Под куполом (гет)

Драко

Драко видит его каждый день издалека: тонкий мерцающий купол, словно сотканный из серебряной ткани. Это могло быть красиво, если не было бы самым страшным обманом и сплошной иллюзией для тех, кто живет внутри.

Впрочем, для них ничего не изменилось с того самого вечера, когда закончилась Битва за Хогвартс. Они до сих пор живут, дышат, ходят на работу, встречаются с друзьями, женятся и чувствуют себя счастливыми, воображая, что победили и что самое страшное уже позади. Никто из них не подозревает, что они живут под Куполом и что за ними наблюдают. Гоблины и домовые эльфы, воспользовавшись всеобщей радостью и беспечностью, незаметно использовали эту возможность для себя. Теперь они стоят во главе магического мира, но никто об этом не догадывается. Гоблины все так же работают в Гринготтсе, а вот домовые эльфы исчезли из домов, исчезли из Хогвартса, примкнув к гоблинам. Те, кто раньше услуживал, стал тем, кому служат.

И Драко снова оказывается по ту сторону. Своего рода проклятье. Каждый раз он оказывается по другую сторону справедливости. Те, кто должен был попасть в Азкабан, оказываются за пределами Купола, в самом бедном районе Лондона, но при этом знают, кто действительно управляет Великобританией. Гоблины и домовые эльфы специально позволяют видеть и наблюдать, чтобы те, кто раньше унижал, теперь остался униженным навсегда. Их немного: его семья, Селвины, Лестрейнджи и Нотты, выжившие Гойлы, Руквуды и Треверс. Остальных или поселили в другой части Британии, или убили.

Драко лениво опирается руками о подоконник, глядя в окно, покрытое каплями дождя. Он быстро закрывает глаза, чтобы не рассматривать свое бледное отражение. Он давно уже не тот Драко, которым когда-то был. Серые глаза потускнели и напоминают помутневшие серебряные монеты, а в душе огоньком трепещет отчаяние. У его семьи ничего нет: ни имени, ни поместья, ни денег. Каждый день приходится выживать, расплачиваясь за ошибки прошлого, ошибки, которые он хотел искупить — но совсем иначе. Ему снова не оставляют выбора.

Каждый день отец уходит из их покосившегося домика ранним утром: все, чем здесь можно заработать, это тяжелый труд, который предоставляют гоблины, живущие неподалеку. Отец к нему не привык и все чаще уходит в себя, отказываясь разговаривать. После войны им сложно найти общий язык, и если раньше, давным-давно, в мире, где было тепло и солнечно, они постоянно разговаривали, то сейчас едва ли обмениваются и десятком слов за день.

— Снова кашель, — мать устало трет виски. Ей тоже достается: постоянная забота о кривом холодном доме, возня на кухне с невкусной едой и вздохи отца. Из изящной аристократки она превращается в вечно уставшую хозяйку в испачканном переднике. — Отцу нужно попасть к врачу.

Драко мотает головой. Им нужен не врач, а нормальные условия жилья. Он ведет дневник с самого переворота, чтобы отмечать прошедшие дни и наиболее важные события. С Битвы за Хогвартс прошло чуть больше полгода, и их ждет зима, которую они не переживут. О карьере в Министерстве остается только мечтать, как и о вкусной еде и теплой постели. Гоблины злопамятны, а домовики упиваются радостью, глядя, как отец работает на них целыми днями. Селвин уже спился, и Драко, встречая его на улице, с бутылью паленого огневиски, уверен, что тот не доживет до конца месяца. У Руквудов болеет маленькая дочь. Все они, разумеется, сволочи, но даже сволочь имеет право на врача для своего ребенка. Дети — не виноваты. Дети — отражение своей семьи. Драко смотрится в зеркало и не хочет видеть там отца, но иногда все-таки видит.

— Драко, — мать ласково кладет руку на его плечо. — Пожалуйста, нам нужен врач.

— Нет. Нам нужен совершенно другой человек, — Драко упрямо поджимает бледные губы.

Врач — это временная помощь, а ему хочется, чтобы мир стал прежним. Неидеальным, жестоким, но настоящим, а не управляемым искусственно, где определенные нелюди решают, кто достоин жить, а кто — умирать, кто достоин счастья, а кто — медленной смерти.

Драко натягивает через голову старый мохеровый свитер и приглаживает волосы. Палочек у них нет, и если на него нападут, то наверняка убьют не раздумывая, но он должен попытаться. Не только ради себя. Этот всепоглощающий эгоизм исчез еще тогда, когда Драко получил задание убить директора. С тех пор на себя ему было наплевать: он хотел искупить свою гордыню ради матери, а теперь — ради отца.

Он рассчитывает только на милосердие.

 

Гермиона

Ей нравится череда рутинных дней: встаешь, варишь кофе и пьешь его со сливками и тостами из черного хлеба с сыром, и в начищенной поверхности чайника видишь копну волнистых каштановых волос и смешное заспанное лицо.

Гермионе совсем не по душе тот строгий уклад жизни, который установило Министерство после войны: палочки используются только в рабочее время, в течение дня нужно делать отчеты, которые отдаются докси, выезд за границу запрещен на ближайшие пять лет, чтобы предотвратить побег политических заключенных, оставшихся после войны. Их не посадили в Азкабан; хотя суды и были, Азкабан остается пустым, а дементоры оставлены на случай самых тяжелых преступлений. Все сторонники Темного Лорда живут в специальном районе под арестом, Малфои же остаются в поместье без права его покидать: это выглядит справедливым. Они могут работать, хоть и лишены всех привилегий, однако Министерство считает, что со временем их смогут принять обратно. Рон первым пришел в восторг от этой идеи и кричал, что теперь Малфои наконец-то поработают руками.

Гермиона доваривает кофе и наливает его в прозрачный стакан с толстыми стенками, с удовольствием вдыхая аромат, а потом добавляет любимый ванильный сироп. Она все еще живет одна: Рон занят помощью Джорджу, так что они просто встречаются, гуляя по городу. Гарри пропадает на курсах мракоборцев, а Джинни полностью ударилась в квиддич, так что собраться всем вместе уже давно не получается.

В окно стучат: зевая, Гермиона приподнимает раму и, впустив внутрь докси, кладет ей отчет о планах на сегодняшний день: что она собирается осуществить, куда пойдет, с кем увидится. Докси теперь используются правительством ради обеспечения порядка: если знать, кто чем занят, легко можно предотвратить появление заговоров и новых Темных Лордов. После войны эта стратегия пока что работает отлично, а потом, наверное, придумают что-то менее строгое. И Гермиона отчаянно ждет, когда это «потом» наступит. Многое остается непонятным и кажется чересчур суровым, а порой — несправедливым, и она жадно поглощает «Пророк» по утрам, надеясь найти там заявление премьер-министра о возвращении к нормальной жизни.

Докси улетает, сделав круг по кухне, и Гермиона с некоторым облегчением закрывает окно. Однажды она видела, как докси, не дождавшись отчета, ужалил сотрудника Министерства за нарушение порядка, и его пришлось срочно везти в Мунго, а спустя три недели его вообще уволили, сказав, что это нарушение — третье по счету. Гермиона пока так и не решила, что она думает по этому поводу.

Единственное, что кажется Гермионе не слишком-то безопасным в мире, который пытается обезопасить ее от всего на свете — это требование относительно палочек. По новому регламенту палочки нужно сдавать в конце рабочего дня и получать перед работой, расписавшись в документе особой росписью. С точки зрения Министерства такой порядок помогает им отслеживать нарушителей, но что, если самому магу понадобится защищаться, тушить пожар или поднимать тяжести? Рон ворчит, что уже устал мыть посуду, а Молли радуется, что такой закон не ввели в ее молодости. Но Министерство, получая кучу жалоб, только выпускает обещания: да, скоро этот приказ отменится, это лишь «временная вынужденная мера». Но проходит месяц, два, теперь уже больше полугода — однако палочками вне рабочего места пользоваться по-прежнему запрещено. И Гермиона потихонечку начинает прокручивать в голове пути выхода из этой неудобной ситуации.

— Распишитесь, Грейнджер, — сотрудница по имени Мэри протягивает ей пергаментный лист. — Вы сегодня как обычно?

Гермиона быстро выводит свою подпись, и та, вспыхнув красным цветом, исчезает.

— Да. На следующей неделе в четверг мне нужно будет пораньше уйти, это возможно?

— По какой причине?

Гермиона смущенно краснеет.

— По личной.

Мэри неодобрительно смотрит на нее сквозь толстые очки.

— Такие причины не являются основательными для раннего ухода с работы, мисс Грейнджер. Может быть, у вас есть возможность указать конкретную причину?

— Врач, — Гермиона нервно дергает ремешок сумки. — Я отпрошусь только на пятнадцать минут раньше…

Мэри качает головой.

— Возьмите заявление. Здесь вы должны указать день и время, когда идете в Мунго, имя и фамилию врача, причину, по которой вы обращаетесь.

Гермиона берет листок дрожащей от возмущения рукой, но старается скрыть эмоции за натянутой улыбкой.

— Вам не кажется, что это конфиденциальная информация? — спрашивает она вежливо, но Мэри кивком указывает ей, что следует проходить к лифту и не задерживать следующих работников.

Свернув листок, Гермиона запихивает его в сумку и с силой нажимает кнопку вызова лифта. На одном из этажей она сталкивается с Гарри: он возвращается с утренних занятий, весь взмокший и явно довольный собой, но Гермиона, оттащив его в сторону, быстро рассказывает о ситуации с врачом.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Гарри озадаченно взъерошивает волосы. — Я не могу влиять на решения правительства. И потом, это же хорошо, что на работе будут знать о твоих проблемах, может, повысят зарплату или прибавят к отпуску несколько лишних дней…

Гермиона вспыхивает и мягко стучит кулаком по его лбу.

— Включи голову, Гарри! Я не обязана отчитываться о том, куда я иду и что делаю. Хватит того, что мы предоставляем информацию докси по три раза за день. На следующей неделе я иду к глазному. А что, если я соберусь к гинекологу или зубному? Мне нужно писать, что я иду к врачу с целью выяснить, как дела у моих женских органов или почему по утрам у меня изо рта пахнет не зубной пастой?

Гарри смеется, глядя в ее сердитое лицо.

— По-моему, ты нагнетаешь.

— Я это слышала каждый год в Хогвартсе, а потом случалась какая-то ерунда, — Гермиона вздыхает. — Но если ты увидишь Кингсли, спроси у него, пожалуйста, когда закончится этот суровый порядок, а то надоело постоянно выставлять всю свою жизнь напоказ. И еще Рон удивляется, почему я не предложу ему переехать к себе.

Гарри похлопывает ее по плечу, улыбаясь, и Гермиона шумно выдыхает, заметив летящую к ним докси.

— Черт, я опаздываю уже на одну минуту, — быстро произносит она и, не оборачиваясь на Гарри, бежит к своему кабинету. Докси следует за ней до самых дверей, и Гермиона, войдя в комнату, пытается отдышаться.

— Возьми, — помощница, белокурая девушка чуть младше нее, быстро сует ей в руки пачку документов. — Оборотни опять пытаются продвинуть свои правила, придется собирать комиссию. И еще займись подсчетом популяции красных колпаков. Наверху обеспокоены их количеством.

— Спасибо, Элайза, — Гермиона, скинув мантию, садится за стол. — До обеда буду занята. Никого не пускай, ладно?

Ее кабинет — самое уютное место во всем Министерстве. На окне цветут розовые фиалки, стены окрашены в бледно-зеленый, около стола — желтые кресла и желтый диван. Но объем работы — огромный. После войны каждый вид разумных магических существ пытается добиться выгодных прав, и зачастую эти просьбы прямо противоположны. Гермиона прикрывает глаза. Как развести взаимные претензии оборотней и гоблинов? И дело о домашних эльфах так и остается нерешенным. Их исчезновение рассматривают на высшем уровне, а полноценную замену им в Хогвартсе так и не нашли.

В обед она получает сову от Рона. Заметив на записке фиолетовый штамп «пропущено», Гермиона закатывает глаза. Еще и это вечное чтение личной переписки в целях безопасности — полное нарушение границ! Нет, нужно все-таки поговорить с Кингсли, и это будет непросто: к верхушке Министерства попасть практически невозможно.

Гермиона откидывается на спинку кресла и, уткнувшись в шарф, вдыхает едва уловимый аромат духов. Они почти закончились — ее старенькие французские духи, которые родители привезли давным-давно из Парижа, с нотками ландыша и сирени. Теперь такие не купить: Министерство ограничило даже международную торговлю «всякой ерундой», а на английские духи ей жаль тратить половину зарплаты.

Рон, конечно, предлагает встретиться в «Дырявом котле», и Гермиона морщится. Там слишком много глаз, но у Рона почти нет денег из-за того, что многие товары в магазине «Вредилок» попали под запрет, а на разрешенные спроса практически нет. Джордж уже месяц говорит о том, что, если запреты не снимут, придется закрывать магазин. Филиал в Ирландии закрылся еще в октябре.

— Устроюсь помощником бармена, — Рон приобнимает ее за плечи. — Там хотя бы деньги будут стабильными.

— Неужели тебе не хочется вернуть магазин на прежний уровень? — спрашивает она мягко, но настойчиво. — Там было столько всего интересного. Детям нравилось. Даже взрослые с удовольствием заходили.

Рон смотрит на нее искоса. От него пахнет кремом для бритья, но щетина на подбородке так и торчит непобежденной.

— И что ты предлагаешь?

— Поговорить с Кингсли, — шепчет Гермиона, записывая в протянутый докси пергамент информацию о том, сколько времени они собираются провести в баре. — Часа два хватит?

— Наверное.

Рон скрывает огорчение, но она отлично понимает, что ему и Джорджу приходится нелегко. Магазинчик должен работать дальше не только ради прибыли, но и ради памяти Фреда.

Они садятся за дальний столик, заказав вишневое пиво. Рон улыбается, глядя на нее, и Гермиона смущенно краснеет. Во время войны они только и мечтали о таких спокойных минутах в мире, свободном от войны. Вот только нынешний освобожденный мир Гермионе скорее не нравится, но она старается не показывать свое недовольство, пытается привыкнуть к порядку, который сперва казался логичным. Но ей так хочется, чтобы все наконец смогли вздохнуть с облегчением! Рон уже месяц ходит в одной и той же клетчатой рубашке и старых джинсах. Цены растут из-за отсутствия конкуренции, зарплаты совсем маленькие, а про Рона и говорить нечего. Нет прибыли — нет денег. А откуда возьмутся посетители, если многое под запретом?

— Не хочу сегодня возвращаться в Нору. Может быть, пойдем к тебе, поиграем в шахматы?

Гермиона снова краснеет.

— У меня нет шахмат.

— А я не их имел в виду.

— Я не хочу потом писать объяснение, откуда ты взялся в моей квартире, или, что еще хуже, описывать, чем я с тобой занималась.

Рон хмурится.

— Я умру девственником, да?

— Надо поговорить с Кингсли, — убедительно шепчет Гермиона, подавшись вперед. — Мы уже полгода живем в режиме чрезвычайной ситуации. Сколько еще?

— Гарри все устраивает, — Рон пожимает плечами, но в его глазах сквозит раздражение.

— Пока что, пока он занят с утра до ночи. А потом он очнется и заметит то же, что замечаем мы. И у него одного есть доступ к верхушке как у того, кто лично победил Тома.

Рон пожимает плечами и машет бармену, прося принести еще пива. Потом сует руку в карман и вытаскивает мелочь. У Гермионы сжимается сердце. Так не должно быть! Не ради этого они скитались по лесам и полям, спали в палатке и рисковали жизнью.

— Вроде хватит.

— У меня есть… — начинает она, но Рон резко взмахивает ладонью. — Прости.

— Когда думал, что после передряг наступит лучшая жизнь, но ошибся, — он кривится. — И ведь не уедешь никуда.

Гермиона кивает, задумчиво делая глоток сладкого и одновременно горьковатого пива. Словно ее жизнь.

— Хоть поцеловать-то можно? — ворчит Рон, прощаясь у двери дома, где она временно снимает крошечную квартирку. — Целую неделю не увидимся.

Щетина слегка колет ее нежную кожу, но Гермиона изо всех сил прижимается к нему, отдавшись поцелую. Ей тоже хочется остаться наедине, хочется перешагнуть черту — но пока что не хватает смелости, а чувство, что за ними постоянно следят, преследует ее даже ночью. И она постоянно удивляется: неужели все это замечает только она одна?

 

Драко

Треверс смотрит на него насмешливо, лишая последней надежды. В его доме так же холодно, как и во всех остальных. Воды нет, на столе горит огрызок свечи.

— И в чем мне будет выгода? — интересуется он зло. — Ты сопляк совсем, Драко. Даже если ты проникнешь в город, ничего из этого не выйдет. Скрутят и уничтожат, даже следов не оставят. А мне это зелье нужнее: я знаю, с кем можно договориться.

Драко упрямо поджимает тонкие губы. Он устал и взмок, несмотря на холод. Но ему нужно уговорить Треверса, иначе — нищета, голод и смерть доберутся до его семьи месяца через два. Их всех бросили здесь умирать, дав иллюзию жизни. Как они этого не понимают?

— Я хочу найти не временный выход, — спокойно говорит он, глядя в бледное лицо Треверса. В животе урчит. — Я хочу все исправить, договорюсь, чтобы нам всем создали нормальные условия жизни.

Треверс издевательски смеется.

— Нам? Пожирателям? Это вы, Малфои, опять легко отделаетесь, а нас засадят по полной программе, по самые яйца. Какого драккла я должен менять одну дыру на другую, да еще, возможно, на Азкабан?

— Мы здесь все умрем, — мрачно произносит Драко. — И ты это прекрасно понимаешь. В Азкабане хотя бы кормят.

Треверс нервно расхаживает по комнате. У него осталось всего одно зелье, с помощью которого можно преодолеть серебряный Купол, отрезающий Лондон от их жалкого района, и попытаться купить немного еды и лекарств. Но и ингредиенты для зелья остаются по ту сторону Купола, и купить их уже не на что.

Когда Драко поднимается и плотнее заматывает шарф, Треверс с кислым выражением лица протягивает ему маленький пузырек с янтарного цвета зельем. Драко осторожно прячет его в карман и благодарно кивает, не говоря ни слова.

— Удачи вернуть нам нормальную жизнь, парень, — орет Треверс вслед и захлопывает дверь.

Всем хочется выжить.

Он бредет домой по выпавшему с утра снегу, дрожа под холодным ветром как последний ржавый лист, цепляющийся за дерево. Нужно собрать все, что может пригодиться, найти карту Лондона и срочно отправляться под Купол. Вчера к ним приходил гоблин с проверкой: все ли дома, как себя чувствуют, ходят ли на работу. Драко едва сдержался, чтобы не ударить его по отвратительной морде, на которой светилось удовлетворение при виде их бедной жизни. Отец тогда прохрипел, что будь у него палочка — он бы показал, кто здесь настоящий волшебник, но мать только покачала головой, быстро дернув его за рукав.

Драко, конечно, согласен с отцом. Гоблинам и так давали слишком много свободы, а домовиков, наоборот, запугивали — и вышло то, что вышло. Когда он все вернет назад, то гоблины должны оставаться под постоянным контролем, а домовикам следует предложить выбор.

Вот только как все вернуть назад?

Некоторые идеи у него есть, но в одиночку он не справится, и помощник должен быть не просто умным, а невероятно сообразительным и при этом уметь неплохо сражаться. А самое главное, он должен видеть все недостатки этого чертового мира и согласиться рискнуть. Драко, со всем нежеланием это признавать, знает только одного такого человека, и это — Грейнджер. Сначала он собирался прийти к Поттеру, но потом подумал, что Поттера-то сейчас наверняка все устраивает: слава, курсы мракоборца и постель Уизли в теплой Норе. А вот Грейнджер обязана, просто обязана быть недовольной происходящим.

Мать взволнованно ходит по комнатушке, кутаясь в шерстяной платок и наблюдая, как Драко складывает все необходимое в старую школьную сумку. К сожалению, заклятие расширения применить не получится, потому что оно возможно только при наличии палочки, так что остается брать только самое необходимое: щетку, бритву, запасную одежду и белье, книгу с заклинаниями Темной магии, стащенную из школьной библиотеки, несколько уцелевших ингредиентов для базовых зелий, карту Великобритании, какую-то штуку под названием «компас», найденную в доме, и блокнот.

— Может быть, еще вот этот? — мать протягивает ему старый школьный свитер, но Драко качает головой.

— Не влезет. Мне нужно, чтобы сумка оставалась настолько легкой, чтобы я мог с ней бежать.

Мать обнимает его, прижимая к себе, совсем как в детстве. На мгновение Драко зажмуривается, представляя, что ему одиннадцать и они вот-вот отправятся в Косой переулок, чтобы купить все необходимое для школы.

— Ты уверен, что нужно идти именно к Грейнджер? Мы отвратительно обошлись с ней в мэноре, а Беллатриса вообще пытала девочку, — мать отворачивается, говоря это. — Ты не боишься, что она злопамятна?

— Грейнджер может быть злопамятна, но если на кону справедливость, она объединится с самим Темным Лордом, поверь мне, — Драко хочется верить в то, что он произносит. — Во всяком случае, она не сдаст меня сразу, так что надежда все-таки есть.

Он выходит из дома ранним утром, до рассвета. Ветер гоняет пушистый снег и швыряет его в лицо. Драко поеживается, жалея, что не надел на себя тот лишний свитер. Как это жалко — дрожащий Малфой, которого выкинули на окраину жизни. Ничего, он все вернет на свои места, он докажет, кем может быть, если дать ему шанс. Это тоже звучит унизительно, но за свои ошибки приходится расплачиваться — кровью, жизнью или чувством собственного достоинства.

Драко идет быстро, постоянно оглядываясь по сторонам. Чтобы добраться до Купола, нужно пересечь небольшой заброшенный парк — и он специально петляет между деревьями, чтобы замести следы. Тишина, одеялом окружающая его, иногда взрывается хрустом ветки или хлопаньем крыльев сойки. Сияющая поверхность показавшегося впереди Купола кажется непроницаемой как плотное стекло. Драко вытаскивает пузырек дрожащей рукой и залпом выпивает зелье.

В животе становится горячо, и по телу расползается странное тепло.

Он плотнее прижимает к себе сумку и решительно шагает сквозь серебристую пленку. Шум Лондона сразу обрушивается на него с полной силой, и в первые минуты Драко даже хочется спрятаться — настолько он отвык от этого. За Куполом их окружали только тишина и крики птиц.

Министерство он находит без особого труда, пару раз сверившись с картой. Еще несколько раз приходится прятаться от докси, летающих туда-сюда в огромных количествах. Противоядия у него нет, а если попасться — это конец. Добравшись до Министерства, Драко плотнее кутается в мантию и прячется в ближайшем тупике рядом с огромным мусорным контейнером, поминутно выглядывая, чтобы не пропустить мгновение, когда Грейнджер выйдет из дверей.

Главное, чтобы она не вышла с этим недотепой Уизли. Драко понимает, что вероятность того, что Уизли и Грейнджер уже живут вместе — велика, но разделаться с Уизли проще, чем достучаться до Поттера.

Ноги затекают, и в нос постоянно ударяет резкий запах отходов. Драко садится на корточки, устав стоять, и ищет в сумке засохшее печенье. Да, когда он смотрел на победившего Поттера там, в Большом зале, он и представить не мог, что спустя полгода будет сидеть около мусорки и ждать, когда Грейнджер выйдет с работы. Будь прокляты гоблины! И то унижение, которое он переживает уже полгода.

Грейнджер выходит чуть после шести, и Драко, мгновенно собравшись, следует за ней, прячась за все, что помогает ему избегать внимательного взгляда докси. Ранние декабрьские сумерки только помогают. Грейнджер повзрослела, но одевается все так же безвкусно, зато на ее лице отражается явное неудовольствие — Драко замечает это сразу. Слава Мерлину, идти оказывается недалеко: Грейнджер живет буквально в нескольких домах от Министерства, и Драко останавливается, глядя, как она исчезает в четырехэтажном доме, выкрашенном в голубой цвет.

В руках у Грейнджер блестят ключи.

Ключи!

По его спине пробегает холодок. Какого драккла она не открывает дверь магией? Наверное, потому что дом — маггловский. Успокоив себя этой мыслью, Драко выжидает несколько минут, проверяя, не прискачет ли Уизли горным радостным козлом, а потом подходит к дверям. Спустя минут тридцать из подъезда выходит старушка с пустым пакетом, и Драко заходит внутрь, вежливо придержав ей дверь, и тут же спрашивает:

— Вы не знаете, на каком этаже живет молодая девушка с растрепанными волосами?

Старушка окидывает его недовольным взглядом.

— Третий этаж, пятая квартира. Вечная тихоня, даже и рассказать нечего. Вы из управления?

— Да, оттуда, — Драко проходит внутрь и поспешно поворачивается к старушке спиной.

На голубой двери нет номера, но других вариантов не остается. Драко лихорадочно находит в кармане скрепку, найденную в доме, где он жил, но быстро понимает, что никогда не сумеет вскрыть ею дверь. Это сложно, и этому нужно учиться у кого-то опытного, а все его навыки сводятся к прочтению книги о взломах.

Смешно.

Без палочки он никто. Он — беспомощен.

Не поддаваясь этой болезненной мысли, он вскидывает руку и негромко стучит.

— Грейнджер, я знаю, что ты видишь меня в глазок. Открой.

Сначала по ту сторону раздается шорох, а потом знакомый голос произносит:

— Уходи, Малфой.

Он в отчаянии прислоняется лбом к прохладной поверхности.

— Пожалуйста, Грейнджер, открой, нужно поговорить, — он произносит это сквозь зубы, потому что обратной дороги нет, а просить ее, по-настоящему, не менее унизительно, чем отчитываться перед гоблинами.

— Уходи. Мне не нужны неприятности, — она не сдается, и Драко бессильно ударяет кулаком по двери. Отец умрет в этом холоде. И мать не выдержит, а потом и он сам, отрезанный от мира и искупления, сгниет в этой дыре на радость домовикам.

И тогда он хрипло произносит:

— Если не откроешь, я умру, Грейнджер.

Несколько секунд ничего не происходит, а потом дверь тихонечко приоткрывается, но в холле темно, и Драко шагает вперед наугад. Сверкает что-то холодное и острое, и он, моргнув, замечает наставленный на него длинный кинжал.

— Теткин, — морщится он, — откуда он у тебя?

Грейнджер смотрит на него настороженно. Она стоит перед ним в домашнем платье, с распущенными, торчащими во все стороны чуть вьющимися волосами, храбро сжимая кинжал — и на мгновение кажется ему немного красивой. И Драко тут же мотает головой, отвергая эту дурацкую мысль.

— Ты решила сражаться со мной с помощью кинжала? Не проще использовать палочку?

Грейнджер слегка опускает руку, не сводя с него взгляда.

— Мы сдаем палочки в конце рабочего дня.

Драко сглатывает, смотря в ее блестящие глаза.

— Вы — что делаете?

— Ты разве не знаешь?

— Я вообще ни черта не знаю, что у вас тут происходит.

Грейнджер опускает руку с кинжалом еще ниже.

— Вам в мэнор не присылают «Пророк»?

— Я не живу в мэноре, Грейнджер. Вам говорят это для отвода глаз, но на самом деле нас просто вышвырнули за окраину и бросили медленно умирать.

Грейнджер смотрит на него как на безумного, потом пятится на кухню, все еще сжимая оружие в руке. Мерлин, да у нее ребенок этот кинжал выхватит, она же не умеет с ним обращаться! Усмехаясь, Драко короткими шагами следует за ней.

Оказавшись на кухне в свете тусклой настольной лампы, они наконец могут толком разглядеть друг друга.

— Ужасно выглядишь, — выдает Грейнджер со своей привычной прямолинейностью, глядя на него с некоторым сочувствием.

— Я знаю, — он смотрит поверх ее плеча на вазу с фруктами, и живот отзывается неловким, унизительным урчанием. Грейнджер тут же прослеживает его взгляд и немедленно спрашивает:

— Хочешь есть?

Он несколько секунд колеблется, сражаясь с остатками гордости.

— Не откажусь.

Она почему-то смущается и бормочет, что живет одна, что в холодильнике у нее почти ничего нет и что готовит она наспех и довольно посредственно. Драко снова усмехается. Стремление Грейнджер к перфекционизму нужно вносить в книгу рекордов.

— Слушай, я не ел толком дней пять, чтобы оставить побольше матери, так что можешь предлагать что угодно, — ему невыносимо неприятно говорить это, слова словно корежат рот, но строить из себя аристократа некогда. — Хлеб и сыр вполне сойдут.

Но Грейнджер упрямо возится с едой и в конце концов ставит перед ним тарелку с дымящимся рисом и несколькими кусочками курицы. Сама она садится рядом и кладет возле себя кинжал. Разумеется, на всякий случай. Запихивая божественно пахнущее мясо в рот, Драко обводит кухню внимательным взглядом: небольшая, но довольно уютная, пахнущая увядающими розами в желтой вазе, и самое главное — теплая. Он давно не был в таком тепле, потому что в их домике ветер всегда просовывает свои пальцы под окном и наполняет комнату холодом и сыростью. Драко вспоминает, что мать осталась там вместе с кашляющим отцом, и тяжело выдыхает.

Грейнджер поднимается и, держа одной рукой кинжал, другой ставит чайник на старенькую плиту.

— Малфой, что происходит? — спрашивает она тихо, повернувшись к нему.

Драко исподлобья разглядывает ее лицо. Обычное лицо — никакой породы.

— Вся твоя жизнь, Грейнджер, это большая сияющая иллюзия под серебряным куполом лжи.

Гермиона

В тусклом свете лампы Малфой выглядит выцветшим и невероятно отчаявшимся. От прежнего высокомерия в его серых глазах остаются только угольки. Она слушает его внимательно, затаив дыхание. Значит, весь этот мир, что окружает ее — иллюзия, своего рода представление для гоблинов и домовых эльфов. Все странности, которые не давали ей покоя, сразу становятся понятными.

Малфой не врет — она отлично знает, как он врет на самом деле.

Гермиона поднимается из-за стола и снова ставит чайник на плиту. Нужно заварить ромашку с мятой, чтобы успокоиться и подумать, что делать дальше.

— Что ты хочешь от меня? — спрашивает она тихо, наблюдая, как Малфой увлеченно ест яблоко. Он так не похож на самого себя прежнего, что Гермиона не знает, как правильней себя вести.

— Ты должна мне помочь, — заявляет он спокойно. — Но для этого придется выбраться из-под Купола. Легко не будет, Грейнджер. Будет опасно, возможно — смертельно. Но другого выхода нет. Сначала нам нужно добраться до человека, который толком объяснит, как именно гоблины совершили этот переворот так тихо и незаметно. А потом уже можно будет составить план действий.

Гермиона скептически скрещивает руки на груди.

— И что это за человек?

Малфой хмыкает.

— Интересно, как ты опустила часть со смертельной опасностью. Человека ты знаешь заочно, она — автор наших учебников по заклинаниям.

Гермиона смотрит на него еще более скептически. Он, наверное, шутит.

— Ты сейчас про Миранду Гуссокл?

— Да.

— Откуда ты знаешь, что она живет за пределами Купола?

— Я не знаю, я только догадываюсь, — он дергает плечом. — Но если ты ни разу ее не встречала, то, скорее всего, я прав. Самых главных и нужных волшебников собрали под Куполом, а других — которых посчитали слабыми или которые успели оказаться в нужном месте в нужное время — оставили в покое. На время. Гоблины все равно приглядывают за жизнью всей страны, так что рано или поздно они доберутся до всех и совершенно точно доберутся до неугодных.

Гермиона обхватывает руками чашку с горячим отваром. Плевать на смертельную опасность: она уже оказывалась в ней и не раз, а вот план возвращения мира в привычное русло вызывает большие опасения и много вопросов. Сделав несколько глотков, она тихо произносит:

— Получается, я должна украсть свою собственную палочку.

— Хуже, Грейнджер: ты должна украсть еще и мою, — он откидывается на спинку стула, худой и бледный, и на мгновение ей становится жаль его. — И я понятия не имею, где они хранятся.

Гермиона ставит чашку на розовую скатерть, задумчиво хмурясь.

— Что, если я сумею поговорить с Кингсли?

— Грейнджер, никакого Кингсли нет. А если и есть, то это накачанная магией марионетка, которая беспрекословно выполняет приказы гоблинов. Ты только потеряешь время и подставишь себя. Давай лучше подумаем, как найти мою палочку, без нее соваться за Купол и затевать всю игру бесполезно.

— Твоя палочка, скорее всего, в Министерстве, — утвердительно произносит она, не глядя в его лицо. — Она оказалась своего рода Бузинной, и Гарри использовал ее против Волдеморта. А потом отдал в Министерство и...

— Грейнджер, — он вдруг обрывает ее, и Гермиона замолкает посреди недосказанной фразы. — Ты действительно собираешься мне помочь?

— Я помогу не только тебе, Малфой, — она устало ерзает на стуле. — А всем нам. В первую очередь, Рону. Государство не должно превращаться в тирана, не должно вмешиваться в личную жизнь человека. Рано или поздно все заметят подвох, но будет или слишком поздно, или снова начнется война. Только… как мы выберемся за пределы Купола? Чтобы попасть сюда, ты выпил зелье, но его больше нет.

Драко идет в холл и, вернувшись с сумкой, выкладывает на скатерть несколько ингредиентов. Кора березы, листья рябины, сушеные глаза лягушки и сушеные пиявки.

— Здесь хватит на двоих, нет только когтей гриндилоу.

— Я посмотрю в лаборатории, — Гермиона мысленно прикидывает, насколько безопасно будет явиться туда посреди рабочего дня. — Действовать нужно быстро, потому что докси и сотрудники Министерства рано или поздно все поймут. У нас два-три дня, не более. Палочку заберем в самый последний момент и сразу пойдем за Купол, предварительно купив все необходимое типа еды.

Она видит, как Малфой сглатывает, отводя взгляд.

— У меня нет денег практически ни на что, с собой — две несчастные монеты в десять сиклей.

— Я куплю, — отвечает она тихо. — Если мир вернется в прежнее состояние, ты мне потом отдашь. Договорились?

Он коротко кивает, не глядя на нее. Гермиона снова ерзает на стуле, не зная, что еще сказать, потом хлопает себя ладонью по лбу и взволнованно произносит:

— Нам еще придется собрать себя в дорогу. Вся эта авантюра может занять долгое время. Я найду старую палатку, она большая, там две комнаты и есть душ. Кроме того, надо подготовить одежду, необходимые книги, взять на всякий случай компас, лекарства и парочку противоядий. У тебя только сумка?

Малфой снова кивает. Гермиона вздыхает и оборачивается на часы: полпервого ночи, а завтра рано вставать, и нужно выглядеть бодрой и выспавшейся, но она совершенно не хочет спать. Голова кружится от назойливых, толкающихся мыслей, от вида усталого, почти сломленного Малфоя на ее кухне, от представления новых скитаний в мире, который оказывается еще более опасным, чем был в войну.

— У меня есть диванчик в комнате, — произносит она почти шепотом. — Ты можешь вытолкать его сюда, а я принесу одеяло и подушку. Хорошо, что я их все-таки купила, хотя…

Она хочет сказать «хотя Рон так ни разу и не пришел ночевать», но Малфою это знать необязательно, и она тут же обрывает себя на полуслове. Рон! Что он подумает, когда она исчезнет? Ему и так приходится нелегко, а тут он лишится ее поддержки…

Малфой неуверенно выдает:

— Может, у тебя еще найдется лишнее полотенце? Тысячу лет не был в настоящем душе.

Гермиона невозмутимо проходит в комнату и возвращается с большим махровым полотенцем розового цвета. Малфой берет его двумя пальцами, приподняв брови.

— А другого нет?

— Ну слава Мерлину, слышу издевку в голосе, а то я уже решила, что ты не Малфой, а Паркинсон под оборотным, — язвительно отвечает она и щелкает выключателем. — И учти: у меня на воду счетчик, так что надолго не застревай. Бабушка снизу жалуется на шум воды: дом-то старый.

Малфой дергает плечом и закрывает за собой дверь, закинув полотенце за шею. Гермиона некстати думает о том, что ему можно предложить постирать вещи, потому что они выглядят пыльными и заношенными, но решает оставить этот вопрос до утра. В конце концов, им предстоит долго быть вне всяких удобств, не считая душа и туалета в палатке, и некоторые вещи лучше предусмотреть заранее.

Слушая, как льется вода, она быстро берет листок бумаги и записывает по пунктам то, что необходимо сделать или купить. Потом откладывает перо и задумывается, стоит ли говорить обо всем Гарри. Рону — нельзя. Он обязательно увяжется за ними, и это небезопасно, да и ему лучше помогать Джорджу.

Они справятся. Малфой неплохо сражается и неплохо соображает, и это обнадеживает. Вот только почему он пришел за помощью к ней?

— Потому что у тебя в голове целая библиотека, — Малфой, со взъерошенными мокрыми волосами, посвежевший и довольный, вешает полотенце на сушилку. — При этом ты сносно сражаешься и быстро соображаешь. Думаешь, я поверю в то, что все эти годы Поттер и Уизли выживали, используя собственные мозги? Нельзя использовать то, чего нет.

— Но у меня же грязная кровь, — замечает она едко.

Малфой смотрит на нее искоса, и во взгляде мелькает досада.

— Это уже не актуально, Грейнджер. Для меня — не актуально. Насколько я помню ту ночь в мэноре, кровь у тебя все-таки красная и ничем не отличается от моей. Ну, почти.

Гермиона громко хмыкает, вручая ему одеяло, и забирается в постель, заперев дверь на щеколду и на всякий случай засунув под подушку кинжал. Но сон не идет, и, проворочавшись целый час, Гермиона идет на кухню, завернувшись в теплый халатик.

— Все это кажется невообразимо странным, да? — шепотом спрашивает она, но Малфой не отвечает.

Тогда она чуть подается вперед и всматривается в его лицо: он спит, подложив ладонь под голову, и, кажется, наслаждается этим сном. Его еще влажные волосы чуть топорщатся, он дышит тихо-тихо, и на лице у него отражается временная безмятежность. Гермиона никак не может оторвать от него взгляда, стоя босыми ногами на паркете: удивительно, как меняет людей ночь и сон. Малфой на ее кухне! Малфой, который пришел к ней за помощью. Может быть, война тоже пробудила в нем то, что пытались убить Пожиратели? Рон бы сейчас сказал, что сволочь рождается сволочью и сволочью остается, но Гермиона убеждена в обратном. Если есть в человеке хоть капля света, ее можно разжечь в целый костер.

И, кажется, у Малфоя — есть. Вот только пока что она — крошечный уголек.

Драко

Ему снится уютный мэнор, горящий в камине огонь, мать, сидящая в кресле с книгой в руках. И когда он хочет взглянуть на обложку, Грейнджер осторожно будит его, тряся за плечо.

— Который час? — спрашивает он сонно, натягивая одеяло до подбородка.

— Восемь утра, — Грейнджер, уже одетая в темно-зеленую юбку и белую рубашку, сосредоточенно помешивает кофе. — Тебе лучше уйти отсюда в комнату. В половину девятого прилетает докси для утреннего отчета, который придется быстро написать наугад, потому что я даже не знаю, чем займусь сегодня на работе.

Драко смотрит, как она разливает кофе по двум неглубоким чашкам с синим ободком.

— Если захочешь есть, все в холодильнике, — она кивает на странный белый ящик, стоящий около окна. — Я на обратном пути еще зайду в магазин, так что буду около семи.

— Как часто ты сдаешь отчеты докси? — интересуется он, заворачиваясь в одеяло и садясь к столу, но Грейнджер все равно фыркает, заметив его голые лодыжки. Плевать.

— Примерно три-четыре раза в день, — она ставит на стол тарелку с тостами и достает из шкафчика абрикосовый джем. Драко его терпеть не может, но выбора нет, и он покорно намазывает его на еще горячий и чуть хрустящий хлеб. — Например, что я хочу сходить к врачу или посидеть в кафе. Сегодня придется написать, что я зайду в магазин после работы. Самое ужасное, что Гарри совсем не замечает этого неправильного мира.

Драко давится тостом.

— Разумеется, он не замечает. У него все обмазано шоколадом. Слава, курсы мракоборца, Уизли — у него просто нет желания замечать несправедливости. Занятые и счастливые люди вообще мало что замечают, Грейнджер.

Она тут же поджимает губы.

— Хочешь сказать, что я несчастливая?

Драко равнодушно дергает плечом, наслаждаясь кофе и тостом. Мерлин, как много значат такие простые вещи, как тепло, горячая вода и еда. Если их нет, начинаешь превращаться в недочеловека, почти в животное, чья основная цель — выжить, а не жить.

Грейнджер так задумывается о том, счастлива она или нет, что он едва успевает спрятаться в комнате, когда прилетает докси. Драко слышит негромкое жужжание крыльев, вздохи Грейнджер, шелест бумаги, а потом — тишину.

— Можешь выходить, они теперь не прилетят до вечера, но на всякий случай держись подальше от окон, — Грейнджер вешает на плечо сумку и приглаживает волосы. Они теперь еще длиннее, чем были в школе, и Драко невпопад думает, что она бы сразу обрезала их, оказавшись на его месте, в том холодном доме без горячей воды. — И постарайся не ходить, бабушка с нижнего этажа сразу же прибежит узнавать, почему я не на работе посреди рабочего дня. Мне все больше кажется, что она не просто так живет подо мной.

Драко закрывает за ней дверь и выдыхает. Мать, конечно, сейчас места себе не находит, думая о нем, думая, жив ли он. Но отправить ей сову невозможно, и пока он остается под Куполом, ей вообще невозможно будет отправить сообщение. Первое, что он делает, выпив чай, это ложится обратно под одеяло на диванчик и блаженно вытягивается, только сейчас осознав, как чертовски сильно устал за эти полгода. Если бы он мог — спал бы целые сутки, но на это нет времени. Подремав полчаса или час, Драко берет из сумки карту Лондона и карандашом помечает границу Купола. Нужно быть готовым, что бежать придется не через север, откуда он пришел, а западнее или восточнее, и им будет проще понимать, куда бежать.

Потом он возвращается в комнату и несколько минут рассматривает колдографии с письменного стола Грейнджер: с чемпионата по квиддичу перед четвертым курсом, с нюхлером на руках после урока Хагрида, на фоне озера, на улочке Хогсмида… От воспоминаний о прошлом у Драко перехватывает дыхание, и он сразу отворачивается. Какой прекрасной тогда была жизнь! А он все испортил, растоптал собственной гордыней и высокомерием, а теперь пытается исправить. Если бы тогда он не принял метку… И, пытаясь не сожалеть о том, что непоправимо, он берет с полки книгу о заклинаниях и садится на диванчик.

— Гуссокл действительно не живет в Лондоне, — заявляет Грейнджер, с явным удовольствием скидывая туфли на каблуке и засовывая ноги в вязаные тапочки. — Я соврала, что она мой любимый автор учебников и что они невероятно структурированны, и попросила Элайзу разузнать ее адрес, чтобы «прислать ей благодарственное письмо».

— Элайза? — Малфой смотрит на два пакета, которые Грейнджер притащила из магазина.

— Помощница. Оказывается, Гуссокл живет недалеко от Йорка, в маленьком городке Уитби. Понятия не имею, как мы будем туда добираться, если трансгрессия запрещена.

Драко ждет, пока Грейнджер отчитается перед докси о том, что собирается делать вечером, и возвращается на кухню.

— Пойдем пешком. Или в худшем случае воспользуемся маггловскими автобусами, если у тебя есть маггловские деньги. Насчет трансгрессии я не уверен, но мы не знаем, могут ли гоблины отслеживать перемещения. А маггловских водительских прав у тебя нет?

— Отец учил меня немного летом, но я не уверена, что смогу справиться сама. И потом, придется брать маггловские деньги на бензин, а это не очень удобно, но я сниму немного с моего банковского счета: родители не оставляют надежд, что я поеду учиться в Сорбонну, — Грейнджер, закатив глаза, выкладывает продукты на стол, и Драко снова тошнит от собственной беспомощности. Он торчит в квартире, спит и ест, и ему даже нечем за это заплатить. — Малфой, ты подумай, что нужно взять с собой, и… Если что, я могу сдать одежду в прачечную.

Он сразу отворачивается. Неужели он настолько ужасно выглядит и пахнет, что она решилась сказать это прямо?

— Я просто на будущее, — в ее голосе звучит осторожность, и от этого еще противнее. — Мы потом нигде не сможем постирать белье. Только руками. Поэтому просто советую немного привести себя в порядок перед долгой дорогой.

Драко кивает, не оборачиваясь. Грейнджер усиленно делает вид, что ничего не произошло, и возится на кухне. Насчет еды она, конечно, врет: все получается вкусно, и Драко думает, что она готовит не хуже, чем домовики в Хогвартсе, а ему весьма непросто угодить. Но на комплименты он скупится. И так тяжело.

— Примерно здесь, — Грейнджер тычет пальцем, пахнущим приправами, в точку около Йорка. — Думаю, поисковое заклинание применить мы сможем. Или гоблины отслеживают и обычную магию?

Драко качает головой: ответа на этот вопрос у него нет, так что им придется рисковать.

— Когда я сегодня вышла из лаборатории, мне показалось, что за мной следят. Я не смогла толком пояснить, зачем мне понадобилось проверять, на месте ли нужные нам ингредиенты, пришлось врать про рабочий эксперимент, — Грейнджер ставит тарелки с пастой на стол. — Открой, пожалуйста, сок, они всегда так заворачивают крышки, что у меня потом пальцы болят.

Они садятся за стол и некоторое время просто едят, не глядя друг на друга. Драко снова испытывает отвратительное чувство вины из-за своего бессилия, а Грейнджер почему-то сердито тычет вилкой в кусок говядины.

— Тебе неприятно со мной находиться? — вдруг спрашивает она, поднимая на него глаза. — Если так, то…

— Прекрати, Грейнджер.

— У тебя все время какой-то измученный вид.

— Потому что я полгода жил в дерьме, потому что там остались мои родители и потому что я заперт здесь как пятилетний мальчик, — отвечает он резко. — А совсем не потому, что ты мне неприятна. Мы сейчас на одной стороне, Грейнджер, и я… благодарен за все, что ты делаешь, хотя могла выкинуть меня отсюда ко всем чертям.

Она кивает словно с облегчением, и Драко быстро меняет тему:

— Что нам осталось сделать?

— Купить продукты, сварить зелье и забрать твою палочку, — Грейнджер тут же подхватывает разговор, но ее голос звучит слегка натянуто. — Палатка у меня на антресолях, ее нужно достать и проверить. Все походные принадлежности тоже остались. Самое сложное — украсть палочку. Я даже не представляю, как мы это сделаем, Малфой. В Министерстве полно докси и сотрудников.

— Я буду ждать тебя прямо за углом, так что твоя задача — добраться до выхода. Как ты это сделаешь, неважно. Главное — добраться. За пределы Купола докси не вылетают, а остальным без зелья не выбраться.

Грейнджер ставит грязную посуду в раковину и достает из сумки пакетик с когтями гриндилоу.

— Расскажешь, как варить? Я сейчас принесу котелок. Придется делать все на плите, но другого выхода у нас нет.

Они возятся с зельем до самой ночи и расходятся спать уже за полночь. В этот раз, вместо того чтобы мгновенно уснуть, Драко лежит и рассматривает белый потолок. Похоже, Грейнджер все-таки не до конца ему доверяет, и эти ее мысли про неприязнь — почему его это так задело? Сколько он издевался над ней тогда, в школе. И она не забыла, она просто делает вид, что все нормально — но рано или поздно это прорвется наружу. Черт! Если бы он мог хоть как-то искупить и то ужасное поведение, и слова… Вся эта чушь про чистую кровь оказалась пшиком и не принесла ничего кроме боли. Но боль долго не проходит, и даже если кажется, что ты о ней забыл — она напомнит о себе в самое неподходящее время.

Гермиона

— Доброе утро, мисс Грейнджер, — произносит Мэри, протягивая ей пергамент для подписи. — Ваше заявление о походе в Мунго согласовано. Вы можете уйти сегодня на пятнадцать минут раньше.

— Спасибо, — она улыбается, взяв палочку, и проходит к лифту.

Разумеется, ни к какому врачу она не пойдет. Сегодня они с Малфоем должны бежать за Купол, а после этого обратной дороги уже не будет.

Пока она усердно нажимает кнопку, рядом с ней оказывается Гарри. Гермиона едва сдерживает невыносимое желание рассказать ему все прямо сейчас, но потом понимает, что с Гарри хватит войн и скитаний. Пусть еще поживет в счастливом мире иллюзии.

— Я договорился, чтобы тебя пустили к Кингсли, — произносит он довольно, когда они оба заходят в лифт. — Можешь зайти к нему сегодня около двух часов дня. Пятый этаж, кабинет сто первый. У тебя все в порядке?

— Что? — она выпадает из своих мыслей о предстоящих делах.

— Ты какая-то задумчивая. С Роном поссорились? — Гарри выходит вместе с ней на третьем этаже. — Или не отпускают к врачу?

Гермиона с силой выдавливает улыбку. Как бы ей хотелось все рассказать! Но Гарри не пойдет за Купол, Гарри начнет решать все прямо здесь и сейчас, потому что думает, что может решить все лишь разговором и милосердием. И тогда его убьют. Гоблины — не Волдеморт, они не станут церемониться, они захотят сохранить власть, и Гарри для них — никто.

— Просто не выспалась, — замечает она жизнерадостно. — Ладно, у меня полно работы, увидимся во время обеда, хорошо?

Гарри отвечает что-то неопределенное, что Гермиона пропускает мимо ушей, и они расходятся в разные стороны. Придя в кабинет, она быстро разбирает накопившиеся дела: нужно продолжать делать вид, будто занимаешься любимой работой, и тогда у нее есть шанс пробраться в Хранилище. Но когда она поднимает глаза, чтобы взглянуть на погоду за окном, то вдруг замечает там докси. Гермиона стучит пальцем по стеклу, но докси не улетает, замерев на месте.

И тогда она понимает, вздрогнув: за ней следят. Со вчерашнего дня. Один из докси точно донес о ее посещении лаборатории, которое совершенно не требуется для ее работы. И донес сотруднику или гоблину. Как теперь пробраться в Хранилище?

До обеда она усердно работает с документами, общаясь с помощницей и отправляя одну сову за другой. Впрочем, сов тоже проверяют. Подписав последний документ о встрече оборотней и гоблинов, Гермиона нервно откидывается на спинку стула и переводит взгляд на часы.

Почти два.

Она быстро встает и накидывает мантию. Нельзя упускать возможность увидеться с Кингсли. Кто знает — может быть, это хоть как-то поможет. Докси за окном уже не видно, и Гермиона, приоткрыв дверь и осмотревшись, быстро бежит по коридору к черной лестнице.

Кабинет Кингсли находится в самом конце, у тупика, и Гермиона сначала долго стучится в белоснежную дверь, но никто не отвечает. Тогда она с силой нажимает бронзовую ручку и решительно проходит внутрь.

Внутри — сумерки, и мягкий свет лампы едва освещает пространство. Стены выкрашены в желтый, на окнах — темные плотные шторы, не пропускающие свет. В углу — кожаный диванчик для посетителей и маленький стеклянный столик с разбросанными журналами. Кингсли сидит далеко, у самого окна, смотря перед собой.

— Добрый вечер, мисс, — произносит он доброжелательно и указывает ей на диванчик. — Присаживайтесь.

Вечер? Но еще только два часа дня! Растерявшись, она садится, ощущая под пальцами гладкую поверхность дивана. Кингсли не сразу переводит на нее взгляд, что-то перебирая на столе, заваленном бумагами.

— Сэр, — Гермиона кашляет. — Я бы хотела спросить, почему я не могу не упоминать, куда иду после работы, сколько времени провожу в кафе и как много дел у меня на сегодня. Вам не кажется, что Министерство вмешивается в жизнь граждан чуть больше, чем следует?

Кингсли мягко улыбается, поворачиваясь к ней, и от его взгляда у нее бегут мурашки. Что-то с ним не так! Он выглядит большой куклой, а не живым человеком. Вялые, заторможенные движения, полуулыбка, как у сумасшедшего…

— Я обдумаю это, мисс…

— Грейнджер.

Он забыл ее фамилию?

— Вы должны помнить, мисс Грейнджер, что все делается ради вашей же безопасности.

— Я бы еще хотела поднять вопрос использования палочки вне работы, — Гермиона ерзает на диване. — Знаете, многие вещи стали бы гораздо проще, например…

Кингсли поднимает руку, хотя сам смотрит вдаль.

— Этот вопрос не обсуждается. Пока что — нет. Слишком много преступников еще могут скрываться в Великобритании, могут скрываться среди нас. Потерпите неудобства еще месяц-другой. Мы уже на пути к новому свободному государству.

Гермиона поднимается и подходит к его столу, пристально вглядываясь в его лицо. Оно неживое, странное, словно искаженное одной и той же гримасой. Так выглядят те, кто был оглушен Империусом с дополнительным применением магии подчинения. Гермиона осторожно заглядывает за огромное кресло, на котором сидит Кингсли.

За креслом стоит гоблин.

— Я думал, обойдемся без этого, но вы второй день копошитесь во всем Министерстве, — его злые глаза окидывают ее с ног до головы. — Что это вы вынюхиваете? Уж не нас ли? Кто донес? Стоять!

Но Гермиона не собирается оставаться, хотя по спине молнией пролетает холодок. Выхватив палочку, она бросается к двери и, широко распахнув ее, бежит вперед по коридору к Хранилищу. Нужно успеть! Через мгновение за ней отправят с десяток докси. Никто не знает, сколько гоблинов сейчас находится в Министерстве, и она не собирается это проверять.

— Бомбарда Максима! — выпаливает она сходу, и дверь в Хранилище разлетается в щепки вместе с изящным замком. — Акцио, палочка Драко Малфоя!

Один из длинных стеклянных ящиков взрывается, и палочка падает ей прямо в руку. Где-то наверху начинает заунывно выть сигнализация, и Гермиона хмыкает вопреки серьезности ситуации. Магглов презирают, а сами используют их достижения. Люди в большинстве своем если не лицемерны, то придерживаются двойных стандартов.

Из одного из боковых коридоров на нее вылетают два докси, и ей приходится отшвырнуть их заклинанием.

— Внимание! Сотрудница мисс Грейнджер нарушает общественный порядок! — разносится над ее головой. — Просим помощи в ее задержании! Повторяем…

У лестницы Гермиона с размаху врезается во взявшегося из ниоткуда Гарри.

— Что случилось? Почему тебя ищут? Что это в твоей руке? — он недоверчиво рассматривает палочку, зажатую в ее ладони. — Это же палочка Малфоя…

— Не верь ничему, что тебе говорят, — она лихорадочно хватает его за руку и с силой трясет. — Весь этот мир — иллюзия. За вами следят. Живи как обычно, ничего не расследуй и передай Рону… передай, что я скоро вернусь, обещаю!

— Гермиона! — кричит он ей вслед, но она уже опрометью бросается к лестнице. Только бы успеть, пока они не преградили ей выход из Атриума! Тогда — получится. На бегу она вспоминает о Роне, потому что все эти дни запрещала себе думать о том, что они не смогут увидеться долгое время. В воспоминаниях проносится их последняя встреча: его грустное лицо, мелочь в руке, улыбающиеся голубые глаза, рыжая щетина на подбородке, которую он пропустил… Рон! Наверное, стоило ему все рассказать. А сейчас получается, что она неожиданно исчезнет, и если Гарри еще расскажет про палочку Малфоя… Все это будет выглядеть как предательство.

Разумеется, Атриум уже кишит десятком докси и теми, кто откликнулся на призыв о помощи. Никого из знакомых здесь нет: одни чужие лица с холодными глазами. Скорее всего — под заклятием Империо, как и Кингсли, или опоенные каким-то специальным зельем. Они синхронно поднимают палочки, и Гермиона прячется за фонтан, чтобы укрыться от летящих в нее заклинаний и оценить ситуацию. Нужно прорваться к лифту, который отправит ее наверх, а потом еще успеть шагнуть внутрь, и ей кажется, что это невозможно. Она высовывается из-за статуи и метко ударяет оглушающим заклинанием одного, а потом другого сотрудника и тут же сбивает устремившегося к ней докси.

— Гермиона! — от голоса Гарри, раздавшегося прямо над ухом, она вздрагивает. — Какого черта тут происходит?

— Не могу объяснить, — ее глаза лихорадочно следят за лифтами, сотрудниками и докси. Одного из них Гарри ловко сбрасывает вниз. — Мне нужно бежать. Этот мир ненастоящий, Гарри, это… тут всем заправляют гоблины и домовики.

Он смотрит на нее как на сумасшедшую, но Гермионе некогда вдаваться в подробности. Еще немного, и их возьмут в кольцо, тогда шансов пробиться к лифту не останется.

— Ты сбегаешь одна?

— Нет.

— Понятно, — по лицу Гарри ясно, что ему ни черта не понятно, но спорить и спрашивать времени нет. — Иди. Я прикрою.

— Тебе нельзя…

— Я разберусь, Гермиона. Давай!

Она улыбается ему — кривой, грустной улыбкой, снова думая о Роне. Потом, оттолкнувшись от постамента, со всех ног бежит к лифту, сражаясь с тем, кто оказывается у нее на пути, и пригибаясь, чтобы не попасть под заклинания. Кнопка лифта приветственно мигает зеленым — можно шагать.

Выдохнув, Гермиона на мгновение оглядывается. Гарри стоит у фонтана с поднятой палочкой и медленно кивает. Круг сотрудников сжимается вокруг него. Гермиона поднимает руку в знак благодарности и торопливо входит в кабину лифта, слыша, как позади яростно жужжат докси.

Гарри, конечно же, заберут, думает она с бьющимся сердцем. И либо сотрут ему память, либо арестуют. Она все-таки не сумела скрыть от него побег. Если бы только знать, что он не пострадает… А если гоблины примутся за Гарри, а потом — за всю семью Уизли?

— Лови! — она забегает за угол ближайшего дома с потрепанным фасадом и бросает палочку Малфою, который, видимо, уже устал ждать. — Нужно бежать, меня преследуют.

Малфой несколько долгих секунд просто смотрит на палочку в своей руке, словно она ему снится.

— Нет времени любоваться! — Гермиона сердито дергает его за рукав. — За мной уже…

Малфой кивает на облако докси над их головами; за ними, чуть позади, мельтешат сотрудники Министерства — и тут же бросает в докси одно из защитных заклинаний, едва не жмурясь от наслаждения.

— Куда? — спрашивает Гермиона на бегу, пытаясь не врезаться в прохожих. — Юг или запад?

— Запад быстрее, но там меньше укрытий, — Малфой поправляет сползающую с плеч тяжелую сумку, и Гермиона, прицелившись, на ходу использует заклинание уменьшения. — Придется петлять. Постарайся не отставать, Грейнджер.

В ее ушах стоит один звук — жужжание. Иногда над их головами мелькают желтые и красные лучи, но Гермиона по привычке успевает уклоняться от них, и на какое-то мгновение ей кажется, что они все еще там — в битве за Хогвартс. Реальность сжимается до ее сбивчивого дыхания, серого подмерзшего асфальта, разноцветных пятен машин и одежды прохожих. Еще немного и еще, когда ей кажется, что она больше не может. Откуда берутся силы у Малфоя — остается только гадать.

А потом она неудачно наступает на бордюр и вскрикивает от боли, сразу замедлив бег.

— Кажется, я подвернула ногу, — бормочет она через эту боль, и Малфой, обернувшись и тяжело дыша, тут же протягивает ей руку.

— Держись.

Гермиона не раздумывает, слыша призрачное жужжание, — она хватается за его бледную ладонь. Неожиданно теплую и неожиданно сильную.

— Осталось немного, — он на бегу сверяется с картой, пока Гермиона удачно попадает заклинанием в почти подобравшегося к шее Малфоя докси. — Еще несколько домов. Давай, Грейнджер, чуть быстрее!

У нее почти не остается сил. Одной рукой сжимая палочку, другой она опрокидывает в себя зелье из маленького пузырька. Ее сразу обдает волной тепла, и тело становится словно невесомым. Купол, красиво блестящий странным серебряным цветом где-то у границы Сити, вырастает перед ними сразу за очередным поворотом.

Не отнимая руки, Гермиона зажмуривается и вслед за Малфоем проходит сквозь толстое стекло, представляя себе, что это что-то вроде невидимого барьера на вокзале Кингс-Кросс. И тут же, преодолев черту, падает в колючий мокрый снег, больно ударяясь коленями.

За ее спиной докси зло бьются о непроницаемую для них поверхность Купола как осы, которых накрыли большим стаканом.

Драко

Некоторое время они с Грейнджер молча сидят в снегу, глядя на беснующихся докси по ту сторону Купола, и пытаются отдышаться. Драко думает о том, что им повезло: без везения украсть палочку из Хранилища и сбежать из Министерства невозможно. Неужели Грейнджер справилась одна?

— Гарри знает обо всем вкратце, — она словно читает его мысли. — И, думаю, он теперь в опасности, потому что помог мне бежать. Без него из Атриума я бы не выбралась.

— Плохо, — мрачно отвечает он, стряхивая снег с пальто. — Еще не хватало, чтобы Поттер вляпался в неприятности. Кто его знает, какие последствия это может иметь.

Грейнджер морщится и указывает на его сумку.

— Найди внутри маленькую бисерную сумочку, пожалуйста. Мне нужны бадьян и бинт. И зимние ботинки.

Драко с удивлением наблюдает, как она достает из крошечной сумочки большую бутыль бадьяна, аптечку, сапожки на молнии и две шоколадные лягушки, одну из которых протягивает ему. Драко не отказывается. Он давно понял: дают — бери. Возможно, уже завтра тебе ничего не предложат.

— Заклинание незримого расширения? — интересуется он, и Грейнджер самодовольно кивает, заматывая ушибленную лодыжку. — Хорошая идея. В этой сумочке можно половину дома унести. Мне кажется, или ты должна была учиться в Когтевране?

Грейнджер едва заметно улыбается.

— Шляпа предлагала мне этот вариант. Но я все-таки решила, что одного ума недостаточно. Хотя признаюсь, в одиннадцать я была ужасной скучной заучкой и, если бы не Гарри и Рон, так бы ей и осталась. Какой теперь план?

Драко смотрит на серое небо и тяжело выдыхает. Ему хочется навестить родителей, но сейчас туда нельзя — могут прийти с проверкой в любой момент. Остается только просить несуществующих богов, чтобы родителей не наказали за его побег. Отец не выдержит лишней работы. Драко со страхом думает, что они вообще могут больше никогда не увидеться, и кончики пальцев тут же становятся ледяными. Он яростно встряхивает головой и достает из кармана сложенную вчетверо карту.

— Мы сейчас здесь, за Сити, примерно в районе Ислингтона, — он наугад тычет пальцем в карту, где обозначен большой старый парк. — Нам нужно держаться севера и стараться не сбиться с пути. Когда выйдем из парка, можно найти какую-нибудь остановку и попробовать добраться в Йорк на этом, как его, автобусе.

Но на выходе из парка, оказавшись — по данным карты — в районе Барнета, они не обнаруживают ни единой живой души. В стоящих домах, почему-то в трещинах и с обрушившимися балконами, мелькают обеспокоенные лица, кое-где горит тусклый свет, и только в конце третьей улицы они встречают мужчину лет сорока, озирающегося по сторонам.

— Сэр, — Грейнджер обращается к нему первая. — Вы не подскажете, где мы можем сесть на автобус или, может быть, поезд до Йорка?

Мужчина смотрит на нее как на сумасшедшую, и от плохого предчувствия у Драко сдавливает горло.

— Вы откуда взялись-то, голубки? — мужчина рассматривает их с сочувствием. В его каштановых волосах проглядывает седина. — Не ходят автобусы, и поезда не ходят. Самолетов уже давным-давно не видели. Мир-то изменился после страшной катастрофы, теперь мы живем с маленькими братьями…

— И как они выглядят?

— Их никто не видел. Говорят, они похожи на сказочных существ и прилетели с другой планеты или вышли из лесов, где раньше прятались. Они многое умеют… — мужчина прерывается на полуслове и напряженно смотрит на небо. — Сейчас прилетят… А мы на улице! Пойдемте-ка со мной, ребята, тут недалеко. А то поймают вас — нехорошо будет.

Драко наталкивается на обеспокоенный взгляд Грейнджер и тут же согласно кивает. Драккл его знает, кто может летать — очередные докси или кто-нибудь еще опаснее. Мужчина ускоряет шаг, чуть прихрамывая на правую ногу, и, оглядевшись, подходит к полуразрушенному дому и спускается в подвальчик по сбитым ступеням.

— Пить что будете?

Драко не находится с ответом, с подозрением рассматривая бар с низким потолком, угрюмого толстого бармена с татуировкой на щеке и несколько столов с протертыми стульями.

— Чай, — опасливый голос Грейнджер раздается совсем рядом.

— Два чая и одну сливовую, Эрни, — мужчина кивает на дальний столик. — Садитесь.

— Чай? — бармен усмехается, протирая полотенцем бокал. — Ты где их откопал, Джерри? В детском саду?

Джерри добродушно улыбается, и от этой улыбки Драко мгновенно становится легче. Убивать их, кажется, пока что не собираются. А значит, можно выдохнуть и послушать, но держать палочку при себе. Он искоса смотрит на Грейнджер: ее волосы совсем распушились на ветру, щеки порозовели от легкого мороза, а пальцы так сжимают кружку горячего чая, словно в ней — спасение. Она замерзла! Но не сказала ему. Почему?

— Однажды утром мы проснулись от сильных толчков, — Джерри нюхает наливку, и Драко невольно морщится. Однажды он пробовал огневиски, чтобы перестать думать об убийстве Дамблдора, и наутро у него раскалывалась голова. — Смотрим: одни здания в трещинах, другие — обрушены, на улицах паника, сигналящие машины, а потом пришли они — маленькие братья. И объяснили, что теперь мы все будем жить в равенстве, и что эпоха неравенства ушла в прошлое благодаря какой-то там климатической или магической, что ли, катастрофе после войны, о которой никто и знать не знал. Никто из нас с тех пор не видел своих начальников. Небо большей частью желтое, иногда поднимается туман. Офисную работу практически закрыли, мы все занимаемся физическим трудом. Строим, выращиваем, таскаем материалы и так далее. Кто-то, конечно, промышляет воровством, кто-то проникает в разрушенные дома, тащит все, что можно унести, а потом продает. Это довольно опасно: за ними приглядывают, и ни воровство, ни мародерство не поощряются. На прошлой неделе вот Тома убили. Прилетели эти — застукали его да доложили Маленькому брату. И прихлопнули его.

— Эти? — переспрашивает Грейнджер настороженно. — Насекомые?

— Нет. Маленькие синие птички с жалом. Вот такие, — Джерри указывает пальцем на мутное стекло, через которое едва видно стаю веретенниц. — Сейчас почти семь вечера, наступает комендантский час. Кто остался на улице и попал в их поле зрения — тому не повезло. Меня как-то такая ужалила за нарушение порядка, потом месяц в беспамятстве пролежал.

Драко переглядывается с Грейнджер и читает в ее глазах свои собственные мысли: но ведь веретенницы безобидны! Что с ними сделали гоблины?

— Предлагаю вам остаться здесь на ночь, — Джерри залпом выпивает настойку. — Ближе к ночи на улицы вылезут хулиганы. У вас, конечно, красть нечего, кроме одежды, но девушке я бы не пожелал с ними встретиться. Сейчас все под запретом, если вы понимаете, о чем я говорю.

Слова вырываются раньше, чем Драко успевает это осознать.

— Я смогу ее защитить, — произносит он уверенно, нащупав палочку в кармане. — Не беспокойтесь.

Джерри качает головой, а Грейнджер удивленно приподнимает брови. Наверное, вспоминает, как врезала ему на третьем курсе — она сама кого угодно защитит.

— Их много. Они злые, сильные и голодные.

— Мы переночуем, — убедительно произносит Грейнджер, и Драко кажется, что в ее голосе чуть слышится смущение. — Вещей у нас с собой действительно никаких нет. Мы вырвались из Лондона, где ситуация не особо лучше, и идем к моей тете на север.

Джерри машет рукой, приглашая следовать за ним, и Драко, пропустив Грейнджер вперед, медленно поднимается вслед за ними по старой каменной лестнице, ведущей из бара наверх, в бывшие жилые комнаты.

— Пойдет? — Джерри толкает дверь в одну из комнатушек справа, и Грейнджер торопливо кивает. — Ну, тогда оставляю вас до утра. Душ работает, но с перебоями. Утром часов в восемь будет чисто, можете выдвигаться. И держитесь подальше от основных дорог. Карта есть?

— Да.

Он оставляет их одних, тихо прикрыв дверь, и Драко сразу запечатывает ее Коллопортусом. Грейнджер скидывает теплую куртку и растерянно приглаживает волосы. А потом они оба смотрят на одинокий разложенный диван с единственным одеялом. Кроме него, в комнате есть стул, треснутое зеркало в бронзовой раме и небольшая расшатанная тумбочка у двери. На окнах — пыльные серые шторы. Никаких личных вещей прошлого хозяина не осталось. Что с ним стало: умер или убит?

— Может, поставим палатку? И я переночую там, — предлагает он неловко, но Грейнджер трясет головой.

— Что, если придется бежать? Мы не успеем ее свернуть, а остаться без палатки — это конец. Просто ляжем по разные стороны и не будем переодеваться. А пока что предлагаю поужинать, я с самого утра ничего не ела.

Жадно заглатывая еду, они смотрят друг на друга с осознанием, что все их планы идут наперекосяк. Дороги опасны, транспорта нет, привычные им животные и птицы могут оказаться опасными или работать на гоблинов, магглы тоже попали в дивный новый мир равенства и единства, продуктовых магазинов вне Лондона, похоже, не существуют или их совсем мало.

— В прошлый раз мы тоже плохо и мало ели, — Грейнджер вытирает губы салфеткой. — Я помню, как мы забирали яйца из курятника, а я взамен оставляла мелочь. Проблема в том, что сейчас можно и курятников не найти. Все отнято и разделено. Мы в большой опасности, Малфой.

Драко кивает, думая о том, что сначала должен был разузнать все о мире за пределами Купола, а уже потом соваться к Грейнджер. Она вытирает треснутые тарелки мокрым платком и усердно моет их под слабой струйкой воды; на ее лице все сильнее отражаются растерянность и огорчение. Последний раз такое огорчение он видел, когда она получила у Флитвика меньше баллов, чем рассчитывала.

— Если нужно, ври, — говорит Драко невпопад, когда они ложатся по разные стороны скрипучего дивана максимально далеко друг от друга. Но он все равно слышит запах ее волос после душа: они пахнут ландышем.

— О чем?

— О том, что мы встречаемся. Так проще, и ненужные вопросы сразу отпадают.

Грейнджер громко хмыкает.

— От этой мысли у тебя не случится сердечный приступ?

— Слушай, Грейнджер, — Драко смотрит в потолок с паутинкой трещин. — Я вытащил тебя из сравнительно безопасного мира в этот кошмар с желтоватым небом, голодом и одичавшими людьми. Я в некотором роде несу за тебя ответственность.

Грейнджер некоторое время молчит, потом поворачивается к нему. Ее глаза блестят в темноте, как тогда, в холле, когда она сжимала кинжал в руке. Ее одеяло натянуто до самого подбородка, и под ним она все равно одета. Но сама ситуация — неловкая и неуютная. Если бы он мог, он бы спал на полу. Можно было бы достать одеяло из сумочки, но что, если им действительно придется бежать?

— Я сама согласилась на эту авантюру, Малфой. Не надо взваливать на себя больше, чем ты должен. Я прекрасно понимаю, что твои родители сейчас где-то проживают такую же ужасную жизнь, как и эти люди, что приютили нас сегодня. Если бы не они, возможно, нас бы уже убили. Наша задача — попробовать разобраться в том, как гоблины сотворили весь этот мир и как вернуть его в прежнее состояние. Не думаю, что это будет очень легко. Чем мы больше доверяем друг другу, тем лучше. Я не собираюсь припоминать тебе прошлые гадости, хотя многие из них были отвратительны. Я видела твое лицо в мэноре, когда меня пытали; я знаю, что ты не хотел выдавать Гарри. Мне нечего тебе прощать, Малфой. Ты запутался, а теперь пытаешься распутать клубок.

Драко несколько секунд молчит, глядя на нее искоса, потом заявляет:

— Нет никого хуже зануд, которые все знают и вечно все прощают.

Грейнджер снова хмыкает и отворачивается, накрывшись одеялом с головой. Драко же долго не спится. Ему зябко под пальто, которым он укрылся, и в конце концов он встает и надевает еще один свитер, чтобы согреться.

«Мне нечего тебе прощать».

Значит, не злопамятна. Другая на ее месте врезала бы ему по лицу при первом удобном случае. А Грейнджер, видимо, нахваталась милосердия у Поттера, а милосердие — опасно. Драко постоянно испытывает злость к самому себе: у него было все. Все! Если бы не его гордыня — сейчас он смог бы гораздо больше. У него были бы друзья. А так все, что у него есть — это расколотая душа.

Он забывается сном только перед самым рассветом, устав от воспоминаний.

 

Гермиона

Гермиона просыпается первой: наручные часики показывают семь утра. Она осторожно поворачивается к Малфою: тот спит, подложив руку под голову. Пальто, которым он укрылся, сползло ему на ноги, и Гермиона замечает, что он надел второй свитер.

Она подходит к окну и завороженно смотрит на желтоватое декабрьское небо. По земле ползет бело-желтый туман. Откуда эта желтизна? И если воздух меняется, можно ли будет трансгрессировать? Малфой вчера впервые использовал магию вне Купола, и за ними никто не пришел. Значит, простые заклинания не отслеживаются — это уже обнадеживает. Осталось выяснить, как обстоят дела с трансгрессией.

Удостоверившись, что Малфой все еще спит, Гермиона вытаскивает из кармана колдографию с Роном, сделанную сразу после войны. Они пошли тогда в Сладкое королевство, и Гарри сделал этот снимок фотоаппаратом Колина Криви. Ему почему-то тогда показалось важным, чтобы фотоаппарат не оставался без дела.

Сунув колдографию обратно в карман, Гермиона вытаскивает из бисерной сумочки свежую рубашку и свитер и отправляется в ванную, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Ей хочется оставаться красивой — для самой себя.

Когда она возвращается в комнату, Малфой уже сидит на диване и сонно трет глаза. Гермиона вдруг вспоминает, что он сказал вчера там, за столиком. «Я смогу ее защитить». Это прозвучало неожиданно и смело, и это совсем не было похоже на прежнего вечно ноющего при опасности Малфоя. Странно, но после тех слов ей стало немного спокойнее.

— Не мог уснуть, — Малфой встает и вешает пальто на крючок у дверей.

— Я так устала, что просто провалилась в сон, — Гермиона сосредоточенно вытаскивает стальной коробочку с хлебом и яйцами. — Наверняка разбились, так что придется сделать яичницу прямо сейчас. Пойдем на кухню; думаю, раз душ есть, то и плита должна работать.

Они доедают все до последней крошки и довольствуются кипятком, чтобы не возиться с заваркой чая.

— Может, попросим что-нибудь с собой? — предлагает Малфой, деловито заматывая шарф вокруг бледной шеи. — Можно за деньги. У них наверняка есть что предложить.

Гермиона кивает, некстати радуясь, что сейчас с ними нет Рона. Он бы ворчал весь завтрак, что яичница не соленая или сухая, что у кипятка неприятный привкус, и вообще он хочет сэндвич с тунцом, как подавали в Хогвартсе. Малфой же и слова не сказал.

— А, вчерашние заблудившиеся души, — бармен присвистывает, заметив, как они выходят с лестницы. — Желаете угоститься?

— Нет, — Малфой решительно подходит к стойке. — Мы бы хотели купить еды с собой, если у вас есть, чем поделиться. Хлеб, сыр, яйца, может быть, ветчина. Мы все возьмем и заплатим.

Гермиона нервно переступает с ноги на ногу. Она привыкла, что Рон и Гарри вечно оставались в стороне, пока она думала, что они будут есть на ужин. И просила тоже она сама — потому что «девушке не откажут».

Но Малфой берет инициативу на себя. Она не уверена, что ей это нравится, но молча протягивает ему деньги, снова заметив досаду в его серых глазах. Напоследок они еще раз сверяются с картой и уже потом выходят на улицу.

Ни души. Только слабый туман.

Оглядываясь, они торопливо идут в конец района и, пройдя некоторое расстояние по пустынному шоссе, сворачивают на лесную тропинку, бегущую параллельно. Кое-где под ногами попадается мусор, старые батарейки и части машин. Начинает сыпать мелкий снег, который спустя полчаса превращается в метель с ветром, зло дующим в лицо. Гермиона вытаскивает из кармана компас.

— Немножко отклонились от севера, — она указывает на стрелку покрытой снегом рукой в варежке. — Может, выйдем на шоссе?

— Ты ничего не слышишь? — спрашивает он в ответ, окидывая прищуренным взглядом лес за ее спиной. На его ресницах тают снежинки. — Словно за нами кто-то идет и выжидает.

Гермиона сглатывает, сердито смахивая сугроб с капюшона. Скорее бы привал! Они смогут обсохнуть в палатке и немного отдохнуть. С непривычки столько ходить у нее гудят ноги. Нужно было меньше торчать в Министерстве за столом и больше заниматься ходьбой…

— Там! — Малфой зачем-то встает между ней и неопознанной опасностью. — Что-то мохнатое. Не двигайся. Давай сделаем вид, что решили немного отдохнуть. Покажи мне карту…

Но Гермиона не успевает передать ему карту, потому что сзади раздается хруст ветки, тут же полыхает красный оглушающий луч, вырвавшись из палочки Малфоя, и что-то крупное падает на землю позади нее.

— Вампус, — изрекает Малфой мрачно, обходя животное по кругу. — Откуда тут вампус, он же только в Америке водится.

Гермиона с интересом смотрит на неподвижную огромную кошку с пушистым мехом.

— Зоопарки, — тихо произносит она. — Магические зоопарки, которые остались без присмотра. Или ее привезли на выставку. Уж слишком опасный вид, конечно. Как ты услышал?

Малфой дергает плечом. На его капюшоне тоже лежит снежная горка.

— Последние полгода постоянно прислушивался к шорохам. Мне казалось, что в любую секунду за нами придут и убьют. Научился различать шаги, шелест ветра, виды дождя и прочую ерунду.

— Совсем не ерунду, — горячо возражает Гермиона, разворачивая карту. — Я, например, ни черта не услышала и стала бы обедом для этой красавицы. Так… мы почти вышли за пределы Барнета. Вот развязка двух шоссе. Пересечем ее — и окажемся за пределами города. Видишь? Вот эта петля: нам нужно пройти между эм-двадцать пять и а-один и идти вдоль последнего.

Изредка оглядываясь, чтобы проверить, не пришел ли в себя вампус, они выходят на покрытое снегом шоссе. Им встречаются три брошенные машины, и Гермиона даже заглядывает внутрь, но не находит никаких ключей. Конечно, можно было бы попробовать завести двигатель заклинанием, но ни одно не приходит ей в голову, и она с сожалением захлопывает дверь старого пежо.

— Интересно, зачем гоблинам это нужно? — Малфой топает ногами, стряхивая снег с ботинок. — Я имею в виду формат нового мира. К чему эти сложности? Тем более с магглами.

— Такой мир проще контролировать, — Гермиона хмурится, глядя на убегающее вперед шоссе. — Кто нужно — донесет, противникам режима будет сложнее спрятаться. Когда все равны, тем, кто выделяется, труднее спрятаться, вот и все. А они получили мир озлобленных, голодных людей, которые за миску супа сдадут кого угодно. Остаются только такие, как Джерри. Но их меньшинство.

Малфой некоторое время молчит.

— Думаю, я бы стал одним из тех, кто продает знакомых за еду.

— Ты уже им не стал. Скажи, что в вашем районе не было возможности мародерствовать или работать на гоблинов, — Гермиона смотрит на него искоса. Его лицо задумчиво, а в глазах — неприязнь к самому себе. — Но ты отказался.

Малфой усмехается.

— Потому что гоблины загнали мою семью в такие условия. Если бы я не знал об этом, я, возможно, и сработался бы с ними.

Гермиона качает головой.

— А ты думаешь, никто не догадывается, кто установил новые порядки? Просто большинство может ужиться при любой власти. Приспособиться. А ты не смог, Джерри не смог, и я — не могу. Это характеризует нас как людей с другими ценностями.

Малфой смотрит на нее, проверяя, что она не смеется над ним, потом замечает:

— Очень глупых людей, рискующих собственной шкурой, когда можно было бы жить и доносить, подчиняться и исполнять. Даже не нужно думать — все решат за тебя. Кому-то такая жизнь может показаться привлекательной. Вспомни хотя бы Амбридж.

Покружив по дорожной развязке, они наконец выбирают правильное направление, сто раз сверившись с картой, и не замечают группу молодых людей, возвращающихся откуда-то с большими мешками.

— Куда торопитесь, голубки? — один из парней жадно рассматривает лицо Гермионы. — Не хотите рассказать?

Малфой тут же сует руку в карман пальто, но это не укрывается от взгляда другого парня — рослого и темноволосого.

— А, свои, значит, — он нацеливает на него палочку. — Держите цыпочку, ребята, я пока разберусь с этим. Светлые волосы, бледный и худой — дай угадаю: Малфой? Слышал я о твоем мэноре. Что, к папочке бежишь?

Гермиона пытается быстро вытащить палочку, но не успевает: варежка застревает в кармане, и ее тут же обхватывают чужие руки, а запястья обвязывают волшебные веревки. Их много: пять или шесть, и почти каждый — волшебник. Магглы и маги работают вместе?

— Тащите ее вон к той машине, парни! — рослый парень улыбается. Гермиона пытается вспомнить, где видела его лицо. — Ну что, Малфой, поиграем? Что случится первым: я тебя убью, или ты доберешься до палочки?

— Хватит глазеть, — Гермиону прижимают к машине сразу несколько рук и пытаются расстегнуть куртку. Чужие грязные пальцы касаются ее лица, треплют по щеке, забираются в волосы, постукивают по губам.

— Какой милый ротик! — искренне восхищается один из парней. — Представляю, какой он нежный и что может делать…

— И грудь моего любимого размерчика, — второй пытается залезть ей под свитер. — Я первый!

Гермиона отчаянно сопротивляется, проклиная себя за то, что не держала палочку в руке, и пытается не думать о том, что может случиться.

— Эй, парни, парни, мне тоже оставьте немного девчонки! — рослый парень оглушительно смеется, на мгновение отвлекаясь, и Малфой сразу пользуется этим моментом. Он не достает палочку. Он швыряет в парня серебряный кинжал. Гермиона только утром предложила ему положить его в карман на всякий случай, завернув в кусок полотенца словно в чехол, — и совершенно забыла об этом.

Несколько секунд все ошарашенно смотрят, как из горла упавшего парня хлещет кровь, окрашивая снег алым цветом. А потом Малфой решительно нацеливает палочку на остальных. Его лицо бледнее снега, но вытянутая как струна рука не дрожит.

— Протего! — произносит он стремительно, и три луча ударяются о невидимый щит. — Остолбеней!

Один из парней падает, но другой тут же выкрикивает:

— Авада Кедавра!

Но Малфой уходит от луча, упав в снег, и тут же посылает ответное заклинание. Гермиона мысленно признает, что он хорошо отражает заклинания, и задумывается о том, кто мог его научить. Ведь он не состоял в Отряде и не сражался с егерями и Пожирателями смерти. В конце концов, парней остается только двое, и они держат Гермиону так крепко, что у нее сдавливает дыхание. Один из них прикладывает к ее шее нож.

— Отдай палочку взамен на девчонку, — хрипло произносит он. Малфой усмехается с такой привычной высокомерностью, что Гермиона на мгновение ощущает себя в школе на уроке Снейпа.

— Ты маггл, тупица, — произносит он язвительно. — Магглы не умеют обращаться с палочками.

В этот момент Гермиона с силой ударяет парня коленом в пах; тот матерится и на мгновение отпускает ее. Малфой тут же использует эту секунду — и парень навзничь падает в снег.

— Твоя взяла, придурок, — оставшийся рыжий мародер с силой толкает Гермиону в спину, и она во второй раз больно ударяет колено, неудачно упав. — Только оставь меня в покое.

Вместо этого Малфой оставляет его извиваться на земле, применив Инкарцеро и отбросив его нож подальше. Потом он подходит к черноволосому парню и, вытащив кинжал из его шеи, долго вытирает его о снег. И только спустя несколько минут он протягивает Гермионе руку.

— Вставай, Грейнджер. Надо уходить отсюда.

Она безмолвно опирается на его ладонь, с трудом заставляя себя подняться. Малфой вглядывается в ее лицо. Искры, вспыхнувшие в его глазах, теперь угасают.

— Я же сказал, что смогу тебя защитить, — произносит он тихо. — Но ты все-таки постарайся держать палочку где-нибудь поближе. Сегодня нам дважды просто повезло.

Гермиона кивает, и они, оглядевшись по сторонам, пересекают развязку и сворачивают в лес. Барнет остается позади, а вместе с ним заканчивается и Лондон. Постепенно начинает темнеть, снег валит еще гуще, и спустя полчаса Малфой предлагает заночевать на небольшой поляне рядом с раскидистыми елями. Они достают палочки и используют все знакомые защитные заклинания, а потом быстро разбивают палатку.

Внутри еще довольно прохладно, но они зажигают специальные светильники, испускающие тепло — Гермиона купила их еще перед шестым курсом — и постепенно согреваются.

— Я не буду ужинать, — говорит она тихо. — Но выложу продукты на столик, ладно?

Малфой провожает ее обеспокоенным взглядом, но Гермиона проходит мимо него и запирается в душе. Ей кажется, что ее все еще держат те грубые и жадные руки, которые пытались нащупать ее грудь под курткой и расстегнуть брюки.

— Ничего же не случилось, — шепчет она самой себе. — Ничего не случилось.

Выйдя из душа, она сразу переодевается в пижаму, тоскливо вдыхая родной запах дома, и забирается под толстое одеяло. Страшно, что мир становится жестоким настолько внезапно, что желание выжить превращает человека в безжалостное существо, которое пытается удовлетворить лишь свои потребности. И ей еще казалось в Лондоне, что ее мир неуютный и полный ограничений. Она жила под куполом — только под куполом иллюзий. А теперь стекло треснуло.

Малфой осторожно стучится в дверь, и Гермиона неохотно отвечает:

— Что?

— Я чай принес. С ромашкой, — он заглядывает внутрь, и Гермиона кивает, разрешая ему зайти. — Если, конечно, у тебя правильно подписано, а это не какой-нибудь яд на самом деле.

Гермиона слабо улыбается и берет протянутую чашку.

— Пей давай, — Малфой садится на пустую кровать напротив и смотрит на нее выжидающе. — Я слежу.

Она пожимает плечами, но все-таки выпивает ромашковый чай. Становится теплее и спокойнее, и Гермиона устало выдыхает, пытаясь выдохнуть чувство омерзения. Пальцы у нее еще слегка дрожат, хотя она продолжает убеждать себя, что ничего не случилось.

— Отвратительный день, — произносит она устало.

— Следующие могут быть не лучше.

— Умеешь поднять настроение, — скептически замечает Гермиона, ставя пустую чашку на тумбочку. Потом добавляет, глядя в сторону: — Спасибо. Я так давно не выходила за пределы своего купола, что немного растерялась. Дико видеть, что люди могут быть такими подонками. Как-то я от этого отвыкла.

Малфой тяжело выдыхает.

— Зря. Подонки были и будут всегда. Я и сам когда-то вел себя отвратительно.

— Где ты научился так сражаться?

— Тетка учила. Думала, это может мне пригодиться. А ты знаешь, что Беллатрисе почти не было равных. Я не поверил, когда услышал, что ее убила Молли Уизли. Домохозяйка! Смешно.

Гермиона сердито поджимает губы.

— Ее убило самомнение и гордыня. Решила, что Молли может управляться только с тарелками. Правило номер один: никогда не недооценивай соперника.

Малфой равнодушно пожимает плечами.

— Я пойду. Чертовски спать хочется. Завтра лучше выдвинуться сразу, как рассветет: кто его знает, какой народ болтается у развязки дорог, а мы не так уж и далеко от нее ушли.

Гермиона смущенно смотрит на свои пальцы, сжимающие край одеяла. После пережитого ей не хочется выключать светильник, не хочется засыпать в темноте. И от этого ее охватывает непривычное ощущение, что она слабая. Что от нее прежней, которая ничего не боялась даже в ночь на второе мая, остается все меньше и меньше.

— Ты можешь остаться? — негромко спрашивает она, и Малфой сначала недоуменно хмурится, потом встает и выходит из комнаты.

Проходит несколько долгих секунд, в течение которых Гермиона борется с желанием оставить свет, и Малфой вдруг возвращается, таща на плечах одеяло и подушку. Он уже переодет в пижаму: Гермиона нашла ему старую отцовскую, которую случайно прихватила из дома давным-давно, и Малфою она слегка велика. Но выбора у него все равно нет.

Малфой палочкой гасит светильник и забирается под одеяло.

— Чувствую себя полной идиоткой, — шепотом произносит Гермиона в темноту. — Мы наложили десяток защитных заклинаний, нас сам дьявол не найдет.

Малфой шуршит одеялом, устраиваясь поудобнее.

— Бояться — это нормально, Грейнджер. Особенно когда тебя пыталась изнасиловать толпа отъявленных подонков. Поттер, кажется, сначала боялся дементоров, а потом научился вызывать патронуса. К сожалению, люди гораздо хуже дементоров, так что старайся держать ухо востро. Одними счастливыми воспоминаниями тут не отделаешься.

Гермиона засыпает не сразу. Долгое время она лежит, слушая дыхание Малфоя, и представляет, что завтра она проснется — и окажется дома, а гоблины и побег станут просто очередным кошмаром.

 

Драко

Он просыпается раньше, чем Грейнджер. В палатке нет окон, так что разобрать, рассвело или еще нет, невозможно. Драко скидывает одеяло и опускает ноги сразу в ботинки. Грейнджер еще спит, повернувшись к нему спиной, и он решает ее не будить. Вчера ей и так досталось. Он вспоминает ее бледное лицо в мэноре, когда ее пытала Беллатриса, но тогда Грейнджер знала, что где-то рядом находятся Поттер и Уизли.

Драко выкладывает на стол оставшиеся продукты: сыр, молоко, хлеб, ветчину и десяток яиц. Грейнджер еще прихватила хлопья для завтрака и всякие крупы. На некоторое время им должно хватить.

Он достает походную плитку, которую Грейнджер купила незадолго до их побега, и пытается ее включить. Но ничего не получается. Чертовы маггловские приборы!

— Сначала нужно повернуть вот это, — сонная Грейнджер, появившись за его спиной, указывает на что-то типа большой кнопки. — Вправо. Видишь, нарисован знак огня? А потом чиркнуть спичкой.

Она ловко разжигает плитку и ставит подогреваться ковшик с молоком для хлопьев.

— Только жаль, что надолго нам ее не хватит. Она работает на газовых баллончиках, а я купила всего пять. Они закончатся недели за полторы, а потом придется готовить на огне за пределами палатки. Зимой это сомнительно веселое занятие.

Драко не отвечает, вскрывая пачку с хлопьями, и замечает на себе внимательный взгляд Грейнджер.

— Ты же хотел выйти на рассвете.

— Тебе нужно было выспаться. Позавтракаем и выдвинемся. Где у нас ложки?

— Акцио, ложки! — Грейнджер опускает палочку в свою сумочку, и ложки выпрыгивают прямо на стол, чуть не опрокинув солонку. — Готово. И молоко подогрелось. Предлагаю завтракать.

Они молча едят, разглядывая друг друга. Здесь, наедине, за пределами Купола и города, они смотрят друг на друга иначе. У Грейнджер красная пижама с желтым карликовым пушистиком, и красный ей к лицу. Драко невольно вспоминает, что так и не разузнал, что стало после войны с Пэнси, хотя ему и не хочется с ней видеться. Впрочем, она была единственной, кто проявлял к нему внимание как к парню. Остальные девушки обходили его стороной, даже Дафна, к которой какое-то время его тянуло.

— Ты в порядке? — интересуется Драко как бы невзначай.

Грейнджер отвечает не сразу. Делает вид, что ловит засушенную клубничину в своей порции хлопьев.

— Кажется, да.

— Чем занимаются твои родители, что собирались отправить тебя в Сорбонну? — он решает сменить тему. В конце концов, он действительно не знает никаких подробностей о Грейнджер.

Она сосредоточенно насыпает в миску еще хлопьев.

— Стоматологией. В мире магов это примерно равно квалифицированным сотрудникам Мунго или Министерства.

— Так у них много денег?

— Достаточно.

Драко присвистывает, и Грейнджер сразу строит язвительную гримасу.

— Что, внезапно стала интереснее в твоих глазах?

— Внезапно появился еще один знак вопроса после слов «Зачем тебе Уизли».

— Я не оцениваю людей по деньгам, Малфой, — она сердито погружает ложку в хлопья. — Как ты видел вчера, деньги можно украсть и отнять. И вообще, это совершенно тебя не касается. Ты вроде бы встречался с Паркинсон, которая не сказать чтобы разбрасывалась галлеонами.

Драко молча поднимается и раскладывает на столе карту. Действительно: почему Грейнджер выбрала Уизли и упрямо защищает свой выбор — его не касается. И объяснять ей, что дело не в деньгах, тоже бесполезно. Но ведь мужчина должен что-то предложить. Что-то надежное. А у Уизли ничего нет, совсем.

— Попробуем сегодня дойти до Стивениджа. Понятия не имею, что там находится, но на карте он выглядит как маленький городок.

— И сколько нам идти? — Грейнджер вытирает миски салфетками и складывает их в отдельный мусорный пакет.

— Часа четыре или пять. Я предлагаю попробовать трансгрессию, — он складывает карту и прячет в карман, и Грейнджер согласно кивает. — Если нас заметят, попробуем отбиться, так что держи палочку в руке.

Трансгрессия не работает. Они пробуют крутануться несколько раз, взявшись за руки, но ничего не происходит. Воздух кажется очень плотным и чужим, и Грейнджер предполагает вслух, что в нем тоже содержится своего рода магия, из-за которой перемещения стали невозможными. Им ничего не остается, как продолжать путь пешком. Снег, выпавший вчера, сегодня тает, и под их ботинками постоянно чавкает грязь, перемешанная с осенними листьями.

— Что бы ты подумал, если бы твоя девушка внезапно убежала с другим парнем спасать мир? — Грейнджер напряженно смотрит под ноги, и Драко вздыхает. Черт. Задел за живое, значит.

— У меня нет девушки. А Паркинсон бы в пекло не полезла.

— А ты представь, — упорно произносит она, и Драко закатывает глаза.

— Допустим, я бы подумал, что, во-первых, она мне не доверяет, раз не посвятила в свои столь важные планы. Во-вторых, подумал бы, что у нее появился роман на стороне, а я его прохлопал. Ну и третье: решил бы, что я недостаточно хорош для того, чтобы меня брали с собой спасать мир — или пожалели. Ни то, ни другое девушку не красит. Особенно жалость к здоровым мужчинам, которые вполне способны постоять за себя.

Лицо Грейнджер сразу становится темнее тучи, и Драко догадывается, что она думает о том же, о чем и он. Да, у него нет девушки и, наверное, никогда не будет. Кто захочет быть с человеком, которого выкинули на окраину жизни?

— Мне кажется, что гоблины сами не до конца контролируют этот мир, — Драко торопится сменить тему, потому что если Грейнджер останется не в духе — хорошего не жди. — Такое ощущение, словно они сами что-то упустили и пытаются удержать. Ты представь, сколько энергии или магии нужно для одного Купола. Для взаимодействия с докси и веретенницами. И желтое небо — зачем им желтое небо?

Гермиона пожимает плечами, но ее карие глаза из грустных становятся задумчивыми.

— Все зависит от того, как они изменили мир. Это мог быть магический артефакт. Или особое групповое заклинание. А может быть, набор рун и заклинание. Или коллективная магия домовиков и гоблинов, в результате которой что-то пошло не совсем так. Тут можно бесконечно гадать, Малфой, а нам нужны конкретные ответы.

Они снова выходят на шоссе: ненадолго, чтобы убедиться с правильностью направления и немного передохнуть от лесных тропинок. А1 — трасса узкая и незагруженная, обычно здесь ездят жители местных городков или путешественники, направляющиеся на север. Сейчас на ней — никого.

— Малфой, — Грейнджер вдруг дергает его за рукав. — Там, впереди… Это же бундимуны… Целая армия бундимунов.

Драко торопливо запихивает карту в карман и достает палочку. В любой другой ситуации он бы рассмеялся и заметил, что бундимуны не страшнее лукотрусов, разве что пакостнее. Но теперь он уже готов к тому, что они внезапно превратятся в убийц. А потом он видит поднимающийся за ними столб желто-зеленого тумана.

— Бундимуны бегут от тумана, — взволнованно произносит Грейнджер. — Слышишь? Они даже пищат от страха. Что, если туман отравлен? Куда мы денемся? Нам некуда бежать. Может быть, применить заклинание головного пузыря?

Драко лихорадочно оглядывается по сторонам и вдруг замечает впереди, на обочине, брошенную белую машину.

— Скорее, — он хватает Грейнджер за руку и тащит за собой. — Заклинание пузыря — отличная идея. Не уверен, что двери захлопнутся абсолютно герметично. Ты помнишь, как его накладывать?

Грейнджер ловит ртом воздух.

— Я читала в одной книге на четвертом курсе, — сообщает она авторитетно. — Надеюсь, смогу повторить.

Они одновременно хлопают дверцами: Грейнджер садится на место водителя, Драко с опаской устраивается на пассажирском сидении и терпеливо ждет, пока Грейнджер, закрыв глаза, шепотом перебирает самые странные названия. Волна семенящих бундимунов уже достигает машины; они идут мимо, страшно вращая маленькими желтыми глазами. Туман ползет вслед, причудливо клубясь.

— Грейнджер…

— Вспомнила! — он впервые за все шесть дней видит такую радость на ее лице. — Пустула пура!

Большой кристально чистый пузырь облекает их головы, как маггловский шлем. Как раз в это мгновение туман зловещим облаком окутывает машину, и видимость полностью исчезает.

Гермиона

Гермиона судорожно дергает ключ зажигания. Фары, включившись на мгновение, прорезывают плотный туман и тут же гаснут. Она переглядывается с Малфоем, который, задрав рукав пальто, почесывает обнаженный участок руки, и тот сразу покрывается волдырями. Туман действительно ядовит, и бундимуны чувствовали это. Нужно попробовать завести машину, иначе они так и останутся в самом эпицентре. И Гермиона, глубоко выдохнув, спокойно и напористо поворачивает ключ. Машина фырчит, но все-таки заводится, и на приборной панели разом загораются значки. Гермиона сразу ищет метку уровня топлива. Отец всегда говорил, что сперва нужно убедиться, что у тебя достаточно бензина, чтобы отправляться в путь.

Стрелочка замирает на уровне чуть ниже половины бака.

Отец также говорил, что метки могут врать.

— Попробуем доехать до Питерборо? — неуверенно предлагает Малфой, недоверчиво переводя взгляд с нее на руль и обратно. — Оно вообще сможет поехать?

— Очень далеко не уедем, — Гермиона пытается прикинуть, на какое расстояние им хватит половины бака. — Думаю, наш предел — двести пятьдесят миль или чуть больше. Не думаю, что мы встретим заправки с бензином. Наверняка уже все украли.

Малфой что-то отвечает, но Гермиона полностью сосредотачивается на машине. К счастью, им попался автомат — на механике они бы никогда в жизни не уехали. Она вцепляется в руль и поворачивает его в сторону шоссе, а потом осторожно нажимает на педаль. Машину тут же дергает, и краем глаза Гермиона замечает бледное лицо Малфоя. Как тяжело жить только в мире магглов или только волшебном: обязательно что-то упустишь. По ее мнению, полукровкам повезло больше всех!

Первые минут пятнадцать их болтает по дороге, и Гермиона радуется, что кроме них на ней больше никого нет. В конце концов она занимает положенную полосу и слегка расслабляется, не превышая скорость в тридцать миль. Лучше тащиться, чем врезаться в дерево или столб.

Малфой смотрит на нее с плохо скрываемым восхищением. Она сама точно так же смотрела на Рона, когда он делал то, на что, казалось, был неспособен.

— Прекрати, — произносит она тихо. — Я отвратительно вожу, уже наехала на сплошную, выскочила на встречную полосу и создала с десяток аварийных ситуаций.

— Главное, что ты едешь, Грейнджер, — отвечает он сдержанно. — Плевать, хорошо или плохо. Думаю, твой отец бы гордился тобой. В таком-то тумане. На чужой машине. Это тебе не Уизли с Поттером на летающей развалюхе с собственными мозгами.

Гермиона краснеет, надеясь, что Малфой этого не заметит. Ей приходится снять варежки, чтобы лучше держать руль, и теперь ее руки тоже покрыты чешущимися волдырями.

— Поверь мне, гной бубонтюбера был гораздо хуже, — замечает она, когда Малфой, морщась от боли, рассматривает красную кожу. — Как только выедем из зоны тумана, я достану мазь. Прихватила на всякий случай, и надо же…

Малфой недовольно хмурится.

— Что за история с гноем бубонтюбера?

— Скитер написала статью, что я разбиваю Гарри сердце, уйдя от него к Виктору, а его поклонница решила, что я обнаглела, и захотела мне об этом сказать через письмо, полное гноя, — Гермиона немножко прибавляет газ. — Самое ужасное, что из-за этого я написала контрольную по чарам на три балла ниже, чем могла бы, потому что у меня болели руки.

Малфой несколько секунд кривит губы, глядя в окно, за которым плывет желтый туман, потом, не выдержав, громко смеется. Гермиона смотрит на него сердито и чуть не улетает в канаву.

— Мерлин святой, — Малфой откидывается на сидение насколько позволяет прозрачный пузырь, продолжая смеяться. — Вы с Поттером — парочка? Ничего глупее в жизни не слышал. А Крам? Он же только и умеет, что держаться на метле с каменным лицом и ловить снитчи. Но все было бы не так смешно, не умудрись ты увлечься Уизли…

— Малфой!

— А вот гной бубонтюбера — это отвратительно, — Малфой становится серьезным. — Мне кажется, я помню эту статью. Там еще Паркинсон авторитетно заявляла, что ты варишь любовное зелье, чтобы привораживать парней.

Гермиона фыркает.

— Каждый вечер тренируюсь.

— Любопытно, чем сейчас занимается Скитер, — Малфой с интересом нажимает на какую-то кнопку на торпеде, и салон заполняет звук неработающего радио. — Это что за чертовщина?

Гермиона не успевает ответить, потому что они наконец выныривают из тумана как из мутной желтоватой воды, и видимость сразу улучшается. Постепенно сгущаются сумерки, и с неба начинают падать крупные мокрые снежинки. Они решают свернуть на обочину и немного передохнуть.

— Грейнджер, я еще ни разу не пожалел, что пришел за помощью к тебе, — Малфой разминает шею, когда Гермиона освобождает их от пузыря. — Я не могу представить себе другого человека, который умел бы столько же, сколько ты.

Она не отвечает. Если бы они были в школе, она бы решила, что он подлизывается с какой-то целью, но сейчас, посреди пустого шоссе, бегущего в никуда, его серые глаза совершенно серьезны и искренни. От этого ей становится неуютно. Приходится признать, что Малфой умеет поднимать настроение, умеет брать инициативу на себя, терпеть трудности и защищаться. И это все — положительные качества. Его уголек спасения собственной души постепенно разгорается.

— Спасибо, — отвечает она тихо, направляя палочку внутрь сумочки. — Приятно, когда тебя ценят, а не воспринимают как должное. Акцио, мазь!

Они с наслаждением размазывают липкую белую субстанцию по поврежденным участкам кожи. Гермиона с сожалением думает, что захватила всего один тюбик, а ведь такой туман может встретиться им еще не раз. Можно, конечно, попробовать сделать свою собственную, но для этого нужны специальные ингредиенты, а в Косой переулок уже не заглянешь.

Решив не тратить газовые баллончики, они собирают немного веток и хвороста и разводят огонь, чтобы поджарить хлеб и ветчину. На вечер Гермиона думает сварить рис и добавить туда овощи. Нужно хоть где-нибудь раздобыть нормальное мясо, но, скорее всего, не удастся. Только если охотиться, но кто знает, можно ли сейчас есть животных.

Проехав еще несколько миль, они замечают вдали сетчатый забор, преграждающий дальнейший путь, и несколько человек с ружьями наперевес. На груди у них висят противогазы.

— Ни в коем случае не говорим про магию и откуда мы. Врем по твоему сценарию: мы едем к твоей тетке в Йорк из Барнета, — быстро произносит Малфой, приглаживая волосы. — И мы встречаемся, поэтому едем вместе. Бисерная сумочка у тебя где?

— Под рукой, но я успею запихать ее в носок, — Гермиона глушит двигатель и быстро расстегивает сапог, наблюдая, как к ним направляются два рослых мужчины. — Кинжал у тебя?

Малфой сосредоточенно кивает, и они оба выходят из машины.

— Откуда и куда? — мужчина повыше наставляет на них ружье. — И с какой целью? Машина ваша?

— Нет, — Малфой снова заговаривает первым. — Нашли по дороге, пытаясь скрыться от тумана. Направляемся в Йорк, там живет тетка моей девушки.

Мужчина качает головой, глядя на машину.

— Много у вас в баке?

— Треть осталась, — отвечает Гермиона спокойно. — Вероятно, вы знаете, где можно заправиться?

Мужчина опускает ружье и отрицательно мотает головой.

— Увы. Ближайшая заправка с оставшимся топливом далеко. А вы не встречали группу уродов? Семь парней, предводитель — темный рослый подонок. Они украли у нас часть урожая и порезали двух женщин.

— Видели их мельком, когда шли по тропе параллельно дороге, — Малфой врет, потому что пришлось бы пояснять, как они вдвоем расправились с семью бандитами. — Они тащили какие-то мешки.

Мужчина зло топает ногой.

— Уроды! Я Сэм, — представляется он и указывает на напарника: — Это Майкл. У забора — Джон и Джош. Не переживайте, ребята, мы не обидим. Вижу по глазам, что вы готовы к самому худшему. Поверьте, худшее ждет вас еще впереди, а мы здесь как раз помогаем тем, кто попал в беду или нуждается в передышке. Пойдемте со мной, а парни останутся сторожить въезд. Машину можете бросить прямо тут, до Йорка вы на ней все равно не доедете.

Гермиона, искоса взглянув на Малфоя, идет вслед за Сэмом по узкой глиняной тропинке, бегущей по полю с пожухлой травой. Шоссе остается за спиной, и Гермиона чувствует, что Малфою хочется свериться с картой, но он не решается доставать ее при незнакомце. Они пересекают поле с сиротливыми загонами для скота и выходят на не слишком широкую асфальтовую дорогу. По сторонам тянутся типичные для небольших английских городков дома, выкрашенные в серый или бежевый цвет. Окна плотно занавешены, и на улицах — никого. Пройдя по извилистой дороге, они пересекают мост над рекой Нен и уже входят в историческую часть Питерборо.

— Туман идет, — Том кивает на густую желтую массу, плывущую к ним с мутной реки. — У вас есть защитные костюмы и противогазы? Нет? Мы обеспечим.

— Насколько опасен туман? — влажный ветер ударяет ей в лицо, и Гермиона вдыхает эту зимнюю влагу.

— Смертельно. Один-два вдоха — и ты труп. А мы и так подвержены туманам: город-то на бывших Фенских болотах стоит.

Гермиона бросает взгляд на Малфоя. А ведь она вспомнила это чертово заклинание пузыря только под самый конец, хотя сама предлагала его Гарри перед Турниром трех волшебников. Едва не погибли, получается.

Старая часть города приходится Гермионе по вкусу: двухэтажные дома из светлого камня, старинные ворота и собор, без которого не обходится практически ни один городок, имевший какое-то значение в прошлом страны.

Сэм гордо машет в сторону готического портала:

— Один из самых древних, строительство началось в двенадцатом веке. Кстати, здесь хранятся останки Екатерины Арагонской, если вы о ней знаете. У вас еще будет время осмотреть здание: все новички останавливаются внутри, там обустроена больница и приют для путешественников. В дома, даже пустые, мы не пускаем, научены горьким опытом воровства…

Вслед за Сэмом они заходят в собор с бокового входа. Внутри царят сумерки, пахнет ладаном, свечами и тем сыроватым запахом камня, который существует только в подобных сооружениях. Сэм передает их старушке в монашеской одежде и, махнув рукой, уходит. Им выдают защитные костюмы и показывают загороженное ширмами место у западного входа, где можно переночевать и перекусить.

Гермиона садится на узкую жесткую кровать и устало выдыхает. Малфой напротив нее снимает пальто, ботинки и вытягивается на кровати, заложив руки за голову. Он долго рассматривает собор, скользя взглядом по колоннам в центральном нефе, а Гермиона успевает сходить за ужином и ставит на маленький столик поднос с дымящимся супом и двумя кусочками хлеба. Старушка, разумеется, пообещала вечерний чай.

— Маме бы понравилось, — Малфой неохотно садится и берет в руки миску. Потом осторожно нюхает суп. — Она обожает готику.

Гермиона смотрит на него исподлобья, увлеченно поглощая жидкую похлебку. После этой поездки на машине у нее почти не остается сил.

— Твоя мама спасла Гарри жизнь, — произносит она тихо. — И еще она красивая женщина. Больше я ничего о ней не знаю, но, думаю, она очень сильно тебя любит.

Малфой поднимает глаза.

— А я оставил ее.

— У тебя не было выхода. И твой отец…

— Он болен, — перебивает Малфой и снова утыкается взглядом в миску. — И не сможет ее защитить. У них нет палочек. Боюсь, он вообще умрет, пока мы тут разбираемся с гоблинами.

Гермиона ерзает на кровати. Она все еще недостаточно хорошо знает его нынешнего, чтобы подобрать нужные слова утешения или одобрения, а неправильные прозвучат глупо. Малфой замечает ее терзания и кривит губы.

— Брось, Грейнджер, слова все равно пусты и не помогут.

— Я просто хочу сказать, что мне жаль твоих родителей, и я надеюсь, что мы сможем все исправить, — она слегка смущается, но не отводит глаз от его лица. — Честное слово, Малфой.

Не ответив, он ставит пустую миску на стол и снова устало растягивается на кровати. Гермиона относит посуду обратно старой монашке, а потом некоторое время рассматривает собор, и по коже почему-то бегут мурашки. Тихо, умиротворяюще и величественно. Здесь пережидали войны и эпидемии, здесь прощали, просили и просят от самого сердца. И Гермиона тоже просит — у кого-то неведомого — чтобы им повезло.

— Потрясающе, — произносит она, заглядевшись на потолок так, что у нее затекает шея.

— Такой потолок называется веерный, — Малфой внезапно оказывается у нее за спиной. — Один из самых изящных. Мама говорит, что они, в основном, встречаются только в Англии, но она не так много путешествовала и поэтому может ошибаться.

Они блуждают по собору вдвоем: Малфой негромко рассказывает то, что знает, а Гермиона внимательно слушает, потому что никогда не увлекалась архитектурой и теперь жалеет, что не уделила этому хоть немного времени. Но слушать Малфоя ей нравится: он уверен в том, о чем говорит, и явно увлечен своей темой. Рон бы сейчас только закатил глаза и заявил, что от этих знаний у него сводит живот.

— Гробница Екатерины Арагонской, — читает Гермиона шепотом, и ее шепот уносится высоко под своды здания. — Несчастная женщина, которая постоянно молила о любви, а ее выкинули за ненадобностью лишь потому, что она не могла родить мальчика. Если бы Генрих только знал, что это и его вина!

Малфой пожимает плечами.

— Выпрашивать любовь — заведомо провальное дело, Грейнджер. На ее месте нужно было уйти с гордо поднятой головой и наплевать на этого Генриха. Все эти мечты о том, что кто-то может тебя полюбить за что-то — полная чушь. Любовь или есть, или нет. Ни за что и ни по какой причине.

Они ложатся довольно рано, выпив ароматный чай, и почти сразу засыпают, слушая тишину, иногда прерываемую шепотом и гулким звуком шагов. Гермионе кажется, что она давно не чувствовала себя настолько спокойно и защищенно.

 

Драко

Когда Драко просыпается, Грейнджер, конечно, уже нет на месте. Часы показывают девять утра, и собор снова полон самых разных звуков и запахов. Он медленно одевается и идет на звук звенящей посуды. Грейнджер сидит за одним из длинных столов наподобие тех, что стояли у них в Хогвартсе, и разговаривает с русым парнем в защитном костюме зеленого цвета. Драко молча берет у монашки тарелку с овсяной кашей и садится рядом с Грейнджер на жесткую скамью.

— Мы с Майклом говорили о местном режиме, — Грейнджер выглядит заинтересованной. — Оказывается, их коммуна поделена на разные виды труда. Дети помогают по мелким делам и много учатся, женщины ведут основное хозяйство, а мужчины занимаются животными и охраной. Все получают равные порции еды и живут в равных условиях, и самое интересное — эти правила работают.

— Великолепно, — выдавливает Драко, погружая чуть гнутую алюминиевую ложку в густую кашу, которая выглядит не особенно аппетитно.

Только Грейнджер, конечно, может радоваться всякой ерунде вроде равных правил в идеальной среде. Впрочем, стоит ли удивляться, если вспомнить ее попытки основать Г.А.В.Н.Э, куда даже Поттер с Уизли побоялись вступать?

— Увидимся вечером, — Майкл широко улыбается, и Грейнджер приветливо улыбается в ответ.

— Он к тебе клеится, — изрекает Драко, мрачно пробуя кашу на вкус и морщась. — Какая гадость.

— Не выдумывай, — Грейнджер, разумеется, сразу отрицает очевидное. — Мы просто разговаривали, и, кстати, в полдень нас ждет Сэм. Они обещали придумать способ отправить нас в Йорк.

— У них все женщины страшные и усталые, потому что пашут в своем восхитительном равенстве с утра до ночи, — Драко делает еще одну попытку поесть, но тут же отставляет тарелку. — А тут появляешься ты: красивая и слегка утомленная вождением автомобиля.

Грейнджер резко задирает голову и смотрит на своды собора.

— Жду, когда на меня обрушится небо, — язвительно замечает она. — Услышать от тебя, что я красивая. Вот, кажется, вижу, как откалываются камни…

Драко молча поднимается из-за стола, держа тарелку с недоеденной кашей, и Грейнджер остается за спиной. Да, пожалуй, она права: он и сам не ожидал от себя таких слов. С другой стороны, он не соврал. Думая о том, как отвратительно выглядит он сам в этом старом свитере и брюках, Драко тяжело выдыхает. Однажды, может быть, все вернется на свои места.

Они выходят на улицу, надев защитные костюмы и держа в руках противогазы. Грейнджер долго показывала, как правильно их надевать, и ее волосы, и так привычно растрепанные, теперь торчат во все стороны пушистой копной.

Городок кипит жизнью: дети, с раннего утра ушедшие в школу, теперь возвращаются и сразу бегут помогать взрослым. Кто-то подметает дорожки, кто-то бежит с горой грязного белья. Женщины трудятся в основном в теплицах и на кухнях, некоторые из них тоже носят военную форму, потому что мужчин как всегда меньше. Драко с трудом уговаривает Грейнджер не увлекаться бесполезной помощью.

— Ты видел, сколько у них дел? Электричества нет, воду приходится таскать из источника…

— Грейнджер, наша задача — вернуть миру все блага, а не помогать ему выживать в дерьмовых условиях, — Драко шагает по мокрой дороге по направлению к дому Сэма. — А то, что они живут так мирно — так это ненадолго. Пока что всех устраивает равенство и тяжелый труд, а потом кому-нибудь обязательно захочется отдохнуть. Идеальных систем не существует.

Грейнджер сердито пожимает плечами, потому что ей хочется верить в обратное, и это нормально. Мечта дает надежду, но стоит все же отделять мечту от иллюзий. Ему самому удалось это не с первого раза, не говоря о последствиях…

Сэм и Джош уже ждут их, разложив на столе несколько карт. Рядом с ними Драко чувствует себя так, словно ему не восемнадцать, а тринадцать. Они выглядят очень взрослыми, хотя на самом деле им не больше двадцати пяти, но форма и оружие придают куда более солидный и воинственный вид, чем его старый свитер и потертые брюки.

— Завтра мы отправляемся в Йорк за припасами на вагонетке, она двигается на угле, а его пока достаточно, и как раз готовы взять вас с собой, — Джош показывает на карте станцию в Йорке, куда они прибудут. — Путь не очень далекий, всего часа три, но по дороге могут случиться разные вещи, предсказать их заранее невозможно. Туман сводит с ума животных и людей. В прошлый раз мы видели ходячего мертвеца….

Сэм машет на него рукой.

— Нет никаких ходячих мертвецов, Джош. Вам с Дином просто показалось. Вагонетка отправится утром, в семь часов. Пойдет?

Драко кивает одновременно с Грейнджер. То, что им предлагают — если, конечно, здесь нет подвоха — идеальное решение. Своим ходом они бы добирались явно дольше.

— И приходите сегодня на танцы, — кричит им вдогонку Сэм, когда они уже выходят за двери. — Вторая улица направо от собора, дом с белым львом на фасаде.

Драко на ходу разглядывает противогаз: вот он, современный шлем, современная маска чумного доктора, безобразная и безликая, как и изменившееся человечество. От соборов — к коробкам из блоков и стекла, от доспехов и роскошных платьев — к одинаковым костюмам и коротким юбкам. Скудно и скучно.

Грейнджер тащит его в библиотеку, которая расположена в здании рядом с собором, тоже в готическом стиле. Книжные стеллажи убегают вдаль, и здесь даже мадам Пинс почувствовала бы себя счастливой. Драко бродит среди них, читая названия книг. Сколько труда — и для чего? Чтобы мир захватили гоблины. Или кто-нибудь еще. Наверное, поэтому нужно жить настоящим, а не строить бессмысленные теории.

— Я подумала, что ты никогда не читал маггловскую литературу, — Грейнджер находит его около секции истории. — И прихватила несколько самых лучших книг с собой.

— То есть украла.

— Позаимствовала, — она упрямо трясет головой. — Я расписалась в формуляре, что верну эти книги через два месяца. В конце концов, их здесь никто не читает, стеллажи в самом конце вообще затянуты паутиной. А нам как-нибудь придется коротать вечера. Боюсь, их будет много.

Драко поджимает губы. Как она беззастенчиво берет то, что ей нужно, обещая вернуть, хотя сама прекрасно понимает, что они вряд ли еще раз попадут в Питерборо. С другой стороны, она права: люди почти не читают сейчас, когда на кону стоит выживание. Там, за сетчатым забором тебя пытаются убить или подонок, или туман, или стая докси. Кому придет в голову читать Шекспира?

Он сам ни на какие танцы, разумеется, не собирается. Но Грейнджер предлагает пойти, чтобы немного отвлечься, и, по ее мнению, не прийти значит проявить неуважение к приглашающим. Драко наотрез отказывается, и Грейнджер, прихорошившись, уходит одна.

Он некоторое время бродит по собору, внимательно разглядывая витражи, своды и средневековую скульптуру, потом переводит взгляд на наручные часы: Грейнджер ушла полчаса назад, и ему становится неспокойно. Одернув свитер и расчесав волосы старым гребнем, который на прощание сунула ему в карман мать, Драко выходит из собора и торопливо идет по мощенной булыжником улочке. Дом с белым львом на фасаде оказывается сразу за углом: типичный английский домик, какие строили в шестнадцатом веке.

Грейнджер он находит не сразу, проталкиваясь через толпу веселящихся людей. Веселье в этом мире кажется ему невозможным и неестественным, и улыбающиеся лица выглядят для него уродливыми гримасами. Грейнджер стоит около барной стойки, нерешительно сжимая в руках бокал с вином.

— Что, присоединимся? — Майкл, который, разумеется, не отлипает от нее, указывает широкой ладонью на танцующих. Драко не нравятся его блестящие глаза.

— Она со мной, — Драко выдавливает из себя вежливый тон вместе с улыбкой и протягивает Грейнджер руку.

Она тут же смущается и переводит взгляд с него на Майкла и обратно. И все-таки кладет свою ладонь на его, позволяя увести себя в толпу. Музыка меняется с веселой на медленную и романтичную, и Драко выжидающе смотрит на Грейнджер. Та невозмутимо кладет руки на его плечи, и они оба чувствуют на себе пристальный взгляд разочарованного Майкла.

— Не давай мужчинам ложных надежд, — замечает Драко тихо, когда они плавно двигаются под музыку. — Особенно когда ты одна.

— Я не одна, — отвечает она тихо, и он с интересом вглядывается в ее карие глаза. — Я с тобой, а ты хорошо вживаешься в роль моего парня. Я бы поверила.

Драко хмыкает. Его руки лежат на ее тонкой талии, спрятанной под плотным вязаным свитером, и он чувствует аромат ландыша на ее волосах. Да, пожалуй, из всех женщин здесь Грейнджер — самая привлекательная. Драко вспоминает, как они танцевали с Паркинсон на Святочном балу. У нее была чудовищная малиновая мантия, губы накрашены такой же малиновой помадой, но он все-таки умудрился ее поцеловать, и весь оставшийся вечер она была невероятно горда собой. Поцеловаться с Малфоем, невиданно жалкое достижение.

— Тоже вспоминаешь Святочный бал? — спрашивает она шепотом.

— Да.

— Я тогда пришла с Крамом. Рон ужасно взбесился и все испортил. Помню, как я потом рыдала и не могла уснуть, — Грейнджер вздыхает. — У него есть дурацкая привычка ляпнуть что-нибудь не подумав.

— Видимо, от осознания, что он тебя недостоин, — Драко кривит губы. — Ему бы обратить внимание на какую-нибудь Патил или Браун. О боже, умер мой пушистик! Предсказания сбываются!

Грейнджер явно собирается рассердиться, но невольно смеется над его тоном, передразнивающим Браун.

— Не припомню предмета, который был бы глупее Прорицаний, — Драко вспоминает сладкий запах, витавший в классе профессора Трелони, и Грейнджер согласно кивает. — Хочешь передохнуть?

Она опускает руки и неуверенно поводит плечом. Драко кажется, что она расстроена, как и он — из-за этой музыки и наигранного веселья. Но наигранно оно только для них двоих, собирающихся двигаться дальше, потому что остальные иначе не могут: тянущаяся рутина обязана прерываться любой радостью, даже лживой.

Они возвращаются в собор, и Драко начинает скучать по палатке. Там всегда был горячий душ и собственная кухонька, а здесь лишь душевая — для мужчин и женщин — без кабинок. Он специально дожидается полуночи, чтобы на всякий случай не пересечься с еще одним новеньким, прибывшим утром.

— Малфой, — шепот Грейнджер в темноте заставляет его вздрогнуть. — Я рада, что ты пришел на танцы.

Не сразу, но он отвечает вопросом:

— Почему?

— Я хотела прийти лишь из вежливости, — голос у нее искренний. — Женщины смотрели на меня с неприкрытой неприязнью, Майкл — так, словно я пришла к нему на свидание. Я уже думала, как бы поскорее от него отвязаться, и тут появился ты.

Драко вешает полотенце на стальную спинку кровати.

— Они тут все делают вид, словно знают нас, с кем бы я ни говорила, но это неправда, и там, в баре, я так остро почувствовала себя чужой и одинокой, — у нее дрожит голос. — Подумать только, мы сбежали всего девять дней назад! Как будто целая вечность прошла. И мне показалось, словно я на мгновение потеряла себя. А когда ты пришел, вдруг стало спокойнее.

Драко забирается под одеяло и поворачивается к очертаниям ее лица в темноте.

— Мы должны держаться вместе, Грейнджер. Во всяком случае, я знаю о тебе практически все. Например, что Флитвик поставил тебе сто двадцать баллов из ста возможных. Это до сих пор не дает мне покоя.

Грейнджер тихо смеется, и он прислушивается к ее смеху. Они еще немного разговаривают про первый год в Хогвартсе, обмениваясь впечатлениями о самых первых уроках, и Драко на несколько счастливых мгновений погружается в прошлое, где он еще мог все изменить легко и просто, а не через боль и кровь.

Но люди практически всегда учатся на своих ошибках.

 

Гермиона

Ей снится Гарри, окруженный каменными стенами. Гермиона никогда не была в Азкабане, но ей кажется, что это именно тюрьма. Гарри смотрит на нее так, словно видит перед собой и пытается что-то рассказать, но его рот только открывается и закрывается — а слов она не слышит. Потом в лицо будто ударяет темная морская вода, и Гермионе снится, что она действительно задыхается.

Она вскрикивает и просыпается, резко садясь на кровати. Вокруг нее — все тот же собор и та же темнота с запахом ладана.

— Грейнджер, что случилось? — в голосе Малфоя звучит неподдельное беспокойство.

Выдохнув, Гермиона отзывается:

— Кошмар приснился — про Гарри. Словно он в Азкабане, и вокруг вода, холодная вода. Больше всего я боюсь, что это окажется правдой.

— Поттер, конечно, великий волшебник, — в голосе Малфоя звучит сарказм, — в арсенале у которого три заклинания с обезоруживающим во главе, но сомневаюсь, что он может посылать тебе сообщения через такое расстояние и притом во сне. Это просто кошмар, Грейнджер.

Она прикрывает глаза, откидываясь обратно на подушку.

— Ты прав. Крестражи уничтожены, да и мы с Гарри никак не связаны…

— Крестражи?

Гермиона до рассвета рассказывает Малфою о крестражах и Дарах Смерти, одновременно успокаиваясь. Малфой слушает внимательно, не перебивая, и только на моменте с Бузинной палочкой громко усмехается:

— И Поттер вот так просто положил ее обратно в гробницу? Чудеса.

Гермиона не отвечает, прокручивая в голове воспоминания о первых днях после Битвы за Хогвартс. Им казалось, что ничего не изменилось, а изменилось абсолютно все. И все с этим согласились и с энтузиазмом принялись жить в дивном новом мире. Какое-то время и ее устраивал тот суровый строй, который ввели якобы для всеобщей безопасности. Но ведь некоторых сотрудников Министерства явно держат под заклинаниями, а если вспомнить Кингсли… Во главе страны стоят марионетки, и все им верят. Впрочем, в войну происходило то же самое.

Утром она с трудом открывает глаза. Малфой уже собирает вещи, переодевшись, и Гермиона несколько секунд наблюдает за ним. Каким уверенным в себе он показался ей вчера. Пришел и протянул ей руку, не став задираться с Майклом, как это обязательно бы сделал Рон. Рон всегда подсознательно не уверен в себе, несмотря на все бахвальство: слова Скитер о том, что он «в тени друга», еще сидят где-то глубоко внутри него, и требуются время и собственная взрослая жизнь, чтобы осознать самого себя. У Малфоя такой проблемы нет. Ему не на кого оглядываться.

Маленькая железнодорожная станция расположена совсем недалеко: они проходят по главной улице Питерборо, оставляя собор позади, и выходят на обычную дорогу с круговыми перекрестками. Вагонетка уже ждет их, прицепленная к паровозу, фыркающему дымом. Гермиона первая забирается по ступеням внутрь, Малфой следует за ней, держась за перила. Машинистом выступает Сэм; Джон и Джош занимают боковые места, и крошечный поезд трогается со станции, постепенно набирая скорость. За грязным окном мелькают одинокие дома с разбитыми стеклами и брошенные авто с открытыми дверцами. Людей — нет. Только одинокое стадо диких кабанов, ищущих еду.

— Заметил примерно, где они? Можно подстрелить, — Джош оглядывается в поисках карты.

— Да они через пять минут уже ускачут, — машет рукой Джон, открывая книгу с замусоленными страницами. — Расслабься. Нам еще часа два трястись.

Йорк встречает их красотой старинного вокзала и уже ставшей привычной тишиной. Попрощавшись с парнями, Гермиона с Малфоем идут вперед, ориентируясь на указатели. Поплутав по безлюдным улицам, они останавливаются у торгового центра, чтобы свериться с картой, и Гермиона пихает Малфоя локтем.

— Что?

— Магазин одежды, — она кивает на витрину. — Еще не полностью разграбленный. Может быть, присмотрим что-нибудь для себя? Впереди зима, пара лишних свитеров и курток не помешает. Правда, денег у меня на них нет, но они нам действительно нужны, в отличие от большинства мародеров.

Малфой смотрит на нее с сомнением, потом согласно кивает и первым заходит в здание через сломанные двери. Они завороженно ходят среди пыльных вешалок и полок, разглядывая уцелевшие товары. Потом расходятся: Гермиона идет в женский отдел, Малфой — в мужской. Она набирает все, что, на ее взгляд, может пригодиться, на всякий случай прихватив два красивых платья.

Однажды зима должна закончиться.

Малфой ждет ее у кассы, где они договорились встретиться, в новом шоколадном свитере и темно-коричневых зимних брюках, которые ему вполне идут. Он даже выглядит иначе, но как именно, Гермиона не успевает заметить. Что-то мелькает в его серых глазах и исчезает.

— Чувствую себя вором, — сообщает он вскользь.

— Я тоже, — Гермиона неуверенно переступает с ноги на ногу. — Может быть, посмотрим, что осталось в супермаркете? Конечно, все самое нужное уже утащили. Но нам рано или поздно придется пополнять запасы еды.

Они проходят по пустынным коридорам мимо разбитых витрин остальных магазинов. Люди унесли все, что могли, включая технику, хотя электричества здесь давно нет. В обувном остались только летние босоножки и туфли на каблуках, но они с Малфоем все-таки умудряются найти по паре уродливых запасных ботинок.

В супермаркете совсем темно, и им приходится прошептать «Люмос!», чтобы хоть как-то сориентироваться среди почти пустых полок. Все, что им достается — это несколько банок консервированных овощей, две пачки риса, пачка спагетти, закатившаяся под прилавок банка соли и несколько батончиков мюсли. Но Гермиона считает, что и этого достаточно.

Малфой вдруг спотыкается о разбитую винную бутылку и громко чертыхается. И где-то вдалеке вдруг раздается знакомое жужжание.

— Докси! — Гермиона панически оглядывается по сторонам. — Бежим!

Жужжание нарастает и, пока они бегут к замершему эскалатору, практически догоняет их на ступенях.

— Они какие-то бешеные! — Малфой посылает несколько заклинаний в самую гущу облака из докси, но те разлетаются в стороны от луча. — Нужно быстро что-то решать, Грейнджер!

— Попробуем найти другой магазин и запечатать дверь, — от бега у нее колет в боку, и волосы лезут в рот. — Другого выхода нет!

Они стремительно выбегают из здания, но докси не отстают, кружась над ними как обезумевшие осы. Гермиона лихорадочно озирается на бегу, но все витрины и стекла как назло оказываются разбитыми.

— Магическая сетка! — вдруг спохватывается она. — Нужно накинуть ее, и докси окажутся в ловушке!

— Я не знаю этого заклинания, — Малфой трясет головой. — Вспомнишь?

— Без книги — нет... — Гермиона отчаянно пытается вспомнить то слово, что было написано на пятой странице общего справочника Гуссокл. — Я не могу знать все на свете!

Они заворачивают за угол, отбиваясь от докси, и, заметив едущий по противоположной стороне улицы старый автобус, машут руками.

— Ребята, сюда! — из окна притормозившего автобуса выглядывает седая женщина. — Быстрее!

Малфой снова пропускает Гермиону вперед, подталкивая внутрь медленно движущегося автобуса, и она, уже поднявшись на верхнюю ступеньку, вдруг слышит его резкий вдох. Обернувшись, она тут же отшвыривает заклинанием докси, впившегося Малфою в шею. Малфой, мгновенно побледнев и пошатнувшись, почти выпадает обратно на мокрый асфальт, и Гермиона из последних сил втаскивает его внутрь, схватив за запястье.

Они оба падают на жесткий пол салона, и автобус тут же устремляется вперед, яростно громыхая.

Драко

Шея болит так сильно, что он стискивает зубы. Потолок, невысокий и треснутый посередине, c люстрой неприятного оранжевого цвета, пляшет перед глазами. Драко пытается сесть, но ничего не выходит, потому что голова кажется свинцовой.

— Грейнджер, — произносит он тихо, и ее лицо тут же начинает плясать перед ним.

— Я здесь, — ее приятно прохладные пальцы касаются его лба. — Лежи, тебе пока что нельзя вставать. Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово, — врать все равно глупо. — Мы где? И сколько времени уже прошло?

— Почти сутки, — Грейнджер кладет на его лоб холодный компресс. — Мы с Мирандой только доварили противоядие, так что совсем скоро будешь на ногах. Понимаешь, у Миранды есть доксицид, но нет противоядия именно от диких докси, прошедших сквозь туман. Закончилось, к сожалению.

Драко закрывает глаза, потому что от пляшущего лица Грейнджер его начинает тошнить. Значит, они в доме Гуссокл. Видимо, она оказалась той самой женщиной из автобуса и спасла их в последнюю минуту. Нужно просчитать этот момент на будущее: или вспомнить заклинание магической сетки, или таскать противоядие с собой. Но сейчас Драко слишком сложно думать, и он позволяет себе погрузиться в блаженную темноту, которую прорезает странная мысль о том, что Грейнджер ухаживает за ним. И он не может сказать, что ему это неприятно.

Драко снится мать: бледная и худая, она стоит на расшатанном крыльце старого дома, прижимая тонкие руки к груди. В ее голубых глазах — печаль, и отчаяние, и какая-то невозможная безысходность. Вокруг — пустой двор, полный старых листьев, вдалеке — разрушенные или сгоревшие дома и надвигающийся желтый туман. Отца рядом он не видит.

— Малфой, — Грейнджер будит его под утро, и на этот раз ее лицо колышется перед ним уже чуть меньше. — Противоядие готово.

Она помогает ему сесть на кровати и подносит чашку с терпким напитком, в котором плавают листья чабреца. Драко с трудом берется за края чашки и, морщась, залпом выпивает горькое зелье.

— Лучше?

— Пока не знаю, — он закашливается. — Грейнджер, мне нужно вернуться к матери. Туман доберется и до нее с отцом, а у них нет ни защитных костюмов, ни палочек. Они умрут.

Грейнджер выглядит озадаченной, но в ее карих глазах мелькает понимание. Ее родители тоже остались где-то там, под Куполом, и никто не знает, чем может обернуться для них ее побег.

— Но тогда придется проделывать весь путь назад, — произносит она неуверенно. — И потом, ты ведь жил там полгода, и туман ни разу к вам не приходил. Может быть, он существует не во всех зонах.

— Если мама умрет, мне нет смысла ни за что бороться, Грейнджер. Я сам по себе никому не нужен и большей частью презираю себя. Я вляпался в спасение мира совершенно без подготовки и увлек тебя за собой. Я не знал ни про туман, ни про то, что вся Великобритания находится под властью гоблинов, — он говорит это с закрытыми глазами, чтобы не видеть ее лица. — Ты бы наверняка сначала попробовала разузнать обстановку. А я бросился в омут с головой, потому что мать бледнела и словно истончалась изо дня в день. А правильнее было бы сначала увезти ее в безопасное место.

Грейнджер молчит, и тогда Драко, не открывая глаз, чувствует, как ее маленькая рука накрывает его руку, лежащую на одеяле. Теперь ее пальцы горячие — от горячей чашки.

— Я бы поступила так же, — произносит она тихо. — Ты не мог знать все, мы до сих пор не знаем, что ждет нас впереди. Но возвращаться сейчас — это безумие, Малфой. Попробуем поговорить с Мирандой; вполне вероятно, что она сможет помочь. Ты еще увидишь ее дом, он просто потрясающий. И… Ты нужен мне, во всяком случае, пока что. Без тебя я не справлюсь дальше.

Он приоткрывает глаза — совсем чуть-чуть — и разглядывает ее серьезное лицо. Рука ее еще лежит поверх его ладони, и Драко не хочется, чтобы она ее отнимала. Ему давно, вернее — никогда не говорили, что в нем нуждаются. Даже если Грейнджер врет, ему все равно нравятся ее слова. В погоне за славой, за тем, чтобы досадить Поттеру, он не обрел людей, которых мог бы назвать своими друзьями. Не говоря о любви.

После выпитого противоядия Драко впадает в непреодолимую дремоту; в этот раз ему не снится ничего, кроме густой, вязкой темноты, наполненной странными звуками. Жужжанием, и рыком, и резким чужим голосом.

Когда он просыпается, Грейнджер рядом уже нет, в комнате только остается легкий запах ландыша. Драко медленно сползает с кровати, ставя ноги на мягкий коврик, а потом осторожно выходит из комнаты в длинный извивающийся коридор. Двери некоторых комнат открыты: в одной стоят огромные растения и летают бабочки, из другой веет ледяным холодом, на мебели лежат шапки снега, а по полу снует горностай, в третьей стая пикси крутит какое-то огромное колесо, подвешенное под потолком. Комнаты сменяют одна другую, и в конце концов он выходит на круглую застекленную террасу. Грейнджер сидит в кресле у окна и задумчиво читает какую-то толстую книгу. Услышав его шаги, она поднимает голову и улыбается, протягивая ему плед.

— Тут немного прохладно, зато свежо и вид потрясающий.

Драко накидывает клетчатый плед на плечи и некоторое время стоит у огромного окна, глядя на волнующееся впереди море. Его темно-синий цвет успокаивает и дает надежду, и Драко глубоко вдыхает едва уловимый морской аромат, проникающий на террасу. Им нужна такая передышка — среди своих, среди волшебников.

— Жаль, что сейчас зима. Я однажды была здесь в августе: так потрясающе красиво цвел вереск.

Драко садится в свободное кресло рядом с ней и кутается в плед. Его слегка знобит после яда, и по всему телу расползается неприятная усталость, словно его набили ватой, как детскую игрушку. У него когда-то был такой заяц. Грейнджер все еще читает, и он — незаметно — достает из кармана колдографию и долго рассматривает. Тогда — и сейчас. Разрезанные войной.

— Можно взглянуть? — Грейнджер смотрит на него с любопытством.

Колеблясь, Драко все-таки протягивает ей колдографию. Грейнджер изучает ее внимательно, больше глядя на мать, и потом замечает:

— Красивая. Такая необычная, холодная красота. Никогда не понимала, как можно быть хрупкой и сильной одновременно.

— Ты не злишься на нее? — Драко прячет колдографию обратно в карман.

— За что?

— Она пыталась выдать тебя Лорду и называла… этим словом.

— Грязнокровкой, да, — Грейнджер невозмутимо встряхивает волосами. — Ничего обидного в этом нет, я… Я ведь магглорожденная. И прекрасно это понимаю, вот только я считаю, что магия не выбирает. В конце концов, это у меня было сто двадцать баллов из ста возможных, а не у тебя, Малфой.

Он криво улыбается.

— Мама изменила свое мнение насчет чистой крови. Наверняка сейчас ей на это плевать.

Грейнджер кивает. Она действительно не обижается, и Драко это удивляет. Откуда у нее берутся силы на прощение?

— Любой родитель, любящий своего ребенка, пойдет на многое. Даже на самое худшее. Твоя мама пыталась спасти тебя — и была готова на все. Поэтому она спасла Гарри в Запретном лесу. Гарри обязан жизнью твоей маме, и не думаю, что он это забыл. Как видишь, его мать отдала свою жизнь ради него, и твоя мама рисковала своей собственной — ради тебя и немножко — ради него. Вот это, наверное, и есть настоящая магия.

Драко не отвечает, откидываясь на мягкую спинку кресла и прикрывая глаза. Где-то вдалеке синими волнами шумит море. На мгновение ему становится так спокойно, что по коже пробегают мурашки. Грейнджер молчит, шелестя страницами, и он спрашивает, не открывая глаз:

— Что ты читаешь?

— Справочник Гуссокл.

— Иронично.

— Я хочу вспомнить, как использовать магическую сетку, — Грейнджер, конечно, не может перестать изучать что-то даже в такой мирный вечер. — С меня хватит двух нападений докси. Какие они противные, просто до отвращения.

— Честно говоря, хотелось бы, чтобы докси стали нашим худшим кошмаром, — отзывается Драко вполголоса. — Я даже представлять не хочу, что туман мог сделать с другими существами, особенно если магические цирки, зоопарки и заповедники теперь никем не контролируются. Подумай о драконах.

Грейнджер фыркает.

— Даже думать не собираюсь. Нам не справиться с ними, Малфой. Только если ты договоришься, тебя же, кажется, в честь созвездия Дракона назвали. Если честно, эта традиция Блэков мне очень нравится, она ужасно романтичная.

Драко не отвечает. Странно, они с Грейнджер уже десять дней вместе, а так ни разу и не назвали друг друга по имени. Он, конечно, помнит, как ее зовут, но произнести ее имя вслух — разорвать еще одну преграду. И он пока что к этому не готов.

— А куда исчезла Гуссокл?

— Уехала по делам. Мы своим появлением сбили ей все планы, так что ей пришлось отправиться в Йорк еще раз. Зато она оставила нам полную кухню еды и пикси в помощники, — глаза Грейнджер блестят. — Хочешь есть?

Они поднимаются, не снимая пледов, и идут на кухню, снова с любопытством заглядывая в комнаты. Гуссокл, очевидно, маг-экспериментатор, потому что в каждой комнате обнаруживаются испытания совершенно разных заклинаний. Помимо комнаты со снегом и зноем они натыкаются на дождь, цунами, огонь, ураган в тропиках, злющего пятинога, скачущего в огромном аквариуме, лающих летающих шишуг и других зверей. К тому моменту, когда они наконец добираются до самой кухни, Драко успевает проголодаться.

На столе их ждут два чуть остывших стейка, украшенные тушеными овощами. Драко переглядывается с Грейнджер и тут же садится за стол. Настоящего мяса они не видели с самого побега, ветчина в счет не идет. Они молча уплетают еду, не глядя друг на друга, и после вытирают рты заботливо положенными салфетками. Пикси, подлетев, наполняют их бокалы тыквенным соком. На секунду Драко кажется, что он снова оказался в Хогвартсе.

Объевшись, они забираются с ногами в большие мягкие кресла на кухне и пьют чай, пахнущий летом.

— Ты всегда говоришь о матери, — вдруг замечает Грейнджер, глядя на него поверх чашки. — Но почти никогда — об отце.

— Не могу определиться: презираю я его или хочу спасти, — отзывается Драко тихо. — Если бы не вся эта чушь про чистую кровь и Пожирателей смерти, у меня тоже могли бы быть друзья. И нормальная жизнь.

Грейнджер понимающе кивает, и Драко с сожалением думает о том, что ему не хватает ее умения забывать и прощать. Некоторые воспоминания въедаются в человека, как пятна ржавчины, и их невозможно вывести. Они полны обид, разрушенных надежд и внезапно закончившегося детства. Нужно, чтобы случилось что-то по-настоящему серьезное, чтобы человек смог сбросить их и стать свободным и смочь простить. Для этого, наверное, жизнь и готовит постоянные повороты. Прямые дорогие существуют только для тех, кто потерял надежду.

Проведя вечер на террасе, они расходятся по своим комнатам. Драко уже почти засыпает, слушая тихое тиканье часов, когда вдруг слышит осторожные, едва слышные шаги и тихий скрип двери.

— Грейнджер, что случилось? — спрашивает он сонно, смотря на неясные очертания ее фигуры в темноте. Пушистик на ее пижаме выглядит испуганно.

— Я боюсь спать одна, даже здесь, — шепотом отзывается она. — Ты не против, если я останусь тут, на диванчике?

Драко усмехается, хотя ловит себя на мысли, что уже привык к тому, что Грейнджер постоянно рядом.

— Если тебе удобно — ради Мерлина.

 

Гермиона

Миранда ей очень нравится: несмотря на возраст, жизнерадостность так и льется из ее синих глаз, похожих на морскую каплю. Она чем-то напоминает ей Полумну: такая же серьга-морковка в ухе, такой же загадочный голос. И невероятная легкость в общении, какая бывает только у уверенных в себе людей и по которой Гермиона изрядно соскучилась. Министерство полно закрытых и замкнутых сотрудников, которые заинтересованы только в своем благополучии.

— Ребята, я не могу дать ответы на все ваши вопросы, — Миранда усаживается вместе с ними на террасе. Пикси, попискивая, приносят всем большие чашки травяного чая. — Вижу по глазам, что вы думаете, будто я знаю все. Мне бы очень этого хотелось, но, увы, у меня нет доступа ко всей информации.

— Мы будем рады хоть какой-то, — Малфой нюхает чай. — Немного утомляет идти на ощупь в темноте, гадая, что происходит с миром.

Миранда улыбается его скептическому тону, и Гермиона тут же поджимает губы. Малфой! Никому не верит.

— Первое, что вы должны понять, ребята — это то, что магия бывает совершенно разной и непредсказуемой. Магия работает по своим собственным законам, и если вам кажется, что вы научились ей управлять с помощью палочек, с помощью слов или невербально — вы глубоко ошибаетесь. Вспомните, как по всем правилам магии Гарри Поттер должен был умереть. Его спасла другая магия — материнская любовь. Если мы говорим про гоблинов, то, скорее всего, они собрали достаточно компонентов, чтобы осуществить такой переворот. Подозреваю, что там была собственно гоблинская магия — она особенная, ее трудно повторить палочкой, она могущественная и опасная. И совершенно точно была магия домовиков — правда, пока не представляю, как их убедили перейти на чужую сторону. Вполне вероятно, что насильно. Или предложили такие условия, от которых домовики не смогли отказаться. А может, схитрили. В этом гоблины мастера, помните об этом, ребята. И никогда до конца не верьте гоблину, даже если знаете его много лет. Я подозреваю, я почти уверена, что в заклинании были задействованы и руны. Есть руны власти; если начертить их в одном пространстве и правильно прочесть, они загорятся ярким синим светом и будут готовы к применению. Но там, уверена, был и еще один компонент. Сильный и сложный. Какой — не могу пока сказать, я и сама каждый день ломаю над этим голову.

Гермиона ерзает в кресле, неуверенно глядя на Миранду.

— Как же нам вернуть все назад?

— Сначала попробовать разобраться с рунами и поговорить с домовиками, — она складывает руки домиком, глядя куда-то вдаль, на море. — Но руны власти найти не так просто. Их нет ни в одном учебнике или справочнике. И уж совершенно точно нет в «Словнике чародея», Гермиона.

Малфой со звоном ставит чашку на стеклянный столик и дергает плечом.

— Никто не видел домовиков уже очень давно, — произносит он ворчливо. — Но это еще реально. Насчет рун я ничего не понимаю: если их нет в книгах, каким образом мы должны их искать?

Миранда улыбается ему, слыша в его голосе нотки недоверия.

— Руны разбросаны по всему миру, и их можно встретить где угодно: в музеях, на памятниках старины, в манускриптах или соборах. Возможно, гоблины сами так долго тянули с переворотом, потому что не могли собрать все руны до последней. Согласно легенде, их семь, — она машет рукой, и пикси приносят еще вазочку с фруктами. — Но я давно работаю с разнообразной магией и чувствую: гоблинская затея дала трещину. Сомневаюсь, что они собирались создавать туман. Огромное количество энергии уходит только на поддержание Купола над Лондоном, и эта энергия не вечная. Что-то пошло не так. И мне нужен человек, который смог бы в этом разобраться, вот только кто добровольно согласится втереться в доверие гоблинам…

Гермиона опускает на пол ноги в толстых шерстяных носках с желто-красным узором. Судя по выражению лица Малфоя, он уже представляет себе их будущие скитания в бесконечных поисках рун.

— Как считаете, Гарри может передавать мне сообщения сквозь сон?

Миранда пожимает плечами.

— Возможно все. Пока что я предлагаю вам отправиться в Хогвартс. Там можно найти ответы на некоторые вопросы. И поговорить с профессором Бабблинг.

Малфой задумчиво качает ногой, и их с Гермионой взгляды встречаются.

— В Хогвартсе любой, кто просит помощи, ее получает, — произносят они одновременно, и Гермиона едва заметно улыбается. — Большое вам спасибо, Миранда. Без вас мы бы попали в тупик. И ведь это Малфой предложил сразу отправиться к вам.

Миранда кивает, изучая их лица по очереди, потом лукаво замечает:

— Магия уже играет с нами, ребята, иначе как объяснить то, что вы оказались у меня: магглорожденная девушка и чистокровный волшебник, чьи взгляды на жизнь раньше не позволили бы ему даже попросить тебя о помощи? Признаюсь честно: Гермиону Грейнджер я ожидала встретить, даже надеялась, пожалуй, но вот Драко Малфой стал для меня неожиданным сюрпризом. Я вижу, что ты стремишься исправить то, что натворил, я вижу смятение, и боль, и отчаяние. Но нам всем остается только верить и принимать свое внутреннее «я». Если вы справитесь с той задачей, что взвалили на себя, то приезжайте в Уитби снова, когда зацветет вереск.

— У вас получится как-то связаться с моей матерью? — видно, что Малфою трудно это говорить, но другого выхода у него нет. — Она нездорова, и я боюсь, что она не сможет долго продержаться в тех условиях, в которых их держат гоблины. Если откажете, мне придется возвращаться.

Миранда задумчиво крутит яблоко в руках.

— Если бы ты попросил за отца, я бы отказала. Но ты просишь за мать, и это меняет всю ситуацию. Хорошо, я попробую с ними связаться, у меня есть свои маленькие шпионы около Лондона. В каком районе они жили, когда ты сбежал?

Глаза Малфоя блестят.

— Кройдон.

— Договорились, Драко, — Миранда смотрит на него внимательно. — Можешь не волноваться, я всегда держу слово. Не уверена, что у меня получится донести новости до тебя, но за мать не переживай. Если она жива, я ее найду. Давно хотела побеседовать с кем-то из Блэков.

Оставшийся вечер они говорят о магии и ее возможностях и расходятся спать только за полночь. Гермиона пытается уснуть, ворочаясь с боку на бок на маленьком диванчике, но сон так и не приходит. Она перебирает все книги, в которых можно прочесть о рунах, и приходит к выводу, что необходимо заглянуть в школьную библиотеку. Мадам Пинс, конечно, в восторг не придет, но если ей хорошенько объяснить…

— Хочешь, поменяемся местами? — голос Малфоя звучит из темноты. — Ты там сейчас дыру протрешь. Здесь просторно.

— Нет, — отзывается она чуть смущенно. Кто бы мог подумать, что ей будет страшно засыпать без Малфоя! — Просто слишком много мыслей.

— У меня тоже.

— Я думаю: что, если…

— Никаких «если», Грейнджер, — перебивает он торопливо. — Мы обязаны справиться. Вы с Поттером тоже сперва думали, что Дары Смерти — это сказка, верно? Так и нам сейчас кажется, что семь рун — просто выдумки этой недоЛавгуд.

Гермиона поворачивается к нему. Его светлые волосы белеют на расстоянии шагов трех, не больше.

— Тебе тоже она напомнила Полумну?

— Ты лучше думай, где могут прятаться эти руны, — Малфой устало зевает. — Наверняка в самых опасных и самим чертом забытых местах, охраняемых драконами или кентаврами. Нам нужно повторить все заклинания, которые мы знаем, и выучить еще как можно больше. Драккл разберет, что нам может пригодиться. Вот ты не смогла на ходу вспомнить про сетку — и где бы мы были, если бы не Гуссокл на своей развалюхе? Честно говоря, я никогда бы не подумал, что она может так странно выглядеть. Я представлял ее кем-то вроде Макгонагалл: старой и нудной, а оказалось, что она еще одна сумасшедшая.

Гермиона смотрит на него сердито.

— Я уже повторила это заклинание и завтра тебе расскажу.

Малфой хмыкает, шурша одеялом, и Гермиона почему-то вспоминает его слова об отце. Вот что его еще гложет. Она иногда замечает в его глазах отчаяние, и раньше ей казалось, что он переживает за мать, но теперь понимает, что глубоко внутри него живут сомнения. С одной стороны — как не простить отца? Мы часто прощаем близким то, что не должны, то, что не простили бы чужим. С другой стороны — не так просто самостоятельно справиться с обидой на человека, который разрушил твою жизнь своими якобы благими намерениями. Она и сама не знает, как бы справилась с этой ситуацией. Удивительно, но Малфой превращается из обычного задиристого подростка с желанием получить славу во взрослого человека с целым ворохом моральных проблем. И кроме матери у него действительно никого нет, а по тому, как настороженно он относится к каждому встречному, видно — он все еще напуган и одинок.

Гермиона приподнимается, пытаясь разглядеть его лицо в темноте, но видит только бледные очертания. Выдохнув, она падает обратно на подушку и накрывается одеялом с головой.

 

С утра, после завтрака, Миранда предлагает им единственную помощь: довезти их до Хогсмида, а там совсем недалеко останется до замка. Она также предлагает им еду, но Гермиона уверяет, что в школе их отлично накормят и точно дадут с собой все, что они смогут унести. Миранда, впрочем, что-то утаивает, но Гермиона не решается тянуть из нее информацию.

В автобусе отвратительно пахнет бензином, и к концу поездки все трое открывают окна несмотря на то, что в округе все еще могут летать бешеные докси. Малфой дышит через одолженный у нее платок, поминутно морщась, и только сама Миранда кажется беззаботной. Она рассказывает о новом издании учебника для седьмого курса, который сейчас переписывает, и предлагает Гермионе один из черновиков.

— Новое в самом конце и немного в середине, — произносит она, когда Гермиона осторожно прячет блокнот в сумочку. — Удачи, ребята. Жду вас, когда зацветет вереск.

Малфой коротко кивает, не благодаря ее, и сразу поворачивается в сторону деревушки. Гермиона долго машет рукой уезжающему автобусу, выбрасывающему в воздух столп черного дыма, а потом бегом догоняет Малфоя.

Они медленно идут по главной улице, с сожалением рассматривая дома с заколоченными окнами. Ни в одном окне не горит свет, витрины «Сладкого королевства» и кафе мадам Паддифут разбиты. На земле, покрытой тонким слоем снега, видны отпечатки лап. У Гермионы теплится надежда, что хотя бы «Кабанья голова» открыта, ведь Аберфорт держался во время войны, неужели он отступит сейчас? Но ставни заперты, а вот двери распахнуты, и сквозь них видны перевернутые столы, разбитые бутылки, стаканы и стулья, разбросанные по помещению.

— Мне все это не нравится, — Малфой выражает ее мысли, сжимая в руке палочку. — Боюсь, школа все-таки закрыта, а то, что она работает — очередная гоблинская ложь.

Гермиона не отвечает, вспоминая, каким уютным и приветливым был однажды Хогсмид. Сколько счастливых моментов случилось с ней на этих улочках! Гермиона передергивает плечами. Чем дальше они уходят от Лондона, тем больше она теряет себя. Колдографию с Роном она тоже потеряла: наверное, та выпала из кармана в автобусе или где-то еще. И от этого у Гермионы появляется странное ощущение, что Рон понемногу отдаляется от нее.

Хогсмид остается позади, но там, где дорога поворачивает к замку и где раньше была открытая местность с видом на озеро, теперь высится лес. Земля перед ним изрыта траншеями, словно здесь была маггловская война, и Гермиона сразу замечает прячущихся в них красных колпаков. Значит, здесь проливалась кровь. Чья?

— Терпеть их не могу, — на лице Малфоя отражается отвращение. — Осторожно, их много. Предлагаю разделиться: я беру на себя правый фланг, ты левый. Встречаемся у входа в лес.

Гермиона кивает, поднимая палочку и невольно вспоминая «полосу препятствий» Люпина. Колпаки, потрясая дубинками, бегут ей навстречу маленькой толпой. Гермиона справляется с ними легко и, перепрыгнув через изрытую землю, оказывается рядом с Малфоем.

— Мне было лет восемь, когда они атаковали мэнор, — произносит он, зачем-то вытирая руки о пальто. — Целая армия. Стучали в ворота, трясли дубинками. Родителей не было дома тогда, я остался один с домовиком, с Добби. Внутрь они так и не прорвались, конечно, но зрелище было отвратительное.

Гермиона поднимает глаза на огромные деревья. Скорее всего, они выросли из семян магической секвойи — бросаешь семена на землю, и через несколько мгновений вырастает целый лес. Магглы даже занесли это волшебство в свои сказки. Но минутой спустя выясняется, что лес состоит не только из секвой.

— Видишь? — она указывает Малфою на маячащие вдалеке щупальца.

— Дьявольские силки, — кивает он и потом показывает еще дальше. — А вот там — целые заросли этой чертовой Мимбулус Мимблетонии. В замке что, поселился Долгопупс?

Гермиона качает головой:

— Думаю, замок охраняет сам себя. Или кто-то пытается преградить дорогу нежелательным лицам. Взять Хогвартс практически невозможно.

Они осторожно входят в лес: Малфой идет впереди, Гермиона медленно ступает следом, оглядываясь каждую минуту. Дьявольские силки окружают их со всех сторон, и в одно мгновение Малфой, запнувшись, чуть не касается толстого ствола. Взрослые растения опаснее всего, а если они попадутся оба — можно и не выбраться. «Я не вижу ничего, что можно поджечь!» — произносит издевательский голос Рона в ее голове, и Гермиона быстро переключает внимание на дорогу. Время, кажется, замедляет бег и ползет медленно-медленно, и спустя часа два у нее пересыхает во рту, а сердце колотится так быстро от спертого, душного воздуха, что становится тяжело дышать.

— Может быть, отдохнем? — предлагает она ненавязчиво, когда они выходят на открывшуюся вдруг поляну с невероятно изумрудной травой, чуть припорошенной снегом. — Я слышу звук ручья. Принесешь немного воды?

Малфой смотрит на нее с сомнением. Его волосы, всегда аккуратно причесанные, сейчас спутаны, к пальто прицепился репейник, сквозь который они продирались целых полчаса, чтобы обойти Мимблетонию.

— Я бы не стал пить из ручья, который течет в этом лесу, — произносит он твердо. — У нас же есть вода, давай лучше используем ее и заварим чай. Можно даже разложить палатку и немного отдохнуть. Все равно здесь нас найдут только карлики или пауки. Вряд ли волшебнику или гоблину в здравом уме захочется сюда соваться.

Гермиона молча соглашается. Ей кажется, что Лес — это ее жизнь сейчас: вокруг опасности, а она ходит рядом с ними, не зная точно, куда именно нужно идти.

Они раскладывают вещи, не выпуская палочки из рук, хотя на поляне светло и тепло, и в ветвях деревьев поют птицы. Малфой предлагает подежурить у палатки, чтобы она смогла отдохнуть, и Гермиона, не отказываясь, сворачивается клубком на кровати и проваливается в неспокойный сон. Ей снится Битва за Хогвартс, а потом — бледное лицо Гарри, который ходит туда-сюда по камере в Азкабане.

 

Драко

Грейнджер выглядит растерянной, и он отчасти ее понимает. Любой, кому во второй раз приходится искать неведомые артефакты неизвестно где, может впасть в отчаяние. Впрочем, Драко и сам пока не понимает четкий план действий, но его можно составить после Хогвартса, особенно если там помогут. Гуссокл напомнила ему Дамблдора: та же загадочная недосказанность, те же странные слова о том, что магия способна на многое. Им бы двоим написать пособие «Как свести с ума школьников и всех остальных», Скитер бы точно оценила.

Скитер! Грейнджер, конечно, эта мысль не понравится, но Скитер вполне может владеть какой-то информацией о рунах хотя бы потому, что много прочла. Изобретать сплетни не так и просто, как кажется.

Единственное, что его сейчас успокаивает, это обещание Гуссокл найти мать. Мысль о том, что мать наконец окажется в безопасности, дает надежду, что она выживет в этом дурацком мире. Только бы Гуссокл успела вовремя.

— До замка еще мили две, — Грейнджер оценивает расстояние до виднеющейся впереди башни. — Ощущение, словно мы в сказку попали. В замке спит принцесса, а мы идем ее освобождать сквозь волшебный лес.

— Вот только в нашем замке спит дракон.

— Это просто легенда, — отмахивается Грейнджер, с аппетитом уплетая сыр и хлеб. — Думаешь, мы бы не знали?

Драко смотрит на нее скептически.

— Слушай, мы про василиска тоже не подозревали. Как и про Выручай-комнату, акромантулов, кентавров и так далее. Честно говоря, я уже готов ничему не удивляться.

Грейнджер не успевает ответить, потому что за ее спиной вдруг возникает ус ядовитой тентакулы.

— Осторожно! — Драко отталкивает ее в сторону, и ус мгновенно обвивается вокруг его руки. — Чертово растение!

Боль пронизывает всю руку словно удар током, но Грейнджер тут же отшвыривает ус заклинанием и быстро тянется к бисерной сумочке.

— Ты помнишь, чтобы тентакула нападала на людей, словно она ядовитая змея?

— Боюсь, по этим землям тоже прошел туман, — Грейнджер сдувает с щеки каштановую прядь. На фоне тающего снега она кажется почти шоколадной, и Драко нравится этот цвет. — Сними пальто. Я так не смогу наложить бинт.

Шепотом чертыхаясь, Драко стаскивает старенькое пальто: в том магазине в Йорке новых, конечно, не нашлось, так что приходится ходить в этом. Рука вся обожжена вплоть до локтя, и Драко с шумом втягивает воздух, когда Грейнджер осторожно накладывает специальный бинт с мазью, закатав рукав его свитера.

— Спасибо, — произносит она тихо, и их глаза на секунду встречаются. — Я решила, что здесь безопасно.

Драко с трудом натягивает пальто обратно, дрожа от холода.

— Нигде не безопасно, Грейнджер. Так что верти головой по сторонам почаще.

Они допивают обжигающий чай, потом поднимаются и быстро собирают палатку. Падающий с неба снег начинает понемногу превращаться в противный моросящий дождь. До сумерек остается часа три, и им нужно торопиться. Гермиона запихивает палатку в сумочку и тихо спрашивает, опустив глаза:

— Болит?

— Нет, — он врет, чтобы она не переживала, хотя рука все еще сильно ноет.

Покинув полянку, они снова осторожно шагают друг за другом по узкой тропинке в самой гуще леса. Дьявольские силки и Мимблетония постепенно остаются за спиной, дважды они вовремя уходят от атаки ядовитой тентакулы, через несколько минут на них снова нападают красные колпаки, а потом на тропинку вдруг выползают пять огромных соплохвостов.

У Драко заканчиваются приличные слова, и он, зажав палочку в руке, падает на землю, пытаясь попасть соплохвосту в брюхо. Где-то рядом Грейнджер повторяет его движение, пыхтя, и первые два соплохвоста замирают, обезвреженные, но остальные начинают плеваться огнем, и Драко слышит, как вскрикивает Грейнджер, а через секунду его ногу тоже обжигает огнем. Не день, а сплошная чертовщина. Говорят, беда никогда не приходит одна. Видимо, тот, кто придумал эту поговорку, влип в передрягу со всеми тварями одновременно.

Усталые, взмокшие и обожженные, они с полчаса приходят в себя, не решаясь двинуться дальше и пробуют заклинаниями заштопать прожженную одежду. Грейнджер даже не пытается достать мазь, потому что понимает, что впереди их может ждать что-нибудь похуже. Наконец, Драко поднимается и подает ей руку: сидеть на холодной земле вредно, и они рискуют замерзнуть.

— Знаешь, иногда я ненавижу Хагрида, — шепотом признается Грейнджер, и Малфой согласно кивает. — Существа, конечно, зачастую лучше людей, они преданны и бескорыстны, но везде же есть свой предел. Впрочем, та история с гиппогрифом…

Драко закатывает глаза.

— Я не хотел, чтобы его казнили. Я просил отца отменить решение, но меня уже никто не слушал. Меня вообще мало слушали, Грейнджер, и, думаю, за последние две недели я говорил с тобой больше, чем с отцом за все годы после второго курса. Иногда сын — это просто функция.

Лес внезапно заканчивается, и перед их глазами на расстоянии полумили высится замок. Только теперь он окружен рвом с коваными подъемными воротами, к которым ведет длинный узкий мост из серого камня.

— Мы точно в Хогвартсе? — интересуется Драко, обмениваясь с Грейнджер изумленными взглядами.

— Безусловно, — уверенно отвечает она и снова подозрительно смотрит на замок. — Тем более, что мы попали сюда из Хогсмида. Ошибки быть не может. Только откуда здесь взялся ров?

И она вдруг вскрикивает, резко взмахивая руками и падая на землю. Что-то огромное торопливо тащит ее обратно к Лесу, и Драко сразу замечает несколько глаз, жадные жвалы и эти отвратительные мохнатые ноги. Единственное, что объединяет его с Уизли — это отвращение к подобным тварям.

— Пауки! — кричит он так, словно его кто-то слышит. — Не выпускай палочку, Грейнджер! Редукто!

Лапы, держащие Грейнджер, со свистом отрываются от тела паука, и та остается лежать в грязи, облитая паучьей кровью. Она вскакивает на ноги почти сразу и тут же взрывает паука, который подбирается к Драко со спины, но из Леса на опушку выпрыгивают все новые: одни — размером с кота, другие — с лошадь, третьи превосходят слона. Драко хватает Грейнджер за руку уже привычным движением, и они, задыхаясь, бегут к узкому мосту, отшвыривая пауков заклинаниями: всеми, какие только могут пригодиться.

— Ворота закрыты! — Грейнджер перекрикивает ветер с дождем. Волосы у них обоих промокли насквозь. — Они нас сожрут, пока с той стороны откроют! Ворота точно защищены, никакой Бомбардой ты их не взорвешь и Алохоморой не откроешь…

Драко панически оглядывается по сторонам. Маленький паук кидается ему под ноги, и он с ненавистью отшвыривает его, как свою прошлую жизнь.

— Взорвем за собой мост, — он кивает на крошечную площадку перед воротами, где они оба поместятся. — А ров паукам не перепрыгнуть.

— Ты с ума сошел, — Грейнджер смотрит на него то ли с ужасом, то ли с восхищением. Драко предпочел бы второе. — Одно заклинание не взорвет камни, нужно одновременно…

— На счет три, — предупреждает Драко, когда они добегают до середины моста. Пауки не отстают, и Драко слышит их зловонный запах. — Раз, два, три! Бомбарда Максима!

Полыхает оранжевым светом, и мост, словно вздрогнув, изгибается и обрушивается в ров грудой камней, неожиданно увлекая за собой Грейнджер. Драко падает вниз, раздирая в кровь колени, и едва успевает ухватить ее за запястье и протягивает вторую руку, бросив палочку рядом с собой. Грейнджер зависает над пропастью, отчаянно болтая ногами.

— Хватайся!

— Моя палочка упала вниз! — с отчаянием кричит она, намертво вцепляясь в его руки. — Если ты меня отпустишь…

И они оба с ужасом смотрят на бурлящую во рве воду. Упавшие пауки сперва барахтаются, пытаясь выплыть, но потом вода начинает бурлить еще сильнее, и на поверхности оказывается огромная голова неизвестного им обоим ящера, чем-то напоминающая диплодока — только раза в два больше и покрытая темно-зеленой чешуей. Ящер жадно вгрызается во всех пауков, что встречаются ему на пути, и вода окрашивается бурой кровью.

Драко с силой втаскивает Грейнджер на свою половину моста, мысленно благодаря несуществующих богов за то, что она такая стройная. Несколько долгих минут они лежат на ледяных камнях, глядя в серое зимнее небо, и пытаются отдышаться.

— Акцио, палочка! — произносит Драко, приподнимаясь, и палочка Грейнджер, мокрая, но целая, падает ему в руки. — Держи.

Грейнджер тут же деловито вытирает ее носовым платком. Она испугалась, но пытается не показывать свой страх. Драко с сожалением смотрит на порванные брюки. Действительно, и зачем они только латали их после нападения соплохвостов… Грейнджер вдруг замирает, и он сразу настораживается, но не успевает ничего спросить, потому что она шепотом произносит:

— Что ты там говорил про спящего дракона?

Драко поднимает глаза: на вершине Астрономической башни, на той самой площадке, где ему не хватило духу убить Дамблдора, сидит темно-золотой дракон. Его синие глаза смотрят на них вприщур, а зеленые когти постукивают по камню. Рога и кончик хвоста с шипами окрашены в красный. Сомнений нет — этот дракон принадлежит Хогвартсу, и кто-то неосторожный посмел его разбудить.

Дракон изящно изгибает голову, втягивая воздух, и Драко видит, как в его груди зарождается красное пламя.

Гермиона

— Протего Максима! — произносят они с Малфоем одновременно, и огненный столб, к счастью, обтекает их с обеих сторон, обдавая сумасшедшим жаром. — Нам не выстоять здесь долго!

Малфой переводит взгляд с делающего в небе круг дракона и, подбежав к воротам, громко стучит в них кулаками:

— Впустите, драккл вас раздери! — он продолжает молотить до тех пор, пока в воротах не приоткрывается крошечное окошко. — Профессор МакГонагалл, откройте, ради Мерлина…

Гермиона отступает к нему, пятясь к воротам спиной, потому что дракон невозмутимо усаживается на выступ башни и одним ударом хвоста сносит уцелевшие остатки моста. От воздушной волны после следующего же удара ворота с силой распахиваются, и Гермиона с Малфоем буквально влетают внутрь замка. И со всего размаху падают на каменный пол.

— Только истинный ученик Хогвартса доберется до замка, — насмешливый голос МакГонагалл раздается над их головами.

— Мы заметили, — огрызается Малфой, с трудом поднимаясь на ноги и протягивая Гермионе руку. — Причем курса шестого, не меньше. То есть второкурсники погибнут без единого шанса выжить.

— Не дерзите, Малфой, — от МакГонагалл не ускользает этот жест, но она успешно справляется с удивлением. — Рада вас видеть, мисс Грейнджер. Что привело вас обоих в Хогвартс?

Гермиона отряхивается и замечает, что рядом с МакГонагалл стоят профессор Флитвик, профессор Вектор и пожилой мужчина со шрамом на щеке. Сначала она никак не может узнать его, хоть лицо и кажется знакомым, но спустя несколько секунд имя все-таки всплывает в голове.

— Мистер Ньют Саламандер!

— К вашим услугам, мисс, — он хитро улыбается и шаркает ногой. — Временно заменяю Хагрида. У него сейчас совсем другие заботы…

— Сходите в Больничное крыло, а потом направляйтесь в Большой зал, — МакГонагалл кивает в сторону лестницы. — Уверена, вы проголодались, преодолевая все трудности. А я пока что займусь разрушенными воротами. Вас только двое? Поттера и Уизли с вами нет?

Гермиона отрицательно качает головой, и Малфой дергает ее за рукав, прося идти за ним. Они медленно поднимаются по лестнице, внимательно глядя на ступени, потому что провалиться или застрять хочется меньше всего.

— Мы были правы: школа не работает, — лицо у Малфоя мрачнее тучи, и серые глаза полны ярости. — Они смотрели, как мы сражаемся с пауками и с этим чертовым драконом, Грейнджер! И даже не подумали впустить нас. Что они здесь делают? Домовиков нет. Им же приходится как-то добывать еду и готовить. Еще никому не удавалось обойти закон Гэмпа, даже МакГонагалл.

Гермиона пожимает плечами: наверняка на все эти вопросы им ответят позже. Сейчас ей больше всего хочется оказаться в душе и переодеться в чистую одежду, а потом хорошенько поесть. От пережитых приключений у нее до сих пор дрожат руки. Если посчитать, сколько раз за последние три часа они могли умереть… Она искоса смотрит на Малфоя: он выглядит не лучше нее, с прожженной в нескольких местах одеждой, серым усталым лицом и заляпанными грязью ботинками. Но его глаза блестят яростно — и это придает ей сил.

— Ты спас меня сегодня дважды, — произносит она, вдруг останавливаясь, и Малфой тоже замедляет шаг. — Спасибо.

Он усмехается.

— Еще не раз сочтемся, Грейнджер.

— А твоя рука…

— Черт с ней.

Но она все равно переступает с ноги на ногу. Малфой принял боль тентакулы на себя и вытащил ее сначала из лап паука, а потом из пасти бездны.

В Больничном крыле привычно пахнет полынью, розой и свежей травой, везде — стерильная, навязчивая чистота и полная тишина. Мадам Помфри сидит в низком кресле у окна и сосредоточенно читает медицинский справочник, что-то подчеркивая карандашом. Услышав их шаги, она переводит взгляд с желтых страниц на вошедших и роняет книгу на колени.

— Малфой! Грейнджер! Что случилось?

— Как бы вам кратко пояснить, — Малфой снимает измученное приключениями пальто и кидает на стул около входа в приемную. — Тентакулы, соплохвосты, акромантулы, дракон и прочие будничные неприятности.

Несмотря на гудящую от усталости голову, Гермиона тихо смеется. У Малфоя странное, почти непонятное ей чувство юмора с изрядной долей сарказма, но оно начинает ей нравиться. Уж слишком хорошо оно сочетается с окружающим их миром.

Мадам Помфри возится с ними с добрых полчаса, а потом они, переодевшись, неторопливо идут к Большому залу, в котором вкусно пахнет жареным мясом и картофелем, а на столе стоит привычный всем тыквенный сок.

— Винки! — Гермиона не может поверить своим глазам, видя, как домовой эльф сосредоточенно возится около преподавательского стола. — Это действительно ты?

— Мисс Грейнджер, — та радостно улыбается. На ногах у нее шерстяные носки, а на шапочке, натянутой на уши, блестит значок Г.А.В.Н.Э. Гермиона едва сдерживается, чтобы не расплакаться, и отчего-то вцепляется в рукав Малфоя с такой силой, что он громко втягивает в себя воздух. — Вы такая взрослая стали!

— Как я рада тебя видеть, — Гермиона улыбается трясущимися губами. — Ты здесь одна работаешь?

Винки кивает, оглянувшись на преподавателей, и тут же кладет на серебряный поднос кусочки пирога с почками и ставит тарелку с порцией мяса и картофеля.

— А это для кого?

— Винки! Потом поговорите, после, — громко произносит МакГонагалл, и эльф тут же исчезает из виду, выбежав из зала с подносом. — Садитесь. Еда простая, но золотые времена школы, к сожалению, позади. Вы пришли за помощью, как я понимаю?

Гермиона кратко рассказывает о ситуации в Лондоне, о том, как Малфой пришел к ней с планом вернуть мир в свое обычное состояние, о Гуссокл и о рунах, не называя их число и смысл. Преподаватели слушают внимательно, и Гермионе кажется, что всегда веселый Флитвик теперь необыкновенно печален. Но спрашивать причину она не решается, хотя и подозревает, что это связано с гоблинами.

— К сожалению, профессор Бабблинг уехала от нас месяца два назад домой, в Эдинбург, — Вектор качает головой. — Но, думаю, вам и нумерология пригодится. Готова помочь всем, чем могу, пока вы здесь. А потом мы дадим вам адрес профессора Бабблинг, и вы спросите все остальное лично у нее.

— Кроме цифр вам абсолютно точно пригодится продвинутый курс трансфигурации, — заявляет МакГонагалл, кривя губы. — А вы что скажете, Флитвик?

— О, чары непременно нужно повторить, — кивает он торопливо, — и профессор Саламандер усовершенствует ваши умения по обращению с самыми сложными магическими существами. И, конечно же, вам понадобится курс защиты от Темных искусств вместе с зельеварением.

Малфой недовольно приглаживает волосы.

— А потом мы с Грейнджер сдадим Ж.А.Б.А. и получим право преподавать таким же заблудшим и чудом выжившим путникам?

— Не ерничайте, Малфой, — МакГонагалл смотрит на него сердито. Сеточка морщин на ее лице становится еще заметнее. — Вам не справиться с неведомым с помощью нынешних навыков и знаний. С драконом вы поступили абсолютно неправильно. Единственное, что мне понравилось, так это взрыв моста. Рискованно, но другого способа остановить пауков у вас не было.

— И сколько это займет времени? — Гермиона растерянно переглядывается с Малфоем, и тот неуверенно пожимает плечами. — Мы не можем задерживаться надолго.

— Недели две или чуть больше при условии, что учеба будет как обычно: с утра до позднего вечера, — отзывается профессор Вектор. — Вас всего двое, и вы одни из самых способных учеников, которых я помню. Сегодня мы готовы дать вам отдохнуть, но завтрашнее утро начинается в девять в кабинете защиты от Темных искусств. Потом зельеварение, потом чары, затем обед. После обеда трансфигурация, нумерология и изучение магических существ. Мадам Стебль, увы, уволилась, поэтому травология останется нетронутой, о чем лично я бы в вашей ситуации пожалела.

Гермиона тихо ставит на стол бокал с тыквенным соком.

— Мне нужен доступ к Запретной секции, — произносит она твердо, и Малфой утвердительно кивает, подтверждая серьезность ее слов. — Нам обоим. Хотя бы на два часа в день.

— Хорошо, я поговорю с мадам Пинс, — отвечает МакГонагалл после некоторого колебания. — В конце концов, семнадцать вам уже давно исполнилось, так что, по сути, никаких правил мы не нарушим. А сейчас, думаю, вам пора идти отдыхать. Спальни ваших факультетов ждут вас, а Винки скоро принесет все необходимое. И возьмите вот это.

Она раскрывает ладонь: на ней лежат два золотых значка старост школы, и Гермиона сглатывает. Она мечтала об этом с пятого курса, когда их с Роном впервые назначили старостами факультета. Но седьмой курс затерялся в поисках крестражей и сражений, и значок она так и не получила.

— Спасибо, — произносит она тихо, когда Вектор торжественно прикрепляет значки к их свитерам. — А школьную форму нам выдадут?

Флитвик растроганно улыбается.

— Конечно-конечно. Винки принесет. У нас должны остаться запасы с прошлого года.

Выйдя из Большого зала, они останавливаются в холле и долго смотрят на огромные песочные часы факультетов. В школе тихо, привычного шума и эха голосов нет, лестницы неподвижны, и даже люди на портретах, кажется, мирно дремлют. Школа еще никогда не казалась такой печальной, даже во время войны. Здания живы, пока нужны, а без внимания они умирают. И Гермиона на мгновение ясно чувствует это увядание и печаль Хогвартса.

— Придется разойтись, — неуверенно замечает Малфой, и Гермиона переводит на него встревоженный взгляд. — Прости, Грейнджер, но поспать на диванчике в спальне Слизерина не получится.

Она тут же вспыхивает.

— Извини, что мне было страшно, — она скрещивает руки на груди и торопливо идет к лестнице. — Спокойной ночи.

— Грейнджер! — произносит он ей в спину, но Гермиона только сердито дергает плечом, не оборачиваясь. Она поднимается к башне Гриффиндора, неторопливо идя по галереям и вдыхая знакомый запах замка. Некоторые портреты провожают ее удивленным сонным взглядом, а когда она подходит к Полной Даме, та смотрит на нее подозрительно:

— Пароль!

— Я не знаю пароля, — Гермиона задумчиво рассматривает ее блестящее розовое платье. — Но могу предположить, что это «Дамблдор».

Полная Дама возмущенно фыркает, подбоченившись.

— Ишь! Угадала, девчонка. Да, он единственный, кто всегда заботился обо мне даже после смерти. Мы иногда пьем с ним чай в кабинете директора, когда профессор МакГонагалл уходит спать.

Гермиона пропускает ее слова мимо ушей и входит в гостиную. На камине, видимо, совсем недавно растопленном, лежит толстый слой пыли. Такая же пушистая пыль лежит на спинках кресел и подоконнике. Видимо, Винки на весь замок не хватает, а профессора не заглядывают в гостиные факультетов. Гермиона думает, что Драко сейчас испытывает похожие ощущения: ностальгию и боль. И ей хочется поделиться с ним этими чувствами, но подземелья далеко, и они оба устали.

Переодевшись в пижаму, Гермиона долгое время сидит на ковре у камина, изредка подкидывая поленья в огонь, и рассматривает значок старосты. В голове проносятся сцены пятого курса: радость Рона, насмешки и баловство близнецов, веселая Джинни, борьба с Амбридж, сложные домашние задания и постоянная, но любимая суета. О, она бы много отдала, чтобы вернуться в то время хоть на один день! Она тогда знала, за что борется, знала, кто она и чего хочет. Сейчас она — как потерянная девочка, сидящая у камина в пустом замке и сжимающая в руке ничего не значащий значок. Она его не заслужила.

Почувствовав, что глаза совсем слипаются, Гермиона поднимается в спальню девочек и забирается на свою кровать. И тогда эмоции обрушиваются на нее волной. Как много они болтали здесь с Джинни! А как тщательно она готовилась к Святочному балу, крутясь вон перед тем зеркалом и представляя, как изумится Рон.

Гермиона плачет, зажав значок в ладони. Слезы — сначала редкие — никак не хотят останавливаться. Все, что накопилось за эти две недели, уже невозможно сдержать. Часы показывают полночь, потом час ночи, и она все зло вытирает и вытирает мокрые дорожки, но не может успокоиться.

А потом на лестнице раздаются шаги, но Гермиона не поворачивается, чтобы рассмотреть входящего. Наверное, это Винки, хотя ее шаги должны быть совсем неслышными. И только когда вошедший огибает ее кровать, она различает в нем Малфоя в слизеринской пижаме.

Малфой опускается рядом с ней на корточки и заглядывает в ее лицо.

— Ты чего? — спрашивает он тихо, и от этого голоса она плачет еще сильнее. — Эй, Грейнджер, что случилось? Миртл сказала, что прилетела спросить тебя о Поттере, а ты рыдала и никак не могла остановиться. Ей надоело ждать, и она пришла ко мне.

Гермиона смотрит в его бледное обеспокоенное лицо и понимает, что ей на самом деле хотелось, чтобы он пришел. Во всем замке есть только один человек, который понимает ее, понимает здесь и сейчас. Не Рон из радужных воспоминаний.

— Ты не можешь войти в спальню девочек, это запрещено, — произносит она недоверчиво сквозь слезы. — Ступени должны были превратиться в скользкую горку…

— Они и начали превращаться, но я сказал, что мне очень нужно, и, кажется, замок услышал, — Малфой садится на ковер на полу и опирается спиной о кровать. — Хотя Полная Дама продержала меня на входе минут десять. Я тоже не смог уснуть, если честно. Лежал и думал о том, сколько всего произошло в этих стенах. Сколько глупостей я натворил, но вместе с тем было столько счастливых, по-настоящему счастливых моментов. Ты поэтому плачешь?

— Да, — Гермиона еще раз вытирает слезы и переворачивает подушку сухой стороной. — Все эти картинки из прошлого так и пляшут перед глазами. Цветные и радостные. Не такие блеклые, как настоящие… А завтра у нас целый учебный день. Звучит невероятно, правда? Мне кажется, я просто не встану. Я так устала после этой чертовой полосы препятствий. А ведь это только начало, Малфой. Впереди у нас, может, месяцы скитаний…

Он поворачивает к ней лицо, и его серые глаза блестят в темноте. И от его взгляда ей становится спокойнее.

— Мы справимся, — произносит он твердо. — Но для начала нужно выспаться, Грейнджер. Ты не против, если я останусь здесь?

— В спальне девочек?

— Иди к черту, Грейнджер, — он забирается в кровать, стоящую у окна с витражом. — Кто здесь спал?

— Парвати.

— Великолепно, — Малфой закатывает глаза, тяжело вздыхая, и Гермиона невольно улыбается, все еще всхлипывая, но слезы наконец иссякают. — Ты примерно представляешь, чему нас будут учить? Может быть, сами предложим какие-то важные заклинания? Например, как справиться с драконом…

Малфой еще что-то говорит, рассуждая о необходимых для изучения заклинаниях, но Гермиона, опустошенная пролитыми слезами, вымотанная, но успокоившаяся, засыпает под звук его тихого голоса, думая о том, что он снова оказался рядом, когда был нужен. И от этого ощущения на сердце у нее становится тепло.

В эту ночь ей ничего не снится.

 

Драко

Утром ему все равно приходится уйти до того, как проснется Грейнджер, потому что МакГонагалл вряд ли обрадуется тому, что он ночевал в гриффиндорской спальне девочек. Часы показывают семь, и до подъема остается всего час. Миртл, задумчиво парящая у окна, интересуется, куда он направится.

— Наверное, прогуляюсь по замку, — неуверенно отвечает Драко, бросив взгляд на спящую Грейнджер, и только потом осознает, что мантия и школьная форма остались в слизеринской спальне.

К дракклу. В замке все равно ни души, которая посмела бы указать на его внешний вид, а переодеться он еще успеет. Драко выскальзывает в галерею, и башня остается за спиной. Полная Дама что-то кричит ему вслед, но Драко даже не собирается прислушиваться. Вместо этого он поднимается наверх, чуть не застряв в ступеньке, и идет к Выручай-комнате. К его удивлению, она открывается, хоть и не с первого раза. Внутри нее ему мерещится запах дыма и гари, и на мгновение в ушах раздается предсмертный крик Крэбба.

Прижав руки к ушам, Драко торопливо покидает комнату и инстинктивно сворачивает в галерею, ведущую к Астрономической башне. Холодный, почти ледяной ветер обжигает лицо, стоит ему лишь приоткрыть тяжелую дверь. На камнях лежит выпавший за ночь тонкий слой снега. Дрожа от холода, Драко подходит к зубцам и бросает взгляд вниз: около опушки леса снуют пауки, и вдалеке он видит желтые панцири соплохвостов. Небо, серое и неприветливое, придавливает его к площадке.

Драко прикрывает глаза, вызывая в воспоминаниях тот теплый, но страшный майский вечер, когда он направил палочку на директора, зная, что не сможет его убить. Дамблдор тогда предложил помощь. Почему он не принял ее? Испугался, что не успеет? Возможно, стоило рискнуть… Снейп смог бы ему помочь. Вместо этого он прожил в страхе еще год.

Вдыхая зимний воздух, Драко прислоняется к холодному зубцу. Теперь — только вперед. Он не смог изменить свою жизнь тогда, он вел себя как настоящий трус, но сейчас, рядом с Грейнджер, у него откуда-то появляются и крепнут силы идти дальше. И он должен бороться за это ощущение и не дать ему ускользнуть.

— Я так и знала, что ты здесь, — произносит голос за его спиной, но Драко не оборачивается. Тогда Грейнджер подходит и останавливается рядом с ним, тоже глядя вниз. Она уже переоделась в школьную форму и накинула до боли знакомую черную мантию с гербом своего факультета, а шею обмотала полосатым шарфом. На мгновение она снова становится «всезнайкой», и Драко улыбается, но тут же мрачнеет.

— Знаешь, каково это: получить задание убить человека? Не Пожирателя, не какую-то мразь, а одного из великих волшебников, который, к тому же, расправится с тобой одним взмахом мизинца? — спрашивает Драко вполголоса. — Знаешь, каково это — видеть его лицо каждый день в Большом зале и понимать, что он обо всем догадывается? И чувствовать себя ничтожеством, не способным ни на что. А из дома тебе приходят совы — одна за другой — с угрозами и обещаниями убить твоих родных, если ты провалишь задание.

— Нет, не знаю, — Грейнджер поднимает на него глаза, и в них светится сочувствие, не жалость. — И при всем этом ты еще учился и смог починить Исчезательный шкаф…

— И чуть не убил эту бестолковую Белл, — он сжимает зубы. — Она подвернулась под руку удачно, но кто же знал, что она полезет трогать это ожерелье! Ты вчера плакала, а я сегодня, здесь, снова ненавижу себя.

Грейнджер делает то, чего они оба, наверное, не ожидают: она легко проводит рукой по его волосам. И тут же ее отдергивает, смущаясь.

— Нельзя себя ненавидеть, Малфой, — заявляет она уверенно, поворачиваясь к выходу из башни. — Пойдем, через час у нас защита от Темных искусств.

Драко молча спускается за ней по крутым ступеням башни, понимая, что эта невольная ласка — первая за всю его жизнь, проявленная другой женщиной, а не его матерью. Настоящая, не придуманная и не сыгранная, как та, что дважды доставалась ему от Паркинсон.

С удовольствием позавтракав овсянкой с сэндвичами, они поднимаются в класс защиты от Темных искусств и садятся за первые парты. Часы уже показывают без трех минут девять, но преподавателя в классе еще нет, и Драко предполагает, что МакГонагалл решила позволить себе опоздать.

— Посреди учебного года, в составе двух человек, седьмой курс наконец возвращается в школу, — от знакомого голоса у Драко по телу бегут мурашки. — Да еще и по одному человеку с факультета.

В класс плавно въезжает Снейп в инвалидном кресле, смастеренном, наверное, здесь же — деревянном, с большими деревянными колесами, вполне себе живой и привычно язвительный, затянутый во все черное до самого подбородка, чтобы скрыть укусы Нагайны. Драко даже встает с места и подходит к нему, разглядывая со всех сторон.

— Сэр, но вы же умерли, — неуверенно замечает изумленная Грейнджер.

— Понимаю: моя смерть невероятно порадовала бы вас, Грейнджер, — губы Снейпа складываются в усмешку, черные глаза ядовито блестят, — но, к вашему сожалению, я жив, я не призрак. Или вы думали, я стану чем-то вроде Бинса? Увольте.

Он подъезжает к преподавательскому столу и, взяв в руки журнал, вписывает их фамилии в пустые клетки.

— Минерва сказала, что у нас с вами две с половиной недели на то, чтобы подготовить вас на уровень Ж.А.Б.А. по защите от Темных искусств и зельеварению, да так, чтобы вы смогли сдать экзамен на «Превосходно». Более того, она кратко посвятила меня в курс ваших дел и задач. А значит, нам нужно готовиться так, чтобы вы научились сражаться с кем угодно даже с закрытыми глазами. Впрочем, это почти невозможно, потому что для достижения мастерства нужна длительная практика, но и не совсем безнадежно, потому что с нами нет Поттера с его фирменным Экспеллиармусом.

Драко смотрит на него во все глаза: Северус всегда был для него образцом для подражания, до которого он так и не смог дотянуться. Сильный, смелый, уверенный в себе и словно терпкий и едкий, как утренний черный кофе. Вся та внутренняя независимость, к которой он так стремится, стирается. И ему сразу хочется заслужить хоть одну похвалу.

— Меня только поражает, Драко, выбор спутника для изменения мира, — Северус усмехается, глядя на еще не пришедшую в себя Грейнджер. — Всезнайка с набором теоретических знаний, которая чудом выжила в прошлом году. Неужели никто другой не пришел на ум?

Драко дергает плечом.

— Я не знал, что ты жив, так что другого выхода у меня не было, — отвечает он небрежно и краем глаза замечает, что Грейнджер тут же бледнеет.

— Я привязан к школе, — Северус выкатывает кресло на середину класса и взмахом палочки убирает все парты и стулья, заставляя Драко и Гермиону встать. — Так работает магия, которая вытащила меня с того света. Ирония судьбы, так скажем: приковать меня к месту, которое я ненавижу. Начнем. Сегодня я хочу посмотреть, как работают ваши щитовые чары.

Он обрушивается на них со всей силой, не собираясь делать поблажек, и довольно быстро выясняет, что их щитовые чары никуда не годятся. Во всяком случае, не годятся для серьезного сражения. Когда Грейнджер в очередной раз отлетает к окну и падает, Драко протягивает ей руку, сначала оглянувшись на Северуса, но она поднимается сама, отряхнув юбку от пыли и не взглянув на него.

Когда они переходят в класс зельеварения, взмокшие и слегка хромающие, Грейнджер занимает котел в противоположном от Драко конце класса. Первым делом Северус просит их сварить одно из самых сложных зелий — вредящее, и если у Драко еще получается хоть что-то похожее на фиолетовый настой с запахом полыни, то у Грейнджер в котле булькает горчичного цвета вода с резким неприятным запахом горелого дерева.

— Отвратительно, Грейнджер, — язвительно замечает Северус, и Драко невольно усмехается, вспомнив занятия по зельям, когда на них еще присутствовал Долгопупс. Но Грейнджер, видимо, принимает эту усмешку на свой счет и сердито поджимает губы. — Эванеско! А теперь еще раз.

Она зло заправляет за ухо прядь волос.

— Но оно варится полтора часа, сэр!

— У вас есть полтора часа до чар, я попрошу Флитвика начать чуть позже, — Северус кивает Драко на дверь, ведущую из класса в его кабинет. — А мы пока побеседуем. Хочу узнать, что там творится в Лондоне. Работайте, Грейнджер, и не смотрите на меня оборотнем. Если бы не Драко, уверен, вы бы не одолели и половины пути из-за вашей самоуверенности.

Драко кажется, что он должен вмешаться, но секундное колебание — и момент упущен, и он уже входит в просторный кабинет, вдыхая запах сушеных трав. Северус взмахом палочки ставит на огонь старый чайник и жестом предлагает Драко сесть в низкое кресло рядом с камином. Полтора часа пролетают незаметно. Северус жадно расспрашивает обо всем, что произошло с ними по пути, расспрашивает об устройстве общества в Лондоне, о тумане и докси. Драко, в свою очередь, узнает, что магия, которую применили гоблины, каким-то образом спасла Северусу жизнь, когда его, почти истекшего кровью, нашли у окна в Визжащей хижине.

Зло иногда может творить добро само того не зная.

— Если мы сумеем обратить магию гоблинов вспять, ты умрешь? — спрашивает Драко тихо, после того как Северус искренне удивляется терпению тех, кто живет под Куполом без магии.

— Вероятно, — тот равнодушно пожимает плечами. — Это не жизнь, Драко. Жалкое существование в компании тишины. Я устал и был бы рад избавиться от мучений. Я не вижу ничего и никого, кто мог бы подарить мне желание жить.

На занятии у Флитвика они только повторяют основы, и профессор остается ими доволен, но лицо Грейнджер даже не выражает радости. Она только благодарно кивает и первой выходит из класса.

МакГонагалл, разумеется, устраивает им полноценный экзамен и приходит к выводу, что с трансфигурацией у обоих все настолько плохо, что она даже не поставила бы им «Превосходно» на С.О.В., не то что посоветовала сдавать Ж.А.Б.А. по этому важнейшему для волшебника предмету.

— Точнее, Грейнджер, — сердито произносит она, шелестя мантией, и разглядывает мышь, в которую Грейнджер превратила кубок. — С одной стороны не хватает усов. А у вашей мыши, Малфой, не хватает когтей. Еще раз. Только теперь я жду, что вы превратите кубок в змею. Не ядовитую, Грейнджер!

Та едва успевает отскочить в сторону, чертыхаясь, и МакГонагалл тут же трансфигурирует змею в длинный свиток пергамента, а потом насмешливо смотрит на крошечного ужа, который вышел у Драко.

— А ведь вы должны были трансфигурировать дракона в птицу, — замечает она не менее язвительно, чем Северус. — Вместо этого вы рискнули жизнью, применяя щитовые чары. Где это видано, чтобы щитовые чары сработали против драконьего огня? Вам повезло, что я наблюдала за вами и смогла уменьшить температуру огня. Вы бы там заживо сгорели за одно мгновение. Проблема в том, что я не могу отправиться с вами и спасать вас от каждого дракона. И если у вас была мысль позвать меня с собой, то увы, но я должна остаться защищать школу. К завтрашнему дню прочтете вот в этом учебнике страницы с пятой по двадцатую. Да, Малфой, это учебник для мракоборцев, не стоит делать такие глаза. Напоминаю, что вы собираетесь спасать мир, и в этом мире полно опасностей.

На нумерологии Драко честно засыпает, потому что медленный голос Вектор всегда действует на него усыпляюще. Грейнджер же, наоборот, внимательно слушает лекцию и рьяно берется за решение предложенной задачи.

— Зачем нам нумерология? — интересуется Драко сонно, когда они идут по галерее второго этажа к классу, где их ждет Ньют Саламандер.

— Мы не знаем, что нам может понадобиться, — отзывается Грейнджер после некоторой паузы, и голос ее звучит слегка холодно. — Руны и числа могут быть связаны. Будет обидно, если мы доберемся до цели и нас остановит неумение читать средневековые цифры.

Ньют Саламандер сидит за первой партой, а не за преподавательским столом, и кивком приглашает их садиться. Он выглядит совсем не старым, и Драко дал бы ему не больше шестидесяти, если бы не знал его реальный возраст. Человек, который видел Грин-де-Вальда.

— Я слушаю, дети, — произносит Ньют добродушно. — Уверен, у вас есть что спросить, потому что гоблины являются видом магических существ. Как, впрочем, и домовые эльфы. Поэтому сегодня я не приготовил вам зверушек, я планировал отвечать на вопросы.

— Мы бы хотели узнать о психологии поведения гоблинов, — тут же подхватывает Грейнджер, садясь напротив него. — Вдруг мы попадем к ним в заложники, или нам придется с ними сотрудничать. Возможно, нам стоит попробовать переманить кого-то из них на свою сторону…

Ньют качает головой.

— У гоблинов только одна сторона: своя. Никакое золото, никакие условия не будут для них выгодными, потому что гоблины охотно умрут друг за друга. Вы всегда будете для них чужаками, даже если спасете кому-то из них жизнь. При любом сомнении, в любой ситуации, где придется выбирать, гоблины выберут или своих, или себя. Они невероятно проницательны и расчетливы, и нужно сказать, что именно эти качества позволили им выжить и возвыситься на сегодняшний уровень.

— Есть ли какие-то учебники гобледука?

— Есть один, я составил его наспех и довольно небрежно много лет назад, — Ньют скрещивает морщинистые пальцы. — Думаю, у мадам Пинс найдутся два лишних экземпляра. Желаете выучить? Боюсь, за две с половиной недели мы успеем освоить лишь самую базу. Я уже сказал МакГонагалл, что вам лучше задержаться на полные три недели, занимаясь каждый день без выходных.

Драко опирается локтем о парту.

— Как гоблины смогли переманить к себе домовиков, если даже Грейнджер не убедила их возглавить ее проект Г.А.В.Н.Э?

— Очень смешно, Малфой. Я тогда не совсем осознавала, что домовикам нравится их забота о замке, — Грейнджер даже не поворачивается в его сторону, хотя он надеялся, что шутка вызовет у нее улыбку. — Что заставило их уйти?

— Вот именно: заставило. Не думаю, что домовики ушли по доброй воле. Их магия, скорее всего, была подавлена и использована для контроля над миром. Домовиков легко запугать, а гоблины в этом мастера, — Ньют разводит руками. — С Винки говорить бесполезно. Она ушла по поручению Северуса в Запретный лес за особыми травами, а когда вернулась, домовики уже исчезли. Учитывая ее проблемы с запрещенными напитками, никто из своих не воспринимал ее всерьез и не поддерживает сейчас с ней связь. Вам придется искать домовиков самостоятельно, и эту идею Гуссокл я горячо поддерживаю.

…После ужина они расходятся: Драко направляется в кабинет Северуса, Грейнджер, коротко кивнув на прощание, идет к лестнице, чтобы подняться в библиотеку и поискать книги о рунах в Запретной секции. Сегодня, разумеется, Драко останется в слизеринской спальне: будет глупо, если он скажет Северусу, что собирается ночевать в гриффиндорской спальне девочек, потому что Грейнджер боится спать одна. Но на душе у него все равно неспокойно и неуютно, и он сам предпочел бы помочь Грейнджер с поиском рун, чем ощущать горечь в каждом слове и жесте Северуса. Сочувствие — сложная штука.

Так проходит неделя, и Драко каждый вечер думает о том, что ему нужно присоединиться к Грейнджер в библиотеке, но каждый вечер Северус просит его остаться. В последний понедельник перед Рождеством они варят Феликс Фелицис, и цвет зелья у Грейнджер слегка отличается от должного. Вчера она уже говорила прямо на занятии, что им пора приступать к изготовлению мазей, а не заниматься ненужной ерундой, и теперь, когда Северус снова уничтожает ее зелье, велев варить новое, Грейнджер сдувает упавшую на лицо прядь и топает ногой.

— Я ничего больше не собираюсь варить, — произносит она громко. — Мы сварили все, что могло пригодиться. Яды, противоядие, сложные многокомпонентные зелья — с меня хватит. Хотите Фелицис? Варите его сами. Нам пора переходить к мазям.

— Думаете, вы все знаете, Грейнджер?

— Я думаю, что вы вымещаете на мне свое сожаление о том, что остались живы, — парирует Грейнджер с высоко поднятой головой. — Война позади, а вы до сих пор полны желчи. Я не собираюсь в этом участвовать. Решите готовить мази — я буду в библиотеке.

И она вылетает из класса так же стремительно, как когда-то сбежала с прорицаний.

Северус коротко кивает, позволяя Драко выйти, и тот торопливо выбегает в галерею вслед за бушующей Грейнджер.

— Эй, постой, — он берет ее за локоть, но она сердито вырывается. — Что случилось?

Ее лицо краснеет, и в карих глазах — ярость.

— Он издевается надо мной всю неделю, — произносит она, глядя на него внимательно. — Тебе, наверное, это нравится? Я заметила твою усмешку. Как только ты увидел его, ты стал прежним. Отвратительным высокомерным Малфоем, который сделает что угодно, только бы заслужить его похвалу. Если Снейп скажет «приползи», ты приползешь. И ты еще что-то говорил о том, что сожалеешь о прошлом. О, нет, ты сожалеешь об отсутствии таких наставников, как Снейп. Мы две недели выживали, спасая друг друга. А ты заявляешь ему, что выбрал бы его, если бы мог. Отлично! Сто баллов Слизерину!

И где-то внизу в нижнюю чашу весов тяжело падают изумруды. Если бы ситуация не казалась такой серьезной, Драко бы рассмеялся. Но Грейнджер резко поворачивается к нему спиной, и ее мягкие каштановые волосы задевают его лицо.

Драко остается стоять посреди галереи, понимая, что она абсолютно права. Человек, пытающийся встать на путь исправления самого себя, не должен позволять себе отступать назад. И он невольно вспоминает ее легкое прикосновение там, на Астрономической башне.

Вечером, после занятий по обращению с магическими существами, где они изучали саламандр, Драко идет не в кабинет Северуса, хотя знает, что тот будет огорчен. Северус одинок и замкнут, он ненавидит замок и практически не покидает пределы своей комнаты. Каково это — быть запертым в замке, в своем теле, не имея даже надежды вырваться отсюда? Любой сошел бы с ума.

Грейнджер сидит за самым дальним столом библиотеки, вглядываясь в страницу толстенной книги. Мадам Пинс провожает его недовольным взглядом, переписывая каталог книг, собранных в школе.

— Нашла что-нибудь интересное? — тихо спрашивает Драко, садясь напротив Грейнджер, но она упрямо не отвечает.

Проходит несколько долгих, тяжелых минут, но она так и не удостаивает его взглядом.

— Грейнджер, — произносит он тихо.

— Уходи. Или ты пришел сказать, что завтра мы наконец начинаем варить мазь против диких докси? — в ее голосе — лед. — Думаю, Снейп будет огорчен, если ты не придешь. Он же так невыносимо одинок и никем не понят.

Драко подается вперед и касается ее руки, но Грейнджер тут же отодвигается. Драккл раздери! Он понятия не имеет, что нужно сказать, чтобы растопить эту ледяную стену, которую он сам выстроил между ними своим молчанием.

— Прости меня, я вел себя как идиот, — произносит он шепотом, чтобы мадам Пинс не услышала. — Ты права: я сделал шаг назад. Просто Северус… Он единственный, кому было не наплевать. И когда ты встречаешь человека, который так долго направлял тебя, сложно действовать самостоятельно. Потому что всегда легче сказать: «Это он виноват, он велел мне сделать это». Понимаешь?

Грейнджер поднимает на него глаза, и в них светится недоверие.

— Я тебе не верю, Малфой. В следующий раз мы встретим еще кого-то из твоего прошлого, и ситуация повторится. Не очень приятно слышать, когда твои чувства высмеивают. Я всегда была искренней с тобой и…

Он быстро накрывает ее руку своей.

— Я знаю. Простишь? — спрашивает он и тут же добавляет: — Я попросил Винки сделать нам пирожные. Сто лет не ел пирожных.

Грейнджер фыркает, но в этот раз не отнимает руку. Драко садится рядом с ней и заглядывает в раскрытую книгу, ощущая легкий аромат ландыша и жасмина. В мэноре всегда так красиво цвел жасмин. Правда, у матери от него обычно болела голова, но Драко любил распахнуть окно июльской ночью, чтобы аромат проник в комнату.

— Смотри: это весь список рунических памятников, — Грейнджер стучит пальцем по странице, и Драко быстро пробегает текст глазами. — Да, их неимоверно много. Попробуем отбросить самые маловероятные. И нам все равно придется найти профессора Бабблинг, я не так много изучала руны, чтобы обойтись без ее помощи.

— Я вообще держался подальше от рун. На тот момент я и представить не мог, что они однажды пригодятся, — признается Драко, когда они спускаются на первый этаж, чтобы заглянуть на кухню. — Ты оказалась дальновидней.

Грейнджер подозрительно смотрит на него искоса.

— Не подлизывайся.

— Даже не пытался, — отзывается он, пропуская ее вперед.

Они проводят оставшийся вечер на кухне в компании Винки, которая приготовила его любимые пирожные с малиновым кремом и сливками, и Грейнджер с удовольствием отмечает, что они великолепны. Драко ловит себя на мысли, что рядом с ней ему спокойнее, чем с ворчливым Северусом, и что ему не хочется расходиться по разным спальням. За прошедшую неделю он сам плохо спал без нее, ворочаясь с боку на бок, но в этом трудно признаться прежде всего самому себе. Он действительно пришел к ней потому, что у него не было другого выхода, но эти две недели многое изменили: Грейнджер не оказалась ни занудой, ни всезнайкой. Она — часть мира, в котором ему бы хотелось оказаться, и она не прогнала, а поверила ему. А он едва все не испортил, поддавшись желанию выглядеть несломленным в глазах Северуса. Нельзя обманывать: ни себя, ни других. Он сломан. Но то прикосновение Грейнджер словно сделало на его разорванной душе первый стежок.

Драко провожает ее до башни Гриффиндора и неуверенно замечает:

— Я могу остаться, если хочешь.

— Я буду рада, — отзывается она, и они проходят в гостиную под неодобрительный взгляд Полной Дамы.

 

Гермиона

Утром она едва открывает глаза: они с Малфоем проговорили до рассвета, делясь мыслями насчет рунных памятников и просто вспоминая школьные годы. Но потом Малфой все-таки ушел: Гермиона решила, что им не стоит давать Снейпу лишних поводов для обсуждения. То, что Снейп жив, не перестает ее удивлять, и ей кажется, что Гарри был бы рад об этом узнать. Но Гарри, скорее всего, действительно в Азкабане. Вчера ночью ей снова снился сон, где Гарри пытался что-то писать на кусочке пергамента, но она не смогла разглядеть написанное, как ни пыталась.

Несколько раз они долго говорили с Винки, и каждый раз эльф благодарила ее за то, что Гермионе было не наплевать на ее судьбу. Однако друзей среди домовых эльфов Хогвартса она так и не нашла и, к сожалению, даже не может представить, что с ними сделали гоблины. Винки считает, что магия домовиков слабее гоблинской, потому что домовики направляют ее только в одно русло: в основном это бытовые дела, а не сражения.

Рождество уже стоит на пороге, и в эти дни семьи и друзья встречаются, чтобы поделиться впечатлениями об ушедшем годе, поздравить друг друга и просто побыть рядом. Флитвик, конечно, поставил в Большом зале красивую пушистую ель, и завтра они собираются ее украшать, но настроения праздника ни у кого нет. И та атмосфера чуда, что всегда ощущается в это время, испорчена.

На защите от Темных искусств они в который раз повторяют боевые заклинания, и Гермиона замечает, что стала гораздо лучше предугадывать удары противника, хотя Снейп только усмехается, сражаясь с ней или наблюдая за их с Малфоем дуэлью.

— Полная невнимательность, Грейнджер, — заявляет он, когда Гермиона больно падает на пол, не успев отразить Импедименту. — И абсолютная неуклюжесть. Барахтаетесь как паук, упавший на спину.

Гермиона растирает лодыжку, и тогда Малфой негромко, но уверенно произносит:

— Хватит, Северус.

И тут же протягивает ей руку. Гермиона с трудом встает, опираясь о его ладонь, и их взгляды встречаются.

— Понимаю, — в голосе Снейпа звучит насмешка. — На безрыбье и рак — рыба.

— Болит? Может, тебе сходить к Помфри? — Малфой нарочно пропускает его слова мимо ушей. — Ты хромаешь.

Гермиона отрицательно качает головой, чуть смущаясь. На что намекает Снейп? На то, что между ними что-то может быть? Глупости. Малфою никогда не нравились такие, как она. Ему ближе Паркинсон или, например, Дафна Гринграсс с ее утонченностью. Как говорила тетушка Мюриэль, плохая осанка и костлявые лодыжки никого не привлекают.

— Интересно, — Снейп скрещивает руки на груди, наблюдая за ними. — Посреди поля боя вы тоже отправитесь к мадам Помфри? Идите обратно на позицию, Грейнджер. Мы еще не отработали Остолбеней.

Гермиона делает вид, что возвращается на свое место, но тут же мгновенно поворачивается:

— Остолбеней!

Снейп резко взмахивает палочкой, и заклинание, срикошетив, пролетает над ее головой.

— Та же проблема, что у Поттера: ваш разум открыт, Грейнджер, а ярость хлещет через край. Думаете, я не ожидал этого бессмысленного выпада?

Она шумно выдыхает, отчаянно глядя на Малфоя, и тот, поняв ее молчаливую просьбу, замечает:

— Предлагаю перейти к мазям, Северус. Я сомневаюсь, что нам встретится настолько серьезный противник, как ты. Пожиратели либо работают на гоблинов, унижаясь, либо мертвы. Да и равных тебе среди них не осталось: Беллатриса тоже мертва.

Снейп недовольно поджимает губы, но жестом приглашает их перейти в класс зельеварения. Хромая, Гермиона слегка отстает, и Малфой, оглянувшись, подставляет ей локоть.

— Обопрись на меня. И перед Флитвиком мы все-таки зайдем в Больничное крыло, Грейнджер.

Снейп показывает им, как готовить самые необходимые мази: от укусов и ушибов, содержащие противоядие и успокаивающие, и, наконец, учит их варить самую ядовитую мазь. Это — оружие, которое вполне может пригодиться.

— Одно прикосновение этого вещества, и вы обездвижены, а секунду спустя — на пути к смерти, — говорит он, нюхая сине-зеленую мазь Малфоя и одобрительно кивая. — У вас тоже наконец получилось, Грейнджер. Думаю, на сегодня мы закончим, а завтра повторим все то же самое еще раз.

Замок постепенно украшается к Рождеству, и Гермиона с Малфоем успевают принять в этом участие: в один день они растягивают разноцветные гирлянды в Большом зале, в другой — вешают красивые фонарики в Больничном крыле и библиотеке. Гермиона гадает, чем сейчас заняты ее родители, и представляет Молли, которая с утра до ночи возится на кухне, чтобы приготовить пироги и мясо.

Вечером, вернувшись из ванны старост, Гермиона застает Малфоя в гостиной, и в руках у него — та колдография с матерью.

— Она всегда присылала мне домашние сладости на Рождество и новые книги, — произносит он тихо, когда Гермиона садится рядом, взбивая руками влажные волосы. — Надеюсь, Гуссокл смогла ее найти, и теперь они с отцом в безопасности. Что обычно присылали тебе?

— По-разному, — Гермиона перебирает в голове подарки. — Однажды прислали красивый браслет, в другой раз — справочник по маггловедению, я очень его просила, потом — парадную мантию на выход. Жаль, что я сама ничего не подарю им в этом году.

Малфой кивает, видимо, думая о том же.

— У меня нет для тебя никакого подарка, но вместо этого я хотел бы сказать спасибо, — вдруг произносит он, поворачиваясь к ней. — Ты вовремя напомнила мне о том, чего я действительно хочу. Я устал казаться хорошим и удобным в чужих глазах. Оправдывать ожидания.

Гермиона слабо улыбается и не знает, что ему ответить.

В их последний учебный день они заходят в класс трансфигурации раньше МакГонагалл и оказываются один на один с темно-золотым драконом. Заметив их, ящер тут же выгибает шею и стремительно ползет им навстречу, издавая яростный рев.

— МакГонагалл говорила о том, что его нужно трансфигурировать, — шепчет Гермиона поверх плеча Малфоя, который встает между ней и драконом, заслоняя ее, и они оба пятятся к стене. — Давай рискнем? Я превращу его в птицу, а ты трансфигурируешь вон тот стол в клетку…

Малфой согласно кивает, и Гермиона поднимает палочку, сосредоточенно глядя на надвигающегося дракона. Он невероятно красив: Чарли обязательно бы сфотографировал его и внес в каталог редчайших видов.

Сначала ничего не получается, и дракон только мотает огромной головой, уходя от ее заклинаний, но потом Гермиона делает еще одну отчаянную попытку, и дракон, клацнув зубами где-то над ее головой, вдруг садится на ее плечо маленькой золотой птичкой. Малфой тут же сооружает клетку из дальней парты, и Гермиона ловким движением отправляет птичку внутрь.

Дверца захлопывается. Птичка беззаботно чирикает, потряхивая красным хохолком.

— Сдано на «Превосходно», — МакГонагалл выходит из-за широкой ширмы в конце класса и впервые за все это время улыбается. — Грейнджер, Малфой, браво за командную работу. Вы готовы к следующим трудностям. Хогвартс дал вам все, что мог, и все, что я предложу вам еще — это остаться на несколько дней и разобраться с книгами о рунах, которые вы сможете взять с собой. Вы пришли за помощью — и вы ее получили. Знания спасают нас в любой, даже самой безвыходной ситуации. И это не только то, чему вы научились в этих стенах и прочли в учебниках. Это еще знания, которыми владеет ваше сердце. Мне, разумеется, любопытно, почему сюда явились именно вы двое. Особенно вы двое — самое невероятное сочетание, какое я могла себе представить. Но, боюсь, это совершенно не мое дело, так что я попрошу вас лишь об одном: верните ваши значки старост. Они будут ждать новых владельцев.

Гермиона с сожалением вкладывает значок в ее ладонь.

— С прискорбием сообщаю, что по итогам весьма короткого учебного года Слизерин обошел Гриффиндор и получает Кубок Хогвартса, — добавляет МакГонагалл с ноткой насмешки. — Профессор Снейп наконец-то порадуется.

Малфой смотрит на нее искоса, а потом, не выдержав, громко смеется.

Гермиона отвечает ему печальной улыбкой. Никто не знает, что ждет их впереди, и из-за этого она не может позволить себе по-настоящему радоваться.

— А теперь предлагаю отпраздновать Рождество, пусть и с небольшим опозданием, — МакГонагалл кивает на дверь. — Винки обещала приготовить пудинг и пирог с почками.

И они втроем выходят из класса, оставив золотую птичку чирикать в серебряной клетке.

Драко

Мадам Пинс стоит с выпрямленной спиной, прижимая стопку книг к груди и тряся головой.

— Эти справочники бесценны! —ман возмущенно произносит она, глядя в их просящие лица. — Что случится, если вы их потеряете? Вторые экземпляры хранятся только в Лондонской библиотеке, и, значит, школа навсегда их лишится…

— И много школьников так подробно изучают руны? — едко интересуется Драко, но Грейнджер тут же шикает на него, потому что лицо мадам Пинс багровеет.

— Да, Малфой, представьте себе, изучают. Вы на минуточку забываете, что впереди у школы сотни и тысячи лет существования, — мадам Пинс еще сильнее прижимает книги к груди. — Вы и так стащили у меня три сборника, Грейнджер, и до сих пор не вернули. Что с ними стало, позвольте спросить?

Грейнджер предсказуемо не теряется.

— Честное слово, с ними все в порядке, — произносит она твердо. — Я обещаю, что верну их вместе с этими справочниками. Профессор МакГонагалл…

— Не имеет права распоряжаться имуществом школы, будь она хоть трижды директор, — отрезает мадам Пинс и поворачивается к ним спиной. — Разговор окончен. Не говоря о том, что вы невероятно наивны. Думаете, руны, которые вы ищете, просто спрятаны в рунических памятниках? Как бы не так. Частично — да, но в большинстве своем они указывают на предмет, артефакт, на котором зашифрована руна. И увидеть ее можно лишь с помощью специального заклинания «Явись». Поверьте, я много лет дружила с профессором Бабблинг, уж я-то в этом разбираюсь.

Драко издает тихий стон и переглядывается с Грейнджер. Это начинает напоминать какой-то средневековый поиск сокровищ, которых не существует. Или которые показываются самым достойным. Очередная болтовня о чем-то типа Святого Грааля и куче рыцарей, оказавшихся нечистыми на помыслы.

Грейнджер обеспокоенно переступает с ноги на ногу.

— Мадам Пинс, но как же…

— Разговор окончен! — она повышает голос, и им приходится покинуть библиотеку с пустыми руками и с роем пугающих мыслей.

Драко искоса наблюдает за Грейнджер: она шагает рядом, сосредоточенно наматывая на палец прядь волос. Школьная форма идет ей, хотя Драко невпопад думает, что слизеринский зеленый подошел бы ей куда больше.

— Нам нужны эти книги, — упрямо произносит она, переводя на него взгляд. — Если мадам Пинс не хочет отдать их по нашей просьбе, придется стащить. Знаю, звучит ужасно, но другого выхода у нас нет. Конечно, она предположит, что мы так и сделаем, поэтому может наложить сложные защитные чары, так что придется поговорить с МакГонагалл.

Они спускаются вниз и идут ко входу в подземелье. Грейнджер попросила показать ей гостиную Слизерина, и Драко не стал отказывать: пусть увидит, что та не такая мрачная, как о ней постоянно говорят. Он произносит пароль шепотом и пропускает Грейнджер внутрь.

— Красиво, — признает она, повертев головой. — Мне нравится этот изумрудный цвет, напоминает оттенок листвы, когда лето уже перебралось за середину. От красного иногда устаешь, а здесь так и тянет отдохнуть.

Грейнджер садится на мягкий, обитый бархатом диван и прикрывает глаза. Эти две с лишним недели занятий вымотали их обоих, но на передышку они дали себе всего три дня, и завтра пора двигаться дальше. Мир не будет ждать, пока они хорошенько выспятся.

Драко садится рядом с ней и откидывается на мягкую спинку.

— В отличие от гоблинов, я бы не хотел жить в искусственном мире, — произносит он тихо. — Знать, что тебя любят из страха, тебе служат из страха — я понял ошибочность этой идеи еще год назад. Невозможно удержать того, кто в глубине души всегда выберет себя, а не тебя, нельзя насильно привязать того, кто хочет уйти. Настоящее всегда добровольно и искренне. Жаль, что я понял это слишком поздно, но хорошо, что гоблины об этом не подозревают.

Грейнджер коротко кивает, соглашаясь.

— Страх — сильное оружие, особенно если это страх причинить боль другому человеку.

Драко смотрит на нее внимательно:

— Ты сейчас Уизли имеешь в виду?

— Я сбежала из Лондона с тобой, даже не сказав ему ни слова, — она закрывает лицо руками. — Что он должен подумать? Ты сам говорил, что в такой ситуации на его месте решил бы, что я тебе не доверяю. И у меня нет оправданий, Малфой: мы сидели и разрабатывали план. У меня было время ему сказать, но я не сказала. Можно свалить это на то, что Рон нытик, он бы уже с ума нас свел жалобами на усталость, плохой сон, плохую еду, пауков, три недели сумасшедшей учебы… Но дело ведь не в этом. Я не понимаю, в чем, и я с каждым днем все больше запутываюсь.

Драко тяжело выдыхает.

— А ты прекрати о нем думать каждый день, хотя бы ради разнообразия. Может быть, потом правильные мысли придут сами. Нам есть чем занять голову.

Грейнджер смотрит на него с отчаянием.

— Но мы тогда совсем отдалимся.

— Расстояние не имеет значения, если оно только на карте, — отвечает Драко твердо и поднимается. — Пойдем, посмотришь слизеринскую спальню девочек. Захочешь — можешь остаться. Обещаю: Северус тебя не потревожит. Они с Филчем по пятницам играют в шахматы, искренне презирая друг друга.

Грейнджер слабо улыбается, и от этой улыбки Драко становится спокойнее. Он вынимает из кармана кинжал, убранный в красивые ножны, которые ему принесла откуда-то Винки, и показывает Грейнджер. Края кинжала загадочно мерцают серебристым светом.

— Северус заострил кончик и наложил на него несколько темных заклятий, так что теперь он может резать все что угодно: камень, железо — все. Вдруг нам придется выбираться из неожиданного плена.

Грейнджер пристально всматривается в лезвие, и в ее глазах мелькают воспоминания.

— Кинжал и до этого был достаточно острым. Во всяком случае, буквы на мне он вырезал умело и оставил шрам, а потом убил Добби…

Драко сглатывает. Добби иногда снится ему в кошмарах; огромный и страшный, он стоит над его кроватью и тычет огромным пальцем ему в грудь. Тряхнув головой, Драко произносит:

— Шрам ведь остался?

Вместо ответа Грейнджер задирает рукав джемпера, показывая написанное тонкими косыми буквами слово «грязнокровка».

— Чертова тетка, — произносит он сквозь зубы. — Хотя она научила меня легилименции и тренировала со мной защитные заклинания. И она же радостно смотрела, как я пытал людей.

Грейнджер приподнимает брови:

— Ты пытал людей? Это Реддл тебя заставлял?

— Да, — Драко отвечает ей мрачным взглядом. — Раз уж я проваливал попытку за попыткой убить Дамблдора, я должен был хоть где-то проявить себя. Драккл с ними, Грейнджер, я хочу наконец проснуться в мире, где меня не унижают и не презирают. Так что предлагаю расходиться спать: завтра нам рано вставать и собираться в дорогу.

Грейнджер явно хочет что-то сказать, он видит это в ее блестящих карих глазах, но не решается. Драко благодарно кивает за невысказанные слова и спускается в спальню мальчиков. Завтра Хогвартс, безопасный и родной, останется за спиной, и дорога снова окажется полна опасностей.

На его кровати болтает призрачными ногами Плакса Миртл. Кровавого Барона за все это время Драко так и не встретил, хотя раньше тот частенько появлялся в гостиной.

— Ты повзрослел, — произносит Миртл игриво, глядя на него сквозь очки. — Стал ужасно привлекательным. Пожалуй, больше, чем Поттер, ему очки не идут.

— Я собираюсь спать, — он скрещивает руки на груди. — Давай поговорим потом — например, никогда?

Миртл обиженно надувает губы, всплывая вверх, к низкому потолку. Драко с облегчением забирается под одеяло и, накинув его как плащ, переодевается в пижаму. Миртл не сводит с него глаз.

— А помнишь, как ты рыдал в туалете?

— Не хочу вспоминать.

— И вся боль, все страдания ради того, чтобы встречаться с этой некрасивой всезнайкой, похожей на серую мышь? Ужасные, вечно торчащие во все стороны волосы и синяки под глазами…

Драко хмыкает.

— Мы не встречаемся, Миртл, угомонись. У нас с Грейнджер совершенно другие задачи.

Накрываясь одеялом с головой, он невольно думает о том, что Миртл снова преувеличивает. У Грейнджер красивые волосы, и ему нравится, что они пушатся, и красивые глаза — они перекликаются по цвету с волосами, образуя единый союз. И у нее тонкие изящные руки с маленькими пальцами — не с граблями, как у Паркинсон. Нет, он точно не назвал бы ее серой мышкой. Да он никогда ее такой и не считал. А синяки под глазами у него самого появились года полтора назад и не собираются исчезать.

 

МакГонагалл встречает их ранним утром у подножия лестницы в Холле, где стоят песочные часы. Смотря на ее морщинистое лицо с поджатыми губами, Драко думает, что невозможно стареть бесконечно. Однажды время останавливается, и ты остаешься таким еще долго: старым, мудрым и застывшим в потоке дней.

— Возьмите, Грейнджер, — она протягивает стопку книг. — Убедить мадам Пинс было нелегко, разумеется. Но портрет профессора Дамблдора полагает, что вы обязательно должны иметь их при себе, и ему удалось это объяснить.

— Спасибо, — Грейнджер запихивает книги в бисерную сумочку. — Честное слово, я верну. Включая те справочники по Темным искусствам, которые я взяла из библиотеки в прошлом году.

Вместо ответа МакГонагалл достает из кармана серебряную ложку и постукивает по ней палочкой.

— Портал перенесет вас в Эдинбург, — произносит она сдержанно. — Профессор Бабблинг живет на Квин-драйв, пять, серый дом с совой на фасаде. Пароль «Соплохвост», профессор их терпеть не может. Удачи, она вам понадобится.

Драко протягивает руку одновременно с Грейнджер, лицо МакГонагалл и холл Хогвартса исчезают в бешеном водовороте, и они оказываются посреди поля, перед огромным забором футов семь высотой. Ветер дует с такой силой, что едва не сбивает их обоих с ног. Пригибаясь к земле, они медленно бредут вдоль забора, ища вход. Небо моросит противным январским дождем.

— Если что-то пойдет не так, выбраться отсюда будет невероятно трудно, — Драко перекрикивает ветер. — Держи палочку наготове, слышишь?

Грейнджер не отвечает, натягивая капюшон до самого носа. Пройдя добрых мили две, они наконец находят ворота, по обеим сторонам которых стоят два охранника с ружьями, и у их ног жалобно скулят от усталости и холода огромные овчарки.

— Мы бы хотели попасть в город, — произносит Драко спокойно. — Мы ищем Батшеду Бабблинг, она специалист по средневековому искусству.

Охранник, стоящий справа от них, пристально разглядывает их бледные от ветра лица и растрепанные волосы.

— Мы изучаем искусство, — для большей убедительности сообщает Драко, представляя, как жалко они с Грейнджер выглядят со стороны. — И нам сказали, что профессор Бабблинг живет в Эдинбурге.

— Раз сказали, значит, так и есть, — охранник сплевывает на землю. — Пропуск в город имеется?

Драко переглядывается с Грейнджер и отрицательно качает головой.

— Мы в Эдинбурге первый раз, сэр.

Охранник поправляет ружье и жестом предлагает им следовать за ним в небольшой одноэтажный домик. Внутри тепло, и на столе одиноко горит старая лампа. Охранник вынимает две анкеты и щелкает ручкой.

— Имена и фамилии, будьте добры. Так положено для учета.

— Аргус Блэк, — Драко выдает первое, что приходит ему в голову. — А это моя жена, Минерва.

У Грейнджер в глазах пляшут смешинки, но она серьезно произносит «да», подтверждая его слова. Охранник записывает их возраст и сферу интересов, города, в которых они побывали за последний месяц, наличие детей и собственного жилья. И потом смачно ставит поверх анкет большую синюю печать.

— У нас в городе уже полгода как проходит сложный социальный эксперимент. Полагаю, в Лондоне, откуда вы приехали, о нем не знают. Я сейчас передам вас капитану Оливье, он введет вас в курс дела. Следуйте сюда, молодые люди.

Драко идет первым, Грейнджер шагает сзади, и он слышит ее нервное дыхание. Ему и самому не по себе: человек едва ли останется спокойным, уходя за высокий забор и не зная, что может ждать его впереди.

Капитан встречает их сдержанно, мельком просмотрев анкеты.

— Я вижу, что вы прибыли в город в культурных целях, и это вполне понятно, учитывая достояние Эдинбурга. Однако вы должны выполнять следующие условия: не разглашать ваш семейный статус, не рассказывать о том, что вы видели до того, как попали к нам. Мне бы также хотелось, чтобы вы переоделись в форменную одежду, я выдам вам подходящие размеры. Как только вы свяжетесь с профессором и получите интересующую вас информацию, прошу немедленно покинуть город. И помните: никаких тактильных контактов. Это строго запрещено и карается тюремным заключением. Прошу!

Драко неприязненно рассматривает свое отражение: худой и бледный, он выглядит беспомощно в серой водолазке, надетой под серую куртку из грубой ткани, и длинных черных штанах. Грейнджер тоже осматривает себя недовольно: у женщин форма темно-синяя, состоящая из кофты с курткой и длинной юбки до щиколоток.

— Боюсь, Эдинбургом управляют гоблины, — шепчет Грейнджер, когда они выходят вслед за капитаном на старинную узкую улицу с мрачными домами. — Нам нельзя нигде светиться. Ты зря назвал фамилию «Блэк», нужно было что-нибудь не связанное с магией, например, Смит или Джонсон…

— В следующий раз врать будешь ты, — отвечает он сердито, оглядываясь по сторонам.

Они проходят несколько улиц вместе с капитаном, встречая на своем пути людей, одетых так же, как они сами. Драко замечает сочувствие, которое проступает на лице Грейнджер, когда она видит колонну женщин, несущих на плечах огромные мешки. Безрадостные, со впалыми щеками и словно пригибаемые к земле, они почти не поднимают голов. Мужчины, выглядящие более здоровыми и довольными, идут по другой стороне улицы, распевая строевые песни. Детей нет, только редкие автомобили проезжают по брусчатке, шелестя шинами.

Наконец капитан останавливается на широком перекрестке.

— Квин-драйв уходит налево, — произносит он тихо. — Продолжайте двигаться вперед, только по разным сторонам улицы. Вы, мисс, останьтесь здесь, а вы, мистер, перейдите на противоположную сторону. В дом заходите по очереди. Даю вам два часа. По истечении этого времени вы должны покинуть город.

Драко неохотно переходит улочку наискосок, и его встревоженность отражается в глазах Грейнджер. Им остается пройти всего несколько домов, и спустя пять минут оба останавливаются напротив серого дома с совой на фасаде. Грейнджер, оказавшаяся по нужную сторону, первой исчезает внутри темной парадной. Драко, выждав несколько секунд, следует за ней.

Внутри пахнет плесенью, высокие ступени покрыты пылью и землей. На первом и втором этажах так же холодно, как и на улице, на третьем слышны голоса, на четвертом что-то шумит, и только на пятом этаже снова наступает тишина.

— Профессор Бабблинг? — неуверенно произносит Грейнджер несколько раз, идя по длинному коридору и заглядывая в приоткрытые двери. — Малфой, нам, наверное, сюда.

Она указывает на едва заметный герб Хогвартса на одной из серых дверей. В прихожей никого нет, в единственной комнате все перевернуто вверх дном, словно здесь был обыск. Драко выражает их общие безрадостные мысли, взглянув на раскрытый холодильник:

— Ее здесь нет, но ушла она недавно. И явно не состояла в партии подчинения. Скорее всего, ее обнаружили.

Грейнджер возвращается в комнату и быстро перебирает бумаги на заваленном письменном столе.

— Нужно уходить: это ловушка, — Драко сжимает палочку покрепче и вспоминает советы Саламандера о том, как нужно сражаться с гоблином. — Помнишь, как они посмотрели на нас, когда я назвал ее фамилию?

Грейнджер взмахивает рукой, прося его замолчать, и взволнованно трясет перед его носом бумажкой со странными закорючками.

— Здесь кроется ответ, где профессор, — она прячет бумажку в сумочку. — Послание в рунах, и мне нужно время и толкователь, чтобы разобрать слова. Еще можно взять несколько блокнотов с рунами, вдруг там тоже что-то важное? Мне кажется, профессор сама начала расследование, и, скорее всего, это заметили.

Драко помогает ей собрать разбросанные по полу блокноты в кожаных обложках. Только бы профессор была жива! Это их последняя надежда. Если не понять, куда двигаться, как искать и где — можно плутать по миру годами без шанса найти хоть одну руну.

Они быстро спускаются по лестнице и выходят из дома, вновь разойдясь по разные стороны улицы, чтобы не привлекать внимания. Но прохожие все равно глазеют на них как на музейные экспонаты, и понятно, почему: Грейнджер выглядит в сто раз красивее всех встречающихся женщин. Они напоминают Драко замученных мышей из экспериментальной лаборатории. Как быстро люди теряют человеческий облик! Как сильно они зависят от еды, сна и спокойствия.

Охранники по-прежнему стоят по обе стороны ворот. Капитана возле них нет, и от этой мысли Драко вздыхает свободнее. Попрощавшись и соврав, что плодотворно поговорили с профессором, они покидают город. Охранники неотрывно смотрят им вслед, пока Драко с Грейнджер не сворачивают в небольшой пролесок, начинающийся на окраине. Вымокшие от моросящего дождя и продрогшие под ветром, они негнущимися пальцами вынимают и раскладывают палатку, предварительно наложив все защитные заклинания.

— Мерзость! — Грейнджер скидывает с себя форменную куртку, едва войдя внутрь палатки. — Не понимаю, как только весь город терпит такое унижение. Их же больше, гораздо больше, они могут растоптать этого капитана и еще десяток капитанов за секунды.

Драко вешает тепловые лампы и ставит чайник на плитку. Внутри гостиной постепенно становится тепло.

— Тонкая психология — вот и все. Не все хотят свергать власть, Грейнджер. Кому-то удобнее доносить и получать поощрения. Кому-то страшно, потому что при любом неверном движении убьют его родных. А кого-то просто все устраивает, потому что так сказал капитан. Не все умеют размышлять, не все решаются. Намного проще быть дурачком.

Она сердито трясет головой и закрывается в спальне, потом стремительно выходит и бросает в старый камин форменную одежду.

— Вспыхни! — произносит она и поворачивается к Драко. — Советую тебе сделать то же самое.

Драко качает головой:

— Что если одежда еще пригодится нам?

— Трансфигурируем свою, — отвечает Грейнджер устало. — А теперь давай поедим, я умираю с голоду после этого ужасного города.

Драко помогает ей нарезать хлеб с ветчиной и сварить немного риса. Быт, вопреки ожиданиям, не утомляет. Самое сложное — найти еду, а приготовить ее уж как-нибудь да получится.

— Не могу, — Грейнджер отставляет тарелку с недоеденным ужином. — Так и стоят перед глазами те ужасные лица. Мне показалось, что их бьют и не кормят. Не может свободный человек так выглядеть.

Драко протирает свою тарелку салфеткой, расправившись с едой за несколько минут. Кто угодно в мире может голодать, но не ты сам. Сначала нужно думать о себе.

— Ешь давай, — говорит он вполголоса. — Тогда будут силы искать руны дальше. Тебе еще расшифровывать послание. От того, что ты не доешь, никому лучше не будет.

Грейнджер дергает плечом, но все-таки придвигает тарелку обратно, пока Драко разливает чай и выкладывает на салфетку печенье из Хогвартса, вспоминая Северуса. Возможно, он отправился бы с ними, если бы не был привязан к замку. Тогда многое стало бы гораздо проще.

Пока Грейнджер возится с оставшейся после ужина посудой, Драко накидывает пальто и выбирается из палатки, чтобы собрать немного хвороста для камина. С лампами тепло, но огонь всегда придает уют и напоминает о далеком мэноре.

Грейнджер располагается рядом с ним на низкой скамеечке и, хмурясь, вглядывается в короткую записку. Там не более трех строк, но, видимо, написаны они или неразборчиво, или впопыхах, потому что Грейнджер постоянно трет переносицу. Драко невольно думает, что первые морщины у нее появятся именно на лбу. Точно как у МакГонагалл.

— Ничего не понимаю, — произносит она в конце концов. — Руны знакомые, но слова не складываются, никак. Я, наверное, тут посижу еще, не люблю ложиться с нерешенной задачей.

Драко, зевая, еще некоторое время греется у огня, потом поднимается и идет в спальню. Но сон долго не приходит, и он тихо лежит под одеялом, слушая, как Грейнджер что-то шепчет самой себе.

 

Гермиона

Гермиона осознает, что просидела за посланием до утра, когда в гостиную входит сонный Малфой с темными кругами под глазами. Усталость тут же наваливается со страшной силой, и Гермиона с трудом поднимается на ноги.

— Ты что, не ложилась? — Малфой лениво ставит чайник на плитку и сокрушенно смотрит на потухший огонь в камине. — Семь утра.

— Совсем не заметила, как прошло время, — Гермиона опускает взгляд на исписанный клочок пергамента. — И я так ничего и не поняла. Буквы не складываются в слова, Малфой! Но я же два года изучала руны и смогла прочесть сказки Барда Бидля. Почему сейчас ничего не выходит?

Малфой пожимает плечами.

— Покажи мне бумагу, Грейнджер. Не мельтеши, сядь здесь и спокойно поясни мне, как все должно выглядеть.

Гермиона раскрывает справочник на самой первой странице и протягивает ему.

— Видишь? Это нужный алфавит, потому что в нашем случае необходимо пользоваться англосаксонским футарком, хотя футарков несколько. А вот это пример слов. Попробуй перевести, используя толкование.

Малфой хмурится и морщится, но сопоставляет руны довольно-таки быстро, быстрее, чем она на пятом курсе.

— Отлично, — произносит Гермиона, когда он медленно переводит ей несколько слов, постоянно листая страницы туда и обратно. — Примерно чувствуешь структуру? А теперь взгляни сюда. Тут все вверх дном.

Малфой берет послание профессора и долго ходит по комнате, сверяясь с алфавитом. Гермиона наблюдает за ним с любопытством и удивлением: попробуй предложи Гарри и Рону разобраться с древними рунами! Да они тут же сказали бы, что доверяют ей на сто процентов, и наплели бы всякую чепуху, лишь бы не вникать.

— Грейнджер, смысл зашифрован, — приходит к выводу Малфой, садясь рядом с ней. — Она или ждала нас, или не хотела облегчать жизнь тем, кто пришел обыскивать ее жилье. Либо буквы поменяны так, что мы должны составить слово сами, либо внутри самих слов нужно выбрать только по одной букве, чтобы получить короткое сообщение. И еще вот это — руна?

Гермиона берет листок в руки и вертит в разные стороны. Вчера, в сумерках у камина, она и не заметила странный знак.

— Похоже на розу, — признается она растерянно. — Но такой руны нет, совершенно точно. Энгоргио!

Записка увеличивается в ее руках, и Гермиона нетерпеливо щурится, поднося бумагу к самому носу, крутит ее и наконец взволнованно произносит:

— Здесь написано Sub rosa, и значок очень похож на цветок. Что может означать sub?

— «Под», — предполагает Малфой неуверенно. — Вспомни слова, которые начинаются на эту приставку.

Теперь Гермиона принимается шагать по комнате, пытаясь вспомнить какие-то объекты, связанные с розой и, возможно, расположенные недалеко. Малфой, в свою очередь, берет послание и увеличивает еще раз, потом протягивает ей:

— Там снизу еще две буквы: S.R. Что это может значить? Еще одна роза?

— Думаю, мы сможем ответить на этот вопрос, если расшифруем остальное сообщение, — Гермиона садится на стул и, налив чашку крепкого чая, завороженно всматривается в руны. Малфой располагается рядом и достает перо и чернильницу, чтобы записывать подходящие варианты. От его еще влажных после душа волос пахнет травяным шампунем, который она купила в обычном маггловском магазине накануне побега, и этот ярко выраженный мужской аромат ей нравится и одновременно смущает.

— Есть такой прием шифрования, как анаграмма, — выдает Малфой спустя час тишины, когда они уже допивают третью чашку. — Мне кажется, это точно наш случай, иначе ничего не складывается, кроме самого первого слова, которое обозначает «руна». А значок розы стоит в самом конце. «Под розой».

Гермиона быстро придвигает к себе листок.

— Руну… пропуск, пропуск, пропуск… вот это слово «искать», если прочесть его справа налево, а в конце «под розой».

Малфой пытается переписать еще одно слово.

— Если перевернуть, то выходит «храм» и ничего больше. А если вглядеться в четвертое, то получится «гобблед». Что это значит?

— Гоблин на гоббледуке, — уверенно заявляет Гермиона. — Ничего не понимаю. Под розой, гоблин, храм, руна. И еще пять непонятных слов…

— Которые могут быть вообще не нужны, — предполагает Малфой, потирая виски — Вполне вероятно, что суть заключена как раз-таки в этих четырех. Меня смущает слово «храм». Как могут быть связаны гоблины и храм?

Гермиона задумчиво намазывает куриный паштет на испеченный еще в Хогвартсе хлеб. Идеи кружатся в ее голове как рой снежинок, вызывая в памяти образы из давнишних поездок с родителями.

— На готических и романских храмах всегда полно разных сказочных и фантастических существ, например, горгулий, циклопов и так далее.

Малфой смотрит на нее разочарованно.

— Грейнджер, таких храмов полно, как в Великобритании, так и в остальной Европе. Откуда начинать?

Она заправляет за ухо мешающую прядь волос и закрывает лицо руками. Они оба упускают что-то очевидное, но никакие ответы не приходят, и Малфой предлагает пройтись на свежем воздухе, чтобы насобирать дров на вечер для камина. Они накидывают верхнюю одежду и опасливо выходят из палатки, оглядываясь по сторонам.

Погода позволяет им немного побродить между деревьев, глядя на небо сквозь мокрые ветви. Противно каркают продрогшие вороны, уже ждущие весну.

— Тебе нужно поспать, — произносит Малфой, держа в руках охапку хвороста. Руки его перемазаны грязью от липкой коры.

— Никогда не ложусь, пока не решу задачу, — Гермиона отрицательно качает головой. — Во сне все перемешается, а мне кажется, что ответ лежит на самой поверхности. И еще мне не нравится, что нас вчера так легко отпустили.

Малфой равнодушно пожимает плечами. Гермиона прислоняется к дереву, словно прося поделиться силами, и прикрывает глаза. Дождь, вроде прекратившийся, теперь снова моросит. Страшно. Страшно стать одной из тех, кого она видела вчера на улицах: безликой и беспомощной.

— Ты чего?

Гермиона открывает глаза: Малфой стоит перед ней, вернувшись из палатки за второй охапкой дров. Его светлые волосы едва колышутся на ветру, и на мгновение он кажется ей вполне красивым. Потом она вспоминает рыжую щетину Рона и его голубые глаза и встряхивает головой.

— Не хочу стать одной из этих несчастных.

— Ты не станешь, — убедительно заявляет Малфой, и Гермиона почему-то ему верит. — Пойдем, ты тут уже полчаса стоишь, так и замерзнуть недолго.

Она последний раз поднимает глаза на молочное небо, прорезанное черными ветвями словно венами. Черное и белое. Роза. Храм. Она маленькая девочка, которую папа ведет за руку к красивой часовне.

— Я знаю, знаю ответ, — она бросается в палатку вслед за Малфоем и едва не сбивает его с ног. — Тамплиеры!

Малфой с грохотом сваливает охапку около камина и поворачивается к ней. От волнения Гермиона хватает его за руку и со всей силы трясет.

— Под розой — это под потолком с розами в часовне Рослин, а слово «храм» указывает совсем не на храм, а на рыцарей-храмовников, и S.R. — это Санкта Роза, так называлось их знамя. Папа рассказывал мне все это кучу лет назад, и, по-моему, я тогда была в диком восторге и все запомнила. Нам нужно в Рослин!

Малфой переводит взгляд на ее руку, которая сжимает его запястье, и Гермиона тут же смущается.

— Уже предчувствую, что ты сейчас заведешь песню про Святой Грааль…

— Святой Грааль нас не интересует, — отвечает она сердито. — Руна прячется внутри часовни, понимаешь?

— Необязательно руна. Внутри часовни может прятаться Бабблинг, — возражает Малфой и в это мгновение четко напоминает ей Рона. — Да и насколько я помню, в Рослин огромное количество украшений. Там сотни дурацких завитушек, звериных морд и статуй; мать как-то возила меня туда, лет десять назад. Это будет напоминать поиск иголки в стоге сена, Грейнджер.

Гермиона возмущенно скрещивает руки на груди.

— Мы применим заклинание «Явись», забыл? Почему ты так скептически на меня смотришь?

Малфой искренне улыбается.

— Грейнджер, когда тебя что-то осеняет, то мне просто нравится за тобой наблюдать. Ты бы сейчас радостно скакала за ручку с самим Темным Лордом, настолько ты увлечена этим открытием. По-моему, выглядит слишком просто. Нет, я сам, разумеется, никогда бы не догадался. Поэтому я и пришел к тебе: был уверен, что ты знаешь всякую ерунду помимо того, что есть в учебниках.

Гермиона фыркает.

— Как видишь, это не ерунда.

— Романтическая чушь, — Малфой закатывает глаза, снимая пальто. — Тебе не удастся меня переубедить. Всем хочется верить в прекрасных рыцарей, кому захочется верить, что эти рыцари были полны дерьма. Они убивали людей налево и направо, Грейнджер, и отнимали последние деньги у собственного народа, чтобы отправиться в поход и потрясти перед всеми своим грязным щитом и пыльными доспехами.

Гермиона молча забирается с ногами в старое кресло и демонстративно достает из бисерной сумочки книгу о рунах, пролистывая ее в десятый раз. О рунах власти не написано ни слова кроме того, что их семь и они действительно существуют. Потом она достает обычную карту и прикидывает, сколько придется добираться до деревни Рослин. Они сейчас находятся милях в двух или трех от Эдинбурга, Рослин расположена дальше, за городом, так что придется обогнуть его с юга. Но пешком это не менее трех часов.

— Другого выхода у нас все равно нет, — ворчливо отзывается Малфой, кутаясь в старый плед. — Предлагаю выдвигаться сразу после завтрака.

…Забравшись под одеяло, Гермиона все равно не может уснуть, несмотря на то, что голова раскалывается от усталости. Мысль о том, что гоблины могут добраться до ее родителей, не оставляет ее весь вечер, а то, что Гарри в последнем сне что-то упорно писал ей на руке, только добавляет тревоги. Где Рон? И почему он не вытаскивает Гарри из Азкабана?

— Малфой, — шепчет она.

— Что? — немедленно отзывается он.

— Я знаю, что ты не спишь. Ты во сне иначе дышишь.

Малфой некоторое время молчит.

— Не знаю, бояться мне или радоваться, что ты выучила, как я дышу во сне, — произносит он наконец. — Думаешь про часовню?

— Да.

— Я тоже, — он поворачивается к ней. — Наверняка охраняется гоблинами. Если что, ты ищешь руну, а я тебя прикрываю.

— Договорились.

Они некоторое время лежат в темноте, глядя друг на друга. Потом Малфой тихо замечает:

— Что будешь делать, когда жизнь вернется в привычное русло? Снова будешь работать в Министерство и выйдешь за Уизли?

Гермиона опирается рукой о подушку, чуть приподнимаясь. В другое время она бы не стала отвечать, но сейчас ей хочется отвлечься от мыслей.

— Я не знаю, — отвечает она шепотом, словно их подслушивают. — Я имею в виду, что Рон, конечно, отличный человек, и мне рядом с ним хорошо, но, честно говоря, настолько далеко на загадывала. А ты? Вернешься в мэнор?

Малфой тяжело выдыхает. Так тяжело, что ей становится его жаль.

— Черт его знает, Грейнджер. Наверное.

— Женишься на Паркинсон.

— Меня тошнит от нее.

— Тогда на Гринграсс. Разве она не в твоем вкусе? — Гермиона вспоминает всегда утонченную Дафну, которая вполне хороша собой. — Настоящая аристократка.

Малфой хмыкает.

— Чопорная и скучная, знаешь, вышколенная матерью по всем правилам. Нет, благодарю. После того, как ты сегодня как безумная прыгала по комнате, вспомнив про рыцарей-храмовников, мое будущее с Гринграсс невозможно.

Гермиона машет на него рукой.

— Я серьезно спрашивала, Малфой. Думаешь, я поверю, что могу хоть капельку тебе нравиться? Мы из разных миров, ты доказывал мне это всю школу. Давай лучше спать, у меня сейчас голова взорвется.

Малфой кивает и отворачивается, устраиваясь поудобнее. Гермиона уже почти засыпает, когда он тихо замечает:

— Но ведь сейчас мы в одном мире, Грейнджер?

У нее не хватает сил ответить на этот странный вопрос, заданный странным голосом.

 

Драко

Драко просыпается чуть раньше и сразу натыкается взглядом на Грейнджер. Она безмятежно спит, и ее каштановые волосы разметаны по подушке. В голове сразу звучат ее ночные слова о том, что она не может ему нравиться. Она решила, что он пошутил про Гринграсс, но никакой иронии в той фразе на самом деле не было. Он действительно вчера взглянул на Грейнджер иначе — не романтически, нет, а как на женщину гораздо интереснее всех тех, что он раньше встречал. С Грейнджер у них постоянно находятся темы для разговора: Драко не помнит ни одного вечера, чтобы они молчали, сидя рядом друг с другом. Ничего подобного не происходило ни с Пэнси, ни с Дафной. Дафна, разумеется, красива, и он не раз отмечал это сам, но за этой пустой красотой для него ничего не стоит и не стояло.

— Льет дождь, — мрачно сообщает он, когда Грейнджер, уже одетая, выходит в гостиную из спальни. — Я приготовил омлет, но, по-моему, он слегка подгорел. Достанешь чашки?

Грейнджер смотрит на него недоверчиво:

— Приготовил омлет? Сам?

Драко дергает плечом.

— А ты видишь здесь помощника?

— Мерлиновы кальсоны, я отмечу этот день в календаре. День, когда Драко Малфой приготовил завтрак для себя и магглорожденной. Скитер купила бы эту новость за десять галлеонов.

Драко пропускает ее колкость мимо ушей, раскладывая завтрак по тарелкам, и Грейнджер, что-то бормоча себе под нос, наливает им по чашке крепкого чая с мятой. Они завтракают быстро, обжигаясь и обмениваясь короткими взглядами, в которых читается волнение. Никто не может предугадать, что ждет их в старинной часовне и с какими опасностями они столкнутся. Понятно только одно: легко не будет. Если только им повезет найти профессора Бабблинг…

 

Они изрядно устают, пока добираются до часовни пешком: дороги в лесу развезло, ноги хлюпают и застревают в грязи, и Грейнджер дважды чуть не падает в самую жижу, сделав неудачный шаг. Тяжело дыша, они взбираются на холм, где стоит часовня, и долго переводят дух, разглядывая здание.

— Я и забыла, что Рослин так красива, — шепчет Гермиона, вынимая палочку. — Наверное, нигде больше не встретишь столько загадочных украшений.

Драко хочет возразить, что он видел многое, но сейчас некогда обмениваться впечатлениями. Потом, когда они найдут руну и усядутся у камина в палатке. Вот тогда, пожалуй, он и расскажет о том, где побывал с матерью. Если, конечно, Грейнджер будет это интересно. Он вглядывается в ее лицо: в карих глазах еще мелькает страх неудачи, но губы сжаты плотно — значит, она готова к трудностям.

— Идем, — произносит он и берет ее за руку. — Так ты будешь ближе ко мне, если что-то случится.

Едва теплая маленькая ладонь покорно ложится в его пальцы, и они оба отводят взгляды друг от друга, сосредотачиваясь на часовне. Но как только Драко тянется к массивному кольцу на дубовой двери, их обоих с силой отшвыривает назад, прямиком в грязь. Несколько раз они пытаются прорваться через ограждающее заклинание, используя все знания, полученные в школе, но ничего не получается.

И тогда Грейнджер говорит:

— Кинжал. Попробуй разрезать защитное поле кинжалом.

Драко смотрит на нее с сомнением.

— Кинжал разрезает материи, Грейнджер…

— Магия — это вполне себе материя, — возражает она, и Драко неохотно достает кинжал из ножен.

Зажав его в левой руке, а в правой сжимая палочку, он медленно идет вперед, пока серебряный кончик не натыкается на что-то мягкое и плотное, словно вчерашний хлеб. Драко слегка надавливает, а потом делает прорез — больше и длиннее, едва замечая это окно. Грейнджер стоит позади него затаив дыхание.

— Напомни мне поблагодарить Снейпа, когда мы вернемся в Хогвартс, — шепотом произносит она, шагая вслед за Драко в прорезь. — Если, конечно, он останется жив.

Толкнув массивную дверь, они входят внутрь часовни и вдыхают знакомый запах плесени, ладана и старого камня, какой существует только в древних строениях. И со всех стен, с каждой колонны за ними наблюдают загадочные существа. Некоторые из них похожи на мифологических львов, некоторые на химер, другие на ангелов; еще одни, расположенные по всему периметру и украшенные растительным орнаментом, напоминают им гоблинов.

— Я жду, что они оживут, — Грейнджер изучает их опасливо. — Да, это гоблины. Скорее всего, так они выглядели пятьсот лет назад, когда тамплиеры только создавали это место.

— Предлагаю переходить к самому главному, — отвечает Драко, разглядывая потолок. — Вот розы, дальше идут лилии. Попробуем? Явись!

К их удивлению, каменные розы вспыхивают синим светом, но среди них нет ни одного знака, похожего на руну.

— Ошибки не может быть, — Грейнджер завороженно смотрит на потолок. — И этот синий свет, я никогда не видела ничего подобного. Словно руну похитили… Постой, ты это слышишь?

И они вдвоем замирают на месте. Под сводами раздается приглушенный стон. Грейнджер невольно делает шаг вперед, и они встревоженно переглядываются. Тишина длится несколько секунд, а потом стон повторяется снова.

Грейнджер кивает вперед, в сторону алтаря, и Драко следует за ней, постоянно вертя головой. Ему кажется, что лица со стен пристально наблюдают за ними, слегка поворачивая каменные головы. И вдруг глаза их по очереди загораются темно-красным светом.

— Грейнджер, мне это все не нравится, — произносит он шепотом. — Давай уйдем отсюда, пока не поздно. Если руна и была здесь, ее или стерли, или каким-то образом похитили.

— Профессор Бабблинг! — вскрикивает Грейнджер, не обращая на него никакого внимания, и бросается к небольшой фигуре, полусидящей у алтарной стены. — Мерлин святой, что с вами случилось?

Драко крепче сжимает палочку в руке, наблюдая за зловещими красными глазами человечков и зверей на стенах. Теперь он убежден: их слышат. Нужно вытаскивать Грейнджер отсюда и разрабатывать новый план. Но она опускается на колени возле профессора и приподнимает ее голову. На шее у пожилой женщины виден сильный глубокий порез. Лицо ее и губы обескровлены, рядом лежит сломанная палочка, но она слабо улыбается, узнав Грейнджер. И разжимает стиснутую в кулак руку.

— Руна, Гермиона. Она здесь…

— Профессор…

— Еще шесть, Гермиона…. Руны указывают на объекты. Франция… Вам нужна Франция, вам нужна Прага и Рим, а потом Север… Артефакты…

Грейнджер беззвучно плачет, глядя на нее.

— Я написала все, что смогла… Код… расшифруйте… Но рун недостаточно, еще один ингредиент. И одно заклинание…

Крошечная дверь за алтарем вдруг с грохотом распахивается, и перед Грейнджер возникает ухмыляющийся гоблин и несколько человек в синей форме, среди которых Драко узнает капитана полиции — того самого, что привел их к дому с совой. Гоблин щелкает пальцами, и палочка растерявшейся и еще плачущей Грейнджер падает на пол, щелкает второй раз — и профессор Бабблинг, хватая ртом воздух несколько секунд, роняет голову на грудь. Гоблин, щурясь, поворачивается к упавшей палочке, но Драко опережает его, применяя Манящие чары. Палочка Грейнджер прыгает в его руку.

— Мальчишка, — шипит гоблин, щелкая пальцами, но Драко успевает прошептать защитное заклинание, которому их научил Северус, и вокруг него возникает невидимый и непроницаемый шар.

— Парень, сюда, — голос раздается откуда-то снизу, Драко на мгновение опускает глаза, и в эту же секунду полицейские грубо хватают Грейнджер за плечи и тащат за собой. Драко швыряется в них заклинаниями, стараясь не попасть в нее, но гоблин раз за разом поднимает руку, и лучи рикошетом ударяет по его же защитной сфере.

— Малфой! — Грейнджер сопротивляется изо всех сил, ударяя одного из мужчин ногой. — Малфой!

В ее карих глазах — страх и отчаяние. Капитан зло ударяет ее по лицу, улыбаясь, и Грейнджер безвольно повисает в чужих руках. У Драко все внутри холодеет, переворачивается с ног на голову и словно оживает. Он уходил от матери весь замерзший внутри, а сейчас ему больно, но боль — это не безразличие. Он обещал Грейнджер, что сможет ее защитить! Обещал, что ее не заберут в этот ужасный мертвый город, полный серых людей, живущих без надежды. А теперь ему остается стоять и смотреть, как ее уносят от него — беззащитную и безоружную.

— Сюда, парень, — повторяет голос, идущий из приподнятой плиты гранитного пола, и Драко наконец различает ступени, ведущие вниз. Они прячутся за статуей молящегося ангела и практически незаметны с высоты человеческого роста. Драко не раздумывает долго — выхода у него нет — и осторожно ступает внутрь. Плита сверху сразу захлопывается, и Драко вдруг понимает, что спускается в ту самую крипту, которая была запечатана сотни лет назад.

— Люмос! — произносит он громко и тут же замечает два больших желтых глаза, смотрящих на него из полутьмы.

— Люмос! — вторит ему голос, и крипта освещается десятком свечей.

Гермиона

Гермиона просыпается от резкого толчка и тут же распахивает глаза. Над ней — серый грязный потолок, вокруг пахнет человеческим потом и сыростью, и она понимает, что лежит на узкой кровати в одном нижнем белье, прикрытая тонким шерстяным одеялом.

— Вставай, — пухлая женщина со злым лицом сердито пихает ее ногой, и Гермиона от неожиданности падает с кровати. — Через десять минут построение. Пошла умываться!

Поднявшись, Гермиона растерянно оглядывается по сторонам, не сразу понимая, где находится. И только спустя несколько мгновений вспоминает окровавленную Батшеду, часовню в Рослине, гоблина и грубые мужские руки. И — отчаянное лицо Малфоя, который пытался ее отбить. Самое главное — у нее нет палочки, но хорошо, что гоблин не успел ее сломать. Вот только руна… Она осталась на крошечной записке, которую Гермиона выпустила из руки рядом с погибшей профессором Бабблинг. Остается надеяться, что Малфой сумеет ее найти.

— Торопись, иначе Дороти ругаться будет, — хрупкая девочка с темными глазами протягивает ей полотенце и такую же синюю форму, что Гермиона сожгла в камине. — Я Леа, помнишь? А тебя как зовут, не забыла? Мы ведь соседки.

— Минерва, — отвечает она на всякий случай. — Я не хочу надевать это, где моя одежда?

Леа искренне хлопает глазами.

— Какая одежда? У нас не существует никакой, кроме нашей любимой. Ты забыла?

— Я ничего не забывала, — сердито отзывается Гермиона, с неприязнью натягивая водолазку, длинную юбку и колкий свитер. Как хорошо, что она постоянно носит сумочку в носке, потому что носки и нижнее белье ей, слава Мерлину, оставили. — Я еще вчера была за несколько миль отсюда и знать вас всех не знала.

Леа пожимает плечами. Ее жиденькие светлые волосы собраны в аккуратный пучок. Она терпеливо ждет, пока Гермиона умоется и пригладит волосы, а потом напоминает, что в общине обязательно нужно носить прическу: распущенные волосы запрещены. Гермиона насмешливо фыркает, заплетая косу:

— Почему?

— Распущенные волосы носят распутные женщины, — Леа ведет ее за собой по узкому коридору. — Ты же не хочешь, чтобы тебя считали проституткой? Их переводят в специальную секцию, где они могут принимать любовников и дарить любовь.

— Проститутки не дарят любовь, — морщится Гермиона, следуя за ней. Они идут так быстро, что у нее сбивается дыхание. — Кто вообще придумывает всю эту чушь? Кто здесь глава?

Леа оборачивается около входа в небольшой зал.

— Маленький брат, — шепчет она едва различимо, и Гермиона понимающе кивает. — Пойдем.

Они входят внутрь небольшого квадратного помещения, где пахнет ладаном и свечами, и Гермионе кажется, что они находятся в бывшем или действующем монастыре. Женщины, девушки и девочки стоят в два ряда, и на первый взгляд их примерно человек сто. Гермиона встает рядом с Леей, поджав губы. Малфой обещал, что она не попадет сюда. Но Малфой не виноват: они оба не знали, что их может ждать в часовне.

— Сегодня мы разбираем музей, — Дороти прохаживается перед ними, как маршал перед своими солдатами. — Трудимся до пяти, потом обед, потом занятия, затем — сон. Картины сваливаем в кучу для костра и отопления, мебель уносим на свалку, ценные ювелирные вещи отдаем лично мне. Все понятно?

Гермиона удивленно приподнимает брови, и этот жест не ускользает от Дороти. Она подходит к ней размашистым шагом и без предупреждения дает пощечину.

— Не кривляться, Блэк! Снова оспариваешь мои решения?

— Снова? — Гермиона прикладывает ладонь к пылающей щеке. — Я здесь первый…

И огромная ладонь Дороти ударяет ее по другой щеке. Гермиона отлетает назад и падает на пол.

— Молчать! Будешь перечить — отправишься в карцер, Блэк, откуда тебя вчера и вытащили.

Леа помогает ей подняться и подает платок из грубой ткани. Гермиона вытирает выступившие слезы и шепотом спрашивает:

— Что она такое говорит? Они же сами вчера притащили меня из Рослинской часовни… И с ними был гоблин. Я, конечно, пленница, но не сумасшедшая.

Леа смотрит на нее с ужасом.

— Дьявол с тобой, Минерва! Ты с нами трудишься на благо общины уже несколько месяцев. Вот, надень браслет, он поможет все вспомнить.

Но едва холодная сталь касается ее запястья, как все тело пронизывает боль. Охнув, Гермиона пытается снять грубое украшение, но оно словно врастает в кожу, обжигая ее ледяным огнем. Выпрямив спину, Гермиона торопится за Леей: они снова идут по узкому коридору, но теперь по боковому, и он приводит их в большой обеденный зал с длинными столами и скамьями. У каждого стола стоит женщина в красной накидке — наверное, надзирательница.

— Время пошло, — произносит та, что стоит рядом с их столом. — У вас есть десять минут.

Гермиона грустно смотрит на овсяную кашу, сваренную на воде, и одинокий кусок хлеба, лежащий на блюдце. Леа толкает ее локтем, и приходится неохотно браться за едва теплую, абсолютно безвкусную еду.

— Куда мы идем после? — спрашивает она, чувствуя на себе пристальный взгляд Дороти, стоящей у дверей.

— Как обычно, в музей, — шепотом отвечает Леа, делая вид, что застегивает пуговицу. — Нам нельзя много разговаривать. И разве ты забыла, где мы трудились последний раз?

Гермиона закатывает глаза.

— Слушай, я прекрасно помню, как я здесь оказалась и кто вы все такие. Не нужно притворяться и пытаться меня запутать, это бесполезно. Я отлично знаю, что здесь везде царят тирания и угнетение.

Ее тело тут же пронзает удар током, и Гермиона пошатывается.

— Мыслепреступления караются, а произнесенные вслух караются особенно жестко, — замечает Леа. — Браслет не просто наказывает, он передает информацию о том, что и как ты говоришь. Если превысить допустимую норму, тебя заберут в Министерство любви, а оттуда не возвращаются.

Гермиона закусывает губу. Малфой наверняка придет ее спасать — другого исхода она и не предполагает, и, значит, нужно дать ему немного времени. Если прямо сейчас с головой упасть в сопротивление, долго она не протянет. Лучше заставить себя молчать и не реагировать ни на что, а потихонечку понаблюдать за происходящим: наверняка гоблин здесь не один. Только почему ее сразу не отправили в это самое Министерство? Чего они ждут?

В музее — Гермиона сразу узнает Национальную галерею Шотландии — шумно и светло. Женщины и дети грубо сдирают со стен картины, скидывают с постаментов скульптуры, выдирают из рам декоративное искусство, распевая какие-то воинственные гимны. Маленькая девочка лет шести украдкой примеряет на себя бусы из янтаря, другая, заметив, толкает ее на пол и свистит, докладывая о нарушении очередной надзирательнице.

— Не лезь, — Леа вовремя одергивает Гермиону, за что получает предупреждающий взгляд. — Помочь не сможешь, только сама как обычно пострадаешь.

— Зачем уничтожают искусство? — тихим голосов интересуется Гермиона, пока надзирательница с откровенным наслаждением бьет ребенка длинной указкой. — Чем оно мешает? Изображением прекрасного или прошлого?

Леа отвечает не сразу: она ждет, пока девочка перестанет рыдать и отползет к своей равнодушной матери.

— И то, и другое. Никто не должен знать, как выглядит прошлое. Кто управляет прошлым, тот управляет будущим — пора уже запомнить наш лозунг. Если никто не будет помнить, каким был мир давным-давно, никому не захочется его возвращать и сходить с истинного пути.

Гермиона насмешливо улыбается.

— Истинный путь — это серый путь подчинения, безрадостный, под пристальным вниманием надзирателей? Без свободы мысли? Никогда в жизни не поверю, что вы на самом деле так считаете. Вам просто промыли мозги, вот и все. Ни один человек не станет рабом добровольно.

Браслет снова ударяет ее током, и Гермиона стискивает зубы. Молчать! Она обещала себе молчать. Но как удержаться?

Леа быстро отвечает, подавшись к ней:

— Зато мы живы.

Оставшееся до обеда время они складывают ценные вещи в уродливые мешки и с трудом выволакивают их во внутренний двор музея, где другая надзирательница складывает то, что можно сжечь, в огромный костер. Такие костры горели когда-то во Флоренции. Времена меняются, скудость души остается. Гермиона с сожалением смотрит, как сгорают бесценные предметы, как людей лишают их наследия, и думает о том, что дети, которые появятся на свет через месяц, год, несколько лет, уже никогда не увидят мир таким, каким он был прежде. Только если… Только если мир не вернет все сам, когда они обратят заклинание вспять. Магия может все, стоит только правильно попросить.

То, что прошлое все равно останется с ними так или иначе, Гермиона понимает, когда видит, как Леа торопливо отрезает ножом кусок картины с загадочным господином в пенсне и черном смокинге, а потом прячет в карман.

Расправившись с суточной нормой работы, они всей толпой маршируют обратно в монастырь. Гермиона думает, что ей еще повезло и она попала не на самую тяжелую работу — пока что. В голове проносятся образы измученных женщин с тяжелыми мешками в руках, и по спине пробегают мурашки.

— Вы хоть когда-нибудь встречаетесь с мужчинами? — интересуется она невзначай, и Леа тут же крупно вздрагивает.

— Один раз в месяц к нам приходит человек в форме. Он выбирает двух девушек, обычно самых здоровых, на красоту никто не смотрит. Мы их больше не видим.

Обед оказывается не лучше завтрака. Гермиона нюхает суп: он пахнет кислыми овощами. Она быстро погружает ложку в противную жидкость, чтобы оставались хоть какие-то силы, потому что после работы в музее хочется только одного: лечь и заснуть. Чтобы не обращать внимания на ноющие мышцы, Гермиона думает о словах Леи о девушках, которых забирают для продолжения рода. Вот только со времен переворота прошло всего полгода, и в этом ужасном мире еще не успели родиться дети.

После ужина со столов убирают тарелки, и несколько девочек идут мыть посуду. Остальные сидят на местах и ждут, пока надзирательница не начинает читать огромную книгу в серебряном переплете. Гермиона слушает внимательно, сразу поняв, что эта книга — что-то вроде замены Библии: в ней говорится, что за пределами города ничего не существует, что любовь человеку не нужна, что самое главное — то, что происходит сейчас, а прошлое неважно. Подчеркивается, что человек даже может не иметь имени, главное — общая польза. Капли сливаются, образуя единый поток. И при каждом утверждении браслет сильно бьет их током. Так слова впечатываются в сознание, и Гермиона ловит себя на мысли, что шепотом повторяет страшные слова.

Человек — ничто.

Любовь — это предательство.

Прошлое — мертво.

Маленький брат — наш вождь.

Невероятно красивая иллюзия.

Их отправляют спать в десять часов, но Гермиона, разумеется, спать не собирается. Когда они возвращались в зал, она заметила небольшую дверь, ведущую в кабинет надзирателя. Стоит попробовать туда проникнуть. Наверняка вся важная информация — там.

— Тебе сколько лет? — интересуется она у Леи, которая тоже не спит.

— Семнадцать.

— Мне девятнадцать, — Гермиона зевает. — Неужели ты не помнишь жизнь до этого ада?

Леа быстро оглядывается по сторонам, потом качает головой.

— Смутно. Мы шли с семьей на праздник, и вдруг небо потемнело, на нем появились желтые всполохи. А потом весь город заволокло желтым туманом, во многих зданиях начался пожар. Мама выпустила мою руку, и я упала на дорогу. Отца убил пробегающий мимо полицейский, сестренку кто-то взял на руки и побежал… Очнулась я уже здесь. Дороти уверена, что мы ничего не помним: многие побывали в пыточной, а там тебя бьют током — долго и жестоко, чтобы отрезать все воспоминания. Но я хорошо притворялась, и меня не забрали. Те, кто вернулся из пыточной, слепо служат режиму и рьяно его защищают, так что с ними бесполезно говорить, они сломаны навсегда. И мне бы не хотелось, чтобы сломали тебя.

Гермиона задирает рукав и всматривается в слово «грязнокровка». О, она не забудет. Даже если ее будут пытать.

— Мне нужна помощь, — произносит она быстро. — Но если ты откажешься, я пойму.

Леа предсказуемо отказывается, и Гермиона устало натягивает одеяло до подбородка. Завтра она попробует сама пробраться в кабинет. Скорее всего, он не закрывается, потому что любое нарушение правил жестоко карается, а значит, есть шанс, что ее не заподозрят.

— Все, что вам читают перед сном — ложь, хоть и выглядит правдиво, и звучит интересно, — замечает она грустно, и браслет тут же выдает порцию тока. — Один мой знакомый парень сразу бы высказал все, что он думает про коллективное счастье и труд.

Леа смотрит на нее заинтригованно. Весь тот загадочный образ, который ей велели строить, исчез. Трудно быть фальшивой, когда вокруг тебя или палачи, или выжженные души.

— Твой возлюбленный?

Гермиона улыбается.

— Нет. Мы просто… друзья. Да, наверное, друзья. Я не могу сказать наверняка.

— А возлюбленный у тебя есть?

— Он далеко, — произносит Гермиона, чувствуя, что сейчас была бы больше рада видеть Малфоя, чем Рона.

Леа краснеет и придвигается поближе.

— Я часто вижу парня, с которым мы учились в колледже. Он совсем не помнит меня, его тоже пытали. Встречаю его на той стороне улицы и вижу эти пустые глаза — как у коровы. Так страшно становится… Один за другим все превращаются в рабов Маленьких братьев. История переписывается, никто не знает, что было вчера, потому что вчера уже не существует.

Она тихо вскрикивает, держась за запястье. Браслет мигает синим светом, как потолок в часовне. Гермиона сразу садится на кровати и обеспокоенно смотрит на Леа.

— Что значит этот синий свет?

— Что они услышали мои слова. Тут встроен датчик… Ловит сообщения и если найдет… За мной завтра придут, Минерва. О, и зачем я только заговорила с тобой. За тобой тоже придут, обязательно, может быть, завтра или послезавтра. Тебя трижды ударяло током — такое не пропускают.

И Леа поворачивается к ней спиной. Гермиона пытается уснуть, но в комнате слишком много людей, и от общего храпа и шумного дыхания невозможно расслабиться. Как быстро Малфой сможет придумать план, чтобы проникнуть в город? Гермиона снова задирает рукав и долго разглядывает косые буквы. А ведь они тогда спасли Крюкохвата. Возможно, поэтому она еще жива. Или, может быть, гоблины хотят посмотреть, как ее глаза станут пустыми, щеки впадут, а руки будут болеть от тяжелой работы? Она и сейчас чувствует, как тело наливается усталостью после таскания мешков с музейными ценностями.

— Леа, — шепчет она осторожно. — Покажи кусочек.

Леа сначала не шевелится, а потом достает из-под подушки небольшой фрагмент полотна. Они обе рассматривают его с любопытством: Гермионе кажется, будто она видела подобное в Лондонской галерее. Краски, положенные густыми, размашистыми мазками, напоминают ей импрессионизм. У мужчины на картине розовое лицо с большими усами и добрые синие глаза. И он не знает о том, что ждет его впереди. Он застыл в мгновении, под кистью художника, да так и остался на холсте. Искусство — вечно.

Леа нежно прячет фрагмент обратно под подушку и засыпает, улыбаясь. Гермиона же мучается, ворочаясь с боку на бок и слушая, как урчит от голода желудок, пока усталость не побеждает. Засыпая, она твердо решает завтра же пробраться в комнату надзирательницы.

 

Драко

Драко проходит внутрь крипты, следуя за странным, чуть сгорбленным стариком. Душно и сыро, и горящие свечи бросают зловещие тени на низкий потолок и стены.

— У нас мало времени, парень, — произносит старик хрипло. — Если хочешь вернуть девочку, у нас дня два или три, не больше. Потом ее или превратят в рабочего овоща, или отдадут в местный бордель. А может быть, вообще отправят в комнату сто один. Скорее всего, именно туда и отправят.

Драко хмурится, наблюдая, как старик раскладывает карты на крышке древнего саркофага.

— Я никуда с вами не пойду, пока вы толком не объясните, кто вы и откуда у вас палочка.

Старик смотрит на него исподлобья и тяжело вздыхает.

— Я потомок графа Синклера из семейства Сен-Клер, зовут меня Роджер. Единственный, кто охраняет это священное место и спрятанные в нем тайны. Моя семья далеко, сын не верит в мои убеждения. Я — последний рыцарь-храмовник, если хочешь, который уже не способен держать в руках меч. Только палочку.

Драко садится рядом с ним на каменную скамью, с интересом рассматривая морщинистое лицо. Старику на вид лет семьдесят или около того, но он выглядит крепким и сбитым для своего возраста.

— Получается, Сен-Клеры — волшебники? Я никогда о вас не слышал.

— Мы закрытая каста, — в глазах старика отражается печаль. — Мы редко появляемся в общественных местах и учимся дома. Никто из моей семьи за все прошедшие века не учился в Хогвартсе. Мы появлялись там только под оборотным зельем, чтобы сдать С.О.В. или Ж.А.Б.А. Сыну сразу не понравилась такая жизнь, конечно. В нынешнем мире все течет слишком быстро; молодежи хочется развлекаться, быть на виду, ухаживать за девушками, путешествовать, а не хранить тайны склепов, клятв и мечей. Но это, разумеется, никак не касается нашей с тобой задачи, юноша. Если ты намерен вызволить девицу из башни дракона.

Драко усмехается. Будь у Грейнджер палочка, она бы сама вызволилась из любой темницы, учитывая все, чему их научили в школе. Вполне вероятно, что она и сейчас не теряет надежды.

— Эдинбург хорошо охраняется, — Роджер тычет пальцем в старую карту. — Но у любой системы есть слабые места. Здесь и здесь, видишь? У меня есть немного оборотного зелья и пара солдатских волос. Униформа ведь у тебя при себе?

— Откуда вы знаете?

— Так они вас и отследили, — старик сворачивает карту и прячет в карман кафтана, сшитого на манер бригантины шестнадцатого века. — В куртку встроен датчик.

Драко прикрывает глаза, мысленно проклиная свою беспечность. А ведь Грейнджер сожгла свою форму и советовала ему сделать то же самое, удивляясь, что их так легко отпустили. Видимо, знали, что они не станут выбрасывать одежду сразу. Чертовы гоблины! И чувство вины снова прокладывает дорогу в его сердце. Если с Грейнджер что-то случится, то случится из-за его самоуверенности.

— Не горюй, юноша, мы спасем твою даму сердца, — Роджер похлопывает его по плечу. — Но сперва убедимся, что гоблины и солдаты ушли, и похороним Батшеду. Руну, возможно, тоже удастся спасти, если она еще не до конца погасла. Держи палочку наготове, Малфой.

Драко удивленно приподнимает брови:

— Откуда вы знаете мое имя?

— Бледное лицо, тонкие губы, светлые волосы, печальные глаза — тут и думать не пришлось, — усмехается Роджер. — Я краем уха слышал, как досталось вашей семье. Отец-то жив?

Драко пожимает плечами, поднимаясь вслед за ним по узкой лестнице.

— Я не знаю. Когда я уходил, он был болен.

Профессор Бабблинг лежит в луже крови, сжав правую руку в кулак. Драко осторожно разжимает ее и успевает подхватить крошечную записку, светящуюся синим цветом, которая едва не утопает в крови. Второй клочок пергамента лежит в двух шагах, попав в расщелину плит пола. Драко быстро прячет их в нагрудный карман и выпрямляется.

Роджер, что-то монотонно бормоча под нос, взмахивает палочкой, и красные глаза каменных статуй гаснут, снова превращаясь в неживые. И в часовне сразу становится немного светлее.

— В семейном склепе как раз есть место для нее: Батшеда была моей племянницей, — произносит Роджер печально. — Долгая, но трагичная жизнь. Она даже не вышла замуж, чтобы держать в тайне наше родство. Посвятила всю свою жизнь рунам: вот и подумай, а стоило оно таких жертв? Я так и не успел спросить, была ли она счастлива.

Тело профессора плавно опускается в саркофаг. Крышка со скрипом ложится на место, и Роджер поджимает морщинистые губы. Он выглядит так, словно устал сожалеть, словно у него нет больше сил для печали.

Часовню они покидают через потайной вход и сразу садятся в старенький автомобиль, стоящий на заднем дворе. Пахнет кожей и мужским одеколоном. Роджер надевает шляпу-котелок и натягивает перчатки, поглядывая на Драко искоса.

— У нас еще есть время, — успокаивающе произносит он. — Но будет непросто. В первый день они обычно девочек не трогают. Смотрят, смогут ли те приспособиться к жизни, а там уже решают. Другое дело, если за нее сразу возьмутся гоблины. Тогда можем и не успеть.

Драко тяжело выдыхает.

— Вы не знаете Грейнджер. Она же полезет в самое пекло, даже если ей будет угрожать смертельная опасность. И с их режимом она явно не собирается смиряться. Она в школе устроила Ассоциацию борьбы за права домовых эльфов, что уж говорить о свободе женщин.

Роджер приподнимает брови.

— Что, прямо в Хогвартсе?

— Да.

— Хороша девочка, — Роджер смеется, улыбаясь глазами. — Такие нам и нужны, парень, которые за тебя и за других и в огонь, и в воду. Не знаю уж, в каких вы отношениях, но я бы на твоем месте не отпускал бы ее от себя ни на шаг. Малодушных и робких на свете множество, а настоящих, смелых — единицы. Моя жена была такой же. Жаль, что она ушла так рано, может быть, поэтому и сын отдалился от меня.

Драко отворачивается, глядя в окно. За стеклом мелькают деревья, потом местность становится более открытой, появляются поля и одинокие домики, разбросанные в хаотичном порядке. Он отчего-то вспоминает, как радостно Грейнджер прыгала в палатке, когда ее внезапно осенило. Роджер прав: таких, как она — мало. И он не может припомнить никого, кто хотя бы отдаленно был на нее похож. Разве что его мать, только иначе. Она не бросала вызов открыто, она старалась добиться своего тихо, но настойчиво.

— Проходи, — Роджер распахивает дверь небольшого двухэтажного дома на самой окраине поля. — Здесь раньше жил мой дворецкий, теперь из него сделали безмозглого солдата с ружьем, а мой особняк конфисковали.

Они располагаются за овальным столом: Роджер достает подробные карты города со всеми запасными входами и выходами, которых оказывается всего два. Драко внимательно изучает названия соседних улиц, ведущих к ним, стараясь запомнить наизусть. Роджер постукивает пальцем по квадрату, который обозначает здание напротив Эдинбургского замка.

— Здесь находится Министерство любви, — говорит он тихо. — Ее наверняка заберут туда завтра или утром, или к вечеру. Если ты успеешь ее перехватить, получится прекрасно, но боюсь, что не успеешь. Придется пробираться внутрь этого ада. Не могу обещать, что вы выберетесь оттуда живыми. Это одна огромная пыточная, в которой убивают не тело, а душу. Если не успеешь — девушка превратится в тыкву.

Драко морщится.

— Не смешно. Почему мы не можем отправиться прямо сейчас?

— Сейчас около двух часов ночи, юноша, а после полуночи в городе наступает комендантский час. Ищейки сразу найдут тебя.

— Я могу применить дезиллюминационные чары.

— Чепуха. Вот была бы у тебя поттеровская мантия-невидимка, что одна из Даров Смерти, я бы еще рискнул. Но ищейки найдут тебя по запаху, и им плевать, видим ты или невидим. Все-таки стоит дать девушке шанс на спасение, Драко. Торопливость нужна не всегда.

Обговорив все необходимые детали несколько раз и условившись о сигналах, они принимаются за ужин: холодная ветчина, вчерашний рис и горячий чай с молоком. Драко ест неохотно: он устал, и кусок не лезет в горло. Но с утра ему нужны будут силы, и он заставляет себя доесть все, думая о Грейнджер. На мгновение он представляет, что случится, если он не успеет — и кончики пальцев холодеют. Нет, он не справится один с этими загадками. Грейнджер нужна ему. Ему кажется — глубоко внутри — что она нужна ему еще по какой-то причине, но причина эта слишком призрачна, и он не может ее нащупать.

Пока Роджер возится с посудой, Драко ходит из комнаты в комнату: жизнь в этом доме текла неспешно и, если верить фотографиям на стенах, счастливо. Все, что от нее осталось — это улыбающиеся лица в пыльных рамах. В мэноре, наверное, сейчас тоже все покрыто пылью, мебель и картины украдены, шкафы перевернуты, а зеркала разбиты. Боль от осознания этой потери отдается где-то в сердце, и Драко поспешно возвращается в столовую, чтобы занять голову разговором. Грейнджер бы выслушала, но она в плену из-за него.

— Ложись, — Роджер вытирает руки о полотенце. — Пойдешь сейчас налево по коридору, там комнатка с разложенным диванчиком. Прости, подушек и одеяла нет, но, если повезет, найдешь плед. Спи спокойно, я разбужу.

Несмотря на тревогу, Драко засыпает сразу, на всякий случай положив кинжал под плед, который сгребает в кучу взамен подушки. Никто никогда не отвечал на его мольбы, но перед тем, как провалиться в темноту, он просит несуществующих богов о помощи. Ведь кто-то где-то должен его услышать, хотя бы однажды.

 

Гермиона

Леа неожиданно будит ее на рассвете и тихонечко шепчет, наклоняясь к уху:

— Ты все еще хочешь проникнуть к надзирательнице?

Гермиона наспех одевается и выскальзывает вслед за ней из общей спальни, широко и отчаянно зевая. Если Малфой вытащит ее из этого проклятого города, она будет спать столько, сколько захочет.

Леа ведет ее по узкому коридору в обход главного зала и приводит к двери, из которой вчера выходила Дороти.

— Почему ты мне помогаешь? — спрашивает Гермиона шепотом, глядя в ее почти черные глаза. — Ты рискуешь собой.

Леа улыбается.

— Я сначала испугалась, когда ты предложила проникнуть в надзирательскую. А потом мы рассматривали кусочек картины, и я поняла, что мне уже нечего терять. Вся моя семья или мертва, или превращена в ходячих коров без чувств и желаний. Если я не помогу тебе — ты тоже станешь одной из нас, и круг отчаяния продолжится. Вдруг мы сейчас найдем что-то настолько важное, что сможем бороться? Я устала притворяться покорной, я устала вздрагивать и думать, что за мной следят каждую минуту. Еще немного, и я просто сойду с ума, даже не понадобится везти меня в Министерство.

— Я ничего не обещаю, — шепчет Гермиона, и Леа понимающе кивает. — Но я попробую.

Леа остается сторожить, Гермиона же проскальзывает внутрь, в который раз жалея, что у нее нет с собой палочки. Внутри все еще догорают три толстые свечи, стоящие на столе, заваленном бумагами. В отличие от спальни, в кабинете натоплено, а потому уютно и тепло. Правила существуют только для тех, кто с удовольствием готов подчиняться и работать на зло — ничего нового в этом нет.

В бумагах, которые лежат сверху, только распорядки и планы каждого дня, а также фамилии тех, кто ведет себя хорошо, тех, кому предстоит отправиться в Министерство — Гермиона находит там себя — и тех, кто будет отправлен в специальный дом для продолжения рода. Гермиона скидывает эти бумаги на пол и по очереди открывает ящички. В глаза бросается пергамент с какой-то картой Европы, полной меток и названий, и Гермиона, быстро свернув ее, засовывает в бисерную сумочку, которую по привычке прячет в носке. Она уже открывает следующий ящичек, когда вскрикивает Леа и замертво падает на ковер, распахивая дверь взметнувшейся в последний раз рукой.

За ее бездыханным телом стоит Дороти, довольно ухмыляясь.

— Я ждала, когда же девчонка даст мне повод от нее избавиться. Вся такая скромная и покорная, а голова полна мыслепреступлений и сочувствия прошлому. Еще одной исключительной меньше. Теперь твоя очередь.

Гермиона не сопротивляется, только с ужасом смотрит на лицо Леи, застывшее в испуге. Что если Малфой не успеет? Ее саму или убьют, или лишат рассудка. И, кажется, времени у нее осталось немного.

Дороти щелкает пальцами, и возле нее словно из-под земли вырастают два здоровых охранника, похожие на горилл. Они скручивают руки Гермионы так больно, что она не может сдержать слезы, и несколько раз ударяют по лицу, пока Дороти не говорит:

— Хватит.

Путь из монастыря до Министерства любви Гермиона не запоминает. Перед заплывшими глазами стоит распростертое на голубом ковре тело Леи, и во рту ощущается привкус собственной крови, текущей из разбитой губы. Страшно раскалывается голова, и хочется потерять сознание, но темнота так и не приходит. Ее тащат по каким-то длинным и холодным коридорам, выкрашенным разными цветами, петляя и поворачивая, и наконец толкают в крошечную камеру, где невозможно выпрямиться в полный рост. Гермиона отползает в угол на дрожащих коленях и сжимается в комочек, закрывая голову руками.

Дышать. Вдох. Выдох. Паниковать бессмысленно.

Гориллы, что доставили ее сюда, уходят, оставляя наедине с темнотой и холодом. Отдышавшись, Гермиона оглядывается по сторонам, но рассматривать в камере практически нечего: голые стены, само помещение размером два шага на два, давящий черный потолок. И крики, раздающиеся издалека и разносящиеся по коридорам — надрывные и пугающие.

Гермиона продолжает сидеть в углу: в камере нет ни кровати, ни туалета, лишь дырка в полу в противоположном конце, откуда отвратительно пахнет канализацией. Время тянется медленно, хотя она смотрит на наручные часики каждые десять минут. К полудню в ее камере появляется гость: из канализационной дыры вылезает огромная черная крыса с длинным хвостом.

— Брысь! — Гермиона замахивается на нее рукой, но крыса, присев вначале на задние лапки, подбирается к ней и с любопытством обнюхивает ботинки. — Брысь!

Гермиона повышает голос и изо всех сил топает ногой. Крыса, пискнув, исчезает в дыре. Но Гермиона понимает, что она может вернуться в любой момент и привести с собой других. Вспоминаются рассказы, в которых крысы загрызали заключенных насмерть. Если бы у нее только был с собой нож… Нож! Она достает из носка бисерную сумочку и долго ищет в ней столовые приборы. Нож, маленький и тупой, наконец находится на самом дне и придает Гермионе немножко уверенности. Она помнит, что в сумочке есть немного еды, но не решается ее достать, чтобы не привлекать никого запахом. В животе продолжает предательски урчать, но Гермиона, стиснув зубы, достает свернутую бумагу, стащенную у надзирательницы, и долго изучает. Потом прячет ее обратно и повторяет наизусть выученные недавно заклинания. Но время продолжает тянуться мучительно медленно, пока она не слышит скрипучий голос по ту сторону камеры.

— Мисс Грейнджер.

Гермиона поднимает глаза: между толстыми прутьями решетки видно полное неприязни лицо гоблина.

— Я когда-то работал в Гринготтсе, — замечает он сухо. — Я помню вас.

— Пламенный привет от дракона, — отзывается Гермиона, глядя на него сердито. — Я ждала этого дня, чтобы сказать вам, что при первой же возможности подам на ваш банк в магический суд за жестокое обращение с животными опасной категории. После того, как верну мир на его прежнее место, разумеется.

Гоблин коротко смеется.

— Вы всегда были оригинальны, мисс Грейнджер.

— Я абсолютно серьезна.

— Боюсь, мисс Грейнджер, вы уже не выберетесь отсюда, — гоблин разводит руками. — Признаюсь, у меня было желание отпустить вас на мнимую свободу, чтобы вы, глядя, как гибнут цивилизации, а города приходят в упадок, подчиняясь нашим правилам, сошли с ума от отчаяния. Но вы опасны. Кто вызволил дракона из подземелья Гринготтса, кто сбежал из-под Купола и пережил желтый туман, тот очень сильный соперник. А сильные соперники должны умирать.

Гермиона смотрит на него насмешливо.

— Жаль, что Гарри спас Крюкохвата.

— О, я ждал, когда вы об этом упомянете, — гоблин улыбается. — Видите ли, у нашего народа нет благодарности к друзьям и родственникам того, кто спас одного из наших. Ваше человеческое понятие «непотизм» гоблинам чуждо. Наше особенное отношение заслуживает непосредственно тот, кто сделал нам добро. Остальные не имеют значения.

Гермиона пожимает плечами.

— И что вы сделали с Гарри? Он помог мне бежать, насколько всем известно.

— Гарри Поттер в Азкабане. Один из немногих пленников, который пытался трижды бежать, так что теперь он находится в специальной камере, — гоблин постукивает длинными пальцами по прутьям решетки. — Было приятно увидеть вас в последний раз, мисс Грейнджер. За вами придут — чуть позже. О, мне нравится комната сто один. Вы довольно начитаны, вы должны знать, что она из себя представляет.

Гермиона демонстративно отворачивается, и гоблин, постояв еще немного, уходит. Его быстрые шаги замирают в глубине коридоров, и Гермиона позволяет себе тяжело выдохнуть. Малфой! Если он не придет в самое ближайшее время, она действительно не выберется. Черт, хоть прячь в сумочку запасную палочку. Чужую, но палочку!

Отчаявшись поесть, Гермиона пытается задремать. Сон всегда помогает скоротать время ожидания, но оказывается, что и за этим следят: как только она начинает засыпать, браслет с силой бьет ее током. Измучившись, Гермиона просто сидит с закрытыми глазами, представляя, что спит. Во рту давно пересохло, но воды у нее нет. От голода начинает кружиться голова, потому что последний раз им давали крошечное блюдце творога задолго до сна.

Спустя несколько часов — она точно не может сказать, сколько — охранники-гориллы снова тащат ее за руки, оставляя дверь камеры нараспашку. В этот раз недолго попетляв по мрачным коридорам, они наконец входят в маленькую комнатку, залитую неестественно белым светом, и Гермиона словно попадает в стоматологический кабинет своих родителей. Ее грубо толкают в центр комнаты на пол.

Вокруг нее стоят трое: гоблин, Дороти и капитан, что провожал их к дому Бабблинг, а у дверей помимо охранника стоит еще один солдат с ружьем наперевес. Несколько минут висит тяжелая напряженная тишина, но вот в дверь настойчиво стучат. Поколебавшись, капитан выходит, коротко кивнув гоблину. Затем Дороти резко произносит:

— Какой ваш самый страшный кошмар, мисс Грейнджер?

— Вы предлагаете мне сразиться с боггартом? — интересуется Гермиона. — Я успешно одолела его еще в четырнадцать.

Гоблин зло хлопает в ладоши, и перед Гермионой появляется огромная клетка.

— Кого бы вы там не хотели увидеть, мисс Грейнджер? Родителей? А может быть, мистера Уизли?

Гермиона сердито скрещивает руки на груди.

— Вы не напугаете меня иллюзиями, крысами в камерах, ударами тока и голодом. Я переживала моменты и хуже. Видите? Это клеймо не стереть.

И она, яростно задрав рукав, обнажает вырезанное слово «грязнокровка». Гоблин качает головой, но Дороти обходит ее по кругу и нюхает воздух, а потом зловеще улыбается.

— Так, значит, дело в тебе, девочка. Что если мы отрежем эти прекрасные волосы, а? — и она хищно щелкает серебряными ножницами. — Ты уверена во всем, кроме самой себя.

Гермиона краем глаза замечает, как переминается с ноги на ногу солдат с ружьем. И тут же словно вжимает голову в плечи. Только не волосы! С тех пор как ее дразнили маггловские дети, она никогда не подстригалась. Разве что чуть-чуть.

Дороти снова щелкает ножницами, и Гермиона пытается дернуться, но понимает, что не может пошевелиться. Ее блестящие волнистые волосы падают на пол, грубо отрезанные по самые плечи. На глазах выступают слезы. Плевать! Если выживет, отрастит новые. Подумаешь, ей всегда казалось, что волосы — единственное по-настоящему красивое, что у нее есть. Рон никогда не был щедр на комплименты. Пожалуй, кроме «стоящей девчонки» он больше ничего и не сказал. А это было давным-давно. Гарри всегда подчеркивал, что она мило выглядит, но Гарри не считается. А уж как над ней посмеивался Снейп… И тогда она вспоминает, что ей сказал Малфой, тогда, в Питерборо. И это немного придает ей сил.

Дороти еще раз щелкает ножницами, и голова Гермионы взрывается невыносимой болью, а желудок хочет вывернуться наизнанку. Шутки закончились. Из нее сейчас сделают одну из тех покорных безучастных женщин, которых она видела на улицах и в женской спальне. Только бы прекратилась боль… Это что-то похожее на Круцио, только гораздо сильнее. Оно вынуждает согласиться с тем, что пульсирует в твоей голове: «Ты никто!», «Прошлого нет», «Ложь — это правда, а правда — это ложь».

— Прекратите, — шепчет Гермиона, отчаянно сжимая голову ладонями. — Хватит!

Но голоса внутри нее не замолкают, а боль только усиливается, и в какой-то момент Гермионе кажется, что она сойдет от боли с ума, как родители Невилла. Тогда она невероятным усилием воли заставляет себя опустить взгляд на руку, впиваясь глазами в косые буквы Беллатрисы. Она не забудет, не забудет!

Дверь вдруг открывается, и в комнату возвращается капитан. Гермиона смотрит на него ошалело, ловя воздух ртом и радуясь внезапной передышке. Ей кажется, что следующего круга ее сознание не выдержит. А потом она замечает в руке капитана, которую он несколько мгновений прячет за спиной, волшебную палочку. Гоблин удивленно приподнимает брови, а Дороти рявкает:

— Покажись!

И хлопает в ладоши. С потолка на них падает несколько капель странной, но знакомой на запах и цвет жидкости.

— Гибель воров… — шепчет Гермиона обессиленно и переводит взгляд на капитана, чей облик сразу идет рябью, и мгновение спустя сомнений уже не остается. — Малфой!

Она бросается к нему стремительно, из последних сил, но никто не успевает ее остановить, и отчаянно прижимается к нему, вцепляясь в старенькое пальто как в спасительную соломинку. Он одной рукой обнимает ее за плечи, а в другой сжимает палочку.

— Я вытащу нас, — обещает он твердо, создавая вокруг них тот же самый пузырь, что и в часовне. — Прости, что едва успел.

Заклинания рикошетом отскакивают от них обратно в нападающих и сбивают с ног солдата с ружьем. Дороти, напоминающая в это мгновение Амбридж, яростно топает ногами, но гоблин хитро щурится, оценивая ситуацию, пока Малфой и Гермиона, пятясь, отходят к дверям. Пузырь с треском лопается, и Малфой, шипя, хватается за правое плечо, но палочку не выпускает. Гермиона с ужасом замечает торчащий над черной тканью пальто узкий стилет. Она видела подобные на картинах средневековья и в музеях пыток, когда они с родителями посещали Тауэр.

— В кармане твоя палочка, — шипит Малфой, болезненно морщась. — Давай, иначе они нас прикончат. Я попробую восстановить пузырь…

Но гоблин уже расшвыривает их в противоположные стороны, и Гермиона поднимает палочку трясущейся рукой. В этот раз — не отнимут. Но гоблин отбивает заклинание за заклинанием, а Непростительные она применить не может. Лучше умереть, чем убить разумное живое существо, каким бы ужасным оно ни было… Но Малфой, улучив момент, решает иначе, и гоблин, хрипя, оседает на пол. Из его груди торчит серебряный кинжал Беллатрисы, как когда-то торчал из груди Добби. Гермиона думает, что в таком мире они бы с Гарри и Роном долго не продержались. В их войне все было черным — и белым.

Дороти нажимает какую-то огромную кнопку, и далеко наверху начинает протяжно выть сирена. Малфой хватает Гермиону за руку и кивает в сторону выхода:

— Пора бежать, Грейнджер.

— Твоя рука…

— Если не вытаскивать стилет, крови не будет, — возражает он быстро, таща ее за собой, — ставлю сто галлеонов, что он отравлен. Быстрее, Роджер ждет нас у ворот.

— Роджер? — Гермиона задыхается, едва успевая за ним. Плохой сон, пытки и недоедание всегда действуют на нее отвратительно. — А руну ты нашел? Возле профессора?

— Две записки, одна еще горит синим, так что руна в ней, — коротко кивает Малфой и останавливается на развилке, задыхаясь. — Направо или налево?

Гермиона быстро оглядывается по сторонам. Со стороны выхода коридоры были выкрашены синим, а ближе к комнате сто один — красным.

— Налево, — уверенно произносит она, и они снова срываются с места. — Осторожно!

Охранники-гориллы, уже не два, а целых пять, преграждают им путь, но они справляются с ними легко, раскидывая в разные стороны. Гермиона с наслаждением сжимает палочку, радуясь ее возвращению. Малфой же бледнеет с каждой минутой, и когда они выпрыгивают из низкого окна первого этажа, чтобы не возиться с запечатанными дверьми, он едва стоит на ногах.

Гермиона, вдруг вспомнив о браслете, наводит на него палочку и произносит:

— Редукто!

Руку больно обжигает огнем, экран браслета мигает и гаснет.

— Куда теперь? — спрашивает она быстро. — У меня нет сил долго бежать, Малфой. Да и у тебя ужасный вид…

— Еще немного, — упрямо произносит он, заворачивая за угол улочки, и выпускает из палочки сноп разноцветных искр. — Видишь старое авто? Нас ждут.

Гермиона с некоторым подозрением распахивает дверцу, но все же проворно влезает внутрь. Пахнет мужскими духами и неожиданным спокойствием. Пожилой мужчина на переднем сидении приветственно кивает ей седой головой.

— Добро пожаловать обратно в жизнь, мисс, — заявляет он спокойно. — Держитесь, нам нужно уйти от преследования. Поможете наложить дезиллюминационные чары на автомобиль? Вдвоем получится быстрее, а скорость сейчас невероятно важна. Вашему спутнику нужна помощь, мисс. Поверьте, я знаю, на что способны гоблинские стилеты. Если не вытащить их как можно быстрее, юноша умрет. В следующий раз будьте осторожнее и помните, что маленькие друзья практически всегда носят с собой холодное оружие, они его обожают и до сих пор сами куют.

Гермиона поворачивается к Малфою: лицо его приобретает зеленовато-серый оттенок, глаза прикрываются, и голова, соскользнув с подголовника, тяжело ложится ей на плечо. Гермиона не отодвигается, только слушает сбивчивое отравленное дыхание Малфоя и думает, что он пришел за ней, как и обещал. И ее сердце охватывает странная, неведомая ей нежность, а потом — страх.

Машину подкидывает на неровной дороге, и Гермиона замечает синий свет, идущий из нагрудного кармана Малфоя. Она быстро опускает туда руку и вытаскивает пергамент с руной.

— «Сила», — читает она шепотом.

И руна гаснет.

Драко

Он с трудом открывает глаза: Грейнджер сидит возле него, обводя что-то карандашом в справочнике по рунам. Судя по обстановке, они снова у Роджера, только в одной из нижних комнат. Значит, ему удалось освободить Грейнджер из проклятого города до того, как ее превратили в безликое существо. Ее волосы снова привычной длины, хотя короткая прическа была ничуть не хуже.

— Я не чувствую руку, — произносит он тихо, и Грейнджер сразу отрывает взгляд от книги.

— Так и должно быть, — отвечает она мягко и тут же добавляет, заметив непонимание в его глазах: — Я вколола тебе обезболивающее, потому что подходящих трав нет, а надолго выходить из дома я не решаюсь. Пришлось использовать то, что есть в маггловской аптечке у Роджера.

Драко недоверчиво хмурится.

— Ты умеешь делать уколы?

— Мои родители — врачи, — напоминает она и, помолчав мгновение, добавляет: — Ты все-таки нас вытащил, как и обещал.

Он смотрит на нее изучающим взглядом: она сидит в кресле возле окна, в своем голубом свитере со снежинками и домашних бежевых штанах, из-под которых торчат носки с золотыми снитчами. И улыбается. Ему никогда так не улыбались: тепло и искренне, и на душе сразу становится спокойно. Они действительно выбрались из дьявольского города. И тогда Драко вспоминает, как Грейнджер метнулась к нему и вцепилась в него изо всех сил. Тогда он почувствовал, что она словно отдает себя под его защиту.

— Ты красива с волосами любой длины, — замечает он небрежно. — Пока действует твое обезболивающее, я позволю себе сказать все, что думаю.

Щеки Грейнджер едва заметно розовеют. Она торопливо приглаживает пушистые волосы и откладывает справочник в сторону.

— Роджер научил меня кое-каким бытовым заклинаниям, в том числе по отращиванию волос. Он чудесный старик, за последние дни мы очень много разговаривали. Оказывается, его жену тоже ранило гоблинским стилетом, но, к сожалению, он тогда не знал, что делать, и она умерла. Яд действует почти мгновенно.

Драко приподнимает брови.

— Последние дни? Сколько я уже здесь лежу?

— Сегодня четвертый день, — Грейнджер сосредоточенно загибает пальцы, считая. — Тебе было очень, очень плохо, Малфой. Я уже боялась, что ты не выкарабкаешься. Я так однажды сидела возле Гарри, когда мы чудом сбежали из Годриковой впадины. Слава Мерлину, что ты пришел в себя.

Драко с трудом приподнимает голову, разглядывая ее: синие круги под глазами, которые он сперва не заметил, разбитая губа, едва зажившая, и забинтованная левая рука. Ее хорошенько измучили, а она, вместо того чтобы отдыхать, возится с ним.

— Что с рукой? — спрашивает он тихо.

— Пришлось с мясом содрать браслет, который они надевают каждому пленнику. Когда я его сломала, я думала, что он отпадет сам, но он только сильнее врос в кожу, — Грейнджер морщится, и ее губы кривятся от боли. — Надеюсь, скоро заживет. Я приготовила мазь, но она не идеальна.

Драко прикрывает глаза на несколько минут, потому что сил еще совсем мало, чтобы долго разговаривать. Грейнджер, видимо, воспринимает это на свой счет и поднимается с кресла, чтобы уйти.

— Останься, — произносит он едва слышно.

— Я только схожу за бульоном, — отвечает она успокаивающе. — Тебе нужно поесть, Малфой.

Он приоткрывает глаза и решительно заявляет:

— Пока я настолько болен, что мне позволительно откровенничать, я скажу, что мне ни с кем не было так легко и интересно, как с тобой, Грейнджер. Я не помню ни одного занудного вечера или дня, хоть ты и читаешь сплошные занудные книги.

— Я была фанаткой Локонса, — она негромко смеется. — Забыл? Я ответила на все вопросы про его жизнь и победы, и вы с Крэббом хихикали на последней парте. И я даже взяла у него автограф!.. Если честно, то я хотела сказать то же самое о тебе, Малфой, и это чистая правда; я не собираюсь врать ради того, чтобы поднять тебе настроение. Мне всегда не хватало рядом человека, с которым можно поговорить не только о квиддиче, блевательных батончиках и о том, что будет на ужин, о сплетнях «Пророка» и прочей ерунде. Это все, конечно, важно и мило и составляет большую часть нашей жизни, но… Ты совсем не такой, каким я тебя воображала. А еще — мне никто особо не делал комплименты.

Драко усмехается.

— Что, даже Уизли?

— Он вечно то стесняется, то считает, что я и так об этом знаю, — Грейнджер дергает плечом, печально поджимая губы. — И я, конечно, невероятно серьезная зубрилка, но все девочки любят ушами, этого у нас не отнять.

Она выходит из комнатки, оставляя после себя запах жасмина, и Драко снова с тоской вспоминает мэнор и мать, которая с каждым днем отдаляется от него все больше и больше. А вестей от Гуссокл нет, и вряд ли будут.

Грейнджер возвращается быстро, неся на подносе красивую пиалу, и ставит ее на маленький прикроватный столик.

— Пока остывает, я тебя перевяжу, — произносит она смущенно. — Роджер возится на кухне и передает привет. Он зайдет попозже, если ты не будешь спать.

Драко с трудом приподнимается: в глазах сразу темнеет, и боль резко ударяет в плечо боксерской перчаткой. Лицо Грейнджер расплывается перед ним, и он едва остается в сознании.

— Потерпи, мазь жжется, — предупреждает она, открывая какую-то небольшую баночку. — Хотя так не должно быть. Но я не очень сильна в зельях, как ты помнишь, а Снейпа рядом нет. Нужно было положить чуть больше наперстянки…

И она разматывает бинт на его плече. Драко пытается разглядеть рану, но голова совсем не поворачивается. Обжигающая боль от мази приходит внезапно и тут же уходит, оставляя после себя тепло и запах ромашки. Грейнджер так внимательно разглядывает рану, что Драко становится не по себе. Грейнджер, разглядывающая его обнаженное плечо — кому только рассказать! Некому. Он никому не нужен и не интересен.

— Ты нашла у меня руну? — спрашивает он, чтобы скрыть смущение. — Она должна была светиться в кармане.

— Нашла, — Грейнджер кивает, и Драко хочется коснуться ее волос, чтобы проверить — они действительно такие мягкие, какими кажутся? — И прочитала. Это была руна силы. Семья Роджера веками охраняла ее от гоблинов, но когда они пришли, он не справился, потому что их было слишком много, а он — один. По-моему, он до сих пор чувствует свою вину.

Драко накидывает рубашку на плечо здоровой рукой, морщась от усилий. Если он так слаб спустя четыре дня, когда же они теперь отправятся дальше? Грейнджер закрывает баночку и убирает в шкаф.

— Поешь, пока не остыло, — предлагает она ненавязчиво, и Драко кивает. — Я подвину поближе.

После теплого вкусного бульона его снова тянет в сон. Грейнджер занимает привычное место у окна, забираясь в кресло с ногами, и снова углубляется в чтение справочника, что-то беззвучно шепча. Драко борется с дремотой, наблюдая за Грейнджер из-под ресниц, но слабость оказывается сильнее, и он все равно проваливается в темноту. Ему снятся пустые и холодные коридоры Министерства любви, и из-за каждого угла на него таращатся лица в страшных звериных масках.

Когда он просыпается, Грейнджер стоит в дверях, вполголоса разговаривая с Роджером. Драко слабо приподнимает руку, приветствуя его, и они оба оборачиваются.

— Выбрался с того света, молодец, — Роджер похлопывает его по здоровому плечу, пока Грейнджер идет на кухню, чтобы принести им всем чай. — В основном, это заслуга Гермионы, разумеется, хотя ты проявил невероятную жажду жизни. Мою жену тоже когда-то отравили таким стилетом, но я был намного моложе и не знал, что делать. Ее смерть спасла тебе жизнь, парень.

— Грейнджер действительно возилась со мной все эти дни? — интересуется Драко тихо. — Она же сама едва стоит на ногах, и эта ее забинтованная рука…

Роджер добродушно улыбается, оглядываясь и проверяя, что их никто не слышит.

— Не отходила ни на шаг. Твоя рана выглядела скверно, парень. Кровь, гной, лихорадка, ты метался и звал мать, что-то говорил про мэнор. Гермиона терпеливо боролась с инфекцией под моим руководством, и вот — ты жив. Когда тебе становилось совсем плохо, она плакала. Недолго так, выступят слезы — она их смахнет и дальше сидит и смотрит на тебя или упрямо читает свои книги.

Роджер замолкает, прислушиваясь к далеким шагам на кухне, и быстро добавляет:

— Береги ее и не отпускай от себя. Таких, как она, и правда немного. У всех нас есть недостатки, никто не идеален, парень, но, если я оказался бы снова молод настолько, чтобы предложить ей себя — я бы и раздумывать не стал.

Звук шагов становится чуть громче, и Драко неохотно замечает, чтобы хоть как-то отреагировать на ждущее выражение лица Роджера.

— У Грейнджер есть ухажер. Тупой и рыжий.

— И где он сейчас?

Драко пожимает плечами.

— Ни одна женщина, по-настоящему влюбленная в мужчину, не сбегает от него с незнакомцем в пустоту, — Роджер качает головой. — Я, разумеется, говорю с высоты своих лет, парень. Если у тебя другие предпочтения — ради Мерлина.

Грейнджер входит в комнату, сдувая с щеки прядь волос, и расставляет на столике чашки с чаем — для себя и Роджера, потому что Драко к чаю еще не готов. Рука начинает понемногу ныть: видимо, действие укола постепенно ослабевает. Роджер кладет ногу на ногу и берет в руки чашку, предварительно положив в нее два кубика коричневого сахара.

— Ваша следующая точка — Париж, — говорит он уверенно, размешивая сахар ложечкой. — Если руна и может где-то храниться, или на нее есть какое-то указание, то его стоит искать в самых значимых местах. Их множество, но я бы начал с Лувра. Батшеда не успела вам сказать, что руны могут прятаться где угодно, и, к сожалению, хранители рун не знакомы друг с другом. Все, чем я могу вам помочь — это дать адрес своего сына в Риме, потому что обойти стороной Рим у вас не получится. И думаю, именно в Риме вас ожидают наибольшие опасности. У церкви свои тайны.

Грейнджер опускает в чашку тонко нарезанный лимон.

— Как мы доберемся до Парижа? Трансгрессия невозможна.

— Сядете на паром. Я оплачу вам билеты, даже не возражайте. Хочется почувствовать себя нужным. А до пристани в Абердине я вас довезу: дорога неблизкая, мне так будет спокойнее.

— Спасибо, сэр, — Грейнджер радостно улыбается, и Драко понимает ее эмоции: чем меньше они будут болтаться по лесам и дорогам, тем меньше риск нарваться на неприятности. — Посмотрите за окно: туман! Снова — желтый туман! Уверена: гоблины думают, что мы прячемся где-то неподалеку, и пытаются выкурить нас, словно мы лисы…

Она вдруг вскрикивает, отступая от окна. Драко лихорадочно ищет глазами палочку, понимая, что ничего не может сделать, но Роджер смеется, указывая на стекло.

— Безумные садовые гномы, — поясняет он. — Как видите, туман им тоже не нравится.

Грейнджер с отвращением смотрит на гнома, который, кривляясь, прижимается то щекой, то носом к окну и показывает им язык, и в конце концов сердито задергивает атласную штору.

Драко устало откидывается на подушку, и этот жест не ускользает от Роджера. Он хлопает по коленям и поднимается, взяв из вазочки печенье.

— Пойду отдохну после приятной беседы, — он кивает Грейнджер. — Если понадоблюсь, я у себя в кабинете. Честно говоря, я только тогда понял, как одинок, когда здесь появились вы двое.

Грейнджер прикрывает за ним дверь и возвращается в кресло, бросив подозрительный взгляд на зашторенное окно. Драко думает о том, что им было бы совсем не смешно, окажись они по ту сторону стекла. Садовые гномы и так противные вредители, а гномы, попавшие в туман, могут быть весьма опасны.

Некоторое время проходит в молчании, потом Грейнджер садится рядом с раскрытой книгой и показывает несколько предметов из Лувра, которые могут оказаться нужными — Роджер отдал ей в полное распоряжение огромную энциклопедию о шедеврах коллекции. Драко отрицательно качает головой.

— Думаю, они не стали бы прятать руны и подсказки в самых очевидных вещах, — предполагает он, и Грейнджер озадаченно хмурится. — Но я могу быть неправ. Логика гоблинов и создателей рун непостижима. Кто-то же придумал спрятать руну в Рослине. Там каждый день ходят сотни туристов…

— Потому что очевидное замечают только ищущие, — Грейнджер встает и закладывает книгу пальцем. — Я тебя ненадолго оставлю: Роджер наверняка ждет меня на ужин, а приносить все сюда некрасиво. Но я быстро вернусь, честное слово, и принесу тебе еще бульон с гренками, я…

Драко не выдерживает, глядя на ее лицо снизу вверх.

— Почему ты плакала?

Она тут же в оборонительном жесте прижимает книгу к груди и встряхивает волосами.

— Я не плакала, Роджеру просто кажется, — отвечает она упрямо и, положив книгу на кресло, выходит из комнаты.

Драко закатывает глаза, опускаясь обратно на подушку. Он никогда не ощущал себя настолько беспомощным, как сейчас, будучи прикованным к постели. Бедный Северус: ему придется провести всю оставшуюся жизнь в кресле! Хорошо, если ты овощ, а если ты в полном рассудке оказываешься в плену собственного тела, ничего не может быть хуже.

Грейнджер возвращается с новой порцией бульона и маленьким блюдечком с гренками и садится на краешек кровати Драко. Он неохотно, через силу берет ложку левой рукой и опускает в теплый бульон, который на самом деле терпеть не может. Гренки слегка скрашивают привкус курицы, и когда он протягивает пиалу обратно, Грейнджер тихо произносит, не глядя на него:

— Там была девушка, Леа. Она помогла мне проникнуть в кабинет надзирательницы, и ее убили, Малфой. Из-за меня. Ей было всего семнадцать! Ее лицо снится мне каждую ночь — окровавленное, с застывшей печалью, поэтому я боюсь ложиться спать. А еще я плакала, потому что думала, что ты не выживешь. Лондон, родители, Рон — все они очень далеко, и мне кажется, что мой мир сомкнулся вокруг нас с тобой, что ты — единственный человек сейчас на много миль вокруг, который понимает, о чем я думаю, чего страшусь, и вообще понимает, что мне нравится и… Не знаю, как это объяснить, ты как будто остров, и я на этом острове стою. И…

Драко молча касается пальцами ее руки, лежащей на его одеяле. Грейнджер поворачивается к нему, и их взгляды встречаются.

— Я чувствую то же самое, честно.

— Гарри действительно в Азкабане, — Грейнджер торопливо меняет тему, и Драко убирает руку. — Гоблин сказал, что он трижды пытался сбежать, так что его содержат в специальной камере.

Драко морщится. Боль в руке усиливается, но он не хочет просить укол, чтобы не казаться слабым.

— Гоблины врут.

— Но я много раз видела Гарри во сне, помнишь?

Драко смотрит на нее задумчиво.

— Может быть, тебе попробовать с ним поговорить? То, что Поттер попал в Азкабан — плохо. Остается только догадываться, что делают остальные: Уизли вряд ли оставили бы его в тюрьме. Уверен, что они причастны к этим трем побегам. Особенно Уизлетта…

Грейнджер сразу же вспыхивает.

— Не смей говорить плохо о Джинни. Она потрясающий человек, и она ждала Гарри всю войну, так что нет ничего удивительного в том, что она хочет его спасти…

— Плевать на нее, — Драко устало выдыхает. — Лучше подумай, как связаться с Поттером. Можно ли использовать легилименцию во сне? Уровень Северуса, но ты можешь справиться. Нам было бы неплохо узнать, что происходит в Лондоне, пока мы собираем руны. Иначе можно вернуться в горнило гражданской войны.

Грейнджер кивает и достает из бисерной сумочки очередной справочник, на котором серебряными буквами написано «Чары коммуникации». Драко не мешает ей: нарастающая боль в плече затмевает любое желание думать или говорить, и вместе с болью приходят противная тошнота и головокружение. Драко закрывает глаза, надеясь, что блаженная темнота принесет облегчение.

— Болит? — голос Грейнджер раздается где-то над головой. — Я же вижу, что тебе плохо, Малфой.

Он кивает, не открывая глаз и слушая, как она ходит по комнате и чем-то шуршит, а потом снова садится возле него.

— Замри, — говорит она с интонацией мадам Помфри, и Драко невольно улыбается. — И ни в коем случае не дергай рукой. Отлично.

— Долго я еще буду так лежать? — спрашивает он небрежно, глядя, как она заворачивает шприц в пакетик. — Нам нельзя застревать тут надолго.

— Думаю, еще неделю точно. Твоя рана была кошмарна, в какой-то момент Роджер даже засомневался, что мы тебя вытащим. Но я-то знала, я до последнего верила, что твое малфоевское упрямство очень даже живуче. И вот, пожалуйста: ты лежишь здесь вполне живой и строишь из себя героя.

Драко в ответ накрывается одеялом, чувствуя, как боль затихает и наконец отступает. Грейнджер еще какое-то время молчит, расхаживая по комнате, потом осторожно произносит:

— Расскажи мне про мэнор.

— Если ты обещаешь остаться на ночь, — он смотрит на нее поверх одеяла. — Вдруг со мной ночью что-нибудь случится…

Грейнджер смотрит на него насмешливо.

— Например, прилетит гиппогриф и сам на тебя нападет?

— Иди к черту.

— Ладно, я все равно плохо сплю, а Роджер ничего неприличного не подумает, — она придвигает большое кресло вплотную к его кровати и забирается внутрь. — Я была в мэноре только как пленница, но ты постоянно упоминал его в бреду, так что мне стало интересно, как же он выглядит твоими глазами.

Драко рассказывает ей о высоких окнах в галерее первого этажа, сквозь которые летом льется солнечный свет, о витражах старинной часовни в западном крыле поместья, которую построили еще в пятнадцатом веке, об уютных комнатах, чьи стены обиты шелком и украшены картинами, о садике с розами, который так любит мать, об огромном камине в гостиной, где когда-то его пра-пра-прадед жарил на вертеле оленей — он любил охоту — и, конечно, о цветущем в июльскую ночь жасмине.

— Теперь я хочу там побывать, — говорит Грейнджер смущенно, и ее глаза блестят.

Драко качает головой.

— Ты больше ничего этого не увидишь. Когда нас выкинули из мэнора, я видел, как рьяно они уничтожали его: сдирали шторы и картины, опрокидывали мебель и бросали ее в огонь, разбивали окна и зеркала. Мэнор сейчас стоит разграбленный и измученный, запорошенный снегом и продуваемый всеми ветрами. Если там кто-то и живет, то только лишь крысы.

Грейнджер смотрит на него с сожалением.

— Мы все исправим. Кстати, я кое-что стащила у гоблинов, — ее лицо оживляется, и она, вытащив из бисерной сумочки какую-то бумагу, садится рядом с Драко, упираясь локтем в его подушку. — Смотри. Похоже, что гоблины пытаются внедрить разные модели общества в разных городах. Наверное, проверяют, какая модель сработает успешнее.

Волосы Грейнджер щекочут его лицо, но Драко не отодвигается, разглядывая схематичную карту Европы.

— Париж помечен звездочкой, — замечает он. — Что это значит?

Грейнджер молча пожимает плечами, и они долго вглядываются в карту, ища другие пометки. Звездочки встречаются им еще в нескольких городах, но они так и не приходят к общему решению, что те могут значить.

— Приплывем во Францию и узнаем, — заключает Грейнджер и сворачивает бумагу. — А теперь предлагаю спать.

Когда она произносит «Нокс!» и ложится на диванчик в другом конце комнаты, Драко охватывает приятное чувство умиротворения. Он жив, он точно встанет на ноги, и впереди у них — долгое путешествие, из которого он не хочет возвращаться. Сейчас они с Грейнджер в одном мире, и их чувства схожи. Ему не хочется, чтобы все закончилось, несмотря на поджидающие их повсюду опасности. Где тогда он окажется? В пустом мэноре? Драко приподнимается и видит каштановую макушку Грейнджер. Она залезла в кабинет надзирателя и украла документ — кто бы сомневался!

И Драко тихо смеется.

 

Гермиона

Роджер машет им рукой с пристани, и Гермиона энергично машет в ответ. Ее волосы треплет январский ветер, и она сердито заправляет непокорные пряди за уши. Малфой стоит рядом, молчаливый и серьезный. Его плечо уже не болит, и он только иногда невольно касается его, словно ощущая призрачное оружие внутри.

— Пойдем, здесь холодно, — он берет ее за руку совершенно уверенно и идет в сторону кают по скользкой палубе. — Я, конечно, люблю море, но ненавижу прощания. Какой у нас номер?

— Семь, — Гермиона разглядывает двери, когда они спускаются в маленький коридорчик по устланной пыльным ковром лестнице.

Они заходят в каюту и раскладывают свои немногочисленные вещи. Тепло и уютно, и море бьется в единственное круглое окно. Гермиона садится на кровать-диван и с любопытством вглядывается в горизонт. Плыть им примерно сутки, так что можно располагаться с удобством и никуда не торопиться.

Малфой снимает пальто и остается в своем шоколадном свитере, который Гермионе очень нравится, но она упрямо не признается в этом.

— Может быть, пойдем выпьем кофе? Или позавтракаем. Мы ели в такую рань, что я даже не помню содержимого тарелки.

Гермиона кивает. Она знает, что Роджер одолжил Малфою немного маггловских денег, так что предусмотрительно не достает кошелек. Они спускаются на нижнюю палубу, где находится небольшой ресторанчик, и заказывают кофе и омлеты. Гермиона выбирает тот, что с зеленью и лососем, и Малфой морщится, выражая свое отношение к рыбному омлету.

— Чувствую себя солдатом времен Столетней войны, — ворчит он, щедро добавляя сахар в кофе. — Они тоже неспешно плыли захватывать Францию. И им это почти удалось, если бы не одна женщина.

Гермиона сосредоточенно разрезает омлет на равные части.

— Ты так говоришь, словно женщины не могут вести войну. Между тем история полна умных и предприимчивых дам, которые могли быть ровней для любого мужчины. Элеонора Аквитанская, Елизавета Вудвилль, Екатерина Арагонская…

— Грейнджер и ее познания во всемирной истории феминизма, — Малфой смотрит на нее насмешливо. — Впрочем, продолжай. Твое увлечение храмовниками привело нас в Рослин. Может быть, Элеонора Аквитанская укажет нам путь?

Гермиона сердито машет на него рукой и принимается за горячий омлет, поглядывая по сторонам. Публика на корабле самая разная, и все внимательно присматриваются друг к другу. Гермиона пару раз ловит на себе взгляд темнокожего волшебника, который чем-то напоминает ей Кингсли. Страшно подумать, что могли с ним сделать… Скорее всего, его давно нет в живых.

Вернувшись в свою каюту, Гермиона долго смотрит на плещущуюся воду, касаясь холодного иллюминатора ладонью. Малфой же растягивается на кровати и с шумом выдыхает. Он все еще слаб, хотя самое плохое уже позади. Ему нужно больше спать и меньше напрягаться, пока это возможно. Как только они сойдут на землю, опасности снова обрушатся на них снежной лавиной.

Глядя на серовато-синюю воду, Гермиона думает о морских обитателях. Интересно, каково это — существовать всю жизнь под куполом воды, под этой толщей, и никогда не знать, что происходит на поверхности?

— Рыба не подозревает, что она рыба, — отвечает Малфой лениво, когда она спрашивает его мнение. — Если ты понимаешь, о чем я.

Гермиона достает «Шедевры Лувра» и листает до нужного раздела со Средневековьем и самым началом Возрождения. Роджер считает, что раз большинство рун было создано до семнадцатого века, то в поздних произведениях даже упоминаний о них искать не стоит. Она долгое время разглядывает один ларец и хочет показать его Малфою, но замечает, что тот спит, подложив руку под голову. И Гермиона сосредоточенно листает книгу дальше. Удивительно, что они не остаются одинокими на своем пути. Всегда находится хоть кто-то, готовый им помочь.

В каюту ненавязчиво стучат, и Гермиона, пробежав по ковру в одних носках с вышитыми на них снитчами, осторожно приоткрывает дверь, предусмотрительно посмотрев в глазок.

— Приходите, мисс, сегодня в семь вечера, — один из пассажиров корабля, низенький старичок, протягивает ей листок с чьей-то фотографией. — Не пожалеете. Вход бесплатный, нижняя палуба за рестораном.

Она тихонечко возвращается к иллюминатору и прижимает руку к груди:

— Концерт Селестины Уорлок, невероятно…

Малфой сонно смотрит на нее сквозь ресницы:

— Это дамочка, помешанная на котлах?

— На котлах? — недоуменно переспрашивает Гермиона, продолжая впиваться взглядом в листок. — А, ты про песни. Но там не только об этом…

Малфой усмехается. Насмешка — его любимый конек.

— Разумеется, не только об этом. Но в основном там о котлах, полных какой-то чепухи, о котлах, которые воруют, и о прочей абсолютно женской ерунде. Если ты сейчас скажешь, что обожаешь ее песни, наш совместный поиск рун закончится в это самое мгновение.

— Я к ней равнодушна, хотя у нее красивый голос. А вот миссис Уизли все бы отдала, чтобы оказаться на ее концерте! Я должна взять автограф, Малфой. Другого случая может не представиться. Если не хочешь, я схожу одна.

Малфой тихо стонет, проводя рукой по волосам.

— Придется идти на пытку, Грейнджер. Когда ты одна, то обязательно привлекаешь странных типов или влезаешь в неприятности, так что за тобой вечно нужно приглядывать.

Гермионы фыркает, кладя листок на стол. Можно подумать, Малфой всегда ведет себя осторожно. Она думает о том, что ради концерта можно надеть одно из тех платьев, что она взяла в магазине в Йорке.

За оставшееся до концерта время они успевают пообедать и принять по очереди ванну. Каюта крохотная, и при мысли о том, что Малфой обнаженным плещется в душе в трех шагах от нее, Гермиона жарко краснеет. С Гарри они тоже делили душ в палатке, но ей и в голову не приходили подобные вещи. Она снова раскрывает книгу, чтобы сосредоточиться на артефактах.

— Я вот что подумал, — Малфой выходит из душа в футболке, слегка прилипающей к еще влажному телу, и взъерошивает волосы полотенцем. — В Париже должна жить дальняя родственница Блэков. Сейчас ей, наверное, очень много лет, и я не знаю точный адрес, но мы можем воспользоваться поисковым заклинанием.

Гермиона смотрит на него подозрительно, выуживая платье из сумочки.

— Во Франции могут жить только одни родственники Малфоев — это Розье.

— Чем тебе Розье не угодили? — Малфой кидает полотенце на вешалку. — Ты и не встречалась с ними никогда.

Гермиона сердито скрещивает руки на груди.

— Знаешь, мне достаточно знать, что они ненавидят таких, как я. Розье уничтожили больше магглов и магглорожденных, чем Реддл за всю свою жизнь. Нет уж, увольте. Я не собираюсь добровольно приходить в дом того, кто презирает меня заранее.

И она, проходя в ванную с платьем на плече, машинально расправляет полотенце на вешалке, чтобы оно лучше сохло. Малфою, конечно, все двери открыты, особенно в аристократических семьях. Ему не приходится переживать, предугадывая, как на тебя посмотрят после того, как ты произнесешь свою фамилию.

Гермиона натягивает платье и несколько секунд крутится перед зеркалом, проверяя, нет ли складок на спине. Удостоверившись, что все так, как и должно быть, она удовлетворенно проводит рукой по гладкой ткани темно-зеленого цвета. Красное она приберегла для более торжественного случая.

Малфой слегка приподнимает брови, когда она выходит из ванной, но ничего не говорит. Они снова спускаются на нижнюю палубу и садятся на свободные места недалеко от крошечной сцены. Гермиона увлеченно слушает песни, многие из которых знает по утренним напевам миссис Уизли. Малфой изображает скуку, демонстративно вздыхает и закатывает глаза каждый раз, когда в песне мелькает слово «котел». Когда концерт уже подходит к концу, Селестина вдруг загадочно улыбается со сцены всем присутствующим и обводит зал рукой.

— А теперь попрошу вас встать, дамы и господа, — ее низкий голос обволакивает, словно дым, — и предложить своему другу, спутнику или любовнику медленный танец. А потом я с удовольствием раздам автографы всем желающим.

Малфой, с лица которого сразу исчезают насмешка и усталость, неторопливо протягивает руку Гермионе. Она делает шаг к нему, и одна его ладонь ложится на ее талию, а вторая касается ее собственной ладони.

Гермиона смущенно смотрит в его глаза. Малфой слегка наклоняется и шепчет:

— Мне нравится твое платье.

— Спасибо, — отвечает она таким же шепотом. — Я неважно танцую.

Он едва заметно улыбается.

— Если будет время, я тебя научу, как когда-то мать научила меня перед Святочным балом.

Гермиона прикрывает глаза, отдаваясь танцу и слушая музыку. Невероятно: они с Малфоем на корабле, плывущем во Францию, посреди концерта Селестины Уорлок! Кажется, словно она сейчас проснется и окажется в своей комнатке в Лондоне, и будильник ревностно напомнит ей, что пора выбираться из постели.

Чтобы убедиться, что она не спит, Гермиона резко открывает глаза и натыкается на изучающий взгляд Малфоя. Его серые глаза смотрят внимательно и серьезно, и ей хочется спрятаться и в то же время изучать его в ответ.

Селестина громко хлопает в ладоши, и музыка разом прекращается. Малфой тут же делает шаг назад, выпуская руку Гермионы.

— Иди, пока до нее не добрались обезумевшие старушки живущие без любви и котлов.

Гермиона слегка растерянно проталкивается сквозь толпу, но решительно протягивает листок с рекламой концерта.

Селестина смотрит на нее ободряюще:

— Для кого автограф?

— Молли Уизли, — Гермиона широко улыбается, и Селестина тут же обмакивает перо в чернильницу. — Благодарю!

Селестина похлопывает ее по плечу и кивает в сторону Малфоя:

— Не сомневайся, девочка. Самое настоящее живет только в нашем сердце, а не в голове, уж я-то точно знаю. Следующий!

Бережно свернув листок, Гермиона возвращается к Малфою, терпеливо ждущему ее в конце зала. Они идут в каюту и решают лечь пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Гермиона некоторое время прислушивается к шелесту воды за окном, потом уютно заворачивается в одеяло.

— Так бы и путешествовала еще хоть неделю, — признается она тихо, глядя на Малфоя. — Здесь так безмятежно и спокойно, и все наши враги далеко-далеко. Не хочу возвращаться на сушу. Черт его знает, что нас там может ждать.

— Я очень долго прятался от трудностей, Грейнджер. Поверь мне: лучше повернуться к ним лицом, иначе плавание на корабле может затянуться на годы, а трудности так и останутся ждать тебя на суше огромными волками, — Малфой вздыхает. — Сейчас я понимаю, как должен был поступить. Жаль только, прошлое уже не вернешь.

Гермиона не отвечает, закрывая глаза и позволяя морю убаюкать себя. Теперь она привезет Молли автограф самой Уорлок.

 

Драко

Чертова музыка играет в его подсознании всю ночь, и низкий протяжный голос что-то поет о котлах. Драко ворочается, то сбрасывая, то натягивая одеяло. Грейнджер, к его зависти, спокойно спит, чему-то улыбаясь во сне. С каким рвением она побежала вчера за автографом! Если наседка Уизли его получит, счастью не будет предела, а Грейнджер еще больше вырастет в глазах этой идиотской семейки.

Драко осторожно берет с оконной полки книгу про Лувр и, прошептав «Люмос», углубляется в изучение шедевров. В основном это неуклюжее, на его взгляд, искусство раннего средневековья, хоть и не лишенное определенной загадочности. Его внимание привлекает обложка Евангелия из слоновой кости, статуэтка Карла Великого, картина Распятия неизвестного художника и еще какая-то странная скульптурная группа, рассказывающая о погребении.

Утром сонный и зевающий в ладонь Драко поднимается вслед за Грейнджер на палубу, откуда они должны спуститься на пристань. За их спинами море, до этого спокойное, начинает украшать себя белыми гребешками волн. Ветер, сильный и холодный, приносит мокрый снег, и Грейнджер заметно поеживается. Драко сам заматывает шарф как можно плотнее, не оставляя ветру ни единого шанса.

Очередь движется медленно, и Грейнджер несколько раз оглядывается, смотря на него вопросительно, но Драко только пожимает плечами. Кто его знает, почему все делают шаг вперед раз в пятнадцать минут. Так и замерзнуть недолго.

— Что если они проверяют документы? — обеспокоенный шепот Грейнджер долетает до него обрывками. — У нас нет визы. С другой стороны, она нам и не нужна даже по маггловским законам.

Драко успокаивающе кладет руку ей на плечо и тут же убирает. Драккл раздери, что на него нашло?

— При необходимости визы нас бы изначально не пустили на борт, — произносит он тихо, и Грейнджер согласно кивает.

Когда очередь доходит до них, Драко кажется, что он уже не чувствует пальцев на ногах. Работник таможни быстро оглядывается и торопливо замечает, что-то записывая в блокноте:

— Пожалуйста, с вас одна самая ценная вещь.

— Что? — переспрашивает Грейнджер, и они с Драко переглядываются. — Покажите документы.

Работник таможни смотрит на нее сердито.

— Или самая ценная вещь, или вы отправляетесь обратно в Англию. Такова стоимость попадания на французскую землю в условиях Нового мира.

— У нас нет ничего ценного, — заявляет Грейнджер уверенно. — И потом, при покупке билета об этом ничего не говорится.

Работник таможни невозмутимо выпускает из стоящей рядом с ним клетки маленькую птичку, чем-то напоминающую веретенницу. Она стремительно облетает их обоих и, зависнув в воздухе, вдруг подлетает к нагрудному карману Драко и стучит по нему клювом.

— Прошу достать вещь, которая там лежит, — работник настойчиво протягивает руку, и Драко недоумевающе вытаскивает колдографию матери. — Да, отлично! Самое ценное, что у вас есть. Положите на стол, будьте добры.

Драко замирает, вглядываясь в нежные черты матери на этой старой колдографии. Здесь он сам еще не совсем потерян, здесь ему кажется, что есть надежда. И мать смотрит на него так, словно говорит: «Ничего не бойся, я с тобой». Как он отдаст эту колдографию?

Грейнджер вдруг сжимает пальцами его запястье и шепчет:

— Хочешь, я предложу что-нибудь свое?

Драко сглатывает и, мотнув головой, кладет колдографию на влажное стекло стола. Работник таможни тут же широко улыбается и протягивает им два пропуска.

— Добро пожаловать по Францию. Хорошего пути. Следующий!

Пропускной пункт остается позади, но они еще долго молчат, шагая по бетонной пристани. Грейнджер придерживает разлетающиеся волосы рукой и смотрит на бушующее море, иногда бросая взгляд на Драко. Он идет не разбирая дороги, думая о матери. Нельзя было полагаться на Гуссокл, стоило самому убедиться, что с ней все хорошо…

Они добираются до конца бетонной платформы и выходят через небольшое здание паромной станции в город-порт Кале. Путешественники, что плыли с ними на пароме, разбредаются кто куда, и скоро Драко замечает, вырвавшись из мыслей, что они с Грейнджер остаются одни на пустынной улице маленького города.

— Нам нужно успеть на поезд, — неуверенно говорит Грейнджер, останавливаясь и сверяясь с картой. — Идти примерно полчаса вот до этой развилки около моста, видишь? Сразу за ней — вокзал. Роджер написал время прибытия поезда: два часа дня, а сейчас половина двенадцатого. Успеем, если по дороге ничего не случится.

Драко молча соглашается, потому что говорить ничего не хочется. Колдография связывала его с мэнором, с матерью, с жизнью, где он хоть что-то значил. Теперь и она ушла. Ничего не осталось, кроме шагающей впереди него девушки с каштановыми волосами.

Они не успевают пройти и половину пути, как Грейнджер останавливается и указывает на что-то впереди, понижая голос до шепота.

— Ты видишь то же, что и я?

Драко щурится, вглядываясь в горизонт. И чувствует, как холодеют кончики пальцев.

— Туман.

— Синий, — Грейнджер лихорадочно достает палочку. — Синий, Малфой! Понимаешь, что это значит? Что последствия заклинания гоблинов затронули весь мир. И кто его знает, чем синий туман опаснее желтого. Предлагаю действовать как обычно: заклинание пузыря и трансфигурация одежды в защитный скафандр.

Скорость синего тумана оказывается намного выше, чем желтого: он легкий и стремительный, а не плотный и тягучий. Видимость полностью исчезает, и Драко теряет Грейнджер, хотя та стоит рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. А потом вокруг них раздаются странные шипящие звуки.

— Жмыры! — восклицает Грейнджер, когда туман проносится мимо. — Осторожно, Малфой!

Огромный рыжий жмыр вцепляется в его плечи гигантскими когтями, но Грейнджер тут же сшибает его заклинанием и вступает в борьбу еще с тремя, одному из которых удается укусить ее за руку. Драко быстро оглядывается: жмыры постепенно окружают их плотным кольцом, и их глаза горят синим светом. Один из них, ухитрившись, вцепляется в ногу Грейнджер, и та громко вскрикивает. Драко отшвыривает еще двух наглых и явно голодных существ и кричит:

— Бежим, Грейнджер, до вокзала осталось не так далеко. Нас тут сожрут, их слишком много!

Раскидав жмыров, они бросаются вперед, касаясь друг друга локтями. Грейнджер потирает на ходу укушенную руку, морщась от боли. Жмыры не отстают, и некоторые из них даже обгоняют их, пытаясь преградить дорогу. Драко думает, что именно по этой причине улицы города так странно пусты. Магглы, конечно, ни за что не спасутся, если на них нападет такая стая, особенно дети.

Покусанные и исцарапанные, они вбегают в здание вокзала, и разочарованные жмыры остаются снаружи, не пропускаемые наложенным специальным силовым полем. Пригладив волосы и отдышавшись, Драко протягивает в кассу небольшую записку, написанную Роджером, и им тут же выдают настоящие билеты.

Всегда хорошо иметь связи, хоть Грейнджер и будет это отрицать. Связи — залог успеха в любом мире, и грех ими не пользоваться.

— Едете в Париж? — старичок, сидящий рядом с ними на скамье, добродушно улыбается.

— Хотим посетить Лу… — начинает Грейнджер воодушевленно, но старичок тут же машет руками, и она заканчивает шепотом: — Лувр.

— Вы что, вы что, Лувр закрыт и заколочен, — старичок испуганно озирается по сторонам. — Париж — город высоких технологий, город юристов, и бизнесменов, и самых деловых людей в стране. Музеи и библиотеки давно закрыты, их посещение карается законом. Если хотите посетить старинные места, езжайте на юг. Орлеан, Тулуза, Альби — все они вернулись под свои катарские знамена и борются с Папой.

И старичок, опасливо взглянув на них, поспешно отсаживается на противоположную скамью. Драко устало выдыхает:

— Видишь? Нам необходимо место, где можно пересидеть преследование или придумать новый план. Квартира Винды отлично подходит. Насколько я помню по рассказам матери, ее дом как раз в квартале Марэ.

Грейнджер поднимает на него глаза, и в них плещется возмущение.

— Винда? Винда Розье? Ты спятил, Малфой. Она самая преданная сторонница Гриндевальда, своего рода Беллатриса, скрещенная с Вальбургой Блэк. Ноги моей у нее дома не будет.

— Грейнджер, не упрямься. Она давным-давно постарела, ей уже, наверное, почти сто лет.

— Зато ее магия свежа и искусна, — Грейнджер держится до последнего. — Она меня убьет, как только поймет, кто я. Винда Розье уничтожила огромное число магглов. Я, конечно, понимаю, что ты готов мной рискнуть, но лично я — нет.

Драко наклоняется к ней и тихо произносит:

— Доверься мне, Грейнджер. Меньше всего я собираюсь рисковать тобой. У меня ничего не осталось, теперь даже нет колдографии матери. Я ни за что не хочу остаться один, и…

И в это мгновение позади них раздается протяжный свист паровоза.

Гермиона

В сам город они попадают легко, снова назвавшись придуманными именами, но в этот раз Смитов: Гермиона считает, что чем проще имя, тем сложнее их найти. Им выдают временные пропуска с некоторыми правилами: не появляться возле библиотек и музеев, приносить прибыль французским банкам, посещая рестораны и кафе, заниматься бизнесом и политикой, причем в строго отведенных для этого местах. Нелегальный бизнес и торговля ценными бумагами приравниваются к особо тяжкому преступлению.

Но все эти правила выветриваются у них из головы, стоит им только шагнуть внутрь города.

Перед их глазами вырастают огромные стеклянные здания в сотню этажей, над головой летают невероятные птицы, сделанные из стали, по улицам проносятся авто и скоростные трамваи, люди одеты строго по-деловому и держат в руках кожаные портфели. В воздухе пахнет бумагами и деньгами.

Шагая вслед за Малфоем, Гермиона радуется, что они успели трансфигурировать одежду так, чтобы не отличаться от остальных, но ей ужасно некомфортно в этом строгом пальто с кучей пуговиц, шляпке, перчатках и высоких сапогах со шнуровкой. Малфой не сильно отличается от себя обычного, а вот свое отражение Гермиона разглядывает в зеркале каждого здания.

Постепенно дома становятся ниже и ниже, пока они не переступают какую-то желтую черту, нарисованную прямо на земле, с красной надписью: «Марэ. Сердце Парижа. Берегись!» и не идут вперед, сразу теряясь среди узких улочек. Гермиона с удовольствием втягивает воздух, теперь пахнущий свежей выпечкой. Вот он, настоящий Париж!

Драко останавливается на развилке и внимательно смотрит на уходящие в разные стороны четыре дороги.

— Я боюсь использовать поисковое заклинание у всех на виду, — говорит он тихо, — но Винда живет где-то здесь. Предлагаю ненадолго разделиться — район на вид безопасен — и поискать дом, на котором высечен герб: три розы на розовом кусте. Встречаемся здесь через пятнадцать минут.

Шагая по неудобному булыжнику, Гермиона думает о том, что им нужно зачаровать монеты или зеркала, чтобы на всякий случай иметь связь друг с другом. Тогда ей было бы гораздо проще сказать Драко, где ее искать в этом чертовом Министерстве.

— Не желаете заключить сделку, мисс? — справа от нее вдруг появляется какой-то мужчина во фраке и котелке. — У меня есть интересные предложения.

Гермиона натянуто улыбается.

— Нет, благодарю.

— Первый день в Париже?

— Да.

— Не забудьте: вам нужно заключать сделки раз в неделю, иначе штрафа не избежать, — мужчина отдает честь и разочарованно вздыхает. — Удачи, мисс!

Гермиона выдыхает, чувствуя, как вспотели ладони. По крайней мере, в этом городе из нее не пытаются сделать тряпичную куклу. Она обходит еще два дома, держа развилку в поле зрения, и на одном из них — белоснежном, с типично серой крышей — замечает то, что они ищут: высеченный из камня щит, на щите — куст с тремя розами. По спине у нее пробегает холодок.

— Что ты собираешься ей сказать? — шепчет Гермиона, поднимаясь вслед за Малфоем по широкой лестнице с изящными перилами.

— Правду. Розье стара, но не глупа. Таким нельзя врать, — Малфой подносит палец к звонку. — И Мерлина ради, Грейнджер, не вздумай с порога вставать в позу. Предоставь все мне. Одно неосторожное слово — и мы вылетим отсюда ко всем дракклам.

Гермиона сердито поджимает губы. Когда это Малфой научился вести переговоры? В школе он только и умел хвататься за палочку при любой возможности.

— Продолжите пароль, — произносит старческий голос по ту сторону двери. — «Любовь — это роза»…

Малфой несколько секунд раздумывает, постукивая пальцами по двери с массивной ручкой в виде головы льва. Потом решительно говорит:

— …«каждый лепесток — иллюзия, каждый шип — реальность».

— Верно, — отвечает голос, и дверь неторопливо открывается.

Гермиона приподнимает брови, пытаясь вспомнить, откуда эти вроде бы знакомые строки, но имя только крутится в голове как юла. Она входит вслед за Малфоем в обитую темно-зеленым бархатом полутемную прихожую, в которой приторно пахнет цветами. Гермиона переминается с ноги на ногу, на всякий случай держа руку в кармане, где лежит палочка. Мгновение спустя люстра на потолке оживает, загораясь десятком свечей.

Винде Розье на вид действительно лет сто или, по меньшей мере, около того. Она хоть и слегка сгорблена, но все равно почти одного роста с Гермионой. Ее светло-серые, как у Малфоя, глаза изучают их внимательным, опытным взглядом. Темное платье такое длинное, что почти скрывает лодыжки, и сшито на манер начала двадцатого века. Неглубокое декольте украшено жемчужной брошью.

— Элиза, кофе в гостиную! Пройдемте, — она властно указывает на комнату в голубых тонах в конце длинного коридора. — Садитесь и рассказывайте, что вы от меня хотите в эти дьявольские времена.

Гермиона с отвращением садится на самый краешек стула с золотой резьбой и вопросительно смотрит на Малфоя. Тот едва заметно кивает и поворачивается к Винде.

— Мы собираем руны, — говорит он спокойно, и Гермиона удивляется, откуда в нем берется эта уверенность. — Думаю, вы понимаете, о чем я говорю.

Винда склоняет голову набок, и ее длинные серьги с крупным жемчугом плавно покачиваются.

— Допустим, Драко. У тебя глаза такие, какие бывают только у семьи Розье. Я сразу поняла, кто ты. Продолжай, я слушаю.

— Вам нравится мир за окном? — интересуется Малфой невозмутимо.

— Я его ненавижу, — губы Винды складываются в ядовитую улыбку. — Сделки! Маггловские сделки. Магглы и их проклятые машины — в небе, на земле, на воде. Ненавижу их всем своим черным сердцем. Но гоблинская магия сильна, и я одна ничего не сделаю… Элиза, шевелись!

Служанка — маленькая девочка лет десяти — торопливо вбегает в гостиную с подносом, на котором стоят серебряный кофейник, молочник и три чашки из такого тонкого фарфора, что Гермиона буквально осязает его изящную хрупкость. Девочка ставит поднос на столик и, поклонившись, убегает.

— Одна руна у нас есть, — Малфой разливает кофе и протягивает чашку сперва Винде, потом Гермионе. — Остались еще шесть. Я знаю, что в Париже нужно обязательно заключить сделку. Так вот, мои условия: вы помогаете нам проникнуть в Лувр, а мы помогаем вам сделать мир таким, каким он был раньше.

Винда следит за каждым его движением. Гермиона почти уверена, что она сильнее Снейпа, сильнее МакГонагалл — всех, кого они знают. Их знания не помогут, если придется бежать. И она выдавливает из себя улыбку, но выходит лишь странная гримаса, отражение которой она видит в стеклянном буфете напротив себя.

— Мы? — Винда осторожно кладет ложку сахара в чашку и непринужденно размешивает. — Ты и грязнокровка?

Гермиона выдерживает ее презрительный, полный пренебрежения взгляд и яростно задирает рукав. Винда несколько секунд разглядывает косые буквы, потом взмахивает рукой.

— Какая пошлость. Кто проявил такое рвение?

— Беллатриса Лестрейндж, — отчеканивает Гермиона с таким напором, что Малфой нервно вздрагивает. — Думаю, для нее было бы комплиментом узнать свою схожесть с вами. И разочарованием услышать, что она — лишь жалкое подобие.

Винда самодовольно усмехается, морща старческие губы.

— Дерзкая девчонка. Пей кофе и помалкивай. Лестрейнджи всегда были слабы. Лита Лестрейндж… Какой позор для семьи! Путаться с этим магозоологом…

Гермиона уже собирается демонстративно отодвинуть чашку, но Малфой делает такие свирепые глаза, что она неохотно слушается. Кофе, впрочем, оказывается самым вкусным из тех, что она пила за прошедший год. Как бы им не подмешали какой-нибудь отравы…

— Где вы нашли первую руну? — требовательно спрашивает Винда, делая глоток.

— В часовне Рослин.

— А, — она дергает уголком губ. — Значит, вы знакомы с этим тюфяком Роджером. Подозреваю, что это он помог вам попасть в Париж. Ла-Манш сейчас простыми смертными не пересекается.

Драко кивает, глядя на нее выжидающе. Винда не торопится, наслаждаясь кофе и переводя цепкие серые глаза с одного гостя на другого. Потом она как бы невзначай спрашивает:

— Как поживает Нарцисса?

— Я не видел ее почти два месяца.

— Будем надеяться, что она жива, — Винда переводит взгляд на Гермиону. — Я приму сделку, если грязнокровка поцелует мою руку в знак смирения. В ней слишком много гордости, а магглорожденные всегда должны знать свое место.

Гермиона медленно поднимается со стула и выпрямляется. Что там говорила тетушка Мюриэль про плохую осанку? Малфой не дает ей ничего сказать, быстро вставая между ними.

— Вы примете нашу сделку без этого условия, мадам. Я один из немногих ваших чистокровных родственников, кто остался в живых и может иметь наследников. Блэки мертвы, Розье закончатся на вас или на вашем племяннике, который, кажется, не жалует девушек, из Лестрейнджей выжил лишь Родольфус, но он вряд ли сможет иметь потомство после стольких лет в Азкабане. Есть еще Тедди Люпин, внук Андромеды Блэк, рожденный от оборотня. Не уверен, что вы будете рады его видеть. Грейнджер спасла мне жизнь, — Малфой достает из кармана гоблинский стилет. — Не отходила от меня ни на шаг. Я думаю, она заслужила некое уважение даже с вашей стороны.

Винда приподнимает брови, увидев оружие, и требовательно протягивает руку. Малфой аккуратно кладет стилет в ее морщинистую ладонь.

— Тебя этим ранили? — осведомляется она негромко. — Покажи.

Малфой тут же задирает свитер и рубашку, показывая ей круглый затянувшийся рубец. Гермиона невпопад думает, что его снова нужно смазать заживляющей мазью, чтобы он понемногу рассасывался.

— После гоблинского стилета не выживают, — Винда вертит стилет в пальцах, потом зло смотрит на Гермиону. — Впрочем, грязнокровки бывают не такими глупыми, какими я их обычно представляю. Будет тебе сделка, Драко. Вот моя подпись, возьми с этажерки чернильницу и перо и распишись. Элиза, нож!

Винда делает надрез на руке — и Малфой, отзеркаливая ее движение, протыкает свою ладонь тонким острием. Винда бормочет какие-то слова — как кажется Гермионе, на латыни — и смешивает их кровь. Спустя мгновение в окно стучат: Винда распахивает створку и отдает подлетевшей серебряной птице кусочек пергамента.

— Чертовы магглы, будь они прокляты, — морщится она, и у Гермионы по спине пробегает холодок. — Я выделю вам две комнаты. И чтобы никаких пошлостей. Элиза вас проводит, и через час жду вас на обед.

Гермиона от обеда категорически отказывается, оставаясь одна в темной комнате с синими обоями, мрачной и душной, как сама старость. Среди этого книга о Лувре выглядит оплотом света и добра, на некоторое время помогая ей забыть о том, что ее окружает.

А потом она решает ненадолго прилечь. И вскрикивает от ужаса, едва приподняв плед, покрывающий кровать.

— Что случилось, Грейнджер? — Малфой оказывается рядом спустя мгновение, и Гермиона указывает на белоснежное постельное белье, на котором кроваво-красными буквами то здесь, то там проступает слово «грязнокровка». — Мерлин святой…

Она бледнеет, и Малфой едва успевает догнать ее у двустворчатых дверей с вырезанными лотосами, чтобы она не смогла выбежать из комнаты.

— Пусти меня немедленно, — сердито требует она, пытаясь вырваться из его крепких объятий. — С меня хватит, Малфой. Я не собираюсь терпеть унижения, я ничем их не заслужила! Я почти два месяца хожу по лезвию ножа, а она…

— Она чертовски старая и самим дьяволом забытая старуха, — успокаивающе говорит Малфой, обнимая ее еще сильнее. — И всеми силами старается дать тебе повод разозлиться. Ты выше этого, Грейнджер. Если я скажу, что для меня только ты достойна ста двадцати баллов у Флитвика, ты перестанешь биться, как раненая птица о дверцу клетки?

Гермиона тяжело дышит, поворачиваясь к нему. Он смотрит на нее серьезно, и в его глазах нет ни капли насмешки.

— Не нужно доказывать всему миру, что ты из себя представляешь, Грейнджер. Достаточно того, что это знаю я, Поттер, вся мерзкая семейка Уизли и преподаватели Хогвартса. Да даже Северус, хотя не признается в этом и под пыткой. У нас сейчас есть более важные дела.

И он разжимает руки. Гермиона прикрывает глаза, выдыхая и пытаясь вспомнить, когда она последний раз испытывала такую ярость. Пожалуй, когда Сивый напал на Лаванду. А может быть, когда Сириус упал в Арку. Ее дурацкое обостренное чувство справедливости не должно испортить их поиски — в этом Малфой прав. И Гермиона делает несколько глубоких вдохов и выдохов. А потом взмахом палочки меняет цвет белья на нежно-голубой.

— Мне удалось кое-что выяснить, — делится Малфой, когда они выходят в широкий и длинный коридор, чтобы не нарушать правила. — Лувр в десяти минутах пешком отсюда, и он действительно хорошо запечатан. Винда даст нам какой-то порошок, который нейтрализует действие заклинания, но придется поторопиться.

Гермиона кивает, с любопытством рассматривая портреты в темно-золотых рамах, украшающие стены. На первых из них, датированных еще шестнадцатым веком, гордые, породистые лица мужчин и женщин в одежде своей эпохи, на последнем — темноволосая красавица с серыми глазами, в синем платье. Гермиона всматривается в ее лицо несколько долгих мгновений.

— Бывают женщины со страшной красотой, — замечает она тихо. — Я даже не могу представить, сколько силы они имеют в дополнение к магии. Очаровывать, сводить с ума, играть…

Малфой пожимает плечами, равнодушно глядя на портрет.

— Играть. Как точно сказано, Грейнджер. Не скажу за других, но я к такой и подойти бы не решился. Слишком много требовательности в глазах. И какого-то нездорового вызова. Даже не могу представить, кто решится быть спутником такой женщины.

Хриплый голос раздается позади них:

— Такие женщины сами выбирают себе спутника, но — увы, этот выбор не всегда взаимен. Она выбрала Геллерта и проиграла.

Гермиона изумленно переводит взгляд с портрета на Винду. Это же она — женщина на портрете! Страшная своей красотой, высокомерная и знающая себе цену. И теперь она — всего лишь сморщенная одинокая старуха, живущая взаперти, окруженная теми, кого она презирает. Знала ли об этом та, что на портрете? Вряд ли.

— Каждый в Париже обязан заключить сделку, так что мне придется заключить ее и с грязнокровкой, чтобы не нарушить порядок, — Винда устало морщится. — В Лувре хранится одна драгоценная вещь, украденная из моей семьи. Золотая брошь с сапфирами, вплетенная в средневековую книгу. Принесешь мне ее — я помогу вам выбраться из Парижа. В противном случае вам придется иметь дело с жандармами.

Гермиона насмешливо произносит:

— Но вам придется смешивать свою кровь с моей. Не боитесь заразиться?

Морщинистые губы Винды растягиваются в усмешку.

— Мои руки однажды были по локоть в крови. Я в этой жизни давно ничего не боюсь. Тот, кто все потерял, не боится ни петли, ни огня, ни воды.

 

Драко

Поздним вечером они составляют список самых ценных артефактов, и в итоге получается около двадцати предметов. Драко все равно уверен в том, что руна не может храниться вот так просто, на поверхности, и в который раз сожалеет, что профессор Бабблинг мертва. Она могла бы значительно облегчить их жизнь своими знаниями о рунах.

Они расходятся по своим комнатам около часа ночи, несмотря на то, что встать придется на рассвете. Драко снится мать, гуляющая в занесенном снегом саду мэнора среди умерших роз. Ее лицо печально, а в глазах — слезы. Драко хочется коснуться ее руки и спросить, что случилось, но его будят едва различимый стук в дверь и громкий шепот Грейнджер:

— Малфой, это очень важно.

С трудом открыв глаза, Драко откидывает одеяло и выходит в темный коридор, сонно смотрит на раскрасневшуюся Грейнджер. Напольные часы за ее спиной показывают два часа ночи.

— Я сказала Гарри, что мы в Париже, и он услышал! — ее карие глаза возбужденно блестят. — Я представила себе, словно вокруг меня реальность, и произнесла «Легилименс!», и все сработало даже без палочки.

Драко хмурится, не разделяя ее восторга.

— И что ответил Поттер?

— Ничего. Только улыбнулся и взъерошил волосы.

— Ты рассказала про руны?

Грейнджер отрицательно качает головой, и Драко выдыхает. Черт его знает, что происходит внутри Азкабана и кто еще может проникать в сны Поттера, кто может выуживать из него всю необходимую информацию. Чем меньше подробностей он знает, тем лучше.

— Отлично, Грейнджер. Теперь я могу наконец пойти спать?

Она раздраженно фыркает и, повернувшись к нему спиной, широким шагом возвращается в свою комнату. Драко некоторое время стоит в коридоре, оказавшись напротив портрета молодой Винды. Ее светлые глаза едва различимы в темноте, но смотрят на него пристально и любопытно. Драко никак не может понять: портреты в этом доме живые, как в Хогвартсе, и просто не хотят разговаривать, или обездвижены каким-то особым заклинанием.

— Мы все разочарованы, — голос словно ударяет ему в спину, когда Драко уже поворачивается к дверям. — Мы разочарованы той, которая могла все, а теперь живет с выжженным сердцем.

 

Они снова трансфигурируют одежду в деловые костюмы и выскальзывают на улочку, вымощенную старинным булыжником. Холодное январское солнце не греет, и небо кажется высоким и недосягаемым. Грейнджер идет рядом, погруженная в свои мысли, и Драко два раза приходится ее окликать, чтобы она не прошла мимо нужного поворота. Настроения расспрашивать ее у него нет, и он в десятый раз сжимает в кармане «порошок для взлома», как назвала его Элиза, передавшая пакетик утром. Драко подозревает, что на самом деле это — настоящая черная магия. Что-то вроде обманки.

Лувр огорожен высоким стеклянным забором, на котором карикатурно нарисовано все вперемешку: распятия, Мона Лиза, средневековые святые со смешными лицами — и все как один в нелепых, неприличных позах, с раскрытыми ртами и выпученными глазами.

— Моментус! — произносит Драко, остановившись около маленькой дверцы, и все прохожие вокруг них на мгновение замирают. — Быстрее, Грейнджер!

Они торопливо протискиваются сквозь стекло и оказываются по ту сторону забора. Сразу становится тихо и безмятежно. Стеклянная пирамида манит своей загадочностью. Драко вспоминается их последняя поездка сюда с матерью. Ему было, кажется, двенадцать. Мать купила им обоим шоколадное мороженое, а отец попросил сделать проходящего мимо волшебника колдографию. Она до сих пор где-то в мэноре — сожжена или утеряна.

Драко вынимает из кармана пакетик с порошком и подбрасывает в воздух у двери. Полыхает зеленым, и Грейнджер осторожно произносит:

— Алохомора…

Дверь со скрипом распахивается внутрь, и ветер обрушивает им в лица пыль. Кашляя, Драко заходит вслед за Грейнджер, держа палочку наготове. Свет едва проникает сквозь плотные красные шторы, воздух в холле спертый и словно впитавший в себя вековые шедевры. Паркет покрыт слоем пыли, такая же пыль и паутина прикрывает скульптуры и картины.

— Давай начнем с крыла Ришелье, — предлагает Грейнджер, останавливаясь в центральном зале, откуда галереи расходятся в разные стороны. — Мне кажется, там много всего важного. Думаю, у нас полно времени — день как минимум. Если что, сможем заночевать прямо здесь. Я попросила положить нам немного еды на всякий случай.

Драко снова пропускает ее вперед и поднимается следом по небольшой лестнице. Они неторопливо проходят из одного зала в другой, внимательно осматривая помещения. Где-то посередине крыла дорогу им преграждает вылетевший из разбитого серванта боггарт. Он сначала оборачивается плачущей Гермионой, а затем мертвенно-бледной матерью. Драко раздраженно произносит: «Ридикулус!», и мать, улыбаясь, протягивает ему руку.

— Люпин остался бы доволен, — бормочет Грейнджер, бросая на него косой взгляд, который Драко предпочитает не замечать. Сейчас не до этого. Может быть, попозже, когда они сядут отдыхать… — Стой!

Драко замирает, не успев поставить ногу на следующий квадрат паркета, и вопросительно приподнимает брови.

— Докси, — шепчет Грейнджер, прикладывая палец к губам и кивая на штору. — Слышишь жужжание?

— Дьявол, — ругается Драко шепотом. — Попробуешь магическую сетку? На счет три. Раз, два… Давай!

Он бросает оглушающее заклинание в докси, которое только пробуждает весь улей, подействовав лишь на трех, и Грейнджер ловко набрасывает на них сотворенную в воздухе серебристую сетку. Докси возмущенно пищат, но сетка пригвождает их к полу, не давая возможности пошевелиться, и Драко не без удовольствия смотрит на их жалкие попытки освободиться. Как полезно знать нужные заклинания!

— …Выглядит так, словно мы на месте, — Грейнджер сдувает пыль с плана Лувра, который они взяли на стойке информации. — Вот, зал двести. Здесь должна быть скульптура, но, честно говоря, я не возлагаю на нее больших надежд.

Драко заглядывает в первый зал.

— Просто проверим каждый из подозреваемых артефактов: другого выбора нет. Боюсь, это действительно может занять больше времени, чем мы рассчитывали. Я и забыл, какой Лувр огромный изнутри. Мы с матерью осматривали его два дня подряд и то не все успели охватить. Больше всего ей нравилась «Кружевница» Вермеера. Я теперь забыл почему.

Грейнджер легонько касается его плеча.

— Ты еще сможешь ее спросить.

В следующем зале они пристально рассматривают многочисленные Благовещения, запрестольные образы и снятия с креста, а также множество фигур королей и Святых дев. Драко вглядывается в каменные лица: некоторые из них словно живые, другие — грубые, со сбитыми руками и носами.

— Ничего, — констатируют они одновременно, встречаясь в конце третьего зала.

Грейнджер пожимает плечами, но у них в списке еще полно артефактов, и они быстро переходят в следующий зал. Посреди него стоит большая скульптура-надгробие, и Драко, быстро пробежав глазами табличку: «Погребение Филиппа Пота», огибает его справа, чтобы пройти вперед, к очередной скульптуре Святой Девы.

— Малфой, — неуверенно шепчет Грейнджер, и Драко сразу оборачивается. На его глазах восемь фигур, несущих рыцаря на погребение, опускают его на пол и поворачиваются к ним. В левых руках их — щиты со старинными гербами. Правыми они стремительно вытаскивают спрятанные под черными балахонами мечи.

— Что будем делать? — Грейнджер отступает в противоположный угол, окружаемая тремя фигурами, Драко быстро окидывает взглядом тех, что достались ему. — Как их обернуть обратно в камень?

Меч, острый и вполне настоящий, сверкает в нескольких дюймах от его головы, и Драко вовремя отскакивает, но лезвие оставляет царапину на его щеке. Отступая вглубь зала, он пробует все, что успевает вспомнить, но оглушающее заклинание рыцарей не берет, а взрывающие не работают, откалывая от статуй лишь крошечные кусочки.

— Шахматы! — кричит Грейнджер издалека. — Шахматы МакГонагалл!

И взмахивает палочкой. Драко повторяет ее движение, и скоро обезглавленные рыцари падают навзничь, а потом рассыпаются на куски. Драко проводит рукой по лицу, стирая выступившую кровь, и наклоняется к поясняющей табличке, желая узнать, кто пытался их убить.

— Чертовы бургундцы, — возмущенно ворчит Грейнджер, стряхивая с себя крошки камня. — Разумеется, их двор был одним из самых процветающих в Европе, но они продали Жанну англичанам… Малфой, здесь ничего нет, нам нужно идти дальше.

Изящные золотые часы показывают уже пять вечера, когда они еще раз проверяют залы со скульптурой и помечают их крестами на плане. Грейнджер предлагает сразу идти к картинам, а Драко упрямо стоит на том, что нужно передохнуть и хотя бы выпить чаю. После душных, пыльных комнат у него пересыхает в горле, царапина саднит, а перед глазами стоят улыбающиеся и глуповато-набожные лица святых. Он несколько раз зажмуривается и мотает головой, чтобы отогнать их образы.

— Хорошо, — Грейнджер сдается, когда он демонстративно кашляет в кулак. — Только недолго, ладно? Мне почему-то неуютно в этом крыле, так и хочется поскорее отсюда выбраться.

Малфой пожимает плечами, увлеченно поглощая сэндвич с курицей и запивая немного остывшим чаем из большого термоса. Как удачно Грейнджер придумала взять с собой еду. Еще неизвестно, сколько часов им придется искать руну.

— Откуда эти стихотворные строки из пароля? — Грейнджер садится напротив и наливает чай в свою кружку. — Звучит знакомо, а автор никак не вспоминается.

— Бодлер, «Цветы зла», — отзывается Драко, вспоминая, как первый раз открыл потрепанную книгу, найденную в домике, в который их выкинули гоблины. Он тогда успел немного ознакомиться с маггловской литературой, потому что от скуки можно было помереть. — Бодлер был волшебником, если ты не знала. Просто магглы гораздо охотнее разбирали его сборники, а на голом энтузиазме долго не проживешь.

 

Пообедав, они направляются в следующее на очереди крыло — Денон, где собрана вся главная живопись. Залы здесь выглядят мрачнее, и Драко кажется, что люди с картин следят за ними, хотя портреты и пейзажи кажутся неподвижными. Грейнджер первая заходит в зал со средневековой живописью и останавливается перед самой первой картиной, сверяясь со списком.

— Я бы не стал оставлять руну на таком уродце, — скептически замечает Драко, рассматривая бледное лицо Карла Седьмого. — Это у него, кажется, была прекрасная любовница? Представь, что Гойл начал бы встречаться с вейлой…

Грейнджер смотрит на него укоризненно.

— Гойл — тупица, и это его главный недостаток, а совсем не внешность.

Карл Седьмой, конечно, никакой руны не хранит, и они идут дальше, к автопортрету Дюрера. Грейнджер тихонечко произносит: «Явись», и на картине вдруг вспыхивают синие буквы и тут же исчезают.

— Малфой! — вскрикивает она, когда Драко уже радостно поднимает палочку. — Сзади! Протего!

Невидимый щит отделяет их от призрака, появившегося за их спиной. Он высокий — выше Драко на голову — и одет в красный кафтан, с которого капает кровь. Призрак легко пробивает щит и хватает Драко за горло мокрыми от крови пальцами. Становится трудно дышать, и зал с картинами кружится перед глазами, и вместе с ними кружится испуганное лицо Грейнджер.

Драко пытается ей напомнить о заклинании, которому их учила МакГонагалл, но призрак сжимает пальцы чуть сильнее, и Драко падает на пыльный пол. Воздуха не хватает, и Драко отчаянно наблюдает, как Грейнджер крутится возле них, что-то чертя палочкой в воздухе.

Хватка призрака ослабевает, и Грейнджер с силой дергает Драко за руку, вытаскивая за пределы начерченного круга. Стоит им сделать несколько шагов назад, как ловушка начинает светиться желтоватым светом, и призрак, ударившись о желтое силовое поле, бешено ревет. Драко с облегчением проводит рукой по горлу и несколько минут с наслаждением дышит.

— Вовремя, Грейнджер.

Она смотрит на него взволнованно, и они оба оборачиваются к Дюреру.

— Он охраняет картину, понимаешь? — ее шепот разносится по зале, и красный призрак снова ревет. — Это Жан-живодер, наемный убийца королевы Медичи. Я помню историю о нем: нам рассказывали ее во время первого приезда во Францию. Но я думала, что он исчез после того, как дворец Екатерины сгорел…

Драко с некоторым интересом разглядывает призрака. Их школьные привидения были абсолютно безобидны, а призраков-убийц он еще не встречал. Как им повезло, что по пути сюда они попали в Хогвартс. Если бы не заклинание ловушки, он был бы уже мертв.

— Явись! — повторяет Грейнджер дрожащим голосом, и картина вспыхивает синим светом, но никакой руны не появляется, лишь загадочные слова: «У Дамы есть пять чувств, впрочем, как и у всех».

— У Дамы? — Драко морщится, переглядываясь с не менее озадаченной Грейнджер. — Дьявол, руна спрятана у какой-то Дамы? Их здесь не менее тысячи во всем музее.

— Не забывай о пяти чувствах, — Грейнджер тут же вытаскивает маггловскую ручку и деловито переписывает подсказку в блокнот Гуссокл, открыв его с обратной стороны. — Наверняка это какие-то аллегории или что-то вроде того. Нам нужно прикинуть, какие Дамы смогут нам помочь. Придется пройтись по книге заново, и это займет некоторое время.

Драко бросает косой взгляд на беснующегося внутри своего круга призрака. Теоретически он не должен пробить защиту. Но в их мире ничего нельзя сказать наверняка. Тогда Драко переводит взгляд на настенные часы: они показывают семь вечера, и становится понятно, что выбраться из Лувра сегодня им уже не удастся.

— Запечатаем это крыло и переночуем в крыле Сюлли, — решительно предлагает Грейнджер, обходя призрака стороной. — Я хочу разбить палатку как можно дальше от этого существа.

Крыло Сюлли выглядит мирным и светлым, и они ставят палатку в одном из дальних залов. Драко заглядывает в мужской туалет: вода в кранах по-прежнему бежит, но только холодная. И он набирает ее в большой походный чайник, врученный ему Грейнджер. Они снова накладывают все защитные заклинания вокруг палатки и наконец заходят внутрь. Тепло и уютно, хоть и невозможно разжечь камин. Грейнджер тут же принимается возиться с ужином, Драко же зачитывает ей возможные варианты картин и скульптур с Дамами, и Грейнджер то кивает согласно, включая Даму в список вероятных, то отрицательно качает головой.

К полуночи у них набирается под сотню Мадонн, Дам и Дев в самых разных залах. Усталые, они садятся на кровати и смотрят друг на друга сонными глазами. И тогда Грейнджер вдруг говорит, нервно касаясь волос:

— Я не хотела тебе показывать — думала, ты посмеешься или обидишься, — но вчера я почти не спала, все думала о Гарри, и вот — немножко вспомнила уроки рисования в школе. Я до двенадцати лет ходила на самые разные школьные кружки, пока не получила письмо, так что рука помнит, но художник из меня отвратительный.

Драко молча разворачивает протянутый лист пергамента. С желтой страницы на него смотрит мать — как с той самой колдографии. Ее лицо чуть отличается от настоящего, и волосы нарисованы слегка небрежно, но выражение глаз — правдивое и живое. Он встает и прячет рисунок в карман пальто.

— Спасибо, Грейнджер, — произносит он не оборачиваясь, и горло сдавливает от нахлынувшего желания увидеть мать. — Я не знаю, что нужно сказать.

— О, ничего, — отзывается она торопливо. — Просто я буду рада, что хоть немножко смогла компенсировать то, что у тебя отняли.

Драко заворачивается в одеяло, думая, что их палатка разбита в самом Лувре, а он за весь день не видел ни одной картины или скульптуры, которая задела бы его сердце так, как простой рисунок Грейнджер. Чтобы воспринимать искусство, нужны силы, а сил у него нет.

 

Гермиона

В эту ночь ей не снится Гарри, только ожившие скульптуры, пытающиеся убить ее в каждом зале. Проснувшись в семь утра, Гермиона решает дождаться, пока встанет Малфой, потому что еще раз погружаться в кошмары не хочется. Она встает и, на цыпочках выйдя из спальни, занимается завтраком. Еды остается на сутки, может, чуть больше, но чем скорее они найдут загадочную Даму и пять чувств, тем лучше.

— Красный человек охраняет руну, значит, она не могла появиться раньше шестнадцатого века, потому что Жан-живодер жил при Екатерине Медичи, — Гермиона задумчиво намазывает джем на тосты. — А автопортрет Дюрера написан в 1453 году. Все сходится.

— Странно, но ты не прыгаешь от радости, — скептически отзывается Малфой, наливая себе кофе. — Наверное, потому, что нам придется весь день лицезреть женские лица на картинах?

Гермиона фыркает.

— Буду прыгать, когда найдем руну. И кто его знает, какие еще опасности прячутся в этих пустынных залах. Не говоря уже о том, что мне нужно найти брошь для Розье. Даже не представляю, когда успею этим заняться.

Малфой качает головой.

— Забудь о броши, если хочешь остаться в живых.

— Но я не могу проигнорировать сделку, — возражает она резонно. — Невыполненная сделка наказывается законом по местным правилам. Нас просто не выпустят из Парижа. Придется что-нибудь придумать.

С сожалением сложив палатку, они держат палочки наготове, возвращаясь в крыло Ришелье. Первые комнаты не приносят успехов, и Гермиона решительно сворачивает в залы с нидерландской живописью, почти уверенная, что они могут найти ответ на знаменитейшей картине «Мадонне Канцлера Ролена». Малфой же настаивает, что начать следует с Леонардо да Винчи.

— Банальная идея, — заявляет Гермиона, глядя на него искоса. — Ты бы стал хранить тайну на самом известном полотне мира?

— Насколько я помню по каталогу, есть еще «Мадонна в скалах», в ней двойное дно, — отзывается Малфой, отвечая взглядом на взгляд. — На всякий случай можно проверить.

Гермиона пожимает плечами, глубоко внутри себя осознавая, что уже привыкла к этому странному, неправильному ритму жизни — и к Малфою рядом с собой. И она тоже совершенно не представляет, как вернется в привычное русло.

— Явись, — шепчет она, останавливаясь перед картиной. — Есть!

Но синий цвет показывает не руну, а слово: «Слух» — и это слово только намекает на одно из пяти чувств.

— А может быть, чувства разбросаны по отдельным картинам? — предполагает Малфой, когда они, расстроенные, уходят ни с чем от Леонардо да Винчи. — У тебя еще есть в списке портрет какой-то Габриэль д`Эстре, и она в соседнем зале. Заглянем туда?

Гермиона отчаянно краснеет.

— Я могу зайти одна, а ты пока посмотришь…

— Грейнджер, обнаженные женщины не нанесут мне моральную травму, честное слизеринское, — отвечает он насмешливо, и Гермиона краснеет еще сильнее. — Брось, это же живопись, а не похабное приложение для мальчиков к журналу «Придира».

— Есть такое приложение? — Гермиона приподнимает брови и хмурится. — Так вот что вечно читали Гойл с Крэббом. Я еще пыталась отобрать у них эту гадость. Слава Мерлину, что не отобрала.

Портрет Габриэль д`Эстре хранит надпись «Осязание», и Гермиона радостно улыбается. Пока что непонятно, как нужно складывать чувства, но, во всяком случае, они точно на правильном пути. Следующие картины из списка удачи не приносят, и они с Малфоем садятся на пыльную скамью, чтобы немного отдохнуть и решить, куда отправиться дальше. Еще три картины, три чувства — и можно будет ломать голову над тем, на что они указывают.

— Мне не нравится эта галерея, — Малфой останавливается в самом начале длинного коридора, из которого залы расходятся налево и направо. — Выглядит так зловеще, словно паркет провалится под ногами, стоит нам на него ступить.

Гермиона задумчиво заправляет прядь волос за ухо, потом берет со столика статуэтку Гермеса и левитирует ее вперед. Сначала ничего не происходит, потом из стен вылетают зеленые лучи заклинаний, чуть дальше паркет действительно внезапно раскрывается, и под ним зияет бездна. Гермиона тут же вычерчивает красный крест на полу и разворачивается:

— Есть и другие пути, но придется немного повредить интерьер…

— Не время оправдываться, Грейнджер… — Малфой закатывает глаза, но в это мгновение Гермиона вскрикивает, вдруг заметив за его спиной страшную тварь, напоминающую то ли человека, то ли ящерицу. — Остолбеней!

Тварь, вцепившаяся в ногу Малфоя, не хочет отпускать обед, который сам пришел к ней, и с силой тащит его за собой, петляя из стороны в сторону, в темный зал, полный человеческих костей. Гермиона и Малфой пытаются ударить в тварь заклинанием, но постоянно промахиваются из-за рваных движений и, в конце концов, улучив момент, Малфой выпаливает:

— Бомбарда!

Тварь тут же выпускает его из хватки, подлетая вверх, ее голова отваливается, а часть туловища разрывается на куски, и брызги обдают непрошеных гостей с ног до головы.

— Нельзя было избавиться от него менее кровавым способом? — интересуется Гермиона, оттирая кровь с руки и пытаясь найти внутри сумочки бинты и мазь. — Простого «Остолбеней» вполне бы хватило.

Малфой с трудом поднимается на ноги и, хромая, с отвращением рассматривает погибшее существо. Его одежда — в пятнах крови, смешанной с грязью, и на лице — злость.

— Грейнджер, это же чупакабра, — говорит он на полном серьезе, тыкая в оторванную голову ботинком. — И я даже знаю, кому она принадлежала. Гриндевальд возил с собой любимого питомца по имени Антони, если ты когда-нибудь об этом слышала. Дело ради общего блага закономерно провалилось, а чупакабре пришлось выживать в дьявольски холодном Париже, полном безумных дельцов.

Гермиона смотрит на него недоверчиво. Питомец Гриндевальда? Здесь, в Лувре? Пока она разглядывает желтые, стекленеющие чупакабры, Малфой безуспешно пытается оттереть липкую кровь с плеча и рукавов, а его икра слегка кровоточит в месте укуса. Гермиона с трудом отрывает взгляд от погибшего существа и невозмутимо предлагает Малфою перевязать ногу.

— Сначала доберемся до картины, — упрямо говорит он, хромая в сторону дверей. — Мы в шаге от этого чертового «Корабля дураков», и я не собираюсь тратить время на какие-то укусы. Еще неизвестно, что ждет нас дальше.

Босх приносит им слово «Зрение», потому что люди на картине абсолютно слепы и глухи к тому, что происходит в окружающем их мире. Они плывут в никуда на своем крошечном корабле без направления, погруженные в мелочные заботы и дела.

— Напоминает нас в начале пути, — Малфой кривит губы, указывая на персонажа на мачте, и Гермиона сердито толкает его локтем. — Зато они плывут и не знают ни черта ни о гоблинах, ни о смертях, ни об одиночестве. Гораздо проще быть тупым и приземленным, это, во всяком случае, дает тебе возможность радоваться всякой ерунде. Чем больше у тебя мозгов, тем больше разочарований.

В его словах слышится горечь, и Гермионе хочется сжать его руку, показать, что он сейчас не один. Но Малфой, отворачиваясь от картины, замечает:

— Предлагаю разделиться ненадолго. Если ты дашь мне бинты и мазь, я справлюсь с укусом сам. К счастью, чупакабры не ядовиты. Вот Винда удивится, когда узнает…

На пути к двери с эмблемой женщины, Гермиона думает о том, что у одной Розье как раз бы нашлось достаточно яда, чтобы сделать ядовитым весь вид чупакабр, и не пытается сдержать улыбку от этой мысли.

В туалете необычно просторно и темно, в матово-золотых кранах действительно течет вода, хоть и слабым напором. Гермиона долго умывает лицо и, найдя в сумочке щетку, приводит в порядок растрепавшиеся волосы. Из мутного зеркала на нее смотрит вполне привлекательная девушка, только под глазами виднеются синие круги. Однажды она выспится. Скорее всего, когда им удастся покинуть Париж. Жаль! В другое время — летом или весной — она с удовольствием прошлась бы по набережным, поднялась на башню Нотр-Дама, прогулялась около Триумфальной арки, выпила кофе на Елисейских полях. В другом Париже, да. Возможно, ей еще это удастся.

Гермиона толкает дверь, возвращаясь обратно в галерею. Они с Малфоем договорились встретиться в зале номер двадцать, это в пяти комнатах отсюда, и она уже делает шаг к дверям с отколовшимся декором, как замечает в конце галереи мужскую фигуру. Несколько секунд тишина буквально звенит, а потом Гермиона требовательно произносит:

— Покажись!

Фигура напротив делает шаг и взмахом палочки зажигает светильники на стенах.

— Гермиона? — знакомый голос колоколом отзывается в сердце.

В конце галереи стоит Рон.

Гермиона>

Поцелуй выходит неуклюжим и смазанным, и они быстро отстраняются друг от друга, разжимая руки. Рон пристально разглядывает ее лицо, словно пытаясь что-то отыскать, и Гермиона слабо улыбается в ответ. Он изменился за эти почти два месяца: рыжая щетина прочно обосновалась на подбородке, волосы слегка отросли и теперь лежат непокорными рыжими прядями, в глазах — серьезность и печаль, но едва заметная, едва различимая.

— С семьей все хорошо? — спрашивает она сразу, поправляя воротник на его клетчатой рубашке. — Как Молли? И как вы оказались здесь?

— Мы снова ушли в подполье, — на губах Рона выступает усмешка. — Только в этот раз без Гарри и без тебя. Портключ нам помогла создать Гуссокл — автор наших учебников, помнишь? Она сама как-то разыскала нас у Мюриэль, ее магия невероятна. В самом Лондоне творится полный хаос, отца уволили через неделю после того, как тебя утащил этот подонок, он чудом ушел от гоблинов. Город под властью этих тварей, и большинство волшебников находятся под каким-то заклинанием одурманивания и подчинения. Кингсли мертв.

Гермиона понимающе кивает головой. Она давно догадывалась, что Кингсли погиб. Жаль! Он был хорошим другом и сильным волшебником…

— Что с Гарри? — взволнованно спрашивает она.

— В Азкабане, — Рон сердито топает ногой. — Я пытался его вытащить, но пока что это нереально. Они закрыли его в самой сложной, самой глухой камере с кучей защитных проклятий. Меня парализовало, когда я уже прорывался к нему, так что ребятам пришлось все бросить и спасать меня и самих себя. Мама побелела, когда меня принесли домой, думала — все. Но проклятие удалось снять, так что я бросился за тобой, как только узнал, что ты здесь.

Гермиона пытается не представлять себе парализованного Рона, поэтому приподнимает брови:

— Ребятам?

— Джорджу, Симусу, Невиллу и Дину, — Рон довольно улыбается. — У нас вроде как команда, и мы неплохо справляемся. Гарри смог передать нам информацию о тебе, и вот — мы помчались в чертов Париж сломя голову, чтобы забрать тебя домой.

Гермиона чувствует, как пальцы резко холодеют.

— Домой?

— А ты жаждешь остаться с Малфоем?

— Рон, послушай…

— Пойдем, — он берет ее за руку — совсем иначе, чем Малфой — решительно и уверенно. — Иначе ребята меня потеряют. Ты отрастила волосы? Мне казалось, раньше они были несколько короче.

Гермиона вздыхает, закатывая глаза. Когда Рон в таком настроении, ему бесполезно что-то объяснять, нужно дождаться, пока он успокоится от нахлынувших эмоций и включит голову. У зала номер двадцать пять Рон останавливается и смотрит на нее с внезапным отчаянием:

— Мне безумно тебя не хватало, честно. Когда ты исчезла — я чуть с ума не сошел. Не хотел верить, что ты могла сбежать добровольно вместе с этим бледнолицым ублюдком. Не хотел думать, что ты даже не оставила мне записку. Я искал хоть какую-то зацепку, хоть какое-то объяснение твоему исчезновению.

Рон смотрит на нее выжидающе, и Гермиона сглатывает, не зная, как правильно объяснить — прежде всего, самой себе — причины молчания и побега из-под Купола без него. Буквы не складываются в слова, и она только произносит:

— Давай потом спокойно поговорим? На нас полчаса назад напала чупакабра…

— Чупакабра? — брови Рона взлетают вверх, и на лице появляется озадаченное выражение, какое бывало на занятиях у МакГонагалл. — На «нас»? А то я думаю, почему этот ублюдок хромает.

— Прекрати его так называть, — Гермиона сердито поджимает губы. — Я обещаю все-все рассказать, Рон. Но сейчас есть дела поважнее.

Она первая входит в зал под удивленным взглядом Рона и сразу замечает связанного Малфоя, сидящего на полу у пыльной батареи. Его лицо напоминает один большой синяк: губы разбиты, правый глаз заплыл, на щеке — ссадина. И с его икры все еще капает кровь. Гермиона замечает довольную усмешку Рона и тут же возмущенно интересуется:

— Какого дьявола здесь происходит?

Джордж приветственно распахивает объятия, Невилл, Симус и Дин улыбаются, но Гермиона проходит мимо них и садится на корточки возле Малфоя. Он смотрит на нее, не произнося ни слова, и что-то в выражении его глаз пугает ее.

— Релашио! — произносит она быстро, и веревки, связывающие Малфоя, тут же падают на пол и исчезают. — Да что с вами со всеми сделали? Пятеро на одного, хороши ребята!

— Спасибо, Грейнджер, — Малфой поднимается на ноги, опираясь рукой о подоконник. — И возьми бинты и мазь, я все равно не успел ими воспользоваться. Само как-нибудь заживет. Ты будешь объяснять ситуацию этим идиотам или предоставишь возможность мне?

Гермиона переводит взгляд с его лица на лицо Рона. Они смотрят друг на друга вызывающе и свысока, и к этому примешивается еще одно странное, едва ощутимое чувство соперничества. Мерлиновы кальсоны! У них нет на это времени: остались еще две картины, и пазл может окончательно сложиться.

— Какую еще ситуацию? — Рон непонимающе хмурится.

— Мы… мы ищем артефакты, — Гермиона сжимает руки, и Малфой смотрит на нее мрачно. Ей хочется достать бадьян и промыть его заплывший глаз. — Чтобы вернуть мир в прежнее состояние. Эти артефакты невозможно искать всей толпой, и потом — нужны некоторые знания, чтобы искать их в правильных местах.

Джордж за ее спиной насмешливо фыркает.

— Все понятно, ребят, мы и так настолько тупы, что даже не помним название музея. Как там его? Хлювр? Блувр?

Гермиона в защитном жесте скрещивает руки на груди.

— И кто, например, написал картину «Мона Лиза»? Или, может быть, ты знаешь, на каком полотне изображена Дама с пятью чувствами?

Симус и Дин беспомощно переглядываются, а Джордж присвистывает, обходя Гермиону по кругу.

— Надо же, смотрите-ка, а у нас тут клуб знатоков искусства. Спорю на галлеон, что вы принимаете членов выше уровня «Гойл»? И что тогда в нем делает эта слизеринская крыса?

Малфой резко вытаскивает палочку, и Джордж отлетает в сторону, не успев применить щитовые чары. Гермиона сразу встает между ним и Роном, в глазах которого бушует ярость.

— Хватит! — она повышает голос. — Мы больше не в Хогвартсе по разные стороны войны, мы теперь на одной стороне. Семью Малфоя выбросили за пределы Купола умирать…

— Вполне заслуженно, — огрызается Рон, и Малфой отвечает ему презрительным взглядом. — Их семья натворила много бед для нашего мира, если ты забыла, Гермиона. Тебя пытали в их чертовом поместье!

— Нарцисса спасла Гарри в Запретном лесу, — напоминает она успокаивающе. — Или мы все учимся вести себя мирно, или наше дело обречено на провал. Пожалуйста, ребята, нам некогда ссориться и обвинять друг друга в прошлых грехах. У нас остались еще две картины, на которых можно найти шифр. Предположительно, вот эти картинки, что я написала первыми в списке, но если я ошибаюсь, тогда придется проверить и другие залы. Осторожно, в крыле Денон — агрессивный призрак. Я поймала его в ловушку, но он вполне мог освободиться…

Симус и Дин радостно оживляются при слове «призрак», Джордж и Невилл двигаются к дверям, взяв с собой список картин, но Рон остается стоять напротив Гермионы, пристально разглядывая ее лицо.

— А ты не идешь? — спрашивает он тихо, наблюдая, как она тянется к бисерной сумочке.

— Я помогу Малфою и присоединюсь к вам, — отвечает она спокойно, доставая бадьян и ватные тампоны. — И, пожалуйста, не нужно так на меня смотреть.

Рон ничего не отвечает, несколько секунд стоит неподвижно, следя за ее движениями, потом выходит вслед за Симусом и Дином. Гермиона поворачивается к Малфою, и ее пальцы дрожат. Она торопливо смачивает тампон в настойке и осторожно проводит по распухшему глазу. Малфой шипит, но не двигается, только смотрит на нее снизу вверх. Гермиона не замечает этого взгляда, в голове у нее носятся сотни мыслей о том, что может подумать Рон, если узнает, что они с Малфоем столько прошли, что они спасают друг друга и что… спят в одной комнате. Мерлин, как это пошло звучит со стороны, но ведь между ними ничего нет, это просто… просто взаимное сотрудничество, на крайний случай — дружба, но Рон когда-то до чертиков ревновал ее к Гарри, что говорить теперь…

Рука Малфоя вдруг сжимает ее запястье.

— Ты не обязана оправдываться, Грейнджер, — произносит он негромко, но уверенно. — Ты ни в чем перед ним не виновата. Он ни черта не знает о том, в каком дерьме мы с тобой побывали.

— Я знаю, — она кивает и осторожно спрашивает: — Что-то случилось?

Из залов доносится радостный крик, и Малфой выпускает ее запястье, отрицательно покачав головой, но Гермионе кажется, что он просто не хочет ничем делиться, во всяком случае, сейчас. Что ему наговорили ребята?

Рон увлеченно изучает горящие синим цветом буквы на полотне Рафаэля, складывающиеся в слово «Слух». Джордж рассматривает картину скептически, Невилл что-то зарисовывает в блокнот.

— Не понимаю, почему «Слух» спрятан на картине про религию, а не на той, где люди играют на лютне? — интересуется Рон, указывая на соседнее полотно. — Чушь, да еще и персонажи совершенно неживые.

Малфой закатывает глаза, останавливаясь рядом с ним.

— Потому что мать слышит то, что хочет сказать ей ребенок, — произносит он насмешливо. — Только, боюсь, понять это у тебя мозгов не хватит. Как там ваш идиотский магазин, придумали еще больше бредовых вещиц, которые никому не нужны?

Гермиона бросает на него укоризненный взгляд и дергает Рона за рукав, чтобы пресечь на корню зарождающуюся перепалку. Все вместе они проходят в следующий зал, где Дин и Симус кружат возле красного призрака, до сих пор находящегося в ловушке. Джордж с восторгом присвистывает:

— Вот это невиданный экспонат! Его бы детям показывать в специальной комнате ужасов, можно такую завести после повторного открытия магазина. Классная идея, правда, Рон?

— Обалденная, —отвечает вместо Рона Симус и поднимает вверх большой палец. — Я первый приду пугаться, если наберете классных чудовищ. Можно еще дарить сертификаты на посещение комнаты в дни рождения или семейные праздники, например.

Гермиона неуверенно переступает с ноги на ногу:

— Для открытия такой комнаты нужна как минимум лицензия на проведение опасного аттракциона, а еще прохождение техники безопасности. Приходит инспекция и…

Джордж издает тихий стон.

— Гермиона, ради всего святого, только не начинай.

— Не подсказывай, Грейнджер, — Малфой презрительно кривит губы. — Когда у них помрет какой-нибудь любопытный ребенок, сунувший палец в ловушку со зверюгой, тогда они и забегают. Детей на земле много — одним больше, одним меньше — какая разница.

Гермиона тяжело выдыхает. Вот поэтому она и не рассказала Рону о том, что собирается возвращать прежний мир: сосредоточиться в атмосфере взаимных издевок невозможно. Она демонстративно проходит в следующий зал и, остановившись перед огромным полотном — «Брак в Кане», — негромко выдыхает:

— Явись!

Буквы проступают словно изнутри, и подоспевшие ребята шепотом читают:

— «Запах. Последний ингредиент у Дамы, что сидит между летом и весной».

Малфой тут же переглядывается с ней, и Гермиона читает в его глазах то же непонимание, которое ощущает сама. Если бы только рядом никого не было! Она бы предположила, что все остальные картины должны хоть как-то отражать сюжет картины или, может быть, скульптуры с Дамой. Но рядом с ней стоит Рон, и Гермиона лишь сглатывает, чувствуя, как сердце разрывается между двумя противоречивыми желаниями: вернуться с ним домой и остаться с Малфоем, продолжая их запутанный путь. Вот только дома уже давно нет и не будет, если она не приложит все усилия для его возвращения.

Переписав фразу в блокнот Гуссокл, Гермиона предлагает разложить палатку и передохнуть, хоть и видит, что эта идея совершенно не нравится Малфою. Джордж применяет заклинание расширения, и внутри палатки появляются еще две комнаты и дополнительная ванная. Мальчики достают продукты, которые им дала с собой заботливая Молли, и Гермиона при помощи Невилла готовит простенький ужин на всех: рис, салат из не очень вкусных зимних овощей и чай с яблочным пирогом, надежно завернутым в коричневую бумагу руками Молли Уизли.

— Я добыла Молли автограф Селестины Уорлок, — делится она с Роном, садясь рядом с ним за стол.

— Она будет в восторге, — хмуро отвечает он и недоверчиво спрашивает: — Вы были на концерте Уорлок?

— Мы плыли с ней на одном корабле, — отзывается Гермиона, наблюдая, как Малфой, едва притронувшись к еде, смотрит в пустоту перед собой. — Всем приятного аппетита! Я очень рада вас видеть, честное слово.

— Малфой, — Невилл неуклюже двигает кружку с чаем по скатерти. — Ты это, извини, мы немного погорячились. Рон сказал, что ты держишь Гермиону в заложниках, и…

— Проехали, — Малфой оживает и демонстративно принимается разрезать бекон. — Грейнджер права: мы должны держаться вместе, хотя мне это и не приносит никакого удовольствия. Сведем счеты потом, если вам этого захочется.

Последняя реплика относится, конечно, к Рону, и Гермиона замечает, как на мгновение замирает его рука, держащая вилку. Минут пятнадцать все молча едят, а потом расходятся по комнатам, оставляя их с Роном наедине. Гермиона собирает тарелки и взмахом палочки отправляет их в маленькую раковину, а Рон складывает оставшийся хлеб и овощи в походный холодильник.

— Еще чашку чаю? — нервно спрашивает он, глядя, как она суетится с посудой.

— Нет, спасибо.

— Гермиона, давай поговорим, — Рон косится на закрытые двери. — Я не могу больше изображать эту комедию, делая вид, что совсем не удивлен вашим отношениям с Малфоем.

Она тяжело-тяжело выдыхает и, сдавшись, садится напротив него за стол. Как ему объяснить, чтобы он поверил?

— У нас нет никаких отношений.

— И он не наложил на тебя Империо, чтобы увести из Лондона?

— Нет.

В голубых глазах Рона отражается вселенское непонимание.

— Тогда почему ты не сказала мне, что собираешься спасать мир?

Гермиона нервно поджимает губы.

— А ты бы стал добровольно сотрудничать с Малфоем? Да вы бы перегрызлись через десять минут. Потом обязательно в это дело влез бы Гарри, а я посчитала, что с него хватит одного самопожертвования. И — честно — я не хотела, чтобы ты оставлял Джорджа в такой ситуации с магазином, вы…

Рон мягко поднимает руку в знак протеста, прерывая ее.

— Джорджу двадцать, Гермиона. Он справился бы и сам, не говоря о том, что Ли и остальные всегда готовы ему помочь. Мы с тобой прошли вместе слишком много, чтобы я не выбрал тебя. Я боюсь тебя потерять, всегда боялся. А ты сбегаешь с Малфоем черт знает куда. Ладно… Я понимаю. Нет, я ни черта не понимаю, но, допустим, ты решила, что так будет лучше для меня, потому что я привык к сытой жизни под крылом у мамы?

Гермиона обхватывает голову руками. Нет, невозможно объяснить тому, кто не желает понимать.

— Начинается. Зачем ты мне это вспоминаешь?

— Какая тогда еще может быть причина того, что ты не пришла ко мне, когда явился этот тип? — Рон начинает по-настоящему сердиться. — Я просто хочу знать ответ, я ломал над ним голову все эти бесконечные дни. Может быть, я тупица…

— Я не знаю, — вдруг говорит она тихо. Правде не нужна сила голоса, ей хватит и шепота. — Я не знаю почему, Рон.

Он смотрит на нее удивленно, но теперь с некоторым смирением. Наверное, уже успел придумать себе все возможные и невозможные причины и теперь в смертельной обиде, которую успешно прячет под щетиной.

— Ты не… Ты не вспоминала обо мне? — спрашивает он очень тихо.

— Каждый день, несколько раз в день, — горячо отвечает она, улыбаясь. — Все думала, отрастишь ли ты бороду из-за того, что меня нет рядом. Я очень скучала все это время, даже больше, чем мне казалось.

Рон стремительно поднимается и, обняв ее, прижимает к себе. В этот раз поцелуй напоминает настоящий — долгий и чувственный — и Рон довольно улыбается, словно разом позабыв все свое недавнее недовольство. Гермиона проводит рукой по его отросшим волосам.

— Мне так даже больше нравится, — говорит она, краснея. — Приятно запускать в них пальцы. Обещай, что так и оставишь.

Рон, разумеется, обещает, и они располагаются на скамеечке у негорящего камина, чтобы уже спокойно обсудить все новости, которые накопились с обеих сторон как две лавины. Гермиона кратко рассказывает о рунах и о гоблинах, едва затрагивая некий артефакт, последний ингредиент, о котором они с Малфоем даже не пытались думать. Рон же передает ей привет от Молли и красочно описывает жизнь у тетушки Мюриэль, где они скрываются уже больше месяца. После того, как Гермиона исчезла, исчез Гарри, Артура чуть не сцапали на работе, а во «Вредилки» нагрянула инспекция, забравшая все товары на экспертизу. Джордж был в таком ужасе, что не произнес ни одной шутки до тех пор, пока они не связались с Гарри. Практически все, кто когда-то хоть косвенно был на стороне Отряда Дамблдора или Ордена Феникса, подались в бега и теперь воюют с гоблинами открыто. Косой переулок открыт лишь для своих, сейфы неугодных в Гринготтсе заблокированы, самое необходимое можно купить втридорога, на дорогах — патрули. Те, кто не успел уйти, находятся под воздействием гоблинов.

— К сожалению, Перси и Чарли — против нас сейчас, — глаза Рона зло блестят, — они оба были на работе, когда нагрянули эти остроухие. Билл от этого невероятно зол, Флер каждый вечер просит его не выходить на улицу, у них все-таки ребенок… Но мы вернем моих братьев назад вместе, правда?

И он снова смотрит на нее выжидающе, словно ждет подтверждения, но Гермиона рассеянно пожимает плечами, пытаясь представить себе мрачный Лондон, описываемый Роном.

— Ты нужна родителям, мне, Гарри и моей семье, — произносит Рон убедительно, сжимая ее ладонь в своей. — Малфой справится сам. А мама места себе не находила, когда ты исчезла, ты для нее стала родной.

Гермиона встает и нервно расхаживает по комнате. В словах Рона есть доля правды; кроме того, с новыми знаниями, полученными в Хогвартсе, она может помочь вытащить Гарри из Азкабана…

— Снейп жив, — произносит она чуть слышно, вспомнив злое лицо профессора. — Только теперь он прикован к креслу и ведет себя куда отвратительнее, чем раньше.

Рон широко зевает, прикрывая рот рукой в самый последний момент, и Гермиона морщится. Манеры Рона остаются неизменными, в какой бы стране он ни оказался. И это немного успокаивает ее.

— Я знаю, — говорит он устало. — Миранда Гуссокл в перерыве между написанием нового учебника сказала, что нашла мать Малфоя и отвезла ее в Хогвартс. Старший-то Малфой помер, я совсем забыл тебе сказать. Я так толком и не понял, от чего. Кажется, он последнее время сильно болел.

Кровь приливает к ее лицу, и во рту пересыхает. Так вот почему у Малфоя такое мертвенное выражение глаз. Он старается держаться, но держаться невозможно. И его неоднозначные отношения с отцом, которые он так и не успел наладить, будут его мучить. Гермиона отчаянно трет пальцами виски. Что ему сказать? И стоит ли прямо сейчас? Нет, наверное, не стоит.

— И ты, конечно, вывалил всю правду вместе с ударами? — Гермиона сердито сдувает прядь волос с лица. — Прекрасно.

Рон сразу начинает закипать. Ему, разумеется, совершенно не нравится, что она провела в обществе Малфоя столько времени, так что он будет всеми силами уговаривать ее уехать с ним в Лондон. Но даже если бы Малфой не оказался в такой ужасной ситуации — как он справится один? Во всех передрягах они выручали друг друга. Одному такая миссия не под силу, здесь нужно быть или Дамблдором или Снейпом.

— Я не знал, что ты пошла с ним добровольно, Гермиона. Любой на моем месте врезал бы ему за все настоящее и прошлое.

Гермиона молча ставит чайник на огонь. Рон провожает глазами каждое ее движение, и она понимает, что он тоже ни в чем не виноват. Как бы отреагировала она сама, если бы, допустим, он сбежал с Пэнси Паркинсон? Нужно перестать выяснять отношения и сосредоточиться на главном: броши и Даме, о чем она и сообщает вслух. Рон делает круглые глаза, услышав о Винде Розье.

— Эта старуха еще жива? Мама ее ненавидит.

— Почему?

— Она убила кого-то из нашей семьи очень давно. Поверить не могу, что ты ночевала у нее в доме и осталась жива, — Рон берет из пакета печенье. — Видимо, она надеется, что эта брошь тебя прикончит, а ее руки останутся чисты.

Гермиона снова пожимает плечами. Они пьют чай, молча смотря друг на друга, потом выключают свет и идут в маленькую спальню, где последнее время они ночевали вместе с Малфоем. Гермиона торопливо переодевается в пижаму и забирается под одеяло, слушая, как Рон плещется в душе. Черт! Трудности кажутся не такими уж и трудными, когда дело касается отношений. Слова — худший помощник. Хочешь объяснить — а получаются чепуха и искажение. И в ее голове проносятся слова о лепестках и шипах.

Рон как обычно засыпает почти сразу, как возвращается из душа, привычно сопя и ворочаясь, и Гермиона выскальзывает из спальни, завернувшись в плед и захватив с собой палочку. Она знает, что Малфой не спит — никто бы не смог уснуть после таких новостей — и ей казалось, что она слышала его шаги на кухне после того, как они с Роном легли.

В первых трех залах пусто, только старинные рамы картин тускло блестят в темноте. Гермиона осторожно заглядывает в следующий зал: Малфой стоит у окна и, услышав шаги, резко смахивает что-то со щеки. Обернувшись, он резко, почти грубо спрашивает:

— Что тебе нужно, Грейнджер?

Она качает головой, хоть он и не видит, отвернувшись обратно к окну.

— Ничего. Я просто… Я пойду тогда.

— Останься, — произносит он мягко, когда она уже почти достигает дверей. — Пожалуйста.

Гермиона подходит к нему и останавливается рядом. Они не смотрят друг на друга, долго стоя в тишине, и только потом Гермиона, поддавшись порыву, кладет свою руку поверх его руки, лежащей на подоконнике. Малфой не отстраняется — наоборот, он переворачивает ее ладонь и крепко сжимает в своей. Так, словно она ему нужна, так, словно она — якорь, за который можно ухватиться.

— Уедешь с ним? — спрашивает он, глядя на нее искоса.

— Я не знаю.

— Поттер справится без тебя. Они все справятся без тебя, Грейнджер.

Гермиона с досадой закусывает губу.

— Малфой, все это невероятно сложно, я не могу объяснить, что сейчас творится в моей голове. И мне нужно время, чтобы подумать.

Он кивает, выпуская ее руку. Гермионе отчего-то хочется, чтобы он продолжал касаться ее, но она тут же выкидывает эту мысль из сознания.

— Твоя мама в безопасности, как ты и мечтал. Думаю, Снейп позаботится о ней, он же помогал тебе, и по ее просьбе в том числе.

— И слава Мерлину, — отзывается он глухо. — Я не могу представить для нее более безопасного места, чем Хогвартс. Он стоит до последнего в любых ситуациях, а рядом с Северусом ей абсолютно нечего бояться. Мне только больно представлять, как она переживает смерть отца. Мама любила его, любила по-настоящему, несмотря на то, что их брак был задуман ради соединения двух аристократических семей. Отец же относился к ней с теплотой, но я не уверен, что он любил ее так же сильно или любил вообще, амбиции часто затуманивали его взгляд на то, что нужно ценить больше всего на свете. Я до сих пор не знаю, простил ли я его и прощу ли, но я бы поговорил с ним и уж точно не хотел бы, чтобы все оборвалось вот так нелепо. Он действительно болел, Грейнджер. И я не смог ему помочь. Мне следовало прийти к тебе гораздо раньше.

Гермиона смотрит на него с искренним сочувствием.

— Если мы все исправим…

— Даже если мы все вернем назад, мертвые не станут живыми, — в его словах слышится горечь.

— Малфой, я знаю, что слова пусты и не принесут облегчения, но я тебя поддерживаю, правда. Я всем сердцем хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Ребята не знают, что ты давно изменился.

Малфой резко поворачивается к ней, и его глаза блестят в полумраке.

— Мне плевать на них, Грейнджер. Ты знаешь — и этого достаточно. Ты и мать — мне этого хватит. Уизли могут брызгать ядом сколько им угодно. Ты почему не спишь? Из-за меня?

Гермиона отчаянно сплетает пальцы.

— Отчасти. И, кроме того: я, конечно, очень рада видеть Рона, но в нем что-то поменялось, и еще больше поменялось во мне. Я должна была прыгать от радости, а я лишь стою и улыбаюсь. И сейчас я рядом с тобой, а не с ним. Это такое странное ощущение, словно я доверяю тебе больше.

Малфой ничего не отвечает, рассматривая ее лицо в тишине. А потом произносит:

— Иди спать, Грейнджер. Я тоже заставлю себя уснуть, потому что завтра нас ждет поиск чертовой броши и проклятая Дама с пятью чувствами. И еще какие-то весна и лето. Две противоположные силы борются — ты тоже думала об этом? Сплошные намеки. И думать придется нам с тобой, потому что остальные присутствующие не обременены интеллектом.

Гермиона возвращается в палатку первая и на цыпочках входит в спальню. Когда она забирается под одеяло, ей кажется, что Рон не спит, но она не решается произнести ни слова. В голове у нее носятся обрывки мыслей, и ей то хочется вернуться, то остаться. Должно же случиться что-то, что подскажет ей правильный ответ. Засыпая, она чувствует в комнате слабый аромат мужского одеколона, которым пользовался еще мистер Уизли. Наверное, Рон позаимствовал его у отца.

 

Драко

После того, как Грейнджер уходит, Драко еще некоторое время стоит в пустом зале, слушая, как в дальнем углу скребется одинокая крыса. Грейнджер ушла, и боль, охватившая сердце после новости, которую ему швырнул в лицо Уизли, возвращается с новой силой. Драко думал, что не хочет видеть ни Грейнджер, ни кого другого на свете, кроме матери, но когда она появилась за спиной, ему вдруг стало намного легче.

Возвращаясь в палатку, Драко вспоминает слова Роджера о том, что таких девушек нельзя упускать, если они оказываются в твоей жизни, и с каждым днем эта мысль все больше укрепляется в нем, хоть и неосознанно. А слова Грейнджер о том, что она не понимает, почему не скачет от радости при виде Уизли, дают ему крошечную надежду на то, что она останется, а не уедет в Лондон. Драко не хочет, чтобы она уезжала, но не сможет ей об этом сказать. Неправильно было бы перетягивать ее на свою сторону, нужно предоставить ей выбор, хотя он и не представляет себе, как будет искать оставшиеся руны самостоятельно.

Утром он приходит на кухню рано и застает там Уизли, который сидит за столом и читает позавчерашний выпуск «Придиры».

— Его еще выпускают? — холодно интересуется Драко, ставя сковороду на огонь. — Что, не прибили еще Лавгуда?

Уизли волком смотрит на него поверх желтых страниц.

— Тебе какое дело? Лавгуды чуть не погибли по вине твоего распрекрасного Лорда, Малфой. Полумну держали много месяцев в подземелье твоего поместья. Каково это — ощущать себя последним подонком?

Драко молча разбивает яйца острым ножом, мечтая отрезать им Уизли язык по самый корень.

— Гермионы нет, так и сказать нечего? Не хочешь без нее тратить свое остроумие на меня?

Драко даже не оборачивается.

— Грейнджер здесь не при чем, оставь ее в покое.

Рон тихо присвистывает.

— Удивительно. После стольких лет открытой ненависти к ней лично и к магглорожденным в целом ты просишь не вмешивать ее в разговор. Влюбился, что ли, Малфой? Так ты ее мизинца не стоишь.

Драко щедро кладет бекон поверх белка и посыпает луком.

— А ты вообще ее не стоишь, и что?

— Я заберу ее с собой, Малфой, — Уизли страшно выпучивает глаза. — С рунами тебе поможет кто-нибудь другой. Возможно, даже Гарри или Невилл. Я не хочу подвергать Гермиону опасности. Мы уже искали что-то подобное, и это был ад.

Драко равнодушно дергает плечом.

— Лондон ничуть не безопаснее, а, возможно — намного опаснее, чем поиск рун. Гоблины на каждом шагу, гоблины, которые не помнят, чей ты друг или враг, Уизли. Сейчас тем, кто борется, нигде не безопасно, так что перестань нести пафосный бред. Ты ей никто, не муж и не отец, так что она вполне способна решить сама, что ей делать.

Уизли стискивает кулак и медленно его разжимает, с усилием успокаивая себя. Драко с сожалением думает о том, что неприязнь к Уизли пересилила в нем желание подружиться с Поттером тогда, в вагоне поезда. Его гордыня не позволила ему подойти позже и сказать: «Поттер, давай поговорим?» — и все, все в его жизни могло пойти совершенно другим путем. Он мог стать другим, вопреки отцу.

Перед глазами пробегает сцена в мэноре летом: отец сидит на скамейке, читая «Пророк», и теплый ветер играет с его волосами, мать упоенно нюхает розы, а он сам пытается притянуть бабочек невербальным заклинанием. Тогда они с отцом еще понимали друг друга.

Уизли демонстративно закрывается «Придирой», потому что аргументов у него нет, и Драко завтракает в относительной тишине. Грейнджер выходит из спальни через полчаса, сонная и трущая глаза. Драко с отвращением думает о том, что Уизли лез к ней прошлым вечером. Пусть даже со своими слюнявыми поцелуями. Он представляет это себе в красках и едва удерживается, чтобы не поморщиться.

— Доброе утро, — она неловко улыбается, переводя взгляд с одного на другого. — Вы не деретесь и не кричите. Уже хорошо. Что у нас на завтрак? Вы делали яичницу?

— Я делал, — спокойно уточняет Драко, поднимаясь и ставя тарелку в раковину. — Там немного осталось.

Грейнджер смотрит на половину яичницы на сковороде и едва заметно улыбается его слову «немного». Он, конечно, нарочно сделал больше, чтобы она не возилась с завтраком на всех. Она не наседка Уизли, чтобы кормить эту наглую ораву.

— Спасибо, я думаю, мне как раз хватит, — она включает плитку на две минуты, чтобы слегка разогреть блюдо. — Рон, ты что-нибудь будешь? Рон!

— Обойдусь сэндвичем, — отвечает тот сердито. — Гермиона, предлагаю завтракать и возвращаться в Лондон. У меня с собой портключ, который активируется голосом. И плевать на сделку с Розье, она тебя отсюда не достанет, тем более, ты сама говоришь, что это опасно.

Драко искоса смотрит на Грейнджер, посыпающую яичницу солью. От мысли, что она действительно может уехать, сердце сразу неприятно сжимается. Но Грейнджер авторитетно заявляет:

— Я никуда не вернусь, пока не расшифрую загадку с Дамой.

Уизли откидывается на спинку стула, разглядывая ее лицо. Он недоволен — и это заметно.

— Хорошо. Когда мы найдем эту Даму, ты обещаешь вернуться со мной в Лондон? Мама тебя очень ждет и переживает. И Джинни нужна поддержка, она плохо спит и совсем бледная — с тех самых пор, как Гарри забрали в Азкабан.

Грейнджер уже собирается ответить, но в этот момент на кухню выходят остальные ребята, и комната наполняется шумом. Драко сразу чувствует себя лишним и поворачивается к выходу из палатки.

— Нам нужно подумать о Даме, Малфой, — окликает его Грейнджер, заметив попытку побега. — И поискать брошь. Винда дала примерное описание книги, но под него подходят три варианта.

Уизли-близнец сразу поднимает голову, отрываясь от чашки с растворимым маггловским кофе.

— Винда? Винда Розье? Эта старая мерзавка еще жива?

— Мы заключили с ней сделку, Джордж, — поясняет Грейнджер в ответ на его изумленный взгляд. — У нас не было другого выхода, честное слово. Откуда мне было знать, что вы явитесь сюда через портключ и предложите вернуться в Лондон? Не говоря о том, что вы все обязаны заключить сделку в течение суток — иначе нас найдут и здесь, во дворце. Либо уйти до истечения двадцати четырех часов.

Долгопупс задумчиво листает книгу с шедеврами Лувра, разглядывая растения на картинах, Финниган и Томас о чем-то шепчутся в стороне, и когда Уизли бросает на них вопросительный взгляд, Финниган разводит руками:

— Мы не можем застрять здесь, Рон. Ты знаешь, что сейчас каждая палочка на счету, и пока мы болтаемся здесь среди картин, дома могут погибать люди. Гермионе не грозит опасность, так что забираем ее с собой — и сваливаем.

— Я не вещь, чтобы меня забирали. И кто-то должен остаться с Малфоем, — Грейнджер сердито отодвигает тарелку. — Руны вернут мир на прежнее место, как вы не понимаете! Это наша главная задача.

Уизли смотрит на нее с сомнением.

— Но ты не знаешь ни заклинания, ни последнего ингредиента. Это блуждание в темноте, Гермиона, и мы это уже проходили. Нам тогда просто повезло и лишь потому, что Гарри слышал мысли Реддла внутри себя. Вряд ли Малфой слышит в голове голоса гоблинов.

— Ты тогда бросил нас, устав от поисков, ты не верил, что Гарри сможет найти все крестражи, и сейчас предлагаешь мне сделать то же самое? — ее брови взлетают вверх. — Но мы с Гарри тогда остались вдвоем. Предлагаешь отрастить Малфою лишнюю пару рук и глаз, чтобы он одновременно мог сражаться на всех фронтах?

Драко усмехается, мысленно представляя себе эту возможность.

— Гермиона, у этого человека М

етка на руке, — Уизли-близнец наклоняется к ней. — Из-за него погиб Фред. Он пытался убить Дамблдора. Прости, но я не понимаю, с чего вдруг ты взялась его защищать.

— Хватит давить на нее, — Драко скрещивает руки на груди. — Предлагаю переходить к делу. Я могу справиться с поиском рун сам. Если вдруг найдется человек, который сможет мне помочь — я буду рад. Если пойду дальше самостоятельно — значит, так тому и быть. Но сегодня нам все равно нужно найти брошь и обсудить все возможные версии Дамы.

Уизли пронзает его презрительным взглядом, но Грейнджер тут же поднимается и накидывает на плечи кофту — в залах прохладно, а на улице все еще февраль. Они молча выходят из палатки, держа палочки наготове. Брошь можно найти только в крыле со средневековым прикладным искусством, и они всей толпой направляются туда. Уизли идет рядом с Грейнджер, держа ее за руку, и Драко несколько раз ловит на себе ее нервный взгляд.

Что она хочет ему сказать? Что уйдет с Уизли?

Жемчужная брошь оказывается спрятана в окладе книги десятого века, и Грейнджер, осторожно сняв защитное стекло, уже тянется к ней, чтобы вытащить из потайного углубления. Внезапно в книге что-то щелкает, и Драко, не успев подумать, хватает Грейнджер за запястье.

— Стой, — произносит он резко, и словно в ответ на его слова из корешка книги выдвигается крошечная игла. — Видишь? Она уколола бы тебя — и прощай, этот мир. Винда об этом прекрасно знала. Акцио, брошь!

Вместе с брошью из книги вылетают несколько крошечных стилетов, и Уизли вовремя успевает применить щитовые чары. Остальные присвистывают, с некоторым удивлением глядя на спокойные лица Драко и Грейнджер.

— Вы оба выглядите так, словно подобное происходит по пять раз за день, — выдает Долгопупс после некоторого молчания. — Похуже будет, чем в Лондоне. И что нужно делать с этой брошью, чтобы выполнить сделку?

Грейнджер бережно заворачивает украшение в носовой платок и прячет в карман.

— Вернуть владелице. А теперь назовите мне всех Дам, которых вы знаете. Первых, что придут в голову.

— Полная Дама, — говорит близнец.

— Виолетта, — предполагает Финниган, а Томас попросту качает совершенно пустой головой.

— Мадам Помфри, — улыбается Долгопупс, и Драко закатывает глаза. — Шучу. Честно говоря, никакой Дамы припомнить не могу, кроме Серой Дамы, привидения Когтеврана.

— Дама с обоев в нашей гостиной, — произносит вдруг Уизли, и Грейнджер вздрагивает, глядя на него вопросительно. — Ты что, не помнишь? Красные обои, рисунок как в средневековье, нелепый и смешной. Шесть разных рисунков, и везде — Дама. И рядом с ней — Лев и Единорог.

Карие глаза Грейнджер наполняются каким-то внутренним светом. Откуда у нее берутся для этого силы, остается для Драко загадкой, но она подпрыгивает и радостно выпаливает:

— Рон, ты гений! Я бы ни за что не вспомнила! Это Дама с Единорогом, и она хранится в Музее Клюни, недалеко отсюда. Шесть шпалер, на каждом из них — аллегория чувства, а шестое — любовь. Нам нужно пробраться в музей Клюни как можно быстрее. Пешком отсюда минут двадцать, не больше.

Уизли, весьма довольный собой и еще больше — похвалой, тут же обнимает ее за плечи и привлекает к себе. Грейнджер краснеет, и Драко сразу отворачивается и идет к выходу из зала; остальные следуют за ним, чтобы оставить парочку наедине. Уже в дверях он на секунду оглядывается: Уизли целует Грейнджер так, словно имеет на это право, и она робко поднимает руку и касается его волос.

Драко ужасно хочется развернуться и с наслаждением врезать Уизли, чтобы он выпустил Грейнджер из своих противных лап. Но он заставляет себя покинуть зал и вернуться в палатку. У придурков остается еще несколько часов, чтобы проникнуть в Клюни, и будет в целом неплохо, если они прикроют их спины. С другой стороны, правильнее оставаться незамеченными. И брошь — придется вернуть ее Розье, и это должна сделать сама Грейнджер. Сделка обязана быть выполненной.

— Не расстраивайся, Малфой, — Уизли-близнец насмешливо смотрит на него, сидя на высоком подоконнике и болтая ногами. — Если выживешь и будешь хорошо себя вести, и на твоей улице появится Паркинсон. И держись от Гермионы подальше. Рон долго шел к этим отношениям, и я не позволю какому-то вонючему хорьку влезать в них.

Драко презрительно кривит губы.

— Как жаль, что эта угроза исходит только из одних уст. Уверен, вторая половина придумала бы еще более остроумное унижение.

Уизли-близнец хмурится, и в этот момент из дверей выходит Грейнджер за руку с Уизли, слабо улыбаясь.

— Выдвигаемся? — интересуется Долгопупс, переминаясь с ноги на ногу. — Чем раньше закончим дело, тем быстрее вернемся. Я уже начинаю переживать за Полумну. Она должна сегодня прийти к магглам в Сити, а там полно патрулей.

— Сначала придется навестить Розье, — Драко поворачивается к Грейнджер. — Клюни запечатан точно так же, как и Лувр, и вы попали сюда только благодаря тому, что мы вскрыли его изначально. Нам нужен порошок, магия его не возьмет.

Грейнджер чуть заметно щурится, и Драко понимает, что она хочет сказать — что кинжал может разрезать защитную материю — но тут же качает головой. Он не хочет показывать оружие никому из присутствующих. Кроме того, Винда их действительно ждет. Что если она почувствует подвох и решит сдать их маггловским жандармам?

Уизли сразу ощетинивается, глядя на него вызывающе.

— Я пойду с вами.

— Исключено.

— Рон, все пройдет хорошо, обещаю, — Грейнджер успокаивающе касается его плеча. — Я только отдам брошь и тут же вернусь, а Малфой договорится о порошке. Пять минут — не больше.

Уизли недовольно хмурится, но возразить ему нечего.

 

Драко первым поднимается по широкой лестнице с изящными перилами; Грейнджер идет следом, отставая на несколько шагов. Когда они уже почти преодолевают последний пролет, она вдруг останавливается:

— Малфой, подожди.

Драко оборачивается и возвращается на несколько ступеней, глядя сверху вниз на ее взволнованное лицо. Она задыхается, но — кажется — не из-за подъема по лестнице.

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — спрашивает она вдруг, и Драко вздрагивает, когда их глаза встречаются.

Он отвечает медленно, взвешивая каждое слово:

— Я хочу, чтобы если ты осталась, ты осталась не из-за долга, не просто потому, что мы начали это вместе. Хотя и поэтому тоже. И я считаю, Грейнджер, что рядом со мной тебе будет гораздо безопаснее, даже со всеми проклятиями и призраками, вместе взятыми. Увы, но Уизли не проходил курс в Хогвартсе.

Грейнджер смотрит на него серьезно и только спустя минуту слабо улыбается, а потом эта улыбка тут же гаснет.

— Я не знаю, что со мной, Малфой. Я… не чувствую того, что было между мной и Роном раньше. Может быть, я просто устала. От этого страшно.

Драко протягивает ей руку:

— Пойдем. У тебя еще будет время подумать, пока мы разбираемся с Дамой. Времена меняются, Грейнджер, и все мы меняемся вместе с ними. Это ни хорошо, ни плохо — это просто факт.

И она, чуть подумав, уверенно берет его руку, словно ждала, что он ее протянет.

 

Гермиона

Париж невероятно шумит, и после пыльной тишины Лувра звуки обрушиваются на нее сплошной лавиной. Стрекот стальных птиц, грохот скоростных трамваев, шум спешащих на сделки людей. Солнце отражается в тысячах стеклянных окон огромных зданий. На мгновение Гермионе кажется, словно они попали в далекое-далекое будущее. Все они одеты в деловые костюмы, изображают из себя успешных коммерсантов. Рону такой костюм совершенно не идет, прибавляя ему добрый десяток лет, и Джордж подшучивает над ним всю дорогу, но Рон не обращает на него никакого внимания. Он только смотрит на Гермиону и рассказывает все, что может вспомнить.

— В Лондоне постоянно идет дождь, а здесь — удивительное солнце. Гоблины, наверное, думают, что из-за дождя мы впадем в уныние.

— Люблю дождь, но не в Лондоне, — отзывается Гермиона, вглядываясь в лица прохожих. — Мне их жаль. Неужели можно прожить так всю жизнь, думая лишь о том, как выполнить условия сделки.

— Ты же сама за честность и порядочность, — Рон закатывает глаза. — Вон, постоянно оправдываешь хорька.

Гермиона бросает косой взгляд на Малфоя: тот идет чуть в стороне, засунув руки в карманы пальто. Он хорошо умеет делать вид, что все в порядке, но она знает, что ему до сих пор больно из-за потери отца, а такая боль со временем может только усиливаться, когда мысль — что человека больше нет — укореняется в сознании. Сердце у нее сжимается: ей не хочется оставлять его, но и в Лондоне она может пригодиться.

— Нельзя жить только разумом, Рон, — отзывается она негромко. — Лучше всего балансировать между чувством и разумом, но этот баланс почти невозможно обрести.

Рон что-то возражает, но она не слышит его слов. Времени до активации обратного портключа остается все меньше и меньше, пора что-то решать. Или отправляться в Лондон, или оставаться с Малфоем — что выбрать?

Раньше она бы уверенно охарактеризовала их: Рон — это чувство, Малфой — разум. Но сейчас все в ее душе смешивается, и Малфой вызывает в ней странное желание быть рядом с ним, говорить, делиться мыслями и идеями, которые Рону будут скучны. Но так можно делиться и с другом. Вот только когда они с Малфоем снова окажутся разделены, ни о какой дружбе не может быть и речи. Опять же, если они разделятся с Роном, то будут расходиться еще дальше, не говоря об опасностях, затаившихся в тенях. Каждый день может стать последним. Готова ли она рискнуть Роном? Готова ли рискнуть тем, к чему они оба шли так долго?

Рон словно читает ее мысли, глядя на нее, и Гермиона выдавливает из себя улыбку. Да, наверное, нужно отправляться в Лондон. Там она нужна стольким — а здесь лишь Малфою. Он справится, и он сам предоставил ей выбор. Она снова оглядывается на него: его тонкие губы сжаты, и он сосредоточенно изучает дорогу перед собой. Нет, нельзя оставлять его одного надолго — как только она поможет Гарри выбраться из Азкабана, они смогут вернуться и присоединиться к Малфою в поисках. В конце концов, он может некоторое время остаться у Розье. Гарри не откажет — она уверена в его поддержке.

Улучив момент, Гермиона делится своей идеей, пока они с Малфоем вскрывают дверь музея при помощи магического порошка.

— Уволь, Грейнджер, — отрезает тот сразу, как только она заканчивает говорить. — Сидеть в душных комнатах сумасшедшей бабки и ждать, пока за мной прибудет эскорт во главе с Поттером? Я пойду дальше сам. Если ты приняла решение, и это твой выбор — я его принимаю и понимаю. Если ты не хочешь потерять Уизли, тебе нужно отправиться с ним. Я не имею права ничего советовать.

— Но я же тогда…

— Ты спросила, что я хочу, и я ответил, — возражает он тихо, ловя на себе неприязненный взгляд Финнигана. — Но мои желания не должны влиять на решения, которые принимаешь ты сама.

Она до боли закусывает губу и идет вслед за ним в распахнувшуюся дверь. В музее темно и пахнет сырым камнем. Первые залы они проходят без особенных приключений: в одном им попадаются докси, и Гермиона удивляет всех использованием магической сетки, в другом поджидает небольшая группа красных колпаков, в третьем почему-то среди скульптур растут дьявольские силки, и Рон криво улыбается, наверняка вспоминая их первый курс. Наконец, они все оказываются перед запечатанной дверью, выполненной в форме готического портала.

— Откройся! — произносит Малфой, бросая на готический орнамент остатки порошка.

Наверху портала проступают слова: «Дама для Дамы». Никто не решается шагнуть первым в открывшийся таинственный проем, за которым зияет темнота.

— Дама среди нас одна, — неуверенно произносит Джордж. — Гермиона должна пойти первой.

— Ни за что, — Рон тут же преграждает ей дорогу, но Гермиона мягко кладет руку ему на плечо. — Ты с ума сошла?

— Я главный маг, помнишь? — успокаивающе произносит она, и Рон неохотно отступает, громко выдохнув. — Прикройте меня, пожалуйста.

Она смело шагает в темноту, и следующий зал — зал со шпалерами — вдруг вспыхивает огнями. Со всех сторон на нее смотрит та самая Дама, и Гермиона сразу ее узнает. Она действительно изображена — точь-в-точь — на обоях их гриффиндорской гостиной.

А потом со шпалеры мягко спрыгивают Лев и Единорог и отрезают ей путь к центральному гобелену.

— Что мне делать? — Гермиона поднимает палочку.

— Сражайся! — кричит Рон. — Это что-то вроде поединка.

— Нет, — голос Невилла раздается мгновением спустя. — Это выбор. Если выберешь неверно — проиграешь.

Гермиона беспомощно переводит взгляд на Малфоя, стоящего на одной линии с Роном. Он, разумеется, не может ей помочь, но что-то в его глазах придает ей уверенности, и она поворачивается к мифическим животным. Лев бьет хвостом, а Единорог застенчиво гладит копытом пыльный ковер на полу. В голове у нее роятся всевозможные английские загадки про эту парочку, но в загадках ничего не говорится о выборе. Затем ей вспоминается Алиса в Стране чудес, но и эта сказка не помогает прийти к какому-то решению.

— Давай же, Гермиона, — шепчет сзади Рон, и она машет на него рукой.

Лев — темно-золотой, с рыжей гривой — или белоснежный, с платиновой гривой Единорог? У нее дрожит рука, как будто в это мгновение она делает совершенно другой выбор — не из животных, а из людей.

Гермиона закрывает глаза и протягивает трясущуюся руку к Единорогу. Его морда тут же ласково тычется в ладонь, а потом бархатный нос касается ее щеки. Сзади приглушенно хмыкает Джордж, наверняка вспоминая пошлую шутку про девственниц, а потом она слышит голос Малфоя:

— Грейнджер, открой глаза.

Перед ней стоит та самая Дама с гобелена — похожая на призрака, только более плотная телесно. Она покровительственно кивает и произносит, шелестя словами:

— Тот, кто отворачивается от Солнца и власти, выбирает чистоту и духовный поиск. Таким открывается истина.

И она вытягивает вперед полупризрачную руку. Гермиона подставляет в ответ ладонь, и на нее падает потрепанный кусочек материи, сияющий синим цветом. Сомнений нет, что внутри — еще одна долгожданная руна. Как только материя касается ее кожи, и Дама, и Единорог со Львом исчезают, возвращаясь на яркое полотно шпалеры. У Гермионы невероятно колотится сердце. Она выбрала не Льва — здесь, сейчас, в этом темном музее. Но ей нужно отправиться за Львом, иначе она может его потерять. Да — нужно отправиться за Львом.

Гермиона разворачивает ткань и приглушенным голосом читает:

— «Разум».

Руна тут же гаснет, и Гермиона прячет ткань в сумочку, поворачиваясь к остальным.

Портключ в руках Джорджа уже начинает загораться особым зеленым светом, потому что должен преодолеть несколько стран и магических барьеров.

— Ты возвращаешься с нами? — Рон впивается в нее нетерпеливым взглядом, и Гермионе кажется, что Драко, стоящий позади него, замирает.

— Да, — отвечает она чуть слышно, и Рон расплывается в довольной победной улыбке. — Но я оставлю Малфою все необходимое, хорошо?

Рон, получивший то, что хотел, сразу же теряет к этому интерес, и Гермиона медленно подходит к Малфою, на ходу доставая из сумочки палатку.

— Сперва выбрав Единорога, теперь выбираешь Льва, — Малфой кривит губы в усмешке. — Я был готов к этому, не стоит так переживать, Грейнджер. Мы всегда выбираем тех, кто нужен нам больше. Или кого мы боимся потерять. Или в погоне за иллюзией. Самое главное, что ты сделала выбор сама. Я справлюсь, правда.

Гермиона передает ему плитку и сверток с оставшейся едой. Она не может заставить себя посмотреть в серые глаза Малфоя и упорно отводит взгляд. Она идет за Роном, только чтобы не потерять все эти годы. И чтобы вытащить Гарри. А потом, потом — она, конечно же, вернется.

— Удачи, Грейнджер, — Малфой машинально поднимает руку, чтобы коснуться ее руки, но тут же опускает.

— И тебе, — шепчет она, думая, что сердце сейчас выпрыгнет из груди от волнения. — И тебе, Малфой.

Рон кивком подзывает ее, и Гермиона, последний раз взглянув на Малфоя искоса, встает между ним и Невиллом в плотный круг. Джордж обводит их внимательным взглядом:

— Готовы? На счет три: раз, два…

Гермиона неуверенно протягивает руку к портключу.

Драко

Прислушиваясь к шорохам из дальних залов, Драко медленно раскладывает палатку, думая о том, с чего начнет поиск следующей руны. Роджер говорил, что предположительно после Парижа лучше отправиться в Нюрнберг, оттуда — в Прагу, а дальше во Флоренцию или Рим.

Шорох прекращается, и Драко тяжело выдыхает, накладывая на палатку защитные заклинания, а потом неторопливо заходит внутрь и зажигает тепловые лампы. Сколько всего продумала Грейнджер! Ни он, ни Уизли с Поттером до этого бы не догадались. Он ставит плитку на кухонный стол и убирает сверток с едой в походный холодильник.

В кухне-гостиной тихо, только часы над камином тихонечко отмеряют минуты.

Некоторое время Драко стоит перед полкой с книгами, потом берет первую попавшуюся — про достопримечательности Германии — и садится в низкое кресло с протертыми ручками. Буквы прыгают перед глазами, и на мгновение чувство одиночества захлестывает его целиком. Как бы он хотел сейчас поговорить с матерью! Но она далеко. И Грейнджер — далеко. Нужно собраться с силами и двигаться дальше. Однако сказать это гораздо проще, чем приступить к действиям.

За пределами палатки раздается какой-то шум и словно чьи-то легкие шаги, и Драко настороженно берет со стола палочку.

Призрак? Или очередное голодное и злое существо? А что если это жандармы?

Шаги становятся ближе, и Драко понимает, что неведомое существо смогло проникнуть через все наложенные им чары.

Он поднимается и выжидающе встает около стола с зажатой в руке палочкой, готовый защищаться до последнего.

А потом в палатке появляется сначала лицо Грейнджер с этими проницательными карими глазами, а потом и она сама — настоящая, осязаемая и серьезная. Его сердце резко ударяется о ребра.

— Я думал, ты отправилась с ним, — у Драко пересыхает в горле, но сердце продолжает сильно биться в груди. — Ты…

Грейнджер чуть заметно кивает, глядя на него не отрываясь. Она выглядит взволнованной и смущенной. И растерянно пожимает плечами.

— Я тоже так думала.

Драко убирает палочку в карман, стремительными шагами подходит к Грейнджер и берет ее за руки. Они холодные, и ему хочется их согреть. Ее глаза внимательно изучают его лицо, наверняка бледное и непримечательное, и ее губы — вдруг показавшиеся ему притягательными — расплываются в робкой улыбке.

— Я не помню, когда последний раз так радовался, — произносит он едва слышно, и ее улыбка становится еще шире. — Ты нужна мне, Грейнджер. Тебя не было полчаса, а я уже сидел в ужасном одиночестве наедине с отвратительно сложной книгой.

Они продолжают смотреть друг на друга, пока Грейнджер не опускает голову.

— Рон будет в ярости, — она расстегивает пуговицы на куртке. От этих простых движений у Драко по спине бегут мурашки. — Но я в последнюю минуту поняла, что нужна тебе больше, чем ему, и самое главное — ты нужен мне сейчас, Малфой. Я не представляю, куда бы я дела себя в Лондоне. Отправилась бы спасать Гарри, а дальше? Нам нужно найти руны. Я могла бы вернуться потом, но, боюсь, я бы уже не смогла тебя найти во всем этом хаосе.

Драко смотрит на нее с улыбкой и ощущает, как внутри него разливается тепло. Они снова остались вдвоем, без этого мерзкого запаха чеснока и старого тряпья, каким разит от Уизли, не говоря уже о Финнигане. Грейнджер привычным жестом вешает пальто на крючок и ставит чайник на плитку. Вода уютно начинает шипеть, греясь на маленьком огне.

— У нас осталось не очень много еды, — она сразу делает проверку запасов и качает головой. — Сегодня займемся построением плана, как добраться до Нюрнберга, а завтра придется выбираться из Парижа. У тебя же осталась бумага о моей выполненной сделке?

Драко кивает, продолжая смотреть на нее. Казалось бы, что может быть сильнее: сначала отнять надежду, а потом вернуть ее. И жизнь сразу становится невероятно хороша, и плевать на все, что встретится им на пути. В этот раз он будет настойчивее, неведомые боги дали ему второй шанс — и он не отступит.

— Возьми, — Грейнджер протягивает ему чашку с крепко заваренным чаем. — И нарежь сыр. А я сейчас сделаю нам нормальный ужин. Как думаешь, получится ли добраться до Нюрнберга на каком-нибудь транспорте?

Драко задумчиво вертит в пальцах кусочек сыра.

— Мы можем попросить помощи у Розье.

Грейнджер сразу яростно восклицает:

— Ни за что. С меня хватит унижений, Малфой.

— Тогда отправимся пешком, — он нарезает сыр кубиками. — Если говорить примерно, то это шесть или семь дней пути. Может быть, нам повезет, найдем старую машину. Главное, чтобы мы не попали в лапы каким-нибудь существам или в самую гущу тумана.

Грейнджер садится за стол и ставит между ними миску салата с вяленой курицей. Драко добавляет туда нарезанный сыр, и они с аппетитом принимаются за еду. Грейнджер немножко сникает, и Драко понимает, почему: она выбрала руны, а Уизли вернулся в Лондон без нее, и расстояние между ними снова увеличилось. Но выбор она сделала сама, и ей некого в этом винить.

— На карте гоблинов помечены города, подвергшиеся разным экспериментам, — произносит Грейнджер медленно. — Лучше заранее просмотреть их, чтобы на всякий случай обойти стороной. Я не очень жажду оказаться в очередной ловушке или клетке, где мне захотят промыть мозг. А таких мест полно, и, боюсь, всех их избежать не получится. Сколько крупных городов у нас на пути?

Драко прикрывает глаза, мысленно вспоминая карту. Ему не хочется думать, не хочется планировать именно сейчас — но время не ждет, и завтра им действительно лучше убраться отсюда, пока их не обнаружили.

— Три или четыре. Точно не скажу.

 

После ужина Грейнджер возится на кухне, гремя тарелками, и Драко наблюдает за ней из кресла. Жаль, что здесь нельзя разжечь камин — с ним гостиная стала бы гораздо приветливее. Наконец они оба садятся около карты и прокладывают примерный путь — в обход всех основных населенных пунктов.

— Меня одно беспокоит, — говорит Грейнджер, смотря, как он чертит линию их пути красным фломастером, — где мы будем запасаться едой? Фермеров здесь не так много, если судить по карте, все равно придется раз или два зайти в какой-нибудь городок, чтобы купить хотя бы молока, хлеба и яиц, может быть — ветчины или мяса. Нельзя все время сидеть на одном рисе и овощах, нам нужны силы сражаться и бегать сломя голову, если потребуется.

Драко скептически кривит губы.

— Точно. Иначе ты превратишься в пушинку и улетишь. Ты и так чересчур стройная, Грейнджер.

Она вопросительно приподнимает брови:

— Это комплимент?

— Пожалуй.

— Весьма в стиле тетушки Мюриэль, — Грейнджер вздыхает, наверное, тут же вспомнив об Уизли. — Ей вечно не нравилась моя худоба и костлявые лодыжки.

— Покажи, — произносит вдруг Драко, и Грейнджер, опешив, слегка приподнимает краешек клетчатых серых брюк:

— Видишь? Ужасно не аристократично.

Драко тихо смеется, глядя на ее тоненькую как веточка изящную лодыжку.

— Мне нравится.

Она тут же одергивает брючину и слегка краснеет, отворачиваясь. Часы показывают десять вечера, и они оба, еще немного почитав про Нюрнберг и обменявшись незначительными идеями, устало кладут книги на стол. Драко поднимается первым и, пройдя в ванную, переодевается в пижаму. От мысли, что они снова будут спать в одной комнате, у него теплеет на душе. Прошлую ночь он плохо спал, постоянно просыпаясь, ему виделся то отец, то мать, блуждающая в пустом Хогвартсе.

Когда он заглядывает в спальню, Грейнджер уже лежит под одеялом, глядя на него смущенно. Драко гасит свет и забирается в постель, думая, что Уизли все равно пошатнул их мир, ворвался в него резко и грубо, и то равновесие, что царило между ними, нарушено.

— Я заставила себя заснуть вчера, — говорит она негромко. — Рон как обычно громко сопел, но я не стала его будить. Честно говоря, я отвыкла, что он такой шумный.

— Мне снился мертвый отец, — отзывается Драко. — В заснеженном мэноре, среди розовых кустов. Он будто хотел мне что-то сказать, но я никак не мог расслышать ни единого слова, а потом просыпался. Слава Мерлину, сегодня мы можем выспаться. Я только… Знаешь, я не до конца понимаю, что он ушел, что его больше нет.

Грейнджер долго молчит, потом подается вперед и касается рукой его волос. Дрожь пробегает по его телу, и Драко касается ее ладони в ответ — теплой и поддерживающей. И ее глаза блестят в темноте. И тогда он произносит:

— Гермиона.

Она заметно вздрагивает, услышав свое имя, произнесенное его голосом, и осторожно отвечает:

— Драко.

Он улыбается: его никто не называл по имени с того самого дня, как он ушел от матери из прогнившего домика под Купол. Он даже забыл, как оно звучит. И, честно говоря, раньше ему было плевать, когда Пэнси бегала за ним весь пятый и шестой курс и называла его «мой Драко». А теперь, когда Гермиона — как странно думать о ней как о Гермионе — назвала его по имени в этой темноте, все вдруг меняется и становится другим. И ему кажется, что он засыпает совершенно не таким, каким ощущал себя еще несколько часов назад.

 

Утром они наспех завтракают и, осторожно выглянув из окна музея, смотрят на капающий с неба дождь — первый за все их дни в Париже. Гермиона, расстроенно морщась, достает из сумочки два синих зонта и протягивает один Драко. Выскользнув из музея с помощью заклинания замороженного времени, они быстро сливаются с толпой, демонстративно делая вид, что спешат по своим делам.

Шагая по мокрой брусчатке, Драко искоса смотрит на идущую рядом Гермиону. Она держит зонт совсем низко, и ему видны лишь овал ее лица и нежная щека, на которой лежит непокорная шоколадная прядь. Что-то в его душе переворачивается, и мир продолжает выглядеть иначе после вчерашней ночи. Но что он чувствует, он пока не может до конца уловить, ему только нравится смотреть на ее лицо и осознавать, что она — с ним, а не с Уизли.

У выхода из города скапливается небольшая очередь, и им приходится понервничать, глядя на то, как жандармы внимательно рассматривают бумаги о выполненных сделках. На их плечах сидят стальные птицы, проверяющие документы на подлинность.

— Что ты скажешь Уизли? — спрашивает Драко, когда они делают еще один шаг вперед. — Ты обещала ему отправиться с ним, а в итоге осталась со мной. Не думаю, что он обрадуется.

Гермиона сразу грустнеет, но он хочет знать ответ.

— Правду. Когда я согласилась вернуться, мне казалось, что ему плохо без меня, но потом я подумала, что у него есть вся семья, и Гарри, и друзья — а у тебя никого нет. Только мать, которая очень далеко. И ты получил новость об отце… И потом я вспомнила, что Гарри не взял с собой Джинни, когда мы отправились искать крестражи. Ох, как она обижалась! Как она злилась! Но так было нужно. И я уверена, что поступаю правильно. Рон должен понять, он обязательно поймет.

— У меня есть ты, — произносит он совершенно серьезно, и Гермиона поспешно отворачивается. — И поверь мне, это очень много.

Они протягивают бумаги. Проходит долгих десять минут, прежде чем жандармы ставят поверх них красные штампы и жестом пропускают их к кованым воротам, ведущим из города. Отойдя на несколько сотен метров, они останавливаются и сверяются с картой. Дорога, лежащая перед ними, достаточно широкая и прямая, и они оба решают пройти по ней несколько километров в поисках заброшенной машины, а уже потом свернуть в поля. Дождь понемногу перестает, и сквозь неплотные тучи начинает проглядывать солнце. Февраль уже близится к середине, и при мысли о скорой весне у Драко поднимается настроение. Они шагают бодро, изредка встречая возвращающихся в Париж людей, и обмениваются мыслями о значении следующей руны и о городе, в который зайдут купить еды.

— Попробуем остановиться в Меце, — Гермиона размахивает свернутым зонтом. — Один из самых старинных городов Франции, при Карле Великом там была школа искусства и монастырь.

— Откуда ты все это знаешь? — Драко разматывает шарф. — Твои родители увлекаются искусством?

— Я же ходила в кружок по рисованию, — напоминает она терпеливо. — Нас там любили мучить теорией и заставляли рисовать стилизации. Да и отец любит читать исторические книги. Он говорит, что они помогают ему забыть, как выглядит открытый рот пациентов. Врач — это всегда какое-то странное балансирование между любовью к своей работе и усталостью от нее. Вспомни, как вечно вздыхает мадам Помфри. Пару раз она даже обещала уволиться.

Драко пожимает плечами. Он сам и понятия не имеет, кем бы стал сейчас работать. Раньше ему казалось, что путь один: в Министерство, но сейчас многое изменилось в его представлении о жизни. Возможно, когда они вернут мир в прежнее состояние, он передумает еще раз. Но Гермиона, видимо, читает его мысли, потому что спрашивает:

— А что ты думаешь о работе? Если бы мы были в нормальном мире?

— Я собирался поступать на дипломатическое отделение, — отзывается Драко, и Гермиона одобрительно кивает. — Интересная работа, если раскрутиться. Само по себе перекладывание бумаг радости и смысла не приносит, но если умело двинуться вверх по лестнице, то можно путешествовать и получать неплохую зарплату.

Гермиона с любопытством интересуется:

— Беллатриса не оставила тебе наследство? У нее огромный сейф, больше, чем у Гарри, раз в десять. Я так понимаю, что по закону при смерти собственника имущество переходит к ближайшему родственнику.

— Родольфус жив.

— Он в тюрьме, — Гермиона авторитетно машет рукой. — Так что претендовать он ни на что не сможет, да и более того: он осужден пожизненно, а при такой мере наказания необходимо подписать отказ от имущества или передать его ближайшему родственнику. Кроме вас с матерью, родни у него нет.

Драко вспоминает худое, бледное лицо дяди с темными серыми глазами и прямым носом.

— У него своя трагедия в жизни, — произносит он тихо. — Родольфус любил Беллатрису, а она даже не смотрела в его сторону. Он из кожи вон лез, чтобы она его заметила, но она видела перед собой только Лорда. Мне кажется, на наследство и деньги Родольфусу вообще плевать. А Лорда он всю жизнь скрыто ненавидел.

Гермиона задумчиво отзывается:

— Знаешь, со стороны многое кажется черно-белым. А стоит лишь шагнуть вглубь, и все сразу обрастает тенями и полутенями. Взять хотя бы Розье — она тоже страдала, только по-своему, она любила и почти всем пожертвовала ради своей любви, а что осталось в конце? Молодая женщина на картине и разочаровавшаяся старуха.

Впереди виднеется брошенная на обочине машина, и они оба в надежде ускоряют шаг, но, к сожалению, датчик уровня топлива показывает ноль. Гермиона огорченно вздыхает. Если бы их знаний хватило, чтобы заставить машину ехать без бензина! Сейчас старый форд пришелся бы как нельзя кстати.

— Тоже вспоминаешь эту развалюху? — Драко усмехается, глядя в ее расстроенное лицо. — Плевать, нам может повезти дальше.

Чем дальше они уходят от Парижа, тем более пустынной становится местность. Судя по карте, они должны проходить один городок за другим, но вокруг них — только поля с талым снегом и заброшенные дома. Прохожих встречается все меньше, и когда они равняются с пожилым мужчиной, то на всякий случай уточняют:

— Это путь к городу Мец?

Сначала тот лишь изумленно хлопает глазами, но потом, подумав, отвечает:

— Да, это старинная дорога к Мецу, только советую держаться от него подальше. Вам вообще лучше бы повернуть назад — здесь давно не живут люди, и на много-много миль вокруг вы не встретите ни единого убежища, которое спасет вас от глаз этих тварей.

— Тварей? — переспрашивает Драко, но мужчина, закрыв уши руками, стремительно уходит прочь. — Началось. Не прошло и пяти часов, а нам уже рассказывают про неведомых тварей.

Гермиона ничего не успевает ответить, потому что через поле к ним опрометью несется ребенок лет десяти и отчаянно машет руками. Подбежав, он вцепляется в Гермиону мертвой хваткой и тянет ее за собой.

— Пожалуйста, там, — произносит он сбивчиво, задыхаясь, — там, на маму напали, ее забрали, помогите!

Драко отрицательно качает головой.

— Парень, у нас своих забот хватает. Отпусти ее, и разойдемся каждый в свою сторону.

Гермиона переводит на него просящий взгляд. Ребенок упорно продолжает тащить ее за собой к краю поля, шаг за шагом.

— Драко, мы не можем бросить его одного посреди пустой дороги. Он совсем ребенок, и разве ты не слышишь, что его мама в беде?

Звук собственного имени снова застает его врасплох, и Драко устало выдыхает, закатывая глаза. Почему ей непременно нужно помочь всем на свете? Что если этот ребенок — оборотень или приманка, которая заведет их в логово тех самых тварей, о которых только что говорил старик? Ему ничего не остается, как последовать за почти бегущей Гермионой через поле, утопая по щиколотку в холодной воде. Они идут не очень долго, но дорога остается далеко за спиной, и Драко пытается представить, в какую сторону они отклонились. Если на юг — плохо, если на север — даже неплохо, потому что шоссе все равно сворачивает на одной из развилок.

Они останавливаются у длинного одноэтажного дома с коновязью, у которой стоят бык, корова и две лошади. По рыхлой земле важно расхаживают куры. Ребенок тащит Гермиону за дом, где перед ними вдруг показываются странные существа: они похожи на огромных саламандр, только прямостоящие и вооруженные с головы до ног.

— Верните маму! — ребенок подбегает к испуганной женщине, стоящей в кругу существ. — Я привел подмогу!

Гермиона одновременно с Драко поднимает палочку, и саламандры в ответ поднимают длинные острые копья.

— Осторожно, — шепчет Драко опасливо. — Мы не знаем, кто они и что умеют. Не делай резких движений.

Саламандры вдруг опускают копья, глядя на них выжидающе огромными желтыми глазами. Одна из них выступает вперед и говорит:

— Моя забирать дань из деревни. Женщина — дань. Вы — чужаки. Нам нужна женщина.

— Ребенку нужна мать, — Гермиона сердито поджимает губы. — Других женщин нет?

Саламандра тычет когтями в ее сторону.

— Ты.

Увидев знакомое выражение на лице Гермионы, Драко сразу мотает головой и быстро произносит:

— Даже не думай, ты с ума сошла? Они нас сожрут или сделают рабами, кто тогда продолжит поиск рун? Сейчас не время думать о каждом брошенном ребенке, честное слово.

И тогда женщина, окруженная саламандрами, произносит:

— Помогите нам. Тедди останется один со старой бабкой, если меня заберут. Отца на прошлой неделе задрал медведь. Пожалуйста. Вы молоды и сильны, вы выберетесь, и на вас не распространяется закон о дани. Если правильно ответите на вопросы Всевышней, вас отпустят.

Гермиона слушает ее внимательно, потом поворачивается к Драко, который продолжает упрямо мотать головой.

— У нас есть палочки, и мы ко всему готовы. Рискнем.

— Нет.

— Ты будешь спокойно спать, зная, что мы могли помочь, но ушли, оставив ребенка умирать? — ее глаза сердито блестят. — Я не смогу. Посмотри на них. Они же совсем беззащитны!

Драко прикрывает глаза, тяжело выдыхая. Попробуй переспорь ее — это не под силу никому, даже самому Дьяволу.

 

— Ты меня в могилу сведешь раньше гоблинов, — шепчет он рассерженно, когда они идут за саламандрами по узкой и извилистой тропе. Домик давно позади, и остается только гадать, куда их приведут загадочные существа.

Гермиона отзывается не сразу, внимательно оглядываясь по сторонам. В лицо им начинает дуть ветер, словно прилетевший с реки, и скоро они выходят на огромное бескрайнее поле.

— Перестань, Драко, — наконец рассеянно отзывается она. — Если существует хоть малейший шанс спасти человеку жизнь, нужно за него хвататься.

Ему снова недостает сил возразить, потому что она произносит его имя с такой интонацией, словно они в Хогвартсе на уроке у Флитвика. Он невольно вспоминает о матери и пытается представить, чем она занимается в этот вечерний час.

— Если Поттер спросит, почему ты не вернулась, скажи ему, что портключ не сработал именно для тебя, — вдруг говорит он. — Так ты избежишь дурацких объяснений.

Гермиона бросает на него быстрый взгляд, но ничего не отвечает.

 

Гермиона

Поселение саламандр расположено в долине небольшой незамерзающей реки. На воде у берега построены настилы, а на них располагаются небольшие домики с круглыми окнами и дверьми. Если не знать, что здесь живут гигантские саламандры, можно вообразить, что перед ними — обычное поселение рыболовов, какие существовали лет сто или двести назад.

Саламандры заталкивают их в огромную клетку, стоящую на берегу, и с шумом захлопывают стальную дверь. Драко смотрит на нее так мрачно, как только может, и Гермиона тут же достает палочку, проверяя клетку на наличие магической защиты.

— Запечатана, — выдыхает она взволнованно. — Эти существа пользуются магией.

Драко закатывает глаза.

— Кто бы сомневался. Поздравляю, мы пойдем на человеческую уху или окажемся в вечном рабстве.

Гермиона с сомнением качает головой:

— Женщина говорила о законе дани. Дань необязательно равна рабству. И уж тем более не равна убийству.

— Звучит обнадеживающе, — скептически отвечает Драко, прислоняясь к клетке. — Продолжай убеждать нас обоих, что эти твари просто позовут нас отмечать какой-нибудь праздник ящеров.

Гермиона фыркает и отворачивается, разглядывая через крупные квадратные решетки клети то, что происходит в поселении. Судя по количеству домиков на реке, саламандр должно быть не менее полусотни, среди взрослых есть и несколько детей. Слева от поселения крутит лопастями водяная мельница, рядом с ней — вспаханный участок земли с голыми кустами и торчащими палками. Между расставленных жердей натянуты веревки, на которых сушится рыба.

Гермиона шепотом подзывает маленькую саламандру:

— Эй!

— Мне нельзя разговаривать с чужаками, — на шее у саламандры развевается разноцветная лента.

— Ты знаешь, что они собираются с нами делать? — Гермиона садится на корточки, оказываясь вровень с существом. — Как долго мы будем ждать?

Саламандра неуверенно моргает, глядя на нее большими глазами.

— Тебя отдадут мужчинам, а его отправят работать, — произносит она нервно. — Так нужно племени, потому что совсем нет женщин.

Драко позади них тихонечко стонет, и саламандра, вздрогнув, тут же убегает к реке. Гермиона медленно выпрямляется, еще раз пробуя открыть клетку заклинанием. Но металл не поддается.

— У нас есть кинжал, — шепчет Драко. — Предлагаю прорезать себе путь на свободу и свалить, пока они не пришли за нами. Не думаю, что ты жаждешь стать маткой-производительницей человекоящеров. Видимо, для этого они и хотели забрать мать мальчика. Кто его знает, может быть, здесь это в порядке вещей.

Гермиона собирается возразить, что нет такого места в мире, где подобное могло бы быть в порядке вещей, но в это мгновение к ним направляются две вооруженные саламандры.

— Выходить, — произносит одна из них. — По очереди. Ты пойти со мной, он пойти с моим другом.

Драко тут же решительно берет Гермиону за руку.

— Нам нельзя разделяться, — произносит он громко. — Кто у вас главный? Я хочу с ним поговорить.

Саламандры озадаченно переглядываются.

— Главный отдыхать. Вы не интересно главной. Мы забирать вас отдельно.

— Я хочу поговорить с предводителем, — Драко сильнее сжимает руку Гермионы. — У меня есть для него важная информация. Он будет крайне разочарован, когда узнает, что вы не доложили о нас сразу.

Сказав что-то друг другу на своем языке, саламандры согласно кивают и жестом велят следовать за ними. Они проходят через поселение; остальные провожают их любопытными взглядами, дети испуганно запускают в них несколько маленьких камней, один из которых попадает Гермионе по плечу. Она мимолетом успевает заметить, что их жилища очень бедно обставлены, игрушек нигде нет, на земле валяются обглоданные рыбьи кости.

— Похоже, они голодают, — тихо замечает она.

— Мне плевать, — отзывается Драко так же тихо. — Всем в этом мире нелегко, но чужие заботы — не нашего ума дело. Мерлина ради, не вписывайся в ассоциацию по спасению саламандр.

Гермиона смотрит на него сердито, но потом вспоминает, что он ничего не знает о ее работе в Министерстве и о том, сколько часов она провела в попытках настроить отношения между разными видами магических существ.

Чем дальше они углубляются в поселение, тем видят больше следов былой роскоши. Табличка у одного из домиков, с полустертыми буквами, гласит:

ВАШ ТРУД — ВАШ УСПЕХ

ЦЕНИТЕ КАЖДУЮ СЕКУНДУ

СУТКИ СОСТОЯТ ИЗ 86400 СЕКУНД

ОДИН МЕТР ДАМБЫ ВЫ МОЖЕТЕ ВОЗДВИГНУТЬ ЗА 57 МИНУТ!

КТО ТРУДИТСЯ — ТОТ СЛУЖИТ ВСЕМ!

КТО НЕ РАБОТАЕТ — ТОТ НЕ ЕСТ!

Около таблички играют старым мячиком две маленькие саламандры. Гермиона грустно улыбается им, и они тут же подбегают, заглядывая в лицо, но охранник шикает на них, и они с сожалением отстают.

Сопровождаемые своеобразным конвоем, Драко и Гермиона доходят до конца поселения, сворачивают к высокому дому в два этажа и проходят внутрь.

— Главная сейчас выходить, — квакает одна из саламандр, пока Гермиона и Драко осматривают небольшой круглый зал. — Поклониться главной.

Драко, разумеется, отвечает ей надменным взглядом и никому кланяться не собирается, Гермиона же держит руку в кармане — на всякий случай. Нужно быть готовой ко всему.

— Кто меня звал? — чертовски знакомый голос раздается из-за пунцовой портьеры. — Что стряслось?

Гермиона не верит своим глазам, изумленно глядя на вошедшую в зал женщину в синем платье с белым меховым воротником, черепаховых очках и сигаретой, зажатой между длинных пальцев.

— Рита? — Драко выглядит так, словно не знает, можно ли засмеяться. — Рита Скитер? Здесь, в этой дыре? Предводительница саламандр?

Рита неторопливо снимает очки, протирает их краем носового платка леопардовой расцветки и водружает на место.

— Драко Малфой и Гермиона Грейнджер, — изрекает она звонко и широко улыбается, но в улыбке читается растерянность. — Я бы написала об этом целую статью, но мое Перо сгорело в огне. Каким ветром вас сюда занесло?

Гермиона недовольно поджимает губы.

— Я вызвалась прийти сюда вместо женщины, что живет в доме на окраине леса. У нее маленький ребенок, старая мать и хозяйство. С какой стати вы отбираете у них единственного кормильца?

Скитер некоторое время рассматривает ее лицо, потом криво улыбается:

— Узнаю эту интонацию, полную праведного гнева. Как там поживают домовые эльфы и Гарри Поттер?

Гермиона уже собирается ответить, но Драко быстро вмешивается, не давая ей наговорить лишнего. Ей нравится эта его черта. В отличие от Рона, который распалился бы не хуже нее и только подлил бы масла в огонь, Драко понимает, когда лучше ее утихомирить.

— Мы пытаемся вернуть мир обратно, Скитер. И если доберемся до конечной цели, то победим. Тебе не придется сидеть в рыбьей дыре и воровать матерей у маленьких мальчиков. Ты купишь новое Перо и будешь писать для «Пророка». Обещаю посодействовать в этом, если смогу, — он смотрит на нее совершенно серьезно.

Скитер устало вздыхает, делает несколько шагов назад и садится в кресло, служащее, вероятно, подобием трона. Гермиона отмечает, что выглядит она неважно, и былой едкости в ней нет. Только осунувшаяся выцветшая женщина с блестящими глазами.

— Сколько рун вы уже собрали? — интересуется она негромко. — Вы идете из Парижа — сразу видно. И я вижу у девчонки на шарфе инициалы Роджера Синклера.

— Две, — Драко переглядывается с Гермионой. — Откуда ты знаешь о рунах?

Скитер трагическим театральным жестом вскидывает руку вверх, все еще зажимая сигарету между пальцами.

— Моя семья — одна из Хранителей. Когда началась вся эта история, гоблины преследовали меня, сожгли мой дом, Перо и все, что у меня когда-то имелось. Я сама почти погибла, я бежала из Парижа и упала в полях, истекая кровью. Эти существа принесли меня сюда и выходили, приняв за божество. С тех пор я здесь.

— Руна хранилась в твоем доме? — Драко бледнеет. — Получается, она сгорела?

Скитер отрицательно качает головой, и Гермиона слышит облегченный вздох — свой и Драко.

— Мои предки когда-то жили в Нюрнберге. Аристократами они не были, а были типичной еврейской семьей с подозрительной генеалогией, которая корнями уходила в эпоху Крестовых походов. Был там один человек по имени Гуго де Пейн, которому мой далекий прадед одалживал деньги, вот он одну руну в нашей семье и спрятал. Время шло, а руна передавалась из поколения в поколение. Только к вашему сожалению, дорогуши, я не смогу назвать точное место. Ее несколько раз переносили, так что вариантов целых три. И все они неплохо охраняются.

Драко проводит рукой по волосам, а Гермиона задумчиво замечает:

— Гуго де Пейн... Ведь он основал орден Тамплиеров?

— Верно, десять баллов Гриффиндору, — Скитер грустно улыбается. — Они с Сен-Клерами были очень дружны. Все руны так или иначе вплетены с историю Темных веков и Средневековья. Люди тогда во многое верили, и гоблины могли спокойно появляться среди людей, а Статут о Секретности еще не был подписан. Огромное количество государственных деятелей являлись волшебниками. Так значит, вы хотите отправиться в Нюрнберг?

Гермиона утвердительно кивает, и Скитер тяжело вздыхает, вытаскивая палочку и прикуривая с ее помощью потухшую сигарету. Запах табака сразу наполняет маленький зал, и Драко неприязненно морщится. Скитер поднимается с кресла и прохаживается по комнате, струйка дыма следует за ней.

— Кто-то здесь умеет водить? — она поворачивается к ним после нескольких минут размышлений, и Гермиона молча поднимает руку. — Отлично, Грейнджер. Хоть один необходимый навык у вас есть. Я дам вам машину и примерные адреса рун в Нюрнберге. Бензина должно хватить до Меца, а там уже доберетесь пешком. А сегодня предлагаю вам немного отдохнуть. Полли!

Маленькая саламандра поспешно вбегает внутрь и почтительно замирает перед Скитер.

— Объяви, что вечером будет небольшой праздник в честь наших гостей, — она повелительно машет рукой. — Пусть возьмут немного еды из запасов. Потом придумаем, как их восполнить. Беги же, живо! А вы располагайтесь в соседней комнате. Грейнджер и Малфой, с ума сойти. «Придира» заплатил бы мне за эту статейку галлеонов десять.

Драко странно усмехается, и Гермиона идет за ним в небольшую, но теплую и светлую комнату с круглыми окнами. Здесь стоит одна большая кровать, два старых стула с протертыми спинками и одинокий шкаф со скрипучей дверцей. Драко молча трансфигурирует широкую кровать в две узкие под смущенным взглядом Гермионы и дергает плечом.

— На всякий случай, если Уизли спросит.

— Да ну тебя, — Гермиона нервно улыбается, вспомнив лицо Рона в первые минуты их встречи. — Что думаешь про Скитер?

— Что она не врет. И еще выглядит отчаявшейся, — говорит он, кидая пальто поверх покрывала. — Будь внимательна. Мало ли что может прийти ей в голову. Мне не нравится это место и эти непонятные твари.

 

Саламандры на празднике только и делают, что едят: Гермиона теперь еще больше убеждается, что они голодают. Скитер, весь вечер мрачно курящая одну сигарету за другой, пьет разбавленное вино и рассказывает о том, каким было раньше это место. Несколько лет назад все поселение было выделено ученым-магам из международного сообщества по восстановлению популяции исполинских саламандр. При должной заботе популяция быстро начала расти, саламандры процветали и строили дамбы и мельницы, добывали и перерабатывали рыбу, создавали свои собственные орудия труда. А потом пришли гоблины и изменили мир, и крошечная вселенная саламандр стала стремительно ухудшаться. Ученые ушли, присматривать за экосистемой стало некому, женские особи начали погибать, и саламандры выбирались все дальше за пределы своей территории, чтобы найти еду и человеческих женщин — для создания потомства.

— Разве женщина может выносить такого ребенка? — Гермиона смотрит на Риту с сомнением. — Это же совершенно другой вид. Ящеры не млекопитающие. Боже мой, неужели они для этого собирались забрать мать того мальчика?

Скитер раздраженно поджимает губы.

— Грейнджер, это называется выживание. И потом, откуда ты знаешь, что человек не сможет выносить подобного ребенка? Нужно лишь небольшое магическое вмешательство. Впрочем, с тех пор как я здесь появилась, я работаю лекарем, так что смертность понизилась, даже начали появляться детишки, и саламандры больше не воруют женщин для размножения. Та, с окраины, больше нужна была мне как личная помощница за дополнительную плату.

Гермиона недовольно откидывается на спинку кресла, наблюдая за игрой маленьких саламандр:

— А что стало с теми, кого они успели украсть?

— Там всего три женщины. Я присматриваю за ними, сейчас они примерно на пятом месяце, — Скитер равнодушно поправляет вновь сползшие очки. — Почему вы ищете руны без Поттера и Уизли? У них какая-то иная миссия?

— Они остались бороться с гоблинами в Лондоне, — отвечает Драко сухо. — И на этом остановимся. Можем опять переключиться на саламандр и поговорить о том, что люди создали им мир иллюзий, а потом бросили на произвол судьбы.

Линзы очков Риты тускло блестят в полумраке залы, но она больше не задает вопросов. Гермиона думает, что у нее наверняка есть шпионы. Быть не может, чтобы Скитер покорно прозябала далеко от всей суматохи и даже не попыталась в ней участвовать. Или она боится, или ей есть что скрывать.

Праздник заканчивается гораздо позже, чем они с Драко уходят спать, и Гермиона, засыпая, слушает мелодичное кваканье довольных и сытых саламандр. Ей снова снится Гарри: он стоит у маленького окна в камере и сосредоточенно смотрит на бушующее море. Он действительно интересуется, почему Гермиона не вернулась с Роном.

— Портключ не сработал для меня, — отвечает она, вспомнив слова Драко, и Гарри растерянно взъерошивает волосы. — Но я обязательно вернусь, честное слово.

Гарри молча отворачивается.

— Снейп жив, — произносит он тихо. — Я бы хотел его увидеть. Я знаю, что он прикован к замку и инвалидному креслу. Пытаюсь достучаться до него через сны, но он не впускает меня.

— Дай ему время, — советует Гермиона. — Он еще не успел отойти от событий войны, а мир уже перевернулся с ног на голову. Уверена, рано или поздно вы увидитесь. И думаю, вам обязательно нужно поговорить начистоту.

 

Драко

Красная машина Скитер, похожая на жука с огромными глазами-фарами, стоит прямо за поселением, припорошенная прошлогодним сеном и укрытая сверху рваным тентом. Гермиона внимательно обходит машину со всех сторон, проверяя, не пробиты ли колеса, потом забирается внутрь и поворачивает какой-то ключ.

Машина издает рычащий звук, но ничего не происходит.

— Попробуй еще раз, милочка, — Скитер хмурится. — Она и раньше капризничала.

Гермиона снова поворачивает ключ, и машина неохотно заводится, издавая грохочущий звук.

— Удачного пути, — Скитер машет им рукой с облезлым синим лаком на ногтях. — Если увидите где-нибудь Перо, похожее на мое, покупайте. Я дам вам за него пять галлеонов. Деньги придутся кстати, правда, Малфой?

Драко молча садится в машину и хлопает дверью. Гермиона сердито сдувает прядь волос с щеки и тихо произносит, кладя руки на руль:

— Не обращай на нее внимания. Она специально хочет тебя задеть, чтобы ей самой было не так больно от потерь.

Они медленно добираются до шоссе, с которого свернули, по разбитой и ухабистой грунтовой дороге. Гермиона старательно объезжает все ямы и кочки, сосредоточенно глядя на дорогу. В машине приторно пахнет духами Скитер, задние сидения завалены пергаментами, исписанными тонким узнаваемым почерком.

— Откуда у нее машина, если она добралась сюда вся в крови пешком? — Драко приподнимает брови, подозрительно разглядывая салон. — Очередное вранье.

— Ей хотелось, чтобы мы ее пожалели, — Гермиона чуть прибавляет скорость, выезжая на шоссе. — Но прямо она сказать об этом не может. Саламандры — это только прикрытие. Уверена, мы со Скитер еще встретимся. И я хочу поскорее забыть, что они держат у себя трех беременных женщин, не имея никакого доступа к медицине. Они могут умереть все: и матери, и дети.

Драко криво улыбается.

— Меня каждый раз восхищает твое умение думать о других, — произносит он, глядя на ее профиль. — И слава Мерлину, что ты водишь машину и что ты осталась со мной. Где бы я сейчас был?

Гермиона насмешливо фыркает.

— Шел бы по шоссе, проигнорировав просьбу мальчика о помощи.

Драко тихо смеется.

— Ты права, пожалуй. Как видишь, эгоизм в разумных пределах — это не так уж и плохо.

Гермиона не отвечает, крепко сжимая руль обеими руками. Драко знает, что управление машиной дается ей нелегко: на маггловские права она еще не сдавала, и опыт почти нулевой, но она упорно старается держать одну скорость и не дергать рулем. Драко невпопад думает, что сам бы хотел попробовать себя на месте водителя. Когда-нибудь потом, после изменения мира. Что будет с ним тогда? И кем они станут друг для друга с Гермионой? Если она вернется к Уизли — это конец. Ничего не будет, даже дружбы, потому что Уизли душат своей заботой, затмевая всех вокруг.

Гермиона на мгновение поворачивается к нему, отрывая взгляд от дороги, и Драко снова отмечает, что она красива — в этом зеленом свитере с высоким горлом, который оттеняет ее глаза и волосы. И ему хочется коснуться ее, но он тут же отворачивается, заставляя себя смотреть в окно.

Они проезжают еще несколько миль, потом сворачивают на обочину и сверяются с картой. Мец лежит в трех-четырех милях от них, и Гермиона уверенно заявляет, что бензина должно хватить. Потом они вытаскивают гоблинскую карту городов и долго разглядывают. У поселения саламандр стоит крестик — и такой же стоит у Меца.

— Возможно, это значит, что гоблины не присматривают за этими городами, — Драко вертит карту в руках. — Потому что над Лондоном никаких крестиков нет, только звездочка.

Шоссе у города оказывается перегороженным огромным красным шлагбаумом, на котором висит табличка «Дальши дороге нет», и Драко с сомнением переглядывается с Гермионой.

— Страшно представить, насколько безграмотные люди здесь живут…

Он не успевает закончить предложение: из неприметной будки, стоящей на обочине, выходит невысокий полный мальчик в очках и бойко представляется:

— Хрюша. Вы кто будете и зачем приехали?

— Мы хотим переночевать в вашем городе и купить немного еды, — Гермиона добродушно улыбается. Мальчику на вид лет десять, не больше. — А почему ты следишь за шлагбаумом? Где взрослые?

— Взрослых в этом городе нет, — мрачно отзывается Хрюша, поправляя очки. — Мец — город детей.

Драко сердцем чувствует, что что-то здесь неправильно, но Гермиона послушно следует за Хрюшей по ту сторону шлагбаума. Стоит им лишь переступить красную черту на земле, как их обдает странной волной, и Драко кажется, словно из него выкачали все силы, но через несколько минут это чувство проходит. Судя по выражению лица Гермионы, она испытывает то же самое, но продолжает натянуто улыбаться. Через полчаса ходьбы их встречает отряд из трех крепких мальчишек, один из которых почти одного роста с Драко.

— Я Ральф, — говорит он с вызовом, — справа от меня Джек, слева — Саймон. Добро пожаловать в город Повелителя мух.

— Повелителя мух? — переспрашивает Драко, и идея провести ночь в этом городе нравится ему все меньше и меньше. — У вас что, проблемы с насекомыми?

Гермиона толкает его локтем и почтительно кивает мальчишкам, которые смотрят на нее вызывающе.

— О, мы наслышаны о Повелителе, — говорит она мягко. — Но никогда не надеялись оказаться в его городе.

Драко скептически приподнимает брови. Она принимает этих детей и их истории всерьез? У них нет времени на это. Запастись едой, переночевать — и отправиться дальше. В крайнем случае, еды вполне хватит, а для ночевки у них есть палатка.

Джек — тот, что с тёмными волосами и дикими глазами — заинтересованно изучает Гермиону, и Драко категорически не нравится его взгляд. Взгляд подростка, который впервые увидел красивую девушку.

— Она подойдет, возможно, — быстро говорит Джек Ральфу, и тот, щурясь, кивает. — Пройдемте за нами, гости. Мы покажем вам город.

Они петляют по узким улицам старинного города-перекрестка, где когда-то процветала торговля, а в монастыре создавали прекрасные произведения искусства. В самом сердце города стоит огромный готический собор, дальше за ним — часовня, построенная тамплиерами, королевское аббатство и наконец — площадь Сен-Луи, где в средневековье проводились ярмарки.

Город полон детей — самых разных национальностей. Они хмуро провожают незнакомцев недовольными взглядами, но почтительно кланяются Ральфу и Джеку, при этом не обращая внимания на Саймона. Одеты они во что попало, некоторые носят взрослую одежду из оставшихся магазинов и выглядят так, словно взрослых мужчин внезапно вернули в детство.

— Пожалуйста, — Ральф обводит широким жестом площадь, вымощенную булыжником. — Здесь вы можете купить все, что необходимо. Мы разводим овец и научились делать неплохой сыр. Хлеб, ветчина, баранина — все это есть в лавках. Когда сделаете покупки, за вами придет Саймон.

Троица остается за спиной, и Драко нервно произносит:

— Зачем они пришлют Саймона?

— Чтобы мы не сбежали, — Гермиона толкает дверь в магазин с молочными продуктами. — Нам нельзя здесь оставаться. У меня мурашки от этого города. Ты тоже почувствовал странную волну, когда мы пересекли черту на земле?

Драко кивает, входя вслед за ней в магазинчик. Вежливый толстый мальчик с пухлыми щеками щедро отвешивает им головку сыра, масло и три бутылки молока. Гермиона незаметно прячет это в бисерную сумочку, с трудом нашарив там походный холодильник. Они еще берут немного мяса в соседней лавке, а потом идут в хлебную и овощную, и под конец Драко ощущает, что мелочи в его карманах становится значительно меньше. Слава Мерлину, что у них есть тот счет, который родители Гермионы открыли для ее учебы во Франции. Мысль о том, что у него самого нет ни сикля, приводит его в уныние, но потом он вспоминает о сейфе Лестрейнджей. Кто знает, возможно, Гермиона окажется права, и ему удастся воспользоваться этими деньгами. Кроме того, у матери тоже есть сбережения, так что если они вернут мир в прежнее русло, то нищета закончится так же быстро, как началась.

Гермиона предлагает улизнуть, но едва они выходят из хлебной лавки, как Саймон уже направляется к ним с еще одним мальчишкой, который держит в руках короткое копье.

— Пойдемте за нами, — Саймон улыбается так, словно он слегка сумасшедший. — Ральф велел отвести вам комнату в старом особняке за площадью.

Драко считает, что спорить сейчас бессмысленно, да и применять магию против детей кажется ему неприятной идеей, поэтому он послушно шагает вслед за мальчиками рядом с Гермионой, которая постоянно вертит головой, словно пытается запомнить улицу и дома, мимо которых они проходят. Темнеет, и в некоторых окнах то здесь, то там, начинают загораться огни свечей.

Особняк, построенный, вероятно, в семнадцатом веке, сразу поражает их своей красотой: на окнах блестит золотая лепнина, лестница украшена решеткой с коваными львами и кабанами, потолки так высоки, что голову нужно запрокидывать, чтобы рассмотреть живопись на плафоне.

Саймон толкает дверь в одну из богато обставленных комнат на втором этаже.

— Располагайтесь. Раньше здесь находились всякие важные организации, но нам, детям, на роскошь наплевать. Мы живем среди нее и даже не думаем о том, кто и зачем все это создал. Когда твоя цель — выжить, обстановка уже не имеет никакого значения. Но вам, я вижу, нравится.

Гермиона обводит комнату восхищенным взглядом.

— Это невероятно, волшебно красиво!

— Магия и волшебство в городе Зверя не действуют, — Саймон огорченно качает головой. — Так что все создано людьми, которых давно нет, а есть только мы, дети. Но мы не всесильны, а природа не щедра, и нам приходится умолять Зверя послать нам свое благословение… На той неделе Дани умер от болезни, медицины-то у нас нет… Дети не могут быть взрослыми во всем, даже если очень захотят. Впрочем, это не ваши беды. Отдыхайте. Я передам Ральфу, что вам понравилась комната.

Убедившись, что шаги мальчиков на лестнице стихли, Драко резко разворачивается к озадаченной Гермионе, которая с любопытством разглядывает обои с золотым тиснением и важных людей на картинах.

— Акцио! — произносит Драко, пытаясь приманить статуэтку с каминной полки. — Акцио!

Статуэтка не сдвигается даже на дюйм, и Драко чувствует, как холодеют кончики пальцев.

— Палочка не работает, — мрачно изрекает он, поднимая глаза на Гермиону, которая пытается сама использовать Манящие чары, повторяя его попытку. — Получается, слова о магии — не шутка. В этом городе ее попросту нет, или кто-то более сильный ее заглушает.

Гермиона внезапно бледнеет, опуская руку.

— Зверь, — шепчет она взволнованно и оглядывается по сторонам.

Стена с картинами позади них вдруг растворяется в воздухе, превращаясь в черную бездну, и из этой бездны приходит низкое громкое рычание. Комната вокруг них исчезает, образуя бесконечный водоворот, и Драко без раздумий делает шаг к Гермионе и прижимает ее к себе, защищая от поднявшегося ураганного ветра и страшной волны вони, наполняющей комнату.

— Что за чертовщина? — кричит он, едва удерживаясь на ногах. — Что это за Зверь?

— Повелитель мух, — отвечает Гермиона, цепляясь за него изо всех сил. Ее нежное лицо, ее губы оказываются совсем рядом, и Драко на мгновение даже забывает о том, что они стоят посреди невероятного шторма, полного зловещего рычания. — Дьявол.

И тогда совсем рядом раздается жужжание.

Гермиона

Вокруг них жужжат сотни, тысячи мух, облипая лица, волосы, тела, и Гермиона утыкается носом в свитер Драко, чувствуя, как сильно бьется его сердце. И она знает, что он будет рядом до конца.

Рев и ветер вдруг стихают, комната снова появляется вокруг них, но Драко продолжает прижимать ее к себе, и Гермионе не хочется, чтобы он опускал руки. Они стоят в тишине еще несколько секунд, пытаясь отдышаться. Где-то в ее волосах жужжит застрявшая муха.

— Зверь сказал свое слово, — раздается вдруг голос за дверьми. — Утром мы проведем ритуал.

Гермиона непонимающе поднимает глаза на Драко.

— Что они имеют в виду?

Драко усмехается, наконец размыкая объятия, и Гермиона неохотно делает вынужденный шаг назад.

— Типичная ситуация: Зверю принесут в жертву невинную деву ради общего блага. Мир тут же засияет новыми красками, года станут урожайными, и с неба польется молоко.

Гермиона слегка краснеет, отворачиваясь и вспоминая все те неловкие вечера в магазинчике «Вредилок», когда Рон мягко намекал на то, что им пора делать новый шаг в отношениях, а она всегда находила предлог, чтобы уйти домой. От Драко это смущение не ускользает, и он скептически приподнимает брови:

— Серьезно? Я прав?

— Иди к черту, Драко, — сердито отзывается она, поворачиваясь к нему спиной. — Это вообще не твое дело.

Он хмыкает позади нее, но ей почему-то кажется, что он доволен этой совершенно личной новостью. Гермиона снова достает палочку и пытается применить и Манящие, и взрывные чары, но ничего не происходит. Видимо, сила Зверя действительно заглушает любую магию. Нужно что-то решать, иначе утром их могут разделить, а без палочки бороться с целым городом воинствующих детей невозможно.

Гермиона подходит к окну и прикидывает расстояние до земли.

— Может быть, попробуем сбежать? Штор хватит, чтобы дотянуться. Темнота нам только поможет.

Драко с сомнением качает головой:

— Наверняка нас охраняют. Не думаю, что они будут рисковать потерей невинной девы, какой в современном мире днем с огнем не сыщешь.

Гермиона сердито вспыхивает:

— Прекрати! Я пытаюсь придумать, как нам улизнуть отсюда до утра. Потом может не получиться.

— Видишь? — Драко показывает ей на часть торчащего копья, которую они видят краем глаза, сильно высунувшись в окно. — Через окна и двери нам не уйти, их слишком много. Дети — жестоки, с ними лучше бороться не напрямую, а попытаться сбежать незамеченными.

Они принимаются исследовать комнату: простукивают стены, внимательно прощупывают каждый метр пола, заглядывают за картины и шкафы, но нигде не находят и намека на потайные дверцы или запасной ход, ведущий на свободу. Устав, Гермиона опустошенно садится на кровать и обхватывает голову руками. Часы показывают три ночи, и утро становится все ближе и ближе. Драко садится рядом и мрачно смотрит на нее, не говоря ни слова.

— По-моему, в этот раз мы попали в серьезную передрягу, — произносит он спустя долгие минуты молчания. — Как плохо ничего не уметь, кроме магии. Если бы у нас было хоть какое-то маггловское оружие, например, ружье…

Гермиона откидывается на кровать и смотрит на потолок, украшенный лепниной.

— И ты бы смог выстрелить в детей?

— Чтобы вытащить нас отсюда? Не сомневался бы ни секунды. Местные жители — на самом деле давно уже не дети, от детства здесь осталась лишь оболочка. У них даже речь совсем не детская, если ты заметила. Очередное общество-эксперимент, которое или было так запланировано, или вышло из-под контроля. И снова, как и во всех обществах, где мы побывали — ни одного счастливого лица. Хотя, казалось бы, у них даже школы нет.

Гермиона проводит рукой по атласной поверхности покрывала.

— Я тоже думала об этом. Действительно — ни одного счастливого лица…

За стеной с картинами раздается скрип, и они с Драко резко выпрямляются и встают, касаясь друг друга плечами. Между «Купанием Венеры» и «Портретом купца» вдруг появляется маленькая дверца, и сквозь нее в комнату входит невысокий мальчик с мышиного цвета волосами и с огромным колдоаппаратом, висящим на шее.

— Деннис! — всплеснув руками, Гермиона подбегает к нему. — Как же я рада тебя видеть!

— Это еще кто? — хмурится Драко, не сделав и шага. — Знакомое лицо.

— Деннис Криви, — мальчишка радостно вытягивается по струнке. — Брат героя Колина Криви, погибшего в Битве за Хогвартс.

Драко закатывает глаза.

— Многое объясняет. Я все пытался вспомнить, где видел этот чертов колдоаппарат.

Гермиона смотрит на него укоризненно и еще раз обнимает Денниса, а тот светится от счастья. Любовь к Гарри и его друзьям передалась ему от брата, и как только он понял, что Гермиона попала в плен к мальчишкам, то сразу пришел, выбравшись из общей спальни. Но то выражение, с каким Деннис поворачивается к Драко, ей категорически не нравится. В его ореховых глазах загораются вдруг огоньки неприязни, и он, морщась, отчеканивает совершенно по-взрослому:

— А этого ублюдка я спасать не собираюсь, из-за него погиб мой брат, он впустил Пожирателей Смерти в школу, и профессора Дамблдора убили… От него — одно зло, и сквозь него оно проникло в школу. С удовольствием посмотрю, как его сожрет Зверь.

Драко разводит руками в ответ на ее растерянный взгляд, и Гермиона тяжело выдыхает, думая о том, как лучше объяснить Деннису, что Драко Малфой — совсем не тот человек, каким его помнит большинство? Сам он даже не пытается оправдаться — о, он никогда не станет оправдываться. Для этого он слишком горд и ранен изнутри.

— Зверь придет за вами уже совсем скоро. Ральф, Джек и Саймон прочитают за дверью слова ритуала, а Зверь явится и заберет самого достойного — очевидно, что это будет Гермиона. А ублюдка оставят для черной работы: тут несколько таких есть, выполняют самые трудные и тяжелые поручения. Но есть и другой план, только он невероятно опасен. Попадемся — умрем. Тут милосердие не уважают и не чтят.

Гермиона вопросительно смотрит на Драко, ожидая его решения, и тот спокойно отвечает:

— Мы рискнем. На себя мне плевать.

— Неужели? — нервно дергает плечом Деннис, но тут же добавляет: — Магия не действуют ни в городе, ни в окрестностях. У меня есть идея, но ее нужно подготовить, и это займет некоторое время…

Драко отчетливо повторяет:

— Мы рискнем.

— Что, и этого будем спасать? — Деннис недоверчиво смотрит на Гермиону, и та торопливо кивает. — Ладно, только ради тебя. Но по дороге ты мне объяснишь, как вы оказались здесь вдвоем.

Бросив на Драко презрительный взгляд и пожав руку Гермионе, Деннис машинально делает колдографию их двоих, блеснув вспышкой, и исчезает в потайной двери, которая, видимо, открывается только детям. Гермиона с сожалением осознает, что и Деннис — уже не тот восторженный мальчишка-первокурсник, который вывалился из лодки в Озеро и был невероятно горд тем, что Хагрид укутал его в свою шубу. Сначала его сломала война и смерть брата, а теперь — новый жестокий мир, в котором существует только выживание.

— Если будет шанс — беги, — лицо у Драко мрачное, словно лондонское небо. — Зверь слишком опасен. Нам не под силу тягаться с Дьяволом, Гермиона, и, думаю, никому не под силу.

— Я не для этого выбрала тебя, чтобы оставить на растерзание Зверю, — отзывается она тихо, делая к нему шаг. В ее волосах все еще жужжит муха, и Гермиона встряхивает прядями. Муха падает на ковер и замирает. — Если мы сбегаем, то сбегаем вместе. Деннис, конечно, не может увидеть тебя…

Драко жестом останавливает ее.

— Я однажды уже сказал, что мне плевать на то, как и кем меня видят другие. Перед всеми не оправдаешься. Ты и мать — мне достаточно. Человек должен знать, за какую черту шагать бесполезно.

Следующие полчаса и час проходят в тишине, слышно только тихое тиканье часов на каминной полке. Гермиона расхаживает по комнате, нервно обхватив плечи руками, Драко наоборот — застывает у окна как мраморное изваяние. И когда они уже надеются услышать голос Денниса, за дверьми раздается высокий голос Ральфа:

— Мы пришли чуть раньше, чтобы начать ритуал. Попрощайтесь друг с другом.

Драко зло кривит губы, и Гермиона нервно останавливается рядом с ним, в отчаянии сжимая пальцы. Если бы только здесь работала магия! Она бы применила все знания, которые у нее есть. Может быть, попробовать заколдовать их без палочки? Удивительно, но Драко выглядит так, словно знает, что делать, однако Гермиона не успевает спросить, о чем он думает.

— Зверь все равно вас разделит. Он заберет девушку, — кровожадная интонация в голосе Джека заставляет Гермиону вздрогнуть. — О, она ему понравится. Если бы мы не должны были уважить Повелителя, я бы с удовольствием забрал девчонку себе. Она прислуживала бы мне.

Гермиона произносит вслух заклинания — одно за другим — так, словно она может использовать беспалочковую магию, но вновь ничего не происходит. Ей представляется лицо Снейпа с искривленными в издевке губами: «Полная бездарность, Грейнджер!»

Дети за дверью нараспев, хором прочитывают длинное, певучее заклинание. Комната вокруг Драко и Гермионы снова начинает кружиться и исчезает в бешеном черном водовороте, а поднявшийся ветер почти сбивает с ног, заставляя согнуться, чтобы устоять. Из черной бездны на этот раз приходит не рев — а сам Зверь. Огромный, раза в три выше них, то ли кабан, то ли ящер с мордой кабана, облепленный мухами и саранчой, он медленно приближается к ним, и от испускаемой им вони Гермионе кажется, что все ее внутренности сейчас вывернутся наизнанку.

— Девушка, — рычит он громким, низким, невероятно древним голосом, которому больше веков, чем всем городам на свете. — Подойди.

Гермиона не успевает ничего сделать, потому что Драко встает между ней и Зверем.

— Девушка — моя, — заявляет он громко, и слова дрожат в крутящемся воздухе. — И она никуда не пойдет.

Зверь издает страшный рык, но Драко даже не шевелится. Его светлые волосы треплет ветер. Он молча вытаскивает кинжал Беллатрисы, слабо светящийся в кромешной темноте, и сжимает его в ладони.

— Драко! — Гермиона прижимает руки к груди, пытаясь перекричать ураган. — Драко!

Зверь делает стремительный для такой огромной туши бросок, и ей на мгновение кажется, что он накрывает собой Драко, но тот только выставляет вперед руку с кинжалом и делает отчаянный выпад. Кинжал погружается глубоко в неведомую древнюю плоть, веками прячущуюся во тьме, и вспарывает ее.

Сначала ничего не происходит, а затем Зверь вдруг испускает страшный крик. Драко тоже стонет, но не опускает руку, вонзая кинжал еще глубже, а потом с силой вырывает обратно. Черная, густая кровь выплескивается на пол, заполняя комнату, и через несколько секунд Гермиона уже стоит в ней по щиколотку. Зверь со страшным грохотом падает, открывая пасть с множеством зубов, в которых видны застрявшие черепа, драгоценности, короны и кресты, потом закрывает глаза и уползает обратно в темноту.

Стены вокруг них вырастают, кровь уходит в пол, и Драко падает на колени, держась за правую руку. Гермиона бросается к нему и опускается рядом, заглядывая в бледное лицо.

— Я же сказал, что тебе будет безопаснее со мной, — на его почти бескровных губах выступает самодовольная, чисто малфоевская улыбка.

Гермиона обнимает его за шею, задыхаясь от пережитого ужаса, и Драко обнимает ее в ответ здоровой левой рукой. Правая висит безжизненно и едва удерживает потемневший от крови кинжал.

— Теперь он будет еще сильнее, — произносит он, глядя, как кровь проникает внутрь стали и исчезает. — Помнишь, ты рассказывала, что меч Гриффиндора впитал яд василиска? Василиск! У нас есть кровь самого Дьявола.

— По одной из версий…

— Мерлина ради, не начинай, — его серые глаза смотрят насмешливо, но в них светится что-то еще, что Гермиона не успевает разглядеть, потому что через потайную дверь проникает Деннис и нервно машет руками, прося следовать за ним.

Гермиона помогает Драко подняться и спрятать кинжал во внутренний карман пальто, лежащее на кровати, а потом помогает надеть его, бережно поддерживая руку. Им только нужно выбраться отсюда, а уж потом она разберется, почему это случилось и как можно справиться с таким ранением.

Они спускаются по узкой черной лестнице, кажущейся бесконечной, и на десятом витке у Гермионы начинает кружиться голова, так что она вцепляется в шершавые перила и на мгновение останавливается. Деннис дает ей передышку, быстро рассказывая:

— Проберемся дворами. Транспорта в городе нет, потому что нет ни электричества, ни топлива для машин, но есть лошади: на них мы возделываем землю. Я раздобыл двух наиболее покладистых кобыл — к счастью, последнее время я работал в полях на урожае и имею доступ к конюшне. Но я ухожу вместе с вами, так что вам придется делить одну лошадь на двоих.

Гермиона вытирает со лба выступившие капельки пота.

— Я сидела верхом раза два в жизни, еще в детстве, когда родители водили меня в зоопарк. Фестрал, наверное, не считается?

— Я справлюсь, — невозмутимо отзывается Драко.

Они продолжают спуск по лестнице, и когда Гермионе кажется, что она сейчас потеряет сознание, наконец оказываются на нижнем этаже и выходят во двор. Деннис, приложив палец к губам, медленно ведет их самыми неприметными закоулками. Раза три им приходится пересечь улочку — и они перебегают ее поодиночке, предварительно несколько раз проверив, что за ними не следят.

Лошади, невысокие и крепкие, ждут их на окраине, нетерпеливо роя копытами землю. Деннис быстро протягивает один повод Драко и взбирается на свою лошадь, используя стоящую рядом деревянную колоду. Гермиона опасливо касается серой морды лошади, косящейся на нее подозрительным взглядом, и проводит ладонью по серой шерсти.

— Привет, — говорит она шепотом. — Прости, сахар сейчас дать не могу, но обещаю: если привезешь нас в безопасное место, я найду тебе целую коробку сахара. И яблоки.

Драко тоже подставляет колоду и забирается в седло, морщась от боли. Усевшись, он поправляет стремена и протягивает Гермионе руку:

— Залезай. Попробуй оттолкнуться и перекинуть ногу.

У нее получается забраться лишь с третьей попытки и сесть позади Драко, обхватив его руками за талию. Деннис выезжает с пастбища первым: сначала они пускают лошадей шагом, привыкая, потом переходят на рысь, а затем, оставив город позади, скачут галопом. Гермиона понимает, что Драко здорово разбирается в том, как это сделать, потому что у нее лошадь бы точно остановилась и занялась вкусной травой.

— Где ты научился ездить верхом? — кричит она, прижимаясь к нему. Хоть Деннис и накинул под седло нечто напоминающее толстую попону, она ощущает каждое движение лошади, с трудом удерживая равновесие и чувствуя, как успела взмокнуть. Все эти постановочные кадры из фильмов, где герои так весело и непринужденно скачут вдвоем верхом — полная чушь!

— Дед учил меня в детстве, когда еще был жив, — кричит Драко в ответ. — С тех пор прошло много лет, но, говорят, некоторые навыки остаются надолго.

Когда Деннис подает сигнал к остановке у опушки леса, далеко за городом, Гермионе кажется, что прошла целая вечность. Все тело болит, и голова раскалывается после долгой и непривычной тряски. Она делает несколько шагов на негнущихся ногах и в изнеможении опускается на поваленную ураганом сосну.

— Ты в порядке? — Драко садится рядом, мертвенно бледный и устало дышащий. — Мальчишка пошел за хворостом, чтобы разжечь огонь, я собираюсь к нему присоединиться.

Гермиона приглаживает волосы, превратившиеся в воронье гнездо. Нужно привести себя в человеческий вид — не сейчас, потом.

— Меня больше волнует твоя рука, — отвечает она кратко, хотя мысли роем кружат в голове.

— Сначала она невероятно болела; я думал, с ума сойду, а теперь я ее не чувствую, — Драко отводит взгляд. — Думаешь, это яд или проклятие? У меня есть шанс вернуть ее к жизни?

Гермиона задумчиво постукивает пальцем по губам.

— Мне нужен справочник по Темной магии, — говорит она тихо. — Я займусь этим сразу, как только разложу палатку и переоденусь. Палочковая магия все еще не действует здесь, и я кожей ощущаю призрачное присутствие Зверя. Но нам нужно хоть какое-то укрытие на случай дождя.

Драко молча кивает и, поднявшись, с трудом идет вглубь леса, наклоняясь то тут, то там за упавшими ветками. Деннис бодро возвращается уже с третьей охапкой, и Гермиона думает, что ей нужно самой помочь ему — а Драко оставить искать информацию в справочнике.

Втыкать колышки в мерзлую землю без палочки — утомительное занятие. Чертыхаясь, Гермиона заходит внутрь: без магии палатка изнутри выглядит как обычная маггловская, только чуть больше. Ни кухни, ни душа, ни тепла нет. Вздохнув, Гермиона торопливо переодевается, с наслаждением стащив с себя пропахшую своим и лошадиным потом одежду. Потом берет охапку хвороста и кладет на место предполагаемого костра. Скитания в поисках крестражей научили ее разжигать костер с помощью заклинания — и в эту минуту оно вспоминается легко.

— Драко! — зовет она, и ее голос растворяется в серой дымке дня.

Он несет в здоровой руке немного хвороста и сразу подкидывает его в огонь.

— Садись, — Гермиона кладет на поваленное дерево старый плед. — И держи справочник. А я схожу за хворостом.

Он недовольно морщится, но ничего не отвечает, и Гермиона думает, что его правой руке так сильно достается второй раз: сначала — стилетом, теперь — дыханием или проклятием Зверя. Выберутся ли они живыми из этого поиска рун? Какая по счету руна станет их последней? Гермиона снова и снова прокручивает в голове его слова, сказанные Зверю: «Девушка — моя». Ему незачем было врать как тогда, когда они останавливались у незнакомцев, чтобы избежать лишних вопросов. Что он хотел этим сказать? Сердце бьется чуть сильнее, и Гермиона невольно оглядывается, отойдя от костра на несколько шагов.

Драко мрачно листает справочник, пробегая глазами каждую страницу. Она знает, что ему страшно и что он ни за что не покажет этот страх.

Около небольшого пригорка она сталкивается с Деннисом.

— Ты действительно ему доверяешь? — спрашивает он. — Малфою?

— Да. Я стою перед тобой только благодаря ему. А он — благодаря мне. Мы что-то вроде команды, Деннис. Так уж вышло, но… Он совсем не тот человек, каким ты знал его в школе, — убедительно произносит она, поднимая с земли толстую сосновую ветку. — Ты это поймешь, если поговоришь с ним.

Деннис смотрит на нее с сомнением.

— Я останусь с вами на некоторое время, хорошо? Вернуться обратно я не могу, так что дойдем вместе до Нюрнберга. Трое — лучше, чем двое, да?

Гермиона с улыбкой думает, что Драко с этим утверждением категорически не согласится, но Деннису некуда идти, да и сейчас он им действительно нужен. Одни они не справятся с лошадьми; кроме того, непонятно, где заканчивается граница царства Зверя. И потом — ей приятно и радостно видеть человека, с которым они когда-то дружили в школе. Деннис был самым молодым членом Отряда Дамблдора. Как давно это было — словно в прошлой жизни.

Они возвращаются к костру вдвоем, и Гермиона с облегчением замечает, что Драко выглядит несколько ободренным. Он тычет пальцем в страницу почти в самом конце справочника.

— Только сначала предлагаю поесть, — произносит он ворчливо. — Мы со вчерашнего дня ничего не ели.

Гермиона торопливо поджаривает на огне ветчину и хлеб и наливает всем по кружке терпкого чая с травами. То ли завтрак, то ли обед проходит в молчании, нарушаемом просьбами о добавке. Наконец, сытые и довольные, они кутаются в пледы, садясь поближе к костру.

— Очень сложное заклинание, — Гермиона внимательно читает ингредиенты, взяв справочник из рук Драко. — Но, хвала Мерлину, можно обойтись без палочки. Только вот совершенно не помню, есть ли у меня с собой горечавка. Снейп, конечно, дал мне целый набор трав, которые можно использовать как аналоги друг друга, но тогда придется искать их в сумочке без палочки, а это ужасно неудобно.

Драко недоверчиво приподнимает брови:

— То есть ты не зря стащила книгу из Запретной секции? Думаешь, оно действительно может сработать?

Деннис негромко добавляет, все еще неприязненно глядя на Драко:

— Если хочешь спасти руку, нужно применять заклинание немедленно. У нас месяц назад Зверь так проклял Эрни за нелепую шутку, что у него нога почернела и высохла, стала как у мумии в музее. А потом он умер. Долго мучился, бедняга. Ты касался Зверя?

— Возможно.

Гермиона слышит в его интонации нежелание отвечать человеку, который еще утром называл его ублюдком, и продолжает перебирать вещи в сумочке. Черт! Зачем она положила туда так много лишнего! Ей попадаются книги, кухонная утварь, сверток с одеждой, и ящичек с травами нащупывается в самый последний момент.

— Готово, — победно заключает она, внимательно рассматривая ярлыки на баночках и мешочках. — Горечавки, к сожалению, нет, но вот здесь рукой Снейпа написано, что остролист может сойти за ее подобие. Другого выхода у нас все равно нет. Где кинжал? Нужна капля твоей крови. Деннис, а ты пока растолки мне ягоды бузины, кожу бумсланга и перо веретенницы. Я займусь остролистом, а Драко разберется со словами заклинания. Взгляни на это слово: здесь ударение на первый слог или последний? У меня вылетело из головы. Вроде бы на последний.

Драко хмурится:

— Да, на последний.

Гермиона с ужасом смотрит, как он закатывает рукав свитера: рука, бывшая раньше алебастрово бледной, уже приобрела желтовато-зеленый оттенок и висит так безвольно, словно оторванная ветвь ивы.

Закусив губу, она осторожно протыкает его ладонь кинжалом и тихо читает длинное, запутанное заклинание. Что если магия не сработает, потому что они все еще на земле Зверя? Или кровь за кровь все-таки окажется сильнее самого Дьявола? Гермиона читает заклинание три раза, и кровь капает с кончика кинжала в середину костра. Тот мгновенно меняет цвет на зловещий черный, и языки пламени гневно рвутся вверх, а потом гаснут, оставляя за собой серый дым.

Все трое переглядываются, а потом Драко неуверенно заявляет:

— Ничего не изменилось.

— Оно подействует не сразу, — Гермиона захлопывает справочник и убирает в сумочку. — Там написано, что придется потерпеть несколько часов. Но если мы сделали все правильно, рука восстановится.

Драко дергает здоровым плечом и, раздувая угли, возрождает костер. Деннис охотно подкидывает туда хворост, и огонь снова дарит им уют и тепло. День проходит незаметно: Деннис кормит лошадей, Гермиона готовит, Драко сидит у костра, мрачно глядя в огонь, но перед сном они обсуждают планы на завтра. Если верить карте, то до Нюрнберга — три дня пешком, на лошадях они доберутся за два. Гермиона мысленно стонет, представляя себе эту бесконечную утомительную тряску, но вслух ничего не говорит. Они и так почти потеряли сегодняшний день из-за ранения Драко и невозможности двинуться дальше, поэтому она просто настраивает себя на то, что придется потерпеть.

— Я ощущаю тепло, — вдруг говорит Драко, когда Деннис уходит к ручью, чтобы набрать воды для умывания. — И могу немного пошевелить рукой. Знаешь, кража тоже может быть сделана во благо. Где бы я сейчас был, не стащи ты этот чертов справочник?

Гермиона смотрит на него сердито.

— Я его позаимствовала! И обязательно верну, как только мы со всем разберемся.

Он усмехается в ответ:

— Разумеется.

Собираясь спать, они обнаруживают, что у них лишь два спальных мешка, наспех захваченных Гермионой в Лондоне. Драко предлагает завернуться в одеяло, оставив спальный мешок Гермионе, и та неохотно соглашается. Они кладут на дно палатки ковер, который она выуживает из сумочки, но даже сквозь него ощущается холодная февральская земля. Тепло костра достигает их не полностью, и уже через полчаса Гермиона натягивает второй свитер и застегивает спальник до самого подбородка. Деннис как ни в чем не бывало храпит в дальнем углу палатки, натянув на голову и уши старую шапку Гарри.

— Ужасно холодно, — произносит Гермиона в темноту. — Терпеть не могу холод. Даже голод не так противен.

Тишина не отвечает, и она думает, что Драко уже давно спит после выматывающего дня. Но вот его одеяло касается ее и накрывает целиком, а сам Драко обнимает ее, прижимая к себе.

— Так теплее? — спрашивает он насмешливо, но Гермионе кажется, что его голос слегка дрожит. — Я тоже замерз. Читал, что магглы согреваются объятиями.

Гермиона молчит, не поворачиваясь к нему. Его дыхание щекочет затылок, и наконец становится тепло. Она вспоминает его стройную фигуру, стоящую напротив Зверя — полную решимости и странной внутренней силы, какой она до этого в нем не замечала. Он снова спас ее, и в этом спасении было что-то из книг о рыцарях и драконах.

— Что ты имел в виду, когда сказал Зверю, что я — твоя? — шепчет она неуверенно, не зная, что хочет услышать в ответ.

— Спи, — отзывается Драко тихо. — Закрой глаза и спи.

Гермиона покорно закрывает глаза и проваливается в сон, слыша, как где-то недалеко журчит ручей и потрескивают последние ветви, догорая в костре. Драко не выпускает ее из объятий: его рука лежит на ее талии, и она снова чувствует себя в полной безопасности.

 

Драко

Он просыпается позже всех: в палатке кроме него никого нет, и голоса Денниса и Гермионы слышатся снаружи. Пахнет поджаренными сосисками и яичницей. Драко садится, медленно сгибает и разгибает правую руку. Она еще плохо слушается, но, по крайней мере, уже не висит плетью и выглядит здоровой на цвет.

— Доброе утро, — произносит он хмуро, бросая испытывающий взгляд на Гермиону. Ее щеки тут же розовеют, и она делает вид, что очень занята сосисками. Теперь, при тусклом свете утра, Драко и сам смущается своему ночному поступку, но потом встряхивает головой. Плевать! Он хотел ее обнять — и он обнял. Ей было холодно — и он ее согрел.

— Схожу за водой, — торопливо говорит она и берет в руки небольшое ведерко. — Сосиски готовы, можно разложить по тарелкам и поставить чай.

— Мы тут говорили о вчерашнем, — Деннис деловито протягивает тарелку, и Драко осторожно перекладывает на нее румяные сосиски. — И пришли к выводу, что твой план сработал гениально: Темная магия против Тьмы. Наверное, даже палочковая магия так бы не сработала.

Драко пожимает плечами, смотря в ту сторону, куда ушла Гермиона.

— Не было никакого плана. Чистая импровизация и интуиция. Другого оружия у нас не было.

Деннис задумчиво кивает, ставя на огонь чайник с водой.

— Что ты будешь делать, когда вы восстановите мир? Вернешься к прежним привычкам?

— Буду жить. Последнюю пару лет я катастрофически мало жил, — Драко поднимается и помогает Гермионе поставить ведерко на траву, обращаясь уже к ней: — Мы ждем тебя, чтобы позавтракать.

Она едва заметно улыбается ему и садится на походный стульчик поближе к костру. Деннис только хмыкает, переводя взгляд с Гермионы на Драко и обратно, и жадно принимается за еду. Завтрак проходит в относительной тишине, и когда Деннис уже тянется к чайнику, мимо его уха пролетает стрела. Тут же раздается выстрел, и вторая стрела попадает прямо в костер.

— Осторожно! — Гермиона отталкивает Драко, и третья острая стрела попадает прямо в ее ладонь. Гермиона вскрикивает, и на ее глазах тут же выступают слезы.

Деннис немедленно поднимает руки вверх, лихорадочно озираясь.

— Мы сдаемся! Не стреляйте!

Трое мальчишек выходят из-за деревьев, и Драко, опустившись на колени возле плачущей Гермионы, смотрит на них с ненавистью. Они могли их убить! У одного мальчишки в руках ружье, у остальных — луки, которые они явно стащили из оружейного магазина.

— Что вам нужно? — спрашивает он сурово, и название гости, заметив его, с изумлением переглядываются. — Какого черта вы нас преследуете?

Один из мальчишек — худой и смуглый — делает неуверенный шаг вперед.

— Ты жив, — произносит он удивленно. — Твоя рука цела, и ты не погиб, коснувшись Зверя.

— Мы использовали заклинание, — сообщает Деннис и тут же морщится. — Черт, как же я привык все докладывать!

Смуглый мальчишка качает головой, с благоговейным ужасом глядя на Драко.

— Магия здесь не при чем. Мы пытались лечить Эрни магией, самыми разными наговорами и заклинаниями, которые были в голове у Джека, а он кое-что в этом понимает. Не помогло. Дело не в заклинании, дело — в силе помыслов. Ты сильнее, чем наши вожди. Они ни разу не встретились со Зверем один на один. А ты встретился — и выжил.

— Надеюсь, ваш Зверь сдох, — мрачно замечает Драко, глядя на искаженное от боли лицо Гермионы. — И только попробуйте сказать, что стрелы отравлены. Головы оторву — каждому по очереди.

Мальчишки молча складывают оружие у костра, и Деннис, воспользовавшись этим моментом, прячет ружье в рюкзак, а с луков срезает тугую тетиву. Мальчишки признаются, что должны были догнать беглецов и убить их, а лошадей вернуть домой. Но Ральф обманул их, сказав, что Драко к утру умрет. Ральф — ошибся, а дети не прощают ошибок.

— Заткнитесь ненадолго, — Драко лихорадочно листает справочник по оказанию магической помощи, который едва нашел на дне этой чертовой бисерной сумки. — Я должен сосредоточиться.

Он встречает обезболивающее заклинание в самом начале и торопливо его зачитывает. Гермиона сердито блестит глазами, смахивая слезы с щек:

— Ты неверно прочитал слово «долорем». Там четкое «о», а не «а».

Чертыхаясь, Драко повторяет слова заново, и в этот раз заклинание срабатывает: рука чуть распухает и не реагирует на прикосновение. Деннис рвет на лоскуты старую наволочку, и Драко быстро произносит:

— На счет три: раз, два…

Стрела с трудом выходит из раны, не торопясь покидать плоть, и Гермиона зажмуривается, с шумом втянув воздух, чтобы ничего не видеть. Кровь струйкой капает на землю, и мальчишки, наблюдая за ними со стороны, виновато вжимают головы в плечи. Драко с Деннисом промывают рану водой и туго перебинтовывают. Деннис по указанию Гермионы, все еще сидящей с закрытыми глазами, накладывает с помощью ремня что-то вроде жгута, и кровь постепенно останавливается. Драко думает о том, что бы они делали, застрянь в ее руке не стрела, а пуля, но тут же отгоняет эти мысли.

— У меня есть немного вина, — Деннис снимает с пояса флягу и протягивает Гермионе, пока Драко продолжает искать на дне сумочки заживляющую мазь. — Выпей, тебе станет легче.

Она послушно делает несколько глотков и тяжело выдыхает, глядя перед собой в одну точку. Драко садится рядом и накидывает ей на плечи теплый плед.

— Ральф давно потерял авторитет, — замечает другой парень с торчащими в разные стороны черными волосами. — На той неделе он заявил, что молоко не скисает, если оставить его на одну ночь на столе. Еще как скисло, и мы все провели два дня в уборной! А в прошлом месяце он наказал Тома за то, чего тот не совершал, и не простил Энтони, хотя тот пришел с повинной после кражи мяса. А теперь еще и промах с жертвой для Зверя.

— Где ваши взрослые? — Гермиона смотрит на мальчишек с сожалением, взяв у Драко найденную наконец мазь. — Почему вы остались одни?

— Взрослые исчезли. Мы проснулись однажды ночью из-за рева Зверя и увидели, как тают в воздухе наши родители, — вихрастый еще сильнее вжимает голову в плечи. — Мы попытались найти их, в городе началась паника. Советом мы выбрали Ральфа, Джека и Саймона главными, потому что они показались нам самыми рассудительными и знающими, что нам делать дальше. Не все получалось сразу, зато ребят становилось все больше и больше, они приходили из других городов. Мы научились всякому, например, делать сыр. Это все Хрюша: он читал руководства, а мы экспериментировали. В процессе кто-то отравился, я помню. Потом мы начали объезжать лошадей. Джереми разбился насмерть, когда одна из кобыл понесла. Да и сейчас смерти еще случаются, но мы становимся все более осторожными.

— Зверь недоволен и ранен, он попытается вас преследовать, если еще не сделал этого, — замечает первый мальчик. — Если хотите остаться в живых, вам лучше убраться с этой земли поскорее. Как доберетесь до раскидистого дуба, то сразу почувствуете, что власть Зверя закончилась. Трава там совсем другая, и даже небо — голубое. А мы вернемся домой и разберемся с Ральфом.

Мальчишки еще некоторое время сидят у костра, перешептываясь, потом поднимаются и уходят. Гермиона с грустью смотрит им вслед и сильнее закутывается в плед, налив себе чашку чая. После заживляющей мази от раны не остается и следа, слава Мерлину.

Деннис с Драко рассматривают карту, то и дело с сомнением глядя друг на друга. Они решают выехать на шоссе почти у самого Нюрнберга, чтобы не попасться никому на глаза.

— Вот, здесь идет проселочная дорога, прямо за старой деревней, там кроме оборотней никто не живет, — Деннис постукивает пальцем по карте. — Но я знаю, как объехать их. А что вы собираетесь делать в городе?

Драко бросает короткий взгляд на бледную Гермиону. Та, все еще в своих мыслях, задумчиво листает путеводитель с достопримечательностями Нюрнберга.

— Мы ищем артефакт, — произносит Драко сдержанно. — И мы обязательно должны его найти.

Деннис вызывается им помочь, и Драко скрепя сердце соглашается. Безумно хочется остаться с Гермионой наедине, но сейчас помощь Денниса им на руку — во всяком случае, пока они не добрались до города.

Гермиона предлагает осмотреть несколько главных достопримечательностей, в которых может прятаться руна: Нюрнбергская крепость, построенная в двенадцатом веке, церковь Девы Марии и святого Себальда, музей Дюрера и госпиталь Святого духа — самые старинные постройки в городе, о которых говорила и Скитер.

— Дом Дюрера? — Драко пристально рассматривает фахверковый дом с красными балками. — Это ж на его портрете мы нашли одну из подсказок, верно? Стоит проверить его в первую очередь. Кто его знает, кем были его предки. Если твоя ладонь не болит, предлагаю собираться. Пойду помогу мальчишке с лошадьми…

Его слова утопают во внезапном реве Зверя, исходящем откуда-то из-под земли. Гермиона вздрагивает, захлопывая книгу, а Драко инстинктивно касается правой руки. Она все еще едва теплая, но уже вполне слушается его.

— Я соберу палатку сама, — Гермиона торопливо складывает вещи и запихивает в сумочку. — Иди, иди, так будет быстрее.

Драко неохотно оставляет ее одну возиться с колышками и спальными мешками, выбегает на улицу и почти сразу находит Денниса, который уже снаряжает бьющих хвостами лошадей. Поднявшийся ветер треплет волосы, и в небе собираются темные зловещие тучи.

— Это Зверь! — Деннис кидает ему попону. — Клади под седло и затягивай подпругу максимально туго. Зверь может влиять на животных, и нет ничего хуже, чем свалиться с седла на полном ходу. Ты это… Я видел, как ты относишься к Гермионе, и, честно говоря, не узнал в тебе того Малфоя, которого видел в школе. Если был резок — прости. С тех пор, как я потерял брата, я ничему и никому не верю и не могу прийти в себя.

Драко с трудом затягивает подпругу, пытаясь увернуться от зубов недовольной лошади.

— Я потерял отца.

Гермиона, взволнованная, но полная решимости, уже ждет их у залитого водой костра, с трудом запихав палатку в бисерную сумочку. Драко помогает ей взобраться на лошадь и сесть позади себя. С неба начинает сыпаться противный дождь, и ветер швыряет им в лицо ошметки травы и песка.

Они скачут минут двадцать, как вдалеке, на горизонте, появляется то самое дерево, о котором говорили мальчишки — и тут же их оглушает рев. Он усиливается, пугая лошадей, и Деннису едва удается успокоить свою гнедую кобылу, начавшую бешено трясти головой. А потом земля позади них начинает проседать и обвалиться, образуя бездну, и в воздухе пахнет кровью, а потом раздается знакомое жужжание.

Лошади срываются с места почти одновременно, и Драко сразу понимает, что их невозможно контролировать. Он только мысленно молится неизвестному богу, чтобы Гермиона держалась так крепко, как может, потому что человеку, сидящему на крупе галопирующей лошади, легко свалиться на землю прямо под копыта.

— Держись, слышишь? — кричит он, надрывая связки. — Она меня не слушается!

Гермиона что-то кричит в ответ, но ветер относит ее слова в сторону и швыряет в открытое поле. Они достигают дерева и буквально вываливаются в совершенно другой мир, с яркими, насыщенными красками. Граница владения Зверя остается позади, и все, что они слышат напоследок — отчаянный, зловещий рык. Туча мух ударяется в воздухе в невидимую стену и исчезает. Драко неумело дергает повод, чтобы завести лошадь на поворот — дед говорил, что это лучший способ — и кобыла замедляет темп, а потом останавливается.

— Оторвались, — Гермиона позади него с облегчением выдыхает, а Деннис радостно улыбается. — Давайте проверим, работают ли палочки?

Драко успешно приманивает к себе цветок ромашки, а потом, повернувшись, протягивает его Гермионе.

— Не выкидывать же, — поясняет он, глядя в ее смущенные глаза. — Считай, это тебе за храбрость.

Она фыркает, но бережно прячет цветок в карман куртки. Ненадолго они спешиваются, чтобы размяться и перекусить, а потом достают карту. Над Нюрнбергом стоит звездочка: значит, этот город принадлежит гоблинам, и более того — там можно с ними столкнуться, так что придется быть невероятно осторожными. Драко проводит небрежные линии между достопримечательностями:

— Они все в одном квартале, — он обводит их в круг. — Так что много ходить не придется, но что прячется внутри них — неизвестно. И мы не узнаем, пока не доберемся. Предлагаю двигаться дальше, чтобы не попасть в лапы оборотней.

Гермиона насмешливо морщит нос.

— Оборотни у меня в долгу, — заявляет она. — Я добилась лучших условий для их жизни на последнем собрании. Гоблины могут уйти и прийти, но изменения в закон о магических существах уже внесены, так что насчет оборотней можешь не волноваться.

Драко улыбается, глядя в ее довольное лицо, а потом вспоминает вопрос, который она задала ему ночью. Он и сам пока что не может на него ответить — или еще боится отвечать. Но то чувство, которое он ощутил, когда обнял ее в темноте, не было похоже ни на какое другое. И ему показалось — и кажется до сих пор, когда он смотрит в ее улыбающееся лицо — что боль в его сердце становится чуть приглушеннее, а пустота — заполняется, и отчаяние понемножку отступает.

И когда он снова протягивает Гермионе руку, чтобы помочь забраться на лошадь, он думает о том, что готов к каким угодно трудностям.

 

Гермиона

До Нюрнберга ребята добираются к концу второго дня без приключений, с наслаждением переночевав в палатке со всеми удобствами. На входе в город они решают ненадолго разделиться: Деннис обещает быстро пристроить лошадей и догнать их у дома Дюрера, а Гермиона и Драко решительно направляются в самый центр.

— «Город свободной любви», — читает Гермиона на ратуше и приподнимает брови. — Не похоже, чтобы гоблины тут всем заправляли. Им понятие любви чуждо.

— Свободная любовь — это не о любви вовсе, — возражает Драко, усмехаясь. — Это красивые слова, которыми люди прикрывают свое неумение существовать в отношениях с одним человеком.

Гермиона с интересом разглядывает прохожих: они носят одежду однотонных цветов: серую, красную, хаки, зеленую и черную. Очевидно, что цвет символизирует определенную касту, к которой относится человек. У тех, что носят черную одежду — измученные, серые лица, похожие на обезьяньи, у тех, что носят серую — самодовольные и гордые. У людей в красной одежде на куртках вышита змея, обвивающая чашу — знак медиков.

Возле здания ратуши их останавливают две девушки в зеленой форме.

— Новенькие?

Гермиона неуверенно пожимает плечами.

— Мы туристы — проще так сказать. Хотим осмотреть ваш город и уйти.

Одна из девушек указывает на разноцветные накидки, которые висят на длинной вешалке.

— К какой касте желаете примкнуть?

— К самой умной и привилегированной, разумеется, — произносит Драко надменно, и девушка, улыбаясь, протягивает им серые накидки.

Вторая поправляет прическу и кокетливо замечает:

— Мы могли бы встретиться вечером в баре «Новый мир», что на главной улице, красавчик, — она ненавязчиво гладит его по плечу, и Драко немедленно делает шаг назад. — Меня зовут Лейла, а тебя?

Гермиона закатывает глаза, глядя на ее бессовестные заигрывания, и Драко раздраженно отвечает:

— Я занят.

— О, — девушка нисколько не огорчается. — Так значит, вы из города, где свободная любовь запрещена? Приводи свою девушку, мы можем замечательно провести время втроем. Поверь, будет незабываемо.

— Я воздержусь, — Драко невозмутимо завязывает накидку и делает Гермионе знак. — Всего хорошего, дамы.

Гермиона тихо смеется, глядя на него искоса, но ничего не говорит, думая о том, что он прав: свободная любовь — и не любовь вовсе, а очередная красивая картинка, где ты лишен груза ответственности. Свободная любовь удобна. Ты никому ничего не должен. Сегодня с одним, завтра с другим — и никаких угрызений совести.

На главной, мощенной булыжником улице им несколько раз предлагают какие-то белые маленькие таблетки, но они отмахиваются от них, слыша вслед «Сомы грамм — и нету драм!» и что-то вроде «Одна таблетка — час забытья!».

Деннис догоняет их почти у самого дома Дюрера, взъерошенный, со следами помады на обеих щеках и облаченный в зеленую накидку.

— Подумал, что вы точно выберете серые, и взял зеленую. Кто его знает, в какую касту нам придется проникнуть, чтобы добраться до вашего артефакта. Вам тоже предлагали наркотик?

— Так вот что это, — Гермиона понимающе кивает, оглядываясь на предлагающих таблетки. — Он вызывает эйфорию, судя по обещающим лозунгам.

— Я бы попробовал, — Деннис отводит взгляд. — Иногда хочется хоть на десять минут забыть о том, как умер Колин. Я вижу его мертвое тело по ночам во сне, а перед глазами так и стоит тот момент, когда он изгибается и падает навзничь, а из его рта выплескивается кровь. Даже тяжелая работа не справилась с этим кошмаром. Я падал от усталости и все равно видел этот ужас.

Гермиона неуклюже похлопывает его по плечу.

— Время поможет, Деннис. Время, но не наркотик. Я тоже… часто вспоминаю Фреда. И Ремуса. И Тонкс. Но я не думаю, что они обрадовались бы, узнай, что мы заглушаем потерю наркотиком.

Деннис как-то странно дергает плечом, и дальнейший путь проходит в тишине. На лице Драко тоже проступает странное выражение потерянности, и Гермионе хочется спросить, о чем он размышляет, но она знает, что он ни за что не ответит при Деннисе. Остается только ждать, когда они снова останутся наедине. Та ночь, когда Драко ее обнял, не выходит у нее из головы, и иногда она еще чувствует призрачное прикосновение его рук. А потом вспоминает о Роне и яростно встряхивает волосами. Мерлин, что теперь о ней думает Рон!

Дом Дюрера оказывается закрыт и заколочен, как и многие музеи, мимо которых они проходят. На каждом из них висит один из лозунгов: «Работай — не развлекайся», «Знание — слабость», «Музей — сборище пыльных трупов». Драко предлагает вернуться сюда ночью и просто проникнуть внутрь без разрешения.

— Предлагаю в таком случае поискать гостиницу, — Гермиона переводит взгляд на наручные часы. — И передохнуть. До ночи еще много времени, и, честно говоря, я проголодалась.

Гостиница находится всего одна — в самом центре, с пыльными номерами, пахнущим стиральным порошком постельным бельем и противным запахом затхлости в ванной. Морщась, Гермиона дожидается, пока сопровождающий их молодой человек в черном уйдет, и применяет заклинание очищения.

— Так-то лучше, — заявляет она устало и ложится поверх покрывала, закинув руки за голову. — Нам повезет, если руна найдется прямо у Дюрера. Меня только настораживает, что музеи никто толком не охраняет.

— Значит, их охраняют изнутри, — мрачно заключает Драко, снимая пальто. После путешествия верхом оно совсем потеряло вид, и Гермиона знает, что ему стыдно его носить, но ничего другого все равно нет.

Впрочем, она выглядит ненамного лучше после этих двух дней утомительной, выматывающей тряски. Ей кажется, что в теле не осталось мышцы, которая бы не болела, и от этой усталости все время хочется спать.

— Деннис предлагает сходить в ресторанчик на углу, — Драко возвращается из душа, переодетый в синий свитер и брюки, которые они взяли в Йорке. — Хотя бы один раз отдохнуть от походной пищи. Заодно сэкономим продукты. Пойдешь?

Гермиона неуверенно прикрывает глаза. Ей тепло и уютно, и кровать манит остаться и забраться под теплое одеяло.

— Я приду чуть-чуть попозже, — обещает она. — Тоже схожу в душ и переоденусь. На фоне этих разодетых девушек я выгляжу белой вороной. Вы идите и закажите мне что-нибудь вкусное, ладно? Обожаю итальянскую кухню.

Когда Драко закрывает за собой дверь, Гермиона некоторое время борется со сном, потому что в желудке уже урчит от голода. Она снова вспоминает Драко, борющегося со Зверем, а потом думает о далеком-далеком Роне. О, Рон бы тоже поборолся за нее. Но Рон никогда так не говорил никому: «Она — моя». Возможно, Драко сказал это неосознанно, но невероятно решительно… Что, если она ему нравится? Он не раз говорил ей, какая она красивая. И вчера подарил этот цветок… А ведь она сама осталась не только из-за того, что Драко одному не справиться с рунами. Ее незаметно для самой себя тянет к нему — и это тяжело отрицать. Ей нравится в нем тот человек, которого она никогда до этого не замечала.

Гермиона заставляет себя встать и пойти в душ. Потом она выбирает одно из платьев — то, в котором они ходили на концерт Уорлок на корабле. Мерлин! Жаль, что она так и не передала Рону автограф.

Покрутившись перед мутноватым зеркалом, Гермиона накидывает куртку и спускается вниз, выходя на шумную улицу. То там, то здесь идут в обнимку парочки, глядя на нее насмешливо и призывно.

В ресторанчике шумно, душно и накурено. Гермиона кашляет, вдыхая дым с привкусом то ли клубники, то ли мяты, и ищет глазами Денниса и Драко. Ей приходится протолкаться к самому бару через смеющихся, болтающих людей, чтобы наконец увидеть Денниса, сидящего в обнимку с девушкой в красном платье.

— Где Драко? — Гермиона нервно оглядывается. Ей никогда не нравились такого рода рестораны — с кучей развязных и расслабленных людей. — Деннис, что с тобой?

— Сомы грамм — и нету драм! — отвечает за него обнимающая его девушка и протягивает ей таблетку. — Присоединяйся, милочка!

Гермиона с отвращением качает головой, с удивлением смотря на Денниса. Тот выглядит как Рон, наевшийся конфет с любовным зельем от Ромильды Вейн, только в несколько раз счастливее.

— У меня давно не было такой пустой головы, ни одной мысли, только счастье, — говорит Деннис радостно. — Знаешь, насколько это приятно? Смерть, смерть, смерть… А теперь — никаких смертей. Кстати, Драко тоже понравилось… Мы с ним оба теряли людей... От потерь устаешь.

Гермиона сердито скрещивает руки на груди. Нужно было идти с ними сразу. Мужчин ни на минуту нельзя оставить одних — она уже поняла это за время скитаний с Гарри и Роном.

— Где Драко? — повторяет она, и Деннис весело кивает на дверь справа от барной стойки.

Вздохнув, Гермиона поворачивается к парочке спиной и торопливо обходит барную стойку, отрицательно махнув рукой на предложение выпить. За дверью оказывается небольшая комнатка, освещаемая синими лампами. Драко сидит на кровати, и на коленях у него извивается в самых вызывающих позах светловолосая девушка в зеленом белье.

Она целует Драко жадно, и тот с пылом отвечает, касаясь ее почти обнаженного тела.

— Какого черта тут происходит? — Гермиона подходит к ним и в бешенстве смотрит на полное блаженного забытья лицо Драко.

— Хочешь с нами? — девушка продолжает прижиматься голой грудью к его груди, и Гермиона морщится. — Давай, красотка, втроем будет веселее. Таблетку хочешь?

Гермиона не удостаивает ее даже взглядом, продолжая смотреть на Драко сверху вниз.

— Я спрашиваю, Малфой, какого черта тут происходит?

Он небрежно сталкивает девушку на кровать и поднимается, глядя на нее мутными, словно то зеркало в их номере, серыми глазами. В выражении его лица нет ничего осмысленного, только полная эйфория от происходящего.

— Не ругайся, — говорит он слегка заплетающимся голосом. — Ну хочешь, можешь остаться с нами, Лейла предлагает от чистого сердца… Хочешь, я и тебя поцелую? Эй, ну перестань так смотреть, я просто немного расслабился… Не злись, Уизли твой все равно не узнает, так давай…

Не сдержавшись, Гермиона поднимает руку и со всей силы дает ему звонкую пощечину. Синий свет продолжает заполнять комнату, и она, мельком взглянув на раскинувшуюся на кровати девушку, выбегает обратно в бар, а оттуда — на гудящую улицу.

Нарцисса

Класс трансфигурации, погруженный в сумерки, выглядит сиротливо. Нарцисса некоторое время ходит между парт, поднимая крышки и разглядывая нацарапанные на них инициалы. Она когда-то вырезала свои маленьким ножиком, подаренным отцом, но напрочь забыла, за каким столом сидела. Ей встречаются инициалы «С.Б.» — и она криво улыбается, вспоминая черные смоляные волосы и презрительную усмешку. Сейчас все могло быть иначе между ними. Нарцисса никогда не испытывала ни неприязни, ни ненависти к Сириусу. Они толком и не говорили никогда, только обменивались взглядами.

Она опускается на стул и смотрит на эти неровные, кривые буквы своего кузена. Он умер слишком рано, он не узнал, чем все закончилось. О, сегодняшний мир еще больше не пришелся бы ему по вкусу, чем магическая война.

Посидев некоторое время, Нарцисса поднимается и подходит к большому решетчатому окну с золотыми рамами. Отсюда хорошо виден лес, загадочный и таинственный, и около опушки она замечает большого, снующего туда-сюда паука. И Драко сражался с ними, чтобы попасть сюда! С этими огромными отвратительными тварями, которые умеют только крушить и убивать.

— Ты здесь, — голос Северуса раздается за спиной, и Нарцисса вздрагивает. — Я думал, ты исчезла.

Нарцисса отрицательно качает головой.

— Просто захотелось прийти сюда, — произносит она тихо. — Найти свои инициалы на парте.

— Нашла?

— Нет, — Нарцисса хмурится, продолжая смотреть на зеленые верхушки сосен. — Драко совсем далеко, и я даже не знаю, жив ли он, что он сейчас делает, о чем думает. Я не могу не тревожиться о нем каждую минуту. Кроме него, у меня никого не осталось.

Северус, медленно подплыв в своем кресле, останавливается рядом. Он каждый день старается ее чем-то занять, чтобы она не скучала, и она благодарна ему за эту заботу. Нарцисса смотрит на него искоса: он привычно бледен и строг, и на шее, закрытой высоким воротником свитера, все же видны уходящие вниз шрамы. Но в глазах нет того странного отчаяния, почти одержимого, какое она видела раньше.

— Он не один, Нарцисса, — произносит Северус успокаивающе. — При всей моей нелюбви к этой дерзкой выскочке Грейнджер она умеет обращаться с палочкой, и в голове у нее целая библиотека.

— И как только ему пришло в голову отправиться к ней, — Нарцисса вздыхает, вспоминая решительный взгляд сына при прощании. — Я даже не подозревала, что он пойдет к Грейнджер. После всего, что случилось в мэноре…

Северус как-то странно усмехается, глядя на начинающийся дождь.

— Он к ней неравнодушен.

— Драко? — Нарцисса вскидывает брови. — Ты шутишь.

— И не собирался, — Северус поднимает на нее глаза. — Он обращался с ней так, как обращаются мальчишки, которые еще сами не понимают, что уже немного влюблены.

Нарцисса пожимает плечами. В конце концов, в том, что девочка — магглорожденная, ничего ужасного нет. Кроме того, эта история может ничем и не закончиться. Главное, чтобы Драко вернулся обратно живой и невредимый, а все остальное она готова принять. После потери Люциуса она готова стать понимающей и принимающей. В отражении стекла ей на мгновение чудится его болезненно-бледное лицо со впалыми щеками и мутными глазами, и она снова вздрагивает.

Рука Северуса слегка сжимает ее тонкое запястье — сжимает понимающе и успокаивающе. И Нарцисса выдыхает. После смерти Люциуса только в Хогвартсе ей стало легче. Гуссокл нашла ее около домика, где они когда-то жили втроем: нашла рыдающей, совершенно беспомощной у тела мужа. Гуссокл помогла с похоронами и устроила Нарциссу в Хогвартс. От ее заботы было приторно, унизительно и слегка душно, но Нарцисса приняла ее с покорностью. А теперь у нее есть время для скорби и воспоминаний в огромном пустом замке рядом с Северусом, который старается не оставлять ее одну дольше, чем на пару часов. Ей приятно его общество, и она старается забывать о своих потерях, когда говорит с ним. Он тоже потерял — не меньше ее. И они бродят по галереям школы, сидят в теплицах, смотря на розы, и пытаются попасть заклинанием в пауков прямо из окна класса Флитвика. Северус, конечно, всегда попадает. Нарцисса только слабо улыбается — и на крошечное мгновение забывает о неподвижном Люциусе и ушедшем Драко. Они оба — душевные инвалиды, но Северусу приходится тяжелее, ведь он еще и привязан к креслу. Нарцисса тайком говорила с мадам Помфри насчет его возможного выздоровления, но та лишь с сожалением покачала головой.

Нарцисса касается пальцами холодного стекла и плотнее накидывает на плечи шерстяной палантин. Если Драко нравится Грейнджер — что же, пускай, она не будет препятствовать. Девочка действительно умна, пусть и далека от идеала красоты и изящества. Впрочем, Нарцисса ни разу не слышала от Драко, чтобы его кто-то привлекал. Ей бы, конечно, хотелось, чтобы он породнился с кем-нибудь из Гринграссов, но Грейнджер будет явно лучше этой серой, ничего из себя не представляющей Паркинсон, вбившей себе в голову, что Драко должен быть с ней.

— Вообще-то, я пришел сказать, что обед готов и Винки ждет нас в гостиной, — Северус разворачивает к ней кресло. — Не знаю, как ты, а я умираю с голоду. Я практически не завтракал. Пойдем?

Нарцисса слабо улыбается. Как он ненавязчиво следит, чтобы она не забывала поесть.

— Пойдем, — отвечает она, и они оба направляются к дверям.

Парта с нацарапанными на ней инициалами Сириуса Блэка остается стоять с поднятой крышкой.

Драко

Когда он просыпается, часы на стене показывают девять утра. Гермиона сидит на кровати напротив с таким выражением лица, словно она только что получила «тролль» на самом важном в ее жизни экзамене. Драко проводит рукой по лицу, пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Они с Деннисом пошли в ресторанчик, официантка принесла апельсиновый сок, а потом — полный, черный провал. Кажется, он целовал какую-то девушку в какой-то комнате, куда потом ворвалась Гермиона — в своей обычной невозмутимой манере — и дала ему хорошую пощечину. Дьявол! Ему что, добавили наркотик в чертов сок?

— Мне никогда не давали пощечин, — замечает он тихо, глядя на Гермиону.

— Поздравляю с почином, — отвечает она убийственно-ледяным голосом, даже не поднимая глаз от книги. — Как прошел остаток ночи?

Драко болезненно морщится, вспоминая навязчивость девушки в зеленом белье.

— Ничего не вышло.

— О, какая неприятность! — произносит она издевательским тоном.

Драко скидывает одеяло и опускает ноги на колючий ковер. От него пахнет алкоголем и чужими, отвратительно приторными духами. Гермиона, наконец, отрывает взгляд от путеводителя и окидывает Драко сердитым взглядом, потом снова утыкается в книгу. Драко молча поднимается и берет с вешалки полотенце. Дьявол, дьявол! Она видела, как он целовался с какой-то местной шлюшкой, на которую ему полностью плевать! И это после всех его попыток склеить ту трещину между ними, которую оставил после себя Уизли. Но почему она так злится?

— Получается, из-за меня и Денниса мы не попали в дом Дюрера, — говорит он тихо, приоткрывая дверь в ванну и вдыхая запах затхлости.

— Я была там.

Драко приподнимает брови:

— Одна?

— Я рискнула, потому что все равно не смогла бы уснуть, — ее голос дрожит в середине фразы. — Там абсолютно пусто. Ни мебели, ни картин — ничего. Такое ощущение, что они вытащили все из музеев и сложили где-то в одном месте, потому что в музее искусств такая же пустота.

Драко молча уходит в душ и долго стоит под прохладной водой, чтобы прийти в себя. Слава Мерлину, что у наркотика нет никаких последствий — голова не болит и во рту не сухо. Чтобы он еще раз пошел в ресторан или кафе в этом проклятом городе! Он вдруг отчетливо слышит свои же слова, сказанные Гермионе там, в синей комнате. «Хочешь, я и тебя поцелую?» Эти слова застревают в горле: странные, необдуманные, но искренние. Мерлин! Он произнес вслух то, о чем подсознательно думал последнюю неделю, но постоянно отгонял эти мысли.

И по телу пробегают мурашки.

— Предлагаю осмотреть все достопримечательности по списку снаружи, а уже ночью вернуться к тем, которые покажутся подходящими, — Гермиона сосредоточенно отмечает на карте точки красным маркером. Голос у нее все еще ледяной. — Например, церковь святого Себальда. Она еврейская, а предки Скитер и хранители руны как раз были евреями, если Скитер не врет. Кто знает, может быть, руна действительно там. И еще мне показалось вчера, что за мной следили.

Драко тут же становится серьезным.

— Кто?

— Я не знаю, — Гермиона со сжатыми губами заправляет постель. — Возможно, гоблины. Я не успела рассмотреть преследователя, но четко почувствовала чье-то присутствие рядом с собой.

— Как у тебя только хватило храбрости пойти туда одной, — Драко пытается невзначай коснуться ее руки, но Гермиона тут же отстраняется. — Что, если бы тебя поймали?

Она ничего не отвечает, одним движением застегивая куртку до самого подбородка, и вешает через плечо маленькую сумочку. Вторая — бисерная — всегда хранится у нее в правом ботинке. Они выходят из отеля и встречаются с Деннисом: тот стоит у дверей и разговаривает с одной из девушек, которые были с ними в ресторане. Она призывно улыбается Драко, но он одаривает ее таким взглядом, что она тут же теряется.

— Погуляете без меня сегодня? — Деннис обнимает девушку за талию. — Я присоединюсь к вам вечером. Хорошего дня!

Драко озадаченно оглядывается на них, но Гермиона лишь громко и демонстративно фыркает, скрещивая руки на груди. Они проходят по мощеной улице до ратуши, а потом сворачивают на дорогу к крепости. По пути им несколько раз предлагают таблетки, но Драко только стискивает челюсть, отрицательно качая головой.

— Я не брал таблетку добровольно, — произносит он, когда они останавливаются у входа в крепость. — Честно.

Гермиона неохотно переводит на него взгляд с карты. В ее карих глазах все еще плещется искреннее возмущение и вместе с этим — надежда.

— Правда?

— Да.

— Я подумала, что ты хотел забыться, потому что так же слаб, как Деннис, — отвечает она чуть мягче, но возмущение в глазах остается. — Я не думаю, что он уедет из Нюрнберга вместе с нами.

— Хвала неведомым богам. Нет, ты не подумай — он неплохой парень, несмотря на эту его любовь к бесконечным колдографиям — но я бы предпочел остаться с тобой наедине.

Гермиона недоверчиво приподнимает брови.

— Надо же! Я уже решила, что ты предпочитаешь остаться наедине с девушкой из синей комнаты. По-моему, я вам вчера зря помешала.

Драко пристально вглядывается в ее сердитое лицо с раскрасневшимися щеками и вдруг с облегчением улыбается. И сердце яростно ударяется о ребра.

— Ты ревнуешь — вот и вся причина этой ярости.

Гермиона сразу вспыхивает.

— Вот еще! Я просто не могла поверить — после всего пережитого нами, — что ты способен забываться в доступных девушках и наркотиках. Ты не слабый человек, Драко. Я точно это знаю. Может быть, отчаявшийся и потерянный, какой и я себя иногда ощущаю — но не слабый. Поэтому я так разозлилась. Даже не на тебя — на себя. Подумала, что зря поверила в то, что ты сильно отличаешься от них всех, даже от Рона — и боялась разочароваться.

Все внутри него обрывается; хочется прижать ее к себе и закричать, что только она — и мысли о матери — придают ему сил и желания двигаться вперед шаг за шагом. Никто никогда не говорил ему таких слов. О вере в него.

— Думаешь, мне не хочется иногда все забыть? — спрашивает Драко шепотом, потому что на них оглядываются. — Отец снится мне почти каждую ночь, и мысли о разрушенном мэноре не дают покоя. Но я бы ни за что не стал пить эту чертову таблетку. Я бы лучше поговорил с тобой.

Сердитость уходит из ее глаз и уступает место сочувствию и неясной, но ощущаемой нежности. Гермиона поднимает руку и проводит по его волосам. Она стоит совсем близко — так близко, что если наклониться…

— Вход должен быть вон там, — Гермиона машет картой в сторону восточной части здания, и Драко огорченно выдыхает. — Сделаем вид, что мы просто осматриваем здание со стороны. Уверена, что утром за мной наблюдал именно гоблин.

— У меня иногда мелькает мысль, что за гоблинами кто-то стоит, — Драко идет рядом с ней, ощущая, что мир снова стал другим для него — с того самого мгновения, когда он понял, что хочет сделать. — Кто-то посильнее и похитрее. И мы совсем сбросили со счетов домовиков. Их магия сыграла важную роль, а мы до сих пор не встретили ни одного из них, кроме Винки, которая ничего не знает.

Нюрнбергская крепость, первые постройки которой относятся к двенадцатому веку, гордо возвышается над городом. Драко с Гермионой, поднявшись по крутому склону, несколько минут стоят на обзорной площадке, наслаждаясь уютным видом Старого центра, раскинувшегося ниже. Ветер, уже весенний, легко играет их волосами и осторожно дует в лицо. Март вступает в свои права, и в воздухе чувствуется приближение тепла. Насладившись видом, они подходят к смотровой башне и ищут вход в крепость. Как и в других зданиях, окна и двери оказываются заколочены, и Гермиона наблюдает, не идут ли прохожие, пока Драко торопливо применяет заклинание исчезновения. Они проскальзывают внутрь и возвращают гнилые доски на место. Внутри крепости гуляет эхо, пахнет землей и заброшенностью.

Они с опаской заходят в первое помещение, перешагнув через высокий порог. Большой, длинный зал с высокими окнами встречает их тишиной. На стенах висят покрытые пылью таблички, над аркой одной из дверей видно распятие.

— Жутко, — Гермиона поеживается, осматривая зал, и Драко передается ее тревога.

Высоко, под самым потолком раздается страшный треск, потолок словно вспарывает невидимый нож, и на место, где только что стоял Драко, падает огромный камень. А потом, в секундной тишине, слышится зловещий смех.

— Бежим! — Драко хватает Гермиону за руку и бросается вперед, из зала в зал.

Потолок обрушивается сразу за ними, и пыль окутывает их облаком. Кашляя, они не сбавляют темпа, стараясь не поскользнуться на гладких плитах пола. Один из залов заканчивается лестницей, уводящей на нижний этаж, и Драко, потеряв равновесие, летит вниз, увлекая за собой Гермиону. Они катятся по ступенькам и больно падают на каменный пол. Грохот позади них прекращается, и помещение оказывается в кромешной темноте.

Несколько секунд Драко пытается прийти в себя, отчаянно кашляя и пытаясь достать из кармана палочку.

— Гермиона? — произносит он тихо. — Ты в порядке?

— Кажется, да, — она вытаскивает палочку раньше него. — Люмос!

Свет освещает их грязные лица. Щеку Гермионы прорезает глубокая царапина, а Драко осторожно ощупывает ноющую лодыжку. Где-то под сводами снова раздается зловещий смех.

— Видимо, он ждал нас обоих, чтобы разом разделаться, — Драко зло кривит губы. — Значит, мы на верном пути.

Гермиона качает головой.

— Совсем необязательно. Нам повезло, что здесь крепость уходит вниз, на один из уровней, которые были построены первыми. Иначе нас бы уже не было. Ты думаешь, он просто обрушил крышу? Он знает, что мы подготовлены. Смотри.

И Гермиона осторожно бросает маленький камушек в груду камней, замерших прямо у них под ногами. Тот отскакивает от нее рикошетом, а груда вспыхивает синим светом и становится только больше, грозно надвигаясь на них.

— Заклинание умножения, — шепчет Драко недоверчиво, продолжая растирать лодыжку. — С ним вообще можно справиться?

— Не на ходу и на холодную голову, — Гермиона поднимается и отряхивает куртку и штаны. — И не под носом у колдующего гоблина. Мы встретились с этим заклинанием в сейфе Лестрейнджей, так что я представляю, о чем говорю.

Драко поднимается и, слегка хромая, проходит от одной стены до другой. Гермиона наблюдает за ним с беспокойством, но Драко небрежно машет рукой.

— Кажется, только подвернул. Ты лучше подумай, как мы будем отсюда выбираться. Душно, воздуха хватит ненадолго. И, как назло, стены в замках обычно не менее шести футов толщиной. Можно взорвать, но если камни от взрыва попадут на заколдованные, мы погибнем.

Гермиона внимательно осматривает помещение. Ее волосы покрыты пылью, куртка и штаны порваны, но лицо ее светится такой храбростью, что Драко не может отвести от нее глаза.

— Под нами, возможно, крипта, — произносит она наконец. — Попробуй поискать небольшую дверцу в полу.

Они действительно находят квадратную дверцу с медным кольцом и осторожно тянут за него. Дерево, скрипнув, поддается, и в нос им ударяет запах подвального помещения. Драко первый спускается по неудобной лестнице вниз, Гермиона следует за ним и плотно закрывает дверцу за собой. В крипте обнаруживается небольшая церковь, старинные саркофаги стоят около западной стены, и над головами нависают романские своды. Гермиона сдувает пыль с надписи на саркофагах и водит по ней пальцем, пытаясь прочесть готическое письмо.

— Есть идеи, кто здесь лежит? — Драко осматривается по сторонам. — Раньше тут был музей, но потом его, конечно, убрали.

— Замок начал строиться при салических королях, — отзывается Гермиона авторитетно, ходя от саркофага к саркофагу. — Я вычитала это в путеводителе. Они происходят от Каролингов, какая-то побочная ветвь, но все из королей были очень могущественные и многое сделали для страны. Только их тел здесь, наверное, нет.

— Что будем делать? — Драко прислоняется плечом к колонне. — Из крипты есть выход, но, думаю, нас ждут. И возможно, гоблинов несколько. Уверен, им нравится этот проклятый город.

— Идти вперед и сражаться, — отвечает она уверенно и крепче сжимает палочку. — Держи кинжал наготове. Или стилет. Можно ответить им тем же — и в этот раз мне никого не будет жаль.

Они доходят до конца крипты и медленно поднимаются по широким ступеням наверх, к запертой дубовой двери. Драко отпирает ее заклинанием, произнесенным невербально, и вступает на плиты галереи, готовясь к очередному нападению. Гермиона идет следом за ним, взволнованно дыша. Так тихо, что каждый шаг эхом раздается под средневековыми сводами.

Они почти проходят зал, как вдруг горло стискивает железной рукой, и Драко хватается за грудь, пытаясь вдохнуть воздух.

— Палочку на пол, Грейнджер, — гоблин, стоящий на галерее второго этажа, сжимает кулак. — Дернешься — я раздроблю ему шею.

Гермиона, побледнев, быстро опускает палочку на пол. Гоблин взмахивает другой рукой, и палочка оказывается на середине зала. Он словно боится брать ее в руки и ограничивается тем, что наблюдает за Гермионой. Та стоит, замерев, и Драко видит ее сквозь разноцветные круги, плывущие перед глазами. В груди сдавливает, и ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание.

— Мы знаем, чем вы заняты, — гоблин хищно улыбается.

— Так что же вы не нападете на нас все вместе? — Гермиона вызывающе огрызается и делает незаметный шаг к Драко. — Боитесь?

Гоблин продолжает улыбаться.

— Не все так просто, Грейнджер.

Драко хрипит, едва удерживаясь на ногах. Он уже почти ничего не видит, но не собирается доставлять гоблину удовольствие лицезреть его стоящим на коленях. Лучше умереть. Гермиона отрывисто дышит и переступает с ноги на ногу, сделав еще один крошечный шаг. Стилет в кармане его пальто, и она знает, в каком именно.

— Я помню тебя в Гринготтсе, — в голосе гоблина слышится презрение. — Ты выпустила дракона, девчонка. Я тренировал его, а ты — выпустила. Я лично хотел посмотреть в твое дерзкое лицо. Еще одна высокомерная волшебница, делающая вид, якобы ей не наплевать…

Его голос обрывается, слышится хруст костей — и звук падения. Драко с хрипом втягивает воздух в опустевшие легкие, шатаясь. Гермиона бросается к нему, и в ее карих глазах светится искренний испуг.

— Я думала, он тебя убьет! — на ее глазах выступают слезы. — Мерлин, я должна была мгновенно отреагировать, как нас учил Снейп. Невербально, хладнокровно и… Я просто испугалась за тебя…

Драко молча сжимает ее руку и переводит взгляд на галерею второго этажа, ведущую к смотровой башне. На ней, опираясь на перила, стоит невысокий полный мужчина в блузе с жабо и с любопытством их разглядывает. В руке его зажат внушительного размера мешок. Гермиона, осторожно обойдя мертвого гоблина, подбирает свою палочку и настороженно смотрит на мужчину.

— Я вас где-то видела, — признается она негромко. — Вы есть на карточках из шоколадных лягушек.

Неожиданный спаситель расплывается в довольной улыбке.

— Хоть раз в жизни! Раз в жизни! Спасибо, деточка. Меня зовут Берти. Берти Ботт, к вашим услугам. Никогда не любил гоблинов, а теперь и подавно. Вечно они говорят, что мои конфеты — полная ерунда.

Драко касается рукой еще гудящей от боли шеи и пытается сказать хоть что-то, но слова застревают где-то в груди, и с губ срывается одно шипение. Берти Ботт — здесь, в Нюрнберге? Впрочем, это можно объяснить: среди отупевшего населения драже должны быть невероятно популярны как развлечение. Сам Драко не ел их курса со второго — с тех пор, как ему попалась конфета со вкусом брокколи.

Переглянувшись, они с Гермионой поднимаются по винтовой лестнице на галерею и проходят за Берти дальше, в заколоченные и давно не открывавшиеся залы крепости. Здесь теплее, чем в предыдущих, и гораздо уютнее.

— Поселился тут месяца два назад, — Берти кивает на диван, когда они заходят в маленькую комнатку сбоку от огромного зала с пыльными доспехами. — Сейчас заварю настоящий английский чай и принесу драже. Может быть, вы хотите что-то покрепче? На парне лица нет.

Гермиона берет ладонь Драко в свои, вопросительно глядя на него, но он только качает головой, радуясь ее прикосновению. Они садятся на обитый атласом диван — наверняка из коллекции музея — и наблюдают за суетящимся Берти. Тот приносит чашки и чайник на медном подносе и ставит на столик.

— Кто не хочет драже, есть немецкие пряники и бельгийские вафли, я мотаюсь между странами и покупаю все, что пожелаю, а потом распродаю, — он ставит рядом с чашками две вазочки с угощениями. — Давненько я не видел волшебников. Что привело вас в Нюрнберг, спрашивать не буду, но замечу, что гоблины здесь — частые гости, так что, если у вас с ними какие-то счеты, придется убираться побыстрее.

Гермиона неловко ерзает на диване и из вежливости берет из вазочки вафлю.

— Мы не можем уйти: у нас осталось дело.

Берти разводит руками.

— Через два дня я еду с партией драже в Прагу, там гоблинов нет, да и сам город разительно отличается от этого. Кстати, дивный новый мир пришелся гоблинам по вкусу. Вы, наверное, заметили, что люди здесь действительно счастливы?

Драко пожимает плечами и с трудом произносит:

— Их же программируют на это счастье, вот и результат.

— Нет-нет, — Берти машет рукой. — Вы наверняка видели немало городов по дороге сюда, так скажите мне: счастливы ли люди в других системах? Я не был дальше Праги, так что не берусь судить. Но от Ла-Манша до нее самым счастливым городом остается Нюрнберг. Скорее всего, гоблины станут применять эту модель в переустройстве всего мира. Сейчас они еще наблюдают за развитием отдельных городов, а через месяц-два уже примутся за изменения. У меня с ними отношения партнерские, но вас я не выдам. Так что пусть думают, что это вы убили того парня, а не я мешком драже!

И он, откинув голову, хохочет.

Они все приходят к решению остаться у Берти на ночь, чтобы не появляться в городе в разгар вечерних развлечений, а потом он будет ждать их на рассвете третьего дня у дома Дюрера.

— Прийти в город легко и просто, — Берти нарезает ветчину и раскладывает по тарелкам овощи. — А вот уйти отсюда практически невозможно. Держат цепко, могут накачать сомой, могут отправить на принудительные работы на завод. Никаких пыток, нет-нет, тут такое не практикуют. Обычно насаждение любви и радости.

— А в крепости что-то ценное осталось? — Гермиона берет ломтик ветчины. — Мы ищем артефакт, он должен быть не старше шестнадцатого или семнадцатого века.

— В крепости ничего не осталось, только пустые гробы, пыльные картины, не имеющие ценности, всякая утварь, да и все, — Берти задумчиво чешет затылок. — Вы почитайте в истории города, у меня тут где-то валяется книга. Салические короли обожали церковь, а старых церквей тут полно, возможно, стоит поискать там.

Поужинав, они разводят огонь в огромном камине и уютно устраиваются возле него на низких скамеечках. Драко представляет, как выглядел этот зал раньше, во времена средневековья, как красноватые отблески огня играли на стенах. Берти усаживается рядом с ними и рассказывает историю своих драже и о том, что теперь их производят во многих странах.

Гермиона усталым и неосознанным движением кладет голову Драко на плечо, и он замирает, боясь пошевелиться. От ее волос пахнет пылью, но ему на это плевать. Она — рядом, а он чуть было все не испортил.

Когда Берти поднимается, чтобы снова поставить чайник, Драко шепотом интересуется:

— Так я прощен?

Гермиона смотрит на него сонно.

— За что?

— За синюю комнату.

Она слегка сердито хмурится, но потом коротко кивает.

— Ты же сказал, что не хотел этого.

— Верно.

— Мне жалко Денниса, — Гермиона продолжает опираться на его плечо. — Боюсь, он уже не вернется из этой прекрасной жизни. Но Берти прав: мы ни разу не видели таких счастливых людей в других городах. Вспомни дельцов в Париже. Они все были чем-то недовольны или озабочены. А местные проживают отличную жизнь, только вот касту за них выбирают другие, но они же об этом не знают. Страшно представить, что будет, если гоблины начнут переделывать остальные общества по такой же модели.

— У Денниса нет тебя, — говорит Драко твердо, глядя в огонь. — У меня — есть.

Гермиона смущается, но ничего не отвечает. Драко гадает, чувствует ли она к нему хоть что-то, пусть то самое неуловимое желание прикоснуться и другое — тайное, еще не осознанное до конца.

— Когда ты стоял между мной и Зверем, я знала, что ты не отступишь, я знала, что ты будешь рядом до самого конца, — произносит она вдруг. — Это странное, удивительное чувство полного доверия к человеку, который раньше был моим врагом, а теперь…

— Прошу пить чай и отправляться спать, — Берти гремит чашками, и Драко мысленно чертыхается. — Утром я покажу, как выйти отсюда незамеченными. И еще советую прикупить одежды, если нужно: чем дальше на юг и восток, тем хуже с магазинами, еды это тоже касается.

Вернувшись из душа, сделанного Берти в одной из комнат, Драко забирается под одеяло, размышляя, как Гермиона могла закончить то предложение. Она уже спит, дыша едва слышно, и он несколько минут рассматривает ее лицо. Как она испугалась за него — он видел это в ее глазах. Все-таки у него есть надежда. На что — он и сам пока до конца не осознает.

 

Гермиона

Берти показывает им потайной ход, ведущий из-под замка прямо в центр города. Они еще раз уточняют время, когда он заберет их с собой в Прагу, и осторожно идут вперед по темному и сырому ходу, зажигая свет на кончиках палочек.

— Я проснулась пораньше и сразу полезла в путеводитель, — Гермиона идет рядом с Драко, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о торчащие камни. — Там говорится, что все короли поклонялись святому Себальду, и здесь как раз недалеко его церковь. Предлагаю пойти в нее сразу же, как стемнеет.

Драко смотрит на нее искоса.

— Что думаешь о Берти?

— То, что некоторое люди умеют отлично приспосабливаться, — она дергает плечом. — И отлично чувствуют себя в любом обществе. Наземникус тоже вел двойную игру, работая на Снейпа и якобы на Орден Феникса. Но по факту он, конечно, был на стороне Гарри.

— Ты говорила мельком, что Снейп был двойным шпионом, — Драко морщится. — По какой причине?

Гермиона несколько секунд раздумывает, стоит ли рассказывать ему правду — просто потому, что это правда принадлежит Гарри и Снейпу, но никак не другим.

— Снейп любил Лили Поттер, — отвечает она тихо, решив, что Гарри не разозлится. — Всю свою жизнь, с самого детства.

Драко удивленно приподнимает брови и даже останавливается. В подземном ходе сыро и зябко, и в некоторых местах с потолка капает вода.

— Какого черта он тогда ненавидел Поттера все школьные годы?

— Потому что Гарри — копия Джеймса, человека, который издевался над ним, а потом еще и женился на девушке, которая была для него всем, — Гермиона вспоминает злое лицо Снейпа на их тренировках. — Уверена, если бы Гарри характером был больше в мать и унаследовал бы ее цвет волос, а не только глаза, взаимоотношения могли бы стать другими.

Драко разворачивается и идет вперед, не говоря ни слова, и Гермионе кажется, что он расстроен этой новостью.

— Почему тогда он не боролся за свою любовь? — произносит он задумчиво. — У него мозгов больше, чем у многих. Да, возможно, он не так богат, как Поттер…

— Деньги тут не при чем, Драко, — Гермиона тяжело выдыхает, чувствуя, что ступает на лед. — Просто… каким бы хорошим ни был человек, ты не можешь его полюбить по каким-то личным причинам. Любовь не так работает, понимаешь? Она непредсказуемая, странная и необъяснимая, и ты можешь полюбить того, кого, допустим, никак не ожидал полюбить для самого себя. Это просто резкая вспышка осознания — и все. Бывает, что человек с тобой рядом годы, а ты только в какую-то минуту осознаешь, что вот оно, твое чувство.

Драко насмешливо кривит губы, и в глазах мелькает злое выражение.

— Это ты мне сейчас про Уизли рассказываешь?

— В том числе, — Гермиона поеживается от его тона, но на самом деле она совсем не уверена, что в ней что-то резко вспыхивало в чувствах к Рону. — Гарри тоже вот заметил Джинни не сразу. А я отказала МакЛаггену. Неприятный тип, если ты его помнишь. Мне все девочки тогда сказали: он же такой красавчик! Мерлин святой, но он же тупой! Я не могла встречаться с человеком, которому удалили мозг.

Драко усмехается.

— Как же ты оказалась в лапах Уизли?

Гермиона сердито хмурится.

— Рон не тупой.

— Знаешь, что я думаю? — Драко становится серьезным, останавливаясь и глядя в ее глаза. — Если бы ты действительно его любила так сильно, как тебе кажется, ты не осталась бы со мной. А ты осталась со мной не только потому, что мы должны искать вместе руны, Гермиона.

Она вздрагивает, но ничего не отвечает, чувствуя, как от его слов начинает чуть сильнее биться сердце, но тут же отгоняет назойливую мысль прочь. И все-таки… Она вчера испугалась за него, она была готова сделать что угодно, лишь бы он остался жив. С другой стороны, она была готова на что угодно и ради Гарри… Но нет, чувства — разные, она не может объяснить почему даже самой себе.

— Предлагаю послушать совет Берти и присмотреть себе что-нибудь из одежды, — Драко сразу меняет тему, увидев растерянность на ее лице, и Гермиона тут же согласно кивает. — После вчерашних приключений мне нужен новый свитер. Что-то еще у нас закончилось? Из бытовых запасов. Лампочки, баллончики, шампуни?

Гермиона широко улыбается, глядя в его сосредоточенное лицо.

— Удивительно. Ни разу за весь поиск крестражей меня не спросили, закончился ли у нас шампунь или мыло. Как здорово не чувствовать себя в роли матери, честное слово.

Драко не отвечает, но по его лицу видно, что он доволен этим замечанием. Они выбираются в город незаметно, приоткрывая дверь в пустынный переулок на задворках заброшенного дома, и сразу направляются в торговый центр.

— Все однотипное, — Гермиона с подозрением рассматривает одинаковые фасоны блузок, брюк и свитеров. — Никакого разнообразия. Им самим не скучно?

Побродив по торговому центру и купив самое необходимое — Драко в этот раз выбирает темно-красный свитер, и Гермионе он очень нравится — они возвращаются в гостиницу и устало растягиваются на кроватях. Гермиона тут же принимается листать путеводитель, читая о Святом Себальде, Драко же просто лежит, закинув руки за голову и рассматривая потолок.

— Вот, пожалуйста, Святой Себальд был любимым святым Генриха Третьего, а это как раз начало эпохи крестовых походов. Правда, церковь не уцелела во времена Второй мировой, так что нас интересует только алтарная часть, но кто знает, где может прятаться руна.

— Хорошо бы найти ее поскорее и отправиться дальше, — Драко продолжает смотреть в потолок. — Мы здесь всего третий день, а я уже устал от этого города, тошнит от их жизнерадостности и животных инстинктов. Тот тип в торговом центре не переставая на тебя таращился.

Гермиона закладывает книгу пальцем. Она тоже устала от Нюрнберга с его постоянным смехом, таблетками, предлагаемыми на каждом углу, и делением на касты. Те, кто носит черную одежду, выглядят так ужасно и обездоленно, что ей хочется подойти и пожалеть их. Берти рассказал, что людей в этом городе создают в специальных пробирках и контролируют у них уровень интеллекта. Работникам самых тяжелых профессий практически не дают умственных способностей, и, наверное, в отличие от людей, живущих в Эдинбурге с их Министерством любви, они никогда не организуют бунт просто потому, что у них на это ума не хватит.

До собора они доходят в сумерках и ищут вход, делая вид, что просто гуляют. Гермиона ловит на себе призывные взгляды проходящих мимо парней во всех цветах одежды, и поеживается, представляя себе, что могла бы без какого-либо сомнения быть сегодня с одним, а завтра — с другим. Драко делает знак рукой и, взмахнув палочкой, отпирает массивную дверь, обитую железом. Гермиона проскальзывает за ним внутрь собора и тут же закашливается от пыли.

— Люмос! — шепчет она, и Драко повторяет заклинание. — Ой, как же красиво!

Задрав головы, они осматривают собор изнутри: создаваемый еще в тринадцатом веке, он хранит типичные черты построек того времени. Начатый в романском и перестроенный в готическом стиле, он сочетает в себе самые красивые элементы архитектуры. Впрочем, внутри него, как и внутри многих подобных соборов, сыро и холодно, и Гермиона натягивает шарф до самого подбородка.

Они разделяются: Драко идет вдоль капелл по часовой стрелке, Гермиона — против. Встретившись у алтаря, они одновременно качают головой, потому что в здании нет никаких признаков руны. Затем еще раз тщательно обходят все капеллы и реликвии, но поиск вновь ничего не дает.

Выдохнув, Гермиона сердито садится на скамью для моления, предварительно смахнув с нее пыль.

— Ничего не понимаю. Здесь пусто, совсем как в крепости! Может быть, гоблины перепрятали руну?

— У них нет такой силы, — отрицает Драко. — Руны им не подчиняются, свои ресурсы они уже исчерпали, когда собирали их до нас. Мы просто не там ищем, вот и все. Какие еще здания могут подойти? Ты говорила о второй церкви.

Гермиона вытаскивает путеводитель из бисерной сумочки и подносит палочку поближе к страницам, пробегая их глазами.

— Вот! Фраункирхе, церковь пресвятой Девы Марии, — говорит она неуверенно. — Думаешь, стоит проверить там?

— Та церковь не на месте бывшей синагоги стоит?

— А нам нужны именно евреи! — Гермиона взволнованно поднимается со скамьи. — Мерлиновы кальсоны, нужно было с нее начинать! Хотя мне показалось, что Скитер не захотела говорить нам про точное местоположение руны не потому, что она его не знает. Уверена, она работает на гоблинов, как и Берти. И, возможно, тот гоблин в крепости — последствие ее доноса.

Драко смотрит на нее сомнением, но Гермиона слишком убеждена в своей теории, чтобы он рискнул с ней спорить. В конце концов, откуда гоблины так быстро узнали об их появлении?

Разочарование и отчаяние захлестывает их с головой, когда во Фраункирхе они не обнаруживают ничего, кроме типичной церковной утвари, которая частично закрыта паутиной, хотя во времена Карла Четвертого, чешского короля, церковь использовалась как императорская часовня и явно имела важное назначение. Если руны и здесь нет — тогда вариантов вообще не остается. Расстроенные, они возвращаются на улицу и сразу попадают в руки полицейских, караулящих старинный вход.

— Цель нахождения в нежелательном здании? — один из полицейских, в зеленой форме, с сосредоточенным видом достает блокнот. — Вы приверженцы религии? Религия запрещена.

— О, — Гермиона делает вид, что не знакома с местными порядками. — Мы путешествуем, очень хотели увидеть церковь изнутри. Мы собираем данные.

Полицейские переглядываются, но оба качают головой.

— Посещение нежелательных зданий запрещено для всех, а раз вы попали в наш город, то должны подчиняться всем законам. Кроме того, попав в Нюрнберг однажды, придется остаться здесь навсегда. Вы из какой касты?

— Из серой, — Драко указывает на цвет их накидок. — Так что мы имеем некоторые привилегии.

— Мы ведем за вами наблюдение с вашего первого дня, — полицейский перелистывает блокнот на несколько страниц назад. — За все эти дни у вас была лишь одна встреча с лицом, не входящим в вашу пару. Это тоже противоречит законам города о свободной любви. Постоянные отношения запрещены, мы поощряем неограниченные половые связи, чтобы вы были счастливы. Поэтому вам выписан штраф и объявлено наказание: вас немедленно разделяют и дают вам целый вечер на то, чтобы провести его с пользой для вашего психического состояния. Привязанности ограничивают и ведут к депрессиям и суицидам. Если вы будете повторно замечены в вашей постоянной связи, вас отправят на исправительные работы.

Драко бледнеет и уже собирается возражать, но Гермиона незаметно дергает его за рукав и добродушно заявляет:

— О, большое спасибо за вашу заботу о нашем здоровье, господа. Мы обязательно пройдем наказание и оплатим штраф, не беспокойтесь.

Полицейские сразу смягчаются и делают пометки в блокнотах.

— Тогда пройдемте. Вы, девушка, следуйте за мной.

Гермиона оборачивается, подмигивая Драко и надеясь, что он понимает ее идею. Нужно лишь послушно отгулять сегодняшний вечер, а потом у них будет целая ночь и день для поиска руны. Если же, наоборот, сопротивляться и привлекать к себе внимание — неизвестно, чем это закончится. Лучше не лезть в пекло без необходимости. Она всегда говорила об этом Гарри, но Гарри практически никогда ее не слушал. А ведь сколько бесполезных отработок у Снейпа можно было избежать!

Они проходят две оживленные улицы. Полицейский, важно поправив воротник, вытаскивает из толпы прохожих парня в зеленой форме и тычет ему в лицо своим удостоверением.

— Проведешь сегодняшний вечер с ней, расскажешь, как живет наше общество, покажешь преимущества свободной любви, — полицейский, усмехнувшись, похлопывает парня по спине и, развернувшись, уходит обратно, к полицейской машине. — И в конце обязательно составишь отчет.

Гермиона рассматривает парня без энтузиазма, но с некоторым облегчением: он в зеленой касте, а значит, его гораздо проще будет уговорить на невинную прогулку, чем самоуверенного альфу из серой касты, которым при рождении добавляют ген самовлюбленности.

— Минерва, — произносит она бодро, протягивая руку.

— Джон, — отвечает тот негромко, но руку охотно пожимает. Он невысокого роста, широкоплечий и темноглазый. — Как давно в нашем городе?

— Третий день.

Джон молча поворачивается лицом к ратушной площади, и Гермиона следует за ним, пытаясь продолжить едва начатый разговор.

— Никак не могу привыкнуть, что у вас здесь настолько свободно живется, — замечает она невзначай.

— Очень, — Джон смотрит на нее быстрым, но оценивающим взглядом. — Я раньше жил в Вене, где родился, а потом оказался здесь. В Вене слишком мрачно стало, много работы — а я работал в газетной лавке журналистом — и никаких удовольствий, и я отправился искать лучшую жизнь, так здесь и оказался.

Гермиона деловито берет его под руку.

— А девушка у тебя там была?

— Конечно, — Джон расплывается в довольной улыбке. — Маргарет. Красивая такая, почти с меня ростом, голубоглазая. Мы любили гулять в центре города, держаться за руки, пить вишневый сидр жарким летним днем, но потом она изменила мне с моим другом, и я решил, что мне нечего делать в своем городе. Так я оказался здесь, и, честно говоря, мне тут отлично живется.

Гермиона с сожалением думает, что одна неудача, одно предательство может так глубоко ранить человека, что тот уже никогда не оправится и разочаруется и в себе, и в мире. Даже сильному человеку нужна поддержка, чтобы выбраться из разочарования, а слабому это зачастую вообще не под силу.

— Таблетку хочешь? — Джон вытаскивает из кармана коробочку с таблетками наркотика, словно это леденцы. — У меня что-то голова разболелась.

— Спасибо, но я сегодня уже две принимала, — Гермиона беззастенчиво врет, надеясь, что выходит убедительно. — Может быть, посидим где-нибудь?

Они садятся за столик небольшого кафе на углу бывшей рыночной площади и заказывают мороженое. После таблетки Джон становится невероятно разговорчивым и посматривает на Гермиону с видимым интересом. Значит, таблетки отключают чувство стыда и неловкости, боязни быть смешным и непонятым. Что-то вроде Феликса Фелициса, только с абсолютным отключением всех моральных ценностей. Удобная таблетка. Волдеморту стоило завоевывать Британию с помощью наркотика счастья, а не насилия.

— Кем ты работаешь сейчас? — Гермиона с удовольствием зачерпывает шоколадное мороженое ложечкой. Весенний ветерок играет ее волосами, но он все еще достаточно холодный.

— Пишу статьи о жизни в нашем городе, — Джон закидывает ногу на ногу. — Их публикует самая главная газета. Беру репортажи на заводах, в школах, в генных лабораториях. В прошлый четверг вышла моя заметка об успехах производства таблеток. Их теперь штампуют по пятьсот штук в день! Сперва их не хватало, так что в городе возникали конфликты между теми, кому они доставались, и теми, кому приходилось жить в тусклой действительности. Хорошо, когда ты можешь улучшить себе настроение если не красивой девушкой, то таблеткой.

Гермиона пожимает плечами. Инфантильное общество счастливых людей. Как бы они стали защищать себя и родных, напади на них враг? Погибали бы десятками, на ходу кидая в себя наркотик. Дети с земли Зверя легко победят их. Их победят даже дельцы из Парижа.

— Пойдем ко мне? — Джон проводит рукой по ее колену, и Гермиона вздрагивает. — Ты же помнишь приказ полицейского. А я как раз живу за углом.

Гермиона ловко вытаскивает из сумочки ручку и вырывает листок из блокнота.

— Разумеется. Только пока мы не забыли, давай это запишем? Если у тебя попросят доказательства, покажешь им расписку, — она тщательно выводит несколько слов. — Вот, я подписалась.

Джон небрежно пробегает листок глазами и тут же ставит свою подпись. В расписке говорится о том, что некая Минерва провела с ним весь вечер, и он приложил все усилия, чтобы убедить ее в необходимости следовать жизни города. Потом он складывает бумагу вчетверо и прячет в карман.

Оглядевшись по сторонам, Гермиона незаметно достает палочку и тихонько произносит, чтобы никто не заметил:

— Империо!

Джон поднимается на ноги, его улыбка становится еще более безумной и пугающей. Он кладет на стол мелочь за мороженое и, развернувшись, уходит, сразу смешиваясь с толпой гуляющих людей. Гермиона виновато смотрит ему вслед, с удовольствием доедает мороженое и, добавив немного мелочи для официанта, тоже поднимается из-за столика. Часы на ратуше показывают десять вечера, и ей пора возвращаться в гостиницу.

Проходя мимо парочек и мимо одиночек с ошалевшими глазами, Гермиона почему-то вспоминает родителей Невилла. Они точно так же радуются жизни в палате Мунго, не понимая, что происходит вокруг них, и весь Нюрнберг сразу кажется ей огромным сумасшедшим домом, в котором заточены не по своей воле потерявшие рассудок люди, уверенные, что с ними все в порядке. И от этой мысли ей становится так жутко, что она ускоряет шаг и почти бегом оказывается у гостиницы.

Когда она входит в комнату, Драко стоит у окна и, заметив ее, с облегчением выдыхает, но его лицо тут же приобретает сердитое выражение.

— Спасибо за испорченный вечер, — говорит он раздраженно, и Гермиона тут же хмыкает. — Я еле отвязался от очередной наглой девицы.

— Ты три года отвязывался от Паркинсон, тебе не привыкать, — парирует она насмешливо, расстегивая куртку. — Я была уверена, что ты справишься.

Драко скрещивает руки на груди.

— Очень смешно.

— Давно вернулся?

— Минут двадцать назад. Я искал тебя на улицах, но не нашел, так что решил прийти сюда, — Драко проходит на кухоньку и ставит чайник на плиту. — Я отвязался от этой девицы довольно быстро. Пришлось использовать Империо.

Гермиона проскальзывает в уютные вязаные тапочки.

— Мне тоже.

— Он… — Драко сосредоточенно смотрит на неторопливо закипающий чайник. — Он к тебе приставал?

— Нет, — Гермиона достает из пакета печенье, пару яблок и хлеб. — На этом моменте в ход пошла магия. Он угостил меня мороженым и рассказал о своей прошлой жизни. И, знаешь, он тоже потерянный человек.

— Плевать на него.

— Берти сказал, что Нюрнберг — город счастливых людей. А я считаю, что рабы остаются рабами, даже если не подозревают о своем рабстве. Можно назвать из как угодно: рабами, испытуемыми, подопытными кроликами — суть от этого не изменится.

Драко молча разливает чай по высоким чашкам, и Гермионе кажется, что он ее не слушает, но в его глазах больше нет волнения. Слова о том, что он искал ее, порывом ветра проносятся в голове, и на мгновение ей становится стыдно, что она так задержалась на этом ненастоящем свидании.

— Прости, — произносит она торопливо, разрезая яблоко на две половинки. — Я должна была вернуться раньше. Я знаю, что ты волновался.

Драко смотрит на нее исподлобья, потом поводит плечом. Они перекусывают, разглядывая друг друга в тишине, и Гермиона ловит себя на мысли, что успела соскучиться по Драко за те два часа, что они провели порознь. И она уже собирается сказать ему об этом, как вдруг он поднимается из-за стола, берет с кровати книгу о музейном наследии Нюрнберга и протягивает ей.

— Пока мы бесцельно болтались с этой девицей по городу, я пытался понять, что мы с тобой делаем не так, — говорит он серьезно. — И подумал, что мы все внимание уделили зданиям, но не предметам. Да, первая руна была в часовне, но вторая оказалась на гобелене, так что третья вполне себе может прятаться на каком-то предмете искусства, а все они сейчас находятся в Национальном музее Нюрнберга, в квартале от нас. Только там настолько огромное количество вещей, что нам придется сделать список наиболее вероятных, иначе можем провести в этом музее вечность и ничего не найти. Предлагаю особое внимание уделить предметам, созданным или подаренным евреями.

Гермиона взволнованно берет книгу в руки и поднимает на него глаза.

— Драко, ты гений!

Он довольно усмехается и, придвинув стул поближе к ее части стола, садится рядом. Он уже успел принять душ до того, как она пришла, и от его волос снова пахнет мужским ароматом. Кончики ее пальцев отчего-то теплеют, и она, незаметно подвинувшись, оказывается к Драко чуть ближе, чем сама хотела бы себе разрешить.

 

Драко

Драко листает книгу о достопримечательностях дальше, помечая самые интересные тупым карандашом. Тусклый свет лампы, прикрытой пыльным абажуром, едва освещает комнату. Гермиона уже спит, устало подложив ладонь под голову, и Драко, иногда отрываясь от глянцевых страниц, рассматривает ее лицо.

Красивое лицо.

Он слегка поджимает губы, вспомнив, что она заставила его понервничать. Он метался по городу, пытаясь увидеть ее в каждой проходящей мимо девушке, но ему и в голову не пришло взглянуть на столики кафе на ратушной площади. Только Гермиона может хладнокровно уплетать мороженое, когда напротив нее сидит человек, получивший приказ рассказать и показать на деле все прелести свободной и беспорядочной любви.

А она не подпустила к себе близко даже Уизли, не позволила ему того, о чем он наверняка мечтает каждую ночь. Дьявол бы его побрал!

Ее губы слегка приоткрыты, и Драко четко осознает это осязаемое, ставшее понятным желание поцеловать их. Что, если она тоже не была бы против — она так смотрела на него там, в крепости, она сжала его руку с такой силой, словно их связывают не только руны.

— Прекрати себя в этом убеждать, — шепчет он сердито и возвращается к глянцевым страницам.

И позже, уже выключив свет, Драко лежит в тишине, слушая, как тихо дышит Гермиона, и неохотно думая о предстоящих опасностях. В этом городе радостных рабов они немного отдохнули, несмотря на нападение гоблина. Берти увезет их снова в неизвестность, где каждый день приносит новые испытания, но одновременно сближает их. Натягивая одеяло до подбородка, Драко вспоминает то мгновение, когда они с Гермионой впервые встретились в звенящей темноте ее прихожей. Она стояла перед ним, храбро сжимая кинжал в руке. Она впустила его к себе, несмотря на все гадости и боль, которые он ей когда-то принес.

 

— Почему ты открыла мне тогда, в ноябре? — Драко ставит перед ней чашку с горячим чаем, пахнущим мятой. Часы показывают половину седьмого утра, и они уже собираются к музею, пока остальной город только-только лениво просыпается.

Гермиона добавляет в чай каплю молока.

— Потому что ты сказал, что иначе умрешь. Я не могу обрекать человека на смерть, будь это хоть самый последний человек на земле, которому я бы хотела помочь.

Драко приподнимает брови.

— То есть, постучись к тебе Беллатриса, ты бы и ей помогла?

— При определенных обстоятельствах — возможно, помогла бы, — она спокойно помешивает чай ложечкой. — Отчаянные обстоятельства меняют людей. Вспомни хотя бы Снейпа. Стоило ему узнать об опасности, грозящей Лили Поттер — и он перечеркнул все свое стремление к власти, ко всему, что в нем пыталось взять верх над, в общем-то, незлым сердцем. Сердце победило.

Драко качает головой. Так нельзя! Однажды это милосердие выйдет ей боком, не дай Мерлин.

Они выходят из гостиницы в четверть восьмого и сразу направляются к Национальном музею. Людей на улицах практически нет, особенно в центре, так что они без каких-либо проблем находят нужную улочку и незамеченными проникают внутрь. Музей — длинное внушительное здание — оказывается забит сверху донизу самыми разными предметами искусства, включая мебель, живопись, скульптуру, прикладное искусство, посуду, ковры и статуэтки. Драко с трудом пробирается через первый же зал, расчищая Гермионе дорогу.

— Что у нас сначала по списку? — Гермиона немного отстает, обводя безумным взглядом горы ценных вещей. — Мерлин, как можно сваливать в бесформенную кучу бесценные творения людей! Им на них наплевать — выпьют свои таблетки и счастливы. А вот оно, счастье — здесь, в этих пыльных сокровищах. Может быть, используем Манящие чары?

Драко с сомнением смотрит на первый в списке артефакт.

— Хочешь, чтобы меня пригвоздило к какой-нибудь рухляди копьем Лонгина?

Гермиона с расстройством продолжает разглядывать предметы вокруг них.

— Честно говоря, сомневаюсь, что кому-то пришло бы в голову наносить руну на копье Лонгина. Что у нас там дальше? Брошь?

— Остготская фибула в виде орла, — Драко разочарованно проводит рукой по волосам. — Нам ни за что не найти ее в этих завалах. Попробую применить Манящие чары, а ты отойди за колонну. Брошь острая, если попадет в сердце или голову, погибнешь. Я поймаю ее так, словно она — снитч. Я еще помню, слава Мерлину, что такое — быть ловцом.

Гермиона нервно отступает за толстую колонну, с сожалением наступая на разбросанные толстым слоем книги. Драко, не раздумывая, использует Акцио, и брошь оказывается в ладони, вспарывая ее острой частью. Драко с шумом вдыхает пыльный воздух, кровь капает на пол, и Гермиона тут же оказывается рядом, доставая мазь из аптечки. Пока она возится с сумочкой, Драко торопливо произносит, держа испачканную в крови фибулу:

— Явись!

Ничего не происходит. Они решают оставить фибулу здесь, осторожно положив ее на полку в одном из шкафов — невероятно красивую, изящную вещь, сотворенную в далекие Темные века, когда люди только нащупывали свой путь в хаотичной Европе.

— Жаль. Я на нее рассчитывал, — Драко убирает в карман платок, стерев кровь с руки, и с удовольствием ловит на себе обеспокоенный взгляд Гермионы. — Придется идти вперед, по плану у нас в запасе целая сокровищница.

В следующем зале они натыкаются на рой докси и едва успевают отбиться, но одно существо все-таки успевает ужалить Драко в руку. Он шипит и падает на первый подвернувшийся стул с резными ручками в виде драконьих голов. Гермиона, вздохнув, снова ищет в сумочке мазь — уже другую — и спустя десять минут они продолжают путь. Руна не находится ни на статуях Святых Дев, ни на реликвариях, но едва они приближаются к астролябии двенадцатого века, как та начинает светиться привычным синим светом — но и только.

— Астролябии использовались в мореплавании, — Драко едва справляется с дрожью в пальцах. — Значит, в этот раз руна связана с морем.

Они тщательно исследуют все предметы по списку, так или иначе связанные с мореходством, но больше ничего не находят. Время неумолимо движется к обеду, потом — к вечеру, за окнами темнеет, на площадях загораются огни, и в сумраке набитых искусством залов ничего невозможно разглядеть.

Драко зло выдыхает, запинаясь за очередную статуэтку, и Гермиона устало и опустошенно садится прямо на опрокинутый комод из красного дуба. Волосы у нее торчат во все стороны, лицо — раскрасневшееся и полное досады, которую Драко охотно разделяет. Кому в голову могло прийти свалить здесь все скопом? Не спрятав, не поставив охраны. Заходи — воруй — и продавай.

— Дюрер все равно не выходит у меня из головы, он общался с огромным количеством известных людей, да и Скитер, кажется, о нем упоминала, — Гермиона обводит в списке оставшиеся предметы. — Давай подумаем, какие люди его окружали? Что происходило в его век?

Драко садится напротив нее и сосредоточенно трет виски.

— Реформация. Мартин Лютер прибивает тезисы к дверям церкви…

— Но Лютер не связан с морем, — перебивает Гермиона, постукивая пальцами по щеке. — Что еще? Колумб открывает Америку… Наступает эпоха Великих географических открытий. Кто из мореплавателей жил когда-нибудь в Нюрнберге и что-то оставил после себя?

У Драко перед глазами мельтешат страницы путеводителя, который он листал ночью, и ему кажется, что там был какой-то предмет, что-то про море… Он лихорадочно берет у Гермионы книгу и яростно листает до середины.

— Читай, — он разворачивает страницу к ней и тычет пальцем в картинку. — Мартин Бехайм.

— Немецкий ученый, негоциант, мореплаватель, — Гермиона послушно читает вслух. — Создатель старейшего в мире глобуса. Глобуса? Так руна — внутри него? Он должен быть прямо в следующем зале, видишь? Мы в пятнадцатом, а здесь написано, что глобус выставлен в шестнадцатом, в самом углу…

Драко ничего не успевает ответить, потому что, словно вторя его недавним мыслям, в дюйме от его лица проносится кинжал и с громким треском врезается в стену позади него, а потом из-за колонны выходят трое щеголевато одетых мужчин, и впереди них идет, гремя белыми цепями, высокий призрак с выпученными глазами.

Гермиона

Пока Драко, держа руку в кармане с палочкой, настороженно рассматривает троих незнакомцев, одетых в костюмы семнадцатого века, и делает ей знак держаться рядом, Гермиона с сожалением окидывает взглядом закованного в цепи призрака. Он выглядит не жутким, а уставшим, если такое слово можно применять по отношению к призракам.

— Что вам нужно, господа? — Драко выпрямляется, продолжая рассматривая незнакомцев.

— Я Жан, справа от меня Леон, слева — Жюли, — произносит мужчина посередине, с вьющимися волосами. Гермиона приглядывается и с удивлением замечает, что в синем камзоле действительно девушка — с короткими темно-каштановыми волосами и резкими чертами лица. — Мы торгуем антиквариатом, который плохо лежит. Вы, голубки, чем промышляете?

— Мы ищем артефакт и нисколько не заинтересованы в деньгах и кражах, — отзывается Драко, и Гермиона видит, что он готов выхватить палочку в любую секунду. Но и Жан поигрывает ножичком с расписной рукоятью. — Мы вам не помешаем. Более того, если нужно — поможем вам сбежать из этого проклятого города счастья.

Жан с соучастниками переглядываются и присвистывают. Призрак замирает в нескольких шагах от Гермионы.

— Вот это нам свезло, ребята, — Жан разводит руками. — А мы не откажемся от предложения. Самим из этого дерьма не вырваться, только с боем. Мы можем вам чем-то помочь? Вы уже видели какие-то наиболее ценные объекты?

Гермиона ловит на себе внимательный и почему-то неприязненный взгляд девушки.

— Нет, нас не интересуют деньги, — произносит она тихо. — Мы ищем старинный глобус, только и всего. Но вы можете заниматься своими делами, мы никуда не сбежим.

Другой парень, Леон, насмешливо улыбается.

— Глобус? Странные вы, голубки. Впрочем, мы вам мешать не будем, раз уж вы предложили сотрудничество. Предлагаю встретиться здесь же через пару часов и обсудить, как мы будем выбираться из города.

Гермиона проходит вместе с Драко в следующий зал, мародеры остаются в предыдущем, громко гремя предметами искусства и обсуждая, что лучше брать с собой на продажу и куда стоит ехать. Гермиона закрывает за собой дверь и быстрым взглядом окидывает разбросанные на полу и шкафах предметы.

— Ты серьезно? — шепотом интересуется она, глядя на Драко. — Ты разрешишь ворам скрыться с награбленным? Эти предметы принадлежат данному музею, данному государству. Их нельзя вывозить…

Драко тоже понижает голос до шепота:

— Я почти уверен, что за нами следят полицейские. Раз уж они отследили, что мы проводим время только друг с другом, то наше проникновение в музей они тоже заметили, только боятся сюда зайти, чтобы самим не нарушить закон. И когда мы окажемся снаружи с этими типами, они не сразу поймут, кого хватать. У меня лично нет желания сражаться с людьми в городе, находящемся под контролем гоблинов.

Гермиона улыбается краешком губ, глядя на него с восхищением.

— Мне нравится, когда ты не идешь напролом там, где это не нужно, а, наоборот, стараешься вывернуться из любой ситуации.

— Следую твоему примеру, — отзывается он негромко, и они расходятся в разные стороны в поисках глобуса. — Будь осторожна! Не открывай глобус без меня, слышишь?

Гермиона кивает, уже находясь от него на расстоянии нескольких шагов. Глобус, большой и пыльный, обнаруживается в одном из дальних углов зала, погребенный под старинными картами и выцветшими коврами. Чихая, она взмахом палочки откидывает ненужные вещи и с удивлением разглядывает глобус. Когда-то люди представляли планету именно такой: неизученной, хранящей тайны. У людей все еще было впереди, они стояли лишь в самом начале, и ошибки еще не были совершены.

— И как только человек может додуматься до создания таких вещей? — Гермиона обходит глобус. — Вот никто до тебя не догадался создать глобус, а ты — создал. Что-то совершенно новое и прекрасное.

Драко встает рядом и вместе с ней разглядывает глобус. Самый первый на Земле. Гермиона уже достает палочку, чтобы произнести заклинание «Явись», но Драко тут же хватает ее за запястье.

— Ты понимаешь, что он наверняка охраняется? — шепотом спрашивает он. — Предлагаю отойти как можно дальше и сперва коснуться его другим предметом.

Они отходят к противоположной стене и левитируют к глобусу старинную энциклопедию. При соприкосновении слышится щелчок, глобус открывается, и из него вырывается шар черного густого дыма, с невероятной быстротой надвигающийся на них. Гермиона чувствует, как Драко, обняв ее за талию, прижимает к себе и создает вокруг них защитный пузырь. Дым зло ударяется о него, и на несколько секунд зал пропадает в полной темноте, а когда пелена рассеивается, то все, что лежало до этого в комнате, превращается в песок. Остаются лишь Гермиона с Драко — и раскрывшийся, как пасть Зверя, глобус. Внутри него лежит маленький тонкий квадрат бумаги.

— Акцио! — произносит Драко взволнованно, и листок ложится в его ладонь. — Можешь прочитать?

— Знание, — выдыхает Гермиона, и руна тут же вспыхивает ярким синим светом.

И тут же часы в соседнем зале гулко бьют пять утра. Гермиона сразу ощущает накатывающую усталость и только сейчас понимает, что они провели в музее почти всю ночь.

— Пора уходить, — Драко берет ее за руку и решительно идет к дверям. Трое незнакомцев ждут их по ту сторону, подозрительно поглядывая исподлобья. — Грузовик с драже уезжает через двадцать минут от дома Дюрера. Своего парня берете с собой?

Жюли, усмехнувшись, окидывает его внимательным взглядом и, сняв шляпу, протягивает ее призраку. Тот, крутанувшись, исчезает внутри нее, и Жюли изящным жестом возвращает шляпу на голову.

— Вуаля, — она смеется, обнажая ряд мелких белых зубов. — Магия, дружок.

Общим решением они собираются покинуть музей через окно в южном крыле, и Драко, спрыгнув первым, помогает Гермионе мягко опуститься на булыжную улочку, поймав ее и на секунду задержав в объятиях. Их глаза встречаются, и Гермиона чувствует, что сердце бьется быстро-быстро, но совсем не от волнения.

Полицейские ждут их прямо за углом, растянувшись длинной грозной цепочкой, и Гермиона, держась за локоть Драко, видит в их руках электрошокеры и дубинки, но у некоторых мелькают и таблетки сомы.

Трое незнакомцев-французов, чертыхаясь, пытаются сбежать, но тут же попадают в плотное кольцо полицейских, в то время как Гермиона, незаметно достав палочку, накладывает на них с Драко дезиллюминационное заклинание. Но у нее остается стойкое ощущение, что они с этой странной троицей еще встретятся.

Берти уже ждет их на узкой пустынной улочке, сидя за рулем огромного грузовика, и делает отчаянные жесты, торопя их. Один из полицейских, заинтересовавшись его жестами, поднимается по улочке, но Гермиона тут же накладывает на него заклинание забвения.

Они лихорадочно забираются в грузовик через крошечную дверцу сбоку кузова и садятся на скамейку, вдыхая сладкий, почти приторный запах драже и конфет в зеленых обертках. Драко берет одну из них и тщательно нюхает.

— Шоколадная с огневиски, — заключает он авторитетно, засовывая конфету в карман. — Северус как-то получил такие на Рождество и с отвращением выкинул их в мусорную корзину. А вот Крэбб и Гойл с радостью умяли. От них потом несло алкоголем так, что МакГонагалл посчитала нужным снять с нас целых десять баллов.

Гермиона крепко держится за скамеечку, потому что Берти резко поворачивает на перекрестках, стремясь побыстрее покинуть город.

— А ты пробовал огневиски? — интересуется она. — Я однажды попробовала из чистого любопытства. Отвратительная гадость.

Драко смотрит на нее мрачно, и она сразу понимает, почему и зачем он его пробовал.

— Пару раз пытался забыться, но потом становилось еще хуже. Когда возвращаешься в реальность, она кажется страшнее, чем была до стакана огневиски. Лучше идти по выжженной пустой земле, чем нырять из ада в рай.

Гермиона кивает, потом подается вперед и сжимает его руку. Однажды они остановятся в своем постоянном беге, и он расскажет ей об отце, еще о мэноре, о матери — обо всем, что его тревожит. И она с удовольствием послушает, даже если ничем не сможет помочь. Драко не отнимает руку — только смотрит на нее серьезно, и Гермиона смущается. Он недавно спрашивал, почему она пустила его к себе в тот вечер. Как она могла не пустить? Ей всегда казалось, что где-то глубоко внутри он лишь напуган, а не жесток — даже когда они с Гарри едва не убивали друг друга в постоянных стычках. И тогда, у ее двери, в его голосе слышались испуг и отчаяние.

Они продолжают петлять по улицам, уезжая от центра все дальше — и дальше от Денниса. Гермиона с сожалением вспоминает, как они первый раз пошли гулять по Нюрнбергу, как Деннис сделал столько снимков, в том числе сфотографировал их вдвоем с Драко на фоне Фраункирхе, и ей нравится эта колдография, так что она хранит ее в кармане.

Грузовик вдруг останавливается, и Гермиона обменивается с Драко недоуменным взглядом.

— Куда? — звучит с улицы низкий голос. — Документы на товар и водителя.

Берти что-то нервно отвечает, происходит обмен обычными репликами, и когда грузовик уже снова пыхтит, заводясь от поворота ключа, знакомый голос произносит:

— Ба! Далеко вы успели уехать, но от нас улизнуть не получится, нам обещали пропуск.

Берти что-то возражает, тихо вскрикивает полицейский, и из резко распахнутой дверцы в кузов льется утренний свет. Морщась, Гермиона неохотно смотрит, как трое французов-мародеров вальяжно забираются внутрь.

— Как это вы так незаметно исчезли, а, голубки? — Жан садится на пол и, развернув конфету, закидывает ее себе в рот. — Словно накинули плащ-невидимку.

Гермиона ловит на себе многозначительный взгляд Драко и поджимает губы. Да, разумеется, плащ-невидимка Гарри неимоверно помог бы им, но он принадлежит Гарри. Последние несколько ночей она никак не может с ним связаться. Может быть, в Азкабане что-то случилось? Или Рон все-таки смог вызволить его из тюрьмы?

Грузовик резко дергается и продолжает путь за пределами города, уже не петляя по улочкам. Они едут в относительной тишине с полчаса, и Нюрнберг остается далеко позади. Поглядывая на поедающих конфет мародеров, Гермиона раздумывает, можно ли доставать карту Праги или стоит дождаться более подходящего времени. Словно читая ее мысли, Жан интересуется:

— Куда путь держите, голубки?

— В Прагу.

Троица присвистывает, потом разражается оглушительным смехом.

— Прага — город мертвецов и ненормальных военных, держитесь подальше и от тех, и от других. Что вы там забыли? Опять рухлядь типа глобуса?

Гермиона не отвечает, держась за скамейку, чтобы не подскакивать на ухабах. Значит, Прага довольно опасна, так что придется постоянно быть начеку.

— А военные не боятся мертвецов? — интересуется она, не выдержав.

— О, они живут в подземной резервации, в бывшем переделанном метро, — отзывается Жан, набивая карманы конфетами. — А нашего призрака мы как раз там и изловили. Нарисовали ловушку на земле, он в нее и попался.

Гермиона собирается возразить, что подобное отношение к призракам недопустимо, так как они часть мировой системы, но Драко делает круглые глаза и поворачивается к Жану:

— Что за ловушка?

— Расскажу за вознаграждение, — Жан хитро ухмыляется, и Драко, сунув руку в карман, кидает ему монету. — Вот это улов! Монета времен Юстиниана, чистенькая. А ты, парень, не промах. Держи — внутри бумага с описанием ловушки, я их удачно продаю таким безумцам, как вы с девчонкой.

Драко спокойно берет бумагу из его рук, разворачивает и бегло пробегает глазами. Гермионе хочется пожурить его за вынос предметов искусства из музея, но в то же время она удивлена его дальновидностью. Ей бы и в голову не пришло захватить с собой на всякий случай небольшую ценность, чтобы она потом смогла пригодиться. Ей нравится его уверенность в себе в таких ситуациях, его умение договориться так, чтобы остаться в выгодной позиции. Уверенность, граничащая с высокомерностью, но именно эта уверенность ей и нравится. Ни в Гарри, ни в Роне таких качеств нет. Для них Гермиона была больше матерью, постоянно подстраховывая их и держа в голове кучу мелочей, но с Драко она чувствует себя равной ему, чувствует себя настоящей женщиной, чьи действия не принимают как должное. И ей хочется вцепиться в это приятное чувство и не отпускать его.

И она едва заметно улыбается Драко, и тот, заметив ее улыбку, отвечает тем же. Они продолжают ехать по ухабистой дороге, иногда поглядывая на часы.

— И давно вы так путешествуете? — Леон поглядывает на Гермиону.

— Четыре месяца, — отзывается она и думает о том, что за четыре месяца в ее жизни случилось больше, чем за последние два года.

— И все еще живы? Повезло, — Жан усмехается. — Сейчас в каждый город заходишь с опаской, никогда заранее не знаешь, на какое общество наткнешься и сможешь ли унести ноги. А все эти лопоухие твари виноваты, видали их?

— Однажды, но мы успели уйти, — отзывается Гермиона. — С тех пор они нас преследуют.

Жан согласно кивает головой.

— У них в руках весь мир, и они играют людьми как марионетками, убивают всех, кто встает на их пути. Они обладают магией, так что бороться с ними невозможно. Мы выживаем как можем, торгуя предметами искусства, потому что больше ничего не умеем, — Жан сверкает глазами. — В Праге этих тварей нет, но, если соберетесь на юг, берегитесь. В Италии их полно, у них там целая коммуна.

У Гермионы внутри все сжимается. После Праги они должны отправиться в Рим, потому что Роджер уверен, что одна из рун хранится именно в Ватикане. Ничего, они что-нибудь придумают.

Грузовик останавливается, и пухлое лицо Берти показывается в приоткрывшейся дверце.

— Прага через двадцать миль, господа. Кому в другую сторону, прошу на выход.

Троица тут же поднимается на ноги и, небрежно пнув рассыпанные конфеты, спрыгивают на землю. Гермиона с Драко снова остаются одни, и Гермиона вытаскивает из сумочки два батончика из Нюрнбергского магазина, чтобы успеть перекусить.

Берти высаживает их на окраине города и, махнув рукой на прощание, уезжает прочь на пыхтящем грузовике. В воздухе отчетливо пахнет весной, и Гермиона, стащив с шеи шарф, прячет его в сумочке.

Они синхронно вынимают палочки и, сверившись с картой, идут по направлению к центру города. Гермиона с сожалением понимает, что они не успели изучить путеводитель, так что придется найти подходящее жилье и сначала разобраться с картами и знаковыми местами.

— Романских и готических построек здесь много, но многие из них были восстановлены или достроены, — Драко оглядывается по сторонам. — Мрачный город, и небо — мрачное.

— А мне нравится, — Гермиона с удовольствием рассматривает здания по обеим сторонам улицы. — Мы с родителями были здесь однажды. Сегодня составим список самых интересных для нас мест, а начать я предлагаю с Вышеграда.

Драко подходит к одному из домов и осторожно заглядывает внутрь.

— Никого, совсем никого.

За целый час они не встречают ни одного живого человека, несколько раз им попадаются на пути призраки, так что приходится поспешно прятаться, и в одном разбитом окне Гермионе кажется, что она видит чье-то мертвое лицо.

— Откуда здесь так много призраков? — шепчет Драко, когда они, вжимаясь в очередную стену, прячутся от призрака женщины с огромными пятнами крови на выцветшей одежде. — Призраки — неупокоенные души, разве не так? И они остаются на земле, чтобы отомстить.

Гермиона кивает, раздумывая, почему именно в этом городе могло взяться столько недовольных душ. Прага долгое время была сердцем Европы, здесь жили и творили многие выдающиеся личности, но не меньше их жило и в Париже. Почему именно Прага? Наверняка это очередной эксперимент от гоблинов. Чем больше они путешествуют, тем больше она понимает, что уже никогда не будет воспринимать мир прежним. Она жила под своим куполом, а потом оказалась за его пределами. Поиск крестражей тоже принес ей много потрясений, но тогда мир был знакомым, а в искаженном люди ведут себя совсем не так, как она ожидала. В отчаянных ситуациях люди стараются выжить, и это выживание часто основано совсем не на справедливости.

— Нам нужно где-то поставить палатку, — она устало вздыхает, и Драко тут же замечает этот вздох. — Только в обычном доме я останавливаться боюсь…

Она не успевает договорить: из разбитого окна на дорогу перед ними выпрыгивает мертвец. Он похож на инфернала, только выглядит так, словно человек умер совсем недавно. Драко сносит ему заклинанием голову, и мертвец падает на спину, беспомощно шевеля конечностями.

— Бежим! — Гермиона лихорадочно вскидывает палочку, попадая еще в одного. — Они нас учуяли, их может быть слишком много!

Мертвецы образуют за их спинами кольцо, двигаясь достаточно быстро. Драко на ходу разворачивает карту и взмахивает рукой в сторону Ратуши. Они бегут к ней, ориентируясь на башню, и на ходу осматривают здания, раздумывая, в каким из них получится спрятаться.

— Сюда, — Драко толкает какую-то дверь в похожем на дворец здании, что стоит как раз напротив Ратуши. — Здесь окна целы, так что если мертвецы и есть, то только внутри.

Гермиона только успевает заметить, что здание построено в стиле барокко и напоминает ей Пражскую национальную галерею, которую она мельком видела в прошлом путешествии с родителями.

Оказавшись внутри, они сразу запирают дверь заклинанием и осторожно выглядывают в окно: мертвецы, дойдя до площади, растерянно останавливаются и крутят головами, один из них направляется к их зданию, другие разбредаются кто куда.

Палатку решают поставить на втором этаже, в одном из последних залов с потускневшими морскими пейзажами и пыльными статуэтками, использовав все защитные заклинания. Устроившись, Гермиона раскладывает вещи и занимается ужином, пока Драко сосредоточенно листает путеводитель, сверяясь с картой.

— Я все думаю про эту троицу, — Гермиона задумчиво режет овощи и скидывает их с доски в мисочку. — Выглядят такими наглыми, а в глазах у каждого — неуверенность. Как будто и сами не знают, что будут делать дальше.

Драко качает головой.

— За них не переживай. Они мать родную за деньги продадут, если понадобится. У таких только деньги в голове, это все комплексы. У кого-то они более выражены и более серьезны, у кого-то менее, но, когда люди всю жизнь строят так, чтобы избавиться от них, может случиться страшное. Слава Мерлину, меня отрезало от идеи быть знаменитее, чем Поттер. Но курса до пятого она постоянно вертелась в голове, а потом — отец попал в Азкабан. Вот тогда-то я и прозрел, только было поздно.

Гермиона ставит на стол подогретое мясо и садится напротив него.

— Пожалуй, ты прав. В меня родители в детстве вложили идею, что нужно быть самой прилежной, раз я еду учиться в такую необычную школу. Или вот Рон — ему вечно стыдно за то, что у их семьи нет денег.

Драко хмурится, откладывая книгу, и берет протянутую вилку.

— Вот это опасно, Гермиона. Люди, которые постоянно чувствуют ущербность в таких важных сферах, как деньги, семья и осознание своего места в жизни, рано или поздно оказываются на распутье двух дорог, и главное — не пойти по той, которая якобы сулит все то, чего у тебя никогда не было.

Гермиона сразу морщит нос.

— Ты не знаешь Рона. Он никогда не свернет на темный путь.

— Нас нет в Лондоне уже четыре месяца, — замечает Драко резонно. — А у них идет война, и на войне люди очень сильно меняются, придумывая себе оправдания и добиваясь целей любой ценой. Тебе кажется, что ты знаешь Уизли, но ты знаешь его другого, и потом — не он ли бросил вас с Поттером во время поиска крестражей?

Гермиона поджимает губы, в глубине души понимая, что он в чем-то прав. Рон отвернулся от Гарри на четвертом курсе из-за зависти к Турниру, Рон бросил их в палатке, но самое неприятное — его слова о том, что он бы выбрал Бузинную палочку. Что бы он сделал, окажись она в его руках?

После ужина они привычно садятся за стол с картой и путеводителем, а также книгой по архитектуре и скульптурным памятникам Праги. Теплые лампы уютно освещают комнату, рядом с ней сидит Драко, сосредоточенно отмечающий маркером их завтрашний маршрут, и Гермиона зажмуривается от чувства уюта. Там, за пределами палатки, летают призраки и ходят мертвецы, но здесь, внутри, они с Драко сидят рядом, изредка касаясь друг друга локтями, и от этих редких прикосновений у нее отчего-то бегут мурашки. Она смотрит на Драко искоса: его лицо, раздражавшее ее в школе, теперь кажется ей красивым, и его характер привлекает ее, и ей хочется вылечить его внутреннюю боль.

— Что? — Драко замечает ее взгляд, отрываясь от карты.

Гермиона с мгновение смотрит в его серые глаза.

— Ничего, — отвечает она поспешно и придвигает к себе книгу.

 

Драко

Ночью они просыпаются от пугающего рева и мычания около палатки. Гермиона, приподнявшись на постели, вынимает из-под подушки палочку, но Драко сонно замечает:

— Я проверю сам, спи.

— Драко, — ее глаза блестят в темноте, — мне ни с кем не было так спокойно и безопасно, как рядом с тобой. Ни с Гарри, ни с Роном.

— Мне ни с кем не хотелось делиться своими потерями, — отзывается он тут же, — не боясь показаться слабым или непонятым. Мне ни с кем не хотелось быть рядом все время, только с тобой. Я не знаю, как это вышло, да и не хочу знать, но я говорю искренне.

Мычание становится громче, и они оба вздрагивают. Драко торопливо находит на ощупь ботинки и, пройдя кухню, осторожно выглядывает из палатки. Двое мертвецов упорно бьются о защитный барьер, колошматя по нему мертвыми руками, покрытыми струпьями. Драко применяет заклинание обезглавливания, и мертвецы падают на пол и замирают.

— Меня радует, что наши защитные заклинания работают, — произносит Гермиона, когда он возвращается в комнатку. — Хотя бы можно спать и не волноваться, что тебя кто-то сожрет или утащит. Наверное, они отыскали нас по запаху, ведь палатка тоже никому не видна. Утром проверю, есть ли у нас ингредиенты для зелья, которое полностью отбивает запах — тогда им сложнее будет нас отследить.

Драко с удовольствием забирается обратно в теплую постель.

— Думаешь, они не видят, только чуют?

— Возможно. Не представляю, как может видеть мертвый глаз — ведь они трупы — но ничему не удивлюсь. Просто получается, что дезиллюминационное применять бессмысленно: они найдут нас по запаху, совсем как собаки. Если бы профессор Ньют отправился с нами! Он смог бы увидеть столько нового!

— Слава Мерлину, что его с нами нет, — ворчливо отзывается Драко, уже закрывая глаза. — Иначе мне пришлось бы делить твое общество с ним.

Гермиона не отвечает, как-то странно вздыхая, и Драко проваливается в сон. Ему снится мать, гуляющая в Хогвартсе рядом с Северусом. Ее лицо уже не так печально, как раньше, и на губах иногда мелькает слабая тень улыбки — когда Северус говорит что-то язвительно-смешное. Драко кажется, что они неплохо смотрятся вместе, но он тут же отгоняет эту невероятную мысль.

Когда он просыпается, часы показывают восемь, а Гермиона уже вовсю возится на кухне, откуда в спальню долетают вкусные запахи поджаренного хлеба, яиц и зелени. Одеваясь, Драко невпопад мечтает о том, чтобы так начиналось каждое его утро: со вкусных запахов завтрака, который готовит Гермиона.

— К сожалению, для зелья уничтожения запаха у нас не хватает корня полыни, но я поищу, чем можно его заменить. И еще я полистала справочник: в готических постройках нам ловить практически нечего, — Гермиона кивком просит его снять с плиты кофе. — Можно заглянуть в несколько костелов, которые мы обсуждали вчера, но не уверена, что для нас там что-то найдется. Нужно выбрать подходящие исторические фигуры, святых — и искать в этом направлении. У чехов очень популярен Ян Непомуцкий, например.

— Я не очень хорошо разбираюсь в истории Чехии, — Драко помогает ей поставить завтрак на стол. Ее волосы убраны в пучок, чтобы не мешались при готовке, и обнаженная шея с лукавым завитком привлекает его внимание. — Кроме Карла Четвертого, который, кстати, и в Нюрнберге много всего сделал, я никого не знаю. Еще был какой-то Вальдштейн, но это уже семнадцатый век. Впрочем, он мог хранить какие-то древности. Кто из чешских рыцарей участвовал в крестовых походах или был коллекционером?

Гермиона задумчиво качает головой. На ней снова чуть растянутая гриффиндорская футболка, которая нравится Драко.

— Так сразу и не скажу, придется читать справочник.

После завтрака они решают осмотреть несколько зданий — на всякий случай — а потом, пообедав, уже заняться плотным историческим исследованием. Гермиона сворачивает палатку, пока Драко сторожит двери в зал — но в здании пусто.

— Если призраки — это неупокоенные души, то что, если они как раз неупокоенные души мертвецов? — предполагает Гермиона. — С людьми что-то случилось, но они не смогли умереть до конца. Понимаешь, о чем я?

Драко закатывает глаза.

— Честное слово, меньше всего меня сейчас интересуют причины появления призраков и мертвецов. Ты хочешь их спасти и упокоить?

Гермиона поджимает губы.

— А что в этом такого?

— То, что вместе с ними могут упокоить нас, — отвечает он сердито. — Я не разрешу тебе лезть в пекло ради каких-то трупов, и нечего так на меня смотреть: я отвечаю перед самим собой за твою безопасность. Давай лучше осмотрим церкви.

Гермиона дергает плечом, но ничего не возражает, только взмахивает рукой по направлению к церкви Святой Марии Снежной, до которой идти минут пятнадцать. Они стараются избегать встречи с призраками, но одна из улочек оказывается такой узкой, что им не остается ничего, как смотреть на безмолвное приближение призрака женщины, худого, бледного, с призрачной кровью, капающей с шеи.

Драко тут же окружает их защитной сферой, и призрак, побившись о непроницаемую поверхность, медленно уплывает прочь. Но они оба видят те длинные трещины, что остались после прикосновения призрака. Сфера не спасет их от нескольких существ, напавших разом, и если они захотят проникнуть внутрь, рано или поздно им это удастся.

— Бумага с ловушкой у меня в кармане, — Драко с шумом выдыхает. — Что, она показалась тебе несчастной?

Гермиона оборачивается вслед призраку.

— Глубоко несчастной.

Они входят в заколоченную церковь и зажигают свет на конце палочки. Внутри так сыро, что Драко поеживается. Складывается впечатление, что церковь была брошена людьми так же спешно, как и жилые дома. На одной из скамеек они находят забытый кем-то платок, у алтаря стоит купель и лежит открытая посередине Библия на латыни.

— Изначальная церковь была перестроена, — Драко водит пальцами по строчкам путеводителя, поглядывая на Гермиону, рассматривающую ренессансный потолок, заменивший некогда готический. — Рыцари красного креста с красной звездой сообщают о том, что башня с колокольней была разрушена еще в конце пятнадцатого века. Кто такие рыцари красного креста с красной звездой?

Гермиона тут же лезет в исторический справочник и через несколько мгновений находит нужную страницу.

— Тут полно лиц, включая основателей Ордена, — она нервно садится на краешек скамьи. — У них даже есть собственный храм. Но здесь столько информации, что нам придется разбираться огромное количество времени, не говоря о том, что Орден может и не иметь к руне никакого отношения. Придется еще рассмотреть вариант статуй, их здесь много, и некоторые созданы в нужный период истории.

Драко садится рядом с ней и смотрит на нее ободряюще.

— Мы справимся. Нужно будет задержаться — задержимся. Что у нас по запасам?

— Я захватила из Нюрнберга достаточно еды, так что на неделю-полторы должно хватить, — Гермиона оглядывается по сторонам. — Мне всегда так неловко, когда мы заходим в храмы. Люди здесь молятся, отдают всех себя молитвам, а мы праздно болтаемся, беззастенчиво разглядывая все подряд. Нехорошо это. Да еще и ищем магические символы.

Драко несколько минут молчит. Он воспринимает храмы и соборы лишь как архитектурные и культурные памятники, но не как священные места. И все же в словах Гермионы есть доля правды.

— А ты во что-то веришь? — спрашивает он тихо, снова поеживаясь от сырости.

— После всего, что мы пережили, я верю только в тебя и себя, — отвечает она еще тише, не глядя на него. — А ты?

— В неведомых богов, — Драко усмехается, глядя на распятие. — Понятия не имею, кто они и как выглядят — на то они и неведомы, — но они всегда меня слышат. И я благодарю их всегда: и в горе, и в радости. Большинству людей на бога наплевать, если у них все хорошо. Особенно у христиан. Не замечала?

Гермиона пожимает плечами.

— Нет, но, возможно, ты прав. Единственное, что мне всегда нравилось, это венчание в храме. Ужасно романтично!

Драко улыбается, потом встает и протягивает ей руку.

— Пойдем, тут так холодно и промозгло, что еще десять минут, и я закоченею.

Гермиона долго не выпускает его руку, ухватившись за нее изо всех сил, и Драко нравится это ощущение: он ведет ее за собой. Ощущение новое, но невероятно приятное.

Они решают заглянуть в один из дворцов по ту сторону реки и остановиться в одном из них на ночь, тем более что церковь Ордена, храм Франциска Ассизского, тоже находится у самой реки, около Карлова моста, так что им все равно нужно будет пройти мимо. Только попасть внутрь церкви им не удается: как только они направляются к двери, слева, из-под арки дома на них выходит целая толпа мычащих мертвецов.

— В другой раз! — Драко резко разворачивается, бросая попытки взломать дверь церкви.

— Другого раза может не случиться! — возражает Гермиона. — Мы закроемся изнутри…

— Их слишком много! — Драко сбегает со ступеней, увлекая ее за собой. — Так мы окажемся в ловушке. Что, если внутри тоже мертвые? Куда мы денемся? Магия против них не очень эффективна, как и против инферналов, а сферу они могут пробить. Я не хочу рисковать.

Они бегут к мосту, обрамленному с обеих сторон старинными готическими башнями. Толпа мертвецов, разом меняя направление, идет следом. В середине моста они натыкаются на огромные ворота, перерезающие мост от края до края. Алохомора, разумеется, не работает — и никакое другое отпирающее заклинание, так что Драко отчаянно восклицает:

— Бомбарда!

Ворота вздрагивают, но не поддаются. Толпа мертвецов сзади приближается, и от ворот их отделяет уже менее двадцати шагов.

— Бомбарда! — Драко и Гермиона одновременно направляют палочки на ворота, и одна из перекладин, вырвавшись, падает в толпу. — Бомбарда максима!

Искореженные ворота, наконец, поддаются, распахиваясь внутрь. Драко едва успевает схватить Гермиону за руку и втащить за ворота до того, как один из мертвецов касается ее волос.

— Репаро! — произносят они так же одновременно, задыхаясь, и железная конструкция снова неохотно становится одним целым, а мертвая толпа с силой ударяется о нее, как волна об утес.

Гермиона сердито приглаживает растрепавшиеся волосы, и Драко с облегчением выдыхает. Прорвались. Только что они будут делать, если придется вернуться в эту церковь?

— Интересно, что бы сделал Снейп с этой толпой преследующих его трупов? — Гермиона возмущенно оглядывается в сторону мертвецов.

— Трансгрессировал бы, — отзывается Драко, внимательно оглядывая оставшуюся половину моста. — Ему плевать на то, что это якобы невозможно в мире гоблинов.

Гермиона пожимает плечами, не соглашаясь с ним, и они торопливо проходят мост, на ходу разглядывая статуи святых и исторических деятелей прошлого. Многие из них от времени покрылись темным слоем грязи, отчего покорные лица кажутся еще более скорбными и несчастными. Над одним из святых — нимб с пятью звездами, и Драко кажется, что он его где-то видел.

— Куда направимся? — он смотрит на Гермиону, бодро шагающую рядом. Ему нравится, что она всегда так быстро отходчива, что бы с ними ни случалось. — Есть идеи?

— В дворец Валендштейна, — с готовностью отвечает она. — Я видела его фамилию среди участников Ордена. Вполне может оказаться, что он хранил реликвии в своем дворце. Там можно разложить палатку и провести сколько угодно времени, чтобы найти нужную информацию. Если, разумеется, дворец не полон мертвецов. Интересно, кто поставил эти ворота на мосту?

Драко задумчиво пожимает плечами. Троица что-то говорила о мертвецах и сумасшедших военных, так что те могут оказаться по эту сторону реки, и придется быть осторожными. До дворца Валендштейна они добираются быстро и радостно замечают, что дворец цел и невредим. Пробравшись через роскошный сад, они оказываются внутри и сразу запечатывают все двери и окна, а потом быстро обходят пустой, еще не разграбленный дворец, убеждаясь, что в нем нет ни призраков, ни трупов. Палатку решают поставить в маленькой комнатке сразу за огромным залом, который очень нравится Гермионе.

— Помнишь Святочный бал? — спрашивает она тихо, снова заглядывая в просторное помещение с золотой лепниной, расписанным плафоном и треснутыми, но еще стоящими зеркалами во весь рост. — Я с тех самых пор танцевала только один раз, на свадьбе у Билла и Флер.

— Эти двое поженились? — Драко приподнимает брови. — Невероятно.

Гермиона, пропустив его язвительность мимо ушей, проходит на середину зала и останавливается, касаясь носком ботинка паркета, покрытого тонким слоем пыли. Драко смотрит на нее со стороны: в громадном зале ее стройная фигура кажется невероятно хрупкой и трогательной. Когда она оборачивается, то Драко снова ловит себя на мысли, что она действительно красива.

— Хочешь, потанцуем? — вдруг предлагает он неожиданно для самого себя. — В пустом золотом зале заброшенного дворца с треснутыми зеркалами. Здесь когда-то гремела музыка и расхаживали дамы и господа в огромных париках, неискренне улыбаясь друг другу, пили дорогое вино и чревоугодничали. А теперь здесь только мы — потерянные в хаосе мира.

Гермиона робко кладет ладонь на его ладонь и позволяет положить руку на ее талию. Они делают неуверенные раз-два-три, глядя смущенно в потолок, и Драко вспоминается та ночь, когда он обнял Гермиону. Она сейчас так же близко, как тогда — и на некоторое короткое время им не грозит опасность. Он смотрит в ее взволнованное, захваченное танцем лицо и не знает, как справиться с возникшими внутри него чувствами. Те ростки влюбленности, прораставшие сперва незаметно в темноте его сердца, теперь оплетают его целиком, и он отчетливо видит Гермиону перед собой, в своих объятиях. И Драко, замедлившись, останавливается и встречается с ней взглядом. Его рука лежит на ее талии, а ее маленькая, крепкая ладонь — на его плече.

А потом Драко — не отдавая себя отчета, не желая отдавать — наклоняется и целует чуть приоткрытые губы. Они вздрагивают — и вся Гермиона вздрагивает — а потом робко отвечают на поцелуй.

Здесь и сейчас. Как всегда «сейчас» — самое неподходящее — и самое подходящее время.

Гермиона пытливо разглядывает его, словно проверяя — нет ли насмешки в глазах, не шутка ли это, — а потом слабо улыбается. И Драко, которому эта улыбка кажется знаком одобрения и позволения, изо всех сил прижимает Гермиону к себе и целует — гораздо увереннее. Ее руки касаются его волос, и он четко ощущает все ее тело — вдруг ставшее настоящим, близким, живым. И он сам чувствует, что жив.

Они ничего не успевают сказать друг другу: из трещин в зеркалах стремительно выплывают призраки и окружают их плотным, постепенно сжимающимся кольцом. Драко спешно вытаскивает из кармана бумагу с ловушкой и зачитывает ее: под их ногами вспыхивают какие-то красные символы, и призраки в ужасе отшатываются, но не разжимают кольцо. Драко с отвращением рассматривает их лица: бледные, зеленоватые, кроваво-красные, хищные, несчастные и презрительные.

И тогда за призрачными спинами раздается выстрел. Призраки сразу бросаются врассыпную, несколько выстрелов попадают в цель, и призраки истаивают в воздухе с отчаянным криком. Когда дым рассеивается, Драко видит перед собой высокого человека в военной форме. Он один, но пули в его ружье могут быть опасны.

— Кто такие?

— Мы путешествуем, — отвечает Драко, переглядываясь с Гермионой. — Мы не враги.

Военный одобрительно кивает, и из-за дверей в комнату проходят еще несколько мужчин в военной форме, сжимая в руках ружья.

— Вы пойдете с нами, — произносит один из них. — Здесь оставаться опасно, да и нам нужны свежие силы.

Что-то падает Драко в карман, и едва слышный шепот Гермионы доносится до него со стороны:

— На случай, если нас снова разделят. Никому не показывай и не отдавай.

Военные ведут их за собой, пристально наблюдая за каждым шагом. Драко думает о том, что если бежать, то сейчас, но он не знает, из чего сделаны пули. Если они магические, то заклинание может их не отвести, так что придется потерпеть очередные несколько дней в новом и непонятном обществе и постараться вырваться из него как можно скорее. Они уходили от Зверя и от таблеток счастья, которые он на всякий случай прихватил с собой, они уйдут и от призраков и мертвецов, потому что они с Гермионой есть друг у друга.

Их действительно разделяют после того, как они долго спускаются вниз по винтовой лестнице, слушая эхо громких шагов. Гермиону уводят налево, Драко же сворачивает за ведущим его солдатом направо.

— Переодеться — и марш на занятия! — солдат указывает ему на чистую военную форму с красными погонами. — И поживее. На форме вышит номер. Как бы раньше тебя ни звали, откликаться будешь только на номер, имен у нас нет. Имена придают индивидуальность, а она опасна и не нужна. Мы все едины перед общим врагом. Сейчас за тобой придет лейтенант и распределит на подходящее вакантное место.

Драко только вздыхает, беря в руки форму. В каждом городе — почти одно и то же! Общий враг, упрямое обезличивание и уродливая одежда. В Париже, впрочем, одевались со вкусом, но занимались ерундой.

— Повернитесь, новенький, ваш номер М-169, — звучит из-за спины знакомый голос. — Повернитесь, я с вами разговариваю.

Драко резко разворачивается, продолжая застегивать рубашку, и его глаза встречаются с болотными глазами Пэнси Паркинсон, в которых сквозит требовательность.

 

Гермиона

Фигура Драко исчезает из вида, и Гермиона послушно следует за ведущим ее вперед офицером. Видимо, под дворцом Вальдштейна располагается целый подземный город, входы и выходы которого строго охраняются. Как хорошо, что она успела передать Драко зеркальце — так они будут знать, что происходит друг у друга, и смогут спланировать побег. Только бы их не обыскивали! Палочку отдавать нельзя, придется сражаться.

Но ее не обыскивают, приведя в большой просторный зал с тускло горящими лампами.

— А-200! — офицер чуть повышает голос. — Займись новенькой и побыстрее.

А-200 — невысокая женщина с одутловатым лицом — неторопливо выходит из каморки и направляется к ним.

— Красавицу-то нашли какую, — она всплескивает руками. — Я ей самую лучшую форму подберу. У нас последнее время все покусанные да измученные, а тут…

— Ты работай, а не болтай, А-200, — строго произносит офицер. — Не забудь о номере, как в прошлый раз.

А-200 машет на него рукой, и офицер, развернувшись, уходит. Гермиона с сожалением думает о времени, которое они с Драко потеряют, выбираясь из этого подземного города, а они и ни на шаг не приблизились к местоположению руны. С другой стороны, здесь наверняка будет свободное время, когда можно поискать информацию в справочнике — нужно обязательно его использовать.

А-200 дает ей аккуратно сложенную и чистую одежду, которая напоминает Гермионе форму то ли Первой мировой, то ли русских во время Второй мировой. И когда Гермиона переодевается, незаметно запихнув свои вещи в бисерную сумочку, А-200 пришивает ей на правую сторону рубашки личный номер: О-117.

— Твое новое имя, деточка, — А-200 довольно похлопывает ее по плечу. — Теперь скажи мне, в чем ты сильна? Конструирование, оружейное дело, пение или игра на инструментах, садоводство, сочинение гимнов и од, разнообразная работа руками, медицина?

Гермиона с минуту раздумывает: конструкторы — закрытая каста, наверняка строят корабли будущего, Драко, скорее всего, возьмется за оружие, а ей проще всего пойти в медицину — медикам путь открыт даже в самые закрытые пространства.

— Отлично, у нас как раз там катастрофически не хватает рук, — А-200 довольно улыбается. — Кроме того, медики получают дополнительный паек, имеют право выходить на поверхность в составе боевой группы, могут отказываться от розовых билетов и посылать их сами кому захотят, а также раз в месяц выбирать удобный «сексуальный час». Жаль только, что медики постоянно гибнут, но за это и получают столько привилегий.

— Розовый билет? — Гермиона поправляет жесткую накрахмаленную рубашку.

— Услуга любви, — А-200 хитро подмигивает. — У нас тут нет семей, нет «я», есть только «мы», и «мы», строя прекрасное будущее, имеем право на небольшие удовольствия. Но ты не переживай, мы даем и контрацептивы, так что ребеночка заведешь, когда захочешь. У нас очень свободный город.

Гермиона тихо хмыкает. Бесконечное количество ограничений, полностью стертая личность без имени — зато ребенка можно рожать и не сразу. Какая невероятная свобода! Пожалуй, этот город по организованности и порядкам превосходит даже Нюрнберг. Здесь нет праздности, только работа и движение вперед. И, видимо, постоянная борьба с миром наверху.

— Медики живут в собственном крыле, принимают пищу отдельно и не участвуют в общих построениях, кроме исключительных случаев и парадов, — А-200 ведет ее за собой по узкому коридору, наспех выкрашенному белой краской. — Сейчас как раз начнется обед, коллеги все объяснят.

И А-200 прощается с Гермионой, приоткрывая ей тяжелую, обитую железными кнопками дверь. Гермиона неохотно заходит внутрь небольшой комнаты и останавливается у входа. В комнате невкусно пахнет капустным супом и гренками, за круглым столом сидят восемь девушек ее возраста или немногим старше.

— Новенькая! — одна из девушек с номером Л-444 стремительно поднимается и подходит к ней. — Наконец-то! Мы тут с ног сбиваемся в больничном крыле. Разделишьс нами обед?

Гермиона садится за стол и погружает ложку в горячий суп. На вкус он оказывается немногим лучше, чем на запах, но поесть все равно нужно, поэтому она энергично доедает все до дна, закусывая плотным серым хлебом.

— С травами умеешь работать? — интересуется другая девушка, у которой на рукаве вышит номер Б-201. — Среди нас никто не умеет, кроме П-335.

Гермиона утвердительно кивает, и в этот момент в комнату входит еще одна девушка. Гермиона сразу узнает ее, но делает невозмутимый вид и глазами просит не выдавать ее. Парвати, с нашивкой П-335, останавливается напротив нее и кротко улыбается.

— Теперь нас десять. Уже что-то! Новенькая, пройдем за мной, я покажу, где находится крыло, и дам подопечного. Остальным нужно прибраться, помыть посуду и быть в лазаретной через десять минут, ваше время пошло.

Гермиона поспешно выскальзывает за Парвати в коридор, едва успевая за ее быстрыми шагами.

— Ты откуда здесь? — Парвати резко останавливается посреди коридора. — Одна?

— С Малфоем, — глаза Парвати округляются, и Гермиона сразу машет рукой. — Получится, расскажу. Мы ищем артефакт, так что мне нужно время, чтобы найти в справочнике нужную информацию, потому что мы только-только прибыли в город. Среди девочек есть коренные чешки или жительницы Праги?

Парвати с мгновение раздумывает.

— Одна есть точно, Б-201. Палочка при тебе?

— Да.

— Хорошо. Я смогу отправлять тебя наверх: боевые отряды патрулируют город, и им нужен медик рядом. А когда ты найдешь то, что ищешь, мы попробуем организовать побег, но будет сложно. И жизнь здесь достаточно сурова, но ты поймешь это попозже. Отсюда не сбегают, — она бросает проницательный взгляд на дверь кухни. — Я осталась добровольно, раненых приносят каждый день, а в мире вообще творится безумие. Что вы задумали с Малфоем?

Гермиона несколько секунд молчит.

— То, что поможет остановить это безумие.

Парвати кивает и жестом приглашает ее следовать за ней. Они входят в больничное крыло — все подобные помещения похожи: кровати, стоящие в ряд, шкафы со склянками, операционная в самом конце. Парвати подводит Гермиону к одной из дальних кроватей, где лежит молодой парень. Голова у него перевязана, глаза — закрыты.

— В карте все написано, — Парвати кивает на тумбочку, где лежит исписанная мелким почерком карта пациента. — Если что-то будет непонятно — обращайся или ко мне, или к девочкам. И не забывай: имен нет, есть номера. Нет «я», только «мы».

Гермиона остается стоять одна посреди большого зала, пахнущего стерильными повязками и спиртом, и отчаянно пытается отогнать мысль о том, что произошло между ней и Драко в старинном зале дворца.

Драко

Пэнси мгновение взволнованно и радостно рассматривает его лицо, а потом подается вперед и горячо обнимает за шею.

— Как же я рада тебя видеть! — произносит она тихо, не разжимая рук.

Драко едва сдерживается, чтобы не поморщиться и не выдать свои настоящие эмоции. Если сыграть правильно, то Паркинсон поможет им выбраться отсюда. Но если все испортить, оттолкнуть ее с самого начала — с нее станется и отомстить. Особенно если она узнает о Гермионе.

— Я тоже, — отвечает он, выдавливая улыбку. — Как ты здесь оказалась?

Пэнси поправляет воротник его рубашки и отводит глаза. Она выглядит гораздо симпатичнее в строгой военной форме, с убранными в низкий пучок волосами, чем в слизеринской мантии, хоть и кажется несколько старше.

— Хотела быть полезной в новом мире, так, шаг за шагом, и очутилась здесь, прижилась, дослужилась до лейтенанта. Так что будешь в моем распоряжении. Я долго искала тебя в Лондоне, но не смогла найти.

Драко на мгновение вспоминает тот домик, где им с матерью и отцом приходилось ютиться несколько долгих месяцев, постоянно думая о том, как прожить еще один день.

— Работал по специальному заданию.

В болотных глазах Пэнси загораются огоньки понимания, и Драко сразу осознает, что ее работа в этом городе мертвых не обошлась без участия гоблинов, и, получается, Пэнси связана с ними. Впрочем, неудивительно — она всегда старалась плыть по течению, а не против него. Так остаются силы, чтобы дышать.

— Каждый новенький должен выбрать свою сферу интереса, — Пэнси наконец делает шаг назад, и Драко незаметно выдыхает, потому что сейчас он хочет видеть рядом с собой Гермиону, но не знает, куда ее отвели и что с ней делают. — Военное дело и оружие, медицина, работа на станках, садоводство, литературная деятельность — что тебя привлекает?

Драко с мгновение раздумывает. Гермиона умна, так что выберет то, что позволит ей большую свободу — скорее всего, медицину, но им нельзя пересекаться, чтобы Пэнси ничего не учуяла — а она чует как ищейка — поэтому ему лучше выбрать оружие и военное дело. Он понятия не имеет, во что ввязывается, но это самое оптимальное решение.

— Так и знала, — Пэнси одобрительно кивает. — Палочка у тебя с собой?

Драко не знает: соврать или сказать правду, но тут же решает, что правда в этом случае будет лучше.

— С собой. Пэнси, я должен сказать, что я здесь не один, а с Грейнджер.

Ее лицо сразу становится злым, и в болотных глазах проступает настороженность.

— И что ты делаешь в ее обществе?

— Конвоирую ее в Ватикан, — Драко сразу вспоминает слова троицы о коммуне гоблинов в Италии. — По секретному заданию, так что детали разглашать не могу, прости. Строго секретно. Мы были в центре города, когда нас забрали и привели к вам.

Пэнси прищуривает глаза, но Драко спокойно выдерживает ее взгляд: она никогда не умела отличать правду от лжи. Его, помнится, чуть не стошнило от ее малиновой мантии, а она сияла от счастья после его кривого комплимента.

— Я попробую разузнать, где она.

— Нам нужно будет выбраться отсюда, Пэнси.

Она нервно переступает с ноги на ногу, поглядывая на часы. Видимо, у них уже начинаются рабочие часы или время построений, а она все никак не может от него оторваться.

— Новичкам разрешают выходить в составе групп только спустя пару-тройку дней учений, — Пэнси потирает переносицу. — Те, кто живет здесь, не знают о гоблинах, хотя и тайно направляются ими, поэтому придется разработать план, как незаметно вытащить тебя отсюда, да еще с Грейнджер. Проблема в том, что оружие, которое здесь производят, отлично справляется с магией. Палочка против него не поможет.

Она жестом велит идти за ней, и Драко, с сожалением оглянувшись на свою прежнюю одежду, следует ее некому приказу. Он успевает переложить в карман рубашки ту вещицу, что Гермиона дала ему во дворце, и только сейчас замечает, что это зеркальце.

— После ужина, с десяти вечера — свободное время, жить будешь в общей казарме: пятеро на комнату, палочку ни в коем случае не показывай, даже случайно, — Пэнси идет впереди него, стуча каблуками. — Подъем в семь, потом военная подготовка, а потом — изготовление оружия. Гоблины испытывают это место и следят за ним пристально: если оружие покажет свою эффективность в борьбе с мертвецами и призраками, они начнут ввозить его в Лондон и применять против волшебников. И тогда — тогда они победят.

Драко чувствует, как от ее интонации по его спине пробегает холодок. Им с Гермионой нужно быстрее разобраться с руной и уходить отсюда. Как назло, все справочники и карты остались у нее, кроме общей карты города, но без дополнительной литературы она бессмысленна.

Пэнси провожает его до военного крыла и передает в руки коренастого мужчины в форме полковника или подполковника — Драко практически ничего не смыслит ни в погонах, ни в наградах.

— Р-300, ознакомьте новенького с правилами, — Пэнси слегка фамильярно похлопывает Драко по плечу. — Он мой протеже.

Р-300 хмуро рассматривает Драко несколько секунд, словно раздумывая, откуда берутся такие юные бойцы с полным непониманием во взгляде, потом произносит:

— Военная подготовка — два часа после завтрака. Бег, рукопашная борьба, общие упражнения на физическую подготовку, потом — обед, следом — занятие с оружием, затем — тактика и стратегия и в конце концов — отбой. Все ясно?

— Да.

— Тогда за мной, — Р-300 идет вглубь казармы, и Драко следует за ним, оглянувшись на Пэнси. Та поднимает руку в ответ и слабо улыбается. — Сейчас у нас по расписанию обед и занятия с оружием, которое выдадут перед началом. Марш в столовую, а там всех вас соберет ваш офицер. — Опыт есть?

— Нет.

— Плохо! — рявкает Р-300, но Драко даже не поводит плечом. После Северуса и Темного Лорда орать и угрожать ему бесполезно. — Придется взяться за тебя основательно. Розовые билеты получишь самым последним и по заслугам. Марш на обед!

Драко проходит в соседнюю комнату и молча садится за общий стол к другим военным: их явно больше ста, отчего вся столовая напоминает гудящий улей.

— Тишина! — восклицает один из наблюдателей. — А-110, еще одно слово — и отправишься в карцер!

Драко без всякого удовольствия ест остывшее мясо с неприятной подливой, залпом выпивает теплый чай, отдающий привкусом плесени. По команде все встают и ровным строем идут в соседний зал, где встают по двое. Справа от Драко оказывается невысокий паренек с веснушчатым лицом и большими, слегка торчащими ушами.

— К-200, — представляется он бодро и протягивает руку. — Будем знакомы? Я тебе все расскажу и объясню. Ты когда-нибудь держал в руках ружье? Умеешь собирать и разбирать пистолет?

— Ни разу не держал руках ни того, ни другого, — Драко осторожно пожимает горячую ладонь.

К-200 удивленно приподнимает брови.

— Пацифист, что ли?

— Вроде того.

К-200 ведет его за собой к длинному столу, на котором лежит разобранное оружие. Драко не сразу понимает, как собрать ружье, все кажется невероятно сложным и чересчур детальным, но процесс не кажется ему скучным — наоборот, слегка увлекает, отодвигая тревожные мысли на задний план. Вот чему учат магглов в армии, вот во что играют маггловские мальчишки с пластиковыми пистолетами. Похоже, в этой погоне за рунами он узнает мир со всех сторон.

— Предохранитель и курок! — повторяет К-200, внимательно наблюдая за его движениями. — Флажок до упора, вот так, верно. Теперь отсоединяй их вращательными движениями. Плавнее, плавнее. Отлично! Для первого раза неплохо. Позже мы его соберем, а пока что бери пистолет и иди к тренажерам, я сейчас подойду.

Выстрелы бьют по ушам даже через огромные наушники, похожие на те, что используются при извлечении мандрагоры из горшка, так что спустя полчаса у Драко с непривычки болит голова, но он упорно продолжает целиться в самое сердце манекена с выпученными глазами. Ему почему-то кажется, что этот манекен — он сам до встречи с Гермионой по ту сторону Купола. К-200 говорит, что это манекен для новичков, а опытные тренируются на движущихся мишенях и иногда — на мертвецах и даже призраках. Они стреляют часа два, и когда у Драко уже отнимается от усталости рука, им наконец дают отмашку к отдыху.

Ужин, невкусный и едва теплый, разлетается мгновенно: после тренировки, кажется, можно съесть что угодно, лишь бы насытиться, и Драко с некоторым неудовольствием думает о завтрашнем дне и о предстоящем военное деле с рукопашной борьбой. Выходит, физически магглы гораздо лучше подготовлены. И он вдруг ощущает себя слабым. Что он умеет без магии? Врезать кому-то? И тут же получить в ответ более точный и сильный удар. Гермиона права: тот, кто умеет совмещать два мира в себе, — в выигрышной позиции.

 

После горячего душа Драко растягивается на узкой кровати в казарме, и К-200 снова оказывается рядом, читая какую-то яркую брошюру о коллективном празднике. Такая же брошюра лежит на тумбочке у Драко, и он неохотно пролистывает ее, везде встречая одно и то же слово «мы». «Мы отпразднуем», «мы едины», «мы придем к светлому будущему!».

— Давно здесь? — спрашивает он у паренька. Нужно хоть кого-то расположить к себе, кроме Пэнси, и в этот раз у него должно получиться.

К-200 опускает брошюрку и смотрит на него с примесью грусти.

— Месяца два. Родители остались наверху в виде ходячих трупов, а мне удалось удрать.

— Их убили?

— Их убил туман, — К-200 понижает голос до шепота. — Я в тот день проснулся рано утром: мне нужно было идти в школу на пересдачу контрольной по химии; смотрю — а он ползет. Густой, желто-зеленый, страшный. Кто-то успел уйти, на кого-то туман не подействовал, но почти все стали мертвецами. Я бежал сломя голову, чтобы спастись от собственных родителей, так и оказался здесь.

Драко мрачно думает о том, что в свое время ему некуда было бежать от отца, а сейчас бы он отдал что угодно, чтобы поговорить с ним хоть пять минут.

— Мой отец умер, а мать очень далеко, — отвечает он задумчиво, думая о том, чем сейчас занимается мать.

К-200 смотрит на него с искренним сочувствием.

— Получается, ты такой же одинокий, как и я. У меня даже нет девушки, к которой я бы хотел получить розовый билет. Так и складываю их, не знаю, что с ними делать.

— У меня есть. Только она не для розовых билетов, — отзывается Драко, вспоминая теплые губы Гермионы.

У К-200 загораются глаза.

— Так ты знаешь, что такое любовь? У нас это строго запрещено, учти. Я тебя не выдам, честное слово! Каково это: любить? У нас тут сексуальная свобода, хочешь кого-то: выпиши билетик, а там уже увидишь, согласится девушка или нет. Но чаще всего они соглашаются, особенно, если ты на хорошем счету.

Драко качает головой.

— Я еще на пути к любви, наверное. Но могу сказать, что любовь — это полное исцеление от эгоизма и самовлюбленности, это желание быть рядом, быть нужным и защищать. Я и сам еще толком не понял, что такое любовь для меня, как будто собираю головоломку по кускам, боясь ошибиться.

К-200 все равно не сводит с него восторженного взгляда. Он младше него на два года и еще совсем юн, чтобы самостоятельно разбираться в жизни. Сейчас его можно увести в любую сторону, как в светлую, так и в темную. Драко и сам когда-то незримо стоял на распутье, и вот его-то как раз увело в темноту и страх.

— Здорово, — К-200 сияет, залезая под одеяло. В казарме уже темно, и с некоторых кроватей раздается храп. — Тут нет никого, похожего на тебя. Все в основном думают о чем-то нечеловеческом: об оружии, о войне, о том, как мы пойдем убивать мертвецов и призраков, сколько патронов для этого нужно запасти. Ты запомнил, как собирать и разбирать ружье и пистолет? Завтра придет главный, с самого утра, он вечно издевается над новенькими. Ты не реагируй.

Драко кивает, вспоминая о зеркальце, которое Гермиона подложила ему в карман. Что там может быть?

— Ты спи, я хочу снова принять душ, — произносит он уверенно. — Нужно еще раз смыть весь пот после тренировки. Это не запрещено?

— Наоборот: гигиена — самое главное! — отчеканивает К-200, закрывая глаза. — Но ты не задерживайся, подъем в семь часов. Я вечно хочу спать.

Драко, взяв с сушилки еще влажное полотенце, выскальзывает в пустынные душевые и, на всякий случай закрыв дверь, произносит:

— Оглохни!

А потом достает из кармана зеркальце. Сначала ничего не происходит, поэтому он просто рассматривает свое бледное, усталое лицо, а потом недовольно произносит:

— Что с этим делать?

Зеркальце вспыхивает желтым светом, по поверхности идет рябь — и голос Гермионы по ту сторону с облегчением произносит:

— Мерлин святой, я уже думала, что ты никогда не выйдешь на связь.

Рябь проходит, и Драко отчетливо видит нежное лицо Гермионы в маленькой круглой раме зеркальца, вглядываясь в него изо всех сил. Он не разрешал себе думать о ней весь день, и только сейчас понимает, что успел соскучиться. А она — по ту сторону, в зазеркалье, такая близкая и такая далекая.

— Ты наложила Протеевы чары?

— Впервые я использовала их на пятом курсе, — Гермиона сдувает прядь с щеки. — Просто ты пока плохо меня знаешь.

Драко усмехается. Это точно, что пока плохо. Гермиона — это невероятная пропасть, полная новых открытий. Упадешь — не вернешься.

— Ты еще умнее, чем я предполагал, — произносит он и замечает, что она смущенно краснеет. — Как прошел день? Все в порядке? Я выбрал занятие военным делом и оружием.

— Я выбрала медицину, — она понижает голос, и Драко одобрительно кивает. — У меня есть свободное время только вечером, но я смогу передать тебе книгу через библиотеку, чтобы поиск руны шел с обеих сторон. Завтра скажи, что тебе нужна какая-нибудь книга по истории Второй Мировой. Тут о ней хорошо помнят и чтят ее. Я подложу книгу на пятую полку, второй стеллаж от окна, кажется.

Драко закатывает глаза.

— Я бы сильно удивился, если бы ты не нашла библиотеку даже на морском дне или в аду.

— Среди медиков я встретила Парвати, — Гермиона оглядывается, и ее лицо на мгновение исчезает, к полному неудовольствию Драко. — Она поможет нам сбежать, так что на поиски будет всего неделя: потом военные планируют какую-то масштабную операцию, в которую нам точно лучше не ввязываться. У вас об этом говорили?

— Нет. Но я узнаю у Паркинсон, — слова вылетают раньше, чем он успевает их удержать, и тут же мысленно чертыхается, видя в глазах Гермионы вспыхнувшую неприязнь. — Не переживай, она тебе ничего не сделает. Я буду играть так, словно безумно ей рад, и еще, помни: я конвоирую тебя к гоблинам в Рим.

Гермиона сердито морщит нос.

— Конвоируешь меня? Великолепно.

— Мне нужно убедить Паркинсон, что я на ее стороне, потому что она сама на стороне гоблинов.

Гермиона приподнимает брови, некоторое время разглядывая его через зеркало.

— Немного, совсем капельку интересно, как ты собираешься ее убеждать, — произносит она сердито. — Она за тобой три курса бегала, так что свое точно не упустит.

Драко кривит губы. Как же это дьявольски приятно, когда тебя ревнует тот, кто тебе действительно нравится. Прозябая в том домишке за Куполом, он и представить себе не мог, что это возможно, что это может произойти с ним. Но он боится спросить ее, что она думает о том поцелуе в зале. Что, если она посчитала это ошибкой? Что, если эта неделя снова отдалит их друг от друга?

— На этот счет не переживай, — отвечает он спокойно. — Я четко знаю, что делать. А еще знаю, где бы хотел сейчас оказаться, и это точно не возле Паркинсон.

Гермиона сразу же меняет тему, подтверждая его опасения.

— Чем вы занимались сегодня?

— Разбирали и собирали оружие, стреляли по мишеням, — Драко вспоминает свой изувеченный манекен. — Я несколько раз попал в самое сердце.

Гермиона улыбается.

— Вижу чисто малфоевское самодовольное лицо, а, значит, все в порядке, — произносит она тихо. — Я рада, что у тебя все получается. Как видишь, маггловская жизнь далеко не так проста и бессмысленна, как тебе раньше казалось. Люди здесь очень боятся, хотя и не показывают страх. В лазарете много раненных призраками, покусанных и искалеченных мертвецами. Насколько я поняла, это все последствия тумана. Но я никак не могу понять, как это связано с неупокоенными душами.

За ее спиной раздается скрип, и Гермиона исчезает в зеркальце, но через мгновение на его поверхности всплывают слова: «Все хорошо, это Парвати. Спокойных снов. Не забудь про библиотеку».

Драко складывает зеркальце и прячет в нагрудный карман. Она пожелала ему спокойных снов — и от этого ему действительно становится спокойно на сердце. Легким шагом он возвращается в казарму и забирается в постель, не переставая думать о Гермионе. Возможно, мир должен был измениться, чтобы они встретились. Без нее он никогда не стал бы таким уверенным в себе, как сейчас. Засыпая, он снова и снова прокручивает в голове их поцелуй в зале дворца.

 

Гермиона

Ей снится Драко. Это удивительно и, наверное, странно, что в подземном городе с жестким коммунистическим строем, полном запретов и приказов, ей снится Драко, а не искалеченные мальчики, которым она пыталась помочь весь вчерашний вечер. И она в этом сне пытается к нему прикоснуться — а он исчезает, ускользает, и она никак не может его догнать.

Ей почти никогда не снился Рон. И это тоже — удивительно.

Утром, перед завтраком, она торопливо пробирается в библиотеку и оставляет книгу в условленном месте. Справочник по истории Чехии — дубликат ее собственного, с созданием которого пришлось повозиться добрую половину ночи, так что сейчас ей хочется спать — но впереди целый день работы. Наспех затолкав в себя подгоревшую кашу, она спешит к своему пациенту — молодому человеку лет двадцати, которого вчера утром привезли без сознания.

Девочки, работающие медиками, почти не имеют медицинского образования: многие из них оказались в этом крыле добровольно. Поэтому Парвати, исподтишка используя магию, оказывается главной и самой опытной среди них — а поэтому и назначена заведующей отделением.

— Доброе утро, — произносит молодой человек пересохшими губами.

Гермиона садится на край кровати и прикладывает руку к его пылающему лбу. Такая же история, как и с остальными — после укуса и царапин мертвеца начинается лихорадка, и человек либо умирает, либо становится ходячим мертвецом сам — и таким отрубают головы. Б-201 вчера тихонечко вынесла мертвую голову на городскую подземную свалку. Гермиону чуть не вытошнило ужином от мысли о том, что от живого, думающего человека осталась лишь мертвая голова с закрытыми глазами.

Смачивая компресс в ледяной воде, она возвращается мыслями к Драко. Получится ли у него проникнуть в библиотеку прямо сегодня? Прикладывая компресс ко лбу молодого раненого, она четко понимает, что уже скучает. Они давно не расставались так надолго — почти на сутки.

— Вы красивы, — произносит молодой человек, глядя на нее из-под ресниц. — Я таких и не помню.

Гермиона не отвечает, приоткрывая повязку, белой змейкой охватывающую его шею.

— И вы влюблены, — горестно добавляет он, следя за ее лицом. — Жаль, что не в меня. Но мне всегда не везло с влюбленностью.

Гермиона сосредоточенно рассматривает вспухшую глубокую царапину и полукруг чужих зубов, которые явно вгрызлись в кожу со всех сил. Слава богу, артерии не задеты.

— Кто этот счастливчик?

— Помолчите, пожалуйста, — шепчет она, прикладывая другой компресс с самыми простыми травами. — Мне нужно обработать рану.

Но рука у нее слегка дрожит, касаясь его воспаленной кожи, и мысли снова и снова возвращаются к Драко. То, что она чувствует к нему последнее время, что она почувствовала, когда его губы коснулись ее губ — неужели это правда влюбленность? Как она пришла к ней, когда?

— Я знаю, что умру, — глухо произносит молодой человек, глядя на нее мрачно. — Можете не стараться, мисс. Сдохну от заразы мертвяков, не нужно тратить на меня лекарства. Никому нельзя выходить на поверхность, вот и все.

Гермиона отрицательно качает головой. Работа в лазарете оказывается намного страшнее, чем ей казалось в школе, где мадам Помфри так легко справлялась с любой травмой. Механизм превращения в мертвецов ей понятен: мертвецы — это не обычные трупы, а инфернальные существа, и в их слюне находится яд, который превращает любое существо в им подобное. Возможно, если она попробует разобраться в природе этого яда, удастся с ним справиться. Но как тогда найти время на поиск руны?

— У нас есть ненужный мертвый материал? — спрашивает она у Парвати через несколько минут, перевязав своего пациента. — У меня с собой травы и мази. Но мне нужны время и рабочее место. В библиотеке есть отдел литературы о вирусных заболеваниях?

Парвати неуверенно пожимает плечами, но другая девушка, Б-201, утвердительно кивает.

— Осталась мертвая кисть, она еще шевелится, — говорит Б-201 шепотом. — И я знаю, какая секция вам поможет, так что могу проводить.

Они выходят из лазарета и направляются к крошечной подземной библиотеке, в которой царит пустота. В подземном обществе нет времени на чтение книг, только на постоянную борьбу и движение вперед. Гермиона успевает заметить, что ее книги на месте нет, а, значит, Драко удалось побывать здесь сегодня.

— Этот ряд, — Б-201 показывает на четыре увесистых тома, и Гермиона решительно берет все, сгребая в одну кучу. — Как думаете, у вас получится?

— Я не знаю, слишком мало опыта в ядах, — Гермиона с некоторым колебанием останавливается у выхода. — Слушайте, Б-201, вы ведь коренная жительница Праги, верно?

Девушка испуганно озирается по сторонам.

— У меня нет национальности, нет никакого «Я», есть только «Мы», город будущего, и глава его….

— Я не выдам, но это невероятно важно, — Гермиона прикладывает палец ко рту, перебивая ее. Слава Мерлину, камер в библиотеке нет. — Если вы хотите спасти огромное количество жизней, то поможете мне. Правда?

Б-201 тянется к выключателю, и библиотека погружается в темноту.

— Что вы хотите узнать?

— Про Орден рыцарей креста с красной звездой, Яна Непомуцкого и Святую Анежку — и вообще про всех, кто был как-то связан с Орденом, — торопливо шепчет Гермиона. — Может быть, есть какие-то популярные легенды о Праге и ее исторических деятелях...

— Есть легенды об основателях Праги, о княжне Либуше, ее детях и династии Пржемыловичей, есть о рыцаре Брунсвике — это самые основные, потом уже идут истории о святых. Самая почитаемая и любимая наша святая — Анежка, в Чехии очень многое ей посвящено, она и орден монашеский основала, и церкви-монастыри строила, со святой Кларой Ассизской переписывалась, — шепчет Б-201 торопливо. — Уже потом появился святой Ян Непомуцкий, один из главных святых, и…

Гермиона находит ее руку в темноте, потом щелкает выключателем.

— Большое спасибо, этого пока более чем достаточно, а то я забуду все, что ты сказала, пока мы возвращаемся в лазарет.

 

В лазарете — тишина, изредка прерываемая хрипами и вскриками. Положив книги на столик в комнатке, которая наспех выделена ей как лаборатория, Гермиона подходит к своему пациенту и меняет компресс. Молодой человек приоткрывает красноватые глаза, глядя на нее с вымученной улыбкой.

— Не возитесь вы со мной, — произносит он тихо. — Лучше возьмите нож и перережьте горло. Так хоть умру быстро, а не превращусь в одну из этих тварей…

Гермиона сердито поджимает губы, садясь возле него. Его лицо красиво, несмотря на бледность, и выражает такое отчаяние, что ей хочется как-нибудь его утешить. Люди не должны умирать, не так, не в этом веке, после стольких войн.

— Я вас вылечу, — произносит она твердо, взяв его за руку. — Честное слово. Вы не превратитесь в ходячего мертвеца и не станете призраком.

— Врете.

— Я только что унесла из библиотеки четыре тома о вирусных болезнях, — Гермиона убедительно кивает, не отпуская его руку. — У нас с вами еще есть время, и я сделаю все, что смогу, чтобы вас спасти. Как вас зовут?

Он уже собирается произнести свой номер, но потом вдруг понимает, о чем она на самом деле спрашивает, и дает знак наклониться к нему.

— Ян, — его горячее дыхание обжигает ее щеку. — Ян Шипка.

— Гермиона, — отвечает она шепотом, и Ян улыбается.

— Гораздо лучше, чем эти мерзкие номера в этом ублюдочном государстве, — Ян прикрывает глаза, облизывая губы. — Вы уж простите за мой поганый язык, но я устал. Сначала пришел туман, уничтоживший мой город, моих родных и друзей, а потом они придумали этот сумасшедший дом с номерами, отделами и одним-единственным словом «мы», с вылазками на поверхность, во время которых они заставляют нас уничтожать город.

Гермиона успокаивающе подносит ему стакан с водой, и Ян жадно пьет, рассматривая ее очень внимательно.

— Я в вас с первого взгляда влюбился, — признается он открыто. — Вы не подумайте, никаких пошлостей. Вы как ангел мне посланы, чтобы забрать меня в лучшую жизнь.

Гермиона смеется, но потом ее смех затихает.

— Не мечтайте. Сейчас я разберусь с вирусом, и вам придется остаться здесь в живых до следующей вылазки.

Уговорив Яна поспать, она идет в лабораторию и запирает заклинанием дверь. Если она понадобится, то только Парвати сможет сюда зайти, остальные не будут знать, каким образом она попытается бороться с загадочным вирусом. Гермиона уверена, что ей нужно выяснить причину и способ лечения заражения, потому что такой же туман гоблины смогут использовать и в других городах — а она уже будет к этому подготовлена.

Гермиона садится за стол и раскладывает все ингредиенты для зелий и все мази, которые получила в Хогвартсе и которые оставались в ее личном запасе. Туман — это, скорее всего, наркотик, смешанный с ядом и каким-то вирусом, убивающим живые клетки, но позволяющим сохранять двигательные функции и обоняние.

Гермиона пробегает пальцем по оглавлению справочника и находит раздел, посвященный отравляющим газам, где написано, что против них помогает растертый с ромашкой золототысячник и ягоды клюквы. Все ингредиенты у нее есть, но туман — не только отравляющий газ, так что его можно рассматривать как химическое оружие с галлюциногенным эффектом, а при таких отравлениях нужен девясил и полевой хвощ. Ни того, ни другого у нее нет, кроме того — хвощ и золототысячник несовместимы, и это усложняет задачу.

Провозившись с теорией и не придя ни к какому решению, Гермиона с отвращением берет мертвую руку и делает надрез. Изнутри сразу лезут кровавые пузыри, и палец руки дергается. Гермиона осторожно прикладывает к коже каплю настоя золототысячника: пузыри становятся больше, кровь — бледнее. Но стоит ей добавить щепотку ромашки, как мертвая рука начинает покрываться струпьями.

Гермиона тут же пишет на листке: «Ромашка вызывает усиление действия яда, золототысячник его смягчает».

В дверь лаборатории стучат, и Гермиона с удивлением замечает, что прошло уже целых четыре часа.

— У нас обед, и ваш пациент требует к себе внимания, — Л-303 опасливо заглядывает в комнату после того, как Гермиона отпирает дверь. — А еще сегодня день обмена розовыми билетами, сейчас заведующая по вопросам любви придет. У вас есть номер, с которым бы вы хотели увидеться?

Гермиона приподнимает брови.

— Я похожа на человека, которому есть дело до розовых билетов? Мы пытаемся спасти жизни, Л-303, а не развлекать себя странными способами. Скажите, а вы пробовали использовать в лечении хоть какие-то травы, кроме обычных лекарств с пенициллином и противовирусным?

Л-303 задумчиво переступает с ноги на ногу. Она одного возраста с Гермионой и совершенно не разбирается в медицине.

— Кажется, нет. Мы пробовали давать бруснику и отвар из ее листьев, и на некоторое время больным даже становилось легче, но ненадолго. А сейчас брусники нигде нет, только если искать ее на поверхности… Пожалуйста, подойдите к пациенту, или мне придется позвать начальницу.

Гермиона, вздохнув, оставляет записи на столе и возвращается в лазарет. Ян лежит на кровати, тяжело дыша. Глаза у него закрыты, и все тело и лицо покрыты неприятными пятнами — признак перехода к следующему этапу болезни. Гермиона быстро садится рядом, оглядевшись, достает палочку и произносит обычное заклинание исцеления, которое точно работает на ранах. Никто не замечает ее движения, и пятна уходят с кожи Яна, а тот устало приоткрывает глаза.

— Мне внезапно стало получше; это все потому, что вы наконец пришли.

— У вас есть аллергия на травы?

— Не помню. Нет.

— Я попробую дать вам настой, если к вечеру буду уверена, что он сработает правильно, но я только на пути к разгадке, — она улыбается, кладя руку на его плечо. — А ваша задача — лежать смирно и не волновать остальных пациентов. Хотите есть?

Ян хмурится.

— Вы сами идите поешьте, зачем кормить меня, я наполовину труп.

Гермиона промазывает его раны местной мазью, стараясь не вглядываться в струпья, расползающиеся по телу, и вырванные куски мяса в районе груди и живота. Идти на обед совершенно не хочется, и о Драко и рунах она вспоминает только к самому вечеру, просидев еще три часа в лаборатории, а потом помогая остальным девушкам вынести утки и миски и протереть все поверхности.

Часы показывают одиннадцать, а в полночь они с Драко должны снова поговорить через зеркальце, и Гермиона постоянно поглядывает на часы, чтобы не пропустить время.

— Чем вы занимались до войны? — Ян, уже сонный, терпеливо позволяет ей измерить температуру.

— Работала в Министерстве по защите редких видов животных, — уклончиво отвечает Гермиона, расстроенно глядя на градусник. — Трудная работа, постоянно приходится избегать конфликтов с обеих сторон. А вы?

— Учился на военного дипломата, — Ян вздыхает. — Жил во всю глотку, встречался с девушкой, ездил по стране, прогуливал занятия, но получал лучшие оценки, когда хотел. А потом мир сузился, стал крошечным и опасным, все люди превратились в безликих с номерами, а время сжалось до одного дня. Что будет завтра? Больше никто не может сказать наверняка.

Гермиона еще раз меняет ему повязку и уходит из лазарета, оставив дежурную клевать носом в одиночестве у тусклой лампы. С блаженством постояв под почти нестерпимо горячим душем, Гермиона заматывается в полотенце и открывает зеркальце.

Драко сразу появляется по ту сторону, взъерошенный, уставший и сердитый. На его щеке — кровоподтек, под левым глазом — синяк. Гермионе тут же хочется оказаться рядом с ним, но все, что у нее есть — это зеркальце.

— Что случилось? — спрашивает она шепотом.

— Рукопашная борьба, — отвечает он мрачно. — Ненавижу магглов.

Гермиона улыбается уголком рта.

— Ты справишься, просто нужны навык и опыт. Вспомни, как мы пытались превратить ежа в подушечку для иголок. У кого получилось с первого раза?

— У тебя? — Драко приподнимает брови. — Да плевать на них. Я забрал справочник, он иногда меняет цвет — это нормально?

Гермиона досадливо краснеет, глядя на него смущенно.

— Понимаешь, это дубликат. Видимо, когда я его создавала, то неверно прочла одно из слов, было темно и… Неважно. Тебе нужно заняться историей княжны Либуше и ее детей, рыцарем Брунсвиком и подробно разузнать про Анежку Чешскую все, что ты найдешь в книге. Возможно, потом мы еще посмотрим поименно, кто входил в Орден рыцарей креста с красной звездой.

Драко смотрит на нее подозрительно. Несмотря на синяк и усталость, он выглядит одновременно привлекательным и невероятно одиноким, и у Гермионы ноет сердце от невозможности оказаться рядом.

— А чем тогда занимаешься ты?

— Спасаю жизнь.

— Мерлин Святой, Гермиона! Нам нужно уйти отсюда как можно быстрее с точной информацией, а ты как всегда лезешь не в свое дело, — его серые глаза светятся недовольством. — У меня не так много времени на чтение книг после трудного дня, в течение которого из меня вытягивают все силы. Кого ты там взялась спасать?

Гермиона поджимает губы, понимая, что он прав, и зная, что она все равно не отступит.

— Его зовут Ян, и он чуть старше меня, — отвечает она тихо. — Он очень хороший человек, Драко, я не могу смотреть, как он умирает, и ничего не делать. Я себе места не нахожу.

По ту сторону зеркальца воцаряется молчание, и Гермиона буквально ощущает ту волну негодования, которая захлестывает Драко в это мгновение. Она только сейчас понимает, что со стороны это выглядит совсем не так, как в действительности, и тут же замечает:

— Он просто хороший человек — ничего больше.

— Понимаю, — усмешка на его губах говорит о многом, и Гермиона устало вздыхает. — Договорились. Я займусь информацией, а ты — спасением молодого бойца. В конце концов, мертвецы могут прийти и в Лондон; если ты научишься излечивать последствия укусов, у нас будет больше шансов выжить. Тебе что-то для этого нужно?

Гермиона колеблется, но потом отвечает:

— Очень нужен девясил.

— Это который против ядов и отравлений? Но он растет только во влажных низинах или у воды, — Драко задумчиво проводит рукой по волосам. — У нас на завтра объявлена вылазка, берут именно новичков, потому что умелых бойцов берегут, хотя сначала говорили обратное. Я попробую добыть тебе девясил, если получится. Только передай просьбу официально через Патил.

— Я очень хочу тебя увидеть по-настоящему, — произносит она искренне, глядя на него с благодарностью. — Ты поддерживаешь все мои безумные идеи.

Драко смотрит на нее серьезно.

— Я тоже хочу скорее оставить этот город позади, чтобы сидеть у камина в нашей палатке, смотреть на огонь и на…

Позади Гермионы раздается шорох, и она поспешно захлопывает зеркальце, но никто не приходит. Она осторожно выводит палочкой на поверхности: «Встречаемся завтра в то же время, добрых снов» — и прячет зеркальце в нагрудный карман. Девясил у нее есть, но совсем немного, и, если у Драко получится сорвать еще… Только это опасно. Мысль о том, что он отправится наверх без нее и наверняка в компании Паркинсон, неприятна.

— Протеевы чары? — Парвати ждет ее у выхода из душевых, прислонившись плечом к двери. — Прямо повеяло пятым курсом и занятиями Отряда Дамблдора. Хорошее было время, нас было много, одинаково восторженных и с одинаково праведными целями. А теперь — где мы все? Что с нами случилось? Ты путешествуешь с Малфоем, отказываясь говорить всю правду, как тогда, когда вы с Гарри и Роном заявились из трактира Аберфорта; мы с Паркинсон застряли черт знает где, причем снова по разные стороны; я устала видеть людей, умирающих в муках, с отваливающимися конечностями, выкашливающими легкие и теряющими рассудок. Остальные ребята — в Лондоне, как ты говоришь, сражаются с гоблинами, Гарри в Азкабане, кто жив — неизвестно, одна сплошная неизвестность, и все мы находимся совсем не в том мире, о котором мечтали после войны.

Гермиона встает рядом с Парвати и с сожалением вглядывается в ее осунувшееся лицо и в глаза, полные безнадежности.

— Мы все исправим, — обещает она твердо, но Парвати ее не слышит.

— Смешно, что когда-то мы переживали о смерти пушистика Лаванды, — Парвати прикрывает глаза. — Черт, как же я жалею, что не могу сейчас вернуться в то время. Кстати, ни за что не пошла бы с Гарри и Роном снова на Святочный бал. Они вели себя как настоящие придурки.

Гермиона смеется в ладонь и кивает.

— А я бы пошла снова с Крамом. Он был ужасно милым и неуклюжим.

Парвати тяжело вздыхает.

— После того, как вы сбежите, я собираюсь вернуться в Лондон, только не знаю, как и когда. Мне кажется, там я буду полезнее, чем здесь, без лекарств и магии. Да, кого-то мы здесь спасаем — от обычных болезней, но таких все меньше и меньше... Скажи, а какой он сейчас — Малфой? Раз ты с ним путешествуешь одна, без Гарри и Рона — он должен быть не таким подонком, каким я его помню.

Гермиона отводит глаза. Парвати напоминает ей о тех временах в школе, когда она поняла, что ей нравится Рон, что ее тянет к нему, несмотря на все те глупости, которыми иногда забита его голова.

— Совсем другой — как и все мы теперь.

Парвати выглядит понимающей, но не решается расспрашивать. Они возвращаются в спальню, где уже давно спят остальные девушки, и устало забираются в холодную постель. Гермиона заводит будильник на пять утра, чтобы успеть поработать в лаборатории, и только потом сонно шепчет Парвати:

— Отдай завтра поручение военному отделу собрать девясил, ладно?

Парвати отвечает что-то неразборчивое, и Гермиона тут же засыпает тяжелым сном. Ей снятся пустая камера в Азкабане, озадаченное лицо Гарри в темноте и чьи-то крики.

 

Драко

Княжну Либуше Драко терпеть не может с самых первых страниц ее истории, но терпеливо дочитывает рассказ о ней до конца, убеждаясь, что руна никак не может быть с ней связана. Нет, искать нужно в направлении рыцарства и крестовых походов, а это все-таки ближе к Анежке, которая и основала Орден красной звезды. Мысленно вычеркнув Либуше и ее историю из подходящих, Драко закрывает дверь душевой и идет спать, еле волоча ноги.

На часах — два ночи. А подъем — в семь.

— Что ты делаешь там уже третью ночь? — голос К-200 застает его врасплох.

Драко мысленно чертыхается, думая, как правильно соврать, но потом произносит:

— Ищу важную информацию, чтобы вернуть мир на прежнее место.

— А у тебя получится? — в голосе К-200 слышится надежда. — Ты, наверное, какую-то волшебную книгу читаешь? Вжух — и все?

Драко устало смотрит на него сквозь прикрытые веки. Щека еще ноет, и по всему телу расползается немилосердная боль после сильных нагрузок, к которым он ничуть не привык. Желание одно: спать несколько суток и не просыпаться. Но завтра нужно подняться рано утром и отправиться за чертовым девясилом…Хуже было бы только пойти на собрание по успеваемости в кабинете МакГонагалл.

— Магия — не сказка, у нее есть свои законы, как и у остального мира. Нет никакого волшебного взмаха палочкой, который решает все твои проблемы, — отвечает Драко с сожалением. — За все лучшее в этом мире приходится или бороться, или браться самостоятельно. Чем, собственно, я и занимаюсь.

К-200 взволнованно садится на кровати и поджимает под себя ноги. Он верит всему, что ему говорят, но пока Драко кажется, что все его стремления обращены к добру, значит, ему можно доверять.

— Я хочу тебе помочь, — произносит он решительно. — Что нужно для этого сделать? А когда ты вернешь все обратно, мои родители снова будут живы?

— Я не знаю. Знаю лишь, что люди снова смогут жить: ошибаться, выбирать, любить того, кого хочется, путешествовать и осознавать, что такое добро, а что — зло. Я бы очень хотел верить, что все умершие вернутся, но не надеюсь на это. У тебя есть кто-то, кроме родителей?

К-200 утвердительно кивает.

— Старшая сестра и бабка, они живут в маленьком городке на границе с Италией. Бабка плоха совсем была, вот родители сестру к ней и отправили, чтобы присматривала. Думаю, туман мог до них не добраться. Если вырвусь отсюда — к ним уеду. Ты же, наверное, захочешь сбежать — возьми меня с собой.

Драко задумчиво поворачивается на спину и натягивает одеяло до самого лица, пытаясь согреться.

— Посмотрим, что можно сделать.

— Вот это здорово, — К-200 тоже забирается под одеяло. — А в оставшееся время я буду тебе всячески помогать с борьбой и оружием, хотя у тебя и так получается неплохо для новичка. Странно, что остальным нравится такая жизнь здесь — то ли они не видят выбора, то ли не хотят выбирать. А я сразу, как сюда попал, так приуныл. Одно и то же каждый день, страшные вылазки на поверхность. По-хорошему, уходить надо отсюда, тогда и люди гибнуть перестанут. А мы все боремся с мертвецами, как с ветряными мельницами, а толку-то? Какие-то стратегии, планы… Зачем это все?

Драко не отвечает, погружаясь в сон, но мысленно соглашаясь с парнем. Иногда лучше обойти гору там, где пришлось бы годами копать туннель.

 

Паркинсон, конечно, отправляется на задание вместе с ним, как офицер и руководитель группы бойцов, которая на текущий день составляет семь человек. Задача состоит в исследовании ближайшего ко входу в подземный город квартала и уничтожении мертвецов, а также в сборе лекарственных трав для лазарета. Все это представляет собой особую опасность, так как им придется спуститься к реке.

— Н-785 и Л-112 — направо, ваш квадрат до церкви; У-155, Д-888 и Е-450 — налево, ваш квадрат до начала моста, противника уничтожаем, ловушки держим наготове, — Паркинсон разводит руки в разные стороны. — Все ясно? Встречаемся через сорок минут в точке отправления. Марш!

То и дело оглядываясь и держа палочку наготове, Драко торопливо бежит к Влтаве; Пэнси следует по пятам, и в ее руке не палочка, а пистолет, заряженный специальными пулями. Они пробираются по лабиринту узких улочек, положив с десяток мертвецов, и наконец достигают берега реки, покрытого скудной мартовской растительностью. Весна только вступает в силу, и Драко сомневается, что девясил уже цветет, но Гермиона и просила не цветы, а корень.

— Как выглядит это чертово растение? — Пэнси садится на корточки и рассматривает пожухлую прошлогоднюю траву и листья, сквозь которые пробиваются новые ростки зелени. — Между прочим, приказ пришел от Патил. Они с Грейнджер наверняка что-то замышляют. Но ты не переживай, я эту гадину не упущу.

Драко быстро перебирает листья растений, пропуская ее слова мимо ушей. Вышедшее ненадолго солнце приятно припекает лицо и голову, и на несколько минут ему становится тепло.

— Для зелья нужен сам корень, — поясняет он негромко. — Сверху может остаться даже жухлый пучок, это неважно.

Пэнси поднимается и оглядывается по сторонам, потом садится на поваленное давней грозой дерево и вынимает коробочку с тонкими сигаретами. Драко на мгновение отрывается от поиска и рассматривает ее бледное лицо с большими болотными глазами.

— Все могло быть иначе между нами, да? — она небрежно закуривает, пуская дым в сторону.

— Да, — соглашается Драко не опуская глаз. — Все всегда может быть иначе.

Действительно, они могли бы быть вместе — если бы он встретил такую Пэнси в Лондоне, но два искалеченных человека не могут образовать одно здоровое целое. Ему не нужна Пэнси, ему нужна Гермиона — и не потому, что она сама цельная и не теряющая надежды, не потому, что она словно костыль — а потому, что она помогает ему понемногу склеивать себя и заживлять трещины.

— Отец умер, — произносит Драко вдруг. Ему хочется, чтобы она знала. — Помнишь, он как-то угостил тебя мороженым у Фортескью. Мы тогда уезжали на второй курс.

Пэнси молча стряхивает пепел на траву. Драко снова продолжает искать девясил, двигаясь мелкими шагами. Вот, наконец, и он — пальцы вгрызаются в холодную влажную землю и выковыривают корень, потом — другой, рядом.

— Мне казалось, ты его ненавидишь, — замечает Пэнси осторожно. — На шестом курсе ты только и делал, что ненавидел его целыми днями.

Драко кивает. Как она помнит! Черт, наверное, она все еще в него влюблена, но старается это не показывать. У нее — своя гордость.

— Многое изменилось, ненависть тоже меняется, превращаясь в другие чувства в зависимости от обстоятельств.

Пэнси спокойно бросает окурок на землю и топчет сапогом.

— Обстоятельствами можно объяснить что угодно. Впрочем, нам пора. Ты нашел достаточно этой дряни? Грейнджер будет в восторге.

Драко поднимается с колен и отряхивается, потом аккуратно убирает корни девясила в походную сумку. Под пристальным взглядом Пэнси ему неуютно, хотя лицо его непроницаемо — за последние годы он слишком привык держать маску. Пэнси не должна узнать о его чувствах к Гермионе, хотя ему трудно их скрывать, но он сам не до конца в них разобрался. А впереди — новые трудности и новые люди. Интересно, что каждый, кого они встречают на пути, так или иначе оставляет свой отпечаток в сердце. Взять, например, К-200. Драко хотелось бы, чтобы он когда-нибудь стал его другом. Друзей-то у него тоже никогда не было, и это еще одно белое пятно в его жизни наряду с любовью.

Драко поднимается вслед за Пэнси по крутому склону, оглядываясь на бурную реку, несущую темно-коричневую воду, и вдруг понимает, насколько он повзрослел за утекшие четыре месяца.

До встречи с Гермионой через зеркальце остается еще шесть часов.

Драко

В оставшееся до отбоя время он читает справочник по истории Чехии, слегка подправив его так, чтобы он не менял цвет. Рыцарь Брунсвик со своей красивой легендой им тоже не подходит, что окончательно убеждает Драко в необходимости обратить все свое внимание на святую Анежку.

Ему удается выяснить, сверившись с картой города, что монастырь Анежки не разрушен и стоит на своем месте: по ту сторону Влтавы. Значит, им придется снова пересекать реку через мост и отпирать искореженные ворота, за которыми может стоять толпа мертвецов. Надо припрятать несколько пуль. С десяток он уже тайком положил в нагрудную сумку после сегодняшней вылазки, нужно стащить еще хотя бы столько же. Удивительно, но сегодня никто не пострадал: только на одного из парней обрушилась черепица, но ничего, кроме сотрясения, у него нет.

К-200 касается его плеча, и Драко вздрагивает, неохотно отрываясь от страницы с биографией Анежки.

— Тебе розовый билет передали, — К-200 лукаво улыбается. — Везет, сама лейтенант вызывает.

Драко морщится от досады, глядя на номер, написанный на билете. Сначала он понадеялся, что Гермиона решила увидеть его лично, но потом понимает, что она ни за что не стала бы присылать ему эти унизительные билеты, когда у них есть зеркальце.

Драко неохотно закрывает книгу, пометив карандашом место, где остановился, и проходит по коридору, ведущему из казарм в личные комнаты старших по званию. Что понадобилось Пэнси?

— Ты извини, что пришлось прибегнуть к такой пошлости, — Пэнси пропускает его в комнату и запирает дверь. — Я про розовый билет. Но местное руководство считает этот метод разумным. Хочешь вина или фруктов? Мне они достаются из-за звания, кое-что тайно привозят гоблины и торговцы. Я как-то видела самого Берти Ботта, представляешь?

Драко садится за стол и смотрит на Пэнси снизу вверх, впервые видя ее в обычной, не военной обстановке. Ее волосы чуть ниже плеч, под тонкой блузкой угадывается грудь, свободная плиссированная юбка доходит до середины икры. Драко смутно понимает, зачем он здесь, и только от этой смутности ему становится противно.

— Ты сказал, что отец умер, а я так и не выразила сочувствие, — Пэнси садится напротив и отрывает веточку винограда. — Одному тяжело, я знаю. Пытаешься забыться, заняться чем-то своим, а мысли все равно лезут. Я тут даже роман крутила с одним офицером, ему потом мертвецы голову оторвали…

Драко едва скрывает отвращение. Так значит, для нее эти билеты — ерунда. Пошлость, но позволительная, да и в чужих руках она уже была — что ей от него нужно? На ее сочувствие ему плевать.

— Когда тебя увидела, почувствовала, что ожила, — Пэнси опускается возле него. — Понимаешь? И школа вспомнилась, и эвакуация, и все курсы, и как было здорово, и я, еще не такая потерянная, как после войны и перемен. И все завертелось, и…

Она подается вперед и целует его, а ее ловкие пальцы касаются пуговиц на его рубашке, расстегивают их — настойчиво и обещающе. Драко сначала отвечает на эти жадные поцелуи, делая вид, будто они его увлекают, но потом мягко берет Пэнси за плечи и отстраняет.

— Извини. Я сейчас не в том состоянии.

— Ты боишься, что у тебя никого не было, а у меня — были? — Пэнси снова наклоняется к нему и касается губами губ. — Я всегда хотела быть с тобой, правда…

Драко поднимается, пытаясь сопротивляться — так, чтобы не оттолкнуть ее прямо, и Пэнси обвивает его руками, как деревце, прижимаясь всем телом и подталкивая в сторону кровати. Как бы выбраться из этой ситуации так, чтобы Пэнси не обиделась?

В дверь настойчиво стучат, и Драко пытается сдержать вздох облегчения. Пригладив волосы, Пэнси размашистым шагом подходит к двери и приоткрывает ее:

— Слушаю.

— Срочное совещание у товарища полковника, мэм, — слышится голос одного из солдат.

— Сейчас приду, — Пэнси с яростью захлопывает дверь и поворачивается к Драко, разводя руками. — Чтоб они все сдохли. Ладно, у нас еще будет время, правда? У нас есть еще три дня.

Драко не отвечает, наблюдая, как она, невозмутимо сняв блузку и юбку и оставшись в одних чулках, проходит к шкафу и с презрительной улыбкой достает военную форму. Пэнси, разумеется, ставит на то, что его воображение сразу займется мыслями о том, что и как бы он хотел с ней сделать — и прочей пошлой ерундой — но он лишь невольно думает о том, что у Гермионы под ее уютным свитером и теплыми брюками тоже прячется обнаженное тело…

Заставив себя перестать думать о Гермионе в каком-то совершенно удивительном для него ключе, он возвращается в казарму и ложится на кровать, взяв с тумбочки «Историю Чехии». К-200 тут же подсаживается рядом и вопросительно приподнимает брови.

— Не вышло ничего, да?

— Ты откуда знаешь?

— У них срочный совет, у руководства. Мертвяков-то меньше не становится, наоборот — с каждым днем появляется все больше и больше. Они идут в огромный город, как одно тупое стадо, встречаясь друг с другом на дорогах. Нужно уходить отсюда в безопасное место, потому что без выхода на поверхность мы обречены. Питьевой воды уже начинает не хватать из-за плохой работы электричества. Провода нужно постоянно поддерживать в хорошем состоянии, а для этого необходим доступ к поверхности и к электростанции.

Драко закладывает страницу пальцем, все еще ощущая поцелуи Паркинсон на коже.

— И что они собираются решать?

— Куда уходить и как, а пока что — провести масштабную операцию по борьбе с мертвецами, куда и нас с тобой отправят, через три-четыре дня. Уши у меня большие, я иногда ловлю полезную информацию. Боюсь, с этой операции немногие вернутся.

Драко снова открывает справочник и углубляется в историю Анежки, карандашом отмечая кажущиеся важными факты. Его внимание привлекает переписка Анежки с какой-то известной святой Кларой, которая посылала ей Библию и бесконечные нежные письма. Что, если руна хранится среди этих писем? Драко быстро перелистывает страницы обратно, к монастырю Анежки, где она сама и была похоронена, но сразу натыкается на проблему: останки святой, погребенной в своей часовне, были перенесены из-за наводнения, а часовню замуровали, но найти, где она была ранее, можно.

Драко откладывает книгу и снова изучает карту, пытаясь запомнить названия улиц и куда они ведут. Ситуация осложняется тем, что этот район буквально кишит мертвецами, так что времени на ошибку у них не будет.

— Слушай, — он поворачивается к К-200, который лениво листает утреннюю газету, посвященную «ура-патриотизму», — ты не знаешь, что стало с останками Анежки? Их нашли?

К-200 пожимает плечами, потом задумчиво чешет затылок.

— Там в каком-то году откопали ее вроде, в соседнем монастыре. Только не помню, точно ли это она, или экспертиза так и не подтвердила найденное.

Драко делает соответствующую пометку карандашом, потом еще раз произносит вслух заученные улицы. К-200 посматривает на него поверх газеты и замечает:

— Слушай, ты умеешь водить?

— Нет, но моя девушка умеет, — Драко произносит это с колебанием. Раньше это была фраза для прикрытия, но теперь она обретает совсем другой смысл. — Ты знаешь, где найти автомобиль, который сможет выехать из города?

К-200 берет у него из рук карту и карандаш и, повозив тупым концом по глянцевой бумаге, ставит жирную точку.

— Здесь точно стояла машина моих родителей, — говорит он тихо. — Мы накануне заправились, полный бак — я точно помню, потому что брал кофе на заправке. А наутро в город пришел туман. Если мертвяки не испортили машину, на ней можно доехать как раз до моих бабки и сестры.

Драко вглядывается в точку и чувствует, как от волнения холодеют кончики пальцев. Это совсем рядом с монастырем, в двух улицах от него. Гермиона справится, пока они будут раскидывать мертвецов, а там — прощай эта чертова община вместе с Пэнси.

К его огорчению, Гермиона не появляется в зеркальце вечером, хотя Драко ждет целый час и пишет ей на поверхности сообщения — одно за другим. Видимо, она все еще работает над противоядием и так увлеклась, что забыла про время. Хмыкнув, Драко представляет себе ее серьезное, сосредоточенное лицо и взлохмаченные волосы. Она не отступится, нет. Она будет бороться до конца.

Прождав еще с полчаса, Драко неохотно возвращается в казарму. К-200 уже спит, смешно шевеля губами во сне. На подушке Драко лежит записка, и он по почерку сразу узнает Паркинсон, хотя подписи нет. Она предлагает встретиться в библиотеке — как самом безопасном месте — и поговорить.

Тоскливо думая о том, что завтра опять придется весь день мечтать о сне, Драко осторожно пробирается по узким коридорам в крыло, где находится библиотека. Сам город, расположенный на уровне бывшего метро, сильно запутан. Но пути заложены, а туннели взорваны, чтобы не допустить проникновение мертвецов, и вместо этого созданы узкие неудобные переходы между отделами-станциями.

Пэнси сидит на краешке стола. Она все еще в военной форме, но ее взгляд уже другой: не такой призывающий и взволнованный, как тогда, в комнате.

— Ситуация неприятная, — говорит она сразу, как он заходит. — Если вам с Грейнджер нужно уходить, то придется делать это во время следующей операции. Потом вылазки планируют прекратить на месяц или два. Руководство считает, что весну и лето мы сможем продержаться.

Драко останавливается напротив нее и рассматривает бледное лицо. В библиотеке темно, только где-то далеко горит одна уцелевшая лампа.

— Что будешь делать после того, как сдашь Грейнджер гоблинам? — Пэнси болтает ногами.

Она точно так же болтала ими, когда они сидели на башне теплым осенним вечером на пятом курсе.

— Вернусь в Лондон, к матери. Буду ждать новое задание.

Пэнси хмурится. Драко кажется, что она в глубине души не верит его истории до конца.

— Там война. Поттер и его дружки снова воюют против нас. С нетерпением жду, когда гоблины разрешат нам использовать оружие, которое здесь дорабатывается. Оно парализует магические способности, представляешь? Пока что — ненадолго, но скоро оно сможет парализовать на неделю, потом месяц, потом год! И — навсегда. Волшебники станут магглами, даже сквибы будут смотреть на них свысока. Ох, несладко тогда придется Поттеру.

Драко скрещивает руки на груди, глядя на нее с сомнением.

— Ты же понимаешь, что это может обернуться против нас? Хочешь, чтобы нас тоже парализовало? Уверен, гоблины добьются этого, чтобы держать нас всех под контролем и безоружными. Обычная месть за все годы гоблинских войн и угнетения.

Пэнси пожимает плечами, и Драко понимает, что ей все равно: Снейп, Темный Лорд или гоблины — главное, удобное и теплое место в безопасности. Она готова играть по любым правилам, лишь бы выигрывать. Ему не противно: такая позиция у тех, кто выживает.

— Твой Лорд просто убивал всех неугодных — какая тебе разница? Здесь хотя бы сохранят жизнь, а там можно неплохо устроиться. Или это Грейнджер запудрила тебе мозги, что против гоблинов нужно сражаться?

— Она пыталась, — Драко решает, что так слова прозвучат правдоподобнее. — Но мне плевать.

Пэнси усмехается и спрыгивает со стола.

— Я видела ее вчера, но забыла рассказать. Она сидела в библиотеке, листая очередной увесистый том — там было что-то про яды. Страшненькая такая. Волосы эти жуткие — в общем, сочувствую, что тебе приходится с ней возиться.

Драко кивает, поглядывая на часы.

— У нас завтра учения, я пойду, — произносит он тихо. — Никак не могу выспаться в этом чертовом подземелье, хотя мне не привыкать.

— Я останусь, — Пэнси зажигает на столе лампу. — Хочу наугад взять почитать какую-нибудь книгу: мне так лучше думается. Спокойной ночи.

Не отвечая, Драко выходит из библиотеки. Черт! Как же его тянет в лазарет: Гермиона наверняка сейчас там, сидит у постели больного или возится в лаборатории с опытами. Они не виделись уже почти пять дней, и ему невыносимо хочется прикоснуться к ней. Но вместо этого он снова возвращается в темную казарму и заставляет себя уснуть.

 

Рукопашная борьба дается Драко плохо, и кажется, что на все выпады и удары его руки реагируют с каким-то замедленным действием. В конечном итоге по баллам он остается в конце и получает неодобрительный взгляд Р-300. Зато в стратегии и стрельбе он один из лучших. Наверное, невозможно быть хорошим во всем одновременно.

Во время перерыва К-200 садится напротив него и протягивает тампон с лекарством. Драко прикладывает его к синяку, с шумом вдыхая душный воздух.

— Осталось три дня, — шепотом сообщает К-200, наклоняясь вперед. — Вчера я припрятал немного патронов, штук пять. Сегодня попробую стащить еще немного.

— Нам нужно как можно больше, — Драко кидает тампон в мусорную корзину. — Никто не может сказать, сколько мертвецов встретится на пути.

К-200 понимающе кивает. Они еще с час тренируются, а потом идут на обед. Время тянется, и Драко так часто посматривает на часы, что начальник Р-300 делает ему замечание.

— Хотел бы поскорее отдыхать — шел бы в сочинители. Они только и делают, что отдыхают, — замечает он ворчливо. — Еще раз замечу, отберу часы.

Драко чертыхается. Ему надоело постоянно жить по чьему-то указанию: сначала отца, потом Северуса, потом Лорда, теперь — сменяющихся начальников. Он хочет наконец принадлежать самому себе и делать то, что сам считает нужным.

 

Гермиона

Драко предполагает, что руна каким-то образом связана с перепиской Анежки и Клары Ассизской — и Гермиона не может не согласиться, что в этом есть смысл. Кроме того, Драко считает, что им придется искать часовню, замурованную в шестнадцатом веке, так как оттуда ведет лестница в склеп, где Анежка была изначально захоронена. Что-то еще промелькнуло в его глазах во время разговора по зеркальцу, о чем он умолчал, но Гермиона и сама догадывается: та сторона реки кишит мертвецами. Как они справятся со всеми? Драко говорит, что с ними будет еще один парень. Трое лучше, чем двое, но все же недостаточно, чтобы справиться с целой армией.

Впрочем, другого выхода у них все равно нет.

Гермиона отвлекается от мыслей об Анежке, в последний раз бросив взгляд на карту Праги, и возвращается к эксперименту с зельем. Корень девясила она измельчила так сильно, как могла, перемешала с хвощом и тысячелистником, но на всякий случай не стала класть листья брусники.

Зелье должно настояться где-то полдня, и Гермиона нервно расхаживает перед ним, сама себе напоминая Снейпа и невольно думая о Гарри. Ее продолжает волновать то, что он не выходит на связь, но она успокаивает себя тем, что вне Азкабана туман может глушить их возможность связаться друг с другом.

Яну становится хуже с каждым часом. Струпья, которые она убирала магией, уже больше не реагируют на нее, и Ян едва слышно стонет и ругается. Его кожа уже приобретает нездоровый, желтовато-зеленый оттенок, из горла часто вырывается хрип. Гермиона знает: времени у нее практически нет. Если Ян останется человеком к тому моменту, как настоится зелье, у него еще будет шанс. При условии, конечно, что она все сделала правильно.

Гермиона стискивает пальцы. Еще никогда жизнь и судьба человека не зависели только от нее одной. Когда Драко смертельно ранили, ей помогал Роджер. А сейчас рядом нет никого, кроме Парвати, которая ничего не смыслит в сложных зельях.

— Как вы? — она садится около Яна и касается его лба. Раскаленный.

— Помираю, — отвечает тот хрипло, но улыбается. — Жду, когда уже наконец помру. Надоело мучиться.

Гермиона прикладывает к его лбу компресс и внимательно вглядывается в глаза. Они уже начинают желтеть, и иногда лицо Яна приобретает мертвое выражение.

— Я вас вытащу, — обещает она твердо. — Осталось потерпеть совсем немножко.

— Если вытащите, то просите что хотите, — он пытается усмехнуться, но выходит криво и страшно. — Пойду за вами хоть на край света.

Гермиона быстро наклоняется к нему:

— На край света — не стоит. А за пределы этого города — пойдете?

— На поверхность? — в его глазах мелькает ужас. — Впрочем, если вы меня поставите на ноги, то куда угодно. У меня есть ружье и патроны. На некоторое время хватит.

Гермиона кивает и, заметив взгляд проходящей мимо медсестры, делает вид, что поправляет одеяло. Оставшееся время она сидит возле Яна, рассказывая о своей жизни в Лондоне и о родителях. Он слушает внимательно, иногда сжимая ее руку горячей ладонью и кашляя. Царапины и укус на его шее вздуты так сильно, что Гермионе страшно на них смотреть, когда она перевязывает рану. За эти два дня в палате уже умерли два пациента и остался лишь Ян.

Зелье настаивается к десяти вечера, и Гермиона с помощью Парвати осторожно переливает его в стакан. Ян уже не открывает глаз, тяжело дыша, и Гермионе приходится поднести стакан прямо к его сухим губам и приподнять голову так, чтобы он смог сделать глоток.

— Теперь ждем, — произносит она шепотом, переглянувшись с Парвати. — Если через пятнадцать минут не подействует, значит, я все сделала неверно.

— Откуда ты вообще взяла этот рецепт? — Парвати присаживается рядом. В белом халате она совсем не похожа на себя прежнюю. — Не припомню, чтобы мы варили хоть что-то подобное на занятиях.

— Снейп научил, — Гермиона напряженно смотрит на лицо Яна, пока не меняющее выражение. — Мы по пути попали в Хогвартс.

Парвати смотрит на нее как на сумасшедшую.

— Снейп умер...

— Как выяснилось, не до конца, — Гермиона тяжело вздыхает. Она рада, что Снейп остался жив, но испытывает к нему очень противоречивые чувства. Слава Мерлину, ей больше не придется иметь с ним дела. — Так что он попил моей крови и нервов за всех отсутствующих первокурсников.

Парвати улыбается, и в этот момент Б-201, стоящая в дверях лазарета, машет Гермионе, прося подойти. Неохотно поднявшись, Гермиона идет к ней и с удивлением и досадой замечает стоящую в нескольких шагах от двери Паркинсон.

— Оставьте нас, сестра, — замечает та властно, и Б-201 тут же исчезает в палате.

Гермиона смотрит на Паркинсон с любопытством, гадая, как складываются их отношения с Драко сейчас, после всего, что он пережил — они пережили. Паркинсон выглядит взрослее — наверное, из-за формы, — но в ее взгляде все то же высокомерное презрение, которым она одаривала ее в школе.

— Говорят, ты готовишь лекарство, — Паркинсон выдавливает из себя слова. — Как успехи?

— Узнаем через десять минут, — отвечает Гермиона спокойно. — Как ты здесь оказалась? И что тебе нужно?

— Драко сказал, что конвоирует тебя в Рим, — Паркинсон презрительно щурится. — О, я с удовольствием помогу ему в этом нелегком задании. Уверена, гоблины выбьют из тебя всю дурь относительно твоих якобы способностей, Грейнджер. Грязнокровки не имеют права прикасаться к магии. Из Рима такие, как ты, не возвращаются.

Гермиона приподнимает брови, глядя на нее насмешливо.

— Это все? Мой пациент на волоске от смерти. Или у тебя есть действительно полезная информация?

Паркинсон дергает плечом.

— Утром третьего дня начнется масштабная операция наверху, и для Драко это последний шанс уйти отсюда. Я жду тебя у входа в библиотеку в восемь утра, одетую и собравшуюся. Не придешь — все равно приведу силой. Палочка у меня при себе.

Гермиона разворачивается и быстрым шагом возвращается к Яну. Чертова Паркинсон! Хоть бы она не увязалась с ними, чтобы проверить, действительно ли Драко правильно выполняет задание.

— Смотри, — Парвати касается пальцем кожи Яна, и Гермиона присматривается. — Работает! Ты гений!

Гермиона отрицательно качает головой и, выбежав в лабораторию, возвращается обратно с листьями брусники.

— Слишком быстрое действие, — торопливо замечает она и, приоткрыв Яну рот, запихивает туда листья. — Организм может не выдержать. Главное, чтобы не было реакции на бруснику.

Они обе напряженно наблюдают за изменениями: Ян вытягивается, морщится, слегка хрипит, но струпья исчезают, кожа приобретает розоватый оттенок, а раны на шее затягиваются, оставаясь едва видимыми шрамами. Парвати берет стетоскоп и осторожно прикладывает его к груди Яна.

— Чисто, — произносит она шепотом. — Жидкость из легких исчезла.

Гермиона с облегчением приглаживает торчащие во все стороны волосы. Последние две ночи она почти не спала, читала справочники и соединяла ингредиенты, постоянно глядя на часы без особой надежды на успех, но с огромным желанием спасти жизнь. Кажется, получилось.

Остальные медсестры кругом встают возле кровати, затаив дыхание. Ни один укушенный и зараженный пациент до этого не выживал.

— Я умер? — Ян приоткрывает глаза и вопросительно смотрит на Гермиону. — И вы умерли?

— Я же обещала, — она улыбается. — Вы практически здоровы, еще день отлежаться — и можно вернуться к обычной жизни.

Ян недоверчиво касается своего лица, груди, ног, потом пытается сесть — Парвати помогает ему подложить подушку — и наконец спрашивает:

— Так я не умру?

— Нет, Н-400, вы не умрете, — Парвати ободряюще похлопывает его по плечу. — Я принесу вам куриный бульон. Девочки, пройдемте со мной.

Медсестры уходят, неохотно оставляя Гермиону наедине с Яном, который не сводит с нее глаз. Гермиона понимает, что он чувствует: она уже видела такой взгляд у Драко, когда тот впервые пришел в себя после ранения стилетом. Она тогда вообще не спала — боялась оставить его одного, уходила в свою комнату и возвращалась.

— Вы волшебница? — Ян подозрительно хмурится. — Не отпирайтесь, я знаю. Вы колдовали надо мной иногда. Впрочем, не отвечайте: я готов идти за вами куда угодно. Что там творится в городе?

— Мне нужно уйти утром третьего дня, — Гермиона понижает голос. — Если вы согласны, тогда завтра после обеда, как мы вас выпишем, постарайтесь убедить командира, что вам нужно на поверхность. Мы с номерами М-169 и К-200 собираемся оторваться от группы в районе Карлова моста. Нам нужно на ту сторону.

Ян удивленно приподнимает плечи.

— На ту сторону? Там полно мертвецов.

— Есть важное дело. Но если не хотите рисковать — ваше право, оставайтесь здесь, может быть, так будет лучше.

Ян отрицательно качает головой. Его спутанные жирные волосы и изможденное лицо выглядят уже не такими пугающими.

— Смерть приятнее, чем жизнь здесь. Я выполню вашу просьбу, а вы тогда останьтесь со мной до завтра. Если руководство узнает о вашем достижении, оно представит вас к медали. Откажитесь. Нет ничего хуже, чем медаль, врученная идиотами.

Гермиона тихо смеется. Время потихонечку движется к полуночи, и, глядя на Яна, она все время возвращается мыслями к Драко. То желание ответить на его поцелуй выросло из чувства заботы и нежности, которое она впервые испытала к нему как раз тогда, после страшного ранения. Она совсем не замечала это чувство, но оно росло; впервые она осознала его, когда Драко встал между ней и Зверем — никто не защищал ее так яростно, даже Рон. А потом — та ночь в холодной палатке и горячее дыхание на ее шее. Нет, она ответила на его поцелуй не внезапно для самой себя, и это не было случайностью.

 

Драко сердито разглядывает ее в зеркальце. Они не виделись два вечера, и Гермиона, напротив, с удовольствием рассматривает черты его лица.

— Я справилась, — она радостно улыбается. — Правда, один ингредиент пришлось дать в живом виде, но это неважно.

— Я не сомневался, — он закатывает глаза. — Если тебе что-то взбрело в голову, оно обязательно должно получиться. Так этот Ян жив? Получается, зелье можно использовать в качестве антидота?

— Да, я взяла немного с собой в колбочке, — она понижает голос. — Ян отправится с нами. Думаю, ружье и патроны будут необходимы по ту сторону реки. Кстати, сегодня приходила Паркинсон, наговорила гадостей и сказала, что будет ждать меня в восемь утра через два дня.

Драко поджимает губы.

— Когда мы расправимся со всей чертовщиной, никто не посмеет больше говорить тебе гадости. Даю слово. Она больше ничего не сказала?

— А должна была? — Гермиона смотрит на него с подозрением. — Между вами что-то произошло?

Драко отводит глаза, и у Гермионы сразу холодеют кончики пальцев. Что Паркинсон от него нужно?

— Ничего — к ее сожалению.

Гермиона фыркает. Ну да, разумеется, такая взрослая Паркинсон, со звездами на погонах, не смогла увлечь собой человека, за которым бегала со второго курса. Иногда прошлое нужно отпускать и взрослеть, но люди иногда взрослеют выборочно, а часть их души остается полна детских обид.

— Мы совсем скоро увидимся, — Драко произносит это с такой интонацией, что у нее по спине бегут мурашки. — Держи палочку наготове, потому что тебе, возможно, придется отбиваться от охранной группы, чтобы оторваться от них. Будь осторожна: пули парализуют магические способности, и гоблины разрабатывают их для того, чтобы с их помощью вести войну в Лондоне. Честно говоря, даже боюсь представить, что из этого выйдет, если у них получится.

— Нам нужно торопиться с поиском рун, — Гермиона нервно переступает с ноги на ногу, думая о Гарри и оставшихся в Лондоне друзьях. — Судя по масштабам производства, гоблины близки к своей цели. И я уверена, что после последней вылазки они как раз собираются остаться под землей и заняться вооружением. Мне и раньше казалось, что этот город не так прост, а ты лишь подтвердил мои мысли.

Они еще с полчаса обсуждают Анежку и возможные предметы, которые связаны с ее жизнью и захоронением, а потом позади Драко раздается какой-то шум, и он исчезает. Гермиона некоторое время ждет, но на поверхности зеркала не появляется ни слова, и она с огорчением возвращается обратно в спальню.

— Ты оставишь мне рецепт? — Парвати сидит на краешке своей кровати, уже переодевшаяся в длинную ночную рубашку. — Я бы смогла спасти еще несколько человек прежде, чем вернусь в Лондон.

Гермиона устало забирается под одеяло.

— Ты все-таки собираешься вернуться?

— Как только закончится разработка оружия, — Парвати садится около нее, шепча, — тогда я смогу рассказать вам, как с ними сражаться. Хочется быть полезной, Гермиона.

— Рецепт я оставлю, но девясила не так много, а чтобы его добыть, придется подниматься на поверхность и спускаться к реке. Ты помнишь, как он выглядит? Сейчас он еще не цветет, но ближе к концу апреля у него появятся желтые цветы. И держи рядом бруснику: зелье действует так быстро, что тело не успевает за изменениями, так что может случиться перегрев органов. Я вычитала это в справочнике, кстати.

— Искренне не понимаю, почему Снейп тебя не любит, — Парвати качает головой и поднимается.

— Я слишком много знаю, — отзывается Гермиона насмешливо. — А это позволено только ему. Кроме того, на ком-то нужно компенсировать свои внутренние комплексы. Я одна из самых подходящих кандидатур, лучше только Невилл и Гарри.

Парвати смеется, и ее смех на минуту напоминает Гермионе о тех временах в гриффиндорской спальне, когда они болтали обо всем и ни о чем после учебного дня. Рядом тогда еще были Джинни и Лаванда. Как же было весело и беззаботно! Но тогда она не знала ничего про Драко — ничего настоящего. Вопреки всем трудностям, она бы не вернулась назад, потому что сейчас в ее жизни зарождается что-то действительное важное.

 

Паркинсон придирчиво осматривает ее, кривя губы. Под ее глазами — синяки от частого недосыпания, как и у всех остальных, и на несколько секунд Гермионе становится ее жаль.

— И никаких выкрутасов, Грейнджер, — произносит она, жестом приказывая следовать за собой. — Ты идешь в третьем отряде как медик. Попытаешься сбежать — получишь пулю. Тебе следовало получить ее уже сейчас, но командование уж слишком обрадовалось твоему зелью. Знали бы они, кто ты на самом деле.

Гермиона громко хмыкает.

— В чем твоя проблема, Паркинсон? Мы не в школе, где я стояла тебе поперек горла своими оценками. В чем причина такой неприязни? В Битве за Хогвартс мы не пересекались, потому что ты успешно эвакуировалась.

— Причина в твоем существовании, — Паркинсон усмехается. — Надоело, что магглорожденные приезжают в Хогвартс и хватают там звезды с неба. Магия вам не принадлежит.

— Но мы же это не решаем, — возражает Гермиона сердито. — По-твоему, я сама приехала к замку, постучала в ворота и попросила взять на учебу? Мне пришло письмо — точно так же, как и тебе. Мое имя было вписано в книгу — точно так же, как и твое. Не я выбирала быть волшебницей. Магия выбирает, Паркинсон. Вся эта чушь про чистую кровь — действительно чушь. Ты уже достаточно взрослая, чтобы это понимать.

Паркинсон не отвечает, и оставшийся путь до места сбора войск проходит в напряженном молчании. У входа в большой зал Паркинсон останавливается, глазами находит нужный отряд и жестом указывает на него.

Гермиона замечает Драко сразу: он стоит с краю, высокий, стройный и сильно повзрослевший за эту неделю, разделившую их. Ее сердце бьется чуть сильнее, когда она встает рядом с ним под пристальным взглядом Паркинсон. Драко делает вид, что не обращает на нее никакого внимания, но стоит им развернуться и направиться к выходу наверх, как его рука находит ее руку и крепко сжимает. В их отряде — Ян и парень, который тренировался в паре с Драко, и еще три человека, от которых им придется оторваться.

На поверхности на удивление тепло — за прошедшую неделю март подобрался к середине, так что кое-где уже пробивается редкая трава, а на деревьях зеленеют почки. Их отряду дается отмашка следовать по направлению к мосту, но не доходить до него, а свернуть в соседний квартал для уничтожения мертвецов.

— Империо! — произносят Драко и Гермиона одновременно, резко разворачиваясь, и солдаты, схватившиеся было за ружья, но застигнутые врасплох, тут же, вытянувшись по струнке, уходят в заданном направлении.

— Магия, — усмехается Ян, не без удивления глядя на палочки. Парень, стоящий рядом, с номером К-200 на груди, делает круглые глаза. — А отпирались, мэм, что волшебница.

Гермиона улыбается и переводит взгляд на Драко. Они стоят в маленьком переулке, скрытые ото всех старинными домами.

— Какой у нас план?

— Перебираемся на ту сторону, страхуем друг друга, — он сосредоточенно смотрит на дорогу, ведущую к мосту. — За рекой сразу налево, за мной. Я вызубрил карту наизусть, так что проблем с поиском монастыря не будет; если что, Томаш поможет. Как только найдем то, что нам нужно, — бежим к машине. Ты за рулем, Гермиона, как всегда.

Она не успевает спросить, где они нашли автомобиль, как Драко решительно берет ее за руку и ведет за собой.

— Держись возле меня, — произносит он тихо. — Мертвецы опасны тем, что могут разделить нас. Держись за меня.

Гермиона краснеет, глядя в его серьезное лицо. Мерлин, как ему идет военная форма! Больше, чем всем остальным. Она ускоряет шаг, чтобы успеть за ним, держа палочку в руке.

Около моста никого нет, только несколько уже убитых мертвецов и уничтоженных призраков, попавших в ловушку.

Томаш и Ян идут следом, держа ружья и пистолеты наготове. Самое главное — не попасться своим.

Первую половину моста они проходят без происшествий и не торопясь, чтобы не привлекать внимание призраков, парящих низко у воды. Около ворот Драко останавливается, и Гермиона замечает его обеспокоенный взгляд: по ту сторону бродит с десяток мертвецов, еще с десяток ходят чуть подальше, у церкви святого Франциска, в которую они хотели попасть неделю назад.

— На счет три: раз, два, три… Бомбарда! — выкрикивают они одновременно, и ворота, поддавшись, распахиваются на них с такой силой, что все едва успевают отскочить. — А теперь — бежим!

Гермиона чувствует, как привычно громко бьется сердце, когда она бежит с Драко рука об руку.

— Нужно было закрыть ворота! — произносит она, ловя воздух ртом. — Теперь вся толпа двинется на ту сторону!

— Именно, — Драко на мгновение останавливается, глазами ища правильную улицу, и почти сразу вновь срывается с места. — И это немного отвлечет их от нас. Чем меньше мертвецов пойдут за нами, тем лучше. У тебя не осталось зелья, которое стирает запах?

— Немного, — Гермиона качает головой. — Для его приготовления нужны ингредиенты, которых в Праге не найти, но того зелья, что есть, хватит только на одного, и оно у меня при себе. Осталось с того дня, когда мы пытались переночевать во дворце.

Мертвецы, сперва направившиеся на мост, сворачивают в их сторону. С соседней улицы к ним добавляется еще с полсотни трупов, но Драко, помедлив секунду, уверенно сворачивает в переулок.

— Здесь получится пройти к монастырю? — спрашивает он у Томаша на ходу. — Я не перепутал улицы?

— Нет, все верно, — Томаш оказывается справа от Гермионы, и она с интересом рассматривает его худое лицо. — Раньше здесь был только служебный вход, но сейчас это неважно. Только ворота могут быть закрыты.

Они проникают на территорию монастыря и, заперев за собой ворота, вздрагивают, слыша, как в них ударяют мертвые кулаки. Если скопится огромная толпа — железо не выдержит, но они уже будут внутри самого здания. Гермиона смотрит на план монастыря, наспех развернутый Драко, и чувствует уколы совести: пока она возилась с зельем, он занимался и военным делом, и поиском информации по руне.

— Монастырь большой, — Драко постукивает пальцем по плану здания. — Мы сейчас здесь, войдем в здание через боковой вход и окажемся в самом центре. Беда в том, что нам придется пройти через кельи.

Ян усмехается, глядя на план поверх его плеча.

— Мертвые монашки — это, по крайней мере, смешно.

— Мы прикроем, а вы ищите то, что нужно, — Томаш блестит глазами. — Главное нам успеть уйти отсюда до того, как толпа опрокинет ворота. Нас четверо, и от нас пахнет за милю, а парни по эту сторону моста давно ничего не ели.

В монастыре тихо и сыро; в галереях, ведущих внутрь сада, висит паутина, плиты покрыты мхом и хвощом. Когда они отворяют дверь в само здание, то ощущают запах ладана и свечей, так и не покинувший помещение. Большой зал, предназначенный для принятия пищи, встречает их гулким эхом. Где-то по сторонам слышится шорох, и Гермиона, затаив дыхание, идет по плитам вслед за Драко, внимательно оглядываясь.

Первую монахиню они встречают в следующем же зале: она идет на них, жадно вытягивая вперед руки и что-то мыча. Драко сносит ей голову заклинанием, но тогда из соседних келий появляются другие служительницы, все одетые в форму католических монахинь. Одна из них хватает Драко, но Томаш тут же выстреливает в нее, и она падает, другая догоняет Яна, и Гермиона, прицелившись, попадает взрывным заклинанием ей в шею. В узком коридоре между кельями они оказываются почти что в ловушке, и Томаш кричит:

— Бежим! Их слишком много!

С трудом преодолев коридор, они спускаются по лестнице в часовню Девы Марии и запирают рассохшуюся от времени дверь.

— Если что — можно разбить окно, — Ян указывает на треснутые стекла. — Тогда мы окажемся во дворе.

Драко быстро осматривает часовню, обходя ее по всему периметру, и Гермиона снова чувствует себя неловко, потому что не понимает, что именно нужно искать, и просто ходит за ним по пятам.

— Что ты ищешь?

— Что-то, похожее на замурованную часовенку внутри часовни, — Драко ощупывает восточную стену. — Судя по справочнику, там должна быть ниша… Черт, я не помню, где она. Достанешь книгу?

Рассохшаяся дверь часовни вздрагивает: монахини обрушиваются на нее изо всех сил. Магия выдерживает, но сдержать двери надолго она не сможет. Ян и Томаш стоят напротив, держа ружья наготове.

Гермиона лихорадочно листает страницы, заметив, что справочник не меняет цвет, а значит, Драко смог исправить ее ошибку. Сотая, сто двадцатая… есть!

— Северная стена! — восклицает Гермиона. — Где здесь север? Я никогда не умела определять стороны света без палочки.

— Кажется, нашел, — голос Драко раздается из-за колонны. — Но здесь невероятно узкий проход, а дальше — неизвестность.

Дверь не выдерживает напора и распахивается, Гермиона, сунув справочник под мышку, посылает заклинание в монахинь, Ян и Томаш выстреливают, и несколько тел заваливают порог двери, мешая другим войти.

— Встречаемся у ворот, — Гермиона бежит к колонне. — Уходите через окно, а я обрушу потолок!

Она дожидается, пока Ян и Томаш, выстрелив несколько раз в самых ближних к ним мертвецов, а потом — в стекло, выпрыгивают в сад, и обрушивает дверной проем, отрезая мертвецов от часовни. Драко ждет ее в самом начале узкой винтовой лестницы, спускаясь по которой, Гермиона касается обоими плечами холодных стен.

— Какого размера была эта Анежка? — ворчит она, ударяясь головой о низкие своды.

Позади них раздается шум, и под ноги и в спину им летят камни. Видимо, вход в потайную часовню был запрещен, и тот, кто нарушит запрет, сам окажется в ловушке. Последние ступени проносятся как одна, и Гермиона, вцепившись в руку Драко, снова летит вниз, больно обдирая руки и бока об острые ступени.

Они падают на каменные плиты в полной темноте, и следом приходит тишина.

 

Драко

— Люмос! — произносит он, кашляя, и палочка освещает крошечную комнатку и Гермиону, сидящую напротив него на полу. — Ты вся в ссадинах.

— Ты тоже.

Они рассматривают друг друга несколько секунд, оба осознав, что впервые остались наедине с той самой минуты во дворце. Драко достает из кармана платок и протягивает Гермионе:

— У тебя кровь на губах и на щеке.

Она тянется к нему рукой, но Драко, вдруг передумав, сам осторожно прикладывает платок к ее царапинам.

— Хорошо бы достать бадьян, на нас живого места нет. Руки и ноги целы?

— Да. Твои?

— Тоже, — Драко поднимается и осматривает часовенку, больше напоминающую склеп. Тень пляшет на стене, и он кажется сам себе куда выше, чем в реальности. — Тут ничего толком нет. Какая-то фреска, ваза, старый алтарь и покрытый пылью ящик. И самое главное — я не вижу выхода отсюда. Лестница завалена до самого верха, а это футов десять тяжелых камней. Даже если мы их трансфигурируем, по ту сторону могут оставаться монахини, потому что выход отсюда ведет в библиотеку. Среди служительниц наверняка была парочка своих Грейнджер.

Гермиона хмыкает, поднимаясь на ноги. Вид у нее действительно ужасный, и она специально держится невозмутимо, чтобы не показывать боль. Она внимательно, шаг за шагом осматривает часовню, служившую одновременно молельной и комнатой для отдыха. В дальней стене есть небольшое углубление, где, видимо, стоял стол или кровать. Они осматривают углубление по дюймам, и наконец Драко нащупывает какой-то подвижный камень.

— Нажимай глубже, как бы внутрь, — Гермиона замирает. — Я читала, что так работают потайные механизмы…. Не уверена, что они существовали в тринадцатом веке, но…

Что-то в стене щелкает, и в нише открывается небольшое окошко, словно каменный сейф, внутри которого лежат книга, четки и готическое распятие.

Драко уже протягивает к ним руку, как в часовне вдруг поднимается штормовой ветер. Драко прижимает Гермиону к себе, оказываясь в эпицентре шторма и пытаясь понять, что они должны сделать, чтобы заполучить себе руну. Бежать им некуда.

— Мы пришли с добром! — кричит Гермиона, цепляясь за его куртку. — Мы не враги!

В центре вихря, почти рядом с ними появляется призрак худой девушки в монашеской одежде. Она протягивает к ним руки и что-то шепчет, указывая на книгу.

— Попробуй ее взять! — Драко чуть отодвигается, чтобы Гермиона смогла дотянуться до ниши. — Боюсь, она не позволит мне дотронуться до ее реликвий, потому что я мужчина. Думаю, она и появилась здесь из-за меня. Ни один мужчина не имеет права нарушать ее покой.

Он напряженно смотрит, как Гермиона дрожащими руками касается покрытой пылью Библии в золотом окладе, украшенной драгоценными камнями. Библия заложена засохшей розой — такие цветут на юге Италии.

Несколько секунд Гермиона не может справиться с замысловатой застежкой, но когда она наконец открывает Библию, та начинает светиться уже знакомым им обоим синим светом.

— Я не могу прочесть руну, она перевернута, — Гермиона с трудом поворачивает книгу к себе, едва не выронив ее из рук. Призрак монахини все еще плачет, заламывая руки. — Мерлин святой, я не помню… Покорность — нет, не то... Смирение! Вот оно — смирение!

Руна вспыхивает синим светом и гаснет. Призрак монахини, поклонившись им, исчезает вместе с книгой, и в руках у Гермионы остается только кусочек ткани с руной — и высохшая роза из Ассизи.

Ветер стихает, и они снова остаются одни в крошечной часовне, заваленной камнями.

— Тут должен быть проход, — строки справочника прыгают у Драко перед глазами. — Он существовал в тринадцатом веке, чтобы Анежка могла выходить сразу в библиотеку, но потом был замурован. Скорее всего, он напротив лестницы. Попробуем найти дверь? Алохомора!

Дверь оказывается заложенной кирпичом, который они сначала не заметили в тусклом свете палочки. За дверью темнеет узкий коридор, а за ним светлым пятном виднеется библиотека, по которой расхаживают мертвецы.

— Выпей зелье, — Драко успевает взять Гермиону за руку, прежде чем она шагает в коридор. — Я знаю, что его хватит только на тебя. Мне так будет спокойнее.

— Что, если оно пригодится потом? — шепчет она, глядя на него нерешительно. — Что, если…

— Ты должна выбраться из этого чертового города, — Драко сердито поджимает губы. — И добраться до машины, чтобы спасти ребят. За воротами монастыря — армия трупов. Я сразу сказал, что из нас четверых один человек точно должен уйти — ты, и парни это знают.

Гермиона мгновение смотрит на него, потом вдруг чуть приподнимается и порывисто целует. Драко отвечает на поцелуй так, словно больше в своей жизни ничего не ждет. Он еще не понимает, что это значит между ними, кто они теперь друг для друга, к чему их приведет это желание быть рядом — но он ни секунды не сомневается в искренности своего чувства. Он много лгал в жизни. Он знает, что такое ложь.

— Я боялся, что ты примешь все за ошибку, — тихо произносит Драко. — Думал, что ты решишь, что все неправильно…

— Я пыталась, — она улыбается, делая шаг назад. — Но глядя на раненого Яна, вспомнила, как лечила тебя у Роджера, как ты защищал меня от Зверя. Там все началось, а может — еще раньше. Я не считаю то, что чувствую, ошибкой.

— Тогда выпей зелье, — сурово замечает он, и Гермиона, вздохнув, вытаскивает из кармана пузырек. — Отлично. Теперь — вперед. За библиотекой будет зал для приемов, а справа в нем — дверь во двор. Надеюсь, мы сумеем проскочить незамеченными хотя бы до ворот и оставить этих дамочек за дверьми.

В библиотеке их едва не ловят в ловушку несколько монахинь: уходя от двух, они сворачивают к стеллажам у противоположной стены и почти сталкиваются с шестью библиотекаршами. Гермиона успевает дернуть Драко за рукав, так что хищные челюсти одной из монахинь кусают воздух вместо его лица. Они пытаются расшвырять монахинь боевыми заклинаниями, но работает только взрывающее и отсекающее голову.

В зале для приемов мертвецов еще больше: петляя и уворачиваясь, Драко и Гермиона пробегают через зал и, распахнув дверь, с облегчением запирают оставшихся монахинь в здании.

Ян и Томаш уже ждут их у ворот — не тех, в которые они входили, но это никак не облегчает ситуацию.

— Их там не меньше сотни, — Драко смотрит в глазок на калитке. — Нужно сначала отвлечь их внимание, чтобы хотя бы выйти отсюда. Машина в двух улицах от нас.

Гермиона сжимает губы.

— Я пойду первая.

— Исключено.

— Они меня не чувствуют, забыл? — она берется за витиеватую ручку калитки. — Я расчищу путь насколько смогу, дойду до машины и вернусь за вами. Как найти автомобиль?

Томаш вытаскивает из нагрудного кармана помятую фотографию, на которой он стоит рядом с родителями около белой «Шкоды», а потом протягивает Гермионе ключи.

— Номера 8Т5, она между двумя красными джипами, если их не украли. На заднем стекле дурацкая наклейка с рыжим котом. Как выйдешь из ворот, повернешь налево до перекрестка, оттуда — направо и еще раз направо.

Драко нервничает, глядя, как Гермиона тянет ручку калитки на себя и, осторожно ее приоткрыв, быстро проскальзывает в самую толпу мертвецов, стараясь двигаться им в такт, только в противоположном направлении. Толпа ударяется в скрипящие ворота, и Гермиона исчезает из виду.

— Дьявол, — Драко шумно выдыхает. — Ненавижу ждать и быть беспомощным.

— Она справится, — Ян достает из кармана сигарету и закуривает. — Упорства и храбрости ей не занимать. Повезло тебе с ней, парень.

Драко мельком поднимает на него глаза, потом поворачивается к Томашу. Тот тоже нервно ковыряет носком ботинка старый гравий и постоянно посматривает в глазок.

— Нашли вы, что искали? Вас не было чертовых полчаса, — Ян сплевывает. — Мы уж думали — все, оторвали вам головы эти мертвые бабы. Томаш порывался бежать и спасать вас, еле удержал.

— Нашли, — Драко нащупывает в кармане зеркальце, и его тут же озаряет простая мысль. — Дурак! Я же могу с ней связаться…

Гермиона отвечает не сразу, но спустя минут десять они все втроем видят ее довольное лицо и очертания машины за ее плечами

— Завожу, ребята, — произносит она решительно и поворачивает ключ. — Мертвецов полно, несколько раз видела призраков. Когда я подъеду, отгоняйте как можно больше существ, чтобы успеть забраться в машину, ладно? Буду через две минуты.

Драко защелкивает зеркальце и вынимает стащенный пистолет. Ян растирает окурок ногой и проверяет, достаточно ли патронов, а Томаш поджимает губы, бледные от волнения.

Все сразу идет не по плану: Гермиона с трудом въезжает в толпу, вторая толпа преследует ее с других улиц, и, когда она сигналит, им троим не удается выйти одновременно, из-за чего Ян, отстреливаясь, сразу оказывается в плотном кольце, Драко идет следом, зажав в левой руке пистолет, а в правой палочку, Томаш замыкает, следя за их спинами — но не за своей.

Они с трудом прорываются к машине: Ян садится назад, ударив одного мертвеца в челюсть, снеся другому голову выстрелом и чуть не попав под зубы третьего, Драко уже открывает дверь, когда краем глаза видит, как под натиском трупов спотыкается и падает Томаш. Множество рук смыкается и тянется к нему, и Драко бросается на помощь, слыша, как что-то кричит Гермиона.

Томас, лежащий на брусчатке, успевает отстрелить головы нескольким мертвецам и покрыться их кровью, так что на несколько секунд трупы теряют его из поля обоняния — и сразу переключаются на Драко. Вталкивая напуганного Томаша в машину, Драко чувствует, как руку выше локтя пронзает острая боль.

Он раскидывает мертвецов взрывным заклинанием и садится рядом с бледной и взъерошенной Гермионой.

— Едем, — мрачно изрекает он, зная, что на его руке — укус, и яд в это самое мгновение проникает в его кровь.

Гермиона

Гермиона постукивает по рулю, произнося дезиллюминационное заклинание, и мертвецы сразу теряют машину из вида, хотя и чувствуют запахи людей. Осторожно маневрируя, она медленно выезжает из толпы, стараясь никого не сбить, чтобы машина не застряла колесами в разлагающихся телах. И только спустя некоторое время, проехав несколько улиц, Гермиона замечает кровоточащее предплечье Драко.

— Ты ранен, — взволнованно замечает она, глядя то на него, то на дорогу.

— Не в последний раз, — саркастично отзывается он. — Брось, я не умру. Уверен, ты захватила свое гениальное зелье, так что я выпью его до того, как превращусь в ходячий труп.

Гермиона тяжело вздыхает. Придется быть осторожнее, потому что брусники она захватила не так много, как хотелось бы, и ее листья быстро вянут, а в этих краях брусника не растет. Ее запасов хватит еще на два, возможно — на три раза. С другой стороны, яд только попал в организм Драко, так что ему понадобится совсем маленькая доза зелья.

Ян и Томаш, потрепанные и уставшие, засыпают на заднем сидении, откинув головы на спинку. Драко напряженно смотрит на дорогу, сверяясь с картой и помогая Гермионе сворачивать в нужных местах, чтобы быстрее выехать из Праги. Они планируют сначала добраться до бабушки Томаша, а потом, оставив там ребят, уже отправиться в сторону Рима и остановиться неподалеку, чтобы продумать дальнейшие действия. Руна совершенно точно спрятана в Вечном городе или в Ватикане — но мест, где она может храниться, огромное количество.

Как только они пересекают городскую черту, оказываясь на дороге, обрамленной деревьями и кустарником, Гермиона торопливо сворачивает на обочину и останавливается.

— Мы недостаточно далеко, — Драко ставит точку на карте, морщась. Весь его рукав пропитан кровью.

— Достаточно, — напористо возражает Гермиона и достает из носка бисерную сумочку. — Снимай куртку. У меня вся наша одежда. Может быть, достать твой джемпер?

Драко криво улыбается, глядя на нее.

— Мне нравится, когда ты возишься со мной так, словно мы вместе кучу лет. Но от джемпера не откажусь. Кстати, чем ближе мы будем к Риму, тем жарче будет на улице. У нас есть какая-нибудь летняя одежда?

Гермиона кивает, потом хмурится и отводит взгляд.

— Ты, кажется, не захватил ее с собой. У меня есть летние футболки, но они остались от Гарри.

— Я боялся, что ты скажешь «от Уизли», и меня сразу стошнит, — Драко стаскивает окровавленную куртку с погонами. — Постираем и оставим на всякий случай. Кто знает, вдруг она еще пригодится. Если в городах вокруг Рима живут только мертвецы, то есть шанс найти неразграбленный магазин одежды. Мода у магглов странная, но для поиска рун подойдет.

Гермиона выдавливает из тюбика заживляющую мазь и осторожно прикладывает смоченный тампон к укусу, мельком скользнув взглядом по Метке, потом отмеряет из колбочки зелье и протягивает Драко. Тот выпивает его залпом и возвращает ей склянку.

— Гадость, — признается он тихо, оглядываясь на спящих Яна и Томаша. — Я не мог его бросить, понимаешь? Тогда, в Выручай-комнате, у меня не было желания спасать ни Крэбба, ни Гойла. Я, конечно, впервые там увидел смерть — не от рук Лорда, а смерть человека, которого я знал так много лет, пусть он и заслужил ее. Но когда я увидел Томаша в толпе мертвецов, я понял, что он мне нужен. Не знаю, способен ли я на дружбу.

Гермиона осторожно убирает зелье обратно в сумочку, нащупывая рукой специальное углубление. Мысль о том, что скоро они снова окажутся в палатке наедине друг с другом, и манит ее, и пугает.

— Слушай свое сердце, — говорит она мягко. — Оно подсказывает нам правду, даже когда мы не хотим ее признавать. Томаш — отличный парень и, уверена, хороший друг. У вас еще будет время поговорить.

Драко кивает и отворачивается, глядя сквозь стекло. На пустой дороге появляется мертвец, вышедший из леса, и Гермиона поспешно заводит машину. Она уже гораздо спокойнее справляется с вождением и невпопад думает о том, что после окончания войны нужно получить нормальные водительские права и доказать папе, что она не боится.

Городок, где живет бабушка Томаша, находится на самой границе с Германией и называется «Железна-Руда». Драко долго ищет его на карте, пока проснувшийся Томаш не тыкает в него пальцем.

— Примерно часа три с моими навыками вождения, — Гермиона прикидывает расстояние. — Предлагаю на середине пути остановиться и пообедать. С этими монахинями я и забыла, что завтракали мы все очень рано.

В сумочке — сэндвичи и чай в термосе, который ей помогла сделать Парвати, и Гермиона посматривает на часы, уже предвкушая перекус. В подземном городе не было никакого аппетита, а сейчас, когда она смотрит на оживающую весеннюю природу и ласковое солнце, так и хочется выпить крепкого горячего чая.

Они останавливаются на обочине спустя час и охотно принимаются за еду. Ян и Томаш уже разговаривают друг с другом как давние приятели, и Гермиона, отошедшая к машине за салфетками, бросает взгляд на Драко, сидящего между ребятами. Он выглядит спокойным и уверенным в себе, и от того желания быть выше всех, что так и проступало на его лице в школе, в окружении слизеринцев, не остается и следа. Все-таки люди могут меняться, если сильно захотят, если у них есть для этого возможности. Не каждое сердце и не каждая душа захотят стать другими.

— Представьте, что еще полгода назад ни один из нас толком не знал другого, — Гермиона складывает мусор в бумажный пакет. — И как повезло, что мы выбрались из мертвого города вместе.

Ян качает головой, снова закуривая.

— Не думай, что мертвецы больше не представляют угрозу. Везде, где есть жилье, вы можете на них наткнуться.

Томаш нервно переступает с ноги на ногу.

— А что, если… бабушка и сестра теперь тоже — такие же трупы с вытаращенными глазами?

Ян покровительственно похлопывает его по плечу. Он самый старший из них, хоть ему всего двадцать, но осознание этого все равно придает ему сил.

— Брось переживать. Пока не доедем — не узнаем. Предлагаю вернуться в машину и выяснить, не превратилась ли бабушка в кого-нибудь страшного.

Дорога, ведущая к городку Железна-Руда, сворачивает с основного шоссе и превращается во второстепенную, но хорошую и ровную, по бокам которой то тут, то там встречаются группы домов. Драко разглядывает их настороженно, но до самого городка они не встречают ни одного мертвеца.

— Сейчас направо, — подсказывает Томаш, и Гермиона медленно сворачивает на грунтовую дорогу. — Вон тот двухэтажный дом, обнесенный забором, видишь? Припаркуйся прямо сейчас. Если во дворе мертвецы, нам будет проще добежать до машины.

Забор — в два человеческих роста, сделанный из ромбовидной сетки — закрыт. Томаш надрывно кричит, а остальные, переглядываясь, следят за дорогой. Наконец в доме открывается дверь, и на невысоком крыльце появляются двое: девушка чуть выше Гермионы, светловолосая и стройная, в блузе и брюках, и пожилая женщина лет семидесяти в теплой вязаной кофте.

— Это я! — кричит Томаш. — Бабушка, Тереза, это я!

Обе, синхронно всплеснув руками, спешат к ним. Тереза оказывается у калитки через минуту и обводит всех радостным и изумленным взглядом.

— Заходите скорее, — она смотрит на дорогу поверх их плеч. — Вы на родительской машине приехали? Как вас зовут?

Представляясь и рассказывая, что с ними произошло, они все толпой поднимаются в дом, по очереди пожимая бабушкину дряблую, но невероятно теплую руку. Она тут же, переваливаясь как гусыня, ставит на огонь чайник и раскладывает на столе угощения. Гермиона с благодарностью берет горячий хлеб, вареные домашние яйца, ломтик ветчины, выпивает кружку ароматного чая и понимает, что ужасно устала. Все обсуждают необычное и неожиданное воссоединение и благодарят их с Драко, Ян подмигивает Терезе, но Гермиона только кивает или отрицательно качает головой, не в силах что-то отвечать.

Важные разговоры откладываются до утра, и бабушка Элишка и Тереза помогают им расположиться в доме. Ян и Томаш занимают нижнюю комнату, а Драко и Гермионе достается комнатка в мансарде, уютная, пахнущая деревом и украшенная картинами с типично дачными мотивами.

Их кровати стоят в разных частях комнаты, и Гермиона выбирает ту, что у окна.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она тихо, вернувшись из душа. — Покажи мне руку.

Драко послушно стаскивает джемпер, оставаясь только в майке. Краснея, Гермиона легонько касается его руки, рассматривая укус. После нанесенной мази и выпитого зелья он уже едва различим.

— Замечательно, — она устало вздыхает. — Знаешь, так здорово понимать, что то, к чему ты стремился, все-таки получилось. Что бы мы сейчас делали без этого зелья? Одна бы я не справилась, те маггловские справочники по вирусам очень помогли.

Драко вешает джемпер на спинку стула.

— Ты умница, — произносит он не менее устало. — Если кто и мог изобрести такое зелье, то только ты. И еще, разумеется, Северус. И… я смотрел на мертвые лица и думал: что, если бы я встретил среди них отца? Я был трусом, Гермиона, я не хотел, боялся поговорить с ним, потому что мы оба разочаровались друг в друге в какой-то момент, но я мог все исправить.

Гермиона забирается под одеяло и закрывает глаза. Они в безопасности, среди людей, а не подчиненных с номерами на груди. И на некоторое — короткое — время можно забыть о мертвецах. На секунду она пытается представить, что бы почувствовала, увидев среди толпы трупы родителей. Или Рона. И по ее спине сразу пробегает холодок.

— Давай поговорим об этом? — спрашивает она тихо. — Когда ты будешь готов. Я хочу узнать, что на самом деле происходило с тобой в школе.

Драко тоже забирается под одеяло и смотрит на нее с благодарностью.

— Останемся вдвоем — и поговорим. У меня есть одна идея, но не буду ее раскрывать, чтобы не было обидно, если ничего не выйдет. Скажу только, что нам нужны передышка и продуманный план. Рим — огромен, у нас нет никаких догадок и даже намеков, в Риме — гоблинская коммуна и еще драккл знает какой общественный строй. Они могут использовать пули. Нужно подготовиться так, словно мы едем сдавать Ж.А.Б.А. по всем сферам жизни. Пожалуй, эта руна будет самой сложной, останется еще две, а потом уже можно будет ломать голову над последним ингредиентом.

— И мы так и не встретили домовиков, — отзывается Гермиона, полностью соглашаясь с его словами об отдыхе. Им нужны хотя бы два-три дня покоя. Или неделя — без приключений и побегов.

Драко не отвечает, и Гермиона, повернувшись лицом к окну, погружается в долгожданный блаженный сон.

 

Драко

Всю ночь ему снится мертвый отец — то бродящий в галереях школы, то идущий на него в мэноре, то мелькающий в огромной толпе. Драко сам не понимает до конца, хотелось бы ему встретить отца — хотя бы такого — или нет. Как бы он выглядел?

Драко отгоняет эти мысли и тянется за часами, лежащими под подушкой.

Восемь утра.

Гермиона еще спит, уютно свернувшись под одеялом, и Драко, осторожно опустив ноги на старенький потертый ковер, бесшумно подходит к ее кровати и садится рядом, рассматривая ее лицо. Чувства делают человека уязвимым. Может быть, поэтому он и не позволял им проникать в свою жизнь. А может быть, никто, кроме Гермионы, и не вызвал бы в нем такие чувства. Если раньше он просто радовался, что рядом с ним — умная волшебница, своего рода партнер в нелегком деле, то теперь от понимания, какие трудности ждут их впереди, кончики его пальцев леденеют. С ней ничего не должно случиться!

— Привет, — произносит Гермиона сонно, глядя на него из-под приоткрытых ресниц.

— Привет, — отвечает он шепотом. — Я тут сижу, смотрю на тебя. Ничего?

Она улыбается и, вытащив руку из-под одеяла, касается ладонью его волос.

— Мягкие, — замечает она невольно, и от ее прикосновения у Драко по спине бегут мурашки. — Мне нравятся.

Драко хмыкает и перехватывает ее руку, взяв в свою.

— Такая маленькая ладонь, — говорит он тихо. — Совсем как у мамы. Женщины с такими ладонями самые красивые. Иногда посмотришь — а у девушки не ладонь, а лопатка для выкапывания мандрагор. Отвратительно.

Гермиона смеется, но не отнимает руку, и Драко целует ее в самую серединку ладони. Она пахнет цветочным мылом и свежим бельем. Гермиона тут же смущается и отводит взгляд.

— Ты когда-нибудь думала, что мир такой большой? — Драко кивает на незамысловатые картинки на стене. — Мы проехали столько стран, встретили столько разных людей — я раньше думал: как живут люди там, за горизонтом? Оказывается — точно так же, как и мы.

Гермиона зевает, прикрывая губы краешком одеяла.

— Нет. Но мне здесь так уютно и спокойно, что даже плохо представляется, что за забором бродят мертвецы и еще черт знает кто.

Они спускаются вниз: Элишка и Тереза уже возятся на кухне, и Гермиона торопливо присоединяется к ним, чтобы помочь с завтраком, а Драко выходит на широкое крыльцо, где Ян курит, огорченно глядя на заканчивающуюся пачку сигарет, а Томаш счастливо подставляет лицо теплому солнцу. Участок у дома довольно большой, так что до забора примерно шагов тридцать в каждую сторону.

— Бабушка говорит, что почти все соседи или погибли, или трупы, — Томаш указывает на дом в конце улицы. Драко мельком замечает бродящего по участку мертвеца. — Им приходится выращивать овощи, а еще они иногда ходят в местный магазин за крупами. Кроме них, выжили еще две семьи, так что еды пока хватает. Этим летом буду помогать им сажать все, что поможет пережить зиму. Так что вы с Гермионой давайте, быстрее возвращайте мир обратно.

— Я останусь с вами, — Ян с наслаждением затягивается. — Идти мне некуда, семья погибла. А вам пара лишних рук не повредит.

— Здорово, — Томаш сияет и поворачивается к Драко. — А вы как надолго задержитесь?

— Завтра или послезавтра уйдем, — тот бросает беглый взгляд на машину. — Вам ведь автомобиль не нужен? Мы можем его одолжить?

Томаш пожимает плечами.

— Мы вряд ли куда-то отправимся — уж слишком опасно. Если что, у одних соседей машина на ходу, так что забирайте нашу — вам она нужнее. Заправки я отмечу на карте, чтобы вы могли спокойно добраться до Италии и не заглохнуть. Судя по всему, туман прошел широкой полосой, а мертвецам бензин не нужен. Те, кто выжил, почти никуда не ездят — так что заправки должны быть полны топлива.

— Спасибо, — Драко неуверенно — но пряча эту неуверенность — протягивает Томашу руку. Однажды он протянул руку другому человеку — и был отвергнут.

Томаш яростно пожимает его ладонь и долго трясет.

— Ты вытащил меня из этого дерьма, — произносит он весело. — Но я благодарен тебе не только за это, а за то, что в нашем чертовом мире еще остались хорошие люди. Ты и Ян — я давно не встречал таких душевных и настоящих парней. В школе было полно идиотов.

Драко громко усмехается.

— В любой школе полно идиотов, поверь. Иногда еще случается так, что идиот — это ты сам.

Они смеются, улыбаясь друг другу. Драко помнит, как сначала слизеринцы смеялись над его глупыми шутками из уважения, а потом сторонились и смотрели свысока. Шестой курс прошел в тумане, поиске и отрицании, страхе за мать и полном отсутствии сна.

После завтрака они садятся за прибранный стол и раскладывают карту, которую Томаш находит в комнате родителей. На карте подробно показаны дороги Германии и Италии: главные и второстепенные трассы. Кое-где указаны заправки, и Томаш помечает дополнительные места, где еще они теоретически могут быть.

— Ехать до Вероны или Венеции недалеко, — Томаш прикидывает расстояние на глаз. — Думаю, с темпом Гермионы — часов десять или около того, если не делать остановок. Границы открыты, никакого контроля, как сами понимаете, не будет. Единственное — будьте осторожны на главных шоссе: народ хоть и сидит по домам, но мародеры наверняка есть.

— На прошлой неделе приезжал бродячий цирк, — Тереза расставляет посуду на сушилке. Ян усердно ей помогает, протирая тарелки большим полотенцем. — У них дела совсем плохи, они потеряли животных и реквизит, спасаясь от мертвецов. Мы угостили их чем смогли, вид у них такой жалкий был. Правда, они направились в Прагу, от чего мы их категорически отговаривали. Может быть, они свернули…

Драко вспоминает стоящий на дороге фургон с выбитыми стеклами. Неужели циркачи погибли? Фургон как раз стоял недалеко от Праги.

Гермиона предлагает взять курс на Верону, потому что в Венеции больше шансов наткнуться на неприятности, и Драко соглашается, но помечает на карте одну область недалеко от города, куда думает свернуть, если все пойдет по его плану. Им действительно нужна передышка.

 

Домик остается за спиной, вместе со стоящими на крыльце провожающими, и Драко, в последний раз подняв руку на прощание, поворачивается в кресле, глядя на Гермиону.

— Ты водишь намного увереннее, — замечает он. — В самый первый раз мы то плелись, то дергались рывками, я еще удивлялся, как магглов не тошнит при таком движении. А сейчас мне даже по душе машина — при условии, конечно, что за рулем ты.

— Навык и опыт применим в любой области, — отзывается Гермиона, смотря по сторонам на пересечении грунтовой и асфальтированной дороги. — Кажется, никого. Все равно непривычно видеть совершенно пустые дороги, все время ожидаешь, что свернешь за угол — а там оживленный поток.

Драко кивает, откидываясь на спинку кресла с картой в руках. В машине тепло и пахнет чужими духами. У них с собой полно еды, и они снова остались только друг с другом.

— Загадочная улыбка, — замечает Гермиона, поглядывая на него. — Что она означает?

— Что нас теперь лишь трое: ты, я и дорога, петляющая впереди, — отзывается Драко довольно. — Парни, конечно, замечательные, но я давно так не мечтал остаться с кем-то наедине. Пора потихонечку думать об Италии. Что тебе приходит в голову, когда ты думаешь о руне в Риме?

Гермиона задумчиво поджимает губы, глядя на шоссе. Мимо мелькают столбы и деревья.

— Даже не знаю, с чего начать. Рим — огромен, его культурная ценность необъятна. Папы, Ватикан, средневековые палаццо, Медичи, фонтаны и статуи, Микеланджело, и Рафаэль, и многое другое. Руна может быть спрятана в самом неожиданном месте. И я убеждена: она очень хорошо охраняется. Где заночуем? В палатке?

Драко смотрит на нее с сомнением. Теперь, когда на ней больше нет военной формы медика, она снова выглядит хрупкой в зеленом джемпере с коротким рукавом и рассыпанными по плечам волосами.

— Что, если мертвецы или еще кто-то пробьется через защитные заклинания? Если мы не найдем никакой заброшенный дом, то остановимся в палатке, но пули, парализующие магию, не выходят у меня из головы. Попробуем наложить защитные заклинания, а потом пробить их с помощью пистолета.

Дом, приглянувшийся Драко с шоссе, стоит чуть поодаль от него. Они паркуют машину за воротами и осторожно обходят участок. Тихо и пусто. На заднем дворе цветут какие-то ранние весенние цветы. Дверь в дом оказывается приоткрытой, и Драко заходит первым, делая Гермионе жест осторожно следовать за ним. Они проходят первый этаж и поднимаются на второй — и в спальне натыкаются на мертвеца-женщину.

Драко уже поднимает палочку, чтобы снести ей голову, как Гермиона нервно дергает его за рукав.

— Смотри! — шепчет она, указывая на парящего в конце коридора призрака, попавшего в ловушку, нарисованную на полу. — Они похожи! Женщина-мертвец и призрак. Что, если призраки — действительно неупокоенные души мертвецов, и их нужно подвести друг к другу и соединить?

Драко закатывает глаза. Мерлин, только Гермиона может беспокоиться на этот счет. Даже не пытаясь с ней спорить, он стирает заклинанием часть ловушки, и призрак, медленно поплыв им навстречу, останавливается напротив мертвеца, вращая пустыми глазами. А потом касается тянущего руки трупа — и оба исчезают в холодном белом свете.

— Вот и ответ, — Гермиона взволнованно шагает по комнате туда-сюда. — Туман вырывает у человека душу, а тело продолжает функционировать. Варварство! Только почему туман подействовал не на всех? Может быть, у кого-то иммунитет к веществу, которое в нем содержится?

Драко пожимает плечами. Туман никак не связан с поиском рун, и он не собирается ломать голову по этому поводу. Может быть, потом, когда они… Когда они — что? Он смотрит на Гермиону, расхаживающую по комнате, и сглатывает. Что будет после того, как они справятся с задачей? Кем они останутся друг для друга?

— Предлагаю поставить палатку и попробовать, пробьет ли пуля нашу защиту, — Драко достает пистолет.

Гермиона, бурча что-то себе под нос про нарушение прав человека и переход всяких границ со стороны гоблинов, достает из сумочки палатку и шепчет:

— Воздвигнись!

Применив к палатке всю защиту, которую они использовали во время путешествия, она встает позади Драко. Он целится в самую середину невидимого щита — и стреляет. Пуля пробивает защиту, и та вспыхивает ярко-синими искрами.

— А если удвоим? — Гермиона расстроенно вздыхает. — Сначала я наложу заклинания, а потом — ты.

Двойную защиту пуля не пробивает, застревая в щите, но это все равно не успокаивает Драко, хотя Гермиона разумно замечает, что они-то знают, где стоит палатка и куда стрелять, в отличие от возможных преследователей. Палатка в любом случае невидима для посторонних глаз.

После обеда они медленно осматривают дом, проверяя, нет ли на кухне запасов крупы или других продуктов. Гермиона тихонечко выдыхает, глядя на развешенные на стене фотографии.

— Тебе тоже кажется, что мы словно подсматриваем за жизнью чужих людей?

Драко кивает, глядя на улыбающихся людей на снимках: семья на пикнике, семья катается на лодке, семья путешествует — мать, отец и ребенок. Что с ними стало? Почему в доме осталась только женщина?

— Они коллекционировали фигурки, — Гермиона кивает на полку со статуэтками котов. — Наверное, у них свой кот был. Или кошка.

Драко вдруг поднимает на нее глаза.

— У тебя же рыжий жмыр был, кажется. С дурацким именем. Куда он делся?

— Он у родителей, — Гермиона сразу сердится. — И у него не дурацкое имя, его зовут Живоглот — Глотик! И он первый понял, что крыса Рона не так проста, между прочим. А что с твоим филином?

— Мертв. Его убили, когда пришли за нами в мэнор, — Драко скользит взглядом по гостиной. — Как и всех остальных сов.

Гермиона сочувствующе сжимает его руку. Драко думает, что весь этот дом — типичный дом типичной семьи — теперь пуст и одинок. Они смеялись, сидя в этой гостиной, пили чай, готовили, читали — а потом пришел туман. Наверное, они многое не успели.

— Мне бы хотелось, чтобы каждый день был наполнен каким-то смыслом, — произносит он тихо, когда они входят в детскую. — Чтобы знать, что ты живешь не зря.

Гермиона берет в руки фигурку какого-то странного существа, потом внимательно рассматривает учебники, стоящие на пыльной полке.

— Ты с ума сойдешь, если будешь постоянно думать о смысле каждого дня. Это, знаешь, преступники перед казнью могут считать дни и в каждом видеть великий смысл для себя, а так — жизнь длинная и удивительная, просто самое важное — быть в гармонии с миром, быть с тем, с кем хочешь быть, любить свою работу, иметь право выбирать и ничего не бояться, и вечером возвращаться туда, где тебя ждут.

Драко берет в руки странное существо, у которого двигаются руки и ноги.

— Это кто?

— Трансформер. Из мультфильма, — Гермиона машет рукой. — Я потом свожу тебя в кино, но на что-нибудь поинтереснее.

— Обещаешь? — спрашивает он тихо, глядя в ее глаза.

— Да, — отвечает она после небольшой паузы. — Обещаю. Пойдем в палатку и начнем искать что-нибудь интересное по Риму? Я кое-что стащила из Праги, пока никто не видел, так что у нас есть карта и путеводитель. Но на этом — все. Можно посмотреть здесь — обычно у людей хранятся всякие книги по искусству, даже если они их не читают. Посмотри, а я пока заварю нам чай.

Драко возвращается в предыдущую комнату и изучает книги в большом застекленном шкафу. Действительно, он находит две энциклопедии по искусству и берет их с собой. Из одной выпадают заметки, написанные мелким почерком. Драко поднимает их и кладет на письменный стол не читая.

— Отлично, — Гермиона быстро просматривает оглавление, поставив на скатерть чашки с ароматным чаем. — По Италии не так много, но нам сейчас не приходится выбирать. Какие у нас города на пути? Может быть, заедем и сразу зайдем в книжный и за одеждой?

Сделав глоток, Драко неторопливо разворачивает карту и ведет пальцем по шоссе.

— По дороге у нас только один большой город — Мюнхен, — произносит он с сомнением, чувствуя, как тепло разливается по телу. — Но кто знает, что нас может там ждать?

Гермиона разводит руками и подвигает поближе вазочку с печеньем. Она сладкоежка, но упорно это отрицает.

— Драко, нам нужны книги. Энциклопедии не дадут много, нам нужна информация конкретно по Италии, и чем больше — тем лучше. Микеланджело, Рафаэль, Джотто, Папы, итальянская аристократия — все это огромный пласт культуры, двумя главами не обойдемся. И в этих землях прошел туман — кроме мертвецов мы вряд ли кого-то встретим.

— А бродячий цирк? — Драко откидывается на спинку стула. — Они могли растерять животных. И люди, живущие группами, тоже небезопасны.

Гермиона пожимает плечами, и Драко понимает, что она права. Они и так постоянно рискуют, так что сейчас не время прятаться. Только он боится за нее, и этот страх мешает ему идти на риск.

За вечер они набрасывают первый, примерный, список: Ватиканские музеи и архивы, самые большие и старинные базилики и фонтаны со статуями. Но это лишь набросок, и он далеко не полон.

Несмотря на усталость, Драко не спится — все время кажется, что через защитный щит кто-нибудь прорвется, хотя они запечатали и входную дверь в дом, и в комнату. Гермиона, словно вторя ему, ворочается с боку на бок.

— Не понимаю, то ли жарко, то ли холодно, — произносит она ворчливо. — А может, мне просто не уснуть, зная, что мы внутри чужого дома, где еще недавно все были счастливы и собирали фарфоровых котов. Наверное, холодно.

Драко задумчиво отзывается, все еще думая о Риме:

— У меня тепло.

И тогда Гермиона выбирается из-под своего одеяла и опускает ноги на пол. Ее глаза блестят в темноте.

— Пустишь?

Драко не сразу понимает, чего она хочет, и только спустя несколько мгновений отодвигается, откидывая одеяло. Гермиона ложится рядом, положив свою подушку под голову, и сонно зевает. Драко накрывает ее одеялом и обнимает — как тогда, ночью, когда они бежали от Зверя. Она едва заметно вздрагивает и произносит:

— У тебя холодная рука.

Драко улыбается, обнимая ее еще крепче, и Гермиона поворачивается к нему. Их лица оказываются слишком близко друг к другу, и Драко едва удерживается, чтобы не поцеловать ее в губы. Гермиона смущенно прячет лицо на его груди, и он обнимает ее за плечи.

— На самом деле, мне страшно.

— Мне тоже.

— Правда? — в ее голосе слышится облегчение. — Раньше казалось, что я со всем справлюсь. Так странно: могу приготовить почти любое зелье, знаю так много заклинаний, за спиной поиск крестражей — а мне отчаянно хочется просто быть рядом с тобой в палатке, и чтобы Рон, и Рим, и гоблины были далеко, и чтобы никому не пришлось ничего объяснять.

— И не за что сражаться, — Драко вдыхает запах ее волос. — Но нам придется сражаться, Гермиона, чтобы снова стать свободными, чтобы помочь людям. Мне тоже страшно — от неизвестности, от того, что я не знаю, к чему нас все это приведет. Придется просто шагать дальше, пока мы можем. Как только уедем из Мюнхена, у нас будет передышка, даю слово.

Она не отвечает, прижимаясь к нему, и Драко закрывает глаза, продолжая ее обнимать. Они постепенно засыпают, и ночь проходит без кошмаров, а утром Драко просыпается один — и слышит, как в душе льется вода. Неужели ему все это приснилось?

 

До Мюнхена — два часа на машине, но они преодолевают расстояние за три, никуда не торопясь и задержавшись на одной из указанных на карте заправок. Гермиона некоторое время размышляет, каким бензином лучше заправиться, попутно рассказывая Драко все, что она знает о топливе. Жизнь магглов понемногу затягивает его и уже не выглядит безумной, наоборот — удобной в некоторых сферах.

Мюнхен встречает их тишиной: они паркуются у ближайшего торгового центра и, разнеся головы нескольким мертвецам, быстро проникают внутрь через разбитое окно. Забрав в книжном целую полку с литературой об искусстве Италии, они переходят к магазинам одежды. Гермиона сразу идет в женский отдел, Драко же некоторое время ходит по мужскому, рассматривая скудный выбор летней одежды, и наконец выбирает несколько однотонных футболок, пару рубашек и летние светлые брюки. Качество, конечно, не то, что у мадам Малкин — но выбора все равно нет.

Гермиона сталкивается с ним у примерочной. В руках у нее пакет с новой одеждой, и она прикладывает к себе по очереди два платья — голубое и желтое, и оба ей невероятно идут.

— Какое?

— Голубое, — Драко решает, что оно лучше смотрится с ее каштановыми волосами. — И еще тебе понадобится купальник, а лучше — два.

— Что ты задумал? — интересуется она с любопытством, но он не собирается рассказывать о своих планах заранее. — Хорошо, подожди, я сейчас вернусь.

В ожидании Гермионы Драко смотрит на себя в зеркало: он выглядит более взрослым, чем осенью, более уверенным в себе. И в глазах нет затравленности. Но когда Гермиона возвращается с купальниками, он вдруг остро осознает, что больше ничего не может себе позволить из того, что их окружает. У него нет мэнора, у него нет работы, денег — он еще беднее, чем Уизли, и сейчас эта мысль медленно начинает раздражать его изнутри.

— Что такое? — Гермиона вглядывается в его глаза. — Что не так?

— Я не могу ничего себе позволить, — он зло ударяет кулаком по зеркалу, но оно не трескается. — Надоело утешать себя тем, что мы якобы берем все ради общего блага. У меня за душой — три жалких сикля.

Гермиона поспешно засовывает купальники в пакет к остальной одежде и берет его за руку.

— Перестань. Мы вернем тебе мэнор и отстоим твои права на наследство. Когда гоблины перестанут заправлять миром…

— Все будут снова тыкать в меня пальцем и плевать мне под ноги как Пожирателю Смерти, — подхватывает он все так же зло.

Гермиона смотрит на него укоризненно и огорченно.

— Я не буду, — замечает она тихо. — А на деньги лично мне плевать. Разве тебе было плохо у меня в квартирке?

Драко качает головой, потому что не знает наверняка, что сейчас происходит между ними. Им нужно отдохнуть и поговорить обо всем на свете — и он, через силу улыбнувшись, произносит:

— Что теперь?

— На втором этаже бывший супермаркет, — Гермиона с сомнением показывает на карту центра на стене. — Может быть, заглянем? Лишней еды не бывает, и еще нам нужны всякие мелочи по хозяйству, и для меня…

Она густо краснеет, не договаривая, и идет к лестнице. Драко, хмурясь, идет вслед за ней, вытащив палочку. Женщинам вечно нужны какие-то мелочи… С другой стороны — он понятия не имеет, что у них закончилось. Быт, о котором он раньше и не догадывался, пожирает все: время, нежную кожу рук, одно за другим мыло — быт оказывается огромным Зверем, от которого не убежишь. Но Драко он не пугает — до той поры, пока он делит все заботы с Гермионой.

Они разделяются: Драко направляется в отдел сухих завтраков и батончиков, Гермиона — в хозяйственный, пробормотав, что им нужны зубная паста и "прочее". Минут десять проходят в тишине, и Драко неожиданно для самого себя углубляется в изучение видов итальянской пасты.

А потом на другом конце зала — где должна быть Гермиона — раздается звук падения, вскрик — и Драко, уменьшив пакет заклинанием сжатия, засовывает его в карман. Осторожно прокравшись между рядами, он видит, как Гермиона, отступая, держит палочку против двух парней.

— Наша территория, детка, — произносит один, усмехаясь. — У тебя есть права на эту точку?

— Нигде не написано, чья эта точка, — вызывающе отвечает Гермиона, отступая спиной к стеллажу с салфетками.

Один из парней делает резкий выпад, но Гермиона ловко отбивает заклинание, и он отшатывается, но другой делает неуловимое движение, создавая магическое лассо — и накидывает его Гермионе на плечи. Но она резко разрезает его взрывным заклинанием — и парень оскаливается. Тогда из-за ее плеча, когда Драко уже поднимает палочку, появляется третий — и резко обрушивает на нее шквал заклинаний, а тот, который бросал лассо — накидывает на нее магическую сетку. Точно такую же, какую они использовали против докси.

Сетка, видимо, обжигает, потому что Гермиона морщится и шипит, но не выпускает палочку из рук.

Драко уже прицеливается, но тут резкий удар в челюсть сбивает его с ног. Драко быстро стирает хлынувшую из носа кровь и вскидывает палочку:

— Гоменум ревелио! Покажись! — тень нависает над воздухом в шаге от него, и он произносит заклинание, снимающее дезиллюминационное. Перед ним оказывается парень в плаще с капюшоном.

— Имеешь некие познания, значит, — ухмыляется он и безуспешно пытается выбить у Драко палочку из рук. — Ничего, мы всякое видали, свой хлеб не отдадим. Вы приходите и забираете, а мы дохнем от голода.

Чувствуя, как кровь пульсирует в висках, Драко медленно поднимается, наблюдая одновременно сразу за четырьмя окружившими его — один из них держит в руках кончик магической сетки, подталкивая Гермиону в спину.

Когда такая же магическая сетка сжимает его легкие, обжигая кожу, Драко делает вид, что выпускает палочку — Гермиона отчаянно мотает головой при этом жесте, а нападающие усмехаются.

— Отлично, — произносит тот парень, что ударил его. — Мы вас не тронем, только продадим в соседний город на рудники, как продали тех, кого поймали до вас. Гоблинам там нужна любая рабочая сила.

Драко мгновенно опускает руку в карман — и, вытащив пистолет, хладнокровно стреляет прямо в грудь парня, держащего Гермиону. Заорав и согнувшись, тот выпускает магическую сетку из рук, и она мгновенно исчезает. Гермиона тут же обезоруживает еще одного, а Драко, перебросившись парой боевых заклинаний с нападающими, использует темномагические — те, что они узнали от Северуса, — и остальные парни оказываются связанными.

— Я не могу колдовать! — орет тот, кого коснулась пуля. Она не ранила его, она исчезла внутри его рыхлого, полного тела. — Он что-то со мной сделал!

— Уходим, — Драко окидывает Гермиону внимательным взглядом. — Слышишь рычание? Там, похоже, толпа мертвецов. Сбежалась на наш запах и шум.

Они выбегают через аварийный выход, уворачиваясь от тянущих к ним разложившиеся руки мертвецов и перепрыгивая через трупы с оторванными головами, лежащие на лестнице. Машина, к счастью, стоит на улице — невредимая, ждущая их возвращения. Гермиона разворачивается так лихо, что Драко вжимается в кресло и вцепляется в ремень безопасности.

Они выезжают из города, не обращая внимания на мерцающие светофоры и знаки с ограничением скорости, и возвращаются на трассу. Несколько долгих минут проходит в тишине.

— Если что, я стащил пасту, — Драко вытаскивает из кармана уменьшенный пакет и возвращает ему нормальные размеры, а потом заглядывает внутрь. — Ты что больше любишь: тальятелле или спагетти?

Гермиона на секунду отрывается от дороги, смотря на него недоуменно. Она взъерошена и бледна, и ее одежда местами прожжена.

— Ты сейчас серьезно?

— Абсолютно, — отвечает он невозмутимо, и они, переглянувшись, громко смеются — от души. Растрепанные, обожженные, с кровью на рубашке, все еще капающей из носа — они смеются, глядя друг на друга. Драко чувствует, что несмотря на опасность, в которой они оба были еще двадцать минут назад, это один из счастливых моментов его жизни.

 

Гермиона

— Что он имел в виду про рудники? — Гермиона смачивает ватный тампон в бадьяне и прикладывает к разбитому носу и губе Драко, когда они сворачивают на обочину.

— Честно говоря, даже знать не хочу, — он кривит губы. — Ты успела взять что-нибудь в супермаркете?

Гермиона кивает. На самом деле она не любит долго торчать в магазинах и выбирать продукты, так что к тому времени, как перед ней из ниоткуда появился парень в кожаной куртке, она уже сложила в сумочку все необходимое и просто смотрела состав крема для рук.

— Все не напрасно, так или иначе, — замечает она тихо. — Не попади мы в Хогвартс, не стащи ты пистолет с пулями — где бы мы сейчас были?

— Ребята опытные, — Драко кивает, беря тампон у нее из руки и еще раз прикладывая к губе. — Черт, жжется. Видела, как они ничуть не удивились нашим заклинаниям? Повезло, что мы вырвались из их лап. Хотя, конечно, убивающее могло сработать и через сетку.

Гермиона отводит взгляд.

— Я не уверена, что готова убить даже самого отъявленного подонка. Знаю, ты скажешь, что это глупо, но знать, что ты отнял жизнь — все равно что стать дементором… Кстати, я давно не связывалась с Гарри.

Драко хмурится.

— Плохо. Не то чтобы я мечтал увидеть Поттера и узнать, как там его дела, но он единственный из всей вашей компании, кто внушает мне хоть какое-то доверие. Хотя бы потому, что умел влезать за других во все передряги, рискуя собой. То есть в Азкабане его уже нет?

— Скорее всего, а туман или Купол глушат нашу связь, — Гермиона протирает боковое зеркало от пыли. — Только вот неизвестно: на свободе Гарри или в другой тюрьме. Как вспомню, сколько сотрудников пыталось меня задержать… И все они под действием или заклинания, или наркотика.

Драко пожимает плечами, и Гермиона переходит к другому зеркалу, чувствуя, как внутри нее скребется чувство вины, расцарапывая грудную клетку. Она ведь не разорвала отношения с Роном; он думает, что у них все по-прежнему, наверное, ждет ее возвращения и переживает; разумеется, он обижен. А она целовалась с Драко, сама пришла к нему ночью, потому что ей стало страшно — правильно ли это?

— Что? — она натыкается на его подозрительный взгляд.

— Об Уизли думаешь? — он недовольно сжимает губы. — Всегда, когда о нем думаешь или говоришь, у тебя сразу такое страдальческо-жертвенное выражение на лице появляется. Мол, нерадивая мать бросила своего подопечного на съедение волкам.

Гермиона не отвечает, обходя машину и протирая заднее стекло. Передохнув, они продолжают путь и решают заночевать до пересечения итальянской границы, заприметив небольшой домик у реки и перевернутую лодку. В доме никого не оказывается, ни мертвого, ни живого, и, окружив машину и дом защитой, они проходят внутрь и раскладывают палатку. Гермиона бросает на Драко очередной мимолетный взгляд, понимая, что он тоже хочет определенности, и рано или поздно ей придется сказать ему и самой себе об их отношениях. Сейчас, конечно, еще не поздно повернуть назад, но ей не хочется поворачивать. Все внутри ее сердца восстает против правильности, в которой она пытается себя убедить. Чувства не могут происходить из разума и ощущения вины.

— Тебе не кажется, что дом внутри — больше, чем снаружи? — сбегав за курткой в машину и вернувшись, Гермиона задумчиво касается стен. — И здесь странно пахнет.

— Похоже на заклятие расширения, — Драко тоже осматривается. — Но для чего его применяли?

Гермиона молча указывает на торчащие за диваном рожки.

— Гигантский слизень! — шепотом восклицает она. — Клянусь, еще две минуты назад его здесь не было.

— Пространство внутри пространства, — Драко вынимает палочку. — Стоило нам переступить порог и использовать магию, как мы попали внутрь дома — настоящего дома, а не оболочки-прикрытия для магглов. Нужно убираться отсюда как можно скорее… Только я не вижу никакого слизня.

Гермиона делает шаг и переводит на него взгляд, но перед ней — огромная пустая комната.

— А я не вижу тебя, — шепчет она нервно, замечая еще трех слизней, ползущих к ней и оставляющих позади себя огненный след. — Что происходит?

— Мы в двух пространствах, ты сделала движение — и попала в параллельный мир, — в его голосе слышится паника. — Возвращайся.

Гермиона судорожно делает шаг назад, но Драко не появляется, а слизни продолжают наступать. И тогда она вспоминает слова Терезы про бродячий цирк, и по телу пробегает ледяная волна ужаса. Они могли везти каких угодно существ под прикрытием цирка. Вполне вероятно, что здесь базировался не цирк, а контрабандистский притон. На юге их всегда много.

— Я не вижу никаких отверстий в воздухе, — произносит Гермиона отчаянно. — Попробуй разрезать пространство кинжалом: я отойду к камину, ладно?

Слизни, повернувшись, направляются к ней, и Гермиона достает палочку, используя против них заклинание сжатия. Слизни превращаются в крошечных улиток, жалостливо пища. Около камина раздается приглушенное рычание, и на ковре, у потухшего огня, уже лежит огромная кошка — то ли леопард, то ли лев. Она обрушивается на Гермиону молниеносным рывком, прижимая к полу и впиваясь длинными когтями в грудь. Гермиона с трудом удерживает палочку и, изогнувшись и превозмогая боль, выкрикивает:

— Остолбеней!

Леопард, покачнувшись, падает прямо на нее, скользнув когтем по щеке. Тяжело дыша, Гермиона выбирается из-под кошки и несколько секунд сидит на коленях, пытаясь прийти в себя. Ее джемпер весь в крови, и от боли тяжело дышать. Она с трудом достает из сумочки заживляющую мазь. Тут же ее окружает стайка диринаров, выпорхнувшая из-под стола, но Гермиона шикает на них, так что они разлетаются в разные стороны. Поднявшись на ноги, она подходит к окну, еще ощущая боль от призрачных когтей: их машины нет. Дом и его окрестности — полностью измененная реальность, в которой остался Драко.

— Ты меня слышишь? — кричит она, крепко сжимая палочку.

В ответ — тишина. Ей чудится голос Драко, но она не понимает, откуда он может исходить.

Что-то больно кусает ее за ногу, и Гермиона, опустив глаза, видит окружившую ее толпу чизпурфлов, щелкающих клешнями. Взвизгнув, она забирается на диван и швыряет в чизпурфлов заклинание обездвиживания.

— Что случилось? — голос Драко раздается откуда-то сверху. Теперь она слышит его отчетливо: наверное, он использовал Сонорус.

— Тут чизпурфлы! — Гермиона с отвращением разглядывает упавших вниз панцирями существ. — Я их терпеть не могу, они такие противные... Единственное, их панцири очень ценные, я попробую взять с собой парочку для противоядий. Их нет ни в Косом переулке, ни в Лютном.

— Они под запретом уничтожения, — голос Драко идет сверху. — Ты их тогда в порошок перетри сразу, иначе потом окажется, что ты нарушила очередной чертов закон.

Гермиона пожимает плечами, с отвращением потянувшись к лежащему рядом с ней чизпурфлу. Эти существа — вредители, причем второго, не самого безопасного класса. Она прячет два панциря в сумочку, оставив всех остальных существ дергать клешнями. Обездвиживающее продержится еще часа два, а потом они останутся на свободе.

— Ты в порядке? — в голосе Драко все еще слышится паника.

— Да, — она решает, что сообщать про нападение кошки ему необязательно. В конце концов, она осталась жива вновь благодаря везению.

— Стой, — голос Драко застает ее на пути в следующую комнату. — Там красные колпаки.

— Откуда ты знаешь?

— Тут на столе — брошенная карта дома с комнатами и существами. Видимо, циркачи-контрабандисты сами боялись тех, кого перевозили, а для прикрытия убедительно играли в цирк. Тут целые схемы для акробатов и жонглеров. С магией это не очень сложно… Я честно пытаюсь найти вход: должно быть или заклинание, или какая-то потайная дверца.

Гермиона замирает у дверей, оглядываясь. Комната выглядит совершенно естественно и обычно. Наверное, она попала в случайный разрыв материи, который может произойти, если его разорвет или магия, или очень сильное существо…

— Драко! — кричит она отчаянно. — Осторожнее!

Словно в ответ на ее слова откуда-то сверху раздаются грохот, злобное рычание и приглушенный вскрик Драко. А потом сзади себя она слышит странное дыхание — но никого не видит. Поддавшись порыву страха, Гермиона с силой толкает дверь, ведущую к красным колпакам, — и тут же запирает ее за собой. Красных колпаков внутри нет — только спящий старик, чьи черты ей кажутся поразительно знакомыми.