Ведьма-сквиб (гет)

Оставшись одна в скромненькой комнатушке, Петунья крепко задумалась. Она по-прежнему хотела вернуться, но плата все возрастала и возрастала, заставляя сомневаться в целесообразности действий. Подобные мысли посещали ее и раньше, но никогда не были так остры и горьки.

И ведь вопрос уже был не какой она вернется, а к чему? Долгие годы в разлуке примиряли ее с тем, что сын уже вырос и скоро неминуемо отправится в самостоятельное плавание. А что тогда остается? Ведение домашнего хозяйства и сплетни с соседями? Гипотетические внуки? Но зная мир простецов и владея основами рунистики, она могла устроиться в жизни совсем на других основаниях даже сейчас. А ведь вернуться она сможет не раньше чем через пару-тройку лет, когда еще больше расширит свои возможности. Вдобавок, Петунья узнала весь этот многообразный мир, соприкоснулась с разными культурами. Уже сейчас разница с Верноном в возрасте и жизненном опыте составляла критическую массу, которая имела тенденцию исключительно к росту. И это с учетом, что вернется она в тогда же, когда ушла, а не спустя несколько лет, когда муж привыкнет жить без нее. И о чем она будет говорить с ним, лишенная привычных точек соприкосновения?

И, наконец, имя. Это могло казаться глупым, но эта жертва казалась Петунье дороже всех ранее принесенных — дороже риска зрением, дороже последствий от тесного контакта с инаковым миром. Имя было ее сутью, ей самой. Потеря имени значила для нее потерять себя. А если не будет ее… Зачем ей сын, муж, семья, когда-то привычный уклад? Есть ли уверенность, что это другое «я» будет нуждаться в таких простых ценностях? Не рискует ли она, меняя себя и изменяя себе, вернуть домой не добрую жену и ласковую мать, а мерно тикающую бомбу, которая уничтожит все, что ей пока еще дорого? Ответов у Петуньи не было.

Вконец измученная размышлениями, она начертала себе несколько рун покоя, свернулась клубочком на жестком топчане и провалилась в наведенный сон.

* * *

А утром ее посетили совсем другие мысли. Друид лукавил: описывал судьбу Лили, как уже определенную и заданную, дал понять, что ему что-то известно о ней. Но как это возможно? Ведь если учесть все произошедшие изменения, даже Петунья со своим послезнанием не могла предугадать будущего сестры. Даже если уже сегодня в это тело вернется Лили, она-то ничего из рунистики не знает, и три полноценных курса обучения магии (неважно какой) могут стать фатальными для ее становления ведьмой. Вдобавок сестры пошли по путям разных ритуалов: Лили была друидом с акцентом на магии жизни, а Петунья развивала магическое зрение.

Не могло быть никакой уверенности в том, что Лили была обречена на брак с Поттером и раннюю смерть. Слишком много птеродактилей пролетали в ее жизни усилиями Петуньи.

После скромного завтрака из свежего хлеба и неприятного на вкус козьего молока друид и его гостья сели за общий стол.

— Что ты решила, белчонок? — хозяин дома выглядел уставшим, словно и не спал ночью.

— Я склоняюсь к третьему варианту. Но перед окончательным ответом хотелось бы попросить Вас рассказать мне, что Вам известно о Лили. В конце концов, что бы я ни выбрала, ее это тоже неминуемо затронет.

Эрик испытующе посмотрел на нее:

— Насколько тебе дорога Лили?

Странный позыв овладел Петуньей, мешая ее отнестись к вопросу легкомысленно или умолчать о чем-либо:

— Очень дорога. Она моя младшая сестра, и я до сих пор чувствую ответственность за нее. Да, она бывала нетерпимой, особенно в школьные годы, но даже несмотря на жизнь в разных по сути мирах, мы поддерживали общение. Пусть и... с усилием.

Друид кивнул головой и начал медленно и обстоятельно, немного издалека:

— Я потратил ночь для того, чтобы узнать ее судьбу в твоем времени. Она стояла на краю, перед лицом смерти, которая грозила не только ей. В юности мы не боимся смерти, относимся к ней легкомысленно, готовы отдать жизнь за сущие пустяки…

«Уж не на личном ли опыте основываешься?»

— Я редко встречал разумных юнцов — героев. Но твоя сестра — редкое исключение, — он замолчал, слепо глядя вдаль.

— Почему так обреченно, ведь путешествие во времени позволяет переиграть судьбу? — удивленно спросила Петунья, прерывая задумавшегося друида.

— Беда твоей сестры в том, что она пробудила в себе наследие друидов и их магии жизни. Магия эта тяготеет к равновесию: око за око, боль за боль, жизнь за жизнь. Легенды не врут — друид способен победить саму смерть. Но высокой ценой: заплатив не просто своей жизнью — своей сутью везде и всегда. После ритуального самопожертвования друид изымается из реки времени. Все, что нам остается — только память о нем и разные ее проекции.

Эрик помолчал, давая Петунье возможность взять расстроенные эмоции под контроль.

— Этим и объясняется то, что ты оказалась в ее теле. Природа не терпит пустоты, и при перемещении тебя притянуло в свободную оболочку, оставив твое родное тело другой версии тебя этого времени.

— Я думала, друиды создают жизнь, а они ее отнимают. Всей-то разницы, что у себя, — глухо проговорила Туни.

— Увы, мы работаем с тем, что есть, и законы природы распространяются и на нас также. Только Бог стоит выше и может творить по своему разумению.

«Верующий друид. Какая ирония!»

— Крестить не буду, и не проси, — отмахнулся Эрик.

— Вот обязательно всем читать мои мысли? — насупилась Петунья.

— Мысли я не читаю. Тебя выдала мимика. Это придет с опытом. Ладно, бельчонок. Давай заново рождаться, еще не хватало до ночи с такой ерундой мыкаться.

Петунью покорежило от этих слов, но она благоразумно промолчала.

* * *

Пещера была тихой и сумрачной, посреди нее располагалось небольшое озерцо, дарившее прохладу и влажность обычно спертому подземному воздуху. Удивительным был потолок: он был лишен сталактитов, зато весь оплетен корнями громадного дерева, некоторые из которых спускались прямо к воде.

— Ничего себе громадина! — невольно пробормотала Петунья.

— Это корни Иггдрасиля, мирового дерева. Там, — друид махнул рукой в глубину пещеры, скрывавшуюся во мраке, — Хвергельмир, источник всех подземных рек. А это его самая первая запруда. Мы зовем ее Купель жизни.

Потом он показал ей плоский камень на берегу:

— Одежду снимай. Нагая зайдешь в воду, в ней я проведу Обряд разрыва, а затем Ритуал второго рождения. Затем возьмешь рубаху за камнем и облачишься в нее. Подойдешь ко мне, встанешь на колени, и я дам тебе Новое имя. Придумала, как зваться хочешь?

— Да. Фриллитуния Эванс.

Эрик с сомнением посмотрел на нее:

— Имя хоть хорошее?

— У нас в семье приняты «цветочные» имена. Это гибрид петуньи.

Про то, что было скрыто в выбранном имени, Петунья говорить не стала, но друид, видимо, и сам догадался о ее попытке объединить себя с навсегда ушедшей сестрой.

— Хорошо. Начинаем.

Одежду пока еще Петунья снимала не без дрожи: все-таки тело уже начало приобретать черты женщины. А стоило ей войти в воду, как дрожь перешла в судороги, почти конвульсии — вода в озерце оказалась ледяной. Эрик, как назло, не торопился, ходил вдоль берега, руками слегка помахивал, словно разминался, постоянно корни дерева похлопывал. Петунья старалась сжать челюсти, всерьез опасаясь, что стучащие зубы прикусят ненароком язык.

Тем временем, друид начал речитативом читать что-то на кельтском языке, который девушка уже слышала от Снейпа. Голос Эрика то шептал, то гремел, как труба Иерихона. Он вошел в воду, щедро зачерпнул горсть воды и окатил ею Петунью. Она задрожала еще сильнее, хотя миг назад была уверена, что это невозможно. Друид окатил ее еще раз, и еще. Потом вышел из воды, облекся в рубаху с различными амулетами, взял большой посох с черепом похожим на человеческий и начал пританцовывать. Иногда он подходил вплотную к корням, и постукивал по ним посохом или похлопывал рукой. Холод отступил, вместо него пришла странная апатия: девушка как сквозь толщу дыма следила за рыжим плясуном. Вот он потряс квазичеловеческим черепом в сторону потолка и, наконец, приблизился к ней, чтобы накинуть невесть откуда взявшуюся сеть из тех, что сохли у его дома, и посохом подтолкнуть к камню.

Она выбралась из воды на подгибающихся ногах, трясущимися руками достала рубаху и неловко путаясь, попыталась закутать ледяное мокрое тело в сухую накрахмаленную ткань. Преуспев, с трудом доковыляла до друида и буквально пала к его ногам. Тот отечески похлопал ее по плечу и торжественным басом прогудел на всю пещеру:

— Фриллитуния Эванс!

* * *

После наречения имени Эрик обсушил ее, выдал немного еды и напутствовал отправиться сразу на занятия посредством рунного пути:

— Так ты сразу заявишь, что проблема решена. Вот координаты: это лакуна Начертания. Там учат создаваться самореплицируемые руны, наше главное достижение в рунной магии. Помни, отныне день твоего рождения — сегодня. Чтобы имя тебя не корежило, учись отныне называть себя им. Если кто твою тайну знает, скажи ему свое новое имя, чтобы быстрее сродниться с ним. И следи за лицом: первые месяцы внешность может измениться.

Петунья рассеяно хлопала глазами и уговаривала себя не заснуть. Ошалевшая от обилия информации, она сама не поняла, как оказалась вне лакуны Боргунна. Девушка стояла на краю высокой скалы, срывающейся в залив, и под ней был рунный путь. Правда, никаких поясов не было.

Озадаченная, она осмотрелась и обнаружила малую пентаграмму — этакую отправную точку. Встав в центр, Петунья запитала ее силой и почувствовала удивительную легкость: тяготы и усталость оставили ее наедине со свежим ветром и ясным небом. Ее приподняло вверх так аккуратно и ласково, словно она была драгоценным младенцем нежной матери, а затем бережно понесло на большой скорости вниз и вперед. Несмотря на зримое подтверждение перемещения, никакого дискомфорта девушка не испытывала: только легкий свежий ветерок овевал лицо и ерошил волосы.

Полет завораживал. Невольно она начала сначала улыбаться, а потом и вовсе хохотать. Дорога шла вдоль каменной гряды и то взмывала под самые пики, то спускалась вплотную к воде, словно на причудливых американских горках. Иногда ее подкидывало к солнцу: на миг поддержка Рунного пути ослабевала, и Петунья замирала в свободном полете, но стоило ей начать падать, как ее вновь подхватывала сила магии. Это не имело ничего общего с Хогвартскими полетами: не было страха высоты, ощущения дискомфорта или ненадежности. Это был прекрасный свободный Полет, какой бывает только в детстве, во сне.

Все время на скалах, мимо которых она проносилась, легким голубым цветом горел рунный рисунок Пути. Эта изящная вязь тянулась многие километры и была похожа на магические рельсы, служащие основой для скоростного перемещения. При мысли о том, сколько сил понадобилось, чтобы создать эту цепочку, девушке становилось плохо.

«Наверное, многие поколения рунистов, влюбленных в полеты, творили эту дорогу».

Рунный путь вывел ее на небольшую долину, мягким языком спускающуюся со скал к воде. У малой пентаграммы, служившей точкой прибытия, ее уже ждали: высокий плечистый и загорелый блондин, чем-то неуловимо напоминавший Поттера:

— Добро пожаловать на курс рунистики в Хардангере. Я Олсен, староста группы. Если возникнут какие-либо вопросы, смело обращайся! Как тебя зовут, англичаночка?

«Мне просто везет на мажоров! Этот вот рядится в одежды бойскаута».

— Фриллитуния Эванс.

— Как?! — Олсен посмотрел на нее с сочувствием, — Я думал, после араба мне ничего не страшно. Но нет, британские флористы его переплюнули. Это можно как-то сократить, без ущерба для твоей гордости? Пойдем, провожу тебя на Начертания, — и потянул за собой вглубь долины, где рос небольшой лесок.

Мысленно Петунья скривилась: предоставлять этому бодрому мальчику право называть себя Туни ей казалось кощунством.

— Можно по фамилии.

«Не убудет».

Олсен странно покосился, потом пробормотал себе под нос:

— Если бы меня звали так же, я бы тоже…

Трава и листья деревьев уже растеряли сочный летний цвет, кое-где уже расцвели пятна охры и умбры, а еще то тут, то там попадались ягоды. Не переставая обрушивать на девушку поток организационной информации, староста по пути срывал ягоды с кустов. Набрав горсть, он предложил половину Петунье, которая отважилась попробовать чернику и морошку.

— У магглов даже черешня и абрикосы растут, обычно приезжие удивляются, — мимоходом похвастался Олсен, — А еще сейчас грибы пойдут, вон под осиной парочка сидит. Будешь?

Петунья не относилась к умелым собирателям: даже сев на гриб, она бы его не нашла, поэтому в указанном направлении ничего не заметила. На всякий случай, от сырого продукта отказалась. Невдалеке послышался глухой рев, и из-за деревьев показались крупные ветвистые рога лося: громадный самец остановился, посмотрел пристально на людей и размеренно пошел по своим делам.

— У них сейчас брачный период, буйные они. Но после полета по Рунному пути звери нас не трогают — чувствуют гармонию. Впрочем, к детенышам все равно лучше не подходить.

— Дикая природа, — пробормотала удивленная Петунья, которая лося до сих пор видела только в Лондонском зоопарке.

— Большой попался, — согласился Олсен, — Может, еще кого встретим, поменьше.

Однако следующим, кого они увидели, был не зверь: по тропинке размеренно шагала небольшая деревянная изба на гигантских курьих ногах, оставляя за собой глубокие трехпалые следы. Петунья ошарашено протерла глаза — привидится же такое.

«А если бы я помимо ягод еще и грибы попробовала?»

Изба прошла мимо, и стало видно, что вход в нее находится сзади. На крылечке сидел маленький замызганный мальчишка в красной рубахе и корчил рожи. Петунья чопорно поджала губы, от чего пацаненок дерзко присвистнул, и изба побежала бодрее.

— Радуйся, что бабку не встретила: и внешне страшная, и ведьма вредная, — шепотом обрадовал Олсен.

Тропинка повиляла еще несколько минут, и молодые люди оказались у входа в большой деревянный дом, где уже собрались прочие члены группы: щуплый и верткий русский парень с редкой солнечной улыбкой, массивный как медведь рыжеволосый флегматик, жилистый араб в традиционных одеяниях, и молчаливая девушка с длинными русыми волосами.

— Знакомься, — отрекомендовал Олсен, — Иван…

— Айван, — задорно перебил русский, — Иванов у нас пруд пруди. Хочу выделяться!

— Умом не пробовал? — низким голосом пророкотал рыжик, — Бьерн, — и протянул руку для пожатия.

— Или Медведь. Араба зовут Аман ибн Абд Эль-Азиз аль Балхи, — имя Олсен выговорил без запинки с серьезным выражением лица, — Будешь его называть по фамилии?*

— А девушку? — проигнорировала подначку Петунья.

— Она с нами не разговаривает. Мы зовем ее Молчунья, — ответил староста.

— А старосту мы зовем Сынок. Потому что его папаша — ректор этого славного заведения, — криво ухмыльнулся Бьерн, — Идем уже, занятия вот-вот начнутся.

Олсен деланно нахмурился и вновь оказался рядом с гриффиндоркой:

— Все попытки насмарку, — пожаловался он и, видя недоумение собеседницы, продолжил, — Я бы за тобой поухаживал, но парни меня выдали. Теперь ты уверена, что все обо мне знаешь. Вот что ты обо мне подумала, узнав, кто мой отец?

— Что ты самоуверенный мажор, — фыркнула Туни.

— Гхм, верно.

— В любом случае я несвободна. И это не зависит от чьего-либо происхождения.

— Все понял, не докучаю, — Олсен изящно раскланялся.

* * *

Первое время уроки были простыми, вводными. Проверяли знания учащихся, которые не были одинаковыми, так как группа набралась интернациональная, каждый со своими особенностями в обучении. В целом, уровень знаний Петуньи был вполне соответствующим, даже несмотря на юный возраст и пропущенный последний курс. Проблема в первое время оказалась в другом.

На главный пир в связи с началом учебного года Петунья, понятное дело, не попала. Может, и к лучшему, поскольку тем разительнее был бы контраст в ассортименте еды. В Хардангере почти сразу после начала учебы начинались Недели Памяти. Когда-то давно, в девятнадцатом и даже в начале двадцатого века, норвежцы жили весьма бедно, почти впроголодь. Позднее им удалось наладить жизнь, но страх повторения прежней беды остался. Поэтому каждый год осенью в Хардангере проводили четыре Недели Памяти: все стены завешивали стендами с фотографиями тощих детей и взрослых, устраивали театральные и кукольные представления про нужду, а общая трапеза становилась весьма скудной и убогой. В обилии была только селедка и невкусный хлеб, на ужин — вареная картошка, а по выходным — соленья и квашеная капуста. Если учесть, что Петунья ненавидела селедку и брезговала плохим хлебом, ситуация вырисовывалась неприятная.

На ее вопросы Олсен похлопал глазами и выдал:

— Никто не заставляет тебя так есть. Переходи на подножный корм, осень же.

Маггловское ботаническое образование Петуньи пасовало: флористика мало интересуется плодами и их съедобностью. Пришлось брать справочники по растительному и животному миру Норвегии. Теоретически тут было, где размахнуться: лемминги водились везде, а после трех дней на селедке грызуны начали интересовать ее не только как объект жертвоприношения. Вдобавок маггловская Норвегия активно выращивала фруктовые культуры.

Практически возникли серьезные проблемы. Пойманный рунным кругом и помещенный в стазис грызун впадал в оцепенение, становился холодным. Умерщвленный на пробу лемминг, после приготовления на костре, на вкус был откровенно ужасен, и Петунья невольно вспомнила ироничные замечания мастера Цейгергоффера. После такого, она не отважилась ловить в рунную ловушку зверя посерьезнее, а специфически охотничьих рун девушка не знала.

Во время рунных полетов она старательно вертела головой, выискивая плодоносящие деревья, но во всех найденных ею садах урожай уже был убран, а немногочисленные уцелевшие плоды были под охраной. Пришлось «вертеться» по-другому.

Петунья нашла дичок яблони, нарисовала под ней несколько рунных кругов, усиливающих плодовитость, и активировала цепочку. На яблоне прямо на ее глазах появилось несколько цветков, с которых облетели лепестки, появились завязи, медленно набухающие в плоды. Однако до съедобного состояния они не дозрели: уставшее от неестественной нагрузки дерево уронило мелкие зеленые яблоки на траву. Девушка подняла плод, раздосадовано осмотрела, почесывая в затылке, но отведать не решилась.

Полночи она потратила на уточненные расчеты: сосущее чувство в желудке работало серьезным стимулом. На следующий день рунный ускоритель плодородия на основе невинно убиенного лемминга был успешно опробован и принес с небольшой дикой рощицы свыше сотни красных яблок.

Необычайно гордая собой Петунья наелась в буквальном смысле плодами своих трудов, а оставшиеся яблоки положила в громадный серый мешок, на котором вышила руны облегчения веса — рисковать помещать еду в измененное пространство после стазисного лемминга она не решалась. Не успев занести свою поклажу, она пришла с мешком на ужин. Трапеза была как обычно уныла и скудна. Чувствуя веселую эйфорию от своего гастрономического успеха, Петунья приглашающе махнула рукой однокурсникам. Айван засунул любопытный нос в мешок и высунулся оттуда восторженно-удивленный:

— Ребята, не поверите, мешок яблок! Краснющих! Налетай!

Триумф Петуньи длился недолго. Опробовавшие ее подношение парни начали доставать свой «подножный корм»: Олсен выложил две крупные слабосоленые форели, Айван поставил громадный туесок с лесными ягодами и несколько сотов меда, Бьерн достал подкопченное мясо, молчаливая девушка — свежий хлеб, а араб с непроизносимой фамилией расправил скатерть с восточными узорами и на ней появились восточные сладости и графин с молоком. Петунья мрачно обозрела стол и покосилась на Олсена.

— Молодец, — словно не замечая ее настроения, сказал он, — Влилась в нашу команду тех, кто не пропадет. За нашу Еву!

Тост был с радостью поддержан.

* * *

В учебу Петунья втянулась довольно быстро и легко. Она вообще наблюдала за собой все улучшающуюся пластичность и готовность познавать новое. Был ли виной тому возраст ее тела, или появляющаяся привычка, она не знала. Новые знакомые легко вошли в круг пусть не близких друзей, но необременительных приятелей. За всей рутиной учебы о своей главной цели она почти не думала: чудеса разнообразия Хардангера поражали воображение.

Тем удивительнее было застать в один из вечеров конца сентября за столом преподавателей знакомое носатое лицо. Пораженная Петунья даже ущипнула себя, надеясь, развеять морок. Снейп остался на месте. Заприметив ее пристальный взгляд, он легким кивком подтвердил свою личность. Гриффиндорка открыла блокнот.

Э.: Привет. Какими ветрами?

С.: Лобалуга приехал прикупить.

Э.: Очень смешно. А серьезно?

С.: Есть где поговорить тет-а-тет?

Э.: Да.

Снейп за лето изменился — еще больше вырос, начал бриться. А еще Петунья с удивлением увидела черты взрослого мужчины из 97: привычка хмурить брови и кривить губы поселила морщины на еще юном лице.

«Интересно, скоро ли я стану напоминать себя прежнюю?»

— Привет, рада тебя видеть. Итак, какими судьбами?

— Секундочку, — Северус махнул палочкой, налагая чары секрета, — Лобалуг мне и правда нужен. Но главный вопрос не в этом. Третий написал мне письмо.

В первый миг Петунья даже не сообразила о ком речь:

— Что? Зачем??? И кто он?!

— Подписался «Третий», — пожал плечами Снейп, — Он предлагает нам еще одно времяшествие. Он, по всей видимости, упустил шанс изменить время, поэтому хочет вернуться назад еще раз. Необходимость нас двоих объясняет экономией затрачиваемых при перемещении сил.

— Универсальное оправдание? — скептически хмыкнула Петунья, — Звучит весьма наивно для любого знакомого с основами Ритуалистики. Или ему принципы не позволяют завести бастарда и убить его на алтаре вскоре после рождения?

— Не знаю, не в курсе, — мрачно ответил Снейп, — По мне, раз он мне пишет, то мы ему сильно нужны, а значит — можем торговаться.

— Ради чего? Еще одного обмана?

— Хроноворот? — вопросительно поднял бровь Северус.

— Я еще даже не знаю наверняка, нужен ли он мне. Но в прошлое я точно не хочу. Заново идти той же дорогой? Если только оттуда он сразу перенесет меня в мой 97 год…

Петунья задумалась, покосилась на замершего Снейпа и вдруг сообразила, что ведет себя крайне эгоистично:

— А ты? Чего ты хочешь?

Тот покосился на нее, но все же ответил:

— Назад не хочу. Зачем? Ему придется здорово постараться, чтобы заставить меня вновь пережить смерть матери.

— Эйлин? Когда?

— В августе.

— Мои соболезнования, — пробормотала расстроенная Петунья.

— Мы ожидали, — пожал плечами Северус, — Увы, в этом времени она ушла раньше.

«Еще одно изменение?»

— Но почему?

— Тогда она заставляла себя дождаться моих СОВ. Теперь я был самостоятелен, и у нее не нашлось силы духа противостоять болезни, — он помолчал, — Оставим. Что от тебя передать?

— Я бы вернулась, если после он устроит мое возвращение в тот 97 год. А не усыпит меня на двадцать с гаком лет, например. Ты поддержишь меня, Северус?

— Да, — ответил Снейп кратко.

Они обсудили последние новости, ввернув пару предложений о погоде. А когда начали расходиться по своим делам, Петунья вдруг вспомнила кое-что из объяснений Эрика:

— Северус! — Снейп остановился, слегка повернув голову в знак того, что слушает, — Тогда, во время ритуала, ты забрал мою боль… себе?!

Маг дернул плечом, словно говоря — «Пустое». Петунья сглотнула:

— Сев, ты… ты лучший, знаешь?

Снейп обернулся, слегка склонил голову, закрывшись длинными прядями, лицо его было холодно и равнодушно, а глаза он прятал в тени. Но девушка почувствовала, что ему было важно услышать ее признание.

И приятно.

* * *

Примечания:

Иггдрасиль и Хвергельмир — взяты из скандинавской мифологии.

На самом деле Олсен лукавит: Аман — это имя, ибн Абд Эль-Азиз — значит сын Абд Эль-Азиза, а аль Балхи собственно и есть фамилия, ничего в ней сложного нет.

Недели Памяти — моя придумка. А вот голодные лета в Норвегии в XIX — нач. XX веках — чистая правда.

Мешок яблок — известный советский мультфильм. Аллегория-с.

Лобалуг, крильмар — примитивное создание, которое можно найти на дне Северного моря. Его яд волшебники добавляют в некоторые зелья, но его применение строго контролируется.