Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Домой они возвращаются только через несколько дней. Мисс Хигуэра провожает их до дороги — ещё в резервации они с Мальсибером договариваются о том, что будут вместе работать над проектом будущего казино: обоим хочется безупречного юридического оформления и оба искренне согласны с тезисом «хочешь сделать хорошо — сделай сам». К дому они аппарируют прямо с дороги вместе с машиной — и первое, что делают, отправляются в океан. Снейп предпочёл бы приять душ, но Мальсибер просто не оставляет ему выбора: одним взмахом палочки снимает с него одежду, другим — переносит их прямо в воду, правда, неглубоко, так что выныривать и отплёвываться им не приходится.

— Как гуманно, — ворчит Северус, окунаясь с головой и ложась на воду. — В честь чего, позволь уточнить?

— Мне не хочется тебя злить, — мечтательно улыбается Ойген, тоже ложась на воду и закрывая глаза от слепящего солнца. Что-то в его интонациях заставляет Северуса повернуть голову и внимательно на него посмотреть — и тоже заулыбаться, понимающе и очень довольно.

С этого момента два или три вечера в неделю в их доме появляется мисс Хигуэра. Когда она приходит к ним в первый раз, дом восхищает и поражает её — настолько, что она даже не говорит ничего о его роскоши и избыточности, хотя обычно такие дома именно эти ассоциации у неё и вызывают. Но этот настолько живой и гармоничный, что даже при желании невозможно придумать, что следовало бы здесь убрать или переделать — к тому же, дом отделан со вкусом… а ещё в нём чувствуется та изначальная и глубоко правильная сила, которую Эса так ценит, а за это она всегда готова была простить почти всё. Этот дом нравится ей с первой же минуты как она ступает сюда — так же, как нравится один из его хозяев. Честнее, правда, будет сказать, что нравятся ей они оба — но по-настоящему силён только один, а второй слишком мягок и слаб, хотя и — она признаёт это — обаятелен и умён. Но ум есть и у первого — причём куда более глубокий, а обаяние в мужчинах её всегда скорее раздражало, чем привлекало: женское качество. И как жаль, что работать ей приходится именно с ним… Впрочем, время от времени компаньон его появляется — тем более, что Эса к его мнению прислушивается очень внимательно, даже несмотря на то, что тот с редким упрямством почему-то во всём поддерживает своего друга.

Которому (как, конечно же, мисс Хигуэра отлично видит) она очень нравится. Он, впрочем, прекрасно воспитан, и почти не позволяет себе никаких демонстраций своего не слишком уместного чувства — а те, что порою мелькают, Эса с лёгкостью игнорирует. Ей вся эта ситуация очень досадна — ах, если бы это был тот, другой… Но нет — они даже ни разу наедине не остаются, и не потому, что кто-то мешает этому, так просто случайно складывается. Впрочем, работать им ещё долго, и время есть… озадачивает её порою другое: страстно стремясь к общению со старшим, как она для себя решает, из компаньонов, она получает от него много пользы и удовольствия, но при этом — никакой особенной радости. Хотя сила этого человека её порой завораживает — и это даже при том, что тот практически никогда не колдует при ней.

Лето сменяется осенью, и работа почти что встаёт: у неё много исков, и дел в самой резервации много, теперь они видятся от силы один раз в неделю, и порой Эса ловит себя на том, что скучает, причём вовсе не по работе… или, во всяком случае, не только по ней. Она скучает по самой атмосфере этого волшебного — в буквальном смысле — дома, по разговорам, когда они с Ойгеном буквально снимают слова с языка друг у друга, по его лёгкой и ненавязчивой заботе, выражающейся то в отсутствии в поданных к столу блюдах нелюбимых ею продуктов, по всегда чуть остывшему — она не любит горячий — кофе, даже по сорту бумаги, не снежно-белому, а как ей нравится, тонкому и слегка желтоватому… и по тем взглядам, которые Ойген позволяет себе, когда ему кажется, что она их не видит. Его внимание нравится ей — и это «нравится» её саму порой раздражает, потому что он вовсе не тот, кого Эса хотела бы видеть рядом. Выбирай она — однозначно бы выбрала Северуса… но вот ему, увы, она как женщина совершенно неинтересна. О нет, он всегда вежлив и даже периодически шутит с ней, но ничего, кроме вежливости и иногда сдержанной симпатии, она в его взгляде не видит. А ведь он так подошёл бы ей… Два сильных, сдержанных, умных человека — ах, какой парой они бы были! Так почему же вечерами она скучает по слишком нежному и мягкому для мужчины Ойгену?..

В конце концов она решает, что всё дело в его манерах и внешности: он, безусловно, красив, и, бесспорно, обаятелен просто невероятно. В её окружении подобных мужчин до сих пор не было — конечно, ей это приятно и хочется изучить поближе… вот и всё.

Между Хэллоуином и Рождеством они почти совсем не встречаются, половину января Эса и вовсе проводит в резервации, и по-настоящему работу они возобновляют только в середине зимы. Их встречи вновь становятся регулярными — теперь они часто сидят у камина, и Эса с невольным удовольствием отмечает, что им всем троим нравится живой огонь. Постепенно у неё появляется в этом доме своё любимое место: обитое светло-голубым бархатом мягкое кресло с высокой спинкой — кажется, такие называют викторианскими — рядом с выходящим на океан окном и камином, и в какой-то момент оно фактически становится её рабочим местом: рядом с ним теперь всегда стоит столик идеальной для письма высоты, и камин подле него отныне растоплен всегда, и даже когда становится слишком тепло, он горит, закрытый прозрачным стеклянным экраном. Ойген обычно сидит рядом, или в таком же кресле, или — если им приходится много писать -он придвигает стул с такой же обивкой, что и кресло, и часто, задумавшись, сидит на нём, по-мальчишески поджав под себя правую ногу.

Как сейчас…

Этот вечер с самого начала странный: очень тёплый и очень спокойный. Им совсем не хочется спорить друг с другом, хотя поводов для этого ничуть не меньше, чем обычно. Они и не спорят — они вообще на удивление мало разговаривают сегодня, этим первым тёплым весенним вечером. А потом замолкают и вовсе — сперва молча работают, а потом Эса, оторвавшись от записей, видит, что Ойген просто на неё смотрит, мягко и ласково, и почему-то почти совсем без улыбки.

— Эса, — вдруг шепчет он.

Она сидит в кресле рядом со столиком — он соскальзывает со своего стула и легко опускается перед ней на колени, забирает чашку из её рук, склоняется и прижимается лицом к её ладоням. Обнимает колени, смыкая свои руки под ними, и снова шепчет едва слышно:

— Эса…

Она улыбается и закрывает глаза. Ей странно… она так и не понимает до конца этого мужчину — и, главное, не понимает себя. Он слабее… она уверена, что сильнее него, он слишком слаб для неё — она с самого первого взгляда на него так решила. А слабые мужчины ей никогда не нравились… Вот друг его — дело другое, она чувствует в нём силу, ему не стыдно было бы и покориться — а он… что в нём такое? И почему её тянет к этому — а не к тому, другому? С ним… тепло — теплее, чем с кем бы то ни было ещё в её жизни. И очень легко. Но это не то… совсем не то, чего она всегда искала в будущем муже… да хотя бы в любовнике.

Но губы у него такие горячие… Он целует её ладони — медленно, нежно… потом просто прижимается к ним лицом — Эса чувствует его дыхание… и, поддавшись порыву, тоже наклоняется и целует его блестящие, чёрные, без малейших признаков седины, волосы. Они пахнут океаном… это неожиданно — она ждала какой-нибудь тёплый запах, может быть, трав, цветов, песка, солнца… океан — это странно. А он замирает от этой внезапной нежности, а потом трётся носом о её ладони — это забавно и очень, пронзительно трогательно. Она вынимает одну из них и ласково гладит его по голове, соскальзывает на шею и касается кожи самыми кончиками ногтей — и слышит тихий и неожиданно низкий стон удовольствия. Она улыбается и продолжает гладить его золотистую кожу ногтями — едва-едва, не царапая и не причиняя боли, и та под её касаниями идёт мурашками… Ей приятно чувствовать его удовольствие — и это тоже странно, она никогда не любила нежничать, Эсе с юности нравилась сила и страсть… На самом деле, ей вовсе не хочется никакого секса с этим красивым — слишком красивым, на её взгляд — мужчиной. Но гладить его вот так очень приятно… Он снова трётся лицом о её ладонь — и она понимает, что он сейчас улыбается. Она убирает руку — и он опускает лицо на её бёдра, и целует их, очень легко и осторожно, прямо сквозь тонкую ткань её длинной летней юбки.

Эса гладит теперь его волосы — они очень приятны на ощупь, тяжёлые, шёлковые… Ему нравится — он крепче обнимает её колени, но не делает ничего больше — словно чувствует, насколько это будет сейчас неуместно.

Собственно, больше ничего и не произойдёт на сей раз между ними — они долго будут вот так сидеть, он — обнимая её ноги и целуя иногда их сквозь юбку, она — гладя его шею и волосы… А потом придёт вечер, и она с удивлением обнаружит, что прошло два часа, и что ей уже давным-давно пора уходить. И с не меньшим удивлением поймёт, что ей этого вовсе не хочется.

— Мне пора, — говорит Эса, с сожалением отнимая руки от лежащей у неё на коленях черноволосой головы. Он поднимает голову, и Эса видит два чёрных блестящих глаза, с нежностью и… ещё чем-то очень глубоким и непонятным смотрящих на неё снизу.

— Я провожу, — говорит он, вставая и машинально отряхивая колени. И этот его жест — пижонский, на её взгляд — сейчас почему-то не раздражает, а умиляет её.

Провожание символично: они просто доходят до двери, а потом она аппарирует.

И видит этой ночью во сне его. Совсем не в целомудренном сне, надо сказать…

Как ни странно, ничего не меняется между ними: они по-прежнему вместе работают, и он даже намёков не делает на то, что этот странный вечер вообще был — чему она очень рада, потому что совершенно не представляет, что стала бы делать, напомни он ей о нём. И всё же что-то внутри неё ждёт этого напоминания — и это что-то всё больше и больше заинтриговано.

Бывая у него… у них с компаньоном дома, она приглядывается ко второму — он не так уж и часто присоединяется к ним, но такое бывает, и Эса очень ждёт этих встреч. И каждый раз поражается, почему у неё ни разу не возникает желания получить себе эту силу, подчинить её — так, как это делают женщины — или хотя бы распробовать. Она, впрочем, всё же предпринимает попытку — и натыкается на холодное недоумение и вежливое:

— Мисс Хигуэра. Вы — изумительно красивая женщина, но я привык к тому, чтобы женщина хотела меня целиком, а не исключительно мою голову. Уверен — вы тоже. Давайте не будем превращать удачное сотрудничество в неудачный роман.

Она так изумляется, что даже не обижается на него — а после, подумав, соглашается, и больше никогда не затрагивает эту тему. Тем более что он прав: она отлично может представить его своим мужем, но вот любовником… даже не так — любовником тоже, но вот возлюбленным…

А вот того второго — может. И представляет — против собственной воли. Хотя какой из него муж для неё? Никакой… а просто любовницей она ему быть почему-то не хочет.

Однажды они заканчивают работать очень поздно. Уже глубокая и очень лунная ночь — не просто лунная, полнолуние. Весна, почти лето… Кажется, все окна прекрасного дома, который Эсе безумно нравится, открыты, ветер гуляет по комнате… Ойген гасит светильники, но темно не становится: лунный свет достаточно ярок, кажется, даже для того, чтобы читать.

— Хотите искупаться? — говорит он. — Сейчас очень красиво и вода тёплая…

— У меня нет с собой купальника, — глупо отвечает она.

Он предсказуемо удивляется:

— Я могу трансфигурировать вам, если вы не умеете… если дело действительно в этом. И могу не ходить с вами, — он улыбается. — Если вам будет неловко.

— Не ходить? — переспрашивает Эса. — И в чём тогда смысл купания под луной? — шутит она.

— Под луной можно и в одиночестве плавать, — улыбается он. — Но вдвоём, конечно, приятнее.

— А и идёмте, — соглашается она вдруг. — И вправду дурацкая какая причина… конечно, я умею трансфигурировать одежду.

До берега совсем близко… и здесь пусто — как и всегда. Это только их пляж — частный… Эсе страшно даже подумать, сколько стоило всё это — и подобное расточительство её слегка раздражает. Хотя и очень — она признаёт — идёт ему, хозяину этого дома. Одному из хозяев, поправляет она себя. Одному из.

Вода действительно тёплая — непривычно для океана. Они плывут рядом — молча… В какой-то момент он ныряет — и не всплывает так долго, что она почти что пугается, а когда появляется наконец — подплывает к ней и ложится на воду, отдыхая. В лунном свете тело его блестит и кажется совсем юным, почти мальчишеским — она не успевает толком об этом подумать, когда он переворачивается и снова ныряет. А потом снова. И странно — он словно сливается с океаном, она даже в какой-то момент теряет его и никак не может почувствовать — но это не страшно, а очень естественно. Потом он выныривает, наконец — и они снова просто плывут вдаль, вперёд… на луну.

Обратно на берег они аппарируют — и ложатся, не сговариваясь, на прохладный сейчас песок.

— Здесь очень красиво, — говорит Эса, глядя на широкую лунную дорогу на воде. — Особенно ночью… я никогда прежде такого не видела. Чисто, безлюдно, тихо… чудесное место.

— Приходите, когда вам захочется, — говорит он. Ойген лежит на боку, оперевшись на локоть и подперев ладонью голову, и смотрит на неё, мягко и ненавязчиво. И очень ласково. — Можете просто аппарировать сюда, на берег, в любое время… я открою вам аппарацию.

— А ваш друг?

— Северус? А что он?

— Он против не будет?

— Не думаю, — улыбается он. — Вы ему нравитесь.

— Не очень-то, — вздыхает она — и не видит, как по его лицу словно бы пролетает тень.

— Он нравится вам? — спрашивает он, помолчав.

— Нравится, — кивает она. — Но он… в общем, он против романа.

Он переворачивается вдруг на спину, сцепляет руки и кладёт их под шею, запрокидывая голову. И говорит, улыбаясь:

— Северус просто не всегда понимает, чего действительно хочет. Я ни за что не поверю, что вы его не переубедите. Вы были бы изумительной парой.

— Вы думаете? — задумчиво спрашивает она. Разговор странен… но, может быть, в самом деле… ведь он должен хорошо знать своего друга. А тот так хорош и силён!

— Я уверен, — он вновь улыбается.

И она вдруг понимает, что ему очень больно.

— Простите! — она садится, тоже почему-то чувствуя боль — внутри. В сердце. — Я, в общем, шутила…

— За что простите? — очень удивляется он. — Я действительно был бы рад видеть вас вместе, Эса… я думаю, вы могли бы сделать его счастливым.

Он… честен — внезапно понимает она. Абсолютно честен… Как же так может быть?

— Вы думаете? — спрашивает она — просто потому, что не знает, что сказать, а молчать не может.

— Я уверен. Вы любого можете сделать счастливым. Бывают такие люди — если они кого-то полюбят, те вытащили счастливый билет… Северус более чем заслуживает такого, — он вновь улыбается, но сил посмотреть на неё в себе не находит, и смотрит на воду. — Я буду счастлив за вас обоих, — добавляет он.

Искренне.

Как так?..

Она вдруг придвигается к нему, наклоняется и смотрит прямо в глаза… и встречает спокойный, ласковый и понимающий взгляд. И больше никакой боли… внимание, дружелюбие, спокойствие — ничего больше. И улыбка. Ласковая, мягкая…

— Вы не замёрзли? — спрашивает он — и выскальзывает из-под неё. — Я не хочу, чтобы вы простудились. Пойдёмте домой?

Он встаёт и протягивает ей руку.

Она опирается на неё — и они идут к дому.

— Я постараюсь помочь вам, — говорит он мягко, самостоятельно трансфигурируя её купальник обратно. — Доброй вам ночи, Эса. До завтра.

— До завтра, — отвечает она — и аппарирует в свою маленькую квартирку.

И плачет — сама не понимая, почему и о чём.

И не видит, как обессиленно опускается он прямо на ступеньки своего дома — и рыдает, глухо, почти что бесшумно. И очень долго…