Наследник Принца (гет)

Насколько шумен и многолюден был вокзал магловской стороны, настолько тихим и малочисленным оказался магический его аналог. Родители и студенты вели себя сдержанно, на лицах читалась тревога и озабоченность. Никаких громких прощаний и веселых шуток. Даже животные в клетках как будто прониклись моментом и старались не привлекать к себе внимания: ни мяуканья, ни уханья с хлопаньем крыльев.

Причиной отсутствия ярких эмоций были не только угрюмые авроры, зорко следящие за порядком на перроне, но и типы непонятной принадлежности в черных длинных плащах, стоящие у каждого вагона и проверяющие билеты. По кривящимся аврорам, кидающим на них неприязненные взгляды, я сделал вывод, что эта какая-то новая структура, созданная министерством. Вероятно, те самые ловцы «ворующих магию».

Билет мой придирчиво осмотрели, проверили заклинанием, бросили на меня чары, раскрывающие иллюзии, и только потом пропустили. Учеников внутри было мало, и я без труда нашел пустое купе. Не надо быть провидцем, чтобы понять — весь поезд так и останется полупустым.

Ко мне заглянули всего лишь дважды, и оба раза это были старосты. Первый раз дверь открыла Паркинсон, скользнувшая по мне безразличным взглядом, и второй — Энтони Голдштейн с Эрни Макмилланом из Хаффлпаффа. Мы друг друга поприветствовали, они пошли патрулировать поезд дальше, а я разлегся на лавке, подложив под голову рюкзак, и прикрыл глаза. Видимо, сказалось напряжение последних дней: я неожиданно для себя крепко уснул, проспав всю дорогу до самого Хогсмида.

Вылезал я из поезда сонный и еле успел сесть в последнюю карету. Думал, и в ней буду один, но только она тронулась, на подножку вскочил Малфой и плюхнулся рядом. Увидев меня, обозначил кивок:

— Принц.

— Малфой, — я повторил его движение.

Общих тем для разговора не нашлось, поэтому часть пути мы сидели молча. Я украдкой посматривал на своего соседа и пытался решить, как к нему относиться. Прислушался к себе и понял, что злости у меня к Малфою нет. Северус рассказал о его семье и дал понять, что Драко, по сути, — такая же жертва обстоятельств и шантажа, как и сам Северус. Только с другой стороны. Но симпатии, конечно, это все равно не прибавило. Кто его знает, что он может выкинуть еще.

Когда до Хогвартса оставалось совсем немного, Малфой окинул меня взглядом и задумчиво произнес:

— Интересно получается, Принц. Я вспомнил о твоем существовании, только когда увидел. Помню, в школе прекрасно знал, что ты есть, а дома — как отрезало.

Я фыркнул:

— Не такая я уж значительная личность, чтобы обо мне вспоминать. Я, например, о тебе не заморачивался. Забот, знаешь ли, хватало, — со значением добавил: — Уверен, у тебя тоже.

Малфой дернул уголком губ. Намек был более чем прозрачным. Но он тем не менее ответил:

— Все так. Но... — он снова дернул губой. — А, впрочем, ладно.

Странно, что он обо мне заговорил. Сомневаюсь, что после бегства с Астрономической башни Малфою вообще до кого-то из однокурсников было дело.

Карета остановилась у входа, и мы направились в Большой зал.

Мерлин! Я настраивался и готовился. Знал, что директорство Северуса почти у всех в школе вызовет недовольство. Но все же воочию видеть неприкрытую ненависть и презрение оказалось непосильным испытанием. Потому что своих чувств не скрывал никто: ни студенты, ни старые профессора. Разве что Слагхорн выглядел дружелюбным. Но он и с Кэрроу вроде пытался общаться. Одним словом — слизеринец.

Распределение первокурсников прошло быстро и без песни Шляпы. Как бы необычно это ни звучало, но и у старого артефакта настроения не было. Распределяющая Шляпа лишь выдала спич, призывая всех быть терпимее друг к другу. Что касается новичков, то их было очень мало. Трое ушли на Слизерин, по одному ребенку досталось Хаффлпаффу и Гриффиндору, и еще двое — девочка с мальчиком — отправились к нам на Равенкло. Не исключено, что на занятия их объединят в общую группу.

Прежде чем приступить к праздничному только на словах ужину, слово взял директор. Северус коротко представил новых профессоров, сказал, что магловедение отныне обязательно для всех, и под конец, будто рассказывая о погоде, скучающе объявил о запрете обучения для маглорожденных.

Зал готов был взорваться. Самыми несдержанными оказались гриффиндорцы во главе со своим деканом. По правде говоря, я в этот момент Северусом залюбовался. Он одной только мимикой и парой фраз, в которых напомнил о субординации и пригрозил телесными наказаниями зачинщикам, осадил возмущенную Макгонагалл. Ей пришлось проглотить то, что она намеревалась сказать, и строго посмотреть на своих подопечных, чтобы утихомирить. Гневный шепот, само собой, не прекратился, но обстановка стала поспокойнее.

За нашим столом тоже шептались о несправедливом указе. Ни одному равенкловцу не нравилось, что магов лишили возможности получать элементарные знания.

Я потер виски. Такое странное ощущение — понимать, что люди, ослепленные гневом, не видят главного: маглорожденных волшебников новый указ безусловно унижает, но ведь и защищает тоже! Только появившись в школе, они стали бы объектами агрессии сами и подставили бы под удар свои неволшебные семьи. Пожиратели же — вот они, рядом, ужинают за учительским столом. А так сидят дети дома, и никто о них не знает. Северус с Дамблдором наверняка как-то подстраховались и смогли скрыть их имена в Хогвартской Книге Волшебников. Возможно, зачаровали саму Книгу или же спрятали.

Мерлин, неужели никто не догадывается?

Посмотрел на учителей. Уничижительные взгляды, поджатые губы старожилов и самодовольные, злорадные ухмылки новеньких. Хотел отвернуться, но тут на мгновение встретился взглядом с Флитвиком. Кажется, наш декан понял больше, чем остальные профессора. Не знаю, хорошо это или плохо.

Я вздохнул. Для Северуса, наверное, безопаснее, чтобы его воспринимали как врага.

Директор махнул рукой, и на столах появилась еда. Но настроение было настолько паршивым, что кусок не лез в горло. И не только у меня. Большинство так же, как я, вяло копались в тарелках и с нетерпением ждали, когда можно будет разойтись.

Оказавшись в башне, никто из старшекурсников уходить к себе не спешил. Старосты оправили младших равенкловцев спать, и обсуждение запрета пошло с новой силой:

— Как быть с мелкими? Им же магию нужно научиться контролировать!

— Некоторые вообще не узнают, что они волшебники.

— Это ужасно!

— Так скоро Хогвартс опустеет, и учиться будет некому.

Через некоторое время в общем гомоне стало непонятно, кто что говорит, и староста решил навести порядок. Выйдя на середину и подняв руку, Энтони громким выкриком прекратил весь этот бедлам.

— Тихо! — он обвел находящихся строгим взглядом. — Возмущаться бессмысленно. От наших криков ничего не изменится.

Все замолкли и запереглядывались. В наступившей тишине раздался спокойный голос Лавгуд:

— Малышам колдовать без палочки будет трудно.

— Почему без пал... — начал было Майкл Корнер и осекся; глаза его расширились, — Мандрагору мне в глотку! — посмотрел на старосту: — Энтони, «Ежедневный Пророк» у тебя? Тот, где про новую Комиссию?

— Да. Сейчас, — Энтони вытащил из кармана мантии уменьшенную газету, вернул ей первоначальный вид, развернул и, быстро пробежав глазами колонки и найдя нужную, начал торопливо зачитывать: — Созданная Комиссия по учёту магловских выродков ставит благородной целью рассмотреть дела всех подозрительных волшебников, чье происхождение вызывает сомнение. В случае отсутствия доказанного родства с волшебными фамилиями все грязнокровные выродки будут приговорены к лишению волшебных палочек, в особых случаях — к заключению в Азкабан или поцелую дементора... — Энтони поднял потрясенный взгляд, — соплохвостова срань!

— Поцелуй дементора только за происхождение?! — воскликнула Падма.

— Наверное, если будут сопротивляться, — неуверенно предположил Терри, — но все равно...

Кто-то из девочек заплакал.

— Лавгуд права, — помрачнел Майкл, — без палочки много не наколдуешь.

— Это будет звучать отвратительно, — не менее мрачно сказал Энтони, — но маглорожденным лучше держаться от Хогвартса подальше.

Ребята снова стали бросать друг на друга взгляды.

— А нам, наверное, на всякий случай помалкивать, — вздохнула немного успокоившаяся Падма, — у многих друзья из маглов.

Все-таки не зря факультет Ровены называют факультетом умников. Но самое удивительное, что я впервые не увидел в сокурсниках заучек-одиночек. Факультет одномоментно превратился в сплоченную команду.

Ребята, переключившись на статью, стали разбирать новые указы Министерства и, негодуя, находили их до невозможности абсурдными. Кто-то высказал мысль, которая возникла и у меня — не переключится ли потом Комиссия по учету грязнокровок на проверку полукровок?

Не обошли в разговоре и новых профессоров, и те предметы, которые они будут преподавать.

Уже на следующий день в обед мы наслушались о кошмарных учительских способностях Кэрроу. Так что своих уроков, которые должны были по расписанию быть в конце недели, наш седьмой курс ждал с каким-то тревожным предвкушением. Было и боязно, и интересно одновременно.

Магловедение оказалось и правда отвратным. Алекто Кэрроу нашла где-то древние учебники, и мы в полной мере наелись выдуманными и реальными историями о кострах инквизиции и повсеместной охоте на ведьм. Так-то с исторической точки зрения даже любопытно было читать обо всех этих гонениях бедных магов, о грязных поселениях и скудном быте простецов да об эпидемиях, которые маглы сами из-за своей нечистоплотности распространяли. Последнее, правда, мне было не очень интересно, о средневековых болезнях я мог рассказать гораздо больше.

Но реального знания о мире современных маглов уроки Кэрроу все равно не давали. Если уж говорить о жестокости, логичней, на мой взгляд, было бы рассказать об атомной бомбе или о химическом оружии. Вот где настоящие ужасы. Да много всего можно найти. Хотя, с другой стороны, это, наоборот, говорило бы об уме и изобретательности обычных людей и заставило бы волшебников воспринимать их гораздо серьезней.

Просмотрев позже весь предоставленный список литературы, мы выяснили, что изучение заканчивалось на двадцатых годах нынешнего века и создании «вонючих самоходных повозок». Повозкам уделялось особенное возмущение. Якобы после них маглы становились еще более вонючими, страшными от мерзкой копоти и невероятно от этого счастливыми. Описано было с таким смаком и брезгливостью, что невольно создавалось впечатление, что простецы на самом деле недалеко ушли от животных и духовное развитие им не дано в принципе. То, что обычные люди, создавая без всякой магии что-то новое, стремительно развивали науку, в учет почему-то не бралось.

В конце учебника перечислялись самые распространенные омерзительные признаки, отличающие маглов от магов. Прочитав их, я вдруг вспомнил, как первый раз сел на двухколесный велосипед. Он был большой, для взрослого, и чтобы научиться на нем нормально ездить, мне потребовалось несколько часов. Но какие это были часы! Ушибы, ссадины, разбитые колени, ободранный локоть и шишка на лбу. Сдутое колесо и самостоятельно же накачанное неудобным насосом. Я был весь исцарапанный и грязный, но, Мерлин всемогущий, охренительно счастливый!

В общем, если верить автору псевдоучебного опуса, из меня вырисовывался натуральный стопроцентный магл.

— А как же Хогвартс-экспресс? — с недоумением спросил Майкл, который тоже листал учебник.

Я ухмыльнулся и с иронией ответил:

— Спроси у профессора, и о «Ночном рыцаре» не забудь.

Майкл скривился:

— Может, и спрошу. Только не знаю, есть ли в этом смысл...

Уроки Равенкло и Хаффлпаффа проходили гораздо спокойнее, чем у Гриффиндора со Слизерином. Не зная, какой пакости ждать от профессора-Пожирателя, мы старались не нарываться и выполняли идиотские задания, сводившиеся в основном к конспектированию учебника. Гладко, конечно, не было. Алекто цеплялась по любому поводу и любила разбрасываться неприятными заклинаниями. Как-то и я, отвлекшись на шепот Маркуса, получил Жалящее, от которого полдня потом болело плечо. Мои однокурсники причитали, что она гораздо хуже Амбридж. Та хоть и заставляла переписывать учебник, но в заклинаниях была посдержанней. Единственно радовало, что Алекто не задавала письменных домашних заданий. Видимо, ей было достаточно одного раза, чтобы закопаться в груде эссе от всех курсов, чтобы потом плюнуть на их проверку.

Амикус, что примечательно, сразу не стал заморачиваться с ученическими пергаментами. Но учил, на удивление, неплохо. Занятия были почти всегда практическими, но достаточно жесткими — после них кто-нибудь обязательно отправлялся в Больничное крыло, — и вместе с тем на удивление полезными. Если проводить аналогию с просмотренными мной когда-то фильмами, то он напоминал армейского садиста-сержанта, готовящего новобранцев к войне. Подумав, поделился этой мыслью с парнями. Они покривились, но согласились и признали, что в этом есть смысл. Возможно, в таком обучении и состояло его задание — готовить бойцов для Того-кого-нельзя-называть. Или присматривать перспективных.

Со старыми профессорами все было по-прежнему. Те же занятия, те же эссе и практика. Непривычна была разве что их постоянная нервозность и озабоченные лица.

Возможно, если Кэрроу хотя бы попытались быть настоящими учителями, без перегибов и жестоких наказаний, а некоторые гриффиндорцы, поддерживаемые своим деканом, не устроили партизанщину, то не исключено, что учеба была бы более-менее приемлемой. Но нет, сестра Кэрроу входила во вкус с наказаниями, доходящими до пыток, ее брат, кажется, решил действительно выдрессировать новую армию и превращался в самодура, стравливая якобы для тренировки целые группы учеников. В ответ оба профессора получали противодействие в виде непослушания на занятиях, скандалов с другими преподавателями и подлянок вне учебных классов, от которых свирепели еще больше.

Получался этакий замкнутый круг. Северус, наверное, как-то их урезонивал — время от времени Кэрроу затихали, но все равно обстановочка в волшебной школе оставляла желать лучшего.

Исключением, по понятным причинам, был Слизерин. Не всем змеям, как я заметил, методы Кэрроу нравились, но пользоваться от новых профессоров поблажками это, конечно, серебристо-зеленым нисколько не мешало. Что только добавляло ненависти к ним от остальных факультетов и от Гриффиндора особенно.

Больше всего гриффиндорцы распалились после нескольких декретов, ужесточающих дисциплину и запрещающих походы в Хогсмид. И по ночам стали появляться надписи на стенах, порою очень пошлые, оскорбляющие директора и обоих Кэрроу.

Недовольство набирало обороты, и один Мерлин знал чем оно все закончится. Вряд ли чем-то хорошим.

Я надеялся, что в Хогвартсе, как и в прошлом году, смогу хоть как-то общаться с Северусом. Но прошел первый учебный месяц, начался второй, а видел его только в Большом зале, и то не каждый день. Может, это звучало по-детски, но я банально соскучился. Мне его очень не хватало, да и, чего уж тут говорить, я сильно беспокоился и хотел убедиться, что он в порядке. И начал думать, как бы с ним встретиться.

Могу же по-родственному поинтересоваться, как у него дела?

Видимо, мои взгляды, которые я кидал в Большом зале, были очень выразительными, и одним вечером он выловил меня в коридоре, когда я возвращался из библиотеки. Потянув за руку, по скрытому переходу провел в лабораторию. Усевшись на стул, Северус махнул мне на соседний и потребовал:

— Говори.

— О чем? — не понял я.

На самом деле я много что хотел спросить, но сейчас от неожиданности растерялся.

— Хэдриан, прошу, умерь свой интерес. Твое ерзанье за столом уже заметил Флитвик, могут заметить и остальные.

— Не понимаю. На тебя все смотрят.

— Смотрят, — согласился Северус, — но взгляд заботливой мамочки только у тебя.

Я невольно фыркнул. О таком я не подумал.

— Хорошо, не буду.

— Ладно, — он расслабился, — как ты?

Я пожал плечами:

— Как все, наверное, — и задал вопрос, который меня заинтересовал еще в первые дни: — Скажи, зачем Гриффиндор со Слизерином на занятиях вместе ставят? Они же поубивают друг друга.

— Сердобольный, — хмыкнул Северус и скривился. — Сразу собирался развести. Намекнули, что не стоит.

— Как это? Ты же главный.

— Да вот так. Лорд внезапно оказался приверженцем прежних традиций в преподавании.

Идиотизм какой-то. Задумавшись, я предположил:

— Или просто на ком-то надо тренировать Круцио с Империо?

— Забудь, что слышал. Если больше вопросов нет, возвращаемся.

Северус поднялся.

— Северус, — я не хотел расставаться вот так и опять ждать подходящего момента, — понимаю, что ты сильно занят. Но, может, я мог бы чем-то помочь? Не хочу сидеть без дела и ждать непонятно чего.

Он пристально в меня вгляделся и где-то через минуту ответил:

— Я подумаю. И позову, если понадобишься. Но на крайний случай запомни — Solanum rostratum. Сможешь попасть в кабинет, даже если меня не будет. Но повторяю — это должен быть очень крайний случай.

Я оскалился — ха, паслен колючий! Такой пароль легко запомнить!