Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Весна 1999 года выдаётся сырой и ранней. В один из апрельских дней, когда дождь, наконец, заканчивается — а вечер тёплый, почти что летний — только что вернувшийся с пляжа Ойген (дождь, да ещё весной, вовсе не кажется ему помехой для привычного и ставшего, кажется, уже обязательным ежедневного купания в океане) пытается вытащить Снейпа куда-нибудь погулять, но тот варит что-то и прерваться не может — махнув рукой, Мальсибер оставляет его в покое и уходит один.

На сей раз его заносит в китайский квартал. Он понимает это пройдя мимо двух каменных львов, охраняющих улицу, и попадает в совершенно иной мир. Начинает уже смеркаться, на домах зажигаются разноцветные фонарики: алые, с золотыми кистями, гирляндой тянутся над всей над улицей, белые, из тонкой, кажется, рисовой бумаги, с непонятными ему иероглифами висят у дверей… Запахи оглушают: из ресторанов и окон вкусно пахнет едой — в этой палитре он различает густой сладковатый запах лапши и резкий аромат жаренной рыбы, тонкий запах приправ, птицы и, кажется, кислого соуса, а еще каких-то приторных благовоний. Мальсибер начинает оглядываться в поисках места, где можно поужинать, справедливо предполагая, что дома еды ему сегодня не дождаться, а дёргать без настоящей необходимости занятого делом друга он не любит. Ойген идёт по улице — это жилой, а не туристический квартал, и ресторанчики тут довольно своеобразные. Людей на улице много — вот несколько старичков сосредоточенно и плавно выполняют какие-то завораживающие упражнения: «цигун» всплывает в памяти Мальсибера. Чуть дальше слышится стук костяшек маджонга о стол и отрывистая китайская речь.

Во дворе одного из домов заканчивается гаражная распродажа — любимое развлечение всех американцев всех этнических групп, насколько он понимает, которое, впрочем, и ему самому очень нравится. Похоже, правда, что сейчас он пришёл слишком поздно: все уже разошлись, и хозяева начинают собирать нераспроданное. Впрочем, увидев Ойгена, они ему улыбаются и останавливаются, широким жестом приглашая господина смотреть всё, что ему понравится.

Он и смотрит.

Это не обычная распродажа… и дом необычный. Магический… он чувствует магию — незнакомую, но не кажущуюся опасной — и даёт себе слово обязательно купить что-нибудь, раз уж задерживает владельцев.

А когда обнаруживает первый артефакт — понимает, что не просто «обязательно купит», а сделает это за любые деньги. Потому что найденная вещь его очаровывает и восхищает — а за это Мальсибер денег никогда не жалеет. Впрочем, цена стоит вполне божеская — он откладывает артефакт и с азартом продолжает свои поиски.

В конце концов он отбирает несколько вещей общей суммой тысячи в две долларов — очень дорого для распродажи обычной и смешно — для магических редких предметов. Когда он подходит к двери с ними в руках, та приоткрыта, а хозяйские голоса раздаются откуда-то изнутри — Ойген вежливо окликает их, но те, похоже, не слышат. Он зовёт их ещё раз, а потом, громко постучав, входит.

Внутри похоже, что сборы к отъезду идут полным ходом: всюду коробки, часть шкафов открыта и пуста… Ойген вновь громко зовёт хозяев — хозяйка выглядывает из ближайшей двери и зовёт его внутрь: на улице уже довольно темно, а расплачиваться лучше при свете.

Первое, что Мальсибер видит, войдя в комнату — дивной красоты китайская мебель: пара изящных резных алых кресел с круглыми, по форме чайной розы спинками и вставками из перламутра; в комплекте к ним — элегантный письменный стол красного дерева с кучей маленьких ящиков, ручки которых выполнены в виде драконьих голов, и резным деревянным кружевом декоративных решеток у его основания. Жемчужина кабинета — роскошный комод с нависающими, подобно облакам на гравюрах, краями. Красный лак, роспись, невероятной красоты перламутровая инкрустация — цветы и птицы… белые журавли, синие… кто это? Зяблики? Он не знает… Онемев от восторга, Мальсибер, даже позабыв про хозяев и про то, зачем он вообще здесь, подходит к чудесным предметам и, присев на корточки, осторожно проводит самыми кончиками пальцев по их поверхности. Потом, очнувшись, глядит на недоумённо смотрящих на него хозяев, встаёт, улыбается им и решительно спрашивает, указывая на мебель:

— Сколько?

— Это не продаётся, — возражает ему хозяин, невысокий молодой китаец, очень серьёзный — и очень… маггловский.

— Я понимаю, — кивает Ойген, но отступаться не собирается. — Я хотел купить это, — он показывает им корзинку с принесёнными артефактами. — Если я правильно посчитал, всё это стоит около двух тысяч долларов… я заплачу ещё столько же за стол, комод и кресла.

Он видит, как вспыхивают их глаза, но хозяин колеблется.

— Это очень ценные вещи… они принадлежали прадеду моей жены… династия Мин… мы не планировали… не собираемся расставаться с ними.

— Четыре, — говорит Ойген и добавляет: — Только за них. Плюс ещё две за это. Всего будет шесть.

— Десять! — решительно говорит хозяйка — тоже совсем молоденькая и очень хорошенькая. — За всё. И мебель ваша.

Хозяин смотрит на неё недовольно — сумма кажется ему откровенно завышенной. Она и сама не уверена и — Мальсибер знает — готова в торгу. Но… он просто чувствует, что торговаться сейчас — не должен.

— Согласен, — говорит он. — Чек или наличные? Золото или бумажные деньги? Или и так, и так?

— Пополам! — быстро произносит хозяин. — Половина обычными долларами, половина золотом.

— Мне придётся сходить за деньгами — я не ношу с собой столько, — говорит Ойген. — Я скоро вернусь — и надеюсь найти вас здесь же. Могу я попросить вас дать слово, что вы дождётесь меня?

— Конечно, — быстро кивает хозяйка, кажется, сама не веря в свою удачу. А Ойгену становится грустно, потому что так радоваться пусть даже довольно большой сумме в обмен на отказ от такой красоты, да ещё и принадлежавшей твоему предку — это печально… Впрочем, он никак этого не показывает — напротив, кивает и, оставив артефакты на почти что уже своём комоде, активирует портключ — в казино.

Потому что дома у него таких денег нет, а банки уже закрыты. Завтра утром он первым делом зайдёт туда и заберёт нужные суммы — что золотом, что бумажками — а сейчас он просто забирает то, что нужно, из сейфа в своём кабинете, оставив, впрочем, официальную расписку с обещанием вернуть всё на место в течении сорока восьми (на всякий случай) часов — и возвращается.

Его явно не ждут так скоро — но ему рады. Он отдаёт деньги: половину пачкии стодолларовых купюр и мягкий тяжёлый мешочек с золотом.

— Пересчитайте, — просит Мальсибер.

Те пересчитывают и кивают:

— Всё верно… ну, — радостно, почти счастливо улыбаясь, говорит хозяйка, — спасибо вам. Прадедушка прожил очень длинную и счастливую — по-своему — жизнь… и очень любил эти вещи. Пусть они и вам принесут долгую жизнь и сделают вас счастливым — так, как вам нужно. Счастье — оно ведь у всех разное, — она улыбается ему и добавляет: — Я желаю от чистого сердца. Ничего не бойтесь — прадед был хорошим человеком. И он не осудил бы меня, я знаю: вещи должны принадлежать тому, кого они радуют, а мне… мне сейчас важно совсем другое, — она улыбается снова и смотрит на своего мужа.

Мальсибер ей сразу верит — и улыбается тоже. А потом, поддавшись неожиданному порыву, достаёт из кармана вторую часть стандартной десятитысячной пачки долларов, что он забрал из сейфа, и молча кладёт на покрытый старой клеёнкой стол. Потом опять улыбается, прикладывает указательный палец к своим губам, достаёт палочку, уменьшает покупку, кладёт всё в карман — и, улыбнувшись ошеломлённым хозяевам на прощанье, очень быстро выходит.

Ощущая, что только что сделал один из самых правильных поступков в своей жизни. А деньги… Деньги — это всего лишь деньги.

И уж у него они всегда будут.

Ужинает он в каком-то маленьком ресторанчике неподалёку: берёт утку и рис и просит принести «какое-нибудь радостное и праздничное ваше вино» — он совсем не разбирается в китайских винах и даже не уверен в их существовании, однако ему приносят нечто золотисто-розовое и восхитительно пахнущее сливой. Вино оказывается сладким и шёлковым, утка — хрустящей, и к концу ужина Ойген пребывает в совершенно счастливом и расслабленном состоянии. Десерт он заказывает сразу — просит тоже что-нибудь аутентичное, сладкое и праздничное — и получает покрытые тонкой хрусткой карамелью бананы, которые приводят его с совершенный восторг… но сперва удивляют, потому что их ему почему-то приносят первыми, а когда он спрашивает, почему ему принесли сначала десерт, удивляются, объясняя, что именно таков порядок подачи блюд в Китае. Всё вместе настолько восхищает его, что Ойген запоминает и ресторан, и названия блюд, и решает, что, пожалуй, имеет смысл хотя бы немного выучить китайский язык, раз уж у них такая чудесная кухня, а у него теперь будет кабинет в их стиле… и надо будет, наверное, докупить туда что-то вроде кушетки… да и шкаф, пожалуй, понадобится… или два…

Лёгкое почтительное покашливание отвлекает его от этих приятных мыслей. Он приоткрывает глаза — которые сам не заметил, как и когда закрыл — и видит склонившегося перед ним в вежливом полупоклоне старика. Совершенно седой китаец, с длинными тонкими усами и такой же длинной и тонкой бородкой, спускающейся почти что до талии и примерно с середины заплетённой в косичку, протягивает ему расписную овальную чашу, полную… печенья?

— Прошу вас, пожалуйста, — говорит он. — Возьмите одно.

— Я больше не голоден, — благостно отвечает Мальсибер, — но спасибо. И принесите, пожалуйста, счёт.

— Его не обязательно есть, — очень странно отвечает китаец — на нём тёмно-синий шелковый халат, а кожа тонкая и сухая, словно бумага. — Возьмите, — настойчиво повторяет он.

Ойген с удивлением вскидывает брови:

— Не есть? А что ещё с ними делать?

— Это печенье с предсказаниями, — отвечает старик. — Возьмите одно. У вас очень важный день сегодня.

— С предсказаниями?

О, это интересно. Мальсибер задумывается, потом закрывает глаза, опускает руку в чашу и, не раздумывая больше, берет первое попавшееся. Открывает глаза, смотрит на лежащее на ладони печенье, похожее на небольшую полую раковину — и разламывает его. Внутри лежит длинная тонкая бумажка, на которой написано: «Тот, кто пьёт воду, должен помнить о тех, кто рыл колодец. Будь щедр сегодня и завтра боги удачи улыбнутся тебе». Ойген недоумённо смотрит на это, потом переводит такой же удивлённый взгляд на старика, показывает ему написанное и спрашивает:

— И как это понимать?

— Вы приняли сегодня очень важное решение,— говорит седой китаец ему. — То, что вы получили сегодня, принесёт нечто важное в вашу жизнь и изменит её.

— К лучшему, я надеюсь? — шутит Мальсибер.

— А это зависит от того, насколько вы соответствуете этому предсказанию, — туманно отвечает старик, откланивается и уходит, буквально растворяясь полупустом, в общем-то, зале.

Ойген переводит взгляд на бумажку, складывает её и прячет в то же карман, где лежат его уменьшенные покупки. Потом допивает вино, дожидается счёта, оставляет щедрые чаевые — и уходит.

…Дома он ставит на пол во всё ещё полупустой комнатке, служащей ему импровизированным кабинетом, крохотную китайскую мебель, возвращает ей первоначальный размер — и приступает к тщательному её изучению на предмет опасных и вредных заклятий. Закончив с этим только под утро и так и не найдя ничего, он идёт к Северусу. Тот спит — Мальсибер бесцеремонно садится на край кровати и тормошит его за плечо.

— Вставай, — говорит он. — У меня к тебе дело — а мне уже давно пора быть на работе.

Снейп бормочет что-то недовольное и бессвязное — Ойген воспринимает это как свидетельство пробуждения и говорит деловито:

— Запоминай. Я там купил кое-что — оставил в своём будущем кабинете на раковине. Как встанешь — посмотри повнимательнее, пожалуйста, не притащил ли я какую-нибудь гадость. Ну и вот это тоже можешь изучить, — он выкладывает на прикроватный столик купленные вчера артефакты. Снейп тем временем приоткрывает глаза и спрашивает:

— Который час?

— Шестой, — бодро отвечает Мальсибер. — Ты всё запомнил?

— Скотина, — устало говорит Северус, закрывая глаза. — Я лёг в четыре.

— А я вообще не ложился. Смотри, какая дивная вещь, — говорит Ойген, беря со столика небольшую шкатулку. — Тебе понравится.

— Что ты сюда притащил? — слишком хорошо знающий своего друга Снейп вновь открывает глаза и смотрит, прищурившись. — Обязательно было нести это сразу в спальню?

— По-моему, тут нет ничего опасного, — легкомысленно пожимает плечами Мальсибер. — Я проверял. Но ты посмотри тоже, конечно.

— Проверял он, — Снейп с досадливым стоном садится и забирает у него из рук шкатулку. — Убери это отсюда немедленно и оставь хотя бы в гостиной, я посмотрю.

— Ты про кабинет слышал? — уточняет Ойген, послушно собирая принесённые артефакты.

— Угу, — Северус отчаянно зевает. — Иди отсюда — я проснусь и всё сделаю. И руки помой, что ли.

— Зачем? — удивлённо смеётся Мальсибер.

— Затем, — отрезает Снейп, падая обратно и накрываясь с головой простынёй. — Это всегда полезно, — доносится до Ойгена его приглушённый голос.

Мальсибер фыркает, встаёт, бросает на прощанье:

— Соня, — и уходит.

...Возвращается он в середине дня: поспать несколько часов и поесть, основная работа в казино — по ночам и под утро, а следующий выходной у него через неделю. Спать он, однако, не идёт, а идёт искать Снейпа. Тот предсказуемо обнаруживается у себя — сидит за столом и пишет что-то.

— Ты посмотрел? — спрашивает с порога Мальсибер.

— Посмотрел, — рассеяно кивает Снейп. — Нет ничего. Пользуйся. И мебель ужасна.

— Ты ничего не понимаешь в красоте и эстетике, — смеётся Ойген. — Она совершенна в своем изяществе и вообще прекрасна.

— Главное — чтобы тебе нравилось, — пожимает плечами Северус и уточняет: — Тебе нравится?

— Очень! — восклицает Мальсибер.

— Тогда всё в порядке. Тебе что-то нужно? — нетерпеливо спрашивает Снейп. — Я работаю, если ты не заметил.

— Заметил, — мирно говорит Ойген. — Ты будешь обедать?

— Нет. После. Не мешай мне, наконец! — раздражённо говорит он, и Мальсибер с демонстративным вздохом уходит.

Однако он вовсе не расстроен — он привык и полагает подобное поведение вполне естественным и нормальным для своего компаньона. Поскольку он голоден, он просто проходит на кухню, забирает из холодильника оставшееся с вечера жаркое, отламывает кусок хлеба, берёт бутылку холодной воды — и идёт в кабинет, где его дожидается его вчерашнее приобретение — чудесная лаковая мебель.

Наспех поев прямо там, он отставляет посуду на подоконник и приступает уже не к осмотру — к разглядыванию. С наслаждением проводит ладонями по блестящей поверхности, обрисовывает кончиками пальцев каждый цветок и каждую птицу… выдвигает все ящики, открывает все створки… И стол, и комод пусты — его это вовсе не расстраивает, он просто отмечает про себя это, продолжая всё трогать, разглядывать и разве что не обнюхивать — хотя почему «не»? Мебель чудесно пахнет деревом, лаком и благовониями, и этот запах Ойгену тоже нравится. В конце концов он слегка успокаивается и начинает рассматривать в подробностях её декор. На дверцах комода нет ни одного одинакового элемента: вроде бы идентичные птицы оказываются разными из-за разного перламутра, из которого вырезаны их перья, и такими же разными оказываются цветы и травы… Он трогает их, запоминая и наслаждаясь, обрисовывает пальцами контур — и вдруг, когда он проводит указательным пальцем по сердцевине цветка, напоминающего то ли хризантему, то ли пион, внутри что-то щёлкает и панель, на которой изображён тот, слегка выдвигается.

Потайной ящичек.

Мальсибер даже рот приоткрывает от предвкушения, осторожно выдвигает его подальше… и радостно выдыхает: внутри что-то есть.