Под куполом (гет)

Гермиона

— Профессор Кеттлберн, сэр! — Гермиона опускается возле спящего старика и с трудом переворачивает его на спину. Он дышит, но, кажется, без сознания. Скорее всего, он попал в ловушку как когда-то Грюм, и его заставляли присматривать за животными, которых продавали на черном рынке.

Она оглядывается: в конце комнаты стоит огромная клетка с акромантулом, чуть дальше за ним — такая же, только с более толстыми прутьями — со скрежещущим зубами пятиногом, который пытается открыть замок волосатой лапой. Гермиона на всякий случай оглушает его и поворачивается к Кеттлберну, прислушиваясь к его дыханию.

— Сэр, вы меня слышите?

Она слегка приоткрывает его глаза. Зрачки расширены, белки желтые и словно налитые кровью.

Поглядывая в сторону акромантула и пятинога, Гермиона несколько минут ищет в сумочке пробуждающую мазь, которую им дал Снейп. Она не уверена, что та подействует и как быстро, но осторожно намазывает морщинистые губы профессора. Тот несколько минут кряхтит и кашляет, потом резко распахивает здоровый глаз и садится, больно схватив Гермиону за руку.

— Ты кто? — он хрипит, бешено вращая одним глазом. — Я все еще в проклятом доме с тварями?

— Гермиона Грейнджер, сэр, училась в Хогвартсе на факультете Гриффиндор, — отвечает она торопливо. — Я вас помню по рассказам Хагрида и по фотографиям в учебниках. Вас держали в заложниках?

Кеттлберн смотрит на нее изучающе: он бледен, и черная повязка криво делит его лицо пополам, а седые волосы сбиты на одну сторону. Потом он выдыхает, обдавая ее волной неприятного старческого запаха.

— Как ты сюда попала? — резко спрашивает он. — Одна?

— Видимо, какое-то существо порвало двойное пространство, — Гермиона дергает плечом и тут же вспоминает вскрик Драко. — Я не одна, я…

Слова «с моим парнем» застревают у нее в горле, но ей хочется их произнести. Кеттлберн нетерпеливо кивает и поворачивается к кровати, шаря по ней рукой. В это мгновение дверь распахивается настежь, и внутрь врывается огромный черный плащ.

— Берегись! — кричит Кеттлберн, но Гермиона не успевает отскочить. — Смеркут!

Плащ словно обнимает ее и сжимает, не давая дышать. Бесполезно взмахивая рукой с палочкой, Гермиона пытается оглушить существо, но его хватка не слабеет. Тогда она пробует его взорвать, обездвижить — ничего не выходит.

— Патронус! Используй патронус, бестолочь! — Кеттлберн, грязно ругаясь, продолжает искать палочку под матрасом. — Драккл раздери этих контрабандистов!

Гермиона сглатывает, втягивая воздух: заклинание Патронуса у нее часто не получается с первого раза. Сначала — по привычке — она пытается настроиться на воспоминания о Роне, но Патронус не выходит, лишь слабая серебристая струйка, и тогда она обращается мыслями к Драко. Та их поездка на машине, когда они сбежали от мародеров в Мюнхене — как давно она не смеялась так беззаботно!

— Экспекто Патронум! — выкрикивает она из последних сил, и серебряная выдра, выпорхнув из палочки, отбрасывает смеркута назад.

Кеттлберн добавляет своего Патронуса и, дождавшись, пока смеркут испугается, создает в воздухе огромную зеленоватую клетку-ловушку и быстро загоняет существо внутрь.

— Вовремя, — Гермиона убирает волосы со щеки, глядя на старую, потертую палочку профессора.

Он криво улыбается, сплевывая, и кивает на дверь:

— Пошли. Тут смертельных тварей полон дом. Если на твоего друга, парня — плевать — напала какая-то зверюга из Ньютовского последнего класса — он не выживет. Осторожно, не наступи на след гигантского слизня. Жжется хуже крапивы, все тело будет в волдырях. Что с твоим джемпером? Леопард напал? Повезло, что живая ушла. Они тут втихаря скрещивали виды и заставляли меня принимать в этом участие. Вот и вышла смесь обычного хищника и вампуса.

Гермиона осторожно выглядывает в гостиную вслед за Кеттлберном: чизпурфлы еще лежат панцирями вверх, едва шевеля клешнями, за одной из дверей слышится топот красных колпаков, у противоположной стены пищат диринары. Гигантские слизни ползают вдоль камина, к которому и направляется Кеттлберн.

— Вход раньше был именно здесь, сквозь портал с паролем, — бормочет он, заглядывая внутрь. — Да, вот он, конечно. Возьми меня за руку, девочка. Готова?

С первого взгляда кажется, что ничего не изменилось: та же комната, тот же ковер — но потом Гермиона замечает напротив, у окна, странное медведеподобное существо с белой шкурой, склонившееся над неподвижным Драко. Заметив или услышав их, существо оборачивается, и Гермиона с ужасом замечает у него на морде кровь.

— Скрытень, — мрачно заявляет Кеттлберн. — Стой возле меня, он легко может сливаться с любым окружением. Бей на поражение: я использую взрывающее, а ты — ослепляющее. Поняла?

Два луча — синий и красный — вылетев из палочек, ударяют в скрытня, но тот, ловко подпрыгнув, исчезает. Гермиона делает шаг к Кеттлберну, не сводя глаз с Драко. Руки холодеют, и горло сдавливает от страха. Что с ним сделала эта тварь?

— Сейчас! — орет Кеттлберн, пристально обегая взглядом комнату. — Там, над окном!

Скрытень с шумом падает перед ними с потолка, откуда он собирался на них напасть, и Кеттлберн, снова грязно ругаясь, связывает его какими-то странными красными веревками — наверняка блокирующими умение быть хамелеоном.

— Драко, — Гермиона приподнимает его голову, за мгновение оказавшись возле него. — Эй, очнись, пожалуйста…

— Жив мальчишка, — Кеттлберн помогает ей уложить его на диван и разжигает камин, отчего в комнате сразу становится теплее. — Только крови потерял немного, да без сознания. Пульс есть, так что жить будет. Сейчас мы с тобой восстанавливающее зелье сварим — и будет как новенький. Волосы светлые, бледное лицо — не Малфой часом?

— Малфой, — Гермиона вздрагивает, заметив на шее Драко следы от укуса.

— И как тебя — с Гриффиндора — угораздило с ним связаться? — Кеттлберн распахивает шкафчики на кухне, доставая какие-то коробки и баночки. — Они же все без ума от своего змеиного совершенства и терпеть не могут львов. Хватит разглядывать его, иди помоги.

Гермиона неохотно отходит от Драко, лежащего с закрытыми глазами на широком бархатном диване с низкой спинкой. Кеттлберн наблюдает за выражением ее лица, потом громко хмыкает.

— Влюбилась, значит. Это не лечится, разумеется. Тогда и спрашивать не буду, какого дьявола вы делаете в этой глуши вдвоем. Ой, девки, куда вы лезете ради этих, смазливых-то… Растирай зверобой. Умеешь?

— Профессор Снейп учил, — Гермиона берет из его рук ступку. — По кругу нужно, иначе не подействует.

— Снейп? Сопляк этот с черными волосами? — Кеттлберн хмурится. — Надо же. Ко мне на занятия он не ходил, не марал свои ручки. Зельеваром, значит, стал. Дамблдору, конечно, виднее было, Мерлин упокой его душу. Так… теперь масло пиона. У них тут арсенал целый по ингредиентам. Знали, с кем дело имели. Одного из них скрытень заживо сожрал, настолько голодный был. Плохо они зверей держали, лишь бы продать побыстрее да подороже. А потом нагрянули мертвецы, следом — туман, а дальше они забрали несколько животных, меня чем-то оглушили — и смылись.

Зелье отнимает примерно час, и Гермиона с восхищением наблюдает за поразительной ловкостью Кеттлберна. Он делает все сосредоточенно и выверенно, внимательно проглядывая каждый ингредиент.

— Готово, — наконец произносит он, и Гермиона набирает вещество в чашку. — Иди буди красавца, я пока поищу, где у этих мерзавцев уборная.

Драко закашливается и некоторое время лежит с закрытыми глазами, прерывисто дыша. Укусы на его шее не затягиваются полностью, только становятся бледнее и менее заметны.

— Ты опять меня спасла? — шепотом спрашивает он, и Гермиона нежно касается его руки.

— В следующий раз — твоя очередь, — отзывается она тихо. — Меня саму спас Кеттлберн. Даже представить себе не могла, что мы внезапно столкнемся с такими редкими и опасными существами.

— Из-за меня, — Драко морщится. — Если бы я не выбрал этот чертов дом… мы бы нарвались на какие-нибудь другие неприятности.

Гермиона фыркает.

— Вот именно.

— Они держали Кеттлберна, чтобы тот присматривал за животными? Бедняга. Его и сожрать могли, — Драко с любопытством рассматривает комнату. — Он меня, конечно, терпеть не может. Отец, когда еще в Министерстве работал, каким-то образом его подставил вместе с Макнейром. Так что сомневаюсь, что он захочет со мной разговаривать.

В дверях раздается стук деревянной ноги профессора, и они оба поднимают на него вопрошающий взгляд.

— Сын за отца не в ответе, парень, — Кеттлберн ковыляет к камину и подкидывает в огонь несколько принесенных поленьев. — А ты, как я вижу по отношению этой девочки к тебе, или умеешь красиво болтать, или на что-то способен. Вы как здесь оказались-то?

— Добрались из Лондона.

— И до сих пор живы? У вас что, неиссякаемый запас Фелициса? — Кеттлберн усмехается. — Спрашивать, зачем вы здесь, не буду, не мое это дело. Нам с вами все равно не по пути. Я разберусь с животными — и подумаю: оставаться здесь, пока эти ушастые твари заправляют всем в мире, или куда-то двинуться. Нужны какие-то ингредиенты для зелий? Подумай, девочка, это уникальный, хоть и абсолютно нелегальный шанс.

Гермиона садится рядом с Драко, продолжая держать его за руку.

— Я стащила два панциря чизпурфла.

— Разумно.

— Я посмотрю, что нам еще может пригодиться, сэр.

— Этой ночью останемся вместе, на случай, если еще кто-то вылезет из расширенного пространства, а завтра вы уедете, — Кеттлберн ворошит поленья кочергой. — Я постелю в соседней комнате, а вы оставайтесь здесь, дивана вам хватит. Палатку сверните и уберите, чтобы ни одна тварь не проникла внутрь. Вам потом сюрпризы не нужны. Ужинать будете? Я знаю, где тут у них вкусные консервы.

Гермиона заходит вместе с Драко, еще пошатывающимся от слабости, на кухню. Кеттлберн одним ловким движением убирает остатки зелья и сложенные на краю стола ингредиенты.

— Садитесь, — он достает тарелки, клацая деревянной ногой по кафелю. — Я все сделаю, не суетитесь. Рис будете к мясу?

Они молча едят, разглядывая друг друга и внутренне удивляясь такой странной компании. Гермионе кажется, что она давно не ела ничего настолько вкусного, да и мясо они с Драко давно нормально не готовили. После сытного ужина хочется спать, но Кеттлберн наливает всем по чашке крепкого чая и достает из шкафа пригоршню шоколадных конфет.

— Неплохо тут эти сволочи жили, — он шуршит оберткой. — Пригласили меня в Лондоне на квартиру, говорят, покажем смеркута. А в итоге я оказался здесь. Я уже давно не боевой маг, да никогда им особенно и не был. А подлецы всегда сильны. Желаю вам удачи на юге, ребята. Чем бы вы там ни занимались, вам будет непросто. Дамблдора на них нет…

— Дамблдор ничего не сделал бы, — Драко устало откидывается на спинку стула и зло сжимает губы. — Он руководил через других людей. Посылал на задания и отлично манипулировал. А такие как Поттер вдохновлялись и шли умирать.

Гермиона качает головой, но не находит в себе силы спорить. Тот восторг, с которым она когда-то смотрела на Дамблдора, теперь тоже угас. Он не был идеальным борцом за добро, но старался не нарушать ход истории. Может быть, именно это и было неправильным и слишком рискованным, потому что они успели добраться до Снейпа в последний момент, а без тех воспоминаний Битва была бы проиграна. Что мешало Дамблдору сказать Гарри правду чуть раньше?..

— Ты на меня так странно посмотрела за ужином, — Драко отодвигается к самой спинке дивана, стоящего около камина, и укрывается одеялом. — Словно собралась возражать и передумала. Невероятно редкое явление.

Гермиона хмыкает.

— Некоторые вещи осознаешь не сразу, — она смущенно ложится рядом и заклинанием увеличивает одеяло. — Ты его на себя перетягиваешь.

Драко улыбается, привлекая ее к себе, и Гермиона прижимается к нему, спрятав палочку под подушку. Они лежат тихо, наслаждаясь теплом камина и прикосновением друг к другу, и у Гермионы тут же начинают слипаться глаза.

— У меня не получился Патронус, когда я пыталась вспомнить о Роне, — шепотом произносит она, сонно глядя на тлеющие угли. — Зато вышел волшебно-яркий при мыслях о тебе. Мой — выдра, а твой?

Драко не сразу отвечает — он всегда медлит с ответом, когда слова даются ему с трудом.

— Я не знаю.

— Ты никогда не использовал Патронуса? — Гермиона с удивлением поворачивается к нему. — Не верю. Есть версия, что, мол, Пожиратели Смерти не умеют вызывать Патронуса, но ведь Снейп умеет.

Драко пожимает плечами.

— Потому что Снейп ненастоящий Пожиратель Смерти, если ты понимаешь, что я имею в виду. Любовь к матери Поттера давала ему надежду и не позволяла утонуть в той темноте, что окружала Лорда. Я хотел бы как-нибудь попробовать… Научишь?

Гермиона кивает, и Драко, обняв ее, целует — уже не так робко и как бы спрашивая, можно ли, — а более уверенно. Она охотно отвечает, и по телу сразу пробегает горячая волна мурашек, стоит руке Драко ненавязчиво лечь на ее талию. Ничего подобного с Роном она не испытывала.

— Чтобы у меня было больше счастливых воспоминаний для Патронуса, — Драко лукаво улыбается, отстраняясь. — Предлагаю спать: у меня никаких сил нет после этой твари. Думал, он из меня всю мою голубую кровь высосет, придется маггловскую переливать. Как мы тогда доказывали бы мое родство с Лестрейнджами?

Гермиона смеется, уютно сворачиваясь клубочком. Мысль о том, что сегодня они ничуть не приблизились к руне, неприятным холодком пробегает в груди, но она заставляет себя не думать об этом. У них впереди еще есть время, а сейчас ей тепло и уютно, и кажется, что она еще на один шаг отдаляется от Рона.

Драко

Кеттлберн поднимает руку на прощание и тут же исчезает в дверях дома. Драко привычным жестом разворачивает карту, поглядывая на Гермиону искоса, но та сосредоточенно ведет машину, смотря вперед. Сегодня совсем тепло, и они оба — в новых клетчатых рубашках, надетых поверх стащенных в Мюнхене футболок. Приборная панель — он уже запомнил необычное название — показывает около двадцати градусов, апрель наступает через десять дней, и голубое нежное небо Италии простирается над ними до самого горизонта.

— Я бы хотел ехать вот так с тобой куда угодно, бесконечно долго и далеко, — произносит он вслух, и Гермиона улыбается, не отводя взгляда от дороги. — Плевать, где бы оказались. Подальше от всех. Ты научила бы меня водить, мы бы купили машину с открытым верхом — как там она называется?

— Кабриолет.

— Именно.

— Ты так говоришь, словно это невозможно, — Гермиона спокойно объезжает яму. — Мы не умерли, а живы и знать не знаем, что там ждет нас впереди. А ты говоришь таким тоном, будто наша жизнь оборвется в Риме.

Драко не отвечает. Пока она за рулем, серьезно говорить не имеет смысла, чтобы не отвлекаться от дороги, поэтому он заставляет себя оторваться от Гермионы и вернуться к карте. Вчера вечером, когда они целовались, он почувствовал незнакомое, но осознанное желание — то естественное желание, которое возникает у мужчин в постели с девушкой. Он никогда раньше не ощущал это желание так явственно и остро, и ему показалось, что Гермиона ощутила то же самое — так она вздрогнула от его прикосновения.

На заброшенной заправке они находят автомат с батончиками и вафлями, пару бутылок с водой и немного маггловских денег в закрытой кассе. Если до этого им было неловко их брать, то теперь выбора нет, потому что деньги могут понадобиться в любом городе.

— Я все равно отвратительно себя чувствую, — Гермиона захлопывает дверцу, садясь за руль. — Когда вернем мир в прежнее состояние, потрачу все, что смогу себе позволить, на благотворительность.

Драко усмехается, разворачивая один из батончиков, название которого запомнил еще в Мюнхене. Некоторые вещи у магглов получаются неплохо. Мать, наверное, его не узнает: целует Грейнджер, ездит на машине, ест маггловскую еду, даже одежда на нем — и та не от мадам Малкин. А уж в голове все давным-давно перевернулось.

— У нас есть очень ценные ингредиенты, — Драко откусывает от батончика, жмурясь от удовольствия. — Вполне себе сможем выменять их на что-то или кого-то полезного. Зуб скрытня на дороге не валяется.

— Будут вопросы, — возражает Гермиона. — Откуда взяли, есть ли еще…

— Откуда взяли — спрашивать не будут. Но ограбить попробуют.

— Понимаешь, что половина ингредиентов — нелегальна? Нарвемся на полицию под прикрытием — попадем в неприятности, — Гермиона качает головой.

— Если ты не заметила, мы уже в одной большой неприятности, которая компенсируется лишь тем, что рядом со мной нет Уизли, — замечает Драко скептически. — Как представлю, что мне пришлось бы обращаться к нему за помощью — нет, лучше умереть в нищете и дерьме.

Гермиона дергает плечом, и Драко замолкает: видимо, ей все еще неприятно, когда он заговаривает о рыжем.

— Слушай, он не такой плохой человек, как тебе кажется, — она слегка нажимает на педаль газа. — Он хороший друг, хороший брат. Ему не наплевать на то, что происходит с другими. Просто так вышло, что вы оказались по разные стороны убеждений, выдуманных взрослыми за вас. Если бы твой отец никогда не говорил тебе о предателях крови, разве ты стал бы так относиться к Рону с самого начала? И ко мне — из-за этих глупостей о магглорожденных?

Драко пытается представить, как бы сложилась его жизнь без той навязчивой позиции отца, которую тот упрямо впихивал в его голову. Очевидно, что иначе.

— Ни Гарри, ни я толком не знали о взаимоотношениях волшебников между собой, мы видели лишь детей и их поведение. Рон сел к Гарри в купе, и завязался разговор — о мире с разных сторон. Ты же сперва оскорбил Хагрида, потом факультет, потом Рона — и ждал, что Гарри выберет тебя? Его все детство унижали дружки Дадли. Думаешь, он не заметил похожее поведение? И его сразу как отрезало, вот и все. Хотя у вас с Гарри есть немало общего.

Драко приподнимает брови, хотя и сам давно это понимает.

— Вы дорожите семьей, ты — своей, он — призрачной, той, что видел в зеркале Еиналеж и о которой мечтает так давно, вы хорошо играете в квиддич, вы оба отлично сражаетесь, вы оба умны, — Гермиона задумчиво смотрит на убегающую вдаль дорогу. — Не поздно все исправить, Драко. Гарри, конечно, сначала воспримет это в штыки, потому что, извини, пожалуйста, но в школе ты вел себя как самая настоящая свинья.

Драко смотрит на нее недоверчиво, потом откидывается на спинку кресла и смеется.

— Повтори это еще раз.

— Свинья! — с жаром повторяет Гермиона, словно выплескивая на него все накопившееся недовольство за школьные годы.

Драко продолжает смеяться. Ветерок, проникающий сквозь чуть приоткрытое окно, играет их волосами.

— Мне нравится твое праведное возмущение, — произносит он, успокоившись, и Гермиона краснеет.

— Прости, пожалуйста, — она бросает на него извиняющийся взгляд. — Я не хотела тебя обидеть. Просто вспомнила о Гарри, представила, как ему было сначала тяжело, и все ваши стычки, и кто его знает, где он сейчас…

— Гермиона, у тебя полно замечательных качеств — кроме, конечно, упрямства, но здесь мы равны, и еще этой маниакальной любви к библиотекам, — он хмыкает, но сразу становится серьезным. — И одно из лучших среди них — искренность. Я верю всему, что ты делаешь, и всему, что ты говоришь, потому что ты настоящая. И я знаю, что если ты отвечаешь на мой поцелуй — то только потому, что я тебе нравлюсь. И уверен, что, если при встрече с Поттером — да хоть с самим чертом — из меня опять полезет это школьное поведение капризного мальчишки, ты тут же сурово посмотришь на меня, и я вспомню, как рьяно ты назвала меня свиньей под голубым небом Италии.

Не ответив, Гермиона резко сворачивает на обочину и глушит мотор.

— Собираюсь тебя поцеловать, — поясняет она и, отстегнув ремень безопасности, обнимает его за шею и горячо целует.

Драко — осторожно, впервые — касается рукой ее волос, погружает в них пальцы, ощущая мягкость. Сердце колотится так, как никогда не колотилось даже на экзаменах, даже когда он чинил этот дьявольский шкаф. Вот еще одна ее черта, которую он не знал до этого мгновения — страстность. Понимание, что за такой правильностью, за внешней выдержанностью прячутся настоящие эмоции, кружит ему голову.

— Надоело все откладывать, — Гермиона отстраняется, прерывисто дыша, и ее карие глаза блестят. — "Вот доедем до места", "а там", "а потом" — хватит. Здесь и сейчас. И, между прочим, моя любовь к библиотекам несколько раз нас очень выручила.

Драко усмехается, потом приоткрывает дверь машины и осматривается, сверяясь с картой.

— Мы почти добрались до Вероны, но здесь на карте гоблинов какая-то красная черта.

Гермиона молча указывает на что-то далекое впереди, и Драко, прищурившись, пытается понять, что она увидела. А потом замечает: тонкая, блестящая, едва различимая стена, словно серебристый плащ, высится вдали, поднимаясь до самого неба.

— Купол, — произносят они одновременно.

— Честно говоря, я этого ожидала и боялась, — Гермиона мрачно роется в сумочке. — Зелье, которое помогло нам выбраться из-под нашего, лондонского, у меня закончилось, но ингредиенты с собой. Придется остановиться где-то на ночь. К утру оно будет готово.

Драко просматривает карту, пытаясь найти на ней какой-то городок или поселок, чтобы попробовать остановиться в доме, а не в открытой местности, но ближайшая деревенька далеко. Тогда они решают разбить палатку в небольшой кипарисовой роще.

Пока Гермиона возится с зельем, Драко ищет сухие ветви для костра, постоянно оглядываясь: ему везде мерещится рычание мертвецов. Но вечернее солнце и тепло, окружающее его, придает странное спокойствие.

— Тебе помочь? — он складывает ветви у входа в палатку. — Может быть, натереть розмарин?

Гермиона сдувает прядь с раскрасневшейся щеки.

— Если не сложно, — она отдает ему ступку. — Я не помню: мы помешивали по часовой или против?

Драко прикрывает глаза, вызывая в памяти туманный ноябрьский Лондон, лицо Треверса, свой путь по снегу, квартирку Гермионы — и сразу ощущает то отчаяние и одиночество, жившие внутри него.

— Против часовой.

— Через пару часов будет готово. Как разотрешь розмарин — добавляй, и сразу можно снимать с огня. Какой сегодня хороший день, даже не хочется думать о рунах и трудностях.

Она достает из сумочки книгу по искусству Италии и садится рядом с ним, поглядывая на булькающее зелье.

— Машину придется оставить за Куполом, — Драко усердно растирает розмарин. — Во-первых, чтобы не привлекать внимания, а во-вторых, чтобы у нас был путь к отступлению. Хотя мы даже пока что представить себе не можем, где будем искать оставшиеся две руны.

Гермиона водит пальцем по оглавлению.

— Боюсь, что одну из них — в Лондоне. И очень хочу ошибиться, но Британский музей — целая кладовая артефактов.

Драко качает головой, представляя себе, что случится, если она действительно окажется права. Сражаться и одновременно искать руну в окружении Поттера и семейства Уизли? Это будет невероятно сложно.

— Готово, — Драко добавляет розмарин в зелье, несколько раз помешивает и снимает котелок с огня. — Теперь оно должно настояться, и можно отправляться за Купол. Дай мне другую книгу и карту ватиканских музеев, я тоже попробую поискать информацию. Сколько же Папы награбили за прошедшие столетия?

Гермиона задумчиво пожимает плечами, прикрывая котелок крышкой и протягивая Драко более подробный справочник.

— Рим всегда был центром власти и культуры, и с точки зрения туриста это волшебно, — она мечтательно улыбается. — Помню, как мы с родителями впервые оказались там. Больше всего мне запомнилось небо: никогда и нигде я не видела такой божественной голубизны. Ей все прощаешь: и жару, и усталость, и очереди. Как бы я хотела снова быть туристом в Италии!

Драко смотрит на нее искоса.

— Можешь мне не верить, но мама говорила то же самое. Помню, мы забрались на Замок Ангела, день был весенний, но солнце уже припекало. Она стояла на самом краю, у зубцов, и просто смотрела на город под небом. Отец еще тогда заметил, что Рим ей очень идет.

Гермиона кивает и тут же добавляет:

— Я пока определилась с тремя достопримечательностями Ватикана: апостольской библиотекой, пинакотекой и музеем Пио Кристиано, но в каждом из них огромная коллекция, так что впереди еще уйма работы. Ты вроде говорил о небольшой передышке? Нам точно необходимо время, чтобы где-то затаиться и составить определенный план.

Драко хитро блестит глазами, разворачивая карту и садясь возле Гермионы.

— Видишь небольшой городок? Монтегротто. Здесь находятся термальные источники — одни из лучших в Италии, а вокруг — прекрасные отели, которые сейчас явно заброшены: они близко к Куполу, так что уверен: гоблинов там нет, а мертвецы останутся по эту сторону.

И он с удовольствием наблюдает, как мгновенно изменяется выражение ее бледного и измученного лица.

— Правда? — Гермиона хлопает в ладоши, радуясь, как ребенок. — Правда-правда? О, Драко!

И она жарко обнимает его за шею, прижимаясь щекой к его щеке. Он снова вдыхает аромат ее волос и прикрывает глаза. Да — у них будет свой собственный уголок счастья перед сложным заданием, возможно даже смертельным.

Купол они пересекают легко: на границе Купола никого нет, кроме десятка бродящих мертвецов, из-за которых приходится на всякий случай использовать дезиллюминационное заклинание. Чтобы добраться до терм, уходит целый день, и они оказываются в городке только вечером. Март подходит к концу, и в воздухе чувствуется приближение апреля. Все вокруг цветет, распространяя потрясающий, пьянящий голову аромат.

Гермиона выбирает заброшенный отель, на входе у которого стоят старинные скульптуры львов. Они с Драко осторожно поднимаются по широкой лестнице, сжимая палочки в руках, но внутри — тишина и пустота. Отель заброшен, но не разрушен, и они располагаются в самом красивом номере, быстро расправившись с пылью и засохшими цветами. В кладовой находятся огромное количество полотенец и чистого белья, а на кухне — запасы непортящихся продуктов.

Перед самым входом в отель располагаются термы: огромные бассейны с теплой или горячей водой, по сторонам которых стоят небольшие туи и кипарисы.

Первым делом они ужинают, наслаждаясь видом на городок, и от усталости обмениваются лишь несколькими словами, но Драко видит, что Гермиона счастлива, насколько может быть счастлив человек, знающий, что это все — лишь передышка.

Когда он спускается к бассейну после ужина, Гермиона сидит на мраморном бортике, болтая худыми ногами в воде. Драко сначала видит ее обнаженные плечи, а уже затем — всю ее в простом маггловском купальнике, и сердце снова трепещется где-то глубоко внутри.

— Лето и весна — лучшая пора, — замечает он лукаво, садясь рядом с ней в одних плавках. — Девушки наконец показывают все то, что упорно прячут под зимними пальто. Жаль, сейчас не так жарко, как бывает летом.

— Вода теплая, — Гермиона в ответ соскальзывает в бассейн. — Спорим, я первая приплыву на ту сторону?

Драко дает ей отплыть несколько метров, а потом сам опускается в воду. Теплая и мягкая — одно удовольствие плыть. И никого вокруг, кроме них двоих.

Гермиона двигается в воде удивительно ловко, и Драко с трудом догоняет ее уже у самого бортика. Запыхавшись, они довольно разглядывают друг друга. Единственное, что немного тревожит их обоих — то, что палочки пришлось оставить на том берегу.

В этот раз Драко не спрашивает разрешения ни словами, ни глазами: он знает, что Гермиона ждет поцелуя. Ее губы чуть приоткрыты, ее мокрое тело прижимается к нему, и Драко, не сдержавшись, скользит руками вниз, от плеч до самой талии. Гермиона вздрагивает, выдыхая, и обвивает руками его шею, опираясь спиной о бортик бассейна.

— Знаешь, что? — произносит она, когда он на мгновение отрывается от ее губ. — У меня ни одной мысли в голове. Как же это потрясающе. Ни-че-го!

Драко молча соглашается, снова привлекая ее к себе. У них есть хотя бы этот вечер, и в этот вечер они не будут ни искать руну, ни думать о том, что ждет их не только в Риме, но и потом, в Лондоне. Но Драко и не торопит другие события, которые, казалось, произойдут вот-вот, сами собой. Он уверен, что к этому они оба должны прийти, сначала насладившись влечением, искрой, недосказанностью друг между другом.

Завернувшись в пледы, они сидят у бассейна, достав из кладовой бутылку вина. Драко хочет использовать магию, но Гермиона терпеливо показывает, как вытащить пробку штопором.

— Такое ощущение, словно мы выкручиваем чей-то мозг, — Драко сочувственно вывинчивает пробку. — Честно говоря, жизнь магглов в некоторых моментах даже интереснее. И ты была права, когда сказала, что магглорожденные — самые везучие. Когда я нес всякую чушь про аристократов и чистую кровь, я понятия не имел, как это потрясающе: ехать с тобой в машине вдоль зеленых виноградников и слушать музыку, вылетающую непонятно откуда.

— Из колонки, — Гермиона сворачивает намокшие волосы в пучок.

— Плевать.

Драко разливает розовое вино по бокалам и придвигает тарелку с сыром, который после некоторого сомнения все же решено было попробовать.

— Холодное, — произносит Драко, прикрывая глаза. — И терпкое. Похоже по вкусу на твои губы.

Гермиона сразу краснеет, отчего ее щеки становятся пунцовыми. Потом она отводит взгляд, кутаясь в плед.

— Я хочу быть с тобой, Драко. Но я не могу сказать, что мы вместе, пока я не поговорю с Роном. Я правильная до чертиков и, даже учитывая все обстоятельства, считаю, что должна сказать ему правду — а потом… позволять себе все, что хочу.

Драко смотрит на нее внимательно. Он знает, когда люди лгут.

— Ты действительно хочешь быть со мной? Почему?

— Знаешь, бывает, что встречаешься с человеком, и вот вроде бы все хорошо: вы разные, и вам нравится общество друг друга, — Гермиона накалывает сыр на кончик пластиковой вилки. — Раньше Рон частенько спускал меня на землю: я была чересчур самоуверенна, чересчур много училась и относилась к себе серьезно. Рон постоянно надо мной подшучивал и выводил из себя, я понимала, что проще смеяться над своими неудачами, чем переживать. Но я выросла из этих отношений. Знаешь, что я чувствую рядом с тобой? Что я не мама, у которой нет выбора. Не та девушка, которая вечно поддерживает парня, постоянно считающего, что он где-то в тени своего друга. И еще мне очень нравится, как ты рассказываешь про мэнор. Это глупости, конечно, но ты не стыдишься своей семьи, ты стыдишься самого себя и своего прошлого — это разные вещи.

Драко никогда раньше не слышал, чтобы о нем говорили так. Опустошенность и холод внутри него отступают все дальше. Он совсем не помнит себя тем человеком со стиснутыми зубами, каким был еще в ноябре.

— И как ты собираешься ему обо всем сказать?

— Я не знаю, Драко, — Гермиона залпом допивает вино. — Но я должна. И я… представляю лица Нарциссы и Снейпа, когда они все узнают.

Драко хмыкает.

— Думаю, Северус не удивится, он и так странно поглядывал на нас в школе. Мама… Она, конечно, удивится. Но после смерти отца она все и всех примет. Ей самой уже осточертела идея чистой крови. Она пыталась урезонить отца давно, когда только Темный Лорд возродился, но тщетно. А потом уже было поздно. Ты ей понравишься.

Гермиона с сомнением дергает плечом.

— Вы с ней похожи, — произносит он убедительно. — Паркинсон ей категорически не нравилась: сразу было видно, что та решает какие-то свои проблемы, пытаясь стать моей девушкой. А ты ни капли не расчетлива.

Гермиона тихо смеется.

— Обменялись любезностями. Теперь осталось выжить, поговорить с Роном и поставить в известность твою маму. Все это кажется сном.

Драко тоже допивает вино. На дне бутылки остается совсем немного, и его с непривычки начинает клонить в сон.

— Я проснусь, и тебя не будет рядом. А будет отец.

— Что бы ты ему сейчас сказал?

— «Живи. С остальным — разберемся».

— Значит, ты его простил? — Гермиона поднимается на ноги и стряхивает с колен крошки сыра.

— Наверное, — Драко поднимается следом, чувствуя, как кружится голова. — Я долгое время его внутренне ненавидел: за прошлое, за слабость, а последнее время — за то, что он умер, не дождавшись моего возвращения. Мне раньше казалось, что доверие и уважение к родителям — это некая безусловность, но теперь я отчетливо понимаю, что свой путь, свои мысли, свой выбор — правильно, и, если они расходятся с родительскими, не нужно этого стыдиться. И не нужно бояться. Взять хоть Блэка — он пошел против семьи, но остался верен себе. А я себя потерял — и обретаю только сейчас, рядом с тобой, я на пути к тому человеку, каким хочу быть. Поэтому сейчас я бы поговорил с отцом и отстоял бы свою позицию.

Гермиона ободряюще сжимает его руку.

— Я вообще думаю, что говорить — это самое главное. Многие пытаются убежать от слов, потому что им больно.

— Пойдем в номер, — Драко кивает в сторону отеля. — Я безумно хочу спать, и становится холодно даже под пледом.

Они входят в огромный, богато обставленный холл и запечатывают дверь, а на здание накладывают изнутри защитные заклинания. В лучшие времена ночь здесь стоила огромных денег, а сейчас все это богатство достается им просто так, и это тоже кажется своего рода волшебством.

Гермиона исчезает в ванной, захватив полотенце, а Драко забирается в широкую постель и выдыхает с такой силой, что закашливается. Тихо. Пахнет розами, совсем как в мэноре летом, и простыня на ощупь приятна, словно шелк. Драко не замечает, как мгновенно засыпает, и когда Гермиона возвращается, то долго сидит на краешке кровати, рассматривая его умиротворенное лицо.

Гермиона

В термах они проводят целую неделю, тщетно пытаясь составить максимально подробный план предметов искусства, интересующих их в Ватикане. Образуется огромный список, куда входят и полотна известных живописцев, и раннехристианские саркофаги, и статуи. Гермиона пытается проследить связь каждого известного творца с Крестовыми походами или магией, и Драко выискивает крохи информации из тех скудных справочников, которые у них имеются.

— Фра Анжелико, — он стучит пальцем по глянцевой странице, — был доминиканским монахом, а это очень древний Орден. Насколько я помню, он существует даже до сих пор, и в нем состояло огромное количество самых известных людей.

Гермиона задумчиво смотрит на картину, по которой постукивает Драко.

— Мне почему-то нравится искусство того времени. Оно какое-то возвышенное, но при этом очень земное.

— Скукотища, — замечает Драко едко, — мне больше Позднее Возрождение нравится. В Раннем у всех лица такие, словно они уже умерли.

— Может быть, Рафаэль?

— Про него вообще ничего не известно, да и скончался он очень молодым. Джотто?

— Возможно, я вносила его в список, но если у Фра Анжелико есть связь с доминиканцами, то про связь Джотто с чем-то тайным нигде не упоминается, кроме хвалебных слов о его достижениях. У него такие насыщенные краски — смотришь и не веришь, что это создано в тринадцатом веке.

Драко листает книгу далее, находя еще одно подходящее имя, и показывает Гермионе.

— Догматический саркофаг. Честное слово, не понимаю, что это значит, но он подлинный и древний, и на нем изображение Троицы в виде трех мужей. Видишь узоры? Вполне вероятно, что здесь прячется руна.

Гермиона отрицательно качает головой.

— На христианском саркофаге? Те, кто создавал руны, конечно, не были религиозны до мозга костей, но вряд ли стали бы прятать руну на таком значимом для христиан предмете. Я могу ошибаться, но интуиция говорит обратное. Подожди, не вычеркивай, только пометь, что посмотрим его в самом конце. И еще — мне нелегко это признавать, но нам нужны книги из римских архивов. То, что у нас есть, дает информацию об искусстве, но не биографии его создателей, а без них мы как слепые кроты будем блуждать по Ватикану, рискуя попасться каждую минуту. В Лувре у нас было гораздо больше времени и свободы, а вспомни, сколько мы там провели. Почти двое суток.

Драко нервно проводит рукой по влажным волосам; они не так давно вернулись из бассейна и теперь греются в номере, заварив горячий кофе.

— Хочешь сказать, нам нужно убежище в Риме и доступ к архивам?

— Боюсь, что так, — Гермиона сердито захлопывает книгу и бросает на кровать. — Мерлиновы кальсоны, я не даже не предполагала, что будет настолько сложно! И мы понятия не имеем, какой тип общества в Риме: сумасшедшие военные, дельцы, монашки или еще драккл разбери кто.

— Придется рискнуть, — Драко выдыхает, устало закладывая руки за голову. — Но мы должны справиться.

До Флоренции они добираются три долгих дня, выдвинувшись рано утром и с сожалением оглядываясь на вновь опустевший отель, который так приветливо их принял. Дороги пустые, без единого патруля или мертвеца, хотя несколько раз они встречают одиноких докси, следующих по каким-то делам, и тут же накладывают дезиллюминационное заклинание. Солнце светит все приветливее, вдоль шоссе растут кипарисы и тут и там встречаются деревни и городки.

Городки, ранее сражавшиеся друг против друга — Верона, Падуя, Феррара, — теперь тихо дремлют под апрельским солнцем, утопая в цветущих деревьях. Останавливаясь в каждом из них, Гермиона и Драко сидят на площади у фонтанов, заглядывают во дворцы, гуляют по вымощенным улочкам, сидят на террасах, заварив кофе на походной плитке, рассматривают гербы и украшенные фасады.

— Подумать только, в какую страшную и красивую эпоху жили когда-то люди, — Гермиона подпирает щеку ладонью, наслаждаясь очередным живописным видом, — интриги, борьба за власть, союзники и враги, постоянно меняющиеся местами — и все это в окружении роскоши, красивых тканей, фальшивых улыбок, искусства и звона мечей или шпаг. Им жилось куда сложнее, чем нам сейчас.

Драко допивает кофе и ставит кружку на столик. Они оба выглядят не соответствующе окружающему пейзажу: он — в рубашке и светлых брюках, она — в клетчатом платье до колен и легкой вязаной кофте, накинутой на плечи.

— Людям каждой эпохи приходится нелегко, — Драко пожимает плечами. — Можем ли мы сказать, что нам с тобой гораздо легче, чем всем, кто сражался до нас?

Гермиона задумчиво поправляет воротник кофты, глядя на Драко. Теперь ей кажется невероятно странным, что раньше она не замечала, как он на самом деле привлекателен. Вот уж действительно: красота — в глазах смотрящего.

Но страх — неявный, прячущийся внутри нее, иногда дает о себе знать, покалывая сердце. И так страстно хочется остановить мгновение, побыть с Драко еще немного в тишине, на ослепительном солнце, хочется гулять по дворцовым паркам и любоваться гармонией вокруг себя.

— Завтра — непростой день, — Драко забирается в постель в комнате отеля, выходящего окнами на главную площадь Болоньи. — Во Флоренции наверняка есть гоблины, и нам нужно проскользнуть мимо патрулей.

Гермиона встряхивает волосами.

— Думаешь, стоит попробовать поискать архивы во Флоренции?

— Множество художников и скульпторов из Флоренции работали на Пап, уезжая в Рим, — Драко зевает, прикрывая рот ладонью. — Заодно разведаем обстановку. Уверен, что социальный строй будет един для всех городов под Куполом.

Перед городскими воротами, выполняющими свою функцию, как и триста лет назад, стоит группа охранников, но гоблинов среди них нет. Гермиона слышит, как Драко шепотом накладывает на них Империо, и их тут же пропускают внутрь. И здесь они сразу выделяются из толпы: все горожане одеты по моде начала двадцатого века, по дорогам ездят старинные автомобили, и вывески на домах выполнены необычным вычурным шрифтом. Гермиона, оглядываясь по сторонам, вцепляется в руку Драко, который озадачен не меньше нее.

— Нам нужно исчезнуть, чтобы трансфигурировать одежду, — Драко быстро сворачивает за угол, на безлюдную улочку. — Драккл их раздери, что за маскарад? Они словно сбежали со съемок очередного маггловского фильма или вечеринки.

Гермиона уже достает палочку, воображая, какое платье ей подойдет, как резкий и хриплый голос позади нее произносит:

— Ваши документы, господа.

Они резко поворачиваются: перед ними стоят два гоблина, одетые как полицейские. В руках у одного — пистолет, у другого — что-то наподобие анкеты. Гермиона бросает на Драко взгляд, пытаясь понять, как им действовать, чтобы побыстрее избавиться от гоблинов.

— Боевая и запрещенная магия не работают внутри города, — гоблины хищно улыбаются, когда они шепотом, почти не дыша, произносят «Империо». — Документы есть? Вы не местные? Откуда вы явились?

— Они со мной, дружище, — человек, появившийся на улочке позади гоблинов, подмигивает Драко. — Есть какие-то вопросы?

— Нет, сэр, — гоблин неохотно и даже с некоторым презрением смотрит на протянутое удостоверение в красной обложке. — Не смею задерживать. Только заполните форму.

Гермиона наконец выпускает руку Драко из своей и с облегчением выдыхает. Как они были беспечны! Тепло и отдых расслабили их, а ведь еще не так давно они только и делали, что сбегали от неприятностей как можно быстрее.

— Пойдемте со мной, голубки, — Блейз Забини широко улыбается, обнажая ряд ровных зубов. — Заодно поведаете мне свою потрясающую историю. Малфой и Грейнджер, держащиеся за руки — я, пожалуй, даже выпью сегодня. Старайтесь привлекать поменьше внимания и считайте, что вам крупно повезло.