Сильнее надежды (джен)

Баланса, необходимого для отправки снов другому легилименту, не так уж и легко достичь. С одной стороны, человеческий разум привык забывать или же игнорировать большинство снов, поэтому мысль, которую легилимент хочет спроецировать, имеет все шансы быть забытой. С другой же стороны, сон должен быть достаточно навязчивым, чтобы не изгладиться из памяти — но в меру, чтобы не показаться неестественным. В момент, когда жертва подозревает, что за новые желания и изображения отвечает не её разум, а какая-то внешняя сила, все становится впустую.

— Расслабьтесь, Поттер. Вы всё ещё слишком взволнованы для того, чтобы отправить этот сон, — резко произнес Снейп. — Даже годовалый ребёнок начнет подозревать, что что-то не так. С чего бы это Беллатрикс должна расстроиться после убийства одного из Уизли? Уберите своё отношение к ситуации из этого уравнения.

Гарри облизнул губы и удержал себя от ответа, что большинство детей не владеют легилименцией в год. Сарказм улучшил бы его настроение, но в то же время, скорее всего, спровоцировал ссору, что вряд ли бы его успокоило. Я могу это сделать. Я боролся и наконец смог взять себя в руки. Я сделаю это. Гарри сконцентрировался и начал прокручивать сон в голове, изменяя его таким образом, чтобы ужас превратился в злобное веселье.

Странное это было занятие — создавать сны. Гарри думал, что он вообразит картинки, а затем попытается установить связь с разумом Беллатрикс. Вместо этого ему нужно было складывать изображения из осколков — скорее, как паззл, чем как фотографию. Осколки были эмоциями, физическими деталями, которые укажут на время и место, когда он захочет, чтобы Беллатрикс атаковала магазин Фреда и Джорджа — и сетями, которые, если они сработают, не дадут ей понять, что этот сон был чужим вмешательством.

Снейп сказал, что этот метод обладает бóльшими преимуществами, чем простое создание изображений, потому что он может поменять только одну деталь без необходимости уничтожать все целиком и начинать заново. Гарри вынужден был признать его правоту, но это не упрощало процесс, особенно когда Снейп заставлял его тренироваться в перемещении осколков в разном порядке и собирать в разные узоры. Это искусство казалось таким запутанным, для его изучения нужны были недели, а у него оставались считанные дни.

Затем он напомнил себе, что Снейп говорил о важности веры и желания для легилименции. Если он убедит себя, что это займет недели, то оно так долго и будет тянуться. Но он не может себе такого позволить. Поэтому он начал думать о том, сколько дней это займет, и прикрутил новый осколок на место.

— Дайте мне посмотреть, Поттер.

Гарри открыл глаза и посмотрел прямо на Снейпа, ослабляя защиту в достаточной мере, чтобы пропустить изображение. Ему нужно было справиться с собственным участившимся дыханием и паническим желанием немедленно закрыть свой разум — не давая даже дружественному легилименту дотронуться до него. Окклюменция настолько стала частью его сущности, что не защищать свои мысли казалось неестественным.

Снейп кивнул и вновь сел.

— Лучше. Но усильте радость. И избавьтесь от паттернов совсем.

Гарри поморщился. Он знал, что Снейп имел в виду. Гарри уже настроился на разум Беллатрикс, используя комбинацию своих воспоминаний о ней, воспоминаний Снейпа, доверия между им и ею, а также через связь с Волдемортом посредством Темной Метки.

Приятного в этом было мало.

Сновидец должен научиться открытости, которая не свойственна обычным людям, не говоря уж о тех, кто практикует легилименцию. Неважно, насколько удивляет или вызывает отвращение разум жертвы, находясь в нём, сновидец должен во всех отношениях думать, как он или она, но в то же время держаться на достаточном расстоянии, чтобы не втянуться в воронку чужого мыслительного процесса и не стать его частью. Такой удел уже постигал практикующих это искусство.

Гарри думал, что этот отрывок из книги был преувеличением, пока он не побывал в разуме Беллатрикс. Как можно стать мыслительным процессом? Его книга по окклюменции говорила, что притяжение собственного разума и тела достаточно сильно, и именно поэтому лабиринт Созерцания должен быть совершенным. Иначе пойманная жертва легко осознает, что это не её собственная ловушка.

Но либо легилименция чем-то отличалась, либо связь на расстоянии — без тех особенностей, которые были присущи связи между Гарри и Волдемортом, — работала иначе. Или же автор знал кого-то, похожего на Беллатрикс.

В первый раз, когда Гарри открыл глаза в сонном разуме Беллатрикс, он почти что сошел с ума.

Там не было закономерностей. Или, скорее, они были везде, но все они были неверными. В мире Беллатрикс умозаключения не проистекали из того, что ты видишь. Для нее особым удовольствием было причинение боли другим людям; она думала, что они кричат, так как хотят, чтобы она продолжила пытку, усиливая ее, чтобы они еще больше страдали, потому что только крики и страдания приносили удовольствие. Она удивлялась, когда начинался дождь. Она не могла связать его с грозой, которая шумела всего несколько часов назад. Она смотрела на стены и видела, как они распадаются на сверкающие узоры, состоящие из снежинок, пока кто-то не вставал перед ними с палочкой, направленной ей в лицо.

Это делало ее смертельно опасной в битве — и совершенно не приспособленной к жизни в нормальном обществе. Гарри предполагал, что воля Волдеморта удерживала её большую часть времени, иначе она, скорее всего, убила бы всех своих соратников-Пожирателей.

Понятно, как она выжила в Азкабане и не потеряла способности сражаться. Дементоры могли лишить её радости, но они не могли уничтожить её рассудок — потому что его больше не было.

Поверх и вокруг всего, проникая в каждый закоулок, извивалось металлическое кольцо верности Волдеморту, и на этой цепи висели воспоминания о том, что она делала. Гарри сразу понял, что главной проблемой для перемещений по разуму Беллатрикс будет не изумление или отвращение, а его собственная ненависть к Волдеморту. Находясь в её разуме, он должен был тщательно избегать этого чувства, иначе Беллатрикс тут же поймёт, что это не её мысли, и вышвырнет его.

Её окклюменция напоминала кольчугу, прикрывающую уязвимые места, о существовании которых Гарри не подозревал, потому что ему не пришло бы в голову защищать эти части своего разума. Всякое изображение, которое она создавала — как блестящие стены Снейпа или как его собственные щиты — тотчас же покрывалось трещинами и разбивалось. Всё находилось в постоянном движении. То Гарри видел что-то вроде моря, полного ртути, то искривленное и вздутое дерево, то комнату, забитую мёртвыми телами, как водой, настолько, что они достигали колен Волдеморта, сидевшего на троне высотой в двадцать футов.

Гарри постоянно уворачивался. И, хотя Снейп утверждал, что Беллатрикс невменяема и поэтому её попытки научить Малфоя окклюменции были практически бесполезны, Гарри не мог не восхищаться тонкой, хитроумной структурой её защиты. Беллатрикс была настолько сумасшедшей, что ни один здоровый человек не мог без проблем коснуться её разума. Её мысли менялись каждое мгновение, и те, что отступали на второй план, мгновенно исчезали.

Как-то Гарри показалось, что он грани того, чтобы сдаться.

Но он увидел отблеск одного особенно любимого воспоминания, к которому Беллатрикс с удовольствием возвращалась всякий раз, когда ей этого хотелось. Сириус, падающий сквозь Вуаль в Отделе Тайн.

Этого было достаточно. Сириус умер, а эта женщина всё ещё ходит по земле. Так не должно больше продолжаться. Гарри вернулся к исследованию её разума с полной самоотдачей.

Тщательно выбирайте последовательность, с которой сон будет отправлен. В течение ночи человеческий разум регулярно погружается в глубокую фазу сна, так что видение можно насылать несколько раз. Однако оно должно быть легким и следовать музыке разума, на который направлено, иначе, опять же, его чужеродность может быть замечена.

— Как вы считаете, Поттер, вы готовы? — Северус дождался кивка. — Хорошо.

Он и сам думал, что Поттер готов. Мальчик занимался этим столь же целенаправленно, как и легилименцией, хотя ему ещё нужно было работать над своими умениями.

— Теперь отдыхайте, — продолжил он. — Когда время придёт, мы используем заклинание, которое я вам показывал, чтобы погрузить вас в легкий транс.

Он начал подниматься, но…

— Сэр?.. — сказал Поттер.

Северус остановился. Сейчас Поттер почти не использовал это обращение — только если его что-то беспокоило. Так оно и было: взгляд мальчика перемещался с его рук на покрывало, с покрывала на стены, не останавливаясь дольше, чем на секунду. Северус продолжал ждать вместо того, чтобы сказать что-то резкое. Психическое состояние Поттера было настолько важно, что он не хотел выводить его из равновесия, даже если это дало бы ему преимущество.

Наконец Поттер произнёс:

— Сэр, если я могу научиться отправлять видения Беллатрикс, могу ли я отправить сон Фреду и Джорджу? Не для того, чтобы они не приходили, — тотчас же добавил он, — но… Просто как небольшое предупреждение, чтобы они были осторожнее в день нападения. Чтобы быть уверенным, что их защита достаточно сильна.

Северус надолго задержал взгляд на Поттере. Безусловно, мальчик продвинулся вперед, но недостаточно далеко.

Он снова сдержал желание повысить голос. После того, как Поттер принял решение рискнуть жизнью своих друзей, они ни разу это не обсуждали. Отчасти это беспокоило Северуса. Превратиться из открытого, честного, самоотверженного гриффиндорца в расчетливого и осторожного слизеринца, стремящегося к великому благу, было невозможно за те десять минут, которые понадобились Поттеру, чтобы сделать выбор. Этот разговор может чудесным образом развеять его последние сомнения. Северус в последнюю очередь хотел бы, чтобы мальчик хранил молчание из-за какого-то искаженного представления о “чести” или “стоицизме”, а затем сломался, пытаясь убить Беллатрикс.

Лучше развеять его иллюзии сейчас.

— Нет, — ответил он, не повышая голоса, — вы не можете отправить им видение.

Поттер искоса взглянул на него, но ничего не сказал.

— Теперь объясните мне, почему, — продолжил Северус.

— Потому что ни один из них не легилимент, — медленно и нехотя, но отчетливо проговорил Поттер. — Для этого мне пришлось бы освоить совершенно другую технику.

Северус резко кивнул.

— Именно так. Разумы легилиментов, кроме этой способности, имеют еще несколько общих черт — общее понимание, можно сказать, общую открытость. Добраться до них через сны с помощью ментальных практик проще, чем до человека, чей разум к ним совершенно непривычен. Представьте себе в два или даже в три раза больше работы, чем вы проделали, чтобы добраться до Беллатрикс. У нас нет на это времени.

Поттер несколько раз сглотнул.

— Да, у нас нет времени, — прошептал он.

Северус снова кивнул, и Поттер прикрыл глаза. Он как будто успокаивался. Но теперь, когда тема уже была поднята, Северус не собирался оставлять её просто так. “Выколоти это из него, и тогда он сможет расслабиться.”

— Почему вы приняли то решение, которое приняли, Поттер? — спросил он.

Изумленные зеленые глаза распахнулись и уставились на него. Мгновением позже Поттер ответил:

— Потому что это было правильное решение.

— Но как вы убедили себя в этом?

В ответ Северус получил на редкость горькую улыбку. Он видел похожую улыбку всякий раз, когда смотрел в зеркало, но он был старше и успел принять столько важных решений, сколько Поттеру и не снилось.

— Это моя недосовесть.

— Ваша — что?

Поттер покраснел и перевел взгляд на свои руки, лежащие на покрывале.

— Когда я произношу это вслух, это звучит глупо, — пробормотал он.

“Как и большая часть того, что вылетает у вас изо рта”, — хотел сказать Снейп. Ему всё ещё было непросто удерживаться от сарказма.

Поттер продолжал:

— Просто… Это такой голос у меня в голове. Я слышу его с этого лета. Сначала я думал, что это говорит чувство долга перед Сириусом, потом — что это голос совести... Но он сказал, что у меня нет другого выбора, кроме как устроить засаду у магазина Фреда и Джорджа. Так что я думаю, это недосовесть, потому что это решение не абсолютно верно.

— Все три предположения неверны, Поттер.

Поттер с удивлением взглянул на него снизу вверх.

— Эм-м… Тогда… Неужели это вы, сэр?

— Да нет же, глупый вы подросток! — раздраженно прошипел Снейп. Нет, Поттер начнёт применять логику, даже если для этого придется тренировать его по тринадцать раз в сутки. — Если бы я знал о вашем плане летом, разве я бы допустил, чтобы вы чуть не покончили с собой? Нет, Поттер, это ваш собственный голос. Не внешняя сила, которая контролирует вас, не чуждая сущность, говорящая вам, что делать. Внутри вас и только вас находятся семена самопожертвования и семена стратегического принятия решений. Вам принадлежат и доблесть, и ужас того, что вы делаете. Думайте об этом так, потому что приписывать их чьему-то имени, кроме вашего собственного, — опасная иллюзия, которую вы не можете себе позволить.

— Но она защищает, — сказал Поттер, и боль снова сделала его глаза тусклыми.

— Возможно, — Северус взмахнул пальцами, словно отряхивая пыль. — Но, Поттер, прислушайтесь ко мне прямо сейчас. Люди, которые говорят громкие слова, но уклоняются от того, чтобы сделать хоть что-то — именно им и принадлежит эта иллюзия. Они хотят думать, что именно они следуют приказам или “высшей цели”. Именно это и было их оправданием в любое время. Истинные герои — это те, кто знают, что они, и только они, в ответе за свои действия, независимо от результата. Если вы только следуете приказам, как ваше достижение может быть вашим в большей степени, чем ваша неудача? Вы должны принять, Поттер, что именно вы это делаете, и никто иной.

Если Поттер чувствовал себя глупо, когда говорил о своих страхах, об отсутствии осознанности, то Северус фактически раскрыл все свои карты в этой речи. Он в это по-настоящему верил — но скольким людям было интересно, во что он верил? Поэтому он шел на определенный риск, до такой степени открываясь перед Поттером.

Однако мальчик только серьезно посмотрел в ответ в течение нескольких мгновений, чтобы задать необычно продуманный вопрос.

— Если вы думаете, что люди, которые берут на себя тяжелые решения — герои, сэр, тогда почему вы не одобряете решений Дамблдора? Они тоже непросты.

Северус расслабился и усмехнулся.

— Это так, — сказал он. — Но он просит людей взять на себя обязательства и встретиться лицом к лицу с опасностями, которых избегает сам. Попросить ребенка сразиться с Темным Лордом, хотя на его стороне большая сила и могущество? Отправить шпионить меня, когда он мог использовать свою собственную легилименцию, чтобы попытаться установить связь с разумом Темного Лорда? — Снейп замолчал, на мгновение сдерживая слова, но Поттеру нужно было осознать, что он знал, рано или поздно. — Подвергнуть самого драгоценного ребенка в мире опасности от насилия или издевательств со стороны магглов, когда он мог бы сам вырастить его?

Поттер замер с широко распахнутыми глазами.

— Вы читали... его. Список, который я оставил Дурслям в своем завещании.

— Да, — просто ответил Снейп и откинулся назад, аккуратно как никогда подбирая следующие слова. — Если вы ищете жалости, то можете убедиться, что во мне ее нет.

— Хорошо.

Глаза Поттера горели яростным огнем, лицо напоминало упрямую маску — таким Северус не видел его уже с неделю. Он был готов полностью закрыться, если бы Северус выразил жалость, сострадание или что-то похожее.

Продолжая смотреть прямо в пылающие глаза Поттера, Снейп добавил:

— Но этот список помог мне понять, почему вы решили совершить самоубийство. Не считая вашего признания под Веритасерумом. И будьте уверены, Поттер, вы не сможете вернуться туда и не вернетесь. Рядом с магглами, без надлежащего присмотра взрослого мага легилименция, как у вас, была бы источником больших проблем.

Все еще напряженный, Поттер медленно кивнул. Он не стал спрашивать, что будет с ним после войны, если он выживет, а Снейп не был готов ответить.

Вместо этого Поттер закрыл глаза и замер. Северус повернулся, чтобы уйти. Возможно, из-за вопроса Поттера его мысли переключились на Дамблдора.

Если вы вновь увидите его живым, старик, я сомневаюсь, что вы узнаете его.

* * *

Это был вопрос правильного движения.

Снова и снова Гарри насылал сон о магазине Фреда и Джорджа, взывая к суетности и гордости в разуме Беллатрикс, к ее восторгу от того, что она сделала что-то для Лорда, или же к ее чистому безумию. В данном случае он был вынужден обратиться к своей ненависти к Волдеморту — в замаскированном виде — чтобы подстрекнуть ненависть Беллатрикс к врагам своего Лорда.

Поэтому он наблюдал за тем, как Фред и Джордж извивались под Круцио, умирали от закипающей крови, как, словно ветки, ломались их ноги, и он знал, что источником этих мыслей, настолько естественных для Беллатрикс, был он сам.

И он продолжал тренироваться.

В течение ночи он четыре раза вплетал свой сон в её сны, и четыре раза на следующую ночь, и на следующую за ней. А на третью ночь, когда он открыл глаза и увидел Снейпа, то кивнул.

— Я готов убить ее, — тихо сказал он.