Крестник (гет)

Ремус сам не понимал, что до сих пор заставляло его ходить на собрания Ордена Феникса. В штате не осталось никого, с кем ему элементарно хотелось бы разговаривать. Прикрывая в последней битве против Пожирателей спину Эммелины, он даже не был удостоен слов благодарности. Вот и сейчас, скрепя сердце, он шагал по окраине малолюдной деревушки к скрытому Чарами Доверия дому, почти уверенный в том, что и сегодня на него будут смотреть, как на пустое место.

У Грюма были все основания подозревать его. Поттер в открытую поддерживал Волдеморта, Блэк так же в открытую дезертировал, за что и был с позором изгнан вместе со своей подружкой. Оставался еще Хвост, но вряд ли его вообще воспринимали всерьез. К тому же многие оборотни уже четко дали понять волшебному миру, на чьей стороне они будут сражаться. Томас, обещавший научить Люпина держать свое сознание во время превращений открытым, по непонятным причинам все откладывал и откладывал их встречу, а Ремус был не из тех, кто любил навязываться. Подняв воротник куртки повыше, чтобы защититься от промозглого мартовского ветра, Ремус прошел сквозь защитные заклинания и наконец оказался в теплом штабе Ордена, на этот раз твердо решив, что это его последняя встреча с боевыми товарищами.

Алиса Лонгботтом отсутствовала уже который день, переживая потерю нерожденного ребенка. Кто-то ворчал, мол, сама виновата – нечего лезть на рожон, когда токсикоз впереди волшебной палочки бежит. Озлобленного, измученного Фрэнка никто не трогал, и теперь он с остервенением полировал палочку, не обращая внимания на сочувственные взгляды. Ремус пожалел, что Алисы здесь нет – она была единственной, с кем ему действительно хотелось попрощаться.

Грюм сухо поведал новости, раздал указания и ушел, не сказав больше никому ни слова. В караул отправлялись Фенвик с Эммелиной, а Доркас собиралась навестить Алису, но стоило ей об этом заикнуться, как Лонгботтом чуть ли не с кулаками накинулся на нее, требуя оставить его жену в покое. Едва завязавшуюся потасовку прервал ворвавшийся в штаб Стерджис, который был, мягко говоря, не в себе:

— Каденция пропала! – заорал он, обратив на себя внимание всех собравшихся. Фрэнк застыл в дурацкой позе с палочкой наизготовку, Доркас перестала прожигать в нем взглядом дыры и резко повернулась в сторону Подмора. У Ремуса что-то нехорошо перевернулось в животе, когда он подумал о маленьком Бобби. – Мальца тоже нет, их никто не видел со вчерашнего утра. Я послал ей с десяток Патронусов, но все вернулись обратно, — на шее и лбу у Стерджиса выступила испарина.

Ремус лихорадочно соображал. Если в деле замешаны Пожиратели, Джеймсу должно быть известно о том, где сейчас семья Карадока. Люпина пробрала горечь – почему он позволил подобному случиться? В чем перед Пожирателями провинился маленький ребенок?..

— Я к Карадоку, — вызвалась Доркас, вытаскивая палочку.

— Я с тобой, — позабыв про склоку, угрюмо поддержал ее Фрэнк.

— Фрэнк, — позвал его Ремус, чувствуя, как почему-то дрогнул голос. Лонгботтом дернулся, когда услышал свое имя, и в Люпина впилась пара горящих жаждой действия глаз. – Если понадобится спасательная группа, от тебя в ней будет больше толку, чем от меня. Доркас, — обратился он к светловолосой волшебнице, которая строго сжимала губы, делаясь от этого похожей на МакГонагалл в приступе ярости, — там куча авроров, вам не стоит светиться.

— Ладно, — не стала спорить она, только хрустнула парой пальцев, разминая руки. – Туда и обратно, Люпин, ты сам сказал, что может понадобиться спасательная группа.

На выходе за ним увязался Питер, о существовании которого Ремус напрочь позабыл. По-видимому, Хвоста совершенно не радовала перспектива оказаться среди тех, кто штурмом пойдет на Пожирателей за семьей Дирборна.

— Как дела, Хвост? – поинтересовался Ремус на автомате.

Тот шмыгнул носом и нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке. Пока он возился со своей обувью, Ремус терпеливо ждал рядом.

— Мать все ворчит, чтобы я нашел нормальную, оплачиваемую работу, — Питер вдруг обернулся, словно проверяя, не подслушивает ли кто. – Напрасно мы во все это ввязались. Один только риск, а кто выплатит моей маме страховку, если со мной что-то случится? Бродяга нас уже кинул, — Питер поднялся на ноги и отряхнул штаны, глядя Ремусу прямо в глаза. – Я тоже хочу уйти.

Ремус давно ждал от него этих слов, однако почему-то промолчал. Хвост вцепился в его рукав, готовясь к перемещению в Лондон. Кажется, он ждал от Люпина какой-то реакции на свои слова, и как только их ноги приземлились перед магловским универмагом, в котором скрывалась волшебная больница, Ремус рывком поднял упавшего на колени Хвоста и хлопнул его по плечу.

— Грюм не отпустит тебя просто так, ты слишком много знаешь об Ордене, — краем рта шепнул он.

Палата, где лежал Карадок, обычно охранялась двумя мрачными аврорами, которые только и ждали, когда поверженный член Ордена Феникса придет в себя, и его можно будет допросить с пристрастием. Однако еще до того как свернуть в нужный коридор и убедиться, что Дирборн все в том же состоянии находится в безопасной больничной палате, Ремус сообразил, что случилось непоправимое. В коридоре толпились авроры, с каменными лицами сдерживающие любопытных репортеров, целители о чем-то беседовали с представителями власти, и лица у всех были до крайности озадаченные. Ремусу стоило только взглянуть на Питера, как тот все понял без слов. Через мгновение его не стало, а по коридору побежала крупная серая крыса, ловко затерявшаяся среди многочисленных пар ног, и Ремусу оставалось только ждать возвращения маленького шпиона.

Прошло, наверное, минут пятнадцать, когда Питер снова попал в поле его зрения. Спустившись по лестнице на один пролет, тот снова обернулся человеком, и по его глазам Ремус с тоской сделал самые неутешительные выводы.

— Прошлой ночью он напал на аврора, уложил его вручную, отнял палочку и оглушил другого. Пока выбирался из больницы, положил еще четверых. Там все с ума сходят, гадают, как ему это удалось. Он же спал все это время, а тут вдруг устроил такое.

— Что еще говорят? Он смог бы аппарировать в таком состоянии? – настойчиво спросил Ремус.

Хвост поморщился.

— Говорят, что теоретически не смог бы, но, блин, Лунатик, если ему сразу после комы удалось вырубить вооруженных авроров…

— Ладно, это многое объясняет, — перебил повысившего голос Питера Люпин. Откуда-то сверху зазвучали шаги, и Ремус бесцеремонно схватил Питера за шиворот и потащил за собой. Им удалось нырнуть в подсобку, прежде чем их обнаружила бы молоденькая медсестра, спешившая в одну из палат с остро пахнущими лекарствами в руках. – Есть предположение, что Карадок аппарировал к семье, и теперь они все вместе скрываются от Министерства.

— Значит, никого спасать не надо? – не без облегчения выдохнул Петтигрю.

Ремус только скептически пожал плечами.

Ни с Карадоком, ни с Каденцией связаться так и не удалось, и теперь оставалось только гадать, все ли у них благополучно. Карадок мог как встретиться с семьей, так и попасть в руки Пожирателей, которым ничего не стоило взяться и за его близких. Ситуация вышла далеко за грани стандартов, поэтому появление Дамблдора в штабе никого не удивило. Директор редко здесь бывал, и сейчас весь его вид, начиная весело сверкавшими очками-половинками и заканчивая украшенными пряжками сапогами, был каким-то неуместным в старом полуразвалившемся и державшемся лишь благодаря своевременному вмешательству магии доме. Словно добрый фокусник сошел со страниц магловской детской книжки и теперь подметал грязный пол сиреневой парчовой мантией.

— Карадок Дирборн и его семья сейчас в безопасности, хотя все его действия в процессе побега из-под носа авроров и целителей значительно ослабили его. Но я уверен, что он окончательно поправится. Сейчас они с Каденцией и юным Робертом в надежном укрытии, и как только Карадоку станет лучше, они покинут страну.

Только Фрэнк сидел, мутно глядя в одну точку перед собой, пока все остальные радовались. Дамблдор задумчиво наблюдал за Лонгботтомом, а после сказал ему пару недлинных предложений и пожал руку. Что именно Альбус сказал ему, не услышал никто, но он всегда славился своей способностью находить нужные слова в тот или иной момент. На щеки Фрэнка вернулся румянец, и он даже позволил себе поднять кружку с огневиски в честь выздоровления Карадока.

— Ремус, — позвал Дамблдор, и застигнутый врасплох Люпин с трудом проглотил ставший почему-то каменным виски. Он всегда робел перед этим человеком, ставшим его кумиром еще в ту пору, когда подарил Ремусу возможность учиться в Хогвартсе, явившись лично к нему домой. – Ты выглядишь расстроенным, мальчик мой.

Это прозвучало без упрека, однако Ремус тут же натянул на лицо улыбку. Он действительно был рад за выздоровевшего и слинявшего от Министерства Дирборна, но Дамблдор, кажется, буквально прочел его мысли.

— Не стоит делать поспешных выводов, о которых ты впоследствии пожалеешь, — туманно заявил Альбус.

Ремус не успел сообразить, к чему это было сказано, но на всякий случай кивнул. Рука Дамблдора мягко легла ему на плечо.

— Пойдем. Мне нужно сказать тебе кое-что.

Оставив штаб-квартиру, они вышли на улицу, где март отчаянно боролся с никак не желающей уступать ему зимой. Дамблдор повел палочкой, и ветер, гулявший вокруг дома, совсем стих.

— Я хотел бы предложить тебе работу, Ремус, — снова заговорил Дамблдор. – Не стану кривить душой: работа опасная, но доверить ее я могу только тебе.

С невидимым, но довольно ощутимым пинком под дых Люпин моментально понял, о какой работе идет речь, только вот вряд ли Дамблдор сможет рассчитывать на него.

— Ситуация с оборотнями тревожит меня все больше и больше. Мы не знаем, каких действий нам ждать от Волдеморта в следующий раз. Я уже отправил послов к великанам и вампирам. Волдеморт обещал им лучшую жизнь при его правлении, но все, кто хоть немного понимает, чего добивается Темный Лорд, осознают, что все его обещания пусты и беспочвенны.

— От меня требуется, чтобы я дал оборотням понять это? – глядя вдаль, спросил Ремус.

Дамблдор очень внимательно следил за ним.

— Сначала ты должен все хорошо обдумать и трезво оценить свои силы, Ремус. Никто не сможет сделать это лучше, чем ты сам.

— Вы правы, сэр, — горько усмехнулся он. – Будучи старостой, я так ни разу и не смог повлиять на собственных друзей. Вряд ли у меня получится убедить в чем-то стаю озлобленных на весь волшебный мир оборотней.

— Я рад, что ты понимаешь размеры стоящей перед нами задачи, — кивнул Дамблдор. – И все же я повторюсь: не торопись с выводами. Подумай хорошенько, на что ты решаешься. Твое решение должно быть абсолютно осознанным, потому что мы уже потеряли достаточно наших товарищей, и я не хочу, не имею права подвергать тебя такой опасности.

Месяц, до этой минуты скрывавшийся за тучами, теперь выбрался и словно насмехался над Ремусом, с каждым днем становясь все толще и толще.

— Сколько у меня есть времени, чтобы подумать?

— Столько, сколько тебе нужно, — получил он ответ.

* * *

Сова улетела к Томасу еще в четверг, а ответа так и не было. Утром воскресенья Марлин заплетала Тессе косы, а из головы у нее не шло то письмо, которое она опрометчиво написала человеку, которого видела только лишь раз в жизни.

— Ну все, догоняй скорее девочек, — Марлин быстро чмокнула Тессу в макушку, вложив в этот поцелуй всю нежность, на которую была способна. Волосы девочки пахли травяным шампунем, так напоминающим ей собственное детство, и когда нелюдимая, точно волчонок, Тесса вдруг порывисто обняла ее в ответ, настроение Марлин резко улучшилось. Она даже вышла вслед за воспитанниками во двор, чтобы помахать им на прощание рукой. Майкл повез их в зоопарк, а ей предстояло вымыть полы во всех жилых комнатах, так что возвращаться обратно в душный корпус приюта ужасно не хотелось. Автобус с весело гомонящими сиротами обдал каких-то прохожих выхлопными газами и был таков, а на тротуаре возник человек, о котором Марлин беспрестанно думала последние три дня.

На Томасе был только толстый вязаный свитер, но ему, похоже, холод не причинял каких-то особых неудобств. Сунув руки в карманы джинсов, он прохладно смотрел на Марлин, словно ждал от нее чего-то. Растерявшись, она махнула ему, приглашая внутрь, на что он только криво усмехнулся и остался стоять на месте.

Сцепив зубы от досады, Марлин обхватила себя руками и в одних комнатных тапочках сбежала по крыльцу.

— Девушки не любят ждать? – без приветствия осведомился он, хитро глядя на нее.

— Никто не любит ждать! – возмущенно пискнула Марлин. Рядом с ним, да еще и без волшебной палочки она чувствовала себя абсолютно беззащитной.

— Прости. Совы не очень меня любят, и я отвечаю им тем же. Твоя просидела у меня под дверью почти два дня, пока я не вышел. О чем ты хотела поговорить?

Марлин закусила губу, уже сожалея о том, что написала именно ему.

— Подожди минуту, — все же решилась она и побежала внутрь, чтобы одеться потеплее и захватить волшебную палочку. Вернувшись, она обнаружила Томаса в той же позе, что и прежде. Кажется, он был занят подсчетом голубей на ближайшем балконе.

— Это не похоже на дружескую прогулку, — заметил он, когда Марлин схватила его за руку и повела за угол, откуда можно было аппарировать.

— Я просто должна знать, что нас никто не сможет подслушать.

Она давно уже не была в своей квартире, поэтому совсем не удивилась слоям пыли и стопке скопившихся счетов в почтовом ящике. Томас с любопытством изучал один из конвертов, словно ничего подобного в жизни не видел.

— Ну, так о чем ты хотела поговорить?

И она все ему выложила. То, что мучило ее вот уже которую неделю. Перед глазами стояло расквашенное лицо умирающего Эйвери – буквально несколько дней назад она зачем-то заявилась в госпиталь, где он лежал. Наверное, чтобы убедиться, что он еще не сдох. Томас слушал ее путанный и сбивчивый рассказ с выражением полнейшего равнодушия на лице, а когда она закончила, только потер небритый подбородок.

— Ну и чего ты так переживаешь? Одним подонком в мире стало меньше.

Марлин ждала от него этих слов, как с такой же надеждой ждала и совсем других. Это, по крайней мере, объясняло, почему она рассказала об Эйвери Томасу, а не Сириусу, который с большим удовольствием помчался бы в госпиталь и задушил там Эйвери подушкой.

— Я так не могу, — простонала она почти в отчаянии. – Да, он хотел меня убить; да, я дура, что терзаю себя всем этим, но… Черт возьми, он… он мой брат!

Правая бровь Томаса медленно взлетела вверх.

Сказанного было не вернуть, и Марлин вызывающе уставилась на него.

— Я всегда хотела быть частью настоящей семьи. И если у нас общий отец, значит, Брайан Эйвери и есть моя семья.

— Ты сама уже все сказала. Ты дура, — резюмировал Томас.

Марлин почувствовала, как в глазах вскипели горячие слезы.

— Значит, ты считаешь, что его нужно оставить там? – выдавила она.

Впервые за все это время, не считая приподнятой брови, он вдруг проявил эмоции. Томас глубоко вдохнул и провел рукой по коротким волосам, напоминая этим жестом Джеймса и его любимую привычку.

— Ты, конечно, можешь анонимно сообщить его родителям, где все это время пропадает их сыночек. Но его отношения к тебе это не изменит. Такие, как ты, не становятся членами семей таких, как они.

Вместо ответа Марлин плюхнулась на софу, подняв в воздух крохотное облачко пыли. Ни на что, разумеется, она и не надеялась. Ее семьей был Сириус и его почивший дядя, принявший ее не хуже, чем любимого племянника. Теперь в ее жизни появилась и маленькая Тесса. Эйвери и его папаше в ней делать было нечего. Думая об этом, Марлин пожалела о своем скоропалительном выводе о том, что такое настоящая семья.

Томас лениво уселся рядом с ней, и она украдкой вытерла скользнувшую по щеке слезу.

— Я ведь тоже брошенный, — неожиданно сказал он, и Марлин впервые в жизни позволила себе взглянуть на него без тени смущения. Он разглядывал свои руки со сбитыми костяшками и вздувшимися венами на запястьях. – Моими братьями и сестрами были только оборотни. И так будет всегда, знаешь. Волшебники не примут нас такими, какие мы есть. Кажется, я начинаю понимать, почему тебе надо было поговорить именно со мной.

— Кто, как не оборотень поймет бастарда, — горько заметила Марлин под одобрительный кивок и кривую усмешку Томаса. – Но у тебя есть Джеймс…

— Он славный малый и нравится мне. Он не оттолкнул своего друга, когда узнал о том, что он оборотень. Этим вы все мне нравитесь, начиная его истеричными подружками и заканчивая твоим педерастичным парнем.

Марлин хрипло засмеялась, когда поняла, что Томас так охарактеризовал Сириуса.

— Но это не значит, что я не перегрызу глотку всякому, кто посмотрит на меня с жалостью. Джеймс рассказал мне, какую операцию провернул, чтобы вытащить рыжую самочку из глубокой задницы. Мне просто жалко его трудов, потому что я скоро блевану от ее жалостливых взглядов.

— Лили просто хочет сделать весь мир вокруг нее счастливым, — вступилась за вновь обретенную подругу Марлин.

— Ну и ладно, — не стал спорить Томас. – Так что ты решила насчет Эйвери?

Марлин потерла грязными пальцами лоб и вздохнула. Что тут можно решить?

— Просто отправлю его родителям анонимное письмо. Но если он еще хоть раз поднимет на меня свою палочку, моя рука не дрогнет.

Несколько секунд стояла ватная тишина. Томас смотрел на нее, скривив губы, словно перед ним высилась ваза, полная протухших апельсинов. Марлин и сама поняла, что ее голос звучал так, будто ее только что спасли из пасти гигантского акромантула.

— По-моему, ты уже достаточно навоевалась, — сделал вывод Томас. – Да и вообще, не женское это дело. Видел, как детишки к тебе липли. Оставалась бы в приюте, ты, кажется, неплохо справляешься.

Ей не очень хотелось говорить об этом даже с Томасом, которому, как она уже поняла, доверять можно. Вместо ответа она потянулась к блокноту и огрызку карандаша и задумалась над словами анонимного письма для семейства Эйвери. Покачав головой, Томас молча отобрал у нее карандаш и быстро черкнул что-то в блокноте. Выдрав листок, не особо заботясь о ровности его края, он сложил его вчетверо и сунул в потную руку Марлин.

— Возвращайся к детям, — суховато сказал он, поднимаясь на ноги. На прощание он все же сжал ее плечи, словно младшей сестренке, хотя, наверное, ей только показалось, что он проникся ее ситуацией. – И будь осторожна.

— Ты тоже, — запоздало пробормотала она, когда дверь за Томасом закрылась.

Возвращаться не хотелось.

Но Томасу хотелось верить. Хотелось почему-то делать все так, как сказал он. Может, он и впрямь был единственным, кто мог понять ее, даже сделав вид, будто это не так. Марлин тряхнула волосами и легонько ударила себя по щеке – причинить себе большую боль она была неспособна. Человек, которого она видела лишь дважды в жизни, определенно не заслуживал такого доверия. Томас вообще был не из тех, к чьим словам стоило бы прислушаться. Однако он прав – у них гораздо больше общего, чем с теми людьми, рядом с которыми Марлин провела половину жизни. Сжав записку в кулаке, она все же вернулась в приют, где первым делом отправила свое послание, пока не передумала.

Тесса и другие дети вернулись еще до того, как на город опустились сумерки, и миссис Коул сразу увела ее к себе. Марлин насторожилась, потому что знала – случилось либо что-то хорошее, либо наоборот. И когда помощница миссис Коул поманила Марлин за собой, ее подозрения усилились еще больше.

Едва завидев Марлин, Тесса со всех ног бросилась к ней, потирая глаза кулачками. Обхватив свою наставницу где-то в районе коленок, Тесса зыркнула на смущенных мужчину и женщину в дорогой одежде своим фирменным волчьим взглядом. Марлин все поняла без единого слова. За девочкой, к которой она каким-то образом привязалась всей душой, пришли усыновители, чтобы забрать ее. Навсегда.

— Ничего страшного, это нормально, — успокаивала семейную пару миссис Коул. Марлин не успела толком их разглядеть, но женщина, не делавшая ни единой попытки понравиться своей будущей дочери, уже вызывала у нее неприязнь. Мужчина виновато хмурился и смотрел на плачущего ребенка и, надо сказать, тем самым заслужил гораздо больше симпатии, чем его неприступная с виду жена. – Мисс МакКиннон, поговорите с девочкой, — обратилась к ней начальница, и Марлин присела на корточки рядом с Тессой, чьи глазки наполнялись слезами все больше и больше.

— Ну что ты, дорогая, — она погладила ее по растрепанным косичкам, которые утром сама же ей заплетала. Мысль о том, что теперь это будет делать другая женщина, была невыносимой. – Разве ты не хочешь, чтобы у тебя были мама и папа?

— И еще старшие братик и сестренка, — встряла женщина нарочито льстивым голосом.

Марлин с трудом выдавила улыбку.

— У тебя будет своя комната и много игрушек, — продолжала напирать женщина. – Будешь спать, сколько захочешь. А летом мы все вместе поедем на море. Ты была когда-нибудь на море, малышка?

Тесса словно задумалась о чем-то. Казалось, что слова женщины потихоньку начинали соблазнять ее.

— А еще у нас есть собака, ее зовут Бастер. Ну как, пойдешь с нами, красавица? – подключился мужчина.

Тессу разрывали противоречивые чувства. Разумеется, каждый ребенок в этом приюте горячо желал стать членом любящей семьи. И не только ребенок. Девочка вдруг сомкнула ручки у Марлин на шее, крепко прижалась к ней и вдруг выдохнула ей в волосы одно-единственное слово:

— Мама.

Глаза Марлин защипало, и она зажмурилась. Покачав головой, миссис Коул велела супругам прийти завтра, и как только дверь за ними захлопнулась, начальница приюта обрушилась на плачущую Марлин, точно голодный коршун:

— Ты в своем уме, девчонка?! Сколько мы бьемся, чтобы худо-бедно пристроить детей в приличные семьи, а ты? Ты все испортила! От тебя требовалось только уговорить ребенка, чтобы она ушла с ними. Ну все, с меня хватит. Хочет она или нет, но она пойдет с этими людьми и станет их дочерью, — подытожила Коул, хлопнув по столу ладонью.

Решимость Марлин возросла до небес. Значит, война – не ее дело? Ее дело – заботиться о детях? Может, она и сама давно это поняла, только слова Томаса смогли открыть ей глаза так широко, что дальнейшее было ясно и без подсказок. Почувствовав, как вздрогнула Тесса от громкого звука, Марлин прижала ее к себе крепче и заявила:

— Не станет. Я хочу сама удочерить Тессу.

Сперва миссис Коул ошалела от такого заявления, а потом хихикнула, усадив Марлин в лужу одним лишь этим звуком, вырвавшимся у нее изо рта.

— Думаешь, это смешно? – вызывающе поинтересовалась она.

— Разве похоже, чтобы я смеялась?

Похоже, директор приюта догадалась, что Марлин абсолютно серьезна.

— У тебя нет своего жилья, — равнодушно заявила она, усаживаясь за свой стол и сцепляя пальцы в замок. – Нет официального брака. Твоей зарплаты хватает только на новые синтетические чулки.

Подняв трубку телефона, она начала неторопливо набирать на циферблате номер, припечатав Марлин к стене своей последней фразой:

— А также разница в возрасте между усыновителем и усыновляемым должна составлять не менее восемнадцати лет.

Это был самый болезненный удар. Если с первыми тремя пунктами Марлин еще могла как-то разобраться, то возраст она не подделает.

Ослепительная улыбка на ее лице заставила миссис Коул выронить трубку.

— Зато у меня есть это, — она вытащила из кармана куртки волшебную палочку. Отполированное дерево опасно блеснуло в тусклом свете грязной лампочки в светильнике у нее над головой. Миссис Коул поджала губы, и Марлин была уверена – где-то в глубине души она прекрасно понимает, во что ухитрилась ввязаться. – Как думаете, каковы шансы магловских законов против магии?

— Ты никогда мне не нравилась, — прошипела миссис Коул, чьи зрачки то расширялись, то сужались от страха. – Ты выросла не проституткой, как твоя мать, но аферисткой, каким наверняка был твой отец. Забирай девчонку и убирайся отсюда, Марлин.

— Мы с вами не знали моих родителей, — спокойно ответила она, убирая палочку и подхватывая Тессу на руки. – Но вы узнаете, на что способна я. А теперь мы уходим.

Вслед им с Тессой полетел графин с водой, сопровождающийся воплем ярости миссис Коул. Тесса вцепилась в Марлин с такой силой, какой у четырехлетнего ребенка по определению быть не должно. Погладив свою теперь уже дочь по спине, Марлин не без труда отцепила ее ручонки от себя и поставила девочку на пол.

— Совсем скоро мы с тобой будем вместе, — пообещала она, глядя в ее чистые серые глаза, еще незамутненные страданиями и осознанием собственного одиночества в этом мире. Сейчас Тесса улыбалась, показывая чуть неровные молочные зубки, и Марлин не могла не улыбнуться ей в ответ.

— Навсегда? – картаво и очень тихо спросила девочка.

— Навсегда, — подтвердила Марлин, целуя ее в лоб.

Сириус, явившийся к ним спустя пару дней, никакого восторга не выказал.

Тесса возилась с кубиками, пытаясь складывать их в слова, а Марлин следила за кипевшим вот уже полчаса мясом и то и дело отвлекалась от краткого разговора с Сириусом, чтобы снять с бульона противную серую пену.

— К такому я точно не был готов, — признался Блэк, когда Марлин вкратце рассказала ему о том, что произошло с ней и Тессой. – Извини, конечно, но ты уверена, что тебе это нужно?

— Мне нужна она, — спокойно ответила Марлин, понимая, что время, когда для нее существовал только Сириус, прошло. – А я нужна ей. Гораздо больше, чем тебе.

Кадык Сириуса отчего-то дернулся. Он то хмурился, то усмехался, глядя на Тессу. Марлин чувствовала предсказуемую тяжесть в области груди, но на нее легко было не обращать внимания.

— Черт возьми, — не вытерпел Блэк, когда молчание затянулось, а кофе в его чашке сделался совсем холодным. – Чувствую себя таким подлецом, будто бросаю жену с ребенком на произвол судьбы.

— Какую жену? – прыснула Марлин, взмахом палочки разогревая его кофе снова. – Тебе не кажется, что всерьез у нас было только до самого первого разрыва?

Судя по разгладившимся чертам его лица, ее слова принесли ему облегчение. Как ни крути, а Сириус Блэк не любил чувствовать себя последним негодяем.

— Но мы же останемся друзьями? – почему-то поспешила уточнить Марлин, прекрасно зная, что рано или поздно Сириус придет к ней, потому что соскучится. Сама она уже давно была к этому готова.

— Самыми лучшими, — бодро подтвердил Сириус и вдруг снова сделался на редкость серьезным. – Ты уверена, что здесь тебя не достанут? Помочь тебе с чарами?

— Я кое-что уже поставила, но от помощи не откажусь.

Спустя четверть часа квартира была в относительной безопасности. Больше всего Марлин теперь заботило, что прихвостни Эйвери доберутся до Тессы, но этого не случится. Если раньше она жила в постоянном страхе за свою жизнь, со временем сменившимся мрачной готовностью ко всем раскладам судьбы, то теперь она ни за что не допустит печальный финал для своей семьи. Мысль приятно согрела ее и дала надежду на осуществление и других мечтаний.

— Тебе, принцесса, — Сириус неуклюже вручил Тессе «мятного лягушонка», завалявшегося в кармане его куртки. Сладость вызывала забавное щекотание где-то в животе и не пользовалась особой популярностью среди волшебников, однако Сириусу почему-то сразу пришлась по вкусу. Общаться с детьми он явно не умел, и потому разговор с девочкой получился донельзя лаконичным. – Слушайся свою новую мамочку.

Заметив, как Марлин покатывается от беззвучного смеха, Блэк фыркнул и выпрямил спину, напоследок пообещав Тессе когда-нибудь прокатить ее на летающем мотоцикле.

— Если бы тебя женили на Гринграсс, ты бы уже пожинал плоды семейной жизни, — поддела его Марлин. – Так что все не так плохо, как ты себе представляешь.

— Почему дети не могут рождаться уже взрослыми? – пробурчал уязвленный Сириус.

Встав на цыпочки, Марлин коснулась губами его непривычно горячей щеки.

— Я верю, что ты бы стал хорошим отцом, — призналась она, ничуть не смущаясь.

Сириус страдальчески скривился, словно сама мысль об отцовстве внушала ему отвращение. Марлин слишком хорошо знала его, чтобы поверить всем этим гримасам. Сириусу всегда нужно о ком-то заботиться.

Он ушел, насвистывая какую-то незатейливую мелодию. Тесса взобралась на подоконник и, жуя «мятного лягушонка», по привычке помахала ему на прощание. Блэк завел мотор мотоцикла и надел шлем, старательно пряча при этом улыбку. Все его движения казались какими-то смазанными, словно говорили о том, как не хочется ему оставлять позади значительную часть своего прошлого. Марлин чувствовала то же самое, но вместе с тем на душе у нее было как никогда легко и свободно.

Она подумала об Эйвери и о том, вернулся ли он уже домой. Отправляя записку, она понятия не имела, что именно Томас написал в ней.

* * *

В своем отъезде Джой уже почти не сомневалась. Время, что она провела рядом с восставшим из мертвых братом, было самым чудесным в ее жизни. Оставалось только сообщить об этом Джеймсу и Снейпу, и если их вероятное негодование ее мало заботили, то реакция миссис Снейп, скорее всего, надолго выбьет из колеи.

В своей жизни Джой мало к кому испытывала симпатию и еще меньше к кому проникалась глубокой привязанностью. Повторяя каждый день заветные слова «Я не люблю Джеймса Поттера», она почти сумела убедить себя в том, что это правда. С Реттом все понятно, он теперь от нее никуда не денется. Оставался еще один человек, чье мнение имело для нее хоть какую-то ценность. И этим человеком была Эйлин Снейп.

Оставлять ее наедине с угрюмым сыном Джой не хотела. Снейп почти не интересовался жизнью своей матери, дни напролет пропадая у себя в лаборатории или на заданиях Темного Лорда. А зря, мать могла бы оказать ему существенную помощь в зельеварении, Джой очень скоро после того, как поселилась в Паучьем тупике, в этом убедилась. Эйлин была превосходным целителем, и Джой многому у нее научилась. Они редко разговаривали по душам, но когда Эйлин вскользь заметила, что совсем не против иметь такую дочь или на худой конец невестку, как Джой, девушка совсем потеряла спокойный сон. Она с такой яростной решимостью обрубала все якоря, что удерживали ее в этой стране, а они, словно головы гидры, вырастали и вырастали на месте старых.

— Твою мать! – выругалась она, кое-как доковыляв до эркера, и задрала ногу, когда уже на половине пути из Малфой-мэнора у нее вдруг на весь коридор хрустнул сломавшийся каблук.

И угораздило же ее именно в последний день напялить эти дурацкие ботильоны, которые подарила ей мама!

— Палочка нужна? – из тени осведомился чей-то знакомый голос, от которого мурашки по спине помчались.

Разогнув спину, Джой обнаружила у колонны, обвитой серебряной виноградной лозой, Рабастана Лестрейнджа, чья добродушная улыбка обескуражила ее сильнее всего остального.

— У меня есть, — не придумала ничего умнее она и уже потянулась за оружием, но Рабастан вдруг неторопливо отделился от колонны, приблизился к Джой и опустился перед ней на корточки. Ей не оставалось ничего другого, кроме как позволить ему стащить с ее ноги пострадавшую обувь.

— Репаро, — шепнул Рабастан, и каблук с противным чавкающим звуком аккуратно приклеился на свое законное место. Лестрейндж снова присел, чтобы помочь стоявшей на одной ноге, точно цапля, Джой. – Не благодари, — заявил он, едва она только открыла рот.

Джой тут же беспомощно его захлопнула.

Он как будто догадывался, что видит ее в последний раз. Темный Лорд, которого она вначале вовсе не собиралась ставить в известность, но потом почему-то рискнула, отнесся к ее желанию уехать вербовать иностранных колдунов с пониманием. За такое отношение Беллатрикс, будь она в тот момент рядом, придушила бы Джой на месте, и хотя это вовсе не было поводом для гордости, Джой была рада хоть как-то насолить злобной ведьме.

Почему-то не хотелось оставлять Рабастана в компании омерзительной невестки, хотя его брату повезло еще меньше.

Кивнув ей на прощание, Рабастан неторопливо удалился, а Джой еще несколько минут бестолково простояла у злосчастного эркера, неотрывно пялясь вслед Лестрейнджу и чувствуя себя на редкость противно.

Голова гидры продолжала расти.

А ведь миссис Снейп совершенно очевидно будет убеждать ее остаться.

Мелькнула даже трусливая мысль сбежать, ни с кем не попрощавшись, но потерять последний душевный покой Джой не могла себе позволить.

Эйлин выслушала ее виноватый, сбивчивый рассказ молча, скользя тяжелым взглядом по ее волосам, лицу и ногам, явно не зная, куда ей смотреть, потому что ни одна не могла взглянуть другой прямо в глаза.

— Поезжай с миром, девочка, — наконец произнесла Эйлин, заставив Джой вынырнуть на поверхность и даже успеть напустить на себя изумленный вид. – Поезжай, там тебе будет лучше. Всем нам будет лучше в любом месте, кроме этого города, этой страны.

— Вы даже не попытаетесь меня остановить? – усмехнулась Джой не без облегчения.

Эйлин пожала костлявыми плечами.

— Я прекрасно все вижу, моя дорогая. Северус затягивает тебя, как болото. Да, он мой сын, — она улыбнулась, видя, какое впечатление ее слова произвели на Джой, — но глаза мои не ослеплены материнской любовью. Девушке, которая излучает такое тепло, как ты, рядом с ним не место.

Джой не была уверена, что Эйлин это о ней. Под описание больше подошла бы Эванс, и похоже, после разрыва Северуса с Лили миссис Снейп убедила себя в том, что ее сыну лучше и впрямь посвятить свою жизнь мрачным зельям и Волдеморту, нежели девушкам.

— Я стольким ему и вам обязана, — пробормотала Джой, но Эйлин ее перебила:

— Не вздумай благодарить нас! Это ты изменила Северуса к лучшему, я же вижу. Беги отсюда, Джой, пока не стало поздно. Беги и даже не оборачивайся, иначе здесь тебя ждет погибель, — Джой даже стало жутко от того вида, который был у захлебывающейся словами Эйлин. – В свое время я осталась, и посмотри, к чему меня это привело!

Мысль о том, что у этой женщины могла быть другая, более радужная жизнь, больно оцарапала Джой сердце. Но ее слова утихомирили гидру, и новая голова так и не выросла.

Прощание вышло коротким, потому что сама Джой ненавидела понапрасну лить слезы. Джеймсу она написала письмо, которое он уже наверняка получил и вот-вот примчится прямиком сюда, если раньше не додумается использовать Метку. А может, он и вовсе никак не отреагирует, только порадуется, что наконец-то избавился от надоедливого балласта. Письмо для Снейпа лежало у него под подушкой. А больше прощаться ей было не с кем.

Ретт накладывал на каждую вещь в доме чары против старения и пыли. У брата почему-то не было сомнений, что рано или поздно Джой вернется. Сама она предпочитала об этом не думать, но если это и случится, то пусть лучше поздно.

— Готова? – спросил низкий полноватый мужчина с обширной лысиной и носом-картошкой, только взгляд его оставался неизменным. Ретт принял Оборотное зелье еще до того, как она явилась, но сомнений в том, что это он, у Джой не было. Даже не взглянув напоследок на дом, в покупке которого не оказалось нужды, Джой с улыбкой протянула брату руку.

— Готова, — подтвердила она, прижимая к себе сумку с самым необходимым. Среди немногочисленных вещей, которые ей хотелось бы взять с собой, была серебряная цепочка, спасенная во время пожара в квартире Нейтана, и потертый кожаный браслет, который Джеймс проносил четыре года, но теперь он был ему без надобности.

Это просто напоминание о том, что первый этап ее жизни завершен, не более.

Какая она, эта далекая Америка? Встретит ли она ее так же, как когда-то встретила Британия?.. За секунду до аппарации гидра в отчаянии рявкнула, призывая ее вернуться, но теперь, когда Ретт рядом, на нее легко было не обращать внимания.