Следующая цель (джен)

Рита наконец разродилась серией статей о Бруствере и оборотнях, и в магической Британии разразился такой скандал, что министр едва не рвал на себе волосы. Общественность требовала немедленно освободить Селену, а Кингсли так и вовсе отдать оборотням на растерзание. Феррису пришлось пообещать взять дело под личный контроль, но, по словам Эдриана, всё Министерство стояло на ушах.

Я поинтересовался, какая судьба уготована Кингсли в свете открывшейся причастности к нападениям, и Нотт уверил, что авроры настроены крайне решительно: даже те, кто служил вместе с Бруствером или под его началом, были в бешенстве, что им пришлось столько времени гоняться за призраками и выслушивать обвинения населения в некомпетентности, не говоря уже о том, что пострадавших было так много, что почти у каждого нашёлся среди них знакомый, так что на послабления «по старой памяти» бывший министр мог не рассчитывать.

Ордер на арест Кингсли Робардс подписал с охотой — даже давить не пришлось, — а среди авроров нашлись добровольцы, вызвавшиеся заняться поисками своевременно «отбывшего на отдых» обвиняемого.

С моего лица не сходила злорадная улыбка: наконец-то хоть кто-то ответит за свои низости официально. Однако пока Бруствер прятался от авроров, радоваться было рано. Мне было очень любопытно посмотреть, как отреагирует на новость Дамблдор, но тот, как назло, весь день отсутствовал в собственном кабинете.

После статьи оборотни притихли. Никто не знал, чего теперь ждать от стаи Эль Гордо, но нападения прекратились как по волшебству. В первые пару дней без смертей люди не верили, что всё закончилось и можно без опасения выходить из дома даже вечером, но время шло, а оборотни не нападали.

Пока Рей не восстановился полностью, информацию добывал я, так что кафе Косого и бары Лютного переулков посещал тоже я. Но даже там не курсировали слухи и домыслы — всем было страшно спровоцировать новую волну насилия. Эдриан, прислушивающийся к настроениям в Министерстве, тоже разводил руками — информации не было.

Эти события дали мне столь необходимое время для передышки.

Сначала я усилием воли прогонял мысли о Лили, концентрируясь на том, что в данный момент было более значимым — ситуации с оборотнями, но, подтверждая тот маггловский эксперимент, через три дня мне стало легче. Эмоции улеглись, проблема с нападениями канула в Лету, и я смог обдумать ситуацию с родной матерью почти спокойно.

Эдриан сказал, что в памяти Лили множество следов от корректировок, Реймонд это подтвердил — повода сомневаться в их словах у меня не было. Но всё же не так-то просто было поверить, что нарисованная воображением картина в очередной раз оказалась ошибочной.

Пока я предавался размышлениям о бренности сущего, Реймонд разворошил мои записи по картографическим заклинаниям и, оккупировав библиотеку, принялся рисовать по памяти карту внутреннего устройства подземной тюрьмы, пытаясь тут же накладывать чары, оживляющие рисунок, но…

— Я просто не понимаю, что делаю не так!

— Никто не понимает, — утешительно хмыкнул я, вспоминая собственные безуспешные попытки. — Есть какой-то секрет, о котором никто из авторов не посчитал нужным упомянуть. Ты хотя бы карту закончи, а уж ориентироваться по ней можно и без магии.

Мальсибер что-то пробурчал и сменил тему.

— Не хочешь присоединиться ко мне сегодня вечером? Стефан спрашивал о тебе.

Я молча отрицательно покачал головой.

— Бастер…

— Я не готов к этому, — не слушая, сообщил я. — Пожалуйста, Рей, не надо об этом.

Он вздохнул, но настаивать не пытался.

— Ладно, я не тороплю. Но память Лили проверить нужно.

— Вот и проверь, — упрямо глядя в сторону, пожал я плечами. — Мои успехи в легилименции никогда не станут лучше «посредственно», а учитывая величину вмешательства в воспоминания, моё присутствие ничем не поможет.

— Ты с Винки говорил?

— Вечером собирался, — признался я. — Никак не могу составить текст клятвы так, чтобы она смогла остаться в Хогвартсе. Надеюсь, Эдриан сегодня освободится пораньше и поможет с этим.

— А с Браун что?

Я улыбнулся:

— Написал Сьюзен, вкратце обрисовал ситуацию, и она связалась с сёстрами Патил — это наши сокурсницы. Девчонки всегда держались особняком, с Орденом никак не связаны… Как оказалось, покинули Англию сразу после Битвы за Хогвартс, ожидая, пока всё наладится. Однако Парвати поддерживает связь с Лавандой — они лучшие подружки с первого курса, — так что с удовольствием пересказала Сью всё, что знала о новой работе Лаванды. Опуская кучу бессмысленных деталей, Сьюзен сообщила, что школу Браун практически не покидает (видимо, Дамблдор прекрасно понимает, что доверять Лаванде не стоит, вот и держит на коротком поводке), но в Косой переулок та всё же периодически выбирается. Проблема в том, что директор отпускает её не по графику, то есть подстеречь будет очень непросто.

— Пусть Винки следит за Браун и сообщит, когда та окажется в зоне досягаемости, — резюмировал Рей. — Что думаешь делать, если на ней окажутся непреложные обеты?

— Придётся вам её легилиментить, — со вздохом озвучил я давно готовый ответ. — Лаванда дурочка, но она не злая. Да и мне она ничего плохого не сделала. Так что если можно ей не вредить, специально это делать я точно не стану.

Мальсибер как-то странно на меня взглянул и положил руку мне на плечо:

— На тебя сильно повлияли признания Лили, да? Я не призываю тебя авадить всякого, кто подвернётся под руку, но не стоит забывать, что не все действовали по принуждению.

— Я не забываю!

— Бастер, если потребуется, я выверну память Лили наизнанку, но выясню, какова степень её вины в том, что с тобой произошло.

— Твоего кузена это не обрадует, — невесело усмехнулся я.

— Мартин поймёт, — отмахнулся Рей. — Нет ничего важнее детей, и если кто-то обвиняется в столь ужасном поступке, как твоя мать — ни один чистокровный не заступится за неё. Мартин сквиб, но он с грудным молоком впитал правила и законы магического мира…

— Меня очень удивило его поведение тогда, — признался я. — Стоило ему увидеть тебя, и бедственное положение жены словно перестало иметь для него значение. Он же… Может, он её и не любил, не знаю, но она мать его дочери, его жена, в конце концов!

— Именно поэтому он и позволил мне допрашивать её. Она мать его дочери, и Мартин сделает всё, чтобы Вероника не пострадала. А Лили-то обвиняется именно в причинении вреда сыну, а не просто постороннему мальчику. Вас он по-настоящему испугался: защититься сквиб не мог, а чего ожидать — не знал, предполагая сразу худшее. Ну а меня он знает, то есть прекрасно понимает, что, хоть я и не самый миролюбивый человек, однако его жену трону только по очень весомому поводу.

— Как всё запутано… — удивлённо протянул я.

— Всё просто на самом деле. Есть семья, есть остальной мир. Важнее всего в семье дети, все остальные — после. Если есть чёткая система ценностей, тебе ничего не страшно, а любой выбор — прост.

— Значит, достаточно расставить приоритеты?

Реймонд улыбнулся и, не отвечая, оставил меня одного.

Если Мартин по-прежнему живёт в соответствии с озвученной системой ценностей, его поведение приобретает смысл. А если он и детей воспитывал так же, то нет ничего удивительного в том, что Стефан сделал первый шаг — он не сомневался, что я не причиню ему вред. Значит ли это, что мы сможем нормально общаться? Смогу ли я принять брата не на словах, а в сердце? Покажет время.

Остался лишь один вопрос, ответа на который у меня нет: хочу ли я сближаться с детьми Лили Эванс?

* * *

Встреча с Винки прошла не слишком хорошо. Я долго объяснял, что хочу от неё, но эльфийка пропускала всё мимо ушей, твердя, что «должна жить с хозяином». Я привык к абсолютно адекватному и самостоятельному Кричеру, и потому её поведение казалось мне совершенно неприемлемым, и, устав от бессмысленного диалога, я буркнул о необходимости новой отсрочки и ретировался: терпение кончилось.

Конечно, я понимал, что нужно хотя бы на время приблизить Винки, чтобы она продолжила выполнять мои приказы, но делать этого отчаянно не хотелось.

Когда я вернулся, дома были только Драко с Регулусом, а старшие товарищи уже отправились к семейству Роузенов. Сославшись на необходимость обсудить с Кричером пополнение эльфийского штата, я поднялся к себе в комнату и вызвал домовика.

— Ты сможешь заставить её вести себя нормально? — спросил я, закончив рассказ о Винки.

— Кричер сделает всё от него зависящее, — уклончиво ответит эльф.

Мне это не слишком понравилось, но на большее надеяться не приходилось. Отпустив домовика, я подумал о том, чтобы спуститься в гостиную, но встречаться с Эдрианом и Реймондом, которые наверняка станут обсуждать свежую информацию, полученную из воспоминаний Лили, не хотелось. Так что я призвал со стола очередную книгу по артефакторике и сосредоточился на чтении… и так и уснул.

Проснулся я, когда за окном было ещё темно. Чувствовал я себя отлично выспавшимся, поэтому пришлось вставать и спускаться на завтрак.

— Доброе утро, — приветствовал меня Нотт.

— Вот уж не ожидал, что в такое время кто-нибудь окажется на ногах, — искренне заметил я и благодарно кивнул Кричеру, уже расставлявшему приборы для меня.

— Дел много, — поморщился Эдриан. — Ты специально спать пораньше лёг, чтобы не обсуждать то, что нам удастся выяснить?

— Нет, я… — я запнулся и, покачав головой, признался: — Не хотел — да, но уснул случайно.

— Но ты же понимаешь, что поговорить об этом придётся?

Тяжко вздохнув, я обречённо кивнул.

— Рассказывай.

— Спасибо за разрешение, — хмыкнул Эдриан. — Для начала скажу, что интриги Дамблдора уходят своими корнями ещё в студенческие годы твоих родителей. В частности, мне удалось снять один из старых блоков с памяти Лили и… Хм, она любила Северуса.

— Правда?! — удивился я. — То есть я знаю, они дружили, но… Северус в подростковом возрасте был не слишком симпатичным. Мягко говоря. Я видел его воспоминания, когда он учился на пятом или шестом курсе, и он не показался мне парнем, который мог бы вызвать интерес у девушек.

— И тем не менее твоя мать хотела встречаться с ним, даже несмотря на то, что он получил метку. Но вмешался Дамблдор.

— Зачем?

— Об этом нужно спрашивать не меня, — развёл Нотт руками. — Лили вчера едва не захлебнулась ругательствами, когда после снятия блока вспомнила, как именно стала женой Джеймса Поттера.

Я разочарованно застонал. Во времена учёбы в Хогвартсе моя картина мира была подобна каменному барельефу: виделась чётко и ясно, была непоколебима, вынуждая следовать по высеченному неведомым автором пути. События второго мая стали кувалдой, превратившей барельеф в пыль. Новая картина — гибкая — складывалась как мозаика: медленно, неуверенно, некоторые детали не казались частью целого, и приходилось тратить массу времени и нервных клеток, чтобы не сорваться, не уничтожить всё, а продолжить подбирать для каждого осколка новое место.

Но чем больше я узнавал, тем чаще ещё не закреплённые части моей картины мира оказывались заново перемешанными. Я только-только успевал смириться с новым видением реальности, как всплывала свежая информация, и весь прогресс исчезал!

— Значит, она не любила Джеймса, и они не встречались весь последний год в Хогвартсе?

— Почему же? Она любила, и они встречались. Но чувства в ней вызвали искусственно.

— То есть?

— Обычная амортенция или схожее зелье.

Я выругался вполголоса.

— Лили вспомнила разговор с директором, тот предлагал ей подумать о будущем, которое невозможно рядом с Пожирателем смерти. Лили отказалась и нарвалась на Обливиэйт и зелье.

— Но зачем? Какой смысл Дамблдору…

— А ты не перебивай, — добродушно усмехнулся Нотт. — Блоков я снял много, и после каждого к Лили возвращались воспоминания. К примеру, о пророчестве.

Эдриан потянулся к чайнику, а я едва не зарычал.

— Ты издеваешься?

— Немного, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Пророчество произнесла не Сивилла Трелони, как все считали.

— А кто?! — шокированно воскликнул я.

— Не уверен. Лили утверждает, что Альбус говорил об известной старухе-прорицательнице, чьим предсказаниям можно верить, но прямо имя он не называл. Однако не просто же так Дамблдор пригласил на собеседование Трелони… Кстати, ты в курсе, что она училась почти одновременно с твоими родителями и Реем? — я отрицательно покачал головой: в моём понимании профессор Трелони была странной старухой. — Мы подумали и пришли к выводу, что пророчество произнесла прабабка Сивиллы — как раз известная прорицательница, — примерно за три-четыре года до того, как о нём стало известно. А саму Сивиллу на работу в Хогвартс взяли исключительно для того, чтобы фальсифицировать истинное пророчество. Лили услышала разговор директора с каким-то его знакомым через камин, когда пришла в его кабинет. Естественно, её память снова подчистили, однако именно после этого Альбус принялся сводить твоих родителей.

— Бред какой-то.

— Да, звучит не слишком правдоподобно. Но эти воспоминания — подлинные.

— Я не понимаю…

— Надо было вчера идти с нами, — сказал Реймонд, входя в столовую. — Доброе утро.

— Да какое же оно доброе?!

— Бастер, ты только не психуй.

— Эдриан что-то ещё забыл сообщить? — обречённо простонал я.

Они переглянулись, что мне не слишком-то понравилось, и Мальсибер сочувственно протянул:

— Даже часть снятых с памяти Лили блоков дала обильную пищу для размышлений. Мы действительно узнали многое. И выглядит всё не слишком пристойно.

— Давайте, — приглашающе махнул я рукой, — вываливайте на меня правду.

— О Северусе Эдриан уже рассказал?

— Нет, я только упомянул, что Лили его любила, — качнул головой Нотт.

— Ясно. Что ж… В общем, он вполне мог быть твоим отцом. Хоть Лили и грязнокровка, она сильная волшебница. За пару лет ей удалось ослабить действие зелья настолько, что она решила бросить мужа. И ушла она не к кому-то постороннему, а к Северусу. Вернее, попыталась уйти. Следы Империуса, предположительно, принадлежат тому периоду времени. Пока твои родители прятались в Годриковой лощине, Джеймс постоянно контролировал поведение Лили зельями, а то и заклятьями. О том, что он женился не по любви, думаю, упоминать не стоит? Пророчество было известно Поттеру, возможно, не полностью, но он знал, что Альбусу нужен ребёнок-герой, и с открытыми глазами согласился стать отцом этого ребёнка. То воспоминание, где твои родители стоят над твоей кроватью в Больничном крыле — это последний стёртый момент в памяти Лили.

Рей замолчал, Эдриан тоже не спешил что-то говорить, а я словно застыл, разглядывая стол перед собой. Лили Эванс не была бесчувственной дрянью, бросившей сына на убой. Я ошибался… Нет! Том Риддл ошибался!

Внезапно многое стало восприниматься совершенно иначе. Волдеморт сказал, что родители меня бросили, и оказался наполовину прав: я не был нужен отцу. Но почему он так сказал? В тот день, второго мая, всё происходящее было для меня шоком, и я с огромным трудом соображал, упуская многие важные вещи, но, обдумывая услышанное и увиденное в Омуте памяти позже, я не усомнился в его словах. Да я и сейчас был уверен, что Лорд мне не лгал. Мог ли он не заметить следы Обливиэйта в воспоминаниях Снейпа? Или у Северуса стёртые участки были столь незначительны, что их легко было пропустить? Ведь это Лили пришлось едва ли не переписывать личность, а Севу было достаточно того, что любимая девушка передумала с ним общаться: он всегда был слишком горд и непримирим.

А ещё мне очень хотелось написать Волдеморту. Это было настолько дико, что я даже не сразу понял, что мысленно формулирую строки.

Впервые я заметил наше с ним сходство на втором курсе, но Дамблдор смог меня тогда убедить, что это ерунда, и вообще, совпадение биографий неважно. Теперь я не собирался впадать в отчаяние от мысли, что похож на него; наше детство во многом определило наши пути, но всё же шли мы разными дорогами. Однако именно Том Риддл, мой бывший враг, был тем, кто смог бы меня понять лучше всего.

Том убил отца, бросившего его, и я хотел сделать то же самое. Но ненавидел ли он мать, которая не смогла уберечь?

— Бастер, ты как? — осторожно напомнил о себе Мальсибер, тронув моё плечо.

— Нормально, но мне надо всё осмыслить.

— Надеюсь, теперь ты согласишься встретиться с Лили?

Я был благодарен за то, что никто не называл её моей матерью, но даже так приходилось делать над собой усилие, чтобы не вздрагивать каждый раз, слыша её имя.

— Может быть позже.

— Стефан спрашивал о тебе. Да и Мартин хочет узнать тебя…

— Рей, не сейчас!

— Ладно.

Он снова переглянулся с Эдрианом, и я разозлился:

— Что ещё?!

— Мне не нравится твоё состояние.

Я криво усмехнулся и потянулся за бутербродом:

— Мне и самому всё это не слишком-то нравится, но бывало и хуже. Я справлюсь.