деньги? — оглядывая его внимательно, спрашивает Снейп: в темноте видно плохо, однако даже в таком освещении наряд Мальсибера на мантию ничуть не похож.

— Какие деньги? — смеётся Мальсибер. Он вообще очень много смеётся и кажется помолодевшим и очень счастливым. — Папенька всегда говорил, что хорошее Империо стоит целого сейфа в Гринготсе… одно Империо — один сейф…

— И всё же?

— Как же приятно, когда хоть что-нибудь в этом мире не меняется, — фыркает Мальсибер, — как был занудой, так и остался… откуда-откуда. Тут полно баров по-близости — маггловских баров. Останавливаю вечером какого-нибудь пьяного маггла, прошу у него кошелёк — и забираю купюры. Ну, или часть. Потом меняю их на продукты в этих их… магазинах. Это-то не проблема… ты мне лучше скажи, как бы нам выбраться отсюда.

— Ты грабишь магглов? — язвит Снейп.

— Граблю, — кивает тот. — Хотя вряд ли это можно назвать ограблением: я ничем им не угрожаю. Просто прошу, — он снова смеётся.

— Какой ты довольный — прямо светишься, — говорит Снейп.

— На себя погляди, — веселится Мальсибер. — Ты тоже, знаешь ли, печальным не выглядишь. Даже странно. Ты как, думаешь возвращаться-то? А то они тебя там хоронить собрались…

— Пусть хоронят, — кивает Снейп — и кривится от боли. — А что именно они собрались хоронить? И где они это взяли?

— Да я там кинул… кого-то. И поджёг хижину. В общем, что не сгорело — то и хоронят.

— Как тебя туда вообще занесло?

— Ну как-как… пришли мы в школу. Начался… ад какой-то. Я отсиделся немного…

— Давай по порядку. Лорд ведь ждал Поттера в лесу.

— Ах, да… ну, что. Ждал. Тот пришёл. Лорд с ним поболтал, по обыкновению — и кинул Аваду. Поттер упал. И Лорд тоже. Представь, красота какая: ночь, луна, запретный лес… и два трупа. Беллатрикс, эта чокнутая, кинулась к Лорду, конечно…

— Погоди, — хмурится Снейп. — Ты можешь нормально рассказывать? Обязательно ёрничать?

— Обязательно, — энергично кивает Ойген — несколько шелковых темных прядей падают ему на лицо. — Потому что без этого я вспоминать этот кошмар не желаю. Так что или так — или никак. А в голову свою я тебя не пущу, даже и не надейся. Рассказывать?

— Паяц, — морщится Снейп. — Говори.

— Ну так вот. Лорд как очнулся — отправил Нарциссу Малфой поглядеть, что там с мальчишкой. Сам не пошёл, — засмеялся Мальсибер. — И ты не поверишь, что она учудила!

— Нарцисса? — удивляется Снейп.

— Нарцисса. Такая вся трепетная и леди… Присела, послушала там чего-то, обернулась, поглядела Лорду в глаза и сказала — спокойно так и уверенна: мёртв, мол.

— Она ему солгала? — поразился Снейп.

— Ты представляешь? Глядя в глаза!

— Надо же, — тихо говорит он, но Мальсибер немедленно портит патетичность момента:

— Но он сам виноват, я считаю. Надо же было среди всех выбрать единственную женщину, которой позарез надо попасть в школу за сыном! Конечно, она соврала — я бы тоже соврал… наверное — если бы был чьей-то матерью, — смеётся он.

Снейп смотрит на него неприязненно, но тому явно наплевать на все мрачные взгляды не свете:

— В общем, Лорд суёт якобы мёртвого мальчишку в руки этому леснику-полувеликану — и мы-таки идём в школу. Шум, треск, фейерверки… вопли и паника, мальчишка вскакивает, а второй срубает башку этой жуткой рептилии…

— Кто? — прерывает его Снейп. — Кто уничтожил Нагини?

— Откуда я знаю? — пожимает плечами Мальсибер. — Это ты их всех пестовал, по мне они все на одно лицо… но точно не девушка. Да наверняка в газетах всё есть.

— Что было дальше? — напряжённо спрашивает Снейп.

— Дуэль была… очень красивая. Жаль, не могу тебе показать — но вот доберёмся до цивилизации, раздобудем пансив — я с тобой поделюсь, — обещает он. — И даже не смотри на меня — не пущу! — он закрывает рукой глаза и смеётся. — Ты мой должник, Северус, и я тебя предупреждаю: любую твою попытку влезть мне в голову я буду воспринимать как серьёзное нападение и угрозу. Так что я бы не рисковал на твоём месте.

— Успокойся, — неожиданно мирно говорит Снейп. — Твоей голове ничего не грозит. Что было дальше?

— Дальше Лорд пал от поттеровского Экспеллиармуса, заслужив, я считаю, приз за самую нелепую смерть в магической Британии — и я решил, что вот сейчас самое время тихо покинуть это миленькое местечко. Поймал какого-то молоденького аурора, наложил на него Империо…

— Всегда было интересно, — шепчет Снейп, — ты другие заклинания вообще знаешь?

— Знаю, — важно отвечает Ойген. — Акваменти и Вингардиум Левиоса. Ещё аппарировать хорошо умею и свет зажигать.

— Ну да. Самый главный набор, — кивает Снейп.

О да. Он помнит это его Акваменти… на всю жизнь запомнил. Дело было в Малфой-мэноре, вскоре после первого большого побега из Азкабана, откуда Мальсибер вернулся совершенно больным — Снейп сам же его и лечил, и довольно долго — и совершенно не похожим на себя прежнего: ходил молчаливый и мрачный, и если вдруг и шутил, то очень ядовито и зло. В рейды его поначалу не отправляли, и он или лежал в своей… предоставленной ему комнате, либо слонялся по дому без всякого дела. В тот вечер они все постепенно собирались в большой гостиной, ожидая прибытия Лорда, который объявил какой-то большой общий сбор, приказав явиться не только ближнему кругу, а, кажется, всем, кто только был тогда с ними. В мэнор понабежала всякая шваль, понатащив на себе грязи: у некоторых на ботинках были целые комья, которые те, ничуть не стесняясь, счищали обо всё, что казалось им для этого подходящим, изгваздав паркет так, что даже рисунок на нём перестал быть различим толком — и вот кто-то из них, очевидно, знать не знавший Мальсибера, и сцепился с ним языками, а потом, быстро проиграв в этой словесной дуэли, разозлился и швырнул в него банальнейшим комом грязи, подцепив его заклинанием с собственных сапог. Снейп помнил, как тогда замолчали все те, кто Мальсибера знал — и как он удивлённо посмотрел на обидчика, потом неспешно достал свою палочку и сказал — вслух:

— Империо.

А потом, почти сразу же:

— Акваменти. Пей.

Из его палочки вырвалась струйка воды. Зачарованный подставил под неё сложенные лодочкой ладони и начал жадно и быстро пить. Он пил и пил — потом начал давиться, но остановиться под внимательным и чуть ли не ласковым взглядом больших чёрных глаз не мог. Хрипел, отплёвывался — и пил, глотал воду, пока его не вырвало ей же и остатками какой-то полупереваренной пищи.

— Пей, — повторил Мальсибер.

И пытка продолжилась… Околдованный уже стоял на коленях, мокрый, в воде и собственной рвоте, он пил и плакал, и продолжал пить… Его снова вырвало, на сей раз уже чистой водой — Мальсибер поморщился, отступил на шаг и сказал снова:

— Пей!

— Хватит! — не выдержала Нарцисса Малфой. — Ойген, пожалуйста.

Мальсибер обернулся, посмотрел удивлённо, потом поклонился и сказал:

— Финита, — и когда заклинание спало, велел, — иди, целуй ноги леди. Я бы тебя утопил, но желание хозяйки дома — закон. И убери здесь всё. Не вставать! — резко велел он. — На коленях ползи. Как живёшь.

И пока тот полз к замеревшей на месте Нарциссе, Мальсибер счистил с себя грязь, посмотрел на остальных, улыбнулся и поинтересовался:

— Ещё кто-нибудь?

Ответила ему тишина. Мальсибер отошёл к камину — как и все те, кто вернулся из Азкабана, он очень мёрз той зимой — и попросил у эльфа чашку горячего чая.

…Снейп прикрывает глаза, прогоняя воспоминание, и как раз слышит ответ:

— Мне хватает, — Мальсибер легкомысленно отмахивается. — В общем, наложил я на него Империо — и пошёл я вроде как под его конвоем к лесу. А там эта хижина… я решил — самое место там переодеться и аппарировать, если получится. Заходим — а там ты, весь такой романтично-красивый…

— Романтика — это другое, — усмехается Снейп. — Это сердечки, цветочки и розовые единороги. Перерезанное горло в понятие романтики не входит.

— Ты просто ужасающе необразован! — восклицает Мальсибер, вскидывая руки. — Романтика разная бывает! Вот если взять литературное направление начала прошлого века — как раз туда ты замечательно впишется, — говорит он, и продолжает патетически, — бледный молодой… ну, почти молодой школьный учитель, лежащий в одинокой лесной хижине в луже крови, поверженный огромной змеей по приказу величайшего из темных волшебников… хотя ты знаешь, — обрывает он сам себя, переходя на будничный тон, — я что-то теперь уже сомневаюсь в этом вот «самый». Какой же он «самый», если его смог убить обычный школьник обычным Экспеллиармусом?

— Поттер… всегда мог выделиться среди школьников, — отрезает Снейп.

— Ну да, я забыл — ты же его отлично знаешь. Он практически твой воспитанник.

— Ойген! — рявкает Снейп — и закашливается.

— Ну ты совсем обалдел? — удивляется и даже расстраивается тот. — Хорошо, хорошо, я понял: на тему Поттера шутить больше не буду. Кто ещё для тебя табу?

— Пошёл к чёрту, — хмурится Снейп.

— Я даже не знаю, кто это, — смеётся Мальсибер. — Я не читал маггловских сказок.

— Это из Библии!

— Нет в Библии никаких чертей! — возмущается Ойген. — Её я читал! В детстве. Ужасно нудная книга: сначала идёт долгое перечисление всех колен каких-то пустынных племён и их царей, потом появляется непонятный сдвинутый на букве закона бог, которому они все поклоняются, потом у него заводится сын, который утверждает, что всё, что было раньше — неправда, и нужно просто всем всех любить, потом его прибивают к кресту, он воскресает, а его ученики основывают нынешнюю римскую церковь.

Снейп… смеётся. Совершенно беззвучно, прижимая руки к горлу — но очень искренне, почти что до слёз.

— Прекрати сейчас же! — возмущается Мальсибер — его чёрные, как и у собеседника, но большие и яркие глаза тоже смеются, но лицо он держит. — Тебе категорически запрещено даже разговаривать! А ты тут хохочешь. — И добавляет: — Пятьдесят баллов со Слизерина, мистер Снейп!

Тот стонет от смеха, сжимая горло, Мальсибер тоже не выдерживает, и они хохочут, как мальчишки, в самом буквальном смысле валяясь от смеха на своих матрасах.

— Ну всё, всё, — говорит, наконец, Мальсибер, перекатываясь поближе к Снейпу и удерживая его за плечи. — Это у нас с тобой такая истерика, Северус. Ну и я — дурак, её спровоцировал. Тебе же правда нельзя смеяться. Ну перестань, всё.

Северус глубоко вздыхает и, наконец, успокаивается.

— Дай посмотрю, — серьёзно говорит Мальсибер, разводя его руки. — Бастет! Как нехорошо. Я тут стараюсь не колдовать… кровь идёт, — он досадливо морщится. — Вроде не очень сильно… я сейчас целителя приведу. А ты сядь повыше и сиди тихо.

Снейп пытается что-то сказать, но Мальсибер закрывает ему рот ладонью.

— Не болтай. Я скоро.

Он вскакивает и почти убегает.

Возвращается он с пожилым полным мужчиной, который ведёт себя совершенно обычно, заставляя Снейпа гадать, есть на нём сейчас Империо или нет. Сказать по правде, он считает Мальсибера лучшим из известных ему специалистов в этом заклятье — включая и уже покойного Лорда. «Волдеморта, — поправляет он сам себя. — Его зовут Волдеморт… звали. Его вообще больше нет. Всё закончилось»…

Целитель, даже по мнению Снейпа, оказывается не так уж и плох: он отлично разбирается в животных ядах вообще и в змеиных — в частности, и какое-то время доктор и пациент обсуждают все тонкости лечения последнего. Получив очередные лекарства и свежую повязку, Снейп прощается с целителем до завтра, и Мальсибер уходит его провожать. Его нет достаточно долго — а когда он возвращается, за ним идут два кота. Или кошки — но для них они кажутся слишком крупными.

— Это что? — удивлённо интересуется Снейп, который, вообще-то, собрался поговорить со своим… приятелем совсем о другом, но очень уж странно здесь смотрятся эти звери.

— Это коты, если я верно определил их пол, — отвечает Мальсибер. — У тебя не может быть аллергии на кошек, ты столько лет прожил в школе!

— Зачем они тебе? — откровенно кривится Снейп. Коты тощие и длинные: один рыжий, точнее, практически жёлтый, другой серый в полоску. Оба мокрые и какие-то, похоже, облезлые.

— Здесь крысы! — восклицает трагично Мальсибер. — Вот такие! — он разводит ладони никак не меньше, чем на фут. — Я их ненавижу! И я даже слышать от тебя не хочу ничего о том, что тебе они нравятся!

— Нет, — усмехается Снейп. Эмоциональность Мальсибера, в основном, нарочитая, и его вечное полуфиглярство почему-то не вызывает и никогда не вызывали в нём раздражения: возможно, потому, что ему не раз приходилось видеть, как мгновенно слетает с того вся эта шелуха при необходимости. Но серьёзность Мальсибер терпеть не может — при этом шутки у него обычно смешные, лишённые мрачности или злости, а чувство такта подводит редко.

— Так что коты останутся здесь. Если, конечно, не будут гадить, — говорит он им.

— А ты на них Империо наложи, — советует Снейп.

Тот задумывается, смотрит на зверей изучающе, потом переводит озадаченный взгляд на Снейпа и говорит:

— Да нет, пожалуй… по-моему, это какое-то извращение.

И хохочет. В голос.

— Ты шут, — говорит ему Снейп. — Уймись, плохо же станет.

И он прав — он вообще на редкость часто бывает прав: смех переходит в кашель, Мальсибер прижимает руки к груди, сгибается и, наконец, опускается на колени. Успокоившись, он обессиленно садится прямо на пол и какое-то время молча тяжело дышит.

— Дай посмотрю, — хмурясь, говорит Снейп. — Кстати, где моя палочка? Ты догадался её забрать?

Ойген молча кивает — нехороший признак, он бы не упустил случая пошутить.

— Ты живой? — окликает его Снейп.

Тот, наконец, огрызается:

— Ты много кашляющих трупов встречал?

— Всё бывает впервые, — говорит Снейп. — Верни мою палочку и иди сюда.

— Не надо тут колдовать, — говорит Ойген серьёзно. — Это ты если вернёшься — станешь всеобщим героем и снова получишь своё директорство. А меня отдадут дементорам. Не хочу.

— Прав, — признаёт Снейп. — Давай тогда выбираться отсюда — мне не нравится, как ты кашляешь. Я знаю пару очень неприятных заклятий с таким эффектом… любопытно, кто и откуда узнал их на той стороне.

Мальсибер подходит к нему и ложится на соседний матрас, закрывает глаза и лежит очень тихо. Потом спрашивает:

— Что за заклятья?

— Разные. Колдовать тут нельзя — а зелья варить можно?

— Давай не будем, — просит он.

— Не будем, — легко соглашается Снейп. — Какой у тебя план?

— Хочу выбраться в Новый Свет. Посмотрю, что и как в Штатах… Латинская Америка была бы надёжнее, но уж больно не хочется менять основной язык… я сомневаюсь, что наш аврорат туда дотянется.

— А от меня ты чего хочешь?

— Во-первых, чтобы ты мне в этом помог. Ты жил среди магглов — ты хоть что-то, да знаешь о них, а я даже с малфоевской компанией не шатался по маггловским закоулкам.

— Любопытнее надо быть, — усмехается Снейп.

— Учту, — он кивает. — В общем, первое: ты поможешь нам перебраться в Соединённые Штаты. Второе — там ты меня вылечишь. Третье — поможешь мне адаптироваться.

— Всего-то? — усмехается Снейп. — Что ж так скромно?

— Достаточно, — говорит Мальсибер.

Какое-то время они молчат, потом Снейп спрашивает:

— Плохо?

— Угу, — откликается Ойген.

— Что чувствуешь?

— Слабость, — отвечает Мальсибер. — И больно вдыхать глубоко. Пройдёт сейчас.

— Прекращай хохотать по поводу и без, — говорит Снейп. — И палочку мне отдай.

Какое-то время они молчат, потом Мальсибер открывает глаза и говорит:

— А если не отдам?

Снейп усмехается. Мальсибер садится и разворачивается к нему, глядит изучающе, спрашивает:

— Есть хочешь?

— Нет! — отвечает Северус с каким-то испугом.

— А придётся, — он легко вскакивает — будто и не было ничего. — Мы тут уже четвёртые сутки торчим. Я понимаю, что тебе больно, но хотя бы пить тебе придётся. Целитель сказал кормить тебя жидкой пищей — например, бульоном. Я думаю, что даже я способен сварить курицу.

— Я должен это увидеть, — отзывается Снейп. — Я должен увидеть, как Ойген Мальсибер варит курицу на маггловской, как я понимаю, плите.

— Тут нет никакой плиты, — вздыхает тот. — Но есть такая странная штука… можешь посмотреть, если хочешь. Вставай тогда. Она там.

— Неси сюда.

— Ну вот ещё! — фыркает он возмущённо. — Она… оно… эта штука тяжёлая. А мне вредно, — он смеётся, но тихо. — Так что желаешь наблюдать — изволь встать.

Снейпу даже думать страшно о том, чтобы встать. Но и пропустить подобное зрелище он тоже не может. Чистокровнейший, аристократичнейший, утончённейший Мальсибер, сражающийся с… кстати, а с чем? Нет, это определённо стоит того, чтобы встать.

— Найди мне трость или палку, — говорит он.

— Трость у Малфоя, — немедленно отзывается Ойген, — а палку держи, — он протягивает ему вполне себе трость, только довольно уродливую и с… пластиковой рукоятью?!

— Откуда? — потрясённо спрашивает Снейп.

— От маггла, — слышит он предсказуемый ответ.

— Ты отобрал у калеки трость?! — как-то уж очень это не похоже на Мальсибера.

— Да нет, — предсказуемо удивляется Ойген. — Она же новая — он её нёс куда-то. Но не донёс.

— Империо? — усмехается Снейп.

— Конечно, — кивает довольно он.

— По тебе Азкабан не то что рыдает — он просто рухнет без тебя от тоски.

— Пусть себе, — кивает тот. — Я считаю, без него мир станет немного лучше. А уж без меня в нём — и подавно. Ну, ты встаёшь? Я есть хочу.

Снейп вздыхает — медленно, глубоко. Наверняка голова сейчас закружится, и он упадёт.

— Держись, — Мальсибер очень ловко подставляет ему плечо. — Опирайся лучше на трость, а не на меня… а то упадём вдвоём, я начну шутить, и нам опять станет плохо. А шутки дважды не повторяют.

Снейп медленно поднимается: в глазах действительно резко темнеет, в ушах шумит, холодеют руки и ноги… он сам не понимает, как и почему не падает — но он не падает, и даже через какое-то время обнаруживается, что стоять он вполне в силах, пусть даже и опираясь одной рукой на трость, а другой держась за плечо Мальсибера. Они медленно идут к выходу — как ни странно, Ойген не шутит и вообще ничего не говорит, только держит его и ступает, приноравливаясь к его неровной походке. Наконец, они доходят до двери и выходят в другое, такое же огромное, но более светлое помещение.

Недалеко от двери на полу стоит… нечто. Снейп с некоторым трудом опознаёт в ней походную, кажется, газовую плитку на одну конфорку. На той стоит довольно большая — чтобы курица убралась целиком — кастрюля, в которой означенная птица и лежит. Туда же брошены лук, морковь — даже очищенная и вымытая! — и пучок какой-то зелени. Не хватает только воды. Неподалёку у стены лежит ещё один старый матрас, второй прислонен к стене таким образом, что всё вместе это отдалённо напоминает очень низкий диван. Мальсибер усаживает его туда и с облегчением падает рядом.

— Вот вроде ты тощий — а весишь не меньше Эйвери! — говорит он. — Но его хоть держать приятно. А у тебя — сплошные углы, и те — острые.

— Ты не того выбрал, — говорит Снейп. — Брал бы Эйвери… от него пользы больше: начитанный, языки знает…

— Он арестован, — вдруг горько говорит Мальсибер. — Они все арестованы… Кроме Малфоев.

— В этих я даже не сомневался, — пытается пошутить Снейп, но шутка не получается.

— Пока кроме, — жёстко возражает Мальсибер. — Каждый день новые аресты и некрологи… я свежие газеты принёс. Нам надо убираться отсюда как можно скорее.

— А где мы?

— В Ирландии… но всё равно, — он начинает возиться с плиткой.

— Воды налей, — говорит Снейп.

— А.. точно, — тот встаёт, приносит большую... пластиковую?! Мальсибер и пластик смотрятся как МакГонагалл в розовом — почему-то этот всегда так развлекающий Снейпа образ сейчас вызывает печаль и даже тоску.

— А кто там… в некрологах? — спрашивает Снейп.

— Ты не смотрел?

— Нет.

— Давай прочитаю, — он встаёт и уходит назад — за газетами.

Вот почему они столько лет… не то чтобы дружат — ну какая тут дружба — но с лёгкостью близко и подолгу общаются. Потому что всё фиглярство Мальсибера заканчивается ровно там, где должно — он никогда не переступает черту, он чует её, и за все эти годы умудряется ссориться только с теми, с кем ему самому хочется. А ссориться он, вообще-то, любит… да только всегда выбирает себе врагов так, чтобы оказаться сильнее. Не самое, наверное, лучшее качество — зато какое полезное!

— Так, — Мальсибер кидает газеты на матрас, наливает воду в кастрюлю, спрашивает: — Сюда соль ещё нужно… есть идея, сколько?

— Щепотку кинь… щедрую. Потом досолим, если понадобится.

Тот кидает, потом берёт коробок спичек — откуда, ну откуда вообще Мальсибер знает про маггловские спички?! — и легко и довольно уверенно зажигает горелку. Вспыхивает голубоватое пламя…

— А красиво, — говорит он, садясь и с широкой улыбкой глядя на Снейпа. — Ну что, как зрелище? Стоило того, чтобы плестись сюда — а ведь потом тебе ещё обратно идти?

— Стоило, — кивает Северус. — Сколько можно лежать? Четверо суток. Надо же…

— Читаю? — спрашивает Мальсибер, берясь за газеты.

Снейп кивает.

И Ойген читает.

Сколько знакомых имён…

Да почти все — знакомые.

С той или иной стороны.

От некоторых имён очень больно.

От некоторых — напротив… там им самое место. Беллатрикс… Нет, не жалко. Жаль её мужа… где он был, кстати? Как же так вышло, что она — погибла, а он… похоже что нет? Не защитил, не закрыл собой? Если жив — вероятно, казнит себя страшно…

Фред Уизли. Как он их ненавидел! Этих двух… две рыжих чумы. А сейчас от мысли, что остался только один — больно. Лучше б погибли оба… второй навсегда останется «недо-». Даже он, проклиная их на своих уроках, никогда подобного им не желал. Даже в мыслях.

Люпин.

Тонкс и Люпин.

Последний…

Надо бы радоваться — да не выходит. Там мальчик остался… совсем маленький. Есть, разумеется, Андромеда… Он вспоминает Лонгботтома — Андромеда не Августа, конечно, но…

Крэбб?!

Вот это по-настоящему больно. Свой… как, откуда? Неужели безумный папаша потащил сына с собой в школу? Ведь их вывели всех…

Имена множатся, множатся…

Наконец, заканчиваются.

Они сидят молча.

Слагхорн. МакГонагалл. Флитвик. Спраут. Помфри.

Малфои. Эйвери. Братья Лестрейнджи. Руквуд. МакНейр.

Они все выжили. Но первые — победили.

А вторых ждёт Азкабан…

— Кто арестован?

Мальсибер снова читает. Шелестят страницы…

Все там. Все — кроме Малфоев… ну, значит, хотя бы эти. Это хорошо… должен же кто-то остаться.

Мальсибер очень серьёзен. Закончив читать, он складывает газеты и сидит молча, глядя в маленькое голубое пламя под маггловской кастрюлей с маггловской курицей. Они оба молчат — в какой-то момент возникает ощущение то ли поминок, то ли ещё чего-то такого же вдохновляющего.

Мальсибер вдруг говорит:

— Я его не убил.

— Кого? — спрашивает Снейп.

— Того мальчишку-аурора. Внушил ему, что он меня поймал, я вырвался, мы подрались — и он меня убил, в бою. А тело упало в озеро. Пришлось взять его палочку и заавадить какую-то рыбу, — он улыбается очень грустно. — Потом отправил его назад… правда, своего имени я пока в некрологах не видел. Но вспомнит же он.

— Должен, — кивает Снейп. — А почему рыбу?

— Да там не было никого больше живого. А рыб было много. Какая разница… Авада есть Авада. Надеюсь, он умеет её выполнять?

— Аурор же. Должен уметь.

— Должен, — соглашается тот.

Они снова молчат.

Вода закипает — Мальсибер принимается методично снимать с неё ложкой пену, точным движением сбрасывая ту в тарелку.

— Как полагаешь, — серьёзно спрашивает он, — какое влияние оказывает выражение наших лиц на сложившуюся ситуацию в целом и нашу с тобой — в частности?

Он оборачивается и смотрит на Снейпа очень серьёзно — а потом не выдерживает и смеётся — правда, аккуратно.

— Шут, — усмехается Снейп, но на душе у него почему-то становится легче.

— Шут — между прочим, весьма высокая должность при королевских дворах когда-то, — назидательно говорит Ойген. — Я бы, пожалуй, пошёл…

— И в конце тебя бы ждала декапитация.

— Декапи... что? — очень удивляется он. — Зачем?

— Чтобы шутить перестал.

— Это что… аллегория?

— Это казнь такая, через отрубание головы, а не аллегория, — досадует Снейп. — Что ты за бестолочь? Как можно такого не знать?

— А как можно не знать… не знаю, — смеётся примирительно Мальсибер. — Но ты точно тоже не знаешь чего-нибудь совершенно элементарного.

— Например?

Ойген только отмахивается.

— Раз ты у нас такой гений — скажи мне лучше, как нам попасть в Новый Свет. Надо же использовать такую светлую голову с пользой.

— Хммм, — задумчиво отзывается Снейп, касаясь рукой подбородка. — У нас несколько вариантов. Но мы в любом случае упираемся в наличие маггловских документов.

— Это не проблема, — отмахивается Мальсибер, — сколько варить оборотку?

— Месяц. И это называется оборотное зелье.

— Месяц? — поражается Мальсибер.

— Это знает любой студент, в том числе гриффиндерец! — возмущается Снейп.

— А я даже не гриффиндорец и, к тому же, бестолочь, — парирует тот. — Имею право не знать. Мы, бестолочи, такие… нет, месяц — это не вариант. Расскажи, какие есть способы.

— Самолёт и корабль. В любом случае — мы упрёмся в них. Для этого нужны документы.

— Корабль — я понимаю… а что такое самолёт? Нечто, что летает? И да, я бестолочь.

— Летает, — усмехается Снейп. — Самолёт быстрее.

— Насколько?

— Намного. Полагаю часов… восемь, двенадцать. А корабль что через Атлантику, что через Тихий океан — думаю, не меньше недели, возможно двух.

— Какие документы нужны для самолёта?

— Это пока не существенно — говорит Снейп, окидывая собеседника задумчивым взглядом. — Достань карту мира. Я подумаю.

— Где я тебе карту возьму? — возмущается Ойген.

— В магазине... ладно. Я сам всё сделаю. Ты добудешь деньги… и одежду. Нормальную маггловскую одежду.

— А моя тебе чем не нравится? — озадаченно спрашивает он.

Снейп хмыкает, в его глазах плещет ирония.

— Как бы тебе объяснить…

Мальсибер одет ужасно забавно: на нём вполне обыкновенная белая рубашка и такие же нормальные, обычные тёмные брюки — однако поверх рубашки надет просторный и откровенно женский тёмно-зелёный кардиган, который, впрочем, совершенно непостижимым образом ему даже идёт.

— Некоторые детали твоего гардероба, — Снейп ухмыляется самым краешком губ, — однозначно выдают в тебе слабый пол.

— На мне надето что-то женское? — очень удивляется Мальсибер. — Что?

— Вот это… зелёное нечто. Рубашка и брюки нормальные, — милосердно добавляет он.

— Н-да? — Мальсибер, скорее, удивлён, чем расстроен. — Ну, возможно… но я замёрзну в одной рубашке!

— Ну так сними с кого-нибудь куртку, — пожимает плечами Северус.

— Ты предлагаешь мне носить одежду с чужого плеча?! — он даже задыхается от возмущения. — Ты в своём уме?!

— Ну ходи так, — соглашается Снейп. — В целом, магглы довольно… терпимы к странностям. Мало ли. Трансвеститом не стыдно быть.

Ойген задумывается, потом переспрашивает:

— Стыдно не быть трансвеститом?

— Тебе — да, — с откровенной насмешкой кивает Снейп. — Ты и латынь забыл?

— Я не понял, — легко признаётся Мальсибер. — Но если переводить с латыни…

— Не бери в голову, — устало говорит Снейп, закрывая глаза.

Говорить после мазей и зелий он может вполне сносно, но сил у него немного, а тут ещё и эти газеты… Он почти засыпает, когда его будит до отвращение бодрое:

— Кушать подано! Глаза можешь не открывать, если не хочешь. На, пей.

Глаза Снейп, конечно же, открывает, и видит Мальсибера, протягивающего ему… Когда он понимает, что именно, он как ни пытается — а смех удержать не может, и старается только как можно меньше напрягать горло. Он и сам понимает, что его смешливость — следствие зелий, самого отравления, исчезнувшего так внезапно многолетнего тяжелейшего напряжения… и свободы — но сделать с собой ничего не может. Озадаченное лицо Мальсибера ситуацию лишь ухудшает — Снейп машет на него рукой, и тот, как ни странно, понимает его вполне правильно: отворачивается и даже отходит в сторону.

Когда неуместный приступ проходит, Снейп ощупывает повязку и зовёт:

— Ойген!

Мальсибер оборачивается осторожно:

— Ты успокоился?

— Кажется. Ты невозможен.

— Мне почти что обидно, но я на сей раз даже не понимаю, в чём дело, — признаётся он грустно. — Чем я тебя так развеселил?

— Ты знаешь, во что ты налил… что, кстати, ты мне налил?

— Бульон. Во что?

— Это… где ты взял это? — Северус чувствует, как внутри вновь поднимается смех.

— В магазине, — он совершенно не обижается. — Купил. А что?

— Это… в общем, собачья миска. Или кошачья.

— Какая разница? — пожимает плечами Мальсибер. — Зато удобная.

В этом — весь Ойген: он способен прочитать получасовую лекцию о том, почему одной даме следует просто кланяться, другой — целовать руку, третьей — обе, а четвёртую можно поцеловать в щёку. Или не в щёку. Или не поцеловать, а изобразить поцелуй, и чем эти случаи отличаются — но при этом запросто может есть из собачьей миски, если она по какой-то причине показалась ему удобной. И, кстати, это он тоже легко может объяснить и обосновать. Что сейчас и сделает с удовольствием, если спросить.

— В целом, ты прав, — кивает Снейп. — А у меня истерика.

— Да мы с тобой ещё долго истерить будем по поводу и без, — соглашается тот. — Вот, держи. Ложку дать, или просто пить будешь?

— Давай…

Ложка оказывается вполне обычной — а бульон неожиданно вкусным. Мальсибер тоже садится есть — у него практически такая же миска, только зелёная, а вот бульон у него дополнен собственно курицей и ещё хлебом. Всё это пахнет так, что четырёхдневный голод обрушивается на Снейпа со всей своей силой — он задумывается и решает попробовать — почему, собственно, ему можно есть только жидкую пищу? Пищевод-то не повреждён…

— Поделиться в голову не приходит? — интересуется он.

Мальсибер смотрит недоумённо, потом переспрашивает:

— В каком смысле? Ты ещё хочешь?

— Простая мысль предложить мне тоже мяса и хлеба в твою светлую голову, я смотрю, так и не добралась?

— Тебе же нельзя, — полувопросительно говорит Ойген.

— Я бы проверил, — слегка улыбается Снейп.

— Да пожалуйста… экспериментатор, — он отбирает у него миску и очень ловко срезает в неё с курицы мясо и рубит очень мелкими кусочками, практически разделив на волокна, потом отрывает от круглого белого каравая кусок мякиша и протягивает всё это Снейпу. — Ешь осторожнее, — просит он.

— Сколько заботы, — хмыкает тот. — Так сильно хочешь отсюда выбраться?

— Не поверишь, насколько, — улыбается Ойген — и нет-нет, да поглядывает тревожно, пока Снейп не доедает и не возвращает ему миску.

— Одно из двух, — говорит он: — Или я был очень голоден, или это было вкусно. Впрочем, варёную курицу сложно испортить.

— Ну ещё бы, — кивает Мальсибер, — четверо суток не есть… так что, ты говоришь, тебе нужно? Карта мира?

— И нормальная маггловская одежда.

— Я никогда не покупал мужскую одежду на глаз, — признаётся Мальсибер. — Имей в виду — могу промахнуться с размером.

— Тогда купи свитер. А лучше возьми с собой что-нибудь из моих вещей.

— И ты будешь тут голый лежать? — смеётся Ойген.

Снейп тоже улыбается.

— Неудачная мысль, — соглашается он. — Брюки и ботинки у меня есть — нужны рубашка и свитер или куртка. Свитер лучше — с высоким горлом. И какой-нибудь шарф.

— Какой свитер? Май на дворе!

— Я уже говорил: магглы довольно терпимы ко всяким странностям — и ты уже мог бы это заметить, — он слегка улыбается.

— Значит, одежда и карта… давай-ка я провожу тебя обратно — лучше две запертые двери, чем одна.

— И бритву.

— Что? — очень удивляется Ойген.

— Бритву. И помазок или пену для бриться.

— Что за пена?

— Ты же не знаешь, — ему почему-то становится очень смешно. — Пойдёшь в любой маггловский магазин, где продают… всё. Большой. Называется супермаркет. Подойдёшь к продавцу, попросишь тебе помочь и показать пену для бриться и бритвы. Скорее всего, она даст тебе самые дорогие — возьмёшь и принесёшь мне. Это тебе лёгкая небритость идёт… а я не привык. И ещё ножницы, — вдруг говорит он, странно улыбнувшись. — И зеркало. И шампунь.

— А больше ничего? — Мальсибер смотрит на него… изумлённо.

— Я думаю, понадобится ещё таз и какой-нибудь ковшик. Электричество здесь есть, как я понял?

— Есть — в той комнате. Хотя это и ангар, а не комната, — улыбается он.

— Тогда ещё одна лампа — та слишком тусклая — бумага, карандаши или ручки. Спросишь в том же супермаркете — но нужен действительно большой.

— И где я тебе его отыщу?

— А ты у магглов спроси. Под Империо, — он улыбается самыми краешками губ. — Советую поймать кого-нибудь, кто водит машину — он тебя заодно и отвезёт.

— Как я удачно-то на тебя наткнулся, — говорит Мальсибер почти восхищённо. — Ну, идём назад, что ли… и я пошёл на охоту.

— Палочка где моя?

— Вот, — тот вытаскивает откуда-то из-за спины палочку и протягивает её Снейпу как положено — рукоятью к нему. — Только не колдуй тут, пожалуйста, — просит он очень серьёзно.

— Не стоит так сильно оскорблять мой интеллект, — усмехается Снейп, удобно укладывая в ладонь палочку. Мальсибер смеётся и наклоняется, подставляя ему своё плечо.

Супермаркет — (при том, что Трали — городок маленький, и тот, в общем-то, тоже не такой уж большой) — Ойгена ошарашивает. Поначалу он осторожно бродит по магазину, разглядывая… да всё — начиная от собственно полок, на которых лежат продукты: его завораживают холодильники, он не понимает, откуда в тёплом помещении без помощи магии берётся холод, а магии здесь, в маггловском магазине, взяться неоткуда… На него порой оборачиваются, но ведёт он себя осторожно, и люди ограничиваются удивлёнными взглядами. Не менее интересным ему кажется всё, что не касается еды — он так долго стоит между полками с непонятными ему флаконами и коробками, что к нему подходит служащая магазина и приветливо предлагает помощь. Он благодарно кивает и называет то, что заинтриговало его больше всего: просит помочь ему отыскать пену для бритья. Девушка подводит его к полкам и указывает на них… и Мальсибер теряется. Он смотрит на ряды странных, металлических, похоже, флаконов, не понимая, чем они различаются и какой нужно взять… а спрашивать совета не решается, потому что, наверное, все маггловские мужчины прекрасно знают, что это. Девушка вдруг улыбается и сочувственно спрашивает:

— Что, жена в командировку уехала?

— Да! — немедленно соглашается Ойген.

— Вы сами никогда ничего не покупали, а знакомой фирмы здесь нет?

— Да! — снова говорит Мальсибер, очаровательно улыбаясь девушке. — Вы мне поможете? — ласково и умоляюще говорит он, заглядывая ей в глаза. И девушка тает — они все всегда тают от подобного его взгляда, а сейчас он ещё и вполне искренен и очень старается обаять свою собеседницу.

— Конечно, — кивает та — и задаёт очень странный, с его точки зрения вопрос: — Какая у вас кожа?

Он смотрит на неё озадаченно — девушка, на бейджике которой написано «Флоренс», опять улыбается и пытается объяснить:

— Тип кожи? Сухая, нормальная, жирная? Чувствительная?

Мерлин, оказывается, у магглов бывает разная кожа! Взгляд у Мальсибера становится настолько несчастным, что девушка просто берёт с полки какой-то флакон и протягивает ему со словами:

— Возьмите вот эту. Хотя лёгкая небритость вам очень к лицу, — добавляет она, немного краснея. — У вас есть корзинка?

— Благодарю вас, — он улыбается нежно и солнечно, и добавляет: — Нет, корзинки нет…

— Я принесу, — говорит Флоренс. — Подождите здесь, я сейчас.

Она уходит, и возвращается с красной пластиковой — впрочем, понятие это ему пока неизвестно — корзинкой, похожей на корзину для пикника, только без крышки.

— Вот, кладите сюда. Вам ещё что-нибудь нужно?

— Нужно, — он жалеет, что не составил список. Как же там было… — Бритвы.

— Это сюда… пойдёмте. Вот, — она подводит его к стенду, на котором висят прозрачные упаковки с чем-то абсолютно непонятным. Мальсибер отлично знает, как выглядит бритва — хотя и предпочитает заклинание — и то, на что он сейчас смотрит, вообще никак её не напоминает. Начать с того, что оно вообще не стальное, и даже не металлическое, похоже. — Тоже не узнаёте? — смеётся девушка. Он мотает головой и жалобно просит:

— Выберете, пожалуйста, что-нибудь на ваш вкус!

Девушка выбирает — а он ловит, даже обычной, фоновой легилименцией, её сочувствие и уверенность в том, что жена у него не в командировке, а просто ушла, ну и дура, потому что он такой потрясающий. Флоренс симпатичная, хоть и маггла, и в другое время он бы, возможно… но сейчас совершенно не до того — поэтому Ойген лишь улыбается ей и благодарит, а потом просит помочь найти зеркало, ножницы и всё, что дальше по списку, ещё более убеждая девушку в справедливости её подозрений. Окончательно убеждает её в этом почему-то именно таз — он не понимает, почему, но не спрашивает, конечно.

Проводив его к кассе, девушка глядит на него с надеждой — но он только благодарит вновь и, подумав, на прощанье шутливо целует ей руку.

Расплатившись, он выходит с пакетами и тазом под мышкой, находит укромный угол, уменьшает лампу и таз, складывает всё в один пакет — и отправляется в более понятное ему место: магазин мужской верхней одежды.

И уже потом в книжный.

…Возвращается Мальсибер нескоро. Снейп всё это время изучает газеты в неярком свете круглой лампы. Там очень много пафоса и мало подробностей, но всё же составить представление о происходящем возможно.

— Не уснул тут? — спрашивает вернувшийся, затаскивая в комнату кучу набитых пластиковых пакетов.

— Не довелось, — отзывается мрачно Снейп — но перед хорошим настроением Мальсибера никакая мрачность устоять долго не в силах.

— Я себя чувствую домовым эльфом! — возмущается Ойген тем временем, ставя пакеты рядом с их спальными местами и вновь выходя за дверь. — Меня даже в школе завхоз так не гонял! — он возвращается с ещё одной партией пакетов и большим эмалированным тазом. — По-твоему, я похож на эльфа?!

— У тебя уши коротковаты и волос много… но, в целом, — незло усмехается Снейп. — Ты весь магазин скупил?

— Половину, — говорит тот и картинно падает на свой матрас, раскинув руки. — С тебя ужин. Ты же зельевар — значит, должен уметь готовить. Ты умеешь? — он приподнимает голову и смотрит на собеседника вопросительно.

От такой наглости Снейп даже не сразу находится с ответом — а потом вдруг улыбается краешком губ и просто говорит:

— Умею. Ты продукты принёс?

— Нет, ну ты точно меня эльфом считаешь! — он вскакивает. — Принёс, разумеется!

— Твой коэффициент интеллекта даёт к этому некоторые основания, — кивает Снейп.

— Хам, — говорит Мальсибер, приступая к разбору покупок. — Так… это твоё. И это.

Северус берёт первый пакет — и, вытряхнув из него содержимое на матрас, замирает.

Это одежда: пара рубашек, свитер и куртка.

Одна из рубашек — белая с голубым воротником и манжетами, вторая вообще ярко-синяя в мелкий белый рисунок. Якоря. Множество хаотично разбросанных по ткани крохотных якорей.

Снейп молча поднимает глаза на Мальсибера — тот отвечает ему недоумённым и ясным взглядом, в которым читаются искренний интерес и непонимание. Вздохнув, Снейп разворачивает вроде бы вполне респектабельный свитер — похоже, хлопковый, ровного светло-голубого цвета… и с большим вышитым якорем внизу слева, недалеко от нижнего края.

Некоторое время Снейп молча всё это разглядывает, потом задумчиво глядит на Мальсибера и интересуется:

— А почему не красное?

— Тебе не пойдёт красный! — веселится Мальсибер, впрочем, поглядывая на него с подчёркнутым опасением.

— Ты полагаешь? — вскидывает бровь Снейп.

— Мы договорились не колдовать здесь! — восклицает, смеясь, Мальсибер и демонстративно отодвигается от него подальше, подняв руки в защитном жесте.

— Я и так справлюсь, — говорит ему Снейп. — Руками.

— Ты ничего не говорил о том, какими они должны быть! — защищается тот. — Мне хотелось внести немного цвета в твой ежедневный гардероб… да что?!

— Ничего, — вздыхает Северус, разглядывая куртку. Та вполне неприметная, нейтрального светло-серого цвета. И шарф такой же. — Ты шут, — повторяет в стотысячный раз Северус. — А размер похож — думаю, подойдёт.

— Надо был оговорить все детали, — ворчит Ойген, придвигаясь обратно и вынимая из другого пакета какой-то свёрток. — Что потребовал — то и купил… о цвете ни слова сказано не было! И вот, развлекайся, — отмахивается Мальсибер, вынимая содержимое второго пакета.

Там оказывается масса всего: пачка одноразовых бритв, пена для бритья, по упаковке разноцветных шариковых ручек и карандашей, большой блокнот с чистыми, нелинованными листами и с яркими бабочками на обложке, шампунь, расчёска, две пары ножниц: большие хозяйственные и маленькие маникюрные, несколько упаковок нижнего белья — вполне нормальных цветов — и два больших полотенца.

— Одно мне, — Мальсибер выхватывает белое, оставляя ему светло-зелёное. — Я ещё зеркало купил — хотя надо было удержаться и посмотреть, как ты будешь без него бриться.

— Зеркало — это ты молодец, — хвалит его Снейп, словно школьника. — Карту принёс? И лампу?

— Всё-таки ты точно видишь во мне домового эльфа, — укоризненно говорит Мальсибер, придвигая к нему третий пакет. — Карты. Лампу сейчас достану.

Карты?

Пакет большой и тяжёлый — не понимая, как может обычная карта мира так много весить, Снейп его открывает… и с недоумением достаёт оттуда тяжёлую толстую книгу.

Атлас мира.

В пакете остаётся что-то ещё — и это уже действительно именно карта мира, подробная и на одном листе… вот только размером с хорошую простыню — она аккуратно сложена в небольшую мягкую книжку.

— Я смотрю, тебе действительно очень хочется отсюда убраться, — говорит Снейп, глядя на Мальсибера со смесью иронии, насмешки и… тепла.

— Не то слово! — восклицает Ойген, возясь с какой-то коробкой. Наконец, он достаёт из неё лампу, какое-то время пытается её подключить — и, наконец, та вспыхивает так ярко, что они оба от неожиданности зажмуриваются.

— Тебе никто не рассказывал, что норма располагается между крайностей, а не является их простой суммой? — с досадой говорит Снейп.

Мальсибер думает какое-то время, потом говорит озадаченно:

— Эта мысль слишком глубока для меня. Извини. Я не понял.

— Лампа яркая слишком, — с сочувственным сожалением поясняет Снейп. — Извини. Я постараюсь впредь говорить попроще.

— У тебя не получится, — грустно говорит тот, разворачивая свёрток и раскладывая его содержимое по своему матрасу. — А это моё, — говорит он, потом оглядывается на Снейпа — и так замирает с удивительно шкодливым выражением лица.

Это тоже одежда: две рубашки, свитер и куртка.

Чёрные.

Все — полностью и абсолютно чёрные.

— У тебя траур? — справившись с эмоциями, среди которых явственно прослеживаются и смех, и возмущение, шутит Снейп — и тут же осекается, потому что шутка выходит на редкость неуместной и неудачной.

Однако Мальсибер с радостью подхватывает её:

— Да, траур. По Азкабану. Я прощаюсь с ним навсегда. Ты против? — он вздёргивает подбородок — и вдруг очень точно копирует один из любимых жестов собеседника, выгибая одну бровь.

— Не знаю, — задумчиво говорит Снейп и спрашивает: — Поменяться не хочешь?

— Ты выше и у тебя руки длиннее, — решительно отказывается Мальсибер. — И вообще. Это мой траур. А ты свой уже относил.

Снейп вдруг задумывается, очень внимательно глядя сперва на него, а потом и куда-то сквозь. Затем говорит тихо:

— А ты даже не представляешь, насколько ты прав…

Он смотрит на Мальсибера снова — чрезвычайно пристально и внимательно, так, что тот непривычно смущается и спрашивает тоже необычно серьёзно:

— Да что я такого сказал-то?

— Ты знаешь… кажется, правду, — Северус вдруг улыбается слегка удивлённо — и решительно требует: — Давай сюда зеркало.

Получив оное, он оглядывается, потом требует:

— И твоё полотенце. Моего, возможно, не хватит.

Мальсибер не спорит: отдаёт, садится обратно, глядит заинтересованно. Снейп делает что-то чрезвычайно странное: снимает с себя рубашку, оставшись голым по пояс, тщательно заправляет по кругу за пояс брюк одно полотенце и расстилает позади себя второе. Потом берёт большие — хозяйственные — ножницы, ставит зеркало поудобнее, ловко захватывает довольно большую прядь своих волос — и обрезает её буквально в полудюйме от корней. Глядит на неё задумчиво, улыбается странно — и бросает на полотенце.

И берётся за следующую.

Мальсибер молча глядит на него во все глаза и даже не то что не шевелится — кажется, и не дышит. Снейп работает методично и аккуратно — отрезав волосы, он принимается ровнять то, что осталось, сперва теми же ножницами, а после и маникюрными — и какое-то время спустя у него на голове оказывается очень короткий и на удивление ровный ёжик. Он в очередной раз разглядывает себя в зеркало — и оборачивается к Мальсиберу.

— Это нужно сжечь, — говорит он, кивая на срезанные волосы. — И я собираюсь сделать это лично, а то я знаю тебя. Так что неси миску и спички.

— А тебе идёт, — говорит Ойген удивлённо. — И вообще мысль хорошая… мне, пожалуй, тоже стоит постричься, — он с явным сожалением пропускает пальцы сквозь свои волосы. — Так опознать будет сложнее…

— Пока не спеши, — усмехается Снейп. — Я не решил, как мы выбираться будем. Миску мне принеси, сколько мне в полотенцах сидеть?

Ойген послушно уходит — а Снейп берёт баллончик с пеной, наносит её на лицо, затем, критически оглядев пластиковый станок, приступает к бритью, вытирая лезвие о полотенце. Закончив, он тщательно собирает волосы — удивляясь про себя тому, куда подевался Мальсибер — вытирает лицо, убирает полотенце и, подумав, надевает белую с голубым рубашку. Та приходится впору — разве что чуть широковата, но в плечах сидит хорошо, да и длина рукавов подходит.

— У-ух! — слышит он за спиной. Мальсибер, наконец, возвращается — у него в руках миска, уже открытая бутылка вина и пара простых стеклянных бокалов. — А ты ругался… ты просто невероятно выглядишь!

— Вино? — уточняет Снейп, складывая собранные волосы в миску. — Бокалы откуда?

— А как его пить — из горла? — удивляется тот в ответ. — Я купил. Вино маггловское, я его знать не знаю — надеюсь, оно приличное.

— Значит, есть из собачьей миски для тебя норма, а пить вино из горла — нет? — уточняет Снейп.

— Сравнил… это совершенно же разные вещи! — смеётся Мальсибер. — Тебе вино-то можно, как думаешь?

— Не знаю, — задумывается Снейп, продолжая собирать с полотенца мельчайшие волоски. — Не уверен… заодно и проверим на практике. Без фанатизма. Спички дай.

Когда все волосы сгорают, Снейп складывает полотенца, отодвигает их в сторону и разворачивает карту.

— Вино будем за ужином пить, — говорит он.

— Тебе ещё нужно его приготовить, — напоминает ему Мальсибер, — так что ты не против, если я начну прямо сейчас?

— А если против? — иронично интересуется Снейп.

— Поздно, — Ойген уже наполнит один из бокалов примерно наполовину. — Я немного.

— Ты мне мешаешь… пойди пока согрей воду — я хочу вымыться.

— У меня нет столько воды! — протестует Мальсибер.

— Ну вот и сходи за ней, — кивает Снейп. — Иди, не отвлекай меня.

Он открывает блокнот, берёт простой карандаш и, внимательно глядя на карту, начинает производить расчёты.

Пока Мальсибер отсутствует, Снейп что-то вымеряет по карте, записывает в блокноте, считает, пишет, вычёркивает… Время от времени он привычным жестом тянется к лицу, чтобы убрать с него уже несуществующие волосы, потом каждый раз хмыкает и продолжает работать.

— Эй! — слышит он наконец. — Северус! Се-ве-рус!

— Не мешай, — отмахивается он. — Денься куда-нибудь.

— Вода остынет, — говорит Ойген, подходя и присаживаясь на корточки.

— Исчезни! — злится тот, и Мальсибер отходит тихонько.

Потом возвращается с чашкой горячего чая, ставит её рядом, тронув приятеля за плечо и негромко сообщив ему:

— Чай.

— Угу, — говорит Северус, нашаривает рукой чашку — Мальсибер ненавязчиво направляет её и снова уходит.

Наконец, Снейп заканчивает. Чай давно выпит, и он чувствует голод — этому ничуть не мешает ни болящее горло, ни общая слабость.

— Ойген! — кричит он. — Ты здесь? — и немедленно закашливается от крика. Проклиная собственный идиотизм, он слышит скрежет открывающейся двери и быстрые шаги бегущего к нему Мальсибера.

— Что ты? — Ойген с размаху падает коленями на матрас и подхватывает Снейпа за плечи. — Северус, что случилось? Тихо, молчи, — тут же говорит он. — Тихо…

Он так и держит его, пока тот не успокаивается и не начинает дышать ровнее.

— Что стряслось? — спрашивает Мальсибер, аккуратно его отпуская и заглядывая с тревогой ему в лицо.

— Я идиот, — вполголоса говорит Снейп, досадливо морщась. — Я забыл, что мне нельзя кричать. Нужно было купить звонок или колокольчик, чтобы ты являлся по требованию.

— Нужно, — соглашается Ойген. — Я завтра с утра куплю. Так зачем ты меня звал-то?

— Во-первых, я голоден. А во-вторых, я решил, что предстоит нам дальше.

— Ты придумал, как нам отсюда выбраться? — с восторгом восклицает Мальсибер.

— В целом, да, — слегка улыбается тот. — Сделаем то, что ты умеешь лучше всего. Для начала переберёмся на континент — а там уже и колдовать можно будет. Тебя нужно лечить, — серьёзно говорит он. — И побыстрее.

— Да я в порядке, — отмахивается Ойген, — это не срочно!

— Поспорь ещё со мной, — усмехается Снейп — и вдруг совсем несильно тычет его пальцем куда-то в рёбра.

Тот захлёбывается вдохом — а потом заходится с жутком кашле, обиженно и растерянно глядя на своего приятеля. Ему очевидно больно, он прижимает руки к груди и полуложится-полупадает на матрас рядом со Снейпом, который хмурится и говорит едва ли не виновато:

— Извини. Немного не рассчитал. Сейчас всё пройдёт… старайся дышать неглубоко, но ровно.

Ойген то ли не слышит, то ли не может этого сделать — на его губах появляется кровь, он жалобно смотрит на Северуса и хватается за его руку, прижимая уже её к своим рёбрам — Снейп чувствует под ней хрипы и какое-то бульканье.

— Ровнее дыши, я сказал, — говорит он, морщась. — Давай на раз-два: раз…

Он мерно считает — это помогает, хотя и не сразу, и постепенно кашель стихает. Мальсибер остаётся лежать на боку с закрытыми глазами, прижав к рёбрам своими руками его и слизывая с губ смешанную со слюной кровь.

— Извини, — повторяет Снейп. — Я не думал, что всё настолько нехорошо. Больше не буду, клянусь.

Ойген кивает и улыбается — ещё слабо, но вполне весело. Потом шепчет:

— Ты псих.

— Согласен, — кивает тот. — Но ты видишь теперь, что я прав? Тебя нужно лечить, и быстро.

— Убедительно, — вновь шепчет Мальсибер и приоткрывает один глаз. — Если ты ещё раз так сделаешь, я ночью перекрашу тебя в блондина.

Снейп хмыкает и забирает, наконец, свою руку.

— Вставай давай… осторожно. Мне пора ужин готовить.

Ойген аккуратно садится, делает пару глубоких и медленных вдохов, кивает и улыбается:

— Ужин — это правильно, — говорит он, вытирая мокрое от пота лицо бумажным платком, а потом им же стирая кровь с губ и подбородка. — Расскажи хоть, что это за пакость такая… раз уж ты на мне опыты ставишь — имею я право знать, в чём там дело?

— Есть несколько заклинаний с похожим эффектом. Чтобы понять, требуется магическая диагностика, а для этого нам нужно попасть хотя бы на континент. Надеюсь, мы сделаем это быстро, потому что времени у тебя не так много.

— В смысле? — медленно спрашивает Мальсибер.

— В самом прямом. Так что придётся поторопиться.

— Я… умру?

— Непременно, — усмехается Снейп. — Все умирают. Только на днях убедились в этом на примере одного… условно бессмертного.

— Я умру? — настойчиво переспрашивает Мальсибер.

— Я надеюсь, что нет, — раздражённо говорит Снейп. — Сделаю что смогу. Пара дней у нас ещё есть. Не психуй и помоги мне, наконец, встать — я голоден!

Но Ойген продолжает сидеть, глядя на него встревоженно и немного растерянно — Снейп вздыхает и говорит уже нормально:

— Мы успеем. Я обещаю. Ну прекращай.

— Глупо, да? — спрашивает тот. — Не то чтобы я так уж боялся смерти… но как-то глупо умирать, когда всё закончилось, не находишь?

— Нахожу, — кивает Северус. — Ты поможешь мне встать, наконец?

— Помогу. Если сначала сумею сам, — он улыбается уже обычной своей широкой весёлой улыбкой — и встаёт, причём довольно легко. Находит трость, подаёт её Снейпу и протягивает ему руку. — Давай.

…В соседней комнате — уже тёмной, потому что солнце, похоже, село, и освещённой только несколькими низкими толстыми свечами, стоящими прямо на полу — Снейпа ждёт пакет с отличными говяжьими отбивными — правда, сырыми.

— И на чём предполагается их жарить? — удивляется он. — Ты сковородку догадался купить?

— Ты не поверишь, — смеётся Мальсибер — правда, аккуратно и тихо, — и протягивает ему искомый предмет. — У меня даже масло есть.

— А есть мы это с чем будем? С хлебом?

— С хлебом, — кивает Ойген. — Тебе мало?

— Да нет, — пожимает плечами Снейп. — А это что и зачем? — он кивает на полный воды таз, стоящий на плитке.

— А это была твоя горячая вода. Теперь уже остыла, конечно… потом снова согрею.

— Я работал, — словно бы в оправдание говорит Снейп. — Убирай давай это всё. Будем есть мясо.

С тем он управляется действительно ловко: сказывается навык жизни без эльфов, зато в весьма интересных местах. Мальсибер с удовольствием за ним наблюдает, неспешно раскладывая прямо на полу салфетки и кладя на них хлеб, вилки, ножи, открытую бутылку вина — наполовину, если не больше, уже пустую — и бокалы. Потом достаёт из пакета яблоко, споласкивает его в тазу и режет на дольки, добавляет к нему вымытый там же и порезанный на длинные тонкие ломтики огурец и пучок зелени.

— В честь чего такой пир? — удивляется Снейп, переворачивая шкворчащие куски мяса.

— В честь окончания твоего траура и весны, — весело отвечает Мальсибер. Снейп улыбается и кивает, даже не ответив явно ожидаемой тем остротой.

Потом они долго и неспешно едят, перебрасываясь лёгкими шутками и ведя приятный разговор обо всём — и ни о чём сразу, один из тех, что никогда не давались Снейпу, но в которых Мальсибер — истинный виртуоз. Вино оказывается терпким и кажется весьма подходящим к этому странному вечеру.

— Расскажи, что ты придумал, — просит Мальсибер, ложась на диван и нахально устраивая свою голову на колене приятеля. Снейп глядит на него потрясённо, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тот безмятежно улыбается и говорит, — ты не против? Ненавижу лежать без подушки! — и Снейп просто качает головой и смеётся.

— Ты сотворил искусство из наглости, — говорит он, — я даже возмутиться как следует не могу. Лежи… тебе в самом деле не нужно сейчас лежать низко. И вообще лучше бы не лежать… по возможности.

— Ты запрещаешь мне спать?

— Лежать, — терпеливо вздыхает Снейп. — Лежать — а не спать. Не видишь разницы?

— Я сплю лёжа, — категорично заявляет он, но видно, что он дурачится. — Ну расскажи, что ты придумал! И когда мы отсюда уже уберёмся?

— Я думаю, послезавтра… я надеюсь, у меня уже будет достаточно сил для этого — купишь мне кое-что завтра для этого. План простой: находим в порту человека с яхтой и… убедительно просим его подбросить нас до континента. Там мы на автобусах или электричках доедем до границы, её перейдём пешком — и остановимся на какое-то время в Амстердаме.

— Почему именно в Амстердаме? — удивляется Мальсибер.

— Я там бывал и знаю немного город — и потому что там одно из самых крупных сообществ волшебников в Европе. Там магию будет сложнее отследить — да и в их аврорат вряд ли на нас пришли ориентировки. Плюс там отличные лавки… и, кстати, деньги с тебя. Много денег. Потому что то, что понадобится для тебя — да и для меня самого — стоит дорого. И лучше бы это были маггловские деньги, которые мы без труда обменяем в местном банке.

— Деньги я добуду, — кивает Мальсибер. — У меня уже некоторая сумма есть … я, правда, не очень понимаю, насколько большая.

— Сколько?

— Да я не знаю… я не считал. Погоди, — он встаёт, уходит в соседнюю комнату — и возвращается с ворохом купюр. — Посчитать?

— Ну не по весу же я тебе сумму определю, — фыркает Снейп.

Ойген садится и быстро начинает их пересчитывать — закончив, сообщает:

— Четыре тысячи шестьсот двадцать фунтов.

— Откуда? — изумлённо спрашивает Снейп. — Кого ты ограбил?!

— Я не грабил! — возмущается тот. — Я искал!

— В каком смысле искал?

— В самом обычном, — смеётся он. — Простейшее поисковое заклинание… ты не представляешь, сколько магглов, оказывается, теряет свои кошельки и бумажники. — Могу ещё поискать завтра… это такая слабая магия, что, думаю, вряд ли её отследят.

— Ты меня удивил, — признаётся Снейп. — Это крупная сумма. Около шестисот пятидесяти галеонов… не помню точного курса.

— Всего? — удивляется Ойген. — Разве же это много… я надеюсь, завтра мне повезёт.

— А ты привык мыслить не меньше чем четырёхзначными суммами?

— Ну хотя бы, — говорит он. — Обидно, что мне никак не добраться до сейфа… там не то чтобы много, но нам сейчас было бы очень кстати.

— А интересно, — говорит Снейп задумчиво, — что происходит с содержимым сейфов, если у тех не остаётся владельца?

— По-разному, — не задумавшись, отвечает Мальсибер. — Чаще всего ждут сто или сто пятьдесят лет — и если за это время наследники не объявятся, Гринготс может распоряжаться деньгами. А вот с артефактами сложнее: по идее, они должны разыскивать их прежних владельцев… но я сомневаюсь, что гоблины таким занимаются, — улыбается он. — Так что у меня полно времени… и когда-нибудь я придумаю, как всё это получить. Лет через десять… а лучше двадцать. А пока пусть лежат.

— Пойдём спать, — Снейп прикрывает глаза. — Я устал. Посуду завтра помоешь.

— Я?!

— Ну не я же. Пошли. Помоги мне.

Тот слушается, глядя, впрочем, весьма возмущённо — проводив приятеля, он возвращается, проверяет, насколько хорошо заперта внешняя дверь, тщательно тушит свечи, запирает внутреннюю — и только тогда ложится.

На их матрасах есть даже постельное бельё: простыни (одна на матрасе, вторая — под одеялом) и наволочки. Бельё это, впрочем, напоминает мало: оно тёмно-синее и слишком плотное на ощупь. Мужчины ложатся, не раздеваясь: во-первых, одеяла тонкие, а в помещении довольно прохладно, а во-вторых случись что — лучше всё-таки быть одетым.

— Ляг повыше, — настойчиво напоминает Снейп. — Хочешь — забирай мою подушку.

— Мне нормально, — сонно говорит Ойген.

— Не спорь со мной, — измученно просит Снейп. — Пожалуйста.

Мальсибер так изумляется этому дополнению, что встаёт и, подумав, сворачивает их куртки и свитера и подкладывает под свою подушку.

— Так нормально? Только мне неудобно!

— Пойдёт. И потерпишь. Спи, — он гасит свет.

— Северус, — через несколько секунд произносит Мальсибер, — ты уверен, что мы выберемся?

— Уверен.

— Почему?

— Потому что я не собираюсь воскресать, — очень довольно говорит он. — И не представляю, какая сила способна заставить меня это сделать. Ну а тебе, как всегда, повезло. Спи.

— Доброй ночи, — улыбаясь, отзывается Ойген.

Разумеется, безответно.

…Просыпается Снейп от кашля — чужого, не своего. Он не сразу соображает, где находится, и что происходит, и даже просыпается не сразу: сказывается кровопотеря, оказавшейся слишком большой. Но всё-таки открывает глаза, однако в ангаре темно, и ему приходится включить лампу: та ярко вспыхивает, неприятно ударив его по глазам светом — он даже зажмуривается сначала, и только потом, потихоньку приоткрыв их, видит лежащего по своей крайне сейчас неуместной привычке ничком на матрасе задыхающегося от кашля Мальсибера. Ругаясь, Снейп встаёт, отметив, что на сей раз это удалось ему куда легче, чем накануне, перебирается к тому, берёт за плечи, разворачивает и прислоняет к себе — сил переложить приятеля на подушку у него пока нет.

— Проснись, — говорит он, довольно бесцеремонно хлопая того по щекам.

Тот щурится, не прекращая кашлять, морщится и пытается что-то сказать.

— Потом поговорим, дыхание восстанавливай, — говорит Снейп. — Давай на раз-два: раз…

Сейчас это получается гораздо быстрее: помогает то ли поза, то ли их общие усилия, но на сей раз на это уходит буквально пара минут, и на губах Мальсибера не появляется никакой крови.

— Подъём, — решительно говорит Снейп. — И где мои часы?

— Сгорели, — говорит Мальсибер слегка осипло. — Ну извини. Должен же я был там что-то опознаваемое бросить.

— Мне нужны другие, — Снейп не сентиментален, и часы — это просто часы. Но без них неудобно. — Хорошие я себе позже куплю, но хоть какие-то — желательно, точные.

— Куплю какие-нибудь, — кивает Ойген. — Давай завтракать… я сначала схожу за целителем — а потом пойду поищу денег, ну и куплю всё… напиши список, кстати.

— Ты не в силах запомнить «часы»? — удивляется Северус.

— Был ещё колокольчик, — смеётся Мальсибер. — А больше не помню.

— Колокольчик и часы, — говорит Снейп — и вдруг тоже смеётся.

— Я запомнил, — кивает Мальсибер и, наконец, садится.

— И прежде чем ты уйдёшь, я всё-таки хочу вымыться. Иди воду грей.

— Пожалуйста, — улыбается Ойген. — Тебе знакомо такое волшебное слово?

— Слышал однажды, — кивает Снейп. — Больше не хочется.

— А я вот очень хочу, — вздыхает Мальсибер. — Хотя бы изредка. «Ойген, пожалуйста» — чудесно звучит!

— Я учту, — улыбается Северус краем губ. — Иди, я хочу поработать.

…Когда вода готова, Мальсибер возвращается — Снейп, на сей раз, отрывается от своих расчётов, и они вдвоём (на этот раз помощь Северусу требуется только чтобы подняться на ноги, дальше ему вполне хватает трости) идут в соседнее помещение.

— Чем помочь? — спрашивает Мальсибер — ему явно очень интересно, и кажется, что он почти пританцовывает на месте.

— Я бы сказал: «не мешай», но, возможно, помощь мне вправду понадобится, — задумывается Снейп. — Воду надо было в ведре греть. Или ещё где-то.

— Так нет ведра…

— Ну, надо было купить, — раздражённо говорит Снейп.

— А в чём проблема? — не понимает Мальсибер.

— Проблема в том, что воду нужно куда-то сливать, — любезно поясняет Снейп. — Не на пол же её лить!

— Собственно, почему? — удивляется Мальсибер. — Тут же огромное помещение… потом высохнет. Отойдём подальше, чтоб луж тут не было — и лей себе…

Снейп смотрит на него, вскинув даже не одну бровь, а две. Потом говорит задумчиво:

— Ты меня иногда пугаешь.

— Чем? — довольно смеётся тот.

— Широтой и, я бы сказал, оригинальностью мыслей. На пол, говоришь? Ну, пойдём, — он, так и не присевший, досадливо морщится: — Я забыл полотенце и шампунь. И мыло… у нас есть мыло?

— Я принесу, — Мальсибер уходит и возвращается с искомыми предметами, кидая их на матрас. — Тебе помочь?

— Сам-то как думаешь? — хмыкает Снейп. — Таз вдвоём понесём, — добавляет он.

— Ты обалдел?! — изумляется Ойген. — Сам справлюсь.

Он приседает на корточки, примеривается, потом морщится, берёт с матраса полотенце, вновь приседает, обматывает полотенцем край таза и осторожно его поднимает. Выглядит это ужасно забавно, но Снейп молчит и только немного хмурится: меньше всего ему сейчас хочется, чтобы его приятель опрокинул на себя таз горячей воды. Мальсибер идёт медленно и весьма грамотно: на полусогнутых ногах — видимо, Долохов даже в его голову умудрился вбить что-то полезное.

Отойдя к противоположенному углу, он приседает, ставит таз на бетонный пол — и садится обессиленно рядом. И немедленно начинает жаловаться:

— Даже эльфов приличные хозяева так не гоняют!

— Тебе виднее, — усмехается Снейп, подходя к нему. Ему всё ещё приходится опираться на палку, и двигается он медленно, но по сравнению с тем, что было вчера, это очевидный прогресс. — Ты как?

— Плохо! — жалобно отзывается он. — Я чуть не обжёгся, у меня теперь болит всё, что только может болеть… и кстати, ты забыл ковш, — он встаёт, морщась, и легко идёт за ним, потом возвращается, неся с собой заодно и доску. — Тебе же нужно будет на чём-то стоять, а она относительно чистая, — говорит он. — А ты почему ещё не разделся?

Снейп задумывается. Потом говорит:

— Иди отсюда. Я справлюсь сам.

И по выражению лица Мальсибера понимает, что только что сделал большую ошибку.

— Не-ет, — с удовольствием тянет тот, — я никуда не пойду! Я заслужил, как мне кажется, всё это увидеть. К тому же, вдруг что — я не хочу, чтобы ты упал и поранился. Так что или ходи грязный — или мойся при мне.

— Надеешься увидеть что-нибудь новое для себя? — хмыкает Снейп. Ему неловко — больше от необычности ситуации, да и вообще ему ещё ни разу в своей жизни не приходилось раздеваться… вот так и в подобной компании.

— Выражение твоего лица, — с удовольствием говорит Ойген.

На самом деле, Мальсибер совершенно прав: Снейп и сам понимает, что мыться сейчас ему самому просто опасно — голова у него уже кружится, а ведь он всего-то прошёл самостоятельно из угла в угол. Ничего более идиотского, чем упасть сейчас и разбить себе голову об пол, представить себе нельзя — и он кивает и начинает раздеваться. Поскольку одежду класть некуда, он отдаёт её Мальсиберу, который относит её на матрас и вновь возвращается. з

— Мне кажется, будет проще, если ты сядешь, — говорит он, кивая на доску. Это разумно — Северус садится, и они, наконец, приступают к его мытью.

От воды удивительно хорошо — просто от ощущения, что та смывает с тела не только грязь, но и что-то более мерзкое… может быть, прошлое?

— Символическое омовение, — смеётся он вдруг, смывая пенную шапку с коротких теперь волос.

— Так ты поэтому тут всё это устроил? — Мальсибер тоже смеётся, аккуратно поливая его из ковшика. — Я никогда не спрашивал тебя — ты христианин?

— Даже не знаю… вряд ли, — откликается тот. — Но да, некоторое пересечение с крещением тут присутствует, — шутит он. — Хотя, насколько я знаю, омовение всё же должно быть более символическим.

— Ну уж какое есть, — веселится Мальсибер.

Наконец, они заканчивают, оставив на полу огромную лужу, тёмным пятном растёкшуюся по бетонному полу. Пока Снейп вытирается, Мальсибер приносит ему одежду, захватив даже чистое бельё, а потом помогает ему, совершенно обессиленному, дойти до импровизированного дивана. Усадив его, Ойген зажигает плитку и ставит на огонь кастрюлю, налив в неё немного воды.

— Я сделаю чай, и у нас осталось с вечера холодное мясо и хлеб — я думаю, всё вместе это вполне сойдёт за завтрак. Потом я отведу тебя назад — и отправлюсь искать деньги. До вечера.

— Что это за город?

— Трали.

— Не помню… найду. План такой: ты найдёшь человека, который собрался на яхте на континент — лучше куда-нибудь во Францию. Мы подсядем к нему пассажирами, а потом сотрём память — это наименьший след, который можно оставить. Оттуда будем добираться маггловским транспортом. Так что с тебя яхтсмен.

— А мы сами не справимся? Ты не умеешь водить эту… как её… яхту? Меня Руди учил как-то управлять лодкой… не скажу, что у меня хорошо получалось, но…

— А хорошая мысль, — удивлённо кивает Снейп. — Купи мне справочник… нет, я должен сам посмотреть. Придётся выбраться в книжный, — решает он. — Отведёшь меня.

…Мальсибер отводит, конечно. На улице солнечно и прохладно, и свитер на Снейпе выглядит вполне уместным. С непривычки ветер холодит уши и голову — ощущение странное, Снейп всё время трогает свои волосы, и Мальсибер в какой-то момент не выдерживает:

— Такое впечатление, что ты где-то потерял свой парик! — говорит он.

— Так холодно, — объясняет Снейп.

— Купить тебе шляпу? — немедленно предлагает Ойген.

— Шляпу? — очень удивляется Снейп. — Нет, шляпа, пожалуй, это уже перебор… она привлекает внимание, а нам это сейчас не нужно.

Они останавливаются у столба, на котором висит табличка с какими-то цифрами.

— Ты представляешь, — говорит Мальсибер, — у них тоже есть автобусы! Только они ходят по расписанию и ужасно медленно… но есть же!

— Это у нас автобусы — тоже, — вздыхает Снейп. — Автобус — маггловское изобретение. Как и машины в принципе.

— Не важно, — отмахивается Мальсибер, получая в ответ изумлённый взгляд. — Но удивительно же!

В дневном свете видно, что он бледнее обычного, и глаза блестят слишком ярко и неестественно, но в целом он выглядит превосходно, и вся женская половина пассажиров автобуса нет-нет — да и оборачивается на него. Но это — дело обычное, Снейп как раз привык к тому, что его приятеля всюду сопровождают долгие женские взгляды. Его потрясает другое: то, что часть их достаётся и ему самому. Это… дико. Он отлично знает, как выглядит, и понять их причину — не может. Но видеть-то видит: какая-то совсем юная девушка, почти ребёнок, в чёрных мешковатых штанах и чёрной футболке со странной надписью об умеющей танцевать смерти (Снейп, увидев её, нервно усмехается: и тут смерть! Он вообще когда-нибудь избавится от её упоминаний?) даже пересаживается к ним поближе и смотрит на него почти до неприличия пристально, а когда замечает и его взгляд — улыбается и… подмигивает. Нет, разумеется, ему прекрасно знакомы и эти взгляды, и флирт, и всё то, что за ними следует — но оказаться объектом подобного внимания в компании с Мальсибером странно.

— Ты ей нравишься, — шепчет тем временем тот, с любопытством наблюдая за девушкой.

— В том-то и дело, — отзывается Северус.

— Голову надо почаще мыть, — веселится Мальсибер, — и носить светлое… видишь, как тебе идёт голубое?

— Отравлю, — предупреждает Снейп, получив в ответ только тихий и радостный смех.

Наконец они выходят у книжного магазина — девица, по счастью, остаётся в автобусе и уезжает, провожая их… нет — его долгим взглядом.

— Я тебя здесь оставлю и пойду поброжу окрест, — говорит Мальсибер. — Встретимся… сколько тебе времени нужно?

— Я сам доберусь назад, — возражает Снейп, — я запомнил номер. Денег только оставь, — спохватывается он в последний момент.

— Сколько нужно? — Мальсибер достаёт из кармана несколько пятидесяти— и стофунтовых купюр. Снейп задумывается и берёт две по пятьдесят и ещё две по сто — книги у магглов бывают недешёвые, а кто его знает, что ему тут понадобится. — Ну, до вечера, — кивает он — и уходит, на удивление быстро растворившись в не таком уж и многочисленном людском потоке.

…— Мы просто купим лодку, — это первое, чем встречает Снейп наконец-то вернувшегося в их временное убежище приятеля. — Неофициально. И не понадобится вообще колдовать.

— Лодку? — с сомнением переспрашивает Мальсибер, устало валясь на матрас поперёк и задирая на стену ноги.

— Я думаю, это оптимальное решение. Ну, не лодку, конечно… небольшой катер с хорошим мотором. Уверен, здесь найдутся люди, которым больше нужны наличные, чем документы. А наличных у нас… сколько, кстати?

— Считай, — Мальсибер вынимает из кармана пачку купюр и закидывает руку назад, протягивая ему свой улов. Снейп удивлённо присвистывает, забирает и начинает считать — потом говорит удивлённо:

— Очень неплохо… это только за сегодня?

— Мне везло, — улыбается он, закрывая глаза. — Ну… может, я немного помог удаче. Совсем чуть-чуть! И только у прилично одетых магглов!

— Ты ещё и вор, — усмехается Снейп. — Устал?

— Да, — вот уж никто никогда в жизни даже не пытался, что называется, «держать лицо» в подобных вопросах — скорей уж наоборот, Мальсибер склонен преувеличивать и жаловаться там, где к тому нет особенных оснований. К сожалению, сейчас совсем не тот случай.

— Здесь почти шесть тысяч, — говорит Снейп. — Я полагаю, вместе с теми, что уже есть, нам хватит. Пора убираться отсюда — вернее, пора тебя лечить, и побыстрее. Я купил кое-что — это плохая замена, но пока так.

— Ты был у волшебников? — нервно спрашивает Мальсибер, открывая глаза, поворачиваясь и тревожно на него глядя.

— Нет, разумеется. Я был в маггловской аптеке.

— Зачем?! — поражается тот, переворачиваясь и садясь, изумлённо на него глядя.

— Затем. Подойди сюда и ложись.

— Зачем? — Ойген начинает тихо смеяться.

— Затем, — повторяет Снейп. — Заклятье это, конечно, не вылечит, но поддержит тебя какое-то время.

— Магглы не умеют справляться с заклятьями!

— Не умеют, конечно, — кивает он. — Иди сюда, говорю.

Мальсибер подходит — Снейп останавливает его словами:

— Приспусти штаны.

— Что?!! — он замирает и глядит на приятеля недоверчиво.

— То, — Снейп вздыхает. — Делай что говорят. И не бойся, — добавляет он, дёргая уголком рта.

— Я… не уверен, что не боюсь, — говорит Мальсибер осторожно.

— Ну тогда бойся, — соглашается Снейп. — Теперь ложись — и спусти штаны. Несильно. Давай!

Ойген всё-таки подчиняется, хоть и смотрит весьма настороженно.

Снейп тем временем раскладывает на матрасе одноразовые шприцы и ампулы, потом берёт одну, надпиливает кончик, отламывает, втягивает содержимое в шприц — и быстрым точным движением делает первый укол.

Мальсибер дёргается и спрашивает нервно:

— Что это?

— Антигистаминое, — непонятно отзывается Снейп. — Второй будет больнее.

— Что ты делаешь?

— Уколы. Лежи смирно, пожалуйста — и терпи. И не дёргайся — хуже будет.

С небольшими паузами он делает ещё три укола — Мальсибер выносит их с невероятным для себя стоицизмом, но едва слышит:

— Свободен, — как начинает стонать и растирать ноющие места.

— Ты варвар! Я даже думать боюсь, что ты сделал со мной! — жалобно говорит он, подтягивая брюки и переворачиваясь на спину с таким несчастным видом, который разжалобил, бы, наверное, и камень.

Но не Снейпа, который только кивает и говорит без малейших признаков какого бы то ни было сочувствия:

— Тебе в подробностях рассказать? Или хватит краткого варианта? Если станет плохо — немедленно скажи мне.

— Плохо?! — восклицает он. — Мне ещё и плохо должно стать теперь от твоего маггловского лечения?

— Не должно. Но может. Я потому и сказал «если», — назидательно поясняет Снейп. — «Если» выражает допущение, которое вовсе не является обязательным, а всего лишь возможным. Так понятно?

— Мне больно!

— Где?

— Там! — возмущается Мальсибер.

— Вот если будет больно в каком-нибудь другом месте — немедленно говори мне. А там потерпишь, это нормально.

— Да это вообще ненормально — колоть иголками человека!

— Уймись, — просит Снейп — и тот затыкается и даже выражение лица меняет. — Давай ужинать, — говорит Снейп, с трудом, но самостоятельно поднимаясь, опираясь на трость. — Я суп сварил.

— Что ты сварил? — изумляется Ойген.

— Суп. Тебе надо нормально питаться, да и мне тоже сейчас это не помешает. Идём.

— Ты что, действительно готовить умеешь? — похоже, что Мальсибер удивлён по-настоящему.

— Ну я же зельевар, — язвит Снейп. — Это ведь почти то же самое.

…В супе — овощи и курица, он густой и такой ароматный, что Мальсибер сначала принюхивается — и только потом начинает есть, а когда, наконец, заканчивает, говорит с чем-то похожим на уважение:

— Это было прекрасно. Правда.

— Да, неплохо, — кивает Снейп. — Ты забыл вчера вымыть посуду — будь любезен сделать это сейчас. А я пока расскажу, чем мы займёмся завтра.

— Ты сказал, что мы купим лодку, — напоминает тот, наливая в таз воду и ставя тот на огонь. — Давай чаю сначала выпьем, как вода вскипит, а потом я всё сразу помою.

— Давай. Да, мы купим небольшой катер. Я полагаю, что смогу с твоей помощью довести его до побережья в окрестностях Бреста — там мы его затопим и так, я надеюсь, достаточно затрудним работу тем, кому придёт в голову нас искать. Поэтому сегодня нам нужно выспаться.

— Ты думаешь, что сможешь уже? — с тревогой спрашивает Мальсибер.

— Я думаю, что мне становится с каждым днём всё лучше — а тебе наоборот. И что хорошо бы воспользоваться тем, что мне уже достаточно хорошо — а тебе ещё недостаточно плохо.

— Да я вообще в порядке! — возражает тот.

— Я заметил, — кивает Снейп. — Принеси там на матрасе книги — хочу, чтобы ты кое-что прочитал.

Мальсибер приносит — те уже испещрены пометками и полны закладок.

— Прочитай это, пожалуйста, — говорит Снейп, протягивая ему одну из них. — И скажи, что ты из этого понял.

Он читает — очень внимательно, настолько, что даже не замечает, как в тазу закипает вода. Снейп, не желая его отвлекать, сам заваривает чай, который успевает даже остыть, пока Мальсибер, наконец, отрывается и говорит с некоторым сомнением:

— В целом, вроде, понятно… что-то такое же Руди мне и показывал. Но тут по-другому.

— Конечно, по-другому. Но хорошо, что понятно. Завтра днём, я надеюсь, мы будем уже в море — если быстро найдём продавца.

— Но нам же ещё компас понадобится… и карты… и…

— Я уже купил всё, — обрывает его Снейп. — Осталось только катер найти.

— Мы правда выберемся? — тихо спрашивает Мальсибер, но Снейп только плечами пожимает в ответ на эту его пафосность:

— Почему нет? Не вижу в этом ничего невозможного. Не через всю Атлантику же.

…Вечер проходит в обсуждении завтрашних действий и сборах — Мальсибер взвинчен и нервничает, Снейп же собран и едва ли не методичен. Наконец, они ложатся и гасят свет, но Мальсибер явно совсем не настроен спать — он просто не может никак успокоиться, и всё время задаёт и задаёт уточняющие вопросы. Наконец, Снейп вздыхает и говорит:

— Я не знаю, как тебя успокоить, но если ты не уснёшь — зря потратишь огромное количество сил, которые завтра тебе очень понадобятся. Будет скверно, если посреди моря я останусь без помощника.

— Я не могу спать! — восклицает тот. — Я хочу убраться, наконец, отсюда! Ты понимаешь, что пока мы здесь — я спиной чувствую Азкабан? И ауроров.

— А ты поминай их почаще, — усмехается Снейп. — А то им искать-то сложно… надо ж помочь.

— Не смешно! — слегка истерично выкрикивает Мальсибер.

— А кто смеётся? Ойген, — вздыхает Снейп. — Ты лучше меня представляешь, в каком состоянии там Хогвартс. И наверняка Лондон. Какая там сейчас творится неразбериха. Ты полагаешь, там кому-нибудь вообще есть до тебя дело? Да они даже, наверняка, не разобрались ещё, кто там жив и кто нет! Меня вон, опять же, хоронят… им есть, чем заняться помимо твоей драгоценной персоны. Конечно, мы поторопимся — но я не вижу причин для паники.

— Ты был в Азкабане? — тихо спрашивает Мальсибер. — Ты знаешь, как это — когда эти твари совсем рядом? Когда из тебя выпивают даже не силы, а что-то более важное… самую твою суть?

— Тебе не повезло с сутью, — похоже, Снейп не выносит любой пафос в принципе. — Твоя личная суть — радость да жизнелюбие, а большинство людей имеет куда более разнообразный набор.

— Так я-то о себе и говорю, — совсем не обидевшись, отвечает Ойген. — Я каждый день думал тогда, что лучше бы я умер… но у меня сил не оставалось даже на то, чтобы что-нибудь с собой сделать. Вообще ни на что… когда они уходили, я даже лежать не мог. Сложно понять, наверное… такое состояние, когда просто быть — мучение и требует сил… а не быть — не выходит.

Снейп больше не прерывает его — молча слушает, давая выговориться, а когда тот замолкает, переводя дух, спрашивает:

— Как ты выжил?

— Не знаю, — горько отзывается он. — Я мало что помню… я пытался почувствовать что-нибудь, что их бы не заинтересовало, но у меня плохо получалось. Да вообще не получалось! И Белла ещё всё время выла…

— Конечно, не получалось, — неожиданно мягко соглашается Снейп. — У тебя и не могло… я был уверен, что ты оттуда не выйдешь.

— Почему?

— Вот поэтому… я же знаю тебя. Ты весь состоишь из того, чем питаются эти твари. Это мне там особо ничего не было, — усмехается он, — во всяком случае, в то время… я же тоже был там, только очень недолго. Они ко мне и не подходили почти…

— Я каждый раз думал, что они меня сейчас поцелуют, — голос Мальсибера даже сейчас дрожит. — Они… я их потом ещё очень долго по ночам чувствовал. Ты знаешь, какие они на ощупь?

— Не довелось. Какие?

— Они как высушенная кожа… как очень старая сухая перчатка, которая уже потрескалась и не гнётся от времени. И от них пахнет могилой и плесенью. И ещё пылью, но не книжной, а такой, что бывает в заброшенных старых домах. И они, как ни странно, не холодные… они как та самая кожа. Не тёплые и не холодные… никакие. Бастет, зачем я их вспомнил! — необычно зло и расстроенно восклицает он. — Я теперь вообще не засну…

— Надо заснуть, — отзывается Снейп. — Могу я чем-то помочь?

— Я не знаю… да ничем. Нечем. Давай ещё поговорим, — просит он.

— Давай, — соглашается Снейп. — Расскажи мне ещё.

— Что рассказать? Про дементоров?

— Зачем про дементоров? Расскажи, как вернулся. Я помню, что ты был очень болен.

— Был… это, может, меня и спасло, — усмехается он. — Когда я заболел, у меня стало получаться при их приближении концентрироваться на своих физических ощущениях… я открыл этот способ ещё раньше — я как-то от ужаса вцепился в руку зубами и прокусил кожу… было так больно — я передать не могу… а они ушли. И я понял, что это выход.

— Так вот в чём было дело, — шепчет скорее сам себе Снейп.

Тогда, осматривая Мальсибера после побега, Снейп никак не мог понять, почему у него столько ссадин, синяков и даже переломов — большей частью заживших, причём далеко не самым лучшим образом (их потом пришлось все ломать и заново сращивать — то ещё было занятие… а уж как Ойген тогда орал!) — и почему у него на руках столько следов от укусов — человеческих. Мысль о самоповреждении Снейпу, конечно же, пришла в голову — но он тогда так и не додумался о её причинах. А ведь это было вполне логично, как бы жутко и не звучало… Мальсибер вообще не должен был выйти из Азкабана живым — а уж о том, чтобы тот сохранил рассудок, Северус никогда даже и не мечтал. И был поражён, когда обнаружил своего школьного приятеля вполне адекватным — хотя и совсем не похожим на себя прежнего.

— А что ещё было делать? — вздыхает Мальсибер. — С одной стороны воет одна Блэк, с другой — другой… как я не свихнулся — не знаю, — он умолкает — а потом вдруг добавляет: — А ты знаешь, я ведь разговаривал с ними.

— С кем ты разговаривал? — спрашивает Северус.

— С дементорами, — улыбается тот.

— Они не умеют разговаривать, — возражает Снейп.

— Умеют, — смеётся тот тихо. — Просто не вслух и не словами. Ты знаешь… они, — он садится, подтягивая колени к груди и опираясь на них руками — в темноте этого не видно, только слышно, — на самом деле, все разные… рассказать тебе?

— Расскажи, — кивает тот.

— Они всё время голодные, — в его голосе звучит грусть. — Сначала это было очень страшно, а потом я как-то почти привык… и мне даже стало их жалко. Представь: быть постоянно голодным и всё время замёрзшим? А ни наестся, ни согреться никак… причём они помнят откуда-то, как это — быть тёплым и сытым. А поделать ничего не могут. Но если у тебя ничего для них нет, то они способны общаться — образами. А ещё они видят и чувствуют твою душу — и, кажется, ужасно завидуют ей.

— Ты их жалеешь? — удивляется Северус.

— Я? — тот задумывается. — Пожалуй… я и тогда жалел. Представляешь? Просто там никого больше не было. Боялся их до обморока — и жалел. Они мне рассказали кое-что… и может, даже спасли. В каком-то смысле. Я бы заболел и умер куда раньше, наверное, и ни до какого блэковского побега не дожил.

— При чём здесь побег Блэка? — удивляется Снейп.

— А… в самом деле. Ты же не знаешь…

Он задумывается над чем-то, а потом продолжает:

— Я тогда заболел — незадолго. И, думаю, умер бы — но потом он сбежал, и Азкабан перебрали по камушку, ну и нас всех допрашивали. А мы же были соседи… ауроры сообразили, что от меня сейчас толку никакого, и перевели временно наверх, подлечили… хотя мне так странно было беседовать с ним, — он улыбается. — Я же… лет восемь наверное, только с дементорами и разговаривал. Представь — восемь лет общаться исключительно образами? — он смеётся. — А тут этот аурор. Я все слова позабыл… понимать его — понимал, а сказать не мог. Чувствовал себя какой-то домашней зверушкой… и пытался вспомнить, как нормальные люди разговаривают.

— Получилось?

— С трудом, — он снова смеётся. — Хотя он меня поблагодарил даже… а ведь вышло, что я ему, наверное, соврал: я его в школу отправил… просто не так понял его.

— Ты его в школу отправил? — Снейп… тоже смеётся. Удивлённо. — Так вот кто во всём виноват! Ты хоть знаешь, какой тогда у нас весёлый год был?

— Не-ет, — тянет тот с любопытством, и просит: — Расскажи?

— Министерство тогда вокруг школы дементоров понаставило, — рассказывает Снейп. — По периметру. И мы все дружно ждали Сириуса Блэка.

— Дождались? — веселится Ойген.

— Ты знаешь, — иронично говорит Северус, — звучит смешно, но — да. И не только его. А ведь был бы я тогда попроворнее — может, никакого возвращения Лорда и не случилось бы, — задумчиво добавляет он.

— Как это? Почему? Объясни немедленно! — накидывается на него Мальсибер.

— Ну как… кто его непосредственно возрождал, ты в курсе?

— Этот… Хвост, как он его называл. С серебряной рукой. Петтигрю. Ну?!

— Вот и ну. Он тогда там был тоже. В своём… я полагаю, натуральном виде — а человеческий облик у него анимагическая форма, — усмехается Снейп. — Аномальная.

— И ты его не убил?! Почему?!

— Ну кто ж знал, — вздыхает Северус. — Хотя я не успел просто, если быть честным. А всё Поттер… со своим Экспелиармусом, кстати, — говорит он, и они смеются.

— Этот Экспелиармус надо в непростительные занести, — говорит Мальсибер. — Персонально. Подумать же страшно, что он им может делать! Наверняка это какое-то семейное заклинание типа нашего, к нормальному Экспелиармусу отношения не имеющее.

— А ты подари эту мысль Скитер, — предлагает очень серьёзно Снейп. — Вдруг ей понравится.

— Нет уж, — он морщится. — Это уже не моя проблема, по счастью. Но ты отвлёк меня! Что там было с Блэком?

— Да не поймали его тогда, — помолчав, говорит Снейп и добавляет: — Извини. Я не хочу продолжать.

Мальсибер кивает и говорит мягко:

— Извини меня. Я не прав.

Они молчат, и Снейп вдруг с удивлением понимает, что ему всё равно. И даже то ли жаль, то ли досадно, что Сириус Блэк погиб, да ещё настолько по-идиотски. Но, в целом, безразлично… словно бы и не про него, а про кого-то другого. И в другой жизни. От этого понимания становится пусто и горько: как будто бы закрываются одни за другой двери, в которые он много лет привык выходить и входить, а будут ли новые — неизвестно…

— Почему ты тогда не отравил их?

— Что? — Северус переспрашивает, думая, что отвлёкся и что-то прослушал.

— Почему ты тогда не отравил ту четвёрку? Давно хотел у тебя это спросить… ещё в школе. Хотя я спрашивал же тогда, но ты только шипел и ругался.

— «Тогда» — это когда именно?

— Да после СОВ, например… когда они устроили это безобразие у озера.

— Тогда, — он задумывается.

И вдруг смеётся:

— А я не знаю… мне как-то даже не пришло это в голову.

— Да я же сам тебя спрашивал! Тогда же! Ты помнишь?

— Это не важно… это было решительно невозможно. Ойген, — он поворачивается и смотрит туда, где лежит Мальсибер — хотя в наполняющей ангар кромешной тьме разглядеть что-либо нельзя, — ты прямо как Блэк. Сириус Блэк. Тот тоже считал, что… не важно, — обрывает он сам себя. Хотя какой уже смысл хранить эту старую тайну? Но ему не хочется ничего рассказывать. — В общем, ему бы такая идея понравилась. Ты не думаешь, что убивать даже за самую идиотскую шутку — это несколько слишком?

— Смотря за какую, — ни секунды не задумавшись, отзывается Ойген. — За такую я бы убил.

— У тебя представления о жизни, — хмыкает Снейп, — периода даже не высокого, а раннего средневековья. А то и варварства — догреческо-римских времён. Даже Основатели — и те цивилизованнее были.

— Я лучше Основателей, — легко смеётся Мальсибер.

— Конечно, лучше, — соглашается Снейп. — Давай спать, наконец?

— Ну давай, — слышно, как Ойген ёрзает, пытаясь устроиться поудобнее. — Доброй ночи.

— Доброй, — на сей раз всё-таки отвечает ему Снейп.

…Утро выдаётся ясным и тихим. Они собираются, складывают всё, чем пользовались, в старую бочку на улице, обливают какой-то резко пахнущей жидкостью, которая оказывается среди вещей, купленных накануне Снейпом, и поджигают. Огонь полыхает, а Мальсибер тем временем выносит из ангара котов, кормит их напоследок остатками вчерашнего супа и запирает замки очень тщательно. Наконец, огонь догорает, и они уходят на остановку — почти налегке, только у каждого на плече по неброскому рюкзаку, из тех, с которыми ходят, кажется, половина магглов.

Катер им удаётся купить довольно быстро — и весьма неплохой. Маггл — пожилой очень колоритный мужчина с широкой седой бородой и в грязноватой полосатой футболке на грузном теле — денег, правда, берёт много, куда больше, чем рассчитывал Снейп, но тот решает, что мальсиберовкие методы смогут ничуть не хуже сработать и на континенте, а время сейчас важнее — и незаметно заглядывает в сознание продавца, не желая получить ненужный сюрприз. Но нет, всё вполне честно: катер не новый, но целый и на ходу, плюс они покупают достаточно топлива для того, чтобы добраться куда дальше Бреста.

Наконец, они отправляются.

Снейпа больше всего тревожит момент пересечения границы: от маггловской-то полиции скрыть чарами лодку несложно, но каковы правила для волшебников со стороны их коллег — он не знает. Он вообще ни разу не задавался вопросом, какие правила регулируют пересечение границ для волшебников — как-то не было надобности. Те несколько отлучек из Англии, что он совершал — в том числе в Амстердам — организовывались другими людьми, и эта сторона прошла мимо него. А теперь это вдруг стало важным — и им остаётся только надеяться на то, что магические границы Европы не намного прочнее, чем маггловские.

Поэтому Снейп ведёт катер не совсем в Брест, а немного южнее. Им очень везёт с погодой: море тихое, ветра практически нет, разве что солнце печёт жарко, но это такая мелочь, что не стоит даже упоминания… или всё-таки стоит? Он вдруг понимает, что давно не слышит Мальсибера, заглушает мотор и оборачивается.

Тот полулежит на полу, прислонившись к кормовому сиденью — ему явно жарко в своей чёрной рубашке, поэтому она сейчас расстёгнута, и солнце уже успело обжечь белую, не привыкшую к нему кожу. Мальсибер, похоже, спит — и мало что хуже можно придумать в его ситуации. Снейп, громко и от души выругавшись, снимает с себя белую с голубым рубашку, мочит её за бортом и накрывает Мальсибера. Их головы, к счастью, повязаны чем-то вроде платков: об этом он подумал заранее и купил их ещё вчера. Северус снимает его с приятеля, тоже окунает в море — и выжимает тому на лицо. Потом ещё раз и ещё… Ойген, наконец, шевелится и просыпается, со стоном щуря глаза. Снейп кладёт мокрый платок ему на голову и говорит и сердито, и встревоженно одновременно:

— Ну ты совсем с ума сошёл? Кто так делает?

— Что? — непонимающе спрашивает Мальсибер.

— Кто спит на солнце? Да ещё полуголым… ты понимаешь, что ещё и ожоги получил? В придачу к проклятью? Тебе скучно, я не пойму?

— Я нечаянно… — он вдруг кривится и перевешивается через борт — и его рвёт прямо в воду.

Снейп только вздыхает и достаёт палочку. Мальсибер видит это и с неожиданной ловкостью перехватывает его руку:

— Не смей! — практически кричит он.

— Ну как хочешь, — соглашается Снейп. — Но предупреждаю: тебе будет весьма неприятно. Я очень надеюсь, что обойдётся без теплового или солнечного удара — всё-таки ты волшебник. Ляг так, чтобы я мог тебя видеть, — требует он, — перебирайся на нос.

Он помогает ему перейти и устраивает на носу, потом снимает с него чёрную рубашку, надевает свою светлую — Мальсибер не сопротивляется и не шутит, молча принимает помощь и вообще слушается, и ложится, наконец, на палубу, прикрывая лицо мокрым платком.

Снейп достаёт из рюкзака свою вторую рубашку, пожалев, что она тёмная — впрочем, ярко-синий всё равно лучше чёрного — и надевает, наглухо застёгивая её: солнечных ожогов, на его взгляд, вполне хватает и одному из них.

Он вновь запускает мотор — и они движутся дальше…

До берега они добираются уже ночью. Мальсиберу не так плохо, как могло бы быть — скорее всего, помогают маггловские лекарства и много пресной воды, которые Снейп заставляет того выпить. Выбравшись на берег, Снейп велит приятелю ждать его там, потом раздевается, вытаскивает что-то из рюкзака, садится в катер — и отплывает подальше. Там останавливается и делает что-то — с берега не разглядеть, что. А когда катер начинает потихоньку тонуть, отталкивается от него и плывёт к берегу. Времени это занимает достаточно много — плыть ему трудно, а аппарировать практически на границе он не решается — Мальсибер просто сидит и смотрит в море, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Наконец, Снейп выходит на берег и ложится рядом с ним на песок, отдыхая.

— Ну что? — говорит он, наконец. — Похоже, мы выбрались?

— Похоже, — откликается тот. Потом смотрит на Снейпа и говорит очень серьёзно: — Спасибо. Я не верил, что всё получится.

— Это только начало, — ободряюще говорит Снейп. — Ты как сам?

— Не очень, — признаётся Мальсибер. — Но это не важно.

— Идти сможешь?

— Конечно, — очень удивляется он. — Я устал просто, и ожоги болят. Но терпимо.

— Это пока, — обнадёживает его Снейп. — Я думаю, нам нужно поймать попутку… или такси. Я обменял вчера некоторую часть денег — должно хватить. А завтра в поезд — сперва до Парижа.

— А документы?

— Там не нужны документы, — удивляется Снейп. — Это же не самолёт. Всё, вставай, — он поднимается первым, отряхивает с себя песок и одевается. — Ты оставайся в своём, — говорит он, забирая вторую рубашку, — а то будешь в глаза бросаться. А это не нужно.

Он берёт оба рюкзака и протягивает всё ещё сидящему на песке приятелю руку.

— Ну?

Тот не двигается — Снейп наклоняется и видит, что он плачет.

— Я же говорил: всё получится, — помолчав, говорит Северус. — Вставай.

— Я бы не выбрался сам, — тихо говорит Ойген, стирая слёзы ладонью. — У меня бы никогда так не вышло.

— Ну так и не понадобилось, — пожимает плечом Снейп. — Идём. Ночь на дворе — было бы удачно, если бы нам попался какой-нибудь подходящий ночной поезд. Всё, поднимайся. Рыдать и на ходу можно, — он снова протягивает ему руку. Ойген, наконец, хватается за неё и встаёт.

…Им везёт: таксист довозит их до вокзала (тут очень кстати оказывается отличное знание Мальсибером итальянского — по-французски он, правда, говорит плохо, но выглядеть загулявшими и отбившимися от своих итальянцами для них сейчас куда лучше, чем англичанами) как раз за двадцать минут до отправления ночного поезда на Париж. Места сидячие, но им удаётся устроиться в углу. Снейп категорически возражает против купе: заблокировать дверь без использования магии не получится, а шансов, что туда больше никто не подсядет, мало. Вагон полупуст, свет приглушён, пассажиры кажутся уставшими и не слишком шумят — Мальсибер оглядывает всё это и даже слегка оживляется.

— Совсем не похоже на Хогвартс-экспресс! — говорит он. — Но мне нравится…

— У магглов отличные технологии, — соглашается Снейп, внимательно разглядывая своего приятеля. Лицо, шея и кисти рук у того красные и воспалённые от солнца, кое-где на коже уже появляются пузырьки, которые грозят потом слиться в большие… боли тот не испытывает: её заглушают пока что простенькие маггловские обезболивающие, всё-таки действующие на волшебников куда сильнее — но это не будет продолжаться вечно.

— Мы остановимся сначала в Париже, — решает, наконец, Снейп. — Хотя бы на несколько дней.

— Нет! — резко оборачивается к нему Мальсибер.

— Да. И не кричи. Границу нам пешком переходить… ты не сможешь. Завтра тебе уже будет гораздо хуже.

— Я в порядке!

— Не ори! И послушай, пожалуйста. Маггловские лекарства скоро действовать перестанут. Ты болен, и болен серьёзно. Париж — немногим хуже Амстердама… разве что я там никогда не был. Но ты-то был?

— Был, конечно.

— Ну вот и отлично…

— Меня там знают!

— Так мы им тебя не покажем, — успокаивающе говорит Снейп. — Давай сделаем так: приедем — ты мне расскажешь, как добраться до волшебных лавок и подождёшь меня в маггловской гостинице. Я куплю оборотное зелье… а волос мы сейчас какой-нибудь тут найдём. И поселимся у волшебников уже так. Согласен?

— Ты уверен?

— Вполне, — кивнул Снейп. — Успокойся, пожалуйста.

— Это сложно, — улыбается, наконец, Мальсибер.

— Постарайся. И давай поедим.

— Кофе хочется очень. Тут есть кофе?

— Наверняка… тут обычно привозят тележку — как будет, купим. У меня есть бутерброды и шоколад — будешь?

— Я не голоден — но ты ешь.

— Я разве спрашивал, голоден ли ты? — возражает Снейп. — Не настаиваю на шоколаде, но что-нибудь ты съесть должен.

— Ладно… бутерброды с сыром есть?

— Должны быть…

После еды они оба засыпают, даже несмотря на выпитый кофе — и просыпаются только утром, подъезжая к Парижу, оба — от тяжёлого кашля Ойгена. Он выглядит скверно: обожжённая кожа горит, кое-где на ней виды характерные ожоговые желтоватые пузыри, глаза кажутся совсем больными и покрасневшими, а на губах от кашля вновь видна кровь, которую он то и дело тщательно стирает платком. Снейп мочит другой платок водой из пластиковой бутылки и очень осторожно обтирает лицо своего товарища, а потом, дождавшись, пока Ойген успокоится и нормально задышит, отдаёт ему остатки — напиться.

— Мы скоро будем на месте. Очень плохо?

— Да, — просто отвечает Мальсибер. — Это от солнца? Или заклятье?

— Всё вместе. С ожогами я к вечеру справлюсь… с заклятьем будет сложнее.

— Спасибо тебе, — Ойген вдруг берёт его за руку. Снейп глядит очень недоумённо, а потом говорит непривычно мягко:

— Взаимно.

…День выдаётся совершенно безумным, и к вечеру, когда они оба, наконец, селятся в один из на диво многочисленных и плотно заселённых отелей, где могут остановиться волшебники, оба уже совершенно без сил. Мальсибер, впрочем, чувствует себя не в пример хуже — посему Снейп, решив для себя, что ему всё равно сегодня не спать, зачаровывает комнату, закрывает её, как только умеет, от всего (а опыта в этом деле ему не занимать) — и, едва уложив, наконец, приятеля, приступает к работе: очаг в комнате есть, остаётся развести там огонь и поставить котёл — и импровизированная лаборатория готова.

Проблема, однако, оказывается сложнее, чем он предполагал. Ожоги-то он убирает быстро — беспокоят его не они, а заклятье, разрушающее всё быстрее и быстрее лёгкие Ойгена. Если Снейп правильно посчитал, с момента его наложения прошло дней шесть — время упущено, и то, что могло быть исправлено несколькими днями неудобств вкупе с десятком-другим выпитых зелий, теперь убивает. Но пока человек жив — жива и надежда, а Снейп всегда был неплохим зельеваром…

Так начинается схватка, ставкой в которой является жизнь человека, спасшего его самого — и время в ней играет на стороне проклятья и против людей. Утро приходит за ночью, его сменяет день, а за тем — снова ночь, и ещё один день, и ещё… Человек у стола почти что не спит — разве что пару часов на рассвете, — а человек на кровати никак не может решить, умирать ему или нет, и медленно тает, откашливая теперь уже вместе с кровью кусочки ярко-розовой, похожей на губку ткани, и большие тёмные сгустки. Он не смеётся больше — он вообще практически не открывает глаз и не разговаривает, но — человек у стола это знает — остаётся в полном сознании, и это страшно. Иногда зельевар ловит на себе его взгляд — и даже себе самому ответить не может, что в нём видеть больнее: отчаяние или веру. Веру в него, в Северуса. Который, похоже, всё-таки хоть и медленно, но проигрывает.

Но сдаваться просто не имеет смысла: если он проиграет, то будет хотя бы знать, что сделал всё, что было возможно. И он продолжает, жалея, что у него под рукой нет его собственной, годами подбираемой библиотеки — а ходить и разыскивать нужные книги времени у него нет. Приходится пользоваться исключительно собственной головой и памятью — и надеяться, что они окажутся достойной заменой.

И они всё же оказываются. Кашель очень медленно, но начинает стихать, приступы случаются всё реже и становятся всё короче — а главное, на губах прекращают, наконец, появляться эти жуткие губчатые ошмётки, и клокот в груди становится сперва тише, а потом пропадает и вовсе.

На это уходит почти полторы недели…

Впрочем, чувствует себя Мальсибер всё равно плохо, что очень заметно хотя бы по тому, что он не то что не шутит — вовсе не разговаривает, разве что отвечает на заданные вопросы, причём, по возможности, коротко. А вот сам — не заговаривает, так же, как и равнодушно ест всё, что ему дают, ни разу не отказавшись ни от чего, но и не попросив ничего другого. Он, кажется, просто отсутствует: есть только исхудавшая и осунувшаяся оболочка, а самого Ойгена в ней словно и нет. И это тревожит Северуса всё больше.

…Этот вечер ничем не отличается от предыдущих: такой же тёплый и длинный, он всё никак не заканчивается — а Снейп ждёт темноты, когда станет прохладнее и можно будет, погасив свет, поднять жалюзи и открыть окно, выветривая привычный, но тяжеловатый запах зелий, заполняющий комнату каждое утро.

— Хочешь посмотреть? — тихо спрашивает вдруг Мальсибер.

— Что посмотреть? — живо откликается Снейп: это первая самостоятельная реплика его приятеля, не являющаяся ответом на какой-то его конкретный вопрос, за всё время их пребывания в Париже.

— Как это было. Там.

— Где я тебе сейчас пансив возьму? — слегка преувеличенно возмущается Северус. — Да и тебе сейчас колдовать… потом. Не дури.

— Ты же легилимент, — улыбается Ойген одними губами, так и не открывая глаз.

— Мне вспоминается некое предупреждение, — начинает Снейп, но Мальсибер открывает глаза, глядит на него и говорит коротко:

— Действуй.

— Не хочу, — отрезает Снейп, демонстративно отворачиваясь. — Потом покажешь. В пансиве.

— Я хочу, — требовательно говорит Ойген. — Северус. Пожалуйста.

Тот дёргается, резко оборачивается и усмехается очень нехорошо:

— Ну, на такую трогательную просьбу я ответить отказом не могу. Легилименс!

…Дым. Дым и гарь.

Какие-то обломки… земля усыпана каменным крошевом.

Бой. Темно… ночь? Рассвет? Разноцветные вспышки вокруг… Мальсибер идёт вдоль стены, стараясь уворачиваться от заклятий или время от времени отгораживаясь от них Протего. Он не дерётся и явно даже не собирается — лишь закрывается и старается остаться как можно более незаметным. Отразив очередной малиновый луч, он пропускает другой — фиолетовый. Тот бьёт его в грудь — Снейп не видит, откуда он появился, слишком много дыма и вспышек вокруг — Мальсибер охает и, схватившись за место удара, молча падает на землю — Снейп успевает увидеть его удивлённый взгляд, и картинка меркнет…

…Светло. Совсем уже рассвело…

Люди… и не только люди стоят практически образуя кольцо: два не смыкающихся полукруга один напротив другого.

В центре — двое.

Поттер — и Лорд.

Мальсибер стоит с краю, недалеко от ворот — стоит на каком-то большом камне, рядом с которым, похоже, и упал в предыдущем воспоминании. Ему оттуда отлично всё видно, сам же он полускрыт за краем стены, на которую опирается левой рукой. Он очень тяжело дышит и держится правой рукой за грудь — видно, что ему больно, он кривит рот при каждом вдохе — похоже, что выдыхать ему легче. Потом кашляет, тут же зажимая себе рукой рот — даже в воспоминаниях чувствуется, как ему больно и страшно. Тыльная сторона его левой руки, которой он облокачивается на стену, ободрана, кровь крошечными капельками образует рисунок, напоминающий мельчайшую рваную сетку…

Те двое говорят… Снейп слушает, слушает…

И — две вспышки: красная и зелёная.

И конец. Застывшее, разлетающееся пеплом тело…

Мальсибер медленно и осторожно спускается и, стараясь держаться стены, начинает отходить назад. Отойдя подальше, он оглядывается, находит взглядом очень юного аурора, совсем ещё мальчика, подходит к нему незаметно, наводит на него палочку и чётко выговаривает:

— Империо.

Выражение лица того смягчается — Мальсибер приказывает ему встать за ним, навести на него палочку и идти следом. Так они и идут — в сторону леса. Чем дальше — тем быстрее… в какой-то момент Мальсибер спотыкается и падает на четвереньки, замирает так, тяжело дыша, но явно не выпуская аурора из-под своей власти: тот спокойно стоит рядом, указывая на него своей палочкой, и со стороны кажется, что это он пытает своего пленника. Отдышавшись и выругавшись, видимо, в адрес того, кто достал его таким неприятным заклятьем: «Бастет! Чтоб ему встретить тебя сегодня!» — Мальсибер встаёт, и они продолжают движение, правда, помедленнее.

Наконец, они доходят до Визжащей хижины и входят внутрь — и видят распростёртого у стены в луже собственной крови совершенно мёртвого на первый взгляд Снейпа.

— Ох ты, — шепчет замерший на пороге Мальсибер. Потом командует аурору: — Сядь и сиди! — и подходит к лежащему у стены с широко раскрытыми глазами и остановившемся взглядом Снейпу. — Северус, — горько шепчет Ойген, потом садится на корточки и закрывает ему глаза.

И вдруг замирает, изумлённо глядя на окровавленную шею.

Кровь, в основном, уже подсохла и даже уже потемнела, но вокруг ран она совсем свежая и яркая. Мальсибер наклоняется ниже и с силой сжимает края раны — там выступают свежие капли. Он улыбается — счастливо и отчаянно — и начинает быстро колдовать, сперва очищая рану, а после и заживляя её.

— Не смей умирать, — говорит он. — Хватит с меня на сегодня смертей!

Потом оборачивается к аурору и приказывает ему принести сюда мужской труп, худой и высокий. Пока того нет, Мальсибер возвращается и делает то, чему успел научиться у Северуса когда-то: шепчет заживляющие и очищающие заклинания, совершая плавные взмахи палочкой. Наконец, возвращается аурор с трупом какого-то высокого и худого волшебника: Ойген оглядывает его оценивающе, потом переносит Мобиликорпусом Снейпа к двери, укладывает на его место в точно той же позе означенный труп — и выходит, приказав аурору идти следом и левитируя Снейпа. Потом оборачивается — и делает характерный взмах палочкой. Из неё вырывается струя пламени, мгновенно охватывающего хижину. Адский огонь… Мальсибер отворачивается, и маленькая процессия начинает движение к озеру.

На берегу Ойген трансфигурирует какую-то корягу в лодку, укладывает туда Снейпа, потом забирает у аурора палочку, подходит к воде, высматривает там что-то — потом взмахивает рукой и произносит: «Авада Кедавра!» Изумрудная вспышка… Мальсибер глубоко вздыхает и морщится, потом зябко передёргивает плечами и бормочет что-то вроде: «Пакость какая!» — потом подходит к аурору…

Снейп знает, что будет дальше — он прекрасно помнит рассказ. Когда молоденький аурор уходит, Мальсибер отталкивает лодку от берега, ловко в неё запрыгивает — и, укрыв её дезилюминационными чарами, направляет в сторону от замка.

Закончив, Снейп какое-то время молча сидит и смотрит на недвижно лежащего Мальсибера, который сразу закрывает глаза и слегка улыбается.

— Ты мне соврал, — говорит, наконец, Снейп.

— М-м? — отзывается тот.

— Про долг жизни.

— А-а… ага, — Мальсибер, похоже, словами разговаривать не намерен.

— Зачем?

Ойген молчит, но улыбка его становится явственнее.

— Я спросил «зачем»? — повторяет Снейп. — И изволь открыть глаза, когда я с тобой разговариваю.

— У-у, — возражает Мальсибер — и уже почти что смеётся, не видя, как и по губам Северуса проскальзывает очень довольная улыбка.

— Ты сегодня только звуками будешь общаться?

— Ага, — отзывается он.

— И твоя речь, наконец, будет отражать уровень твоего интеллекта, — кивает Снейп. — А то все эти умные слова только сбивают.

Ойген приоткрывает один глаз и хитро улыбается.

— Так зачем ты меня обманул? — вновь спрашивает его Снейп.

Ойген упрямо молчит — а потом вдруг показывает ему кончик языка.

И смеётся.

Очень легко и совсем неслышно — но совершенно отчётливо.

— Шут, — с видимым облегчением говорит Снейп. — Когда будем в Штатах — я куплю тебе колпак с бубенчиками. И приклею к голове вечноприклеивающим заклятьем. Чтоб люди сразу знали, с кем дело имеют.

— В Штатах? — переспрашивает Ойген, открывая глаза.

— Надо же, кто у нас тут заговорил, — язвит Снейп. — В Штатах, в Штатах.

— Я поправлюсь?

— Куда ты денешься, — усмехается Северус. — Соврал ты или нет — а я твой должник, и цена была названа. Так что хочешь ты или нет — а я тебя в Штаты доставлю.

— И там купишь колпак, — говорит Мальсибер, сияя.

— Непременно. Красный. Есть будешь?

— Яичницу, — улыбается тот. — С беконом и жидким желтком.

— Яичницу, — кивает, вставая, Снейп.

— И чай.

— Чай нельзя. Как и кофе. Обойдёшься водой с лимоном.

— Тогда я хочу лимонад. Сладкий. И…

—…и хватит пока, — Снейп выходит из комнаты, говоря уже почти что за дверью, — раскомандовался…

Мальсибер счастливо улыбается и вновь закрывает глаза, впадая в ставшую для него привычной в последнее время дрёму.

…Через пару дней они уже сидят, обсуждая дальнейшие свои планы — вернее, сидит Снейп, Мальсибер полулежит в постели, он ещё слишком слаб и совсем нездоров, но в прекрасном настроении и как может старается вывести приятеля из себя.

— Есть два варианта, — говорит Снейп, раскладывая на кровати карту. — Можешь выбрать.

— Почему я должен всё решать? — немедленно возмущается тот, разглядывая нанесённые на карту линии — синюю и зелёную.

— Могу я, — невозмутимо говорит Снейп, — в самом деле, идея учесть твоё мнение не слишком удачна.

— Да потому что потом если вдруг что — виноват буду я, и ты первый мне всю жизнь будешь напоминать — а я не хочу!

— Если вдруг что — никакого «потом» для тебя не будет, — замечает Снейп.

— А я буду к тебе во сне приходить. И смотреть укоризненно. Если вдруг что.

— Будешь там самым молчаливым, — усмехается Северус. — Итак, можно просто полететь — самолётом — а можно добираться на перекладных. Первое быстрее — но сложнее и требует какой-никакой, а магии, второе — дольше, но можно обойтись. Решай.

— А нельзя просто купить здесь какие-нибудь документы — и полететь?

— Можно. Но это или займёт много времени — потому что я, например, понятия не имею, что представляет из себя здешний маггловский криминальный мир, и на то, чтобы это узнать, уйдут, пожалуй, недели. Да и денег у нас не так много.

— Деньги будут, — отмахивается Мальсибер. — Париж — огромный город… слушай, — он вдруг оживляется, — а нельзя просто оборотным зельем обойтись?

— Подробнее?

— Ну очень просто! Найдём магглов, которые летят самолётом в Штаты, и под их видом полетим…

— А их убьём? — уточняет Снейп.

— Зачем сразу «убьём»? — удивляется Мальсибер. — То есть можно, конечно — но это же потом куда-то тела прятать… и вообще неприятно. Трансфигуриуем во что-нибудь мелкое — и с собой возьмём. А потом память подчистим — они и не поймут ничего. И все будут счастливы: они попадут, куда и хотели... мы тоже… что?! — спрашивает он в ответ на то, как его товарищ на него смотрит.

— Ты меня опять по-хорошему изумил, — говорит Снейп. — Жаль только, что это происходит так редко... Отличный план, — кивает он. — Сварить оборотное я не успею, придётся покупать. А это дорого.

— Вообще не проблема… а у тебя его не осталось? И где, кстати, ты тогда так быстро раздобыл порцию?

— В борделе.

— Где?! — совершенно обалдевает Мальсибер.

— В борделе, — почти что смеётся Снейп.

— Почему? — подумав, формулирует всё же вопрос Ойген.

— Ну а где ещё в незнакомом городе можно быстро и гарантированно достать качественное оборотное зелье? Только в хорошем борделе. А вот его уже найти проще простого.

— Какие у тебя… неожиданные познания обнаруживаются, — удивлённо говорит Мальсибер. — Мне бы даже в голову не пришло!

— Это потому, что ты в бордели не за тем ходишь, — Снейп снова почти смеётся.

— Это я хожу туда не за тем?! То есть, по-твоему, в бордели ходят за оборотным зельем?!

— Кому чего не хватает — тот за тем и ходит, — веселится Снейп. — Ну, решили. Раз тебя в городе знают — сиди дома, я сам всё сделаю.

— И деньги сам раздобудешь? — язвит Ойген.

— Ты полагаешь, из меня выйдет худший карманник, чем из тебя? — вскидывает Снейп бровь. — Не говоря уж об искателе. Справлюсь. А ты сиди.

— И чем мне тут заниматься в одиночестве? — капризно спрашивает Мальсибер.

— Я тебя ещё и развлекать должен?

— Должен, конечно! Я свихнуть тут просто так валяться целыми днями!

— Мерлин, дай мне сил… хорошо, я принесу тебе что-нибудь почитать. Местные… и британские газеты, к примеру. Прямо сейчас и схожу… наверняка у портье найдётся подшивка за последние пару недель.

Идея оказывается так себе: газеты-то, бесспорно, находятся, и даже вполне исполняют свою функцию — Мальсиберу вовсе не скучно.

Ему просто очень плохо и страшно. И когда Снейп возвращается практически к ночи, он застаёт своего приятеля мрачным и тихим.

— Ну что там? — спрашивает он, раскладывая на столе принесённую из ресторана еду.

— Они их всех посадили. Суд был… они все в Азкабане. Навечно.

— Ну, навечно — понятие растяжимое… ты вот, помнится, тоже был там на тех же условиях.

— Это другое, — отрезает Мальсибер. — Нас вытащил Лорд. Ты полагаешь, он воскреснет ещё раз, чтобы снова это проделать?

— Не приведи Мерлин, — негромко говорит Снейп. — А кто все? Кто сел?

— Все. Все, кто выжил… кроме Малфоев, — он даже не улыбается. — Их имён я вообще не нашёл.

— Значит, вероятно, отмазались как-то… не слишком официально. И слава Мерлину.

— Эйв тоже в Азкабане.

Снейп вздыхает. Они дружили… В школе — втроём, но потом ему самому стало несколько не до дружбы, и если Мальсибер умудрился сохранить, исключительно собственными стараниями, некое её подобие в отношениях с Северусом, то с Эйвери Снейп со времени перешёл просто к отличным деловым отношениям. А вот Ойген и Маркус так и дружили — по-настоящему, и всегда, кажется, были очень близки.

— Мне жаль, — тихо говорит Снейп — и это правда. Ему действительно и горько, и очень жаль — но поделать тут ничего нельзя, и они оба прекрасно понимают это. Быть может, потом… через сколько-то лет. Маркусу ведь, по сути, и предъявить нечего, кроме метки… он ни в одной операции никогда не участвовал. Вернее, участвовал — но толку от него не было, а вреда было больше чем пользы: Долохов витиевато ругался, поминая всех его родственников, признаваясь, что даже в страшном сне не отправил бы его на боевое задание по собственной инициативе и делал это исключительно по прямому приказу Лорда, да и то всегда оставляя Эйвери на запасных ролях. Так что, может, лет через десять… хотя он вряд ли те десять лет там проживёт, при дементорах-то. Хотя вот Ойген же выжил…

— Они дементоров оттуда убрали.

— Так это отлично! — улыбается Снейп.

— Как сказать… а если они ничего не придумают там взамен?

— Да не должны, — с сомнением возражает Снейп. — Они же не Лорд. Не могут они так над людьми издеваться.

— Там нет ничего в газетах про это.

— Конечно же, нет. Ты это себе как представляешь? Научный отчёт о том, как теперь организован отбор лишней магии в Азкабане? Кстати, наверняка со временем появятся какие-нибудь научные публикации на эту тему — это же интересно! — вот и узнаем. Расскажи, что там ещё, — просит он.

— Там… Поттер-герой, МакГонагалл — новый директор, Шеклболт — новый министр, Робардс — новый Главный Аурор.

— Это неплохо, — кивает Снейп. — Шеклболт — это очень неплохо. Я боялся, будет кто-нибудь вроде Крауча-старшего.

— Ну, видишь, нет… а я его и не знаю — он какой?

— Шеклболт? Сильный… спокойный. Умный. Хорошая кандидатура для министра — даже странно. Надеюсь, его мозги не эмигрируют, как это в последнее время случалось со всеми на этой должности. И Робардс тоже неплохо… не так плохо, как могло бы быть.

— Он какой?

— Он… честный, — усмехается Снейп. — И порядочный — насколько может быть порядочным аурор. И даже, пожалуй, умный — по-своему.

— По-аврорски? — улыбается Мальсибер.

— Пожалуй, — кивает Снейп. — Тебе не интересно, что я делал, пока ты тут всё это читал?

— Интересно, — кивает Ойген. — Ты принёс еду?

— Принёс. Вставай и садись к столу.

— Я не могу! — немедленно протестует он. — Я болен!

— Не можешь — останешься без ужина.

— Северус!

— Ты вполне способен подняться и сделать два шага. Вставай.

— Давай завтра, — просит жалобно Мальсибер. — Северус, ну пожалуйста!

— Я не хочу больше слышать от тебя эти два слова, — Снейп оборачивается и смотрит на него пристально и поясняет: — «Северус, пожалуйста». Никогда.

— Ладно, — удивлённо соглашается Ойген. — А как мне тогда просить тебя вежливо?

— Никак. Меня вообще не надо просить. И вставай.

— Ладно, — повторяет он мирно. И даже встаёт… его тут же ведёт, и он падает Снейпу на руки. Тот вздыхает, очень тяжело, и укладывает его обратно.

— Ещё раз так сделаешь — вообще один останешься, — предупреждает Снейп, но ужин приносит. Мальсибер сидит очень довольный, и только кивает, обещая:

— Я завтра встану! Просто сегодня ещё рано. Я два дня как очнулся!

— Ты ни разу не терял сознания, — возражает Снейп.

— Не важно. Я по-другому очнулся… и что ты, всё-таки, целый день делал? Ты раздобыл денег?

— Раздобыл, — усмехается тот — и достаёт из сумки внушительную пачку купюр.

— Ого! Ты… ты выиграл, — смеётся Мальсибер. — Куда мне до тебя… сколько здесь?

— Много, — улыбается Снейп. — Нам хватит, — он убирает деньги обратно. — Мне нравится твой план. Завтра я съезжу в аэропорт и посмотрю, как там это всё происходит. А послезавтра, я надеюсь, мы уже сможем улететь — если ты уже будешь в силах, конечно.

— Я буду!

— Не уверен, — говорит он задумчиво. — Ты же никогда не летал на самолёте…

— Я летал на метле! Я не думаю, что самолётом управлять сложнее.

Снейп глядит на него как на внезапно заговорившую тумбочку, потом, сдерживая смех, говорит очень мягко:

— Самолётом управляет пилот. Мы будем просто пассажирами.

— Да откуда мне знать? — смеётся Мальсибер. — Тогда вообще в чём проблема? Или тут требуется какое-то особенное мастерство?

— В высоте.

— Что «в высоте»?

— В высоте тут проблема. И в перепаде давления, соответственно. Тебе может стать плохо… но, с другой стороны, оборотное зелье и тут может быть выходом: тело-то у тебя будет другое.

— Ну вот видишь? Значит, летим послезавтра?

— Надеюсь, что завтра я успею со всем разобраться.

…Уходя следующим утром, Снейп приносит приятелю двухнедельную подшивку американских газет.

— На, изучай. Надо же хоть что-нибудь знать о той стране, где мы собираемся жить.

Вечером совершенно измотанный Снейп застаёт своего приятеля чрезвычайно радостным и возбуждённым.

— Это совершенно потрясающее место! — восклицает Ойген, едва увидев вошедшего. — И почему я раньше никогда им не интересовался… Северус, там есть всё!

— Не сомневаюсь, — тот буквально валится в единственное в комнате кресло. — Достань, пожалуйста, еду у меня из сумки.

— Уй, какой ты замученный… а почему? — Мальсибер легко встаёт и идёт исполнять просьбу. — Что стряслось?

— Ничего. А ты живой, я смотрю.

— Я же обещал, что встану сегодня… тебе принести туда?

— Принеси, — он с удовольствием вытягивает ноги и закрывает глаза.

— Принёс, — Мальсибер придвигает стол к креслу и сам подсаживается туда, ставит одну тарелку прямо Северусу на колени. — Тебя не трогать сейчас?

— Меня вообще трогать не надо, — улыбается тот краешком губ. — Есть некоторая проблема: в аэропорту людей трансфигурировать не получится — там очень за этим следят. Придётся делать это где-то за его пределами — но я пока что не представляю, где. И как найти пассажиров заранее — тоже пока что не знаю. Есть идеи?

— А они нигде не записаны?

— Записаны… но быстро туда добраться я не смогу. Время нужно. А ты спешишь.

— Спешу. Тогда думай.

— Ты спешишь — а я думай, — иронично говорит Снейп.

— Именно так, — Мальсибер смеётся. — Я тоже буду… а как на этот самолёт попадают?

— В каком смысле?

— В смысле, там есть какие-нибудь билеты?

— Есть, конечно… зачем тебе знать?

— Ну, — тянет Ойген задумчиво. — А если… если… если человек этот билет потеряет — он что делать будет?

— Ничего… не знаю. Не полетит никуда.

— Ну, — повторяет Мальсибер снова. — А если у кого-то из пассажиров билеты… украсть? Они вернутся домой?

— Вероятно…

— Но им же всё равно надо лететь? Значит, они купят новый билет?

— Верно, — с интересом говорит Снейп.

— Ну вот! Но мы уже будем заранее знать, кто они, и сможем…

— Верно, — повторяет Снейп. — А неплохой план… только недодуманный.

— Ну вот ты и додумай, — говорит Ойген довольно.

— Додумаю, — он кивает.

На додумывание уходит полночи, и к утру план у него готов.

— Едем в аэропорт, — говорит Снейп. — Ищем там пассажиров на один из этих рейсов, — он отдаёт Мальсиберу распечатку, — находим среди них женщину с ребёнком…

— Женщину? С ребёнком? — с весёлым недоумением переспрашивает Мальсибер.

— Да, — кивает Снейп. — Ребёнком будешь ты.

— Почему? — Ойген хохочет.

— Решил развлечь тебя, — слегка улыбается Снейп. — Потому что ты впервые будешь в аэропорту и полетишь на самолёте тоже впервые, а лететь долго. И я представить себе боюсь, что ты можешь выкинуть в замкнутом помещении со скуки — а у ребёнка любые странности спишут или на болезнь, или на дурное воспитание, что в твоём случае будет, безусловно, более чем справедливо. А летящих с детьми мужчин мало, и они привлекают внимание — следовательно, нужна женщина.

Он снисходительно наблюдает за своим приятелем, который выглядит сейчас более чем живым и чрезвычайно радостным.

— Я обещаю вести себя хорошо! — говорит он. — Но мы непременно должны сфотографироваться!

— Я не закончил. Ещё один аргумент за женщину с ребёнком: больше шансов, что они вернутся, а не останутся ждать в аэропорту. И ещё один — что их перерегистрируют на следующий рейс на свободные места — что сохранит им деньги.

— Какой ты заботливый! — смеётся Мальсибер.

— Я знаю, как они зарабатываются. В отличие от некоторых.

— Да мне не жалко, — пожимает плечами тот. — Но я хочу быть достаточно взрослым ребёнком! Никаких младенцев!

Выражение лица Снейпа становится настолько глумливым, что Ойген почти что кричит:

— Нет! Даже не думай! Не смей!

— Завтра выберем вместе, — кивает Северус, но выглядит он уж слишком весёлым, и Мальсибера это явно настораживает.

— Даже не думай сделать какую-нибудь гадость! — предупреждает он, но Снейп просто отмахивается — и ничего не обещает.

…В аэропорт они едут рано с утра — на такси. Мальсибер ведет себя даже на взгляд Снейпа очень прилично, но его это не радует, а, скорее, настораживает: слишком уж это непохоже на его приятеля. Однако, добираются они нормально, и даже внутри аэропорта Мальсибер держится на удивление спокойно, разве что оглядывается постоянно по сторонам, однако Снейпа из виду не теряет. Наконец, у стойки регистрации появляются первые пассажиры, но, как ни странно, среди них не оказывается ни одной женщины с ребенком. Следующий рейс, на Нью-Йорк, они тоже пропускают, а вот на третьем, вылетающем в Сан-Диего, им везёт: среди пассажиров обнаруживается целых две подходящие кандидатуры: полненькая азиатка с девочкой лет восьми и тоненькая хрупкая блондинка с примерно восьмилетним на вид мальчиком-мулатом. Спорить времени нет, хотя приятели предсказуемо выбирают разные кандидатуры, и Снейп сдается: они идут за блондинкой и мальчиком. Столкнуться с женщиной, выбить у нее из рук сумочку, долго и красочно извиняться — и вот мать с, вероятно, сыном уже никуда не летят. Женщина чуть не плачет, умоляя все-таки пустить их, ведь их имена есть в списках пассажиров, но время упущено, и все, чего она добивается — бесплатной перерегистрации на завтра. Мальчик капризничает и хнычет, потом ругается, убегает от матери — Снейп глядит за наблюдающим за этим безобразием Мальсибером и думает о том, что те полсуток, что они проведут завтра в дороге, запомнятся ему, вероятно, очень и очень надолго, если не навсегда.

Они незаметно следуют за ними в гостиницу — это совсем нетрудно: мальчику явно все равно, а женщина явно слишком расстроена, чтобы что-нибудь замечать. А уж зайти в номер и оглушить их — самое, пожалуй, простое из всей операции.

— А здорово получилось! — восклицает Мальсибер, когда Снейп вливает в оглушенных магглов сонное зелье, и те засыпают прямо на ковре. — Если и дальше все пойдет так же гладко...

— Значит, так, — говорит... практически шипит Снейп, — слушай и запоминай внимательно. Если ты достанешь меня во время этого путешествия, мы с тобой распрощаемся сразу же после того, как вернем этим людям нормальный вид и подчистим память. И дальше будешь справляться сам. Это ясно?

— Ясно, — Мальсибер миролюбив как никогда. — А как меня зовут? — спрашивает он, поскольку Снейп в этот момент роется в женской сумочке.

— Ти Джей, — читает он в паспорте — и смотрит очень внимательно на Мальсибера, ожидая его реакции. Тот его не разочаровывает: округляет глаза и переспрашивает потрясенно:

— Как?!!

— Ти Джей, — невозмутимо повторяет Снейп.

— Магглы называют детей просто буквами алфавита?!

Снейп в первый момент не может понять, шутит Ойген, или самом деле подумал так, но изумление Мальсибера слишком уж велико и искренне — и Снейп поясняет слегка раздраженно, пряча смех за слегка опущенными веками:

— Так его называла мать, ты прослушал. Разумеется, у него есть нормальное имя. Но она его не употребляла, поэтому и я буду называть тебя Ти Джей.

— Кошмар какой, — искренне говорит Мальсибер. — Бедный ребенок. Варвары! А как его все-таки нормально зовут? Вдруг кто-нибудь спросит— а я не знаю, глупо получится...

— Том Джаред, — отвечает Снейп, они переглядываются — и смеются.

— Символично, — кивает Мальсибер. — Том, значит. Ты знаешь, Ти Джей мне больше нравится — и ему подходит: ну посмотри, какой же он Том?

— Будем надеяться, — кивает Снейп.

Как ни странно, ночью они оба прекрасно высыпаются, и утром встают вполне бодрыми.

— Во что трансфигурировать будем? — интересуется Снейп.

— Давай в украшения, — тут же предлагает Мальсибер. — А то у бедной женщины, вон, ни кольца, ни сережек.

— Вот именно, — морщится Снейп. — Ни кольца, ни сережек — а тут вдруг. Не годится. Но мысль хорошая... давай в одежду. А их такую же просто спрячем.

Перед самым выходом он вновь предупреждает приятеля:

— Веди себя пристойно, пожалуйста. Ты, конечно, ребенок, но знай меру.

— Да все будет отлично! — отмахивается тот. Женщина и ребенок уже трансфигурированы в, соответственно, легкий шарф и нечто вроде кепки — аналогичные спрятаны в чемодан, а эти они наденут.

Они, наконец, пьют зелье, смотрят друг на друга... и начинаются, наверное, самые длинные сутки в жизни Северуса Снейпа.

Мальсибер... в целом, на него даже злиться нельзя, потому что свою роль он исполняет вполне достоверно — но каким же мучением это становится для его спутника! Вернее, спутницы. Вернее, спутника в теле спутницы — а это само по себе становится источником многочисленных совершенно неожиданных неудобств. Во-первых, ни нормальной обуви, ни одежды у женщины не оказывается: только три узких юбки и пара таких же платьев (блузки тоже есть, но они менее неудобны, поскольку особенно не стесняют движений) — и три пары туфель, одна другой краше: самые низкие каблуки имеют высоту никак не меньше трех дюймов. Снейп... или миссис Тамарис — перепробовав все, выбирает наиболее, на его взгляд, устойчивые — Мальсибер... Ти Джей, который, разумеется, при этом присутсвует, хохочет так, что падает на постель и продолжает там уже не смеяться, а то ли похрюкивать, то ли взвизгивать.

— Я тебя придушу, — обещает ему Снейп. Предупреждение имеет обратный эффект: вроде бы успокившийся Мальсибер валится в новом приступе смеха. Наконец, не столько успокоившись, сколько выдохшись, он стонет:

— Прости! Я очень стараюсь, правда! Но если бы ты видел себя!

— Я видел, — напоминает ему Снейп, который в данный момент стоит перед зеркалом. — И до сих пор вижу. И да, признаю: это смешно.

— Прекрати! — стонет тот, снова заходясь в приступе хохота. — Я умру тут с тобой... от смеха...

— Не самая скверная смерть, — замечает Снейп, — а тебе так просто подойдет идеально.

— Сади-и-ист! — вновь стонет Ойген, хохоча. А Снейп с неожиданной почти ностальгией вспоминает ту дикую историю с боггартом, что устроил года четыре тому назад Люпин... погибший Люпин — и ему становится уже не смешно, а немного грустно. Как он злился тогда! Разумеется, о боггарте Невилла Лонгботтома («несчастного затюканного ребенка — Северус, его же Августа Лонгботтом вырастила, ну ты представляешь, каково ему было?») тут же узнала вся школа, начиная с последнего хаффлпаффского первокурсника — и заканчивая директором, и еще несколько недель Снейпу житья не было что от коллег, что от студентов: эти, конечно, в глаза, не шутили, да толку-то... Тогда он убить готов был «профессора Люпина» — а сейчас дорого дал бы, чтобы его воскресить, да не выйдет... Странно как вышло... они, все те четверо, кто превратил его школьные годы в ад — хотя, если подумать, сам он тоже не был невинной овечкой, и все же — мертвы, а он не просто жив: судя по тому, что наговорил про него в своих бесконечных интервью выживший мальчик Поттер, ему светит звание чуть ли не национального британского героя. Дикость какая, если задуматься... нет, к черту все — и Поттера, и Британию, и орден, не приведи Мерлин, Мерлина: Новый Свет и новая... другая жизнь, раз уж ему впервые в жизни так фантастически повезло. А ведь, если подумать, та, что всего несколько дней назад закончилась, тоже началась для него с Мальсибера: он как сел тогда на скамью своего нового дома после распределения, печалясь о том, что они с Лили оказались в разных домах — так и оказался рядом с распределившимся перед ним Ойгеном, и немедленно был взят им то ли в оборот, то ли под покровительство. Северусу это тогда оказалось действительно нужно: он был взволнован и растерян, и поначалу слишком стеснялся и даже плакал, когда его задирали — за что и получил ту свою обидную кличку, которая так и приклеилась к нему на все школьные годы (о! Каково ему потом было начинать преподавать тем, кто еще помнил ее!) — и только Мальсиберу да еще Эйвери, полноватому веселому мальчику, который был, кажется, еще стеснительнее Северуса, но имел громкую фамилию и легкий характер, по какой-то непонятной причине было плевать на все прозвища на свете, и они так и продружили втроем все школьные годы. Скреплял их троицу, безусловно, Ойген — хотя бы потому, что отвязаться от него, если он того не хотел, было совершенно невозможно: Снейп, бывало, пытался. Происходило это по-разному, но заканчивалось всегда одинаково: Мальсибер все-таки умудрялся рассмешить собеседника и потом добивался от него своего. Впрочем, он и сам с удовольствием соглашался на очень многие предложения, иногда совершенно дурацкие, и если в итоге ему попадало, сносил наказание стоически, а потом еще и веселил всех историями на тему. Этой вот своей легкостью он всегда и подкупал Снейпа, напрочь лишенного даже тени этого качества — так что, выбирая объекты для нынешней трансфигурации, тот сознательно остановился на нынешнем варианте: во всяком случае, скучно в дороге им точно не будет.

О, им точно не будет скучно. Еще в аэропорту Снейп жалеет о своем выборе — а будущее ничего хорошего не предвещает. Мальсибер... развлекается. Снейп с трудом сдерживается, чтобы не язвить и не заводить его этим еще больше: веселья и энергии тому хватает с лихвой. За полчаса ожидания регистрации Ойген успевает поноситься с какими-то мальчишками по всему залу вылета, поболтать с полицейским, парой работников аэропорта — и даже невесть как оказаться за стойкой регистрации, где работавший там молодой парень с удовольствием демонстрирует... мальчику, как работает эта система. Снейп глядит на все это отстраненно: сам занимает себя — и ладно, и мечтает только о том, чтобы, наконец, где-нибудь сесть и снять то, что эта женщина по какому-то нелепому недоразумению полагает подходящей для путешествий обувью.

Самым тревожным моментом становится для них прохождение паспортного контроля на границе: они оба чувствуют там чары, и оба ужасно нервничают — но всё проходит без проблем: неприметный человек в нише даже не обращает на них внимания. Мальсибер празднует это почти что немедленно, с громким победным криком проносясь по коридору — а Снейп, наконец, найдя первое же свободное кресло в зале ожидания, скидывает ненавистные туфли и ставит гудящие ступни на приятно прохладный пол.

— Что ты делаешь?! — тут же налетает на него Мальсибер, возмутившись — к счастью, шепотом — таким безобразием до глубины души. — Обуйся немедленно! С ума сошел?! Это же совершенно неприлично!

— Я маггла, — отмахивается Снейп. — Им — прилично.

— Ты женщина! Красивая, между прочим! Ну... во всяком случае, потенциально. И с отличной фигурой. И вкусом. Обуйся сейчас же!

— Ну заставь меня, — хмыкает Снейп.

Зря.

Потому что тот немедленно садится на пол и начинает надевать на него туфли. Выдержать это спокойно невозможно, и Снейп все-таки смеётся — Ойген вторит ему, на них начинают оборачиваться, но не рассерженно, а с улыбками, многие из которых — умильные.

— Я не могу в этом ходить, — признаётся он тихо. — Вернее, могу, разумеется, но это чудовищно.

— Не вопрос, — кивает Мальсибер-Ти-Джей, вскакивает, хватает туфли — и, вереща что-то радостное, убегает с ними куда-то.

Возвращается он нескоро — с пустыми руками и ужасно виноватым видом. Садится рядом и покаянно шепчет:

— Теперь можешь на меня наорать за то, что я умудрился где-то потерять твою обувь, и что тебе вообще делать теперь и какое я наказание — ну, ты умеешь, наверное, орать на детей? А потом иди и купи что-нибудь удобное и дешёвое, сетуя, что совсем нет денег.

Даже Снейп восхищён простотой и изяществом этого плана — он еле заметно кивает, потом вскакивает — и начинает… о нет, не орать — этого он не умеет. Но это и не нужно.

Пока он отчитывает «ребёнка», который стоит, понурив голову и всем своим видом изображая глубочайшее чувство вины и раскаяние, окружающие глядят на них очень неодобрительно и явно сочувствуют мальчику. Снейпу подобная их реакция непонятна — хотя и не удивительна: он просто знает заранее, что она будет такой, и, как обычно, оказывается прав. Даже в чужом теле — ребёнка, причём, по мнению Снейпа, весьма неприятного — Мальсибер настолько обаятелен, что окружающие готовы простить ему то, за что другого бы давно уже выпороли.

Найти «что-то удобное и дешёвое» в магазинах Duty-free не выходит: дешёвого там вообще нет, а большинство женских туфель даже выглядят неудобно. В конце концов они находят довольно изящные туфельки (надо же соответствовать образу) на плоской подошве, и Снейп, наконец, вздыхает с облегчением.

— Ты очень хорошенький! — немедленно портит ему настроение Ойген, приподнявшись на цыпочки и трогательно притянув его к себе — так, чтобы можно было шептать совсем тихо. — Погляди, как тот мужчина на тебя смотрит!

Получив вполне ожидаемый подзатыльник, Ойген-Ти-Джей только вздыхает грустно и, собрав сочувственные взгляды, кажется, всего аэропорта, берёт «маму» за руку и смирно идёт за «ней». Они садятся в каком-то углу прямо на пол, потому что все кресла заняты, и Мальсибер тут же устраивается у «матери» на коленях — Снейп даже согнать его не может, потому что полагает подобное поведение совершенно правильным и нормальным для ребёнка, и только говорит устало:

— Лучше бы ты меня там оставил. Лежал бы сейчас в земле… в гробу… как хорошо!

— И ели бы тебя черви, — улыбается «маме» «мальчик». — Сделай лицо попроще, а то у тебя такой вид, будто ты и вправду кого-то похоронил… люди же смотрят.

— Ты в самолёте будешь себя так же вести? — уточняет Снейп. — Скажи заранее.

— А если буду?

— А тогда я, пожалуй, воспользуюсь универсальным методом Долохова, — язвительная усмешка на хорошеньком личике миссис Тамарис выглядит странно.

— Это каким? — удивляется Мальсибер. — Упал-отжался который? Так ты не Долохов, я не…

— Водкой, — смеётся Снейп. — Говорят, она отлично усыпляет: если выпить достаточно, можно проспать до конца полёта. И пусть стюарты сами с тобою мучаются… а ведь тебе ещё самолично придётся следить за тем, чтобы и самому каждый час пить оборотное зелье — и меня им поить. Спящего и пьяного. Так что не провоцируй меня.

— Не буду, — соглашается Ойген. — Расскажи мне про самолёт? Какой он?

— Большой. Ряды кресел… довольно тесно, на самом деле. Твоё место у окна — погода ясная, я думаю, тебе будет интересно. И очень прошу тебя — веди себя там прилично. Высадить нас, конечно, не высадят… во всяком случае, до Нью-Йорка. И кстати, я хотел бы узнать: мы летим до конца, или расстаёмся с нашими телами на пересадке?

— Я вообще ни про какую пересадку не знаю! — вскидывается Мальсибер.

— Ты не слушал, — досадливо говорит Снейп. — У нас пересадка в Нью-Йорке — несколько часов. А потом местный рейс. Решай заранее.

— А Нью-Йорк — это где?

— Это… на северо-западе. На Атлантическом побережье. Относительно недалеко от Канады… весьма относительно.

— Нет уж, летим в Сан-Диего! — решительно говорит Мальсибер. — Чем дальше — тем лучше… и там Мексика рядом, а ещё я читал, что там отличные пляжи и всё время тепло. В Нью-Йорке есть пляжи?

— Не знаю. Нью-Йорк — большой… просто огромный город. Может, и есть… американская география никогда не попадала в сферу моих интересов.

— Летим до конца, — решает Ойген.

— Тогда не доставай меня больше, — предупреждает Снейп.

Как ни странно, предупреждение, в целом, действует. Правда, Мальсибер предсказуемо в восторге от самолёта: он осматривает всё, что только возможно (и снова, даже в чужом теле, срабатывает его обаяние: как только это становится можно, стюардессы проводят его по всему салону, а потом даже — с разрешения «мамы» — показывают отсеки для своего отдыха и для приготовления пищи). Впрочем, наибольший восторг вызывает у Ойгена взлёт — он буквально прилипает к окну и минут двадцать его не видно и не слышно. Позже, когда уже и экскурсия по самолёту закончена, и обед подан и съеден, он то и дело приникает к окну — благо, погода хорошая, и видно землю — а потом в какой-то момент оборачивается к начинающему сонно клевать носом Северусу и говорит восторженно и серьёзно одновременно:

— Я хочу научиться его водить.

— Самолёт? — удивлённо переспрашивает тот.

— Я хочу свой собственный самолёт — можно поменьше, — кивает Мальсибер.

Снейп усмехается:

— Ты вообще представляешь, сколько это стоит?

— Но это возможно? — уточняет Ойген.

— Насколько я знаю — да… но это очень дорого даже для тебя — причём прежнего, со всем твоим сейфом.

— Деньги будут, — легко говорит Мальсибер. — Раз это возможно, и я хочу этого — значит, найдутся. Это совсем не похоже на метлу… и это очень здорово, — говорит он тихо.

— Не похоже, — соглашается Снейп. — Откуда такая уверенность в будущей финансовой состоятельности, позволь спросить?

— Я же волшебник, — пожимает плечами Ойген. — Это маггловское дело — о деньгах думать… раз нужны — будут. Хотя, с другой стороны, — он улыбается, — мне же нужен самолёт, а не деньги на него… а это совсем не одно и то же. Ладно, посмотрим… ты хотел спать?

— Да! И сейчас хочу.

— Спи, — мирно говорит Ойген, вновь отворачиваясь к окну. — Я не буду мешать.

И действительно, как ни странно, он не мешает — будит только каждый час да к ужину — к которому, похоже, обаявший всех окружающих «ребёнок» получает два дополнительных десерта от сидящих недалеко пассажиров.

— Ты на них Империо не накладывал? — шёпотом и на всякий случай ещё и на латыни интересуется Снейп.

— Что ты, мамочка! — искренне восклицает тот — и совершенно бессовестно и бесстыдно кидается ему на шею.

— Убью, — тихо и яростно говорит ему Снейп, но на, похоже, основательно заскучавшего Мальсибера это не действует. — В Нью-Йорке оставлю! — шипит он, но это тоже не помогает — какая-то дама, сидящая спереди и наблюдающая с умильной улыбкой за этой сценой, говорит ему… миссис Тамарис — весьма неодобрительно:

— Ваш малыш — просто ангел!

— Если бы, — абсолютно искренне вздыхает она… он… Снейп — и едва не добавляет, что был бы тот ангелом — не было бы у него сейчас вообще никаких проблем, ибо ангелы — они на небесах, если он верно помнит христианскую мифологию… а христианскую ли имела в виду его собеседница? Или, быть может, греческую? Или раннюю иудейскую? Прокрутив всё это в голове, он слегка успокаивается, перехватывает под мышки «ребёнка» и водворяет того на место. Потом говорит почти нежно — у того от изумления округляются глаза: — Очень тебя прошу, Ти Джей, посиди спокойно. Будь, как эта дама сказала, ангелом, — и, не удержавшись, добавляет: — земным.

Ойген… Ти Джей как раз прекрасно его понимает — без слов, но, с другой стороны, зачем двум хорошим легилиментам слова? — и хохочет, правда, больше не пытаясь никуда лезть. Потом говорит капризно:

— Мне скучно!

— Хочешь, я с тобой поиграю? — ласково спрашивает его та же самая дама. — У меня есть с собою детские игры…

— Огромное вам спасибо! — мгновенно реагирует Снейп. — Вы знаете, у меня сегодня так голова болит… вам, наверное, будет удобно поменяться со мной местами?

— Не уходи, мама! — вопит Ойген, вцепляясь в его… её рукав — но поздно, да он и сам понимает, что проиграл, и паясничает больше для вида.

— Я буду совсем рядом… маленький, — нежно говорит «мама» — Ойген не выдерживает и смеётся.

Какое-то время они так и летят: Снейп время от времени заглядывает в щель между креслами и видит, к собственному удивлению и некоторой даже досаде, вполне увлечённо склонившегося над какой-то странной игрой мальчика. Что его радует — это то, что тот не разу не забывает выпить из маленького яркого термоса оборотное зелье… впрочем, Мальсибер — не Эйвери и не Люпин, которые, задумавшись или занявшись чем-то интересным, могли позабыть обо всём, безалаберность Ойгена всегда исключительно уместна и никогда не приносит тому неприятностей.

Посадка — к которой Снейп, разумеется, вновь возвращается на своё место — восхищает Мальсибера ничуть не меньше, чем взлёт. Когда самолёт уже катится по земле, Ойген говорит решительно:

— Теперь у меня есть ещё одна цель в жизни.

— Мне не понять, — отвечает ему Снейп.

— Поймёшь, когда я его куплю и мы с тобой полетим, — отзывается Мальсибер с бесстыдной уверенностью.

…Пересадка в Нью-Йорке проходит на удивление мирно: перенервничав при пересечении границы, приятели просто бродят по аэропорту, благо багаж забирать не надо, его должны переместить служащие авиакомпании. Мальсиберу всё очень интересно, но он не дёргает Снейпа, а просто разглядывает всё вокруг, застывая практически у каждой новой витрины или киоска, а потом, когда они, устав, садятся поесть, с удивлением изучает незнакомую еду.

— Это что? — наконец, спрашивает он, осторожно сжимая пальцами верхнюю половинку булочки гамбургера.

— Это гамбургер, — с некоторым злорадством объясняет ему Снейп. — Самая американская еда на свете… привыкай. А этот — самый американский из всех. Мы в МакДональдсе.

— Это какой-то известный их ресторан?

— Это не ресторан — это закусочная… очень большая сеть закусочных. Надо будет тебе почитать про всё это побольше… путеводители, что ли, какие-нибудь. Ты есть будешь?

— Не знаю, — говорит тот с сомнением. — Это у них хлеб такой?

— Да, — Снейп слегка улыбается. — Что тебя смущает?

— Хлеб не может так… мяться, — Ойген хмурится.

— Ничего с тобой не случится. Ешь, а то на тебя смотрят.

Мальсибер откусывает, жуёт… кривится и откладывает гамбургер в сторону. Снейп едва сдерживает ухмылку, спрашивает сочувственно:

— Что-то не так?

— Я надеюсь, обычные продукты у них тут тоже продаются? — страдальчески спрашивает Ойген. — И ты не бросишь меня и будешь готовить нормальную пищу?

— Смотря как будешь себя вести, — задумчиво отвечает Снейп. — А нет — так и сам научишься… и здесь наверняка есть обычные рестораны.

— Пойдём туда? — просит Мальсибер. — Я голоден, но я боюсь это есть!

— Ты волшебник, — усмехается Снейп. — Ничего с тобой не случится. И мы никуда не пойдём, потому что не знаем, в какие рестораны они ходят обычно — и ходят ли. Можешь съесть только мясо, оно нормальное.

— Тебе меня лечить, — бурчит Ойген, но гамбургер берёт и всё-таки ест — а закончив, говорит неохотно: — В принципе, это не так плохо… но так питаться я всё равно не согласен!

— Давай доберёмся куда-нибудь — и там уже будем решать такие вот мелочи, — примирительно говорит Снейп. — Ты хоть понял, что мы прошли пограничный контроль? И самое сложное — позади?

Тот кивает и глядит на него с выражением, чрезвычайно странном на детском лице, потом говорит:

— Давай я подумаю об этом когда опять буду собой? А то нас ауроры заберут. За неадекватность.

— Я не уверен, что они здесь так называются, — кивает задумчиво Северус, — но в целом ты прав. Давай.

— Мне вот куда интереснее, что случилось со временем, — говорит Ойген-Ти Джей, болтая свисающими со слишком высокого стула ногами. — Мы вовсе не три часа летели.

— Мы летели за солнцем, — объясняет Снейп. — Поэтому часть времени как бы… пропала. Смотри, — он схематично рисует на салфетке карту мира, расчерчивает её на часовые пояса, потом рисует траекторию полёта самолёта. Ойген слушает очень внимательно, потом спрашивает с неожиданным уважением:

— Откуда ты всё это знаешь?

— В школе учился, — фыркает тот.

— Я тоже учился! — возражает Мальсибер. — И даже вместе с тобой! Но точно помню, что там ничего подобного не рассказывали! Разве что Бинс, — говорит он с сомнением. — Хотя вряд ли?

— В маггловской школе, — веселится Снейп — надо сказать, что улыбка у него сейчас выходит существенно лучше, чем обычно: видимо, миссис Тамарис — женщина жизнерадостная. — До одиннадцати лет. Там это рассказывали. Ну и вообще, нельзя же читать только древние черномагические манускрипты — нужно и современной наукой интересоваться. А то потом вырастают такие вот бестолочи…

— А давай ты мне всё это постепенно расскажешь? — азартно предлагает Мальсибер.

— Что «всё»?

— Вообще всё. Что ты знаешь о мире. Вкратце.

Снейп смотрит на него… потрясённо, потом не выдерживает и хохочет.

— Ты предлагаешь мне устроить тебе краткий курс всего сразу?

— Ну да! — тот, кажется, удивлён его подобной реакцией. — Что такого?

— Так не делается! — отсмеявшись, качает головой Снейп. — Это же годы учёбы, ты понимаешь?

— Ну и ладно… я никуда не спешу, — пожимает плечами Ойген. — Надо же нам будет с тобой о чём-либо говорить вечерами. А так и мне польза, и тебе со мной интереснее будет… со временем.

— Мне вполне хватило педагогической практики — на всю жизнь, — говорит Снейп. — Но я могу найти тебе какие-нибудь подходящие книжки. А то ведь действительно неприлично.

— Книжки скучно, — смеётся Ойген, вставая. — Ты лучше книжек. И намного понятнее. Пойдём погуляем, — он соскальзывает со стула. — И расскажи мне про магглов. Что-нибудь.

…Почти весь второй полёт они спят — хотя и взлёт, и посадку Мальсибер наблюдает всё с тем же восторгом. Из аэропорта в Сан-Диего они берут такси до указанного в документах и на багажных бирках адреса — и, наконец, уже в темноте входят в незнакомый маленький дом.

— Давай сначала помоемся, — говорит Ойген — и переоденемся. А потом уже их превратим обратно и память подчистим. А, нет — сначала решим ещё, куда мы отсюда пойдём.

— Да просто выйдем на улицу и пойдём по ней куда подальше… дойдём до какого-нибудь бара — и вызовем оттуда такси, попросим отвезти в какой-нибудь… непритязательный отель: таксисы обычно знаю те, где не интересуются ничем, кроме наличных.

...Такси отвозит их в маленький, не самого презентабельного вида отель. Номер тоже небольшой и очень просто обставленный не самого нового вида мебелью: в нем почему-то всего одна — зато двуспальная — кровать, очень узкий шкаф, пара стульев, стол и низенький комод с телевизором. Зато есть ванная комната с душем, а в окно, закрытое не слишком свежими шторами, слышен шум океана.

Мальсибер валится на кровать — поперек — и несколько секунд так лежит, раскинув руки и гладя широко раскрытыми глазами в явно нуждающийся в побелке потолок. Потом поднимает голову, смотрит на стоящего посреди комнаты Снейпа, пытающегося отыскать телевизионный пульт, вскакивает и кидается к нему на шею.

— Северус, — горячо... если шепотом можно кричать — то именно это сейчас он и делает, — мы выбрались! Я свободен! Свободен! — расцеловав того, Ойген, наконец, выпускает ошеломленного Снейпа и, провернувшись пару раз на месте вокруг себя, снова падает на кровать, потом вскакивает и говорит возбужденно: — Что там шумит? Море?

— Океан, — машинально поправляет Северус. — Давай спать?

— Какой «спать»?!— восклицает тот. — Мы только что в самолете спали! Северус, там океан! Идем! — он вновь вскакивает. — Идем хотя бы посмотрим!

— Ночь, — устало говорит Снейп. — Мы почти сутки были в дороге. Ты измучил меня невероятно. Я никуда не пойду.

— Да брось! — Ойген смеется. — Оставь эти дурацкие манеры там же, где ты оставил свои учительство со шпионством. Пойдем, просто пройдемся немного. И, кстати, съедим что-нибудь. Ну я же все равно пойду, — улыбается он. — Ты не можешь отпустить меня одного!

— Почему? — искренне удивляется Снейп. — Я уже перестал быть твоей мамой, — ехидно замечает Северус, — ты большой мальчик и можешь делать все, что тебе заблагорассудится.

— Потому что если со мной тут что-то случится — ты же себя никогда не простишь! — веселится Мальсибер.

— Запросто, — хмыкает он.

— Да никогда! — мягко возражает Ойген. — Ну пойдем, пожалуйста. Я все равно сейчас не усну: я слишком счастлив и голоден. Пошли?

— Ты вообще меня слушаешь? — безнадежно спрашивает Снейп — и получает вполне предсказуемый ответ:

— Нет! Идем! — он берет его под локоть и тянет к двери — и тот, вздыхая и ругаясь себе под нос, идет. Потому что Мальсибер прав, и если с ним и вправду что-то случится, Северус действительно будет чувствовать себя виноватым.

Берег оказывается совсем недалеко и представляет из себя бесконечный, кажется, пляж, покрытый светлым, прохладным сейчас песком. Ночь ясная — луна, звезды... Мальсибер восхищенно замирает и шепчет:

— Какое дивное место... пойдем?

— Куда? — устало спрашивает Снейп, демонстративно садясь на песок.

— В океан, конечно! — он стягивает с себя рубашку.

— Здесь не принято купаться голым, — сообщает ему Северус, но тот только отмахивается:

— Ночь же! Темно, ничего не видно. Идем! — он с силой дергает его за руку, потом наклоняется и начинает расстегивать на нем рубашку.

— Ну ты совсем обалдел?! — возмущается тот, понимая, что это бессмысленно: когда Мальсибер в таком настроении, ему проще или уступить — или уж поругаться всерьез, но ругаться сейчас не хочется. — Ну все, ладно, — он вздыхает и тоже раздевается. На самом деле, идея окунуться в океан ему, скорее, нравится.

Вода оказывается неожиданно теплой — куда теплее, чем они ожидали. Вход пологий и мелкий — они идут достаточно долго, прежде чем становится достаточно глубоко, чтобы окунуться. Вернее, собственно идет Снейп — Мальсибер бежит, поднимая фонтаны брызг и периодически окатывая его ими.

...После они лежат на песке, глядя в небо, и очень долго молчат. Кстати, они вовсе не одиноки на пляже: тут и там встречаются большие и маленькие компании и парочки, однако никто никому не мешает — места хватает всем. Наконец Ойген говорит тихо:

— Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен.

— Ну почему, — помолчав, усмехается Снейп. — Моя фантазия не настолько бедна.

— Сомневаюсь, — он улыбается. — Я сам еще до конца это не осознал. Но даже не думай куда-нибудь от меня деться.

— Это у тебя благодарность так выражается? — улыбается краешком губ Северус.

— Нет, эгоизм, — смеется Мальсибер. — А с благодарностью я что-нибудь другое придумаю.

— Я под арестом? — усмехается Северус.

— Хуже, — улыбается Ойген. — Арест чаще всего заканчивается, а я — навсегда.

...Ночевать они возвращаются в номер, и оба почти мгновенно засыпают — а утром Мальсибер будит товарища, довольно бесцеремонно его расталкивая.

— Просыпайся и идём к океану, — радостно говорит Мальсибер, едва тот приоткрывает глаза. — Ты не представляешь, какой здесь дивный пляж — я был там с утра, ночью это совсем не то!

— Я не пойду к океану и вообще никуда, — возражает Снейп. — Я устал, я хочу просто полежать и подумать — я так много прошу? Мы почти сутки были в дороге! Мы даже не завтракали!

— Именно, — смеётся Мальсибер и достаёт что-то из рюкзака. — И пойти окунуться в море… вернее, в океан — лучшее, что можно сделать прямо с утра. Держи, — он протягивает ему какой-то небольшой пакет.

— Ты вообще меня слышал? — Снейп пытается быть серьёзным, но у него ничего не выходит: ему удивительно хорошо и спокойно, и разозлиться даже нарочно не получается. — Я. Никуда. Не. Пойду.

— Это плавки, — говорит Ойген. — Черные, между прочим! И шортами. Чтобы тебе не было поначалу так неловко.

— Какой ты заботливый, — он сдерживает улыбку и достаёт из пакета нечто. Разворачивает, смотрит, потом спрашивает: — Ты предлагаешь мне это надеть?

— Да. И поверх — обычные шорты. Здесь все так ходят. А потом пойти и поплавать.

— Я не буду плавать!

— Ты же отлично делаешь это, я видел!

— Я много чего отлично делаю. Котлы вот, к примеру, чищу просто прекрасно.

— Ну пойдём! — просит тот, и Северус узнаёт это выражение его лица: тут только или всерьёз ругаться — или плюнуть и согласиться, потому что иначе он не отстанет.

— Как жаль, что ты так поздно родился, — говорит Снейп.

— Почему поздно? — немедленно подхватывает Ойген. Ну разумеется, подобные разговоры — его конёк.

— Потому что тогда ты бы ещё в школе достал Тома Риддла, он бы тебя заавадил — и навечно сел в Азкабан. И все остальные бы жили себе спокойно.

— А меня тебе, значит, не жалко?

— В данный момент — ничуть, — вполне искренне говорит Северус.

— Раз так — надевай плавки — и пошли в море! — требует Мальсибер.

И Снейп сдаётся.

Дорога короткая… Народу на пляже немного: солнце встало совсем недавно, большинство людей ещё спят. Они идут по прохладному пока что песку — оба в странных то ли коротких штанах, то ли в длинных, почти по колено, шортах: белых у Мальсибера и голубых — у Снейпа — и босиком. Раздеваются, сложив на песок небрежно свернутую одежду, и медленно входят в воду. Она прохладная — но им, англичанам, кажется тёплой. Здесь мелко, и чтобы можно было плыть, не касаясь руками дна, идти им приходится довольно долго.

— Здесь прекрасно! — счастливо говорит Мальсибер. — Чудесное место! Давай тут и останемся? Город большой, Мексика, если что, рядом… говорят, здесь почти круглый год тепло и солнце — а какой здесь пляж!

— Давай пока не будем ничего решать окончательно? Тебе нужно ещё поправиться… хотя у меня для тебя скверная новость.

— Не порти мне настроение! — смеётся Ойген, символически брызгаясь в его сторону — капли, впрочем, не долетают, а падают рядом. — Что, я всё же умру?

— Я уже говорил: все умирают. Но конкретно с тобой это случится, я полагаю, весьма нескоро — новость не в этом.

— Ну говори же уже! — требует он, когда Снейп замолкает, явно не собираясь продолжать.

— Ты просил не портить тебе настроение. Я не порчу.

— Я тебя утоплю, — обещает Мальсибер. — Говори немедленно!

— Я не могу полностью снять заклятье — слишком много времени прошло между тем, как оно попало в тебя и началом лечения. Я могу только сдерживать его — и дальше будет хорошая новость, потому что делать я это могу практически вечно.

— Ну так и что в этом тогда такого плохого? — пожимает плечами Ойген — и тут же спрашивает подозрительно: — А как именно сдерживать?

— Зельями. Ты привыкнешь, — обещает тот. — Я напишу тебе, как их варить — потрудись выучить наизусть, мало ли что.

— Ты собираешься меня бросить?

— Бросают жён и детей, — досадливо отвечает Снейп и уточняет: — Ты мне жена или сын?

Мальсибер хохочет и, резко стукнув ладонями по воде, окатывает того снопом брызг:

— Друзей тоже бросают!

— Так мы друзья? — с непередаваемой совершенно интонацией спрашивает Снейп.

— Я — да! — они, наконец, заходят достаточно далеко, чтобы можно было поплыть, и Мальсибер с наслаждением ныряет, проплывает под водой несколько метров, а вынырнув, переворачивается на спину и ложится на воду, позволяя телу свободно качаться на волнах. — Ты тоже очень похож.

— На что я похож? — Северус просто медленно плывёт рядом.

— На друга! — Ойген смеётся. — Или у тебя действует малфоевский кодекс?

— В каком смысле?

— Ну как же… все же знают, что Малфои не дружат, — насмешливо говорит Мальсибер. — И это порой до оторопи заметно… а ты теперь просто не имеешь права никуда от меня деться!

— Позволь узнать, почему?

— Потому что ты обещал меня вылечить — и не сделал!

— Я же сказал: окончательно это невозможно. Но я не вижу ничего сложного в том, чтобы вечером или утром пить…

— Не важно! — прерывает его Ойген. — Ты обещал — и не сделал. Поэтому должен быть тут, что непонятного?

— Желаешь иметь ручного зельевара? — почти что смеётся Северус.

— Конечно! — ничуть не стесняясь, признаётся тот. — А кто бы на моём месте не желал?

— Посмотрим, — уклончиво говорит Снейп — и Мальсибер, как ни странно, отвязывается.

Выйдя из воды, они неспешно бредут по песчаному берегу, греясь в лучах утреннего, пока что нежаркого солнца — почему-то они оба не голодны, и никому из них пока что не хочется уходить с почти что пустынного и чистого сейчас пляжа. Они разговаривают — о разном, перескакивая с темы на тему: например, о желаниях и об их силе.

— Люди, как правило, желают очень простых вещей: любви, власти, денег, — говорит Северус — Ойген слушает, с интересом глядя то на него — то себе под ноги. — Чаще всего именно их желания и определяют мотивы их действий…

— Давай с примерами, — говорит Ойген.

— Ну давай… назови мне чьё-нибудь имя. Любое.

— Я, — смеётся Мальсибер.

— Ты не подходишь, — возражает Снейп. — Ты — статья особая… о тебе после. Давай кого-то попроще… поприземлённее. И не Малфоя, пожалуйста.

— Не Малфоя? Тогда Уизли, — немедленно отзывается Ойген. — Не знаю никого немалфоистее.

— Пусть Уизли,— соглашается Снейп. — Смотри: какое у них основное желание? Они все, так или иначе, хотят денег. И при этом…

— Ну что ты. Уизли вовсе не хотят никаких денег, — смеётся Мальсибер, перебивая. — Хотели бы — они бы давно у них были… ты просто не понимаешь, что такое желание!

— Ну расскажи мне, — кивает тот.

Они идут по кромке воды — тёплые волны бьются об их ступни, солнце высушивает белую еще кожу и волосы, и им обоим сейчас удивительно хорошо и даже благостно.

— Желание, Северус, — улыбаясь, говорит Ойген, — это когда я очень хотел тогда убраться из Хогвартса, а потом зашёл в эту хижину — а там ты полумёртвый, но всё же живой — и когда я решил, что желаю, чтобы ты присутствовал в моём будущем мире в натуральном виде, а не в качестве воспоминания, и потащил тебя за собой. И когда ты там в Париже, рискну предположить, тоже очень хотел, чтобы я жив остался — вот это желание. И когда та же Молли Уизли Беллу убила — в бою, между прочим, то есть, считай, на дуэли — вот это было оно. Так что не нужны им никакие деньги на самом деле, а всё, что им нужно, у них уже есть, — он улыбается, смотрит на Снейпа и спрашивает: — Ну а ты? Ты-то чем хочешь теперь заняться?

— А я не думал, — признаётся тот. — Сначала нужно работу найти…

— Зачем?

— Я не планирую карьеру карманника, — усмехается Снейп, — а фамильного сейфа у меня нет.

— Опять деньги… да забудь ты про них! — с досадливым смехом восклицает Мальсибер. — Я разве об этом тебя сейчас спрашивал? Деньги-деньги… у волшебника всегда будут деньги, если они ему понадобятся. Забудь.

— Так есть хочется, — улыбается Северус краешком губ. — И даже порой дважды за день.

— Да есть у нас деньги! — отмахивается Мальсибер. — Ты же талантливый человек, Северус! У тебя есть ум и талант — начни себе потихоньку делать тут новое имя! Я абсолютно не разбираюсь в том, что ты делаешь, но я же вижу, что тебе это нравится и интересно! Ну вот и займись… Бастет, да нам с тобой даже сорока нет! Мы ещё проживём лет сто, если не больше — ты понимаешь, что у тебя впереди целая длинная жизнь? В которой можно делать абсолютно всё, что захочется? Послушай, Северус, — начинает он увлечённо, — тебе нужно просто остановиться и подумать, чем ты хочешь заняться. Ты же талантливейший зельевар, маг, да просто учёный! Сделаешь себе имя — тебя же завалят заказами! И деньги появятся заодно, раз уж ты так зациклен на них. Просто на это нужно время — хотя бы несколько месяцев, может быть, год. Начни публиковаться под новым именем… не представляю, как это делается, но, наверное, я бы начал с чего-нибудь маленького, законченного — и интересного. И сделал бы себе такой образ кабинетного учёного, который сидел-сидел себе где-то дома… с тяжёлой семейной драмой, — смеётся Мальсибер и поясняет: — Драма отметает возможность любых неуместных вопросов, заранее дав все ответы… очень удобная штука. Вот, значит, сидел ты, писал в стол, работал — а теперь, наконец, драма закончилась, и ты решил выйти в люди: цену себе ты знаешь, но человек новый, готов, так сказать, войти в науку… через год ты будешь выбирать — что заказы, что журналы для публикаций!

— Хороший план, — кивает Снейп. — А есть что ты мне этот год прикажешь?

— Северус, — вздыхает Ойген, — ты не о том думаешь! Вот честное слово… ты понимаешь, что если ты подождёшь этот год… или, наверное, даже меньше — ты получишь в десятки… может, в сотни раз больше, чем если сейчас кинешься наниматься… куда? Снова учительствовать? Или в помощники аптекаря пойдёшь? Ладно, если это так важно — позволь мне стать твоим меценатом? Ты же в самом деле талантлив — должен же я хоть что-то полезное в жизни сделать? В конце концов, ты меня спас — я же вижу, я в жизни бы никогда сюда не добрался, меня бы давно уже схватили, и сидел бы я сейчас в Азкабане… ты полагаешь, это не стоит того?

— Меня знаешь, что удивляет? — задумчиво говорит Снейп. — Вот прежде я понимал: ты — богатый человек, из древней семьи, со старинным домом и эльфами… но сейчас ведь мы с тобою на равных: у тебя точно так же ни кната нет. Однако тебя это почему-то абсолютно не волнует… и я не верю, что тебе так понравилось быть карманником и разыскивать потерянные кошельки.

— Нет, конечно, — смеётся тот. — И здесь центы и доллары, привыкай. Но я на тебя совсем не похож… мы с тобой в этом смысле даже, пожалуй что, антиподы. Ты со школы работал — причём, как выяснилось, ещё и весьма, я бы сказал, разнообразно, — веселится Ойген. — А я после школы маялся дурью, потом отсидел не хочу даже вспоминать сколько лет в Азкабане, потом попал в какой-то театр абсурда и жути — в общем, я, по сути, ничем путным в жизни так и не занимался. Мне надоело! Я хочу, наконец, делом заняться! — он снова смеётся. — Мне не с чего останавливаться, я никогда никуда и не двигался! Сравнил, тоже… а вот тебе — в самый раз было бы. Позволь себе сделать, наконец, паузу — ну а мне давно уже пора начать двигаться!

— Ты предлагаешь мне пожить у тебя на содержании? — задумчиво уточняет Снейп.

— Я предлагаю тебе компаньонство! — почти в отчаянии смеётся Мальсибер. — В прошлом и позапрошлом веке — штука весьма популярная… сейчас про это почти забыли — а зря! Потому что, по-моему, это отличная вещь. Северус, — он резко оборачивается к нему, — я не хочу приходить в пустой дом! Я никогда в жизни не жил один, и меня это просто пугает! Потому что один я был только в мрачной камере Азкабана, и ассоциация эта меня совершенно не радует! У нас в доме всегда было полно народу… потом я сел, родители умерли, а когда я вышел — я дома почти что и не был, и даже тогда там всегда были эльфы! Тут завести эльфа я смогу очень нескоро — они даже на мой взгляд дорогие, да и толку от него не будет: он же чужой… а я надеюсь со временем добраться до собственных. А один я просто свихнусь… Не заставляй меня проходить через это! — говорит он почти умоляюще.

Снейп смотрит на него странно, потом качает головой и говорит почти удивлённо:

— Я так и не понимаю, как ты это делаешь. Никогда не понимал — и даже сейчас, когда ты только что опять проделал это у меня на глазах — я не понял.

— Что я опять сделал?! — страдальчески спрашивает Ойген, но в чёрных глазах плещет радостный, практически торжествующий смех.

— Перевернул всё с ног на голову. Но самое странное знаешь что, — говорит Северус очень задумчиво, — я должен был бы чувствовать возмущение, унижение или что-то подобное в ответ на твоё дикое предложение…

Он замолкает, искоса глядя на Ойгена, и тот тут же подыгрывает:

— … а ты?...

— … а я понимаю, что это — действительно самое разумное и правильное решение. Потому что если у меня будет несколько свободных месяцев — я в самом деле сделаю здесь себе имя. И даже смогу обойтись без твоих советов по этому поводу — хотя, признаю, нынешний был хорош.

— Так ты согласен? — совершенно счастливо спрашивает Мальсибер.

— Да, — пожимает плечами Северус — и улыбается уголком рта.

...Они так и живут первые дни: в том же непрезентабельном маленьком отеле, проводя большую часть времени на пляже или в вечерних прогулках по городу, в который Мальсибер, похоже, с каждым днём влюбляется всё больше и больше. Снейпу, пожалуй, всё равно — какая разница, где работать и думать — но климат ему тоже нравится, а восторг и энтузиазм приятеля веселят и привносят в его жизнь вполне достаточное количество радости. Тому, похоже, этого мало, и во время их вечерних прогулок он порой заводит беседы, определяемые Северусом — за отсутствием более точного понятия — как философские.

Например, вот такие.

— Вот ты когда в последний раз ел мороженое?

— Мороженое? — задумывается тот. — В детстве.

— Мороженое, Северус, едят в жару, а не в детстве, — смеётся Мальсибер. — Какое ты любишь?

— Я вообще не люблю сладкое, — напоминает Снейп.

— Не бывает людей, которые не любят сладкого! — отмахивается Ойген. — Потому что сладкое — это удовольствие, а не любить удовольствие ненормально. Хотя тебе и привычно… давай выясним, какое ты любишь? — спрашивает он, подводя его к прилавку мороженщика. — Давай постепенно пробовать всё — рано или поздно найдётся нужное. Ну, с какого начнём?

— Я не…

— Выбирай — не понравится, купим новое. Ну?

— Мне всё равно! Выбери сам.

— Хорошо… пойдём от противного. Что ты точно не любишь?

— Ореховое, — посмотрев, ассортимент, решает Северус. — И, наверное, шоколадное.

— Наверное? — уточняет Ойген.

— Не сейчас.

— Хорошо…

Он берёт мятное и малиновое — и, подумав, отдаёт спутнику первое. Тот пробует — и делает откровенную гримасу:

— Зубную пасту я предпочитаю использовать по назначению!

Мальсибер мирно протягивает ему своё, пока что нетронутое. Северус снова пробует, задумывается и кивает:

— Это неплохо…

— Завтра попробуем ещё какое-нибудь фруктовое, — кивая, говорит ему Ойген, пробует отвергнутое мороженое, тоже кривится, выбрасывает его в урну и покупает себе шоколадное.

Они медленно идут по вечерней улице — вечер тёплый, вокруг много народа… Мальсибер откровенно разглядывает людей, время от времени обращая внимание спутника на самые неожиданные вещи:

— Смотри, какая прекрасная талия у девушки!

Талия у той действительно хороша — но именно и только она, в остальном молоденькой негритянке явно не повезло. Северус удивляется:

— Тебе нравятся негритянки?

— Северус, нельзя всё сводить только к сексу! — в шутливом отчаянии смеётся Ойген. — Кроме него на свете очень много всего... вот бывают люди, которые за деревьями леса не видят — а у тебя как раз один сплошной лес, по-моему! Цельный. И никаких деревьев. Так невозможно… Люди же очень разные, и в каждом есть что-то красивое и приятное — глупо лишать себя эстетического удовольствия и не замечать всякие милые мелочи… мир очень красив, а люди — тем более! Ну посмотри — видишь, вон у той девушки дивные совершенно щиколотки, а вон мальчик — какие изумительные у него ушки!

Мальчику от силы лет пять, и заподозрить приятеля во влечении Снейп явно не может… он честно смотрит туда, куда указывает ему спутник — и каждый раз соглашается. И всё больше и больше недоумевает, как тот умудряется выхватывать все эти многочисленные детали, кажется, даже и не ставя себе особенно такой цели.

— Ну что ты глядишь так сосредоточенно, слово статью научную пишешь? — смеётся Мальсибер. — Ты знаешь, чем мы с тобой кардинально отличаемся друг от друга? И чем, напротив, схожи с Малфоем?

— Даже представить себе боюсь.

— И я, и он по умолчанию счастливы, — весело говорит Ойген. — Конечно, и меня, и его вполне можно сделать несчастными — кого угодно можно — но я о том, что если не делать ничего — то мы с ним чувствуем себя счастливыми. В отличие от тебя, — улыбается он. — Потому что тебя ещё попробуй заставь почувствовать это счастье, — он говорит легко, и вроде бы шутит, поэтому звучит это не оскорбительно и не насмешливо, а почти ласково. — Ты слишком логичен и не видишь вокруг красоты… вот давай поговорим про ту девушку, — он снова указывает на идущую за пару человек перед ними невысокую негритянку с изящнейшей талией, контрастирующей с излишне полным верхом и такими же бёдрами, к которым прилагаются не только полные, но ещё и некрасивые ноги. — Расскажи, что ты видишь?

— Девушка, — подумав, говорит Северус — Ойген хмыкает, но удерживается от комментария. — Со спины сказать трудно, но, думаю, ей от семнадцати до двадцати трёх… ест слишком много и всё не то, закомплексована, полагаю, бывает агрессивна… вряд ли счастлива… что? — спрашивает он, когда Мальсибер начинает беззвучно смеяться.

— Вот в этом и разница, — весело поясняет Ойген. — Ты понимаешь… вот если мы с тобой решим ей помочь поверить в себя — ты что сделаешь? Ты отведёшь её к какому-нибудь врачу — учитываем, что она маггла, да? — который что-нибудь сделает с ней, потому что она наверняка уже не здорова. Потом ты будешь долго ей объяснять, как и что нужно есть, какие физические нагрузки ей могут помочь, научишь… найдёшь специалиста, который научит её одеваться, причёсываться и краситься… в общем, убьёшь на неё кучу времени, денег и сил — а я просто проведу с ней один вечер и ночь, но так, что она узнает, насколько она хороша и прекрасна, потому что в двадцать красивы все, надо только знать, куда смотреть. А результат мы получим совершенно одинаковый, — он хохочет. — Хотя, конечно, в качестве отца и учителя я бы определённо предпочёл бы твой вариант, — милосердно добавляет он. — Но мой проще и намного приятнее.

— Мне казалось, тебе нравятся красивые женщины, — дразнит приятеля Снейп. Тот ведётся — возможно, вполне осознанно:

— Ну ты невозможен же совершенно! Я тебе вообще не о том говорю! И, кстати, её дивная талия вполне стоит одной проведённой с ней ночи, если уж тебе это так интересно… но речь о другом! Я о том, что ты на всё смотришь как на задачу, которую нужно непременно решить — желательно как можно более комплексно и основательно. И за задачами этими не видишь ни красоты, ни гармонии… это весьма эффективно, но, подозреваю, чудовищно скучно. И нудно. И вообще жить не хочется. Смотри, сколько вокруг красивого!

— Мне вполне хватает тебя и твоих восторгов по этому поводу, — усмехается Северус. — Хотя ты и прав, возможно. Но поздно уже.

— Как говорил мне один умный человек — никогда не поздно, пока ты ещё живой.

— Это поправимо, — он всё-таки улыбается. — И я рассмотрю этот вариант, если ты не оставишь меня в покое со своей красотой и восторженностью. Хотя с девушкой, признаю, было интересно.

Мальсибер машет рукой и отвлекается на проходящую мимо блондинку, на сей раз красивую даже по меркам объективного Снейпа — а потом Ойген торопливо прощается и устремляется за красоткой, заинтересованный взгляд которой обещает ему много интересного и приятного этой ночью. Снейпа подобные вещи скорее развлекают, чем злят: тесно общаясь с человеком, невозможно всерьёз сердиться на саму его суть, а это она и есть — лёгкость и любовь к удовольствиям, странно смешанные с порой удивительно точными наблюдениями и мыслями. Северус возвращается в одиночестве, потом останавливается у очередного мороженщика, раздумывает — и покупает странное оранжевое мороженое.

Дыня.

И решает, что оно ему нравится.

…Так проходит почти что неделя — за это время Снейп, наконец, отсыпается, а Мальсибер успевает хорошо изучить как сам город, так и, кажется, узнать массу полезного о штате и стране в целом: его больше не смущает городской транспорт, способы оплаты в магазинах и ресторанах, он отлично, похоже, знает, что такое пластиковые карты, почему автомобиль — вещь здесь совершенно необходимая (уже на третий день их пребывания здесь Северус видит на его прикроватной тумбочке книжку с правилами дорожного движения) и что делают с досками в море те странные молодые (и не очень) люди. Всей информацией он щедро делится с товарищем, передавая её и восторженно, и очень точно. С каждым днём он выглядит, как ни странно, всё моложе и лучше — Северус как-то шутит, что время здесь, вероятно, течёт в обратную сторону, и со временем им, кажется, придётся вновь пойти в школу. Мальсибер смеётся и отвечает, что в школу-то придётся пойти в любом случае — только в авто — потому что здесь у всех, в том числе и у волшебников, есть и автомобили, и права на управление ими. Но это, конечно, потом — сперва нужно как-то натурализоваться. Снейп возражает, что аппарация и камины удобнее любого автомобиля — не потому, что так думает, а чтобы послушать возражения. Разговор сворачивает на достоинства и недостатки волшебных и магловских способов перемещения — и тут Северус буквально потрясает приятеля небрежным замечанием о том, что, вообще-то, у него уже давно есть права, и водить он отлично умеет, так что в автошколу Ойген пойдёт один, а он, Снейп, просто пересдаст экзамен.

Они сидят этим вечером на пляже, просто потому, что номер — душный, не смотря на кондиционер, который Ойген с первой же минуты почему-то возненавидел, а балкона в нём нет, и просто так сидеть в четырёх стенах неприятно. А здесь почти пусто, разве что бродят или лежат целующиеся — и не только — парочки, и можно совершенно спокойно поговорить. Они вообще очень много времени проводят на воздухе, и чаще всего — в океане или на пляже.

— В общем, я тут подумал, — после длинной паузы, во время которой они молча лежат на медленно остывающем песке, говорит Мальсибер.

— Уже неплохо, — кивает Снейп. Он лежит, закинув руки и положив ладони под голову, и смотрит в темнеющее небо, в котором постепенно загораются звёзды. Мальсибер расположился рядом, оперевшись на локоть, и смотрит на воду.

— Я думаю, имеет смысл оттолкнуться от того, что я лучше всего умею делать.

— Здесь есть замечательная профессия: шоумен, — дёргает уголком рта Северус. — Тебе очень пойдёт. И деньги хорошие.

— Я думал об этом, — спокойно кивает тот, получив в ответ удивлённый взгляд. — Но это на крайний случай — всё-таки я же волшебник, — он улыбается, но в обычное своё паясничанье не скатывается. — А пока я размышлял о другом. Что я лучше всего умею? Если всерьёз, то — одно-единственное заклинание, ну и в ментальных практиках я всегда был хорош. Где всё это применить можно? В целом, тут или аналог нашего аврората — но я туда не пойду, потому что это ни денег нормальных, ни престижа… а главное — ну это просто неприлично с моей стороны, — он смеётся.

Снейп улыбается в ответ и переводит взгляд с неба на его лицо — то сейчас непривычно сосредоточено и даже серьёзно.

— И остаётся только игорный бизнес, — сообщает Мальсибер.

Это… неожиданно. Весьма неожиданно: Северус вскидывает брови и даже приподнимает голову. Потом уточняет:

— Ты решил заняться магическим шулерством?

— Зачем шулерством? — удивляется Ойген, невероятным образом не отвечая шуткой на шутку. — Скорее, наоборот… я думаю, это и мне было бы интересно, и денег бы принесло. И сфера такая… закрытая. В общем, я полагаю, что отлично смог бы ловить тех, кто занимается тем, что ты только что приписал мне. Не может быть, чтобы здесь никто не занимался подобным.

— Неожиданно, — говорит Снейп, внимательно смотря на него. — Ты меня удивил.

— Я сам удивился, — с улыбкой кивает Мальсибер. — Я хочу посмотреть, как тут это устроено… но сначала нам с тобой нужно легализоваться, наконец — и я хочу, чтобы ты мне в этом помог.

— Каким образом?

— Ты отличный легилимент — куда лучший, чем я. Опять же, если тебя поймают — катастрофы не будет. Ну извини, — говорит он примирительно — Снейп только рукой машет. — Тебя же не за что экстрадировать — ты ничего не нарушил. А у нас тебя не обвиняют ни в чём… в общем: у тебя есть два варианта — можно просто сказать, кто ты, подтвердить это — а потом поменять фамилию. А вот со мной так не выйдет.

— Я бы предпочёл другой вариант, — морщится Снейп. — Очень не хочется жить и думать, что при желании меня так просто найти.

— Понимаю, — кивает тот. — Тогда всё как со мной: нужна подделка. Хорошая. И проще сделать её сперва у волшебников — а у магглов наверняка все документы можно потом раздобыть. Надо узнать, как вообще здесь это организовано: сюда же многие приезжают, наверняка здесь целая служба есть, которая занимается этим. А раз есть служба — значит, должны быть и взятки, — смеётся он. — Или какие-то другие обходные пути. И вот это и нужно узнать… сможешь считать кое-кого?

— Ты уже знаешь, кого?

— Представляю. Но это нужно ехать в другой город.

Так начинается процесс их натурализации, оказывающийся не то чтобы непростым — скорее, весьма странным.

...— Так, — Мальсибер, войдя, достает из своей сумки, висящей у него на плече, какую-то папку и кидает ее на стол. — Во-первых, держи — это все нужно заполнить, и завтра в одиннадцать у нас собеседование в иммиграционной службе. Во-вторых, по возвращении мы переезжаем.

Снейп берет со стола папку, раскрывает ее и даже присвистывает:

— Это для волшебников или маглов?

— Для волшебников, — смеется тот. — С магловскими документами они помогут.

— А я полагал, что у нас — величайший оплот бюрократии, — говорит Снейп, проглядывая бумаги. — Тут работы на весь вечер...

— У меня такая же, — Ойген бросает на стол вторую папку. — Я надеюсь, завтра мы все подпишем, получим документы — и переселимся, наконец, отсюда — я перед отъездом нашел нам квартиру. Пока очень скромную — но все равно лучше этого.

— Где ты деньги берешь? — качает головой Северус. — Тут нужно имя... ты уже придумал?

— У меня есть имя, — весело откликается Ойген. — Папенька был такой затейник, — он смеется, — почему бы ему не завести любовницу и второго ребенка?

— Это очень опасно и глупо, — неодобрительно говорит ему Снейп. — Ты сам-то не понимаешь?

— Во-первых, тут тоже продают «Пророк» — и я видел там собственный некролог. Во-вторых, рано или поздно я собираюсь вернуться если не жить в Британию — то получить обратно дом, эльфов и сейф. И проще всего сделать это в виде законного наследника. Но я польщен тем, что ты обо мне беспокоишься, — говорит он с улыбкой. — Меня же никто здесь не знает... а нашему доблестному аврорату, я очень надеюсь, есть сейчас, чем заняться без того, чтобы разыскивать умершего меня за океаном.

— Все равно глупо.

— Как есть, — дергает плечом тот, и Снейп только кивает в ответ — в конце концов, это же его жизнь.

— Ну а сам ты как назовешься? — весело интересуется Ойген.

— Смит, — улыбается тот. — А имя редуцирую до канонического.

— Почему Смит? — не оценивает Мальсибер шутку — видимо, она для него слишком магловская.

— Потому что это самая распространенная магловская фамилия... ну, или одна из самых. В каком-то смысле это имя нарицательное, — он слегка улыбается. — Ну и инициалы сохранить приятно — мне они всегда нравились.

— Смит, — пробует на язык Мальсибер. — Коротко, и запоминается хорошо...

— Так о тебе же забочусь, — хмыкает Снейп... пока еще Снейп. — И кстати, имя ты хотя бы, я надеюсь, поменяешь?

— А как же, — смеется тот. — Папенька, говорю, у меня человек был весьма оригинальный... меня же не так просто назвали. Так что мой незаконнорожденный брат, полагаю, получил... весьма похожее имя. Я Ойвен.

— Это настолько глупо, что может сработать, — подумав, кивает Снейп. — Если тебя не знать, очень сложно предположить, что ты можешь быть таким идиотом.

— Ну видишь: раз уж даже ты так думаешь, ауроры, если что, тем более ничего не заподозрят, — кивает Ойген. — Давай уже сядем все это заполнять... там куча магических контрактов еще, я просмотрел: то не делай, туда не ходи... и так целый год. Зато потом можно будет жить спокойно — видишь, как удачно? Как раз этот год ты и просидишь дома спокойно — а я займусь налаживанием контактов и связей. И обещаю быть паинькой, — он смеется и садится за стол, придвигая к себе бумаги.

Их много, и большая часть представляет собой те или иные магические контракты, фактически связывающие прибывших по рукам и ногам — правда, всего на год, после которого при отсутствии нарушений можно уже получать право постоянного здесь проживания и того, что в бумагах гордо именуется «гражданством», и жить уже нормально, спокойно и привычно — на общих основаниях.

— Удачная была идея с компаньонством, — говорит Снейп, дочитывая текст, касающийся условий работы в первый год проживания в штате Калифорния. — При Амбридж в Хогвартсе проще было, причём даже Трелони.

— Я не знаю, что у вас там было при Амбридж — я её даже толком не помню — но здесь всё очень разумно. И ничему не помешает. Не знаю, чем ты недоволен, — он быстро пишет очень чёткими, почти что печатными буквами.

— А тебе, я смотрю, здесь всё нравится? — удивлённо вскидывает бровь Снейп.

— Да! — решительно говорит Мальсибер — и смеётся. Потом смотрит на товарища и говорит: — У меня нет выбора: мне должно здесь всё нравится. Потому что оно всё равно никуда не денется, и жить нам придётся по этим правилам — просто разумнее любить их и восхищаться, ты не находишь? Гораздо приятнее жить в мире, который тебе нравится, — он улыбается и возвращается к документам, а Снейп ещё какое-то время задумчиво и удивлённо на него смотрит.

Следующий день они проводят в иммиграционной службе — а потом следующий, и ещё один… Лос-Анджелес, где они сейчас пребывают, очаровывает Мальсибера ничуть не меньше, чем Сан-Диего, и он таскает за собой Снейпа вечерами по всему городу — тот периодически возмущается, но ходить ходит: и потому, что, на самом деле, ему интересно, и потому, что вечерами в крохотном номере просто нечего больше делать, и потому, наконец, что вдвоём безопаснее.

— Я мог бы тут жить, — наконец, решает Ойген. — Но Сан-Диего лучше: там спокойнее, а пляж так и вовсе несравним… хотя серфинг тут отличный, я полагаю.

— Серфинг?

— Катание на досках по волнам, — напоминает Мальсибер. — Это должно быть очень здорово, как мне кажется.

— Собираешься научиться?

— Конечно, — улыбается Ойген. — Это очень по-американски, я думаю. И приятно. Глупо не научиться подобной вещи.

Процедура натурализации занимает почти две недели — и Северус по некоторым признакам предполагает, что на самом деле срок должен быть больше, но Мальсиберу каким-то образом удаётся его ускорить, и он только надеется, что этот способ легален, или неотслеживаем.

Окончание этого на удивление длинного и нудного процесса они празднуют в номере — поскольку им теперь официально разрешено колдовать, Мальсибер отказывается куда-то идти и превращает довольно убогую комнатку в совершенно роскошное помещение буквально за полчаса.

— Я и не знал, что ты отлично умеешь работать с пространством, — говорит Северус, с удивлением наблюдая за этим процессом.

— Ты вообще много чего обо мне не знаешь, — улыбается Ойген. — Как же я соскучился по волшебству… я же, считай, уже месяц не колдовал!

— Я тоже соскучился, — признаётся Снейп, с удовольствием помогая ему. — Месяц — это долго — у меня уже руки ныли.

— Да! — восклицает Мальсибер. — Главное — не забыть всё это завтра поутру убрать… а то там какие-то серьёзные штрафы за подобное безобразие. Хотя вышло, на мой взгляд, очень красиво.

Что правда — и наутро убирать всё это жаль им обоим.

…По возвращении они переезжают в квартиру — в обычном магловском доме, довольно приличном. «Небольшая и простенькая», по словам Мальсибера, та оказывается, на взгляд Снейпа, довольно просторной и имеет, помимо гостиной и кухни, две спальни, одна из которых существенно больше другой, и маленькая явно предназначена под детскую: стены там выкрашены в жизнерадостный жёлтый цвет, кое-где на них наклеены птички и бабочки, а кровать узкая.

— Это моя, — к удивлению Северуса, говорит про «детскую» Ойген. — Кровать, конечно, сегодня нужно купить другую — не люблю спать на трансфигурированной мебели.

— Почему так? — всё же интересуется Снейп, которого вполне подобный выбор устраивает, но кажется непонятным и нелогичным: компаньонство компаньонством, но всё-таки пока за всё платит Мальсибер.

— Потому что я здесь буду только спать, да и то не факт, что каждую ночь, — рассеяно поясняет тот. — А тебе тут жить… и, зная тебя, могу предположить, что большую часть своего времени ты будешь проводить дома — поэтому тебе нужно больше пространства. Книги, опять же… у нас, разумеется, через несколько месяцев будет нормальное жильё, но я уверен, что за это время ты понатащишь их сюда столько, что в маленькой комнате они все просто не поместятся.

— Логично, — кивает Снейп. — Откуда такая уверенность?

— Что ты мигом обзаведёшься скромной личной библиотекой в пару сотен томов? Северус, я знаю тебя с одиннадцати лет!

— Что у нас через несколько месяцев будет, как ты выразился, нормальное жильё.

— Ну потому что постоянно же здесь жить невозможно, — пожимает плечами Ойген. — Я хочу жить на берегу океана… это, конечно, не сразу — земли там мало, и она вся очень дорогая — но, в любом случае, в пригороде и в своём доме. Пусть даже и небольшом для начала.

— А где ты собираешься пропадать всё время? — Снейп только усмехается на эту хвастливую речь — но, в целом, не сомневается, что всё так и будет.

— А мы с тобой туда скоро поедем, — сообщает ему Мальсибер. — Тут есть такое дивное место — Лас-Вегас. Говорят, что это столица игорного бизнеса… а значит, нам надо туда. Мне надо, — со смехом поправляется он, — не смотри так, пожалуйста! Мне! Но я не хочу ехать туда поначалу один. Поедешь со мной?

— Поеду, — улыбается Северус самым краешком губ. — Мне, кстати, кое-что нужно: твои зелья почти закончились.

— Давай сделаем так, — Ойген подходит к комоду в гостиной, открывает верхний ящик и выкладывает туда из бумажника деньги, потом открывает рюкзак и достаёт оттуда довольно приличную пачку долларов. — Деньги будут лежать тут — а если тебе не хватит, скажешь мне, сколько нужно, я достану. Идёт? В остальном просто бери сколько нужно.

— А из тебя выйдет отличный муж, — почти что смеётся Снейп. — Ты, вообще, собираешься жениться?

— Когда-нибудь — непременно! — кивает Ойген. — Но точно не в ближайшие годы. Жениться нужно уже будучи кем-то… а я тут пока никто. Но это ненадолго, — он улыбается. — Я предлагаю отдохнуть пару дней от этого бюрократического кошмара — и отправиться в Вегас. А сейчас — на пляж! А после по магазинам.

— Второе без меня, — категорически говорит Снейп. — Тебе это в удовольствие — вот и развлекайся. А меня уволь.

— Тебя тоже нужно одеть! — возражает Мальсибер. — И по-человечески, а не на глазок — как я понимаю, приличные казино требуют пристойной одежды, а её так не покупают. Сшить на заказ пока будет дорого, но хотя бы померить ты должен.

— Ойген…

— Тебе понравится, — смеётся тот. — Вот увидишь, это будет забавно!

«Забавно» оказывается весьма точным определением: во всяком случае, это и вправду не скучно — одного получаемого Мальсибером удовольствия от процесса примерки, причём что собственной, что чужой, уже достаточно, чтобы оправдать потраченное время и силы, но и результат тоже оказывается весьма неплох. Нельзя сказать, чтобы Северусу ни разу не доводилось носить мужские магловские костюмы — доводилось, конечно, правда, довольно давно. Но этот действительно хорош и идёт ему — пусть ему самому и странно видеть себя в зеркале одетым подобным образом.

Но если Снейп выглядит хорошо, то Мальсибер — прекрасен. Именно это слово приходит на ум Северусу, когда он видит приятеля — в кремовом костюме и белоснежной рубашке с нежно-голубым шёлковым галстуком в едва различимый мелкий рисунок.

— Что? — смеётся он в ответ на странное выражение лица своего приятеля. — Что-то не так?

— Ты похож то ли на гангстера, то ли на героя-любовника, — говорит Снейп, оценивающе его оглядывая.

— Герой-любовник — это отлично… а кто такой гангстер?

— Гангстер? — задумывается Снейп — а потом широко улыбается. — Это нечто вроде Упивающегося Смертью, только у магглов.

— Ну так а на кого ещё тогда я могу быть похож? — весело удивляется Ойген.

В Лас-Вегас они приезжают вечером на автобусе и едут сперва в отель — весьма неплохой, по меркам Снейпа, и «приличный, но скромный» — по словам Мальсибера. Там же они и переодеваются — и выходят пройтись до казино пешком.

Город Ойгена… оглушает. Всю ночь они переходят из одного казино в другое — практически не играя, но очень внимательно всё осматривая. Мальсибер вообще, кажется, превращается в зрение и в слух — он даже начинает отвечать невпопад, чего с ним в здоровом состоянии никогда не случается. Когда они, наконец, решают — уже под утро — остановиться и вернуться в гостиницу, Ойген выглядит совершенно пьяным, хотя и не выпил ни капли — его даже шатает немного, и он опирается на руку Северуса.

— Я вижу, тебе понравилось, — снисходительно улыбается тот, поддерживая, на всякий случай, его за локоть.

— Это самое потрясающее место на свете! — мечтательно и восторженно говорит Ойген. — Я даже представить себе такого не мог… сколько здесь чувств и эмоций! Счастье, азарт, ярость, отчаяние… да на одном этом можно столько наколдовать всякого! Жить здесь, конечно, нельзя — сгоришь лет за пять — но работать я здесь буду! И когда я заведу своё казино…

Снейп смеётся. Мальсибер вторит ему — совершенно пьяно и счастливо — и повторяет:

— Когда я заведу своё казино — я подумаю, что можно со всем этим сделать. Это будет совершенно особая магия, я полагаю… что?

— Ты сперва на работу устройся в уже существующее, — не удерживается Северус от ехидства. — А потом уже будешь думать о собственном. Ты пока, как ты верно заметил, вообще тут никто.

— А этим мы завтра с тобою займёмся, — отмахивается Ойген. — Сейчас я попросту не способен думать…

— Мы? — уточняет Снейп.

— Мы, конечно, — кивает Мальсибер. — Ты же поможешь мне? — полуутвердительно спрашивает он.

— Смотря чем и в чём, — осторожно отвечает Северус.

— Я увидел уже кое-что — но нужна система… ты же читал правила на входе?

— О штрафах за магическое шулерство? Читал, разумеется.

— Ну вот. Идея отличная — только недодуманная, мне кажется… и ещё у них какая-то странная охрана, по-моему. Не везде… и всюду по-разному — вот это я и хочу изучить. И выбрать место, где я буду нужен больше всего. Ты мне поможешь? Вдвоём будет и быстрее, и эффективнее — ты точно увидишь то, чего не замечу я.

— Помогу, — кивает Снейп. — Это и интересно, и справедливо.

— Про справедливость ничего не скажу — не знаю, — улыбается Ойген, — а вот интересно — да. Но теперь спать! Хотя тебе придётся для этого что-нибудь со мной сделать, потому что я хотя и устал ужасно — а уснуть, кажется, не смогу.

— Это называется перевозбуждение, — информирует его Снейп. — Я предполагал нечто подобное, зная тебя — у меня есть с собой всё, что нужно. Идём.

В номере Северус даёт Ойгену какое-то зелье — выпив его, тот засыпает, едва успев раздеться и дойти до своей постели (на сей раз кроватей, как и положено, две — номер действительно вполне приличный). Спит он очень долго, и просыпается только к следующей ночи. Снейп сидит у стола и что-то пишет — рядом с ним стоит полупустая бутылка воды и пустая кофейная чашка. Мальсибер какое-то время лежит, наблюдая за ним, потом окликает негромко.

— Проснулся? — оборачивается к нему Северус.

— Долго я спал?

— Шестнадцать часов.

— Сколько?! — переспрашивает Ойген изумлённо и садится. — Ты чем меня напоил?

— Дело не в этом, — возражает Снейп. — Ты слишком много сил потратил вчера. Нужно быть спокойнее и собраннее. Восторг твой понятен, но его было слишком много. Ойген, — он разворачивает стул и садится на него верхом, оперевшись руками и подбородком о его спинку. — Ты же должен хорошо себя знать. Нельзя тратить столько энергии на пустые эмоции. Конечно, ты весь состоишь из них — но тем более нужно быть аккуратнее. Иначе ты сгоришь здесь не за пять лет, а за год.

— Во-первых, — неожиданно серьёзно отвечает Мальсибер, — я не собираюсь тут жить — мне нравится Сан-Диего и океан, и я уверен, что у них есть тут порталы для служащих. Во-вторых, полагаю, я быстро привыкну и уже не буду воспринимать всё это столь остро. А в-третьих — нельзя быть таким занудой, Северус! — он, наконец, смеётся и, потягиваясь, скидывает с себя простыню. — Зато это была одна из самых фантастических ночей в моей жизни — а ты наверняка всё только анализировал и не получил никакого удовольствия.

— Не всем же жить исключительно удовольствиями, — говорит Снейп. — Кому-то и думать надо.

— Вот поэтому у меня есть ты, — он снова смеётся, встаёт и уходит в душ. Кричит оттуда сквозь шум воды: — Собирайся, мы идём есть — и работать!

…— Попробуй сегодня почувствовать всё это, — говорит Мальсибер, когда они подходят к первому на сегодня казино. — Отключи голову — и просто чувствуй. Давай сегодня я буду следящим — а ты просто окунись во всё это. Я хочу сравнить наши ощущения.

— Ну, — помолчав, говорит Снейп не слишком охотно, — идея хорошая… если ты действительно сможешь. Потому что если нас занесёт обоих…

— Ты серьёзно недооцениваешь меня, — улыбается он. — Я своё отгулял вчера. Сегодня я на работе — и поверь, буду исключительно собран. Ну что? Ты согласен?

— Давай попробуем, — кивает он.

Потому что это действительно интересно.

Однако Снейп — не Мальсибер, который весь состоит из эмоций и способен, вероятно, какое-то время даже питаться исключительно ими — и когда на Северуса обрушивается лавина смеси азарта, восторга, ожиданий, надежд, отчаяния, ярости, желания, возбуждения и еще огромного количества переживаний, которыми всегда полон любой игорный дом, они оглушают его, и через какое-то время совершенно лишают сил — настолько, что их уже не хватает даже на то, чтобы качественно снова закрыться от всего этого. Ойген, впрочем, чувствует друга: берет его под руку и молча выводит на воздух, подводит к каким-то деревьям, сажает на скамью и начинает колдовать, приводя его в чувство и закрывая от всего, от чего только можно.

— Прости, — говорит он виновато, — кажется, это была не лучшая идея… очень плохо?

— Да нет… это было весьма познавательно, — признаёт Снейп и подставляет ему сложенные ладони: — Полей мне.

Он льёт ему на руки воду из палочки — та холодная, Северус умывается и с удовольствием делает несколько глотков.

— Представить себе не могу, как ты так живёшь, — говорит он. — Такой ад.

— Я про ад помню, в основном, из Данте и со всяких картин и гравюр, — шутит Ойген, садясь рядом с ним. — Так вот: ничего общего.

— Ну, у тебя будет другой ад, — обещает ему Северус. — Персональный. Там будет пусто и голо, и ты вечность будешь сидеть там один.

— Надеюсь, это хотя бы пожелание, а не предсказание? — смеётся Мальсибер.

— Надейся, — усмехается Снейп.

— Я слишком поторопился, — признаёт он. — Тебя надо приучать к эмоциям постепенно.

— Меня вообще приучать ни к чему не надо, — возражает тот. — Идём уже?

— Ты точно в порядке?

— Меня не так просто убить, — хмыкает Снейп. — Вон даже у Нагини не вышло. Так что пойдём работать.

Остаток ночи они и вправду «работают»: осматриваются очень внимательно, разглядывают, чувствуют посетителей, залы, работников… играют — совсем понемногу и исключительно честно, при этом, как ни странно, оба, в целом, выигрывают, Ойген чуть больше и чаще, но разница не так уж заметна. К утру устают оба, но зато результат хорош — они завтракают по дороге, возвращаются в отель и ложатся, решая продолжить вечером.

Так проходит ещё неделя — в походах по казино самого разного уровня, от простых и недорогих залов до самых элитных и полузакрытых, куда их, как ни странно, впускают без звука. Изучив все их, они возвращаются домой — в Сан-Диего, и, отоспавшись, первый день проводят на пляже, купаясь, греясь на солнце и разговаривая на самые отвлечённые темы. И только потом садятся — вместе — анализировать набранный материал.

Ещё через неделю у них готовы несколько схем — разных, весьма непохожих друг на друга, и очень оригинальных.

— Поедешь со мной? — спрашивает Мальсибер.

— Я предпочёл бы обойтись, — искренне говорит Снейп, — но если я там тебе нужен — поедем.

— Да нет… нет, пожалуй, — говорит он задумчиво. — Я буду рад компании, но необходимости никакой нет.

— Тогда обойдёшься, — с видимым облегчением решает Северус. — На сколько ты едешь? Зелья я тебе дам с запасом, рецепт напишу тоже.

— Сам не знаю… неделя? Ну, давай заложимся на две. Мало ли. Но вряд ли больше…

— Значит, три, — решает Снейп. — Дольше всё равно одно из них не хранится… варить недолго, я завтра сделаю.

— Спасибо, — улыбается тот слегка отрешённо: он весь уже там, в Вегасе и думает, как, что и кому будет делать и говорить. Снейп не мешает — ему нравится такое собранное состояние Ойгена, так что он просто оставляет его в покое.

Следующий вечер Мальсибер встречает в выбранном им в качестве будущего места работы казино. Оно относится к категории «выше среднего»: делая выбор, Ойген решает, что идти в средненькое — не стоит усилий, в роскошное — слишком рано… а вот уровень «выше среднего» обычно подразумевает амбиции, на которых можно сыграть.

Играет он мало и честно, однако выигрывает понемногу… а ближе к закрытию очень аккуратно мухлюет, выиграв на этом ровно сто долларов — у него в кармане почти три тысячи, можно было бы отдать штраф и побольше, но он не видит в этом никакого смысла. Как только ставка сыграла, он забирает деньги и идёт к выходу.

И… спокойно уходит.

Очень озадаченный, он возвращается, снова садится к столу — на сей раз карточному — и снова играет нечестно на вторую сотню.

И снова выигрывает, и вновь спокойно уходит.

Ему становится весело. Вздохнув, он опять возвращается, сосредотачивается, отыскивает неприметного человека, со скучающим видом сидящего в углу главного зала, незаметно подходит к нему — и шепчет на ухо:

— У вас самая паршивая охрана из тех, что я видел.

Мужчина дёргается и, резко обернувшись, фактически оказывается нос к носу с Мальсибером, который в своём кремовом костюме и голубом галстуке выглядит… впечатляюще.

— Я бы хотел поговорить с начальником местной магической охраны, — вежливо говорит Ойген. — Я думаю, беседа получится интересной.

— Вы кто такой? — не слишком любезно спрашивает мужчина.

— Я Ойвен, — светло улыбается тот. — Проводите меня? Или мне уже повезло найти искомое?

— Шёл бы ты отсюда, — мужчина недобро оглядывает его с ног до головы.

— Могу, — дружелюбно соглашается Мальсибер. — Ваше казино мне понравилось больше всех, но, в принципе, тут через пару кварталов есть другое — могу пойти к ним. И через год они, полагаю, удвоят прибыль. А я им в этом с удовольствием помогу. Вы хоть знаете, сколько теряете на мелких неучтённых штрафах?

— Пойдём-ка, — хмыкает, наконец, мужчина. — Раз ты такой настырный.

— О да, — кивает Мальсибер. — Я такой.

Как выясняется, ему действительно повезло наткнуться сразу на нужного человека — вот только отдела магической охраны тут, как оказывается, толком и нет: ибо то, что так называется, представляет собой разве что жалкую пародию на оный. Всего сотрудников четверо, включая начальника, и отслеживать они успевают лишь крупное или грубое шулерство. Проговорив два часа, Мальсибер и мистер Кэккок приходят к взаимовыгодному соглашению: первый обещает завтрашнюю ночь отработать бесплатно, продемонстрировав собственные таланты, и если второй одобрит его работу, то возьмёт его в штат вместо двоих нынешних сотрудников — и за их же суммарный оклад.

Потому что хоть платят тут и неплохо, на три тысячи в месяц Ойген и не думает соглашаться. Ему и шесть-то кажутся почти оскорблением — но он решает, что надо же с чего-нибудь начинать…

И выигрывает.

Следующая ночь оказывается просто безумной — но результат того стоит. Когда утром мистер Кэккок подсчитывает сумму полученных штрафов и подписанных магических контрактов (которые заключаются с теми, кто не в состоянии расплатиться сразу), он не раздумывая протягивает своему новому знакомому постоянный контракт на шесть тысяч ежемесячно. Мальсибер читает его — и возвращает обратно:

— Так не пойдёт, — улыбается он. — Я стою гораздо дороже — и вы, конечно же, это поняли.

— Мы с вами вчера договорились! — с досадой напоминает тот.

— Так то было вчера, — пожимает плечами Мальсибер. — Вчера вы могли взять на работу совершенно неизвестного вам человека. Сегодня дело другое: вы видели, на что я способен. Посему — контракт на полгода и десять тысяч в месяц. Не хотите — я найду тех, кто захочет.

— Вы с ума сошли! — восклицает Кэккок. — Даже я столько не получаю!

— Вы и не стоите столько, — с обезоруживающей искренностью говорит Ойген. — И сами знаете это — и хозяева ваши тоже узнают. А я стою. И даже больше — но пока что меня устоит данная сумма. Итак? Решайте сейчас: так вышло, что в данный момент мне нужна работа, и ждать я не буду: мы в Лас-Вегасе, здесь полно казино.

— Я должен подумать, — сквозь зубы говорит тот.

— Думайте, — разрешает Ойген. — Полчаса хватит? Я бы пока поел что-нибудь — за ночь крошки во рту не было.

— Кто вы такой? — спрашивает мужчина, прищурившись.

Мальсибер смеётся:

— Я — самый крупный выигрыш в вашей жизни, мистер Кэккок. Наймите меня — и мы поднимемся вместе, потому что вы скажете своим хозяевам, что это вы отыскали меня и уговорили поработать у них. А я спорить не стану — это наши с вами дела. Я лоялен, — он тепло улыбается — хотя те, кто хорошо его знает, увидели бы за этой теплотой нечто совсем иное. — Я пока зайду в ваш ресторан, — говорит Ойген, вставая. — А вы подумайте. Как надумаете — заходите. Ем я быстро, так что времени у вас мало, — он вновь улыбается. — Я зайду после завтрака, чтобы узнать ваше решение, — говорит он — и уходит, демонстративно даже не попытавшись дождаться ответа.

Наверное, это самый длинный завтрак в его жизни — не считая детских, конечно, когда его настойчиво пытались накормить полезной овсянкой — а он столь же настойчиво её выплёвывал. Расплачивается Мальсибер столь же неспешно — и, наконец, возвращается в ту же комнатку в приват-зоне.

И эта зона, и дверь открыты — его ждут.

На сей раз трое. В двух других Мальсибер мгновенно опознаёт настоящих хозяев казино — и, удивившись про себя глупости господина Кэккока, общается теперь исключительно с ними.

— Нам сказали, что вы ищете работу, — обращается к нему тот, что повыше, — мистер…? — произносит он вопросительно.

— Мальсибер, — отвечает тот. — Ойвен Мальсибер.

— Впервые слышу, — говорит тот. — Мистер Кэккок был весьма впечатлён вашим талантом — однако вы запросили за свои услуги непомерную цену.

— Вещи стоят столько, сколько они стоят, — говорит Мальсибер, пожимая плечами. — А я не вещь. И таланты мои стоят дорого. А впрочем, — замечает он, — я уже заработал вам за сегодня куда больше.

— Это верно, — кивает второй — более низкий и плотный мужчина. — Однако дела так не делаются.

— У кого как, — улыбается Ойген. — Однако я готов выслушать вас, господа.

— Вашу палочку, пожалуйста, — говорит первый.

— Боюсь, это невозможно, — улыбка Мальсибера становится просто ослепительной. — Мне не настолько нужна эта работа — а полномочий таких у вас нет.

Он успевает развернуться, нагнуться и отклониться в сторону прежде, чем его настигнет банальнейший Ступефай невесть откуда взявшихся у него за спиной двоих на удивление невнятных мужчин в одинаковых совершенно костюмах и с такими же одинаковыми выражениями на лицах — и выставляет Щитовые чары. Использовать Империо он пока опасается, не очень пока понимая, можно ли расценивать сложившуюся ситуацию как реальную угрозу для жизни, при которой по американским законам оно допустимо. Посему он вспоминает уроки Долохова, вспоминает Хогвартс и то, что в детстве искренне полагал играми — и начинается магическая дуэль, в которой Мальсибер хотя и не без труда, но выигрывает. Стоя над оглушёнными противниками — которых, правда, всего двое — он направляет палочку прямо в лоб более низкому и грузному из мужчин и вежливо интересуется у его партнёра, который тем временем держит его под прицелом, кажется, пистолета:

— Как полагаете, кто будет первым, я или он?

— Браво, — грузный мужчина делает несколько громких хлопков в ладоши. — Всё, закончили, — говорит он, и Мальсибер вместе с высоким мужчиной, пристально смотря друг на друга, отводят руки. — Это было впечатляюще, — кивает низкий. — Мистер Кэккок, вы свободны, можете вернуться к своим обязанностям. А вы садитесь, — улыбается он, — улыбка ему не то чтобы не идёт — скорее, выглядит на его лице чуждо. — Поговорим, познакомимся… выпьем.

Кэккок выходит, а Мальсибер удобно устраивается в углу дивана, проигнорировав жест, приглашающий его сесть в одно из кресел.

— Что вы пьёте?

— На деловых переговорах — ничего, — улыбается Ойген. — А после я с удовольствием выпил бы граппы — да у вас нет, наверное.

— Ну почему же, — усмехается тот, что только что держал его на мушке. — Вы какую предпочитаете?

— Абрикосовую, — немедленно отвечает Мальсибер.

— Найдётся, — кивает тот и представляется: — Гаррет. Малькольм Гаррет. А это Ференц Дибич, — представляет он и партнёра.

— Рад знакомству, — улыбается Ойген.

— Вы не американец, — скорее констатирует, нежели спрашивает Гаррет. — Откуда вы?

— Сложный вопрос… скажем так — из Старого Света. Этого, я надеюсь, довольно?

— Вы недавно в Штатах? — интересуется Гаррет, устраиваясь напротив и держа в левой руке стакан виски с позвякивающими в нем кубиками льда. Дибич садится неподалёку, оказываясь чуть сбоку от них.

— Недавно, — кивает Мальсибер.

— Что вас сюда привело?

— Я потерял брата, — помолчав, очень искренне говорит Ойген. — И хотя виноват в этой трагедии был только он сам — с меня пока довольно Европы.

— Понимаю, — кивает Гаррет.

— Уважительная причина, — вторит Дибич. — Могу я спросить, что с ним случилось?

— Спросить можете, — скупо улыбается Ойген. — Это имеет отношение к делу?

— Мы просто беседуем, — примирительно говорит Гаррет — похоже, что роль переговорщика ему привычнее. — Вы весьма впечатлили нас, мистер Мальсибер. Однако запрошенная вами цена… у нас ведь небольшое казино. Здесь столько не платят.

— Десять тысяч в месяц — смешная сумма, согласен, — улыбается Ойген. — Но я понимаю, что я — человек для вас новый… поэтому пока что она меня устоит. На первый месяц, — добавляет он мягко.

— Вот как? — неожиданно весело переспрашивает Дибич. — Сколько же вы хотите на второй?

— Вдвое больше, — спокойно отвечает Мальсибер. — И ещё вдвое — на третий. Если то же самое произойдёт с прибылью.

— Вот как? — усмехается Гаррет, а Дибич спрашивает:

— Мистер Кэккок настолько плох?

— Я вчера дважды сжульничал, — просто говорит Ойген. — Оба раза всего на сто долларов — и я спокойно ушёл. Вы потеряли две тысячи двести — не так много, но сколько таких, как я?

— А вы сможете отслеживать подобные мелочи? — удивляется Гаррет.

— Сразу все — не смогу, — честно признаёт Ойген. — Но со временем — да… когда получу постоянный контракт на своих условиях и обучу помощников.

— И каковы же будут условия этого контракта? — спрашивает Дибич.

— Процент от прибыли и партнёрство, — солнечно улыбается Ойген. — Но об этом пока говорить рано, я полагаю.

— Давно в этом бизнесе? — тоже улыбается Гаррет — хищно и весело.

— В этом — нет, — честен Мальсибер. — Это что-то меняет?

— Да нет, — пожимает плечами Гаррет. — Обычное любопытство. Могу я попросить вас немного нас подождать? — спрашивает он вежливо, вставая. — Бар к вашим услугам, — он открывает соответствующие дверцы. — Уверен, вы отыщете для себя что-то приятное.

Дибич тоже встаёт, и они выходят, оставляя Ойгена одного.

Тот встаёт, наливает себе обычной воды — без газа, зато ледяной — и медленно выпивает. Потом отставляет стакан и возвращается обратно в угол дивана.

Дибич с Гарретом возвращаются быстро, и в руках у них бумаги.

Контракт.

— Мы вас берём, — говорит ему Гаррет. — Читайте.

Мальсибер кивает и, взяв бумаги, погружается в чтение. Он очень внимателен — его наниматели ждут терпеливо, и когда он, наконец, заканчивают, глядят вопросительно.

Ойген смеётся, подчёркивает в тексте несколько строчек и возвращает его:

— Так не пойдёт. Я умею читать, господа.

— Ну, — неожиданно философски замечает Гаррет, — значит, не вышло. Прошу вас, — он протягивает ему другие бумаги. — Здесь всё честно.

Они смеются. Мальсибер читает снова — тоже очень внимательно — и на сей раз по окончании чтения кивает.

— Я согласен, — говорит он. — Но у меня вопрос.

— Разумеется, — вновь улыбается Гаррет.

— Могу я сам выбрать себе часы?

Они снова смеются — втроём. По контракту Мальсибер получает универсальный портал, который имеет вид наручных часов и активируется поворотом корпуса.

— Разумеется, — говорит Дибич.

— Я вернулся! — кричит Мальсибер, аппарировав в их гостиную и едва не сбив Снейпа с ног.

— Я заметил, — возмущается тот. — Почему сюда-то? У тебя есть своя спальня! Прихожая, наконец!

— Извини, — смеётся Ойген. — Но давай потом поругаемся, — возбуждённо говорит он. — Я получил место! И это было ужасно забавно. Посмотри! — просит он.

— Что посмотреть? — Северус, глядя на сияющего товарища… компаньона, напоминает он себе, с трудом сдерживает улыбку: у Мальсибера есть свойство заражать окружающих своим настроением, а сейчас он откровенно счастлив и горд.

— Как всё это было! — восклицает Ойген. — Ну же! — требует он, заглядывая другу в глаза.

— Ты — единственный человек, из тех, кого я знаю, который с таким энтузиазмом тащит другого в свою голову, — качает головой Снейп, беря палочку. — Легиллименс!

Закончив, он качает головой и говорит задумчиво:

— Ты их весьма впечатлил, полагаю.

— И что тебе снова не так? — весело спрашивает его Мальсибер.

— Удвоить прибыль? За месяц? А потом ещё раз? Не слишком ты поспешил?

— Я не собираюсь тратить двадцать лет на то, то можно получить за два, — категорично заявляет Ойген. — И это вполне возможно. Мы же с тобой посчитали. Её не то что удвоить — её удесятерить можно! С их-то штрафами!

— Можно, — кивает Снейп. — Всё можно. Вопрос цены, Ойген.

— Ну хорошо, — отступает тот. — Не за два. За три. За три года я собираюсь завести своё казино — и у меня есть одна шикарная идея, как можно будет его выделить из всех остальных. Тем более, что тут существует такая дивная вещь, как патенты, — он широко улыбается.

— Ты так сожжёшь себя за год, — мрачно говорит Снейп.

— А на это есть ты, — Мальсибер смеётся. — Ничего со мной не случится. Я пережил Лорда и Азкабан — что мне какое-то казино?

…В первый раз Мальсибер срывается аккурат через месяц. Домой он попадает не аппарацией, а порталом, который Снейп буквально силой ему вручает на третий день его новой работы и берёт с него обязательство всегда держать при себе. Портал этот не столь красив, как часы — простой золотой браслет, который не виден под манжетой рубашки — однако работает он отменно, и переносит Ойгена прямо к тому в комнату, на кровать, где он и остаётся лежать, даже не имея сил снять свой смокинг и вообще раздеться — и только зовёт совсем тихо:

— Северус!

Но тот слышит — он всегда слышит, когда это действительно нужно.

— Не ругайся, — первое, что говорит Ойген, устало и печально глядя на вошедшего друга. — Давай после. Пожалуйста.

— Ну давай, — кивает Северус, одним взмахом палочки освобождая его от одежды и укладывая в постель под неизменно белоснежную простыню: никакого другого постельного белья, кроме простого белого хлопка (правда, высочайшего качества), Мальсибер не признаёт. — Что чувствуешь?

— Холодно, — почти шёпотом говорит он. — И пусто.

— Голова не болит? — Снейп достаёт палочку и медленно водит ей вдоль его тела — Ойген лежит обессиленно, с закрытыми глазами, и дышит поверхностно и очень часто.

— Не знаю… болит, наверное. Дышать тяжело, — он облизывает бледные, с синеватым оттенком губы, и просит: — Дай попить.

— Дам. Погоди.

— Северус, — просит Ойген, — помоги мне, пожалуйста…

В уголке его глаза вдруг показывается слеза — и скатывается вниз по щеке. Снейп только вздыхает и говорит непривычно мягко:

— От усталости ты ещё не рыдал. Нравится?

— Перестань! — его голос срывается, и он действительно плачет: подбородок дрожит, Ойген всхлипывает и отворачивается.

— Перестал, — морщится Снейп, которому, с одной стороны, жаль друга, потому что сам он прекрасно понимает, как неприятно и тяжело бывает истратить слишком много сил разом, и каким слабым и пустым чувствуешь себя после этого — а с другой, ему очень хочется, чтобы тот осознал и запомнил случившееся. Он позволяет жалости перевесить — просто потому, что ругаться и даже просто говорить сейчас что-нибудь назидательное бессмысленно: воспринять что-либо разумное Мальсибер в данный момент просто не в состоянии. — Сейчас вернусь, — говорит он и быстро уходит к себе.

За зельями.

Вернувшись, долго поит Ойгена разным, потом так же долго, очень медленно и осторожно колдует, время от времени произнося что-то абстрактно ласковое и успокаивающее — и, наконец, закончив, просит:

— Посмотри на меня, пожалуйста.

Тот не реагирует, и Северус повторяет:

— Ойген, открой глаза. Сейчас же.

Тот подчиняется — смотрит измученно и очень устало, потом говорит еле слышно:

— Не злись.

— А смысл? — только вздыхает тот. — Пока не уснул — соберись. Ты вернёшься туда не раньше, чем через три или четыре дня. Если это нужно как-то оформить — сейчас самое время.

— Нужно, — с трудом говорит он — и просит: — Сходи туда… с обороткой… предупреди… они отпустят…

Он задыхается и закашливается — сильно и долго. Снейп терпеливо пережидает, потом снимает с его руки часы-портал и демонстративно их надевает — Ойген пытается задержать его руку, но тот с лёгкостью освобождается.

— Схожу, — говорит он. — Если проснёшься, а меня не будет — не смей вставать. Это ясно?

Мальсибер слабо кивает и закрывает глаза.

— Теперь спи, — приказывает Снейп.

— Останься — просит его Ойген.

— Мне нужно сварить для тебя кое-что — а потом ещё твоё казино. Я приду после.

— Останься! — жалобно и настойчиво повторяет тот, даже вновь открывая глаза.

— Не могу. Не сейчас, — смягчается он. — Я потом посижу с тобой. Обещаю.

— Останься! — в третий раз говорит Мальсибер, и это больше похоже не на каприз, а на необходимость.

— Хорошо, — подумав, соглашается Снейп. — Я отлевитирую тебя к себе в кабинет — будешь там спать? Мне действительно нужно работать.

— Буду, — соглашается Ойген.

Значит, действительно не каприз — на диванах спать он не любит.

Однако на сей раз прекрасно засыпает — практически сразу же, как только оказывается там.

К вечеру — Мальсибер всё ещё спит, и будет, по расчётам Снейпа, делать это как минимум до утра — Северус собирается в казино. Запас оборотного зелья у него есть: даже не для чего-то конкретного, а просто он предпочитает всегда иметь под рукой некоторые зелья, а это ещё и хранится отлично — так что собраться недолго. Бросив туда волос своего компаньона — зелье становится ярко-красным — он залпом выпивает его, выливает остаток во флягу и переодевается. Потом кладёт флягу в карман, смотрится в зеркало, хмыкает и пытается изобразить улыбку, которая была бы похожа на оригинал. Получается… средне, если не сказать плохо: Мальсибер в зеркале выглядит слишком уж язвительно и немного мрачно. Однако как есть — Снейп ещё раз внимательно оглядывает своё отражение и активирует портал.

В казино его ждут.

— Шеф, у нас проблема, — говорит молодой парень, и Снейп только сейчас понимает, что не спросил, у кого, собственно, он должен отпрашиваться: прямого начальства у Ойгена вроде как нет, он сам является всем начальством — разве что директор казино? Но кто он — Снейпа никогда не интересовало…

— Конкретнее, — говорит он — и получает в ответ крайне изумлённый взгляд. Чёрт его знает, на самом деле, как Мальсибер обычно общается с подчинёнными… Северус проклинает его про себя и смотрит сердито в ответ — молодой человек совершенно теряется и говорит неуверенно:

— Ну там… в зале…

— В каком? — не подумав, спрашивает Снейп — а, с другой стороны, не один же у их тут зал?

— Карточном, — получает он чёткий ответ. Ну хоть что-то…

— Какая? — нет, не так… Ойген никогда так не разговаривает. Кажется. — Так какая проблема-то? — Снейп пытается представить, как реагировал бы сейчас его компаньон. — Вообще ничего сами сделать не можете?

— Так там, — смущается парень — но, кажется, выглядит он слегка поспокойнее — вероятно, Северусу удалось найти верный тон, — пойдёмте, посмотрите…

— Иди уже, — он толкает парня в спину и идёт следом.

— Вот, — говорит тот, подходя к одному из столов, за которым идёт активная игра. — Она уже выиграла почти шестьдесят тысяч! — шепчет он. — Но мы ничего не видим… но не может же быть…

— Брысь отсюда, — говорит Снейп. Парень отходит, глядя на него как-то испуганно — но уж что есть, не до того сейчас.

Обещая себе убить Мальсибера как только его увидит, Северус сосредотачивается на указанной женщине. Она очень красива — лет тридцати, блондинка, в откровенном облегающем серебристом платье, фасона которого в сочетании с её фигурой, в принципе, вполне достаточно для того, чтобы отвлечь партнёров от дела и обеспечить выигрыш своей обладательнице. Однако шестьдесят тысяч…

Он очень внимательно её изучает. Она работает тонко… о, очень тонко. И очень красиво. Усмехнувшись, Снейп отходит, оглядывается, видит своего сопровождающего и подходит к нему.

— Очень плохо, — говорит он. — Как закончит играть — приведи её ко мне.

— Вы поймали её? — с почти детским восторгом спрашивает юнец.

— Поймал, — коротко отвечает Снейп и спрашивает наобум, — где директор?

— Кто? — недоумённо переспрашивает парень. Мерлин, как он тут называется-то… Ойген же говорил что-то…

— Управляющий, — вспоминает Северус.

— Так у себя, наверное, — растерянно говорит тот, и в глазах его появляется нехорошее… неправильное выражение. Справедливое, в общем-то, но совершенно сейчас Снейпу не нужное. Ничего… сейчас я тебя так напугаю — думать забудешь о своих подозрениях, бестолочь.

— Ну пошли, — говорит Снейп.

— Куда? — хмурясь, спрашивает парень.

— Как куда? — удивляется он. — К управляющему, конечно. Давай, вперёд. Ну?

— Я? Зачем?

— Как зачем? Расскажешь ему, как ты проглядел такую простую вещь, — улыбается — кажется, даже похоже — Снейп. — И потерял шестьсот тысяч. Почти. Вперёд! — командует он.

Это срабатывает: парень совершенно теряется и пытается сказать что-то жалобное и возмущённое одновременно, но без толку — Северус вновь подталкивает его к двери.

Нужно же ему, чтобы кто-нибудь показал дорогу.

Они доходят до нужного кабинета с гордой надписью: «Главный Управляющий» — Северус про себя хмыкает, что есть, соответственно, и неглавные — и останавливаются.

— Ладно, — говорит Снейп, постаравшись улыбнуться как можно веселее, — иди пока. Смотри, не упусти её! — напутствует он его, провожая внимательным взглядом.

Так, теперь директор… тьфу, управляющий. Как зовут-то его… не важно.

Он входит без стука — и получает ещё один удивлённый взгляд. Ну верно… Ойген воспитанный, он в двери вряд ли врывается. Ну, ничего… опять же, нужна ведь какая-нибудь причина для короткого отпуска.

— Что-то случилось? — спрашивает сидящий за столом мужчина. Весьма неприятный в данный момент мужчина — возможно, потому что… Снейп старательно удерживает нейтральное выражение лица: в комнате просто воняет сексом, а под столом у… кхм… управляющего — женщина, и она явно не потерянную серёжку там ищет. Нравы у них тут, однако… а впрочем, это как раз удачно и на руку.

— Мне нужно отлучиться на несколько дней, — говорит Снейп с порога. — Если хотите, я могу объяснить. Но это долго и сложно, — добавляет он, зная, что улыбается на сей раз очень аутентично и правильно.

Ласково.

— Прямо сейчас? — тяжеловато дыша, спрашивает мужчина — женщина, судя во всему, и не думает прерываться. Вот и славно. Надо же, однако, как Мальсиберу невероятно везёт… и ведь всегда так. Во всём.

— Боюсь, что да, — Снейп-Мальсибер делает шаг в комнату и вопросительно смотрит на управляющего. — Это срочное дело.

— А надолго? — спрашивает сидящий, опуская руку куда-то вниз.

Да он ещё и навеселе! — замечает Снейп. Боги… и ведь вполне может быть, что случилось это один-единственный раз. И именно сегодня. Сейчас.

— Дней на пять, — на всякий случай называет он время с запасом. — Смогу — вернусь раньше.

— Ну, если срочно — потом объясните, — глубоко вздыхая — и явно не от печали — говорит управляющей. — Удачи, мистер Мальсибер. Но вы понимаете, что эти дни…

— Спасибо, — он резко разворачивается и захлопывает дверь как раз на словах «вам не оплатят». Но он их уже не слышит.

Остаётся ещё та серебристая женщина — с ней нужно всё же закончить. Снейп возвращается в зал и подходит к стоящему в углу парню.

— Сколько? — спрашивает он.

— Уже почти восемьдесят! — возбуждённо шепчет тот. — Она сейчас и сто выиграет…

Он ТАК на неё смотрит… план созревает мгновенно.

— Нравится? — усмехается Северус. Парень смотрит на него, мгновенно краснеет и бурчит что-то невнятное. — Это незаконно, — шепчет ему Снейп. — Но если ты не станешь дожидаться конца игры, а сумеешь привести её ко мне сейчас, и этим спасти от миллионного, судя по всему, штрафа, то после она, возможно, захочет тебя отблагодарить.

Тот нервно сглатывает и, просияв, шепчет:

— Спасибо, шеф! Я сейчас её приведу!

Снейп кивает и идёт к себе… к Мальсиберу в кабинет, недоумевая, как вообще можно работать с таким персоналом. И радуясь, что это совершенно не его дело.

Дальнейшее неинтересно и скучно. Дама сперва пытается его обаять — Северус даже немного жалеет её, потому что у той сегодня выдался просто-таки фатально неудачный день: мало того, что она теперь должна казино почти восемьсот, страшно сказать, тысяч долларов, так ещё и пытается испробовать свои чары на последнем, наверное, человеке в мире, кому они могут быть интересны. А кстати… что сделал бы Ойген на его месте? От этой мысли Северусу становится весело, и он, поручив все формальности совершенно ошалевшему от счастья парнишке, наконец, возвращается.

Мальсибер по-прежнему спит, и выглядит ещё хуже, чем когда только вернулся — впрочем, вполне ожидаемо. Снейп осторожно вновь поит его зельями, даже не разбудив: спящий человек вполне способен глотать, если не торопиться — Северус никуда и не торопится. Когда он заканчивает и встаёт, тот стонет во сне и шепчет что-то невнятное, а потом пытается, по свой привычке, перевернуться со спины на живот, но наложенные на него чары не позволяют ему этого сделать. Ему неудобно и непривычно, он ворочается, но потом, наконец, затихает, устало вздыхая и снова что-то шепча.

Пока он спит, Снейп, сперва просто переодевшись, а потом уже и вернувшись с собственный облик, работает, не отвлекаясь даже на еду — потому что когда Ойген проснётся, начнётся самая муторная часть лечения, обязательная для Мальсибера и не слишком понятная Снейпу.

Но тут уж ничего не поделаешь.

Просыпается Ойген только на следующий день. Снейп, закончивший варить всё, что собирался, уже пару часов как спит рядом на трансфигурированной из кресла кушетке. Какое-то время Мальсибер просто лежит и просто на него смотрит, потом всё-таки окликает слегка виновато:

— Северус!

Тот просыпается мгновенно, открывает глаза и смотрит очень внимательно. Потом говорит:

— Привет.

— Не ругайся, — повторяет он свою вчерашнюю просьбу. — Давай опять завтра?

— Да тебя что ругай, что не ругай — толку чуть, — вздыхает тот, вставая и садясь рядом с ним. Ойген тут же берёт его за руку, и на сей раз Северус ему позволяет это — ладонь у него влажная и холодная.

— Ты был прав, — негромко говорит Мальсибер. — А я нет.

— И кому, скажи на милость, легче от признания этого факта? — слегка улыбается Северус. — Я же предупреждал тебя.

— Да, — он тоже улыбается, правда, не очень уверенно. — Ты не злишься?

— Злюсь, разумеется… но ты просил ругаться потом — так что будем пока считать, что я сожалею.

— Я увлёкся, — признаёт он. — Просто это было так здорово…

— Закрой рот, — требует Снейп. — Я тебе вообще запрещаю сегодня болтать. В крайнем случае — односложно. Сейчас я тебя накормлю чем-нибудь и вновь спать отправлю. Всё ясно?

— Побудешь со мной? — просит Ойген, кивая.

Вот она — та самая категорически непонятная Северусу составляющая серьёзного лечения Мальсибера.

На кой чёрт тому в таком состоянии общество — Снейп понять не в силах. Но так было всегда — и началось ещё в школе. Было бы неверным сказать, что Мальсибер не любит болеть — он как раз относится к этому факту достаточно философски, и пациентом является неплохим, или как минимум очень послушным. Но он ненавидит болеть в одиночестве — и, что много хуже, не просто ненавидит, а очень плохо так выздоравливает. Впрочем, он вообще одиночество недолюбливает, но если в нормальном состоянии это имеет вполне приемлемый вид, то в болезненном порой бывает просто невыносимо: находиться один он банально не может. Северус помнит, как в той же школе к нему, против всех правил, пускали посетителей даже на ночь — если на тот момент в больничном крыле больше никого не было. Он и сам был однажды таким посетителем — тогда он вообще не понял, зачем, но порадовался, потому что полночи спокойно провалялся на соседней кровати с книжкой, а потом ещё и пропустил завтрак и первые два урока, получив при этом еду от совсем юной тогда мадам Помфри. Мальсибер же всё это время спокойно спал и ни в каком особом общении не нуждался. Снейп тогда отнёс это к необъяснимым явлениям и задумался о его природе уже много позже, когда неожиданно для себя самого заделался штатным лекарем при всех вернувшихся из Азкабана.

Хуже всего тогда было Мальсиберу — и ещё почему-то Долохову, но тот быстро послал Северуса куда подальше (чему тот, пожалуй, был даже рад) и «лечился» самостоятельно — в основном тем, что пилось и горело. Скверно ещё было Лейстрейнжам, причём всем троим — но по-разному: Рабастан был вообще едва жив, и вот с ним Снейп тогда и вовсе не представлял, что делать, просто поил всяческими успокоительными и укрепляющими, да сочинил тогда на редкость удачное снотворное, бывшее, по сути, аналогом зелья сна без сновидений, но без его оглушающего эффекта… а кстати. Вот что можно было бы здесь опубликовать — и запатентовать. Хотя лучше в обратном порядке. Как-то он совсем забыл про него… а штука-то замечательная. И пить его можно долго без всяких неприятных побочных эффектов… Снейп делает себе заметку — и продолжает вспоминать.

Если то, что творилось тогда с Рабастаном, было хотя бы вполне ожидаемо и понятно, то, что Азкабан сделал с Беллатрикс, откровенно пугало.

Потому что её он попросту свёл с ума.

Окончательно и бесповоротно.

И сделать тут уже ничего было нельзя — во всяком случае, Северус не представлял, что. Белла была совершенно безумна — хотя и казалась порой вполне адекватной, и силу свою волшебную вовсе не потеряла.

Родольфус же сам по себе был, в общем-то, в норме — насколько вообще можно быть в норме после тринадцати лет тесного общения с дементорами и пребывания в одиночной камере — но состояние жены и брата действовали на него далеко не лучшим образом. И ведь помочь ему было нечем… разум Беллатрикс, насколько понимал Снейп, было уже не вернуть. А вот с Рабастаном, как ни странно, всё постепенно — хотя и весьма небыстро — наладилось: он даже рисовать через какое-то время начал.

А вот Мальсибера, говоря откровенно, Снейп вообще не рассчитывал увидеть живым. И в первый момент даже не обрадовался, а попросту удивился. Второй раз он удивился, когда обнаружил, что его школьный друг сохранил не только жизнь, но и разум — чего Снейп ну уже вовсе никак ждать не мог. Но на этом сюрпризы кончились — во всяком случае, приятные — и начались вещи вполне предсказуемые, среди которых была показавшая себя теперь в полную силу неспособность Мальсибера находиться в одиночестве во время болезни. Сам Снейп, безусловно, сидеть с ним не мог — да и не хотел особенно, честно сказать. Однако проблему требовалось как-то решить — потому что ещё меньше Северус хотел, чтобы с Ойгеном случилось ещё что-то плохое.

А к тому шло.

Ибо Ойген выздоравливать не желал. Помимо жуткого душевного состояния, он притащил из Азкабана тяжёлый кровавый кашель, который порой доводил его то до полуобморока, то до крайне неприятных горловых кровотечений. Спать толком Мальсибер тогда тоже не мог — помимо всего прочего ещё и потому, что всегда делал это ничком, лёжа на животе и или раскинув, или закинув за голову руки — а теперь кашель сделал это невозможным: Ойген начинал задыхаться уже через несколько минут пребывания в этой позе. В общем, было всё плохо, ему становилось то лучше, то хуже, а когда он закатил феерическую истерику прямо при Лорде — хорошо ещё, что не в его адрес — ситуация стала просто опасной. Лорд тогда его отпустил — вернее, в приказном порядке отправил лечиться, и Снейпу велел сделать это как можно скорее — но рассчитывать на повторение такого везения, конечно, не приходилось.

Проблему следовало решить кардинально — и Северус, просидев как-то полвечера, наблюдая за отрабатывающими у него наказания студентами, решение отыскал. Оно оказалось очень простым — он даже подосадовал, что не додумался до него сразу: существовали ведь женщины, которым платили за, так сказать, время общения с ними. А уж как это время использовать — дело клиента, верно? Это он Мальсиберу тем же вечером и предложил — в ответ на очередную его просьбу побыть с ним, которой тот встречал его постоянно и от которых у Снейпа уже ныли зубы.

— Такое решение, — подытожил он. — Другого предложить сейчас не могу. Но платишь ты — мне зарплата не позволяет делать такие подарки.

— Давай попробуем, — безразлично согласился тогда Ойген.

Девушку Снейп выбирал долго: нужна была такая, с которой, с одной стороны, приятно было бы находиться рядом, и которая, с другой, не полезла бы на стенку от скуки уже через сутки. Однако в конце концов такая нашлась — они заключили магический контракт, в котором она соглашалась по окончании работы на Обливиэйт — и девушка была представлена Ойгену.

Снейп сам потом удивлялся, насколько удачно попал — буквально в десятку. В ближайшие пару недель эта парочка в буквальном смысле слова не вылезала из постели — причём как минимум первые дни находились они там совершенно невинно, ибо ни на что большее, кроме объятий, Мальсибер явно способен не был. Единственное, что (или, вернее, кто) смущало Снейпа — это Нарцисса, в дом к которой он, не важно почему, привёл шлюху, даже её не спросив. Стесняться в данном вопросе Люциуса ему и в голову не пришло — а вот перед ней было неловко. Та, впрочем, когда он начал несколько путанно извиняться, только грустно сказала:

— Лишь бы ему помогло… я и не вижу её, Северус. Такая тихая девочка… Ты знаешь, если Ойгену это поможет — я буду только рада и сама доплачу ей.

Он не знал, сделала ли она это — доплатила ли — но то, что помогло, знал точно. Когда почти через месяц он пришёл всё-таки девушку увести, Мальсибер коротко попросил его напоить её хорошим отворотным и отвезти куда-нибудь подальше, куда она сама скажет, сам подчистил ей память и дал с собой тысяч, кажется, пять, если не больше — с такими деньгами та вполне могла и вправду уехать и начать где-нибудь всё сначала. Он проводил её в Глазго — так она попросила. Был Ойген в то время мрачен, но уже, в целом, здоров — хотя кашлял потом ещё очень долго, и как же некстати, что это заклятье потом ударило его опять в лёгкие! — и уже не так мучился от одиночества, хотя и предпочитал проводить время в какой-то компании, где чаще всего молчал или отделывался короткими суровыми или ехидными репликами.

Однако это было тогда — сейчас же ни о какой девушке, конечно, речь не идет, да и вообще всё совсем не так плохо. И всё же нынешний день Северус попросту записывает в потерянные.

И оказывается прав — как это часто бывает.

Для начала Ойген просто вцепляется в его руку. Спать он пока не спит — Северус не спешит его усыплять, только поит зельями и бульоном, сваренным накануне — тот не просит ничего больше, что нехорошо, хоть и вполне ожидаемо. Разговаривать ему Северус запрещает — остается только болтать самому, тем более, тот и сам просит (запрет на разговор, конечно, весьма условен, совсем молча Мальсибер лежать может, наверное, только мертвым):

— Расскажи мне что-нибудь, — просит он.

— Про зелье пойдет? — спрашивает Северус.

Тот чуть-чуть улыбается:

— Ты был в казино?

— Начнешь кашлять — заклею рот, — предупреждает Снейп. — Говори — раз уж молчать не можешь — тихо и только на выдохе. И дыши ровно. Был, — он улыбается уголком рта. — У вас там очень странный что персонал, что директор.

— Управляющий, — поправляет Ойген.

— Управляющий, — соглашается Северус. — Часто он держит у себя под столом шлюх в рабочее время? Или это конкретно мне так повезло? Не смей смеяться! — быстро говорит он, но поздно: Ойген смеется, правда, очень стараясь сделать это как можно аккуратнее, и у него даже выходит не закашляться.

— Бывает, — отсмеявшись, говорит он. — Это удобно.

— Да не то слово... Я отпросился на пять дней. И тебе не оплатят.

— Посмотрим, — улыбается Мальсибер. — Спасибо.

— Еще я заработал вам восемьсот тысяч — но тебе от этого ничего не перепадет, потому что оформлять все я отдал какому-то мальчишке.

— Я не на проценте пока, — говорит Ойген. — Расскажи?

— Да нечего особо рассказывать... некая барышня нечестно играла в карты — довольно тонко, должен сказать. Я ее поймал. Все.

— Ну вот, — веселится Ойген, — если что — приходи... я возьму тебя на работу.

— Обойдусь, — хмыкает он. — Но обращайся. Должен же я как-то отрабатывать свое содержание.

— Не должен, — возражает тот, демонстрируя этим свое скверное состояние, потому что обычно они на эту тему охотно шутят.

— А что у вас бывает за роман с, так сказать, клиентом? — с любопытством интересуется Снейп.

— Ты успел завести роман? — изумляется Ойген — настолько, что даже приподнимается на подушках. — Как? Когда?! С кем, наконец?

Все-таки он его рассмешил — и это здорово, потому что совсем в больном виде веселиться Мальсибер не способен.

— Долго ли, умеючи, — шутит Северус. — Да не я, не гляди так. Хотя, пожалуй, надо было воспользоваться случаем, пока я был в твоем облике.

— Не надо, — протестует Ойген — а Снейп уже в который раз удивляется, как сильно его физическое состояние зависит от эмоционального: он даже выглядит лучше — глаза блестят, а губы, наконец, приобретают нормальный оттенок.

— Почему? — невинно интересуется Северус. — Тебе жаль побыть для меня прикрытием?

— Тебе не нужно никакое прикрытие, — улыбается очень тепло Мальсибер. — А роман под обороткой — это ужасно неудобно: ее же каждый час надо пить. Вот так забудешь — и...

— Я смотрю, у тебя есть опыт, — замечает Снейп.

Ойген кивает:

— Есть, конечно... мне кажется, многие пробовали. Интересно же.

— Тебе-то зачем? — говорит и дышит Мальсибер довольно неплохо, разговор его развлекает и, похоже, лишь добавляет сил — в общем, Северус пока не видит в нем ничего вредного. И вообще все оказывается не так плохо, как представлялось ему накануне: то ли его собственные навыки стали лучше, то ли Ойген — сильнее, но восстанавливается он быстрее ожидаемого.

— Ну как же? Конечно, мне в какой-то момент стало интересно проверить, а что будет, если я стану выглядеть обычно — сумею я обаять девушку без своей блестящей внешности?

— Скромность — не твой порок, да? — иронично улыбается Северус.

— Да, — тот, похоже, даже не понимает, что это шутка. — Дурацкое качество. Очень вредное. Скольким людям оно жизнь испортило... извини, — внезапно смущается он и сжимает его руку, поглядев виновато — Снейп даже не понимает, с чего.

— Ты что вдруг? — спрашивет он удивленно. — За что? Ты меня, что ли, в виду имел? — соображает он наконец. — Ойген, ты... бестолочь полная, — качает он головой. — Я вообще лишен этого качества. От рождения.

— Это ты так думаешь, — возражает Мальсибер.

— Это не скромность, — подумав, говорит ему Снейп. — Это совершенно иное. Другой природы. Не представляю даже, что ты за нее принимаешь, — признается он. — Как-то ты озадачил меня...

— Ты просто очень плохо знаешь себя, — мягко говорит Ойген.

— А ты знаешь лучше, конечно, — хмыкает Снейп. — А главное — дольше.

— Долго — не значит хорошо, — возражает Мальсибер. — Конечно, я тебя знаю.

— То, что ты принимаешь за скромность — пожалуй, вина, — помолчав, вдруг говорит Северус. — И, может быть, замкнутость.

— Вина? — очень тихо переспрашивает Мальсибер, замирая.

— Вина, — кивает Северус. — Да ты же прекрасно сам это знаешь.

Они замолкают. Потом Снейп говорит вдруг:

— Давай обсудим это, если ты хочешь. Все равно рано или поздно придется... Задавай свой вопрос.

— Перед Эванс?

— Перед ней, — он кивает.

— Почему?

— Потому что это я рассказал Лорду про то пророчество, — спокойно говорит он. — И убил он ее — из-за меня. Ты знаешь, — продолжает он задумчиво, — я сейчас иногда думаю, чего во мне все эти годы было больше — любви или вины? И чем дальше — тем меньше я уверен, что первого.

— Ты не знал...

— Не надо меня утешать, — улыбается он. — Во-первых, бессмысленно, во-вторых — поздно, а в-третьих, уже просто не нужно. Та жизнь закончилась — там, в Визжащей хижине. Или чуть позже, с ушедшей меткой... не важно. Так что теперь ее можно просто спокойно анализировать, — он вновь слегка улыбается. — И, если тебя это развлекает, иногда обсуждать.

— А мне даже и обсуждать особенно нечего, — задумчиво говорит Мальсибер. — Особенно после школы... я же почти сразу в Азкабан попал — там и было-то всего несколько лет перед ним, я их почти и не помню... а потом кошмар этот — и все... меня, наверное, было бы странно легилиметить, — шутит он.

— И ты решил срочно все наверстать? — насмешливо спрашивает Северус.

— Да, — тот широко улыбается — и зевает. — Извини.

— Спи давай, — довольно кивает Снейп. — Самое по тебе сейчас занятие.

— Да я только проснулся, вроде...

— Спи, — повторяет он. — Закрывай глаза. Не уснешь — продолжим болтать, — обещает он, — или после поговорим. Постарайся заснуть, хорошо?

— Ладно, — он послушно закрывает глаза и поворачивается на бок, недовольно поморщившись, когда чары не пускают его переворачиваться дальше. — Ненавижу так спать, — ворчит он уже сонно.

— Еще бы эта ненависть сдерживала твою дурь, — незло пеняет ему Северус. — Спи как есть, что ж поделать...

Ойген сжимает его руку, которую так все это время и держит в своих — Северус ждет, пока он он уснет, потом почти с наслаждением высвобождается и идет к письменному столу, разминая затекшие пальцы и надеясь, что его друг проснется уже в не требующем столь трепетного обращения состоянии — и его можно будет быстро поставить на ноги, а потом, наконец, отругать. От души.

…Первая статья выходит у Снейпа… С. Смита в сентябре. Получается это случайно: вспомнив про то очень удачное снотворное, С. Смит сперва патентует его — процедура оказывается на удивление несложной, во всяком случае, у волшебников это просто, а до магглов тому нет дела — а потом быстро, практически за неделю пишет небольшую, на три страницы, статью, и отправляет в один из известных ему приличных научных журналов, вовсе не ожидая не то что столь скорой публикации, но и необычайно оперативного ответа редакции.. Его он получает дней через десять — чему удивляется невероятно, и ещё больше удивляется сообщению, что статья принята в печать и выйдет в ближайшем номере. Гонораров журнал не платит — но туда и не для того пишут… Новый номер Северус получает почтой — здесь используют самых разных птиц, в данном случае это ворона.

А через несколько дней он получает первый заказ.

С этого момента свободное время у него заканчивается — зато постепенно появляются деньги, наконец, собственные. Сумасшедше занятый Ойген каким-то образом узнаёт обо всём, однако, и они отмечают — и выход статьи, и первый заказ, и даже пару последующих… а потом те становятся уже рутиной, да и им обоим не до отмечаний. Какое-то время они существуют практически параллельно, довольно редко пересекаясь — а потом, через три месяца после первого, у Ойгена случается ещё один срыв: когда он еще не получает партнерства, но уже работает не только за оклад, но и получает процент от лично собранных штрафов и заключенных контрактов. О партнерстве они говорят, но обе стороны не спешат, и Мальсибер с каждым днем все больше задумывается о том, нужно ли вообще ему это: денег теперь хватает даже на его взгляд, а казино он планирует со временем открыть собственное... а кто его знает, какие обязательства наложит на него партнерство. А сейчас он вольнонаемный, который в любой момент может уйти — и даже если при этом теряет в деньгах, свобода ведь тоже чего-то да стоит.

И все-таки он излишне увлекается и в какой-то момент начинает проводить на работе практически все свое свободное время — тем более, что приходит зима, не в пример более приятная и мягкая, чем в Британии, и все-таки слишком холодная, например, для купания. Есть, разумеется, согревающие чары, который он с удовольствием и использует при случае, но все-таки это уже не то, да и Снейп на него ругается за такие купания, хотя он ни разу не простужается после них — в общем, океан он немного забрасывает, а компаньон его все время занят, так что ему делать дома? Вот он и перестает практически там бывать — разве что спать приходит да за зельями, которые сдерживают полученное в кажущейся уже такой далекой битве заклятье: Ойген уже действительно к ним привык и воспринимает как непременный атрибут завтрака, хотя они на вкус довольно противны. Но он умеет адаптироваться и принимать существующую реальность — а приняв ее, всегда находит в ней что-то приятное. Вот и этому вкусу он со временем подобирает аналог и, смеясь, говорит, что они чем-то напоминают ему ту подливку, что делали эльфы в его детстве к баранине. Так что чаще всего он просто возвращается домой рано утром, завтракает, падает спать — а во второй половине дня снова уходит. И сам не замечает, что все больше и больше тоскует что по своему другу, что по океану, который успел уже полюбить.

На сей раз отпрашивается на несколько дней он сам — и даже не отпрашивается, а просто уведомляет, что наконец-то берет неделю выходных, из тех, что скопились у него за все это время. И возвращается домой — порталом — прямо посреди ночи. Раздевается, накидывает халат — и идет к Снейпу, пошатываясь и думая, упадет он сейчас или все же дойдет.

Не падает.

Садится на пол у кровати со спящим сейчас другом, утыкается лбом в его руку и зовет:

— Северус...

Тот просыпается — мгновенно. Говорит очень зло:

— Доигрался? — а потом со вздохом гладит его склоненную голову и добавляет: — Ну почему я еще и за этим должен следить? Взрослый же человек!

— Я устал. И соскучился. И мне плохо, — глуховато говорит Ойген.

— Ну еще бы. Тебя еще очень надолго хватило с таким ритмом. Ну что ты за бестолочь, — с досадой говорит Снейп, вставая и укладывая его на свое место. — Или отлеветировать твое бренное тело к тебе? — больше для проформы спрашивает он, потому что ответ известен заранее.

— Нет!

Ну разумеется. Кто б сомневался...

— Мы после это обсудим, — раздраженно обещает Снейп, укрывая дрожащего то ли от холода, то ли от усталости — а скорее, от всего сразу — Мальсибера одеялом и отправляясь за соответствующими моменту зельями. Тот вдруг затходится долгим тяжелым кашлем — Северус замирает, потом разворачивается, подходит и шипит очень зло:

— Ты когда зелья в последний раз пил?

— Не помню, — с трудом, между приступами признается тот, стирая с губ кровь. — Прости... я...

— Ты идиот! — ярится Снейп. — У тебя вообще мозгов нет! — он достает палочку, — и мне плевать, что тебе плохо!

Зря он так резко, конечно — ведь знает же, какой будет реакция... но сдержаться сейчас выше его сил. Однако для колдовства нужно сосредоточиться — он замолкает, хмурясь, и начинает шептать заклинания. Кашель быстро утихает, и Мальсибер лежит теперь очень тихо, глядя на друга немного испуганно и очень грустно. Наконец, тот заканчивает и говорит уже много спокойнее:

— Я, конечно, придумаю, как напоминать тебе про зелья. Но это возмутительно просто. У меня никаких слов нет.

— Не ругайся, — шепотом просит Ойген.

— Обойдешься! — тут же возмущается Снейп. — Ну я понимаю — опять увлекся, вовремя не остановился — что с тебя взять. Но вот это... ты понимаешь, что это — смертельно? Причем быстро и весьма неприятно. Тебе мало было в Париже, я не пойму?!

— Хватит, пожалуйста! — со слезами уже просит Ойген. — Давай завтра!

Однако на сей раз это не срабатывает.

— Я не представляю, как можно быть таким безалаберным! — рассерженно бросает Снейп, выходя, наконец, за зельями и даже дверью за собой хлопнув. Когда он возвращается, Мальсибер плачет, но его это только злит еще больше.

— Пей давай! — он протягивает ему первую склянку. Тот послушно берет, выпивает залпом, даже не сморщившись — хотя дрянь это редкая — и говорит, всхлипнув:

— Мне плохо...

— Я надеюсь, — слегка уже успокаиваясь, но все еще очень злясь, бросает Северус. — Может, до тебя хотя бы на сей раз дойдет. Есть вещи, которые просто нельзя забывать, ты понимаешь?

— Да, — шепчет тот. — Мне больно.

— Где?

— В груди. И голова. И вообще. Северус...

— Закрой рот! — рявкает тот, не желая сейчас ни слушать что-либо, ни, что важнее, позволять Мальсиберу разговаривать. — Ты просто феерический идиот. Пей.

Тот пьет — молча, страдальчески заглядывая другу в глаза — без толку. Напоив его всем, чем только возможно, и дождавшись, пока он уснет — что, впрочем, происходит практически сразу — Снейп уходит в раздражении бродить по дому. Постепенно он успокаивается — и начинает анализировать произошедшее. Куда больше того, что Мальсибер вновь не рассчитал силы — это-то как раз вполне ожидаемо и не страшно, научится постепенно: пожалуй, только так и научится, ибо подобные вещи, как правило, постигаются исключительно практикой — его тревожит странная забывчивость Ойгена, прежде ему совершенно не свойственная.

Вывод, к которому он приходит, его удивляет, смешит и даже, пожалуй, трогает. Вот почему Мальсибер, проснувшись к вечеру, обнаруживает своего компаньона мирно сидящем рядом с ним в кресле и что-то пишущем на, очевидно, сотворенном специально ради этого столике.

— Привет, — шепотом говорит Ойген.

— Проснулся? — мирно интересуется Северус, отодвигая стол со своим письмом и поворачиваясь к кроватии.

— Злишься? — тихо спрашивает Мальсибер.

— Очень, — он улыбается и говорит мягко: — Давай мы с тобой договоримся.

— Давай, — соглашается тот с радостым удивлением. — О чём?

— О том, что когда тебе снова захочется просто внимания, или чтобы с тобой повозились как с маленьким — чем, как я понимаю, раньше занимались периодически то какие-нибудь девицы, то, на худой конец, эльфы — ты просто придёшь и сообщишь мне об этом. Можешь не в лоб, если тебе неловко — допустим, можешь сказать, что устал и хочешь, чтобы я тебе сделал чай, или ужин, или ещё что-нибудь. Потому что, — прерывает он пытающегося что-то сказать Мальсибера, — мне не нравится та тенденция, которую я уже не в первый раз наблюдаю: когда что-то подобное происходит, ты просто заболеваешь, и мне, честное слово, куда проще — да и приятнее — поить тебя просто чаем, а не каким-нибудь зельем. Так что раз уж ты не можешь без драм — давай их минимизируем.

— И ты не станешь издеваться? — спрашивает тот недоверчиво. — Ни сразу, ни потом?

— Нет, не стану, — вздыхает Северус. — Потому что в противном случае мы придём к тому, с чего начали — и какой смысл? Повод поиздеваться я и так найду, — еле заметно улыбается он. — Договорились?

— Да, — кивает Ойген, и всё-таки говорит: — Я вовсе не специально заболеваю! Это само получается.

— Конечно, само, — кивает Северус. — Ты же волшебник, причём очень тонкий. Вот и срабатывает без осечек… мы, в общем-то, все так устроены — просто, во-первых, мало кто это понимает, а во-вторых, не у всех это происходит так сразу. В каком-то смысле это даже и хорошо… но очень уж утомительно. Давай обойдёмся без всего этого.

— Давай, — довольно улыбается тот — и смущённо закашливается.

— Вот-вот, — назидательно говорит Снейп и напоминает: — Дыши спокойнее.

С этого момента они, не сговариваясь, выбирают выходным днём вторник (у Ойгена самая жаркая пора — выходные, а часть понедельника уходит на подведение недельных итогов, да и вторник — чуть ли самый спокойный день на неделе; у Северуса понедельник — день рассылки несрочных заказов, которые он как раз делает накануне, то есть в уик-энд) и проводят его неспешно и мирно: купаясь (строго говоря, пока достаточно разогрело, купается только Мальсибер — и при этом чудесным образом умудряется ни разу даже насморка не схватить), обедая где-нибудь в городе — или, если у Северуса есть настроение что-то готовить, дома, рассказывая, что забавного и интересного произошло за эту неделю, делясь планами, наконец, просто колдуя и вообще проводя день расслабленно и интересно.

В один из таких вторников Снейп не выдерживает, и задает компаньону вопрос не слишком вежливый и уж точно его не касающийся:

— Давно хочу у тебя спросить. Ты никого сюда не приводишь — но я ни за что не поверю, что ты блюдешь целибат. Так как же?

Ойген смеётся:

— В Сан-Диего невероятное количество гостиниц! Ты заскучал без хотя бы чужих непристойностей?

— Очень смешно, — хмыкает тот. — Вопрос не в этом. Ты меня стесняешься?

— Я? Тебя?! — он хохочет так, что ни них оборачиваются — они возвращаются пешком из ресторана. — Я просто вежлив! И потом… ну ты представь, как будет выглядеть, если я — я! — приведу в нашу квартиру женщину. В свою спальню с бабочками на стенах. Тут никакое Империо, боюсь, не поможет, — он утирает выступившие от смеха на глазах слёзы. — Я думаю, через пару месяцев мы уже сможем купить что-нибудь поприличнее…

— Зачем покупать? — удивлённо перебивает его Снейп. — Снять не проще?

— Ты предлагаешь переезжать из одного съемного жилья в другое?! — изумляется Ойген. — Зачем? Мне достаточно платят, чтобы к, — он задумывается и что-то считает на пальцах, — скажем, к новому году переехать в маленький, но собственный дом. Конечно же, это будет временно, потом мы построим настоящий, но лет пять-то до этого нам нужно где-то нормально жить!

— Моё мнение тебя, как я понимаю, не интересует? — иронизирует Северус.

— Интересует, конечно, — улыбается тот. — Ты против?

— Да мне всё равно, — признает Снейп. — Однако ты отвлёкся от темы: так что будет, когда мы переедем? Ты перестанешь стесняться?

— А тут как скажешь, — кивает он. — Могу перестать — могу нет. Мешать мы тебе не будем — входов всё равно нужно два, наверное… или как?

— Тут всегда два входа, — информирует его Снейп, — парадный и через задний двор.

— Значит, три… а ты сам-то? — с любопытством интересуется он.

— Что «я сам»?

— Ты сам приводишь кого-то? Мне, как ты понимаешь, всё равно… но раз ты спросил — я тоже хочу.

Они смеются.

— Всяко бывает, — туманно отвечает Северус. — У тебя настолько удачный рабочий график…

— На самом деле, об этом я не подумал, когда за всё это брался, — признаётся Мальсибер. — Надо что-то такое придумать… мне надоело спать днём — я ощущаю себя вампиром и скучаю по солнцу.

— Н-да, в твоём случае это, без сомнения, может стать проблемой, — соглашается Северус. — Я думал об этом. Вижу лишь вариант поменять режим сна и разбить его на части — скажем, на две. Или три.

— Что-то я такое когда-то читал, — задумчиво говорит Ойген. — Только уже не помню.

— Я тоже забыл… я посмотрю и сделаю схемы — попробуешь разные и выберешь, что подойдёт. А вообще… мне нужно уехать. На неделю.

Ойген глядит вопросительно, потом осторожно спрашивает:

— Вопросы задавать можно?

— Можно, — тот улыбается уголком рта.

— Зачем?

— Хочу встретиться кое с кем.

— Хороший ответ, — кивает Мальсибер. — Информативный. И вполне в твоём духе.

Они смеются, и Северус с некоторым удивлением говорит:

— Ты знаешь… здесь нет никакого секрета, но мне не хочется почему-то рассказывать. Самому странно.

— Что ж тут странного, — улыбается Ойген. — Ты двадцать лет шпионил… непонятно для кого и на кого. У тебя в подсознании уже желание скрывать всё ото всех — так надёжнее. В принципе, я не против, если тебе так больше нравится. Хотя мне невероятно интересно.

— А ты прав, пожалуй, — соглашается тот задумчиво. — Я об этом подумаю… и расскажу, наверное.

Он рассказывает — дня через три. На самом деле, ничего особенного: просто поездка на конференцию, но Мальсибера это почему-то очень радует — на взгляд Снейпа, неоправданно сильно. Конференция в Нью-Йорке, и Северус вместе с официальным приглашением получает портал — Ойген сетует, что не может отправиться с ним (как будто его кто-то звал!), но проводить приходит, зачем-то буквально силой вручает ему с собой целую кучу денег, что золотых, что бумажных, обнимает и говорит на прощанье:

— Ну вот, а ты говорил «год».

— Это ты говорил «год», — напоминает ему Снейп — и активирует портал под звук его смеха.

Под конференцию сняли весь отель, включая небольшой ресторан и бассейн на крыше. Портал переносит Северуса в холл — там выделено для этого специальное место, застеленное ковром и заваленное подушками, чуть дальше стоят диваны, на которых можно прийти в себя, если кто-то плохо перенёс дальнее перемещение. У Снейпа проблем с этим нет, да и никогда не было — он сразу же идёт к стойке регистрации, где ему вручают папку с бумагами, ключ от номера и бейдж с надписью «Sever Smith». Поднимаясь в номер на лифте — его поселили в апартаментах на двадцать восьмом этаже, пешком можно бы было, конечно, но… — Северус вспоминает, как, когда они ещё только натурализовались, Мальсибер ему рассказал, что «Sever» по-русски означает «север», и что вот теперь имя ему, наконец, очень подходит. На вопрос, откуда он это знает, тот пожимает плечами:

— Долохов когда-то сказал, а я запомнил. Тебе очень идёт.

Номер маленький и одноместный, и окно выходит на такой же безликий и лишенный души небоскрёб — но Снейпу вид никогда не был важен, а вот то, что у него не будет соседей, очень приятно. Собственно, здесь ему пока что вообще нечего делать — он оглядывается, оставляет сумку с одеждой и прочими повседневными мелочами, и возвращается вниз, думая о том, как же удачно, что он никогда прежде ни по каким конференциям не ездил — не до того было: кто же отпустит его из школы во время учебного года? А летом тех и не бывает почти… Ездил бы, хотя бы однажды — теперь бы пришлось придумывать что-то, а так его прежние публикации как не имели лица — так и не имеют, и теперь уже не получат, к счастью.

Так что он оказывается в совершенно новом для себя мире — и обнаружить себя среди своих и странно, и захватывающе приятно: впервые в жизни он весь день и говорит, и слушает только о том, что ему действительно интересно, не отвлекаясь ни на что больше вообще, и под конец он почти пьян от этого дивного ощущения. По окончании первого дня все идут на официальный банкет, где уже рассаживаются группками, объединившись по интересам — их группа оказывается довольно большой и шумной, но шум этот впервые в жизни Северуса не раздражает. А вот заканчивается вечер довольно странно: постепенно он остаётся за столом наедине со своей ровесницей, и они сидят почти до ночи — потом он провожает её до номера, и их полуспор-полуразговор кажется ему лучше всякого секса. Неделя пролетает практически незаметно, и домой Северус возвращается с кучей идей, целой охапкой книг и невероятным количеством новых знакомств, среди которых есть и интересные, и приятные, и нужные — любые. Дома он оказывается почти к ночи, но Мальсибер, против обыкновения, там — он встречает его в гостиной уже одетым в свой вечный смокинг (на сей раз с белой атласной бабочкой и белой же розой в петлице) и вообще полностью готовым к работе.

— Тебя даже спрашивать ни о чём не нужно, — смеётся он вместо приветствия, едва увидев своего друга. — И так понятно, что это здорово… что, ты нашёл личный рай?

— В каком-то смысле, — довольно кивает тот. — Ты прав. Это было хорошо. Отличный был план с компаньонством, — признаёт он, наконец, вслух.

— А я говорил! — восклицает тот. — Как ни жаль, мне пора: пятница, вечер… рассказ придётся отложить до утра. Но я вернусь — и даже не думай заняться чем-то непрерываемым!

— Не представляю, что я смогу тебе рассказать, — предупреждает Снейп. — Не думаю, что тебе будет интересно.

— Меня же общее впечатление интересует, а не содержание научных докладов. Найдёшь что-нибудь — ты же учитель… был — должен уметь интересно излагать что угодно.

— Ты меня с кем-то перепутал, — усмехается Снейп. — Но расскажу — как получится.

…Теперь их миры ещё больше расходятся, но странным образом это не отдаляет их, а, скорее, напротив: им обоим теперь есть, чем делиться друг с другом по вторникам, и подобное своеобразное равенство, скорее, сближает. К новому году они действительно переезжают в новый дом — «небольшой», по словам Мальсибера, он оказывается довольно приличных размеров и имеет два этажа: с гостиной, кухней и столовой на первом и тремя спальнями и парой ванных комнат — на втором. Смотреть дом Ойген притаскивает компаньона с трудом — Снейп отмахивается, говоря, что лично ему совершенно безразлично, как будет выглядеть новое их жильё, и если оно устраивает Мальсибера, он согласен заранее, но у него ничего не выходит, конечно, и в конце концов однажды после обеда они отправляются на осмотр.

— Столовую я бы переделал под библиотеку, — говорит Ойген, — потому что зачем нам пока отдельная столовая? Вполне можно пока соединить её с гостиной. А библиотека нужна, особенно тебе. И потом… в общем, нужна. Какой дом без библиотеки.

— Согласен, — задумчиво говорит Северус. Они стоят на втором этаже, там три спальни: большая (посередине), средняя и маленькая. — Какая твоя?

— М-м… не знаю. Их слишком мало, — смеётся он. — Нам нужно четыре комнаты, а не три… но в остальном дом мне нравится. Даже не знаю…

— Четыре? — очень удивляется Снейп. — Зачем столько?

— Ну как? Две собственно спальни, твоя лаборатория и мой кабинет… можно совсем небольшой, но мне надоело работать всё время в казино. И не могу же я делать это в спальне!

— Действительно, — саркастически соглашается Снейп. — Как можно спать там, где работаешь!

— Именно, — смеётся тот. — Так что давай думать… можно пространство поменять, конечно, хотя я этого и не люблю…

— Меня не смущает спать в лаборатории, — пожимает плечами Северус.

— Ну уж нет! Это вообще безобразие… с ума сошёл?! Нет, так не пойдёт!

— По-моему, это моё дело, разве нет?

— Нет! — категорично заявляет Мальсибер. — Но вот зачем нам две ванных комнаты — это вопрос… как ты думаешь, нам с тобой хватит одной?

— Сейчас хватает, — кивает Снейп.

— Ну и отлично! Они здесь большие, и окна есть… одну я переделаю под кабинет — и средняя по размеру спальня моя. А большая тебе под лабораторию, — улыбается он. — Ну что, решили?

— Кабинет в ванной — это твоё, — ухмыляется Снейп — и слышит в ответ:

— Да, я весьма чистоплотен! Не знал, что это порок, — и вечный весёлый смех.

Весна 1999 года выдаётся сырой и ранней. В один из апрельских дней, когда дождь, наконец, заканчивается — а вечер тёплый, почти что летний — только что вернувшийся с пляжа Ойген (дождь, да ещё весной, вовсе не кажется ему помехой для привычного и ставшего, кажется, уже обязательным ежедневного купания в океане) пытается вытащить Снейпа куда-нибудь погулять, но тот варит что-то и прерваться не может — махнув рукой, Мальсибер оставляет его в покое и уходит один.

На сей раз его заносит в китайский квартал. Он понимает это пройдя мимо двух каменных львов, охраняющих улицу, и попадает в совершенно иной мир. Начинает уже смеркаться, на домах зажигаются разноцветные фонарики: алые, с золотыми кистями, гирляндой тянутся над всей над улицей, белые, из тонкой, кажется, рисовой бумаги, с непонятными ему иероглифами висят у дверей… Запахи оглушают: из ресторанов и окон вкусно пахнет едой — в этой палитре он различает густой сладковатый запах лапши и резкий аромат жаренной рыбы, тонкий запах приправ, птицы и, кажется, кислого соуса, а еще каких-то приторных благовоний. Мальсибер начинает оглядываться в поисках места, где можно поужинать, справедливо предполагая, что дома еды ему сегодня не дождаться, а дёргать без настоящей необходимости занятого делом друга он не любит. Ойген идёт по улице — это жилой, а не туристический квартал, и ресторанчики тут довольно своеобразные. Людей на улице много — вот несколько старичков сосредоточенно и плавно выполняют какие-то завораживающие упражнения: «цигун» всплывает в памяти Мальсибера. Чуть дальше слышится стук костяшек маджонга о стол и отрывистая китайская речь.

Во дворе одного из домов заканчивается гаражная распродажа — любимое развлечение всех американцев всех этнических групп, насколько он понимает, которое, впрочем, и ему самому очень нравится. Похоже, правда, что сейчас он пришёл слишком поздно: все уже разошлись, и хозяева начинают собирать нераспроданное. Впрочем, увидев Ойгена, они ему улыбаются и останавливаются, широким жестом приглашая господина смотреть всё, что ему понравится.

Он и смотрит.

Это не обычная распродажа… и дом необычный. Магический… он чувствует магию — незнакомую, но не кажущуюся опасной — и даёт себе слово обязательно купить что-нибудь, раз уж задерживает владельцев.

А когда обнаруживает первый артефакт — понимает, что не просто «обязательно купит», а сделает это за любые деньги. Потому что найденная вещь его очаровывает и восхищает — а за это Мальсибер денег никогда не жалеет. Впрочем, цена стоит вполне божеская — он откладывает артефакт и с азартом продолжает свои поиски.

В конце концов он отбирает несколько вещей общей суммой тысячи в две долларов — очень дорого для распродажи обычной и смешно — для магических редких предметов. Когда он подходит к двери с ними в руках, та приоткрыта, а хозяйские голоса раздаются откуда-то изнутри — Ойген вежливо окликает их, но те, похоже, не слышат. Он зовёт их ещё раз, а потом, громко постучав, входит.

Внутри похоже, что сборы к отъезду идут полным ходом: всюду коробки, часть шкафов открыта и пуста… Ойген вновь громко зовёт хозяев — хозяйка выглядывает из ближайшей двери и зовёт его внутрь: на улице уже довольно темно, а расплачиваться лучше при свете.

Первое, что Мальсибер видит, войдя в комнату — дивной красоты китайская мебель: пара изящных резных алых кресел с круглыми, по форме чайной розы спинками и вставками из перламутра; в комплекте к ним — элегантный письменный стол красного дерева с кучей маленьких ящиков, ручки которых выполнены в виде драконьих голов, и резным деревянным кружевом декоративных решеток у его основания. Жемчужина кабинета — роскошный комод с нависающими, подобно облакам на гравюрах, краями. Красный лак, роспись, невероятной красоты перламутровая инкрустация — цветы и птицы… белые журавли, синие… кто это? Зяблики? Он не знает… Онемев от восторга, Мальсибер, даже позабыв про хозяев и про то, зачем он вообще здесь, подходит к чудесным предметам и, присев на корточки, осторожно проводит самыми кончиками пальцев по их поверхности. Потом, очнувшись, глядит на недоумённо смотрящих на него хозяев, встаёт, улыбается им и решительно спрашивает, указывая на мебель:

— Сколько?

— Это не продаётся, — возражает ему хозяин, невысокий молодой китаец, очень серьёзный — и очень… маггловский.

— Я понимаю, — кивает Ойген, но отступаться не собирается. — Я хотел купить это, — он показывает им корзинку с принесёнными артефактами. — Если я правильно посчитал, всё это стоит около двух тысяч долларов… я заплачу ещё столько же за стол, комод и кресла.

Он видит, как вспыхивают их глаза, но хозяин колеблется.

— Это очень ценные вещи… они принадлежали прадеду моей жены… династия Мин… мы не планировали… не собираемся расставаться с ними.

— Четыре, — говорит Ойген и добавляет: — Только за них. Плюс ещё две за это. Всего будет шесть.

— Десять! — решительно говорит хозяйка — тоже совсем молоденькая и очень хорошенькая. — За всё. И мебель ваша.

Хозяин смотрит на неё недовольно — сумма кажется ему откровенно завышенной. Она и сама не уверена и — Мальсибер знает — готова в торгу. Но… он просто чувствует, что торговаться сейчас — не должен.

— Согласен, — говорит он. — Чек или наличные? Золото или бумажные деньги? Или и так, и так?

— Пополам! — быстро произносит хозяин. — Половина обычными долларами, половина золотом.

— Мне придётся сходить за деньгами — я не ношу с собой столько, — говорит Ойген. — Я скоро вернусь — и надеюсь найти вас здесь же. Могу я попросить вас дать слово, что вы дождётесь меня?

— Конечно, — быстро кивает хозяйка, кажется, сама не веря в свою удачу. А Ойгену становится грустно, потому что так радоваться пусть даже довольно большой сумме в обмен на отказ от такой красоты, да ещё и принадлежавшей твоему предку — это печально… Впрочем, он никак этого не показывает — напротив, кивает и, оставив артефакты на почти что уже своём комоде, активирует портключ — в казино.

Потому что дома у него таких денег нет, а банки уже закрыты. Завтра утром он первым делом зайдёт туда и заберёт нужные суммы — что золотом, что бумажками — а сейчас он просто забирает то, что нужно, из сейфа в своём кабинете, оставив, впрочем, официальную расписку с обещанием вернуть всё на место в течении сорока восьми (на всякий случай) часов — и возвращается.

Его явно не ждут так скоро — но ему рады. Он отдаёт деньги: половину пачкии стодолларовых купюр и мягкий тяжёлый мешочек с золотом.

— Пересчитайте, — просит Мальсибер.

Те пересчитывают и кивают:

— Всё верно… ну, — радостно, почти счастливо улыбаясь, говорит хозяйка, — спасибо вам. Прадедушка прожил очень длинную и счастливую — по-своему — жизнь… и очень любил эти вещи. Пусть они и вам принесут долгую жизнь и сделают вас счастливым — так, как вам нужно. Счастье — оно ведь у всех разное, — она улыбается ему и добавляет: — Я желаю от чистого сердца. Ничего не бойтесь — прадед был хорошим человеком. И он не осудил бы меня, я знаю: вещи должны принадлежать тому, кого они радуют, а мне… мне сейчас важно совсем другое, — она улыбается снова и смотрит на своего мужа.

Мальсибер ей сразу верит — и улыбается тоже. А потом, поддавшись неожиданному порыву, достаёт из кармана вторую часть стандартной десятитысячной пачки долларов, что он забрал из сейфа, и молча кладёт на покрытый старой клеёнкой стол. Потом опять улыбается, прикладывает указательный палец к своим губам, достаёт палочку, уменьшает покупку, кладёт всё в карман — и, улыбнувшись ошеломлённым хозяевам на прощанье, очень быстро выходит.

Ощущая, что только что сделал один из самых правильных поступков в своей жизни. А деньги… Деньги — это всего лишь деньги.

И уж у него они всегда будут.

Ужинает он в каком-то маленьком ресторанчике неподалёку: берёт утку и рис и просит принести «какое-нибудь радостное и праздничное ваше вино» — он совсем не разбирается в китайских винах и даже не уверен в их существовании, однако ему приносят нечто золотисто-розовое и восхитительно пахнущее сливой. Вино оказывается сладким и шёлковым, утка — хрустящей, и к концу ужина Ойген пребывает в совершенно счастливом и расслабленном состоянии. Десерт он заказывает сразу — просит тоже что-нибудь аутентичное, сладкое и праздничное — и получает покрытые тонкой хрусткой карамелью бананы, которые приводят его с совершенный восторг… но сперва удивляют, потому что их ему почему-то приносят первыми, а когда он спрашивает, почему ему принесли сначала десерт, удивляются, объясняя, что именно таков порядок подачи блюд в Китае. Всё вместе настолько восхищает его, что Ойген запоминает и ресторан, и названия блюд, и решает, что, пожалуй, имеет смысл хотя бы немного выучить китайский язык, раз уж у них такая чудесная кухня, а у него теперь будет кабинет в их стиле… и надо будет, наверное, докупить туда что-то вроде кушетки… да и шкаф, пожалуй, понадобится… или два…

Лёгкое почтительное покашливание отвлекает его от этих приятных мыслей. Он приоткрывает глаза — которые сам не заметил, как и когда закрыл — и видит склонившегося перед ним в вежливом полупоклоне старика. Совершенно седой китаец, с длинными тонкими усами и такой же длинной и тонкой бородкой, спускающейся почти что до талии и примерно с середины заплетённой в косичку, протягивает ему расписную овальную чашу, полную… печенья?

— Прошу вас, пожалуйста, — говорит он. — Возьмите одно.

— Я больше не голоден, — благостно отвечает Мальсибер, — но спасибо. И принесите, пожалуйста, счёт.

— Его не обязательно есть, — очень странно отвечает китаец — на нём тёмно-синий шелковый халат, а кожа тонкая и сухая, словно бумага. — Возьмите, — настойчиво повторяет он.

Ойген с удивлением вскидывает брови:

— Не есть? А что ещё с ними делать?

— Это печенье с предсказаниями, — отвечает старик. — Возьмите одно. У вас очень важный день сегодня.

— С предсказаниями?

О, это интересно. Мальсибер задумывается, потом закрывает глаза, опускает руку в чашу и, не раздумывая больше, берет первое попавшееся. Открывает глаза, смотрит на лежащее на ладони печенье, похожее на небольшую полую раковину — и разламывает его. Внутри лежит длинная тонкая бумажка, на которой написано: «Тот, кто пьёт воду, должен помнить о тех, кто рыл колодец. Будь щедр сегодня и завтра боги удачи улыбнутся тебе». Ойген недоумённо смотрит на это, потом переводит такой же удивлённый взгляд на старика, показывает ему написанное и спрашивает:

— И как это понимать?

— Вы приняли сегодня очень важное решение,— говорит седой китаец ему. — То, что вы получили сегодня, принесёт нечто важное в вашу жизнь и изменит её.

— К лучшему, я надеюсь? — шутит Мальсибер.

— А это зависит от того, насколько вы соответствуете этому предсказанию, — туманно отвечает старик, откланивается и уходит, буквально растворяясь полупустом, в общем-то, зале.

Ойген переводит взгляд на бумажку, складывает её и прячет в то же карман, где лежат его уменьшенные покупки. Потом допивает вино, дожидается счёта, оставляет щедрые чаевые — и уходит.

…Дома он ставит на пол во всё ещё полупустой комнатке, служащей ему импровизированным кабинетом, крохотную китайскую мебель, возвращает ей первоначальный размер — и приступает к тщательному её изучению на предмет опасных и вредных заклятий. Закончив с этим только под утро и так и не найдя ничего, он идёт к Северусу. Тот спит — Мальсибер бесцеремонно садится на край кровати и тормошит его за плечо.

— Вставай, — говорит он. — У меня к тебе дело — а мне уже давно пора быть на работе.

Снейп бормочет что-то недовольное и бессвязное — Ойген воспринимает это как свидетельство пробуждения и говорит деловито:

— Запоминай. Я там купил кое-что — оставил в своём будущем кабинете на раковине. Как встанешь — посмотри повнимательнее, пожалуйста, не притащил ли я какую-нибудь гадость. Ну и вот это тоже можешь изучить, — он выкладывает на прикроватный столик купленные вчера артефакты. Снейп тем временем приоткрывает глаза и спрашивает:

— Который час?

— Шестой, — бодро отвечает Мальсибер. — Ты всё запомнил?

— Скотина, — устало говорит Северус, закрывая глаза. — Я лёг в четыре.

— А я вообще не ложился. Смотри, какая дивная вещь, — говорит Ойген, беря со столика небольшую шкатулку. — Тебе понравится.

— Что ты сюда притащил? — слишком хорошо знающий своего друга Снейп вновь открывает глаза и смотрит, прищурившись. — Обязательно было нести это сразу в спальню?

— По-моему, тут нет ничего опасного, — легкомысленно пожимает плечами Мальсибер. — Я проверял. Но ты посмотри тоже, конечно.

— Проверял он, — Снейп с досадливым стоном садится и забирает у него из рук шкатулку. — Убери это отсюда немедленно и оставь хотя бы в гостиной, я посмотрю.

— Ты про кабинет слышал? — уточняет Ойген, послушно собирая принесённые артефакты.

— Угу, — Северус отчаянно зевает. — Иди отсюда — я проснусь и всё сделаю. И руки помой, что ли.

— Зачем? — удивлённо смеётся Мальсибер.

— Затем, — отрезает Снейп, падая обратно и накрываясь с головой простынёй. — Это всегда полезно, — доносится до Ойгена его приглушённый голос.

Мальсибер фыркает, встаёт, бросает на прощанье:

— Соня, — и уходит.

...Возвращается он в середине дня: поспать несколько часов и поесть, основная работа в казино — по ночам и под утро, а следующий выходной у него через неделю. Спать он, однако, не идёт, а идёт искать Снейпа. Тот предсказуемо обнаруживается у себя — сидит за столом и пишет что-то.

— Ты посмотрел? — спрашивает с порога Мальсибер.

— Посмотрел, — рассеяно кивает Снейп. — Нет ничего. Пользуйся. И мебель ужасна.

— Ты ничего не понимаешь в красоте и эстетике, — смеётся Ойген. — Она совершенна в своем изяществе и вообще прекрасна.

— Главное — чтобы тебе нравилось, — пожимает плечами Северус и уточняет: — Тебе нравится?

— Очень! — восклицает Мальсибер.

— Тогда всё в порядке. Тебе что-то нужно? — нетерпеливо спрашивает Снейп. — Я работаю, если ты не заметил.

— Заметил, — мирно говорит Ойген. — Ты будешь обедать?

— Нет. После. Не мешай мне, наконец! — раздражённо говорит он, и Мальсибер с демонстративным вздохом уходит.

Однако он вовсе не расстроен — он привык и полагает подобное поведение вполне естественным и нормальным для своего компаньона. Поскольку он голоден, он просто проходит на кухню, забирает из холодильника оставшееся с вечера жаркое, отламывает кусок хлеба, берёт бутылку холодной воды — и идёт в кабинет, где его дожидается его вчерашнее приобретение — чудесная лаковая мебель.

Наспех поев прямо там, он отставляет посуду на подоконник и приступает уже не к осмотру — к разглядыванию. С наслаждением проводит ладонями по блестящей поверхности, обрисовывает кончиками пальцев каждый цветок и каждую птицу… выдвигает все ящики, открывает все створки… И стол, и комод пусты — его это вовсе не расстраивает, он просто отмечает про себя это, продолжая всё трогать, разглядывать и разве что не обнюхивать — хотя почему «не»? Мебель чудесно пахнет деревом, лаком и благовониями, и этот запах Ойгену тоже нравится. В конце концов он слегка успокаивается и начинает рассматривать в подробностях её декор. На дверцах комода нет ни одного одинакового элемента: вроде бы идентичные птицы оказываются разными из-за разного перламутра, из которого вырезаны их перья, и такими же разными оказываются цветы и травы… Он трогает их, запоминая и наслаждаясь, обрисовывает пальцами контур — и вдруг, когда он проводит указательным пальцем по сердцевине цветка, напоминающего то ли хризантему, то ли пион, внутри что-то щёлкает и панель, на которой изображён тот, слегка выдвигается.

Потайной ящичек.

Мальсибер даже рот приоткрывает от предвкушения, осторожно выдвигает его подальше… и радостно выдыхает: внутри что-то есть.

Он палочкой левитирует это «что-то» и кладёт на пол. Это небольшой круглый предмет, выпуклый и похожий то ли на камушек, то ли на сплющенный с двух сторон стеклянный шарик диаметром не более пары дюймов, оправленный в тонкую полоску металла, в плоскости которой свободно вращается. Для камня он кажется слишком блестящим и гладким — подвешенный с двух сторон на простую цепочку из достаточно крупных овальных звеньев белого и тёмного, почти чёрного металла, точно такого же как оправа. На предмете изображён самый известный китайский символ: Инь-Янь. Его поля имеют классические цвета — чёрный и белый — а вот сами они необычны: кажется, что внутри залиты две несмешивающиеся жидкости, густые и маслянистые, которые и образуют сам символ.

Мальсибер тщательно изучает вещицу — но нет, никаких тёмных проклятий на ней не заметно. Потом осторожно берёт её в руки — та тяжёлая и на ощупь напоминает стекло: поверхность у неё идеально гладкая, вот только в ней ничего не отражается. На ощупь она кажется тёплой и очень приятной — Ойген крутит её в руках, потом поворачивает в оправе, но ничего не случается: жидкости просто перетекают в новое положения, не смешавшись, и знак дао сразу же восстанавливается. На лице Мальсибера возникает странное выражение, хитрое, шаловливое и весёлое одновременно, он сжимает предмет в кулаке и быстро выходит из комнаты.

Снейп по-прежнему сидит за столом и по-прежнему пишет. Ойген подходит к нему, протягивает найденное и говорит очень мирно:

— Проверь ещё это, пожалуйста. Прямо сейчас.

— Ну что у тебя ещё? — с тяжёлым вздохом интересуется Снейп. — Это так срочно?

— Пожалуйста, — кротко говорит Мальсибер. — Ну посмотри. Клянусь, я потом от тебя отстану.

Снейп обречённо вздыхает и поднимает голову.

— Что у тебя? — потому что проще прерваться, чем рисковать, что Ойген не выдержит и вляпается в какую-нибудь дрянь. А то, что он это может, проверено, к сожалению, неоднократно ещё в школе.

— Лежало в потайном ящике. Я не нашёл ничего, но вдруг…

— Зачем ты голыми руками схватил? — ругает его Северус. — Хоть бы перчатки надел… а лучше вообще не трогал, а левитировал. Бестолочь!

— Я проверил! — возражает Мальсибер.

— Раз проверил — зачем пришёл?

— Не злись, — примирительно говорит Ойген. — Ну посмотри, прошу тебя.

Снейп только вздыхает и берётся за палочку.

Пока он работает, Мальсибер беззвучно сидит рядом, внимательно наблюдая за его действиями. Наконец Северус заканчивает и пожимает плечами:

— Нет ничего. Мне кажется, в этой вещи вообще нет никакой магии.

— Ну и отлично, — радостно говорит Ойген, забирает её… и надевает Северусу на шею. — Это тебе. Подарок. По-моему, я нашёл для тебя идеальное украшение.

Снейп смотрит на него изумлённо — а потом смеётся.

— Ну тебе совсем, я смотрю, нечем заняться, — говорит он, беря медальон — именно так сейчас выглядит то, что нацепил на него Ойген — в руки и вертя в пальцах.

Тот переворачивается… жидкости перетекают друг в друга, меняясь местами…

Вдруг взгляд Мальсибера становится совершенно ошарашенным, он приоткрывает рот, пытаясь что-то сказать — а потом хохочет. Да так, что не удерживается на стуле, сползает на пол и продолжает смеяться там.

Но Снейпу не до него.

Он смотрит на свои руки, в которых всё ещё держит странный подарок.

Они чёрные.

Совершенно чёрные — как и рукава его светло-серой рабочей мании. Хотя рукава чёрные не совсем, а почти — они очень глубокого серого, антрацитового цвета.

Северус медленно… очень медленно встаёт и подходит к шкафу. Открывает его — на створке дверцы висит большое, в рост, зеркало.

И внимательно разглядывает в него себя.

Из зеркала на него смотрит… пожалуй что негр. Правда, со вполне европейскими чертами лица — его собственными. И совершенно седой шевелюрой.

Глаза, правда, остаются прежними — чёрными. Как и внутренняя поверхность губ: Снейп отлично её сейчас видит, потому что стоит, приоткрыв рот — так вот, изнутри губы по-прежнему розовые, а зубы, по счастью, белые. Очень белые, надо сказать — может быть, на контрасте?

Он нервно сглатывает и переворачивает медальон снова — и к громадному своему облегчению теперь видит себя, совершенно обычного, в привычной же своей мантии.

— У-у-ух ты, — выговаривает, наконец, Ойген. — Вот это да…

Он поднимается с пола и подходит ко всё ещё не совсем пришедшему в себя другу.

— Северус! — окликает он его немного тревожно, поскольку его друг так и продолжает стоять, глядя то на свои руки с медальоном, то в зеркало. — Ты в порядке?

— Даже не знаю, что ответить тебе, — задумчиво говорит тот. — Не уверен. Что это было?

— Не знаю! — восторженно говорит Ойген. — Но впечатляет. Очень! Я даже не слышал никогда о таком!

— Я тоже, — говорит Северус.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально… обычно. Где ты взял это?

— Нашёл в потайном ящике китайского комода, который ты так жестоко раскритиковал, — говорит Мальсибер и тянется к медальону — Северус, пряча, сжимает его в руке.

— Даже не думай, — говорит он. — Пока я не изучу эту вещь, ты её не получишь. И вообще, — решительно говорит Снейп, засовывая медальон под мантию, — ты мне его подарил. Верно?

— Да… но я же не знал, что это! — с шутливым возмущением восклицает Мальсибер.

— Ты жалеешь? — усмехается Северус.

— Нет, — неожиданно серьёзно отвечает Ойген. — Ты знаешь, что нет. Конечно, он твой — я просто волнуюсь и…

— Поздно уже волноваться, — дёргает Снейп уголком рта. — Если что-то не так — то процесс уже активирован. Но мне кажется, — задумчиво говорит он, — что со мной всё в порядке. И если так — то ты отыскал потрясающую вещь… это же лучше любого оборотного зелья!

— Не вижу связи, — недоумённо говорит Ойген. — Как по-моему — вообще ничего общего…

— Это ты не видишь, — кивает Снейп. — А я вот вижу отлично. Спасибо, — он вдруг широко улыбается и протягивает изумлённому Мальсиберу руку — тот пожимает её, хотя выглядит очень растерянно. — Если я прав… но посмотрим. Мне надо проверить. Я тебе сейчас нужен?

— Ты мне всегда нужен, — привычно отвечает на этот вопрос Ойген, — но ничего срочного или конкретного у меня сейчас к тебе нет… оставить тебя в покое?

— Да, если можно. Денься куда-нибудь, — не слишком-то вежливо говорит Снейп — но Мальсиберу не привыкать. Он кивает и уходит из комнаты, надеясь только, что странный предмет, надетый им Северусу на шею, действительно ничем не опасен.

…Похоже, что так и есть — удивительный артефакт неопасен, однако на любую попытку Мальсибера выпросить тот для хотя бы экспериментального использования им самим он получает почему-то столь категоричный и жёсткий отказ, что в какой-то момент шутя возмущается:

— Да почему? Я ведь отдам его тебе тут же! Ты не понимаешь, что мне интересно тоже попробовать?

— Не дам, — отрезает Снейп вовсе не в шутку.

— Если ты объяснишь мне причину отказа, возможно, я перестану тебя доставать, — обещает Ойген.

Северус задумывается, а потом говорит неохотно:

— Я не понимаю, как это действует: знаю только, что цвет меняется на противоположный только у того, что снаружи — потому, к примеру, глаза и зубы остаются прежними, так же, как ступни и ладони, которые, вероятно, считаются внутренней частью. Бельё тоже цвет не меняет, — в его глазах проскальзывает скупая улыбка. — И я не знаю, что будет, если отдать его кому-то ещё. Мне ты его подарил… то есть сейчас он принадлежит мне. Неизвестно, что будет, если надеть его не на владельца. Проверять это на тебе я не хочу.

— Так давай проверим на ком-то ещё! — немедленно предлагает Мальсибер. — Для чистоты эксперимента нужен волшебник, я полагаю…

— А если мы его так убьём?

— Ну… значит, ему не повезёт, — смеётся Ойген, но это, конечно, шутка. — Да вряд ли… с чего бы? Ты говоришь, в нём вообще магии нет — так что убивать-то будет?

Снейп смотрит на него так, как смотрят на умного, в целом, ребёнка, задавшего вдруг невероятно неуместный и глупый вопрос. Но поскольку тот никак на этот взгляд не реагирует, Северус поясняет:

— А ты полагаешь, то, что со мной происходит, никакого отношения к магии не имеет?

Мальсибер смеётся смущённо и разводит руками.

— Прав, — признаёт он. — Но всё равно… давай на ком-то попробуем? О, я придумал, — говорит он радостно: — Давай я кому-нибудь…

— Мы не будем ни на ком экспериментировать, — говорит Снейп. — Я разберусь рано или поздно.

— А ты знаешь, — помолчав, говорит задумчиво Ойген, — ну его. Не надо разбираться. Я обойдусь. Обещаю, я не буду больше к тебе приставать с этим… не всякую магию нужно разбирать на составляющие — потом может и не выйти вернуть всё обратно… это же волшебство, — он улыбается. — Давай договоримся: я не прошу у тебя больше эту… вещь, а ты прекращаешь свои попытки узнать, как она устроена.

— Ты же не сможешь проверить, — чуть заметно дёргает краешком губ Северус.

— Не смогу. Я тебе так поверю. Договорились?

— Договорились, — кивает он.

Потому что в кои-то веки он сам согласен с тем, что здесь разбираться не надо.

Лето 1999 года в Сан-Диего, как всегда, тёплое и привлекающее в город массу народу. Каждое утро, вернувшись из Лас-Вегаса — где в это время столбик термометра доползает до сорока градусов по Цельсию — Ойген тащит своего компаньона купаться. Тот уже привык к этому и, в целом, не против, хотя и возмущается каждый раз — в какой-то момент это уже начинает напоминать некий ритуал, забавляющий обоих. Обычно они уплывают далеко — так, что берег становится едва виден — и уже оттуда аппарируют прямо домой. Иногда, впрочем, они и в другую сторону аппарируют — прямо в воду, далеко-далеко от берега. Это законно: главное, чтобы их никто не увидел. Их и не видят… хотя Снейпу сваливаться прямо в воду совсем не нравится. А вот Мальсибер от такого, напротив, в восторге — потому и уговаривает друга на это время от времени. Вот и сегодня — они падают в воду, выныривают, отплёвываясь, и под неизменное в таких случаях ворчание Северуса плывут, медленно и лениво.

— Если бы ты бывал со мной в этом аду — ты бы тоже хотел рухнуть сразу в воду, а не плестись неизвестно сколько что по пляжу, что потом в воде по колено, — говорит примирительно Ойген.

— У вас нет кондиционеров?

— Я их ненавижу! — искренне восклицает тот. — Есть, конечно! Но у меня ощущение, что это не воздух, а… я даже не знаю, что это. Холодное, сухое и неживое. Один и тот же воздух всё время… когда я заведу своё казино, я хотя бы у себя в кабинете поставлю муляж, но пользоваться буду только чарами. Я там весь высыхаю!

— Сегодня особенно, — кивает Снейп.

Это правда: тот выглядит чуть более уставшим, чем обычно.

— Была безумная ночь… жара, что ли, на людей так действует? — жалуется он. — У нас там сегодня чуть побоище не случилось.

— В смысле? — лень слетает с Северуса мгновенно.

— Да не смотри так, — смеётся Ойген. — Магглы сглупили… охрана пропустила психа с пистолетом. Он проигрался — и началось… вскочил на стол, схватил крупье, приставил к её голове пистолет… главное, хоть сказал бы толком, чего хочет, — досадливо добавляет он.

— И что?

— Да что… ты же знаешь моё любимое заклинание, — Мальсибер смеётся. — Постоял, поорал… и сдался полиции — те как раз приехали. Я ещё пистолет его держал, чтобы если что — выстрела не было. Всё быстро случилось… но бедная девочка, — сочувственно добавляет он.

— Девочка?

— Крупье. Обычная маггла… она до полусмерти перепугалась, я её потом полчаса в чувство приводил в кабинете — сидела, рыдала, одежду мне насквозь промочила…

— Красивая? — усмехается Снейп.

— Да они все красивые… да нет же! — с некоторым возмущением смеётся Ойген. — Вот честное слово: вообще об этом не думал! Ну правда же её жалко… совсем девчонка, работает третью неделю — и вот такое.

— Ты её домой проводил, конечно?

— Представь, нет! Сдал на руки какой-то её подружке — пусть сами разбираются. Как я, по-твоему, должен был её провожать? Сесть за руль?

— Ты же утверждал, что уже хорошо водишь.

— Да! Но я устал, мне хотелось купаться, есть, спать… и вообще. Мне, может, завтра с федеральными маршалами разбираться — Империо-то они зафиксировали.

— Это было законно?

— Что? Да, вполне, — он ныряет, проплывает под водой и выныривает поодаль. Быстрыми сильными гребками подплывает ближе и поясняет: — Я же людей спасал. Это допустимо. Он и не понял ничего… сидит сейчас, видимо, и ломает голову, почему же ему так сдаться-то захотелось? — веселится Мальсибер.

— Ну как не понял, — хмыкает Снейп. — Он же помнит, что ему почему-то было удивительно хорошо — решил, наверное...

— Ничего ему не было! — перебивает его Ойген. — Хорошо — это когда по-вашему... а он не почувствовал вообще ничего, говорю же.

— То есть? — заинтересовывается Северус. — В каком смысле «по-нашему» и «не почувствовал»?

— Империо — оно же разное бывает, — говорит Ойген, снова ныряя и оплывая Северуса по кругу. Потом выныривает прямо перед ним, смеётся и продолжает: — В чём суть этого заклинания? В том, чтобы подчинить себе волю другого человека. Верно?

— Верно, — Северус переворачивается на спину и ложится на воду, прикрывая глаза от слепящего солнца.

— Так вот, я знаю минимум два способа это сделать. Первый — как у Лорда: продавить чужую волю своей, — он снова ныряет, на сей раз под лежащего на воде товарища, проплывает под ним и, вынырнув с другой стороны, говорит, отфыркиваясь: — Это как взять человека за затылок и придавить к земле силой. Когда силы много — работает хорошо… но и сопротивляться ему легче — хотя бы потому, что само влияние ощутимо, и необходимость сопротивления — очевидна. А есть другой способ — просто сделать так, чтобы человек сам захотел то, что тебе нужно. Встроиться в его собственные желания… и вот тогда он, скорее всего, просто не подумает ни о каком сопротивлении — потому что не ощутит над собою насилия. У нас ведь у всех есть свои желания — нужно их просто почувствовать и добавить туда своё.

— Значит, вот ты как это делаешь, — говорит задумчиво Снейп, не открывая глаз. — А если у человека нет никаких желаний?

— Тогда он труп, — смеётся Мальсибер, — а на трупы Империо не накладывают — тут уже надо инфери делать, это я не умею.

— Ну почему непременно труп…

— Потому что у всех живых людей желания есть — хотя бы дышать, — по его голосу слышно, что он улыбается. — Правда, дыхание — это, скорее, рефлекс… но его всё равно можно рассматривать как желание. А значит, и оттолкнуться от него тоже можно. Понимаешь?

— Теоретически — и то не слишком. Покажи, — просит Снейп.

Они так далеко от берега, что здесь, посреди океана, колдовать можно как угодно — он заглушит всё, и отследить даже непростительное (которое и здесь, в Штатах, такое же непростительное, хотя его применение и не запрещено здесь столь категорично: к примеру, в определённых случаях его имеют право использовать целители, полицейские и вообще лицензированная охрана, а также опекуны) невозможно.

— На тебе? Сейчас?

— На мне. Да. Утопишь — рецепты твоих зелий в ящике стола у меня в спальне.

— Да зачем мне тебя так сложно топить? — веселится Мальсибер. — Достаточно просто дёрнуть тебя резко за ногу… и так подержать. И всё, — он снова подныривает под него, легонько трогает под водой за ногу — Северус нервно дёргается — и выплывает с другой стороны. — Кстати, ты есть не хочешь? — спрашивает он, отплёвываясь.

— Хочу, — подумав, соглашается Снейп. — Хотя вроде ещё не время… а шутка была дурацкая!

Ойген хохочет — так долго и радостно, что Северус приоткрывает глаза и смотрит на него в некотором недоумении:

— Что тебя так развеселило, позволь узнать?

— Ну ты же просил показать что-нибудь на тебе, — радостно говорит он. — Собственно, вот… видишь: ты захотел есть, хотя никак не можешь быть сейчас голоден.

— Ты, — от удивления Снейп переворачивается и держится в воде теперь вертикально, — это вот так выглядит? Я ничего не почувствовал… вообще ничего, — потрясённо говорит он.

— Ну так в этом вся прелесть, — довольно улыбается Ойген. — Ты и не должен был — иначе это не то. Это мелочь, конечно: вызвать голод, жажду, усталость совсем легко, это же почти что инстинкты… но в целом да — это выглядит именно так. Просто вы все своим Империо давите — и человеку понятно, что с ним что-то делают. Правда, чувствует он себя при этом прекрасно — но ведь это уже детали, сознание-то никуда не девается. А тут…

— Ты когда-нибудь рассказывал это Лорду?

— Зачем? — изумляется тот. — Что же я, по-твоему, совсем идиот? Давать ему в руки такое оружие против себя в том числе? Нет, конечно! Он и так менталист был прекрасный — а если бы ещё и это… я же себе не враг. Во всяком случае, не до такой степени.

— А вообще кому-нибудь рассказывал?

— Да нет, — подумав, говорит Ойген. — Думаю, что ты первый.

— Научишь меня?

— Научу… если получится, — говорит он с некоторым сомнением. — Понимаешь… для того, чтобы так это делать, нужно людей чувствовать и, — он задумывается, подбирая слово, — любить. Иначе ты никогда не поймёшь, к каким желаниям подстраиваться, и у тебя ничего не получится: человек в лучшем случае решит, что сходит с ума, раз у него вдруг возникли такие дикие чувства. А он должен ощущать себя совершенно обычно… вот тот же голод — его ведь по-разному можно заставить почувствовать. С тобой это будет иначе, чем, к примеру, со мной…

— Почему? Голод есть голод…

— Вовсе нет, — мягко возражает Мальсибер, ложась, в свою очередь, на воду и тоже закрывая глаза. — Вот что для тебя голод? Что ты чувствуешь, когда голоден?

Северус озадаченно на него смотрит.

— Я чувствую, что хочу есть, — говорит он наконец.

— Да нет… я не о том. Как ты это ощущаешь? Что… представляешь? Не понимаешь? — он поднимает голову и приоткрывает глаза, смотря на него.

— Нет, — признаётся Снейп.

— Ты ощущаешь запах и вкус хлеба, — ласково улыбается Ойген. — Потом к нему примешивается вкус овощного рагу с картошкой и мясом, но прежде всего — хлеб. Для тебя с едой ассоциируется именно он. С твёрдой хрустящей корочкой, — добавляет он. — Тёмной.

Северус глядит на него совершенно ошеломлённо, потом отворачивается и отплывает немного в сторону — Мальсибер провожает его взглядом, но не пытается ни окликнуть, ни двинуться следом. Снейп вскоре возвращается и спрашивает:

— А для тебя?

— Для меня еда — это птица, точнее, цыплёнок, — он улыбается. — Прежде всего я чувствую его вкус и запах — жареного мяса, упругого, сочного, с прозрачным соком и солёной золотой шкуркой... Жареного на открытом огне, — добавляет он. — Остальное я, впрочем, тоже люблю, но у меня ассоциация вот такая. Кстати, это вовсе не обязательно будет любимой едой, как в моём случае — иногда бывает даже наоборот. Но у каждого она своя. И вот если вызвать в сознании этот образ — только его нужно сперва, конечно, найти — и добавить к нему вкус и запах, то человек непременно почувствует себя голодным. Но чтобы сей образ найти — человека нужно… если не полюбить, то, во всяком случае, остро им заинтересоваться. Искренне. Иначе не получится ничего.

— Ты волшебник, — тихо говорит ему Снейп. Тот кивает — очень удивлённо:

— Конечно… ты только сейчас это заметил?

— Ты знаешь, — говорит Северус очень серьёзно, — в определённом смысле только сейчас.

Первое столкновение с надвигающимся Миллениумом настигает компаньонов ветреным октябрьским днём — когда они, гуляя, наталкиваются на одетого в грязно-белый балахон человека с плакатом о грядущем апокалипсисе. Тот пристаёт ко всем прохожим, однако просит не денег, а выслушать — и покаяться. Ойген смеётся и говорит ему весело: «Каюсь!» — но тот не принимает шутки и грозит и ему, и его спутнику страшными карами. Отвязавшись, наконец, от него, Мальсибер иронизирует на тему того, что на границе тысячелетий мир, по всей видимости, решил немножечко посходить с ума. Встречу эту друзья, разумеется, забывают, однако со временем подобных странных людей на улицах становится больше — Снейп раздражённо говорит в какой-то момент, что, во-первых, любой календарь — штука весьма условная, и непонятно, почему все так радуются некой временной границе, наступающей только по христианскому календарю, ибо для тех же иудеев, или мусульман, или индусов, или китайцев (и он ещё долго перечисляет, для кого именно) грядущей зимой не произойдёт ничего особенного, а в-вторых, даже по этому календарю новое тысячелетие начнётся, собственно, через год, в две тысячи первом. А по календарю майя в 2012 мирозданию и вовсе настанет конец.

Выслушав это брюзжание, Мальсибер отмахивается и смеётся:

— Ну ты совсем не понимаешь красоты праздников и их символизма! Какая разница, что и когда там начнётся на самом деле? Кому это вообще интересно?

— Всем нормальным людям это интересно! — возмущается Снейп.

— Если ты имеешь в виду таких, как ты — то если бы мир состоял из них, он бы давно уже умер, потому что жить в нём было бы и тоскливо, и незачем! Прекрати ругаться и давай лучше подумаем, где и как мы будем его встречать.

— Ты хочешь в этом участвовать?!

— Разумеется! И не «я», а «мы», — поправляет он безапелляционно, — причём не один раз! Я предлагаю начать с Нью-Йорка и с каждым часом сдвигаться в соответствующий часовой пояс.

Никаких возражений он, конечно, не слушает.

— Ну ты сам подумай, как это красиво и символично! А уж для нас с тобою — тем более! Это же словно всё заново: новый век, новое тысячелетие… новая жизнь, всё по новой! Ну Северус, это же будет здорово!

— Да делай что хочешь, — разумеется, в конце концов тот сдаётся.

— Вот, а в следующем году мы отметим настоящий миллениум, — говорит с удовольствием Ойген.

— Настоящий?

— Ты сам сказал, что сейчас отмечать неправильно! Так что у нас с тобой их будет два!

— Двух миллениумов быть не может, — почти что смеётся Снейп. — Это невозможно, ты понимаешь?

— Это у магглов невозможно — а мы волшебники! — возражает Ойген. — У нас всё возможно! Я хочу всё это увидеть, — говорит он возбуждённо, — и везде побывать… мы же можем отпраздновать и с волшебниками, и с магглами, представляешь?

— А потом ещё три дня дома будешь отлёживаться и засыпать только с зельями — и мне не давать работать, — хмыкает Северус.

— Ну и пусть — это же один раз в жизни бывает! Тебе жалко несколько рабочих дней? Для меня?

— Для тебя — не жалко, — вздыхает Снейп. — Только из казино отпросись заранее — я туда больше за тебя не пойду.

…Декабрь наполнен рождественскими и предновогодними распродажами — на которые Ойген тратит почти все свои свободные дни, за исключением по-прежнему неприкосновенных вторников. Впрочем, в один из них он пытается и Северуса туда затащить — и получает неожиданно резкий и серьёзный отпор, да такой, что сам отступает и больше об этом не заговаривает. Снейп вообще всё больше мрачнеет с приближением праздника — чего в предыдущее Рождество за ним вовсе не наблюдалось. Он ничего не говорит, но даже собственно Рождество они проводят как-то скомкано и не то что безрадостно — вовсе нет — но настоящего праздника, как в пошлый раз, у них не выходит. Хотя подарки, которыми они обмениваются, и хороши, и забавны, но в воздухе будто бы висит что-то… а может, это просто зелье очередное у Северуса не получается, а подобные вещи всегда очень портят ему настроение.

В казино Ойген берёт новогодний отпуск, с лёгкостью отдавая эти, без преувеличения, золотоносные дни своему заместителю — целую неделю каникул, которые начинаются тридцатого декабря и заканчиваются только пятого января. Он так долго не отдыхал с тех пор, как вообще начал работать, и тридцатого он полдня отсыпается, а потом с удовольствием меняет рождественские украшения дома на новогодние — ярче, забавнее и без христианской тематики. Снейп так и торчит в своей лаборатории, даже носу не кажет, а утром тридцать первого и завтракать не выходит — Мальсибер ждёт его до полудня, а потом уходит на берег — думать.

Возвращается часа в два, идёт прямо к Снейпу, без стука распахивает дверь сперва спальни — там, конечно же, никого нет — потом идёт в соседнюю комнату, подходит к стоящему над котлом Северусу и говорит тихо:

— Ты не хочешь идти никуда?

Тот оборачивается, смотрит на него прямо, и говорит:

— Нет.

— Давай не пойдём, — легко соглашается Ойген, улыбаясь и придвигая себе стул. — Хотя я бы хотел посмотреть, как оно, — говорит он, усаживаясь на него верхом и мечтательно глядя на Снейпа, — например, в Нью-Йорке. А потом мы бы вернулись домой и спокойно встретили тут, вдвоём… но, с другой стороны — это же всё покажут по телевизору, а у волшебников наверняка можно будет чьи-нибудь воспоминания посмотреть. Так что ну его, в самом деле, — он смеётся, глядя на недоверчивое выражение лица Северуса. — Не буду тебе мешать, — он приобнимает его за плечи и уходит — превращать внешнюю стену гостиной в огромный многоцветный витраж.

Он возится с этим много часов, и вошедшего Северуса не слышит и не замечает. Тот стоит с полминуты, наблюдая за ним, а потом говорит возмущённо:

— Ты ещё не одет? Уже семь!

— В смысле «не одет»? — с удивлением откликается Ойген, оборачиваясь на его голос — тот в костюме, в зимних ботинках и с зимним пальто в руках.

— В Нью-Йорке через два часа полночь — ты когда туда собираешься аппарировать, за пять минут до?

— Северус! — Мальсибер подлетает к нему, обнимает, целует в обе щеки — и кидается вверх по лестнице — одеваться. Тот хмыкает ему вслед с очень довольным видом и идёт рассматривать, а потом и слегка модифицировать витраж.

Они оказываются в Нью-Йорке около половины одиннадцатого — Снейп ядовито шутит на тему того, что Мальсиберу понадобилось чуть ли не полчаса, чтобы одеться, и даже страшно представить, сколько времени он тратит на подготовку к свиданиям. На улицах столпотворение, шум, гам, огни… в воздухе витает возбуждённое ожидание счастье — очень глупое, как немедленно говорит Северус, но такое приятное… Они бродят в толпе, смотрят на китайских бумажных драконов, извивающихся над головами несущими их возбужденными и радостными людьми, на огромного белого же бумажного… Ойген полагает, что Дамблдора, но, на самом деле, конечно же, своеобразного Санта-Клауса… или уходящее тысячелетие, как возражает ему, занудствуя, Северус. Мальсибер щедро раздаёт милостыню — всем просящим, а их тут тоже толпы… Снейп язвит, что вот так и начинается благотворительность — желанием откупиться от собственной совести, которой, впрочем, у Мальсибера отродясь не было, и посему не очень понятно, зачем так сорить деньгами — Ойген хохочет и покупает и себе, и ему светящиеся разноцветные колпачки. К полуночи они оказываются на Тайм-Сквер, и вместе со всеми следят на большом экране за отсчётом последних секунд двадцатого века и второго тысячелетия — и наплевать на то, что на самом деле те будут продолжаться ещё целый год — потому что раз время условно, а миллионы людей полагают, что миллениум происходит сейчас — значит, так и есть. А потом небо взрывается фейерверками, и Ойген и сам запускает искры из своей палочки — и видит в этот момент и других волшебников, которые делают то же самое. Но никому сейчас нет дела до каких-либо нарушений — все просто радуются и счастливы.

Ойген с Северусом возвращаются домой в то же время — около половины одиннадцатого, но уже по калифорнийскому времени. Когда они входят в дом, Ойген, вешая их пальто в шкаф, говорит Северусу:

— Я сам всё сделаю. Позволь мне?

— Делай, — кивает тот — и уходит в гостиную разводить камин, а после поднимается к себе, берёт какую-то книгу и, вернувшись вниз, садится у огня в кресло и погружается в чтение, из которого его выдёргивает голос Мальсибера:

— Скоро полночь! — зовёт его тот. И добавляет таинственно: — Иди сюда.

Стол накрыт очень скромно, но со свойственной Мальсиберу утонченностью: в ведерке со льдом дожидается их шампанское, на доске разложены несколько сортов сыра, а в изящной хрустальной вазочке к ним подан янтарный мед, присыпано зеленью холодное мясо и, конечно же, не обошлось без вазы, полной спелыми ароматными фруктами… Ойген — в белом смокинге, которого Северус прежде у него никогда не видел — вызывает у Снейпа улыбку:

— Ты пытаешься изобразить ангела? Не скажу, что тебе не идёт — но я бы на твоём месте так никуда не ходил, если ты не планируешь срочную свадьбу.

— Почему? — он улыбается.

— Потому что ни одна женщина тебя такого ни за что не пропустит — а по теории вероятности среди них непременно найдётся какая-нибудь сильная ведьма, которая не устоит перед искушением и как-нибудь тебя зачарует — а потом уже будет поздно.

— Мы не Лестрейнжи — мы разводимся, — смеётся Мальсибер.

— Но представь, сколько мороки!

— Время, — Ойген несколькими отточенными взмахами палочки проецирует на стол изображение отсчитывающих последнюю минуту часов, разливает шампанское по фужерам и подаёт один Северусу. — Говорят, что загаданные под бой часов желания сбываются, — говорит он. — Давай попробуем?

— Ну давай, — кивает тот.

Часы начинают бить...

Они медленно пьют холодное, щекочущее нёбо вино — и загадывают.

Каждый — своё.

Мальсибер — что хочет когда-нибудь увидеть всех тех своих, кто сейчас жив, и чтобы когда-нибудь все они были бы, наконец, на свободе и счастливы. И, конечно же, чтобы они были с ним — так или иначе. И чтобы его компаньон и друг тоже был бы, наконец, счастлив — что бы тому для этого ни понадобилось. И, разумеется, оставался всегда рядом с ним. И чтобы когда-нибудь они построили настоящий дом, и в доме этом были бы дети… А ещё он думает о собственном самолётике — лёгком и небольшом, а ещё о яхте, на которой можно было бы ставить парус…

А Снейп — чтобы прошлое навсегда бы осталось в прошлом. И чтобы его компаньон и… друг, да — получил всё, что хочет, и вспомнил бы, наконец, что он всё же волшебник. И о том, чтобы Ойген встретил когда-нибудь свою женщину, и полюбил бы её, и чтобы это обязательно было взаимно, потому что сам он слишком хорошо знает, как это важно — взаимность… А ещё он желает всем тем, кто остался в его прошлой жизни — добра. Просто добра — и, может быть, счастья, но главное — продолжения жизни, которая, наконец, разошлась навсегда с его собственной. И думает, что, на самом-то деле, у него самого есть вообще всё, чего ему по-настоящему хочется — и просто желает себе, чтобы так оставалось всегда.

— А теперь подарки, — Ойген отставляет пустой бокал.

Он картинно вытаскивает прямо из воздуха плоскую белую бархатную коробочку размером с ладонь и протягивает её Северусу. Тот открывает — на алом бархате неярко поблёскивает явно старинный золотой браслет странного, никогда им прежде не виданного плетения: тонкие звенья потемневшего от времени жёлтого золота перемежаются маленькими, похоже, стальными шариками.

— Северус, это — единственная фамильная вещь, которая у меня осталась сейчас, — говорит Ойген с сияющими счастьем глазами, — и я хочу, чтобы она принадлежала тебе. Я, разумеется, всё равно рано или поздно попаду домой и всё заберу, — добавляет он весело, — но сейчас у меня есть только это — прими его, пожалуйста! Я знаю, что ты на руках ничего не носишь — ну так и не обязательно его носить, если ты не захочешь, мне просто будет очень приятно знать, что он теперь твой. Тут каждое звено — это своеобразное напоминание о каком-нибудь из наших семейных правил… а ещё его передавали с надежным посланником родственникам, если владелец умирал где-нибудь вдалеке от дома, не имея возможности вернуться — в знак того, что он исполнил свой долг до конца. Пожалуйста, — повторяет он.

Они глядят друг на друга, потом Северус кивает, улыбается и протягивает Ойгену правую руку, приподнимая рукава рубашки и пиджака — и тот сам застёгивает браслет у него на запястье. Металл непривычно холодит кожу — Снейп даже часы предпочитает карманные, а уж на правой руке и вовсе никогда ничего не носил — но браслет согревается очень быстро, и уже через пару минут Северус перестаёт его замечать.

— У меня тоже есть кое-что, — говорит он, — правда, далеко не столь пафосное.

Он берёт со стола — на котором только что точно ничего не было — тоже плоскую, но картонную и побольше, коробку и протягивает её Мальсиберу. Тот улыбается возбуждённо, открывает — и замирает, глядя на содержимое расширившимися от удивления глазами.

— Я помню, у тебя были такие, и они тебе нравились.

— О да, — шепчет тот, неверяще касаясь подарка самыми кончиками пальцев.

В коробке — шейный платок и перо. Обычное писчее перо — кажется, орлиное. Удивительно оно своим рисунком: в белом круге на конце пера тёмные волоски образовывают точную монограмму Мальсибера — вписанную в О букву М.

— Где ты… как ты нашёл? — выговаривает, наконец, он, доставая перо.

— Ну не мог же быть тот орёл настолько уникальным, — улыбается Снейп. — Я помню, как ты на пятом, кажется, курсе с таким пером носился, когда тебе его подарили — и когда думал, чем тебя удивить, подумал о нём. Пришлось провести некоторую работу, но в конце концов всё нашлось. Я рад, если оно тебе нравится.

— Нравится? — переспрашивает Мальсибер. — Северус, я… я в восторге, и я очень тронут, что ты это помнишь… я его обожал, это правда, — он гладит перо, потом откладывает его на крышку коробки, достаёт второй подарок — и хохочет. — Северус! — он кидается ему на шею. — Ты просто… ну вот как же ты так умеешь?!

— Надень, — откровенно смеётся тот.

— Сюда не пойдёт… а и наплевать, — он сотворяет зеркало и, трансфигурировав смокинг в белый же, но костюм, снимает галстук-бабочку и повязывает подаренный шейный платок. Тот алый — безупречного чистого цвета, с белой каёмкой, и по этому алому фону разбросаны мелкие чёрные охотничьи горны. — Северус, — он гладит платок руками, — ты просто… ты же даже не знаешь, что он для меня значил!

— Я помню, что ты очень его любил — почему, не рассказывал, и я не требую рассказа сейчас, если не хочешь.

— Я расскажу, почему нет? — он улыбается. — Я не думал, что существует такой второй.

— Да всё заказать можно — было бы желание, — пожимает плечами Снейп.

— Ты его заказал? Сделать для меня? Специально?

— Пришлось порыться в воспоминаниях. Да.

— Спасибо, — он оборачивается — глаза его блестят от навернувшихся на них слёз. — Это… это был подарок — на мою первую настоящую охоту. Но тут не в охоте дело — просто это как инициация, понимаешь? Меня с тех пор родители стали воспринимать как взрослого… а потом я его… потерял. Во время одного из налётов, — он хмурится — и тут же улыбается снова. — Но об этом я тебе расскажу потом, если захочешь — сегодня вспоминать не хочу. Спасибо, — он подходит и снова обнимает его, крепко и долго прижимая к себе. — Я подумать не мог, что кто-нибудь, кроме меня, может помнить подобные вещи.

— У меня всегда была хорошая память, — усмехается Снейп, наконец, тоже его обнимая. — С Новым годом.

— С новым тысячелетием, — поправляет его Мальсибер. — С новой жизнью.

Они так и живут: купаясь и гуляя по вторникам и обедая на пару практически каждый день. Завтракают вдвоём они реже: то не совпадают по времени, а то и кто-то из них приводит к себе гостью, которую не хочет или не полагает уместным знакомить с соседом. Гостьи периодически обнаруживают своё присутствие то запахом духов, то забытыми мелочами в ванной — а так их не слышно, заглушающие чары здесь наложены качественно. Однажды в гостиной появляется большая грифельная доска и стоит, постоянно исписанная совершенно дикими формулами — Мальсибер как-то, не удержавшись, рисует на ней какую-то ерунду, прямо посреди всей этой наукописи, а проснувшись, обнаруживает, что у него к волосам приклеен ярко-красный шутовской колпак с бубенцами. Он хохочет, но снять его так и не может — приходится идти на поклон к Северусу, которого, разумеется, не оказывается дома. В итоге Мальсибер просто сбривает волосы, а потом отращивает их снова, и больше доску не трогает. Примерно в это же время один из запахов женских духов на полотенцах в ванной комнате становится одинаковым и постоянным, и когда, в конце концов, однажды исчезает и он, и грифельная доска, Ойген даже грустит по ним немного — но, впрочем, потом на полотенцах появляется новый запах, а в холодильнике возникают непривычные для него продукты: вот пара банок тунца, кудрявый салат и несколько литров ананасового сока, после Мальсибер будет скучать и по ним...

Время от времени у кого-то из них бывают и другие гости (о чём компаньоны обычно заранее предупреждают друг друга, и нежелательных встреч не случается): коллеги или клиенты у Снейпа, деловые партнёры и приятели — у Мальсибера. Последний, впрочем, чаще устраивает подобные встречи в ресторане, однако порой и приводит кого-то домой — в этих случаях обычно бывает шумно, причём совершенно не важно, деловой это ужин или приятельский. Снейп, как правило, там не показывается, однако наблюдает порой за происходящим, а потом с удовольствием комментирует на следующий день — а Ойген и рад поболтать. Год пролетает практически незаметно, и однажды июльским утром Мальсибер, вернувшись, буквально влетает в спальню уже проснувшегося, но ещё не встававшего друга и восклицает с порога:

— Ты знаешь, кого я встретил?!

— Даже представить себе боюсь, — хмыкает тот. — Судя по тому, как ты выглядишь, ничего хорошего я сейчас не услышу.

— Долохова! — он входит без приглашения и садится на край кровати, поджав под себя ногу. — Ты представляешь — он жив, он здесь, он… женат, полагаю, и у него уже взрослая, очень талантливая и красивая дочка!

— Это ты на работе сегодня выяснил? — удивлённо приподнимает бровь Снейп. — Чем ты там вообще занимаешься, хотел бы я знать?

Он не говорит ничего больше, но видно, что новость, скорее, ему приятна.

— Так сегодня же выпускной! — восклицает Ойген. — Она и приехала с приятелями к нам поиграть — а я их поймал. Я ещё когда её фамилию увидел — подумал, ну надо же… но мне даже в голову не пришло, что это дочь Тони! А потом она потребовала позвать папу… ты представляешь, как я обалдел, когда увидел его? Здесь! Живым!!!

— Что-то я не припомню, чтобы вы особо дружили, — замечает Северус. — С чего вдруг такой восторг, позволь спросить?

— Ну ты совсем не соображаешь? — удивляется тот. — Какая разница — дружили, не дружили?! Это ж когда было! Он же свой — и живой, и свободный! И я с ним буду работать, — добавляет он уже поспокойнее. — Вместо неё. Вот кто нам там охрану и выдрессирует. А то я измучился, — он улыбается и требует: — Ну? Скажи что-нибудь!

— Вероятно, от меня ожидается что-то вроде «я рад»? — улыбается он краешком губ. — Я рад. Ты притащишь его сегодня сюда?

— Если ты не против, — кивает Мальсибер.

— Приводи… но меня от встречи уволь. И я бы не хотел…

— Конечно, я не скажу, — перебивает тот. — Хотя, по-моему, зря.

— Как есть, — отвечает Северус — и встаёт. — Идём завтракать, — он накидывает халат — шёлковый, голубой с синими отворотами — и первым выходит из комнаты. Ойген, улыбаясь, радостно идёт следом.

А ранним вечером действительно аппарирует сюда с Антонином Долоховым. Снейп выходит — в своём «чёрном» обличье, кивает коротко и удаляется: общаться у него нет никакого желания, но поглядеть интересно, особенно на этих двоих вместе. А те сидят весь вечер — разговаривают, едят, пьют… смеются. Долохов даже поёт в какой-то момент — а Ойген пытается заучить аккорды, и под конец две гитары вполне сносно звучат вместе. Потом они аппарируют в казино: порталы Мальсибер не любит (хотя кто же их любит), и давным-давно предпочитает им аппарацию. С того времени Долохов порой появляется у них дома — правда, всегда вместе с Ойгеном, и тот заранее предупреждает об этих визитах. Работа у них, видимо, идёт очень неплохо, а уж роль босса при своём прежнем командире Мальсибера вообще восхищает, вот он и таскает порою его к себе домой — как предполагает Снейп, в том числе и чтобы покрасоваться перед приятелем.

Роль «босса» вообще Мальсиберу чрезвычайно идёт — это вынужден признать даже Снейп, который время от времени наблюдает её, так сказать, в действии. Как-то после очередной демонстрации в виде полуделового-полудружеского ужина, который Ойген устраивает дома для своих полуколлег-полуподчинённых, Северус не удерживается от сарказма и говорит своему приятелю, едва проводившему последнего гостя:

— Тебе нужно было родится в Италии.

— Я и родился, — улыбается тот и поясняет: — Моя мама же итальянка, и вообще наш род ведется еще от римлян… я родился прежде срока, и случилось это как раз в Италии. Так что твоё желание выполнено… а зачем?

— Из тебя вышел бы потрясающий крёстный отец, или как там это у них называется, — улыбается уголком рта Снейп. — Ты был бы великолепным мафиози.

— Почему?! — шутливо возмущается тот.

— Потому что ты ведёшь себя так. Я всё ждал, когда они начнут целовать твой перстень — очень уж было похоже.

Ойген смеётся и смотрит на правую руку, на среднем пальце которой действительно любит носить яркие и массивные украшения — сегодня там тяжёлое золотое кольцо… хотя, пожалуй, это уже действительно перстень — с крупным плоским рубином. На большинстве мужчин оно выглядело бы кричаще безвкусно — ему же очень идёт.

— Ты преувеличиваешь, — говорит он с видимым удовольствием.

— Разве? — вскидывает левую бровь Северус. — А что это было тогда, с тем мексиканским ребёнком?

— Да при чём здесь? — изумляется Ойген. — Это вообще другое!

Пару недель назад он сбил на открытой и отчетливо видимой до самого горизонта дороге шестилетнего мальчика: тот настолько внезапно выскочил ему под колёса с автобусной остановки, на которой стоял… должен был стоять вместе с матерью, что Ойген не успел ничего сделать: даже зачарованная, машина — не метла, и тормозной путь имеет. Мальсибер тогда перепугался до полусмерти — не того, чем ему это грозило, ибо вины его не было никакой, правил он не нарушал, а затормозить на его месте быстрее не смог бы никто — да и не нашли бы его, если уж говорить прямо, ибо машина его была зачарована, начиная с номера, который все видели, но запомнить никто не мог, и заканчивая моделью и цветом. Испугался он самого факта — выскочил, перепрыгнув через борт своего кабриолета, вытащил окровавленного ребёнка из-под колёс, положил его на заднее сиденье — и, крикнув ошеломлённой и находящейся, кажется, в полуобмороке матери что-то невнятное, рванул с места до первого же пустого проулка — свернул туда, подхватил мальчика и аппарировал домой. Снейп тогда, к счастью, оказался дома — он ребёнка и вылечил, а фактически, спас ему жизнь, потому что магглы такие повреждения пока что не лечат. А тут всё было исправлено уже к вечеру — и, напоив сидящего с трясущимися руками Мальсибера успокоительными, Снейп его отчитал, а потом ещё и сам же искал дом мальчика, ибо друг его был на это не слишком способен. Отвозили ребёнка они вдвоём — Северус представился врачом, сказал, что с мальчиком всё будет в порядке, что повреждения незначительны и всё обошлось, а крови много было из разбитой брови. Сцена тогда вышла великолепная: мать мальчишки рыдала и едва не целовала Ойгену руки, он стремился сделать с ней то же самое, оба сто раз извинились друг перед другом, а уходя, Мальсибер оставил женщине запечатанную пачку стодолларовых купюр. Северус после спросил, понимает ли тот, что подал таким образом той идею отличного бизнеса — тот только покрутил пальцем у виска и сказал, что, во-первых, надо быть в совсем отчаянном положении, чтобы заниматься подобным, а во-вторых, он чуть не убил ребёнка и ему лично так пережить это проще — Снейп имеет что-нибудь против? Тот только плечами пожал в ответ…

— Отнюдь, — возражает Северус. — Ты себя тогда повёл ровно как добрый и благородный господин — хозяин всех здешних земель. Я уверен, о тебе в том районе уже легенды рассказывают.

— Я не против, — улыбается тот. — Хотя я тогда перепугался, и вообще, по-моему, это справедливо.

— Ты бы на её месте деньги взял?

— При чём тут я? — изумляется Ойген. — Сравнил, тоже…зачем мне?! И при чём тут сегодняшний ужин?

— А ты точно так же всех тут стремился облагодетельствовать, — поясняет Снейп. — А они тебе в рот смотрели. Полная гармония, — он почти что смеётся.

— Мне просто нравится, когда людям рядом со мной хорошо, и нравится как-то способствовать этому — если ты полагаешь, что в этом суть мафии, боюсь, я тебя сильно разочарую, но…

Он зевает.

— Извини. Но мне пора на работу… что очень печально, потому что этим вечером я не спал. Дай мне что-нибудь? — просит он.

Мальсибер уже давно перешёл на режим двойного сна: в первый раз он ложится спать вечером, часов в восемь, и к полуночи, проснувшись, собравшись и перекусив, бывает уже в казино — и во второй раз ложится по возвращении, тоже часа на три, таким образом, бодрствуя большую часть светового дня. К этому ритму он очень привык, и его нарушение обычно сильно на нём сказывается — потому Снейп сердится, ругает его, но зелье соответствующее даёт.

— Ну а что прикажешь мне делать? — оправдывается тот. — Нормальные люди ужинают обычно вечером! Это ненадолго — я думаю, лет через… скажем, пять у меня будет уже своё казино — и там можно будет уже появляться не так регулярно.

— Через десять, — требовательно поправляет его Северус.

— Через семь, — смеётся тот, выпивает зелье — и идёт переодеваться.

Следующее их лето, жаркое лето 2001 года, приносит совершенно неожиданные перемены — позже Ойген будет шутить, что, видимо, кое-что в наследство они все от Лорда получили: почему-то именно летом с ними всегда что-то случается.

Начинается та ночь совершенно обычно: Ойген, так и не решившийся на партнёрство и оставшийся работать за оклад и процент (который, впрочем, теперь поднялся до семи от суммы собранных им лично штрафов), к середине ночи заканчивает работать с бумагами и выходит в зал — посмотреть на посетителей, появившихся после полуночи, на которую пришелся первый из его выходов.

И столбенеет, увидев у стола с рулеткой Драко Малфоя.

Который явно судьбе помогает — впрочем, довольно хитро — и которого уже «пасёт» один из сотрудников казино.

Придя в себя, Мальсибер молча подзывает того и, выведя в коридор, спрашивает:

— Сколько уже?

— Да он недавно пришёл, — отмахивается тот, — игра пока что некрупная… тысяч пять выиграл. Но это пока. Надо его за другой стол перевести.

Пять — это хорошо… и вполне достаточно.

— Я сам, — говорит Ойген, и добавляет, как обычно в подобных случаях, — пять процентов от нынешнего штрафа твои.

Это придётся выплатить из собственного кармана, ну да это не страшно.

Выплата совершенно незаконна, конечно, и нигде не фиксируется — но ситуация всех устраивает: кроме Мальсибера, остальные работают на окладе, и подобные передачи клиента дают к нему очень неплохую прибавку. Так что все счастливы и довольны — а когда это так, система обычно работает хорошо.

Отослав своего сотрудника в другой зал, Ойген тихо подходит к Драко и, встав у него за спиной, едва слышно шепчет:

— Империо.

А потом аккуратно заставляет его закончить игру, встать и, забрав выигрыш, пойти к выходу. Где и бьёт его привычным парализующим — всё должно выглядеть натурально, для всех — а потом левитирует в свой кабинет.

А уже там, усадив его в кресло и сев напротив почти что вплотную, снимает разом оба заклятья.

— Драко, — говорит он, совершенно счастливо улыбаясь. — Здравствуй.

Тот глядит удивлённо, в первый момент, кажется, не понимая, как он тут оказался… а потом узнаёт. Смотрит ошеломлённо, потом говорит неуверенно:

— Ойген?

— Да-а, — отвечает тот — и, подавшись вперёд, наконец обнимает его. — Я так рад тебя видеть!

Тот отвечает на объятье — правда, всё ещё с изумлением, но тоже чрезвычайно радостно:

— Я не знал, что вы живы! В «Пророке» писали, что…

— Знаю, — Мальсибер всё никак не может его отпустить, да тот, впрочем, особо и не стремиться. — А ты, значит, читать так и не научился? — смеётся он, отстраняется, наконец, и счастливо смотрит молодому человеку в глаза.

— Читать? — тот тоже очень радостно улыбается. — Я не… сейчас я в себя приду — и смогу говорить нормально, — обещает он. — Я правда рад… очень рад!

— Читать, — согласно кивает тот. — Правила на входе. Если коротко — тебя ждёт штраф около… я забыл курс. От трёх с половиной до четырёх тысяч галеонов — пятьдесят тысяч долларов это сколько сейчас? Есть у тебя?

— Есть, — не задумываясь, кивает тот — потом трясёт головой, трёт виски и довольно бесцеремонно берёт в ладони его лицо. — Это правда вы? — спрашивает он как-то очень по-детски.

— Правда я, — Ойген снова притягивает его к себе и обнимает. — Я всё думал, как бы дать о себе знать… наверное, судьба решила, что я размышляю слишком долго и отправила сюда тебя. Бастет с ним, со штрафом, я разберусь... Ты мне расскажешь?

— Что? — счастливо спрашивает тот.

— Всё, — смеётся Ойген.

Они не то что дружили прежде: всё же по возрасту Мальсибер никак ему в друзья не годится — но в страшное время проживания Лорда в Малфой-мэноре, когда Драко возвращался туда на каникулы, они много общались, и оба чувствовали себя под конец почти родственниками. Конечно, Мальсибер тогда был другим: он вернулся из Азкабана с иссушающей его ненавистью к Лорду, которую, разумеется, никак не мог демонстрировать, и которую тот так никогда верно и не истолковал — но к Драко Ойген привязался практически сразу и потом уже сам его защищал, учил той же легилименции (и гораздо, надо признать, успешнее его сумасшедшей тетушки Беллатрикс — правда вот с окклюменцией помочь не мог) и всяческим другим ментальным практикам, да и просто общался по-человечески, даже веселя иногда и всегда умея выслушать и если и не помочь, то во всяком случае посочувствовать. Ибо чем там можно было помочь, на самом-то деле… Они тогда много разговаривали бессонными ночами, и даже засыпали порою вместе посреди разговора — не так уж и часто такое случалось, однако бывало, и оба помнили это.

— Расскажу, — кивает Драко. — Но давайте я сперва штраф заплачу… Мерлин, а я думал, у меня получилось, — досадует он.

— То есть правила ты читал?

— Конечно. Поэтому и играл по-маленькой… ну да ладно.

— Подожди меня, — просит Мальсибер, выпуская его, наконец. — Я скоро вернусь… принести тебе что-нибудь выпить? Что ты любишь?

— Да не надо, — отмахивается тот. — Я так подожду.

Мальсибер почти что бегом выходит и, поднявшись на крышу, аппарирует домой. Там идёт в спальню к Снейпу и, открыв дверь, обнаруживает, что тот спит — не один. Морщится, колеблется… потом очень тихо, но настойчиво зовёт:

— Северус!

Тот тут же просыпается, быстро встаёт и выходит — и, обнаружив абсолютно целого и здорового Ойгена, тут же ярится:

— Ты что вообще себе позволяешь?

— У меня в казино сидит Драко Малфой, — быстро говорит Мальсибер. — И я сейчас приведу его сюда. И хочу, чтобы вы с ним встретились, потому что он любит тебя и заслуживает знать, что ты жив.

Снейп замирает. Они глядят друг на друга — взгляд Ойгена непривычно настойчив и даже требователен, а Северуса — просто задумчив. Наконец последний улыбается и кивает.

— Спасибо, — горячо шепчет Мальсибер, коротко и крепко обнимает его — и исчезает, а Снейп, постояв, со вздохом возвращается в спальню и начинает одеваться.

А Ойген, тем временем, возвращается и идёт прямиком к управляющему.

— У нас возникла некоторая проблема с одним из мошенников, — сообщает он с порога. — Он иностранец — британец. Я постараюсь всё решить — но, боюсь, мне придётся сейчас уйти. Или правда консула вызвать? — вежливо интересуется он.

Разумеется, никакого консула тут никто не хочет, и управляющий его отпускает — ещё и благодарит на дорогу. А тот и рад… и, вернувшись в кабинет, только просит Драко:

— Сейчас мы с тобой поднимемся на крышу для аппарации — тут закрыто — сделай, пока мы идём, лицо порассерженнее. А я буду тебя боятся, — он смеётся. Драко смеётся в ответ, встаёт — и, покуда они идут по коридорам и поднимаются в лифте, с лёгкостью исполняет его просьбу и, с удовольствием подыгрывая, изображая самое что ни на есть фирменное малфоевское презрение: его верхняя губа едва заметно подрагивает, будто готовясь к оскалу, ноздри нервно трепещут, а глаза чуть прищурены.

С крыши они аппарируют — прямо в прихожую, часть её отделена от остального пространства именно для этого. Оказавшись дома, Ойген ведёт Драко в гостиную, зажигает там нижний свет, усаживает своего гостя на диван — и вновь обнимает, надолго прижимая к себе.

— Как же я рад видеть тебя, — шепчет он. — И как же я рад, что вы все свободны… и живы, — добавляет он едва слышно.

— Я тоже рад вам, — также шёпотом отвечает Драко, в свою очередь обнимая его и даже прикрывая ненадолго глаза. — А отец как обрадуется…

— Я очень хочу увидеть его, — кивает Ойген. — И Нарциссу, конечно… но я пока не рискну в Англию — разве что прямым порталом в ваш дом…

— У меня есть, — кивает Драко. — Можно хоть сейчас. Хотите?

— Хочу… но не могу. Через пару дней только… но у меня есть сюрприз, — говорит он, наконец, выпуская его. — Очень хороший сюрприз, — добавляет он. — Даже лучше, чем я.

— Ещё лучше? — удивляется Драко. — Да невозможно!

— Проверим? — смеётся Ойген и просит, — обернись, пожалуйста.

Тот оборачивается — и видит стоящего в дверях Снейпа. Драко издаёт едва слышное восклицание и замирает — а потом вскакивает и, вмиг преодолев разделяющие их футы, порывисто и очень крепко обнимает его. Мальсибер беззвучно хохочет и аплодирует — а потом тихо встаёт и выходит из комнаты, оставляя их наедине. Потому что как ни хочется ему прямо сейчас поговорить с их гостем — это ждёт. И ему в данный момент здесь вовсе не место.

— Ну довольно, — Северус, помолчав, тоже приобнимает Малфоя и проводит ладонью по светлым волосам. — Всё уже. Все живы, как видишь.

Драко… плачет. Он стоит, уткнувшись лицом ему в плечо, и его плечи вздрагивают — Снейп со вздохом вновь гладит его по голове и ведёт обратно к дивану, где садится вместе с ним, так его и не отпустившим.

— У вас там совсем целителей не осталось, или слёзы вновь в моде? — спрашивает он, впрочем, не делая никаких попыток высвободиться.

— Простите, — Малфой всхлипывает и поднимает, наконец, голову. — Просто двое за один вечер — это слишком… я ведь совершенно не ожидал.

Он садится, достаёт из кармана платок и вытирает лицо. Потом улыбается и смотрит, сияя, на Снейпа.

— Вы изменились, — говорит он. — Вам так очень идёт.

— Что именно? — усмехается Снейп.

— Всё, — улыбается Драко, — и мантия, и причёска.

Мантия на том домашняя: мягкого оливкового цвета и, кажется, просто накинута на голое тело.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — кивает Северус: тот в маггловском, разумеется, светло-сером костюме, бледно-голубой рубашке и синем галстуке. — Ты очень повзрослел, Драко.

— Конечно, — кивает тот. Потом спрашивает: — Как вы здесь оказались? Это ваш дом?

— Наш, — кивает Снейп и поясняет: — Наш с Ойгеном. Мы компаньоны. А как оказались, — он улыбается. — Это долгая история. И я уступлю этот рассказ другу, если не возражаешь. Позвать его уже, наконец?

— Ещё минуту, — просит Малфой. — Знали бы вы, как мне не хочется всё это вспоминать… то, что было тогда и сразу после. Вам очень нужно?

— Да нет, — пожимает плечами Снейп. — Мне любопытно, не более. Если тебе от этого больно — не стоит.

— Спасибо, — говорит Драко. Потом добавляет: — Я в какой-то момент испугался, что отец не сможет это всё пережить. Но сейчас уже всё отлично, — он улыбается с искренним облегчением. — Я поэтому сюда и приехал — отвлечься от всего и просто подумать. А тут вы, — он смеётся. — Так здорово…

Какое-то время они просто молчат и глядят друг на друга, потом Малфой, наконец, предлагает:

— Пойдёмте к нам? У меня есть портал домой. Родители будут счастливы.

— Чем ты сейчас занимаешься? — вместо ответа интересуется Снейп. Тот пожимает плечами:

— Да я… книжки читаю. Я же не читал толком последние годы в школе… С отцом работаю.

— Работаешь?

— Он увлёкся маггловской частью семейного бизнеса, — улыбается Драко, — и знаете… это интересно. Мне нравится их биржа… и вообще экономика. Зря я раньше не интересовался…

В воздухе повисает вопрос, но Мальсибера, способного сформулировать его достаточно деликатно, здесь пока нет, а делать это грубо Снейпу не хочется. Он видит куда больше, чем лежит на поверхности: не совершенно счастливого сейчас холёного молодого человека в роскошном костюме, а очень многое пережившего, несмотря на свою молодость, мужчину, мало чем напоминающего того юношу, что он видел в последний раз три года назад.

Мальсибер присоединяется к ним далеко не сразу — стучит в дверь собственной гостиной, спрашивает из-за неё очень деликатно:

— Я помешаю?

— Заходи уже, — отвечает Снейп, а Драко только смотрит смущённо.

— Пока вы тут сидели, — говорит Ойген, входя, — я как раз отпросился на пару дней… так что если приглашение в силе — я его с радостью принимаю, — он подходит к ним и, наклонившись, обнимает обоих. — Но не прямо сейчас: давайте дождёмся рассвета, я хочу показать тебе океан, — говорит он Драко.

— Началось, — усмехается Снейп.

— Океан? — переспрашивает Драко. — Мы не в Лас-Вегасе?

— Нет, конечно! — восклицает Мальсибер. — Что ты, там невозможно жить! Мы в Сан-Диего, и здесь лучший пляж в Штатах. Но сейчас ночь, это не так интересно… я принёс вина, — он подзывает оставленный у двери поднос с бутылкой шампанского и тремя бокалами. — Раз у тебя портал — сосредотачиваться не требуется… я хочу выпить. С вами обоими.

Он открывает шампанское — слышен лишь тихий хлопок, да из горлышка показывается лёгкий, едва уловимый дымок — и разливает его по бокалам.

— За тебя, — говорит он Драко.

Они пьют — молча и до дна. Вино отличное — не сладкое и не кислое, такое, каким должно быть шампанское.

— Ты — лучшее, что на данный момент подарила мне эта работа, — говорит Ойген Драко. — И это вовсе не значит, что я неблагодарен, заметь! — он улыбается. — Скажи мне, есть какие-то темы, которые не стоит затрагивать в разговоре с твоими родителями? — спрашивает он прямо в лоб — и даже подобный прямой вопрос звучит у него достаточно мягко.

— Сложно сказать, — с благодарностью задумывается Драко. — Я думаю, никому из нас пока что не хочется вспоминать ничего старше двух лет.

— Да Мерлин с ним вообще, с прошлым, — отмахивается Ойген, — кому оно нужно? Его всё равно уже нету… а ещё? Из настоящего есть что-нибудь?

— Думаю, нет, — улыбается Драко и добавляет: — Спасибо.

После они сидят и разговаривают — в основном, правда, болтает Мальсибер, радостно рассказывая о казино, об автомобилях и вообще о всей здешней жизни: рассказ о том, как они со Снейпом попали в Штаты, он оставляет до общего разговора со всеми Малфоями разом.

А утром они идут на пляж.

— Когда-нибудь, — говорит Драко Ойген, — у нас будет дом на берегу океана, и кусок земли на побережье будет только нашим… но до этого ещё долго. Хотя здесь рано утром всё равно хорошо. Идём в воду?

— Я не большой любитель моря, — говорит Драко, но шансов отказаться у него нет никаких.

— А это не море, — возражает Мальсибер под ироничную улыбку Снейпа. — Это океан. Это совсем другое. Идём, — он быстро раздевается до плавок и спрашивает Малфоя, — ты разденешься, или мне так одежду трансфигурировать?

— С вами по-прежнему бессмысленно спорить? — улыбается Драко.

— Да! — смеётся тот.

…— Мне нравится, — лёжа на волнах (Ойген едва заметно придерживает его чарами, но тот ничего не чувствует), говорит Драко. — И вправду совсем не похоже на море… здесь очень спокойно.

— Океан вообще спокойный, — соглашается Мальсибер.

— Вы совсем изменились, — Драко смотрит на него искоса — впрямую мешает взошедшее уже солнце. — Хотя это всё равно вы.

— Конечно же я, — улыбается Ойген. — Душа-то моя… это остальное меняется — а душа остаётся прежней.

— Многие полагают, что люди вообще не меняются, — замечает Снейп, тоже сейчас лежащий на воде — плавает только Мальсибер, да и то медленно и лениво.

— Даже ты изменился, — смеётся он. — Хотя более постоянного человека я не встречал… что уж говорить о нас, менее совершенных созданиях.

— Суть не меняется, — поясняет Северус. — Или для тебя это синонимы?

— Суть и душа? — Ойген задумывается. — Ты знаешь… пожалуй что нет. Нет, душа — это… другое и больше. А про суть я совсем не согласен, — он улыбается. — Она тоже может меняться, я думаю. Ты говорил как-то, что моя суть — радость… или что-то подобное. Ты меня после Азкабана помнишь? Много во мне этой сути тогда было?

— А я согласен, — говорит Драко. — Что суть меняется. Я думаю, я сам после всего изменился. Я сейчас вспоминаю первые школьные годы… каким же я был идиотом, — он смеётся. — И каким мерзким, если задуматься… А Поттер меня спас, — вдруг говорит он совсем другим тоном.

— Спас? — повторяет Мальсибер, а Снейп спрашивает:

— Как? Когда?

— В школе… в день битвы. В Выручай-комнате. Там… был пожар, — он закрывает глаза, но рассказывать продолжает, — и Винсент тогда погиб… а мы с Грегори залезли на груду чего-то и там стояли… Поттер с компанией там тоже были — на мётлах. Он забрал меня — а Уизли Грегори… а Грейнджер нам дорогу расчищала. Иначе бы мы все там сгорели.

Вот, значит, как погиб младший Крэбб… океан вдруг становится неуместен, и все трое, переглянувшись, просто аппарируют в дом, позабыв про оставленную на берегу одежду. Ойген немедленно приносит им пледы — почему-то никому их них не приходит в голову мысль просто одеться, и они сидят, завернувшись в них: Снейп с Драко на диване, а Ойген напротив и совсем рядом в кресле.

— Так что у меня теперь есть долг жизни, — грустно улыбается Драко. — И Поттер пока молчит… но, я надеюсь, рано или поздно он что-то потребует. Вот, может, это меня и изменило…

— Или смерть, — очень мягко говорит Ойген.

— Или, — кивает Драко. — Я же всегда был старшим у нас в тройке… я за них отвечал. Но не подумал совсем… да я вообще много чего сделал тогда.

— Тебе было семнадцать, — напоминает ему Северус.

— Вот именно, — Драко слегка вздыхает. — Взрослый уже…

— Ну, мы примерно в том возрасте о метках мечтали, — улыбается Ойген. — Так что ты слишком строг к себе.

— Да нет, — Малфой очень задумчив и всё время кажется, что он сейчас замолчит — но это не так. Ему, на самом деле, очень хочется выговорится — не с кем ведь было. А тут сразу двое — тех, с кем можно поговорить, кто поймёт, и кому, в то же время, не будет от всего этого слишком больно. — Это же я провёл их всех в школу, — говорит он Мальсиберу — Снейп и так в курсе. — И я… я должен был убить Дамблдора.

— Но не убил, — тихо говорит тот, пересаживаясь на диван и обнимая его за плечи.

— Нет… потому что струсил, — Драко оборачивается к нему и глядит пристально. — Я не пожалел и не расхотел… я просто не смог. Испугался.

— И хорошо, — решительно отвечает Ойген. — Есть вещи, которых нужно бояться — и вот убийство безоружного старика, я полагаю, как раз из их числа. Ты же не в бою убивать испугался.

— Он прав, — говорит Северус. — Это другой страх. Только этого и нужно бояться.

— Я не уверен, — говорит Драко, но в серых глазах его облегчение и благодарность. Он берёт их обоих за руки и сжимает — и получает пожатья в ответ.

Они молчат. Малфой выглядит внезапно уставшим — как человек, сбросивший наконец груз, который долго и в одиночестве нёс и к которому уже привык — и вдруг избавился, быстро и неожиданно.

— Хочешь поспать? — тихонько спрашивает его Мальсибер, и тот кивает. — Пойдём, — он встаёт и помогает Драко подняться. Они втроём идут к нему в спальню — ибо спальня Северуса, как тот, судя по выражению его лица, вспоминает внезапно и в последний момент, сейчас занята — и укладывают совсем сонного Малфоя в постель. Тот засыпает почти мгновенно — Ойген вздыхает, укрывая его и затемняя окно от бьющего сейчас в него солнца.

— Бедный ребёнок, — шёпотом говорит он, когда они с Северусом вдвоём выходят из комнаты. — Ты извини, — добавляет он очень серьёзно, заглядывая в лицо своего друга. — Я так налетел на тебя ночью — даже ведь не спросил, хочешь ли ты всего этого. Я был неправ — обещаю, больше такого не будет. Кого бы я тут не встретил.

— Да всё правильно, — слегка улыбается тот. — Я действительно рад ему. И, кажется, нужен.

— Конечно, нужен, — кивает Мальсибер. — И кажется мне, что не только ему…

…Пока Драко спит, Ойген возвращается на пляж за одеждой, а Северус провожает свою ночную гостью — и когда они, наконец, оказываются в Малфой-мэноре, там глубокая ночь.

— Нас не ждут, думаю, — говорит Драко. — Но будут рады. Идёмте.

Он проводит их в маленькую гостиную — и уходит позвать родителей.

— Здесь всё изменилось, — задумчиво говорит Снейп.

— И здесь холодно! — ёжится Ойген. — И дождь! — он выглядывает в окно и демонстративно вздрагивает. — Я уже и забыл, что такое английское лето…

В коридоре раздаются голоса и шаги, дверь распахивается, и на пороге появляется Люциус — слегка сонный и с распущенными по плечам волосами.

— Привет! — радостно говорит ему Ойген — Снейп же не говорит ничего, только улыбается и встаёт навстречу.

Сон слетает со старшего Малфоя мгновенно — он глядит совершенно растерянно, переводит взгляд с одного на другого, потом улыбается неуверенно и задаёт изумительно глупый вопрос:

— Вы?

Мальсибер смеётся, а Снейп уточняет:

— А ты кого ждал?

Сзади тихонько ахает Нарцисса — и оказывается проворнее и решительнее своего мужа: подбегает к Северусу и просто кидается ему на шею. Тот обнимает её немного неловко, она гладит его по волосам, по лицу, по рукам — и шепчет, плача:

— Северус… боги… Северус…

— А у тебя остаюсь только я — хотя ты явно бы предпочёл быть сейчас на месте жены, — Мальсибер с улыбкой подходит к Люциусу, и они тоже обнимаются, очень крепко и долго.

— Но как? — шепчет тот.

— О-о, это я расскажу с удовольствием и прямо сейчас… почти что сейчас, — поправляется он. — Вот дождусь, покуда они дообнимаются, сделаю то же самое — и расскажу.

— Поверить не могу, — говорит Люциус, отпуская его, наконец, но не до конца — он так и держит его за плечи, теперь, правда, на вытянутых руках, и внимательнейше разглядывает. — Я ещё могу понять — он… непосредственно его смерть видели трое подростков, а потом там всё сгорело. Но ты! Тебя же аурор убил!

— Да не убивал он меня, — смеётся Мальсибер. — Ну что непонятного… сложно, что ли, внушить такое?

Ответить Люциус не успевает, потому что Нарцисса в этот момент подходит к ним и обнимает уже Ойгена, целуя его как брата — в обе щеки. Тот, не задумавшись, отвечает тем же — и уже после привлекает её к себе, и они на какое-то время замирают в счастливом объятье. Малфой-старший проделывает нечто подобное — за исключением поцелуев, естественно — с Северусом, и ритуал приветствия на этом, наконец, завершается.

…После они сидят в этой же маленькой гостиной, едят, пьют вино — и никак не могут наговориться. Говорят о настоящем и будущем, ни разу не затронув в разговоре прошлое — до утра, когда Ойген, не спавший уже куда больше суток, начинает отчаянно зевать и клевать носом, и просит в конце концов разрешения поспать где-нибудь хотя бы пару часов. Его, разумеется, немедленно отводят в спальню, где он, смахнув с кровати мешающие подушки, и засыпает ничком, накрывшись практически с головой одеялом. А остальные возвращаются и продолжают говорить — уже спокойнее и интимнее, что ли: Мальсибера любят, и ему очень рады, но он, всё же, не из их самого близкого круга… а вот Северус постепенно вошёл в него когда-то — и его здесь оплакивали особенно долго и горько.

— Ты чем занимаешься сейчас? — спрашивает Снейп Люциуса, когда они остаются одни: Драко уходит, как он выражается, «заняться делами — я так полагаю, сегодня делать всё придётся исключительно мне?», Нарцисса же просто в какой-то момент деликатно оставляет мужчин одних.

— Да я, — он пожимает плечами, а потом машет рукой, — толком ничем, пожалуй. Бизнес, конечно… маггловский — и это интересно, но…

— Делом заняться не думаешь?

— Каким? — еле заметно вздыхает тот. — Я… ты знаешь, я до сих пор не люблю в нашем мире ходить по улицам. Неприятно.

— Что, глазеют? — понимающе усмехается Снейп.

— А ты как думал, — тот усмехается тоже, но ухмылка выходит кривой и совсем невесёлой.

— Понимаю, — кивает задумчиво Северус. — Ну так тем более. Займись делом, — вновь говорит он.

— Каким? — с неожиданной тоской повторяет Люциус.

— Ну, каким, — ещё более задумчиво произносит Снейп. — Вот, помню, лечить у тебя всегда хорошо выходило… и ведь нравилось же? — он вскидывает левую бровь и глядит вопросительно.

— Лечить? — переспрашивает Малфой удивлённо. — Ну… было, да… но ты вспомнил! Это же когда было!

— Давно, — кивает его собеседник. — Это что-то меняет? Тебя же никто не торопит… попробуй? Вдруг понравится, — говорит он с лёгкой иронией.

— Целительство? — задумывается Люциус. — Не знаю… это… у нас никто никогда им не занимался.

— Вот и отлично: будешь первым — не с кем сравнивать, — ирония в его голосе становится более различимой. — А я тебе помогу, — добавляет он неожиданно. — Если хочешь.

— А что, — Малфой улыбается, и глаза его вспыхивают, — почему нет? В конце концов, если ничего не получится, никто даже и не узнает…

— Это, безусловно, самое главное, — кивает Снейп важно — и они смеются.

И к полудню, когда не до конца проснувшийся, сонный и слегка встрёпанный Мальсибер возвращается к ним и, ёжась, с порога жалуется на холод и сырость, те настолько увлечены весьма специфическим разговором, что даже не сразу его замечают.

— Иди сюда, — ласково и сочувственно улыбается Люциус, оборачиваясь ему навстречу, одним взмахом палочки растапливая камин и придвигая к нему кресло. — У вас там тепло круглый год?

— Нет! — тот садится и протягивает к огню руки. — Но сейчас лето! У нас даже на взгляд местных вода прогрелась!

— Плед? — спрашивает Люциус, протягивая ему оный — тот берёт и демонстративно закутывается в него. Все трое смеются.

— Сейчас будем обедать, — говорит Малфой, — мы тебя ждали. Или ты от камина никуда не пойдёшь?

— А ты на него согревающие чары наложи, — предлагает Снейп. — В кои-то веки кто-то ещё это сделает — мне осточерело, а сам он, по-моему, не умеет.

— Я умею, — отзывается тот. — Но не люблю. Это же забота, — смеётся он, — и совсем неинтересно, если сам о себе.

— Это нужда, а не забота, — спорит Снейп.

— Забота! — хором возражают ему Люциус с Ойгеном.

— Ну вот и позаботься о нём, — отвечает он Малфою. — Раз вы так отлично друг друга поняли.

— Ты поэтому меня учиться позвал? — шутит тот, действительно накладывая на Мальсибера согревающие чары — и это практически посреди лета! Дни, правду сказать, стоят действительно холодные и очень сырые.

— Он позвал тебя учиться? — вскидывается Ойген, забывая о том, что мёрзнет и должен жаться к камину.

— Позвал, — кивает Люциус. — А я согласился. Так что мы будем теперь часто видеться.

— Так это отлично! — Ойген сияет. — Значит, нужно всё-таки купить дом побольше. Я надеялся обойтись, пока не построим свой… но втроём — ты же будешь у нас ночевать? — мы там точно не поместимся!

— Опять? — стонет Снейп.

— А как ты себе это представляешь? Где ему спать? — с азартом спрашивает Мальсибер, вскакивая с кресла и роняя плед с плеч на пол. — В гостиной? Или вообще в отеле?

— Пространство расширим, — пожимает плечами тот и спрашивает Малфоя: — Ты не против жить в такой комнате?

— Нет, — улыбается Люциус. Эта перепалка настолько напоминает ему самые лучшие прошлые времена, что он впервые за очень долгое время чувствует себя вдруг совершенно счастливым.

— Ну вы просто обалдели оба! — возмущается тем временем Ойген. — Я против! А если — я надеюсь — они все будут гостить? Нет уж — новый дом давно нужен… сколько можно ютиться как непонятно кто! И потом, — хитро говорит он, — раз уж я здесь, я собираюсь прогуляться домой. И надеюсь, что вы составите мне компанию. И у нас, наконец, будут эльфы, и нормальная библиотека — потому что я всё это собираюсь забрать. И в нынешнем доме деть это некуда. А строиться наспех я не хочу.

— Делай что хочешь, — сдаётся Снейп. — Но без меня, пожалуйста!

— Хорошо, — соглашается он… и, конечно же, врёт — и они оба прекрасно это знают. — Но вы пойдёте со мной? После обеда?

— Пойдём, — решает Люциус за них обоих.

И они идут — вчетвером: Нарцисса, конечно, с ними.

Дом Мальсиберов — это именно дом, очень старый и неоднократно перестроенный — стоит в глубине небольшой бухты в Дорсете, знаменитым своими пляжами и тёплым морем. Как утверждает Ойген, римские его предки обосновались тут прежде норманн, пленённые красотой скал и дивными пляжами. Воздух здесь наполнен запахом цветущего вереска, а с бухты в город врывается морской соленый и свежий ветер, наполняющий паруса и приносящий с собой крики чаек.

Аппарируют они в холл.

Ойген оглядывается, глубоко-глубоко вздыхает — и говорит негромко:

— Я дома.

Ставни распахиваются, освещая помещение неярким светом дождливого английского дня. Раздаётся быстрое шлёпанье ног — и перед стоящими в холле людьми возникают четверо эльфов, завёрнутых в белую ткань.

— Привет! — радостно говорит им Ойген и опускается на колени как раз в тот момент, когда те оказываются рядом с ним. Дальше происходит, на взгляд Малфоев, невероятное: они… обнимаются. Мальсибер ласково треплет их ушки и шепчет: — Я очень соскучился и заберу вас с собой — мы теперь живём далеко-далеко! Там всё по-другому, но вы привыкнете.

— Мерлин, — бормочет Люциус, — куда я попал? Он всегда был таким? — спрашивает он непонятно кого. — Или это в Штатах так принято?

— Понятия не имею, — говорит Снейп. — Лично у нас там пока эльфов нет.

— Мне кажется, это очень трогательно, Люци, — шёпотом говорит Нарцисса.

— А мне кажется, это странно, — тоже шепчет он, но весело, а не возмущённо. — Интересно, нас позвали сюда пронаблюдать сию трогательную сцену, или с какой-то более практичной целью?

— Более! — отзывается Мальсибер, который отлично всё это слышит. — Вас позвали сложить библиотеку — потому что она немаленькая, сколько я помню. Пойдёмте! — он поднимается с колен и отряхивается. — А ты сноб, — говорит он Люциусу. — Они же ждали меня все три года. И соскучились, — говорит он с едва заметным упрёком.

— Это эльфы, — мягко напоминает тот. — Они должны ждать и соскучиваться, это в их природе.

— Мы бы тоже скучали и ждали, если бы знали, что ты живой, — ласково говорит ему Нарцисса.

— Но мы не эльфы, — добавляет её муж — и вся четвёрка смеётся.

— А жаль, — тут же шутит Ойген, вызывай второй взрыв смеха.

Он просит — именно просит, а не требует — эльфов собраться и забрать все ценные и важны вещи и принести в холл, а потом ведёт своих спутников в библиотеку, предупредив:

— Там очень разные книги… и не только книги. Там чего только нет, на самом-то деле… будьте поаккуратнее. Мы, конечно, не самая тёмномагическая семья в Британии — но дряни тут всяческой предостаточно. Сортировать и соблюдать порядок не обязательно — потом разберёмся, давайте хотя бы просто всё запакуем. Зачаровать больше одной книги… и не книги за раз не выйдет — так что работы много.

Её действительно много. Библиотека огромна — не такая большая, конечно, как у тех же Малфоев, но им четверым хватает и этого. К вечеру они не собирают и половины — а уже совершенно без сил.

— Всё! — в какой-то момент говорит Мальсибер. — Давайте на сегодня закончим. Я очень надеюсь, что эльфы нас накормят чем-нибудь… и мне точно придётся остаться здесь ночевать. Я был бы счастлив, если бы вы, — не слишком уверенно говорит он — Нарцисса перебивает:

— Мы с радостью тоже останемся. И, я надеюсь, Драко к нам присоединиться, когда вернётся — я ему написала перед уходом.

Конечно, Ойген просто обязан провести ночь в своём доме — и, разумеется, никто из них не собирается ни расставаться, ни просто оставлять здесь его одного.

— Спасибо, — он целует пыльную руку Нарциссы, даже не обтерев — та качает головой и гладит его тоже посеревшие от пыли волосы.

Ужин их действительно уже ждёт: столовая выглядит совершенно жилой, стол накрыт фамильным фарфором — изысканно белым — и серебром и украшен жимолостью, в изобилии растущей вокруг дома.

— Интересно, — говорит Ойген, вертя в пальцах веточку, — приживётся там у нас жимолость? Климат, наверное, подойдёт… но почва же совершенно другая. Надо будет попробовать, когда будет настоящий дом.

— А что ты, кстати, сделаешь с тем домом, в котором вы живёте сейчас? — спрашивает его Люциус.

Малфои за столом все, втроём: Драко присоединяется к ним в самом начале ужина.

— Ну а что с ним делать, — удивляется он. — Продаст, наверное?

— Я не собираюсь продавать наш нынешний дом, — говорит Ойген. — Если б его продать — можно было бы уже, пожалуй, начинать строиться… хотя всё равно вряд ли, конечно.

— А что ты собираешься с ним делать? — удивляется Северус, а Малфой согласно кивает:

— Конечно, незачем без нужды избавляться от недвижимости. Это же лучшее вложение! Пожалуй, даже выгоднее золота, если дом приличный.

— Это не вложение, — улыбается Ойген. — Хотя дом приличный. Я собираюсь его подарить. Вернее, передать в собственность по поддельному завещанию. Но если он тебе нравится, и ты хочешь оставить его себе, — говорит он Снейпу, — то разумеется, я просто тогда куплю какой-то другой и…

— Кому?! — невежливо обрывает его тот — Малфои — ни один — разумеется, подобного себе не позволяют, но видно, что им тоже очень хочется знать ответ.

— Миссис Тамарис, — улыбается Мальсибер.

— Что-то знакомое, — задумчиво говорит Снейп.

— Конечно, знакомое, — кивает Ойген. — Помнишь людей, любезно одолживших нам тела для путешествия? Мать с сыном?

— Да-а, — изумлённо говорит он — и на лицах Малфоев видно не меньшее удивление.

— Ну вот… что вы все так на меня смотрите? — в свою очередь, удивляется Мальсибер. — Неужели не понимаете?

— Откровенно говоря, нет, — отвечает за всех Люциус. — Ты не мог бы нам объяснить? Раз уж сказал?

— Ну… это обычная благодарность, — легко отвечает он. — Вольно или нет, но они помогли нам — и я хочу их отблагодарить. Что тут странного?

— Тебе не кажется, что это несколько слишком? — мягко интересуется Люциус. — Дело, конечно, твоё, но дом — это… весьма дорогой подарок.

— А сколько, ты полагаешь, стоит наша свобода? — так же мягко спрашивает его Ойген. — Сколько бы ты отдал за свою, Люциус? — добавляет он… и смеётся, стирая вдруг повеявший над столом холод. — Это не так уж и много, если подумать, — весело говорит он. — К тому же, я как-то получил дивное предсказание — и с тех пор, как ему следую, мне и вправду всегда везёт. А оно предписывает быть благодарным и щедрым, — весело добавляет он. — Наконец, она небогата, растит сына одна… тот как раз вот-вот станет подростком — ему нужна приличная школа, а в нашем районе как раз есть такая. С хорошей, кстати, бейсбольной командой — я полагаю, его туда возьмут. Пусть делом займётся, а то знаем мы, что бывает с юными и энергичными балбесами, — он снова смеётся. Неловкость замята — но память о его словах остаётся, и позже, оставшись один, Малфой много будет думать над ними, и вообще над этим его поступком.

Снейпу, пожалуй, проще:

— Я хочу поучаствовать, — говорит он, подумав. — И верну тебе половину суммы за дом. Сколько ты за него заплатил?

— Я не помню, — отмахивается тот. — Давай дома посмотрим? Я скажу, — обещает он — и переводит разговор на другую тему.

Позже, однако, когда все расходятся по своим спальням, Ойген приходит к Снейпу — тот почти ждёт его и не ложится, догадываясь, что на новом месте товарищ его просто так не уснёт.

— Не спишь? — заглядывает Мальсибер к нему в дверь.

— Тебя жду, — вполне честно отвечает он.

— Ты тоже полагаешь, что это слишком? — спрашивает Мальсибер, входя и устраиваясь в кресле в своей любимейшей позе: поперёк, перекинув ноги черед одну ручку и опершись спиной о другу, а боком привалившись к собственно спинке.

— Ты про дом? — они проговорили весь вечер почти обо всём на свете, но Северус достаточно хорошо знает друга, чтобы правильно его понимать в таких случаях. Тот и вправду кивает. — Ну, — задумчиво говорит он. — Во-первых, это исключительно твоё дело.

— Я знаю, — мягко кивает Мальсибер. — Ответь мне, пожалуйста.

— А во-вторых, я же сказал, что поучаствую. Как думаешь, почему?

— Кто тебя знает, — улыбается Ойген.

— Мне казалось, что ты, — насмешливо замечает Северус. — Я ошибся?

— Да нет, — он улыбается снова и вздыхает.

— Они не понимают — и не поймут. И слава Мерлину, — помолчав, говорит Снейп. — Чтобы понять — некоторые вещи нужно попросту пережить.

— Он ведь не злой и не жадный, — говорит медленно Ойген.

— Люциус? — тот кивает. — Нет, конечно. Но его не было в том ангаре, и в Париже не было тоже. Да и в Азкабане никто из нас пятнадцать лет не сидел — кроме тебя. Поэтому ему странно — что это твоё решение, что обнимание с эльфами… его всегда было, кому ждать.

— Родители умерли через пару лет после того, как я сел, — говорит тихо Мальсибер.

— Ты знал?

— Знал. Это мне сообщили, — горько говорит он. — Хотя новостей обычно туда не приносят. Они умерли, потому что я был в тюрьме — как они полагали, навечно… они думали, что для нас всё закончилось.

— И винили себя, — после паузы всё-таки говорит Северус.

— Да, винили, — печально соглашается Ойген. — Хотя зря… меня же не принуждал никто. Впрочем, я понимаю…

Они умолкают. Мальсибер выглядит грустным и словно бы постаревшим — то ли это место так на него действует, то ли сырая погода, то ли просто прошлое внезапно вернулось и напомнило о себе — но он непривычно печален и словно закрыт ото всех, и даже сидит, обхватив сам себя за плечи.

— Замёрз? — спрашивает его Снейп. Получив ответный кивок, накладывает на него согревающие чары, а потом и закутывает в плед — тот лежит в изножье кровати — причём руками, а не при помощи чар. Мальсибер зябко передёргивает плечами и благодарно кивает снова. Потом говорит:

— Ты меня извини… сам не пойму, почему вдруг так грустно… ведь всё хорошо. Я очень хотел вернуться сюда… и очень хотел их увидеть. И забрать всё хотел… и вот…

— Так бывает, когда все желания вдруг исполняются, — с непривычной в нём мягкостью говорит Северус. — И когда неожиданно возвращаешься в прошлое… Ты ведь давно забыл это всё — там, у нас, сейчас всё другое… а по родителям ты ведь даже и не отгоревал толком: полагаю, в Азкабане было не до того, а потом и подавно. Портреты остались?

— Да, — еле слышно отзывается Ойген. — Я говорил с ними сейчас… они мне очень обрадовались. Я… скучаю, — его голос срывается, и он отворачивается, пряча слёзы.

Снейп молчит: утешать он не умеет. Умеет как раз Люциус да сам Ойген — но первый тут будет сейчас неуместен, а второй сам в этом нуждается, потому Северус просто садится рядом и осторожно касается плеча Мальсибера. Тот не оборачивается, но накрывает его руку своей — холодной — и так и сидит, горько и тихо плача и пряча лицо в спинке кресла.

— Я не рассказывал тебе никогда, — говорит он после долгого молчания. — Хочешь послушать?

— Хочу, — кивает Снейп. Он сам не знает, правда ли это, но другой ответ всё равно сейчас невозможен.

— У отца старший брат был — начинает тот, поворачиваясь, наконец, и обтирая заплаканное лицо тыльной стороной руки. — Ревальт. Он…

Мальсибер замолкает и смотрит куда-то в пространство. Потом вдруг вскакивает и говорит:

— Пойдём.

Они идут по тёмному спящему дому и поднимаются наверх — там точно такой же коридор, идущий вдоль комнат, одну из которых Мальсибер и открывает.

— Люмос, — говорит он. — Входи.

Комната небольшая — они тут все небольшие — и обставлена очень просто: кровать, аккуратно заправленная, стол, шкаф… На стенах — старые плакаты и колдографии, на полках — в основном, школьные учебники, тоже отнюдь не новые. На тумбочке у кровати — пустой стакан и три открытых квадратных коробочки…

С двумя маггловскими медалями и орденом: медной шестиконечной звездой на сине-бело-красной полосатой колодке.

Снейп глядит вопросительно и удивлённо — Мальсибер берёт коробочку со звездой и проводит пальцами по награде.

— Он был… военным, — говорит он негромко. — Маггловским, да…

Он садится на край кровати и жестом предлагает Северусу сделать то же.

— Он учился вместе с Лордом, — начинает он медленно. — Ты ведь помнишь историю, верно? — скорее формально, чем действительно интересуется он. — Помнишь, что Дамблдор в сорок пятом победил Гриндевальда, и тот удалился в свою собственную тюрьму? Так вот у магглов в то время тоже была война… большая война, — зачем-то уточняет он. — С Германией. И дядя, — Ойген улыбается странно, грустно и, в то же время, кажется, гордо, — сбежал туда… И знаешь… Я думаю, он на фронте, наверное, встречал, Дамблдора… наверное, должен был… но знал-то он его точно — я в книгах не так давно читал и очень удивился: оказывается, тогда и магглы, и волшебники воевали вместе...

Это так странно… Мальсиберы, как считалось, всегда были вместе с Лордом. Это не вписывается ни во что… и Снейп даже не слышал никогда о том, что у его друга был дядя.

— И вот дядя… Ревальт… сбежал с шестого курса… добавил себе несколько лет — магглы же не разбираются — и пошёл к магглам. И погиб в конце войны…

Его голос с каждым словом становится всё тише и тише, и Ойген вновь замолкает, задумчиво гладя пальцами медную звезду.

— Я не так много про него знаю… остался полудетский портрет — после пятого курса — но я с ним не разговаривал никогда… а как говорить сейчас — даже не представляю. А в детстве мне его не показывали… Отец… не знаю, зачем я рассказываю тебе всё это, — вдруг говорит он, ставя коробочку с орденом на место и прикрывая лицо руками. — Тебе в самом деле интересно? Я знаю, ты выслушаешь, что бы я ни сказал, — он смотрит на Снейпа с мягкой улыбкой, — но мне не хочется говорить об этом впустую. Я не обижусь, — добавляет он очень серьёзно.

— Интересно, — искренне кивает Северус.

— Ну… тогда вот, — он встаёт, подойдя к почти что пустому письменному столу, берёт с него небольшую фотографию — маггловскую — в простой серебряной рамке. На ней — совсем молодой человек в маггловской военной форме, фамильные черты очень заметны, он настолько похож на Ойгена, что в первый момент кажется, будто бы это он и есть. Он смотрит в камеру и улыбается уверенно и спокойно. — Ревальт, — говорит Ойген, протягивая снимок Северусу. Тот берёт — и, рассмотрев, кладёт рядом с собой на кровать.

Мальсибер снова садится рядом с ним и берёт в руки коробочку с одной из медалей — на простой красной колодке с дубовыми, кажется, листьями. Он молчит очень долго, а Снейп не торопит — просто сидит рядом, дожидаясь, пока тот продолжит — чего-чего, а терпения ему не занимать.

— Папа был совсем маленьким, когда тот сбежал… его родители так и не примирились со смертью старшего сына. Как и с тем, что тот погиб так… по-маггловски. Они всегда очень любили его… и всегда ставили папе в пример. Мне кажется, его это… злило. Он сам почти и не помнил брата… так… смутно. И всегда с ним соревновался… но у покойника ведь нельзя выиграть.

Он встаёт и подходит к окну — то выходит на тихую улицу — и смотрит на маггловский дом напротив. Ойген проводит рукой по стеклу и замирает, потом поворачивается и глядит на Северуса очень печально.

— Я думаю, папа потому так и не любил Дамблдора… может, винил его в смерти брата, а может просто… в пику ему. И Гриндевальда поэтому всегда уважал… а после и Лорда. Я в юности не знал ничего этого… не понимал, почему мы не общаемся с дедом, к примеру.

— Вы не общались?

— Практически нет… тот жил затворником — я его почти и не видел. Маминых родителей я знал отлично — а вот с папиным отцом мы в одном доме жили, а я его видел от силы раз в месяц. А про дядю вообще не знал… пока не нашёл однажды его фотографию. Вот эту, — он кивает на старый снимок. — Спросил папу, кто это… мне было так странно — эта маггловская вещь в нашем доме… и ты знаешь, — он возвращается и садится рядом со Снейпом, — я только сейчас понимаю некоторые вещи. И то, наверное, не до конца…

— Какие? — спрашивает тот негромко.

— Почему дед, да и отец так ненавидели магглов. И почему Дамблдор прощал мне некоторые выходки, — он улыбается. — Я же… ты не знаешь — никто не знал. Я на шестом курсе выкинул номер… меня, наверное, должны были бы выгнать, — он улыбается и замолкает, потом поворачивается и вновь улыбается, широко и грустно одновременно. — Я же тогда так разозлился на ту гриффиндорскую четвёрку… и ты ещё меня тогда изумил, когда запретил даже думать про Люпина, помнишь?

Снейп кивает. Ему не нравится этот разговор — он… не про него. А ту, старую жизнь вспоминать он не хочет. Но и останавливать Мальсибера не хочет тоже — а потому просто молчит, позволяя тому самому решать, продолжать или нет.

Тот продолжает:

— Мы подрались с Блэком как-то вечером: столкнулись в коридоре… ну, как столкнулись. Я его выследил и ждал — он шёл с какого-то свидания, и я на него налетел. И я, — он вздыхает, — когда начал проигрывать, использовал тогда Империо.

— В школе?! — ахает Снейп. Тут уже не до «этой» и «той» жизни…

— Ну да, — Мальсибер шутливо вздыхает. — Знаю, что был идиотом… Дамблдор через три секунды был там. Ну, или через пять — но очень быстро, я тогда даже ничего не успел приказать Блэку. Я когда Дамблдора увидел — даже не успел испугаться… просто подумал, что он меня сейчас, наверное, убьёт, — он смеётся.

— Представляю, — усмехается Снейп. Хотя это ложь: на самом деле он не хочет представлять себе Дамблдора.

— И вот стоим мы: я, Дамблдор и Блэк под Империо… я от ужаса даже забыл его снять — и глядим мы с директором друг на друга… и сердце у меня бьётся уже где-то в пятках, а Дамблдор всё молчит и так странно на меня смотрит… потом говорит, наконец, мол, молодой человек, что же вы, отпустите вы Сириуса и пойдёмте поговорим… а ему спать пора, поздно уже… Я снимаю Империо — Блэк только глазами хлопает, ещё бы, он-то вообще понять не может, откуда тут взялся директор… а тот его в спальню отправил и десять баллов за нахождение вне гостиной после отбоя снял — и повёл меня к себе в кабинет… А когда мы пришли — усадил за стол, чаю налил… а мне было так страшно почему-то — я даже не знаю, почему. Я ведь, вообще-то, совсем его не боялся… но он в тот момент был такой…

— Да и Империо, знаешь ли — это не бомба-вонючка, — кивает Северус.

— Это да… но я, ты знаешь, даже не думал тогда о нём — мне было просто ужасно не по себе. Он так смотрел, будто я… сделал что-то очень позорное. Не страшное — а именно что позорное. Мы какое-то время молча сидели, а потом он сказал мне: «Стыдно, молодой человек, такие таланты пользовать подобным образом. Я был бы вам очень признателен, если бы вы избавили нас с мистером Олливандером от печальной участи видеть, как сломают вашу палочку». Я даже не сразу понял его… сидел и думал, что он имеет в виду — то ли что отпускает меня, то ли что я должен сейчас сам с собой что-нибудь сделать… а он добавил: «Дайте мне слово, что никогда больше не станете так шутить. Хотя бы до тех пор, пока вы в этой школе». Я дал, конечно… а он очень грустно посмотрел на меня и добавил, что понимает, что я хотел отомстить за друга, поэтому не станет меня наказывать, хотя, по его мнению, мне не следует участвовать в следующем квиддичном матче… и что очень глупо убивать мух Авадой. Потом отпустил меня и даже баллов не снял… Я тогда изумился, что мне так легко сошло всё с рук. А сейчас понимаю… Мерлин мой, какими же мы были в школе придурками! — качает он головой — потом смотрит остро и очень внимательно на своего друга и говорит: — Извини. Про Дамблдора точно было лишним.

— Да нет, — тот задумчиво трёт свой подбородок. — Ты меня изумил. Наложить Империо в школе… только тебе это и могло с рук сойти.

— Не думаю, что это моя заслуга, — возражает Ойген. — Хотя тогда был уверен.

— А в квиддич-то ты сыграл тогда?

— В квиддич? Сыграл, конечно, — смеётся Мальсибер. — Мало ли, что там считает какой-то директор…

Он вдруг вздыхает и закрывает глаза.

— Устал? — тихо спрашивает его Снейп.

— Устал, — говорит он. — Но давай ещё посидим тут немного… и я тебе про родителей расскажу. Если хочешь.

Снейп сам не знает, хочет ли он — нет, пожалуй… ему вообще не хочется вспоминать прошлое. Однако отвечает он иначе:

— Хочу.

Ойген поворачивает голову и смотрит на него очень внимательно, потом улыбается грустно и нежно и кладёт ладонь ему на колено.

— Спасибо. Я знаю, тебе неинтересно. Но я всё равно расскажу, потому что хочу, чтобы ты знал, как и почему умерли мои родители.

— Ты говорил, потому, что ты сел в тюрьму.

— В общем-то, да… Они… они молодыми были — примерно как мы сейчас… а я же больше никогда не должен был выйти. Кто знал, что так всё получится… в общем, они попытались завести другого наследника.

Снейп хмурится: ему это неприятно. Неприятен такой подход к ситуации — хоть он и признаёт его рациональность — неприятно принятие его Ойгеном…

— У них получилось даже, хоть и не сразу… но… ты понимаешь, они же волшебники… и очень любили меня…

Его голос дрожит и затихает, он молчит какое-то время, потом улыбается отчаянно и очень грустно и продолжает:

— Поэтому… мама мне сейчас рассказала… она носила моего брата — и не хотела жить… не могла, чувствовала, что предаёт меня…

Он плачет — беззвучно, слёзы просто капают ему на колени — Ойген сидит, наклонившись вперёд, и лица его Северусу не видно. А вот слёзы видно, и даже слышно, как они падают на плотную ткань мантии — или это ему уже кажется…

— Понимала, что не права… и что ребёнок её нерождённый ни в чём не виноват… но ничего не могла поделать. А когда до родов оставалось чуть больше месяца — те начались и рано, и слишком внезапно, и всё пошло не так, и ребёнка она потеряла… а потом и сама умерла. А папа пытался её удержать… вытащить её до последнего, заставить захотеть жить… мы же умеем это нашим Империо… обычно умеем, — едва слышно добавляет он. — Но в этот раз он не сумел… и вместо этого просто ушёл вместе с ней… Империо не нашли, конечно — и решили, что они оба умерли от магического истощения, не пережив потери второго сына…

Он замолкает и плачет, плачет, очень горько и безысходно, и Северус обнимает его за плечи и гладит по ним и по голове — молча, потому что не без оснований подозревает, что правильных слов сейчас не найдёт, а молчание в таких случаях лучше, чем слова неуместные. Ойген успокаивается постепенно и затихает — дыхание его становится ровнее и глубже, и он, наконец, засыпает — Снейп сперва держит его, дожидаясь, пока он покрепче уснёт, а потом левитирует к нему в спальню.

…На полный сбор библиотеки уходит четыре дня — и ещё один на то, чтобы Ойгену уже одному пройтись по дому и забрать, в частности, портреты и постоять перед стеной с выбитым на ней генеалогическим древом.

— Я не хочу его тут оставлять, — говорит он вечером за столом. — Но мои предки, увы, были слишком уж основательны — нет бы гобелен выткать, как все нормальные люди! У всех гобелены, а то и пергаменты, насколько я знаю… нет! В этом мы уникальны! — досадует он.

— Стена несущая? — спрашивает Люциус.

— Откуда я знаю?! — получает он изумлённый ответ. — Я никогда не занимался строительством!

— Так тебе предстоит, — улыбается он. — Займись… я тебе книги дам. А стена пусть стоит пока — ты же здесь не в последний раз. Как поймёшь, как это делается — заберёшь. Ну, или если ты хочешь — давай помогу. Только оставь мне тогда дом открытым.

— Извини — не могу, — предсказуемо отказывает он. — Но за книги спасибо, возьму с благодарностью… нам же действительно строиться. Отдай Северусу, — говорит он с улыбкой — и немедленно слышит возмущённое:

— Я не собираюсь этим всем заниматься! Я сто раз говорил: делай с жильём, что хочешь, только меня в это не впутывай!

— Не буду, — послушно кивает Ойген — но взгляд, которым он обмениваются с Люциусом, заставляет того сильно в этом его обещании усомниться.

Так у них появляется новый дом — почти что на побережье: пока не на первой линии, но берег близко, до него можно дойти теперь всего за несколько минут. Район спокойный и весьма респектабельный, а дом — большой. Настолько большой, что Снейп — которого Мальсибер, разумеется, притаскивает дом посмотреть перед покупкой — удивляется:

— Ты собрался жениться? Или решил поразить Малфоя?

— Тебе не нравится?

— Я не понимаю, зачем такой огромный. Нас двое! А Люциусу вполне хватит одной спальни: даже Малфой вряд ли займет больше одной кровати за раз.

— Давай считать, — соглашается Ойген. Они бродят по дому одни — агент терпеливо ждёт в прихожей: желание клиентов — закон, а Мальсибер так же вежливо, как и настойчиво просит позволить им осмотреть всё самостоятельно. — Две наши спальни, мой кабинет, твой кабинет, твоя лаборатория — уже пять. Библиотека — минимум две, они тут небольшие, а лучше три. Восемь. Гостевая спальня, а лучше две, ибо одна — Люциусу, и нужно же ещё одну про запас — десять. Гостиная и столовая — двенадцать. Что не так?

Снейп молчит. Потому что всё правильно… но дюжина комнат на двоих — это в его голове всё равно не укладывается.

— Ну? — не отстаёт Ойген. — Возражай!

— Всё не так, — говорит тот. — Всё логично — и всё равно это дико.

— Ну где я ошибся?

— Нигде.

— Тогда я тебя не понимаю, — он смеётся. Снейп отвечает усмешкой и разводит руками.

— Мне странно иметь дюжину комнат на двоих, — признаётся он наконец.

— Комнаты — это спальни! — сообщает ему Ойген. — Всё остальное — специализированные помещения. Ну, может, кабинеты ещё, — добавляет он, подумав пару секунд. — Скажи мне, тебе дом нравится?

— Сколько он стоит?

— Северус! — возмущается Мальсибер. — Тебе какое дело вообще? Нам жить тут года три, если не больше! Ты можешь просто сказать, нравится тебе или нет?

Тот вздыхает и признаёт:

— Нравится.

Это правда. Дом чудесен: три этажа, большие окна, терраса на крыше… Правда, бассейна нет — в здешних краях это существенный недостаток — но никому из них он и не нужен: Снейп к воде всё-таки равнодушен, а Мальсибер уже привык купаться в океане ежедневно вне зависимости от погоды и времени года.

— Ну и всё, — облегчённо вздыхает он. — Выбирай себе комнаты — мне не так важно. Хотя…

— Что? — усмехается Северус.

Он знает, какую комнату выберет тот под спальню. И оказывается прав. Как обычно.

Здесь есть одна — угловая с двумя окнами в соседних стенах — на третьем этаже, в самом дальнем конце коридора. Она небольшая — совсем не самая большая из всех — но очень светлая: в ней практически всегда солнце.

— Мне очень нравится одна комната, — признаётся Мальсибер.

— Я догадываюсь. Мне было бы странно с тобою спорить в данном вопросе, ты не находишь? И я не особенно люблю солнце.

— Зря, — убеждённо говорит Ойген. — Ну, тогда выбирай любые другие.

Им нет нужды обозначать предмет разговора — они оба прекрасно понимают друг друга.

В итоге, дом они покупают — вернее, покупает его Мальсибер, и Снейпа сей факт вообще не волнует. Ойген же занимается его ремонтом, включая снос некоторых стен для размещения библиотеки и покупку новой мебели, а после и переездом — вернее, реально это делают то ли какие-то фирмы, то ли эльфы, то ли и те, и другие.

А Северусу не до того.

Во-первых, у него, наконец, появляется ученик — и ученик талантливый, хотя и весьма, на его взгляд, несобранный, тем более, что Люциус абсолютно отвык и от обучения как процесса, и от особенностей общения со Снейпом — и ему приходится приспосабливаться, что называется, по ходу дела. У него это отлично выходит — почти так же хорошо, как у Ойгена, хотя порою он не выдерживает, и они всё-таки ссорятся.

Правда, ненадолго: Малфой вновь появляется через несколько дней и ведёт себя как ни в чём не бывало — впрочем, Снейпу извинения и не требуются.

— Тебе нужен ещё один ученик, — говорит ему как-то, пронаблюдав подобную сцену, Мальсибер.

— Ещё один? — взвивается тот. — Я вообще закончил с преподаванием!

— Ну не ученик, — мирно соглашается Ойген. — Ассистент. Это же сплошные плюсы! Смотри: тебе будет, на ком срываться — раз, а то Люциуса мне просто жалко, не мальчик уже, — весело говорит он. — Два — появится кто-то, кто будет выполнять нудную и неинтересную работу… наверняка же такая есть? Три — ты ведь не только целитель, ты, прежде всего, зельевар, вот в той сфере и нужен кто-то… кого не жалко, — нахально добавляет он.

— Я слишком резок? — подумав, уточняет у него Снейп.

— Ну что ты. Ты не резок. Ты груб, — Ойген смеётся. — На месте Люциуса я бы давно сбежал… но он воспитаннее и старше — и терпит. Северус, — он вдруг вздыхает и говорит ласково: — Люциус ведь не я… это мне всё равно, как ты со мной разговариваешь. Потому что мы — друзья, почти уже братья, а форма общения меня не интересовала никогда — исключительно содержание. А ему это важно… Но главное, — он поднимает руку, не давая себе перебить — совсем нетипичный для него жест, и Северус уступает, — вы с ним сейчас не совсем в равном положении, ты понимаешь?

— Нет, — обдумав его слова, признаётся Снейп. — В чём? Почему?

— Это мы с тобою равны — и были, и всегда будем. А вы с ним сейчас — нет. Потому что он всё потерял — а ты наоборот. Понимаешь? — мягко спрашивает он снова.

— Не очень, — ему хочется пошутить, но Мальсибер непривычно серьёзен, и хотя бы поэтому, пожалуй, имеет смысл его выслушать, не отвлекаясь.

— Ты… мы с тобой получили новую жизнь. Которая нам с тобой очень нравится, и которая такова, какой мы хотим её видеть. Мы, по сути, ничего… почти ничего не потеряли в результате войны — а напротив. Ты — так точно, — смеётся он. — А вот Люциус… Ты представляешь, как на него сейчас на улицах смотрят? Не говоря уж о том, что все друзья его — в Азкабане. И чтобы их вытащить, нет больше ни Лорда, ни его собственного влияния. А родные — погибли. Они же одни остались, по сути, — негромко говорит он. — А тут ты… мы с тобой. Вдруг. Через три года. Вспомни, как они все на тебя смотрели… как меня приняли — а я же никогда особенно с ними даже и не дружил, я ведь младше… Ты ему нужен сейчас в сто раз больше, чем он тебе — нехорошо этим пользоваться и грубить, — он снова смеётся. — Люциус не я, он же гордый… всегда был гордецом. То, что мне смешно — ему больно… не обижай его, пожалуйста, — мягко говорит он и добавляет: — В конце концов, для этого у тебя всегда есть я. Ну и ассистент бы не помешал, — возвращается он к тому, с чего начал, привычно сглаживая этим предполагаемую резкость своих слов. — Заодно, может, научишь кого-то чему-то полезному…

Он продолжает ещё какое-то время болтать, вышучивая теоретического ассистента, а после, сославшись на вечные свои дела, уходит, оставляя Снейпа в глубоких раздумьях.

Действия его по результатам этих раздумий впечатляют. Во-первых, ссоры с Люциусом Малфоем с этого мгновения прекращаются — нельзя сказать, что Северус становится вежливее, но на грани удерживается теперь всегда. Постепенно у них образовывается чёткий график: они работают два или три дня в неделю, подряд — всё же пользоваться межконтинентальным порталом ежедневно Люциусу не по силам. Обычно это вторая половина недели: всегда суббота, и один или два дня перед ней.

Во-вторых, он действительно берёт себе ассистента — как достаточно быстро выясняется, первого среди многих.

Очень многих.

Потому что работать с ним в этом качестве оказывается очень и очень непросто.

В-третьих, с самим Мальсибером Снейп какое-то время общается очень осторожно и аккуратно — и тот, наконец, не выдерживает и спрашивает в один из вторников, традицию освобождения которых от всех дел они сохраняют:

— Я тебя чем-то обидел?

— С чего такой вывод? — кажется, искренне удивляется Северус.

— Ты стал странным, — смеётся Ойген. — Мне тревожно.

— И в чём же странность?

— Ты общаешься со мной так, словно я то ли Лорд, то ли тяжело болен, — мгновенно отвечает он. — Мне неприятно.

— Я просто стараюсь быть вежливым, — дёргает тот уголком рта.

— Ах вот это что… понятно, что я не опознал, — кивает Ойген, сдерживая улыбку. — У тебя отвратительно получается, — признаёт он. — Давай обойдёмся без этого?

— Ты сказал, что я тебя обижаю.

— Я?! Когда?!

Снейп задумчиво разглядывает его — они завтракают, Мальсибер только вернулся из казино и вот-вот отправится спать, он выглядит немного уставшим и — сейчас — чрезвычайно удивлённым.

— Некоторое время назад. Так вот: я не хочу тебя обижать.

— Ты знаешь, — Ойген ставит локти на стол и кладёт подбородок на свои сплетённые пальцы. — Ты… Ты не можешь меня обидеть. Это невозможно. Абсолютно. Ты понимаешь?

— Почему? — в его глазах вспыхивает любопытство.

— Потому, — Ойген слегка улыбается. — Просто прими как факт. Ты меня обидеть не можешь.

— Ответь на вопрос.

— Потому что я очень тебя люблю, — ласково говорит он. — И знаю. И меня полностью и абсолютно устраивает и твой характер, и твоя манера общения. С детства. И я никогда не говорил, что ты меня обижаешь, — он смеётся. — Я говорил, сколько я помню, что для того, чтобы обижать кого-нибудь, у тебя есть я. Видишь разницу?

— Вижу, — кивает тот.

И улыбается.

Очередной вторник — 11 сентября — начинается как обычно: Ойген возвращается домой в начале девятого утра, и они с Северусом, как всегда, завтракают прямо на кухне. Мальсибер привычно включает CNN: времени читать газеты у него нет, а новости знать нужно. Они пьют кофе, когда Ойген, поглядывающий время от времени на экран, вдруг меняется в лице и замирает, ошеломлённо шепча:

— Бред какой-то…

Северус поднимает глаза — и в первый момент ему кажется, что Ойген сменил канал, и там идёт какой-то фильм-катастрофа, потому что не может же быть такого в реальности.

— Это же невозможно… Северус…

— Я не знаю, — ошеломлённо говорит тот.

Второй самолёт врезается в башню у них на глазах…

— Нам надо туда, — говорит вдруг Мальсибер. — Идём. Нужно только одеться как-то… правильно, и взять что-нибудь… зелья какие-то, я не знаю…

Он совсем не похож на себя сейчас — строгий, собранный… и отчаянный.

— Ты со мной? — спрашивает он, вставая.

Это опасно, это очень страшно, им вообще там не место — Снейп знает.

— Да, — говорит он. — Джинсы, высокие носки, спортивные ботинки, рубашка, плотная куртка, платок на шею и второй — на голову. Перчатки возьми. И я чары наложу. Иди одевайся.

Они собираются очень быстро — на всё уходит от силы четверть часа.

— Джинсы заправь, — говорит Северус, тут же и делая это — сам он уже готов — и быстро осматривает Мальсибера. — Манжеты плотнее застегни. И — очень прошу тебя, не лезь на рожон.

Он колдует, накладывая защитные чары — они помогут… но они всё равно уязвимы разве что немногим меньше, чем магглы. Ойген ждёт — и едва Снейп заканчивает, берёт его за руку и аппарирует.

Он бывал в «близнецах», так что место хорошо знает — и они появляются в одном из ближайших переулков.

Всё огорожено… Кругом полиция, пожарные, медики… и ничего, ничего не сделать. Людей выводят — с тех этажей, что не отрезаны взрывом. Те, кто сейчас наверху — смертники… В воздухе — страх и растерянность…

— Идём, — решительно говорит Мальсибер.

И они — идут. Их пропускают, принимая кто за полицейских, кто за пожарных… Ойген не слишком задумывается, что внушать, шок у всех настолько силён, что хватает просто узнаваемого образа, у каждого своего.

В тот момент, когда они входят за последнее ограждение, падает первая башня.

Ойген каменеет — стоит и просто глядит, не дыша, и только стискивает руку Северуса с такой силой, что потом, позже, когда вообще дойдёт до этого дело, тот будет убирать с неё застарелые уже синяки. Снейпу и самому, впрочем, не сильно лучше — если не хуже. Так они и стоят, пока их кто-то почти не сшибает, матеря, с ног — и с этой секунды уже ни один из них в ближайшие сутки не остановится. Северус трансфигурирует их одежду в форму спасателей — и они смешиваются с теми, начиная работать.

Искать под обломками тех, кому ещё можно помочь, а потом не позволять им умереть.

Они стараются держать друг друга не в поле зрения — там почти ничего не видно уже в десятке шагов поначалу — а в поле магическом, чтобы не потеряться. Тем более что собственно лечить Мальсибер почти не умеет, а навредить — боится. Но обезболивающие чары наложить может, и кровь остановить — тоже… Он совсем не думает о том, что колдует прилюдно, при магглах, он вообще забывает, что люди вокруг — магглы, но на это почему-то никто не обращает внимания.

А вот Северус умеет лечить. И скольких смертельно раненых спасает в тот и в последующие дни — он никогда не узнает, да ему и неинтересно. Ему вообще мало что интересно будет в эти безумные дни — разве что время от времени он всё-таки станет делать заборы воздуха, складывая пробирки в зачарованный внутренний карман, потому что в воздухе здесь летает невероятное количество всяческой дряни, которую позже ему придётся как-то выводить из их организмов.

Ойгену всё это безумие до дрожи напоминает Хогвартс. Настолько, что он порой ловит себя на мысли, где же ауроры и почему, Бастет их побери, они ничего не делают… Впечатление это только усиливается при каждой встрече с другими волшебниками — их тут и много и бесконечно мало одновременно — потому что сколько бы ни было, всё равно они успевают катастрофически мало...

В первый день Мальсибера ещё хватает на то, чтобы всё же вернуться вечером в казино — прямо как есть, в форме спасателя, в пыли и крови — прийти в таком виде к управляющему и не попросить — сообщить, что он берёт отпуск, ибо нужен сейчас в Нью-Йорке, где действительно может помочь, и если это того не устраивает — он может его уволить. Тот только кивает и говорит, пряча глаза:

— Тут даже говорить не о чем… вернётесь когда вернётесь…

Трагедия слишком свежа и сильна — и сплачивает…

Ойген сразу же возвращается — и уже больше никуда не уходит. Как и Северус.

Они разбирают завалы — все вместе: маги, магглы… почти не таясь, волшебством поднимают плиты, которые не поднять никак по-другому, но даже это никого почему-то не то что не удивляет — никто этого просто не замечает, ну поднял и поднял, молодец, положи аккуратненько и продолжай. Они вытаскивают раненых, они держат их на руках… Ойген в какой-то момент наталкивается на полуживую девочку — откуда там мог взяться ребёнок? Привёл кто-то с собой на работу? Стояла в толпе вокруг? Она умирает у него на руках — он просто не успевает ничего сделать… он стоит, держа её ещё тёплый труп, у него даже сил нет кричать или плакать и ему даже почти что не больно — только очень пусто и холодно, как в Азкабане.

— Держись, — говорит ему кто-то, хлопая его по плечу. Чужие руки умело забирают у него тело. — Они иногда умирают.

Он смаргивает и смотрит непонимающе на стоящего перед ним человека в точно такой же, как у него, форме, потом кивает и заставляет себя сказать:

— Всё хорошо. Я туда.

И возвращается на развалины, тяжело и неприятно кашляя.

Он навсегда, на всю жизнь запомнит запах и вкус цемента и обгоревшего металла — и они с этих пор навечно свяжутся для него со смертью; он на какое-то время даже возненавидит небоскрёбы, не вынося этот материал, и пройдёт пара лет, прежде чем он избавится от этого нелепого чувства.

— Возвращаемся, — голос Северуса звучит рядом так неожиданно, что Ойген почему-то пугается и — он куда-то идёт в этот момент — спотыкается и едва не падает.

— Нет, — отвечает он.

— Да, — устало говорит Снейп. — Мне не нужен ещё и твой труп.

И аппарирует вместе с ним домой, где первым делом подводит Ойгена к зеркалу.

Молча.

Ойген глядит в зеркало — и не узнаёт отражение. Серое — и вовсе не только от пыли — лицо. Сжатые в нитку губы. Запавшие глаза с коричневыми тенями под ними… пустые, почти мёртвые. Человеку в зеркале лет шестьдесят…

— Там больше нет живых, — говорит Северус. — Мы сделали что могли. Поверь мне. Иди в душ сейчас.

Он сам выглядит не лучше, разве что глаза не столь неживые — зато руки ободраны и кое-как, явно наспех, перемотаны насквозь грязной повязкой.

— Ты ранен, — только сейчас замечает Мальсибер, но сил почувствовать что-то по этому поводу у него нет.

— Мелочь. Иди.

Он послушно идёт, бросает на пол одежду, включает воду, встаёт — и далеко не сразу соображает, что вода холодная. Добавляет горячей, долго-долго стоит под струями, потом начинает тяжело кашлять, до крови, наконец, обессиленно сползает по стене на пол. Вспоминает, что надо намылиться, снова встаёт, тупо смотрит на полочку с несколькими флаконами, берёт один наугад, выливает себе на руки его содержимое — чуть ли не полфлакона, трёт волосы, тело… Пены много, она попадает в рот — горькая и, вообще говоря, омерзительная, она, наконец, перебивает вкус бетона и крови, и он с жадностью слизывает её с рук, пока его не начинает сначала тошнить, а потом и не рвёт — желчью, потому что он даже не помнит, когда и что ел в последний раз. Это немного приводит его в чувство — он пьёт воду, прямо из-под крана, горячую, желудок сводит судорогой и его вновь выворачивает, а потом снова начинается приступ кашля. В этот момент и появляется Северус — уже вымытый и переодетый, открывает дверцы душевой, говорит скупо:

— Сядь, — берёт душ и быстро смывает с Ойгена пену. Потом берёт полотенце и вытирает его — тот равнодушно позволяет ему делать всё это, его тошнит, но желудок пуст и только бессмысленно сжимается в спазмах. — Дойдёшь до комнаты? — спрашивает Снейп — Мальсибер мотает головой, тот кивает и левитирует его в спальню.

Там… странно. Именно своей мирной обыденностью: кровать с белым свежим бельём, кремово-золотистые шторы… солнечный свет…

— Ложись, — Северус сам укладывает его, укрывает простынёй, а потом, поглядев на него, ещё и покрывалом — светло-голубым, мягким… Видеть всё это после того, где они только что были — больно. Ойген зажмуривается — Снейп подносит к его губам ложку: — Нужно выпить. Залпом. Это горько.

Он послушно проглатывает — горечь такая, что обжигает, он открывает глаза и натыкается на пристальный взгляд Северуса.

— Пей, — он уже подносит ему что-то другое, в стеклянном стакане. — Тоже невкусно, но получше.

Ойген пьёт — желудок вдруг обжигает, и он даже не успевает хотя бы отвернуться, когда всё выпитое возвращается обратно, и он вновь начинает кашлять до крови.

— Плохо, — хмурится Снейп. — Тогда так.

Он опять поит его чем-то — того снова рвёт, желудок горит огнём, тело колотит озноб… а поверх всего этого — кашель, кашель, вечное теперь его проклятье… Северус никак не комментирует происходящее: методично перебирает зелья, пробует новые, и, наконец, очередное не даёт такого эффекта — напротив, успокаивает спазмы, Мальсиберу даже дышать легче становится.

— Наконец-то, — бормочет Северус. Он и сам дышит тяжеловато, тоже наглотавшись там пыли, и его тоже мутит, но это всё ждёт, сперва Ойген. — Пей. Тихонько.

Он садится, наконец, рядом, и вдруг гладит его по плечу.

— Ты молодец, — говорит он тихо. — Но придётся теперь поболеть. Я с тобой посижу.

— Ты сам как? — соображает, наконец, спросить тот.

— Да что мне будет. Всё отлично. Пей медленно.

Он продолжает поить, а потом и натирать его зельями — тот порой начинает кашлять, но тошноты больше нет, зато появляется нудная, ноющая боль в висках.

— Что со мной? — спрашивает Ойген, то открывая, то вновь устало закрывая глаза. И так и так плохо: в первом случае кажется странным, неправильным видеть чистую, светлую… целую комнату, во втором — больно видеть руины и мертвецов.

— Ты надышался дымом, в котором было много всяких ненужных примесей. Я их выведу постепенно, но на это потребуется время. Это раз. Два — ты потратил слишком много сил.

— Извини.

— Не дури, — морщится он. — Ты всё правильно сделал. Теперь просто исправим последствия.

— Ты не злишься? — слабо удивляется он.

— Нет, — коротко отвечает Снейп. — Постарайся заснуть.

— А ты?

— Что я?

— Тебе тоже спать нужно.

— Ты обо мне заботишься? — усмехается Северус.

— Должен же кто-то, — пытается пошутить он.

— Я здесь лягу, — говорит Снейп. — Одного тебя сейчас не оставлю, не бойся, — он снова гладит его по плечу. — Засыпай.

— Я боюсь, — шепчет он.

— Не бойся. Сегодня снов у тебя не будет.

Это обещание Ойгена успокаивает, и он позволяет себе, наконец, заснуть.

Болеет он почти две недели — Северусу хватает одной, во время которой он, впрочем, умудряется не лежать пластом, а и за Ойгеном ухаживать, и даже что-то варить, хотя с первым ему весьма помогают эльфы — и Люциус, который, явившись к ним в пятницу, сперва ахает, обнаружив их в таком состоянии, а потом решительно заявляет, что остаётся, покуда они оба хотя бы не встанут на ноги. На яростное шипение Снейпа, категорически не желающего представать перед ним в роли пациента, Малфой возражает, что надо же ему тоже практиковаться, а тут такой случай. Возразить Северусу на это нечего, и он неохотно соглашается — и встаёт на ноги уже через день. Мальсибера вся эта ерунда не интересует: ему слишком плохо, и он просто рад тому, что рядом с ним кто-то есть, тем более кто-то близкий.

— Вы там были, — говорит Люциус, когда Ойген уже в состоянии более-менее нормально общаться, хоть и болен ещё и кашляет через слово и от тошноты едва может есть.

— Были, — сухо отзывается Снейп, демонстрируя полное нежелание развивать эту тему.

— Ты узнал из газет? — спрашивает Мальсибер.

— Сперва да… потом уже посмотрел репортаж. У меня же много дел с магглами. Ужасно.

— Мне жутко теперь видеть самолёты, — тихо и непонятно для Люциуса горько говорит Ойген. А вот Снейпу эта горечь ясна — он возражает:

— Дело не в самолётах.

— Нет, — помолчав, соглашается Ойген. — Но это… всё равно как убивать распределяющей шляпой. Понимаешь?

Люциус смотрит на него почти что испуганно — у него мелькает мысль, что тот мог пострадать не только физически, но ответ Северуса его успокаивает, хотя и ничего не проясняет:

— Понимаю. И всё же дело не в самолётах. Ты поймёшь со временем, я надеюсь.

— Я понимаю, — кивает тот. — Всё равно.

Они долго молчат, потом Малфой говорит задумчиво:

— Какое счастье, что это случилось сейчас.

— С ума сошёл? — взвивается Ойген — и закашливается. Когда он успокаивается, Люциус мягко поясняет:

— Сейчас, а не четыре года назад. Подумать страшно, что было бы, если бы Лорд это застал.

— Н-да, — мрачно усмехается Снейп. — Боюсь, никакого Хогвартса попросту не осталось бы.

— Вот так и вспомнишь добрым словом его идеи об опасности магглов, — улыбается Малфой.

— Не смешно, — неожиданно резко говорит Мальсибер. — Там люди погибли.

Люциус смотрит на него изумлённо, открывает рот, чтобы пошутить… и закрывает его. Зато Снейп отвечает — неожиданно мягко:

— Мы не будем шутить, если не хочешь.

— Не хочу, — отрезает Ойген.

Пройдёт достаточно много времени, прежде чем он сам начнёт шутить — и об этом, и о Лорде… но не о магглах. Вернее, о них он шутить будет тоже, но шутки эти никогда больше не будут уничижительными.

Свадьба Драко Малфоя и Астории Гринграсс создаёт Снейпу неожиданные проблемы. Их, разумеется, приглашают — обоих, но если у самого Снейпа никаких проблем с её посещением нет: странный китайский медальон отлично решает вопрос не то что с появлением на закрытом, всё же, мероприятии, а позволяет даже, при желании, субботним вечером прогуляться по Диагон-элле, то с Мальсибером сложнее. Разумеется, тот туда собирается — и, разумеется, под оборотным зельем… вот тут и случается означенная проблема: найти нужный образ.

Потому что абы кем Ойген показываться там отказывается наотрез.

А отыскать кого-нибудь подходящего оказывается совсем непросто. И даже не то что «непросто»: практически невозможно.

Как и почему занимается этим именно Северус — сказать сложно: он и сам этого не понимает, но даже не пытается сопротивляться, когда Ойген в своей обычной манере «спасибо-что-предложил-помочь-я-тебе-очень-признателен-ибо-не-знаю-что-делать» перекладывает на него эту проблему. Впрочем, сам он тоже ищет — и никак не может остановиться на ком-то.

— Ну не ходи, — говорит, наконец, Северус как-то вечером. — Я вообще не понимаю, какая тебе разница, как ты там будешь выглядеть! Тебя же там все знают.

— Я хочу выглядеть хорошо! — смеётся он. — Впрочем, тебе не понять.

— Да где уж мне, — усмехается Снейп. — Но мне надоело заниматься такой феерической чушью, сколько можно?

— До свадьбы полтора месяца, — весело говорит Ойген. — Потом я от тебя отстану.

Образ, наконец, находится, и он настолько подходит, что Северус даже почти признаёт, что поиски того стоили. Тот чем-то неуловимо похож на Ойгена — только латинос и намного моложе. Такой же живой и яркий, такой же тонкий — но, на взгляд Снейпа, попроще и, честно говоря, повульгарнее. Однако тело очень удачное — а Ойген передаёт ему свою изысканность и утончённость. Посмотрев на него в первый раз, Снейп смеётся:

— Я бы на месте Драко запретил тебе появляться в таком виде на своей свадьбе.

— Почему? — довольно смеётся тот, внимательно разглядывая себя в зеркало.

— Я слышал что-то о том, что главными на свадьбах являются жених и невеста. Ты это правило нарушаешь.

— Я буду держаться в тени, — обещает он.

— У тебя не получится, — качает головой Снейп.

И оказывается прав, конечно. Драко, впрочем, не в обиде: он с удовольствием включается в устраиваемый Мальсибером спектакль, таскает его весь день за собой, знакомит его со всеми, особенно молодыми и красивыми женщинами, и к ночи, когда остаются только свои, и Ойген, наконец, может предстать в собственном виде, первое, что он слышит, когда заканчивается действие очередной порции оборотного зелья:

— А было лучше!

Это, конечно, Люциус. Очень счастливый и немного уставший.

— Я бы, на твоём месте, так и остался, — говорит он. — Всё почти то же самое, но моложе и сексуальнее.

— И пить всю жизнь эту дрянь? Тут никакого секса не захочешь! — смеётся Ойген. — Нет уж…

Он подходит к тоже уже уставшим и счастливым молодожёнам, опускается на колено перед Асторией, берёт её руку и очень почтительно и нежно целует.

— Вы удивительная, — говорит он ей. — Я позавидовал бы Драко, если бы был моложе — а так я просто очень рад за вас обоих.

— Мы всегда рады вам, — говорит она, улыбаясь.

— И я… мы оба надеемся, что вы погостите у нас во время вашего свадебного путешествия.

— Погостим, — отвечает за них обоих Драко. — С радостью. Вы обещали показать нам Штаты.

— И океан, — добавляет Астория.

— Я покажу, — кивает Мальсибер.

…И он и вправду показывает, непонятно как находя для этого время, и делает это с таким удовольствием и восторгом, что Астория как-то говорит ему:

— Я не могу отделаться от ощущения, что вы его дядя.

— А я не против, — говорит Драко. — Мне уже и самому иногда так кажется.

— Договорились, — кивает Ойген — а вечером Снейп, которому тут с удовольствием рассказывает об этой беседе, замечает на это:

— Тебе давным-давно пора жениться. И завести, наконец, собственных детей. Тебе очень пойдёт — и делом, может, займёшься.

— А я сейчас чем, по-твоему, занимаюсь?! — шутливо возмущается он.

— Ерундой ты занимаешься, а не делом, — ворчит тот. И пояснять это своё заявление отказывается. Вместо этого он говорит совершенно серьёзно: — Тебе обязательно надо жениться. И я не вижу ни одной причины не сделать этого прямо сейчас.

— Я не могу сейчас жениться, — тоже серьёзно отвечает Мальсибер.

— Позволь узнать, почему?

— Потому что у меня ничего нет. Так не женятся.

— Вот это ты называешь «ничего»? — насмешливо спрашивает он, указывая рукой куда-то в пространство — имея в виду тот дом, в котором они живут и сейчас беседуют.

— Это не то, — морщится он. — Это же просто дом… стены. А я хочу привести жену в настоящий. Но в Британии мне больше не жить… да я уже и не хотел бы, наверное, хотя и очень скучаю — значит, нужно строить здесь. Настоящий. А основать новый дом — не так просто… у меня сейчас просто денег на это нет. И времени. И сил. И я до сих пор тут никто.

— Ты — насколько я понимаю — уникальнейший специалист, которого любое казино этой огромной страны оторвет с руками, — продолжает насмехаться над ним Северус.

— Северус! — восклицает он возмущённо. — Ты понимаешь, что это вообще не то, о чём я говорю! Я не собираюсь всю жизнь быть наёмным работником! Ты-то должен понимать, насколько это неприятно!

— Я понимаю, — с улыбкой кивает он. — И я рад.

— Чему ты рад?!

— Тому, что услышал. Но жениться тебе всё равно надо.

— Если ты надеешься в этом случае от меня избавиться — ты очень сильно ошибаешься, Северус! — смеётся он. — Я тебя никогда никуда не отпущу.

— То есть мы будем втроём жить? — уточняет он.

— Сначала втроём — потом дети пойдут, — весело кивает Ойген. — И нужен же кто-то, кто научит их дисциплине и вообще всему полезному.

— Ну пожалуй, — соглашается тот. — Детей твоих действительно жалко. Представить же страшно, что из них вырастет без нормального воспитания.

— Ну вот видишь? Так что даже и не мечтай — заранее предупреждаю. Никуда ты не денешься.

…Время, однако, идёт, и ассистенты у Снейпа сменяются с почти что пугающей регулярностью: за первый год их четверо, на следующий — уже пять. Когда этот пятый тоже не выдерживает и увольняется, Мальсибер встречает это известие хохотом.

— Северус, я уверен, о тебе среди юных учёных уже ходят легенды! А среди остальных делаются ставки — кто сколько продержится. Что ты делаешь с ними?

— Они слишком много о себе думают, — пожимает плечами тот. — Здесь это вообще очень развито… одно сплошное уважение. Непонятно за что. И столкновение с реальностью оказывается неприятным — не все его переносят достойно.

— Это ты, что ли, реальность? — веселится он.

— В том числе. Но не только. Им неприятно обнаруживать, что они ничего не представляют из себя как учёные.

— Северус, им по двадцать! Ты сам в двадцать много умел?

— Представь себе! Уж, во всяком случае…

Далее следует длинная тирада, из которой Ойген понимает, по большей части, предлоги — он дослушивает до конца и только вздыхает:

— Северус, ничего, что я сейчас вообще ничего не понял?

— Ты не обязан, — отмахивается тот. — У тебя другие достоинства и задачи.

— Какие? — радостно интересуется он.

— Откуда я знаю? Я же не пытаюсь учить тебя, как управляться в твоём казино!

— Оно не моё, — вздыхает Мальсибер — и добавляет: — Пока.

— Пока?

— Пока, — он кивает и приобретает чрезвычайно шкодливый вид. — Ненадолго. И мне нужно посоветоваться с тобой.

— Пожалуйста… только я ума не приложу, чем я могу тут помочь. Но спрашивай, — удивляется он.

— Что сначала: казино или дом?

— В смысле?

— Я не могу сделать две вещи одновременно: построить дом — и создать своё казино. И то, и другое потребует массу сил, средств и времени. С чего лучше начать?

— С казино, — мгновенно решает Северус. — Мы переехали два года назад. Я не готов это повторять прямо сейчас.

— Вот и я тоже думаю — казино разумнее, — кивает Ойген. — И тут… Северус, — он становится очень серьёзным. — Это будет непросто. И очень опасно.

— Опасно?

— Конечно. Это бизнес. Очень серьёзный бизнес. Люциус бы меня понял, пожалуй, лучше… но тебя это касается больше.

— Почему?

— Потому что меня могут убить, — буднично говорит Мальсибер. — И даже постараются. Наверняка. Но я хочу это сделать — и сделаю. Ты поможешь?

— Чем? — он кивает, чувствуя, как отвратительно холодеет его позвоночник, а желудок сжимается.

— Существует какое-нибудь универсальное противоядие? От всего сразу?

Снейп глядит на него потрясённо.

— Что? — начинает смеяться тот. — Ну что я такого спросил? Я не имею права задать дурацкий вопрос? Ну может же оно быть? Хотя бы чисто теоретически?

— Это проходят на первом курсе, — наконец говорит Северус. — В самом начале. На самом первом уроке. И повторяют потом регулярно. Ойген, как можно этого не знать?!

— Я никогда в жизни не знал зельеварение! — восклицает Мальсибер. — А первый курс у меня был лет тридцать тому назад! Ты все свои первые уроки помнишь?!

— Да!

— Ну а я — нет! Ты вообще мне ответишь? Есть такое противоядие?

— Есть, — глубоко вздыхает Снейп. — Безоар.

— Если я спрошу тебя, что это, — осторожно говорит Ойген, пряча смех в самой глубине своих глаз, — ты меня сразу убьёшь? Или постепенно?

— Это камень такой, — говорит тот почти с жалостью. — И я тебе его дам, разумеется. И придумаю, как сделать так, чтобы он был у тебя с собою всегда — куда бы и в чём ты ни пошёл.

— И что с ним нужно делать? — Мальсибер всё-таки умудряется сохранить серьёзное выражение лица.

— Съесть. Точнее, проглотить.

— Камень?!

— Камень, — очень терпеливо повторяет Снейп, уточняя на всякий случай: — Грызть не обязательно.

— Я понял, — смиренно говорит Ойген… но не выдерживает — и хохочет.

— Я никогда не привыкну к твоему невежеству, — улыбается Снейп. — Это же даже дети знают.

— Так я тоже наверняка знал, когда был ребёнком! Но успел забыть. И второе, — серьёзнеет он. — Можешь придумать какое-нибудь заклятье, которое бы защитило меня от пуль? Не существует универсальных щитовых чар от любого заклятья — но тут я справлюсь, а вот пули — штука такая… можно тут что-то выдумать? Бронежилет голову не защищает…

— Я подумаю, — кивает Снейп. — Я полагаю, что-то можно будет придумать.

Ему… страшно. Он не спорит и даже не пытается отговаривать Ойгена — но впервые с тех пор, как они оказались в Соединённых Штатах, ему по-настоящему страшно. И что самое скверное — не за себя.

— Всё обойдётся, — говорит вдруг Мальсибер. — Я уверен, что всё получится. И Тони есть. И вообще, я давно уже подобрал себе отличную охрану — он их и вышколил уже… не волнуйся.

— Не буду, — дёргает он плечом.

Слишком сильно.

— Будешь, — негромко говорит Ойген. — Хочешь, сделаем портал Тони? Чтоб если что — он меня сюда сразу и притащил?

— Сделаем, — кивает Северус.

— А ты не снимай медальон, — улыбается Ойген. — Иначе если мы с ним однажды внезапно заявимся…

— Если вы внезапно заявитесь — я полагаю, мне будет уже всё равно, — ровно говорит Снейп.

— Всё будет отлично, — Мальсибер улыбается и зевает. — Я всё-таки спать… а после поговорим об этом, если захочешь, — он снова зевает и, выйдя из-за стола, вскользь касается плеча своего друга. — Всё получится, — говорит он — и уходит к себе.

Спать.

— Получится, — негромко говорит ему вслед Северус.

Он долго ещё сидит за столом, с которого эльфы постепенно убирают все следы их завтрака, оставляя ему только кофе — он так и не допивает его, но и не выпускает из рук чашку белого, практически полупрозрачного фарфора: семейный и самый любимый сервиз Ойгена, которым они пользуются ежедневно. Тот вообще любит белое что в постельном белье, что в посуде — Снейпу же всё равно, быт в принципе интересует его мало. А сейчас ему вообще ни до чего — страх за чужую жизнь, от которого он за эти пять лет в Америке совершенно отвык, возвращается, путая мысли и вызывая желание просто запереть своего беспокойного компаньона и друга, стереть ему память, наложить Империо… любым способом отговорить его от этой безумной затеи.

Но вместо этого он встаёт, наконец, залпом допивает холодный кофе и идёт к себе в кабинет — создавать нужное заклинание и делать портал для Долохова.

…На создание нужного заклятья у него уходит почти что месяц — Мальсибер, впрочем, и не торопит его, клятвенно пообещав, что ничего начинать не будет, покуда он не закончит. Но когда всё готово, то получается так хорошо, что Ойген говорит восхищённо:

— Я не знаю, чего хочу больше: сохранить это исключительно для себя и своих — или опубликовать и прославить тебя. Это же потрясающе! Ты гений!

— Я практик, — усмехается Снейп с видимым удовольствием. — И логик. Но вышло хорошо, да.

— Вышло потрясающе! — восклицает Мальсибер.

— А публиковать это не нужно, — Северус прячет торжествующую и очень довольную улыбку. — Подобные вещи следует сохранять в секрете, иначе они потеряют смысл. Считай это моим подарком тебе.

— Спасибо! — Ойген просто сияет — и, разумеется, немедленно идёт обниматься. — Такого мне ещё не дарили… это очень здорово. Научишь меня делать его самостоятельно?

— Ну разумеется, — фыркает Снейп. — Неужто буду ходить за тобой по пятам? На самом деле, это несложно: смотри.

Когда ему интересно и нужно, учится Мальсибер всегда очень быстро — и к вечеру уже отлично владеет своим подарком.

— Ты тоже должен его использовать, когда выходишь, — говорит он.

— Зачем?

— Мы компаньоны. Через тебя легко надавить и на меня тоже, — он улыбается и просит: — Пожалуйста, будь осторожнее. Дом закрыт, насколько я понимаю, вполне достаточно — но улица… Основные проблемы я ожидаю от магглов, конечно — но, с другой стороны, во всех крупных казино есть магическая охрана, которую лично я бы непременно использовал для устранения конкурента.

— Это надолго? Или вообще навсегда? — Снейп скорее интересуется, чем возмущается.

— Да нет… не особенно. Когда я войду в этот бизнес и стану своим — всё успокоится. И станет не более опасным, чем наша прежняя жизнь… ну, может, немного. Но первые месяцы… или год — да, могут быть непростыми. Пожалуйста, береги себя, — просит он очень серьёзно. — Я себе никогда не прощу, если с тобой из-за меня что-то случится.

— Не случится, — отмахивается Северус, морщась, хотя забота эта ему приятна. — Иди уже.

— И Люциуса предупреди. Хотя с ним я говорил и ещё поговорю сам… но тебя он скорее послушает. И ассистентов своих… Северус, это вправду опасно. Я хорош — и те, кто будет со мной сейчас бороться, это знают. Так что это война.

— Повоюем, — усмехается Снейп. Очень недобро, надо сказать, усмехается.

— И выиграем, — Ойген подмигивает ему, снова коротко обнимает — и аппарирует.

К Долохову.

Вернее, на задний двор его дома: в сам дом неприлично.

Обходит его, стучит с парадного входа. Тот открывает сам — и изумляется, обнаружив на пороге того, кого должен был встретить через полчаса в казино.

— Есть разговор, — говорит Мальсибер. — Важный. Можно? Или можем у нас дома поговорить, если здесь неудобно.

— Входи, — он впускает его и кричит: — Это ко мне! Идём, — они поднимаются на чердак — тот частично превращён в мансарду, играющую роль чего-то, напоминающего то ли его кабинет, то ли просто убежище. — Садись где-нибудь. Что случилось?

— Пока ничего, — Мальсибер садится на стул — верхом, положив подбородок на его спинку. — Но скоро случится, я полагаю. Мы с тобой это уже обсуждали… в общем, время пришло. Я собираюсь открыть своё казино.

Долохов молча кивает. Они действительно обсуждали это — давно и не раз, фактически, весь последний год Антонин подбирал потихоньку команду, которую обучил и которой мог доверять.

— Это портал к нам домой, — Мальсибер протягивает ему строгий браслет белого металла. — Надень, пожалуйста, и не снимай — мало ли что. Для активации его нужно накрыть рукой и сжать — очень просто. И есть заклинание, — он улыбается так гордо, что тут же и поясняет: — Не моё, в смысле, не я придумал. Но очень удачное. Закрывает от любых пуль… и, полагаю, осколков. Смотри и учись — и никому не показывай, на своих людей сам накладывать будешь.

Долохову, чтобы оценить, требуется одна демонстрация, а чтобы научиться — ещё две. На четвёртый раз он прекрасно воспроизводит заклятье самостоятельно — Мальсибер только вздыхает:

— Я полдня учился… так нечестно, — он смеётся.

— Это не твой профиль, — усмехается Долохов. — Отличная штука. Машину так можно зачаровать?

— Машину? — переспрашивает Мальсибер. — А не знаю… я не подумал.

И, получив в ответ весьма говорящий взгляд, снова смеётся:

— Ну извини. Я выясню — завтра.

— Вот завтра тогда и начнём. Когда выяснишь.

— Хорошо! — с лёгкостью соглашается он. — Завтра так завтра… Это безоар, — он достаёт из правого кармана маленькую и плоскую коробочку, — всегда будет лежать у меня здесь, в любой одежде. Его надо…

— Я знаю, — очень удивлённо перебивает Долохов, — что с ним делают. Разумно.

— А я не знал, — весело сообщает ему Ойген. — Да, я не всё помню из школьной программы.

Долохов только кивает, нисколько не удивлённый. Это вообще не обязанность его босса — а Мальсибера он давно уже привык воспринимать именно так — помнить и даже думать о подобных вещах. Да и потом, это в стиле Ойгена — конечно, разве будет он запоминать подобные мелочи?

Сам же Антонин кожей чувствует, как зарождается в верхних слоях атмосферы обещающая быть отнюдь не бескровной буря, грозящая поглотить многих — и мысль о том, что ему снова предстоит прорываться сквозь шторм, оставляя на обочинах своего пути тела тех, кто так неразумно попытался его перегородить, зажигает блеск в глубине его глаз и красит румянцем обычно бледные щёки.

И хоть следующий день ничем не отличается от предыдущих, Долохову он представляется отнюдь не обычным, а уж для небольшой группы лично выученных Антонином охранников тот и вовсе запоминается очень надолго — ибо в этот день шеф гоняет их так, что к ночи они едва доползают до своих постелей.

Но это ничего.

Очень скоро им станет вообще не до сна.

…Вот так и начинается этот год — шестой с момента их прибытия в Штаты и самый тяжёлый из всех, куда тяжелее даже самого первого.

Первая встреча с теми, кого потом Мальсибер обзовёт «вежливыми джентльменами» происходит практически по окончанию стройки — когда всё почти что готово и остаются лишь детали и разные мелочи, такие как текстиль в номерах (ибо к казино, разумеется, прилагается и гостиница, а как иначе). Джентльмены являются под видом пожарной инспекции, предъявив вполне настоящие и даже слегка потертые удостоверения и пугающее предписание с кучей печатей, однако ботинки из кожи ската выдают их с головой и заставляют усомниться в этом их правовом статусе. Поначалу Ойген изображает добросовестного идиота и водит их по всем лестницам и пожарным выходам, спускается с ними в подвал и вылезает крышу, к бассейну и столикам, демонстрирует огнетушители и ящики с песком… и настойчиво пытается посмотреть, кто же это и для чего его посетил. И…. не может. Сознание этих людей вроде есть — но всё время от него ускользает, а при том, что они явно магглы, это совершенно достаточный и ясный сигнал. Он отступается — и, потаскав их за собою ещё, вдруг спрашивает с невиннейшим интересом:

— Ах, какие ботинки! На заказ, наверное, делали? Не подкинете адресок сапожника — уж очень хорош, кажется?

Они глядят друг на друга — и понимающе улыбаются.

Началось.

Потом они сидят в ресторанчике и беседуют. Долго.

— Вы понимаете, мистер Мальсибер, — говорит один — видимо, старший, не по возрасту — они все примерно ровесники — а по статусу, — вы ведь здесь человек новый. А у нас в Штатах главное что? Главное — это взаимовыручка.

Ойген кивает, слушает… улыбается. Тот достаточно долго рассуждает про дружбу, добрососедские отношения и взаимопомощь, Мальсибер со всем соглашается и даже вставляет несколько понимающих реплик. Наконец, тому, видимо, надоедает вся эта канитель, и он ненавязчиво замечает:

— И вот мы и подумали: новичкам ведь помогать нужно. Это ведь правильно — предлагать помощь тем, кто начинает хорошее дело. Вот мы и предлагаем помочь. У вас ведь сейчас так много проблем. Мы знаем многих весьма уважаемых людей в этом городе, которые будут рады открытию нового казино. И с удовольствием поучаствуют в вашем бизнесе и советами, и связями, и деньгами.

Ойген благодарит — умеренно, но весьма искренне. И начинает очень тактично отказываться. Занимает это весьма много времени, его визави проявляют некоторую настойчивость, но, в конце концов, они мило прощаются и расходятся.

Но это даже не первый раунд — так, прелюдия.

Первый начинается через несколько дней.

Его, если можно так выразиться, заваливают инспекциями. Самыми экзотическими. Конечно, всё это решаемо — но Мерлин, сколько же сил и времени требует!

Однако он не сдаётся… и следующим тревожным звоночком становится смущённый отказ одной из уже нанятых крупье от работы. Девушка очень расстроена… и напугана, он чувствует страх безо всякой легилименции — и отпускает её, конечно. Потом отказ повторяется… Потом то же самое происходит с одним из поставщиков. Все смущены, все расстроены… «ничего личного, мистер Мальсибер, вы же знаете, как мы к вам относимся… это просто бизнес, вы понимаете…»

Он понимает. И ему невероятно противно. Вот сейчас он вспоминает отцовское отношение к магглам, все те разговоры, что слышал, да и сам вёл в юности — и очень склонен вновь согласиться с ними. Трусливые, жадные, мерзкие… да, всё — про них, про магглов.

А тут ещё Северус как-то — во время одного из ставших сейчас редкими совместных ужинов — говорит с досадой:

— Ты знаешь, серная кислота способна растворить тело взрослого человека всего за сутки, в то время как Menstruum universale, или Парацельсовский Алкагест, как его частный случай, сделают это минут за пять.

— Ты это к чему? — недоумевает Мальсибер.

— Мне не то что мешает, но начинает уже раздражать эта слежка. Предупреждаю: я — не ты, я их однажды просто убью. И не найдут никогда.

— Убей, — мрачно соглашается Ойген.

Потом отшучивается как-то — но радости ему этот разговор вовсе не добавляет.

После этого Мальсибер практически исчезает из дома, появляясь там теперь чуть ли не раз в неделю на пару часов: за зельями, документами и ещё по каким-либо сугубо практическим надобностям. В какой-то момент Снейп, дождавшись его возвращения, припирает его к стенке — в самом буквальном смысле — и требует:

— Объяснись!

— Я ужасно устал, — говорит тот, улыбаясь действительно очень измученно. — И усну сейчас прямо стоя… отпусти меня, а?

— Обойдёшься, — отрезает Северус. — Я тебя слушаю. Очень внимательно. И не смей делать вид, что ты меня не понял!

Тот глядит на него очень долго, потом вздыхает, кивает — и сползает по стенке, садясь прямо на пол и смотря теперь на Снейпа снизу вверх.

— Ты скажешь, что я идиот, — говорит он. — А я считаю, что прав. И мы не переубедим друг друга.

— Вставай, — Северус, смягчившись, протягивает ему руку. — Ты знаешь, на меня это не действует. Но я не хочу разговаривать на полу в прихожей. Могу отлеветировать тебя, если желаешь.

— Я не хочу это обсуждать, — упрямо говорит Ойген.

— А придётся, — Снейп со вздохом усаживается рядом. — Ладно, давай так, если тебе тут нравится. Ты понимаешь, что этот дом сейчас — самое защищённое для тебя место? Да, не настолько, как ваш родовой. Но куда лучше, чем любое другое.

— Понимаю.

— Ты не хочешь мной рисковать? — усмехается Северус.

— Не хочу, — тот сжимает губы. — И не буду.

— Ойген…

— Нет! Не надо, не спорь со мной.

— Ойген, — Снейп улыбается неожиданно мягко и очень сочувственно. — Дослушай меня, пожалуйста. Это глупо. Все, кому это нужно, и так прекрасно знают и где ты живёшь, и с кем. И не имеет никакого значения, есть ты здесь сейчас или нет. Пожалуй, когда тебя нет — даже опаснее… они же не знают, кто их тут ждёт, — усмехается он. — Где ты ночуешь?

— Не скажу.

— Ойген! Ты полагаешь, меня можно… ни Лорд, ни директор не могли мне в голову влезть! — с досадой восклицает он. — Не глупи. Или я тебя просто запру тут. Навечно. И, кстати, вот как раз к тебе легилименция превосходнейшим образом применима. Ты… устал, — вновь говорит он очень мягко. — Пойдём, — он встаёт и поднимает Мальсибера с пола — без всякой магии, просто руками. Тот не сопротивляется, а оказавшись на ногах, обнимает его вдруг за шею и утыкается лбом в его плечо. Шепчет:

— Я правда не могу тебя потерять. Никогда себе не прощу.

— Знаю, — тот со вздохом проводит ладонью по его волосам. — Не потеряешь. Не таких обыгрывали. Не надо меня защищать. Идём со мной.

Он уводит его к нему в спальню — Ойген не сопротивляется, но и не помогает ему, просто молча идёт — и так же молча раздевается и ложится ничком, натянув на голову простыню. Северус не уходит, садится с ним рядом, говорит:

— Мы с тобой компаньоны, помнишь? Ты сам так решил. Теперь изволь выполнять. Сейчас спи — от тебя всё равно толку нет — а после поговорим. Извини, — говорит он, доставая палочку. — Но ты меня вынудил.

Ойген не слышит его — он уже спит. А Снейп начинает колдовать, накрывая эту комнату антиаппарационным куполом, потом приподнимает простыню и снимает с запястья спящего часы-портал. Усмехается, суёт их в карман — и уходит к себе.

Ненадолго.

Возвращается он с небольшим ящиком, в который, кажется, уместил половину своего кабинета — он трансфигурирует один из подоконников в стол, располагает на нём бумаги и книги, придвигает стул — и углубляется в работу.

Мальсибер просыпается к вечеру. Переворачивается на спину, потягивается, приподнимается — и видит Снейпа. Лицо его приобретает упрямое выражение, он садится — и тут обнаруживает отсутствие часов на запястье.

— Северус! — возмущённо восклицает он.

— Проснулся? — спокойно спрашивает тот, оборачиваясь и показывая ему часы. — Это ищешь?

— Отдай!

— И не подумаю, — он суёт их в карман. — Пока не поговорим — не получишь.

— Северус, — тот хмурится. — Я…

— Изволь меня выслушать. И подумать над тем, что услышишь. Я не желаю, чтобы ты меня защищал таким диким образом. Я никогда не мешал тебе делать то, что хочется — полагаю, я заслуживаю ровно того же.

— Северус…

— Я не закончил. И я не желаю, чтобы кто бы то ни было указывал мне, как жить и что делать. Даже ты. Желаешь рисковать — твоё право. Но в данном случае рискуем мы с тобой вместе, а я привык делать это с открытыми глазами. Это понятно?

— Да.

Он… смеётся. С очень видимым облегчением — и чем дальше, тем сильнее и громче. Это почти истерика: он никак не может остановиться, и, отвернувшись, в конце концов нервно машет на Снейпа — тот улыбается и отворачивается, молча пережидая, а когда тот успокаивается, говорит:

— Видишь, к чему это приводит?

— Иди сюда, — зовёт его Ойген, снова садясь и поворачиваясь к другу. — Поговорим.

— Наконец-то, — тот пересаживается на кровать. — Неужели дошло?

— Нет, — улыбается Мальсибер. — Но я понимаю, что ты прав. И я ужасно устал один, — признаётся он. — То есть я не один, конечно… Тони прекрасен, правда — но он не ты.

— Бесспорно, — усмехается Снейп. — Рад, что ты, наконец, это заметил. Итак, я дождусь рассказа?

— Обойдёшься! — весело откликается Мальсибер. — Так посмотри. Долго рассказывать. И я оценил, что ты не сделал этого раньше, — добавляет он.

— А надо было, — говорит Снейп. — Легилименс!

Смотреть приходится много… Мрачные разговоры, чья-то смерть — почти мальчишка у Ойгена на руках, весь в крови, Мальсибер плачет горько и зло и орёт на раздосадованного и не менее злого Долохова… Они оба сидят и пьют — Ойген совсем пьян, руки дрожат… Зал какого-то пафосного ресторана, за столом четверо, Мальсибер из них самый младший, но те слушают его очень внимательно и кивают… Какой-то игорный зал — большой, незнакомый… Опять ресторан — маленький, полутёмный… Ойген говорит с каким-то весьма неприятным типом — азартно и почти весело, во всяком случае, тот именно так должен его воспринимать… Кабинет — большой, классический кабинет, тихие вежливые голоса… переговоры. Бумаги подписаны… Мальсибер сдержан и вежлив, и выглядит почти равнодушным… Опять кровь и смерть — не человеческая, нет… кот. Растерзанный труп кота в какой-то коробке, поверх — вложенная в прозрачный файл, чтобы не промокла от крови, бумажка с напечатанным смайлом… Банк — удивлённое лицо Ойгена, длинный коридор, роскошный, но сдержанный кабинет… Какое-то странное помещение — полутёмная комната с каким-то оборудованием — оно шумит и мигает лампочками… экраны. Компьютеры? Девушка с встрёпанными волосами и покрытыми татуировками худыми руками… стремительно щёлкают клавиши… Ойген смотрит на экран очень сосредоточенно из-за её плеча… непонятный, отрывистый разговор… Снова банк, вежливые улыбки, извинения… Опять девушка — та же, в той же комнате… и опять… Роскошный приём: поместье… Мальсибер танцует с пожилой дамой, глядит на неё нежно и ласково, и слушает, слушает… Он же — там же, по-видимому — стоит с бокалом шампанского, разговаривает с высоким загорелым мужчиной, чрезвычайно напоминающим ковбоя с рекламных щитов — сходству мешает отсутствие шляпы да костюм вместо джинсов… Опять девушка и компьютеры… Опять банк… Пустой зал — задымлённый, с закопчёнными стенами… на лице Ойгена — досада и удивление… Долохов с Мальсибером спорят до хрипоты, орут друг на друга… «Да плевать уже, кто виноват — давай думать, что делать!» — это Ойген, конечно… Усталость, усталость… даже тоска — и страх, такие непривычные в нём… Снова девушка, снова тот высокий мужчина ковбойского типа, снова банк… опять та пожилая леди… Вновь усталость… Взрыв — машина, но не Мальсибера, а соседняя — чары сработали. В ней кто-то был — Ойген растерян, он вообще не подумал про это и не учёл, он расстроен…

Собственно, это всё. Пока всё.

— Ты его знал? — помолчав, спрашивает Северус.

— Кого?

— Погибшего в той машине.

— Да нет, — Мальсибер пожимает плечами. — Даже не видел никогда… Но всё равно — мне что, радоваться?

— Нет, конечно…

Они молчат.

— Я сглупил, — морщится Ойген. — Не подумал, что кто-то погибнет… вместо меня.

— Ну что ж теперь делать, — утешает его Северус — как умеет. — В другой раз будешь думать. И не станешь от меня ничего скрывать.

— Не стану, — кивает тот. — Я не думал, что всё будет настолько серьёзно…

— Да поздно уже, — Снейп встаёт. — Идём поедим — и подумаем вместе, что делать.

— Я не голоден.

— Слышать ничего не хочу. Силой заставлю, если понадобится. Вставай.

Тот встаёт. Идёт в душ, накидывает халат — бархатный, белый, с алым поясом и отворотами — и идёт босиком вниз, в столовую. Завтракают они почти молча — а за кофе (впрочем, Ойген пьёт чай, кофе он не особенно любит) Снейп говорит:

— Так. Я обдумал то, что увидел. Перечисли основные проблемы.

— Это не проблемы, а люди, — говорит тот. — Есть два человека… или клан, тут уж как хочешь, но фактически всё сходится к этим двоим — которые очень не хотят меня никуда допускать. С остальными я так или иначе договорился — а вот тут проблема… я уже думаю, может, просто убить их?

— Только сейчас додумался? — усмехается Снейп.

— Да нет, — он только вздыхает. — Не выходит пока.

— А кто там был мёртвый в начале?

— Один мальчик, — Ойген мрачнеет. — Из нашей команды… Долохов то заклятье от пуль на них на всех наложил — но у них, видите ли, приметы! Они и сняли… придурки! — ярится он так, словно бы это случилось только вчера. — Ну вот так и… и ведь меня прикрыл, идиот! — он бьёт по столу ладонью. — Хотя зачем?!

— Ты его хорошо знал?

— Да не слишком… какая разница-то? Конечно, мы с Тони потом с остальными… поговорили. Он проверяет теперь… но того-то уже не вернёшь. Я не люблю смерть, Северус, — говорит он серьёзно. — Я её просто не выношу, если честно. Потому и убивать тех двоих не хочу… хотя, наверно, придётся. Очень жаль.

Он искренен, и Снейп это знает. Тут дело не в жалости и не в высокой нравственности — дело в Азкабане, в котором Мальсибер провёл почти треть своей жизни. И в дементорах, которых он тогда узнал слишком близко — возможно, куда ближе, чем кто-либо другой из людей. Насколько Снейп знает, с тех пор Ойген никогда никого не убил — разве что, может, ту рыбу в озере. Он не то что не может — Северус абсолютно уверен, что это не так, и что если придётся, тот и пристрелить кого угодно сумеет, и Авадой воспользоваться — просто смерть ему отвратительна, невыносима до омерзения. И он избегает её — сколько может.

Впрочем, он, кажется, и до Азкабана старался не убивать без крайней необходимости.

Разве что…

— Расскажи мне про них, — просит Снейп. — Подробно. Ну, или покажи, — добавляет он, памятуя любимый способ Ойгена делиться с ним информацией.

Тот показывает.

Оба, что удивительно, магглы.

И оба прекрасно знакомы с магией и работают с волшебниками — наплевав, конечно, на все статуты, к которым, кажется, тут никто особенно серьёзно никогда и не относился: мало ли, что там напринимали в своё время в Европе, Новый Свет — новые правила. От Статута здесь, впрочем, не отказывались, но трактовали его порою весьма свободно. И вот результат: большинство магглов, конечно, не в курсе, но, так сказать, сильные мира сего — кажется, знают все. И пользуются.

— Давай их отравим? — предлагает, подумав, Снейп.

— Каким образом?

— Да масса способов, на самом деле, — пожимает плечами Северус. — Я знаю с десяток подходящих ядов… а если подумать — то больше. Главное — просто попасть к ним в дом. Но это тоже несложно. Я… пожалуй, я сам всё сделаю.

— Северус…

— Я сказал — сделаю, значит, сделаю, — говорит он. — Можешь забыть про них.

— Там охрана, — напоминает Мальсибер. — Далеко не только обычная.

— Ну, что охрана… есть масса способов обойти почти что любую охрану. Хотя… может, отсроченное проклятье?

— Не хочу я их убивать, — решительно говорит Мальсибер. — В этом-то и проблема.

Снейп вовсе не удивлён.

— До тебя только сейчас дошло? — интересуется он насмешливо.

— Ну… я предполагал. Но мне не хватало мужества сознаться в такой слабости, — улыбается тот очень довольно.

— Ну почему сразу слабости… многие бы сочли это силой.

— Я не гриффиндорец! — восклицает Ойген немедленно. — И это не сила. Я-то знаю.

— В данном случае это не принципиально и не существенно, — отмахивается Северус. — Значит, не хочешь. А чего же ты хочешь?

— Чтобы они отстали, — смеётся он. — Я им не конкурент, на самом-то деле — у них у каждого целая сеть казино, а клиентов тут на всех хватит!

— Это ты сейчас им не конкурент, — возражает Снейп. — А лет через… я даже боюсь предположить, через сколько — допустим, десять лет — очень даже им станешь. Что они и просчитали. И я могу их понять.

— Я тоже могу. Но в данном случае…

— Я подумаю, — говорит Северус. — А ты просто побереги себя пока что. На самом деле, есть разные способы отвлечь их…

— Отвлечь?

— Просто переключить внимание на другое. Ну, или ещё проще: найди общего врага — и подружись с ними. Ты же умеешь.

Ойген смотрит на него потрясённо — а потом швыряет салфетку на пол.

— Ты, — говорит он — у него даже губы дрожат, но не от слёз, а от восторга. — Ты просто…

— Да, — Снейпу… весело. И, наконец-то, почти спокойно. — Я такой — как ты сам любишь говорить. Я говорил тебе: нужно было сразу всё рассказать. И использовать мою светлую, по твоему давнему выражению, голову по назначению.

— Вот откуда ты знаешь такие вещи?! — восклицает он, вскакивая.

— У меня богатейшая практика в подобных играх, на самом деле, — улыбается тот почти ностальгически. — Я двадцать лет с Дамблдором проработал. Вы всего его очень недооценивали. Вот кто был величайшим манипулятором из всех, кого я встречал… причём всё ради благих целей. Но тебе говорить о нём так нельзя, — добавляет он вроде бы в шутку.

Тот кивает:

— Не буду. Но мысль потрясающая… я… мне надо подумать, — он начинает ходить по столовой. — Это так очевидно… и так… по-гриффиндорски, — он смеётся и предлагает то, чего Снейп не слышал от него уже много недель: — Пойдём искупаемся? Быстро, прямо отсюда — и в воду?

— Зима, — говорит Северус.

— Осень! — возражает тот. — Ну, почти. Только-только закончилась. Идём?

— Ну идём, — кивает тот, накладывая сперва на него, а потом и на себя согревающие чары. Одежду они оставляют здесь же — и аппарируют в океан.

…Следующая встреча с «вежливыми джентльменами» случается через пару недель — и Ойген к тому моменту очень серьёзно рассматривает вопрос «война или мир». Мир предпочтительнее, конечно… но много, много противнее. Почему он, волшебник… да просто он — Ойген Мальсибер должен договариваться с ними о чём-то? Чего, собственно, ради? У них вместе вполне достанет сил их убить. Всех. Даже со всеми магами, что им помогают — потому что последних немного. И ведь всем от этого будет лучше! И дышать станет легче. Потому что мафия — понимает он, познакомившись с нею лично — это ведь омерзительно. Тошнотворное маггловское изобретение… почему же тогда он должен…

И всё же он решает договориться. Одна мысль о том, что он развяжет войну — в которой выиграет, бесспорно, в этом он даже не сомневается — вызывает у него такой острый приступ отвращения к самому себе, что он солнечно улыбается сидящим напротив него людям и говорит:

— Я потерял на войне брата.

И молчит, внимательно глядя им прямо в глаза.

Те замолкают: логика разговора разрушена, беседа смята — и непонятно, почему и зачем. Подержав какое-то время паузу, Ойген продолжает:

— Передайте уважаемым людям, что я готов обсудить возможное взаимодействие. Лично с ними. А сейчас извините меня — дела.

Он встаёт, расплачивается за обед — просто оставляет заведомо большую сумму на столе — и уходит.

Домой.

Там долго моется в душе — ему неприятно пачкать свой любимый океан этим — и идёт к Северусу. Тот в лаборатории и очень занят — Ойген молча садится в кресло, машет другу рукой, чтобы не отвлекался, и следующие несколько часов молча смотрит, как он работает. Наконец он заканчивает, и они уходят в гостиную, где Ойген задумчиво спрашивает:

— А что ты имел в виду, когда говорил, что мне давно пора делом заняться?

— Что стряслось? — спрашивает его Северус.

— Да ничего… всё как надо. Просто очень противно.

— А ты как хотел, — без всякого сочувствия кивает Северус. — Большой бизнес — дело грязное… а ты ещё и в игорный полез. Чудо, что живы все.

— Давай без морали, — просит Мальсибер. — И так тошно.

— Давай, — соглашается Снейп.

Какое-то время они сидят молча, потом Ойген говорит неохотно:

— Я, разумеется, доведу до конца всё это. Тем более, деньги так и так понадобятся. Но я хочу строить дом — и делать это по-настоящему.

— Вот и славно, — Северус внимательно на него смотрит, потом всё-таки улыбается и кивает.

— Что ты так смотришь? — вздыхает Мальсибер.

— Я всё ждал, когда ты вернёшься. Ты же волшебник, Ойген. А превратил себя в, — он кривится, — умеющего колдовать маггла. Я ничего против них не имею, но это было весьма неприятно и неуместно.

— И ты молчал, — констатирует Ойген.

Тот снова кивает — очень довольно.

— Почему?

— Потому что говорить что-либо у меня права никакого не было. Да и без толку, раз ты сам не понимал.

— Почему не было? — Мальсибер вдруг замирает и, хмурясь, глядит очень требовательно и едва не испуганно.

— Потому что это твоя жизнь, — пожимает плечами тот.

Ойген счастливо выдыхает и смеётся.

— Что такое? — удивляется Северус.

— Ничего. Всё отлично! — он улыбается. — Могу я тебя попросить?

Снейп кивает.

— Если меня когда-нибудь снова так занесёт — скажи мне, пожалуйста. Если тебе нужно моё разрешение — я тебе его сейчас выдаю.

— Скажу, — он снова кивает — и демонстративно потирает шею. — Мне надоело всё время с тобой соглашаться, — говорит он. — Изволь сказать какую-нибудь глупость. Немедленно.

Тот задумывается буквально на мгновение, потом подходит к нему, хватает за руку — и аппарирует в океан. Когда они оба — одетые — всплывают, отплёвываясь, и Снейп открывает рот, чтобы сказать… всё, что можно сказать в такой ситуации — а сказать здесь можно очень много чего — Мальсибер восклицает:

— Ты сам просил! Я не смог придумать, какую глупость можно сказать — сделал что смог!

Он снова берёт его за руку — и аппарирует обратно. И хохочет, высушивая палочкой сперва их одежду, а потом и лужи с пола. Снейп какое-то время молча на него смотрит — а потом, махнув рукой, тоже начинает смеяться.

Встреча с «уважаемыми людьми» назначена, к удивлению Мальсибера… в термах. При одном из самых крупных и известных казино Лас-Вегаса: огромном здании, построенном в помпезном римском стиле, с колоннами на фасадах и портиком, венчающим крышу. Термы так термы… во всяком случае, это оригинально. Оружие ему всё равно не нужно, а палочку он давно уже привык носить, скрывая чарами невидимости. О встрече он никому не рассказывает и приходит один — даже без Долохова, не говоря уж о Снейпе, от которого, безусловно, могло бы быть много толку и которому он сам обещал… И всё же он приходит один. И уже на месте понимает, что самим этим фактом выиграл что-то — уважение? В общем-то, ему даже неинтересно…

Он заходит в зал с небольшим бассейном — Мальсибера даже обыскивать не нужно, на нём одна простыня, а под ней — плавки. «Вежливые джентльмены» встречают его и проводят внутрь, не слишком аккуратно всё-таки обыскав — но сами с ним не заходят.

Внутри — двое. Он знает, что это — двое братьев, старший и младший, но они кажутся похожими, будто близнецы.

— Доброго вечера, джентльмены, — улыбается им Мальсибер.

— Рады наконец видеть вас, — говорит… всё-таки старший.

— Эта радость взаимна, — вновь улыбается Ойген, опускаясь на тёплую скамью. — Чем обязан столь лестному приглашению?

— Мы любим помогать людям, — говорит старший и тоже ему улыбается.

— Я плохо умею вести подобные разговоры, — вздыхает Мальсибер. — Могу я быть с вами прямым и откровенным, джентльмены?

— Какое ценное качество, — говорит младший. — Ну, разумеется.

Они оба — плотные, с поседевшими висками и вполне обозначившейся лысиной, с круглыми стриженными затылками, с маленькими серыми глазами на хищных лицах и узкими, почти что безгубыми ртами. Младший, пожалуй, опаснее — не потому что в нём больше жестокости или силы, а потому что — младший, и его это вовсе не радует. И это… пожалуй, когда-нибудь это можно будет использовать. Не сейчас. Когда-нибудь. У него очень много времени — куда больше, чем у этих двоих. Он подождёт.

Ойген открыто улыбается:

— Благодарю вас. Я был бы счастлив сотрудничать с вами — но совершенно не представляю, какой интерес может представлять для вас моё маленькое предприятие.

— Мы с радостью помогли бы вам подняться на ноги, — говорит старший.

— У меня три проблемы, — говорит Мальсибер, подумав. — И я буду благодарен за решение любой из них.

Те кивают. Он буквально слышит их мысли, хотя ни к какой легилименции сейчас не прибегает — да и те наверняка защищены уж точно не хуже помощников. Ойген внутренне улыбается — и, дождавшись дружеских заверений в готовности помочь «нашему юному другу», продолжает:

— Проблема первая — чем мне развлечь гостей. Проблема вторая — чем мне удивить гостей. Проблема третья — как мне лишить гостей того, что может их и развлечь, и удивить.

Он умолкает — и пусть секунду, но всё-таки наслаждается их удивлением. Потом улыбается и поясняет:

— Простите мне мою итальянскую любовь к красивым словам… мне говорили, что в Америке это неуместно.

— Вы итальянец? — удивляется старший.

— Мой отец очень любил женщин со своей исторической родины, — поясняет с улыбкой Ойген. — На одной из них он женился… но любил и других. И я впитал в себе куда больше итальянского, чем английского… однако я поясню, если позволите.

Он вежливо дожидается кивка и продолжает:

— Чтобы гостей развлечь, нужны красивые и не обремененные лишней моралью женщины и мужчины. Чтоб удивить — гастрономические редкости. И в-третьих, я не желаю видеть наркотиков не только в самом казино, но и рядом с ним. Вообще никаких.

— А вы непростой человек, мистер Мальсибер, — говорит старший из братьев.

— Мы, итальянцы, такие, — улыбается он.

И они все втроём смеются: шутка уж очень удачная.

— Земляку помогать вдвое приятнее, — говорит старший.

— Здесь жарко, — говорит Ойген. — Джентльмены простят меня, если я окунусь?

Им нужно подумать и посоветоваться — он хочет дать им такую возможность, да и почему бы, в самом деле, не искупаться?

Его, разумеется, отпускают — с тяжеловатыми, но всё-таки шутками, и он, скинув простыню, кидается в воду и с наслаждением плавает, пока те совещаются. Наконец, он выходит, небрежно накидывает на себя простыню — больше из вежливости, чем из необходимости — и ложится на одну из скамей.

— Мы рассчитывали на большее, мистер Мальсибер, — говорит старший.

Ну, наконец-то. Сколько же можно.

— Например?

— Мы с удовольствием выкупили бы у вас долю в бизнесе.

— Это, к сожалению, невозможно, — очень серьёзно отвечает он.

— Отчего так?

— Я поклялся. Я не могу делить бизнес — ни с кем.

— Глупости, — бормочет младший — но не настолько уверено, как ему самому бы хотелось.

— Я волшебник, — говорит Ойген. — Я дал клятву.

«Не лгать»… Ох, как же он благодарен сейчас Люциусу Малфою! Когда-то очень давно, когда Ойген ещё не закончил школу, тот научил его очень простому способу безнаказанно обманывать практически в любых ситуациях. «Люди слышат то, что или хотят, или ожидают услышать, — сказал он ему. — Если две фразы идут друг за другом, люди обычно их связывают. Поэтому если сказать сначала «я устал», а потом «я пойду», люди решат, что ты уходишь потому, что устал — и будут уверены, что ты именно так и сказал, и додумают нужный предлог. А если тебя потом поймают — ты всегда очень легко докажешь, что неправды не говорил, а уж кто что услышал — вовсе и не твоя забота». Именно это сейчас он и делает. И это срабатывает — как и всегда. Мальсибер встречал всего трёх… нет, всё-таки четырёх человек, с которыми этот фокус не получался — и никакого пятого, к счастью, сейчас здесь нет.

— Мне сложно поверить вам, — говорит старший.

— Я понимаю, — кивает Ойген. И повторяет — чтобы лучше запомнили: — Я не могу делить бизнес. Я волшебник.

— Его не обязательно делить, — говорит… младший.

Вон как… как интересно, однако. И неожиданно.

Они молчат и рассматривают друг друга. Ойгену внезапно становится ужасно скучно — и снова очень противно. Впрочем, на его лице по-прежнему отражается лишь вежливое ожидание, и оно же — на всякий случай — плывёт по поверхности сознания. И вдруг он понимает то, чему Северус безуспешно научить его много-много лет — понимает, что окклюменция, на самом деле, это совсем просто. Это настолько его изумляет и радует, что он не удерживается от счастливой улыбки… а потом и от слов:

— Я был бы очень рад работать с вами, джентльмены.

Это звучит настолько искренне, что те удивляются… и, кажется, верят.

И переговоры, наконец, начинаются.

Продолжаются они часа три — и, наконец, стороны договариваются. В принципе, это далеко не самый скверный вариант: что проститутки, что служба эскорта и вправду нужны, но не заводить же ему собственных? Точно так же нужны и деликатесы… самого разного свойства, вида и рода, и, наконец, вопрос с наркотиками тоже нужно как-то решать — не то чтобы он был таким уж их рьяным противником, в конце концов, каждый живёт как желает, но иметь на своей территории их распространителей он не хочет.

Они расстаются не сразу: сперва купаются, а потом и ужинают, и возвращается домой Ойген только ближе к полуночи.

И опять идёт в душ. А потом стоит на балконе какое-то время и очень задумчиво смотрит куда-то в пространство перед собой.

— Где ты был?

— Северус, — Ойген вздрагивает и оборачивается. — Я тебя не услышал. Я думаю, я научился окклюменции.

— В смысле? — недоумённо спрашивает тот, озадаченно на него глядя.

— Проверь! — просит он. — Только не в полную силу, а то ты меня оглушишь. Прояви на первый раз снисхождение.

— Легилименс! — вежливо произносит вслух Снейп.

А тот закрывается. Очень по-своему и узнаваемо — но неплохо. Совсем неплохо. Северус чувствует лишь уставшего человека, обдумывающего какие-то скучные строительные вопросы: марки бетона, стоимость метра кабеля…

И это настолько странно, что Северус, поборовшись немного, отступает. Он мог бы пробить эту защиту, наверняка — но настолько счастлив самим фактом её существования, что не делает этого вполне намеренно: если учительство чему-то и научило его, так это тому, что методы обучения бывают разными, и не всем следует постоянно указывать на их ошибки и несовершенства.

— Великолепно! — совершенно искренне говорит он. — Но как?! Почему?

— Я просто никогда раньше не видел в этом никакого смысла, — гордо и радостно смеётся Мальсибер. — Никогда не понимал, зачем вообще это нужно — почему не показать, если кому-то хочется?

— Это я знаю, — нетерпеливо отмахивается Снейп. — Что сейчас произошло? Почему ты сумел?

— Ты не представляешь, с до какой степени мерзкими созданиями я сегодня общался, — смеётся Ойген. — Я тебе всё сейчас покажу… ты увидишь и всё поймёшь. Я впервые встретил людей, от которых мне захотелось отгородиться — хотя необходимости никакой не было, они магглы.

— То есть Лорд тебе был недостаточно мерзок? — с насмешливым удивлением уточняет Снейп.

— Это другое! Лорд был хотя бы волшебником — и сильным… когда-то — точно сильным. А тут… да сам посмотри.

— Погоди, — возражает он. — Не сейчас и вообще не сегодня. Запомни это ощущение. Сегодня я в твою голову не полезу. Если что-то срочное — тебе придётся рассказать словами. И ты молодец, — говорит он ему всерьёз, кажется, во второй раз в жизни. — Я давно перестал даже надеяться, что ты научишься.

— Ну видишь, как полезно бывает почувствовать себя колдующим магглом, — смеётся тот. — Давай это отпразднуем?

— Как?

— Не знаю… давай… устроим дуэль. Но не боевую, — он улыбается, — я тебе всё равно сразу же проиграю, так неинтересно — а просто волшебное состязание. Как в школе, помнишь?..

Теперь остаётся всего одно дело — кажущееся на фоне всего остального совсем простым и, по крайней мере, не омерзительным.

— А что профсоюз? — очень удивляется Ойген.

Нет, он, разумеется, отлично знает, что это такое. Находит, правда, достаточно странным — но раз уж тут есть такое… Но не представляет, почему и каким образом какой-то профсоюз может ему помешать. Чем, собственно?

Однако оказывается, что очень даже есть, чем. Ибо, как выясняется, с профсоюзами следует договариваться — во всяком случае, с их руководством.

С этой стороной бизнеса Мальсибер прежде не сталкивался и как-то совсем её не продумывал — попросту упустил из вида. Однако, договорившись с мафией, неужто он испугается какого-то профсоюза? Во всяком случае, те вряд ли решат его сразу убить… да и организация маггловская. А раз так…

В общем, он не предвидит проблем — вообще никаких.

Тем более, о встрече он договаривается на их территории — там они будут чувствовать себя хозяевами, а это всегда удобно. Даже очень удобно… так люди расслабленнее — а значит, более уязвимы. Просто не все это понимают, назначая встречи у себя… но это ведь их проблемы.

Он приходит, как и обычно — абсолютно вовремя, секунда в секунду открывая дверь нужной приёмной. Это его фирменный стиль, и о нём знают — не самый, возможно, удобный, но Мальсиберу он очень нравится. Он знает, что его сотрудники… его бывшие сотрудники даже делали ставки, опоздает ли он когда-нибудь — и ни разу не выиграли. У них в семье всегда очень серьёзно относились к точности, и папа выдрессировал его ещё тогда — да так, что потом, в школе, Ойген бесился, когда ему приходилось кого-нибудь ждать. Со временем это прошло, и он начал воспринимать чужие опоздания философски — но привычка к личной пунктуальности осталась.

— Мистер Мальсибер! — секретарь — мужчина — встречает его у двери. — Полко.. хм… Мистер Арчер вас ждёт. Прошу вас.

— Благодарю, — Ойген ему улыбается — открыто и искренне, как он умеет. Тот открывает перед ним дверь — и тот входит в кабинет председателя профсоюза обслуживающего персонала.

— Здравствуйте, мистер Арчер! — улыбка Мальсибера становится ярче, но ни в искренности, ни в открытости не теряет — всего в меру… а главное — он вполне искренен. Ему действительно нравится собеседник — в данный конкретный момент. Они ему все всегда нравятся… — Ойвен Мальсибер, — он энергично пересекает комнату и протягивает руку вышедшему ему навстречу из-за письменного стола человеку.

— Полковник Дэниэл Арчер… правда в отставке — представляется, поправля его и улыбаясь в усы, хозяин кабинета.

Тот уже вовсе не молод — правильнее было бы назвать его «пожилым», для старика он слишком крепок, а глаза — слишком ярки и живы. У него вообще очень внимательный и, что называется, цепкий взгляд — но чего-чего, а этого Ойген никогда не боялся. А уж тем более от маггла… Они жмут руки — крепко, уверенно, но не соревнуясь друг с другом. Хорошее деловое рукопожатие. Обмениваются приветствиями и первыми обязательно-вежливыми фразами — и садятся.

Глядят друг на друга.

Ойген вежливо разглядывает кабинет. На стенах — военные фотографии… войны, судя по всему, разные. Много. Награды…

Военный, значит. Что ж… это, пожалуй, неплохо. Значит, привык подчиняться. А это, в свою очередь, означает…

Продолжая вежливую, но уже деловую беседу, Ойген мягко касается его сознания — ему уже давным-давно не нужны никакие слова для Империо, а уж тем более накладываемого на маггла.

Маггла?

О, нет… он не маггл. Он…

В чёрных глазах Мальсибера, в самой их глубине, появляется удивление — еле заметное и практически сразу спрятавшееся.

Сквиб?

Он соображает, что никогда прежде не имел дела со сквибами. Слышать — слышал, а вот встречать — не встречал. Описания читать доводилось — и то, что он чувствует сейчас, на них очень похоже. Да ему больше и некем быть: его сознание не похоже на маггловское, но и на магическое не походит тоже — ничуть. Остаётся сквиб… Надо же.

Но это не самое… далеко не самое интересное.

Самое интересное — артефакты.

Которых… вероятно много, но невозможно понять сколько их и чем они являются, да и подобраны они просто отлично. Настолько, что могут, пожалуй, представлять для него некоторую проблему… могли бы — если бы он всерьёз рассчитывал на Империо.

Но он не рассчитывал: слишком многим он рисковал бы, подписывая подобным образом нужные бумаги, зачем? Он и так сумеет его убедить… так или иначе — а они договорятся.

Однако есть ещё кое-что… что-то с желаниями. Они… не то чтобы с ними что-то не так — но они…

Понять он не успевает — потому что мистер Арчер внезапно ему говорит, оборвав деловой разговор буквально на полуслове:

— Зря вы. Вы думаете, почему я, старик, тут всё сижу и сижу?

Мальсибер удивлённо вздёргивает правую бровь:

— Простите?

— Я уже старый человек, — говорит тот, глядя на Ойгена с очень странным выражением. — И очень многое видел. Видал и Империо, — он усмехается изумлению, на сей раз ясно отразившемуся в глазах собеседника. — Разное: видел американское, видел немецкое… и гриндевальдовское встречал, и какое только не попадалось… Но было, — медленно говорит он, — в моей жизни одно совершенно особенное. Империо, которое не глушило — а зажигало душу огнём. Мы с этим огнём в такие атаки ходили… казалось, что люди просто не могут сделать такое — но мы делали. И после того огня, что зажигало в нас Империо лейтенанта, никакое другое на меня уже и не действует, — он усмехается. — Потому я и сижу здесь, во главе этого профсоюза — и буду сидеть, наверное, уже до смерти.

Он замолкает.

Они глядят друг на друга — а потом полковник Арчер встаёт и вежливо предлагает:

— Виски?

Мальсибер открывает рот, чтобы ответить — а закрыть его забывает.

Потому что на стене, прежде закрытой спиной главы профсоюза, он видит старый маггловский снимок, на котором пронзительно красивый юноша в маггловской военной форме открыто улыбается в камеру.

Идентичный тому, что стоит у него самого на одной из полок в библиотеке.

— Вы знали его? — спрашивает Ойген, вставая и подходя к фотографии. — Вы ведь о нём говорили, верно?

Он проводит пальцами по побледневшей и уже выцветшей поверхности — та, другая фотография сохранилась как новая, очевидно, защищённая чарами.

— Значит, это не совпадение, — говорит Арчер, подходя к нему со стаканом виски — безо льда. — Кем он приходится вам?

— Дядей, — у Ойгена все его легенды вылетают из головы, но, впрочем, тот всё равно дядя, какая разница. — Вы говорили о нём, — повторяет он, оборачиваясь.

А потом улыбается, чувствуя что артефакты больше ему не мешают, и вновь накладывает Империо. По-другому.

Он умеет зажигать этот огонь…

И почти сразу снимает. Меньше всего он сейчас хочет причинить вред этому человеку — или обидеть его. Они глядят друг на друга — сквиб и маг, а потом второй просит:

— Расскажите мне про него. Пожалуйста.

А тот всё смотрит и смотрит… потом говорит негромко:

— Спасибо. За воспоминание. Вот так это тогда и было. Да.

— Это семейное заклинание, — отвечает негромко Ойген. — Папа меня научил. А его — дед… расскажите мне про него, — повторяет он. — Пожалуйста.

Тот протягивает ему стакан — и Мальсибер машинально берёт, и точно так же машинально делает глоток — виски обжигает, он не привык и не любит крепкие напитки, но сейчас даже не замечает этого — он смотрит на фотографию. Ревальт Мальсибер — единственный из его родни, про которого он почти ничего не знает, и чей образ не отпускает его ещё со времён Азкабана.

Единственный, перед которым ему с того же самого времени… стыдно.

— Он был очень ярким, — говорит старый полковник Арчер, наливая виски теперь себе и подходя к так и стоящему рядом с фотографией Ойгену. — Я больше таких не встречал. Я думаю, что никто бы из нас без него там не выжил.

— Где — там? — тихо спрашивает Ойген.

Он ведь ничего не знает про его службу. Вообще ничего.

Только те ордена… но он и про них мало что знает. Они маггловские… и он так и не нашёл ничего о том, за что они были даны. А спросить у самого Ревальта не решился.

— В Арденнах.

Это название не говорит Ойгену ровным счётом ничего, но он не спрашивает — неуместно. Найдёт… Придёт домой — и найдёт.

— Я почти ничего не знаю о нём, — говорит он очень тихо.

— Что так?

— Вот так, — ему горько. Но что он может сейчас объяснить? — Его родители тяжело пережили его смерть, — честно говорит он. Это, пожалуй, единственное, что он может честно сказать. А врать сейчас — неуместно.

— Он любил их, — кивает Арчер. — Писал часто…

Ойген кивает. Писал… Он так и не прочитал эти письма — в юности было неинтересно, а потом не счёл себя вправе.

— Он был совсем мальчишкой, — продолжает полковник Арчер. — Да и я тоже. Мы, помню, его восемнадцатилетние праздновали… С девчатами из британского лётного взвода — краса и гордость АТА!

— Лётного? — вздрогнув, переспрашивает Ойген.

— Да, — улыбается воспоминанию Арчер. — Он говорил, война кончится — пойдёт учиться на лётчика. Его девочки с собой брали… он в небо просто влюбился.

Глаза Ойгена вдруг обжигают слёзы — он и не думает скрывать их, только говорит тихо:

— Я не знал…

— Откуда ж, — кивает тот. — Вы на него внешне очень похожи. Думаю, если б он прожил достаточно — был бы примерно таким, — говорит Арчер — и вдруг спрашивает неожиданно жёстко: — Ну а вы — достойны такого дяди?

— Нет, — просто и сразу отвечает Мальсибер. И смотрит собеседнику прямо в глаза.

Потом отворачивается и садится — но не к столу, а на диван, стоящий в стороне, у окна.

— Что так? — спрашивает тот, идя следом и садясь напротив на край стола.

— Не вышло, — он усмехается. — Я не могу рассказать. А врать не хочу, — говорит он.

— Жаль, — медленно отвечает Арчер. — Что, родители его живы?

— Нет. Я — последний.

— У него брат был. Совсем маленький.

— Я — его сын. Он тоже умер. Давно.

Ойген переводит дух и залпом выпивает виски — рот и нос обжигает, он глубоко и резко вдыхает, вспоминая, как учил его Долохов, а потом выдыхает, медленно и с силой. Глаза вновь застилают слёзы. Взгляд полковника Арчера вдруг теплеет, он наливает ему воды, протягивает стакан и говорит:

— Ревальт тоже пить не умел. Так и не научился.

Это неожиданно и приятно — Ойген кивает, берёт стакан, жадно пьёт воду. Допив, ставит его на пол — научился-таки у Долохова — и говорит:

— Да… у нас дома пили вино. Разбавленным, в основном. Расскажите про него что-нибудь, — просит он снова.

— А ведь я могу показать, — помолчав, говорит тот. — Вы ведь волшебник? И умеете, как я понимаю?

— Да, — кивает Ойген. — Умею.

Легилимент он отличный — а за последние годы стал в разы лучше. И всё же…

— Но вы же здесь не для этого, — говорит полковник Арчер. — Давайте с делами закончим.

С делами… Мерлин, он забыл совершенно. В самом деле…

— Давайте, — неохотно говорит он.

— Я читал ваши бумаги. Это неприемлемо.

— А я ваши, — говорит Ойген. Задумывается… и улыбается: — Я не могу согласиться со всем. Но…

Он быстро подходит к столу, берёт нужный документ, садится и просматривает его, вычёркивая некоторые пункты. Закончив, протягивает бумаги Арчеру:

— Вот так. Что скажете?

Конечно, деньги он потеряет. А сколько будет крика… Но ему всегда везло только тогда, когда он поддавался таким вот порывам — и, в конце концов, разве он маггл, чтобы размышлять только о выгоде? Ему ведь достаточно денег… уже достаточно. Он ведь не столько ради выгоды всё это затеял — можно было добиться простого партнёрства и не устраивать весь этот цирк. Мало ли, что тут так не принято…

— Вас сожрут, — прочитав, говорит Арчер.

— Это вряд ли, — спокойно отзывается Ойген. — Здесь всё законно. И у меня нет кредитов. Подавятся.

Они глядят друг на друга — и смеются.

— Я волшебник, — говорит Мальсибер. — И не обязан играть по чужим правилам. Меня устраивают собственные.

Полковник Арчер вскидывает голову и очень пристально на него смотрит.

— Это семейный девиз? — спрашивает он.

— Нет, — очень удивляется Ойген — и только потом понимает. — Он тоже так говорил, да?

— Всегда, — кивает Арчер. — Только не говорил, что волшебник.

— Но вы знали, да?

— Я понял, когда он впервые воспользовался Империо. Понял, что чувствую.

— Он знал? Что вы знаете?

— Знал, — он снова кивает. — И что я сквиб — знал. Но ему было без разницы. Не знаю, может, в Европе все были такие, — добавляет он, — но у нас к сквибам…

— Не были, — обрывает его Ойген. — И сейчас нет.

— Он был особенным, Ревальт, — говорит полковник. — Я и после встречал волшебников… но таких никогда не видел. Ладно, — он берёт исчерканный документ и снова его просматривает. Спрашивает: — Уверены?

— Нет, — отвечает Ойген. — Но я подпишу. Скажите секретарю перепечатать набело.

— Вас сожрут за право на забастовку, — повторяет Арчер. — И за медстраховку такую.

— Посмотрим, — он пожимает плечами.

Ему плевать и на забастовку, и на страховку — всё можно решить, всегда. Он и будет решать — потом, если понадобится.

— Вы чем-то похожи, — говорит задумчиво Арчер. — Он тоже решал всё сразу и кардинально… ваш дядя.

— Отдайте бумаги секретарю, — настойчиво напоминает Мальсибер. — И расскажите.

— Да я и так расскажу, — Арчер откладывает бумаги в сторону. — А это обсудим завтра. У меня тоже есть совесть, — усмехается он.

— А у меня нет, — улыбается Ойген — но он вовсе не шутит. — Но я умею держать обещание. Впрочем, как хотите… можно и завтра.

— Отставить завтра. Едем ко мне домой, — говорит полковник Арчер, убирая документы в сейф. — У меня сегодня нет больше встреч… я полагал, мы с вами до вечера провозимся.

— Едем, — кивает Ойген. От всего этого у него слегка кружится голова — стакан виски, который был весьма щедро наполнен, играет в этом хотя и не последнюю роль, но явно не главную роль — Мальсибер давно уже научился пить, не пьянея, если так нужно.

Он встаёт и снова подходит к знакомому снимку. Гладит его кончиками пальцев… Это была первая маггловская фотография, которую он когда-то вообще взял в руки. Ему было четырнадцать, и это было лето после третьего курса — он исследовал дом, зашёл в одну из дальних комнат, и оказался в комнате дяди. Там и нашёл и этот снимок, и те награды… Отец говорить об этом отказался, отчитал его неприятно за то, что лезет не в своё дело — а спрашивать живого ещё тогда деда Ойгену даже в голову не пришло: сколько он себя помнил, тот даже не смотрел на него никогда, в самом буквальном смысле, просто глядел мимо внука и никогда с ним не разговаривал. Ойгена в детстве это пугало, а потом стало раздражать — но причину такого странного поведения он понял только недавно: он слишком был похож на своего дядю, и, вероятно, видеть его, почти полную копию погибшего сына, деду было невыносимо.

Об этом он и думает, когда они с Арчером спускаются на стоянку и садятся в мощный, хоть и не новый джип. Полковник Арчер трогает резко — визжат шины…

Едут долго и молча. Тот даже радио не включает почему-то. Но молчание не давит… Ойген сидит рядом, на переднем сиденье — и в какой-то момент прикрывает глаза. Кажется, что он спит — но он вспоминает. Как случайно нашёл портрет. Как так и не решился никогда с ним поговорить. Как долго и тяжело умирал его дед — была осень, и сам Ойген этого не застал, но отец писал ему (они очень активно переписывались, когда он учился), и он радовался, что его самого в это время нет дома. Как его разбудили посреди ночи — директор. Он перепугался тогда — дело-то невиданное! — что какая-то из его… шалостей вышла за рамки, но Дамблдор просто увёл его к себе в кабинет и отправил оттуда камином домой, сказав сочувственно, что его дед при смерти и хочет его увидеть. Тогда Ойген не понял, почему тот так грустно смотрел на него — а директор, видимо, просто вспоминал юного лейтенанта… они, вероятно, должны были быть знакомы когда-то. Впрочем, в то время Ойгену дела не было ни до Дамблдора, ни до самого деда — но домой он отправился, разумеется, и у кровати умирающего постоял… тот, никогда в жизни к внуку даже не прикасавшийся, подозвал вдруг его и взял за руку — Ойген помнил, как ему тогда стало вдруг холодно и неприятно, настолько, что он еле удержался от того, чтобы не вырвать руку и вообще не сбежать. «Прости, мальчик», — сказал тогда дед — и заплакал.

И умер под утро — а Ойген остался дома до похорон, а потом просто забыл обо всём этом, и вспомнил только сейчас.

Он открывает глаза и поводит плечами, стряхивая воспоминания. Они всё ещё едут — так долго! Чуть ли не час уже прошёл… столько времени тратить ежедневно на одну только дорогу — ужасно. Надо будет сделать ему портал, что ли…

Наконец, они приезжают — к маггловскому многоквартирному дому. Поднимаются на лифте на четырнадцатый этаж…

— Входите, — Арчер распахивает дверь.

Они проходят через маленький коридор в комнату — и Ойген останавливается почти на пороге. Одна из стен оклеена фотографиями — их тут сотни, если не тысячи. И хорошо, наверное, что маггловские — если бы все они ещё и двигались… полковник Арчер подходит к стене и хлопает по ней ладонью.

— Ну вот, смотрите, — говорит он.

Мальсибер подходит. Ревальт… Не только он, разумеется — там много людей, снимки, в основном, групповые. Но его не интересует больше никто, он с жадностью разглядывает своего дядю — сидящего, стоящего, смеющегося, серьёзного…

— Он был лучшим моим командиром, пусть и временным, — говорит Арчер. — А я полвека почти воевал…

— Вы же американец, — говорит Ойген. — Я думал, он воевал в британской армии… или вы были наёмником?

— Ну мы же в Европе-то вместе воевали, а наш офицер пал в бою, вот Ревальт и принял командование — усмехается тот. — Что ж вы, совсем историю не знаете? Стыдно.

Пожалуй что вправду стыдно… он ведь действительно не знает — во всяком случае, маггловскую. Хотя не такая уж она маггловская, оказывается… Он опускает голову и кивает, говорит тихо:

— Я действительно плохо знаю историю. Мы… учим другую.

— Да. Вы же волшебник, — усмехается тот. — А что у вас говорят о той войне?

— О Гриндевальде? Говорят, что его победил Дамблдор — на дуэли… и что тот добровольно удалился в построенную им же тюрьму, где и прожил, — он запинается, считая, — больше полувека. И был убит Тёмным Лордом.

— Про лорда не знаю, — отзывается Арчер, — а про Гриндевальда я тогда услышал от Ревальта… когда я шел воевать, то война эта виделась мне совсем другой.

— Вы говорили, что можете показать, — говорит Ойген.

— Говорил, — кивает хозяин квартиры. — Что ж… смотрите.

— Вам лучше сесть, — мягко говорит Ойген. — Я обещаю быть осторожным, но…

— Да знаю, — отмахивается тот, морщась. Садится в старое кресло, кивает ему на соседнее. — Давайте уже.

Мальсибер тоже садится, демонстративно достаёт палочку, смотрит… сквибу в глаза и так же демонстративно и чётко говорит:

— Легилименс.

…Зима… Лес. Холодно… Живые и мёртвые вперемешку. Много раненых … Ревальт — в шинели, кое-где заляпанной кровью — чужой — сидит на корточках рядом с одним из них и, практически не скрываясь, колдует: останавливает кровь, накладывает обезболивающие чары… Он выглядит усталым и очень сосредоточенным — закончив с одним, переходит к другому и снова колдует… И снова…

Постепенно темнеет… Раненых собирают, готовят носилки — из веток и каких-то тряпок… Начинается снегопад. Где-то — довольно близко — всё время что-то громыхает, сполохи озаряют небо…

Оборвав заклинание, Ойген закрывает лицо руками и молча сидит так, не шевелясь.

Он помнит себя — почти в том же возрасте, всего на пару лет старше.

И — «тренировочные рейды» Долохова. Замученных и убитых потом магглов… Помнит своё первое убийство — перерезанное горло… «быстро и чисто», — сказал тогда Долохов, кажется, удивившись. А его самого тогда рвало в углу, и руки тряслись так, что он едва мог удержать палочку… и больше всего хотелось свернуться клубком, спрятаться под одеяло и никогда никуда больше не выходить. Такая живая и красная кровь… Что же они творили… зачем…

— Вы в порядке? — голос полковника Арчера возвращает его к реальности.

— Не слишком, — говорит он, неохотно отнимая от лица руки.

Да не то слово… Ему так мерзко, как никогда, кажется, не было. От себя самого. Как же жаль, что в детстве он ничего этого не знал…

— Такое сложное заклинание?

— Да нет… дело не в нём. А в том, что я там увидел.

Ойген встаёт и подходит к стене. Рассматривает фотографии… Один снимок особенно привлекает его внимание: Ревальт Мальсибер стоит, обняв двух миловидных девушек, рядом с небольшим самолётом. Он счастливо смеётся — снимок неподвижен, конечно, но момент схвачен очень удачно, и улыбка вышла очень живой.

— Вы говорили, он хотел летать, — говорит Ойген. — Я тоже люблю самолёты… они совсем не похожи на мётлы.

— А я никогда на метле не летал, — говорит Арчер. — В детстве обидно было…

— Хотите? — тут же предлагает Ойген. — На метле вполне можно летать вдвоём… я могу принести — у меня дома есть неплохая.

— А что, — медленно говорит полковник, теребя ус. — Это будет… забавно. Давайте.

— Вы позволите аппарировать прямо сюда?

— Аппарировать, — усмехается тот. — Я давным-давно живу безо всякой магии… я уже и забыл всё это. Да, конечно. Куда же ещё.

— Я сейчас, — говорит Ойген — и аппарирует домой. Там берёт в кладовке метлу — и сразу же возвращается. — Здесь вокруг м… люди, — называть тех магглами в Штатах и не принято, и сейчас как-то совсем неуместно. — Я думаю…

— Магглы, — говорит Арчер. — Простецы. Так вы нас называете?

— Вас мы называем сквибы, — говорит Ойген. — А их — да, магглы. Но это европейское слово, здесь оно…

— Да бросьте, — морщится Арчер. — Не надо тут передо мной… Вся эта политкорректность, — он машет рукой. — Вещи надо называть так, как они называются, а не изобретать новояз. Давайте свою метлу, — он встаёт.

— Лучше не здесь, я думаю, — говорит Ойген. — Давайте аппарируем в какое-нибудь безлюдное место — я знаю здесь несколько.

— Аппарация мне знакома, — кивает тот. — Хотя это тоже было очень давно…

Ойген подхватывает его — и аппарирует туда, где обычно сам и летает: в пустыню. Там никогда никого нет… а если вдруг кто и будет — спишет на галлюцинацию.

— Сидеть с непривычки будет не очень удобно, — предупреждает он. — Сперва я.

Он тысячи раз катал девушек — правда, все они были ведьмами, и отлично умели управляться с метлой и сами. Пожилой сквиб — это совсем другое… Ойген садится и поднимается в воздух едва ли на пару футов — так, чтобы тому было удобнее сесть.

— Я вас сам буду держать, — говорит он. — Садитесь сзади и упритесь ногами в крепления. Держитесь за талию или за плечи — как вам удобнее. В целом, посадка похожа на мотоцикл, хотя и не так удобна.

Тот садится, берёт Мальсибера за плечи — и они летят.

Сперва плавно и медленно — Ойген не представляет, как его спутник воспримет полёт, и не хочет его пугать. Но тому нравится — тут никакая легилименция не нужна, чтобы почувствовать — и Мальсибер постепенно набирает скорость, а потом и траекторию начинает менять — поначалу немного, но потом успокаивается, расслабляется — и летит уже так, как привык, свободно и очень быстро, то падая вниз, то взмывая вверх, к облакам… если бы они сейчас были. Но никаких облаков в пустыне, конечно, нет — есть солнце и синее сейчас небо, вот туда они и летят…

Летают они, наверное, часа два — и когда, наконец, спускаются, Арчер едва может стоять. Ойген подхватывает его, аппарирует к нему домой — и уже там накладывает разогревающее и обезболивающие заклятья.

А самому ему не нужно, конечно. Он летает лет с трёх — с того момента, как ему подарили первую маленькую детскую метлу.

— Какие тут самолёты, — говорит Арчер слегка потрясённо. — Спасибо.

— Самолёт — это совсем другое, — возражает Мальсибер. — Я же летал… даже в кабине пилота. Но сам пока не вожу. Это совсем разные вещи… и на метле никогда так высоко не подняться. Вам понравилось? — улыбается он.

— О да. Это было… впечатляюще. Вы всё же похожи на своего дядю, — говорит он. — В вас есть тот же огонь.

— Огонь-то есть, — он кивает и добавляет: — Я не хочу обсуждать наше сходство.

— Почему? — полковник глядит на него требовательно и очень внимательно.

— Потому что мне это больно, — честно говорит он. — Слишком не в мою пользу сравнение.

— Ну, не всем воевать, — неверно истолковывает его слова Арчер.

— Не всем, — кивает Ойген. — Расскажите ещё, — просит он. — Смотреть — это одно… расскажите.

— Расскажу, — соглашается тот. — Выпьете? У меня, правда, только виски.

— Давайте…

Виски так виски… пил же он водку. Да что он, на самом-то деле, в последнее время только не пил… даже с итальянцами пришлось какую-то крепкую дрянь. Но сейчас крепость уместна — и ему самому в кои-то веки хочется опьянеть. Потому что переносить всё это на трезвую голову — слишком.

Они сидят до ночи… Арчер рассказывает — много. О войне, о том, как мальчишкой пошёл на фронт, о том, как встретил необыкновенного английского лейтенанта, о его зажигающем души Империо… о его смерти. Арчер, тогда еще в чине сержанта, правда, при ней не присутствовал — только увидел его потом уже мёртвого. Когда до конца войны оставалась всего-то пара недель… Странно, но Ойген не плачет, хотя ему больно порой просто неимоверно. Может быть, он слишком для этого пьян… но сознание у него ясное — или, по крайней мере, кажется ему таковым. А когда он, наконец, собирается уходить, полковник Арчер приносит старую жестяную коробку и протягивает ему со словами:

— Возьмите. Я всё думал найти когда-нибудь его родственников и отдать им…

Мальсибер берёт коробку и открывает.

Там письма.

Почерк ему знаком… хотя он никогда не читал ничего, им написанного — только видел надписи на конвертах.

— Я не открывал, — говорит Арчер. — У нас тогда с почтой плохо бывало… не всё успевали отправить. Здесь не только вам… но больше я всё равно никого не нашёл. Берите.

— Спасибо, — шёпотом говорит Ойген. — Я… я пойду, — он встаёт — его тут же ведет, и он падает обратно, это смешно, но ни один из них не смеётся.

— А не опасно в таком состоянии? — серьёзно спрашивает полковник. Он тоже пьян, но ему проще — ему никуда не нужно. Во всяком случае, сейчас.

— У меня портал, — говорит Ойген — и прощается.

И сжимает браслет, крепко прижимая к себе коробку.

Оказавшись в прихожей, он долго сидит на полу — сил идти куда-то у него нет. Так долго, что, хотя сейчас и глубокая ночь, Северус выходит к нему — и замирает, приоткрыв рот, с выражением шока и замешательства на вытянувшемся лице, увидев своего друга до такой степени пьяным. Это настолько странно и на того не похоже, что Снейп даже не сердится — он пугается.

— Я не хочу трезветь, — чётко говорит ему Ойген, верно истолковав его поднятую палочку. — Не сегодня.

— Что случилось? — Северус присаживается рядом на корточки.

— Ничего… плохого. Правда, — Ойген пытается до него дотянуться, но никак не может сфокусировать зрение.

— Я бы не сказал, что тебе хорошо, судя по ощущениям.

— Мне… хорошо. И плохо. Одновременно. Но это… не страшно. Правда.

— Пойдём, — разбираться сейчас бесполезно, он и не пытается даже. — Не хочешь трезветь — не надо… но утром потом не…

— Если бы ты знал, как мне стыдно, — говорит Ойген.

— Стыдно? — непонимающе переспрашивает Снейп. — За что?

Тот, вроде бы, шёл на переговоры с представителем профсоюза… что он с ним сделал такое? Заставил подписать бумаги, ставящие его будущий персонал в положение домовых эльфов? А теперь рефлексирует?

— За всё… за себя.

— Ты выторговал какие-то нечеловеческие условия? — смеётся Снейп. — А теперь, напившись, раскаиваешься?

— Я встретил сослуживца своего дяди, — говорит Ойген. — Он показал мне его. И рассказал.

Снейп замирает.

Про дядю — Ревальта — он слышал только однажды, и всё, что понял тогда — это то, что тема эта была для его друга непривычно болезненной. Потом видел его портрет в их библиотеке — в той её части, куда сам Ойген никогда не ходит.

— Посмотри сам, пожалуйста, — просит Мальсибер. — Я хочу, чтобы ты знал… но рассказать не смогу…

— Сейчас?

— Сейчас. Пожалуйста.

Снейп кивает — и смотрит.

Когда заканчивает — тот плачет… да Снейпу и самому хочется рыдать от увиденного. И утешать тут действительно нечем… хотя сам Мальсибер наверняка бы нашёл. Но он-то не Ойген… Поэтому он просто подсаживается поближе и обнимает своего пьяного друга, склоняя его голову к себе на плечо.

— Вы похожи, — негромко говорит Снейп, гладя Мальсибера по волосам и плечам. — Поэтому так и больно.

— Да ничуть мы не похожи, — взрывается тот. — Только внешне, неужели ты тоже не видишь?!

— Не только, — спокойно возражает Северус. — И ты сам это знаешь. Просто так уж сложилось.

— Что сложилось, Северус? Что когда он там бился с ними — я, в том же возрасте, их убивал? Низачем — просто чтобы, видите ли, потренироваться?

— Ты о чём? — непонимающе спрашивает Снейп.

— О магглах! О магглах же — которых Ревальт вытаскивал раненых непонятно как на одной своей силе — а я убивал и пытал!

— Ты? Пытал магглов?! Когда, Ойген?

— А… ты же… да. Тебя же не отправляли, — судорожно вздыхает он. — Я забыл. Тебя же не учил Долохов?

— Почему не учил? Учил… чему-то. Но я не помню уже.

— Он не тренировал тебя… на магглах?

А ведь и вправду было… только Снейп совершенно забыл об этом. Было весьма неприятно, но он тогда… в общем, ему было почти всё равно — он тогда и Сектумсемпру довёл до ума, и Вулнера Санентур придумал… и вот на магглах и проверял.

Воспоминание оказывается весьма неприятным — но и близко не в такой степени, как, по-видимому, для Ойгена. Потому что того просто трясёт, и Северус вспоминает его в первые недели после возвращения из Азкабана.

— Нам было по восемнадцать, — говорит он. — Совсем мальчишки.

— А он в восемнадцать уже погиб, — горько отвечает ему Ойген. — А убежал в семнадцать… он был младше меня, когда…

— Нельзя так сравнивать, — возражает Северус. — Ты понимаешь?

— Почему?

Действительно — почему? Никогда ему утешения не давались… сюда бы Люциуса Малфоя сейчас — он бы мигом нашёл не одно, а три объяснения, и таких убедительных, что даже сам бы поверил. А Снейп так не умеет…

Ойген вдруг смеётся, поднимает заплаканное лицо и ласково гладит друга по щеке.

— Ты не умеешь, — говорит он. — Но это не важно… спасибо, что хочешь утешить. На самом-то деле, только это и важно… обоснование-то найти несложно. Спасибо, — он притягивает его к себе и прижимается лбом к его лбу. — Как здорово, что я тогда тебя встретил… ты знаешь, а ты ведь, — он улыбается, — пожалуй, едва ли не единственное, чем я могу гордиться… ну, или хотя бы не стыдиться, — он снова смеётся, на сей раз очень ласково.

— Почему? — слегка улыбается Снейп.

— Потому что ты талантливый… потому что я тебя спас… потому что ты, может, сделал бы меньше, если б не я, — начинает перечислять Ойген.

— А ты был прав, — уже откровенно смеётся Снейп. — Скромность — идиотское качество. Как здорово, что ты его действительно лишён полностью.

— Я не прав?

— Прав, — продолжает смеяться тот. — На самом деле, ты даже куда более прав, чем ты думаешь… мне просто крайне непривычно видеть тебя таким пьяным. Пойдём, я отведу тебя в спальню. Пол холодный.

— Отведи в библиотеку, — говорит тот вдруг. — И оставь меня там одного. Пожалуйста.

— Ты уверен?

— В другом состоянии я к нему никогда и близко теперь не подойду, — честно говорит Ойген. — А сейчас я решусь. Отведи меня.

— Ну идём, — он одним рывком поднимает того на ноги — и только сейчас замечает коробку, которую тот прижимает к себе. — Это что?

— Это… письма. Не бойся, — он всё правильно понимает. — Там нет никакой магии. Они самые обычные.

— Твоего дяди?

— Да. Он не успел их отправить — а его друг сохранил… и отдал мне. А я боюсь их читать, — он стоит с некоторым трудом и крепко держится за Северуса — тот и сам держит его, кажется, впервые в жизни такого пьяного, растерянного и запутавшегося. Это всегда была его прерогатива — путаться в своих чувствах и ощущениях, а Ойген всегда с лёгкостью мог его распутать. А теперь они поменялись ролями… и Снейп не представляет, что делать.

Поэтому делает то, о чём его просят: ведёт друга в библиотеку. Потом закрывает за ним дверь… подумав, ставит на неё следящие чары — и уходит к себе. Не караулить же его здесь под дверью…

…Оказавшись в библиотеке, Ойген трезвеет — или ему так кажется. Пошатываясь, он медленно идёт вдоль стеллажей, скользя левой рукой по их полкам — что помогает сохранить равновесие — а правой прижимая к себе жестяную коробку с письмами. Ему кажется, что идёт очень долго — хотя куда здесь долго идти, библиотека заставлена очень плотно… надо было, наверное, раздвинуть пространство… хотя тогда пришлось бы идти ещё дольше… Он старается не смотреть под ноги: стоит ему опустить взгляд, как его почему-то тут же начинает мутить. Здесь очень тихо и, несмотря на ночное время, совсем не темно: Снейп, что ли, зачаровал это место… Пахнет старой бумагой и кожей — один из самых мирных запахов на свете…

Наконец, он доходит. Портрет не спит — сидит на подоконнике своего нарисованного окна и смотрит на медленно подходящего к нему племянника.

— Здравствуй, — тихо говорит Ойген, останавливаясь возле самой рамы и опуская портрет пониже — так, чтобы быть с ним на одном уровне.

Юноше на портрете шестнадцать, и он и вправду очень похож на Ойгена в том же возрасте — вернее, конечно, связь тут обратная, но сходство действительно сильное. Только вот взгляд у него серьёзный и взрослый, а улыбка сейчас печальная и понимающая.

— Здравствуй, — говорит он, встаёт с подоконника и тоже подходит к раме — со своей стороны. — Я давно хотел с тобой познакомиться.

На нём тёмно-бордовая бархатная мантия и белая рубашка под ней — безо всякого галстука. Ворот расстёгнут… Чёрные волосы подстрижены коротко и полностью открывают и шею, и уши.

— Мне было стыдно, — говорит Ойген, перекладывая коробку из правой руки в левую и кладя раскрытую правую ладонь на холст. — Мне и сейчас стыдно. Но я пьян, и поэтому всё же рискнул.

— Не нужно, — улыбается ему Ревальт и тоже касается ладонью холста там, где лежит рука его племянника. Кажется, что ладони вот-вот соприкоснуться — но это, разумеется, невозможно. — Я знаю твою историю… Не всё, конечно — но знаю. Что ты хочешь узнать?

— Не знаю, — говорит Ойген. — Я очень мало о тебе знаю. Я встретил сегодня твоего друга… военного. Полковника Дэниэла Арчера. Хочешь, я его сюда приведу?

— Дэниэл? — улыбается Ревальт. — Я рад, что он ещё жив, надо же, до полковника дослужился… и буду рад поговорить с ним. Спасибо.

— Или могу взять тебя к нему. В гости. Хотя он не звал, — он трясёт головой. — Надо, наверное, себя протрезвить… и так всё достаточно плохо, так ещё и…

— Как тебе больше нравится, — говорит портрет. — Ты напрасно так остро на меня реагируешь… ты старше меня в три раза. И опытнее. И, в общем-то, лучше.

— Лучше?! — нервно восклицает он, едва не роняя коробку — подхватывает её в последний момент почему-то с таким испугом, будто она может разбиться, и ставит осторожно на пол.

— Мне было легко стать таким, — говорит Ревальт и просит, — сядь, пожалуйста. И успокойся. Я бы обнял тебя, если бы мог, — добавляет он с мягкой улыбкой. — Но тебе придётся это просто представить.

Ойген судорожно вздыхает, оборачивается, разыскивая что-нибудь, на что можно сесть, видит у одного из стеллажей невысокую лестницу, наверху которой можно сидеть, достаёт палочку и, не рискуя сейчас обходиться без слов, говорит:

— Акцио.

Потом поднимается по ступенькам и садится — и поднимает на ту же высоту и портрет.

— Не лучший выбор, — говорит Ревальт. — Ты упадёшь так… я сказал, что ты лучше меня, — напоминает он. Ойген болезненно морщится, ёжится и закрывает лицо руками, произносит глухо:

— Не надо, пожалуйста, так. Я ценю, правда. Но не надо.

— Где ты был одиннадцатого сентября две тысячи первого года? И всю следующую неделю? — серьёзно спрашивает его Ревальт.

— Ты… как ты… откуда ты знаешь? — он слегка всхлипывает и удивлённо на него смотрит. Портрет улыбается:

— Мы многое знаем. Ты ведь повесил портреты родителей на лестнице — они видели и слышали вас. Я бы на твоём месте тоже там был — но я прошёл совсем иной путь. Твой был гораздо длиннее… Ойген. Ты знаешь, почему тебя так назвали?

— Я знаю, что оно значит, — кивает тот. — Хотели подчеркнуть…

— Нет, — улыбается тот.

— Нет?

— Нет, конечно. Мой брат… я полагаю, родители замучили его мною. Представь: всю жизнь слышать, что нужно быть таким, как мертвец… что ему оставалось? Он и перевернул всё, что смог. И имя наследника — тоже.

— Я не понимаю… погоди, — он наводит на себя палочку и всё же отрезвляет себя: в конце концов, разговор уже начат, ну не сбежит же он посредине…

Ему тут же становится очень холодно и ужасно пусто — вот почему люди так не любят это заклятье… Он ёжится, оглядывается, но пледов тут нет, и он неохотно накладывает на себя согревающие чары.

— Можешь считать, что они от меня, — говорит Ревальт. — Всё правильно… если уж говорить — лучше трезвым. Мы говорили об именах, — напоминает он и предлагает: — Выпей воды — поможет.

— Откуда ты знаешь? — слегка улыбается Ойген, следуя его совету: льёт прямо себе в согнутую чашей ладонь из палочки и пьёт, а потом умывается.

— Я же воевал… там много пили. Вода помогает — даже без заклинаний.

— Вода вообще помогает, — кивает Ойген — и вдруг спрашивает: — Хочешь, я тебе утром покажу, где мы живём теперь?

— Конечно, — кивает тот. — Здесь море или океан рядом? Я слышу шум иногда.

— Океан, да… там красиво. Очень красиво… хотя и не так как у нас. Я перебил, извини…

— Не страшно. Я говорил о твоём имени. Переставь буквы, добавь s и замени одно «e» на «i».

Тот чертит в воздухе буквы палочкой (имя Ойген пишется «Eugen» — авт.), добавляет, меняет… глаза его расширяются, он смотрит на портрет изумлённо — а тот смеётся.

— Это ужасно глупо, — говорит он наконец. — Но Кассий хотел выделиться… назвать совсем напрямую всё-таки не решился — и придумал вот такой вариант. Поговори с ним об этом — он сам расскажет.

— Вы помирились? — тихо спрашивает Ойген, развеивая буквы.

— Конечно. Здесь редко враждуют… и мы же любили друг друга, когда он был маленьким. Но расскажи мне про себя, — просит он. — Тебя я совсем не знаю… только со слов Кассия. Ты никогда не разговаривал со мной прежде.

— Когда я нашёл портрет, разговаривать уже было поздно, — говорит Ойген.

— Ты был в Азкабане, — помолчав, говорит Ревальт.

— Был.

— За что?

— Папа тебе не сказал?

— Я не понял, — признаётся портрет. — Он и сам не понял, мне кажется… но не рассказывай, если не хочешь. Скажи лучше, почему тебе передо мной стыдно? За что?

— Да за всё, — помолчав, говорит Ойген. — Я столько лет потерял… просто выбросил. Да и сейчас, если подумать…

— Чем ты сейчас занимаешься? — кажется, Ревальт готов поддержать любую тему: ему и интересно, и хочется успокоить племянника.

— Ну вот тоже, — смеётся тот слегка истерично.

И плачет.

— Ойген, — очень ласково зовёт его Ревальт. — Не надо так… успокойся. Пожалуйста.

— Ты понимаешь, — говорит тот, стирая слёзы ладонями и пытаясь сквозь них улыбаться, — если всерьёз задуматься и сравнить с тобой, я сделал в жизни, пожалуй, только одно стоящее дело: вытащил сюда своего друга и помог ему здесь прожить первые месяцы. Взамен, правда, он меня спас и до сих пор регулярно спасает, так что… А второго друга я потерял.

— Он умер?

— Он сел! В Азкабан. Навсегда. Ни за что. А я не понял, что он собирается сдаться. Если бы я тогда был внимательнее…

— Что бы ты сделал? — мягко спрашивает его Ревальт. Сейчас он сидит боком на раме и кажется, что ещё чуть-чуть — и он шагнёт в комнату.

— Я бы забрал его с собою, конечно. Или остался с ним.

Ревальт молчит, только смотрит очень внимательно. Потом спрашивает:

— А что тогда было бы с тем, первым? Которого ты спас, насколько я знаю?

Ойген открывает рот, чтобы ответить — но молчит, потому что не знает, что именно тут сказать. Потому что ведь получается, что, останься он с Эйвери, Снейп умер бы там, в той хижине…

— Что было — то было, — говорит Ревальт настойчиво. — Оставь прошлое в прошлом. Ты ведь должен уметь. Живи, — он улыбается. — За меня в том числе. И заходи иногда. Мне здесь невероятно скучно, ты знаешь… почему ты запер нас всех в библиотеке? Меня — я понимаю, — смеётся он. — Но остальных-то за что?

— Не знаю, — очень смущается Ойген. — Я как-то… здесь толком нет лестницы — я не знал, куда вас повесить… в гостиную нельзя — у меня бывают здесь в гостях магглы… но я придумаю что-нибудь, — обещает он. — На самом деле, я совсем не подумал… видишь?

— Ты хороший, — с нежностью говорит Ревальт. — Не надо, не плачь, пожалуйста! — просит он, когда у того вновь набегают от его слов на глаза слёзы. — Познакомь меня со своим другом? Я видел его здесь пару раз, но мы не разговаривали.

— Я познакомлю, — обещает он. — Здесь…

Он левитирует коробку с письмами себе в руки и открывает её.

— Полковник Арчер отдал мне это… что мне сделать с ними? Твои письма, который ты не успел отправить…

— Что хочешь, — улыбается он. — Прочитай… может быть, тебе будет любопытно.

— Ты разрешаешь?

— Конечно. Никого из их адресатов ведь всё равно уже нет в живых… читай, если хочешь. Хотя там есть одно… если не потерялось. Покажи мне, — просит он. Ойген начинает перебирать письма, и на одном из них Ревальт кивает: — Да, по-моему, это оно. Открой, пожалуйста.

Ойген немного неловко — от волнения у него дрожат руки — вскрывает конверт. Под ним — ещё один, на нём написано: «Кассию от Ревальта».

— Прочитай его, — просит тот. — Я писал брату — на будущее. Но, думаю, если бы знал, что у него будешь ты — то написал бы что-то похожее и тебе. Не сейчас, — просит он. — Ты слишком расстроен, потерян и взбудоражен, а я бы хотел, чтобы ты читал это спокойно.

— Я прочитаю, — кивает он, кладя письмо поверх остальных. — Спасибо.

— Сейчас иди спать, — говорит Ревальт. — И приходи после… я всегда рад тебя видеть. И так и не знаю ничего о тебе, — улыбается он. — Ты расскажешь?

— Расскажу, — кивает он. — Всё, что захочешь.

— Иди, — повторяет портрет. — Ты очень устал. И очень много пережил за один день. Иди. И поверь мне, пожалуйста: тебе нечего стыдиться передо мной. Совсем нечего. Мы все в семнадцать такие, какими нас вырастили. Доброй ночи, Ойген.

Тот тихо уходит. Портрет провожает его долгим взглядом, а когда тот сворачивает, исчезая из поля зрения, уходит со своего полотна.

— Я всё придумал! — будит Ойген Северуса на следующее утро. Он вполне бодр, свеж и, судя по влажным волосам, только что искупался в океане. — Вставай! Хочешь послушать?

— А у меня есть выбор? — сонно интересуется Снейп — хотя на самом деле видеть и слышать своего друга после вчерашнего вот таким он рад.

— Нет! Кофе, — он протягивает ему чашку. Горячий, горький, крепкий — всё как надо. Кофеварки всё же великое изобретение.

— Надо же, — до сих пор Мальсибер за подачей кофе в постель замечен не был. Северус открывает глаза, садится и забирает у него чашку. — Ну говори… что ты придумал?

— Всё, — он просто сияет.

— В первый день сотворил он небо и землю, — бормочет Снейп, делая глоток кофе.

— Ну, что-то такое, да, — тот садится к нему на кровать, поджав правую ногу.

— Ну рассказывай уже… выдумщик.

— Я полночи думал, как сделать всё правильно, — говорит Ойген. — И теперь знаю — но мне нужна помощь Люциуса.

— Поможет, — кивает Снейп. — Куда он денется…

— Мне кажется, ему тоже понравится, — весело говорит Мальсибер. — Я хочу создать благотворительный фонд. Маггловский. Вернее, конечно, фонд будет не один — но с чего-то же надо начинать.

— А неплохая идея, — с некоторым удивлением говорит Северус. — Ты это… по следам вчерашней беседы придумал? — осторожно интересуется он.

— В целом, да. Смотри: я официально сделаю при казино фонд… не знаю пока, какой. И десять процентов от выручки будут сразу идти туда. Это раз.

Он продолжает увлечённо рассказывать, а Снейп только дивится, как можно за полночи придумать и даже, в целом, продумать такую оригинальную концепцию.

-… и, в общем, получаем сочетание пользы, выгоды и даже пиара. Ну? Как тебе?

— Тут совершенно точно нужен Малфой, — говорит Северус. — Вот он и вправду оценит. Даже я потрясён. Тебе, я смотрю, легче?

— Ну, я всё равно не смогу вернуть прошлое, — легко говорит он. — А вот с будущим что-нибудь толковое сделать можно… но это ещё не всё.

— Ты меня пугаешь, — приподнимает он угол рта.

— Я не совсем пока в курсе… это нужно будет поизучать, и вообще пока говорить рано… и вообще сначала нужно другим заняться… но вот года через два-три… в общем, что ты думаешь об индейцах?

— О ком?! Ойген…

— Об индейцах. Между прочим, коренных жителях этой земли.

— Ничего, — вздыхает Снейп, понимая, что это очень скоро изменится.

— Я вот тоже, — кивает он. — Но у них такие интересные преференции в этом бизнесе… а толку при этом почему-то чуть. Хочу понять, почему и как такое вообще может быть. Но это потом, — повторяет он.

— А сейчас?

— А сейчас я пойду подписывать… а, нет — сперва беседовать со своим юристом, а потом — подписывать самое странное соглашение с профсоюзом из всех существующих на данный момент. А потом я вернусь вечером, и пойдём знакомить тебя с моим дядей.

— А я тут при чём? — слабо сопротивляется Снейп. На самом деле, он не против: со вчерашнего дня тот ему и самому весьма интересен.

— Ну как? Ты — единственное на данный момент стоящее, что я сделал в жизни, — смеётся Ойген. — Неужели ты не позволишь себя ему продемонстрировать?

— Ты хоть бы приличия ради сказал наоборот, — усмехается Снейп.

— Какая разница? Ты же всё равно меня понял… идём завтракать? И у меня для тебя подарок.

— Когда ты успел? — всё-таки высказывает удивление Северус. — Или ты завёл хроноворот?

— Мальсиберам хроноворот не нужен, — веселится Ойген и протягивает ему коробочку. — Держи.

Тот смотрит очень критически, потом осторожно открывает.

Там ещё одна — из стекла. Снейп её открывает — и смотрит непонимающе.

— Что это?

— Пепел, — вкрадчиво отвечает Мальсибер.

— Я вижу… это какой-то символ? Предлагаешь мне посыпать им голову?

— Тебе лучше знать, — ещё более вкрадчиво говорит он. — А вопрос неправильный.

— Неправильный? Ну хорошо… тогда откуда?

— Снова неверно.

Он задумывается. Это ещё детская, школьная их игра — до сих пор обоим не надоевшая.

— Из чего?

— Почти. Очень близко. Но не то.

— Из… кого?

— Да-а, — тянет Ойген. — Ну?!

— Да быть не может, — потрясённо говорит Северус.

— Может, — кивает Мальсибер. — Я собирался на какой-нибудь праздник отдать — сегодня, я полагаю, самое время.

— Где ты взял?!

— Ну… где-где. Взял, — он смеётся. — Никто не пострадал, если тебе интересно.

— Даже я не заподозрю тебя в попытке убить феникса, — говорит Снейп, разглядывая мягкий и гладкий светло-серый пепел. — Я даже представить боюсь, сколько это стоит.

— Вот и не представляй. Ты говорил как-то, что тебе бы хотелось…

— Хотелось, — его взгляд постепенно приобретает характерное отстранённое выражение — Ойген хмыкает, машет рукой, встаёт и говорит:

— Ладно… я так понимаю, до вечера?

— До вечера, — отзывается тот рассеяно.

…Пока Снейп медитирует над пеплом феникса, который столь редок и ценен, что раздобыть его — вопрос даже уже не денег, а связей, и лично он нужные до сих пор так и не сумел завести — Мальсибер наспех завтракает, а потом до обеда сидит у юриста. Тот хорош — да просто прекрасен, один из лучших, да и понимают они друг друга просто отлично, но даже он Ойгена категорически не понимает.

— Никто не делает подобных уступок! — говорит он, прочитав вариант принесённого Мальсибером соглашения с профсоюзом прислуги. — Мы же почти неделю обсуждали с вами все возможные варианты. Что случилось?

— Какая разница, что? — пожимает плечами Ойген. — Я передумал. Концепция изменилась. Придумайте сами — в конце концов, вам виднее, как это верно подать.

— Придумать недолго, — кривится тот, — но я понять не могу: зачем действовать себе в убыток?

— О чём вы? Какой тут убыток? — изумляется он. — Тут рентабельность… да что я вам говорю — вы лучше меня это знаете! Я максимум процентов десять потеряю!

— А вы переведите это в доллары! — они почти кричат друг на друга… что абсолютно устраивает обоих. Потому они и сработались: Мальсибер умеет, конечно, держаться хладнокровно, но не любит, и хищная ледяная вежливость большинства юристов его всегда раздражала — и когда они повстречались, то, что называется, нашли друг друга, и уже несколько лет работают вместе.

— А вы — в пиар!

Они замолкают. Потом Ойген начинает объяснять:

— Всё верно: соцпакет большой, плюс право на забастовки… в определённых ситуациях — но вы посмотрите на это иначе. Разве людям не будет приятно, приходя сюда поиграть, знать, что их деньги пойдут не просто в карман руководству? К тому же… я хочу, чтобы вы внесли некоторые изменения в устав. И прежде чем вы снова начнёте на меня орать, выслушайте и подумайте над тем, что я говорю, с точки зрения общественной пользы — ну и нашего реноме.

— Звучит пугающе, — говорит мистер Альпиди.

— При казино будет создан благотворительный фонд, — говорит Ойген. — В который будет перечисляться десять процентов от всей его выручки. Цели фонда я назову позднее — время терпит. Но поскольку, как я понимаю, вам нужно к этой мысли привыкнуть — я рассказываю вам об этом заранее.

Тот смотрит на Ойгена очень внимательно. Постепенно в его глазах появляется понимание — он вдруг кивает и говорит:

— А вы знаете… возможно, это не так глупо, как кажется. Социальный акцент — это может чрезвычайно любопытно сыграть… если вас не объявят сумасшедшим, конечно.

Они смеются.

— Не объявят, — говорит Мальсибер. — Вы уж постарайтесь.

— Я постараюсь, конечно… но мысль очень новая. А новое принимают плохо… но если у вас получится ввести новую моду — вы навсегда останетесь первым.

— Я знаю, — весело говорит Ойген. — Осталось только ввести эту моду на… как вы это назвали?

— Что именно?

— Акцент… как?

— Социальный акцент, — повторяет Альпиди.

— Социальный акцент в бизнесе, — задумчиво проговаривает Мальсибер. — Нет, слишком длинно… уродливая конструкция, это никогда не войдёт в моду. Надо как-то короче…

Он задумывается, садится к столу и начинает писать на чистом листе бумаги разные словосочетания на эту тему. Потом просит, не отрываясь:

— Вы соглашение-то с профсоюзом подготовьте, пожалуйста! Мне сегодня подписывать.

Часа полтора они молча работают — Ойген, вполне свободно чувствующий себя в кабинете мистера Альпиди, уже сидит на диване с ногами и грызёт кончик перьевой ручки: шариковые ему не нравятся, он вообще дома так и предпочитает пользоваться настоящими перьями, а здесь — хотя бы такими. Наконец он громко и чётко произносит:

— Социальное предпринимательство.

Альпиди отрывается от компьютера и повторяет:

— Социальное предпринимательство… Очень громко.

— Так и отлично, — кивает довольно Мальсибер. — Давайте это так и назовём.

…К полковнику Арчеру Ойген приезжает после ланча. Поднимается на лифте, вежливо здоровается с секретарём — его ждут.

Они здороваются: крепко жмут руки друг другу, обмениваются вежливыми фразами о погоде… а потом Мальсибер не выдерживает и говорит в лоб:

— Я привёз новый договор. Посмотрите.

Арчер читает. Потом перечитывает. И говорит с удовольствием:

— Не передумали, значит.

— Я говорил: я умею держать слово. Даже данное сгоряча. Подписываем?

— Очень хороший договор, — кивает серьёзно Арчер. — Почему бы вы это ни делали — для людей это благо.

— Ну и отлично, — легко кивает Мальсибер. — Я очень рад и всё такое… подписывайте уже, — он первым берёт ручку. Они ставят подписи: один экземпляр, другой… Ойген убирает свой в карман, не стесняясь использовать уменьшающие чары при Арчере, дожидается, пока тот спрячет свой экземпляр в сейф — и говорит: — У меня приглашение для вас. Ко мне домой. У нас дома остался портрет Ревальта — он говорит, что был бы рад вас увидеть. Если хотите, — добавляет он вежливо. — Не обязательно сегодня, конечно, если вам неудобно.

— Портрет, — медленно говорит тот. — Я слышал про них… но так никогда и не видел.

— Ну вот, можете теперь изменить это… Они… в каком-то смысле это похоже, пожалуй, на видеосвязь: когда можно говорить и видеть, но нельзя дотронуться. Ну и возраст внешне остаётся тем, в котором портрет был сделан… ему там шестнадцать. А вот знают портреты всё то, что знал их прототип на момент смерти… поэтому бывает странно говорить, например, с ребёнком, который дожил до глубокой старости. Но здесь разница небольшая…

— Вы говорили с ним?

— Говорил. Вчера, — он улыбается. — И всегда буду вам за это признателен. Я был честен вчера, когда говорил, что недостоин своего дяди — но, с другой стороны, я-то ещё не умер… и кто знает, что я отвечу вам через десять лет.

В общем, к весне всё налаживается — а в апреле Мальсибер, наконец, официально открывает собственное казино. С говорящим названием: «Алькасар».

Там… красиво. Ярко, светло — и почти что изысканно, насколько это, конечно, возможно. Конечно же, это не только респектабельное игорное заведение — ещё и отель, очень хороший, но почему-то на его фасаде красуются не пять, а всего лишь четыре звезды. На вопрос «почему?», Мальсибер с удовольствием поясняет, что не собирается делать весь комплекс элитным, и что люди, останавливающиеся в четырёхзвёздочных отелях, по его наблюдениям, даже более склонны играть, чем те, кто предпочитает исключительно самые лучшие гостиницы.

— И потом, тут такая тонкая разница — а возни много. Я не собираюсь заниматься всерьёз гостиничным бизнесом, четырёх звёзд мне вполне достаточно.

Первое время Мальсибер, конечно же, буквально днюет и ночует в «Алькасаре», и загружен делами так, что вздохнуть некогда — а вот Снейп открытие казино — и, соответственно, окончание того страха, в котором он жил последние месяцы — отмечает своеобразно. Например, сейчас он ужинает в маленьком французском ресторанчике с симпатичной молодой женщиной, аспиранткой профессора Фергюссона, с которым Снейп… вернее, Смит замечательно сотрудничает уже второй год — тот всё зовёт его прочитать курс лекций, хотя бы один семестр, и очень печалится категоричным отказам Северуса.

Сейчас они с мисс Бейриш обсуждают особенности применения асфоделя в лечебных зельях — тема её диссертации случайно пересеклась со сферой нынешних интересов Снейпа, и они уже некоторое время работают вместе. Молодая женщина очень мила, они, пожалуй, друг другу нравятся, и Северус вполне допускает мысль, что со временем, возможно, работу можно будет дополнить лёгким приятным романом — ну а нет так и нет, как получится. Ужин уже подходит к концу, они ждут десерт: он — традиционное для него фруктовое — в данный момент лимонное — мороженое, она — вишнёвый пирог, когда в зал входят пятеро крепких мужчин и, оглядевшись, направляются прямиком к их столику.

— Вот, значит, кто это, — говорит старший — младшие в это время прижимают кисти Снейпа к столу, а в бок ему остро тычут волшебной палочкой.

— Сиди тихо, — советует один из его импровизированных стражников, кладя другую руку ему на плечо. — Дёрнешься — пожалеешь.

— Это не он! — восклицает мисс Бейриш. — Он вообще не при чём, это…

— Молчи, дочь греха, — глухо говорит старший. — Ты опозорила нас и ещё смеешь тут говорить что-то? Силенцио! — говорит он негромко, и молодая женщина может только беззвучно открыть рот в возмущённом безмолвном крике. — Всё, едем, — приказывает он, с силой беря её за плечо и буквально вытаскивая из-за стола. — Лучше добром иди, — говорит он, толкая её перед собой.

— Да в чём дело? — пробует возмутиться Северус, тоже немедленно получая Силенцио. Его собственную палочку у него тут же забирают, а его самого тоже выволакивают из-за стола и тащат — хорошо хоть не оглушают, только угрожают и тычут палочкой в рёбра.

Они выходят с чёрного хода — Снейпа запихивают в одну машину, мисс Бейриш — в другую. Уже внутри его, наконец, оглушают, и приходит он в себя только в каком-то мрачном амбаре, с ужасной головной болью и сильным жжением в пересохшем горле.

Ассоциация настолько очевидная, абсурдная и смешная, что он смеётся — нервно, но вполне явно, чем, по всей видимости, только раздражает тех, кто за ним наблюдает. Их человек десять — те же пятеро, что в ресторане, а за ними, вторым рядом — ещё столько же, если не больше. Себя самого Северус обнаруживает привязанным к стулу посреди полутёмного помещения: под ногами поскрипывает дощатый пол, а нескольких футах над головой мерно качается лампа с ржавым металлическим абажуром, вокруг которой с тихим жужжанием лихорадочно вьются мошки. Конус яркого света смещается вместе с лампой, заставляя тени окруживших его людей дёргаться в причудливом танце — он посмеялся бы, насколько это напоминает сцену из старых детективов и вестернов, но выражение глядящих на него лиц к веселью вовсе не располагает.

— Нечестивый безбожник, ты опозорил мою заблудшую дочь, — говорит седой тип, старший из ресторана. Снейп совершенно искренне удивляется: действия, которые хотя бы каким-то образом можно было бы так описать, он совершал в последний раз хоть и не так уж давно, но представить себе ту свою партнёршу дочерью этого человека его фантазии никак не хватает.

— Вы ошибаетесь, — вежливо говорит он.

— О нет, — хмурится тот. -Не сотрясай воздух лишними оправданиями и ложью — я своими глазами видел вас с ней.

— Когда? — «и с кем?» — очень хочет добавить он, но благоразумно удерживается.

— В ресторане, — мрачно напоминает мужчина — слова падают, словно камни.

В ресторане?!

— Мы просто ужинали, — чрезвычайно удивлённо говорит Снейп. — И обсуждали диссертацию мисс Бейриш.

— Ты осквернил её тело, — повторяет мужчина. — Но я не снимаю ответственности и со своей падшей дочери и допускаю, что ты не брал её силой, а отравил её душу лестью и соблазнил лживыми обещаньями.

«Не брал силой»?!

— Я к ней не прикасался! — абсолютно искренне возмущается он.

Что, в общем-то, правда, если исключить случайные прикосновения в процессе общей работы, никакого эротического подтекста не имеющие.

— Лжец! — восклицает мужчина помладше… брат? Дядя?

— Тихо! — рявкает старший. -Не пытайся себя оправдать — лучше раскайся в совершенном грехе, прими крещение в истинной церкви и сделай Марджери законной женой перед общиной и богом, или будешь судим за то, что с ней сделал, казнен и проклят во веки веков. Время тебе до утра.

Северус не удерживается от язвительного:

— То есть приговор порочному мне известен заранее?

— По нашим законам за такое сперва кастрируют, а потом казнят, — сообщает ему кто-то справа.

— Я не трогал мисс Бейриш, — повторяет Северус. Ему уже не смешно: эти странные люди настроены очень решительно, а он никак не сообразит, как убедить их. — Спросите её.

— Конечно, она будет тебя покрывать! — восклицает ещё один, самый крайний.

— Я готов поклясться, — говорит Снейп. — Или выпить веритасерум.

— Сказано — не клянись вовсе: ни небом, ибо оно престол Божий, ни головою твоей не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или же черным. Но да будет слово твое: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. Она беременна! — выкрикивает тот же, самый крайний и самый, кажется, молодой. — Тебе придётся позаботиться о своём ребёнке — или умереть!

— Да я не…

— Силенцио, — говорит старший и поднимается. — Думай, молись и прими решение до восхода. Утром тебя ждёт или свадьба — или петля.

Они уходят, на прощанье погасив свет и милостиво сняв с него путы и заклинание.

С минуту Северус сидит молча и не шевелясь, раздумывая над сложившейся ситуацией. С одной стороны она настолько абсурдна, что почти что смешна — но с другой угроза выглядит вполне достоверно. Он вдруг понимает с какой-то мрачной и иронической обреченностью, что мисс Бейриш — бесстыдно и предсказуемо рыжая, и немного истерично смеётся, обещая себе, что если… да нет — когда выберется отсюда, ни к одной рыжей женщине ни за какие сокровища мира он больше и близко не подойдёт. Однако, сперва надо выбраться… и забрать у них свою волшебную палочку — зря, что ли, он даже из Англии её вывез?

Он отправляется исследовать амбар, наполовину заполненный мешками с зерном и ящиками со спелыми початками кукурузы. Воздух наполнен сладковатым запахом свежего сена, навоза и, кажется, шерсти. Дверь зачарована, а окна конструкцией не предусмотрены… доски прилегают неплотно, но щелей недостаточно даже чтобы что-нибудь рассмотреть. Он пытается отыскать любое подручное средство, чтобы можно было одну выломать — но ничего нет… Однако, запрокинув голову, видит сочащийся сквозь прорехи в крыше обманчивый лунный свет, в подслеповатых пятнах которого медленно кружат пылинки, а затем замечает небольшое слуховое окошко. Справа в тенях ему удаётся найти прибитую к поперечной балке шаткую лестницу, спускавшуюся до самого пола. Она выглядит так, как будто вот-вот готова развалиться от старости, однако Северус уверенно ставит ногу на первую из сорока трех ступенек. Забираясь всё выше и выше, он чувствует, как лестница под ногами вздрагивает, и слышит тихий писклявый скрип выдирающихся из дерева старых гвоздей. В сумрачной духоте амбара от пыли становится трудно дышать, однако Снейп практически достигает заваленного сеном помоста, когда скрип гвоздей становится ощутимо сильнее. Он обхватывает руками занозистый брус, немного облегчая нагрузку на лестницу, и осторожно подтягивается. Мягко ступая по хлипким доскам помоста, он добирается до окна, однако оно тоже накрепко зачаровано, а через мутное треснувшее стекло ему удается рассмотреть лишь исчезающее в ночной темное бескрайнее кукурузное поле, по которому пробегают ленивые волны — словно бы от дыхания какой-то непостижимо огромной невидимой твари — и силуэт силосной башни на фоне луны.

Потратив на всё это почти час (часы ему почему-то оставили, и в слабом свете пробивающегося в щели лунного света он заодно обнаруживает, что его увезли, по всей видимости, куда-то весьма далеко: на часах около часа ночи, а ужинали они в семь), он садится на сено и задумчиво начинает крутить свой браслет — он настолько привык к нему, что даже не замечает, что делает, до тех пор, покуда не чувствует у себя под пальцами какое-то движение. Он подставляет запястье с браслетом вплотную к окну — там всё же немного светлее — и видит, что одно из звеньев браслета медленно крутится. Он смотрит задумчиво, потом сжимает его пальцами — оно холодное, почти ледяное, и в первый момент словно бы обжигает этим холодом кожу… ан нет, это отнюдь не ожог: это внезапно заострившаяся грань ранит кожу до крови. Та пачкает металл — и впитывается в него. Звено нагревается до обычной температуры и замирает — теперь совсем неотличимое от остальных. От ранки тоже уже нет следа… Северус, тем не менее, машинально засовывает палец в рот — нет, никакого следа не осталось, кожа целая… Остаётся только надеяться на то, что колдовство это ему не опасно, и что Мальсибер хорошо знал, что дарил.

А Ойгена, тем временем, за несколько часов до описываемых событий из его нынешних хлопот выдёргивает телефонный звонок.

— Мистер Мальсибер?

— Шериф? — ох, как он не любит такие неожиданные звонки. — Рад вас слышать — чем могу?

— Мне тут ребята из дежурного патруля доложили… может, тревога и ложная, но я решил позвонить.

— Спасибо! — с признательностью говорит Ойген, ещё не зная, в чём дело, но уже чувствуя благодарность, смешанную с тревогой. — Позвонить всегда лучше… что стряслось?

— У французского ресторанчика на Лорел двоих с чёрного хода вывели и запихнули в машины… одного опознали: говорят, белый мужчина, был похож на твоего дружка.

— На которого? — нервно спрашивает Мальсибер, подумав, конечно, о Долохове — и, соответственно, о доблестном британском аврорате, с которым ему самому совсем не хотелось бы встретиться… ну и о том, как же того вытаскивать-то. А ещё о том, что Антонин, вроде, должен быть уже в казино, да только они, вроде, пока не встречались сегодня…

— На этого Смита — вы, вроде, с ним компаньоны?

— На С…Смита? — изумлённо переспрашивает Ойген. — Точно?

— Ну, видео там паршивое, но вроде похож, да.

— Спасибо… слушайте, — просит он, — пробейте номера машин, а? Не приведи Б…ог что — его же надо срочно будет искать.

— Да уже, — усмехаются в трубке. — Номера не наши — из Юты.

— Юта?

Бастет, Моргана и Мерлин, какие дела могут быть у Северуса с этим мормоно-сельскохозяйственным штатом?!

— Адрес есть?

— Это в самой глуши, но, в общем, пишите, — диктует шериф. Записывать Мальсиберу ничего, конечно, не надо — память у него превосходная, он просто выслушивает и кивает:

— Спасибо огромное. А нельзя посты на дорогах предупредить?

— Так оснований нет. Я скажу своим — пусть посмотрят, но вы понимаете…

— Да понимаю. Ещё раз спасибо.

— Вы осторожнее там с этой бандою изуверов. И если что вдруг — звоните. Постараюсь помочь.

— Непременно.

Когда в трубке раздаются гудки, Ойген озадаченно глядит на экран телефона, потом набирает номер Северуса — тот недоступен. Что уже само по себе странно и просто так случиться не может — что же произошло? Куда тот влез?!

— Как хорошо быть начальником, — бормочет Мальсибер, вызывая к себе управляющего. — Мистер Робардс, — говорит он, — мне придётся сейчас уехать — я очень надеюсь на вас.

— Не переживайте, — кивает тот, еле скрывая радость: это ведь его первая рабочая ночь в одиночестве. — Всё будет отлично.

— Я надеюсь. Мистер Рамирес едет со мной, так что вы совсем один остаётесь, — улыбается Ойген. — Я в вас абсолютно уверен — так что удачи и доброй охоты.

Они смеются. Проводив Робардса, Ойген вызывает Долохова — и говорит ему, едва тот закрывает за собой дверь:

— У нас… у меня проблема, возможно, серьёзная. Мы с тобой сейчас едем вот сюда, — он ищет на компьютере карту, вбивает туда нужный адрес и разворачивает монитор к Антонину.

— Конкретнее можно? — интересуется тот.

— Я сам не знаю. Возможно, одного из моих компаньонов… похитили, — говорит он с нервным смешком. Потому что похищенный Снейп — это дико. — Я поворожу сейчас — проверим, там ли он… может, успеем перехватить на дороге. Ты поведёшь… и не угробь нас, пожалуйста, — шутит он.

— Как пойдёт, — пожимает плечами Долохов. — Поехали, что ли?

— Да погоди, дай проверю!

Он распечатывает несколько листов карты, складывает их на полу, накладывает поисковые заклинания:

— Ага! Есть. Вот они! — он кивает на движущуюся по дороге точку. — Поехали, попробуем их догнать, — он собирает листы — и погоня начинается.

Мальсибер с Долоховым берут джип, формально принадлежащий казино, а на деле купленный Ойгеном специально для служебных поездок. Тот хорош — а в сочетании с водителем-Долоховым делает шансы нагнать упущенное время и перехватить похитителей на границе штата вполне неплохими. Они несутся по практически пустой автостраде, однако они всё же опаздывают — возможно, совсем ненамного, но всё же. Юта встречает их лунным светом, разлитым на каменистых холмах, по ходу движения сменяющихся сухими травами, и чем дальше на север они удаляются, тем зеленей ландшафт. Они проскакивают несколько призрачных городков, а знак, призывающий сбросить скорость до тридцати, попросту игнорируют. Рядом с рекламной вывеской кока-колы и жевательного табака мелькает поржавевший рекламный щит «Иисус пострадал за нас»… И вскоре уже вдоль шоссе начинают тянуться поля, которые скорее ожидаешь увидеть в Вайоминге или Канзасе, однако высокие, в человеческий рост, кукурузные стебли растут один к одному, а початки уже наливаются спелостью. Ровные ряды кукурузы, шелестящей длинными сочными листьями, смыкаются с двух сторон, подкатываясь зеленой волной к узкой полоске дороги.

Сама же дорога к ферме, у которой они останавливаются, перегорожена традиционной цепью — хотя это не простая цепь: она зачарована.

— Ещё и волшебники, — вздыхает Мальсибер, а Долохов внимательно изучает местность, разглядывая бескрайнее кукурузное поле, и чувствуя, как ударяют в ноздри тяжелые запахи навоза и почему-то шиповника…

— Ты, вроде, спешил? — спрашивает он.

— Спешил… погоди, я думаю. Хотя пока мы дойдём… какое жуткое место, — он передёргивает плечами.

— Обычное поле, — возражает Долохов. — Идём уже?

— Ты не любишь кино? — смеётся Мальсибер, когда они начинают пробираться через высокие, выше их роста, стебли, чувствуя, как нагретые за день растения отдают тепло. Они идут параллельно дороге, разумно не решившись двигаться прямо по ней и опасаясь, что глубже нырнув в темноту зарослей, могут проплутать по этим однообразно-правильным, уходящим в никуда рядам до утра.

— Я его не смотрю. Хорош трепаться.

— Зря! — Ойген накладывает на них заглушающие чары. — Иначе ты тоже бы оценил. Тут есть такой чудный жанр, называется триллер — там как раз на таких полях всё самое страшное происходит: убивают кого-нибудь, монстры всякие вылезают…

— Тебе, гляжу, в жизни триллера не хватило, — усмехается Долохов. — А мне вот достаточно.

— Это не то! — смеётся Мальсибер. — Там же как раз вся прелесть в том, что они не настоящие!

— Мне настоящих хватило, — говорит Долохов.

Впереди, наконец, заметен просвет, а затем они понимают, что все-таки им удалось добраться до фермы — и, устроившись у самой кромки поля, они ложатся на землю. Думать. Ойген внезапно тихонько шипит и отдёргивает правый рукав — на запястье горит свежий ожог.

— Бастет, — шепчет он. — Тони, его надо срочно вытаскивать… тут всё очень серьёзно.

Долохов коротко кивает, накладывает на них обоих дезилюминационные чары, и они очень тихо и осторожно расходятся — изучить обстановку: амбар с полукруглой, выкрашенной в белый цвет, но уже полинявшей крышей, чернеющими в лунном свете прорехами, большой деревянный дом и темнеющие вдали хозяйственные постройки.

Сходятся они на том же месте почти через час — Долохов снимает чары и с удивлением смотрит на выражение лица Ойгена и спрашивает:

— Что узнал?

— Да ты знаешь… такая дикость, — говорит тот, посмеиваясь. — В общем… похоже, что моего друга хотят или женить — или повесить.

Он не удерживается и смеётся. Долохов не понимает, конечно: он знать не знает мистера Смита и ничего странного в описанной ситуации не видит.

— Почему дикость? Хотя я слышал что у них в ходу многоженство… — спрашивает он всё же.

— Ну потому что… это бред, — Ойген снова смеётся. — Ладно, не важно. Я тут подумал… они же мормоны, «Святые последних дней», так?

— Ну.

— Мормоны-мормоны. А мормоны — люди истово верующие и несут всем благую весть… в общем… почему бы и нам не последовать их примеру…

Когда он заканчивает излагать свой план, Долохов только головой качает.

— Идиотизм, — говорит он. — Но можно попробовать. Думаешь, добежим? Тут, вроде, защита от аппарации.

— Да добежим… куда денемся.

— А друг твой как? Быстро бегает?

Мальсибер не выдерживает и хохочет — счастье, что есть заглушающие чары:

— Да-а! Я тебя уверяю, от алтаря он побежит очень быстро! Однако девчонку же тоже надо забрать… вдруг там ребёнок и вправду его? Ну и вообще некрасиво оставлять даму в беде. Дотащим её, если что… но, я надеюсь, она тоже побежит быстро: я её видел, там маленький срок.

— Она ещё и беременна? — слегка хмурится Антонин, чья дочь должна со дня на день родить.

— Насколько я понял. Хотя я буду крайне удивлён, если это его дитя, — успокаивающе говорит он Долохову. — Впрочем, ладно… в общем, приятель мой в том ангаре — а девочка в доме. Ты забираешь его, а я займусь ей… и будем надеяться, что Империо тут не фиксируется.

— Твоё не должно.

— Не должно. Ну… начали.

…Северус, тем временем, так ничего и не придумав, пытается сделать банальный подкоп в полу, обнаружив небольшой погреб, — но у него ничего не выходит, чары от этого защищают. Он только пачкается, устаёт и злится — а толку ноль. Наконец, он снова садится и анализирует ситуацию. Свадьба… конечно, предпочтительнее петли, но одна мысль об этом заставляет его смеяться и ругаться одновременно. Однако надо же что-то решать…

И тут раздаётся, заставляя пыль густо сыпаться с потолка… он даже затрудняется с определением, ибо ничего кроме «Глас Божий» ему на ум не идёт, но ни во что подобное он лет с семи не верит. Однако похоже до дрожи — примерно такой эффект как раз и даёт грамотно применённый Сонорус.

— Покайтесь! — гремит над домом, амбаром, полями. — Ваши грехи переполнили чашу, и она прольётся сейчас на ваши нечестивые головы!

Северус узнаёт этот голос — и смеётся, весело и с облегчением. Весьма по-мальсиберовски… но как он узнал? Как нашёл-то понятно, что искал и пришёл — само собой разумеется — но откуда узнал?

Стоящий рядом с Мальсибером во время этого представления Долохов неприкрыто ржёт и показывает ему большие пальцы, смеша его — тот грозит ему кулаком и продолжает нести фанатичный библейский бред, большей частью почерпнутый из кинофильмов. Долохов даже головой трясёт — а потом, как только в доме открывается дверь, мгновенно сосредотачивается и, подобравшись, тихо растворяется в темноте. Из дома, между тем, выбегают люди — кто-то одет нормально, кто-то в халате, кто-то вообще в пижамных штанах… Они падают на колени и молятся, молятся, каясь и умоляя о милости — Ойген тихонько подходит всё ближе, высматривая среди них нужную женщину… сознание этих людей спутанно, взбудоражено, он морщится — голос… Глас Божий становится от этого ещё суровее, а Мальсибер, наконец, находит нужную даму… и едва удерживается от чрезвычайно неуместного сейчас смеха, когда видит, что она рыжая. Недолго думая, он накладывает на неё Империо и быстро ведёт — полуодетую, в одной ночной рубашке — за собой.

Снейпу же в своём амбаре тоже не скучно. Когда дверь отворяется, он, прекрасно видевший через щель силуэт человека, подошедшего и провозившегося с ней какое-то время, точно и сильно бьёт того по голове оставленным ему стулом… однако удар выходит скользящим и задевает того лишь краем — вошедший падает, перекатывается и оглушает Северуса Ступефаем.

А потом встаёт, подходит… и стоит пару секунд с совершенно ошарашенным видом. Хмыкает, поводит головой из стороны с сторону, трёт шею — и снимает заклятье.

— Удар неплохой, — говорит он приходящему в себя Снейпу. — Но слишком заметный.

— Ну извини, — говорит тот насмешливо. — Как сумел.

— Пошли уже, — Долохов помогает ему подняться. — Давай бегом.

— Палочку надо забрать.

— Другую купишь! — он подталкивает его в спину. — Двигай.

— Мне нужна моя палочка, — упрямо говорит Снейп. Тот только губы сжимает и наводит на него собственную:

— Иди, я сказал. С Мальсибером разбираться будешь.

— Ну идём, — соглашается Северус. Не драться же им тут, в самом-то деле.

Ойген с мисс Бейриш, облачённой в ночную рубашку уже дожидаются их на краю поля, в том месте, где идеальный порядок нарушен: несколько сломанных стеблей упало, а за ними чернеет тропа.

— Палочку надо забрать, — тут же говорит ему Северус.

— Акцио палочка Северуса Снейпа, — кивает Мальсибер, через пару секунд получая искомое. — Всё, побежали, — он крепко берёт девушку за руку и тащит её за собой.

И они… бегут. И бегут быстро, спотыкаясь о белесые корешки, путаясь ногами в длинных стеблях и раздвигая руками зеленые заросли, потому что пропажу что мисс Бейриш, что пленника мормоны замечают почти сразу, как только смолкает Ойген — и кидаются тут же в погоню. Преследователей подгоняет ярость, беглецов — страх и азарт, плюс у них есть небольшая фора во времени, но зато на стороне преследователей поисковые заклинания, так что силы, в целом, равны… если, конечно, не учитывать опыт Снейпа и Долохова. Мальсибер им обделён — поэтому он бежит слегка впереди, держа девушку и в каком-то смысле прокладывая дорогу. Он бежит меж рядов, пригибаясь из опасения, что его темная голова может быть слишком заметной среди желтеющих кукурузных початков, и задевая плечами листья, отчего те еще долго подрагивают.

Темноту озаряет первая вспышка — чувствуя, что проигрывают, преследователи пробуют достать их заклятьями.

— А вот это зря, — говорит Долохов и с чувством собственной правоты отвечает им — от души. Боец он прекрасный — но бежать вперёд и драться куда проще, чем делать то же, но убегать, и всё же опыт побеждает… и победил бы быстрее, если бы кто-то, скорее всего, случайно не поджёг бы заросли кукурузы. Снейп ругается, спешно гася пламя водой, это задерживает его совсем ненадолго, но всё же задерживает, и они с Долоховым заметно отстают от Мальсибера, который уже почти выбирается на дорогу. Не слыша своих спутников, он останавливается, оборачивается, тоже ругается, выталкивает мисс Бейриш на край поля, велит ей ждать его здесь, никуда не сходя — и бежит обратно.

За что и выслушивает массу весьма экспрессивных фраз, сдобренных раздраженным шипением — от обоих, а от Долохова даже узнаёт некоторые неизвестные ему славянские идиомы, от Снейпа же… как тот ни ругается на него, удержаться от хихиканья Ойген не может, и единственное, что делает — удерживается от каких бы то ни было комментариев.

Временно.

Они, тяжело дыша и ощущая, как горят мышцы, добираются, наконец, до края поля — но оказываются совсем не там, где входили, где дорога, и где припаркована их машина. Мальсибер запоздало соображает, что надо было ту просто уменьшить и сунуть в карман — а теперь им приходится к ней бежать, причём по залитому лунным светом шоссе, на которой их видно как ясным днем.

— Акцио, — слышит он Снейпа, и через секунду автомобиль уже тут.

— Шевелитесь! — Долохов прыгает на водительское сиденье, Ойген вталкивает мисс Бэйриш на заднее, сам садится туда же, Снейп — рядом, но с другой стороны, и машина срывается с места.

— Где тут эта … аппарация начинается, — бормочет Долохов нечто весьма нецензурное — а Ойген сзади, наконец, разражается так долго сдерживаемым им смехом.

— Это самое потрясающее приключение в моей жизни! — восклицает он возбуждённо. — Она пока под Империо, не переживай… но давай усыпим… если хочешь, — никак не может успокоиться он, хохоча так, что едва удерживается на сиденье.

— Могу тебя понять, — соглашается Северус — его губы тоже подрагивают, но он сдерживается. Накладывает на их спутницу сонные чары — Мальсибер снимает Империо, так всё и продолжая смеяться и начиная Снейпа расспрашивать:

— Ребёнок-то твой?

— С ума сошёл?! — восклицает тот.

— Жаль! — веселится Ойген. — Как хорошо было бы… ну, хотя бы красиво. Чего тогда мы её с собой тащим?

— Не оставлять же её там! — возмущается Снейп. — Средневековье какое-то! Дикость!

— Это называется «культурные и религиозные особенности»! — продолжает смеяться Мальсибер. — Здесь весьма трепетно к ним относятся… зачем ты снова связался с рыжей?

— Ну, начинается, — обречённо вздыхает Северус. Впрочем, Ойгена он мало того что понимает — он вообще с ним согласен. Зачем?

— Тебе вообще нельзя иметь с ними дела! — хохочет тот. — От них же одни катастрофы! Северус, я умоляю тебя — пожалуйста, выбирай какие-нибудь другие цвета!

— Успокойся, пожалуйста, — совершенно безнадёжно просит тот. — Я и так ощущаю себя героем третьесортного фильма.

— Ну почему третьесортного? — неожиданно оскорбляется Мальсибер. — По-моему, отличное бы вышло кино. А Тони вообще бы Оскара дали — ты только посмотри на него!

— Да, Долохов же ещё, — досадливо вздыхает Снейп. — Обливиэйт? — говорит он вопросительно — но глаза смеются.

— Да что уж… человек тебя, считай, спас, а ты, — укоряет его Мальсибер. — Кстати, а почему вы оба в какой-то соломе?

— Мы подрались. Самую малость, — говорит Северус.

— Ты ещё и с Долоховым подрался?! Ну ты даёшь… что на тебя нашло?

— Я же не знал, кто это, — оправдывается Снейп. — Ну а он не мог не ответить, — с удовольствием поддерживает он разговор, но сбить Ойгена с главной темы сейчас нереально.

— И всё же. Зачем ты с нею связался?

— Я не связывался, — Северусу и самому смешно, и он с трудом сдерживает улыбку. — Мы просто ужинали.

— То есть ты ещё и бонусов никаких не получил?! Северус! — всплескивает руками Ойген. — Смотри — вот родит она, а ты потом следующие двадцать лет будешь этого младенца пестовать! Опыт-то уже есть…

— Я тебя придушу, — обещает ему Снейп — и всё же смеётся.

— За что? Смотри, вводные-то все те же: тоже ничего не было, тоже ребёнок будет… и ты уже тоже… ай! — он вскрикивает, когда Северус кидает в него несколько обжигающе горячих искр.

— Я предупреждаю, — говорит Снейп.

— Но в чём я неправ?

— Я очень надеюсь, что во всём. Потому что пестовать, как ты выразился, этого младенца, если придётся, ты будешь вместе со мной. Ну мы же с тобой компаньоны, — язвительно добавляет он.

— Давай её высадим? — немедленно предлагает Мальсибер — и снова смеётся.

В общем, всем весело — кроме Долохова, которого в какой-то момент так достаёт этот балаган за спиной, что он тормозит так резко, что все трое сзади слетают с сиденья — а потом говорит, останавливаясь:

— Аппарируем или так едем? И куда?

— Ты нас чуть не убил! — возмущается Ойген, демонстративно отряхиваясь. — С ума сошёл?

— Я спрашиваю — аппарируем? — невозмутимо повторяет тот.

— Да давайте порталом… слишком нас много. Держитесь, — они берутся за его руку, хватаются за машину, и Мальсибер активирует портал, перенося машину на стоянку казино.

— Всё, — говорит он, встряхиваясь. — Спасибо, — он перелезает вперёд и от души обнимает Долохова. — Ты был невероятно прекрасен и великолепен, словно античный герой, и я твой должник.

— Я запомню, — кивает тот и говорит утвердительно: — Я домой.

Оставшиеся тоже аппарируют — уже в их дом. Ойген укладывает мисс Бейриш в кресло и спрашивает Северуса:

— Ну что? Будить? Не будить?

— Буди — сколько ей тут лежать?

— А я бы сначала помылся, переоделся и, пожалуй, уже позавтракал, — говорит он, глядя на часы. — А она пускай отдохнёт. Ты представляешь, какой ужас она пережила?

— А меня тебе, значит, не жалко? — иронично интересуется Снейп.

— Тебя?! Мне?!! Нет! — он снова начинает смеяться. — Твоя любовь к рыжим требует суровой и справедливой кары!

— Ну ты прав, — смеётся вдруг Северус. — Рыжих в моей жизни больше точно не будет. Более убедительный знак сложно представить, должен признать. Но как ты узнал?

— Что как узнал?

— Что что-то случилось. Как отыскал — не спрашиваю, не стану так тебя оскорблять. Но узнал как?

— Ну-у, — таинственно тянет он — и, разумеется, не выдерживает: — Сначала мне позвонили. Шериф. И сказал, что его ребята видели, как кто-то засовывает в машину человека, похожего на тебя. Я тебе позвонил — ты недоступен, я занервничал… а потом меня обожгло, но это когда мы уже были почти на месте.

— Что значит «обожгло»?

— Так браслет непростой же… ты ничего не заметил?

— Заметил, — кивает Снейп.

— Ну вот — когда ты порезался, меня обожгло. И я понял, что всё очень плохо… но мы уже были на месте — спасибо шерифу, надо будет его как-нибудь отблагодарить. Всё! — он разворачивается. — Я в душ и переодеваться. И ты не можешь быть настолько жесток, чтобы разбудить без меня деву!

— Нет, конечно, — машет рукой Снейп. — Я, пожалуй, последую твоему примеру.

Они сходятся снова минут через сорок — Ойген отчаянно зевает, трёт глаза и просит:

— Взбодри меня чем-нибудь!

— Запросто, — говорит Северус, наводит палочку на спящую девушку и говорит: — Финита.

— Не так! — возмущается Мальсибер — Снейп с насмешкой только разводит руками.

Мисс Бейриш, между тем, просыпается. В первый момент она смотрит на них очень растерянно — Снейп говорит ей почти мягко:

— Всё в порядке, мисс Бейриш. Я позволил себе забрать вас с собой, надеюсь, что вы не против.

— Вы извините, — говорит она, доставая из рукава палочку и трансфигурируя ночную рубашку в платье. — Мои родственники… Моя семья из ортодоксальных мормонов. Мои родные довольно традиционны — и когда они узнали, что я беременна и не замужем… в общем, мне очень жаль, мистер Смит, — говорит она искренне, однако смущённой, а тем более испуганной вовсе не выглядит. — Спасибо вам большое за помощь, — она поднимается и протягивает им руку, — впредь я буду настороже и больше так глупо не попадусь, разумеется. Вы знаете, мне всегда не везло на брюнетов…

— Вас проводить? — спрашивает Снейп.

— Можно, я лучше от вас позвоню? — просит она. — Мой телефон остался там, кажется…

Получив разрешение, она накладывает заглушающие чары, набирает номер — и пока говорит с кем-то, с видимым удовольствием, Снейп с Мальсибером переглядываются, Ойген прыскает и, зажав рот руками, отворачивается и выходит из гостиной, тащя за собой Северуса.

— Какая активная дама, — говорит он, плотно затворяя за собой дверь. — Наверное, вполне можно было её не спасать — уверен, она отлично бы сама справилась.

— Жалеешь?

— Да нет… но как-то не так я всё это себе представлял, — признаётся Мальсибер. — Девы должны быть за спасение благодарны! — с шутливым возмущением говорит он.

— Она не дева, — ухмыляется Снейп. — Дева бы, может быть, и была.

— Это пошло! — смеётся Ойген.

— Это правда, — возражает ему Северус. — И между прочим, её научный руководитель профессор Фергюссон лысый, как биллиардный шар…

Дверь распахивается, и молодая женщина, радостная и возбуждённая, выходит из комнаты.

— Ещё раз огромное вам спасибо, мистер Смит! — говорит она, порывисто сжимая его руки. — Откуда я могу аппарировать?

— Вы босиком, — говорит Ойген, — вы позволите? — он трансфигурирует прямо у неё на ногах изящные замшевые туфельки. — Аппарация в доме закрыта, можно прямо с крыльца.

— Благодарю вас, — она улыбается. — Увидимся, мистер Смит! — она выходит — и аппарирует, оставляя друзей в лёгком недоумении и даже растерянности.

Но так или иначе, а постепенно всё устраивается, работа в казино налаживается и становится если и не рутинной, но вполне привычной, и Ойген всё больше времени начинает проводить, наконец, дома. И… скучать. Первый год ему, конечно, не то чтобы уж очень тоскливо, а на второй он находит себе новое развлечение:

— Ну что, — говорит он как-то во вторник — день чудесный, весна, воздух свежий, но уже не холодный, а солнце ещё не жаркое. — Я полагаю, пора заняться домом.

— В каком смысле? — лениво спрашивает Северус, только что закончивший никак не дававшееся ему зелье и пребывающий по этому поводу в весьма благодушном настроении.

— В прямом. Пора строить свой собственный дом, Северус. Настоящий. Пойдём, я тебе кое-что покажу.

— Что, казино тебя развлекать перестало? — удивительно, но он даже не спорит. В общем-то, к этому давно всё идёт… половина последних бесед Ойгена с Люциусом посвящены рассказам последнего про восстановление мэнора после войны, системам охранных заклинаний и обсуждениям достоинств различных строительных материалов.

— Ну сколько же можно, — улыбается Мальсибер. — Я семь лет уже этим занимаюсь. Нельзя же всю жизнь там и сидеть… Денег теперь достаточно, чтобы сделать всё, что захочется, а строительство — дело долгое. Ну, идёшь? Я всё ждал, пока ты закончишь… что бы ты там ни делал.

— Ну пойдём, — соглашается тот.

Они аппарируют и оказываются на берегу. Кругом видны приготовления к масштабному и дорогому строительству. Неблизко — похоже, что это место не так давно продали под застройку. Здесь красиво: пляж, океан, деревья… В том месте, где они стоят, береговая линия неровная: она делает некоторый изгиб и вдаётся в океан небольшим мысом.

— Ну? — нетерпеливо спрашивает Мальсибер. — Как тебе?

— Здесь хорошо, — кивает задумчиво Снейп. — Хорошее место. Ты уже его выкупил?

— Да, — он счастливо улыбается, садится на корточки и зачерпывает горсть песка. Встаёт — и медленно развевает его по дующему с океана ветру.

— Ты хорошо выбрал, — говорит Северус. — Показывай, где дом будет… большой участок?

— Большой, — Мальсибер выглядит человеком, у которого только что сбылась давняя мечта. — А место для дома я бы хотел выбрать вместе… здесь не одно подходящее, на мой взгляд. Пойдём посмотрим.

Они смотрят… Места действительно много, и выбрать есть из чего — Снейп глубоко задумывается и говорит, наконец, раздражённо:

— Я не могу так сразу сказать. Мне нужно посчитать и подумать. Тебе срочно?

— Нет, — мирно отвечает Ойген. — Думай сколько угодно…

Вот так Снейп оказывается втянут в строительство, которым с самого начала заниматься отказывался — и с самого же начала понимал, что придётся. Сперва место, потом в какой-то момент Мальсибер приносит ему чертежи и просит «просто взглянуть — ну пожалуйста, я запутался и уже, кажется, плохо соображаю — и потом, я ничего не понимаю в лабораториях, ты говорил, что лучше поставить её отдельно» — конечно же, тот находит, что там исправить…

— Из чего ты собираешься строить? — спрашивает Снейп, едва получив чертежи.

— Фундамент — непременно базальтовый, стены — из белого ракушечника, он дышит, Северус! И представляешь, магглы считаю что он радиацию задерживает, и обязательно что-нибудь ещё из песчаника, он такой красивый бывает… ну и конечно для отделки мы обязательно используем мрамор. А вот про несущие балки я ещё думаю, дуб или кедр, — немедленно получает он ответ.

— Как ты всё продумал, — удивлённо вскидывает тот бровь.

— Конечно, — Мальсибер улыбается и присаживается за стол. — Ты трогал ракушечник? Он чудесен… или тебе не нравится?

— Да нет, — он пожимает плечами. — Как скажешь… но я бы предпочёл освежить свои знания относительно известковых пород, так что быстро ответ не дам, — предупреждает он.

Ойген и не торопит… Он вообще на удивление тих и мирен во всём, что связано с этой стройкой: никуда не спешит, ни в чём не спорит и, разумеется, не торопит — никак. Посему на утверждение чертежей и выбор материала — а за мрамором они едут вместе, и занимает это весьма много времени — уходит почти целый год, восьмой год их пребывания в Штатах. Заканчивается всё предсказуемо: не выдержав того, что он определяет как ойгеновскую несобранность, Снейп берёт всё в свои руки, и теперь уже он задаёт другу вопросы — тысячи вопросов, и тот отвечает на удивление серьёзно на каждый из них. Ему всё это очевидно и нравится и интересно — а ещё явно нравится, что теперь ответственность лежит не только на нём одном.

— Ты ведь не собирался заниматься строительством, — напоминает однажды Северусу Малфой, который так и продолжает бывать у них минимум два дня в неделю и тоже, невольно, оказывается втянут во всё это.

— Ну разумеется, не собирался, — ворчит Снейп, стоя над очередным чертежом с каким-то прибором в руках. — Но мне там жить — и я не хочу, чтобы однажды всё это рухнуло мне на голову. А оно рухнет, если этот балбес будет всем заниматься один.

Люциус только смеётся и говорит:

— Дай посмотреть. Думаю, я ещё не успел забыть, как это делается.

Тот молча кивает — и Малфой присоединяется к нему, и теперь уже три волшебника, включая самого Ойгена, который вовсе не так безнадёжен, как представляется Снейпу, занимаются чертежами. А ведь те тоже не магглом составлены…

Наконец, чертежи готовы, и то, что на них — прекрасно. Малфой определяет архитектурный стиль как ар-деко: плавные линии, большие окна…

— Должно получиться очень красиво, — говорит задумчиво Люциус. — Я даже, пожалуй, вам буду завидовать, — шутливо говорит он.

— Мы всегда тебе будем рады, — отвечает Мальсибер. — Всем вам.

Они сидят у камина — вечер, прохладно — и ужинают. Каждый пьёт что-то своё: Ойген — разбавленное на две трети водой белое вино, Люциус — его же, но в чистом виде, а Снейп — красное, густое и терпкое, которое регулярно приносит для него Малфой из своего винного погреба. За прошедшее с их первой послевоенной встречи время тот сильно переменился, одновременно став и похож и не похож на себя прежнего: вернув себе прежний лоск, он кажется мягче и одновременно спокойнее, и намного, намного сильнее. Идея с целительством, высказанная когда-то Северусом больше для того, чтобы отвлечь Люциуса от тоски по потерянному положению в обществе, неожиданно оказывается очень удачной, и тот уже сейчас приобрел некоторую известность в этом качестве — и с удовольствием продолжает совершенствовать свои навыки и умения, чувствуя себя почти что счастливым. А счастливый Люциус Малфой — приятнейший собеседник, замечательный ученик и совершенно чудесный друг. Который сейчас с удовольствием делится тем, чему ему пришлось научиться, восстанавливая после войны Малфой-мэнор.

Пока строится этот — настоящий — дом, они живут в прежнем. Казино Ойген не то что забрасывает — так утверждать было бы неверно, он бывает там регулярно и делами занимается очень активно — но слегка охладевает к нему. Что позволяет вернуться к нормальному для него режиму дня — разве что встаёт он теперь очень рано, пьёт чай или кофе, заглядывает на пару часов в казино, выходя иногда поработать в зал, а потом возвращается и завтракает нормально, как правило, уже вместе со своим компаньоном. За этим вторым (или полуторным, как шутливо говорит сам Мальсибер) завтраком они всегда смотрят новости, потому что газеты Ойген не любит, находя их скучными и излишне подробными. И когда в конце августа по CNN сообщают о грядущем урагане, названным очаровательным женским именем «Катрина», Ойген радостно говорит:

— Как удачно, что мы поселились на тихоокеанском побережье! Вечно на востоке какие-то ужасы… как правильно наш океан назвали!

— Да, неприятно. Надеюсь, второго Таиланда не будет, — рассеяно откликается Снейп.

— Какой Таиланд? — восклицает Ойген. — У нас не Средняя Азия!

— Там тоже… не Средняя, — насмешливо замечает Северус и не выдерживает: — Нельзя же путать такие вещи!

— Ну не Средняя… извини, я не Люциус и с японцами не работаю.

— При чём здесь японцы? Это вообще в другом месте!

— Ну в другом… Азия и Азия, — он смеётся. — Она мне не нравится вся и Лорда напоминает.

— При чём здесь Лорд? — Снейп так изумляется, что даже отвлекается от своих мыслей.

— Ну как же — Азия, змеи…

— У вас тут змеи? — только что появившийся Люциус заходит в столовую, на ходу расстёгивая пиджак.

— Змеи в Азии, — смеётся Мальсибер. — Мы рассуждали о географии. Ты был когда-нибудь в Японии?

— Был… очень красивая и изысканная страна. Тебе бы понравилось. Взять тебя с собой в следующий раз? — предлагает он, устраиваясь за столом. — Как же у вас хорошо… у нас четвёртый день подряд зарядили дожди. Сырость страшная — несмотря ни на какие камины и чары. А тут лето и солнце…

— Ну, у нас тут тоже не всё так радужно, — утешает его Ойген. — Вон на востоке ураганы и ливни… мы просто очень удачно выбрали место, где поселиться, — смеётся он. — И кстати о лете и солнышке — пойдёмте купаться? А то вас потом будет не вытащить — забьётесь в свою лабораторию как две ящерицы под камень…

Они смеются.

— А что… я с радостью. Тебе тоже будет полезно, — говорит Малфой Снейпу. — Идёмте и вправду — я хоть отогреюсь. А потом обещаю быть прилежным учеником, — очень искренне добавляет он. Снейп скептически на него смотрит, но соглашается — и они втроём отправляются на пляж.

Когда через несколько дней в новостях объявляют о закрытии аэропортов, отмене всех пассажирских рейсов в Майями и об объявлении чрезвычайного положения на территории Флориды, Ойген уже не шутит, а недоумевает:

— Они словно к апокалипсису готовятся, — говорит он удивлённо. — У них же там ураганы почти ежегодно — мне кажется, они должны бы привыкнуть…

Эту новость они узнают поздним вечером — а утро начинается с сообщения о первых жертвах и отключении света в трёх графствах и опасности серьёзного наводнения.

— Как ужасно, — морщится Ойген за завтраком. — Буш, конечно, паршивейший президент, но сейчас я ему сочувствую… и бедные люди. Магглы совершенно беспомощны без электричества… а ещё такая жара. И это ведь собственно ураган туда даже пока не добрался.

— Угу, — Северус возится с какими-то своими записями и потому слушает в пол уха. — А наводнение летом — это всегда эпидемии.

— Почему?

— Потому! — он захлопывает блокнот. — Потому что вода и жарко, плюс электричества нет: пища портится, вода не проходит очистку… медикам придётся весьма жарко, я полагаю. Я надеюсь, у тебя нет там в ближайшее время каких-нибудь срочных дел?

— У меня сейчас одно срочное дело, — смеётся Ойген, — и оно находится совсем на другом берегу. И я туда сейчас собираюсь. И не желаю думать ни о каких ураганах.

«Срочное дело» — это, конечно, стройка, на которой Мальсибер, кажется, просто готов поселиться, причём вместе с Малфоем и Снейпом — и Люциус, к удивлению последнего, кажется, был бы вовсе не против такого странного поворота. Малфой вообще принимает это строительство неожиданно близко к сердцу: поднимает все свои связи, которых в нужной сфере оказывается неожиданно много, возится с отделочными камнем, добывая порой действительно редкие сорта — Северус не сдерживается и шутит, что не удивится, если окажется, что вклад Люциуса настолько велик, что дом теперь принадлежит и ему тоже. Тот, кажется, почти обижается, но потом передумывает и предлагает ему прекратить уже, наконец, судить окружающих исключительно по себе.

Сам же Снейп занят проектированием лаборатории. Та будет стоять отдельно от дома — самый разумный и безопасный вариант — и соединяться с ним галереей. Архитектор, с которым работает Северус, кажется, время от времени колеблется между желанием сбежать, не получив никаких денег, проклясть своего клиента, свести счёты с жизнью и воспарить от радости — последнее бывает в случае, когда они, наконец-то, приходят хоть к какому-то соглашению. Мальсибер, однажды случайно заставший их за работой, тут же сбегает, а после отмахивается с суеверным ужасом от любых предложений посмотреть, поприсутствовать и даже просто посоветоваться:

— У меня нежное сердце, оно такого не выдержит! — говорит он Северусу. — Если я ещё раз это увижу, я удвою гонорар архитектору, он поймёт, что поймал меня, начнёт приглашать почаще — и я разорюсь!

— Мы просто спорили. Это нормальный рабочий процесс.

— Ах, это так теперь называется? Вы друг на друга глядели как две Нагини! К вам в комнату входить страшно: там под потолком искры летают и вот-вот сложатся в молнии!

— Ты слишком трепетен, — усмехается Северус. — Мы даже не поругались ни разу толком.

— Вот это-то меня и пугает, — смеётся Ойген.

— Тебя пугает, что мы не ссоримся?

— Меня пугает мысль о том, как будет выглядеть ссора, если ты это называешь «рабочим процессом». Ещё и «нормальным». Вы только не поубивайте друг друга, пожалуйста. Труп в самом начале строительства — плохая примета, — шутит он.

Сам он ни с кем не ругается — он мил и обходителен и с архитекторами, и с гоблинами, и с рабочими — да со всеми, он никого не торопит, часто платит авансом… и получает лучший результат из возможных.

…Известие о ещё двух миллионах человек, лишившихся света в результате грядущей «Катрины», и пятерых пропавших без вести — а ещё о растянувшейся чуть ли не на сотни километров пробке, образовавшейся на дорогах из Нового Орлеана — Мальсибера искренне возмущает.

— Где, я хотел бы знать, тамошние волшебники? — восклицает он, посмотрев репортаж.

Снейп хмыкает.

— А чем тут могут помочь волшебники? Переносить куда-нибудь машины? По одной?

— Хотя бы притенить их! Там же открытое место, солнце, жарко — ты представляешь, каково в них сидеть? Говорят, даже с водой перебои!

— Это вопрос к губернатору. Волшебникам там сейчас тоже есть, чем заняться: им нужно собственные дома защитить, ты не находишь?

— Нахожу! Но мне странно, что их ничего больше не интересует — ну как так можно! Какое счастье, что к нам это не имеет никакого отношения, иначе непременно пришлось бы этим всем заниматься. А мне не до этого! — говорит он шутливо.

На другой день Ойген притаскивает домой… кота. Кот красивый: он похож на сиамца, но полосатый, у него огромные голубые глаза и тёмные веснушки на белых щеках под усами.

— Ты же не против? — спрашивает он своего компаньона, выпуская зверя, которого просто нёс на руках, без всякой клетки, на пол, где тот начинает настороженно принюхиваться.

Всё бы ничего — вот только Мальсибер возвращается с похорон, на которые уходит утром со словами:

— Нет, я его почти что не знал, он маггл и работал у нас с магглами, и смерть такая дурацкая… но похороны — это же важное общественное мероприятие, как ты не понимаешь? Я должен там быть!

Снейп смотрит на всё это почти потрясённо, потом говорит:

— Наверное, только ты способен вернуться с похорон практически незнакомого человека с котом, — он наблюдает, как зверь начинает медленно обходить гостиную, настороженно глядя по сторонам.

— Он им не нужен! — восклицает Мальсибер. — Наследникам. Хотя там особенно и наследовать нечего, кажется… но он им не нужен, и они отдали бы его в приют! А там клетки! Северус, это домашний кот, его нельзя в клетку! А если его никто не захочет забрать их приюта… я не знаю, но быстро, может, за месяц-два — его вообще усыпят!

— Не кричи, — морщится Северус.

Клетка… вот оно что. Конечно, Ойген не мог пройти мимо.

— Надо сделать как-нибудь так, чтобы он мог ходить по всему дому, — говорит тем временем тот. — Во всяком случае, по общей и моей его части, — поправляется он. — Это же обычный кот, он не пройдёт сквозь закрытые двери…

— Волшебные тоже так не умеют, — напоминает ему Снейп. — Хочешь пропилить ему люк?

— Не знаю… нет, пилить жалко — его же продавать скоро, а в нашем надо будет что-то придумать... Но и так тоже нехорошо! Что ему, в коридоре сидеть?

— Действительно, — хмыкает Снейп.

Кот, тем временем, подходит к нему и начинает тереться о его ноги — а потом валится на спину и подставляет ему живот. На принесшего его сюда Ойгена он даже не смотрит. Тот хохочет:

— Смотри, какой умный зверь! Он сразу понял, кого тут следует прежде всего обаять!

— Я. Не. Буду. Им. Заниматься!

— Не будешь так не будешь… эльфам отдам, они позаботятся.

— Как его хоть зовут? — Северус с подчёркнуто брезгливым выражением отступает от зверя, пытающегося подцепить лапой край его брюк.

— Мейсон.

— Мерлин мой… дай мне сил. Ойген, я терпеть не могу домашних животных!

— С каких пор? — удивляется тот.

— С этих самых. Пусть живёт — но я им заниматься не буду!

— Как скажешь, — мирно кивает Мальсибер.

Они расходятся — кот следует за Северусом, и, проскользнув перед ним в лабораторию, мгновенно устраивается в кресле, которое Снейп держит там большей частью для Мальсибера, имеющего обыкновение время от времени тихо сидеть там, часами наблюдая за тем, как работает его друг.

— Испортишь что-нибудь — превращу в табурет, — говорит коту Северус — тот глядит на него круглыми голубыми глазами, потом складывается пополам и начинает тщательно вылизывать у себя под хвостом. Снейп хмыкает и садится работать… и к ночи соображает, что совершенно забыл о звере — и что тот ни разу за эти часы даже не намекнул о себе. Он оглядывается: кот спит на подоконнике, развалившись на спинке и раскинув задние лапы…

Вот так в их доме появляется новый жилец, которого Северус очень быстро переименовывает в Сову, пояснив, что глаза у него такие же круглые, взгляд — столь же бессмысленный, и спит он в таком же ритме, да и да и рацион у них схож. Зверь со временем осваивает весь дом, но навсегда полюбит дрыхнуть в лаборатории и вообще так и будет очевидно предпочитать Снейпа Мальсиберу, которого подобное будет очень веселить и совсем чуть-чуть возмущать.