Следующая цель (джен)

Министерство магии — огромный муравейник, различные отделы которого действуют независимо друг от друга, отчитываясь — порой с запозданием, — только перед министром. А министр — просто человек, физически не могущий уследить за всем сразу, — таково было официальное заявление прессе, когда правда о сорванных торжественных мероприятиях, посвящённых победе, стала известна.

— Как им удалось так долго скрывать беспорядки? — изумлённо присвистнул Малфой, опуская недочитанный «Пророк» на стол.

Ответ на этот вопрос был интересен и мне. Специально к празднованию первой годовщины победы возведённые в Атриуме трибуны, нарочно не закреплённые гоблинами, не выдержали веса зрителей и погребли под собой гостей и служащих Министерства. Так что вместо чествования и банкета волшебники оказались в Мунго с ссадинами и переломами — странно даже, что обошлось без летального исхода. Как это не просочилось в печать — загадка почище Лох-Несского чудовища, ведь среди гостей были и журналисты, в том числе и бессменная Рита.

— Обливиаторы постарались, ну или Дамблдор подсуетился с ритуалом невнимания, — усмехнулся Эдриан, откладывая «Пророк». — Я же говорил, что притеснения волшебных рас не доведут до добра. Вот и первая ласточка.

— И что теперь будет? — уточнил Драко.

— Проблемы, — широко улыбнулся Нотт, искренне радуясь неприятностям политических противников.

Предсказанные проблемы действительно начались: нападения оборотней и вампиров перестали быть редкостью, доступ в населённые магическими расами леса оказался затруднён из-за стрел кентавров, летевших в ответ на любое движение, приближаться к водоёмам стало небезопасно из-за агрессивно настроенных подводных жителей, так и норовящих утащить нарушителя спокойствия на глубину, и в довершение закрылся Гринготтс.

Доведённые до крайнего раздражения постоянными требованиями отдать на разграбление сейфы неугодных нынешней власти родов и заодно голосованиями по вопросам «разумных ограничений существ, чей интеллект близок к человеческому», гоблины отказались контактировать с работниками Министерства, продолжив обслуживание лишь тех клиентов, сотрудничество с которыми превышало вековой срок. Или теми, кто открыто выступал против их ограничений.

Как или, вернее, у кого они узнали имена тех, кто голосовал за дискриминационный проект — неизвестно, но ксенофобские настроения некоторых членов Визенгамота обернулись против них самих.

— Чего они этим добились? — не удержался я от возгласа. — Это же глупо!

— По-твоему, они должны были сложить лапки и позволить и дальше себя притеснять? — с некоторым разочарованием уточнил Эдриан.

Я рассмеялся.

— Я не о гоблинах. Они поступили именно так, как и должны были поступить гоблины. Тут удивляет, скорее, что они так долго сдерживались. Но зачем это Кингсли? Вернее, Дамблдору? Не думали же они, что гоблины молча проглотят оскорбление? Или давно восстаний не было, и Биннсу не о чем рассказывать на уроках? Чего они добились этими попытками ограничить права волшебных рас? За что они их ненавидят?

— Их? — усмехнулся Северус. — По-моему, Альбус ненавидит всех разумных, а гоблинов просто боится.

— Чтобы выступить против гоблинов, нужно иметь за спиной что-то большее, чем несколько судей Визенгамота, — продолжил вслух рассуждать я. — Если бы Дамблдор их вправду боялся, он был не выступил против них. Гоблины соблюдают условия мира, и провоцировать их — себе дороже. Дамблдор не может этого не понимать. Так зачем всё это?

— Чего он хотел добиться, понятно — денег, разумеется, — откинувшись на спинку стула, пояснил Северус.

— Мне кажется, там что-то глубже, — задумчиво покачал головой Эдриан. — Но вопрос в другом.

— В чём? — с любопытством поинтересовался я.

— Что за топорные методы? Будь Дамблдору нужны деньги, он бы действовал иначе. Я отказываюсь верить в примитивность его мышления. К моему глубочайшему сожалению, Альбус Дамблдор невероятно умён и является очень опасным противником. Так почему же его инициативы в последнее время так… убого-прозрачны?

— Так, может, ему нужны не золотые горы? — предположил Реймонд. — У старика всегда были многоступенчатые планы, возможно, лишение средств к существованию некоторых индивидуумов — а ведь практически все хранят свои сбережения в Гринготтсе, — первая ступень его хитроумного плана?

— И кого же он лишил средств? Уж явно не нас — его врагов, — покачал головой Снейп. — Противники Альбуса по большей части сейчас вне закона и не имеют доступ к сейфам. То есть официально те же Малфои — богатейшая семья, владеющая заполненными золотом сейфами, а на самом деле Драко вынужден дневать и ночевать в лаборатории на побегушках у меня, ведь доступ к сейфу у него отсутствует. И так, кажется, у всех, кто был хотя бы заподозрен в лояльности Лорду. Что же до сторонников Альбуса… Не будем вспоминать нищих Уизли, которым сейф в Гринготтсе просто-напросто не нужен — им нечего в нём хранить. Но полукровки и грязнокровки, вроде тех же Грейнджер или Джордана — эти так стремятся влиться в мир магии, что по примеру древних родов заводят сейфы в Гринготтсе даже ради десятка свободных галлеонов. Итогом выходит, что директор вредит своим же союзникам.

— Вот и нужно понять, зачем ему это понадобилось, — хлопнул рукой по столу Нотт, словно ставя точку в споре.

* * *

Окончательное разделение Визенгамота на два откровенно враждебно настроенных лагеря пришлось на последние числа мая, когда миссис Бирстейн инициировала голосование по вопросу выборов нового министра.

Год назад, пока все приходили в себя, по совету Дамблдора Кингсли поспешил занять вакантное кресло министра, да так и остался в нём, со временем удалив буквы «и.о.» перед своим именем. Но выборов не было — о чём все как-то подозрительно удачно позабыли. С одной стороны, это было вполне просто объяснить: люди хотели покоя и стабильности, и Кингсли по мере сил их обеспечивал. С другой же — удивляло, что никто не был против: так же не бывает! Даже если бы кандидатура министра вдруг сумела устроить всех, хотя бы ради противостояния Дамблдору его враги обязательно выразили бы несогласие. А тут — тишина. При таком раскладе очень трудно не заподозрить Бруствера в махинациях. Возможно, Дамблдор подсуетился для своего протеже с каким-нибудь ритуалом?.. Однако прошёл целый год, прежде чем вопрос с выборами поставили на обсуждение.

Дамблдор многое успел за прошедший год, но всё-таки подчинить Визенгамот своим желаниям ему не удалось, и не все законопроекты увидели свет. Даже с учётом ручных судей (милость или шантаж, кому что было нужно для перехода в его лагерь) голосование о восстановлении Альбуса в должности Верховного судьи провалилось — Эдриан тоже не сидел сложа руки. Теперь Кингсли перекрыли кислород, и, если директор хочет чего-то добиться, а он хочет, ему придётся сильно постараться.

Будь противоречия незначительными, дело могло бы ограничиться обычными политическими играми, но это был не наш случай. Дело не в мелочах: пять или десять дней предоставить на устранение ошибок при подаче заявления, пять или десять галлеонов штрафа назначить за мелкий проступок, пять или десять человек нанять в нужный отдел. В нашем случае это не недовольство оппонентом, не несогласие с его точкой зрения, не спор ради спора — это ненависть и война на выживание. От того, какая сторона победит, зависит слишком многое, если не вообще всё. Уход со сцены Тёмного Лорда стал своего рода точкой в эпохе баланса между Светом и Тьмой. Несмотря на все жертвы, явного преимущества не было ни у одной из сторон, но теперь остался только один «король», Тьма проиграла, и уже нейтралы-зрители вынуждены выходить на поле — победа Дамблдора устраивала далеко не всех. Сейчас борьба шла не с палочками наголо, самые радикально настроенные сторонники обеих партий были устранены, но менее жёсткой она не стала. Теперь именно победители сражения в зале Визенгамота, набравшие большинство голосов, определяли, какое будущее ждёт Британию: процветание магов или пресмыкание перед магглами. И никто не собирался отступать от своей позиции ни на йоту, даже если отступать будет куда.

Я не знал законов на том уровне, чтобы свободно оперировать терминами в споре, очень плохо разбирался в политике, но даже мне было отчётливо ясно, что предстоящие выборы будут грязными. Очень грязными. Каждая сторона готова была идти до конца — по головам, по трупам, не считаясь с потерями.

— Мы продержались больше года, когда у Дамблдора были все козыри на руках и джокеры в обоих рукавах, — спокойно сказал Эдриан, когда я озвучил свои опасения. — Первый кон сыгран, и мы не проиграли, и, что ещё важнее, не выбыли из игры. Следующая раздача не может быть настолько же ужасна — куда уж хуже? — а это означает лишь одно: шансы на победу выросли.

Мне хотелось согласиться, но поверить было сложно. Я не сомневался в словах Эдриана, но… Опыт доказывал, что я могу понять людей. Да, я плохо разбирался в человеческих слабостях, ведь мне хотелось верить в лучшее, затыкал интуицию, считая, что она ошибается, но где-то глубоко в душе я всегда знал, что за люди меня окружают. Когда речь заходила о шестом чувстве или ничем не оправданных подозрениях, я отмахивался, не желая верить в худшее, но теперь научился доверять самому себе, и внутренний голос настойчиво твердил, что самое сложное мы ещё не преодолели. Действовать из тени не в пример проще — потому что сопротивление меньше, но теперь придётся выйти на свет, и, совершенно очевидно, что встретят нас неласково.

— В эту пятницу состоится неофициальное собрание членов Визенгамота, придерживающихся нашего курса, — тем временем продолжил Нотт. — Миссис Бирстейн любезно предложила своё поместье в качестве места встречи, и хотелось бы убедиться, что безопасность нашим союзникам будет обеспечена на должном уровне.

— Я навещу её сегодня же, — понятливо кивнул Рей. — Проверю дом и заодно наложу дополнительную защиту. В пятницу ни одна букашка не проникнет в поместье без моего ведома.

— Отлично. И возьми с собой Бастера. Берте ты понравился, — подмигнул Эдриан уже мне.

— Она мне тоже, — хмыкнул я, ничуть не возражая против визита.

Эдриан не стал откладывать и сразу же связался с ней через камин, договариваясь о времени нашего визита; миссис Бирстейн гостеприимно предложила встретиться через полчаса — будучи инициатором собрания, она была не меньше нас заинтересована в том, чтобы всё прошло на высшем уровне, и затягивать не желала.

Прекрасный английский чай уже ждал нас на террасе, когда мы аппарировали в Бирстейн-холл в назначенное время. Усадив нас напротив, Берта кратко ввела Рея в курс дела, рассказав об уже предпринятых мерах по защите дома, и отпустила его проверять существующие и устанавливать новые уровни защиты, взяв в оборот меня.

— Сначала я хотела обсудить это с мистером Ноттом, однако решила, что правильнее будет поговорить об этом с тобой.

Я с любопытством посмотрел на Берту, не в силах даже представить тему, которую правильнее обсуждать со мной, чем с Эдрианом.

— И что же это?

— Ты чай-то пей, — успокоительно улыбнулась она. — Видишь ли… Уж не знаю, зачем Альбусу потребовалось очернять твоё имя, мальчик, своей цели он достиг лишь частично. Молодёжь верит ему по привычке — не зря же им годами внушали, что слово директора закон, а вот старшее поколение успело позабыть про директорский авторитет, зато помнит, что ты для всех сделал в восемьдесят первом, да и прошлогодний подвиг не стёрся из памяти. У тебя неплохой политический капитал, ты понимаешь это?

Я не понимал. То есть абстрактно знал, что есть люди, до сих пор считающие меня героем, но что это может дать… Да, до её слов я очень слабо это осознавал.

— Ох, милый, — умилилась миссис Бирстейн, похлопывая меня по руке, — ты ещё так неопытен.

С её слов выходило, что мне достаточно заявить о намерении занять место лидера, и оптиматы с радостью меня поддержат. На вопрос, кто такие оптиматы, её улыбка померкла.

— Уровень твоего образования очень меня печалит.

— Меня магглы растили, — напомнил я с извинительной полуулыбкой.

Она вздохнула и осуждающе покачала головой.

— С тех пор ты провёл достаточно времени в мире магии, чтобы не ссылаться на магглов. Да и быть помощником мистера Нотта — это налагает определённые обязательства. Как минимум ты должен понимать, что происходит вокруг тебя. Мы были нейтралами, помнишь, я говорила об этом? — после моего согласного кивка Берта продолжила: — Мы стремились уравновесить политику Министерства в отношении и магглорождённых, и магических рас, но только до тех пор, пока могли не волноваться о собственном будущем, по-настоящему нас всегда волновали только собственные судьбы. Пока мы стояли между консерваторами и либералами, всё было… — она запнулась, подыскивая подходящее слово, но лишь печально вздохнула, — пусть не хорошо, но нормально, теперь же одна из сторон уничтожена, и для того, чтобы попытаться сохранить равновесие, нам пришлось пересмотреть позицию по многим вопросам. Так вот, упрощённо отвечая на твой вопрос, мы ратуем за сохранение прав и привилегий древних родов, чистокровных магов и волшебных рас, почти полностью игнорируя нужды всех остальных. Мы вынуждены бросить все свои силы на защиту собственных интересов, ведь именно против них направлены действия нашего противника.

Она сделала паузу, смотря, всё ли мне понятно, и, очевидно, удовлетворившись увиденным, грустно улыбнулась.

— Проблема в том, что после подобных вынужденных мер вернуться на прежнюю позицию нейтралитета удастся далеко не всем.

— Вы имеете в виду, что если мы победим, некоторые союзники превратятся в фанатиков чистой крови?

— Не так явно, но да. Чем дольше придётся отстаивать права чистокровных, на которые, по-хорошему, никто не должен и сметь нападать, тем вероятнее, что это войдёт в привычку. А от привычек отказываться непросто, даже когда хочешь этого.

— Так что же делать?

— Побеждать, — просто улыбнулась она.

* * *

Почти весь июнь Эдриан носился с одной встречи на другую и таскал за собой меня. О политическом капитале после моего вопроса он рассказал более предметно, и пришлось соглашаться, что сидеть в четырёх стенах, когда я могу реально повлиять на ситуацию в стране и, что тоже немаловажно, испортить настроение Дамблдору, глупо. Уже к середине первого летнего месяца я чувствовал себя хуже любого лимона, побывавшего в маггловской соковыжималке, а ведь впереди нас ждали ещё два месяца пытки, по недосмотру названной предвыборной гонкой.

Наш кандидат, с которым меня познакомили на самой первой неофициальной встрече в доме Берты, оказался весьма приятным мужчиной, отлично умеющим располагать к себе. Разумеется, чистокровный, этот светловолосый высокий маг, с чьего лица почти никогда не сходила лёгкая улыбка, был полной противоположностью Кингсли. Адальберт Шафик был представителем старой аристократии в лучшем понимании этого слова. Умный и сильный волшебник, прекрасно образованный и воспитанный, приятный в общении и отлично разбирающийся в ситуации — именно то, в чём нуждалась магическая Британия для выхода из послевоенного тупика. В отличие от большинства консерваторов прошлого, мистер Шафик отнюдь не требовал ужесточения Статута и изоляции от маггловского мира, но и не собирался поддерживать идеи Дамблдора о слиянии миров. Ратуя за сохранение устоев, он был открыт новому, что наглядно подтверждалось демократичным выбором помощников, в числе которых были не только зубры Визенгамота, насчитывавшие десятки чистокровных предков, но и несколько одарённых магглорождённых.

«Мы не должны запираться и угасать, лелея память о прошлом. Но и забывать свои корни — преступление. Стремительно развивающемуся миру магглов есть что нам предложить, и глупо было бы отказываться от прогресса лишь потому, что кто-то считает неволшебников людьми второго сорта». Это высказывание широко цитировалось в прессе и на улицах, людям нравилась сама идея получить что-то хорошее просто так.

В противовес Шафику, заявление Кингсли о слиянии и обмене опытом с магглами находило меньше одобрения — делиться маги не любили. Да и ослабление Статута для помощи магглам чересчур походило на аннексию магического мира.

«Ежедневный пророк» чуть ли не ежедневно печатал информацию о кандидатах, и пока явного перевеса симпатий не было, но бизнесмен, умеющий вести дела в обоих мирах и приумноживший капитал предков, выигрывал на фоне сына иммигрантов-рабов. Конечно, у Кингсли был орден Мерлина и опыт работы аврором, что многим казалось отличным подспорьем на ниве защиты страны от внутренних и внешних врагов, однако работа с Грюмом в анамнезе одновременно отпугивала возможных сторонников: методы, используемые легендарным аврором, ни для кого не были секретом.

Сосредоточенные на подготовке к выборам, мы не присматривались к Хогвартсу, так что последние новости узнали из «Ежедневного пророка»: МакГонагалл отстранили от преподавательской деятельности, сняли с постов декана и замдиректора и уволили за несоответствие занимаемой должности, запретив в дальнейшем работать с детьми.

— Рите развязали руки, — злорадно улыбнулся Северус, который так и не смог простить коллеге зашоренности, пренебрежительного отношения и откровенного нежелания прислушиваться к голосу здравого смысла в последний год совместной работы в Хогвартсе.

— Что МакГонагалл могла сделать такого, что её не на пенсию спровадили тихонько, а именно уволили с оповещением в прессе? — удивился Драко, поднимая взгляд от тарелки. — Она же правильная до тошноты.

— Это всё ещё отголоски скандала с Вудом, — пояснил Снейп. — Дамблдора обвинить не смогли, он же официально тогда не был директором, но и замять столь громкий скандал было бы странно. Дождались, когда учебный год кончится, и отыгрались на Минерве.

— Хм… — задумчиво выдал я, прочищая горло перед тем, как забросать Северуса вопросами.

— Читай! — велел он, указав пальцем строку, не дав мне и рта раскрыть.

— И что там?

Я поднял взгляд от газеты и повернулся к Драко, только сейчас появившегося в гостиной и потому пропустившего весь диалог и услышавшего лишь про МакГонагалл:

— Если коротко, то при Альбусе было лучше. Не потому, что преподаватели не портили студенток, а потому что это не выходило за пределы школы.

— Потрясающе! — рассмеялся Малфой. — Так и сказано?

— Нет, — покачал головой Снейп, вставая из-за стола, — но вседозволенность Альбуса кончилась. Постарайся не задерживаться, нас зелье ждёт.

Драко тяжко вздохнул и кивнул.

— Как там зелье для Регулуса? — в спину задал вопрос Реймонд.

— Варится, — отрезал Северус и захлопнул дверь.

* * *

— Видели? Новая волна гонений на оборотней, — бросив газету на стол, Эдриан занял своё место и приступил к завтраку.

— Почувствовав, что запахло жареным, Бруствер пустился во все тяжкие?

Я уже успел просмотреть статью, правда, не придал ей должного значения — оборотни меня интересовали мало, но из-за Люпина я им немного сочувствовал. Хотя, когда вспоминал, что Люпин — скорее исключение, а правило — это кто-то вроде Грейбека, моё сочувствие быстро растворялось. В общем, оборотни были той темой, размышлять над которой мне не очень-то и хотелось.

У меня не было мнения по вопросу их прав и свобод. По маггловско-гриффиндорской привычке я априори считал, что оборотни — такие же люди, как и все остальные, а потому лишать их прав в корне неверно. Но стоило чуть-чуть напрячь мозг, и я тут же вспоминал, что ксенофобия или даже расизм были более чем оправданы той опасностью, что представляли собой оборотни. Да, только в дни полнолуния, но растерзанным жертвам было как-то не важно, что монстр оказался неподконтролен из-за гуманного отношения к жертвам болезни под названием ликантропия и соблюдения их прав на свободу.

До сих пор в магическом мире не было единого мнения по этому вопросу. Люди кидались из крайности в крайность; притеснять оборотней многим казалось неправильным, но — лишь до тех пор, пока те тихо-мирно сидели по лесам вдали от человеческого жилья, а стоило увидеть оборотня, особенно рядом с собой, и подсознательный страх заставлял помимо воли выбирать дискриминацию и голосовать «за» лишение прав и свобод. Оборотни исчезали на время, волшебники чувствовали себя в безопасности и… начинали бороться за возвращение прав оборотням. И так раз за разом по кругу.

Я всё это понимал, но не придавал должного значения, однако после слов Нотта насторожился и, не давая ответить Драко, спросил:

— Но почему Визенгамот одобрил это?

— А и вправду! — удивлённо воскликнул Малфой. — Разве наши сторонники позволили бы протащить этот дискриминационный закон? Понятно же, что именно сейчас оборотни точно не проглотят подобное оскорбление.

— Большая политика во всей красе. Закон уже был принят, его почти не применяли, по крайней мере, открыто. А вот отменить до сих пор не удосужились, — хмыкнул Эдриан. — То ли забыли, то ли не сочли нужным, оборотни же не наглели после войны. Министр всего лишь распорядился начать активно применять этот закон, о чём и пронюхали журналисты. Уверен, именно сейчас Визенгамот обсуждает возможность отмены — всем понятно, что сейчас нам это невыгодно. Ну и авроры, надеюсь, поостерегутся особо усердствовать на данном этапе: разрешение сверху важно, однако идти против общественного мнения мало кто из них стремится. Есть шансы отменить закон до внедрения.

— Главное, чтобы оборотни не начали действовать первыми, иначе общество быстренько забудет о гуманности, — хмыкнул Драко.

— Ты прав, — со вздохом кивнул Эдриан и озвучил то, о чём я сам только что думал. — Пока оборотни прячутся по лесам и никого не трогают, обывателям они не мешают — можно пугать ими детишек, но не особо бояться. Для таких людей оборотни — некая абстракция, они понятия не имеют о том, что ликаны представляют собой на самом деле. Некоторые на полном серьёзе считают, что ликантропия — просто хроническая болезнь, а заболевший — всё тот же… сосед, например, с которым можно всё так же общаться. Но стоит оборотням напасть, и за вилы возьмутся и они.

Пока мы беседовали, в гостиной собрались все. Реймонд молча прислушивался к разговору, Северус же буркнул приветствие и уткнулся в оставленный на столе «Пророк».

— Да они издеваются! — всплеснул руками Северус, с недовольством качая головой — мы все повернулись к нему.

Я подумал, что Снейпа возмутили слова Нотта, ведь ему пришлось на собственной шкуре узнать, что вчерашний «просто сокурсник» в полнолуние — кровожадное чудовище. Однако дело оказалось совсем в ином…

— Как же не вовремя!

— Не вовремя? — озвучил общее недоумение Драко.

— Я хотел в Запретный лес наведаться — как раз неподалёку от тех мест, где оборотни воют. А теперь останусь без кувшинок — соваться в полнолуние при таких обстоятельствах на волчью территорию самоубийство!

— Ну да, это они специально поджидали, чтобы тебе подгадить, — не удержался от смеха Реймонд. — Весь мир против тебя!

Буркнув что-то явно нецензурное, Снейп уткнулся в тарелку, но спустя пару секунд всё же взорвался:

— Сначала гоблины, потом кентавры, затем вампиры, теперь очередь дошла и до оборотней. Такое впечатление, что кто-то целенаправленно изолирует магов от дружественно настроенных рас. Где, хотелось бы мне знать, эти умники планируют доставать ингредиенты для зелий?

— «Кто-то»? — издевательски переспросил Драко. — По-моему, личность виновного не вызывает вопросов.

— Ну конечно, — издевательски усмехнулся Реймонд, — тебя ничего кроме твоих зелий не интересует. Северус, раскрой глаза, оторвись от котла: у нас тут, можно сказать, назревает следующая война, а ты — ингредиенты… тьфу.

Рей хорошо относился к Снейпу, однако с немалой долей снисходительности: никак не мог вытравить из памяти образ мальчишки, с которым познакомился на церемонии распределения на первом курсе — годы спустя он продолжал считать Северуса… не то чтобы второсортным магом, но тем, кто мало смыслит в реалиях магического мира. Чаще всего он старался не демонстрировать своё отношение, наоборот, помогал советом и прикрывал при необходимости, но только пока дело не касалось зелий. По неясной причине профессиональное зельеварение Мальсибер не переносил, а любого, посвятившего этому занятию жизнь, считал недалёким человеком. Оба знали, что говорить о зельях в присутствии другого — чревато, но не каждый раз успевали вовремя сменить тему, и тогда происходил диспут на повышенных тонах, после которого они ещё несколько дней дулись друг на друга.

Выслушивать очередной спор мне совершенно не улыбалось, так что я решил вмешаться в разговор.

— Я тут кое-что придумал, — неуверенно начал я и, когда четыре пары глаз вопросительно уставились на меня, смущённо улыбнулся. — Способ подать сигнал бедствия, когда тебя уже обыскали и отобрали всё, что только можно. С механизмом действия я разобрался, но застрял на материале. Поможете? — друзья активно закивали — ссориться и им не хотелось. — В общем, нужно что-то тонкое и гибкое, но прочное…

— Насколько тонкое и гибкое? — перебил Северус, с готовностью ухватившись за возможность замять спор.

— Очень тонкое и гибкое, — хмыкнул я. — Такое, чтобы можно было прикрепить к зубу, и оно не мешало, но и не…

— Замолчи, — приказал он, и я мгновенно заткнулся, поняв по лицу, что у Снейпа появилась идея, и следующими словами я могу её спугнуть. — Хм… Плёнка от модифицированного заживляющего зелья. Она очень прочная и непроницаемая, но в то же время настолько гибкая, чтобы идеально прилегать к ране, повторяя все неровности. Чтобы исключить растворение слюной и отравление… Хм. Если из зелья убрать экстракт мандрагоры и стабилизировать обычным агаром… Может получиться…

Северус моргнул и словно очнулся.

— Ты — гений, — искренне улыбнулся я.

— Только как зельевар на твоём фоне, — смущённо пробурчал он и тут же высокомерно взглянул на Мальсибера. — Куда без моих любимых зелий, да, Рей?

— Ладно, признаю, иногда зелья полезны…

— Иногда? — снова начиная заводиться, вскинулся Снейп.

— Так что с зельем-то? — поспешил напомнить о себе я.

— У меня сейчас есть время, если хочешь…

— Хочу!

Пока Северус заканчивал завтрак, я успел объяснить идею и рассказать о проведённых с различными материалами опытами. Друзья сначала с недоверием отнеслись к возможности зачаровать столь маленький предмет, но я продемонстрировал успехи (после многочисленных попыток успехи действительно были) на куске обёртки от шоколадной конфеты, которую жевал Драко, и тот чуть не подавился от удивления.

— У тебя в предках были артефакторы, — откашлявшись, сообщил Малфой. — Семейный дар — это, конечно, чушь, но… У тебя явно талант.

Пришёл мой черёд смущаться.

Закончив с завтраком, мы не спешили расходиться. Хоть день и не был выходным, у всех было свободное утро, так что мы просто болтали и потягивали ароматный кофе.

— Готово! — гордо шествуя к столу, заявил Северус, ставя парующий фиал рядом с моей тарелкой. — Проверять будем?

— Конечно! — воскликнул Драко.

— На ком? — деловито уточнил Эдриан.

Малфой промолчал и спрятался за газетой, чем вызвал у нас улыбки.

— Давай на мне, — вызвался Северус, махнув рукой. — В конце концов, без разницы. Если удастся — всем предстоит процедура.

Не тратя времени, я трансфигурировал чайную ложку в кисточку и обмакнул её в зелье.

— Открывайте рот, профессор, — дурачась, велел я и, покрепче сжав волшебную палочку, тщательно закрасил передний зуб Снейпа бесцветным зельем, параллельно накладывая заклинания. — Готово, — отступая на шаг назад, сообщил я. — Пароль — мандрагора.

Северус недоверчиво ощупал зуб языком и отчитался:

— Вкуса нет, ничего лишнего не чувствуется. Как проверить, действует ли?

— Просто: называешь пароль, и на приёмник поступает сигнал. Я сначала хотел, чтобы речь передавалась, но…

— А где приёмник? — перебил Эдриан.

— Ну… — мне было неловко признаваться, что после ряда неудач я пожалел вещи и заколдовал на приём собственный носовой платок не первой свежести, так что пришлось импровизировать: — Сейчас создам новый.

И тут же принялся колдовать над заварочным чайником.

— Нужно проверить не только действует ли зелье, но и сколько оно действует, — заметил Нотт.

— Верно.

— Что ж, моё присутствие в непосредственной близости от чайни… приёмника не обязательно, напротив, нужно убедиться, что расстояние чарам не помеха. Да и мне уже пора, — с сомнением глядя на чайник, протянул Снейп. — Свяжусь, как освобожусь.

— Лучше каждый час, — попросил я, — отследим и срок, и дальность.

— Хорошо, — снова кивнул он. — Мандрагора, значит?

Чайник засветился светло-жёлтым, и я гордо улыбнулся.