Декабрьская фантасмагория (джен)

Пятый казекагэ лежал в своем кабинете на диване, свесив тонкую жилистую руку и закрыв глаза. Диван был солидный — из дерева венге, с обивкой в тон — из черной кожи. Сам казекагэ, в противоположность своей мебели, солидным вовсе не выглядел — невысокий худощавый юноша с волосами цвета ржавчины.

Казалось, парень спит, но это было не так. Здоровый сон для него всегда был недостижимой роскошью, а сейчас — тем более. В нынешнем положении ему оставалось только прислушиваться к торопливым шагам за дверью. Вот она опять отворилась... Ну, давай же, старик, давай! Когда же твое зелье наконец подействует?

Глаза горели так, словно в них насыпали толченый перец... Вот уже третий час подряд у постели Гаары каждый пятнадцать минут появлялся седой нинздя-медик, лечивший когда-то еще его отца — четвертого казекагэ, и менял примочку, пропитанную травяным отваром. Когда прохладная влажная ткань, пахнущая лавандой, мятой и какими-то неведомыми экзотическими растениями, ложилась на глаза, боль немного отпускала, но через некоторое время накатывала вновь...

В коридорах резиденции перешептывались сотрудники канцелярии. Весть о внезапной загадочной болезни казекагэ потихоньку расползалась по всей деревне.

— Он словно обжег чем-то глаза, да так, что сейчас вообще не может их открыть — настолько ему больно... Но сам он уверяет, что никакого ожога не было — мол, эта неведомая дрянь к нему привязалась внезапно, как только он проснулся сегодня утром. И никакие отвары не помогают... — такие неутешительные вести повторяли друг другу со слов старого медика жители Песка.

"Зачем, зачем я это сделал? — вновь и вновь спрашивал себя Гаара. — Какой же я идиот!" В голове раз за разом словно прокручивалась пленка о событиях последних нескольких часов. Вот он, приняв решение, заходит накануне вечером в комнату сестры (благо, Темари сейчас на миссии вместе с Канкуро) и берет ее карманное зеркальце. Сестра все равно не заметит — она этой штуковиной не пользуется с тех пор, как перестала краситься... Затем, на следующее утро, он осторожно, чтобы никто не заметил, пробирается в "Комнату Синей Бороды". Запирает дверь. Открывает взятую наугад посылку — одну из сотен — и достает из маленькой коробочки тюбик туши для ресниц с привязанным к нему розовой ленточкой алым бумажным сердечком. Срывает сердечко и ленточку и бросает их на пол (точнее, на гору посылок — пола в этой комнате уже почти не видно), а потом аккуратно открывает тюбик.

И вот он, кульминационный момент: Гаара Песчаный, пятый казекагэ, держа в одной руке кисточку лайнера, а в другой — зеркальце, начинает подкрашивать глаза... Любой, кто увидел бы эту сцену, наверняка поменял бы свое мнение о сексуальной ориентации Гаары — и оказался бы в корне неправ. Это было не извращение, а трезвый расчет, граничащий с подвигом...

А началось всё с того, что вчера Гаара проснулся с тяжелым сердцем. Ему опять снилась Мацури. Они вдвоем стояли под цветущим деревом и молча глядели друг на друга. Тихо кружились розовые лепестки, падая им на волосы и плечи. Мацури вдруг застенчиво улыбнулась ему... Он, не веря своему счастью, протянул к ней руки, но тут вместо почти невесомого розового облака между ними рванул шквал чего-то белого и далеко не такого воздушного, как лепестки сакуры. Этот вихрь хлестнул Гаару по щеке. Казекагэ схватился за лицо и внезапно ощутил под ладонью шершавость бумаги.

У него в руке оказался белый конверт. Строго говоря, не такой уж и белый: изрядная часть его поверхности была разрисована алыми сердечками и исписана иероглифами "Любовь". В графе "Имя адресата" значилось "Гаара Песчаный". А в графе "Имя отправителя" мелькали, сменяясь, различные женские имена. Но имени Мацури он там не увидел... Великое множество таких же конвертов кружилось перед ним в бешеной пляске, начисто заслонив от него девушку. Когда он прорвался через эту белую стену, тараня ее лбом и от волнения напрочь забыв про песчаные дзюцу, Мацури под сакурой уже не было... Вне себя от гнева, Гаара ударил кулаком по стволу дерева — и проснулся.

Казекагэ резко сел на диване и потер лоб. Опять допоздна работал, заснул в кабинете, вот и снится не пойми что... Перед глазами все еще мелькали пляшущие в воздухе письма. Гаара вдруг вспомнил свое письмо Деду Морозу — и устыдился собственной слабости. Просить помощи у Деда Мороза приличествует разве что детям. Ну, еще, может быть, женщинам — они существа хрупкие, ранимые. Но мужчина, тем более если он казекагэ, обязан сам решать свои проблемы.

У Гаары проблем было две: Мацури и "Комната Синей Бороды". Решить первую из них не представлялось возможным. Даже Дед Мороз ему в этом, судя по всему, отказался помогать: вот уже и новогодние торжества прошли, а Мацури по-прежнему бесконечно далека... Хотя чисто географически она очень даже рядом. Всего в двух кварталах от резиденции казекагэ, на шумном перекрестке, стоит четырехэтажный дом с блекло-розовыми стенами. Там, на верхнем этаже, ночами светится круглое окно ее комнаты, в которое Гааре иногда невыносимо хочется заглянуть. Сделать это ему было бы очень просто — достаточно активировать "Левитирующий Глаз". Но он не сделает этого. Просто ни к чему это делать... Лучше всё забыть.

Итак, вернуть Мацури он не сможет. И не надо вспоминать о ней каждую минуту, когда голова не занята работой... Не надо! Лучше подумать о том, как самостоятельно решить вторую проблему. Очевидно, вариантов два: либо вывезти косметический компромат из "Комнаты Синей Бороды" далеко за пределы деревни, либо же использовать его так интенсивно, чтобы он как можно быстрее закончился. Но вывезти можно только во время поездки, а для нее у казекагэ сейчас нет официальных поводов. Совершить поездку частным образом тоже не получится: теперь он ежедневно на виду... Послать кого-либо с этим грузом? Но такую миссию он даже Канкуро не сможет доверить: а вдруг кто-нибудь заинтересуется, что за груз везет брат казекагэ? Значит, пока нет возможности выехать лично, надо потихоньку уничтожать всё это прямо здесь, на месте. Но как? Вариант с тушью для письма уже не оправдывает себя...

И вот тем утром Гаару озарила гениальная идея: если его поклонницы упорно считают, что он подводит глаза и подкрашивает ресницы, то почему бы ему и в самом деле этого не делать? Никто и не заметит разницы. Зато косметика эта проклятая будет тратиться быстрее... Более того, во всем этом будет даже какой-то элемент подвига, учитывая сильную нелюбовь Гаары к макияжу (ему даже в боевой раскраске лица Канкуро порой виделось нечто неприличное, недостойное мужчины). А пустые тюбики из-под туши и лайнера можно будет подкидывать в мусорную корзину в комнате Темари, чтобы никто ничего не заподозрил... И пусть сестра потом доказывает кому угодно, что не красится! Кто поверит женщине в таком вопросе? В конце концов, ей краситься не зазорно...