Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Теперь остаётся всего одно дело — кажущееся на фоне всего остального совсем простым и, по крайней мере, не омерзительным.

— А что профсоюз? — очень удивляется Ойген.

Нет, он, разумеется, отлично знает, что это такое. Находит, правда, достаточно странным — но раз уж тут есть такое… Но не представляет, почему и каким образом какой-то профсоюз может ему помешать. Чем, собственно?

Однако оказывается, что очень даже есть, чем. Ибо, как выясняется, с профсоюзами следует договариваться — во всяком случае, с их руководством.

С этой стороной бизнеса Мальсибер прежде не сталкивался и как-то совсем её не продумывал — попросту упустил из вида. Однако, договорившись с мафией, неужто он испугается какого-то профсоюза? Во всяком случае, те вряд ли решат его сразу убить… да и организация маггловская. А раз так…

В общем, он не предвидит проблем — вообще никаких.

Тем более, о встрече он договаривается на их территории — там они будут чувствовать себя хозяевами, а это всегда удобно. Даже очень удобно… так люди расслабленнее — а значит, более уязвимы. Просто не все это понимают, назначая встречи у себя… но это ведь их проблемы.

Он приходит, как и обычно — абсолютно вовремя, секунда в секунду открывая дверь нужной приёмной. Это его фирменный стиль, и о нём знают — не самый, возможно, удобный, но Мальсиберу он очень нравится. Он знает, что его сотрудники… его бывшие сотрудники даже делали ставки, опоздает ли он когда-нибудь — и ни разу не выиграли. У них в семье всегда очень серьёзно относились к точности, и папа выдрессировал его ещё тогда — да так, что потом, в школе, Ойген бесился, когда ему приходилось кого-нибудь ждать. Со временем это прошло, и он начал воспринимать чужие опоздания философски — но привычка к личной пунктуальности осталась.

— Мистер Мальсибер! — секретарь — мужчина — встречает его у двери. — Полко.. хм… Мистер Арчер вас ждёт. Прошу вас.

— Благодарю, — Ойген ему улыбается — открыто и искренне, как он умеет. Тот открывает перед ним дверь — и тот входит в кабинет председателя профсоюза обслуживающего персонала.

— Здравствуйте, мистер Арчер! — улыбка Мальсибера становится ярче, но ни в искренности, ни в открытости не теряет — всего в меру… а главное — он вполне искренен. Ему действительно нравится собеседник — в данный конкретный момент. Они ему все всегда нравятся… — Ойвен Мальсибер, — он энергично пересекает комнату и протягивает руку вышедшему ему навстречу из-за письменного стола человеку.

— Полковник Дэниэл Арчер… правда в отставке — представляется, поправля его и улыбаясь в усы, хозяин кабинета.

Тот уже вовсе не молод — правильнее было бы назвать его «пожилым», для старика он слишком крепок, а глаза — слишком ярки и живы. У него вообще очень внимательный и, что называется, цепкий взгляд — но чего-чего, а этого Ойген никогда не боялся. А уж тем более от маггла… Они жмут руки — крепко, уверенно, но не соревнуясь друг с другом. Хорошее деловое рукопожатие. Обмениваются приветствиями и первыми обязательно-вежливыми фразами — и садятся.

Глядят друг на друга.

Ойген вежливо разглядывает кабинет. На стенах — военные фотографии… войны, судя по всему, разные. Много. Награды…

Военный, значит. Что ж… это, пожалуй, неплохо. Значит, привык подчиняться. А это, в свою очередь, означает…

Продолжая вежливую, но уже деловую беседу, Ойген мягко касается его сознания — ему уже давным-давно не нужны никакие слова для Империо, а уж тем более накладываемого на маггла.

Маггла?

О, нет… он не маггл. Он…

В чёрных глазах Мальсибера, в самой их глубине, появляется удивление — еле заметное и практически сразу спрятавшееся.

Сквиб?

Он соображает, что никогда прежде не имел дела со сквибами. Слышать — слышал, а вот встречать — не встречал. Описания читать доводилось — и то, что он чувствует сейчас, на них очень похоже. Да ему больше и некем быть: его сознание не похоже на маггловское, но и на магическое не походит тоже — ничуть. Остаётся сквиб… Надо же.

Но это не самое… далеко не самое интересное.

Самое интересное — артефакты.

Которых… вероятно много, но невозможно понять сколько их и чем они являются, да и подобраны они просто отлично. Настолько, что могут, пожалуй, представлять для него некоторую проблему… могли бы — если бы он всерьёз рассчитывал на Империо.

Но он не рассчитывал: слишком многим он рисковал бы, подписывая подобным образом нужные бумаги, зачем? Он и так сумеет его убедить… так или иначе — а они договорятся.

Однако есть ещё кое-что… что-то с желаниями. Они… не то чтобы с ними что-то не так — но они…

Понять он не успевает — потому что мистер Арчер внезапно ему говорит, оборвав деловой разговор буквально на полуслове:

— Зря вы. Вы думаете, почему я, старик, тут всё сижу и сижу?

Мальсибер удивлённо вздёргивает правую бровь:

— Простите?

— Я уже старый человек, — говорит тот, глядя на Ойгена с очень странным выражением. — И очень многое видел. Видал и Империо, — он усмехается изумлению, на сей раз ясно отразившемуся в глазах собеседника. — Разное: видел американское, видел немецкое… и гриндевальдовское встречал, и какое только не попадалось… Но было, — медленно говорит он, — в моей жизни одно совершенно особенное. Империо, которое не глушило — а зажигало душу огнём. Мы с этим огнём в такие атаки ходили… казалось, что люди просто не могут сделать такое — но мы делали. И после того огня, что зажигало в нас Империо лейтенанта, никакое другое на меня уже и не действует, — он усмехается. — Потому я и сижу здесь, во главе этого профсоюза — и буду сидеть, наверное, уже до смерти.

Он замолкает.

Они глядят друг на друга — а потом полковник Арчер встаёт и вежливо предлагает:

— Виски?

Мальсибер открывает рот, чтобы ответить — а закрыть его забывает.

Потому что на стене, прежде закрытой спиной главы профсоюза, он видит старый маггловский снимок, на котором пронзительно красивый юноша в маггловской военной форме открыто улыбается в камеру.

Идентичный тому, что стоит у него самого на одной из полок в библиотеке.

— Вы знали его? — спрашивает Ойген, вставая и подходя к фотографии. — Вы ведь о нём говорили, верно?

Он проводит пальцами по побледневшей и уже выцветшей поверхности — та, другая фотография сохранилась как новая, очевидно, защищённая чарами.

— Значит, это не совпадение, — говорит Арчер, подходя к нему со стаканом виски — безо льда. — Кем он приходится вам?

— Дядей, — у Ойгена все его легенды вылетают из головы, но, впрочем, тот всё равно дядя, какая разница. — Вы говорили о нём, — повторяет он, оборачиваясь.

А потом улыбается, чувствуя что артефакты больше ему не мешают, и вновь накладывает Империо. По-другому.

Он умеет зажигать этот огонь…

И почти сразу снимает. Меньше всего он сейчас хочет причинить вред этому человеку — или обидеть его. Они глядят друг на друга — сквиб и маг, а потом второй просит:

— Расскажите мне про него. Пожалуйста.

А тот всё смотрит и смотрит… потом говорит негромко:

— Спасибо. За воспоминание. Вот так это тогда и было. Да.

— Это семейное заклинание, — отвечает негромко Ойген. — Папа меня научил. А его — дед… расскажите мне про него, — повторяет он. — Пожалуйста.

Тот протягивает ему стакан — и Мальсибер машинально берёт, и точно так же машинально делает глоток — виски обжигает, он не привык и не любит крепкие напитки, но сейчас даже не замечает этого — он смотрит на фотографию. Ревальт Мальсибер — единственный из его родни, про которого он почти ничего не знает, и чей образ не отпускает его ещё со времён Азкабана.

Единственный, перед которым ему с того же самого времени… стыдно.

— Он был очень ярким, — говорит старый полковник Арчер, наливая виски теперь себе и подходя к так и стоящему рядом с фотографией Ойгену. — Я больше таких не встречал. Я думаю, что никто бы из нас без него там не выжил.

— Где — там? — тихо спрашивает Ойген.

Он ведь ничего не знает про его службу. Вообще ничего.

Только те ордена… но он и про них мало что знает. Они маггловские… и он так и не нашёл ничего о том, за что они были даны. А спросить у самого Ревальта не решился.

— В Арденнах.

Это название не говорит Ойгену ровным счётом ничего, но он не спрашивает — неуместно. Найдёт… Придёт домой — и найдёт.

— Я почти ничего не знаю о нём, — говорит он очень тихо.

— Что так?

— Вот так, — ему горько. Но что он может сейчас объяснить? — Его родители тяжело пережили его смерть, — честно говорит он. Это, пожалуй, единственное, что он может честно сказать. А врать сейчас — неуместно.

— Он любил их, — кивает Арчер. — Писал часто…

Ойген кивает. Писал… Он так и не прочитал эти письма — в юности было неинтересно, а потом не счёл себя вправе.

— Он был совсем мальчишкой, — продолжает полковник Арчер. — Да и я тоже. Мы, помню, его восемнадцатилетние праздновали… С девчатами из британского лётного взвода — краса и гордость АТА!

— Лётного? — вздрогнув, переспрашивает Ойген.

— Да, — улыбается воспоминанию Арчер. — Он говорил, война кончится — пойдёт учиться на лётчика. Его девочки с собой брали… он в небо просто влюбился.

Глаза Ойгена вдруг обжигают слёзы — он и не думает скрывать их, только говорит тихо:

— Я не знал…

— Откуда ж, — кивает тот. — Вы на него внешне очень похожи. Думаю, если б он прожил достаточно — был бы примерно таким, — говорит Арчер — и вдруг спрашивает неожиданно жёстко: — Ну а вы — достойны такого дяди?

— Нет, — просто и сразу отвечает Мальсибер. И смотрит собеседнику прямо в глаза.

Потом отворачивается и садится — но не к столу, а на диван, стоящий в стороне, у окна.

— Что так? — спрашивает тот, идя следом и садясь напротив на край стола.

— Не вышло, — он усмехается. — Я не могу рассказать. А врать не хочу, — говорит он.

— Жаль, — медленно отвечает Арчер. — Что, родители его живы?

— Нет. Я — последний.

— У него брат был. Совсем маленький.

— Я — его сын. Он тоже умер. Давно.

Ойген переводит дух и залпом выпивает виски — рот и нос обжигает, он глубоко и резко вдыхает, вспоминая, как учил его Долохов, а потом выдыхает, медленно и с силой. Глаза вновь застилают слёзы. Взгляд полковника Арчера вдруг теплеет, он наливает ему воды, протягивает стакан и говорит:

— Ревальт тоже пить не умел. Так и не научился.

Это неожиданно и приятно — Ойген кивает, берёт стакан, жадно пьёт воду. Допив, ставит его на пол — научился-таки у Долохова — и говорит:

— Да… у нас дома пили вино. Разбавленным, в основном. Расскажите про него что-нибудь, — просит он снова.

— А ведь я могу показать, — помолчав, говорит тот. — Вы ведь волшебник? И умеете, как я понимаю?

— Да, — кивает Ойген. — Умею.

Легилимент он отличный — а за последние годы стал в разы лучше. И всё же…

— Но вы же здесь не для этого, — говорит полковник Арчер. — Давайте с делами закончим.

С делами… Мерлин, он забыл совершенно. В самом деле…

— Давайте, — неохотно говорит он.

— Я читал ваши бумаги. Это неприемлемо.

— А я ваши, — говорит Ойген. Задумывается… и улыбается: — Я не могу согласиться со всем. Но…

Он быстро подходит к столу, берёт нужный документ, садится и просматривает его, вычёркивая некоторые пункты. Закончив, протягивает бумаги Арчеру:

— Вот так. Что скажете?

Конечно, деньги он потеряет. А сколько будет крика… Но ему всегда везло только тогда, когда он поддавался таким вот порывам — и, в конце концов, разве он маггл, чтобы размышлять только о выгоде? Ему ведь достаточно денег… уже достаточно. Он ведь не столько ради выгоды всё это затеял — можно было добиться простого партнёрства и не устраивать весь этот цирк. Мало ли, что тут так не принято…

— Вас сожрут, — прочитав, говорит Арчер.

— Это вряд ли, — спокойно отзывается Ойген. — Здесь всё законно. И у меня нет кредитов. Подавятся.

Они глядят друг на друга — и смеются.

— Я волшебник, — говорит Мальсибер. — И не обязан играть по чужим правилам. Меня устраивают собственные.

Полковник Арчер вскидывает голову и очень пристально на него смотрит.

— Это семейный девиз? — спрашивает он.

— Нет, — очень удивляется Ойген — и только потом понимает. — Он тоже так говорил, да?

— Всегда, — кивает Арчер. — Только не говорил, что волшебник.

— Но вы знали, да?

— Я понял, когда он впервые воспользовался Империо. Понял, что чувствую.

— Он знал? Что вы знаете?

— Знал, — он снова кивает. — И что я сквиб — знал. Но ему было без разницы. Не знаю, может, в Европе все были такие, — добавляет он, — но у нас к сквибам…

— Не были, — обрывает его Ойген. — И сейчас нет.

— Он был особенным, Ревальт, — говорит полковник. — Я и после встречал волшебников… но таких никогда не видел. Ладно, — он берёт исчерканный документ и снова его просматривает. Спрашивает: — Уверены?

— Нет, — отвечает Ойген. — Но я подпишу. Скажите секретарю перепечатать набело.

— Вас сожрут за право на забастовку, — повторяет Арчер. — И за медстраховку такую.

— Посмотрим, — он пожимает плечами.

Ему плевать и на забастовку, и на страховку — всё можно решить, всегда. Он и будет решать — потом, если понадобится.

— Вы чем-то похожи, — говорит задумчиво Арчер. — Он тоже решал всё сразу и кардинально… ваш дядя.

— Отдайте бумаги секретарю, — настойчиво напоминает Мальсибер. — И расскажите.

— Да я и так расскажу, — Арчер откладывает бумаги в сторону. — А это обсудим завтра. У меня тоже есть совесть, — усмехается он.

— А у меня нет, — улыбается Ойген — но он вовсе не шутит. — Но я умею держать обещание. Впрочем, как хотите… можно и завтра.

— Отставить завтра. Едем ко мне домой, — говорит полковник Арчер, убирая документы в сейф. — У меня сегодня нет больше встреч… я полагал, мы с вами до вечера провозимся.

— Едем, — кивает Ойген. От всего этого у него слегка кружится голова — стакан виски, который был весьма щедро наполнен, играет в этом хотя и не последнюю роль, но явно не главную роль — Мальсибер давно уже научился пить, не пьянея, если так нужно.

Он встаёт и снова подходит к знакомому снимку. Гладит его кончиками пальцев… Это была первая маггловская фотография, которую он когда-то вообще взял в руки. Ему было четырнадцать, и это было лето после третьего курса — он исследовал дом, зашёл в одну из дальних комнат, и оказался в комнате дяди. Там и нашёл и этот снимок, и те награды… Отец говорить об этом отказался, отчитал его неприятно за то, что лезет не в своё дело — а спрашивать живого ещё тогда деда Ойгену даже в голову не пришло: сколько он себя помнил, тот даже не смотрел на него никогда, в самом буквальном смысле, просто глядел мимо внука и никогда с ним не разговаривал. Ойгена в детстве это пугало, а потом стало раздражать — но причину такого странного поведения он понял только недавно: он слишком был похож на своего дядю, и, вероятно, видеть его, почти полную копию погибшего сына, деду было невыносимо.

Об этом он и думает, когда они с Арчером спускаются на стоянку и садятся в мощный, хоть и не новый джип. Полковник Арчер трогает резко — визжат шины…