Декабрьская фантасмагория (джен)

Прижимая обе руки к животу, Хидан наконец поднялся на ноги. В этот самый миг к нему подскочил Сасори, выглядевший непривычно взволнованным. Кукольник вцепился Хидану в плечо и энергично демонстрируя ему кусок красной ткани, который держал в руке, проговорил:

— Смотри, какой трофей!

Он сунул полоску ткани прямо под нос Хидану. Тот с недовольным лицом отстранился, обеими руками отмахнувшись от тряпки, которая скользнула по его лицу. Полы плаща Хидана при этом распахнулись, и из-за пазухи его выпала хрустальная сова. Сверкающая птица ударилась о каменный пол и разбилась вдребезги. Дейдара изумленно поднял брови: он совершенно точно помнил, что этот никчемный подарок после выяснения отношений между несколькими его товарищами присвоил хитрющий Зецу!

— Так не доставайся же ты никому, бля… — разочарованно процедил Хидан.

В этот миг к нему с разных сторон почти одновременно ринулись три фигуры. Дейдара тоже подошел поближе. Даже Конан и Пейн прибежали из коридора посмотреть, что случилось. Но те трое оказались быстрее всех. Первым из них был Какузу. Размахивая блокнотом у самого лица Хидана, казначей проорал:

— У тебя что, руки из задницы растут? Да ты знаешь, сколько это стоит? А? Знаешь?

— Точнее, стоило... — поправил его Сасори.

Какузу осекся. Он с невыразимым сожалением посмотрел на сверкающие осколки, махнул рукой и отошел, бросив на Хидана уничижающий взгляд.

Другая фигура, кинувшаяся к беловолосому, перед этим вылезла из-под дивана, где скрывалась до поры до времени. Это был Зецу. Увидев его, Дейдара понял, почему Хидан постоянно оглядывался в сторону дивана. «Вот кактус ублюдочный! Я-то думал, он сейчас выслеживает врага…» — со злостью подумал Дейдара про разведчика.

Зеленый акацуки ринулся было к Хидану, но с размаху ткнулся в широкую спину Какузу, оказавшегося возле Хидана первым. Пока казначей орал, отводя душу, Зецу не стал, как говорится, лезть поперек батьки в пекло. У него на это было три причины. Во-первых, он знал, что попадаться Какузу под горячую руку было почти столь же опасно, как гневить Пейна. Казначей редко злился по-настоящему, но в ярости не знал удержу. Во-вторых, Зецу было приятно послушать оскорбления в адрес ненавистного беловолосого. В-третьих, разведчик отчетливо понимал, что не стоит затевать серьезную ссору с Хиданом. Правильнее было бы, пожалуй, даже порадоваться, что Какузу своим непробиваемым широким тылом сдержал его первоначальный самоубийственный порыв. Ведь если Пейна или Какузу еще надо было иметь неосторожность разозлить, чтобы стать мишенью их гнева, то Хидан мог и в спокойном настроении без всякого повода полоснуть своей тройной косой того, кто ему не по душе. А о том, что Зецу ему не по душе, знали все.

Третьей фигурой, кинувшейся к останкам хрустальной совы, был Тоби. Юный акацуки рухнул на колени, поднял с пола несколько переливающихся крупных осколков и сказал, не отрывая от них восхищенного взгляда:

— Дейдара-сама, посмотрите — ее даже взрывать не пришлось… Но это было тоже красиво, почти как «бум»! Правда? И теперь у нас будут новые елочные игрушки!

Когда Какузу отошел, Зецу смог наконец поближе подойти к Хидану и к тому, что осталось от совы. К этому моменту порыв огненной ярости в груди Зецу успел перегореть в пепел безнадежности. У разведчика тоскливо заныло сердце. Его заветная мечта о садовом гномике, да что там — мечта о красоте, об уюте, о собственном доме, о заслуженном отдыхе! — лежала, разбитая, на полу. Зецу не мог отвести глаз от этой кучки осколков. Он забыл о Хидане, о своей обиде, обо всех и обо всем. Просто стоял и смотрел на блестящие кусочки хрусталя. А потом они вдруг стали расплываться, превращаясь в мерцающие звездочки. Чтобы скрыть некстати навернувшуюся на глаза росу, Зецу плотнее сдвинул ветви шевелюры и, не в силах сдержаться, выдохнул с горечью:

— Мой гномик… Ну почему, почему?

Красивые брови Конан удивленно изогнулись. Она дотянулась до уха Пейна, который был удивлен словами Зецу не меньше ее самой, и прошептала:

— «Мой»?! «Гномик»?! Я и не знала, что у них с Хиданом такие близкие отношения… Мне казалось, они ненавидят друг друга.

— Милые бранятся — только тешатся, — улыбаясь, ответил Пейн. — Разве у нас с тобой не так же, моя синевласка?

— Ну ты сравнил! Ты еще Цунаде в пример приведи — она порой убить готова своего Джирайю, а ведь любит же его… Но разве я такая? А? Когда это я с тобой бранилась?! Я тебя спрашиваю!!!

— Что ты, что ты! — пряча улыбку, заверил Пейн, — Ты, конечно же, не такая. А про Цунаде я вообще вспоминать не буду. Чтобы не вышло как тогда, с Гамабунтой…

Конан вспомнила их размолвку из-за выбора имени для дивана. Надо же, второй раз этот диван спасает их любовь! Какой чудесный предмет мебели… Надо будет отполировать его ножки и хорошенько почистить обивку — в благодарность.

Счастливая Конан прижалась к Пейну и затуманенным взглядом посмотрела на осколки хрустальной совы на полу. Она вспомнила, что совсем недавно ей безумно хотелось заполучить эту вещь, чтобы когда-нибудь поставить ее на балкон — и мысленно рассмеялась этому. Что за глупые мечты! Зачем ей балкон? Ей и дивана вполне хватает для счастья…