Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

...Они так и живут первые дни: в том же непрезентабельном маленьком отеле, проводя большую часть времени на пляже или в вечерних прогулках по городу, в который Мальсибер, похоже, с каждым днём влюбляется всё больше и больше. Снейпу, пожалуй, всё равно — какая разница, где работать и думать — но климат ему тоже нравится, а восторг и энтузиазм приятеля веселят и привносят в его жизнь вполне достаточное количество радости. Тому, похоже, этого мало, и во время их вечерних прогулок он порой заводит беседы, определяемые Северусом — за отсутствием более точного понятия — как философские.

Например, вот такие.

— Вот ты когда в последний раз ел мороженое?

— Мороженое? — задумывается тот. — В детстве.

— Мороженое, Северус, едят в жару, а не в детстве, — смеётся Мальсибер. — Какое ты любишь?

— Я вообще не люблю сладкое, — напоминает Снейп.

— Не бывает людей, которые не любят сладкого! — отмахивается Ойген. — Потому что сладкое — это удовольствие, а не любить удовольствие ненормально. Хотя тебе и привычно… давай выясним, какое ты любишь? — спрашивает он, подводя его к прилавку мороженщика. — Давай постепенно пробовать всё — рано или поздно найдётся нужное. Ну, с какого начнём?

— Я не…

— Выбирай — не понравится, купим новое. Ну?

— Мне всё равно! Выбери сам.

— Хорошо… пойдём от противного. Что ты точно не любишь?

— Ореховое, — посмотрев, ассортимент, решает Северус. — И, наверное, шоколадное.

— Наверное? — уточняет Ойген.

— Не сейчас.

— Хорошо…

Он берёт мятное и малиновое — и, подумав, отдаёт спутнику первое. Тот пробует — и делает откровенную гримасу:

— Зубную пасту я предпочитаю использовать по назначению!

Мальсибер мирно протягивает ему своё, пока что нетронутое. Северус снова пробует, задумывается и кивает:

— Это неплохо…

— Завтра попробуем ещё какое-нибудь фруктовое, — кивая, говорит ему Ойген, пробует отвергнутое мороженое, тоже кривится, выбрасывает его в урну и покупает себе шоколадное.

Они медленно идут по вечерней улице — вечер тёплый, вокруг много народа… Мальсибер откровенно разглядывает людей, время от времени обращая внимание спутника на самые неожиданные вещи:

— Смотри, какая прекрасная талия у девушки!

Талия у той действительно хороша — но именно и только она, в остальном молоденькой негритянке явно не повезло. Северус удивляется:

— Тебе нравятся негритянки?

— Северус, нельзя всё сводить только к сексу! — в шутливом отчаянии смеётся Ойген. — Кроме него на свете очень много всего... вот бывают люди, которые за деревьями леса не видят — а у тебя как раз один сплошной лес, по-моему! Цельный. И никаких деревьев. Так невозможно… Люди же очень разные, и в каждом есть что-то красивое и приятное — глупо лишать себя эстетического удовольствия и не замечать всякие милые мелочи… мир очень красив, а люди — тем более! Ну посмотри — видишь, вон у той девушки дивные совершенно щиколотки, а вон мальчик — какие изумительные у него ушки!

Мальчику от силы лет пять, и заподозрить приятеля во влечении Снейп явно не может… он честно смотрит туда, куда указывает ему спутник — и каждый раз соглашается. И всё больше и больше недоумевает, как тот умудряется выхватывать все эти многочисленные детали, кажется, даже и не ставя себе особенно такой цели.

— Ну что ты глядишь так сосредоточенно, слово статью научную пишешь? — смеётся Мальсибер. — Ты знаешь, чем мы с тобой кардинально отличаемся друг от друга? И чем, напротив, схожи с Малфоем?

— Даже представить себе боюсь.

— И я, и он по умолчанию счастливы, — весело говорит Ойген. — Конечно, и меня, и его вполне можно сделать несчастными — кого угодно можно — но я о том, что если не делать ничего — то мы с ним чувствуем себя счастливыми. В отличие от тебя, — улыбается он. — Потому что тебя ещё попробуй заставь почувствовать это счастье, — он говорит легко, и вроде бы шутит, поэтому звучит это не оскорбительно и не насмешливо, а почти ласково. — Ты слишком логичен и не видишь вокруг красоты… вот давай поговорим про ту девушку, — он снова указывает на идущую за пару человек перед ними невысокую негритянку с изящнейшей талией, контрастирующей с излишне полным верхом и такими же бёдрами, к которым прилагаются не только полные, но ещё и некрасивые ноги. — Расскажи, что ты видишь?

— Девушка, — подумав, говорит Северус — Ойген хмыкает, но удерживается от комментария. — Со спины сказать трудно, но, думаю, ей от семнадцати до двадцати трёх… ест слишком много и всё не то, закомплексована, полагаю, бывает агрессивна… вряд ли счастлива… что? — спрашивает он, когда Мальсибер начинает беззвучно смеяться.

— Вот в этом и разница, — весело поясняет Ойген. — Ты понимаешь… вот если мы с тобой решим ей помочь поверить в себя — ты что сделаешь? Ты отведёшь её к какому-нибудь врачу — учитываем, что она маггла, да? — который что-нибудь сделает с ней, потому что она наверняка уже не здорова. Потом ты будешь долго ей объяснять, как и что нужно есть, какие физические нагрузки ей могут помочь, научишь… найдёшь специалиста, который научит её одеваться, причёсываться и краситься… в общем, убьёшь на неё кучу времени, денег и сил — а я просто проведу с ней один вечер и ночь, но так, что она узнает, насколько она хороша и прекрасна, потому что в двадцать красивы все, надо только знать, куда смотреть. А результат мы получим совершенно одинаковый, — он хохочет. — Хотя, конечно, в качестве отца и учителя я бы определённо предпочёл бы твой вариант, — милосердно добавляет он. — Но мой проще и намного приятнее.

— Мне казалось, тебе нравятся красивые женщины, — дразнит приятеля Снейп. Тот ведётся — возможно, вполне осознанно:

— Ну ты невозможен же совершенно! Я тебе вообще не о том говорю! И, кстати, её дивная талия вполне стоит одной проведённой с ней ночи, если уж тебе это так интересно… но речь о другом! Я о том, что ты на всё смотришь как на задачу, которую нужно непременно решить — желательно как можно более комплексно и основательно. И за задачами этими не видишь ни красоты, ни гармонии… это весьма эффективно, но, подозреваю, чудовищно скучно. И нудно. И вообще жить не хочется. Смотри, сколько вокруг красивого!

— Мне вполне хватает тебя и твоих восторгов по этому поводу, — усмехается Северус. — Хотя ты и прав, возможно. Но поздно уже.

— Как говорил мне один умный человек — никогда не поздно, пока ты ещё живой.

— Это поправимо, — он всё-таки улыбается. — И я рассмотрю этот вариант, если ты не оставишь меня в покое со своей красотой и восторженностью. Хотя с девушкой, признаю, было интересно.

Мальсибер машет рукой и отвлекается на проходящую мимо блондинку, на сей раз красивую даже по меркам объективного Снейпа — а потом Ойген торопливо прощается и устремляется за красоткой, заинтересованный взгляд которой обещает ему много интересного и приятного этой ночью. Снейпа подобные вещи скорее развлекают, чем злят: тесно общаясь с человеком, невозможно всерьёз сердиться на саму его суть, а это она и есть — лёгкость и любовь к удовольствиям, странно смешанные с порой удивительно точными наблюдениями и мыслями. Северус возвращается в одиночестве, потом останавливается у очередного мороженщика, раздумывает — и покупает странное оранжевое мороженое.

Дыня.

И решает, что оно ему нравится.

…Так проходит почти что неделя — за это время Снейп, наконец, отсыпается, а Мальсибер успевает хорошо изучить как сам город, так и, кажется, узнать массу полезного о штате и стране в целом: его больше не смущает городской транспорт, способы оплаты в магазинах и ресторанах, он отлично, похоже, знает, что такое пластиковые карты, почему автомобиль — вещь здесь совершенно необходимая (уже на третий день их пребывания здесь Северус видит на его прикроватной тумбочке книжку с правилами дорожного движения) и что делают с досками в море те странные молодые (и не очень) люди. Всей информацией он щедро делится с товарищем, передавая её и восторженно, и очень точно. С каждым днём он выглядит, как ни странно, всё моложе и лучше — Северус как-то шутит, что время здесь, вероятно, течёт в обратную сторону, и со временем им, кажется, придётся вновь пойти в школу. Мальсибер смеётся и отвечает, что в школу-то придётся пойти в любом случае — только в авто — потому что здесь у всех, в том числе и у волшебников, есть и автомобили, и права на управление ими. Но это, конечно, потом — сперва нужно как-то натурализоваться. Снейп возражает, что аппарация и камины удобнее любого автомобиля — не потому, что так думает, а чтобы послушать возражения. Разговор сворачивает на достоинства и недостатки волшебных и магловских способов перемещения — и тут Северус буквально потрясает приятеля небрежным замечанием о том, что, вообще-то, у него уже давно есть права, и водить он отлично умеет, так что в автошколу Ойген пойдёт один, а он, Снейп, просто пересдаст экзамен.

Они сидят этим вечером на пляже, просто потому, что номер — душный, не смотря на кондиционер, который Ойген с первой же минуты почему-то возненавидел, а балкона в нём нет, и просто так сидеть в четырёх стенах неприятно. А здесь почти пусто, разве что бродят или лежат целующиеся — и не только — парочки, и можно совершенно спокойно поговорить. Они вообще очень много времени проводят на воздухе, и чаще всего — в океане или на пляже.

— В общем, я тут подумал, — после длинной паузы, во время которой они молча лежат на медленно остывающем песке, говорит Мальсибер.

— Уже неплохо, — кивает Снейп. Он лежит, закинув руки и положив ладони под голову, и смотрит в темнеющее небо, в котором постепенно загораются звёзды. Мальсибер расположился рядом, оперевшись на локоть, и смотрит на воду.

— Я думаю, имеет смысл оттолкнуться от того, что я лучше всего умею делать.

— Здесь есть замечательная профессия: шоумен, — дёргает уголком рта Северус. — Тебе очень пойдёт. И деньги хорошие.

— Я думал об этом, — спокойно кивает тот, получив в ответ удивлённый взгляд. — Но это на крайний случай — всё-таки я же волшебник, — он улыбается, но в обычное своё паясничанье не скатывается. — А пока я размышлял о другом. Что я лучше всего умею? Если всерьёз, то — одно-единственное заклинание, ну и в ментальных практиках я всегда был хорош. Где всё это применить можно? В целом, тут или аналог нашего аврората — но я туда не пойду, потому что это ни денег нормальных, ни престижа… а главное — ну это просто неприлично с моей стороны, — он смеётся.

Снейп улыбается в ответ и переводит взгляд с неба на его лицо — то сейчас непривычно сосредоточено и даже серьёзно.

— И остаётся только игорный бизнес, — сообщает Мальсибер.

Это… неожиданно. Весьма неожиданно: Северус вскидывает брови и даже приподнимает голову. Потом уточняет:

— Ты решил заняться магическим шулерством?

— Зачем шулерством? — удивляется Ойген, невероятным образом не отвечая шуткой на шутку. — Скорее, наоборот… я думаю, это и мне было бы интересно, и денег бы принесло. И сфера такая… закрытая. В общем, я полагаю, что отлично смог бы ловить тех, кто занимается тем, что ты только что приписал мне. Не может быть, чтобы здесь никто не занимался подобным.

— Неожиданно, — говорит Снейп, внимательно смотря на него. — Ты меня удивил.

— Я сам удивился, — с улыбкой кивает Мальсибер. — Я хочу посмотреть, как тут это устроено… но сначала нам с тобой нужно легализоваться, наконец — и я хочу, чтобы ты мне в этом помог.

— Каким образом?

— Ты отличный легилимент — куда лучший, чем я. Опять же, если тебя поймают — катастрофы не будет. Ну извини, — говорит он примирительно — Снейп только рукой машет. — Тебя же не за что экстрадировать — ты ничего не нарушил. А у нас тебя не обвиняют ни в чём… в общем: у тебя есть два варианта — можно просто сказать, кто ты, подтвердить это — а потом поменять фамилию. А вот со мной так не выйдет.

— Я бы предпочёл другой вариант, — морщится Снейп. — Очень не хочется жить и думать, что при желании меня так просто найти.

— Понимаю, — кивает тот. — Тогда всё как со мной: нужна подделка. Хорошая. И проще сделать её сперва у волшебников — а у магглов наверняка все документы можно потом раздобыть. Надо узнать, как вообще здесь это организовано: сюда же многие приезжают, наверняка здесь целая служба есть, которая занимается этим. А раз есть служба — значит, должны быть и взятки, — смеётся он. — Или какие-то другие обходные пути. И вот это и нужно узнать… сможешь считать кое-кого?

— Ты уже знаешь, кого?

— Представляю. Но это нужно ехать в другой город.

Так начинается процесс их натурализации, оказывающийся не то чтобы непростым — скорее, весьма странным.