Под куполом (гет)

Драко

Он с трудом открывает глаза: Грейнджер сидит возле него, обводя что-то карандашом в справочнике по рунам. Судя по обстановке, они снова у Роджера, только в одной из нижних комнат. Значит, ему удалось освободить Грейнджер из проклятого города до того, как ее превратили в безликое существо. Ее волосы снова привычной длины, хотя короткая прическа была ничуть не хуже.

— Я не чувствую руку, — произносит он тихо, и Грейнджер сразу отрывает взгляд от книги.

— Так и должно быть, — отвечает она мягко и тут же добавляет, заметив непонимание в его глазах: — Я вколола тебе обезболивающее, потому что подходящих трав нет, а надолго выходить из дома я не решаюсь. Пришлось использовать то, что есть в маггловской аптечке у Роджера.

Драко недоверчиво хмурится.

— Ты умеешь делать уколы?

— Мои родители — врачи, — напоминает она и, помолчав мгновение, добавляет: — Ты все-таки нас вытащил, как и обещал.

Он смотрит на нее изучающим взглядом: она сидит в кресле возле окна, в своем голубом свитере со снежинками и домашних бежевых штанах, из-под которых торчат носки с золотыми снитчами. И улыбается. Ему никогда так не улыбались: тепло и искренне, и на душе сразу становится спокойно. Они действительно выбрались из дьявольского города. И тогда Драко вспоминает, как Грейнджер метнулась к нему и вцепилась в него изо всех сил. Тогда он почувствовал, что она словно отдает себя под его защиту.

— Ты красива с волосами любой длины, — замечает он небрежно. — Пока действует твое обезболивающее, я позволю себе сказать все, что думаю.

Щеки Грейнджер едва заметно розовеют. Она торопливо приглаживает пушистые волосы и откладывает справочник в сторону.

— Роджер научил меня кое-каким бытовым заклинаниям, в том числе по отращиванию волос. Он чудесный старик, за последние дни мы очень много разговаривали. Оказывается, его жену тоже ранило гоблинским стилетом, но, к сожалению, он тогда не знал, что делать, и она умерла. Яд действует почти мгновенно.

Драко приподнимает брови.

— Последние дни? Сколько я уже здесь лежу?

— Сегодня четвертый день, — Грейнджер сосредоточенно загибает пальцы, считая. — Тебе было очень, очень плохо, Малфой. Я уже боялась, что ты не выкарабкаешься. Я так однажды сидела возле Гарри, когда мы чудом сбежали из Годриковой впадины. Слава Мерлину, что ты пришел в себя.

Драко с трудом приподнимает голову, разглядывая ее: синие круги под глазами, которые он сперва не заметил, разбитая губа, едва зажившая, и забинтованная левая рука. Ее хорошенько измучили, а она, вместо того чтобы отдыхать, возится с ним.

— Что с рукой? — спрашивает он тихо.

— Пришлось с мясом содрать браслет, который они надевают каждому пленнику. Когда я его сломала, я думала, что он отпадет сам, но он только сильнее врос в кожу, — Грейнджер морщится, и ее губы кривятся от боли. — Надеюсь, скоро заживет. Я приготовила мазь, но она не идеальна.

Драко прикрывает глаза на несколько минут, потому что сил еще совсем мало, чтобы долго разговаривать. Грейнджер, видимо, воспринимает это на свой счет и поднимается с кресла, чтобы уйти.

— Останься, — произносит он едва слышно.

— Я только схожу за бульоном, — отвечает она успокаивающе. — Тебе нужно поесть, Малфой.

Он приоткрывает глаза и решительно заявляет:

— Пока я настолько болен, что мне позволительно откровенничать, я скажу, что мне ни с кем не было так легко и интересно, как с тобой, Грейнджер. Я не помню ни одного занудного вечера или дня, хоть ты и читаешь сплошные занудные книги.

— Я была фанаткой Локонса, — она негромко смеется. — Забыл? Я ответила на все вопросы про его жизнь и победы, и вы с Крэббом хихикали на последней парте. И я даже взяла у него автограф!.. Если честно, то я хотела сказать то же самое о тебе, Малфой, и это чистая правда; я не собираюсь врать ради того, чтобы поднять тебе настроение. Мне всегда не хватало рядом человека, с которым можно поговорить не только о квиддиче, блевательных батончиках и о том, что будет на ужин, о сплетнях «Пророка» и прочей ерунде. Это все, конечно, важно и мило и составляет большую часть нашей жизни, но… Ты совсем не такой, каким я тебя воображала. А еще — мне никто особо не делал комплименты.

Драко усмехается.

— Что, даже Уизли?

— Он вечно то стесняется, то считает, что я и так об этом знаю, — Грейнджер дергает плечом, печально поджимая губы. — И я, конечно, невероятно серьезная зубрилка, но все девочки любят ушами, этого у нас не отнять.

Она выходит из комнатки, оставляя после себя запах жасмина, и Драко снова с тоской вспоминает мэнор и мать, которая с каждым днем отдаляется от него все больше и больше. А вестей от Гуссокл нет, и вряд ли будут.

Грейнджер возвращается быстро, неся на подносе красивую пиалу, и ставит ее на маленький прикроватный столик.

— Пока остывает, я тебя перевяжу, — произносит она смущенно. — Роджер возится на кухне и передает привет. Он зайдет попозже, если ты не будешь спать.

Драко с трудом приподнимается: в глазах сразу темнеет, и боль резко ударяет в плечо боксерской перчаткой. Лицо Грейнджер расплывается перед ним, и он едва остается в сознании.

— Потерпи, мазь жжется, — предупреждает она, открывая какую-то небольшую баночку. — Хотя так не должно быть. Но я не очень сильна в зельях, как ты помнишь, а Снейпа рядом нет. Нужно было положить чуть больше наперстянки…

И она разматывает бинт на его плече. Драко пытается разглядеть рану, но голова совсем не поворачивается. Обжигающая боль от мази приходит внезапно и тут же уходит, оставляя после себя тепло и запах ромашки. Грейнджер так внимательно разглядывает рану, что Драко становится не по себе. Грейнджер, разглядывающая его обнаженное плечо — кому только рассказать! Некому. Он никому не нужен и не интересен.

— Ты нашла у меня руну? — спрашивает он, чтобы скрыть смущение. — Она должна была светиться в кармане.

— Нашла, — Грейнджер кивает, и Драко хочется коснуться ее волос, чтобы проверить — они действительно такие мягкие, какими кажутся? — И прочитала. Это была руна силы. Семья Роджера веками охраняла ее от гоблинов, но когда они пришли, он не справился, потому что их было слишком много, а он — один. По-моему, он до сих пор чувствует свою вину.

Драко накидывает рубашку на плечо здоровой рукой, морщась от усилий. Если он так слаб спустя четыре дня, когда же они теперь отправятся дальше? Грейнджер закрывает баночку и убирает в шкаф.

— Поешь, пока не остыло, — предлагает она ненавязчиво, и Драко кивает. — Я подвину поближе.

После теплого вкусного бульона его снова тянет в сон. Грейнджер занимает привычное место у окна, забираясь в кресло с ногами, и снова углубляется в чтение справочника, что-то беззвучно шепча. Драко борется с дремотой, наблюдая за Грейнджер из-под ресниц, но слабость оказывается сильнее, и он все равно проваливается в темноту. Ему снятся пустые и холодные коридоры Министерства любви, и из-за каждого угла на него таращатся лица в страшных звериных масках.

Когда он просыпается, Грейнджер стоит в дверях, вполголоса разговаривая с Роджером. Драко слабо приподнимает руку, приветствуя его, и они оба оборачиваются.

— Выбрался с того света, молодец, — Роджер похлопывает его по здоровому плечу, пока Грейнджер идет на кухню, чтобы принести им всем чай. — В основном, это заслуга Гермионы, разумеется, хотя ты проявил невероятную жажду жизни. Мою жену тоже когда-то отравили таким стилетом, но я был намного моложе и не знал, что делать. Ее смерть спасла тебе жизнь, парень.

— Грейнджер действительно возилась со мной все эти дни? — интересуется Драко тихо. — Она же сама едва стоит на ногах, и эта ее забинтованная рука…

Роджер добродушно улыбается, оглядываясь и проверяя, что их никто не слышит.

— Не отходила ни на шаг. Твоя рана выглядела скверно, парень. Кровь, гной, лихорадка, ты метался и звал мать, что-то говорил про мэнор. Гермиона терпеливо боролась с инфекцией под моим руководством, и вот — ты жив. Когда тебе становилось совсем плохо, она плакала. Недолго так, выступят слезы — она их смахнет и дальше сидит и смотрит на тебя или упрямо читает свои книги.

Роджер замолкает, прислушиваясь к далеким шагам на кухне, и быстро добавляет:

— Береги ее и не отпускай от себя. Таких, как она, и правда немного. У всех нас есть недостатки, никто не идеален, парень, но, если я оказался бы снова молод настолько, чтобы предложить ей себя — я бы и раздумывать не стал.

Звук шагов становится чуть громче, и Драко неохотно замечает, чтобы хоть как-то отреагировать на ждущее выражение лица Роджера.

— У Грейнджер есть ухажер. Тупой и рыжий.

— И где он сейчас?

Драко пожимает плечами.

— Ни одна женщина, по-настоящему влюбленная в мужчину, не сбегает от него с незнакомцем в пустоту, — Роджер качает головой. — Я, разумеется, говорю с высоты своих лет, парень. Если у тебя другие предпочтения — ради Мерлина.

Грейнджер входит в комнату, сдувая с щеки прядь волос, и расставляет на столике чашки с чаем — для себя и Роджера, потому что Драко к чаю еще не готов. Рука начинает понемногу ныть: видимо, действие укола постепенно ослабевает. Роджер кладет ногу на ногу и берет в руки чашку, предварительно положив в нее два кубика коричневого сахара.

— Ваша следующая точка — Париж, — говорит он уверенно, размешивая сахар ложечкой. — Если руна и может где-то храниться, или на нее есть какое-то указание, то его стоит искать в самых значимых местах. Их множество, но я бы начал с Лувра. Батшеда не успела вам сказать, что руны могут прятаться где угодно, и, к сожалению, хранители рун не знакомы друг с другом. Все, чем я могу вам помочь — это дать адрес своего сына в Риме, потому что обойти стороной Рим у вас не получится. И думаю, именно в Риме вас ожидают наибольшие опасности. У церкви свои тайны.

Грейнджер опускает в чашку тонко нарезанный лимон.

— Как мы доберемся до Парижа? Трансгрессия невозможна.

— Сядете на паром. Я оплачу вам билеты, даже не возражайте. Хочется почувствовать себя нужным. А до пристани в Абердине я вас довезу: дорога неблизкая, мне так будет спокойнее.

— Спасибо, сэр, — Грейнджер радостно улыбается, и Драко понимает ее эмоции: чем меньше они будут болтаться по лесам и дорогам, тем меньше риск нарваться на неприятности. — Посмотрите за окно: туман! Снова — желтый туман! Уверена: гоблины думают, что мы прячемся где-то неподалеку, и пытаются выкурить нас, словно мы лисы…

Она вдруг вскрикивает, отступая от окна. Драко лихорадочно ищет глазами палочку, понимая, что ничего не может сделать, но Роджер смеется, указывая на стекло.

— Безумные садовые гномы, — поясняет он. — Как видите, туман им тоже не нравится.

Грейнджер с отвращением смотрит на гнома, который, кривляясь, прижимается то щекой, то носом к окну и показывает им язык, и в конце концов сердито задергивает атласную штору.

Драко устало откидывается на подушку, и этот жест не ускользает от Роджера. Он хлопает по коленям и поднимается, взяв из вазочки печенье.

— Пойду отдохну после приятной беседы, — он кивает Грейнджер. — Если понадоблюсь, я у себя в кабинете. Честно говоря, я только тогда понял, как одинок, когда здесь появились вы двое.

Грейнджер прикрывает за ним дверь и возвращается в кресло, бросив подозрительный взгляд на зашторенное окно. Драко думает о том, что им было бы совсем не смешно, окажись они по ту сторону стекла. Садовые гномы и так противные вредители, а гномы, попавшие в туман, могут быть весьма опасны.

Некоторое время проходит в молчании, потом Грейнджер садится рядом с раскрытой книгой и показывает несколько предметов из Лувра, которые могут оказаться нужными — Роджер отдал ей в полное распоряжение огромную энциклопедию о шедеврах коллекции. Драко отрицательно качает головой.

— Думаю, они не стали бы прятать руны и подсказки в самых очевидных вещах, — предполагает он, и Грейнджер озадаченно хмурится. — Но я могу быть неправ. Логика гоблинов и создателей рун непостижима. Кто-то же придумал спрятать руну в Рослине. Там каждый день ходят сотни туристов…

— Потому что очевидное замечают только ищущие, — Грейнджер встает и закладывает книгу пальцем. — Я тебя ненадолго оставлю: Роджер наверняка ждет меня на ужин, а приносить все сюда некрасиво. Но я быстро вернусь, честное слово, и принесу тебе еще бульон с гренками, я…

Драко не выдерживает, глядя на ее лицо снизу вверх.

— Почему ты плакала?

Она тут же в оборонительном жесте прижимает книгу к груди и встряхивает волосами.

— Я не плакала, Роджеру просто кажется, — отвечает она упрямо и, положив книгу на кресло, выходит из комнаты.

Драко закатывает глаза, опускаясь обратно на подушку. Он никогда не ощущал себя настолько беспомощным, как сейчас, будучи прикованным к постели. Бедный Северус: ему придется провести всю оставшуюся жизнь в кресле! Хорошо, если ты овощ, а если ты в полном рассудке оказываешься в плену собственного тела, ничего не может быть хуже.

Грейнджер возвращается с новой порцией бульона и маленьким блюдечком с гренками и садится на краешек кровати Драко. Он неохотно, через силу берет ложку левой рукой и опускает в теплый бульон, который на самом деле терпеть не может. Гренки слегка скрашивают привкус курицы, и когда он протягивает пиалу обратно, Грейнджер тихо произносит, не глядя на него:

— Там была девушка, Леа. Она помогла мне проникнуть в кабинет надзирательницы, и ее убили, Малфой. Из-за меня. Ей было всего семнадцать! Ее лицо снится мне каждую ночь — окровавленное, с застывшей печалью, поэтому я боюсь ложиться спать. А еще я плакала, потому что думала, что ты не выживешь. Лондон, родители, Рон — все они очень далеко, и мне кажется, что мой мир сомкнулся вокруг нас с тобой, что ты — единственный человек сейчас на много миль вокруг, который понимает, о чем я думаю, чего страшусь, и вообще понимает, что мне нравится и… Не знаю, как это объяснить, ты как будто остров, и я на этом острове стою. И…

Драко молча касается пальцами ее руки, лежащей на его одеяле. Грейнджер поворачивается к нему, и их взгляды встречаются.

— Я чувствую то же самое, честно.

— Гарри действительно в Азкабане, — Грейнджер торопливо меняет тему, и Драко убирает руку. — Гоблин сказал, что он трижды пытался сбежать, так что его содержат в специальной камере.

Драко морщится. Боль в руке усиливается, но он не хочет просить укол, чтобы не казаться слабым.

— Гоблины врут.

— Но я много раз видела Гарри во сне, помнишь?

Драко смотрит на нее задумчиво.

— Может быть, тебе попробовать с ним поговорить? То, что Поттер попал в Азкабан — плохо. Остается только догадываться, что делают остальные: Уизли вряд ли оставили бы его в тюрьме. Уверен, что они причастны к этим трем побегам. Особенно Уизлетта…

Грейнджер сразу же вспыхивает.

— Не смей говорить плохо о Джинни. Она потрясающий человек, и она ждала Гарри всю войну, так что нет ничего удивительного в том, что она хочет его спасти…

— Плевать на нее, — Драко устало выдыхает. — Лучше подумай, как связаться с Поттером. Можно ли использовать легилименцию во сне? Уровень Северуса, но ты можешь справиться. Нам было бы неплохо узнать, что происходит в Лондоне, пока мы собираем руны. Иначе можно вернуться в горнило гражданской войны.

Грейнджер кивает и достает из бисерной сумочки очередной справочник, на котором серебряными буквами написано «Чары коммуникации». Драко не мешает ей: нарастающая боль в плече затмевает любое желание думать или говорить, и вместе с болью приходят противная тошнота и головокружение. Драко закрывает глаза, надеясь, что блаженная темнота принесет облегчение.

— Болит? — голос Грейнджер раздается где-то над головой. — Я же вижу, что тебе плохо, Малфой.

Он кивает, не открывая глаз и слушая, как она ходит по комнате и чем-то шуршит, а потом снова садится возле него.

— Замри, — говорит она с интонацией мадам Помфри, и Драко невольно улыбается. — И ни в коем случае не дергай рукой. Отлично.

— Долго я еще буду так лежать? — спрашивает он небрежно, глядя, как она заворачивает шприц в пакетик. — Нам нельзя застревать тут надолго.

— Думаю, еще неделю точно. Твоя рана была кошмарна, в какой-то момент Роджер даже засомневался, что мы тебя вытащим. Но я-то знала, я до последнего верила, что твое малфоевское упрямство очень даже живуче. И вот, пожалуйста: ты лежишь здесь вполне живой и строишь из себя героя.

Драко в ответ накрывается одеялом, чувствуя, как боль затихает и наконец отступает. Грейнджер еще какое-то время молчит, расхаживая по комнате, потом осторожно произносит:

— Расскажи мне про мэнор.

— Если ты обещаешь остаться на ночь, — он смотрит на нее поверх одеяла. — Вдруг со мной ночью что-нибудь случится…

Грейнджер смотрит на него насмешливо.

— Например, прилетит гиппогриф и сам на тебя нападет?

— Иди к черту.

— Ладно, я все равно плохо сплю, а Роджер ничего неприличного не подумает, — она придвигает большое кресло вплотную к его кровати и забирается внутрь. — Я была в мэноре только как пленница, но ты постоянно упоминал его в бреду, так что мне стало интересно, как же он выглядит твоими глазами.

Драко рассказывает ей о высоких окнах в галерее первого этажа, сквозь которые летом льется солнечный свет, о витражах старинной часовни в западном крыле поместья, которую построили еще в пятнадцатом веке, об уютных комнатах, чьи стены обиты шелком и украшены картинами, о садике с розами, который так любит мать, об огромном камине в гостиной, где когда-то его пра-пра-прадед жарил на вертеле оленей — он любил охоту — и, конечно, о цветущем в июльскую ночь жасмине.

— Теперь я хочу там побывать, — говорит Грейнджер смущенно, и ее глаза блестят.

Драко качает головой.

— Ты больше ничего этого не увидишь. Когда нас выкинули из мэнора, я видел, как рьяно они уничтожали его: сдирали шторы и картины, опрокидывали мебель и бросали ее в огонь, разбивали окна и зеркала. Мэнор сейчас стоит разграбленный и измученный, запорошенный снегом и продуваемый всеми ветрами. Если там кто-то и живет, то только лишь крысы.

Грейнджер смотрит на него с сожалением.

— Мы все исправим. Кстати, я кое-что стащила у гоблинов, — ее лицо оживляется, и она, вытащив из бисерной сумочки какую-то бумагу, садится рядом с Драко, упираясь локтем в его подушку. — Смотри. Похоже, что гоблины пытаются внедрить разные модели общества в разных городах. Наверное, проверяют, какая модель сработает успешнее.

Волосы Грейнджер щекочут его лицо, но Драко не отодвигается, разглядывая схематичную карту Европы.

— Париж помечен звездочкой, — замечает он. — Что это значит?

Грейнджер молча пожимает плечами, и они долго вглядываются в карту, ища другие пометки. Звездочки встречаются им еще в нескольких городах, но они так и не приходят к общему решению, что те могут значить.

— Приплывем во Францию и узнаем, — заключает Грейнджер и сворачивает бумагу. — А теперь предлагаю спать.

Когда она произносит «Нокс!» и ложится на диванчик в другом конце комнаты, Драко охватывает приятное чувство умиротворения. Он жив, он точно встанет на ноги, и впереди у них — долгое путешествие, из которого он не хочет возвращаться. Сейчас они с Грейнджер в одном мире, и их чувства схожи. Ему не хочется, чтобы все закончилось, несмотря на поджидающие их повсюду опасности. Где тогда он окажется? В пустом мэноре? Драко приподнимается и видит каштановую макушку Грейнджер. Она залезла в кабинет надзирателя и украла документ — кто бы сомневался!

И Драко тихо смеется.

Гермиона

Роджер машет им рукой с пристани, и Гермиона энергично машет в ответ. Ее волосы треплет январский ветер, и она сердито заправляет непокорные пряди за уши. Малфой стоит рядом, молчаливый и серьезный. Его плечо уже не болит, и он только иногда невольно касается его, словно ощущая призрачное оружие внутри.

— Пойдем, здесь холодно, — он берет ее за руку совершенно уверенно и идет в сторону кают по скользкой палубе. — Я, конечно, люблю море, но ненавижу прощания. Какой у нас номер?

— Семь, — Гермиона разглядывает двери, когда они спускаются в маленький коридорчик по устланной пыльным ковром лестнице.

Они заходят в каюту и раскладывают свои немногочисленные вещи. Тепло и уютно, и море бьется в единственное круглое окно. Гермиона садится на кровать-диван и с любопытством вглядывается в горизонт. Плыть им примерно сутки, так что можно располагаться с удобством и никуда не торопиться.

Малфой снимает пальто и остается в своем шоколадном свитере, который Гермионе очень нравится, но она упрямо не признается в этом.

— Может быть, пойдем выпьем кофе? Или позавтракаем. Мы ели в такую рань, что я даже не помню содержимого тарелки.

Гермиона кивает. Она знает, что Роджер одолжил Малфою немного маггловских денег, так что предусмотрительно не достает кошелек. Они спускаются на нижнюю палубу, где находится небольшой ресторанчик, и заказывают кофе и омлеты. Гермиона выбирает тот, что с зеленью и лососем, и Малфой морщится, выражая свое отношение к рыбному омлету.

— Чувствую себя солдатом времен Столетней войны, — ворчит он, щедро добавляя сахар в кофе. — Они тоже неспешно плыли захватывать Францию. И им это почти удалось, если бы не одна женщина.

Гермиона сосредоточенно разрезает омлет на равные части.

— Ты так говоришь, словно женщины не могут вести войну. Между тем история полна умных и предприимчивых дам, которые могли быть ровней для любого мужчины. Элеонора Аквитанская, Елизавета Вудвилль, Екатерина Арагонская…

— Грейнджер и ее познания во всемирной истории феминизма, — Малфой смотрит на нее насмешливо. — Впрочем, продолжай. Твое увлечение храмовниками привело нас в Рослин. Может быть, Элеонора Аквитанская укажет нам путь?

Гермиона сердито машет на него рукой и принимается за горячий омлет, поглядывая по сторонам. Публика на корабле самая разная, и все внимательно присматриваются друг к другу. Гермиона пару раз ловит на себе взгляд темнокожего волшебника, который чем-то напоминает ей Кингсли. Страшно подумать, что могли с ним сделать… Скорее всего, его давно нет в живых.

Вернувшись в свою каюту, Гермиона долго смотрит на плещущуюся воду, касаясь холодного иллюминатора ладонью. Малфой же растягивается на кровати и с шумом выдыхает. Он все еще слаб, хотя самое плохое уже позади. Ему нужно больше спать и меньше напрягаться, пока это возможно. Как только они сойдут на землю, опасности снова обрушатся на них снежной лавиной.

Глядя на серовато-синюю воду, Гермиона думает о морских обитателях. Интересно, каково это — существовать всю жизнь под куполом воды, под этой толщей, и никогда не знать, что происходит на поверхности?

— Рыба не подозревает, что она рыба, — отвечает Малфой лениво, когда она спрашивает его мнение. — Если ты понимаешь, о чем я.

Гермиона достает «Шедевры Лувра» и листает до нужного раздела со Средневековьем и самым началом Возрождения. Роджер считает, что раз большинство рун было создано до семнадцатого века, то в поздних произведениях даже упоминаний о них искать не стоит. Она долгое время разглядывает один ларец и хочет показать его Малфою, но замечает, что тот спит, подложив руку под голову. И Гермиона сосредоточенно листает книгу дальше. Удивительно, что они не остаются одинокими на своем пути. Всегда находится хоть кто-то, готовый им помочь.

В каюту ненавязчиво стучат, и Гермиона, пробежав по ковру в одних носках с вышитыми на них снитчами, осторожно приоткрывает дверь, предусмотрительно посмотрев в глазок.

— Приходите, мисс, сегодня в семь вечера, — один из пассажиров корабля, низенький старичок, протягивает ей листок с чьей-то фотографией. — Не пожалеете. Вход бесплатный, нижняя палуба за рестораном.

Она тихонечко возвращается к иллюминатору и прижимает руку к груди:

— Концерт Селестины Уорлок, невероятно…

Малфой сонно смотрит на нее сквозь ресницы:

— Это дамочка, помешанная на котлах?

— На котлах? — недоуменно переспрашивает Гермиона, продолжая впиваться взглядом в листок. — А, ты про песни. Но там не только об этом…

Малфой усмехается. Насмешка — его любимый конек.

— Разумеется, не только об этом. Но в основном там о котлах, полных какой-то чепухи, о котлах, которые воруют, и о прочей абсолютно женской ерунде. Если ты сейчас скажешь, что обожаешь ее песни, наш совместный поиск рун закончится в это самое мгновение.

— Я к ней равнодушна, хотя у нее красивый голос. А вот миссис Уизли все бы отдала, чтобы оказаться на ее концерте! Я должна взять автограф, Малфой. Другого случая может не представиться. Если не хочешь, я схожу одна.

Малфой тихо стонет, проводя рукой по волосам.

— Придется идти на пытку, Грейнджер. Когда ты одна, то обязательно привлекаешь странных типов или влезаешь в неприятности, так что за тобой вечно нужно приглядывать.

Гермионы фыркает, кладя листок на стол. Можно подумать, Малфой всегда ведет себя осторожно. Она думает о том, что ради концерта можно надеть одно из тех платьев, что она взяла в магазине в Йорке.

За оставшееся до концерта время они успевают пообедать и принять по очереди ванну. Каюта крохотная, и при мысли о том, что Малфой обнаженным плещется в душе в трех шагах от нее, Гермиона жарко краснеет. С Гарри они тоже делили душ в палатке, но ей и в голову не приходили подобные вещи. Она снова раскрывает книгу, чтобы сосредоточиться на артефактах.

— Я вот что подумал, — Малфой выходит из душа в футболке, слегка прилипающей к еще влажному телу, и взъерошивает волосы полотенцем. — В Париже должна жить дальняя родственница Блэков. Сейчас ей, наверное, очень много лет, и я не знаю точный адрес, но мы можем воспользоваться поисковым заклинанием.

Гермиона смотрит на него подозрительно, выуживая платье из сумочки.

— Во Франции могут жить только одни родственники Малфоев — это Розье.

— Чем тебе Розье не угодили? — Малфой кидает полотенце на вешалку. — Ты и не встречалась с ними никогда.

Гермиона сердито скрещивает руки на груди.

— Знаешь, мне достаточно знать, что они ненавидят таких, как я. Розье уничтожили больше магглов и магглорожденных, чем Реддл за всю свою жизнь. Нет уж, увольте. Я не собираюсь добровольно приходить в дом того, кто презирает меня заранее.

И она, проходя в ванную с платьем на плече, машинально расправляет полотенце на вешалке, чтобы оно лучше сохло. Малфою, конечно, все двери открыты, особенно в аристократических семьях. Ему не приходится переживать, предугадывая, как на тебя посмотрят после того, как ты произнесешь свою фамилию.

Гермиона натягивает платье и несколько секунд крутится перед зеркалом, проверяя, нет ли складок на спине. Удостоверившись, что все так, как и должно быть, она удовлетворенно проводит рукой по гладкой ткани темно-зеленого цвета. Красное она приберегла для более торжественного случая.

Малфой слегка приподнимает брови, когда она выходит из ванной, но ничего не говорит. Они снова спускаются на нижнюю палубу и садятся на свободные места недалеко от крошечной сцены. Гермиона увлеченно слушает песни, многие из которых знает по утренним напевам миссис Уизли. Малфой изображает скуку, демонстративно вздыхает и закатывает глаза каждый раз, когда в песне мелькает слово «котел». Когда концерт уже подходит к концу, Селестина вдруг загадочно улыбается со сцены всем присутствующим и обводит зал рукой.

— А теперь попрошу вас встать, дамы и господа, — ее низкий голос обволакивает, словно дым, — и предложить своему другу, спутнику или любовнику медленный танец. А потом я с удовольствием раздам автографы всем желающим.

Малфой, с лица которого сразу исчезают насмешка и усталость, неторопливо протягивает руку Гермионе. Она делает шаг к нему, и одна его ладонь ложится на ее талию, а вторая касается ее собственной ладони.

Гермиона смущенно смотрит в его глаза. Малфой слегка наклоняется и шепчет:

— Мне нравится твое платье.

— Спасибо, — отвечает она таким же шепотом. — Я неважно танцую.

Он едва заметно улыбается.

— Если будет время, я тебя научу, как когда-то мать научила меня перед Святочным балом.

Гермиона прикрывает глаза, отдаваясь танцу и слушая музыку. Невероятно: они с Малфоем на корабле, плывущем во Францию, посреди концерта Селестины Уорлок! Кажется, словно она сейчас проснется и окажется в своей комнатке в Лондоне, и будильник ревностно напомнит ей, что пора выбираться из постели.

Чтобы убедиться, что она не спит, Гермиона резко открывает глаза и натыкается на изучающий взгляд Малфоя. Его серые глаза смотрят внимательно и серьезно, и ей хочется спрятаться и в то же время изучать его в ответ.

Селестина громко хлопает в ладоши, и музыка разом прекращается. Малфой тут же делает шаг назад, выпуская руку Гермионы.

— Иди, пока до нее не добрались обезумевшие старушки живущие без любви и котлов.

Гермиона слегка растерянно проталкивается сквозь толпу, но решительно протягивает листок с рекламой концерта.

Селестина смотрит на нее ободряюще:

— Для кого автограф?

— Молли Уизли, — Гермиона широко улыбается, и Селестина тут же обмакивает перо в чернильницу. — Благодарю!

Селестина похлопывает ее по плечу и кивает в сторону Малфоя:

— Не сомневайся, девочка. Самое настоящее живет только в нашем сердце, а не в голове, уж я-то точно знаю. Следующий!

Бережно свернув листок, Гермиона возвращается к Малфою, терпеливо ждущему ее в конце зала. Они идут в каюту и решают лечь пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Гермиона некоторое время прислушивается к шелесту воды за окном, потом уютно заворачивается в одеяло.

— Так бы и путешествовала еще хоть неделю, — признается она тихо, глядя на Малфоя. — Здесь так безмятежно и спокойно, и все наши враги далеко-далеко. Не хочу возвращаться на сушу. Черт его знает, что нас там может ждать.

— Я очень долго прятался от трудностей, Грейнджер. Поверь мне: лучше повернуться к ним лицом, иначе плавание на корабле может затянуться на годы, а трудности так и останутся ждать тебя на суше огромными волками, — Малфой вздыхает. — Сейчас я понимаю, как должен был поступить. Жаль только, прошлое уже не вернешь.

Гермиона не отвечает, закрывая глаза и позволяя морю убаюкать себя. Теперь она привезет Молли автограф самой Уорлок.

Драко

Чертова музыка играет в его подсознании всю ночь, и низкий протяжный голос что-то поет о котлах. Драко ворочается, то сбрасывая, то натягивая одеяло. Грейнджер, к его зависти, спокойно спит, чему-то улыбаясь во сне. С каким рвением она побежала вчера за автографом! Если наседка Уизли его получит, счастью не будет предела, а Грейнджер еще больше вырастет в глазах этой идиотской семейки.

Драко осторожно берет с оконной полки книгу про Лувр и, прошептав «Люмос», углубляется в изучение шедевров. В основном это неуклюжее, на его взгляд, искусство раннего средневековья, хоть и не лишенное определенной загадочности. Его внимание привлекает обложка Евангелия из слоновой кости, статуэтка Карла Великого, картина Распятия неизвестного художника и еще какая-то странная скульптурная группа, рассказывающая о погребении.

Утром сонный и зевающий в ладонь Драко поднимается вслед за Грейнджер на палубу, откуда они должны спуститься на пристань. За их спинами море, до этого спокойное, начинает украшать себя белыми гребешками волн. Ветер, сильный и холодный, приносит мокрый снег, и Грейнджер заметно поеживается. Драко сам заматывает шарф как можно плотнее, не оставляя ветру ни единого шанса.

Очередь движется медленно, и Грейнджер несколько раз оглядывается, смотря на него вопросительно, но Драко только пожимает плечами. Кто его знает, почему все делают шаг вперед раз в пятнадцать минут. Так и замерзнуть недолго.

— Что если они проверяют документы? — обеспокоенный шепот Грейнджер долетает до него обрывками. — У нас нет визы. С другой стороны, она нам и не нужна даже по маггловским законам.

Драко успокаивающе кладет руку ей на плечо и тут же убирает. Драккл раздери, что на него нашло?

— При необходимости визы нас бы изначально не пустили на борт, — произносит он тихо, и Грейнджер согласно кивает.

Когда очередь доходит до них, Драко кажется, что он уже не чувствует пальцев на ногах. Работник таможни быстро оглядывается и торопливо замечает, что-то записывая в блокноте:

— Пожалуйста, с вас одна самая ценная вещь.

— Что? — переспрашивает Грейнджер, и они с Драко переглядываются. — Покажите документы.

Работник таможни смотрит на нее сердито.

— Или самая ценная вещь, или вы отправляетесь обратно в Англию. Такова стоимость попадания на французскую землю в условиях Нового мира.

— У нас нет ничего ценного, — заявляет Грейнджер уверенно. — И потом, при покупке билета об этом ничего не говорится.

Работник таможни невозмутимо выпускает из стоящей рядом с ним клетки маленькую птичку, чем-то напоминающую веретенницу. Она стремительно облетает их обоих и, зависнув в воздухе, вдруг подлетает к нагрудному карману Драко и стучит по нему клювом.

— Прошу достать вещь, которая там лежит, — работник настойчиво протягивает руку, и Драко недоумевающе вытаскивает колдографию матери. — Да, отлично! Самое ценное, что у вас есть. Положите на стол, будьте добры.

Драко замирает, вглядываясь в нежные черты матери на этой старой колдографии. Здесь он сам еще не совсем потерян, здесь ему кажется, что есть надежда. И мать смотрит на него так, словно говорит: «Ничего не бойся, я с тобой». Как он отдаст эту колдографию?

Грейнджер вдруг сжимает пальцами его запястье и шепчет:

— Хочешь, я предложу что-нибудь свое?

Драко сглатывает и, мотнув головой, кладет колдографию на влажное стекло стола. Работник таможни тут же широко улыбается и протягивает им два пропуска.

— Добро пожаловать по Францию. Хорошего пути. Следующий!

Пропускной пункт остается позади, но они еще долго молчат, шагая по бетонной пристани. Грейнджер придерживает разлетающиеся волосы рукой и смотрит на бушующее море, иногда бросая взгляд на Драко. Он идет не разбирая дороги, думая о матери. Нельзя было полагаться на Гуссокл, стоило самому убедиться, что с ней все хорошо…

Они добираются до конца бетонной платформы и выходят через небольшое здание паромной станции в город-порт Кале. Путешественники, что плыли с ними на пароме, разбредаются кто куда, и скоро Драко замечает, вырвавшись из мыслей, что они с Грейнджер остаются одни на пустынной улице маленького города.

— Нам нужно успеть на поезд, — неуверенно говорит Грейнджер, останавливаясь и сверяясь с картой. — Идти примерно полчаса вот до этой развилки около моста, видишь? Сразу за ней — вокзал. Роджер написал время прибытия поезда: два часа дня, а сейчас половина двенадцатого. Успеем, если по дороге ничего не случится.

Драко молча соглашается, потому что говорить ничего не хочется. Колдография связывала его с мэнором, с матерью, с жизнью, где он хоть что-то значил. Теперь и она ушла. Ничего не осталось, кроме шагающей впереди него девушки с каштановыми волосами.

Они не успевают пройти и половину пути, как Грейнджер останавливается и указывает на что-то впереди, понижая голос до шепота.

— Ты видишь то же, что и я?

Драко щурится, вглядываясь в горизонт. И чувствует, как холодеют кончики пальцев.

— Туман.

— Синий, — Грейнджер лихорадочно достает палочку. — Синий, Малфой! Понимаешь, что это значит? Что последствия заклинания гоблинов затронули весь мир. И кто его знает, чем синий туман опаснее желтого. Предлагаю действовать как обычно: заклинание пузыря и трансфигурация одежды в защитный скафандр.

Скорость синего тумана оказывается намного выше, чем желтого: он легкий и стремительный, а не плотный и тягучий. Видимость полностью исчезает, и Драко теряет Грейнджер, хотя та стоит рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. А потом вокруг них раздаются странные шипящие звуки.

— Жмыры! — восклицает Грейнджер, когда туман проносится мимо. — Осторожно, Малфой!

Огромный рыжий жмыр вцепляется в его плечи гигантскими когтями, но Грейнджер тут же сшибает его заклинанием и вступает в борьбу еще с тремя, одному из которых удается укусить ее за руку. Драко быстро оглядывается: жмыры постепенно окружают их плотным кольцом, и их глаза горят синим светом. Один из них, ухитрившись, вцепляется в ногу Грейнджер, и та громко вскрикивает. Драко отшвыривает еще двух наглых и явно голодных существ и кричит:

— Бежим, Грейнджер, до вокзала осталось не так далеко. Нас тут сожрут, их слишком много!

Раскидав жмыров, они бросаются вперед, касаясь друг друга локтями. Грейнджер потирает на ходу укушенную руку, морщась от боли. Жмыры не отстают, и некоторые из них даже обгоняют их, пытаясь преградить дорогу. Драко думает, что именно по этой причине улицы города так странно пусты. Магглы, конечно, ни за что не спасутся, если на них нападет такая стая, особенно дети.

Покусанные и исцарапанные, они вбегают в здание вокзала, и разочарованные жмыры остаются снаружи, не пропускаемые наложенным специальным силовым полем. Пригладив волосы и отдышавшись, Драко протягивает в кассу небольшую записку, написанную Роджером, и им тут же выдают настоящие билеты.

Всегда хорошо иметь связи, хоть Грейнджер и будет это отрицать. Связи — залог успеха в любом мире, и грех ими не пользоваться.

— Едете в Париж? — старичок, сидящий рядом с ними на скамье, добродушно улыбается.

— Хотим посетить Лу… — начинает Грейнджер воодушевленно, но старичок тут же машет руками, и она заканчивает шепотом: — Лувр.

— Вы что, вы что, Лувр закрыт и заколочен, — старичок испуганно озирается по сторонам. — Париж — город высоких технологий, город юристов, и бизнесменов, и самых деловых людей в стране. Музеи и библиотеки давно закрыты, их посещение карается законом. Если хотите посетить старинные места, езжайте на юг. Орлеан, Тулуза, Альби — все они вернулись под свои катарские знамена и борются с Папой.

И старичок, опасливо взглянув на них, поспешно отсаживается на противоположную скамью. Драко устало выдыхает:

— Видишь? Нам необходимо место, где можно пересидеть преследование или придумать новый план. Квартира Винды отлично подходит. Насколько я помню по рассказам матери, ее дом как раз в квартале Марэ.

Грейнджер поднимает на него глаза, и в них плещется возмущение.

— Винда? Винда Розье? Ты спятил, Малфой. Она самая преданная сторонница Гриндевальда, своего рода Беллатриса, скрещенная с Вальбургой Блэк. Ноги моей у нее дома не будет.

— Грейнджер, не упрямься. Она давным-давно постарела, ей уже, наверное, почти сто лет.

— Зато ее магия свежа и искусна, — Грейнджер держится до последнего. — Она меня убьет, как только поймет, кто я. Винда Розье уничтожила огромное число магглов. Я, конечно, понимаю, что ты готов мной рискнуть, но лично я — нет.

Драко наклоняется к ней и тихо произносит:

— Доверься мне, Грейнджер. Меньше всего я собираюсь рисковать тобой. У меня ничего не осталось, теперь даже нет колдографии матери. Я ни за что не хочу остаться один, и…

И в это мгновение позади них раздается протяжный свист паровоза.