Под куполом (гет)

Драко

В Копенгаген они решают не соваться, чтобы не рисковать, так что, перебравшись ночью по мосту в Мальмо, прокладывают по карте примерный путь пешком до Стокгольма. Погода стоит пасмурная, но теплая, иногда небо прыскает дождем. Они стараются идти полями и лесами в стороне от основных дорог. Несколько раз им приходится убегать от медведей, накладывая дезиллюминационное заклинание, один раз их настигает непроглядный синий туман. Гермиона предлагает поискать машину на шоссе, но, пройдя несколько километров, они снова сворачивают в лес.

— Такое ощущение, словно людей здесь никогда не было, — Гермиона сердито собирает хворост для камина, собираясь погреться и заодно сварить куриный суп. — Запасов у нас хватит ненадолго, может, на неделю или чуть больше. А за три дня мы так и не встретили даже признаков жилья.

— Переживем на спагетти, — отзывается Драко, складывая сухие ветки у входа в палатку и отправляясь за новой охапкой. — Я хорошо помню, что у нас их несколько пачек. Насобираем грибов.

Гермиона улыбается, и улыбка теплом отзывается в его сердце.

— Мне по душе твой энтузиазм. Рон бы заранее начал ныть, что мы умрем от голода.

— Уизли и половины пути бы не прошел, — Драко насмешливо фыркает. — И даю гоблинам руку на отсечение, что целуюсь я гораздо лучше.

Гермиона лукаво отводит глаза и заходит в палатку, чтобы развести огонь в камине. Драко некоторое время смотрит на слегка вьющиеся волосы, обрамляющие ее лицо, на руки, протянутые к мгновенно вспыхнувшему от заклинания пламени, и, поддавшись порыву, разворачивает ее к себе.

Ее руки и ноги сразу оплетают его тело, прижимаясь к нему, губы раскрываются, впуская внутрь его язык. У Драко кружится голова, он подхватывает Гермиону на руки и, донеся ее до кровати, опрокидывает на одеяло. Он никогда бы не подумал, что она может быть такой страстной — и мысль, что она такая именно с ним, только больше разжигает его желание. Он чуть смелее, чем в первый раз — и Гермиона тихо стонет, когда он опускается поцелуями вниз — от ее груди с торчащими сосками к заветному бугорку.

Когда Драко снова оказывается внутри нее — ничего нет лучше этого, и слава Мерлину, что Блейз не подбил его на нечто подобное в школе — они уже оба стонут, глядя друг другу в глаза. Драко кажется невероятным, что можно так говорить и понимать — без слов. Невербальная магия любви, вот и все.

Ему сложно сдержать подступающую волну, особенно когда Гермиона запускает пальцы в его растрепанные волосы, старательно попадая в такт его движениям.

— Ты слишком невероятная, — глухо произносит он извиняющимся тоном, утыкаясь носом в ее ключицу.

— У нас еще сотни дней впереди, целые годы, — она смеется, целуя его взмокший лоб. — Нужно лишь немножко практики.

Драко довольно хмыкает и, лежа близко-близко к Гермионе, думает, что не хочет никуда идти и не хочет спасать мир, только спрятаться в далекое безопасное место, где их никогда не найдут — и не отпускать Гермиону от себя ни на шаг. Вот только безопасность — это утопия и в обычной реальности, а в их — и вовсе невозможность. Нужно идти дальше, хотя страх потери растет с каждым днем. Нельзя ему поддаваться.

— Не понимаю, как люди могут заниматься этим без чувств, — Гермиона садится на кровати и зажигает лампу. — Я не о тех случаях, когда заключают брак ради денег и титулов, а именно когда занимаются этим только из страсти. По-моему, в этом есть что-то животное.

— Блейз утверждает, что секс поднимает настроение, укрепляет мышцы и превращает любого неудачника в красавца, — Драко дергает уголком губ. — В чем-то он прав. Он просто выключает голову и включает желания.

— Оно и заметно, — морщится Гермиона, собирая волосы в пучок, чтобы пойти в душ. — И чем дольше ты выключаешь чувства, тем обезличеннее становишься. Секс — не спорт. То есть, конечно, можно воспринимать его и таким образом, но ни к чему это не приведет, только к тупику. Человек не умеет жить без эмоций постоянно, одним лишь удовольствием, и у Блейза есть свой секрет.

Драко провожает взглядом ее обнаженную фигуру.

— У Лорда тоже был секрет?

— Не называй его так, — Гермиона поджимает губы, подходя к столику и завязывая собранные волосы лентой. — Разумеется, был. Он же приютский, а у всех приютских детей полно разочарований и обид. Психология — отличная наука, Драко, она дает ответы на все вопросы.

Драко хмыкает, прикрывая глаза. Наверняка в этой ее психологии найдется ответ, почему умницу и красавицу с Гриффиндора угораздило влюбиться в отчаянного мерзавца с Меткой на руке.

— Смотри, через несколько миль развилка, — Драко проводит пальцем по карте, когда они садятся пить чай после ужина. — Если пойдем коротким путем, достигнем Стокгольма за два дня, но нужно идти через болота и маленькие городки.

Гермиона задумчиво ломает печенье пополам.

— Честно говоря, никогда не угадаешь, где безопаснее, — замечает она резонно. — Давай попробуем укоротить путь, правда, болота я терпеть не могу. Бабушка однажды взяла меня с собой, она обожала собирать морошку для пирога — а я провалилась по пояс. Еле вытащили.

Драко смотрит на нее с интересом, понимая, что еще многого о ней не знает.

— А где бабушка сейчас?

— В доме для престарелых, в Суррее, — Гермиона виновато опускает голову. — Она последние годы начала сдавать, не было сил ходить в магазин, а сиделки ей не нравились. Мы предлагали ей переехать в Лондон, но она отказывалась наотрез. Родители ведь не могут бросить работу. Но мы ее навещаем так часто, как можем, и ее все устраивает: кажется, она даже снова влюбилась. Присылает мне открытки на Рождество и день рождения.

Драко пытается вспомнить деда и бабку, но перед глазами проплывают лишь расплывчатые цветные пятна. Деда он помнит лучше, даже иногда слышит его властный голос. Но бабка остается неким призраком — она умерла до того, как он научился говорить.

— Интересно, Уизли нравился твоим родителям?

— Не успела их об этом спросить, — отзывается Гермиона, расставляя только что вымытую посуду. — Мне, конечно, будет приятно, если ты им придешься по душе, что, скорее всего, и случится, но я не огорчусь, если наши мнения разойдутся. В конце концов, человек должен слушать себя, как бы сильно он ни любил родителей и друзей. Хотя мои родители в восторге от магии.

Драко слегка поводит плечами, представляя себя в обществе мистера и миссис Грейнджер. За девочек родители всегда переживают сильнее, и их можно понять.

Болото начинается почти сразу, как они сворачивают с развилки, и узкая лента шоссе остается позади. Деревья, сначала высокие и крепкие, вдруг сменяются кривыми и чахлыми, с засохшими ветвями, безмолвно протянутыми в разные стороны. Спустя полчаса им встречается огромная табличка "Обходить. Опасно для жизни. Возможна потеря рассудка. Не экономьте время — берегите жизнь. Ближайший путь в пятнадцати милях".

Драко искоса смотрит на Гермиону, та в ответ лишь пожимает плечами.

— Пятнадцать миль — огромный крюк. Да и у нас с собой палочки — что может случиться?

Они медленно идут вперед, на всякий случай найдя длинные крепкие ветки, чтобы проверять перед собой почву. Небо темнеет с каждым шагом и нависает над ними сизым одеялом. Кое-где вдалеке вспыхивают болотные огоньки, и под ногами начинает чавкать, так что они торопливо трансфигурируют ботинки в высокие плотные сапоги. Драко переводит взгляд на наручные часы, но стрелка не двигается. Гермиона молча идет позади него, уткнувшись взглядом в мох. По его ощущениям проходит час или два — а они не обмениваются и словом. Болотный газ неприятно ударяет в нос, мысли начинают путаться, роиться в голове, и Драко снова оглядывается на Гермиону, словно спрашивая сам себя: почему она с ним? Сомнение и страх вдруг сжимают сердце, и Драко останавливается.

— Что случилось, Малфой?

Почему она называет его по фамилии?

— Я просто хотел спросить, почему ты стала моей.

Гермиона смотрит на него растерянно.

— Твоей? Что за чушь ты выдумал, Малфой?

— Какого дьявола мы тогда делаем вместе, Грейнджер? — он и сам не замечает, как забывает ее имя. — Ты со мной из жалости?

Она в ответ лишь сердито втыкает палку в мягкое чрево болота. Они смотрят друг на друга так, словно столкнулись после занятий в библиотеке мадам Пинс.

— Из жалости я бы не стала встречаться ни с кем, — Грейнджер возмущенно взбивает волосы пальцами. — А тебя не за что жалеть, Малфой. Ты сам выбрал свой путь, сам протянул руку, чтобы тебе поставили эту чертову Метку. Ты гордился собой, упивался собственной исключительностью. Ты ничем не отличаешься от других Пожирателей Смерти, разве что пытаешься хорошо устроиться в новом мире, чтобы сытно есть и мягко спать.

Драко приподнимает брови, глядя на нее с бешенством.

— Считаешь, что я лгу?

— О, люди не меняются, — она обходит его и идет дальше. — Ты наверняка усиленно стараешься казаться тем, кем хочешь, но тебе никогда не стать таким. Рону никогда не заменить Фреда и никогда не стать Гарри. Молли никогда не заменит Гарри мать. Все это иллюзия, Малфой. А я — со мной дружат потому, что я много знаю, а совсем не потому что я интересная.

Отчаяние охватывает его изнутри. Разумеется, она права. Драко стискивает зубы. Небо нависает еще ниже, по мху начинает ползти туман. Ему кажется, словно они блуждают здесь сотню лет, и он совершенно забывает, как они сюда попали и зачем они здесь. Грейнджер теперь шагает далеко впереди, и Драко пытается нагнать ее, когда она, вдруг вскрикнув, по пояс проваливается в трясину.

Драко подходит совсем близко и смотрит на нее сверху. Он теперь удивляется своему вопросу: как ему могло прийти в голову, что они встречаются? Грейнджер презирает его: за слабость, за трусость, за неудачи, за гордыню. Даже если бы он по какой-то причине хотел быть с кем-то, он лучше бы выбрал Дафну: она понятна и проста, и с ней можно вести тихую и лицемерную жизнь, делая вид, что они в восторге друг от друга. Бороться за что-то бессмысленно: жизнь победит, а ты — потеряешь.

— Наслаждайся видом: грязнокровка умирает на твоих глазах, — Грейнджер фыркает. — Твоя матушка и тетка были бы чрезвычайно горды тобой. Остается узнать, как мы здесь оказались. Я была в библиотеке Министерства, писала доклад об оборотнях — а ты, кажется, бросил на меня взгляд в лифте утром? Чем я помешала на этот раз?

Драко садится на корточки, смотря, как болото засасывает ее все глубже — сейчас над поверхностью остаются лишь ее плечи и голова.

— Ты же волшебница, Грейнджер. Лучшая на курсе, — Драко морщится. — Даже не попытаешься выбраться?

— Зачем? В чем моя незаменимость? В лучшем случае я проживу года, копаясь в бумагах и улучшая чужие жизни. А кто улучшит мою? Библиотеки, документы — все мертвое. Потрясающе нужное, важное и ценное — но мертвое. А жизни я не чувствую. Чтобы можно было сесть в парке на скамью, закрыть глаза и почувствовать: ты живешь!

Драко поеживается, словно ее слова проникают в самое сердце. Он растягивается на мхе и ощущает, как древесный корень оплетает его ноги, лишая движения.

— И я бы хотел это почувствовать. Но не могу.

— Почему?

— Я не верю в себя. Я пытал людей, Грейнджер, пытал Круциатусом. Мне в кошмарах снятся их крики. Такое не отмоешь и не сотрешь.

— А ты разве не хотел их пытать?

— Нет. Меня заставляли, а я исполнял, потому что боялся за свою шкуру. Там были и женщины, Грейнджер.

Она отвечает не сразу. Краем глаза Драко замечает, что болото чуть отступает от нее.

— Значит, ты раскаиваешься?

— Но это ничего не меняет, — корни оплетают его целиком. — Меня уже не спасти, у меня в груди — дыра.

Слышится чавканье — видимо, Грейнджер удается сделать шаг.

— Жизнь, Грейнджер, повсюду: даже в этом проклятом мертвом болоте, разве ты не видишь? Вон там, вдалеке, я вижу болотный цветок — ведь как-то он вырос? Захотел вырасти — вопреки всему. Ты презираешь меня, но я не ощущаю ничего подобного к тебе. Ума палата — дороже злата, Грейнджер.

— Все видят во мне только ум. И ничего за этим.

— Поттер дорожит твоей дружбой. И вся семейка Уизли.

— Они понятия не имеют, о чем я на самом деле мечтаю, — в ее голосе слышится точно такое же отчаяние, что заполняет его сердце. — Как думаешь, о чем я мечтаю, Малфой?

Он с трудом поворачивается, потому что корни оплетают и шею, сковывая его полностью. Грейнджер стоит по пояс в болоте, пытаясь сделать еще один шаг.

— О том, о чем мечтают все красивые девушки из библиотеки: чтобы в реальности существовал тот самый мужчина из книг, возможно, даже автор справочника о ядовитых растениях, написанного невероятно гениально, и любил их, защищал и занимался с ними любовью до самой смерти.

Грейнджер тихо смеется. Смех звучит странно в мертвом болоте, и огоньки и цветы словно прислушиваются к нему.

— Ты невероятно меня раздражаешь всей своей правильностью, от которой тошнит, — произносит он из последних сил. — Но ты красивая, черт тебя подери, Грейнджер. И я бы тебя поцеловал.

Растения оплетают его рот и глаза, и мир болота погружается в темноту. Драко ничего не чувствует и не слышит, он словно летит в беспроглядной мгле, не веря ни во что для себя, предпочитая перестать существовать.

А потом солнечный свет светит так ярко, что слепит его даже сквозь закрытые веки.

Драко морщится, открывая глаза и осматриваясь: Гермиона — она снова именно Гермиона — лежит рядом, накрыв своей ладонью его собственную.

— Мы умерли? — тихо интересуется он, повернувшись к ней.

— Нет, — отвечает она едко, приподнимая голову. — Мы выбрались. Мы победили это проклятое болото, которое выворачивает наизнанку все страхи человека. Кстати, оказалось довольно просто: я тебя поцеловала. И все исчезло.

Они некоторое время обессиленно смотрят на болото, простирающееся позади них: там стоят все те же низкие высохшие деревья, солнце не проникает сквозь свинцовые тучи, и то здесь, то там вспыхивают огни.

— Вот так просто? — недоверчиво произносит Драко, садясь и проводя рукой по волосам. — Болото, видимо, испытывает людей, а не только пробуждает их страхи.

Гермиона отряхивает одежду и достает из сумочки походную плитку, чтобы заварить чай. Потом поднимает глаза на Драко.

— Ты ведь знаешь, что я с тобой не из жалости? А совсем наоборот: из-за того чувства спокойствия и уверенности, которое я обретаю рядом с тобой. Я могу не беспокоиться, не держать в голове сотню мелочей, словно мамочка, как было с Роном, и я... Чувствую себя женщиной. То, что произошло между нами уже дважды... Я и представить себе не могла, что кто-то сможет разжечь во мне желания, которые, как мне раньше казалось, были не важны и спали внутри, кто показал мне, что самое ценное — я сама. Понимаешь?

Драко сглатывает и, протянув руку, нежно касается ее щеки.

— Теперь знаю, теперь верю до конца. Ты женщина, до которой нужно дотянуться — ты потрясающе умная, справедливая, смелая и страстная. Предел мечтаний любого, кто способен оценить. Не Уизли, нет. Такие, как он, и вполовину не понимают, что ты из себя представляешь. И мне — глубоко внутри — было страшно, что я не тот, кто может быть тебе нужен. Война меня здорово искалечила: искаженные идеалы, страх, постоянное чувство вины за то, к чему меня принуждали, пустота внутри, ледяное сердце — я сам себе казался калекой, которому никогда не стать нормальным. Но рядом с тобой с каждым днем мне становилось легче. Ты показывала мне, что такое упорство и надежда — и показываешь до сих пор. И мне кажется, я почти обрел себя настоящего — каким пытался казаться, но никогда не был. А теперь — есть. Но мне все еще иногда страшно, и все еще по ночам снятся кошмары из прошлого... И я боюсь, что ты уйдешь.

Гермиона садится ближе и обнимает его, прислоняясь щекой к щеке.

— Я готова помочь тебе избавиться от страха и кошмаров, Драко. У меня они тоже есть, поверь. У любого, кто пережил войну, есть свои кошмары и шрамы.

В ответ он целует ее, и сердце перестает сжиматься, оно только бьется сильно-сильно, веря ее словам. Нужно отпустить того Драко, что вечно заглядывает за угол, боясь встретить там мертвого себя. Нужно шагать вперед.

Они некоторое время молчат, переглядываясь, пока Гермиона разливает мятный чай и достает из пакета подсохшее печенье.

— Мы ссорились, словно в Хогвартсе, — Драко хмыкает, вспоминая ее сердитое лицо и горящие глаза. — Болото хотело, чтобы мы забыли друг о друге, но не вышло. Интересно, скольких оно сожрало и поглотило за эти годы. Победила твоя красота.

Гермиона фыркает, стряхивая крошки с джинсов.

— Внешность — ерунда.

— Не согласен, — Драко вытягивается на траве, наслаждаясь цветом неба. — Так или иначе нас притягивают к человеку не только его внутренние качества. Представь себе, что все, что тебе так нравится во мне, есть у Филча.

Гермиона громко смеется.

— Филчу лет семьдесят.

— Хорошо, представь Гойла. Смогла бы ты поцеловать Гойла, имей он набор всех моих душевных качеств?

— Сомневаюсь.

— Об этом и речь, — Драко щурит один глаз, — есть между людьми искра, которая пробуждает желания. Мне нравится твоя грудь, а не вымя Булстроуд. Будь у Булстроуд тончайшие манеры и знание поэзии девятнадцатого века, я бы не стал с ней спать. Со своей стороны Блейз бы заявил, что с костями в постели делать нечего. Так что внешность и притягательность, думаю, очень даже важны. Они помогают разжечь то, что прячется в девушках, проводящих лучшие годы в библиотеках.

Гермиона улыбается, и они оба счастливо смеются, словно и не было болота.

Отдохнув, они раскладывают перед собой карту: впереди, милях в трех, за холмами, лежит небольшая деревушка. Драко предлагает заглянуть в нее, чтобы пополнить запасы еды. Если они заметят опасность — то просто уйдут.

Взявшись за руки, они бросают последний тревожный взгляд на болото и поднимаются на холм.

Гермиона

Деревушка, в которую они заходят спустя полчаса, очень живописна: старинные домики из серого камня хаотично раскиданы в изумрудной траве, по которой бродят пушистые овцы.

— У них наверняка есть молоко и свежий сыр, — мечтательно улыбается Гермиона, погладив овечку. — И овощи.

Драко усмехается, внимательным взглядом окидывая дома. В стороне, на лужайке, играет группа детей, впереди, у неширокой речки, женщины стирают белье, засучив рукава. Большая рыжая собака тихо рычит, когда Гермиона подходит к ним и застенчиво интересуется, у кого можно купить продукты. Одна из женщин — невысокая, крепкая, с румяным лицом и светлыми волосами, вытирает мыльные руки и жестом приглашает их следовать за собой.

Гермиона первой входит в дом, с любопытством разглядывая обстановку:

красная печь, от которой исходит тепло, небольшая кухонька с глиняной посудой, длинная скамья за столом, бежевые шторы на окнах, умывающийся кот — уютно и светло.

— Куда идете? — женщина ставит перед ними стаканы с молоком, свежий, только испеченный хлеб, масло, сыр и нарезанную ломтями ветчину.

— В Стокгольм, — отзывается Драко, но женщина даже не поворачивается в его сторону.

— Не ходила бы ты туда, девонька, — женщина тяжело вздыхает. — Из нас там только ферму для рождения детей делают. Оставайтесь лучше здесь или уходите, откуда пришли. Вертикальная жизнь ужасна.

Гермиона переглядывается с Драко, и тот пожимает плечами. "Вертикальная жизнь"? Что это значит?

— К сожалению, у нас нет выхода, — отвечает она, и женщина удрученно качает головой, оставляя их наедине.

Она возвращается обратно спустя полчаса, неся в руках внушительный сверток, но от денег отказывается.

— Некуда мне их тратить, — произносит она, смотря на монеты. — Нам все земля дает и животные. Так и живем, как жили наши матери и праматери. Мужчин-то нет, все в вертикальную жизнь играют, добиваются там головокружительных успехов. А мы здесь, как одни из множества фермерских деревень, снабжаем их продуктами. Если вам необходимо что-то достать в Вертикальном мире, пусть идет он один. Мы найдем для вас способ встретиться, если он не сгинет там навсегда. Куда вам нужно потом?

— В Уппсалу, — произносит Гермиона растерянно.

Женщина что-то считает, загибая пальцы.

— Дней семь пути отсюда, я дам проводника. Подумайте, поешьте, я буду стирать на реке. Но если девушка пойдет — пропадет, инкубатором станет.

Она выходит из дома, оставляя их в тишине, и Гермиона задумчиво разламывает кусок хлеба пальцами. Драко хмурится, рассматривая белый, суховатый сыр, но ничего не произносит. Они сидят так почти полчаса, потом Гермиона тихо замечает:

— Я пойду с тобой.

И Драко тут же отрезает:

— Нет. Я пойду один, а ты возьмешь один из кинжалов и пойдешь с проводником.

Гермиона возмущенно поднимает на него глаза:

— Мы никогда не разделялись, а, наоборот, прикрывали друг друга. Что, если ты один не справишься? И потом, зачем нам сразу в Стокгольм? Давай попробуем разобраться с Уппсалой и Уппландом, с долиной рунических памятников. Если там ничего не найдем, повернем обратно.

Драко, наверное, собирается согласиться, но за дверью раздаются топот сапог и низкие мужские голоса. Дверь приоткрывается, и Драко мгновенно накладывает на Гермиону дезиллюминационное заклинание, но не успевает наложить на себя. В комнату вваливаются несколько молодых мужчин, все в военной форме: синих брюках, белых рубашках и красных пиджаках.

Гермиона пытается невербально наложить на них Конфундус, затем Империус, но палочка странно пляшет в ее руке, отказываясь подчиняться. И тогда, приглядевшись, она замечает вокруг них бледное голубое поле.

— Семь дней, Уппсала, кафедральный собор, — шепчет Драко и под столом передает ей кинжал Лоренцо.

— Вы что-то сказали, молодой человек? Представьтесь.

Драко встает из-за стола. У Гермионы сжимается сердце.

— Меня зовут Дин, я путешественник.

Один из военных настороженно нюхает воздух, и остальные оглядываются.

— Но вы здесь не один, Дин. Вы со спутницей. Прятать ее бесполезно, лучше открыться сразу.

Гермиона, вздохнув, снимает с себя дезиллюминационное заклинание: Драко стискивает зубы, побледнев, военные одобрительно хмыкают.

— Девку в левую машину, парня — в правую.

Драко одаривает ее разъяренным взглядом, но Гермиона не опускает голову, поджимая губы. Она его не бросит! Если что, у нее есть заклинание портала — как только они найдут друг друга, то смогут уйти.

В машине, напоминающей просторный лондонский кэб, пахнет духами и кремом для лица. Гермиона предусмотрительно прячет кинжал Лоренцо в сумочку и запихивает ее обратно в носок. Слова женщины об инкубаторе смущают ее, но они с Драко бывали в разных передрягах — выберутся и из этой. Зато не придется уже возвращаться в город.

Очевидно, что ее и Драко привозят к разным сторонам огромного небоскреба, потому что второй машины она рядом не замечает. Внизу ее встречает женщина в военной форме и жестом велит следовать за собой. Гермиона невольно пытается посчитать, сколько этажей у небоскреба, но сбивается на сороковом. Рядом высятся здания еще выше и шире, и она невольно интересуется:

— И везде живут люди?

— О да, я помещаю вас в гонаду Швеции, здесь довольно легко освоиться, и правила просты и едины для всех гонад: счастье, свобода и полная половая удовлетворенность. Ваша задача, милочка, радушно встречать каждого, кто заглянет в вашу комнату, широко раздвигать ножки и рожать новых граждан. Отказ от близости — преступление, использование контрацептивов под запретом, любого, кто вам их предложит, вы должны сдать полиции.

У Гермионы по спине бежит холодок ужаса, она беспомощно оглядывается по сторонам, пока они, поднявшись на лифте, идут по этажу-коридору с множеством приоткрытых или распахнутых дверей. За некоторыми из них раздаются стоны, за одной Гермиона замечает двоих — парня и девушку — занимающихся сексом у окна.

У нее пересыхают губы.

— Ваша комната, — женщина распахивает перед ней дверь комнатушки размером с чулан в Хогвартсе. — Не забудьте: не запираться. И поддерживать гигиену тела.

Гермиона провожает ее неприязненным взглядом и растерянно садится на кровать, раздумывая, как отсюда выбраться — и как искать Драко на этих бесконечных этажах.

Зеркальца! У них по-прежнему есть зеркальца.

Но она не успевает достать свое, потому что в дверном проеме появляется девушка, чем-то напоминающая Парвати: с короткими черными волосами, стройная и дружелюбно улыбающаяся.

— Новенькая?

— С фермы забрали.

— А, — девушка понимающе кивает и без приглашения заходит внутрь. — Меня Герда зовут.

— Гермиона.

Девушка садится рядом с ней и успокаивающе произносит:

— Ты не бойся, привыкнешь. Здесь, правда, нельзя выйти на прогулку, но есть внутренние сады, школы, куда ты отведешь детей, спортивные площадки, институт. Женщины высокие должности не занимают, но если выйдешь замуж за мужчину с перспективами, то и путешествовать сможете, правда, не чаще раза в год.

— Замуж? — Гермиона приподнимает брови. — Но вы же не запираете двери, верно? Зачем муж и жена, если любой может переспать с тобой, и ты не должна быть против?

— Чтобы создать семью, — Герда непонимающе улыбается. — Чтобы у вас была одна фамилия.

Гермиона сердито потирает переносицу.

— Суть семьи состоит не в единой фамилии, а в обособленности, в том, что вы — клетка в общественном теле, и вы неприкосновенны. Когда с твоей женой спит каждый встречный, это не семья, а мир разврата. Муж любит жену, а жена — мужа, и секс — продолжение любви.

Герда громко смеется.

— Какая ты забавная! Секс — это наслаждение. А любви никакой нет, есть любовь общая, человека к человеку. А то, что ты пытаешься назвать любовью — собственничество. У нас от него всего давно морально освободились.

Гермиона бормочет себе под нос:

— Оно и видно, — и чуть громче замечает: — И чем вы тогда занимаетесь? Мужчины, как я понимаю, работают. Магазинов у вас нет, еда доступна всем, как и развлечения. Женщины лишь рожают и следят за детьми?

Герда кивает.

— Разумеется! Женщина может немного работать — два-три часа в день — но основная ее цель именно в заботе о детях. Увеличить население настолько, насколько это возможно: вот наша видовая цель.

— Для чего?

Герда уже с готовностью открывает рот, но тут же запинается.

— Так угодно богу!

— А ты его видела, бога? — Гермиона приподнимает брови. — И откуда ты знаешь, что он этого хочет?

Герда с готовностью пропевает:

— Плодитесь и размножайтесь! Плодитесь и размножайтесь! Книга Бытия, первая глава, двадцать восьмой стих.

Гермиона тяжело вздыхает, качая головой.

— Но не до такой же степени. А что случается с теми, кто не хочет подчиняться?

— Их называют атавистами, и они сбрасываются в канализацию, ее называют Спуском. Ликвидируются. А некоторые — меньше двух процентов — сходят с ума.

— Неудивительно, — насмешливо замечает Гермиона.

Герда, не уловив насмешки, поднимается и хлопает в ладоши. Ей не больше лет, чем самой Гермионе, и по фигуре не скажешь, что она уже рожала. Впрочем, у них здесь и медицина наверняка самая лучшая, мадам Помфри бы позавидовала.

Герда уходит, но скоро возвращается с двумя бокалами напитка, похожего на розовое вино, и протягивает один из них Гермионе.

— Для поднятия настроения и бодрости духа. Иногда пью, когда за окнами дождь.

Гермиона покорно, хоть и настороженно, опрокидывает в себя бокал и тут же жалеет об этом. По телу пробегает горячая, необычная дрожь, и весь мир преображается, становясь уютнее и привлекательнее. И внизу живота вдруг нарастает желание, словно Драко поцеловал ее, соблазняюще коснулся ее тела.

— Отдыхай, располагайся, — Герда беззаботно забирает бокалы. — В холодильнике все, что тебе нужно, если вдруг проголодалась. И не запирай дверь, хотя тебе как новенькой дадут три дня на привыкание без секса, если только сама не захочешь. А потом — ноги шире, три-четыре!

Гермиону передергивает от этой рифмы, и она прикрывает за довольной Гердой дверь, оставляя лишь крошечную щель. От страха у нее дрожат руки, и собственная храбрость там, в деревне, теперь кажется ей невероятной глупостью. Три дня — у нее есть три дня, чтобы выбраться отсюда, не сойдя с ума.

Есть не хочется, в ушах шумит от напитка Герды, и, когда к ней с интересом заглядывает симпатичный парень, она едва сдерживается, чтобы не наброситься на него. Животное — абсолютно животное желание захватывает ее целиком, только разум еще сопротивляется. Все тело словно взывает: "позволь ему взять тебя", "попроси его взять тебя так сильно, как только он хочет". Гермиона зажимает уши, чтобы не слышать саму себя, но тело не слушается, и ноги подкашиваются. Она падает на пол, с трудом удерживаясь от того, чтобы не начать ласкать себя. Лицо парня, бледное, с редкими веснушками, оказывается близко-близко, и Гермиона бессильно стонет. Жадными глазами она смотрит на его руки, пальцы, зажмуривает глаза, не в силах избавиться от пульсирующего желания.

— Эй, эй, боритесь, — парень берет ее за плечи и встряхивает. На вид ему не больше двадцати пяти. — Новенькая? Дали напиток?

Гермиона бешено трясет головой.

— Сволочи! Им все мало. Я попробую вам помочь. По правилам вы можете в первую ночь закрыть дверь, но не запирать ее. Так будет спокойнее, верно? У вас оружие есть? Если есть, не доставайте — сразу ликвидируют. Но до четвертой ночи вас не тронут. Я к вам завтра днем приду, хорошо? Если совсем невмоготу станет, ласкайте себя.

Гермиона краснеет и отводит глаза. Парень, забыв представиться, уходит, наконец оставляя ее одну. Пытаясь прийти в себя и успокоить внутреннюю панику, Гермиона делает несколько долгих вдохов и выдохов. Часы на стене показывают почти десять вечера, так что она идет в душ, такой же крошечный, как и комната, а потом, дрожа, забирается в постель, заклинанием заперев дверь. Сегодня ее не будут проверять, так что нужно выспаться. Мысли ее возвращаются к Драко: где он сейчас, с кем, что от него потребуют? И сколько у них есть времени, пока местный механизм не поработит их разум? Она достает из сумочки зеркальце, безуспешно смотрится в него, но Драко не приходит. Желание все еще бьется в висках, и Гермиона скользит рукой вниз, под рубашку. Пара рваных движений — и оргазм оглушительно накрывает ее теплой волной. Выдохнув, она натягивает одеяло на голову и, поворочавшись, через силу засыпает.

Драко

У дверей небоскреба его встречает мужчина в штатском костюме и протягивает руку, приветственно улыбаясь. Драко на всякий случай пожимает ее, и мужчина, представившись Биллом, проходит вслед за ним в здание. Они долго поднимаются на один из самых верхних этажей; люди — в основном мужчины — входят и выходят, кивая Биллу. Тот рассказывает Драко устройство мира: о городах-гонадах, о Спуске, о половой удовлетворенности, ночных прогулках, популярных у мужчин, и о высшей цели: детях.

— Сколько детей у вас? — интересуется Драко, старательно скрывая панику. Каким образом он найдет Гермиону среди сотен людей?

— Десять, но мы начали работать над следующим, — отзывается Билл, мечтательно прикрывая глаза. — Какое счастье — знать, что ты создаешь человека!

— Знаю одну семью, которая душу бы продала, чтобы оказаться здесь, — усмехается Драко. — А зачем вам столько людей? Какой в этом смысл?

— Высший смысл, молодой человек, заключается в самой жизни, а мы производим ее в огромных количествах. Плодитесь и размножайтесь! Так хочет бог!

— Бог что-то много хочет, я смотрю, — скептически произносит Драко, наблюдая за цифрами: семидесятый этаж, семьдесят первый... — И неужели вам не хочется врезать человеку, который прикасается к вашей жене?

— Врезать? — недоуменно переспрашивает Билл. — О, ничуть! Чувство собственности мы уничтожили давно. Кто бы ни зашел, чтобы переспать с моей женой, принесет удовольствие и себе, и ей. Я могу только подсказать, какие позы ей нравятся больше, в каких бывает неприятно.

Драко с бешенством представляет, как наглые жадные мужчины прикасаются к Гермионе — и его чуть не выворачивает. Но Билл говорит, что у них есть три дня, чтобы привыкнуть, и в это время их никто не тронет.

Они выходят на девяносто пятом этаже, и их едва не сбивает с ног чудаковатая женщина, одетая лишь в пиджак, распахнутый настолько, что видны обвислые груди, ее полноватые ноги — в синяках, а внизу лобка — заросли черных волос.

— Одна для одного, нет множеству! Одна для одного и один для одной! — она размахивает красным шарфом.

За ней бегут трое полицейских.

Драко оглядывается:

— Она сумасшедшая?

— Увы, попала в два процента ненормальных, а раньше была в трех процентах атавистов: тех, кто считает, что муж и жена неприкосновенны для людей извне. Какая чушь!

— Погодите, — Драко смотрит на него исподлобья. — Вы не так давно цитировали Библию, верно? "Плодитесь и размножайтесь". Но в Библии также сказано: "Не возжелай жены ближнего своего". Что на это скажете?

— Что Библию нужно правильно трактовать, мой друг.

Они доходят до самого конца этажа, где располагается лаборатория. Билл приглашает Драко сесть в большое кресло и прикрепляет к его голове электроды.

— Посмотрим, на что вы способны, молодой человек. Очень, очень интересно, у вас большой потенциал!

Билл нажимает разные кнопки, дергает провода, потом наконец произносит:

— Вы свободны до завтрашнего утра. Я проанализирую записи и подумаю, что могу вам предложить. Вас сейчас подхватит мой ассистент Джек и покажет вашу комнату. Обычно новички-мужчины ударяются во все тяжкие в первую же ночь, но забывают о нормах приличия.

Драко сухо замечает:

— Со мной такого не случится.

Билл коротко кивает, и стеклянные двери разъезжаются в стороны. Драко торопливо выходит, с отвращением вытирая пальцами гель, оставшийся после электродов.

Джек уже ждет его снаружи: высокий паренек с круглыми глазами и в круглых очках.

— Твоя квартира — на пятидесятом этаже, очень круто для новичка, видимо, ты Биллу приглянулся.

Драко опасливо интересуется:

— Он, надеюсь, не питает любви к парням?

Джек смеется.

— Нет. Мы тут в большинстве своем традиционщики, потому что богу неугодны иные отношения, от них дети не рождаются.

— И сколько у тебя детей?

— Трое. Ждем четвертого со дня на день.

— И они все твои?

— Честно говоря, не знаю, — Джек равнодушно пожимает плечами. — А это имеет какое-то значение? Мои дети — повсюду. Я ни в чем и ни в ком себе не отказываю.

Драко приподнимает брови, но ничего не отвечает: какой смысл пытаться переубедить человека в мире, в котором он сам не останется жить?

Квартирка, которую ему предоставляют, небольшая, но вполне уютная, с квадратным панорамным окном.

— Тебя Билл уже предупреждал? Не набрасывайся сразу на женщин. Ты, кстати, каких любишь? Светлокожих, темнокожих, с огромной грудью или крошечной, страстных или покорных? На твоем этаже их всех примерно двадцать. Трое беременны, их лучше оставить в покое, только если сами не попросят. Начать советую с Линды, из квартиры напротив. Она сегодня свободна, кажется, у нее выходной в садике. А завтра Билл даст тебе направление, сможешь выбрать профессию и сразу приступить к работе.

А, еще чуть не забыл: в холодильнике — напиток для новеньких, помогает. На ночь можешь закрыть дверь, но не запирать. Запирать двери запрещается.

Дождавшись, пока он уйдет, Драко открывает холодильник: он забит до самого верха разной едой, а розоватый напиток стоит на дверце.

Поразмыслив, Драко сначала перекусывает сэндвичем, а потом все-таки делает глоток напитка и неожиданно для себя допивает все. Голова сразу идет кругом, комната подергивается рябью, а член наливается так, что ему становится тесно в брюках.

Проклиная все на свете, Драко выглядывает в окно, но из него не видно земли и неба, только небоскребы — один за другим. Разумеется, если пить такую дикую смесь каждый вечер — можно переспать с кем угодно, потому что желание такое сильное, что кажется — все равно, с кем. Блейз как-то в шутку сварил похожее зелье и подлил его Флинту, а потом застукал того с когтевранкой прямо в галерее второго этажа.

Драко усмехается, вспоминая слова Гермионы о животном чувстве. Действительно — животное. Ничего общего с той нежностью и страстью, что он испытывает к ней. Только потребность успокоить плоть.

На стене висит план этажа с запасными выходами, и Драко, сорвав его, складывает и запихивает в карман. Вдруг в дверь стучат; Драко, вздрогнув от неожиданности, глухо произносит:

— Войдите.

— Я Линда, ваша соседка, — женщина в коротеньком малиновом халате быстро обегает его внимательным взглядом. — Вы новенький? Какой красивый! Расскажу всему этажу. Просто очаровательны! Приходите ко мне ночью, ладно?

Драко смеется и не может остановиться. Смеется так громко, что из соседних квартир выглядывают удивленные женские лица, и Линда жестами подзывает их ближе.

— Веселый, — улыбается девушка слева и прижимает руки к груди. — А хорошенький какой!

И они наперебой просят его навестить их ночью. Не переставая смеяться, Драко закрывает дверь перед их носами и с облегчением выдыхает.

От усталости он спит крепко, но сквозь сон ему чудится чей-то голос и чья-то рука, настойчиво ласкающая его плечи и шею. Разве в первую ночь его не должны оставить в покое?

— Гермиона, — произносит он не открывая глаз, и ощущение прикосновения исчезает.

Утром Джек, прибывший, чтобы отвести его к Биллу, приносит с собой еще одну порцию напитка, но Драко вежливо отказывается.

— Справлюсь и без напитка, — насмешливо заявляет он, и Джек кривит губы.

Билл радушно пожимает ему руку и сразу приступает к делу, разложив на столе цветные фотографии.

— Могу предложить работу в разных, достаточно успешных сферах, — произносит он. — Улучшение жизни города: техническое оснащение либо управление спортивными организациями, полиция или политическое ассистирование — последняя область, разумеется, самая перспективная, но и самая сложная морально. На ночные прогулки сил уже не остается первое время, но, привыкнув, хватит и на половую жизнь, и на другие удовольствия, а привилегий полно. Есть только одна проблема: ваше прошлое, молодой человек. Но с этим сталкиваются все новенькие и проходят перезагрузку.

Драко хмурится, быстро прикидывая, за какую специальность проще взяться, чтобы улизнуть.

— Перезагрузку?

— Вы садитесь в кресло, и вам включают программу, стирающую негативные воспоминания. В отдельных случаях мы даже организуем что-то вроде виртуального тура в прошлое, где вы сможете встретиться с самим собой и все изменить.

Билл указывает рукой на большой экран, и Драко изумленно видит обрывки своей жизни, мелькающие с невероятной быстротой. Встреча с Поттером в поезде, удар гиппогрифа, чемпионат мира по квиддичу, Амбридж, посещение отца в Азкабане, Метка, осколки стекла, ударившие в лицо в мэноре, крики пленников, которых он пытает, бешеные глаза Беллатрисы, избитый отец, ночь на второе мая и тот домик за Куполом.

Билл внимательно смотрит за выражением его лица.

— Подобное тянет нас назад, — произносит он вкрадчиво. — Можно стереть, а можно вернуться и исправить.

— А что станет со мной?

— Начнется новая жизнь, конечно. Без страхов и воспоминаний, с уверенностью и счастливым настроением. И никаких кошмаров, — Билл ободряюще похлопывает его по спине. — Если выбирать вторую опцию — исправление — придется четко понять, в какой момент вы хотите попасть и как вы хотите его повернуть. У некоторых потом находятся выжившие в результате изменений родственники и друзья.

Джек тут же подхватывает:

— У Лео с семьдесят пятого этажа брат объявился, который в детстве сбежал после конфликта с родителями.

Драко сглатывает: поворотной точкой стала та встреча в поезде, когда Поттер повернулся к нему спиной. Что, если вернуться в то мгновение и все исправить? Поттер не даст ему поддаться отцу, не даст стать Пожирателем, а Драко обретет друга, о котором мечтал в детстве, лежа в своей комнате в мэноре.

И — отец. История потечет иначе, отец рано или поздно сможет его понять, а Драко направит его энергию в другое русло: в дипломатию, уход за Хогвартсом, в осуществление маминой мечты о маленьком домике на Лазурном берегу.

Картины другой жизни, другого себя проносятся перед глазами. Вот только Гермионы с ним не будет — он это чувствует. Она останется с Уизли, а он выберет себе одну из Гринграсс, ведь в сердце у него не будет ни рваной раны, ни пустоты, ни открывшейся нежности. Он победит Пожирателей, стоя в одном ряду с Поттером, женится и продолжит род Малфоев как ни в чем не бывало.

Невероятно просто.

Билл смотрит на него выжидающе, Джек что-то записывает в блокнот.

Драко возвращается к возможности стереть воспоминания о том, что его мучает — но этот вариант нравится ему меньше. Так можно наложить Обливиэйт на определенные моменты и забыть о них. Но это ничем не будет отличаться от маскирования дыры в сердце листом мандрагоры. Не помня прошлого, человек способен совершить все ошибки заново.

— Мы вас не торопим, — замечает Билл мягко. — Любому требуется подумать. Выберите специальность, а к этому разговору вернемся вечером.

Драко медленно подходит к столу с фотографиями и, не удержавшись, оглядывается на экран. Сцены из прошлого продолжают мелькать, выхватывая то его лицо с блестящими глазами, то фигуру отца.

Драко зло сжимает губы.