Против Системы (джен)

Маленькая планета Аритум, затерявшаяся в глубинах загадочного космоса, была немногим больше земной Луны и тоже являлась спутником, правда газового гиганта, находящегося в далёкой от Солнца звёздной системе. По мнению земных учёных, Аритум находился на самом краю Галактики. Звезду, вокруг которой вращался газовый гигант, тоже называли солнцем — по привычке, стало быть.

Люди же уже давно научились покорять субпространство, сокращая так расстояние между звёздами, путешествуя по своей галактике, но не решаясь покинуть её пределы — неопределённость пугала, как и полная великого одиночества чёрная пустота.

Несмотря на свои размеры и расположение, Аритум очень похож на Землю — своим климатом и строением, да и составом атмосферы.

Здесь был огромный океан и затерянные в нём острова, складывавшиеся в архипелаги. Множество живых существ, так похожих на земных своих собратьев, жило на этой планете.

Хотя сейчас бытовало мнение, что большую часть этих животных доставили на планету вместе с первыми колонистами, а тут уже звери эволюционировали, приспосабливаясь к новому месту жительства.

Одно было «но» — главные жители Аритума, охранявшие свои земли, не любили гостей.

Драконы.

Могучие, красивые существа правили этой планетой.

Учёные считали их простыми животными, но были и те, кто знал правду. «Драконы разумны!» — говорили они.

Крылатые ящеры хранили тайны этого мира, скрытые от людей и никто не знал, как они оказались на этой планете.

Впрочем, людей волновали совершенно иные вопросы.

Человечеству было тесно на Земле и поэтому тысячи, а потом и миллионы человек отправились на Аритум в поисках лучшей жизни для себя и своих близких, как это когда-то было с Америкой.

Да и этот затерявшийся в глубинах космоса шарик был не единственной земной колонией, которая обрела полную самостоятельность.

Колонисты же в свою очередь быстро заселили крупные острова.

Всего на Аритуме было семь больших архипелагов.

Люди, благодаря новым технологиям — ими самими разработанным и позаимствованным у иных цивилизаций, с которыми вышли на контакт, стали быстро изучать и заселять их.

Но люди всегда стремились к теплу, к солнцу, а потому южные острова заселились первыми, оставив пустовать северные.

Именно поэтому Северный Архипелаг был колонизирован самыми отважными и выносливыми представителями рода людского. Эта группа островов была самой маленькой, но и в ней насчитывалось более десятка крупных островов, на которых располагались большие города, с полсотни средних, богатых полезными ископаемыми, и около двух сотен мелких, необитаемых.

Возможно, Северный Архипелаг был не так густо заселён именно из-за неприятного для людей соседства с драконами. Тем не менее, шли годы. Население Аритума росло, приближаясь к отметке в триста миллионов.

Но на Севере это никак не отразилось.

Многим людям, прибывшим на Аритум, просто хотелось нормальной, размеренной жизни. Им не нужны были научные исследования и открытия, не желали они докопаться до самой истины, найти ответы на извечные вопросы.

Возможно, это и послужили ещё важной причиной того, почему самые большие города находились на юге планеты, максимально приближенному климатически к Земле.

Но, всё же, были на Аритуме и учёные.

Они изучали флору и фауну планеты, чтобы понять, какую именно выгоду можно было получить из пребывания на Аритуме.

Особое внимание они уделили драконам.

С разрешения правительства, даже с искренней его поддержкой и финансированием, они стали проводить эксперименты над этими прекрасными в своей смертоносности созданиями.

Вершиной их исследований стал эксперимент по скрещиванию ДНК людей и драконов.

Увы, у них это успешно получилось.

Они создали новых существ — разумных, сильных, выносливых.

Это были полудраконы.

Дар’ка.

Люди с крыльями, хвостом, чешуей.

Они лучше видели, слышали, чуяли. Они были принципиально другими, словно иная ветвь эволюции — более совершенная, чем слабые и мало на что способные люди.

Шли годы, десятилетия, счёт перешёл на века, и число полудраконов росло.

Со временем они стали подавляющей частью населения Северного Архипелага, а потом и планеты, вытесняя собой всех тех несовершенных, слабых по сравнению с ними людей.

Теперь, спустя тысячу триста лет после начала колонизации Аритума, человеческой расы, как таковой, на планете не осталось и вовсе.

Говорили, что люди нашли весьма пригодную для обитания планету, и даже климат у нее был более благоприятный, чем у пресловутого Аритума. И именно туда, гонимые новосозданным видом, отправились потомки прибывших колонистов.

Мирок же, отвоеванный дар’ка у всей остальной Галактики, оторвался, закрылся от нее, самостоятельно обеспечивая себя всем необходимым, как и в свое время это делала Земля, пока не вышла на контакт с Галактической Федерацией, один из миров которой около полутора десятков тысяч лет назад сам колонизировал тысячи и тысячи миров.

Эпохи сменяли одна другую и маленький мирок, ставший колыбелью миллионам уникальных цивилизаций, расположенный в глубоком ядре, расстояние между звёздами в котором было столь минимальным, что даже самые первые корабли для субпространства преодолевали его за считанные месяцы, сам скрылся в непригодных для космической навигации пространствах, со временем, покинутый и разграбленный, став очередным каменным шариком, вращающимся вокруг своей не самой яркой звёздочки.

Человечество, порабощавшее когда-то чужие расы, благополучно забывшее о своем погибшем, разорённом доме, после множества кровопролитных, на все-таки ничтожно мелких в масштабах Галактики, войн, вместе и другими расами-колонизаторами, образовало Галактическую Федерацию, делившуюся на несколько сотен условно-маленьких секторов-государств, представитель каждого из которых был в Галактическом Сенате.

Человеческая раса оказалась обладателем удивительно пластичного генома — скрещиваясь с другими видами или переживая изменения климата на планете-колонии, она видоизменялась, порождая подвиды и даже целые новые расы, как то было с теми же дар’ка.

Именно это было причиной того, что большая часть населения Федерации была все же антропоморфными гуманоидами, не противными человеческому глазу, и с чисто человеческой точки зрения могла быть воспринята эстетически приятным зрелищем.

Конечно, громадное межзвездное государство занимало едва ли треть Галактики, понятия не имея о тех мирах, что скрывались за чертой условной границы — Неизведанный Космос хранил множество загадок.

Конечно, обо всем этом не знали жители крохотного Аритума, которые если и знали историю, то только образца 22 века — до нахождения Земли Галактической Федерацией, случившегося в конце 26 века.

Со временем в мире появилась очень своеобразная, возможно даже немного странная, система управления.

Каждый большой остров и его окрестные территории, по сути, были отдельным государством, но все эти города объединялись в «Драконий Союз».

Запредельная сила и выносливость дар’ка накладывали свой весьма специфический отпечаток — для поддержания правопорядка на улицах городов пришлось постепенно ужесточить законы — среди мирных граждан, от политики и Карателей далёких, потенциальные преступники совершать что-то противозаконное просто боялись, ведь в перенаселенных городах лишь одно наказание могло быть для совершивших тяжкое преступление — смерть.

Разнились лишь способы проведения приговора в исполнение.

Кому-то — безболезненная инъекция, кому-то — сжигание заживо, кому-то — пресловутый расстрел.

Конечно, бывали и иные меры наказаний — например, лишение дар’ка всех его гражданских прав и дальнейшее его бытие в качестве Безвольного, и в подавляющем большинстве случаев после этого их отправляли в шахты — предприятия по добыче полезных ископаемых, металлов и кристаллов всегда нуждались в бесплатной рабочей силе — только знай, что выдели им место для сна да корми пару раз в день.

Увы, до конца отбывания срока, зачастую, несчастные осужденные не доживали — условия на шахтах и в карьерах были не те.

Или иногда в качестве меры наказания выбирался домашний арест на какой-либо срок, но конкретно это наказание применялось исключительно для выходцев высших сословий, что и не удивительно.

Было многое запрещено.

Критиковать политику правительства.

Пытаться связаться с другими цивилизациями — с теми же жителями соседней системы. Это вообще считалось государственной изменой.

Нельзя было и читать книги, слушать музыку и вообще пользоваться чем-либо, что было произведено или создано за пределами Аритума — любой интерес к космосу жёстко пересекался, так как считалось, что это может заставить дар’ка попытаться из чистого любопытства связаться с иномирцами, а чем это заканчивалось описано выше. Конечно, считать, словно чужаки так и норовили захватить Аритум, и искали для этого все пути, было глупо.

Просто абсурдно.

Но населению внушили, что все серьезно.

Те же, кто нарушал эти правила, имел дело с Карателями.

Возможно, суровые наказания были и не лучшим методом, но, тем не менее, в обществе был порядок.

По крайней мере так казалось на первый взгляд.

Только самые дерзкие и, в какой-то степени, безумные, шли поперек закона, против этой системы.

Во главе каждого острова (если говорить точнее, то все-таки Города, Дель порою он мог занимать не просто весь остров, но и пару соседних) стоял Вождь, чья власть была почти безгранична, что подтверждалось конституцией каждого города. Власть передавалась по наследству, от отца к сыну. В роду вождя все мужчины всегда были сильными и редкими дар’ка.

Да, подобная система власти могла показаться несколько староватой для 35 века, но для Аритума она подходила идеально, по крайней мере, так внушали его жителям.

Ведь не знали они о том, как жили в иных мирах другие народы…

Вождь возглавлял Городской Совет, в который входили представители всех знатных семей. Точнее знатными считались лишь те семьи, чьи главы состояли в Совете.

Дар’ка делились на Представителей Власти (Совет и Каратели), простых граждан и Безвольных.

Безвольные, по факту, были рабами — лишенные поддержки государства, они были просто вещью, живым имуществом, и не важно — частным или государственным.

Безвольными с рождения считались самые слабые виды дар’ка — Жуткие Жути. Так же Безвольным полудракона могли сделать, как уже было сказано выше, в наказание.

Жути не имели даже права на обучение и бесплатную медицинскую помощь.

Система обучения тоже отличалась от той, что была по всему миру.

Существовали школы трёх типов — Школы Карателей, школы для простых граждан и Элитные Школы, где готовили политиков, учёных и управленцев. Каждый дар’ка, поступив в одну из этих школ, имел право после окончания начальной школы попытаться поступить в одну из других — к Карателям или к управленцам. Но после этого уйти из выбранной школы более не имел права.

Школы, по сути, давали и начальное, и среднее, и высшее образование.

В школу дети шли в пять лет — дар’ка развивались несколько быстрее людей, а потому к этому возрасту дети уже умели и читать, и писать, и многое другое. В начальных школах программа была одинаковой у всех — различались лишь стили преподавания у учителей. Изучались языки, математика и физика, литература, история Аритума и информационные технологии, химия и биология, география и физическая культура, и многие предметы по выбору.

В средней школе, а в нее дети шли по окончании пяти лет обучения, то есть в десять, и тут же начинались специальные предметы — у каждой школы свои.

Высшая или же Старшая школа — была аналогом земных институтов, давая высшее образование и углубляя знания в специфических для каждой профессии дисциплины.

Карателями же называли дар’ка, занимавшихся наказанием, поимкой или устранением нарушителей. В общем и целом данная организация являлась аналогом полиции, с небольшими поправками. Проще говоря, это нечто среднее, между полицией и армией.

Конечно, в рядах Карателей были и специальные группы, занимавшиеся изучением улик и подобными действиями, не требующими физической силы. Или, например, был Отдел Безопасности, ставший, по сути, отдельной организацией.

Но все же большая часть Карателей занималась непосредственно поимкой или устранением преступников, не зря же такое название.

В школах будущие Каратели помимо основных предметов изучали техники боёв, новейшее оружие и его строение, психологию и законы, а также выживание в суровых условиях, виды полудраконов и их слабые места, развивали своё чутьё — слух и нюх.

Многочисленные физические тренировки, обучение владению различным оружием, а так же многие другие полезные уроки делали своё дело. Каратели по многим характеристикам превосходили простых граждан.

К слову, дар’ка уже рождались со всеми отличительными драконьими чертами.

Но при этом вид родителей не так уж и сильно не влиял на вид дракона ребёнка, то есть мать может быть Змеевиком, отец Громмелем, а ребёнок Ужасным Чудовищем, если в его предках был представитель такого вида.

Но если родители принадлежали одному виду, ребёнок с 99%-й вероятностью родится тем же видом.

Ранее речь у нас зашла о городе Берке.

Берк — единственный город острова Олух. Его население превышало три миллиона жителей, если не брать в расчет неучтенных бедняков, беспризорников, и, конечно же, Безвольных.

Это был «слоистый», многоуровневый город, покрывший своими небоскрёбами все ближайшие к Олуху клочки земли — крохотные острова, и занявший треть весьма немаленького острова.

Здания, по земному своему аналогу, были очень высокими, занимавшими как можно меньше площади на голых скалах, и этим было обусловлено его неизбежное «расслоение», ведь в каждом Уровне — Кольце — жили определённые слои населения.

Нижний «слой» был местом крайне малоприятным — солнечный свет, едва касавшийся нижних этажей Среднего Кольца, сюда и вовсе никогда не попадал, и вечный полумрак, разбиваемый только неоном рекламных вывесок, царствовал в этих печальных местах.

Вечный смог, запертый здесь от более высоких уровней, оставшийся в память о былых временах, когда здесь размещались многие опасные производства, мешал нормально дышать, вынуждая местных дар’ка носить специальные маски, защищавшие органы дыхания — сконцентрированные в воздухе вредные вещества отравляли лёгкие и кровь, а потому защита была не блажью, а суровой необходимостью.

На этажах Нижнего Города был разгул преступности — самое отребье чувствовало себя здесь безнаказанно, ведь брезгливые Каратели не желали лезть сюда из-за жалоб нищих или Безвольных.

Да и не было этих жалоб…

У кого искать защиты от преступников порабощенным самим же государством жителям?

Потому все молчали.

Ведь простым обывателям, и уж тем более представителям знатных семей было все равно, что происходило на несколько сот метров ниже их, ведь конкретно тех дар’ка это никаким образом, по их мнению, не касалось.

Жилье здесь было не просто дешёвым — город выделял его местным совершенно бесплатно.

Загвоздка была в том, что даже за такое жилье — в вечном сумраке, сырое и тесное, приходилось работать — на заводах, получая за честный труд вместо достойной или хотя бы какой-то заработной платы лишь жетоны, по которым можно было получить еду, одежду и предметы первой необходимости.

Дар’ка оказывались привязанными к своим домам, лишенные возможности даже подняться выше — за пользование межуровневыми лифтами приходилось платить, на что честные жители Нижнего Города были не способны.

К слову, большую часть таких жителей, все же, составляли не имевшие хозяев Безвольные, ведь именно они были лишены всякой поддержки закона, а потому и не обеспечивались бюджетом Города.

Конечно, рабочих с заводов постоянно заставляли проходить медкомиссии, они обучались на обязательных курсах, где была даже практика на почти современных симуляторах, лишь после этого допускались к тонкому, сложному оборудованию.

Никто не вёл учета о погибших за год — подпольные крематории работали исправно и за немалые деньги хранили свои тайные.

Каратели, широко развернувшиеся наверху, были здесь почти бессильны. Единственное, на что они оказались способны в этой ситуации — огородить жителей Нижнего Города от Среднего, и, соответственно, Верхнего, защищая добропорядочных граждан от отребья.

Средний Город был пристанищем среднестатистических граждан, чья жизнь приложила по набившего оскомину каждому маршруту — от роддома до крематория с промежуточными остановками в виде школы, потом работы, а потом и собственного дома — на пенсии мало кто решался жить иначе.

Здесь располагались неплохие школы и больницы, хорошие, уютные кафе и немногим лишь не дотягивавшие до шика Верхнего Города рестораны, театры, музеи, библиотеки и различные спортивные объекты.

Несколько десятков линий монорельсов и воздушные трассы для аэрокаров — полеты на собственных крыльях в черте города простым гражданам были категорически запрещены во избежание несчастных случаев с летальным исходом. Увы, эти правила писались кровью на горьком опыте.

Разрешение на полеты вообще было только у патрульных отрядов Карателей.

В Среднем Кольце были расположены медицинские школы, в которых полностью отсутствовали младшие пять классов — детей приводили сюда после начальной школы, которые тоже существовали здесь отдельными учётными учреждениями.

И тут же готовили специалистов других областей — экономистов и программистов, педагогов и инженеров самых различных направленностей, деятелей искусства, учёных — физиков, биологов, математиков и многих других.

Это позволяло детям из небогатых семей вырваться наверх, встать почти наряду с элитой общества, ведь талантливые врачи, учителя, деятели науки и искусства очень ценились правительством.

Самым лучшим учениками выделялись гранды на исследования, а их учителя награждались премией и почетной грамотой, которая открывала широкие перспективы перед педагогом, воспитавшим талант ребенка.

У жителей этого уровня города не зачастую могло и не быть своего Безвольного, а если у семьи Жути и имелись, то в большинстве случаев не больше двух-трёх, и то благодаря естественному приросту числа этих дар’ка.

Жители Среднего Города могли, получив специальное разрешение, подниматься в уровни Верхнего Кольца, где располагались, как ни странно, парки, да и многие лучшие объекты культуры.

Верхний Город целиком и полностью принадлежал элите общества дар’ка — семьям Вождя и Советников, хозяевам добывающих компаний, семьям Карателей, добившихся успехов в своем карьерном росте.

Здесь располагались и школы Карателей на пару с элитными школами, и Опера, и Верховный Суд, и само по себе здание Совета.

Тут же находились частные выставочные залы для художников, и занимавшие много этажей квартиры местных жителей, и невероятно дорогие магазины с самыми лучшими товарами, и главные офисы многих важных организаций, и частные клиники с экспериментальным оборудованием и даже секретные и не очень лаборатории.

И очистители воздуха в городе.

И уже упоминавшиеся ранее парки.

Экспериментальный способ очистить атмосферу давал свои плоды — самый смог был внизу, в то время как Верхний город дышал чистым воздухом.

Разработкой этого проекта занималась группа биологов и экологов под пристальным присмотром правительства, ведь положительный результат мог решить готовившуюся стать очень острой в ближайшее время проблему.

Озеленение хотя бы верхних уровней города очень помогло.

Исполнение проекта проводилось до сих пор, хотя с начала его разработки прошло уже больше двух веков, однако не все растения приживались в весьма специфической атмосфере города, ее все из прижившихся могли исправно выполнять свою главную задачу — синтез кислорода, и далеко не все из прошедших таки строжайший отбор могли быть сочтены эстетически приятными, проще говоря — красивыми, ведь мало кому хотелось бы гулять среди уродливых, кривых и покрытых особой слизью растений.

Группе учёных пришлось подключать специалистов из области селекции и теперь, после того как им удалось вывести и красивые, и полезные деревья и кустарники, их пришлось высаживать и оформлять новосозданные парки, для этого уже были приглашены специалисты средового дизайна.

И теперь прекрасные тенистые парки, похожие на хорошо ухоженные леса, окружавшие искусственные же озерца были жемчужиной Берка.

Вообще, вокруг города было огромное силовое поле, не позволявшее природе соприкасаться с металлом и бетоном зданий.

У многих жителей Верхнего Города имелись свои дома на соседних с Олухом полудиких островах, на которых находили и фермы, на которых трудились Безвольные и с которых поставлялись продукты в магазины Берка, и дачи простых граждан, которые могли себе это позволить

Город жил своей жизнью, храня свои секреты от чужаков, но мало кто знал, что в самом сердце старого, одного из самых первых на Аритуме поселений, Берка, зарождалась новая организация, которая видела несовершенство политики Совета.

И они скоро они будут готовы выступить против этой системы.

Холодный дождь за окном лил как из ведра. Кажется, так когда-то как любили говорить на Земле? Впрочем, откуда ему было доподлинно знать это?..

За стеной мутной, почти ледяной воды едва различались словно смазанные очертания соседнего корпуса школы — там сейчас шли занятия у младших классов, только-только начавших учиться и совсем недавно сумевших более-менее приспособиться к произошедшими в их жизни изменениями, ведь поступление в среднюю школу, особенно если там учили будущих Карателей, всегда было событием, выбивающим из привычной колеи.

Вслед за яркими вспышками молний наступала леденящая душу, оглушающая, какая-то ватная тишина. Проходило секунд десять тревожного и восторженного ожидания, всего семь-восемь ударов сердца, прежде чем с оглушительным треском раздавался гром…

Несколько возмущённых голосов в несколько грубой форме попросили его закрыть окно, чтобы не впускать холод в кабинет, но юноша просто пропустил их слова мимо ушей — ему-то открытое окно точно не доставляло никаких неудобств.

Поэтому, стало быть, все старались держаться подальше от него, через которое в помещение врывался прохладный, свежий ветерок.

Но он другой.

Парень наслаждался грозой. Её спустившейся на беспокойный, суетливый и шумный город тьмой. Наверное, таких, как он, не зря давно-давно прозвали «Порождениями Молнии и Самой Смерти». Насчёт второго парень не был уверен, не доводилось как-то проверять сие утверждение, но дождь — его стихия. По крайней мере в большинстве случаев он невероятно походил на его настроение.

Чистый воздух приятно щекотал в некоторых моментах чересчур чувствительный нос.

Этот воздух…

Без примеси чьих-либо запахов…

Он кружил Иккингу голову, да так, что если он вдохнет побольше, то в глазах могли появиться цветные пятна — слишком непривычно было отсутствие неизбежных при их образе жизни примесей.

Парень, сидел на подоконнике и, прикрыв глаза, наслаждался тем, что его никто не трогал, что от него никому ничего не нужно.

Покоем.

Он — одиночка, как и все Ночные Фурии.

Жаловаться не приходилось…

Иккинг не боялся простыть из-за сквозняка, гулявшего по всему помещению. Его иммунитет, несмотря на мнимую хилость юноши, был крепок и проверен несколькими вспышками эпидемий, пришедшими с нижних уровней города.

Ох, тогда досталось всем! Главу Департамента Здравоохранения, чьи подчиненные допустили распространение по городу нескольких находившихся на изучении вирусов, сняли с должности и едва не расстреляли — его спасло лишь истинное чудо, явившееся в облике вакцины против того самого вируса.

Так что бывший глава Департамента вместе с семьёй был просто выгнан (выслан?) с острова, и более о нём ничего слышно не было.

В стекле окна отражался совсем молодой парень с относительно длинными растрёпанными волосами, большими чёрными крыльями, в которые тот практически завернулся, словно в кокон, прячась от злого внешнего мира.

Иккинг рассматривал самого себя и поражался, насколько начинка не соответствовала своей оболочке, он же, в самом деле, казался хрупким и слабым в своей мешковатой одежде. А ведь он был сильнее любого из своих одноклассников.

Сильнее и опаснее.

Хвост жил своей жизнью, даже не пытаясь следовать какой-то логике, — бил по стене, по свешенной с подоконника ноге, даже пола касался.

Конечно, Иккинг мог усмирить взбесившуюся конечность, но возникал вполне закономерный вопрос: а зачем?

Смысла в этом не было.

Учитель сильно заболел, заменить его никто не смог, а потому класс просто сидел в своём кабинете, занимаясь своими делами, разговаривая друг с другом, рисуя или делая какие-то записи. Кто-то решил повторить домашнее задание к следующему уроку, кто-то даже решил поспать.

В маленьких шариках-наушниках парня играла музыка.

Надо заметить, она, как и многое другое с Земли, запрещена.

Впрочем, Иккинга это не волновало.

У него и так многое забрали, в частности выбор собственного пути, своей судьбы, так что хоть таким образом отыграется.

«В последний огненный полёт

Улетают книги-птицы,

Их не вернуть уже назад…

Шипит змеёй мой огнемёт,

Бьются крыльями страницы,

Они навеки замолчат

И отправятся прямо в ад!

В пепел веков…

Смысл жизни для меня —

Рёв Симфонии Огня

Я избавлю наших детей

От опасных, ложных идей!»*

Да… Что-то юноше это напоминало!

Он даже усмехнулся, за что получил пару косых взглядов со стороны одноклассников.

А, ну да.

Они же не знали, что он сейчас слушал музыку, наушники же совсем не заметны, специально для таких целей разработаны были, да и нельзя было мелькать с ними в школе.

Романтично…

И этим он отличался от других.

Иккинг никогда не был общителен. Ему было вполне комфортно в компании самого себя, да своих Жутких Жутей — Торы и Коры, которые, в свою очередь отлично умели в нужные моменты притворяться едва ли не предметами интерьера.

Он не хотел показывать другим свой маленький мирок, выстроенный за годы недопонимания со стороны отца. Мирок, которым он жил и дышал, который закрыл ото всех, чтобы никто не посмел его нарушить.

Его единственное спасение.

И смирение.

Возможно, именно поэтому у юноши было так мало друзей.

По правде сказать, если как следует задуматься, их не было и вовсе — лишь приятели, товарищи да знакомые.

Ему они просто не нужны.

Точнее, Иккингу нужны были настоящие друзья, которым можно будет доверить собственную жизнь. Конечно, он ничего не говорил плохого про своих одноклассников, они в общих чертах все очень даже хорошие, но… Но он не хотел заставлять их общаться с ним, терпеть его странности и выходки, выдавливать из себя улыбку…

Если бы он захотел, то вся школа на коленках бы перед ним ползала, ведь Иккинг — сын вождя, Наследник…

Но ему это не было нужно.

Так ребята хотя бы более-менее были честны в своём отношении к парнишке.

Надо заметить, насмешки со стороны одноклассников не могли вывести его из душевного равновесия.

Нет, не так…

Они могли и очень даже сильно, но Иккинг никогда этого не показывал. Да и мало стало этих насмешек сейчас.

Повзрослели, видимо, его одноклассники.

Ну, это и к лучшему.

Уже упоминалось — музыка, которая нравилась Иккингу, ну никак не относилась к разряду разрешённой. Но парень прекрасно знал, по крайней мере в последние лет пять, что контроль за ним не так велик, а умение обходить защиту и пароли он уже давно отточил до совершенства — развиваться и расширять свой кругозор было делом нелёгким. Он знал, где найти запрещённую литературу и музыку, картины и исторические материалы.

Впрочем, на эти его выходки власти закрывали глаза. Уж не знал Иккинг, откуда такое снисхождение.

Видимо, зря на отца наговаривал.

Про мать парнишка вообще предпочитал не думать.

Иккинг знал, что его родители, как и многие иные дети из правящих семей, сыграли свадьбу по расчету — династические браки встречались сплошь и рядом, и ничем удивительным не являлись.

Однако его родителям невероятно повезло — Валка, дочь Вождя соседнего острова и родная сестра его Наследника (к величайшему сожалению жителей Берссити, не так давно тоже погибшего, и теперь почётное троноподобное кресло Вождя острова занимал его старший ребёнок — сын, двоюродный брат нашего героя), искренне сумела полюбить своего жениха, ответив на его столь же пылкие чувства.

Исключительный случай.

Но счастье молодых продлилось очень недорого.

Когда Иккингу только-только исполнился год от роду, его мама просто исчезла — пропала без вести, а безутешный глава рода Хеддок погрузился с головой в работу, оставив осиротевшего сына на попечение его нянь-Жутей.

Изначально считалось, что женщину похитили, но шло время, а никто не пытался связаться с Вождём, не стал шантажировать его или требовать выкуп.

По прошествии десяти лет женщину, согласно всем правилам и законам, объявили мертвой.

Группа, которую парень сейчас слушал, существовала на Земле больше тысячи лет назад. Она появилась задолго до открытия Аритума. В ней играли люди, и это нравилось Иккингу. Но, несмотря на прошедшие века, музыка гениальной группы всё ещё оставалась актуальной.

Слишком меткой.

К слову, парень для того, чтобы понимать о чём, собственно говоря, поётся, выучил язык страны, где существовала группа.

Русский дался ему трудно, но, опять-таки, годы упорства, а этим коллективом он увлёкся уже достаточно давно, дали своё и теперь он владел этим, а так же несколькими другими языками, в совершенстве.

Кстати, сегодня было пятнадцатое апреля, середина весны… Можно было бы ещё добавить, что сейчас тысяча триста пятьдесят восьмой год от колонизации Аритума или же три тысячи четыреста семьдесят третий год от рождества Христова.

Самое странное, что год на Аритуме, как по заказу, был практически равен земному, лишь ненамного был длиннее. Четыреста двадцать дней было необходимо АЦ-3, тому самому газовому гиганту, чьим спутником являлся этот маленький мирок, было для того, чтобы совершить полный оборот вокруг своей крохотной, тусклой звёздочки, тоже именуемой солнцем.

И именно из-за этого наименование месяцев было решено сохранить земным — видимо, аританцам, как называли себя иногда жители Аритума, оказалось проще оставить всё как есть, и пользоваться тем, что было.

Многое здесь похоже на Землю, пусть я на ней и не бывал. Зато я много читал о родине наших предков. Люди же являются нашими предками, так?

Многое им внушали с детства. Приходилось мириться с этим, делать вид, что верил, что разделял мнение Вождя и Совета Драконов.

Глупое название…

И ещё более глупые правила!

Говорить, что они — потомки людей, и в то же время запрещать любую информацию о людских странах. Они даже не имели понятия о том, что происходило за пределами Аритума, а ведь как минимум два мира, населённых разумными существами, помимо их нелепой планетки, существовали!

«Кто-то ушёл на дно, а кому-то всё равно.

Погрустили, а завтра забыли, будто не были и не любили.

Кто-то ушёл наверх, то есть ушёл на век,

И следит, улыбаясь, за нами, сквозь глаза наших воспоминаний.

Так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день!

Всё останется в этой Вселенной, всё вращается в этой Вселенной —

Возвращается к нам, запуская круги на воде.

Ничего не проходит бесследно, ничего не проходит бесследно!»* * *

Действительно, ничто и никогда не проходило бесследно, всё им когда-нибудь аукнется.

Иккинг давно уже был недоволен всей этой системой, но его уж точно не спросили, её создавая.

Парень усмехнулся.

Рано или поздно, он уверен, дело закончится революцией. Ему только было интересно, какими будут жертвы: всё обойдётся тем, что полетят головы Советов Драконов, их наследников и приближенных, или же всё перерастет в полномасштабную гражданскую войну?

Некоторое безразличие к собственной судьбе уже давно окутало юного Наследника Берка.

«Я был в стороне, не против и не за», как говорилось.

Если он будет открыто выступать за оппозицию (а она, несомненно, существовала, просто хорошо пряталась, а потому и оставалась до сих пор незамеченной властями), то это поставит под угрозу свободу Иккинга, а без неё парень не проживёт — как птица в клетке.

С другой стороны, если он будет на стороне отца и Совета Драконов, то и сам мог стать жертвой, что тоже было малоприятным исходом. Неприемлемым, одним словом.

Снова грохнуло, перед этим на миг ослепив.

Все снова вздрогнули.

Хотя, возможно, испуг был вызван приближающимся стуком когтей о плитку пола. Наверно, это учитель, а может и сам директор шёл решать судьбу оставшегося неприкаянным класса — отпустить ли их с уроков или назначить другое занятие вместо несостоявшегося.

Иккинг, как ни странно, оказался прав. В кабинет зашёл директор Школы Карателей, отставной представитель этой весьма сложной и ответственной профессии и просто лучший друг Вождя Берка, мистер Гоббер. Однако в неформальное обстановке он разрешал Иккингу именовать себя просто дядя Пит.

Продолжая смотреть в распахнутое окно, наслаждаться брызгами, попадавшими на лицо, и свежим воздухом, парень даже не повернул голову в сторону зашедшего. Об его личности Фурии сказал запах да звук в приветствии вставших учеников.

Директор сообщил, что до выздоровления мистера Рокк именно он станет замещать его предмет.

В ответ по классу прокатилась волна разочарованных вздохов, смешанных с недовольными восклицаниями, в суть которых Иккинг не стал себя утруждать вдаваться.

Фурия же в это время со вздохом встал с насиженного места и направился к себе за парту, на ходу доставая их портфеля планшет, который он вставил в специальную подставку и нажатием нескольких кнопок связал его со Школьной Системой.

Роптать, как остальной класс, смысла не было.

Питер хоть и не чужой Иккингу человек, почти дядя родной, но явно не в данной ситуации, ведь он мог огрести и от отца, и от самого Пита.

Достав Графическое Перо, парень стал лениво записывать под диктовку лекцию, краем сознания отмечая, что всё услышанное он уже давно знал, ведь тему им читали буквально по учебнику, который Иккинг и так знал от корки до корки.

Неровные линии, выводимые на дисплее, встроенном в парту, сразу выводились на экран планшета и преобразовывались в нормальные буквы.

Смешно было вспомнить, как в начальных классах у ребят даже были уроки письма… Изначально Иккингу столь архаичный способ письма казался абсурдным и глупым, но став старше, парень понял, что у тех занятий было совершенно иное назначение — развитие мелкой моторики, что, как и у людей, благотворно влияло на мыслительные процессы.

Парень, машинально продолжил записывать слова учителя, однако мысли его в тот миг были очень далеко — он думал о том, что ему стоило сегодня сходить в одно местечко, купить некоторые недостающие детали для своего изобретения.

Знакомые учёные поделились с Иккингом некоторыми своими разработками, но, по их словам, это было слишком расточительно, хоть и результат был весьма и весьма впечатляющим.

Фурия же решил их доработать.

Если у него всё получится, то новое, чрезвычайно сильное оружие появится в этом мире… Но только для ближнего боя.

Хотя…

Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы это оружие попало в руки Карателей, ведь тогда станет еще больше жертв, что-то неподумавши ляпнувших и потом бесследно исчезнувших… Простым-то гражданам это неизвестно, но он же сын Вождя.

Отстранённость Фурии не сумела остаться незамеченной, а потому, вполне закономерно, последовала просьба учителя, больше на приказ похожая, повторить то, что он только что сказал, а точнее поподробнее описать растение, называемое в просторечии «драконьей мятой».

— Ну… — начал Иккинг, — растёт оно, преимущественно, в горных районах, в местах, где много солнца. Очень распространена на Северном Архипелаге. Запах действует, как успокоительное. Если высушить, то можно будет добавлять в чай, лучшее средство от бессонницы… А при употреблении внутрь в свежем виде вызывает сильные галлюцинации. Привыкания не вызывает. Ну, вроде всё.

— Я рассказывал не совсем про это, но и то, что тебе это известно — хорошо, — заключает Питер.

Вместе с его словами слышится звонок. Фурия, как всегда, поморщился от резкого звука, ударившего по чувствительным ушам. Все стали собираться, пошли на следующий урок. Их примеру последовал и Иккинг.

А следующим у них было так называемое драконоведение… Ох, Небо, за что ему это? Предмет этот, конечно, был невероятно интересным сам по себе, но ведь им рассказывали далеко не всю правду, а где-то даже нагло врали. Впрочем, вполне возможно, что исключительно только по причине собственного незнания.

Например, Иккинг, во многом, проходил индивидуальную программу, а потому его одноклассники имели крайне мало представлений о возможностях Ночных Фурий. На уроках им про этих дар’ка и вовсе почти ничего не рассказывали, мотивируя это тем, что он — единственный представитель этого вида на много сотен километров вокруг.

Зайдя в кабинет, парень устроился за своей партой и проделал те же манипуляции с планшетом, что и всегда. Перемена должна была длиться ещё целых пять минут, а потому время побездельничать ещё было.

Иккинг без интереса изучал взглядом успевший надоесть за этот год кабинет. Вот стоял учительский стол, на нём расположились старенький компьютер, какие-то чипы, несколько ручек, так устаревших, планшет, не самый новый. На стене была прикреплена интерактивная доска. Рядом с ней стоял шкаф с множеством ячеек, в которых, это уже давно известно, хранились образцы различных тканей наших организмов, макеты костей, а так же различное оборудование для их изучения. В углу устроился скелет полудракона, и, судя по шипам на голове, это был или Змеевик, или Скрилл, но первое было намного вероятнее.

Парты, стоящие тремя ровными рядами, были, естественно, обращены к доске. На каждой из пятнадцати парт стояла ячейка для Учебного Планшета, провод Школьной Системы, а так же сенсорная панель.

Уставший от всего этого взгляд парня упал на красавицу Астрид, болтавшую со своей подружкой Хедер о новой модели бластеров, выдаваемой теперь Карателям по указу их главы.

Ох, девчонки…

Вам бы платья модные обсуждать, да сумочки из новой коллекции какого-то там дизайнера, а вы…

Очередная вспышка молнии отразилась в глянцевых чешуйках крыльев Астрид. Её необычно светлая кожа в этот миг показалась Фурии ещё на несколько тонов светлее…

Вообще, Хофферсоны, отпрыском которых являлась и красавица-Астрид, были исключительно образцовыми дар’ка — их род вот уже несколько сотен лет состоял исключительно из Змеевиков, а потому и внешность у них выработалась соответствующая — весьма и весьма узнаваемая.

Так и хотелось сказать: порода!

Особого оттенка голубая чешуя при разном освещении переливалась всеми цветами радуги, особо привлекая внимание к крыльям, казавшимся такими легкими, такими воздушными…

Ещё одной немаловажной чертой этого семейства в общем и конкретно Астрид в частности были неповторимого соломенного цвета волосы и глаза цвета горного льда — такие же прозрачные и такие же холодные.

Отец девушки, Финн Хофферсон, был членом Совета Драконов и, по совместительству, главой военного подразделения Карателей. К великой печали Астрид, девушки весьма боевой и прямолинейной, кресло Советника ей не светило, ибо передавалось оно исключительно по мужской линии, от отца к сыну, от деда к внуку или от дяди к племяннику — именно эти три варианта были наиболее распространены.

Конечно, Астрид могла рассчитывать на высокую должность в рядах Карателей, возможно, она даже смогла бы занять место своего отца, но о том, чтобы однажды назваться Советницей она могла и не мечтать — титул наследника Финн дал своему сыну, который был на пять лет младше девушки.

Казалось бы, ну что ей биться за этот заветный титул, ну зачем ей это, коли у неё и так всё было, но…

Глава любого подразделения мог запросто быть смещен советниками или вождём, да и любой другой род мог забрать это пост, ведь, в отличие от кресла Советников, должность главы военного подразделения Карателей не была закреплена за какой-то определённой семьёй.

Впрочем, девушка давно смирилась с таким положением дел.

Мать же Астрид, Амелия Хофферсон, была до безумия похожа на свою дочь и была, по сути, её старшей копией — такая же фигуристая, такая же красивая, такая же обманчиво-хрупкая.

Она была хозяйкой магазина элитной одежды и аксессуаров и полностью занималась своим делом, не желая вникать в работу мужа и будущую службу своих детей.

Хедер же была отдельной темой для разговора.

Девушка происходила из древней семьи Вересков, которые практически с самого установления власти дар’ка правили собственным островом, на котором, подобно Олуху, тоже был лишь один, но весьма и весьма крупный город — Берссити.

Именно из этого рода была ныне покойная мать Иккинга, являвшаяся родной тётей Хедер и, соответственно, её старшего брата — Дагура, о котором ранее уже заходила речь.

Освальд Вереск, отец Хедер и Дагура, славился своей миролюбивостью. При его правлении на острове даже сведена к минимуму смертная казнь, так распространённая на Олухе. Мама девушки, Хельга Вереск, была отравлена. Увы, врачи не успели помочь ей, и она умерла на руках своего сына.

Злые языки любили трепаться на тему того, что, по их мнению, женщине подсыпал яд сам Дагур, желая избавиться от преград к власти. Впрочем, в ходе расследования эта версия была отвергнута, ведь многие видели, как искренне плакал юноша на могиле матери, как он рвал на себе волосы. В такие моменты непоколебимый и чуть безумный Дагур становился для всех тем, кем по сути и являлся, — несчастным сыном, не получившим родительской заботы и ласки…

Возникает вполне закономерный вопрос: «Что же делает сестра Вождя другого острова на Олухе?». Ответ очень прост и даже уже упоминался — Освальд пропал без вести и точно так же, как и его младшая сестра, был объявлен мёртвым.

К власти пришёл Дагур.

Родственных уз со старшим братом девушка никогда не чувствовала, а потому не пожелала находиться более на острове, столь во многом напоминавшем о счастливом детстве, закончившимся трагедией. Она отправилась в Берк, где у неё оставался дядя и двоюродный брат.

Вместе с Хедер в Берк прибыла и неизвестная никому, таинственная и замкнутая девушка, оказавшаяся сиротой, взятой когда-то на воспитание Освальдом.

Роуз Винтер о себе никому ничего не рассказывала. Девушка, высокая блондинка (видимо, представлявшая собой полную противоположность жизнерадостной и открытой Хедер, но одним признаком они были похожи до безумия — глазами, и если приглядеться повнимательнее, можно было принять девушек за сестёр, коими они друг друга и так считали. К слову, по словам немногочисленных родственников, того же Дагура, Иккингу глаза достались именно от Вересков — завораживающая трава, залитая тёплым солнцем.), являлась, как и Хедер, представителем одного из редчайших и опаснейших видов дар’ка — Шипорезом.

Размышления Иккинга о прекрасном прервал противный звонок.

В класс зашла строгая дама-Змеевик зеленовато-розовой расцветки. Это была миссис Джеферсон, преподаватель драконоведения. Она отличалась своей строгостью, поразительным отсутствием чувства юмора и своей нелюбовью и предвзятым отношением к Иккингу.

Наверное, он не нравился ей тем, что у него, в отличие от других учеников, присутствовало собственное мнение и, по сравнению с другими, хоть об этом мало кому известно, слабости и сильные стороны дар’ка Фурия изучал явно не в теории. У юноши, как это было с предыдущими наследниками, были отдельные тренировки, о результатах которых докладывали лично Вождю.

А, может, ей просто не нравился отец юноши, и она так отыгрывалась на нем. Вообще, Жанна Джеферсон была не такой уж и плохой, но только не во время урока.

Учитель начала опрос по теме прошлого урока, и отвечать, спасая весь класс, вызвался парнишка-Громмель.

Его звали Роберт Ингерман, он тоже был сыном Советника. Парень он был не плохой, только трусливый в каких-то моментах, но когда опасность угрожала его друзьям, свою жизнь и благополучие он ставил всегда на последнее место.

Он был умён. Несомненно, он был очень начитан, но всё то, что творилось в его голове, отражалось на наивном лице. Поговаривали, и не без оснований, что он всю школьную библиотеку перечитал. Но, будем честными, ничего, дающего объективную картину происходящего, в этих книгах не было.

Этому пареньку надо было родиться в семье учёных… Чтобы он занимался науками, которые, несомненно, интересовали паренька. Жаль, он не имел права заниматься иной деятельностью, кроме службы Карателей. Ладно, был бы Роберт сыном какого-то богача, но он — наследник одного из Советников, а потому положение его примерно равно положению Иккинга, за вычетом некоторых нюансов.

— Великолепно, мистер Ингерман, — сказала учитель. — Я ставлю вам «отлично».

Лицо паренька словно засветилось, он широко улыбнулся. Фурия его понимал. Отец у Ингермана — человек с виду тихий, но наказывать сына за плохие отметки в школе он умел… Так! Надо будет заглянуть в «Райский Уголок», кондитерскую матери Роберта. Точнее в одну из них.

— Записываем темы сегодняшнего урока, — сказала миссис Джеферсон, выводя на электронной доске букву за буквой.

Надо сказать пару слов о Школе, в которой учились Наследники.

Если быть честными, то она больше напоминала элитный интернат. Дети здесь жили весь учебный год. Впрочем, жили неплохо, в собственных домиках, кормили вообще замечательно.

Эти домики располагались целым небольшим городком, в каждом могли жить по восемь человек, при этом у каждого из них ещё был и свой Безвольный, для них даже отводилась отдельная комнатка. Обычно в таких домиках на первом этаже живили парни, а на втором — девушки.

Впрочем, Иккинг был небольшим исключением. Именно в этом случае ему первый раз по-настоящему пригодился статус Наследника. По просьбе парня, он был поселен в отдельный дом, где жил только он сам да несколько его слуг.

Не надо думать, что он — капризный «принц», только и умеющий, что раздавать приказы да давать задания другим. Иккинг мог бы и сам себе всё делать: готовить, стирать, убираться. Наличие Безвольных — условие отца парня, изначально они были его няньками, ведь тогда он был ещё совсем ребёнком.

Сейчас вместо трёх пожилых Жутких Жутей Иккингу помогали (он предпочитал думать «помогали», а не «служили») только две девчонки, близняшки Тора и Кора. У них были зелёные крылышки и хвосты. Волосы у них обеих были ярко-рыжие, длинные. Тора заплетала волосы в косу, а Кора обходилась хвостом. Что же, парень мог сказать, что им безмерно повезло, что попали они именно к нему.

Иккинг научил своих Жутких Жутей читать и писать. Конечно, печатных книг сейчас было очень мало, да и писали все в основном в специальных планшетах, о которых речь уже заходила. И именно поэтому парень приобрёл два таких планшета для Торы и Коры. Со временем его слуги помощницы прочитали множество разнообразных книг, стали неплохо разбираться в математике и физике, знали биологию и химию, разные языки…

Об языках должна зайти отдельная речь. Полудраконы в этой части были намного сильнее людей, никто не знал почему. На изучение языков у них уходило гораздо меньше времени, чем у Землян. Иккинг сам выучил множество земных языков и не только. Немецкий, английский, русский, даже арабский, а так же так называемый «драконий». При этом он не только понимал такую речь, но и свободно говорил на этих языках, даже без акцента. Многими из этих языков овладели Тора и Кора, потому они часто разговаривали именно на них, практикуясь.

Что-то мы отвлеклись.

В Школе Карателей училось достаточно много сирот. Но не надо думать, что это заведение подобно какому-то приюту, вовсе нет! Сюда брали только лучших из лучших. Да и попасть сюда могли только или дети Карателей, или кто-то, особо отличившийся своими боевыми способностями, то есть, зачастую, редкие и сильные виды.

Территория школы была полностью закрыта от внешнего мира. С одной стороны находился крутой обрыв, под которым так часто бушевало холодное море, разбивая свои прозрачные волны об острые скалы… С другой стороны территория школы была огорожена высокой стеной, отделяющей её от остального города, а именно Верхнего Кольца, граничащего здесь с лесом — отвесные скалы поверхности пробивались в Верхний Город.

Звонок вновь вывел Иккинга из его мыслей. Собрав все вещи в портфель, он посмотрел в окно.

Мда… Через пару часов будет уже совсем темно.

В Берке рано светлело, но и темнело тоже рано. Глупо, очень глупо было так делать… Нельзя что ли часы было перевести?

Впрочем, сейчас это не важно.

Несясь по пустым коридорам, а потом и по улочкам, Иккинг только и думал о паре часов свободы, которыми надо было поскорее воспользоваться, даже не смотря на дождь, пока его отец не приплёл парня ещё к чему-нибудь. Он это умел, бездельникам быстро дела находил.

Залетая, при этом в прямом смысле этого слова, в свой домик, а потом и в свою комнату, Фурия бросил один портфель кровать. Перед тем, как взять другой, он переоделся во всё чёрное. Главное, чтобы был капюшон, ведь ему хотелось хоть как-то скрыть своё лицо.

Вот теперь можно и в Город.

Парень вышел из своего домика и направился к воротам, возле которых, как оно и было положено, дежурил охранник. Вокруг всей территории действовало силовое поле, потому даже через верх невозможно было сбежать…

Не школа, а тюрьма, честное слово!

Впрочем, его удостоверения-карточки хватило охраннику, чтобы понять, что Фурию выпустить можно.

Всё ещё шёл дождь.

Капли звонко разбивались о лужи, образовавшиеся на посадочных площадках и пеших дорогах, прибивая пыль и всё запахи к земле… Одежда парня была сшита из особого материала, а потому он совсем не промок. С портфелем его была та же история.

Парень прикрыл глаза, наслаждаясь сгущающимися сумерками, совершенно не являвшимися для него помехой. В темноте он видел едва ли не лучше, чем при свете. Да и чувствовал себя он так намного увереннее. Всё-таки не зря его вид назвали Ночными Фуриями — тёмное время суток было явно его стихией.

Сейчас Иккинг шёл по улице в Среднем Городе, на верхних этажах нижнего уровня. Магазинчик с деталями был именно здесь — неприметный и маленький, но совершенно незаменимый.

И именно поэтому Иккинг и оделся так.

Парень совершенно не хотел, чтобы его отец узнал об этих прогулках конкретно здесь. Конечно, это не было для него запрещено, но у Вождя тогда могли появиться неудобные и неприятные, пусть и весьма закономерные вопросы, и, в этом случае, могли всплыть разработки Фурии, а этого допускать ни в коем случае нельзя!

Прохожих в это время, конечно же, не было. Только фонари легко освещали пустынную улицу, да Поезд, бросая разноцветные блики на серые стены, промчался мимо.

Все эти полудраконы ехали домой, у них были свои семьи, дети, родители… Уют и тепло. Всё то, чего Иккинг с самого раннего детства был лишен.

Стараясь отвлечься, Фурия стал вспоминать все песни, которые знал. Тьма сгустилась окончательно, а он в ней стал совершенно не заметен, слившись с ней, став самой её сутью.

Да ещё и дождь прибивал запах и заглушал звуки. Но это же был и минус — парень не мог сориентироваться кто где, а потому некая нервозность не желает его покидать.

Вдруг он услышал какие-то возмущённые крики из переулка, а им в ответ доносился ровный, спокойный голос.

Ох, а крики стали угрожающими.

Иккинг без раздумий бросился в переулок, даже не помыслив о том, чтобы остаться в стороне, пройти мимо, пусть и ради собственной безопасности.

Там происходило что-то противозаконное, и он, как будущий Каратель, в конце концов, обязан был не позволить совершиться преступлению. Самый лучший бой — тот, что не случился. Да и как можно было бросить в беде дар’ка, за которых он в будущем будет отвечать?

Ох, а как звучит-то красиво.

На самом деле осторожность Фурии перебороло любопытство.

Бесшумно зайдя в совершенно тёмный, лишённый хоть какого-то ни было освещения переулок, Иккинг слегка ухмыльнулся. Ох, Небо, спасибо, что наделило его такими острыми зрением и слухом!

— Город твой — двуликий зверь,

Для тебя он днём откроет дверь,

А вот в полночь он объявит тебе — ты враг! * * *

 — тихо, практически шёпотом, чуть насмешливо пропел парень, натягивая капюшон посильнее.

* Песня «Симфония Огня» группы Ария

**Песня «Круги на воде» группы Слот

* * *

Песня «Раскачаем этот мир» группы Ария

Крис на самом деле даже не собирался лезть в тот переулок. Просто, чисто теоретически, он мог оказаться на пути, по которому Наследник должен был возвращаться из той весьма сомнительного содержания полулегальной лавочки, в которой работал знакомый парня.

Этот самый знакомый уже давно, пару лет как, шепнул Крису, что в магазинчик время от времени наведывается Наследник, и при этом явно не от скуки, не для отвода глаз покупая какую-нибудь ерунду и при этом изучая, запоминая окружение.

Нет, он покупал какие-то детали со знанием дела, явно создавая что-то, и вряд ли это неведомое изобретение Наследника было законным, ведь иначе он мог спокойно посетить аналогичный магазин, но с сертифицированными товарами, в Верхнем Городе.

Да ещё и завербованные учёные из Отдела Разработок что-то в последнее время зашевелились — к ним нагрянула проверка, и все исследования пришлось свернуть. Нельзя было допустить, чтобы новое оружие досталось Карателям.

И они отдали все свои запрещенные наработки, уничтожить которые рука просто не поднялась, какому-то проверенному, надёжному дар’ка из Детей Ночи.

Что бы это ни значило.

Да и информаторами в Отделе нельзя было рисковать — завести новых будет весьма проблематично, а удостовериться в их лояльности Северным Драконам было и того сложнее.

Ведь пока их главным оружием было то, что о них никому не было известно.

Но заполучить в союзники, или хотя бы в сочувствующие, кого-то из Верхнего Города, а в идеале любого члена семей Советников, было слишком заманчивой идеей.

Потому за семьями советников было установлено постоянное наблюдение из самых неожиданных мест. Завербованные одноклассники детей советников с радостью делились информацией о Наследниках, их братьях и сёстрах. Да и сплетницы-Жути видели всё, ведь, как известно, ошибочно было считать домработниц, прислугу и уж тем более Безвольных глупыми, глухими и слепыми.

Однако максимум, на что можно было надеяться, — загнать будущих советников в глухой нейтралитет, и то они будут до последнего бороться за благополучие в первую очередь своих семей, и только потом будут думать о всех остальных.

Особняком же стоял Наследник Вождя.

Замкнутый и скрытный парнишка явно проявлял задатки хорошего лидера, умел быть и убедительным, и властным, и жестоким, и милосердным, но при этом не показывал этого.

Все характеристики его были составлены аналитиками буквально из крупиц собранной о Фурии информации, и потому судить о парнишке было сложно. Но одно сказать можно было — Наследник был своенравным и гордым, несгибаемым и явно недовольным всем происходящим.

Он позволил своим Жутким Жутям учиться! Разучивал с ними языки, читал и решал задачи, словно с равными.

И те в ответ категорически отказались следить за своим хозяином — ему они были преданы безмерно, и явно не из страха.

Очень показательный момент.

Переманить на свою сторону Наследника было несбыточной, недостижимой мечтой Северных Драконов. Ведь это, пусть и добавило бы своих трудностей, но в перспективе решило бы множество проблем.

Ведь когда-то он станет Вождём.

Парень был очень осторожным, ведь если не смотреть на определённые, очень специфические нюансы, незаметные и неважные для обывателей, совершенно не учитываемые Карателями и Службой Безопасности Берка, невозможно было его в чём-либо не то что обвинить — даже заподозрить.

Гениальный актёр погибал в Фурии. Или не менее гениальный агент СББ.

Впрочем, это всё лирика.

Как только появился призрачный шанс завербовать Наследника, вся их организация стала незаметно давать намёки Фурии, где стоило искать интересную для него информацию.

Надо отдать сыну Вождя должное — проходил сквозь защиты и обходил запреты, пароли он мастерски и совершенно самостоятельно — им понадобилось лишь подтолкнуть его в нужную Северным Драконам сторону.

За два года парнишка явно многое смог для себя почерпнуть из запрещенных и засекреченных ресурсов, сумев откопать суть в море ненужных, лишних слов.

И это радовало.

Тогда, восемь лет назад, когда Крис только перебрался на Олух, всё казалось ему совершенно бесперспективным, беспросветным.

Безысходность тогда грызла, мучила его, показывая, что вот он — громадный мир, открытый перед ним, но у него не было никаких перспектив, кому нужен был Каратель-недоучка, сбежавший с родного острова?

Единственный раз, с самого дня смерти матери Криса, когда ему помог отец, — когда он похлопотал, чтобы его, беглого наследника семьи Фаер, никто не искал.

Он был один.

Почти без денег, с неоконченным образованием, без связей и даже без друзей.

Ему тогда, ночевавшему не пойми где, голодному и озлобленному на весь ополчившийся, казалось, на него мир, буквально повезло забрести по пути в неприметное кафе.

И это стало началом.

Ему дали всё, в чём он тогда так нуждался, а взамен попросили лишь верность так понравившимся ему идеям в целом и ставшей его спасительницей организации в частности.

Иного ждать было глупо, но Криса и так всё устраивало — ему дали цель, его научили и дали свидетельство об окончании образования и даже состряпали ему документы с гражданством другого острова, а также чисто формально, для отвода глаз, устроили его охранником к какому-то официальному лицу.

Северные Драконы дали ему всё.

Они показали, что можно создать лучший мир.

Но для этого нужен был Наследник.

* * *

Когда к Крису прицепились трое достаточно мутных типов, он даже не успел испугаться. Они ему были на один зубок, но наглость Змеевиков его поразила.

Они, по отработанной тысячелетия назад схеме, попросили у него что-то там, за что Фаер неосмотрительно послал их в известное место, еле сдерживаясь от более радикальных действий.

Конечно, явно нетрезвым Змеевикам это не понравилось.

И нашла коса на камень.

С одной стороны, не стоило бы нарываться на конфликт, привлекать к себе внимания, а с другой стороны, природная вспыльчивость, свойственная все Ужасным Чудовищам, явно давала о себе знать, и сдерживать свою агрессию, вызванную крайней степенью раздражения, становилось всё труднее.

Всё осложнилось, когда Крис заметил в руках шпаны бластеры, точно уже давно списанные, которыми те размахивали, угрожая уже расправой, а не только «подправленной мордашкой».

Когда Чудовище услышал тихое, на грани шёпота, пение вошедшего в переулок неизвестного, он, наверное побледнел.

Он отличался великолепным, феноменальным качеством — запоминать голоса тех, с кем хоть раз говорил. Но этого голоса он не знал, несмотря на то, что полузнакомые стихи были сложены на одном из земных языков.

Кто же это?

Змеевики, услышав пение на незнакомом языке, вздрогнули и, кажется, сильно испугались.

— Вам, господа, разве не говорили, что оружие разрешено иметь только Карателям или жителям Верхнего Кольца, и то, последние должны иметь специальное разрешение при себе, — послышались уверенные, спокойные слова незнакомца.

Он был одет во всё чёрное и почти полностью сливался с темнотой, незаметный в сгустившихся сумерках. Невозможно было различить ни черт его лица, ни к какому виду он относился.

Догадки были, но они ужасали.

Ночная Фурия?

— Ты ещё кто?! — спросил один из Змеевиков — брюнет с жёлтыми глазами.

— Да какая разница! — шикнул на него другой и направил бластер на источник звука, очень удивившись никого не обнаружив.

Глупость наглых Змеевиков, по всей видимости, пошла только на пользу предполагаемой Фурии.

Что-то мелькнуло, и два противника, ударились друг о друга головами, кажется, расшибив себе лбы собственными рогами и рухнув на залитую дождевой водой землю.

Последний противник обернулся на шум падающих бессознательных тел, но тоже получил по голове, но на этот раз от спасаемого вовремя сориентировавшегося Криса.

Фурия жестом сказал парню выйти на освещённую улицу, что они и сделали.

Крис с интересом разглядывал своего предполагаемого союзника, запоминая его самые характерные черты, и с удивлением заметил, что таковых, за исключением его принадлежности к редкому и крайне опасному виду.

Почти профессионально маскировался парень!

Но всё-таки вглядевшись в лицо своего спасителя, Чудовище пришёл в состояние, близкое к ступору на грани истерики.

Иккинг Хеддок, Наследник Берка, собственной персоной.

Фурия, чуть прищурившись, тоже рассматривал Криса, явно запоминая все мельчайшие детали, все характерные особенности. Все, что в будущем могло помочь юноше узнать Криса.

А тот в свою очередь был и рад, и практически в отчаянии. Он был всего лишь командиром боевого отряда, не вербовщиком! Если он сейчас невольно перегнёт палку, если он слишком сильно оттолкнёт Фурию, то всё, что создавалось на протяжении годов, станет прахом.

Ошибка равносильна смерти.

— Иккинг, ты хоть понимаешь, что ты делаешь и кому помогаешь? — сдался и напрямую, в лоб, задал вопрос Фаер.

Он попробует разыграть всё так, словно всё это чистая случайность, словно они и не должны никогда были встретиться, если бы юноша не зашёл в тот переулок, что, в общем-то, почти полностью было правдой.

— Я поступил, как должен был! — ответил юноша холодно. — Но откуда ты знаешь моё имя? Мы явно не знакомы.

А потом Иккинг распахнул глаза, явно осознав, что, в принципе, сморозил глупость, ведь его-то точно все должны были знать в лицо.

Фаер выразительно посмотрел на своего собеседника, одним только выражением лица подтверждая все догадки Иккинга насчёт определения личности Фурии.

— Неужели Наследник нарушает папочкины законы? — хмыкнул Крис.

Пришла пора уже юноше выразительно смотреть и пренебрежительно усмехаться.

— Кстати, тебя хоть как зовут? — не ответил на вопрос Хеддок.

— Крис.

— Запомню, — заметил юноша.

— Но лучше забудь, — серьёзно сказал Крис. — Для собственной безопасности.

В этот же миг его лицо стало строгим. Главное — не переиграть! И не врать! Ночные Фурии всегда чувствовали ложь и всегда агрессивно относились к тем, от кого её слышали.

— Знаешь, — начал юноша, наклонив немного голову набок, словно показывая, что пытался получше рассмотреть, получше понять своего собеседника, — я уже давно понял, что революция — дело времени. В существовании оппозиции, несмотря на её мнимое отсутствие, не приходится. И теперь, найдя своего, можно сказать, единомышленника, я должен просто о нём забыть?! Ты это серьёзно?

— А ты? — спросил Крис, немного нахмурившись или просто не веря во что-то.

— Что?

— А ты это сказал серьёзно?

— Абсолютно.

Напряжение с лица Криса исчезло, он даже немного расслабился. Бледные от холода губы медленно расползлись улыбку некого облегчения, что ли…

Получилось.

— Ты говоришь правду, — ответил он тихо и, кажется, просто для себя, как факт… — И что же мне теперь с тобой делать?

— Понять, простить, отпустить!

— Не смешно, — буркнул Крис, — я серьёзно!

— А я разве нет? — спросил Иккинг, старательно изображая суровость на своём лице, но не сдержался и всё-таки рассмеялся.

Правильно говорили, что смех и улыбка — лучшие маски. За ними всегда можно было скрыть любые другие эмоции, все чувства, все переживания. Да вот только нервы Фурии, видимо, тоже отличились, а потому в любой подобной нервной ситуации ему хотелось смеяться. Видимо, это защитная реакция его организма, его психики…

— Да и знаешь ты слишком много, чтобы тебя просто отпустить…

— Может, я хочу стать одним из вас?

— Ага, как же, так я тебе и поверил! — взмахнул руками парень. — Может, тебя подослали Каратели?

Всё это было ненатурально, нарочито… Он не верил в то, что говорил, но слова всё равно вырывались, он ведь, по сути то, не имел права решать в подобных ситуациях — Крис был лишь солдатом, лишь пешкой.

— Во-первых, ты уже мне поверил, не отрицай! — проницательно сказал Хеддок, полностью уверенный в своей правоте. — Во-вторых, они не совсем идиоты, чтобы рисковать наследником.

— И то верно, — всё же согласился со мною парень. — Но ты уверен?

— На все сто процентов!

Крису осталось лишь решиться. Не рано ли? А не поздно ли.?

— Хорошо… — пробормотал Крис. — Тогда жду тебя завтра в полночь на Перепутье Трёх Дорог.

— Но где это? — спросил Иккинг чуть жалобно.

— По тебе вижу, ты умён, — сказал Крис, раскрывая крылья и медленно отходя назад. — Подойди к делу нестандартно и поймёшь, о чём я.

* * *

Иккинг не запомнил, как добрался до дома. Всё было как в тумане, а он блуждал в своих мыслях, даже не стараясь запомнить дорогу. Все улочки были одинаковыми, все дома похожими, все редкие прохожие спешившими…

Парень нёсся тогда на всех парах, пожалуй, не уступая в скорости мерцающему наверху поезду, везущему домой уставших после рабочего дня граждан…

Но вид дома Фурии, мрачного, холодного, но с таким уютным светящимся окном, он запомнил надолго… Обычно его дома никто не ждал, а Тора и Кора в это время уже спать должны были.

Юноша коснулся сенсорной панели, она распознала в нём хозяина дома, и створки двери открылись. Вздохнув, он пошёл в свою комнату. В ней всё было прибрано, словно днём он и не залетал в неё метеоритом.

Детали, вытащенные из рюкзака, заняли своё законное место рядом с чертежами и незаконченными прототипами в шкафу, который он для надёжности закрыл электронным замком собственной модели. Этот замок вскрыть мог только Иккинг, ну, или тот дар’ка, что умел мыслить творчески и не привык смотреть на вещи с точки зрения Карателей.

Хеддок лёг в уже приготовленную постель, уставился в мерцающий тысячами звезд потолок. Точнее это был громадный экран, на который проектор вывел изображение. Голограммы планет плавали по комнате, «разбиваясь» при ударе о стену…

Привычка «включать космос» у него осталась с самого раннего детства, когда он часто плакал из-за темноты, а мама не приходила. Тогда Жути-няньки как раз и предложили использовать голопроектор сначала с различными зверушками и героями детских фильмов, а потом заменили их на модель их звездно-планетарной системы, со всеми её планетами, спутниками, астероидами и кометами.

Что же это такое — Перепутье Трёх Дорог? Может, стоило понять это буквально и искать «Т-образный» перекрёсток? Но таких в городе было тысячи, а это место должно быть единственным.

Тогда, возможно, это место было как-то связано с историей острова? Но в «летописи» города ни разу не упоминалось что-то подобное…

Тогда… Может, это было связано с музыкой или литературой?

Последняя отпадала, её Крис не упомянул ни разу.

Значит, всё-таки музыка.

Хорошо. Тогда какая?

Наверное, запрещённая, которую нельзя было найти в общепринятых источниках, да и в базах Карателей, которым тоже старательно промывали мозги во избежание инакомыслия, ничего подобного не должно упоминаться.

Значит, музыка земная.

Три дороги…

Что это может быть?

Может… Точно! Три пути — три вокалиста!

А у какой группы за всю её историю было три вокалиста? У его любимой, которую он сегодня и процитировал. Значит, вокалисты, они всегда являлись лицом групп. Но что их соединяло, кроме самого по себе коллектива? Хотя был один альбом, в котором третьим «соловьем» перепеты старые хиты его предшественников.

Три дороги — пересечение творчества трёх людей, у каждого из которых свой стиль, свой путь… «Live In Studio» — название альбома…

Оно созвучно фрагменту одной старой драконьей поговорки, аналогичной по смыслу земному «утро вечера мудренее»: Ла вин стоу Дио — «но ответы даст Восток».

Восток…

В восточном крае Среднего Кольца было одно неприметное, но очень уютное круглосуточное кафе «Дио Эвел» — «Восточный Ветер», а в просторечии просто «Дио». Оно находилось на перекрёстке трёх улиц, зажатое высотными домами.

В самом деле, всё оказалось удивительно просто, надо было только подумать и вспомнить устройство города!

Убедившись в необоснованности своих волнений по поводу невыполненного домашнего задания, ведь завтра был выходной, Иккинг мирно уснул. Он ведь так устал за бесконечный сегодняшний день…

И вновь ему снилась мама.

Конечно, она пропала, когда он был совсем крохой, но их память была сильнее людской, хотя, ехидно улыбаясь, он мог с этим поспорить, но смысл тогда сия фраза приобретёт совершенно другой.

Так или иначе, он прекрасно запомнил до мельчайших деталей лицо своей мамы, её волосы, щекотавшие мальчишке лицо, когда она наклонилась к нему, чтобы последний раз поцеловать в лоб своего непутёвого, но ещё такого маленького сына…

Иккинг особенно хорошо запомнил её слова, сказанные со слезами, но нежно и искренне. «Сынок, я знаю, что ты ещё слишком мал, но я хочу, чтобы ты всегда знал: всё, что тебе потом будут говорить, не правда! И запомни: Фриде коу мин фо лаун!» — сказала она тогда.

И ушла, тихо закрыв за собой дверь.

Фурия пятнадцать лет после того злосчастного дня думал, что это всё сон, иллюзия отчаявшегося сознания, но когда его детский разум повзрослел, он понял, насколько ошибался.

Это не сон.

Осознание пришло после прочтения первой по-настоящему серьезной книги, изменившей в корне мировоззрение Иккинга, и во многом разъяснившей ему те слова матери… Возможно, именно поэтому в нём играли эти революционные настроения, поэтому он захотел присоединиться к оппозиции, прекрасно понимая, что стоял у точки невозврата, и было только два пути — вперёд и назад.

И он решил перейти запретную черту.

Впрочем, по сути, он сделал это уже очень давно…

Много лет Иккинг не знал, что означали те последние пять слов, но вот теперь, овладев драконьим языком, он понял.

«Крылья даны нам для странствий», — гласила эта старинная драконья поговорка.

Видимо, его мама тоже не поддерживала сложившуюся систему, и знала намного больше, чем он сейчас, потому и пропала. Не исключено, что её просто убрали с пути, а чтобы не позорить мёртвую супругу в глазах общественности, его отец изображал печаль утраты.

А может, и не изображал…

А снилась юноше та самая страшная ночь… Когда он лишился самого дорогого в жизни каждого ребёнка — матери.

И опять яркий свет АЦ-3 (спутником которого являлся Аритум), падавший в окно, опять тихий шорох, лицо матери, умоляющей не плакать, вообще не издавать никаких звуков, чтобы никто не узнал про то, что она здесь в эту ночь побывала…

И те слова, врезавшиеся ему в сознание, ставшие его девизом.

Фриде коу мин фо лаун!

И снова он проснулся в холодном поту, с быстро бьющимся сердцем и слезами на глазах. Рядом с кроватью, на стуле, сидела Кора. Она устало глянула на своего хозяина, который, несмотря ни на что, таковым для неё и её сестренки являлся.

Просто добрым, необычным.

— Что опять? — спросил юноша со стоном, измученно глядя на Жуткую Жуть.

— Ты снова плохо спал, — сказала она недовольно, словно винила себя в случившемся, пусть и умом понимая свою полную непричастность.

Ну хоть обращаться к себе на «ты» он таки сумел их приучить! А то поначалу «выкали», а сам он был сопливым мальчишкой. Он любил оставаться всегда в тени, и такой способ не выделяться его тоже вполне устраивал.

— И что ты сделала?

Конечно же, он спросил это лишь для галочки — ответ ему и так был великолепно известен. Не просто так он так много знал о Драконьей Мяте, хотя и не всё о ней рассказал вчера.

— Дала тебе понюхать Драконьей Мяты, — подтвердила девушка догадки своего хозяина, — тебе же только это помогает.

И это была чистейшая правда.

На него, как на Фурию, вообще почти никакие лекарства и яды не действовали, особенно, если они не имели природное происхождение. Особенности его организма.

Ведь ему действительно только Драконья Мята помогала успокоиться — самое сильное средство, которое действовало на всех дар’ка без исключения.

Конечно, это был не наркотик, и привыкания не вызывал, если только психологическое, и то с ним было достаточно просто справиться. Но даже если, например, долго находиться на поляне с этой травой, то начинались сильные галлюцинации, совсем как при приёме внутрь. Её же можно было принимать только в сушеном виде, когда сока в листьях уже не было, да и то — совсем чуть-чуть.

И Иккингу, с его особо чувствительным носом… Как уже упоминалось, обычно все лекарства и яды действовали на него намного слабее, чем на остальных, но именно Драконья Мята стала исключением в этом правиле.

И теперь её запасы, заботливо собранные им самим, на досуге, хранились в специально отведенном помещении.

— Который час?

— Одиннадцать, — последовал короткий ответ.

— Однако… — удивился юноша, но был перебит Жутью.

— Ты вчера вернулся очень поздно, видимо, сильно устал, опять много переживал, как обычно, — хмыкнула она, — так что немудрено!

Ему, как виду, наиболее активному именно в ночное время суток, было совершенно несвойственно много спать в отведенное для этого время, зато сонливость постоянно была его спутницей при свете дня.

Неужели он настолько умотался, что проспал всю ночь без задних ног? И Жуть была права?

Вполне возможно, зная его.

— Ну вот… — буркнул Иккинг дурашливо. — Ты младше меня на два года, а ведёшь себя как мать!

Действительно, юноша, обделённый материнской любовью, был окружен ненавязчивой заботой со стороны служанок. Тора и Кора — его единственные настоящие друзья. Единственные самые преданные ему дар’ка на всём этом свете.

— В этом есть что-то плохое? — поинтересовалась девушка, чуть нахмурившись и, судя по её эмоциональному фону, даже испугавшаяся.

Небо! Они уже столько лет служили ему, но до сих пор его в некоторых моментах боялись, всё ещё ждали, что их добрый хозяин мог из-за их глупой ошибки стать злым. Словно он недостаточно продемонстрировал им свою способность прощать.

Поколения Жутей питались и пропитывались этим страхом перед Господами, с молоком матери запоминая, что никогда нельзя было переступать черту.

— Нет, я же в хорошем смысле.

Девушка разом успокоилась,

— К тебе заглядывала Хедер.

А вот это была незаурядная новость. Сестрёнка редко заглядывала к Иккингу — тот слишком не любил чужаков на своей территории, а к разряду чужаков причислялись абсолютно все, если честно.

Даже его Жуткие Жути воспринимались зачастую, как часть интерьера, как интересный ИскИн, с которым можно было поговорить.

Вопрос Искусственного Интеллекта вообще был отдельной темой для многочасового разговора, однако все те, кто сумели стать счастливым обладателем такого чуда, никогда не жалели об этом — умный помощник, пусть и лишённый в должной мере творческой искры, был для изобретателей незаменим.

— И что она сказала?

— Она спросила о твоём самочувствии, сказала, что видела, как ты вчера под проливным дождём куда-то ушёл. Спросила, всё ли у тебя в порядке с головой и посоветовала больше не повторять подобных подвигов. И ещё сказала, что закаляться можно и другими способами, — пересказала свою утреннюю встречу с кузиной Фурии Жуть. — В общих чертах я с ней согласна.

— Сестрёнка она и есть сестрёнка, — улыбнулся Иккинг.

— Ты её ближайший и, по сути, единственный родственник на этом острове, — тоже с улыбкой сказала девушка, — не мудрено.

Кому, как не им, дар’ка, ценить родственные связи? Ведь в этом таком большом и таком чужом мире можно было положиться только на свою семью, с которой хочешь, не хочешь, а они должны были поддерживать хорошие отношения.

— К слову о ближайших родственниках, — спохватился парень. — Где Тора?

— Готовит вашему высочеству завтрак! — хмыкнула Кора.

— Ой, какие мы ехидные! Вот возьму и не дам тебе книжку!

— Тиран! — артистично изобразила отчаяние Жуть, стараясь сдержать улыбку.

— Какой есть!

Дальше юноша позавтракал кулинарными шедеврами от Торы. Жуть постаралась и сделала все в лучшем виде, так что слово «шедевр» не было преувеличением.

И конечно же Иккинг не забыл позвонить сестрёнке, а то она бы его потом живьём закопала при встрече, придушила бы, а потом воскресила и снова убила. Эх, нахватался он от их братишки его фразочек! Дагур, Дагур, ящерица ты рыжая да бесстыжая, что же ты с Иккингом делаешь? Он же, того гляди, таким же безумным и кровожадным станет.

Впрочем, творческое безумство не повредит, но только в умеренных дозах.

Ну, а теперь можно и БЛИКом заняться.

Это та самая разработка знакомых учёных Фурии. Им, правда, за неё начальство потрепало нервы знатно, приказав всё уничтожить, вместо чего они всё отдали Иккингу, ведь у него в последнюю очередь станут искать всё запрещенное, на деле уже проверенно, но это уже другая история. Тем более отец юноши о его общении с теми учёными ничего не знал.

Хах, Каратели так удивились, не обнаружив искомых чертежей мощнейшего оружия ближнего боя! Ведь их ждал суд и высшая мера. Расстрел и Мгновенный Крематорий — один разряд, и от тела останется только горстка пепла, которую поместят в урну и замуруют в ячейке «стены смерти».

Впрочем, он всё равно рисковал не меньше тех несчастных учёных, занимаясь своими исследованиями.

Главная ошибка тех изобретателей состояла в том, что они, создавая оружие столь многофункциональное, но и столь же энергозатратное, пытались увеличить объём сменного блока питания, даже не задумываясь о том, что в роли «батарейки» мог выступить сам дар’ка!

Мы, полудраконы, потомки людей и, всё же, главным образом — драконов.

А как последних ещё называли? Огнедышащие ящеры!

Они сами — источники невероятной энергии, и, несмотря на все запреты правительства, несмотря на то, что, по мнению всего современного общества дар’ка, это не возможно, они могли сами создавать огонь. И его можно использовать в качестве энергии, от которой и будет работать Излучатель.

Иккинг, втайне от отца, уже давно научился создавать собственный огонь, так что с этим у него проблем возникнуть не должно.

На самом деле создание собственного пламени было целой философией, с собственными правилами, аксиомами и определёнными сложностями.

В нынешнем высокотехнологичном обществе все религии давно считались пережитком прошлого, а если что, поминали Небо и Бездну, а не чертей и Богов.

В мире Искусственных Интеллектов, Аэрокаров, Многоуровневых Городов и всеобщей распространённости технических новинок верить в то, что нас окружала какая-то энергия, помимо той, что была изучена, исследована учёными, считалось глупым, абсурдным даже.

Метафизика осталась на Земле.

Да поди ж ты — не вся.

Осознавать, что вокруг был целый океан энергии, невидимой, неосязаемой, но при должном старании столь легко ощутимой, было слишком шокирующе.

Ещё сложнее было научиться управлять этими потоками внутри собственного тела, замедлять или ускорять их, перенаправлять и заставлять сливаться с другими.

После того, как он сумел обуздать энергию внутри себя, ему стало намного проще черпать эти силы из окружавшего его мира.

А искомое было буквально повсюду.

Высшим для него пилотажем пока являлось именно создание собственного огня — в его случае это было фиолетовое пламя или раскалённые сгустки плазмы.

Особенности пламени у разных видов дар’ка было обусловлено тем, что у них достаточно сильно различалось строение и расположение энергетических каналов в организме, и, как следствие, получаемый результат тоже сильно разнился, будучи похожим только у представителей одного вида.

Теоретически.

На практике он других дар’ка, овладевших искусством создания собственного пламени, так и не встретил, а потому свои догадки и выводы подтвердить или опровергнуть так и не смог.

К слову, у БЛИКа энергоблок заряжался не самим племенем, а именно чистой энергией, которая должны была им стать, но по воле полудракона так и не стала.

И именно разница между чистой энергией дар’ка и той, которая использовалась в обиходе всеми полудраконами и была главной гарантией безопасности оружия в руках Карателей — они не смогли бы напитать энергоблок и кому-нибудь навредить.

И, к слову, создание сменных блоков и было самым сложным — несколько месяцев Иккинг потратил только на расчёты и эксперименты, в поисках материала, способного хранить в себе личную энергию полудракона.

И нашёл.

Создал.

У юноши всё почти получилось, не хватало только деталей, которые вчера он как раз и достал. Осталось всё только подогнать по размерам и собрать. Этим он и убил весь день, забыв обо всём.

«Очнулся» Фурия голодным, измученным жаждой, но довольным.

БЛИК был готов, осталось только его испытать.

Выглядел БЛИК, как небольшой металлический цилиндр с оплетенной кожаными полосами рукоятью (точнее просто той частью цилиндра, за которую дар’ка и должен был держать его) с кнопкой и небольшой панелью управления режимами, переходящий в усечённый конус на конце. Этот конус имел углубление в самом своём центре, в котором можно было при ближайшем и внимательном рассмотрении заметить чуть выглядывающий кристалл фиолетово-голубоватого цвета.

При нажатии на кнопку устройство активировалось, переходя в изначально выбранный режим, который и в процессе можно было с лёгкостью поменять на другой — требуемый по обстоятельствам.

А у него обстоятельства могли быть ой какими разными.

Ну, а «БЛИК» расшифровывалось, как Боевой Личный Излучатель Карасика. Ну, «Карасик» — это фамилия Иккинга, если её перевести на русский язык. Ведь БЛИХ звучало бы не так красиво. Да и неудобно было бы произносить такое название.

Конечно, переименовывать чужие изобретения и выдавать их за свои разработки не есть хорошо… Но Иккинг некоторые моменты изменил кардинально, так, что теперь им не могли воспользоваться никто, кроме специально обученных дар’ка.

А собственный БЛИК парень подогнал под собственные параметры — Излучатель был сделан исключительно на Фурию и не подходил теперь даже обученным, но не являвшимся представителям его вида полудраконам — их тип пламени, а значит, и энергия просто не подойдёт.

На часах уж половина одиннадцатого вечера, а Иккинг ещё даже не придумал, как пробраться мимо охранника. Если в прошлый раз, то бишь вчера, у него было разрешение покинуть территорию, то сейчас у юноши его и в помине не было, увы…

И сегодня он не мог мелькать у охранника перед глазами.

Слишком подозрительно бы это было.

По идее, БЛИК, работая в режиме силового поля, мог помочь Иккингу покинуть школу, не привлекая к нему ненужного сейчас внимания, не навлекая на него подозрения.

Но только если его расчёты верны.

Права на ошибку не было.

Если юношу засекут, да ещё и с БЛИКом, то возникнут весьма закономерные вопросы. Отец Иккинга, узнав о запрещённом оружии, обязательно докопается до его происхождения, а значит, и до общения с едва ли не опальными учёными…

И в этом случае их ждала казнь!

Собравшись с духом, парень надел вчерашнюю свою одежду и предупредил своих Жутких Жутей, чтобы они в случае нехорошего чего молчали. Впрочем, они это и так знали.

Ночь была удивительно звёздной, но АЦ сегодня не светил с неба. Аритум находился сейчас в его тени. Идеальное время для подобной вылазки.

Добравшись до дальней, самой непросматриваемой стены, Иккинг активировал БЛИК. Далее, поменяв положение пальца, он включил режим силового поля.

Сейчас или никогда!

Юноша, аккуратно, чтобы не пораниться, раскрыл крылья, взлетел, приблизился к внешнему полю. Несколько взмахов крыла, силовые поля соприкасаются и…

И ничего не произошло.

Юноша оказался снаружи, на воле…

У него получилось!

Сработало!

Иккинг деактивировал БЛИК, убрал его в портфель и помчался в Среднее Кольцо. Громадный генератор вырабатывал мощнейшее поле, потому никто не мог попасть без спецпропуска из Среднего Города в Верхнее Кольцо. Пришлось Фурии повторить свой трюк, да ещё и умудриться не попасться Карателям.

В Среднем Городе стоило лучше передвигаться исключительно пешком, потому Иккинг пробрался в него сквозь ближайшую к восточной части города часть стены. Небо здесь, на этом уровне, в это время закрыто для полётов, множество отрядов Карателей следили за соблюдением комендантского часа, под который попадали все несовершеннолетние, к которым Иккинг уже не относился, ведь именно в семнадцать лет дар’ка считаются уже взрослыми и способными полностью нести за себя ответственность.

Иккингу, по сути, не стоило их опасаться, но он предпочел всё же быть предельно осторожным и избегать патрули. На востоке, на самых нижних уровня Среднего Города их мало, ведь там не далека и граница с Нижним Городом, а его посещать Каратели откровенно брезговали.

Дорога заняла около часа, и ровно в полночь перед Иккингом открылись двери кафе «Дио Эвел». Крис, сидевший за одним из столиков, кажется, совершенно не удивился его появлению.

— Что же, ты всё-таки один из нас, — улыбнулся Чудовище.

— Так это было всё же испытание?

— Конечно! — ухмыльнулся парень. — Простой Каратель, Наследник, да даже сам Вождь ни за что не поняли, что же это за место.

Месяц прошёл с того дня, когда Иккинг познакомился с Крисом Фаером, закончил разработку своего изобретения, испытал его и даже присоединился к организации, названной когда-то кем-то Северными Драконами.

Та ночь стала роковой — она окончательно разбила мир Наследника, полностью и до конца обнажив всю неприглядную истину, которую привыкли замалчивать, или просто не обращать на неё внимание…

Осознание столь простых истин уже не ударило по Иккингу, но приятного во всём этом было всё равно мало.

Кто мог знать, что одна ночь навсегда разрушила половину вероятного будущего…

— Значит, я — достоин, — тоже усмехнулся тогда Иккинг.

— Не то слово! — кивнул ему Крис серьёзно, без капли доселе мелькавшей в глазах смешинки. — Но не всё сразу.

Интерьер заведения был ненавязчиво простым, невычурным и до безумия уютным — кафе казалось частичкой дома, здесь хотелось расслабиться, хотелось забыть о постоянной бдительности, о собственной постоянной готовности отражать атаку.

Очень грамотно всё это сделано, нельзя не признать.

— Иного я и не ожидал, — ответил Иккинг, ведь, действительно, новичку не откроют все карты, это, по крайней мере, не разумно!

Если бы ему сразу всё рассказали, он бы разочаровался в тех, кого посчитал достойными того, чтобы, в перспективе, построить вместе с ним новый мир.

— Конечно, — согласился Крис.

Фоном играла приятная мелодия.

Ненавязчивая, без слов, и, что самое интересное, — совершенно не запоминающаяся.

Если не знать точно, где находишься, не помнить точно адрес и персонал, то опознать их потом будет столь проблематично, что даже страшно подумать.

Гениально.

Оставалось надеяться, что ему попались не дилетанты-энтузиасты.

— Всё хотелось бы знать про то, с кем и с чем придётся работать, — сказал Хеддок, спохватившись.

Действительно, не будет же он просто ширмой, вывеской — «вот, Наследник за нас, мы победим!».

Он хотел приносить реальную пользу.

— Хорошо, — тоже опомнился шатен, — сейчас расскажу.

— Ты просто возьмёшь и выложишь всё новичку? Серьёзно?

— Если бы ты был шпионом, тебя бы здесь не было, просто поверь, — вновь ухмыльнулся Крис. — Да и детали некоторые, для тебя, новичка, как ты сказал, мы опустим. Пока.

— Конечно.

Иккингу было и правда очень интересно, во что именно он по глупости и поспешности своей вляпывался. Впрочем, жалеть он точно не собирался — лучше корить себя потом, в старости, за содеянное, чем за то, что не решился.

— Что ты знаешь о Северных Драконах? — был задан вопрос, впрочем, не поставивший парня в тупик.

— Ну, так называли подданных Северного Короля, Смутьяна. Это был дракон вида Левиафан. Его гнездо отличалось тем, что каждый дракон был равен другим.

— Верно, — удивилось Ужасное Чудовище.

— Полагаю, на этом и строится идеология оппозиции?

— Да, — согласился Крис. — Если учесть тот факт, что драконы разумны, да и во многом мудрее людей и дар’ка, у нас гораздо больше признаков сохранилось от огнедышащих ящеров. И получается так, что от людей нам достались только некоторые пропорции и человеческое лицо.

— А! Получается, вы берёте пример с Северного гнезда?

— Ты догадливый, — хмыкнул Крис.

— Я просто сопоставил факты.

— Именно поэтому организация так и называется, — начал желтоглазый. — Наш лидер — Левиафан, которого прозвали Смутьяном…

* * *

Их лидер был Левиафаном, которого все звали Смутьяном.

Данного ему при рождении имени не знал никто, да и, откровенно говоря, далеко не молод был этот дар’ка — немало времени их расе надо было на то, чтобы до конца поседеть, а бессменный лидер щеголял серебристой шевелюрой уже дольше, чем жило самое юное поколение. Да и ровесники их родителей помнили Смутьяна только таким.

Пусть седина и была единственным, что выдавало возраст дар’ка (ведь, как и любой из них, тех, кто старше полувека, лидер выглядел лет на сорок — удобное свойство их расы).

Личность Смутьяна всё равно оставалась загадкой, но, тем не менее, было известно, что он сказочно богат.

Странным это было на самом деле — вычислить полудракона редкого вида, притом богатого, должно было быть просто, но в то-то и дело — вычислять некому было, ведь те, кто мог, — боялись, а те, кто не боялись, — не могли.

Смутьян финансировал боевые отряды, освобождавшие Безвольных, предоставляя им возможность жить на острове, скрытом от остального мира, в Новом Северном Гнезде…

Этот остров был экранирован, скрыт силовыми полями от всего мира, и совершенно не просматривался с орбиты — спутники были единственным исключением в моратории на космические исследования — что позволяло ему, расположенному в никому не нужном участке холодного океана, оставаться не находимым для правительственных сил.

На свои средства этот Смутьян обустроил в Гнезде небольшое поселение, снабдил специалистами школы и больницы — во все времена были те, кто оказался на обочине, смещенный чуть более успешным, чуть более обеспеченным.

Конечно, Новое Северное Гнездо не отличалось технологичностью — силовые поля создавали сильные помехи, выводившие из строя практически любую технику, как раз и не позволявшие найти этот клочок земли, но работали в обе стороны.

Потому ни поездов монорельса, ни аэрокаров, ни иных способов передвижения, кроме собственных крыльев, не было.

Да и вообще напоминает уютный сельский уголок земли двадцать третьего века с некоторыми уточнениями и нюансами… И населённый полудраконами.

Бывшие Безвольные не роптали.

Им не нужны были богатства, ведь они, наученные жестокостью других дар’ка, просто желали нормальной жизни…

Потому боевые отряды, обучение детей, медицина и наука, сельское хозяйство и скотоводство становились для них практически раем.

Мечтой, которая сумела воплотиться.

Многие достаточно обеспеченные граждане, в тайне поддерживавшие оппозицию, становились спонсорами данной деятельности.

Всем это было известно, но лишь немногие задумывались о том, что в качестве слуг практически всегда покупали девочек и девушек, поэтому Нижний Город был переполнен Жуткими Жутями мужского пола всех возрастов. Мальчиков просто выбрасывали вниз, забывая о них.

Выживут — молодцы, послужите ещё на благо своей родине, потратите остаток своей слишком короткой жизни на производствах.

Умрёте — сами виноваты.

Возможно, вас найдут и доставят в крематорий, чтобы использовать потом прах как удобрение, а может, вы просто сгниете.

На поверхности любого из Городов можно было найти тысячи скелетов достаточно разнообразных видов.

Коренные жители Нижнего Города никому не были нужны — их было даже больше, чем требовалось для работы на заводах и фермах, в шахтах, ведь этим обычно занимались сосланные сюда за свои проступки осужденные.

А когда кончался срок их наказания, выбраться наверх они уже не могли.

Да и не хотели.

Потому, если предварительно снять ошейник, было просто освободить Безвольных и переселить их в Гнездо, только делать это было надо крайне незаметно — на производствах всегда вёлся учёт работников.

Благо, для Нижнего Города как таковая не существовала перепись населения.

Деятельность оппозиции началась много лет назад, ещё до рождения нынешних глав правительств, а потому маленькое поселение давно уже превратилось в город.

Новое поколение уже взрослых грамотных Жутких Жутей уже сменило своих предшественников.

И к ним присоединились все несогласные и их семьи, ведь не всем быть бойцами — надёжный тыл, развитое и своевременное снабжение всегда были залогом успеха.

О Новом Северном Гнезде не было известно ни одному Карателю, но при этом это место являлось городом тех, кто был не согласен с этой системой.

Свободным Городом.

* * *

После краткого ввода в курс дел, Крис познакомил Иккинга со своим отрядом, и каждый из входивших в него дар’ка рассказал свою историю новичку, на что он ответил тем же.

Уютная атмосфера кафе, принадлежавшего близкой подруге Криса, полное отсутствие лишних ушей и искреннее сопереживание товарищей как-то само способствовало откровениям.

Как оказалось, Крис родился в Берссити. В десять лет он, лишился матери, но Джексон Фаер, отец Ужасного Чудовища, относившийся, к слову, к этому же виду, женился второй раз, а потому у Кривоклыка (Это был позывной Криса, которым тот пользовался достаточно часто и к которому привык как к собственному имени. Надо заметить, что Иккинга со временем стали звать Охотником, видимо, за присущие его виду особенности.) появилась, по закону жанра, злая мачеха, да ещё и младшая сестра-истеричка, которой всё всегда сходило с рук.

Мальчишка рос без родительской любви.

Жуткие Жути, на которых Сабрина и Джексон вымещали все свои гнев и раздражённость в случае отсутствия дома Криса, обходились с ним предельно холодно, не раз кричали на него, говоря при этом, что они слуги Фаера-старшего, а сын его — всего лишь избалованный мальчишка.

Совсем не удивительно, что Крис в двенадцать лет сбежал из дома.

Конечно, его нашли и вернули домой, но начало было положено.

Джексон прекрасно видел, что его супруга наговаривала на мальчика, но не вмешивался, предпочитая сохранять нейтралитет и не ссориться с супругой из-за всё больше разочаровывавшего его сына.

Запуганный, забитый мальчишка стал заносчивым, ощетинившимся подростком.

А потом спал барьер.

Крис перестал бояться отца.

Он просто ушёл из дома в последний раз и уже не вернулся.

Перебрался на Олух, в Берк, бросив всё, уничтожив все мосты, ведущие назад, в сытую, однообразную и такую безрадостную жизнь.

Здесь же он, совершеннолетний, но не закончивший обучение, и научился применять на практике свои умения стрелять без промаха, разбираться во всех видах оружия, вплоть до совсем древнего огнестрельного. Так же он, благодаря частой практике, стал мастером рукопашного боя.

Вот понять не мог Иккинг, Крис специально тогда поддавался тем хулиганам?

И именно здесь, в Берке, он, уже давно начавший сомневаться в правильности современного режима, познакомился в «Дио» с Сарой Стоун, хозяйкой кафе.

Она, ровесница парня, и открыла в полной мере Крису глаза.

И шатен стал Северным Драконом.

Со временем, из рядового Дракона он стал командиром боевого отряда, и теперь большую часть времени проводил на заданиях, только иногда выбираясь в Гнездо для отчётов.

Эта история помогла понять Хеддоку, что его отношения с отцом не так уж и плохи были. Ведь у него нет и не было злобной мачехи, не было ненависти по отношению к своему родителю…

Стоик, конечно, не самый лучший отец, но и проклинать его не за что.

Конечно, парнишке не хватало в своё время внимания с его стороны, но он не позволял кому-то клеветать на сына, портить завистникам и просто нехорошим дар’ка его репутацию.

Никогда…

Ну, а теперь пару слов об уже упоминавшейся Саре.

Это была милая, простодушная, открытая девушка-Громмель двадцати пяти лет от роду. Её русые волосы были вечно распущенны, впрочем, они ей не мешали, ведь только касаются плеч.

Она много улыбалась (особенно когда рядом был Крис), и при этом её жёлтые глаза всегда сверкали жизнерадостностью.

Несломленная.

И совсем не скажешь по ней, что её не любили родители, что она была нежеланным ребёнком.

А это именно так.

Опорой для девушки стал не отец или мать, а старший брат, не позволявший родителям обижать Сару.

В итоге, за выступления против правительства, Алекса арестовали, но казни он неведомым образом смог избежать, а потому сейчас находился где-то в Нижнем Городе, но ни единой весточки от него получить было невозможно, да и послать сообщение было задачей нетривиальной.

Родители же, узнав об аресте любимого сына, выгнали дочь из дома, а через несколько месяцев погибли.

Кто-то «особо добрый» подсыпал им яд из Голубого Олеандра…

Туда им и дорога.

Сара за счёт Города получила медицинское образование и пять лет проработала в больнице, однако в свободное время она занималась управлением семейным бизнесом — кафе «Дио Эвел».

Родители Сары передали сыну «Дио» по достижении им совершеннолетия (а он был на пятнадцать лет старше своей сестры и вплоть до её собственного семнадцатилетия занимался своим кафе, пока не был арестован, и всё его имущество не перешло обратно его родителям, а после их смерти — Саре).

Именно с тех пор это кафе стало местом, где собирались Северные Драконы, или просто сочувствовавшие оппозиции.

Теперь же, по окончании срока, который она была обязана отработать по направлению из школы, она вплотную занялась своим бизнесом, даже иногда готовила, лишь её Жуткие Жути, сиротки, которых она приютила у себя (очень, к слову, подружившиеся с Торой и Корой), ей помогали.

Может, и за кулинарные шедевры, а может, по каким-то неведомым Иккингу причинам, но Сару прозвали Сарделькой… По-дружески, шутя, а она и не обижалась.

Да только эта кличка прилипла.

Ещё одни члены отряда, близнецы Борис и Виктор Зиплбек вообще были отдельной темой…

Они — взрывотехники, лучшие мастера своего дела.

Если у них будет хотя бы спичка, то они организуют подрыв целого здания.

Кто-то очень любил химию…

Впрочем, насколько Хеддок знал из найденных им книг, это было абсолютно нормально для Пристеголовов — как для драконов, так и для представителей их расы…

К слову о Школе.

Барс и Вепрь, как называли чаще близнецов, были ровесниками Иккинга, но они выросли в интернате, ибо родителей своих они лишились в раннем возрасте, ещё до начала обучения.

В Школе готовили их как исследователей.

Учёных.

А по ним и не скажешь…

Главная особенность этих ребят — длинные, кислотно-зелёные волосы. У Барса они были собраны в хвост, а у Вепря заплетены в косу. И, пожалуй, это было единственное их различие.

Во всём остальном они — копии друг друга.

Одинаковые жёлтые, вечно смеющиеся глаза, одинаковое отвращение к угрям, впрочем, не обошедшее никого из дар’ка, за редким исключением, но у близнецов оно было выражено особенно ясно.

Казалось, братья Зиплбек не умели печалиться или быть серьёзными.

Но, Иккинг думал, это лишь маскировка.

Он-то видел, что они просто старались таким образом скрыть свою душевную травму. Говорят, они видели, как Каратели застрелили их родителей.

Так или иначе, но для Барса и Вепря эта тема запретная.

Никто не смел упоминать их родителей при них.

И к заданиям, связанным с Карателями, их не допускали. Впрочем, тут Хеддок с Крисом был совершенно согласен, ведь эти два юных террориста могли устроить что-нибудь, что обернулось бы слишком большими жертвами…

Следующей была Диана Штормфлай — мастер ближнего боя, а так же гениальнейший хакер.

Ей было двадцать два года.

Удивительно, но она была единственной, у кого была целая семья и не было разладов. Громгильда, как её прозвали, — дочь достаточно богатого Карателя и хозяйки сети ресторанов.

А Иккинг ведь её помнил, она закончила ту же Школу Карателей, где сейчас учился и он.

Родители Дианы, что свойственно многим Змеевикам, всегда требовали от дочери идеального поведения, дорожа своим социальным статусом. Да вот только с виду тихая, воспитанная девочка была бунтаркой внутри, а потому, втайне от родителей, стала сначала слушать земную музыку, потом читать запрещённую литературу…

Потом уже, закончив школу и переехав от родителей, девушка смогла вздохнуть полной грудью.

Теперь ей не приходилось постоянно заплетать свои длинные светлые волосы в косу. Блондинка даже покрасила несколько прядей в голубой — цвет своей чешуи.

Стиль Громы сильно изменился.

Учась в школе, она строго носила форму, всегда одевалась по всем правилам Школьного Устава, всегда делала всё, чтобы родители были довольны.

Но теперь Диана стала одеваться, как ей хочется, пусть она и несла службу Карателя.

Впрочем, милой Змеевице с талантами хакера не смогли отказать, а потому она работала в экспертно-криминалистической лаборатории, и имела много свободного времени, ведь дел, требующих её вмешательства, почти не было.

Именно этот факт, что девушка — Каратель, а уж тем более, работник лаборатории, во многом упрощал им их труд, ведь ребята знали точно, что именно будут искать.

Нельзя не сказать, что Громгильда во многом похожа на Астрид.

Хотя они даже, вроде, знакомы.

Но главное — от обеих почти невозможно ничего скрыть. Желтые глаза Дианы иногда просто пронизывали насквозь, ей было совсем невозможно врать, она словно всех гипнотизировала…

Надо сказать, что за этот месяц Иккинг смог усовершенствовать БЛИК.

Например, теперь в одном режиме он мог испускать молнию, в другом эта молния принимает вид хлыста, бьющего электричеством и вырубающего любого дар’ка, не устойчивого к сильнм разрядам (а это все виды, кроме Левиафана, Красной Смерти, Скрила и Ночной Фурии).

В третьем хлыст принимал вид энергетического клинка, способного перерубить и пережечь практически все известные материалы (парня слишком вдохновили световые мечи из когда-то давно просмотренного им древнего земного фильма), в четвёртом он мог генерировать защитное поле, пятый же режим представлял собой генерирование небольшого щита.

Как уже было сказано, БЛИК работал от энергии самих дар’ка.

Как оказалось, пирокинез для Северных Драконов не являлся редкостью, но до Хеддока никто не рассматривал его в качестве энергии.

Ну и никто не сумел достичь таких вершин во владении собственным внутренним огнём.

Может, им просто не хватало концентрации, может, им недоставало мотивации, что, наверное, всё-таки вряд ли, а может — не хватало внутреннего резерва личной энергии.

Надо заметить, у Иккинга, в отличие от крылатой рептилии того же вида, было практически неограниченное количество залпов тех плазменных шаров, что он был способен создавать. При этом он мог контролировать их мощность и если растягивать, стреляя самыми слабыми залпами, энергии, кстати, очень быстро восстанавливающейся, хватало и на сотню-другую залпов.

Одного такого залпа, точнее энергии, ему равной и питающей БЛИК, хватало на пятнадцать молний или на пять часов работы энергетического клинка или же хлыста, либо на тоже время работы поля или щита.

Но, надо заметить, эти характеристики описывали лишь БЛИКи, предназначенные только для Фурий.

Или его личные.

К слову, эту же энергию Иккинг научился помещать в специальные блоки питания, усовершенствованные силами учёных Северных Драконов, с энтузиазмом взявшихся за разработки.

За этот месяц парень немало узнал.

Например о том, что «верхушки» организации собирались создавать новый отряд, состоящий из самых лучших специалистов в своих сферах.

Поговаривали, что Крис имел все шансы там оказаться, да и возглавить его.

Вряд ли эти слухи были беспочвенны.

А ещё у Иккинга появились настоящие друзья, и он был очень этому рад.

Пусть не раз, добывая полезную информацию, он сильно рисковал.

Его «боевым крещением» стала операция, целью которой было похищение некоторых документов. При этом надо было сильно маскироваться да и принимать участие в этой вылазке могли лишь те, кто знал мышление Карателей, и при этом нигде не светился свои Следом (так называли Истинный Запах, который был у каждого живого существа).

Иккинга же по запаху было вычислить невозможно, ведь его След почуять могла только другая Ночная Фурия. Для всех других его запах — смешение эмоций и ощущений, не более.

Конечно, было страшно, но, естественно, не без помощи БЛИКа Хеддоку и ещё одному пареньку, Гарфу Штормфлай, Песне Смерти, младшему брату Громы, которому понадобилось маскировать свой запах, пришлось пробраться в кабинет отца Наследника и выкрасть те самые документы, попутно стерев из всех баз данных, чем и занималась Диана…

За месяц подобная вылазка повторилась лишь однажды, но и этого Иккингу хватило, чтобы понять весь груз ответственности, что сейчас он на себе нёс.

Ведь, если его поймают, то найдут и ребят, а их смерти он желал в последнюю очередь.

Конечно, они не боялись умереть за правое дело, но пусть лучше живут!

Видимо, парню не хватало именно этого — постоянной опасности.

Его жизнь приобрела новые, самые яркие краски. У него появились причины тренироваться усерднее, учиться лучше, готовиться к экзаменам основательнее.

Надо заметить, некоторые из этих экзаменов парень уже сдал.

Например, Боевую Подготовку.

Этот экзамен у Иккинга принимал тот же преподаватель, что и у других. И он был крайне удивлён, как и все одноклассники Наследника, кроме Хедер, когда ему удалось победить своего противника меньше чем за минуту.

Стрельбу и строение оружия Хеддок тоже сдал прекрасно.

И практику, и теорию.

При этом он вспоминал тот случай в переулке. Тогда у тех Змеевиков были устаревшие бластеры БИ-19, столь несовершенные своей беспомощностью во влажном воздухе.

Проще говоря, если бы в парня выстрелили тогда, под дождём, он бы не пострадал, ведь вода полностью бы нейтрализовала весь заряд и вывела бы из строя механизм.

Конечно, этот ужаснейший изъян, допущенный создателями-теоретиками, был выявлен уже в реальных боевых условия. Естественно, тогда ничем хорошим дело не закончилось…

В их же время у Карателей на вооружении стояли бластеры БИ-23, самые новые, усовершенствованные модели.

Конечно, «бишки» по всем параметрам уступали БЛИКам Иккинга, но Каратели об этом, естественно, точно не знали. Да и хватало двадцать третьих для установления порядка на улицах городов.

Сейчас же парень старательно готовился к экзамену по Драконоведению.

Он знал этот предмет на отлично, но ведь не мог же он рассказывать преподавателям всё это своими словами!

Надо учить определения, правила…

Но Иккинг устал от всего этого.

Заданий от Криса пока не было, а от школьной рутины хотелось взвыть.

Этот противный гул толпы выводил из себя, раздражал.

Хотелось тишины.

Парень, отпросившись у директора, отправился гулять в лес. Конечно, обычного ученика не выпустили бы за территорию школы, а уж тем более из города, но он-то исключение.

* * *

Сейчас Иккинг шёл по лесу в сторону утёса, где любил в моменты, когда получалось выбраться в дикую часть острова и остаться без чуткого надзора старших, любоваться на закат.

Сосны стали редеть, почва становилась всё более и более каменистой. И вот уже могучий, практически непроходимый лес сплошной стеной остался позади парня. Впереди, на скальной площадке, были разные выступы, большие камни, совсем заросшие.

Вдруг в нос парню ударил незнакомый запах.

Это не просто какой-то незнакомый дар’ка, а вообще неизвестный ему вид, пусть его запах и напоминал отдалённо полудраконий.

Иккинг стал медленно двигаться в сторону обрыва, но на его пути встал огромный выступ скалы, поросший тёмно-зелёным мхом, который в иных местах, на подобии бороды, свисал с согретого тусклым солнцем камня, отгораживавшего парня от странного источника запаха.

Собравшись с духом, ведь неизвестное всегда пугало, он обошёл преграду и… увидел девушку.

Простую девушку, лет пятнадцати (ну, или, если пересчитать на земной манер — семнадцати), сидевшую и рисующую разгоравшийся сейчас закат.

Всё бы ничего, если бы она не была человеком!

— Кто ты? — спросил Иккинг, стараясь сдерживать волнение.

Она чуть вздрогнула, обернулась и быстро встала на ноги, наклоном головы обозначив приветствие, на что Хеддок автоматически ответил тем же.

Что поделать — рефлексы!

Изучающий взгляд скользил по юноше, а он воспользовался этим и сам стал её рассматривать, запоминая каждую деталь, словно зная — пригодится.

Невысокая брюнетка с чёрными глазами, в которых сверкали непонятные, нечитаемые искорки разного цвета, и чуть смуглой, возможно просто загорелой, кожей. Длинные волосы были распущены, но удерживались серой банданой, одетой на голову. На бандане были разные узоры и надпись на каком-то знакомом парню языке, но разбирать, что именно там написано, он не стал.

До этого на девушке были солнцезащитные очки достаточно старомодные, и вообще они были, по большей части, именно человеческим атрибутом, но сейчас она сняла их, чтобы получше разглядеть Иккинга.

Чёрная майка была свободной, короткие джинсовые шорты, которые, кстати, у дар’ка никто, зачастую, не носил, открывали вид на совершенно человеческие ноги.

— Кто я? — переспросила она с самым философским видом. — Я — Странница.

Девушка была преисполнена какой-то уверенностью, ленивой и небрежной властностью плавных, текучих движений, лишённой порывистости и резкости, присущих подросткам любого вида.

Даже людям.

Но оставался открытым вопрос, который Иккинг не преминул задать, ведь это было безумно важно:

— Но как ты сюда попала?

Это было по-настоящему интересно. Последние люди покинули Аритум несколько сотен лет назад — достаточно, чтобы забыть путь сюда, а дар’ка забыть людские повадки.

— Разве не ясно? Пришла, — хмыкнула Странница, выразительно глянув на своего собеседника. Но, видимо, сжалившись над ним, решила всё-таки разъяснить. — По гиперпространственной тропе.

Что такое «гиперпространство» Иккинг представлял весьма и весьма смутно, несмотря на достаточно немалое количество статей и даже некоторых книг, прочитанных по этой весьма интересной, но до крайности сложной теме

Несмотря на все их технические достижения, научные открытия и просто средний уровень знаний населения, очень даже внушительный, разумным, жившим только на одной планете, в своем крохотном мирке и совершенно не занимавшимся космической отраслью исследований, понять это было очень сложно.

Даже начитанному и образованному Иккингу.

Тем труднее было осознать понятие «гиперпространственная тропа», пусть и вторая часть этого словосочетания как бы намекала на весьма простую и до ужаса гениальную разгадку.

— Понятно… — протянул Иккинг, сделав вид, что, действительно, все понял. — А как тебя зовут?

— И то верно, — спохватилась девушка. — Зови меня Дженет. Дженет А’Роми.

Иккинг нахмурился.

Не в первый раз он натыкался на эту фамилию. Насчёт имени он уверен не был — слишком большой объем имевшихся знаний как бы предполагал свои, весьма специфические трудности, — и потому с уверенностью утверждать не мог.

Но…

— Что-то знакомое.

— В летописи вашего мира могла быть упомянута моя сестра — Лаун.

Нет, это было не то.

Лаун… От корня «lau» Языка Древних, и дословно это перевести можно было как «путь» или «странствие», что, в принципе, весьма символично, если учесть, что эти девушки — сёстры.

Но слово на Древнем он бы запомнил наверняка, а потому это было точно не оно, к, почему-то, весьма немалой печали.

— Но она редко стала выбираться за пределы своего сектора, считая, что не её это дело — шататься по галактике, как несмышлёной девчонке, — продолжала тем временем говорить Дженет. — Ну или другая моя сестра — Авен. Но о ней известно Разумным намного меньше, она всегда старалась не выделяться из толпы, сливаясь с ней и наблюдая за обществом изнутри.

Авен.

В голове что-то прострелило болью, словно тупую иголку воткнули в мозг. Такое бывало, когда с души падали блоки, сковывавшие ее, не позволявшие развиваться.

Могло ли быть ключом к оковам имя сестры Странницы?

В принципе, могло.

Но имена всех людей, обладавший такой мощью, чтобы стать по-настоящему легендой, точно вошли бы в историю Аритума, и уж точно были бы общеизвестны.

Сколько же должно было пройти времени, чтобы они забылись?

Чтобы канули в лету…

— Сколько же вам лет? — спросил он напрямую.

— Неприлично задавать девушке такой вопрос, но для тебя всё же скажу — много. Очень много. Да и мы привыкли измерять длительность своего существования жизнями.

А вот про измерение прожитого количества лет жизнями, а не, собственно, годами, он читал. Вот только тоже мало что понял — даже при всём долгожительстве дар’ка, он просто не мог себе представить существо, возраст которого измерялся уже несколькими жизнями — слишком это за гранью привычного.

А вот оно — прямо перед ним.

И выглядит даже младше его самого…

— И сколько же тебе жизней? — вопрос вырвался сам собой, и, если честно, Иккинг задавать его изначально вовсе не собирался — было уже сказано, что это находилось за гранью приличия.

Дженет же только улыбнулась лукаво, сверкнув золотыми огоньками бликов в краях своих черных глаз.

— Большой Круг.

Хеддок только простонал, пробурчал разочарованно что-то невнятное под заливистый смех девушки.

— Ты издеваешься?

— Есть немного, — согласно кивнула Странница. — Редко можно встретить живого, способного спокойно выносить мою ауру, — слишком много силы во мне скрыто, не удерживает её полностью физическая оболочка.

— Но я почти ничего не чувствую, — возразил Иккинг, ещё не до конца осознавая сказанное его собеседницей.

— Ой ли! — усмехнулась она. — Прислушайся к себе.

И парень прислушался.

Он ощущал безграничное спокойствие рядом с этой Страницей. Умиротворение и безмятежность.

Уют…

Домашний уют, который ему неведом был доселе.

Это ощущение было похоже на теплую, ласковую воду океана, всесильного и безжалостного, но в исключительных случаях — милосердного.

— Ну… Я словно в тёплое море нырнул — что-то могучее, не давящее, но окутывающее… Не знаю, как объяснить.

— Я понимаю. Это — моя энергия. Её количество напрямую зависит от возраста и уровня развития души. Хотя твоя сила на меня давит весьма ощутимо, и для смертного пока что — она очень и очень внушительна.

Он силен?

Неужели его… энергия так же ласково (или нет?) давила на Дженет, что она, сквозь море собственной силы была способна ощутить его?

Как-то не замечал он за собой такого — чем он отличался от остальных?

Кроме своего образа мыслей…

И кроме пирокинеза (это же так называлось, его умение управлять своей собственной энергией, а потому и своим огнем).

— Много силы не равно умению ею управлять, — с горечью пробормотал Иккинг.

— Но что-то же ты всё-таки сумел понять и запомнить, — проницательно заметила Дженет. — Иначе бы просто не мог чувствовать энергию.

— Наверное.

Да, Странница, конечно же, была права, ведь, действительно, можно было повсюду увидеть подтверждение ее слов — дар’ка не верили в то, что подобное возможно, ведь это не вписывалось в рамки современной науки, а потому не могли управлять своей энергией. Забыв о ней, они не были способны чувствовать ее, а потому, не находя подтверждения ее существованию, яро заявляли о том, что ее нет и быть не могло.

Замкнутый круг, однако.

— Однако ты прав, — согласилась со словами Иккинга, ранее прозвучавшими. — Тебе нужно учиться.

Парень поджал губы и горько покачал головой, соглашаясь со Странницей.

Ему нужно было развиваться и совершенствоваться, ведь большая сила была в равной степени тождественна столь же большой ответственности.

Но кто мог дать ему знания?

Хотя ладно. Найти знания было не так-то сложно — было бы желание, а до его воплощения рукой подать.

Но где ему взять умения?

Одно дело учить теорию и, например, действие символов, написанных энергией, на реальность, и совершенно другое — практика.

Бои.

Дуэли.

Ритуалы и целительство.

Только малую часть этого можно было изучить самостоятельно, без постоянного присутствия внимательного и мудрого наставника.

И практически все, что можно изучить самостоятельно, было связано со сложными вычислениями, точными и неизменными формулами.

То же, что делалось по ощущениям, на интуиции, без Мастера было постичь и вовсе нереально.

Иккинг был исключением, подтверждающим это правило, — постигать свою внутреннюю энергию в одиночку было невероятно трудно.

Только его упорство напополам с безысходностью помогли ему справиться.

— Вот только не у кого, — наконец озвучил парень свои невеселые мысли.

Девушка как-то странно посмотрела на Иккинга и прикрыла глаза. Оставшаяся видимой часть радужки на миг сверкнула фиолетовым огнём (или просто посветлела?), вся фигура девушки замерла.

Казалось, она даже не дышала.

— Почему же не у кого? — со смешинкой во взгляде воскликнула Дженет, придя в себя. — А если я приоткрою тебе завесу той тайны? Покажу пару мелочей, подарю пару книжек… И не смотри на меня такими глазами, твоя судьба иная — и учиться ты будешь не у меня. И Мастером называть не меня ты будешь.

Соображал и переваривал случившееся Иккинг недолго — сложить два и два он-то точно мог, а потому, шокированный собственными, весьма очевидными, к слову, выводами, он тихо охнул:

— Ты можешь видеть будущее?

— Да, — невозмутимо ответила Странница, словно они говорили о чём-то обыденном. — Конечно, я в этом не так виртуозна, как моя старшая сестра, — она способна на годы вперед заглядывать и перебирать вероятности, словно листы бумаги, выбирая ей угодные.

Хеддок распахнул глаза, затаив дыхание, и, как Дженет совсем недавно, замер, размышляя.

Такая мощь в руках одного единственного Разумного была не просто колоссальна — катастрофична, ведь, как бы то ни было печально, в руках самых сильных и сосредотачивалась самая большая власть. А власть над будущим — самая всеобъемлющая, ведь тот, кто буквально решал судьбы народов, слабым быть не мог просто по определению.

— Но разве это не… плохо? — очень робко спросил Иккинг.

Решать за Разумных их судьбу однозначно не могло означать благо, ведь всегда должен был оставаться выбор, возможность самому принимать решение.

Свобода.

Но говорить напрямую было страшно.

Всё-таки не хотелось навлекать на себя гнев столь могущественных существ — их всегда лучше держать в союзниках или, в самом крайнем случае, в покровителях.

— Почему же плохо? — искренне удивилась Дженет, не уловив в словах своего собеседника ни негатива, ни обвинения. — Авен всегда была равнодушна, что ли, к процессам внутри общества Разумных, её больше интересовали сами планеты, особенно её собственный мирок. Она выбирает лучшие пути для его развития, не допуская катастроф, способных уничтожить цивилизацию как таковую. Она неподкупна и справедлива ко всем.

А вот это уже был иной разговор.

Не царица, не владычица — незримая хранительница мира.

Божество?

Именно таким образом описывали предмет своего поклонения служители древних, канувших в Лету или просто оставшихся там, далеко, на Земле, религий.

— Описание такое, словно она — богиня из древних легенд, — заметил Иккинг.

— Ну… Это близко к тому, — призналась Странница. — Я-то после окончания Большого Круга прожила всего четыре века, а она — уже почти полторы тысячи лет. И плюс сам Круг — сто сорок четыре жизни, и все лет по шестьдесят в среднем. Итого — около десяти тысяч лет. А опыта у неё больше, чем у любого мне известного Небесного Странника.

Десять тысяч лет.

Эта цифра просто не укладывалась в голове.

Что он там говорил про свою неспособность осознать жизнь длительностью в несколько раз больше, данной его виду? Что он говорил про ограниченность его сознания, подобную всем остальным?

За сотню веков родились и рухнули в Бездну десятки, сотни, а может, и тысячи цивилизаций. Было открыто и колонизировано Человечеством столько миров…

И эта Авен была тому свидетелем?!

— А кто такие Небесные Странники? — опомнился вдруг Иккинг.

— Всё тебе расскажи… — усмехнулась Дженет.

— Ты не похожа на тех, кто против получения… Разумными знаний, — прищурившись, медленно и чётко сказал Хеддок, совершенно серьёзно и как-то печально даже.

— И то верно. Учись, пока можешь. Всю жизнь учись, и после неё тоже.

Но что было после жизни?

И было ли?

— То есть?

— Эх… Сейчас расскажу… Небесные Странники — это…

Небесные Странники — это те, кто, по легендам, сеяли и пожинали души разумных.

Конечно, все это было несколько иначе, и роль этих Высших была непостижима для ума смертных, любивших во всем и вся видеть божеств.

В самых разных мирах, где ещё остались артефакты Древних, где ещё помнили хотя бы крупицы их учений о Душах и Великом Пути, можно было найти упоминания о тех могущественных существах, которые были способны беспрепятственно перемещаться из мира в мир, копя знания и силы.

Иногда они даже делились знаниями с Разумными.

Иногда — брали учеников из числа Одаренных, о которых речь обязательно зайдет дальше.

И чтобы понять саму суть этих непостижимых созданий, нужно было углубиться в историю конкретно этой реальности, как таковой, как бы то ни было сложно.

Если верить рассказам Древнейших из известных современным Одаренным всех мастей Небесных Странников, изначально во Вселенной не было никого, кроме, собственно, Первой.

Точнее, просто не было известно, что было до появления Великой, и было ли что-то до неё вообще.

Когда и откуда появилась Первая, тоже было загадкой для вообще всех.

Кто-то, чьи имена давно потерялись в реках времени, полагал, что она могла просто и незатейливо прийти из многомерных миров, из более сложных, а потому и тяжелых измерений, которые просто-напросто оказались перенаселены своими многомерными жителями.

И именно какие-то радикальные изменения в Сложных Измерениях привели к появлению трёхмерного мира, относительно других реальностей простого и понятного.

К появлению той самой Вселенной, в которой проходили свой Великий Путь жизней Души.

Её все называли по-разному.

Однако всегда главной была суть, а не форма, потому имя было совершено не важно поначалу.

Позже она сама назвала себя Эйра. Или же Эирен, смотря в какой транскрипции читать это слово на практически мертвом сейчас языке Древних.

Но чаще всего, и это лучше иного отображало ее суть, ее называли Великой Матерью, или просто Праматерью.

Именно Великая, судя по рассказам самых Первых Небесных Странников, создала Вселенную в том виде, в котором она существовала и по сей день.

Чистый Разум, непостижимый и недосягаемый для понимания смертных, способный превращать мысль в материю собственной Волей, и стал причиной тех неведомых маломерным созданиям изменений, приведших к созданию этой реальности.

Строительным материалом выступил первородный Хаос, который примыкал ко всем известным существовавшим слоям мироздания.

У Хаоса не было ни структуры, ни чётких границ, ни собственных измерений — тот был просто громаднейшим накопителем дикой, сырой энергии, с которой всё и началось.

Здесь не могла существовать материальная жизнь, только энергетическая и то — совсем недолго по меркам любых Душ, ведь под действием дикой энергии, Аши, и гольный Разум, и сама по себе Душа, и их единение, называемое Духом, распадались до всё той же элементарной силы, от которой когда-то давно и произошли.

Великая, несмотря на все самые невероятные свои способности, умение силой собственной Воли перекраивать реальность на своё усмотрение и мощи свои мыслей, способных воплощаться из ничего, на пустом месте ничего создать не могла.

Ей под силу было из энергии любой природы материализовать что угодно, какой угодно сложности, создать что-то доселе неведомое и невозможное, но только когда было из чего создавать.

И именно результатом таких экспериментов стали простые, маломерные Души, которые, как и положено, проходили свой путь, длинною в Большой Круг, то есть в двенадцать раз по двенадцать, сто сорок четыре жизни.

И именно её творением были Первые или так называемые Древнейшие.

Ещё, стало быть, юная и, наверное, всё-таки вечная Праматерь творила новые миры, подталкивая их на протяжении миллиардов лет (контрено — около десяти миллиардов лет подготовки к непосредственно творению) к тому, чтобы зародилась, пусть и не без её помощи, способная к длительному существованию разумная жизнь.

Жизнь, способная помнить свои прежние странствия.

Увы, у исследователей минувшего из числа Странников имелись все основания полагать, что воплощать задуманное ей пришлось методом научного тыка.

Иначе говоря — путём проб и ошибок.

Но говоря о жизни в целом и о разумных созданиях в частности, ошибки всегда оборачивались катастрофами просто непостижимых масштабов, особенно на первых порах.

Гибли не миры — галактики.

Какие-то просто не выдерживали сильно нарушившегося равновесия в сырой энергии Хаоса.

Какие-то уничтожали сами себя.

Какие-то особо живучие расы оказывались способны не просто покинуть родной мир — поработить и собственную галактику, а ещё парочку соседних, попутно умудрившись уничтожить и доселе казавшиеся успешными результаты Эксперимента.

Триллионы и Квадриллионы разумных…

Подумаешь — один другой десяток тысяч лет.

Иногда — сотня.

Тысячелетий, естественно.

В таких случаях Великой приходилось вмешиваться, что делать она совершенно не любила, ведь от того терялся весь, так сказать, спортивный интерес в происходившем.

И тогда на месте сгинувших в когда-то давным-давно давший им жизнь Хаос образовывалась абсолютная пустота.

Пространственные, временные и энергетические аномалии.

Если материальная жизнь наткнётся на подобные места, а они были сравнимы своими размерами с погибшими вместе со всеми своими жителями (и их Душами, свидетели её ошибок Первой точно не были нужны) Галактиками, то случится новая катастрофа.

Что тоже, судя по всему, на первых порах происходило.

И не редко.

Потом Первая просто решила ограничить возможность передвижения своих созданий, сделав так, чтобы покинуть пределы собственных галактик они просто не могли.

Вообще никак.

Ведь одна погибшая галактика — не так страшно, как сразу несколько оных по вине этой самой одной.

Конечно, так было уже не столь интересно, но уничтожать собственные творения во имя сохранения остальных, ей всё равно было до безумия жаль, как и любому создателю и просто творческой личности.

В конце концов её постоянно и без всякой помощи с её стороны растущая и развивавшаяся реальность стала слишком большой, чтобы она могла справляться с ней без помощников.

И тогда она создала их.

Первых.

Древнейших.

Она отобрала самые достойные и умелые Души разумных её Эксперимента, увенчавшегося Успехом, из числа тех, кто сумел к тому времени пройти Большой Круг и ждал У Черты своей участи.

Что было За этой самой Чертой — оставалось загадкой для всех, кто продолжал находиться ещё в этой реальности.

Можно было только предполагать, что там находились те самые, уже упоминавшиеся другие, более многомерные измерения, откуда предположительно и пришла Первая.

Но проверить это было невозможно.

Ведь те, кто побывал За Чертой — молчали, а те, кто специально отправлялся, чтобы всё разузнать — не возвращались.

И потому собранные у той мифической Черты Души ждали, что же будет дальше, ведь никто не мог им этого поведать.

Никто, кроме Великой.

Та наградила отобранных ею частью своей силы и знаний на пару с возможностью создавать новых Одарённых, передавать силу новым достойным, нагрузила обязанностями, дала в помощь свои аватары и благополучно исчезла за ту самую грань.

И периодически возвращалась с инспекцией.

Новоиспеченные Первые не растерялись и стали знакомиться друг с другом, создавая весьма своеобразную, но до крайности интересную культуру, пусть и крохотную по численности ее носителей.

Несколько столетий, а может и тысячелетий — точная цифра затерялась под пластами минувших эпох — они разбирались в собственных способностях, экспериментируя, исследуя пределы своих возможностей.

И записывали все это.

На собственном, ими созданном языке.

Свои знания они хранили в специально построенных и особым образом защищённых Библиотеках, оставив для себя возможность туда возвращаться.

Но и достойным Одаренным путь туда был открыт.

С момента появления Древних барьер вокруг каждой из галактик усилился, полностью и окончательно отрезая их друг от друга.

И потому о других галактиках было известно крайне и крайне мало, даже просто их физические параметры оставались лишь предположениями.

О цивилизациях и говорить не приходилось.

И если история до того знаменательного момента страшилась на предположениях и части расшифрованных дневников Древних из самых ранних Библиотек, найденных Одаренными, то после него судьба галактики Млечный Путь на протяжении миллионов лет была известна достаточно хорошо.

Когда она попала в руки Древних, пусть их и было достаточно ограниченное число, около тысячи на все сотни и тысячи тысяч парсек вокруг, ее уже наполняли множество пригодных для жизни планет, на которых эта самая жизнь умудрилась к тому моменту весьма успешно зародиться и даже хорошо развиться.

К тому моменту там уже существовало человечество как раса, пусть даже никому, даже им, Древним, было неизвестно, откуда люди пришли.

Упустили они этот момент.

Тот факт, что Первая и Древние были замешаны в появлении жизни на планетах Млечного Пути объяснял удивительную схожесть флоры и фауны очень многих миров.

Иногда живых с гибнущего мира просто переносили в другой, пригодный к жизни.

Возможно, именно так люди и распространились по галактике.

А может — нет.

Тем не менее растительный и животный мир многих планет если был не идентичен, то вполне схож и совместим.

Это, безусловно, облегчало существование и работу Древних, пусть уже и не нуждавшихся во всем том, что делало физическую жизнь несовершенной.

И так шли десятки тысяч лет.

Древние собирали знания и наблюдали за Экспериментом Великой, время от времени пресекая рвение самых агрессивных.

Однако в какой-то момент новых талантливых Одаренных, прошедших Большой Круг, набралось столько, что продолжать игнорировать их стало просто неприлично.

Вообще, до того момента все Души, окончившие прохождение своего Великого Пути, делились на две большие, но совершенно не равные части.

Одна, в которой оказывались все те, кто на протяжении Пути шел против законов, установленных Праматерью, шёл против жизни, как таковой, оказывалась обречена быть возвращенной в первородный Хаос, где Души распадались до составлявшей их когда-то дикой энергии, утрачивая все знания, полученные на протяжении Большого Круга, полностью лишаясь связи с разумами, часть которых могла остаться существовать отдельно, а другая была все так же стёрта из реальности.

Эта Аши, сырая энергия, возвращалась в великий круговорот, и из Хаоса шла вновь на создание новых Душ.

Так что их всегда существовало примерно одинаковое количество.

Ведь если в одном месте появлялось слишком много Душ, то в другом происходили какие-то ужасавшие даже Древних события, в результате которых те были вынуждены перенести всё, что было там, в Хаос.

Баланс сохранялся неизменным.

Вторая часть прошедших Большой Круг Душ просто уходила за черту, жаждя для себя покоя.

И только столь ничтожные доли тысячных процента Душ оказывались достойными того, чтобы их Одарили особыми силами.

Именно из числа этих отобранных и появились первые Небесные Странники — весьма разносторонне развитые Одаренные, обязанности которых весьма разнились.

Куда потом ушли они, эти самые первые Небесные Странники, было неизвестно никому, ибо даже в Уле существовавших на тот момент Великих Библиотеках не было ни слова сказано о тех событиях.

Ещё одна неразрешимая загадка.

Но, в отличие от Древних, Странники хоть и имели более ограниченные возможности, могли принимать облик любого существа, которым успели побывать на Великом Пути.

А поскольку большинство рас, населявших галактику, составляли люди и родственные, способные скрещиваться с ними и иметь жизнеспособное потомство виды, то и были они антропоморфными существами, зачастую.

Первые Странники осуществляли, так сказать, общее руководство в конкретных мирах, подчиняясь прямым приказам Древних, от которых, впрочем, обычно трудно было дождаться хоть какой-то реакции.

Всё-таки, не смотря на очень и очень схожую природу, Странники и Древние были существами разных порядков, и рамки их сознаний, способности были просто несопоставимы.

Всё-таки разница в возрасте сказывалась.

Из-за того, что Странники имели вполне себе физическое воплощение, пусть и являлись существами более высшего порядка, нежели просто смертные, они, пусть и поддерживали свою материальную оболочку своей Аши, могли в маленьких мирских радостях себе не отказывать.

В том числе, они могли заводить детей.

Единственное, чем отличались такие дети — эти Души были новорожденными, так сказать.

Новосозданными.

И если уже все признаки своих родителей — их силу, их способности, пусть таковые и станут им доступны в полной мере только после прохождения Великого Пути.

И когда первое поколение Небесных Странников вошло в силу, закончило свой Большой Круг, уже их потомки, тоже наделённые способностями к управлению Аши, начали свой Путь.

А часть из них сразу видоизменилась, избрав себе другой род занятий ещё до окончания Странствия.

Часть стала так называемыми Стражами.

Часть — Видящими.

Часть — просто Одаренными.

Сила разных душ смешивалась и разливалась по мирам, и уже только какие-то определенные виды и расы обладали способностями.

Со временем, путем все тех же проб и ошибок, стало ясно, что способностями обладали абсолютно все.

Ведь все пришло из Хаоса, и все в него в конечном итоге канет…

Уровень сил зависел от возраста Души, от количества прожитых жизней.

Каждая жизнь приносила Душе новые знания, опыт и умения, помогал ей развиваться, однако каждый раз энергетической системе приходилось выстраиваться заново — каждое перерождение подчистую стирало предыдущие параметры, оставляя только, чаще всего, пол и характер.

Вообще, живой Разумный состоял из трёх обязательных частей, иногда вполне способных функционировать друг без друга, но только при определенных условиях.

Первая часть, присущая всей материальной жизни — тело.

Физическая, собственно, оболочка.

Без нее материальная жизнь таковой называться по определению не могла и, пусть и освобождалась от многих запретов и ограничений, лишалась тоже очень многого.

Если тело продолжало свою жизнедеятельность уже без остальных незаменимых своих составляющих, то это… нечто называлось уже, говоря простым языком, зомби.

Живой мертвец.

Именно отсутствие души и разума объясняли их весьма характерные особенности.

Увы, с подобными существами Небесным Странникам тоже доводилось сталкиваться — далеко не все Одаренные использовали свои силы во благо.

Правда служители Дха, Великой Тьмы, зачастую не понимали смысла своего собственного учения, а потому в Хаос, который они называли Бездной, попадали они раньше отведённого им срока.

Последователи Абеш, Великого Света, бдительно следили за сохранением равновесия.

Нарушенный баланс грозил гибелью всему.

Второй составляющей любого представителя материальной жизни был Разум.

Он, как и тело, от жизни к жизни менялся, и к моменту завершения Великого Пути их насчитывалось ровно сто сорок четыре.

Обыкновенный смертный не способен был получить доступ к Разумам своих прошлых воплощений — к их памяти, к их знаниям.

Для этого требовалось развивать свою энергетическую систему, укреплять свою связь с Душой, принять свою Аши и учиться совладать с ней.

На такое способны были не все — терпением и упорством мало кто отличался, на самом деле.

Те, у кого связь Души с Разумом и Телом была крепка изначально, то есть у Стражей, Видящих и прочих Одаренных, возможность заглядывать в прошлое была и при должном развитии они от жизни к жизни становились все сильнее.

И именно поэтому практически у всех них были развиты таланты в области менталистики.

Небесные Странники же сочетали в себе знания всех своих прожитых жизней, а потому к числу живых не могли причисляться — их разум, сложенный из ста сорока четырех частей был слишком сложен и многогранен для понимания смертных.

Однако при определенных условиях Странники могли оставаться близкими к живым, теряясь в толпе, но для этого им приходилось временно блокировать часть своего Разума, оставляя только Память и все самое необходимое в их понимании.

Чисто Разум вполне мог существовать.

Достаточно сформированный Разум Одаренного становился самостоятельным при своем таковом желании, согласии своей Души и наличии достаточной силы.

Но существовал один очень деликатный нюанс — следующее перерождение той Души сразу имело полный доступ к Памяти ставшего самостоятельным Разума, но для Одаренного та жизнь не засчитывалась в полной мере — как Странник или Высший Страж такая Душа будет чуточку, практически незаметно, но все-таки слабее.

Для изначально сильного — не критично.

Такой самостоятельный Разум смертные называли Призраком.

Тело и Разум не могли сосуществовать вместе без третьей составляющей, которой они и связывались между собой и которой являлась, собственно, Душа.

Именно поэтому после смерти разумного, то есть когда его душа отправлялась на перерождение, оставшиеся тело и разум существовать просто не могли.

И именно поэтому воскрешение было невозможным.

Те, кто пытался воскресить умершего проигрывал не Смерти, а наоборот — самой Жизни.

Душа же вполне могла сосуществовать с одним единственным Разумом или сочетать в себе сразу несколько, и в таких случаях она была даже сильнее, и называлось такое сочетание Духом.

Духами от хорошей жизни мало кто становился — добровольно отказаться от возможности переродиться или уйти За Черту могли очень немногие.

Зачастую именно Разумы прошлых воплощений Духов становились Призраками.

Также существовало заблуждение, что абсолютно все разумные в конечном итоге станут Небесными Странниками — это было не так, и уже упоминалось, по каким причинам.

Однако, смертным, не способным видеть картину мира полностью, можно было простить их ошибку.

Верить-то им никто не запрещал.

Уже был упомянут Большой Круг.

Существовал ещё и Малый — двенадцать перерождений.

Одаренные, прошедшие Малый Круг могли остановить свое Странствие и остаться среди живых, сохранив и даже приумножив свои силы.

Однако было важное «но» — такие разумные, пользуясь практически всеми силами Небесных Странников, пусть и в пока что урезанном объеме, вплоть до присущей всем прошедшим Великий Путь Душам способности строить между мирами Гиперпространственные Тропы, не имели полного доступа к своей памяти, не могли иметь Разум Странников, даже получив со временем все их силы.

Ну, если только не вмешивались Древние, конечно.

Нынешнее поколение Небесных Странников было двенадцатым по счету, что было весьма символично.

И именно поэтому можно было с уверенностью сказать, что среди Высших Одаренных сложились свои рода.

И примером тому являлась семья А’Роми.

Пусть все Старшее поколение уже давно ушло За Черту, три сестры продолжали свое существование.

Возможно, они когда-то сумеют найти ещё родных.

Или нет.

Или сами уйдут в многомерные миры.

В который раз Иккинг убедился в идиотизме их системы образования, в частности это касалось всего педагогического состава их школы, внезапно решившего проявить внимание к выпускникам.

Ну сдался им этот поход?

Нет, надо же сделать вид бурной деятельности, чтобы отчитаться перед начальством!

Они, успешно завершившие учёбу и столь же успешно сдавшие экзамены выпускники, могли бы уже целый день спокойно отдыхать, наслаждаться своими законными каникулами перед трёхмесячной практикой!

Но нет!

Надо же заставить детей идти в лес, искать там не пойми что, да ещё и ночевать в этом же треклятом лесу!

«Это сплотит коллектив, тем более вы должны уметь ориентироваться на местности!»

Что это он так разбушевался?

Да пожалуйста, ему не жалко!

Иккинг в лесу мог и месяцами жить, без оружия и продовольствия! С его-то хоть как-то имевшимися в наличии познаниями об Аши и способах управления ей! И развитыми инстинктами.

Но зачем же его было включать в команду этой жалкой так называемой «элиты», Наследников Советников?

Так нет, его ещё и капитаном команды сделали!

«Ты — наследник, будущий Вождь. Ты должен уметь справляться со своими подчинёнными», — сказали ему.

Они что, без няньки не справятся? Флаг им в руки, барабан на шею!

Стоило бы пояснить. Их директор решил, что неплохо бы в ознаменование успешного окончания учебного года устроить небольшое соревнование между несколькими командами выпускников.

Его суть заключалось в том, что в лесу будет спрятана некая вещь, которую надо будет найти.

В их распоряжении будут полтора суток, карты с ориентирами и подсказками, а так же всё самое необходимое для ночёвки в лесу.

Победителям подарят новейшую модель бластера.

Да на что ему этот бластер?

У Иккинга был БЛИК!

Ох, надо было успокоиться.

Сейчас победа — дело принципа.

Надо было показать руководству их Школы, что эти «мимозы» под руководством Иккинга были способны на многое! Пусть отец парня увидит, что он — лидер, что ничем не хуже него.

Конечно, Иккинг — Северный Дракон, а потому вряд ли станет Вождём.

Если только не будет совершен государственный переворот, в результате которого его отца бы сместили, а его самого, фигурально и не совсем выражаясь, посадили бы на трон.

Однако на такой вариант развития событий Наследник был не согласен.

Скорее всего этот громкий титул перейдёт к Сайману Йоргенсону, как к ближайшему родственнику Иккинга по отцовской линии.

Хорошо хоть парень предупредил Криса о соревновании, а то вдруг у него было для Иккинга какое-нибудь важное и срочное задание, как это всегда и везде бывало.

Вероятность эта, конечно, невероятно мала, ведь сверху было пока глухо, приказов не поступало.

Крис же, вчера выслушивая его негодование, только рассеянно кивал.

А на следующий день проверенный источник Иккинга, в виде болтушки-Громы, сообщил парню о том, что их командир соизволил отправиться «в командировку».

Видимо, «верха» всё-таки что-то затевали.

А, может, это просто совет, сопряженный с созданием нового отряда.

В общем, отсутствие заданий для Иккинга на ближайшее время было гарантировано. И, наверное, его именно этот факт выводил из себя, заставляя тихо-тихо выть от скуки.

Скуку эту разбить удавалось только попыткам осмыслить все то, что сказала ему две недели назад молодая Странница, с которой ему встретиться не иначе, как по велению судьбы.

Ну или Высших.

Или Аши.

Единственное, что удалось понять сразу, — это собственную ничтожность. Осознать собственную незначительность и слабость по сравнению с такими существами, как Небесные Странники.

Ещё со слов Дженет Иккинг сумел понять, что он тоже был Стражем, но пока относительно молодым, едва ли прошедшим даже Малый Круг.

А ещё девушка наотрез отказалась рассказывать про других известных ей Одарённых, ограничившись упоминанием о своих сёстрах, и то крайне скупо и только общими понятиями, лишив его деталей.

По всей видимости, она хотела, чтобы у него сложилась собственная картина, а не навязанная кем-то.

И за это Иккинг был даже благодарен.

Не стоило отвлекаться.

До начала соревнования Хеддок, на правах командира, построил в шеренгу своих временных (или нет) подчинённых и с самого начала разъяснил своим товарищам порядки в их команде и просто правила и технику безопасности.

Осматривая отданных ему на эти полтора суток ребят, парень задумчиво покачал головой.

Астрид и Хедер как всегда стояли рядом, навытяжку, и плевать они хотели, что перед ними был их одноклассник. Сейчас Иккинг для них был начальством, чьи приказы не обсуждались.

Такой подход парню понравился.

Примерно то же демонстрировали Роберт и Роуз.

А вот дальше в ряд стояла троица менее приятная, но не менее привлекавшая внимание.

О чём-то переглядывались-перешёптывались близнецы Юлия и Юлий Торстон, больше известные, как Забияка и Задирака. Их длинные блондинистые волосы слегка развевались на ветру, который был неизбежен для любого острова.

Они были, как и Виктор с Борисом, дар’ка вида Престиголов со всеми их характерными особенностями. В том числе и с предполагаемой ментальной связью между близнецами.

Забияка с Задиракой любили оправдывать свои прозвища, проказничая, часто ссорясь и даже дерясь друг с другом, но пусть кто-то только попробует обидеть одного из них, месть второго не заставит себя ждать и она, явно, будет яркой и пламенной…

При этом в прямом смысле.

Обычно они веселы и легкомысленны, но, когда того требует ситуация, ребята становятся предельно серьёзными и рассудительными.

Впрочем, бывает это крайне редко.

На самом деле они были очень умны и начитаны, просто старались не показывать этого, своими шутками создавая себе репутацию людей недалёких, пусть и наделённых хорошей фантазией. Подобный ход был поистине гениальным — все те, кто полагался на слухи и общественное мнение сильно недооценивали близнецов.

Их отец — Александр Торстон, Советник, был правой рукой Финна Хофферсона, его заместителем и лучшим другом. Он — Ужасное Чудовище, единственное в роду Торстонов.

Мамы у близнецов не было, она погибла при исполнении своего долга, ведь тоже была Карателем.

Кстати, пост своего отца они унаследуют вместе, так как Престиголовов нельзя было разлучать, однако наследником будет уже гипотетический сын Задираки.

Предполагаемые в будущем дети Забияки наследовать смогут только в том случае, если её брат навсегда останется холост.

И замыкал шеренгу уже упоминавшийся ранее Сайман Йоргенсон.

Это был не очень высокий брюнет с голубыми глазами, принадлежавший, как и Крис, к виду Ужасное Чудовище, и соответственно юноша наделён большими красными с коричневыми пятнами крыльями, сильным хвостом той же расцветки и длинными рогами.

Несмотря на всё его высокомерие, Йоргенсон являлся прекрасным и верным другом.

В детстве Сайман страдал насморком и потому получил прозвище «Сморкала», так его зовут друзья и до сих пор, но, впрочем, это его не обижает.

Когда-то Сморкала пытался ухаживать за Астрид, но потерпел неудачу и теперь встречается с Забиякой, которую он искренне и крепко любил и это, по всей видимости, было взаимно.

Какая прелесть.

Сайман, естественно, тоже был сыном Советника — Стивена Йоргенсона, главы Карателей, двоюродного брата Стоика. Стивен был Змеевиком, а потому, как и подобает данному виду, очень горделив и самолюбив.

Но гордыня и эгоизм Йоргенсона-старшего выходили за рамки, если честно.

По сравнению с отцом, Сморкала был просто ангелочком с нимбом над головой, которых, если постараться, можно было найти в очень древней живописи и литературе.

Нельзя винить юношу в его характере, ведь он вырос, беря пример во всём только с отца.

Матери же у Саймана не было.

Миера Йоргенсон пропала примерно одновременно с матерью Иккинга. Женщина была, как и сын, Ужасным Чудовищем. Её, высокую блондинку с голубыми глазами, парень тоже знал только по голоизображениям.

Так что кузена Иккинг понимал и принимал, пусть и не общался с ним, как с тем же Дагуром.

И вот сейчас они уже шли цепочкой по лесу.

Иккинг его знал достаточно хорошо, потому никто не возражал, когда он встал во главе этой группы. Да, к тому же, все вели себя тише воды, ниже травы, ведь в отличие от него, они были напуганы тишиной леса, пением птиц, журчанием далёкого ручейка и шелестом листьев.

Им, детям современных технологий, непривычна природа, несмотря на то, что они — всё те же животные.

Страшно представить, что будет через пару сотен лет.

Наверное, дар’ка будут шугаться от одной бабочки: дикий зверь!

Не удержавшись, парень хмыкнул.

Сотни запахов переплетались, путались, но при этом они явно указывали на своих хозяев, рассказывая об их переживаниях, чувствах и даже, в какой-то степени о мыслях — остаточный эмофон хорошему эмпату считать ничего не стоило.

Эти запахи тоже были непривычны для ребят.

Иккинг, спустя некоторое время, где-то полтора часа, перестал над ними насмехаться, пусть и мысленно, а только поглядывал с доброй подковыркой — они не виноваты были в том, что их такими сделали.

Спустя ещё полчаса его команда начала жаловаться на усталость, духоту, голод, жажду…

В общем, приводили все аргументы за привал.

Ну как Иккинг мог отказать этим «несчастным»?

Конечно, Хедер, Роуз и Астрид не жаловались, но по измученным зноем глазам всё было ясно.

Конечно, Фурия даже не чувствовал тепла.

Но у него было немного другое строение организма, а потому температурные ощущения у него сильно отличались. Иккинг в снег мог бегать в майке, а в зной, как сейчас, спокойно ходить в закрытой форме Карателя старого образца (там была ещё не совершенная система регулирования температуры, но сейчас это проблема была уже устранена, так что в этой форме каждый дар’ка может почувствовать себя немного «разящим»).

Жаль, его друзья этим свойством обделены.

Как уже было сказано, подобное ощущение мира было присуще всем представителям класса Разящих.

Вздохнув, Фурия объявил пятнадцатиминутный привал.

Ох, эту радость на измученных зноем лицах надо было видеть. Счастливые «страдальцы» со стоном облегчения просто рухнули на траву, в тень огромной сосны.

Иккинг даже немного улыбнулся.

Ну дети, честное слово!

Вроде уже взрослые, закончили школу, осталось только практика, а в такой мелочи находят счастье.

Хотя…

Возможно, они и правы.

Зачем стремиться к крупной цели, изнуряя себя, когда, если хорошо приглядеться и относиться ко всему проще, можно найти радость в любой мелочи.

Из тени парень наблюдал за каждым из своей команды.

И у каждого на лице было что-то разное, каждый думал о своём.

Наверное, Хеддок всё же слишком на них наговаривал.

Хорошие они, просто по разные с ним стороны баррикад. Жаль, что не переманить их на свою сторону. Хотя, конечно, Ингерману с Хедер можно было бы промыть мозги, открыть глаза на печальную действительность, но зачем создавать им лишние проблемы, втягивать их в эту кутерьму, полную вечных опасностей?

Кстати, об этих голубках.

Хедер сидела, положив голову на плечо Роберта, и о чём-то с ним тихо беседовала, иногда посмеиваясь. Конечно, если бы Иккинг захотел, если бы направил свои ушные отростки в их сторону, то без проблем бы услышал разговор, но оно ему надо?

Это личная жизнь его сестры, туда он соваться не имел права.

Ну, разве что её кто-нибудь обидит…

Но за сестренку он спокоен, Роберт — парень порядочный, в хорошей семье выросший, однако.

Ещё одна маленькая деталь — Ингерман приобнял крылом Хедер, а та в свою очередь расслабила свой смертоносный хвост с острейшими шипами. В смоляных волосах девушки иногда играли солнечные блики, пробивавшихся сквозь хвою вековой сосны, под которым сидела эта сладкая парочка.

А вот другая парочка.

Роуз взахлёб рассказывала Юлию о каком-то недавно выученном ею особом приёме ближнего боя, при помощи которого можно было сломать крыло любому дар’ка без особых усилий.

Тот увлеченно слушал, иногда задавая вопросы.

Вдруг голубые глаза Задираки горели азартом, он, кажется, придумал на ком испробовать этот приём.

Ой-ёй-ёй…

Блондинка замолкала, и тогда начал свою речь Юлий.

Он рассказывал об узнанном от знакомого Пристеголова способе создавать мощные взрывы при помощи всего одной спички и ещё нескольких весьма доступных и распространенных мелочей, на которые обыватели просто не обратили бы внимания в данном ключе.

Однако…

Надо пробить его по своим каналам, уж больно это Иккингу что-то напоминало!

Даже Сайман сидел и ворковал с Юлией!

А Забияка и рада, слушала его небылицы, да вздыхала восторженно, как и положено влюблённой девице.

Брр… Хотя…

Видимо, он просто завидовал.

Чуть-чуть.

Но радость за брата, пусть он и не принимал этого родства, которое, между прочим, могло сделать его лидером этого замороченного города, была сильнее. Было видно, что чувства его искренни, что говорил он чистейшую правду, что он действительно любил…

И только Астрид, прекрасная, стойкая, смелая, решительная Астрид сидела одна, в сторонке, с тихой улыбкой наблюдая за парочками.

Вот только глаза её были грустными.

Ей одиноко?

Может, тогда у Иккинга не всё потеряно? Впрочем, не надо было жить ложными надеждами, быть «рабом иллюзий».

Их с Хофферсон взгляды пересеклись.

Она словно гипнотизировала, в своей излюбленной манере, Фурию, он тонул…

Так, играя в гляделки, они сидели около минуты, но всему есть предел, и его «противница» заморгала, на миг отвела глаза, потом вновь глянула на Иккинга…

И парень широко и искренне улыбнулся.

Астрид тоже улыбнулась, хоть и робко, нерешительно.

Вроде он и не произнёс ни слова, а ощущение, что поговорил по душам.

Стало намного легче.

Опомнившись, Хеддок всё же достал карту и стал мысленно намечать кратчайший путь до места назначения.

Хм… Им был знакомый парню овраг.

Он там не раз бывал, будучи ещё совсем мальчишкой. И ведь только он знал, что можно не обходить Вороний Мыс, а пройти напрямую, по пещерам, вырытыми когда-то очень давно Шёпотами Смерти.

Ну, что же, так и поступим, ему только проще.

Им проще.

Иккинг оповестил ребят об окончании привала и о продолжении пути.

Кто-то, кажется Юлий, а может и его сестра, взвыл, что они уже часов пять шли. Пришлось Фурии нахмуриться и с самым серьезным видом заявить, что не пять, а четыре с половиной.

Это немного разрядило обстановку, они все рассмеялись.

Даже Астрид.

* * *

Не замечал ни Иккинг, ни тем более уж его товарищи внимательного взгляда чёрных и фиолетовых глаз.

Их таинственные обладатели молча переглянулись.

За этим крылось больше, чем казалось на первый взгляд, — двое вели ментальный диалог, не слышимый совершенно никому.

— Неужели это так необходимо?

— Увы. Без этого никак.

— Он может погибнуть.

— Нет. Он сильный.

— Много сильных было. И где они сейчас?

— Этот справится. Неужели ты не видишь? История повторяется.

— Остается только надеяться .

— И ждать.

* * *

До входа в сеть тоннелей был ещё где-то час пути, а там уж — час по тоннелям, вместо трёх-четырёх в блужданиях вокруг громадной и скалистой горы.

Надо было заметить — им было запрещено летать.

Ещё раз оглядев ребят, Иккинг предложил им или устроить обед сейчас, или перед тем, как войти в пещеры.

Единогласно было выбрано поесть сейчас, что и не удивительно.

Ну, скажем так, осознав, что сейчас день перевалил за половину, можно и перекусить с чистой совестью — они и так сделали наверняка больше, чем все остальные команды.

Пусть они изначально были не в равных условиях — Иккинг понимал, что этим руководство желало показать другим Карателям, да и их детям, что Наследники и их приближенные — лучшие.

Но не стоит отвлекаться.

Девочки сразу захлопотали, а Иккинг, наконец, позволил себе немного по-настоящему отдохнуть, вздремнуть… Правда, весьма оригинальным способом — он забрался на достаточно крепкую ветку сосны и, обвив её хвостом и закутавшись в собственные крылья, повис вниз головой подобно летучей мыши.

Или драконам вида Ночная Фурия.

Задирака поглядел на своего командира, постарался повторить его трюк, но у него, естественно, практически ничего не получилось — он и пяти минут провисеть не сумел.

Обиженно надув губы, Юлий грохнулся на мягкую, сочную траву и, тихо выругавшись, исчез в неизвестном направлении, потирая ушибленное место.

Спустя некоторое время Фурию разбудил аппетитный запах приготовленной еды. Он повторил подвиг Юлия, свалившись с ветки, но, заглушая хохот остальных собственным, вместе с ребятами принялся обедать.

Это сколько же Иккинг спал?

Часа три, не меньше!

Кто эти полудраконы и что они сделали со знакомой Хеддоку не самой приятной компанией?

Но, видимо, он действительно недооценил ребят.

И очень даже зря.

Ему стоило взять свои слова про ни на что неспособных «мимоз» назад — он сильно ошибся, сделав то, за что насмехался над другими — положился на слухи.

А с этими ребятам можно и в поход!

Зной спал, идти стало легче, по крайней мере ребятам, он то ведь и не испытывал никакого дискомфорта, по причине им уже объяснённой. Час пролетел незаметно, пейзажи хвойного леса мало изменялись, только запахи…

Нигде не было хищников, и это было очень странно…

Впрочем, потом об этом стоило подумать, сейчас надо было провести ребят через сеть туннелей. Ведь из них только Иккинг видел в темноте не хуже чем днём — специфика бытия представителем ночного вида, а они заплутают тут…

Да и не столько в зрении дело…

Дело в неком подобии эхолокации.

Иккинг, как и все Ночные Фурии, умел издавать звук на частоте, недоступной уху обыкновенного дар’ка. Этот звук отражается от предметов и улавливается его ушными отростками, помогая ему видеть даже в кромешной тьме.

Вот лес немного поредел, стало намного больше камней.

Они вышли к отвесной скале, в которой виднелась узкая щель, рядом с которой росли какие-то кусты. С последними парень безжалостно расправился, открывая вход в пещеры.

Об их происхождении ходит много догадок, но есть только один факт — они появились уже после заселения Олуха, но ещё до истребления (Или просто исчезновения? Это тоже для весьма спорный вопрос…) драконов.

Кто-то предполагал, что эту сеть тоннелей, ставшую причиной незастройки этой части острова, ведь земля здесь просто не выдержит и обвалится под тяжестью многоэтажных зданий, создали Шёпоты Смерти в надежде затаиться и таким образом спастись от скрещивания своего генома с людским.

Что, в принципе, им очень даже удалось.

Следуя указаниям Фурии, команда выстроилась в цепочку, взялась за руки и шла за своим командиром.

Время, казалось, остановилось в этой черноте и неизвестности.

Да, он тоже ничего не видел, ориентировался на слух и на свою эхолокацию… Было жутко, было страшно, чего уж таить… Иккинг слышал, как сильно, как быстро бились сердца команды…

Им тоже страшно!

Ох, но меня это сбивало.

Хорошо, хоть они не заблудились и спустя некоторое время впереди забрезжил неяркий свет, оказавшийся выходом.

Дальнейший путь до его оврага был короток и лёгок.

Конечно, Иккинг привык добираться сюда на крыльях, а потому всё несколько затянулось… Но вот, лес расступился и перед командой оказался обрыв, высотой метров двенадцать. Это был котлован, углубление в земле, очень напоминавшее бассейн.

К слову, здесь даже был пруд, он как раз под ними.

И тут Фурия сделал самый безрассудный за последнее время поступок — оставив на земле рюкзак, он, разбежавшись, прыгнул вниз с обрыва.

За спиной послышался вскрик девчонок, но это лишь полторы секунды, ведь потом над его макушкой сомкнулась прозрачная гладь. Парень завис на глубине метров четырёх, буквально оказался в невесомости…

Это было великолепное ощущение, словно он ненадолго оказался в космосе — даже полёт был не столь захватывающим.

«Сделай только шаг

В сторону воды,

Пусть на миг замрёт душа —

Вниз уходишь ты,

В колыбели миров,

Ты — пришелец и гость,

Просто гость…

Слышишь этот звук?

Он вокруг тебя,

Словно сотни цепких рук

Удержать хотят,

Ты паришь под водой,

Одержим этой странной игрой…»* — вспомнилось парню.

Действительно, он ощущал такое полное умиротворение, и забылись все проблемы… Он — не человек, и задерживать дыхание умел ой как надолго…

Полчаса — не меньше…

Удобно, правда?

«Бездна зовёт

В долгий полёт,

Бездна влечёт

В вечный полёт,

Всё бесполезно,

Он не исчезнет…

Ты слышишь Зов Бездны!

Бури и шторма

Где-то далеко

Здесь покой и тишина

Просто и легко!

Ты хотел бы как тень

Плыть забыв о земле

В темноте…»

Наследник, действительно, забыл обо всём на свете, и нехватка кислорода не мучила его…

Энергия окружала его, поддерживала его, наполняя до самых краёв и даже больше, не давая захлебнуться в холодной ещё, но чистой-чистой, совсем прозрачной, как слеза, воде.

Вдруг Хеддок заметил какой-то странный, чуть тусклый блеск, похожий на огонёк. Он пригляделся — на дне лежал какой-то свёрток, изнутри которого шёл тот самый блеск…

Серьёзно?

Питер, Директор свихнувшийся от постоянного нахождения в компании юных и буйных дар’ка, ты знал, что Иккинг обязательно сюда нырнёт?

Ведь на карте и слова про воду нет, даже намёка!

«Всё трудней дышать,

В жилах кровь кипит,

Пусть на миг замрёт душа,

Бездна пусть решит:

Отпустить ли домой

Или здесь отвечать с глубиной…

Бездна зовёт

В долгий полёт,

Бездна влечёт

В вечный полёт,

Всё бесполезно,

Он не исчезнет…

Ты слышишь Зов Бездны!»

Иккинг опустился на дно, взял этот сверток и, всё же ощутив неприятное давление воды, понял, что пора всплывать.

Он, помогая себе крыльями и хвостом, разбил всё той же макушкой спокойную гладь пруда. Умиротворённо, как ни в чём не бывало, парень добрался до берега, вышел из воды.

Картина маслом: Хедер вся в слезах, Роуз без сознания, Астрид нервно ходила из стороны в сторону, Сайман и близнецы думали, как достать со дна своего идиота-командира, а Роберт готовился нырнуть за его телом.

— Рано вы меня со счетов сбрасываете! — сказал Иккинг немного недовольно.

Все находящиеся в сознании оглянулись на голос.

Послышался стук падающих тел.

К Морфею отправились Хедер и Астрид. За ними следом отправился и Сайман, оказавшийся ненамного крепче девчонок.

Немая сцена.

— Ой, Итен, ты — зомби?! — восторженно спросил Юлий.

Фурия глянул в зеркальную гладь пруда, которая уже выровнялась после его всплытия. На него смотрел привычный всем брюнет с вечно растрёпанными волосами и ярко-зелёными глазами.

Что же сделало Иккинга похожим для них на зомби?

— Или это реально ты? — вторила Задираке его сестра.

— Зомби-и-и-и!

Твой убийца крепко спит, но ты его найдёшь!

Зомби-и-и-и!

Не спасут его мольбы и святая ложь! ** — хохоча, пропел Иккинг, почувствовавший, как растекалось тепло по его душе от мысли, что за него настолько сильно беспокоились.

— А? — переспросил Задирака, закономерно не понявший ни слова из языка на непривычном и даже немного режущем слух языке, вычленив для себя только знакомое «зомби».

Эх… Влияние массовой культуры ни для кого не проходило даром — даже для образованных и начитанных Наследников.

— Бэ! — ответила за Иккинга Забияка, оказав ему неоценимую услугу, ведь объяснять Юлию что-то, когда он по-настоящему это узнать не хотел — смерти подобно.

— Так, сколько меня не было?

— Около часа… — пролепетал Роб, а Юльки только кивнули, подтверждая слова друга.

— Ну что же… — задумчиво изрёк Иккинг. — Мой рекорд мною же и побит!

— Ты всегда такой? — хотел спросить Роберт, но был грубо перебит близнецами.

— Крутой! — выкрикнули Забияка и Задирака, восхищённо на глядя своего командира.

Конечно, Фурии этот восторг, несомненно, льстил, давая надежду на дружбу хоть с кем-то из этой компании, помимо Хедер.

— Капелька безумства и непредсказуемости никогда не будет лишней, но применяю я их редко, и только когда рядом нет кого-то из Карателей или подчинённых отца, — ответил парень с улыбкой.

— А как ты так надолго задержал дыхание? — спросил Рыбьеног, окончательно приходя в себя и убеждаясь, что перед ним стоит прежний, живой и здоровый Хеддок. — Особенности вида?

— Именно! — ответил Иккинг.

После этого начали приходить в себя все остальные.

Заметив, что дело уже к ночи идёт, Фурия подумал о том, чтобы начать обустраивать ночлег.

Решено было остановиться прямо здесь, ведь всё равно никто не придёт сюда ночью — по тёмному лесу никто не сумеет сюда добраться, если только эти кто-то не принадлежали к ночному виду.

А такими являлись Ночные Жути и Фурии.

Первые априори здесь находиться не могли, их просто не выпустили бы за пределы города, да и среди учеников их школы их нет и никогда не было, а вторые представлены одним только Иккингом.

Пока девчонки хлопотали над ужином, а парни готовили ночлег, Хеддок, как командир, изучал содержимое того свёртка.

В нём оказался допотопный, совсем примитивный, но от того стабильный и очень надёжный прибор ГЛК-3 — «галка третья», подобный тому, что находился у всех Карателей на руке.

Это было средство связи, проецирующее голограмму абонента, с ними говорящего, а так же сообщение можно было записывать.

Только у Иккинга, как и у всех состоятельных дар’ка, «галка» была встроена в браслет и была представлена моделью ГЛК-9, новейшей и самой совершенной на данный момент.

Та же модель, что покоилась на дне пруда, была громоздкой, неудобной, но гораздо более прочной, а главное — работала даже в самых экстремальных условиях.

Ведь если его «галка» хоть и будет работать после часового душа, то суток в воде она точно не переживёт, сломается под гнётом подобных над собою издевательств, а «тройка» пролежала в пруду не меньше этих самых суток, а то и больше.

Наконец, разобравшись где у этого несчастного приборчика кнопка включения, Иккинг его активировал.

Красный огонёк начал мигать, предо Фурией появилась голограмма Питера Гоббера.

Он одобрительно улыбнулся и сказал: «Поздравляю, Иккинг и его команда, вы выполнили задание. Сигнал, свидетельствующий об этом, мы получили, теперь можете не торопиться, прогуляться по лесу, отдохнуть…»

Весьма мило со стороны их ненаглядного директора позволить им выспаться перед многочасовой дорогой назад.

Впрочем, это тоже только на руку всем им.

Парень объявил всем о выполнении задания, не забыв упомянуть, что все — молодцы, вели себя достойно, почти не жаловались, что теперь можно отдохнуть, выспаться и отправиться в обратный путь.

Эти его слова были встречены нестройным «ура», полным облегчения.

Ужинали они уже когда село солнце, при свете походного костра. Отблески огня играли на лицах ребят. Пламя создавало некий уют, словно очищая мысли и воспоминания.

Сегодня Иккинг увидел тех, к кому с детства испытывал некую подсознательную неприязнь с совершенно другой стороны.

Это — сплочённая команда.

Устоявшийся коллектив.

Пусть и с другими принципами и идеалами, но всё же. На них можно было положиться, с ними можно было пойти в бой. Но только, как уже было сказано, они были по разные стороны баррикад.

А жаль…

Этот день преподнес и Фурии урок — он не всегда сразу видел суть полудракона. Конечно, в городе они станут снова прежней этакой «элитой», но он всё равно теперь уже знал другую сторону их личностей.

Теперь, в таком уютном молчании, они просто сидели вокруг костра и, словно под гипнозом, смотрели в огонь…

Вдруг, откуда-то, у Сморкалы в руках появилась гитара.

Он задумчиво и чуть неумело, неуверенно начал перебирать струны, а потом, сыграв вступление, запел.

И ребята стали ему подпевать.

Хеддока до глубины души удивил, можно сказать, даже обескуражил тот факт, что это была песня на одном из земных языков! Не русский, на котором привык петь и слушать музыку он, но всё же!

Ещё не всё потеряно…

Совсем не всё!

Иккинг забрал гитару у Саймана, стал старательно вспоминать песни попроще. Решив, что надо сыграть всё же что-то из лирики, а то вдруг они откуда-то знали эти песни, он теперь насчёт них ни в чём не уверен, он начал играть вступление.

В глазах ребят появилось удивление, быстро сменившееся одобрением.

Можно предположить, что после этого дня Иккинг сможет с ними нормально общаться, без всех этих… шепотков и неприязни.

По крайней мере, он очень на это надеялся.

И искренне этого хотел.

Пальцы на автомате стали перебирать струны, и он, так сказать, не присутствовал сейчас и здесь, и пусть вступление к одному из самых известных хитов, который понравился всем, звучало, мысли его были далеко-далеко…

Иккинг представлял себя человеком, обыкновенным человеком, жителем Земли, стоящим в толпе таких же людей, кричащих такие родные для них всех четыре буквы.

И группа не заставила себя ждать.

Спустя мгновение стало ясно, какую песню играют «арийцы»…

— Ночь унесла тяжёлые ту-у-учи,

Но дни горьким сумраком полны…

Мы расстаемся, так будет лу-у-учше,

Вдвоём нам не выбраться из тьмы…

Я любил и ненавиде-е-ел,

Но теперь душа пуста-а-а!

Всё исчезло, не оставив и следа-а,

И не знает боли в груди осколок льда-а-а…  — пропел он, представляя, что подпевал вокалисту вместе с той бесновавшейся толпой…

В глазах ребят, заметивших его отстранённость, вновь появилось удивление, смешанное с непониманием.

Но он не обращал на это никого внимания.

Эта песня не призывала ни к каким действиям, не пыталась показать и высмеять какие-то пороки общества. Это просто лирика, которую он не переносил, но которая иногда так и рвалась наружу вместе с очередной песней…

Каким будет настроение, таким и будет отношение к подобным песням.

— Я-я-я помню всё, о чём мы мечта-али,

Но жизнь не для тех, кто любит сны-ы,

Мы слишком долго выход иска-али,

Но шли бесконечно вдоль стены-ы-ы… — продолжил он, уставившись глядя прямо в костёр.

Иккинг размышлял о жизни на далёкой и такой чужой Земле, пусть она и была родиной их предков, хотя в правдивости последней мысли он сильно сомневался…

Ведь, в конце концов, идеология Северных Драконов и строилась на мысли о том, что они — потомки драконов…

— Я любил и ненавиде-е-ел,

Но теперь душа пуста-а-а!

Всё исчезло, не оставив и следа-а,

И не знает боли в груди осколок льда-а-а… — пропел Фурия припев.

Ребята, всё же не знавшие этой песни, подпевали припев.

Но, надо заметить, его сильно удивило, что Астрид подпевала гораздо увереннее, да и слова произносила правильно.

Подозрительно, однако…

— Пусть каждый сам находит доро-огу-у-у,

Мой пу-у-уть будет в сотню раз длинне-е-ей…

Но-о-о не виню ни чёрта, ни бо-ога-а-а,

За всё платить придётся мне-е-е-е!  — пропел Иккинг последний куплет.

— Я любил и ненавиде-е-ел,

Но теперь душа пуста-а-а!

Всё исчезло, не оставив и следа-а,

И не знает боли в груди осколок льда-а-а…* * *

 — А это было уже практически дружным хором с ребятами.

После этого последовали заключительные гитарные аккорды, а потом всё стихло.

Ни Хеддок, ни кто-то из ребят не осмеливался разбить повисшую тишину.

— Красивая песня, — наконец вышла из этого подобия оцепенения Хедер. — Братишка, а как она называется?

— Не помню, — легко и непринужденно соврал Иккинг, — да и не важно, про что эта песня.

На том и порешили.

Все легли спать, только он остался дежурить. В конце концов, они в лесу или нет? Здесь и диких зверей найти можно, и ещё кого похуже…

* * *

Оглядев спящих юношей и девушек и остановив свой взгляд на бдительно сторожащем их сон парнишке, обладатель фиолетовых глаз тихо и печально вздохнул.

— И всё-таки — зачем?

— Так надо.

— Это мы уже слышали. Мне нужно нормальное объяснение.

— Его надо сломать. Только сильный сумеет снова встать с колен и пойти дальше.

— Но зачем его ставить на колени?

— Ему нужен стимул. Собственная цель, а не внушённая.

— Он должен найти себя?

— Да. А пока он — марионетка в руках двух кукловодов.

— Когда он узнает правду — он воспылает ненавистью.

— Нет. Он поймёт.

— Откуда такая уверенность?

— Так уже было.

* * *

На северо-западе виднелся край АЦ.

Ночная прохлада витала в воздухе, небо на востоке было всё таким же чёрным, не было даже намёка на приближение рассвета.

Звонкие звуки сверчков и ещё каких-то малопонятных тварей только углубляли тишину.

Крылья затекли, захотелось размяться.

В ночной тьме его всё равно не было видно, так зачем же себе отказывать?

Иккинг раскрыл крылья, напряг и сделал ими сильный взмах, при этом столь же сильно оттолкнувшись ногами… Спустя мгновение он уже был вне этого оврага, спустя ещё десять он уже был окружён редкими и очень высокими облаками, щекотавшими нос.

Конечно, это была просто вода, просто туман…

Здесь, на огромной высоте, было очень холодно, даже Иккинг это почувствовал, но чувство полёта, этот невообразимый восторг были сильнее в сотни, в тысячи раз.

Это невозможно передать словами…

Фурия на столь короткий промежуток времени стал един с небом, стал его капелькой, неделимым целым… Такое счастье, такое пьянящее чувство свободы не может вызвать ничто на земле…

Насколько он сумел узнать, люди боятся высоты, боятся упасть…

Для них высота, полёт, эта невообразимая свобода — неминуемая гибель…

Но для Иккинга, да и для любого дар’ка, ощущение бездны под собой не пугало, ведь небо — это как океан, только воздушный…

И он плыл в этом океане, теряя счёт времени…

Опомнился парень уже когда звёзды стали бледнеть, на востоке появились первые признаки приближающейся зари.

Он бросился обратно в лагерь.

Там все спали, всё было мирно, спокойно.

Хеддок разбудил Саймана и с чистой совестью уснул.

В этот раз снами он был обделён, слишком крепким был сон, но за день и так хватило впечатлений…

Проснулся он от того, что ему в нос ударил незнакомый запах. Это не просто След какого-то их одноклассника, или кого-то из города, это чужак, ведь не было характерного для Берка оттенка.

Нет, их даже несколько.

Один.

Два.

Три…

Семь…

Восемь!

Восемь полудраконов, и все они точно не из Берка!

Ребята, даже Сайман, назначенный своим командиром дежурным, спали. На то, чтобы ругать и осуждать непутёвого брата времени не было — опасность.

Интуиция, какая-то до невероятности точная внутренняя чуйка, вопила от ужаса, предвкушая крупные неприятности, в которые они влипнут в ближайшее время, и не факт, что всё закончится благополучно.

Иккинг быстро разбудил всех.

В заспанных глазах были непонимание и даже злость. Но когда и Астрид распахнула глаза, начав принюхиваться, всё прекратили роптанья.

Было уже светло, но всё ещё тихо.

Или не поэтому…

Звери замерли, спрятались в свои норы.

Сердце стало биться сильнее, словно собираясь вырваться из груди. Томящее беспокойство мучительно поглотило всех ребят. Зрачки у всех сузились в тонкие щёлки, выдавая настороженность.

Запах чужаков становился всё сильнее, что не могло не беспокоить.

Иккинг чувствовал сердцем, душой, всем своим существом, что идут они к ним не с добрыми намерениями — да и сочеталось это с чуйкой парня. Фурия прикрыл глаза и стал внюхиваться и вслушиваться.

Запах стал отчётливым.

Пять Ужасных Чудовищ и три Злобных Змеевика.

Хеддок услышал, как под когтями кого-то из них хрустнула ветка. Слышал и сопение, которое, впрочем, было заметно лишь ему. Ребята сбились в кучу, замерли, словно забыли, как дышать.

И это — надежда и будущее острова?

Один Иккинг оставался в стороне, но это ему нужно было для сосредоточения.

Спустя несколько мгновений на поляну вышли враги. Парень это понял сразу, по их лицам, по хищным оскалам, по вооружению. Но один запах заставил его сердце пропустить удар, а зрачки вновь сжаться до размера тонкой нити.

Только усилием воли Фурия заставил себя не зарычать.

Это были «Изгои».

Их остров — Изгар — славится своим уровнем преступности.

Это остров воров и убийц, куда боятся сунуться даже Каратели. В Изгар, город, одноимённый с островом, отправляется всякий сброд, которому не сиделось мирно в Нижних Городах.

И, естественно, этот Изгар отложил свой отпечаток на своих жителей.

Не раз отряд Криса нападал на шпионов с «острова Изгоев», и Хеддоку было прекрасно известны нравы этих дар’ка…

Единственное, чего не мог понять Иккинг — почему их не уничтожить подчистую, стерев с лица мира, объединив силы всех Городов, которым этот сброд доставлял беспокойство.

Но в этом были все дар’ка.

Полное невмешательство в дела соседей — и полнейшее равнодушие к их проблемам.

Иккинг мельком глянул на ребят.

При виде Изгоев, они сжались ещё сильнее, жалея, что у них нет с собой бластеров.

Что же, зато у Хеддока были БЛИКи.

Ещё посмотрим, кто кого!

Из группы полудраконов бандитского вида вышел, по-видимому, их главарь. Это был Змеевик с жутким шрамом через всё лицо.

Как банально.

— О, а мы как раз по ваши души! — очень уж наигранно хмыкнул он. — Не сопротивляйтесь и умрёте безболезненно.

Иккинг окинул взглядом своего противника.

По всей видимости они планировали тихо подобраться и убить их спящими, перед этим незаметно убрав часового. Однако, когда момент внезапности был упущен, они решили взять наглостью.

Сбить с толку.

Заставить потерять бдительность.

Так он и знал…

Боя не избежать, и не известно чьей победой он закончится. Кто же их заказал? Просто так ни один нормальный полудракон не покусится на детей Советников.

Хотя…

Возможно, они тоже принадлежат оппозиции…

Хотя нет!

Крис или Сара обязательно бы предупредили Иккинга о готовящемся на них покушении, если бы знали. Эти бандиты — не Северные Драконы!

Значит, он точно враги!

Даже если и несостоявшиеся коллеги.

— Кто вы, и зачем мы вам?! — пискнула Забияка.

Ох, наивная душа.

Здесь же всё до идиотизма просто и ясно…

Хотя обычно далеко не все в таких экстремальных условиях начинали мыслить трезво и чётко. Обычно дар’ка завладевала паника, что и можно сейчас было наблюдать.

Даже Иккинг немного забеспокоился, но это не столь важно…

— Я же сказал — по ваши души, — повторил главарь. — Мы — воины Элвина Верола, который послал нас убить детей Советников и Вождя Берка!

— Вы… — сказала дрожащим голосом Роуз, прячась за спину Юлия. — Вы не посмеете!

Какие же они ещё дети…

Главарь усмехнулся и не ответил, только сделав знак своим.

Они сразу достали бластеры и нацелили их в Наследников.

Иккинг мысленно застонал.

За время их болтовни можно было просто вырубить всех противников, ранить их, попытаться сделать хоть что-то, но он отвлёкся, застыл в ступоре и упустил момент.

Идиот!

Самоуверенный глупец.

Всё произошло в доли секунд…

Иккинг выхватил один БЛИК, одним движением его активировал, поставил в режим щита. Всё это случилось как раз в тот миг, когда наёмники выстрелили.

Энергетические заряды отрикошетили, создав некоторую заминку.

В эти мгновения Фурия, срывая с пояса второй БЛИК и последний блок питания, вставляя его в Излучатель, бросился бегом к ребятам. Он включил режим силового поля. Как раз вовремя, ведь эти уроды бандиты опять начали пальбу, но поле надёжно их укрывало.

Радиус действия поля, при котором он будет действовать долго и эффективно, — два метра, а потому элита расположилась в его черте довольно свободно.

Иккинг быстро подошёл к Астрид и вручил ей в руки действующий БЛИК.

— Астрид, ты здесь самая ответственная, — начал он, обращаясь к ничего непонимающей девушке, разглядывающей изобретение, — прошу, держи БЛИК именно ты. Когда станет безопасно, нажми на чёрную кнопку, она деактивирует поле. А до того момента умоляю, ни на что не нажимай! Это может стоить вам жизни!

— Хорошо… — прошептала девушка, вцепившись в Излучатель.

— Стоп! — воскликнула Хедер. — А ты куда намылился?!

— Прости, сестрёнка, — сказал парень с измученной улыбкой, доставая первый БЛИК, — кто-то же должен остановить этих бандитов.

После этого он вышел за предел действия поля.

Наёмники уже прекратили пальбу, поняв, что это бесполезно. Но заметив Иккинга вне поля, сразу снова приготовились открыть огонь… «О, это будет ад, трижды ад! Но ни шагу назад!»

* — Песня «Зов Бездны» группы Ария

** — Песня «Зомби» группы Ария

* * *

 — Песня «Осколок Льда» группы Ария

На крохотном каменистом, практически лишённом растительности островке бесновалось Ужасное Чудовище, испепеляя столь немногочисленные деревца и заставляя скалы трещать и плавиться — только так дар’ка мог дать выход своему гневу, чисто звериной ярости.

И ведь пришлось терпеть, не подавать виду, пока не добрался до этого укромного, забытого всеми клочка земли.

Скрытого от всего мира.

Крис в тот момент рвал и метал — начальство натурально подставило его, использовав втёмную.

Кто же мог подумать, что они решат, что перспективный агент Хеддок был слишком перспективным и слишком сильным, а потому стоило просто от него избавиться, чтобы не подвергать опасности других агентов?!

К Иккингу Фаер успел привязаться — искренний и такой добрый мальчишка, при всей своей закрытости, при всём своём мнимом равнодушии был очень смелым и решительным.

Он был настоящим Лидером.

Тем, кто мог организовать других на какую-либо деятельность, вдохновить на что-то или повести в бой.

Это, по всей видимости, и напугало Великого Смутьяна — слишком силен был парнишка, слишком себе на уме и слишком независим от своих Мудрых Советчиков.

Кукловодов, по сути.

Разве они с самого начала этого не видели?!

Разве не поняли, что если после пожизненного промывания мозгов собственным отцом, его приближенными и всеми, абсолютно всеми окружавшими его взрослыми, он всё равно сохранил своё мнение, то подчинить его разум собственной воле не получится?!

Слишком своеволен.

И слишком не подвержен чужому влиянию — попыток других, потенциально более сильных дар’ка его подчинить он просто не заметил, сбрасывая их влияние раньше, чем те успевали его хоть чуть-чуть закрепить.

Фурия, словом.

Он не был простым, рядовым бойцом, одним из тысяч ему подобных, — он был полноценным Союзником.

И вот, его решили убрать, подставив тех, кому это было бы выгодно, и чей выход из игры не расстроил бы никого — так называемых Изгоев и их лидера.

Даже публичные заявления Элвина о его непричастности к планировавшемуся убийству Наследников не заставили бы хоть кого-то на Архипелаге им поверить.

И это была бы бойня.

Смутьян всё просчитал.

Ведь под видом политического убийства детей Советников, акции устрашения, скрывалось устранение ставшего неугодным Левиафану конкретного дар’ка.

А ведь Смутьян его даже лично не видел ни разу!

Или видел?

Да какая разница?!

Парнишка проходил в Северных Драконах меньше двух месяцев, а ему уже ни за что вынесли смертный приговор.

И самое паршивое — Крис не мог его предупредить.

Его ведь специально вызвали в Новое Северное Гнездо, чтобы он был вне зоны доступа систем связи, чтобы не мог сообщить о готовившемся покушении…

Всё предусмотрели.

Оставалось только стиснуть зубы.

И крушить всё вокруг.

Как он не догадался раньше — всё намного грязнее, и пахло отнюдь не розами, чем казалось на первый взгляд.

Крис не понимал — как это общественность не задумалась на тему того, куда подевалось старшее поколение их лидеров — примерно в один период прокатилась волна терактов, убийств и таинственных исчезновений, вместе с которой оказались вне игры не только родители и прародители нынешних лидеров, но и супруги и братья или сёстры некоторых.

Почти одновременно!

Совпадений не было.

Случайностей не было.

Были закономерности.

И он, он! приложил к этому свою руку, ввязавшись в эту идею с оппозицией, а теперь запачкавшийся так, что в лучшем случае его ждал расстрел за государственную измену.

Что было бы в худшем — думать не хотелось.

Его банально привязали к организации, замарав его руки в крови, отобрав все пути отступления, и в любой миг могли отправить на самоубийственное задание, чтобы избавиться от потерявшего доверия верхов командира отряда.

Отработавшей своё пешки.

Как же обидно было!

А ведь он на Северных Драконов потратил семь лет своей жизни.

Просто за то, что в миг, когда он нуждался, они дали ему кров и пищу, дали цель и указали путь к её достижению.

Тогда ему большего и не было нужно.

Его медленно и неторопливо обрабатывали, готовили как смертника, а потом, заметив в нём ценный кадр, способный своею жизнью принести намного больше пользы и выгоды, чем своей смертью, его поставили на занимаемое сейчас им место.

И ребята его тоже оказались слепы.

Только Сара вздыхала тихо и печально — но молчала.

Всегда молчала.

И правильно делала — месяц назад он не стал бы её и слушать, накричал бы, и одно Небо знало, что ещё он мог бы сделать, позабыв и о собственной симпатии, и обо всём остальном.

Теперь — нет.

Рядом с Иккингом с его глаз уже по-настоящему спали шоры.

Или просто исчезло, или просто заменилось одно другим, влияние на сознание Криса — а ведь на нём, как и на его ребятах, можно было проводить практические занятия по менталистике — столько в разумах их было закладок и корректировок.

Чужих вмешательств.

Постоянное, или просто частое, присутствие Фурии просто напросто нивелировало весь нанесённый несчастному разуму ущерб.

Своим нахождением рядом Иккинг исцелил их.

Спас их.

Или обрёк?

Но на что?

Неизвестно.

А, возможно, именно это его свойство, пусть и только теоретически возможное, по мнению Смутьяна, послужило главной причиной, по которой паренька было решено устранить.

Наверное, если бы Иккинг пробыл в рядах Северных Драконов чуть-чуть подольше, то он всё разгадал бы, всё понял бы.

И привязать его к себе, к их… к этой организации было бы нечем — Наследнику терять, как ни странно, по факту, было нечего, а потому он ничего и никого не боялся.

А тот, кто не боялся, — был опасен вдвойне.

Фурия — втройне.

И понимали это, к сожалению, все.

Но по-настоящему сдвинулось в Иккинге, безвозвратно в нём изменилось после одной его достаточно обыденной прогулки по прилегавшему к Берку лесу на побережье острова.

Что-то в нём сломалось.

Может — стержень.

А может — барьер.

Парнишка оказался даже умнее, чем его малевали аналитики, — он наотрез отказался рассказывать о том, что с ним случилось, а во время ненавязчивых расспросов, на которые Крис просто обязан был убить своё время, хоть он заранее понимал, что они ничего не дадут, Иккинг умело переводил тему, запутывал и отвлекал.

Да так, что под конец беседы Крис и правда забывал, для чего это всё начиналось.

В своей золочёной клетке Наследника, в своей придуманной и им же воплощаемой Вселенной, в своей собственной, только для него существующей реальности, закованный обязательствами и обязанностями, он оказался свободнее их всех.

Их, проповедников свободы и равенства.

А что они, собственно, знали об этой самой свободе?

Кроме того, что её у них не было в современном строе общества, в рядах обычных граждан, простых обывателей, чья жизнь протекала в вечной гонке между домом и работой.

Как они могли искать, и уж тем более нести миру то, о чём не имели ни малейшего понятия?

Что, если они несли просто другую форму неволи?

С другим названием…

Для чего все их старания, если они уходили в никуда, если они катили мир в бездну, из которой не было возврата?

Они сами уничтожали самих себя.

И пути назад не было.

А тот парнишка, обыкновенный на первый взгляд и совершенно непримечательный, кроме собственного вида, почему-то видел его, этот выход, словно ему было позволено понимать что-то недоступное им, простым смертным…

Простым смертным…

А кто он тогда?

Что за создание оказалось по их вине обречено на смерть?

Что за существо непостижимой силы и Воли, могущества и понимания сути этого проклятого мира, всей этой сошедшей с ума Вселенной жило рядом с ними, ходило и дышало рядом с ними под видом обыкновенного дар’ка?

И не придется ли им за это когда-то платить?

Там, за чертой жизни.

Хотя, что за вопрос.

Конечно же — придется.

За всё им воздастся, за всё им придётся отвечать: и за смерть невинных, и за угасание тех юных огоньков талантов, которым теперь не суждено было разгореться ровным и ярким костром, ведь не было и их самих. И за загубленные судьбы всех тех, кого они сделали себе подобными — убийцами чужого счастливого завтра.

А ведь они должны были нести миру это безоблачное будущее.

Но Великий Смутьян решил за них иначе.

И пойти против его воли Крис не мог, как бы страстно не желал этого, — присягу приносили лишь однажды, в преданности клялись всего один раз.

И он поклялся.

И не Иккингу.

Но если парень выкарабкается, если сумеет выкрутиться и в этот раз, если Смерть окажется милосердной и обойдёт парнишку и в этот раз, то Крис не позволит никому более пытаться закончить начатое Смутьяном по отношению к Фурии.

Станет его незримым хранителем.

Он будет стоять на коленях и вымаливать прощение.

Или нет.

Не вымаливать.

Он просто однажды принесёт Иккингу головы тех, кто предал его.

Главное, чтобы парень спасся.

А там — будь, что будет.

* * *

— Лёгкое дело, — задумчиво изрек Орам, высокий, покрытый самыми разнообразными шрамами Змеевик, рассматривая голоизображение с целями, для устранения которых их наняли, и сумму, которая станет их, как только они выполнят это задание. — За что только столько платят?

А платили хорошо.

Слишком хорошо, чтобы не насторожиться.

Не бывало такого, чтобы за такие простые цели платили столько, и при этом не случалось каких-нибудь крайне неприятных, и бьющих даже не сколько просто по самолюбию гордого дар’ка, сколько откровенно по боеспособности его ребят, накладок вроде гибели кого-то из его отряда.

А терять своих Орам не любил.

Слишком проблематично было найти потом профессионалов своего дела, согласных встать на место погибшего и, что самое важное, беспрекословно подчиняться своему командиру.

— Подвох какой-то должен быть обязательно… — отстраненно заметил Дора, Ужасное Чудовище, заместитель Орама и его лучший друг, как всегда угадавший ход мыслей Змеевика.

Дора был вечно молчалив и угрюм, и никто, кроме, собственно, его лучшего друга, с которым они были неразлучны еще с пелёнок, не знал, что же было причиной подобного, однако лезть в душу к неприветливому и весьма, надо заметить, агрессивному Чудовищу никто не рисковал.

Себе дороже.

Да и какая разница, почему они встали на этот скользкий путь Солдат Удачи?

Уже ничего нельзя было изменить — тем, кто засветился на этом поприще, не было уже дороги в мирную жизнь простого обывателя.

Не было надежды и на светлую, сытую старость — до неё никто не доживал.

А они, Дора и Орам, вляпались в эту не самую приятную, грязную и лишённую всякой общепринятой морали деятельность по постой причине — это прибыльно, пусть и очень опасно.

Но чего им, выходцам из Нижних Городов, было терять?

Их семьи — матери, многочисленные братья и сёстры, голодали.

Хорош мир Великого Порядка, где разумные на улицах падали в голодные обмороки, где дети дохли, как мухи, не доживая даже до сознательного возраста, где не было ничего святого, кроме никем не соблюдаемых на самом дне законов.

Где этот свет и порядок?

Где эта свобода и всеобщее счастье, к которому вели их мудрые Вожди и их амбициозные наследники?

Где тот мир, ради которого их предки дохли сотнями, годами вкалывая на шахтах и заводах, травясь токсичными отходами из-за того, что наверху кто-то посчитал, что бюджетные средства будут смотреться лучше в его собственном кармане, чем на и так бесплатных работниках в виде спецзащиты.

Этот мир прогнил, и они — его истинное лицо.

Ведь жителей Нижних Городов было в разы больше.

Им просто не давали знаний, возможности научиться защищаться или хотя бы просто научиться.

Но Дора и Орам — выжили.

Выжили и стали намного сильнее.

И сумели вытащить своих младших из той ямы, в которой они оказались, пусть для этого им самим пришлось опуститься на самое дно.

Ведь как иначе можно было назвать убийство детей, на которое они подписались?

— Ой ли! — воскликнул один из новичков их отряда — молодой, но на редкость наглый и самоуверенный Змеевик, практически полная противоположность вечно собранного и невозмутимого Орама. — Убрать по-тихому восьмерых детишек, похудожничать, выставить трупы на всеобщее обозрение — желательно по головидению показать, помелькать, заявив, что это — заказ правительства Изгара.

А ещё командир этого отряда наёмников был очень осторожным.

Хотя моральные принципы у них были весьма гибкими, а совесть — пластичной, было как-то не по себе от мысли, что им придётся максимально показательно и жестоко убить восьмерых детей.

Этот мир был полон жестокости, он строился на ней, но по мнению всех их, это не должно было так сильно касаться детей.

Ведь они — их будущее.

Плохое у них будущее, если честно.

Без перспектив.

Утешало только то, эти детишки — избалованные потомки тех, кто так старательно ломали судьбы таких, как они, даже не задумываясь о том, что же они на самом делали.

Этих детей было уже не спасти — они были слишком испорчены своей сытой жизнью.

И им предстояло стать новым поколением тех, кто угнетал подобных Ораму.

Нужно было убить эту заразу в зародыше, пока это вообще реально было сделать, ведь потом, пройдя практику, этих ребят ликвидировать будет намного сложнее — Каратели своих щенков натаскивали на совесть.

Вот потеха будет!

Вот зашевелятся Лидеры, когда они выполнят заказ!

Но…

— Ну и зачем в политику вмешиваться? — задал вопрос в пространство Дора, всё ещё сомневаясь в правильности того, на что они согласились.

— Ну, за это и платят.

— За провокацию? — переспросил новичок.

— Да, — вздохнул Орам.

— У меня плохие новости для вас, ребята: главный у этих малолеток — Ночная Фурия, — сообщил ворвавшийся в помещение третий Змеевик их отряда — Тавур, великолепный специалист по информационным технологиям и просто кудесник в своём деле. — Со всеми вытекающими.

— Фурия?!

— Великое Небо… — пробормотал ещё один новичок. — Да в Бездну этих ненормальных.

— Хей, это всего лишь птенец! — подбодрил его Орам, что было, кстати, несвойственно ему. — Глупые, беспомощные дети. Это вам не заматеревшие, прошедшие через множество боёв Каратели.

Наверное, таким образом командир отряда пытался убедить хотя бы самого себя.

— Нет, это всего лишь лучшие выпускники их Школы, — заметил заместитель командира.

— Твой сарказм неуместен, Дора.

— Да! Больше веры в себя!

— Все равно я не уверен, что это — хорошая идея. С Ночными Фуриями связываются только самоубийцы — вспомните того мальца. Тоже был вроде бы беспомощным, и тоже — ничего не предвещало беды, да поди ж ты…

— Не напоминай… — поморщился Орам. — Еле выбрались тогда.

— Кто же знал, что в таком хрупком с виду парнишке скрывалась такая бестия?

— Не стоило просто связываться с сомнительными нанимателями — у нас после того заказа ни денег, ни троих бойцов, — наставительно произнёс Дора. — А тех уродов и след простыл — даже не найти, не потолковать с ними, что нельзя так себя вести с лучшим отрядом наёмников.

— Ничего, — прошипел Орам. — Мы найдём их, и они ответят за смерть Корима, Танара и Горры.

На том и порешили.

Уже потом, осторожно пробираясь по густому лесу острова Олух, они поняли, что действительно сильно просчитались, недооценили свои цели, решив, что использование заглушающих или даже полностью убирающих След веществ было излишне.

Ведь такие средства были не просто дорогими — очень дорогими.

Позволить себе их могли разве что только дар’ка вроде их нанимателей и им подобных, раз раскидывались такими суммами за якобы пустяковые задания.

И Орам не мог избавиться от навязчивого ощущения чьего-то внимательного, следящего за ним и его ребятами взгляда.

Недоброго взгляда.

А ведь всё так хорошо начиналось — с чьей-то подачи детишек отправили в лес, не защищённый силовыми полями и вход в который не был ограниченным кем-то или чем-то.

И их цели, без охраны и без надзора бдительных Стражей должны были провести практически двое суток!

Но, по всей видимости, удача была не на их стороне.

Когда стало ясно, что их раскрыли, и сделал это тот самый мальчишка-Фурия, стало немного не по себе — парнишка явно был не лыком шит и явно намного умелее, чем казался на первый взгляд.

Это был не глупый птенец, не отродье Вождя — молодой воин.

Таких, как он, Орам уважал.

Жаль, что парнишка был их главной целью, о чём знали, естественно, только сам командир отряда и Дора.

А фурёныш, насторожившийся и явно почуявший их приближение, перебудил своих товарищей, из которых практически сразу встрепенулась и, по всей видимости, тоже их почуяла только Змеевица.

Даже гордость за свой вид взыграла.

Поняв, что они раскрыты, Орам сделал знак действовать по второму, запасному, плану, придуманному как раз на подобный случай — и да здравствует представление!

И театр одного (или нет) актёра.

Ребятишки, напуганные их внезапным появлением, стали жаться друг к другу, стараясь казаться как можно меньше и незаметнее, спрятаться, закрыться другим, чтобы спастись.

И это — хищники?

И это — гордые потомки драконов?!

Жалкие отродья мерзкой, ведущей к всеобщей гибели системы.

Только главная их цель, Ночная Фурия, вел себя иначе — замер и внимательно следил за каждым их движением, запоминая всякую деталь, готовый броситься в атаку.

Зрачки его сжались в две тонкие нити, губа невольно дрогнула, обнажая блестящие в свете первых лучей солнца белые клыки — все восемь.

Наличие у Фурий второго комплекта клыков было их отличительной особенностью, весьма угрожающей — зубы их были очень острыми, и, при должной сноровке, они могли в буквальном смысле перегрызть горло.

С этим надо было быть особенно осторожным.

— О, а мы как раз по ваши души! — демонстративно хмыкнул Орам, начав свою игру — какой актёр в нём погибал задаром. — Не сопротивляйтесь и умрёте безболезненно.

Конечно, это была ложь — условием заказа были мучения целей перед смертью.

Но это знать им, конечно же, было не обязательно.

— Кто вы, и зачем мы вам?! — пискнула девчонка-Пристеголов, прижавшись покрепче к своему брату.

— Я же сказал — по ваши души, — повторил командир. — Мы — воины Элвина Верола, который послал нас убить детей Советников и Вождя Берка!

— Вы… Вы не посмеете!

Голос девчонки-Шипореза дрожал, выдавая её страх, и Орам упивался этим животным ужасом перед лицом пришедшей за ними Смерти в лице его отряда.

Мужчина дал знак своим бойцам, и те стали стрелять, но вдруг что-то невообразимо быстрое случилось — Фурия метнулся, и все заряды отразились от энергетического щита, не понятно каким образом появившегося в его руках.

Парнишка всучил какую-то штуковину молоденькой Змеевице, детишек накрыл купол силового поля.

Орам мысленно выругался, но внешне постарался не показывать своей досады и злости — наглый мальчишка, вчера ещё под стол ходивший, провёл его, опытного наёмника!

Все на бесконечно длинный миг замерли, включая ребятишек.

— Кто вам позволял вторгаться на территорию чужого острова?! — прошипел Фурия, явно просто ради того, чтобы сказать хоть что-то.

Широко раскрытые крылья и метавшийся из стороны в сторону хвост, прижатые ушные отростки не предвещали Ораму и его отряду ничего хорошего.

И злобный оскал, демонстрирующий те самые клыки, о которых уже заходила речь, во всей красе, лишь это подтверждал.

Им удалось вывести из себя мальчишку.

Но взгляд его остался внимательным и совершенно спокойным.

Не было в нём ни страха, ни ярости — только холодный расчёт — кто первый?

Штуковина в его руках, только что бывшая щитом, незаметно превратилась в некое подобие боевого бича.

— А почему мы должны спрашивать разрешения? — подал голос один из новичков.

А парнишка, без лишних церемоний, неуловимо плавным и быстрым движением врезал этому болтливому по шее этим самым бичом.

Ой-ёй-ёй…

Безрогий забился, задёргался и упал на землю, уже не подавая признаков жизни.

Он!

Этот..!

Ответит за это!

— Ну, кто следующий?! — взбешенно прорычал Фурия, сверкнув глазами.

* * *

Его слова послужили началом бойни.

В Иккинга полетели сразу несколько зарядов бластеров, но он вовремя активировал щит, отразив смертоносные сгустки энергии в своих противников.

Три круговых удара ногой — три растерянных врага оказались без оружия, отлетевшего на достаточно большое расстояние и рассечённого силовым клинком, а потому более непригодного.

В этот миг, поняв, что связались не с простым школьником, хотя, кажется, они поняли это уже достаточно давно и просто просчитывали тактику, подключились оставшиеся Змеевик, Чудовище и главарь.

Атаки перестали быть небрежными, противники стали бить точно, в полную силу. Иккинг же комбинировал молнию, хлыст, щит и лезвие.

Укрывался, бил, рубил, стрелял, снова рубил, снова укрывался.

Всё происходило очень быстро, но парень старался всё делать так, чтобы никого не убить, всё-таки лишней кровью, пусть даже и таких дар’ка, как эти, руки марать не хотелось.

Впрочем, выходило с последним плохо, ведь поверженное первым безрогое Ужасное Чудовище так и не подало хоть каких-то признаков жизни — видимо, этот совсем молодой ещё парень, ровесник Криса, а может, даже и младше, получил порцию электричества, для их вида с жизнью не совместимого.

Ой, ой, ой, какой хрупкий!

Надо взять на заметку — Ужасные Чудовища очень уязвимы перед молниями.

Но каяться, мучиться угрызениями совести Иккинг не будет.

В условиях их системы убийство — далеко не самое страшное преступление.

Их бы в любом случае ждала гибель — за покушение на жизнь Наследников давалась только высшая мера, без вариантов и помилований, ведь это приравнивалось к государственной измене.

Интересно, какая мера наказания ждала того, кто убил в качестве самообороны?

Что-то раньше он не любопытствовал на эту тему.

А может, этот безрогий просто в обмороке.

Кстати, это надо будет потом проверить — может, его вывод оказался неправильным?

Кто его знает, парень ведь не применял ещё вот так, в открытую, БЛИК к хоть каким-то разумным.

Удар, ещё удар.

Змеевик, воя и схватившись за отсечённый силовым клинком кусок крыла, обливая сочную майскую траву своей алой, дурманящей своим запахом кровью, упал к своему поверженному товарищу.

Иккинг вдруг замер на несколько мгновений.

Его ноздри несколько раз жадно вдохнули дурманящий запах крови и парень чуть прикрыл глаза, сглатывая собственную, текущую из прокушенных губ, и дурея от её вкуса.

И после этого кто-то смел говорить, что они — потомки людей?

Они — хищники?

Иккинг под внимательными взглядами своих пока ещё оставшихся в строю противников медленно облизнулся, собирая языком с разбитых губ щекотавшую, так сладко пахнущую живительную влагу.

Непонятно почему, но сил прибавилось.

Может, потому что он стал активно поглощать сырую энергию вокруг себя, «переваривая» её, переплавляя в собственную, пополняя свои пусть и ненадолго, но опустевшие резервы.

И вот мгновения, отведенные на передышку, истекли.

С разворота Иккинг ударил молнией ещё одного Змеевика — тот с воем упал землю, корчась, а потом уже и затихая.

Ясно.

Электричество губительно вообще для всех, или же он просто перестарался.

Но парень не успел увернуться от когтей главаря, полоснувших Иккинга по лицу, благо, хоть он сумел закрыть глаза и тем самым спасти их от фатальных повреждений.

Струйка крови потекла по лицу от рассечённой брови, застилая глаза.

Останется шрам…

Ну и пусть!

Парень стёр кровь рукавом, мотнул головой и еле увернулся от очередного удара, который мог обернуться гораздо более серьёзными травмами.

В следующий миг Иккинг клинком отрубил этому же Ужасному Чудовищу, только что на него напавшему, часть руки, которую тот, промахнувшийся, ещё не успел убрать.

Он в ужасе глянул на обрубок.

Крови было мало, у клинка была очень высокая температура, он с лёгкостью плавил металл и резал, как масло, камень…

И с той же лёгкостью прижег рану.

Да вот только от болевого шока этого, теперь уже калеку, никто не застраховал…

Ноги его противника подкосились, и он медленно, словно не понимая ничего происходившего в тот миг, осел на землю, всеми силами сдерживая рвавшийся из горла крик.

Всё-таки сердечко у него, по всей видимости, пошаливало, вон как гулко и очень быстро ухало.

Удар молнией добил его.

Остались четыре противника.

Это уже явно лучше, чем восемь.

Сразу три Ужасных Чудовища бросились на Иккинга, по всей видимости, решив брать не качеством, а количеством.

Один из бандитов попытался сбить парня с ног хвостом, за что им же и поплатился. Полоснув клинком ещё раз, Фурия лишил его ещё и крыла.

Тут уж и добивать не надо — сам справится.

Ещё один дар’ка оказался удачливее своих товарищей и сумел-таки выбить у Иккинга из рук БЛИК резким ударом, но парень не растерялся и повторил действие предводителя этой компании — полоснул ему когтями по лицу.

Ему повезло меньше, чем Фурии — одного глаза он лишился точно.

Этот дар’ка, дезориентированный и ослеплённый, сослужил Иккингу живым щитом и пал от рук собственного товарища, целившегося в парня и попавшего аккурат в сердце его противника.

Ещё и косые.

Или это ярость на них так действовала?

Последнее Ужасное Чудовище не смогла защитить даже броня, подобная той, что носят Каратели, только менее качественная и видно, частично даже самодельная или сильно доработанная каким-то умельцем.

Острые когти Фурии, специально на всякий случай им никогда не стачиваемые, и даже наоборот — ухоженные, находившиеся в постоянной боевой готовности, пробили защитный слой, оставили несколько рядов очень длинных, ровных и глубоких царапин.

Кажется, он повредил ему кожу ведь серая броня и такая же кофта под ней окрасилась в тёмно-красный цвет.

Но противник на этом не успокоился и пришлось его успокоить — усиленный поглощённой из окружавшего Иккинга мира энергией удар сумел пробить грудину и рёбра, вспороть мышцы и прочие ткани, добравшись до такого тёплого, быстро бившегося сердца.

Покрепче ухватив его, Иккинг дернул руку на себя, и сердце его противника осталось трепыхаться в его перчатке — что за странность?

Крови из лишившегося тела органа текло всё больше и больше, она почти била фонтаном.

На миг замерев, дар’ка с распоротой грудью свалился, стеклянно смотря в светлое, утреннее небо, и кровь продолжила вытекать из оборванных его артерий, сворачиваясь на воздухе.

А ведь он не сразу умер — его взгляд оставался осмысленным ещё секунд пять-семь.

Живучий был, тварь.

Остались только Иккинг и главарь наёмников.

Он неверяще смотрел на труп своего товарища и его сердце в руке Фурии, начавшее наконец затихать, почти переставшее биться.

Мда…

Это был настоящий Воин.

— Мир Душе твоей, и да будет лёгким твой Великий Путь, — прошептал Иккинг, снова собрав языком с губ натёкшую из рассеченной брови кровь.

— Дора… — тихо выдохнул последний наёмник, даже не глянувший до этого на убитых своих товарищей. — Как же так, братишка.

Иккинг и Змеевик сверлили друг друга гневными и злобными взглядами, ходили по кругу, шипели, скалились.

— Ты заплатишь за это, отродье Бездны! — прорычал наёмник, и в глазах его плескалась такая ненависть, что Фурия понял — это личное.

Наверное, эти двое были друзьями.

И теперь одного из них нет.

И скоро не будет второго.

Об этом пела в его крови Аши, наполнявшая его, ласковой рукой забиравшая усталость и боль, заглушавшая животную, истинно драконью ярость, оставляя лишь холодный разум.

Вообще это было похоже на дуэль диких драконов, но никак не на схватку будущего Карателя и бандита, пришедшего за его жизнью.

Бластер главаря валялся уже далеко, и добраться до него тот уже не мог.

Иккинг тоже был относительно безоружен, но учитывая факт того, что он сумел обезвредить Ужасное Чудовище голыми руками, бояться не стоило.

И он не боялся.

Все мысли ушли, перед глазами была лишь кровавая пелена.

Кажется, эта пелена и помешала Иккингу увидеть тот миг, когда главарь подобрал БЛИК.

Видимо, эта ошибка станет роковой для Фурии, ведь заряда в Излучателе осталось как раз ровно на один выстрел или на один удар молнией — ему хватит, несмотря на отсутствие усталости.

В следующий миг Змеевик бросился в атаку.

Иккинг собрал остатки собственных сил и приготовился использовать главное оружие любой Ночной Фурии…

Наверное, этот дар’ка наблюдал за парнем во время боя, а потому он сразу понял, куда нажимать.

Всё произошло в одно мгновение.

Время замедлилось, и Фурия увидел, как особое поле окутало Излучатель, исходя из самого кристалла, засветилось, и поток энергии, ослепляющий своим блеском, полетел в сторону парня.

Фурия, понимая всю безысходность ситуации, выстрелил в своего врага самым мощным зарядом плазмы, который только успел создать за отведенные ему доли секунды.

Он не помнил, попал ли, но в точности выстрела главаря сомневаться не пришлось… Всё тело Иккинга словно пронзили сотни, тысячи, миллионы острых раскалённых игл!

Создалось ощущение, что ему одновременно сломали все кости.

Этот заряд был намного сильнее того, которым он обезвреживал своих противников, и, по природе своей выносливое тело Ночной Фурии, по сути своей способное переносить такое количество электричества, оказалось не готовым.

Не настолько развиты оказались энергетические каналы.

Последнее, что помнил Иккинг — отчаянный вскрик Астрид, яркую вспышку и… Окружившую его черноту.

И больше ничего.

Он плыл в бесконечной тьме, дышал ею, питался ею, был её капелькой, её неотрывной от основной массы частицей.

Тьма успокаивала, баюкала, словно свое дитя.

Ушел страх.

Ушло беспокойство.

Ушла злость.

Осталось лишь умиротворение и громаднейшее равнодушие.

Он вроде и находился на одном месте, но в то же время перемещался — невольно, незримо, неощутимо.

Но — тьма менялась.

У нее, лишённой хоть капельки света, было великое множество своих, неповторимых оттенков — запах звуков, мелодия черноты и тишина вкуса.

Безумие…

Или обретение Разума?

Или новая жизнь?

Новый шаг?

Он выжил?

А кто, собственно говоря, он?

Как его звали, чем он сумел отличиться, что сумел принести своему миру или пропал он зазря?

Бессмысленно…

Все бессмысленно…

И имена, и титулы, и слова.

Важны намерения.

Всесильна только мысль!

Но ему ли принадлежали эти размышления?

У него начал нарастать странный гул в ушах, или что у него сейчас было, ведь тела видно не было, да и на ощупь ощутить не получалось — он просто не чувствовал своих конечностей.

Своего тела.

А гул стал расцветать различными оттенками самых странных и непривычных, незнакомых звуков.

Шум нарастал.

Он терзал только успевший найти покой Разум, заставляя чувствовать, заставляя желать вновь очутиться в блаженной тишине.

В том восхитительном покое.

Но нельзя было ни закрыть уши, ни закричать, ни даже шевельнуться.

Шум достиг своего пика, оглушив, заставив Разум мысленно метаться в агонии, сводя его с ума.

Только мысли у него сейчас и остались.

Мысли и шум.

И вдруг тьма вокруг расцвела миллиардами красок — бесчисленное море огоньков, даже тех цветов, которым просто не было названия, заполонило пространство вокруг.

И он открыл глаза.

Он вновь ощутил свое тело, свои руки, ноги, крылья и хвост, но теперь как-то иначе — полнее, что ли.

Он чувствовал каждую чешуйку, каждый миллиметр самого себя.

Вокруг снова была тишина.

Он — Иккинг Хеддок, где бы он ни был, как бы его не называли.

Он — Страж.

Он — Фурия.

Парень вдохнул полной грудью несуществующий воздух и наконец-то додумался до того, чтобы оглядеться.

После неопределенного количества времени, проведенного без тела, в виде чистой мысли, он, обретя обратно то, что раньше никогда не ценил, понял, что ощущал себя странно.

Цельным.

И как никогда живым.

Его окружало безграничное пространство такого холодного и равнодушного космоса, усеянное мириадами звёзд, их скоплений и даже тонкими веретенцами других Галактик и их маленьких галактик-спутников.

Так красиво.

Так одиноко.

Так… спокойно.

И ведь возле многих из этих звёзд вращались, как на привязи, маленькие по сравнению с огненными шарами солнц каменные шарики планет, на которых, возможно, была тоже жизнь.

И на них кто-то в тот миг мог сидеть и смотреть на небо.

Бесконечность этой гулкой, полной безразличия пустоты поражала.

Хотелось быть ее частью.

Такой же безучастной и холодной.

Оказалось, что он стоял на непонятной, похожей на стеклянную, поверхности, на то ли просто полосе, то ли настоящей дорожке, обрамленной по краям бесконечной вязью непонятных (пока непонятных, только пока!) символов неизвестного ему языка.

Языка Древних?

С некой периодичностью символы повторялись.

Наверное, так повторялись неизвестные ему, но наверняка мудрые фразы.

Парень решительно зашагал вперёд, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения чужого сверлящего ему спину взгляда.

Чужое, направленное на него внимание ощущалось почти физически.

Это было очень неприятно.

Нервировало.

Дорожка под ногами вывела на какую-то круглую площадку с начертанными внутри окружностями, разделенными на двенадцать секторов, в каждом из которых были опять-таки видны уже знакомые непонятные символы чужого языка.

Неведомое нечто, словно магнитом, тянуло его в центр круга.

От каждого из его секторов, как парень увидел сейчас, отходила дорожка, подобная той, по которой он сюда пришел.

Почему-то он даже не попытался взлететь.

Сократить крыльями путь, занявший непонятно сколько времени — внутренние часы, раньше поразительно точные, сейчас совершенно сбились.

Что-то внутри подсказывало — не получится лететь.

Просто — нет.

Оказавшись в центре, парень услышал, как его со всех сторон окутали голоса.

Они были все знакомо-незнакомыми, почти родными и такими чужими.

Они шептали и кричали, смеялись и плакали, умоляли и приказывали, угрожали и утешали…

Так много…

Слишком много.

Вдруг в один торжественно-пугающий миг все стихло, будто кто-то приказал им замолчать.

— Мне жаль, что так вышло, молодой Страж, — послышался за спиной уже знакомый голос.

Парень быстро развернулся и замер в растерянности.

— Дженет? — даже обрадовался знакомой Иккинг, но потом новая волна паники и удивления накрыла его. — Что происходит?

Девушка (называть так это существо было спокойнее, ведь тогда разум и воспринимал ее как ровесницу, а потому уходил подспудно как-то страх) выглядела непривычно.

Хотя как могла бы выглядеть она, он не знал, ведь виделись они всего лишь однажды.

И встреча та принесла ему слишком много.

А сейчас Дженет была в странном черном платье из явно тяжелой ткани, и ее кожаная кираса почему-то как-то металлически блеснула в звёздном свете.

Во что же была обута она было непонятно — длинные полы платья скрывали стропы.

Длинные смоляные волосы были собраны, кажется, в пучок, и как-то терялись на фоне столь же черного плаща и его капюшона, сейчас откинутого на спину.

Она во тьме этого бездонного космоса казалась лоскутком, просто лишенным света.

И только лицо ее казалось белее снега в этих вечных сумерках.

И на нём — провалы темных белков и светящиеся словно изнутри, подобно тем самым звёздам, радужки.

Того самого цвета, не имевшего названия.

— Ты оказался в шаге от досрочного продолжения Великого Пути в новом воплощении, — как-то печально вздохнула девушка. — Если бы ты не остался в круге, если бы шагнул на любую из троп — пути назад бы не было.

— Это я понял, — прошептал парень, — и это полностью моя ошибка.

Он закрыл лицо руками и покачал головой — ушёл покой, что доселе окутывал его, не давала свалиться в истерику.

— Нет, — странно жёстко, словно отрезала, сказала Дженет. — Не ошибка и не случайность, запомни это.

— Что? О чём ты?! — вскинул голову Иккинг.

Дженет смотрела устало и задумчиво.

— Прошу, запомни: всё не такое, каким кажется. Не стоит верить тем, кому ты доверился.

— Но почему?

— Сейчас покажу.

Они, словно быстрым рывком, перенеслись в какое-то пространство, пролетели через тоннель, сверкавший огнями всеми мыслимых и немыслимых цветов.

Странное помещение смутно напоминало парню кабинеты высших чинов Карателей.

В просторном кабинете у стола с большим голопроектором, выводя им в пространство над тем самым столом изображения и голозаписи, обсуждая каждую замеченную деталь, стояли несколько дар’ка.

Эти Разумные оказались неожиданно знакомыми Иккингу — всех их видел или хоть раз вживую в окружении отца, или постоянно мелькали в новостях — видные политики и аристократы.

Только один дар’ка заставил Иккинга тихо выругаться и простонать в отчаянии — вот кого он точно не ожидал увидеть в кругу этих загадочных личностей, возглавляемых Левиафаном, так это отца Саймана, главу рода Йоргенсон, Стивена.

— Ну и? — требовательно задал вопрос Стивен. — Мы потратили свои средства не зря?

Он выжидательно уставился на одного из присутствующих здесь дар’ка, явно ожидая от него ответа на заданный им весьма странный и непонятный Иккингу вопрос.

Как понял парень, их с Дженет эти дар’ка не видели, не ощущали их присутствие, не отвлекались на них и не спешили вызывать охрану, допустившую проникновение в кабинет чужаков.

Может быть, они просто слишком увлеклись своим обсуждением.

Может — Странница и Страж оставались незримы для них.

Невидимы.

— Неизвестно, — послышался ответ от ещё одного смутно-знакомого мужчины. — Говорят, мальчишка валяется в коме, у себя дома, даже без охраны.

Стивен глухо выругался, раздраженно дёрнув своим хвостом, покрытым смертоносными шипами, каждый из которых был ядовит и остр, как лучшая из бритв.

Пусть противоядие и было таким простым.

Им можно было бы наносить ужасающие раны, но никто из Йоргенсона, и ему подобных — Змеевиков, Шипорезов и других аналогичных видов, не задумывался о том, что они далеко не всё выжимали из своей полудраконьей сути…

Про кого это так говорил этот разумный?

— А почему не в госпитале? — усмехнулся ещё один мужчина — кажется, Шторморез. — Неужели Вождь хочет упростить нам работу?

И столько в этом «вождь» было пренебрежения, но в глазах говорившего всё равно мелькнул непонятный страх

— Это вряд ли, просто считается, что это место неприступно. Ну, теперь так глупо думать, после того, как парнишка наклепал нам несколько моделей своего изобретения.

Вождь…

Мальчишка…

Кома…

Неприступное место.

Изобретение того самого мальчишки.

Ликвидировать.

Иккингу почудилось, словно у него в мозгу что-то со звонким щелчком вправилось на место, сместилось и стало наконец-то цельным.

Головоломка сложилась.

Но сердце от этого ухнуло куда-то в живот и неприятно стало тянуть, словно уже еле-еле исполняя свою работу, готовое лопнуть, просто разорваться на маленькие кусочки от всего произошедшего.

Верить не хотелось.

Хотелось найти оправдания тем, в кого он стал верить, кому позволил вести себя.

Перед кем раскрыл свой маленький мир.

Но стоявший особняком и молчавший Левиафан, такой знакомый, пусть они ни разу не виделись лично, не давал сомневаться — сейчас он не ошибся в своих суждениях.

Какими бы горькими они не оказались.

— Удалось кому-то из наших ребят его повторить?

Собеседник говорившего, тот самый Шторморез, помялся и вздохнул.

— Признаться честно — нет, — сказал он, чуть смущённо. — И чертежи вроде бы были у них, и сам принцип работы, пусть это и был научный прорыв, но никто, совершенно никто, не мог понять, как создать накопители, которые могли бы удерживать в себе столько энергии.

— У них же есть образцы! — послышался возмущённый восклик Стивена.

— И их изучают! — заверил его Шторморез. — Но понять как — не могут.

Глухая, болезненная какая-то гордость за самого себя поднялась с самого дна души — его изобретение не принесёт столько зла, сколько могло бы, будь его секрет разгадан полностью и до конца.

— Значит, плохо изучают.

— Значит, мальчишка гением был.

— Был?

Тут Иккинг уже не разочарованно, не зло, не яростно, а удивлённо и с интересом уставился на происходящее.

— Я по его душу отправил одного паренька умелого — снайпер хороший. Пусть завершит то, что не сумел сделать отряд Орама.

— После просмотра записей того боя я даже рад, что было решено от него избавиться, — слишком он оказался опасен, — признался Стивен. — И живуч — в будущем он принёс бы слишком много неприятностей.

Вдруг дверь в кабинет стремительно отъехала в сторону и на пороге появился молодой дар’ка в форме неопределённой принадлежности.

— Сэр, разрешите, доложить! — обратился он к Левиафану.

— Докладывай, — коротко отозвался доселе молчавший и хмуро наблюдавший за происходившим мужчина.

— Отправленный вами на ликвидацию Иккинга Хеддока агент был найден мёртвым на одной из посадочных площадок родового особняка этого семейства. Причина смерти — повреждения мозга, несовместимые с жизнью.

— Что?! — гневно воскликнул Стивен, перебив недобро глянувшего на него Левиафана.

— Застрелили его, — уже менее формально отозвался парнишка. — В голову.

— Профессионал работал… — пробормотал под нос себе Шторморез. — Искать его!

— Уже, сэр.

— И?

— Никаких подвижек, — признался парень. — То ли призрак работал, то ли ещё Бездна пойми кто.

Что же это такое?

Кого-то особо отличившегося отправили добить находившегося в коме Иккинга, но некто неизвестный оказался проворнее и удачливее, успешно охотясь на охотника, ликвидировав последнего?

Так, получается…

Парень вопросительно глянул на равнодушно смотревшую на происходящее Дженет, но та только кивком указала ему в сторону мужчин, призвав смотреть дальше.

— Ладно. Продолжайте искать. И что там с Фаером и его отрядом?

— Сидят тише воды ниже травы, но сам Фаер пропал куда-то.

— Его-то куда понесло?

— Неизвестно. Он очень болезненно воспринял приказ о ликвидации одного из членов его отряда. Да и все ребята его тоже.

— Плохо.

— А не мог ли Фаер убить нашего агента?

Иккинг горько поджал губы.

Неужели не всё потеряно?

Плевать он хотел на всех этих мифических лидеров, начальников, правителей и прочих, прочих.

Ему важен был только ответ: предатель ли Крис?

Крис и весь его отряд.

Слова о том, что он воспринял потерю одного из своих бойцов болезненно, грели душу, метавшуюся и кричавшую от боли сейчас.

Но что-то не давало ему впасть и истерику.

Что-то крепко держало его.

Аши Дженет?

— Исключено.

И мир рухнул в Бездну.

— Фаер — боевик отменный, но не снайпер. Тут был представитель или Загадочных, или Когтевиков — у них предрасположенность, либо…

— Либо Разящих.

— Плохо. Разящие — это всегда плохо.

Снова рывок, снова разноцветный тоннель, снова Круг из двенадцати секторов.

— Как же так? — прошептал парень, и рухнул на колени, схватившись руками за голову.

Крылья двумя безвольными тряпками распластались по условно стеклянной поверхности.

Его больше ничего не держало.

Тихий, но всё нарастающий вой огласил бескрайние и такие умиротворённые просторы космоса.

Но это были не мистические голоса.

Это был крик раненной в самое сердце, в самую душу, Фурии.

Преданной Фурии.

Преданной всеми и кому-то.

Звезды стали стремительно и неотвратимо гаснуть, исчез весь заполнявший пространства немногочисленный свет, а парень стал погружаться в первоначальную черноту, которая ласковыми прикосновениями обнимала его, принимая вполне себе видимую форму.

Она клубилась, ластилась, как кошка.

Она утешала, молила отдать ей всю его боль от предательства тех, кому он доверился, кому позволил заглянуть в его мир.

От кого он такого не ожидал.

Она всё понимала.

И принимала его таким, каков он был.

Тьма окружила плотным коконом, и только колдовского, непонятного, непостижимого цвета глаза, с абсолютно чёрным белком напротив оставались единственным источником хоть какого-то света.

Пусть они и не освещали.

И не грели.

Они были жестокими и равнодушными.

Словно из тьмы этой сотканный силуэт Дженет, размытый и нечёткий, словно бы и не её — такой чуждый и пугавший, хищно-опасный и неуловимо угрожавший.

А была ли Дженет?

Или всегда скрывалась сама Дха под личиной мнимо добродушной Странницы?

— Найди себе подобного, Иккинг, — прошептала Тьма.

— Кого мне найти?

— Ночную Фурию, — подсказала она. — Найди его, и вместе отправляйтесь искать ответы.

Тьма закрыла ему глаза, заставив вслушиваться только в свой голос.

Такой чарующий.

Такой властный…

— Но где мы их сможем найти?

— Там, куда ушли драконы, — послышался практически ласковый ответ. — Я и сёстры мои поможем тебе.

Мир окончательно померк, и только гулким эхом отдавались властные и жестокие слова сверхсущества, которое вершило судьбы, ломало и создавало миры.

— Равновесие должно быть сохранено.

* * *

— Ну и стоило ли они того?

— Он сломался.

— Как там подумал тот парнишка? Или внутренний стержень в нём сломался, или барьер.

— Умная мысль.

— Вернее — правильная.

— Теперь он будет искать собственную правду, только свою цель.

— Ты так жаждешь скрестить его пути со своим любимцем?

— Он не любимец! Не мой, по крайней мере. А вот Старшей ты можешь подобное высказывать. Но они должны встретиться — только самому опытному и сильному из известных мне Стражей я могу доверить его обучение.

— А ведь того тоже ломали.

— Но он об этом так и не узнал.

* * *

И Иккинг открыл глаза.

Первое, что он понял, — он дома.

Дома…

У себя дома, в городе, а не на территории Школы.

В родовом особняке древнего и благородного семейства правителей Хеддок, чьи корни тянулись ещё от одноименного с ним земного рода и которому в общей сумме насчитывалось больше двух с половиной тысяч лет… и так далее.

Историю своей семьи от самого основания Колонии Иккинг знал великолепно.

Тут же рядом с парнем появилась Кора, в руках её было какое-то лекарство.

Иккинг заметил, что был подключён к каким-то приборам, истошно почему-то кричавшим, раздражая и так потрясённого и не до конца пришедшего в себя Фурию, да и сам вид медицинского оборудования выводил из себя — к врачам парень ходить не любил.

Те отвечали ему взаимностью, всегда не зная нормальных дозировок для его вида.

Витавший в воздухе запах лекарств тоже не придавал оптимизма.

По-видимому, Тора хлопотала где-то неподалёку от своей сестры, но понять, где она находилась, было невозможно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Жуткая Жуть.

— Голова раскалывается, плечо болит, спать охота, а так ничего, — медленно ответил Иккинг.

Раскалывается, это ещё мягко сказано.

У парня было ощущение, что кто-то настойчиво бьёт в гулкий барабан внутри его черепа, при этом каждый стук отдавался звонкими ударами, подобными молотку о металл, только в роли последнего выступала его голова.

Впрочем, учитывая всё с ним произошедшее, надо радоваться, что он вообще жив.

Назло предателям.

Иккинг ощутил, как его начала захлёстывать апатия.

— Голова от лекарства болит, это временно, — попыталась успокоить своего хозяина Кора. — На, выпей.

После этого она протянула ему таблетку и стакан воды.

Парень покорно выпил лекарство, перед этим подозрительно его обнюхав, поморщившись от противного запаха, и внимательно, пусть и украдкой, осмотрел свою Жуткую Жуть, проверяя её на наличие дурных намерений.

Девчонка поморщилась от явной боли в голове — Иккинг не церемонился, не желая трястись над благополучием потенциальных предателей.

Но она была чиста — Кора явно прочитала всё про прописанный ему препарат, его взаимодействие с организмом Фурий и все возможные нежелательные последствия, в том числе и самые редкие случаи, чтобы нечаянно не навредить.

Да ещё и убедившись, что у неё в руках было именно это лекарство.

На миг стало стыдно перед Корой.

Всего на миг.

Он с удивлением заметил, что гул в голове умолк.

Стало легче.

— А сколько я лежал без сознания? — спросил Иккинг.

— Три недели, — пролепетала она.

— Что?!

На миг Фурия засомневался в правдивости слов своей Жути, но потом вспомнил, какие повреждения он получил, и что ему довелось повидать на грани жизни и смерти.

— В меня попала молния, верно?

— Верно… — кивнула Кора, на глазах которой появились слёзы. — Тебе очень повезло, что ты остался жив.

— Что же, я тоже этому рад, — хмыкнул парень, желая развеселить девушку, но это принесло диаметрально противоположный результат.

Только женских истерик ему тут не хватало.

— Дурак! Ты вообще о себе думаешь? — крикнула она, уже не скрывая слёз, буквально брызгавших из обычно солнечно-жёлтых, а сейчас таких тёмных, печальных глаз… — Куда бы мы с Торой делись, если бы ты погиб?!

Накатило раздражение.

— Ну… — постарался успокоиться и не нагрубить Иккинг. — О вас бы позаботились Крис и остальные…

И осёкся.

Какие остальные?

Какой, Бездна их всех сожри, Крис?!

Нет никого, ничего и уже не будет.

Он больше не будет верить тем, кто мог его предать. И не позволит хоть кому-то встать над ним.

Никому, кроме отца.

— Да разве в этом дело?! — не успокаивалась Жуткая Жуть. — Ты нам как старший брат!

— Прости… — неискренне (ой ли?) пробормотал он.

— Кстати, ваша команда победила, — быстро перевела тему девушка, не любившая показывать свои слёзы кому-либо.

И правильно.

Смотреть на чужие проблемы ему сейчас хотелось меньше всего на свете — свои бы решить.

— Ура…

— Только об этом приключении у тебя останется ещё одно воспоминание, от новой модели бластера, — вдруг вздохнула Кора.

— Что такое?

— Сам взгляни… — ответила девушка, протягивая зеркало.

Шрам.

Длинный, тонкий, идущий ото лба до уровня кончика носа, рассекающий бровь, шрам.

На месте раны.

Сильно выделяется, благо хоть верхняя часть его прикрыта чёлкой…

— Ну, я не удивлён.

— Ты знал? — распахнула глаза рыжая.

— Вроде того… — кивнул парень, касаясь своего шрама.

После этого Фурия, под неодобрительные возгласы Жути, встал с кровати, на которой лежал, и, отмахиваясь от причитаний об его бестолковости и неспособности беречь себя, поковылял на кухню.

Сейчас, как Иккинг заметил, был вечер.

Есть хотелось так, словно он не ел дня… много.

А, точно…

Ну, впрочем, если он не хотел быть посаженным за каннибализм, ему нужно срочно перекусить.

— Девчонки, — крикнул он, — у нас есть что-нибудь поесть? А то мне кажется, что я скоро кого-нибудь съем, и не факт, что вы успеете меня остановить.

В ответ послышался дружный смех.

А после был плотный ужин и крепкий, вкусный травяной чай, который привел Иккинга в благодушное состояние.

Надо сказать, что, как и остальные ученики их школы, Иккинг в столовой питался только утром, то есть завтракал, а в остальное время им готовили их собственные Безвольные.

Ну, а Тора и Кора не раз баловали своего хозяина достаточно изысканными блюдами, но он, впрочем, тоже сам неплохо готовил — нужно было уметь всё, чтобы выжить.

После ужина, Тора и Кора рассказали, что после боя Хедер и Астрид, наплевав на все идиотские правила о запрете полётов, помчались в город за подмогой.

Отряд Карателей-боевиков в качестве сопровождения и охраны, группа экспертов и несколько врачей прибыли совсем скоро и забрали Наследника вместе с его поверженными врагами.

Последних сначала повезли в больницу.

Кого пока ещё только в реанимацию, кого — сразу в морг.

Вдруг послышалась мелодия, перебившая рассказ Коры.

Парень устало и раздраженно вздохнул, буркнул что-то нечленораздельное, но явно недовольное, и нажал на кнопку на своём браслете, активируя «галку».

Появилась голограмма его отца.

Тот, увидев, что Иккинг сидел и болтал с близняшками, почему-то нахмурился.

— Иккинг, мне доложили, что ты очнулся, — сказал он, — будь добр, зайди сейчас в Зал Советов. Поговорить нужно.

Парень поджал губы.

Кто доложил?

Кто посмел следить за ним?!

Охрана?

Вполне возможно…

Иккинг медленно сделал вдох и выдох, успокаиваясь.

— Отец… — простонал Фурия, намекая на своё всё ещё далёкое от идеального состояние, но заметив взгляд Стоика, сдался. — Хорошо… Сейчас буду.

Вздохнув, он переоделся и вышел из особняка.

Его сопровождал безмолвный, безликий, но неотвратимо вездесущий отряд Серых Гвардейцев — Охрана Наследника, сопровождавшая его на официальных выходах в свет, да и в повседневной жизни.

Только на территорию Школы им хода не было.

Это были дар’ка в, естественно, серой броне, похожей на ту, что носили Каратели, но более совершенную, и, соответственно, более дорогую.

И это были профессионалы своего дела.

В их преданности удалось убедиться уже давно и не раз — да и не попадали в серую гвардию личности, в которых присутствовал хоть намёк на крамольные мысли.

Надо сказать, что летом ученики Школы Карателей жили вместе со своими семьями, если, конечно, они у них были, а потому на территории школы оставались только сироты, к числу которых Иккинг, формально, не причислялся.

Хотя…

Отсутствие матери уже делало его сиротой.

До огромного здания, называемого Домом Советов, они добрались быстро — в это время суток поток движения был ничтожно мал, час-пик уже давно прошёл, и народ по домам сидел, исполняя свои обычные, повседневные бытовые дела.

В здание их впустили без вопросов.

Быстро шагая по роскошным коридорам, они добрались до главного помещения — Зала Советов.

В центре этого зала находился круглый стол, вокруг которого стояли пять кресел. В каждом из них сидел один из советников, а во главе всей этой компании восседал в кресле, как на троне, отец Фурии.

Одним нажатием кнопки на пульте управления, находящегося у правой руки Стоика, круглый стол принял форму прямоугольника, выпрямился.

Теперь Иккинг стоял перед пятью Советниками, смотрящими на него с неким осуждением.

При взгляде на Стивена, парень ощутил, как его захлёстывает дикая, ничем неконтролируемая, жгучая ненависть.

И только нежно шептавшая в уши о вечном покое Тьма, помогала держать себя в руках.

То, что должно было его пугать, стало его спокойствием.

Тьма шептала, что он успеет ещё убить Стивена Йоргенсона и всех тех, кто предал его, кто обрёк на страшную смерть

Абеш или Дха?

Свет или Тьма?

В этом мире нет и никогда не было чёрного и белого — он серый.

Серый…

Так пусть будет он Истинным Сыном Ночи!

Свет или…

Дха!

* * *

— Итен Хеддок, — официально начал Александр Торстон, — опишите, пожалуйста, тот инцидент, произошедший во время соревнований двадцать восьмого мая сего года.

Глаза Иккинга широко распахнулись.

Но не искренне.

Уж Стоик-то чувствовал это своим родительским сердцем.

Мужчина почувствовал, как сильно застучало сердце, как его сын испугался или из-за чего-то разволновался.

Но, видимо, это было просто от неожиданности.

В глазах его мелькнуло что-то непонятное, что-то такое страшное, что Стоик бы пожелал никогда и ни при каких обстоятельствах не вспоминать об этом — жуть во взгляде сына была похожа на Бездну — ни края, ни спасения.

И ни грамма света.

Парень быстро успокоился и стал рассказывать события того дня.

Всё повествование было точь-в-точь, что и у других ребят, которых пришлось допрашивать.

— Известно ли вам, Итен Хеддок, что четверо из напавших на Вас скончались в результате полученных травм, ещё один находится сейчас в коме, трое находящихся в сознании остались инвалидами? — сказал уже Ричард Ингерман.

Вот теперь парень по-настоящему удивился.

Не, не испугался, а именно удивился.

На его лице так и было написано: «Это правда сделал я?!»

— Нет, не знал… — проговорил он ошарашено. — Откуда мне было знать? Я только сегодня очнулся, всего полтора часа назад!

Хм, справедливо, откуда ему знать.

С другой стороны, ему могли рассказать его Жуткие Жути.

Хотя…

Они-то как раз сказать и не могли, ибо сами не знали.

Ох, Иккинг, что же ты натворил…

— Незнание не освобождает от ответственности! — назидательно сказал Александр.

— Какой ответственности? — не понял парень.

— Итен Хеддок, вы обвиняетесь в убийстве, нанесении тяжких телесных повреждений, а так же в использовании неизвестного оружия, — холодно сказал Стивен Йоргенсон.

На миг Стоик ощутил такую громадную и переполнявшую, выжигавшую его изнутри ненависть, такую ледяную ярость, и так удивился, когда понял — они не его.

Не его чувства.

А чьи тогда?

— Что?! — дёрнулся Иккинг на слова Стивена. — Отец, я…

Глаза, сынок, глаза…

Его выдавали глаза — всё та же чернота, пусть и светились они невероятной зеленью.

— Но, в связи с обстоятельствами, при которых Вы совершили данные преступления, с Вас снимаются два первых обвинения, — перебил его Финн Хофферсон.

Ну, а Стоик отвёл глаза.

Ему было откровенно паршиво.

Выносить приговор собственному сыну, когда он поступил правильно — не есть хорошо, особенно, когда понимали это все присутствующие, но продолжали этот фарс.

Иккинг поступил правильно!

Хоть и не по правилам.

Чёртовы законы!

— И потому, учитывая все обстоятельства, Вы приговариваетесь к четырём месяцам домашнего ареста, — закончил Финн.

Это для его же блага…

Для его же благополучия — недавно Стоику пришла анонимка с сообщением о том, что на его сына в ближайшем будущем мог быть совершен ряд покушений, и стоило бы его максимально обезопасить.

В свете последних событий, Стоик поверил.

Это могла быть ложь, он допускал и такой вариант, но жизнь его сына была важнее любых затрат, которые ему пришлось бы произвести для того, чтобы защитить.

Вздохнув, скрепя сердце, Стоик вновь поднял глаза на сына.

— Серая Гвардия отведет тебя домой, — сказал он как можно холоднее, стараясь не выдавать своей досады.

Сына увели, Советники тоже разошлись по домам, а Стоик отправился оформлять бумаги, касавшиеся всего, что сейчас произошло в этом зале, будь он трижды проклят.

Писанину эту Стоик тоже ненавидел, но без неё было никуда.

А хуже всего было ему от того, что пришлось врать.

Нагло и беззастенчиво.

В отличие от остальных советников, Стоику было прекрасно известно, чем именно вырубил главаря бандитов, какого-то Орама, весьма мутного и знаменитого в определённых кругах типа, его сын.

Он использовал особый вид огня — плазму.

Как и свойственно это было Ночным Фуриям.

Ох, если бы кто-нибудь узнал об этом, то Иккинг не отделался бы простым домашним арестом.

И тюремным заключением тоже…

Но откуда парень умел управлять огнём?

Или это было спонтанно, как защитная реакция организма?

С документами Стоик провозился до глубокой ночи, читая все эти отчёты и донесения, а домой вернулся уже ближе к утру.

Видимо, сказывалась ночная пустынность улиц — домой добрался он быстро.

Зайдя в особняк, мужчина немного напрягся.

Здесь было слишком тихо.

Слишком спокойно.

Он думал, Иккинг, как минимум, разобьёт что-нибудь, в порыве злости на такую несправедливость. По крайней мере, он бы точно поступил бы так на его месте.

Стоик же всё понимал.

Он аккуратно зашёл в комнату сына, но его там не оказалось. В комнате, всегда идеально чистой, творился некоторый беспорядок.

Часть вещей была раскидана, часть отсутствовала вовсе.

Не было так же планшета и некоторых бумажных блокнотов.

На подоконнике лежал ГЛК-9 Иккинга.

На нём мигала синяя лампочка, означающая, что там оставлено сообщение. Стоик, ощутивший укол беспокойства и даже некоторого страха, всё же переборол себя и подошёл к нему, нажал на кнопку воспроизведения.

Появилась голограмма его сына.

Он стоял с опущенной головой.

— Отец, — началась запись, — прошу, прости меня. Я виноват перед тобой, папа, очень виноват! Но, прошу, пойми меня… Я не могу не ослушаться тебя, не могу оставаться под замком. Я не нашёл себя… Я потерял себя! Здесь они меня убьют. Отец, я ухожу, сбегаю, называй, как хочешь! Но, когда я найду то, что гонит меня в дальнюю дорогу, я вернусь. Хочешь, ищи меня. Ты не найдёшь, не поймаешь. Прости… Но fride kou min fo lau, папа.

Запись закончилась, а Стоик продолжал оторопело смотреть на браслет, где уже не мигал огонёк.

Теперь оглушающая тишина окружила его…

Он сбежал…

— Фриде… Что?! — простонал очнувшийся мужчина. — Что это вообще значит?!

— Это значит, — раздался голос Торы, — «крылья даны нам для странствий»…

— Иккинг Хеддок, Вы обвиняетесь в четырех убийствах, нанесении тяжких телесных повреждений, а так же в использовании неизвестного оружия, — прозвучал голос главного предателя.

Безумная ярость, обузданная и подавленная ещё в самом начале слушания, вновь подняла голову и оставила свою уродливую пасть.

Дикая ненависть захлестнула его.

Жажда крови начала мучить его, ворча недовольным, голодным хищником, истосковавшимся по тому ощущению сытой лени и полнейшего умиротворения.

Жажда крови предателя.

Захотелось вырвать врагу сердце, раздавить его, теплое и трепыхавшееся, в своей когтистой ладони, ощущая, как по предплечью к локтю стекает влага, каплями падая на пол с громким и звонким звуком.

Хотелось убить.

Растерзать.

Отомстить…

Тьма внутри протестующе заворочалась, и это было удивительно, ведь именно от Дха все ждали злых, черных свершений, жестокости и излишнего, совсем не нужного насилия.

Но Тьма есть отсутствие Света.

Покой и равнодушие.

Безразличие.

Холод и умиротворение.

Свобода.

Его Тьма освободила его, очистила разум, наполнила его спокойствием, помогла начать трезво мыслить, так почему не мог он и сейчас довериться ей?

Лишь ей можно верить…

Никому нет доверия.

Никому…

Даже отцу.

Только к Дха и Серым Гвардейцам можно повернуться спиной, только они будут исполнять свою работу до конца своей жизни, до последней капли крови или до счастливого выхода на пенсию, светлой и обеспеченной старости.

Что бывало редко.

Одного Иккинг понять не мог — чисто логически размышляя, можно было понять, что он действительно мог и должен был попытаться защититься себя и своих товарищей.

Он был в своем праве.

Единственное, что ему можно было предъявить, — превышение самообороны.

А теперь его обвиняли в том, что он защищал других (между прочим — их родных детей!), рискуя собственной жизнью?!

В том, что он не отсиживался за силовым полем, а не позволил убийцам разгуливать по своему острову?!

Где, скажите, он совершил преступление?!

Нет, Иккинг, конечно, знал, что его отец не очень-то жаловал вольнодумного сына, но это переходило уже все границы!

Эмоции, не самые приятные, к слову, бушевали в парне, но уже не прежняя, снова задушенная ярость.

Сейчас он походил на вулкан.

Готовый взорваться.

И горе всем тогда!

Только бы промолчать, только бы не «взорваться»! Ведь в этом случае отношения с Советниками испортятся у него окончательно…

— Что?! — всё-таки не сдержал своего негодования Иккинг. — Отец, я…

Но сказать более ему не дали, резко и бесцеремонно перебив.

— Но, в связи с обстоятельствами, при которых Вы совершили данные преступления, с Вас снимаются первые два обвинения.

Ну, хоть что-то честно…

Парень глянул на отца, но тот отвёл взгляд, сделал вид, что на массивных дверях Зала Советов появилось что-то новое и необычное, и поэтому это неведомое что-то надо досконально рассмотреть.

Фурия опять начал тихо закипать: тут такая несправедливость, а ему всё равно!

Что-то расшаталась его психика после последних событий.

Да и не удивительно.

Нужно научиться контролировать себя, свои эмоции и чувства, держать себя в руках и не показывать никому своих истинных переживаний.

Контроль.

Постоянный.

Тотальный.

Что-то сместилось в нем, что-то потерялось безвозвратно, и неизвестно, что же это было такое.

Что-то переломилось в нем.

Сил у него теперь стало намного больше, просто несравнимо с тем, что было ранее.

Аши кипела в его крови.

Она лилась по энергетическим каналам, проходя через каждую клеточку его организма, и покидала его, как воздух при дыхании.

Как воздух…

Сила переполняла его, но контролировать ее он пока даже и не пытался, — не было на то ни желания, ни сил душевных.

Контроль своих сил.

Своей Аши.

Контроль своего внутреннего зверя.

Своего дракона.

— И потому, учитывая все обстоятельства, Вы приговариваетесь к четырём месяцам домашнего ареста.

Все каникулы дома?!

Они в своём уме?!

Он же совсем завянет без свободы!

То, чего у него в каком-то смысле не было никогда, и то, что, возможно, было вообще только у него в этом проклятом, замороченном своими повседневными проблемами городе.

Холод и покой, Иккинг!

Равнодушие и безразличие!

Гнев, злость и все яркие эмоции — свет, Абеш, а он выбрал для себя другой путь, пусть он во многом и был сложнее.

Зато — эффективнее.

Но — четыре месяца взаперти!

Хотя…

Если подумать, он ещё очень-очень легко отделался. За всё, что ему предъявили, его можно было спокойно отправить в Нижний Город на десяток-другой лет.

А тут всего четыре месяца, да ещё и домашнего ареста…

Видимо, отец парня всё-таки где-то подшаманил, раз так мало дали, и он, следовательно, должен был быть ему благодарен за хоть такую посильную помощь…

Только вместо «спасибо» из горла рвётся совсем другое слово.

Похоже, Советники просто решили не предавать это дело огласке.

Оно и ясно: зачем наследник с запятнанной репутацией?

Тем временем к Наследнику подошли Гвардейцы, всем своим видом показывая — сбежать не позволят, но и в обиду не дадут.

Никому.

На миг Иккинг поймал взгляд Стивена и увидел, сколько ненависти, вполне взаимной, в нём мелькнуло.

Бессильной ненависти.

Пока Иккинг должен был находиться под домашним арестом — к нему было не подобраться, его было не убить, и парень это прекрасно понимал, пусть его и бесила невозможность выбирать самому.

Взгляд Стоика же был иным.

Холодным.

Он словно говорил своему Наследнику этим взглядом: «Ты опозорил меня, ты мне не сын!»

Сердце мучительно сжалось, и так не хотелось в это верить…

Конечно, Стоик не сказал ничего такого, но это молчание, тревожное и мучительное, было намного больнее пощёчины…

Глаза невольно намокли, но Иккинг, конечно, не показал этого, скрыв слёзы обиды за челкой.

Только поджал губы и до крови, до побелевших костяшек, сжал кулаки.

Фурия в сопровождении Серой Гвардии вышел из Дома Советов и под таким своеобразным конвоем добрался домой.

Вокруг особняка даже включили силовое поле, чтобы он не сбежал.

Смешно!

Не надеялись теперь уже на его сознательность?

Или защищали так?

Парень зашёл в свою комнату.

Негодование, смешанное с какой-то совершенно детской обидой, бурлили в нём, напополам с разыгравшейся паранойей, твердившей, что раз у его противн… врагов были БЛИКи, то никаое.

Было желание разнести весь дом к Бездне, но он сдержался.

Истеря, подобно капризной и избалованной девице, не получившей модную обновку, он бы выказал только свою беспомощность.

Нужно было сохранять самообладание.

Контроль…

Контроль над самим собой, своим Разумом!

Ведь безумие — самое страшное, что могло бы случиться с Одарённым.

Не то безумие, коим так часто называли гениальность, восторженное и какое-то просветлённое, а грязное, пугающее, когда Разум натурально разлагался подобно медленно портившемуся мясу.

Или мозгу.

Он не должен был впасть в звериную ярость.

Он должен был найти свой покой.

Своё смирение.

Найти…

Тут взгляд парня пал на карту Северного Архипелага.

В голове его всплыла та драконья поговорка о странствиях и крыльях, и о том, что путь никогда не должен был прекращаться, ведь никогда не закончится воздух.

Что же, теперь всё становилось на свои места.

Вот о чём говорила Дженет.

Она действительно все знала…

Всё.

Иккинг, ведомый своей мыслью, бросился собирать вещи.

Аккуратно собрав все чертежи, все записи по БЛИКам, а так же их незаконченные варианты и прототип, да и один законченный тоже — но о нём позже, он всё это сложил в ту же сумку, с которой сдавал экзамен.

Также он забрал все свои блокноты, планшет, немного одежды и все блоки питания.

— Зачем? — раздался за спиной тонкий голосок Торы.

В лучах АЦ-3, падающих в огромное окно, её личико казалось таким бледным…

Кукольным.

Неживым.

Совсем как у Дженет…

Нет.

Не вспоминать о ней!

Не вспоминать о той боли, которую она показала…

Громадные жёлтые глаза прямо-таки светились недетским умом.

И печальным знанием.

Образ Коры, стоящей рядом с сестрой, был подобен этому, но глаза её не были настолько измученными.

Когда девчонки успели здесь появиться?

Он так ушёл в себя, что не заметил их прихода?

Настолько потерял бдительность?!

— Что «зачем»?

— Зачем ты сбегаешь? — ответила за сестру Кора.

Фурию переклинило.

Все эмоции, вся боль, вся злость и ярость, всё негодование и обида, накопившиеся в парне за всё это время, вырвались наружу… Если не излить вовремя душу, не выговориться, не выпустить пар, то можно просто сойти с ума, он знал это прекрасно.

К этому он, по всей видимости, и шёл.

— Я не могу больше здесь оставаться! — почти шёпотом сказал Иккинг. — Мне душно! Понимаете? Я задыхаюсь!

В его голосе стали преобладать шипящие, какие-то свистящие и рычащие звуки, всё больше и больше отводя речь его от той, что дана была людям, а от них и дар’ка.

— И поэтому ты хочешь бросить своего отца, для которого ты остался единственной опорой после гибели твоей матери? — тихо, без тени привычной улыбки, спросила вечно веселая и жизнерадостная, а сейчас мрачно-торжественная Кора.

— Словно он считает меня своим сыном! — хмыкнул Иккинг, понимая, что всё-таки находится на грани истерики. — Я для него как неродной! Он вспоминает обо мне, только когда ему что-нибудь надо!

— Он любит тебя, только ты этого не видишь, — прошептала Тора.

— Любит? — так же тихо переспросил он, но продолжив, сорвался на крик. — Любит?!

Его глаза засверкали недобрым огнём.

— Он буквально бросил меня на произвол судьбы! — прошептал Фурия, стараясь сдерживать свою бесновавшуюся Аши. — Оставил страдать…

Парень опёрся спиной о стену и медленно съехал по ней вниз, прямо на пол, больно согнув и придавив всем своим весом хвост, неудобно вывернув сложенные крылья, которые медленно, но верно стали затекать от подобного положения.

Он схватил руками голову, вцепился в волосы, больно царапнув по одному из отростков — и сразу там стало тепло, запахло солью и металлом, но парень даже не обратил на это внимания.

Он тихо покачивался из стороны в сторону, собираясь с мыслями.

И бормотал что-то невнятное.

По щекам его текли слёзы.

Тора и Кора замерли, как мыши под веником, боясь пошевелиться, — одно неверное движение, один лишний вздох или скрип могли спровоцировать Иккинга, впавшего в истерику, на что угодно.

Вплоть до весьма кровожадных вариантов.

Запах крови своего хозяина они, по крайней мере, почувствовали отлично.

— Маленького ребенка… — продолжил Фурия, всё так же — шёпотом. — Ребёнка, лишенного матери! Одинокого! Никому не нужного…

Повисла тишина.

— Он был разбит не меньше тебя, — сказала наконец Кора, но с места так и не сдвинулась, — он не сумел справиться.

— Ты оказался сильнее, — вторила сестре Тора.

— Да какая теперь разница?! Я ему — обуза! Вольнодумный сын! Я впервые за несколько недель увидел его в тот момент, когда он с другими Советниками выносил мне приговор! Я ему не нужен! Так будет лучше…

Эмоции опять затихали, парень опять выстраивал вокруг свою каменную стену, за которой он так успешно прятался столько лет.

— Так будет лучше.

— Он все эти три недели просидел над твоей постелью, — вдруг сообщила Тора. — Стерег твой покой, бросив все свои дела!

— Что? — спросил Иккинг почти неслышно и столь шокировано, повернувшись к Жутям и встав, наконец, на ноги.

— Он постоянно спрашивал у нас с Торой, не очнулся ли ты, не стало ли тебе лучше! — сказала Кора уверенно.

— Как это возможно?.. — прошептал парень в пустоту. — Отец… Папа…

Истерика ушла, но на её место пришло опустошение.

Уже привычное.

И, почему-то, чувство вины.

— Он любит тебя, Иккинг!

Он уже не сумел разобрать, кто же из них это была, слёзы опять наполнили его глаза, в ушах застыл гул, напоминающий рокот штормового моря.

Гул воспоминаний, уносящий вдаль, заставляющий пересмотреть все события.

Абсолютно все.

— А я не оправдываю его надежд… — сказал парень уже совершенно спокойно, просто констатируя факт.

— В этой ситуации, как и на войне, нет правых, — послышался голос Торы, — есть только враждующие стороны.

— Вы оба виноваты, — вторил ей голос Коры. — И ты не меньше.

— Я отвратительный сын, — согласился Иккинг, чуть безумно улыбнувшись, — знаю!

— Но наши слова тебя не переубедили? — немного насмешливо спросила Кора.

— Нет!

В этот момент парню на глаза попался его ГЛК-9, небрежно брошенный ещё в самом начале куда-то в сторону подоконника и только, воистину, чудом уцелевший.

Устройство слабо мигало зеленоватым светом — ему кто-то прислал сообщение.

Но это теперь было не важно.

В голове сверхновой вспыхнула идея.

— Но я, наверное, всё же кое-что сделаю…

— Ты уходишь навсегда? — спросил жалобно Тора, схватив своего хозяина за рукав, как совсем маленькая…

Новая тёмная волна глухого раздражения накрыла его с головой — что эта девчонка себе позволяла?!

Но он быстро взял себя в руки.

— Что? — переспросил парень, наконец осознав суть заданного ему вопроса. — Нет, вовсе нет! Я обязательно вернусь. Наверное…

Новая идея, так удачно появившаяся в его голове, пришлась Иккингу явно по вкусу, и он с жаром принялся её осуществлять.

Фурия аккуратнее положил «галку» и переставил режим на запись, отойдя при этом подальше, чтобы он потом был виден в полный рост, как есть — с растрёпанными волосами, окровавленным ушным отростком, уже покрывавшимся на месте царапины корочкой, напряженной позой и упрямо сведенными к переносице бровями.

Парень опустил голову, дабы не были видны его заблестевшие почти маниакально глаза.

Он должен был оставить отцу послание.

Извиниться перед ним, что ли…

— Отец, прошу, прости меня. Я виноват перед тобой, папа, очень виноват!

Голос парня немного задрожал.

Он действительно был очень сильно виноват перед Стоиком, он так подставлял отца своим глупым, но таким необходимым сейчас поступком, своим побегом.

Но он не мог сидеть, сложа руки…

Сейчас или никогда!

Он говорил и говорил, зная, что — единственная попытка, удачная или нет — не ему уже судить, но другой у него просто уже не могло быть, а потому он изливал душу устройству, надеясь, что хоть так, хоть сейчас сумеет достучаться до отца своими признаниями.

Конечно, о его недолгой связи с Северными Драконами и предательстве старшего Йоргенсона он и не заикнулся — нельзя.

Нельзя было об этом говорить.

Это больше другого подставило бы отца.

Не сказал он и встрече со Странницей.

Многое ещё он не стал доверять такой ненадежной голограмме, всё это он должен был высказать, прокричать, прошептать, может — прорыдать, отцу в лицо, стоя рядом с ним, слыша, как билось его сердце, видя, как он хмурился, улыбался или тяжело, может, даже и разочарованно вздыхал.

Он вернётся.

Хотя бы ради этого — вернётся.

Обязательно.

Как только найдёт своё равновесие, как только сумеет достичь искомого им покоя, не иллюзорного, а настоящего, всеобъемлющего.

Как только найдёт себя.

Парень, тяжело вздохнул, решаясь, и выключил запись, предварительно удалив все остальные сообщения. Он, взяв в руки сумку с вещами, перекинул её через плёчо и пошёл на выход, держа в руке БЛИК.

О, это вообще отдельная история!

Как выяснилось, тот образец, которым он ранее активно пользовался, особенно в начале того боя, и который он благополучно потерял во время боя, после своего последнего использования, стал неисправен — раскололся фокусировочный кристалл, и восстановить его было уже не под силу никому — даже самому Иккингу.

То был именно тот БЛИК, от которого получил парень разряд молнии, отправивший его в кому на три недели и даже заставивший его стать одной ногой на Черту ,— была зафиксирована его клиническая смерть.

Всего три минуты, конечно, но…

Этого хватило.

Ведь там, где он оказался тогда, где решалась его судьба, — не было времени.

И три минуты оказались равны маленькой вечности.

А тот БЛИК, о котором уже заходила речь, и который он сейчас крепко сжимал своей когтистой ладонью, был именно тем самым образцом его изобретения, который он тогда силой вручил в руки Астрид.

Приключения БЛИКа достойны если не романа, то рассказа точно.

То, какими окольными путям пришлось действовать юной Хофферсон, чтобы вернуть своему спасителю его оружие, внушало восхищение — ведь всё сделано было изящно и тонко.

Где неопознанное оружие? — У наследника!

Почему там? — Вернула!

Почему не отдала Карателям? — Так это собственность Наследника! Мало ли…

С такой наивной простотой, пусть и специально сыгранной, отвечала на задаваемые вопросы девушка, что остаться равнодушным было просто невозможно — вот уж точно погибала в Змеевице великолепная актриса.

Какое владение лицом и голосом!

И даже ритмом собственного сердца.

Ох, как, наверное, кусали локти люди старшего Йоргенсона! Ведь раз неизвестное оружие находилось в доме Вождя и Наследника, то провести там обыск было невозможно — законодательство великолепно защищало правителей от особо умных.

Все гениальное — просто!

И вот теперь, включив, на всякий случай, режим силового поля, перед этим специальным устройством, увы — одноразовым, уничтожив все следящие приборы, или выведя их из строя, он выбрался с территории, на которой действовало другой поле.

Конечно, за ним велось наблюдение, но для всех записывающих устройств пространство под куполом силового поля просто отсутствовало — помехи не давали им пробиться и действовали как зеркало или непроницаемый щит.

За чертой создаваемого специальными генераторами Щита, окружавшего родовой особняк Хеддоков, безусловно, тоже имелись камеры, но записи с них были бы уже не столь информативны — в ночной темноте парень был совершенно незаметен.

Полуночный воздух приятно ударил в лицо, и парень с наслаждением вдохнул его, окинул Город долгим взглядом.

Где-то там, в его глубине кишела жизнь.

Всего на несколько десятков уровней вниз Город никогда не спал.

Там было шумно, всегда — очень суетливо, серо, пусть эта серость складывалась из множества различных других цветов, ярких и прямо-таки кричащих об индивидуальности каждого.

Вот только они все были подобны клонам в своей неповторимости — столь все были одинаковые.

Неоригинальные.

Впрочем, это всё равно — его родина, его дар’ка, со всеми своими ничтожными проблемами и их решениями, маленькими радостями и столь же маленькими печалями.

И его Город.

Фурия с ним прощался.

Тут оставалось многое, слишком многое, чтобы от этого просто отмахнуться и пойти дальше, но в основном — память.

Воспоминания.

Но довольно размышлений.

Парень сильно взмахнул крыльями и взлетел.

Благо, его действительно не было видно в ночной тьме, но всё равно нужно быть осторожным, ведь могли услышать и поймать в перекрестье прожекторов, а тогда о побеге и думать не придётся.

Парень сразу отправился на восток, где небо уже потихоньку начинало светлеть. Слева, на севере, виднелся огромный синий диск АЦ-3, отражающийся в холодном море.

Так начался его путь…

* * *

Он спасся.

Небо и Звезды, Иккинг спасся!

Выжил.

Пусть в коме, пусть потрёпанный, пусть восстанавливаться ему надо будет долго, но его маяк, их маяк в этом тёмном море интриг политиков, с чистой совестью ломавших чужие судьбы, даже не задумывавшихся о тех, кого они обрекли на страдания, продолжал сиять.

Тора и Кора регулярно, пусть и незаметно для всех, отчитывались о состоянии своего хозяина, находясь на грани священного восторга, что хоть кто-то, кроме других Наследников, интересовался здоровьем Иккинга.

О, Крис видел тот неравный бой, один против восьмерых, подтвердивший, что Ночные Фурии — самые опасные, самые сильные и самые живучие.

Просто самые-самые.

С той истерики на безымянном острове Крис сумел очень многое переосмыслить, в том числе расставить приоритеты — перед кем стоило склонять голову, кому приносить клятву в вечной преданности и готовности умереть во имя его.

Все существовавшие ныне лидеры были слишком закостеневшими, зашоренными и консервативными — они не позволили бы изменить хоть что-то.

Или не позволили бы провести по-настоящему что-нибудь изменившие бы реформы.

Иккинг жаждал этих изменений.

Он так восторженно мечтал об этих реформах, способных остановить неизбежное падение их общества на самое дно, в ту самую вовсе не мифическую Бездну.

И за ним дар’ка пошли бы.

Парнишка умел вдохновлять…

О, ему, Крису, только что сообщили, что Фурия вышел наконец-то из комы и даже зачем-то успел смотаться в Дом Советов под конвоем Серых Гвардейцев, то есть там происходило что-то официальное, пусть и за закрытыми дверями.

Фаер неторопливо и очень внимательно читал отчёт, который ему предоставил один знакомый и проверенный многими событиями, оказавшимися опять без огласки, аналитик, поработавший с информацией, которую ему добыли некоторые сильно обязанные дар’ка.

За восемь тех проклятых лет своей жизни, что он потратил на эту погрязшую в грязи, как оказалось, организацию, у Криса, как и положено то любому уважающему себя не совсем чистому перед законом агенту, появилась собственная сеть информаторов.

Тому жизнь спас, тому вытащил брата, сестру, родителя или ребёнка, а то и всех вместе — из той выгребной ямы, в которую их закинула жизнь, тому ещё как-нибудь помог в трудный миг.

Естественно, не всегда из чисто благих побуждений.

Корысть, увы, была неотъемлемой частью современного мира.

Впрочем, всё к лучшему.

И теперь Крис с мрачным удовольствием пожинал плоды своей жалостливости и очень дозированно проявленного милосердия, направленного на конкретных, способных как-нибудь помочь ему в будущем дар’ка.

И, по большей части, плоды эти его даже радовали.

Каждая деталь этого документа, что он читал сейчас, была для него безумно важна, ведь, пусть Крис и решил затаиться, он должен был знать, что происходило с тем, кого он твёрдо решил медленно и постепенно возвысить.

Чего бы ему это ни стоило.

Сделать Иккинга не картонным, кукольным лидером, а настоящим, стоявшим на ногах твёрдо.

Независимым.

Без хитрых советчиков за спиной.

Как это воплотить в жизнь, Крис Фаер представлял мало. Точнее — весьма смутно, только в общих чертах, но знал он чётко — это было необходимо, это был их единственный шанс даже не на светлое и счастливое — на хоть какое-то будущее.

Но поверит ли Наследник ему теперь?

Поверит ли, после того, как его так вероломно предали, так коварно подставили и, без суда и следствия, без настоящих и объективных на то причин, приговорили к смерти те, кому он поверил?

Поверит тем, кто ничего о том не знал, кто искренне и крепко, почти болезненно, к нему привязался за почти два месяца их знакомства?

Отчёт говорил — наследник стал до крайности подозрителен, практически параноидален, а может, и без «практически», постоянно был настороже, готов отражать даже внезапную атаку.

И старался не поворачиваться ни к кому спиной.

Даже к своим Жутким Жутям.

Только к Серым Гвардейцам он относился как прежде, но Северные Драконы уже давно убедились, что даже под пытками, даже с изменённым сознанием, даже со стёртой памятью или в состоянии овоща, они были верны роду Хеддоков в общем и лично Иккингу в частности.

Гвардеец, которому внушили неприязнь к Наследнику, мысль попытаться его убить, просто покончил с собой.

Одна закладка не смогла сосуществовать мирно с другой, которая сама вырабатывалась за годы и годы изнурительных тренировок, постоянного отбора и буквально вбивания верности правящей семье.

Потому им было известно — с этой стороны к Наследнику подобраться было абсолютно невозможно.

Знал это и сам Фурия, по всей видимости.

Но не верил теперь ни во что парень, это было видно сразу, пусть он и старался это скрывать, и даже прекрасно в том преуспел, но выдавали его глаза — жестокие и холодные.

А ведь раньше были просто непроницаемыми, нечитаемыми.

Потом — добрыми, смешливыми.

А знал ли он о том, что его предали?!

Это страшная мысль привела парня в ужас — не оттого, что он хоронил себя и своё собственное завтра раньше времени, а потому, что он мог по незнанию своему подставиться, и в этот раз он уже не успеет его спасти.

Пусть внутри что-то и говорило, Крису — «Знает!», он сомневался.

Пусть в прошлый раз спас не он лично — один его знакомый, который, узнав о личности того, кого ему придётся незаметно охранять, согласился не раздумывая, также заметив, что это — его священный долг.

Идти за своим Лидером.

Защищать Наследника.

Любыми способами.

Кстати, такого общественного резонанса от покушения на Наследников, какой ожидали лидеры Северных Драконов, не было — дар’ка банально не поверили в то, что Каратели проиграли бы школьнику, пусть и лучшему в своём поколении, а дилетантов послали бы от имени Города и его Вождя.

Злую шутку сыграла с Северными зашоренность сознания обывателей.

Вдруг Крис замер, как только взор его упал на первые строчки последнего листа документов.

Его зрачки медленно расширились, а потом резко, даже болезненного для их обладателя сузились, выдавая изумление, перешедшее в гнев и неверие.

— Как — пропал?!

* * *

Где-то те самые четыре месяца Иккинг скитался по архипелагу.

Ему даже в голову не пришло воспользоваться одним из аэрокаров отца, из числа тех, что были предназначены для перелётов на дальние расстояния — от архипелага к архипелагу и даже более, пусть парню и ничего не стоило угнать такой.

Ведь было столь очевидно — с орбиты было до глупости просто найти подобное средство передвижения, ибо у каждого из них был уникальный сигнал, а уж сигналы тех аэрокаров, что принадлежали Лидерам, особым спецслужбам были известны прекрасно.

Его поймали бы раньше, чем он успел бы попытаться изменить сигнал.

Причём — попытался бы, не факт, что сумел бы.

Ну, и самое главное — хотелось испытать себя.

Посмотреть, чего он на самом деле стоил, без всей этой высокотехнологичной мишуры, различных гаджетов, существенно облегчавших жизнь обывателям, и по большей части — даже без оружия.

Поначалу было тяжело.

Очень.

Даже столь выносливый и тренированный дар’ка, как он, не мог половину суток подряд находиться в постоянном движении, перелетая с острова на остров.

По крайней мере — в первое время.

Потом — привык.

Приспособился.

Возможно, изначально ему было тяжело из-за того, что он ещё не пришёл в норму — когда он сбежал, и суток не прошло с того момента, как он пришёл в себя и оказался достаточно окрепшим, чтобы устроить слушание.

Иккинг старался на одном населённом острове не задерживаться дольше, чем на пару недель — в конце концов, кто-нибудь да замечал присутствие хмурого, потрёпанного и весьма подозрительного молодого дар’ка, да ещё редкого, а зачастую и неизвестного простым гражданам вида.

Естественно, в больших Городах на него было всем абсолютно плевать — главное, чтобы на Верхние Уровни не совался, а уж на нижних ярусах Среднего Города, и уж тем более в Нижнем Городе, где бы он ни находился, на него внимания не обращали совершенно.

Зато на парочке необитаемых островов он задерживался вплоть до трёх недель — рыбачил, охотился, пытался привести в порядок свою Аши и учился ею управлять.

По книгам.

Однажды он нашёл у себя в планшете файлы с оцифрованными вариантами древних фолиантов, которые, наверное, уже давно где-то рассыпались под грузом веков, на протяжении которых те просуществовали.

И очень интересными те книжки-то были.

Там подробно и очень интересно рассказывалось об Аши как таковой, посвященных ей двух главных учениях, одно их которых восхваляло Абеш, а другое — Дха, Свет и Тьму, об известнейших адептах этих учений и их мировосприятии.

Конечно, многое осознать было крайне сложно, но то, что Иккинг оказался как раз последователем Дха, было понятно.

Однако, главное, что сумел почерпнуть парень из этих книг — понимание того, что понятия Тьма и Свет не тождественный понятиям «Добро» и «Зло», «Чёрный» и «Белый».

Дха в истинном своём значении была именно тем, что представлял себе Иккинг, — вселенский холод и покой во всём.

Точнее, к этому покою нужно было идти.

Он и шёл.

Летел, вернее.

Научиться хотя бы примитивнейшим, с точки зрения опытных Одаренных, приёмам управления его возросшей силой, было трудно и долго — но результативно.

Результат этот выражался как раз в том, что ему стало намного проще переносить дальние перелёты, да и большие энергопотери вообще — его резерв очень быстро восстанавливался.

В принципе, по идее, он мог вообще не есть, только пить, например, бульоны или богатую витаминами и минералами воду — но в таком случае у него за ненадобностью атрофировалась бы почти вся пищеварительная система, если бы энергия в клетки организма попадала бы напрямую.

Однако это было долго, муторно и пока — неактуально.

Подобное удобно было бы в межзвездных путешествиях — большая экономия пищи была бы выгодна, ведь еда всегда была недешевой.

Дороже были лишь медикаменты.

В общем, такими экспериментами можно было бы заняться потом, когда он будет знать своё место в этом мире, когда найдет самого себя.

Не раз парню приходилось срочно скрываться от Карателей в лесах и скалах, путать свои и их следы, растворяться в сумерках — но это всегда происходило в городках маленьких, даже не слоёных — «кольцевых».

Так что больше в фермерские поселения Иккинг не совался — чревато.

Конечно, Фурия прекрасно понимал, что многие из тех Карателей даже не подозревали, за кем именно устраивали погоню. Но это было их обязанностью, прямой и непосредственной — стеречь покой мирных граждан.

Их можно было понять.

Было очевидно, что отец парня так и не объявил его в розыск, иначе бы за Иккинга принялись всёрьёз.

Что же, парня очень и очень радовало, что Стоик внял его доброму совету, не стал почём зря тратить силы и терпение Беркских Карателей, да и ресурсы СББ.

Нельзя того же было сказать об агентах Северных Драконов, так и норовящих его ласково и аккуратно, а главное — незаметно, убить.

Вычислить и почти загнать его в угол у них получилось лишь один раз, в остальные он немедленно скрывался, растворялся или во тьме леса, зданий или чего-то другого, или в толпе.

Тогда, в тот единственный раз, ему пришлось переступить через себя и избавиться от неудачливого и несостоявшегося его убийцы, пожелав ему на прощание мирного продолжения Великого Пути и счастливой новой жизни.

Конечно, он постоянно, или время от времени ощущал на себе чьё-то внимание.

Иногда — как тогда, в Черноте.

Иногда — обыденно, словно очень умелый дар’ка на ним наблюдал.

Пара приступов паранойи, один дотла сожжённый лес, визг и завывания СМИ того острова об их маленькой экологической катастрофе, и он сумел обуздать себя.

Сейчас же его путь лежал в Берссити, ибо это был ближайший Город на несколько сотен километров.

Да и островов иных не было в округе — все «съел» громадный и хмурый Город.

Прибыл он туда только в вечеру, когда солнце уже тонуло в холодном море.

Парень до этого путешествия был уже здесь несколько раз, и потому ориентироваться в чуть путанных улочках Берссити, даже не смотря на все более и более сгущавшиеся сумерки, у него удавалось достаточно хорошо.

Но удача всё-таки отвернулась от парня и на одной из пустынных улиц, где запахи были смешаны друг с другом и ориентироваться в них не представлялось возможным, да и усталость давала о себе знать.

Он наткнулся на отряд Карателей.

Увы, среагировать он просто не успел.

Его быстро скрутили и повели куда-то.

Конечно, Иккинг мог вырваться, вырубить или убить этих дар’ка, но где-то внутри него Дха нежно шептала его душе — не стоит.

Не надо.

И, несмотря ни на что, Фурия верил ей.

Убить всех он всегда успеет.

Умереть сам — тем более.

Видимо, здесь Карателей тренировали (дрессировали?) получше, нежели в Берке, ведь там хранители правопорядка даже не могли найти своего Наследника, не то что поймать!

Ну, или парень просто не хотел признавать свою ошибку.

Великие, как ему было обидно!

Перебить отряд наёмников и быть пойманным Карателями!

Он не сразу понял, куда его привели.

Одно было точно — это было правительственное здание, причём — смутно почему-то знакомое парню, словно он пару раз уже видел его мельком.

Помещение, где он очутился, не напоминало ни КПЗ, ни допросную.

Это был весьма и весьма уютный кабинет, обставленный не слишком роскошно, скорее уж строго, но уж точно не бедно.

Чем-то он напоминал Иккингу отцовский кабинет.

Парень ожидал встретить кого угодно, но только не Дагура, ведь с чего бы какого-то оборванца, как про Фурию наверняка подумали Каратели, сразу повели к Вождю.

Но увидев знакомые рыжие космы, он чуть ухмыльнулся, что, впрочем, не было видно в тени капюшона, надёжно скрывавшего его лицо от ненужных глаз.

— Оставьте нас! — приказал Вереск коротко.

Каратели, если это действительно были они, а не следящий за ним с самого его прибытия в Берссити спецотряд, не посмели ослушаться своего Вождя и поспешно вышли из его кабинета.

В глазах Дагура играли какие-то непонятные Иккингу искорки, он с интересом рассматривал парня.

— Эмма, принеси нам чай и что-нибудь сладкое, — сказал своей Жуткой Жути Вереск.

Девушка прекрасно знала, что любит Вереск, а потому быстро удалилась из кабинета, ни сказав ни слова.

— Плохо ты, Иккинг, скрываешься, раз отряд этих оболтусов сумел тебя поймать, — лукаво заметил молодой мужчина, когда Жуткая Жуть скрылась за дверью.

— Или ты специально отправил их, ожидая моего прибытия, — тем же тоном ответил парень, снимая капюшон.

Это был знак доверия.

Почему-то Дагуру Фурия верил — кузен всегда был со странностями, но он никогда не был из числа тех, кто мог предать ради денег или даже ради идеи свою собственную семью.

А ведь у него остались только Иккинг и Хедер.

Да и Дха внушала ему — он свой, ему можно раскрыться.

Вереск с долей сочувствия, но и с неким восхищением разглядывал шрам Фурии.

— Мда… — наконец протянул рыжий. — Досталось тебе… Расскажешь?

И он рассказал.

Всё рассказал, без утайки.

Про Странницу, про предательство, про глупость, в которую он по дурости своей вляпался, и теперь не знал, как выбраться, — потому, наверное, и сбежал.

От проблем.

Пусть Дагура и считают некоторые безумцем, Иккинг знал, чем это было вызвано, и уж точно знал, что сейчас он уже был совершенно не таким.

Остались только непредсказуемость и безумный взгляд.

Вереск выслушал рассказ Иккинга с каким-то непонятным выражением лица, ни по эмофону, ни по выражению глаз, ни по другим признакам ничего нельзя было понять о его реакции на сказанное.

Но он явно лучший судья в сложившейся ситуации.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге вновь возникла Эмма с подносом в руках. Девушка оставила его на столе и быстро вышла.

Дагур взял себе чашку и стал неторопливо поглощать горячий напиток. Иккинг, незаметно принюхавшись к предложенному, не найдя там ничего подозрительного, и, внутренне посоветовавшись сам с собой, последовал его примеру.

— Потрепала тебя жизнь, — вздохнул Дагур, наконец разбив молчание. — Но, всё обошлось, тем более что ты поступил правильно, хоть и не по закону. Думаю, твой отец это прекрасно понимает!

— Хорошо бы… — ответил он, тоже вздохнув. — А почему, собственно, ты приказал вести меня к тебе, а не, например, в ближайший участок?

Чай был удивительно вкусным.

С привкусом каких-то незнакомых, но душистых трав, явно не растущих на Олухе, ибо он точно запомнил бы такой аромат…

— Ну, тогда бы ты, явно, «засветился». А ты, вроде, этого бы не желал, я прав? — усмехнулся Скрилл. — Знаешь… Ты — толковый парень, Иккинг, пусть и вляпался в некрасивую историю. А давай-ка я расскажу тебе маленькую историю о неких толковых ребятах.

— Что за «толковые ребята»? — спросил Иккинг с некоторой опаской.

— Ну… Начнём издалека, — сказал рыжий. — Ты одобряешь нынешнюю систему власти?

Парень поперхнулся чаем.

Ничего себе вопросик!

И что ему прикажете отвечать?

Правду или ложь?

Вот идиот! Он же уже всё рассказал Дагуру, пусть и опустив некоторые совсем некрасивые и компрометирующие подробности, так что умный и внимательный дар’ка давно уже сделал бы правильные выводы.

Дагур был и умным, и внимательным.

— Ответить честно? — всё же спросил он, глядя прямо в глаза брату. — Нет, не одобряю. Мне противно это определение статуса по виду дар’ка.

Ничего не изменилось на лице непредсказуемого вождя.

Но вдруг он в своей безумной манере рассмеялся, чем привёл Икиинга в недоумение.

Впрочем, успокоившись, он всё объяснил.

— Значит, я не ошибся, — сказал он довольно. — А знаешь ли ты про организацию «Северные Драконы»?

Вот этот вопрос поставил Иккинга в тупик, как и реакция Дагура на его ответ.

— Ну, допустим, знаю, — сказал Фурия осторожно. — Но тебе-то откуда о ней известно?

— Работа такая! — вновь рассмеялся Вереск, но потом посерьёзнел. — Хорошая у них идея, нечего сказать. Они против рабства! Как и я. Одно дело, когда рабами становятся военнопленные или преступники. Но Жуткие Жути не виноваты, что рождаются такими!

— Ты, правитель огромного города, представитель власти и Совета Драконов, разделяешь мнение оппозиции?! — немного шокировано переспросил пареь.

— А что мешает мне это делать? — сказал он обыденным тоном. — Я не просился на эту роль, меня никто не спрашивал. Да и противно мне всё это, жаль изменить я всё это не в силах.

— Но зато в силах помогать Северным Драконам? — прищурился парень.

— А ты догадливый, — последовал ироничный ответ. — Да я мог бы это делать, но, в отличие от тебя, я в обществе политиков и интриганов кручусь намного дольше тебя, Стоик-то оградил тебя от подобного, дал тебе насладиться нормально своим детством и юностью — у меня такой возможности не оказалось.

— Я не осуждаю тебя.

— Нет, дослушай! — чуть нахмурился и надавил голосом Дагур. — Ты не видишь истинное коварство дар’ка, наделённых властью. Я-то знаю — сами идеи от своего воплощения могут стоять очень и очень далеко. Они поют красивые песни, да вот только голова у этой рыбы давно сгнила.

— Ты знаешь…

— Да, я знаю много языков, повторюсь — работа у меня такая, но больше не перебивай! С этим ты и столкнулся ради выгоды.

— Печально это, — пробормотал Иккинг чуть устало.

— Понимаю, — кивнул он. — Я как-то в одном баре, где мне довелось отдыхать после тяжёлого дня, стал свидетелем, а потом и непосредственным участником драки. Тогда какие-то сомнительные типы стали приставать к девушке Громмелю, а за неё вступился её парень. Это было Ужасное Чудовище алой окраски, шатен с жёлтыми глазами. Силы были не равны, и я помог тому пареньку, навалял тем нахалам, отправил их на больничные койки и оправдал Криса, так его зовут.

Иккинг вскинул голову, посмотрел прямо в глаза Дагуру, чуть прищурился.

Что-то подсказывало Иккингу, что он знал, про кого шла речь.

Да Дагур почти открытым текстом про него сказал!

— Мы с этим парнем подружились. Давно это было… И давно мы с ним не связывались — года три точно. А он оказался Северным Драконом и посвятил меня в тайну нашего прошлого… Я понял, что всё, что есть — неправильно, что всё требует перемен… — вдохновенно продолжал Дагур. — Правда, организация эта — дрянная, продажная. Та же диктатура, просто под другим соусом. А идеи хорошие. Да… вот только воплощать их мало кто спешит, не заметил?

— Заметил, потому и тут, — вздохнул Иккинг. — А парня зовут Крис Фаер?

— Да, — удивлённо ответил он. — Вы знакомы?

— Просто передай ему при встрече привет от Охотника, — сказал Фурия с хищным оскалом.

Кажется, Дагур всё понял…

Когда обострившаяся за последние месяцы, естественно, не без помощи усердных тренировок по её развитию, интуиция завопила о приближающейся опасности, причём — отдалённой, но при этом способной завершить досрочно его Путь в этом обличии, Иккинг постарался сохранять самообладание.

Хотя стало по-настоящему страшно.

Что же такое неотвратимое и смертоносное приближалось к нему, что ни в одном из достаточно устойчивых вариантов будущего не было того, где это «нечто» не задело бы его хотя бы по касательной?

Везде — он не мог выбраться целым.

Всегда — он в опасности.

Кто?

Или… что?

Конечно, даром предвидения Иккинг не обладал, но даже его скудных знаний хватало, чтобы сказать, на чём основывалась его чуйка.

Если бы были полностью благоприятные варианты, то она не вопила бы так заблаговременно.

Не давала бы ему времени…

Времени попытаться изменить потоки вероятностей, которые он был даже не в силах просмотреть и оценить, чтобы попытаться исправить или отсечь какой-либо из них.

Ну, боец он!

Страж!

Не Видящий!

И не было на этом замороченном шарике, в пределах досягаемости для юной Фурии, Одарённых, сумевших пробудить и почувствовать собственную силу, кроме него самого.

Не было провидцев.

И обратиться было не к кому.

Не у кого было помощи попросить.

Даже до этого часто, практически постоянно, посылавшая ему ощущение верности или неверности его действий Дха была сейчас безмолвна — по всей видимости, всё было неправильным.

Всё — вело к ужасному.

Паника не желала отпускать из своих цепких лап свою добычу, и Иккинг готов был выть от кричащих у него в голове паранойи и интуиции, в унисон решивших свести его с ума.

Заставить перешагнуть черту, отделявшую его от безумия.

И именно от этого было страшно.

От перспективы потеряться в себе, оказаться запертым в собственном разуме, наедине со своими страхами, маниями, несбыточными грёзами, не успевшими реализоваться планами и с призраками прошлого.

На свой страх и риск, Фурия рассказал Дагуру о своих предчувствиях и выводах, что он сделал, исходя из них.

Молодой Вождь ничего внятного посоветовать не сумел.

Он сам был слишком озадачен.

Не дождавшись толкового совета от старшего брата, пусть и двоюродного, Иккинг решил, не мудрствуя лукаво, просто последовать древнейшим инстинктам любого живого существа.

Сбежать, одним словом.

Скрыться из ставшего слишком неспокойным места в поисках укрытия, где можно будет переждать надвигавшуюся опасность.

А вот тут Дагур оказался резко против.

Однако, после получасовой лекции о роли интуиции в жизни всех Одарённых, не важно, какого уровня и ранга, какой силы и опыта, он не смог уже ничего предоставить в качестве аргументов своей позиции. Любой их них Иккинг разносил в пух и прах, чётко объясняя, о каких угрозах в том или ином случае намекала ему его чуйка.

Тем более, что-то ему говорило — Северные Драконы уже знали о местонахождении беглого Наследника и готовили новое покушение.

Возможно, оно станет успешным.

Возможно — нет.

Возможно — он просто стал свихнувшимся параноиком, видящим знаки там, где их не было и в помине и даже не могло быть.

Потому…

Потому Иккинг обязан был в самое ближайшее время покинуть Берссити и постараться скрыться в самом нелогичном направлении.

Как ни пытался Вереск вразумить Фурию, как ни старался объяснить, что к Северному Архипелагу приближался мощный циклон, не желал парень слушать старшего, загоревшийся своей бредовой идеей спрятаться.

Дагур только губы горько поджал.

И махнул рукой.

И вот, пришла Иккингу пора прощаться с братом. Конечно, происходило всё тайно, в одном их отдалённых и неприступных уголков Берсайленда, в котором их не могли ни потревожить случайно, ни отследить.

Идеальное место.

Иккинг, после недолгих прощальных речей, вновь сильно оттолкнулся от прибрежных скал, ныряя с головой в этот воздушный океан.

Парень категорически, пусть и извинившись потом за излишнюю грубость, отказался от предложения Вереска воспользоваться одним из его личных аэрокаров — всё по тем же причинам, что он не воспользовался транспортом отца.

Фигурка Иккинга во всё сгущавшихся сумерках становилось всё меньше и меньше, пока не превратилась в просто точку, едва заметную во всё ещё светлом небе.

А потом и вовсе исчезла.

Дагур ещё долго после этого стоял и смотрел в сторону, куда отправился молодой Наследник Берка.

Возможно, Скрилл видел его сегодня в последний раз.

Возможно, в этот раз у Иккинга не получится выкрутиться.

А может, он ошибался.

Но, тем не менее, невероятная усталость навалилась на Вождя Берссити каменными глыбами, грозя похоронить его под своим весом.

Как же он устал терять родных…

Иккинг тем временем, несмотря на многочасовой полёт, едва ли чувствовал утомление — подобная нагрузка стала привычной для него, да и поднакопившийся опыт в управлении Аши несказанно помогал ему.

Вдруг ветер резко усилился.

Парень, до этого летевший с закрытыми глазами, отдавшись воле ветра и наслаждаясь чувством бившего в лицо свежего воздуха, распахнул их и с ужасом понял, что на всей скорости приближался к буре.

Чёрной стеной из туч она загораживала уже заходившее за горизонт солнце и начавший из-за него выплывать АЦ-3.

Иккинг попробовал развернуться.

Шквал, грозивший просто напросто сломать наглецу, посмевшему бросить вызов природе, крылья, не дал парню это сделать.

Тогда он решил сменить тактику и взлететь выше облаков, но…

Но было уже слишком поздно — с неба, почерневшего и ставшего таким плотным, низким, тяжелым, хлынули потоки воды, смешиваясь уже с морскими водами, почти до нуля уменьшая видимость.

И полностью лишая слышимости — только грохот и бесконечный свист.

Но ещё страшнее, намного страшнее был тот шторм, который оказался невидим для простого глаза, даже если то был глаз дар’ка.

Шторм Энергии.

Аши бесновалась.

Она совершенно не желала слушаться невесть что о себе возомнившего Одаренного.

Он — не Небесный Странник.

Он — даже не полноценный, прошедший Великий Путь Страж…

Он — простой мальчишка, решивший, что раз сумел впечатлить своим уровнем силы Странницу, оказавшуюся вообще не пойми чем, или просто плодом его воспаленного сознания, то стал всесильным.

Глупец.

Гордец.

Собственный резерв Иккинга, весьма впечатляющий, пусть и пополнялся очень и очень быстро, но всему был предел, в том числе и скорости восстановления этого самого резерва — он просто тратил больше энергии, чем успевало приходить.

А потому он стал выдыхаться.

Природа решила поставить на место зазнавшегося смертного.

Поделом ему.

Сильный, порывистый ветер больно бил по крыльям, грозясь их повредить — переломить кости или просто и незатейливо порвать кожу.

Или вовсе вырвать с корнем.

Каким бы ни был сильным дар’ка, даже Ночная Фурия, Дитя Смерти и Молнии, он — всего лишь игрушка в руках природы.

Парня швыряло из стороны в сторону, переворачивало, и, несмотря на все его тщетные попытки удержаться в воздухе, он, вымотанный всеми трудностями и бесполезной борьбой со стихией, рухнул в волны…

Поверхность холодной, до костей пробиравшей и горькой на вкус воды сомкнулась над его головой.

Доигрался.

И ничего теперь не будет.

* * *

Ох, какими словами Крис ругал про себя идиота-Иккинга!

Додумался!

Крис же даже Вождю Берка написал анонимку, в общих чертах обрисовав ситуацию с покушениями, и с уже случившимися, и с теоретически возможными будущими, велев тому беречь сына, как зеницу ока!

Да тот не виноват — никто не виноват, что парнишка оказался слишком умным.

Жути его потом рассказывали, что парень чего-то явно боялся, а потом, перед побегом, даже пообещал вернуться, как только «найдёт то, что манило его в дальнюю дорогу».

Каково?!

Романтик недоделанный!

Домашний, неприспособленный к жизни ребёнок!

И лови его теперь по всему Архипелагу — дальше парень даже при всех своих исключительных данных своими силами добраться не сумеет, слишком уж громадными были расстояния.

А лететь несколько суток, а то и недель подряд не удавалось ещё никому.

И вряд ли Иккинг тут что-то сумеет изменить.

Ладно.

Хорошо.

Не может найти он — не сумеют и Северные Драконы со своими наёмниками, да и с Карателями парень был в совершенно разных весовых категориях, пока что выплывая на превосходстве в чистой силе.

Но неужели он стал настолько недоверчив, что совсем не желал принимать помощь ни от кого?

Впрочем, понять его можно было.

И вот недавно с Крисом связался по закрытому, защищённому каналу один его давний хороший знакомый, оказавшийся, при ближайшем рассмотрении, Вождём его Родины.

Но помощи у Дагура Фаер не просил никогда, иногда сам помогая тому с некоторой интересной информацией.

Просто из принципа — не просил помочь.

Как бы то ни было, что бы Вереск ни говорил — он был правителем одного из самых жестоких Городов, в котором и правила, и сами Каратели не были столь милосердны к гражданам, как у южан.

Здесь было едва ли не хуже, чем в Берке.

И вот Дагур сам — сам! — снизошёл до Криса, с желанием «потолковать с умным и надёжным парнем», и незаметно выведал у него отношение к некоему Иккингу Хеддоку, небезызвестному Наследнику этого проклятого Города Берк!

А узнав, что относился Крис к нему более чем лояльно, передал привет от Охотника.

Он благополучно сообщил, что мальчишка оказался сейчас у него, в Берссити, но чуял надвигавшиеся неприятности, а потому собирался как можно скорее покинуть Город.

На просьбу попытаться задержать Иккинга, Дагур только чуть безумно ухмыльнулся и заявил, что такие чудеса сотворить ему было не под силу.

Упрямостью своей мальчишка пошёл явно в своего отца-Громорога.

Вообще они были во многом друг на друга похожи, пусть и не желали того признавать — то ли от того самого упрямства, то ли из-за взыгравшей гордости, то ли ещё Бездна знаёт чего.

Посланный же Крисом по следам сбежавшего Наследника паренёк только и успевал, отыскав тщательно заметаемые Иккингом следы, и то благодаря особенностям своего вида, зачищать слишком любопытных дар’ка.

Мораль у того была весьма своеобразной.

Совесть — тем более.

Логика его вообще осмыслению не поддавалась.

А потому паренёк безжалостно (так, что у Криса волосы дыбом вставали при прочтении подробных, снабженных голографиями отчётов) и эффективно расправлялся с остальными преследователями того, кого ему было поручено охранять.

Что-то в этом личное было.

Наверняка.

Но юная Фурия молчал, не желая рассказывать, что же его связывало с вторым, и последним, представителем их практически вымершего на Северном Архипелаге вида.

* * *

Что-то неведомое — последняя капля истраченных сил, отчаянное желание жить, или просто Аши выбросило его на поверхность.

Как он успел за считанные мгновения выхватить и активировать БЛИК?

Он не знал.

Но этим он сумел хоть чуть-чуть отсрочить неизбежное.

Все органы чувств отказывали — постоянная смена положения в кромешной темноте и непрекращающемся рёве ветра и грохоте волн, не позволяли ему ни видеть, ни слышать, ни воспользоваться его «эхолокацией».

Вода всё глушила.

Вода всё поглощала.

Милосердная и жестокая.

При максимально возможном сейчас уровне плотности, позволявшем самому большому радиусу силового поля не пропускать воду, БЛИК сможет проработать ещё несколько часов — на большее оставшегося заряда Излучателя просто не хватит.

И он не сумеет его запитать.

Просто нечем.

А дальше он позволил себе ненадолго погрузиться в блаженное небытие, где не было ни голосов, ни тьмы, ни самой Дха.

Ничего.

В сознание он приходил урывками — от боли.

Тот самый наибольший радиус позволял ему не задохнуться, ведь в образовавшийся сфере воздух не менялся, иначе бы она была просто не эффективна в данной ситуации.

Но именно он и калечил.

Его, бессознательного, швыряло внутри сферы словно тряпичную куклу, и раз за разом падая с высоты десятка метров, он ударялся о твердую поверхность поля, ведь щит был двусторонним, и раз за разом падение вышибало из него дух.

Кажется, даже его усиленные постоянным пропусканием через себя громадных потоков энергии кости, а точнее ребра не выдержали — с тихим треском сломались.

Точнее — треск теоретически был.

Что было в реальности — Иккинг не знал.

Не слышал.

Не помнил.

В следующее своё пробуждение он с отстраненным ужасом и разочарованием понял, что у него таки сломаны крылья. Однако он даже не обратил внимания на боль, его вернувшую в сознание.

Он просто заметил их неестественное положение.

Когда он пришёл в последний раз в сознание — боль была уже совсем другого порядка — она не позволяла даже вскрикнуть, даже вздохнуть.

И от неё уж точно нельзя было отмахнуться.

Когда Иккинг с каким-то холодным равнодушием понял, что поле стало ослабевать, а потом и вовсе исчезло, вместе с самим БЛИКом, который он так и не сумел удержать в своей руке, он уже перестал бороться с неизбежным.

Все силы уходили на то, чтобы заставить болевые рецепторы заглохнуть, просто отмереть, чтобы не делать столь невыносимой его агонию.

В её приближении парень не сомневался.

Как же он удивился, когда казавшееся бездонным море смилостивилось на доли мгновений — он, одновременно такой тяжёлый и совершенно невесомый, ощутил чуть скользкие камни дна.

И тут же его вновь дернуло вверх, ударило с рокотом о скалы, но парень, понял, что он — на поверхности.

Глоток воздуха оказался таким сладким…

Но следующая волна подхватила его, словно букашку, и снова швырнула на острые камни, и прорвавшаяся даже сквозь все его техники и внушения самому себе боль заставила пронзительно закричать — и хлебнуть воды.

Он закашлялся.

Волна отступила.

Ветер стих.

И вот, он мутными своими глазами уперся в небо и отстраненно заметил, что сквозь центр вихря, под которым оказалось то место, куда его вышвырнуло море, можно было видеть краешек АЦ-3 и даже начавшуюся зарю.

Жаль, солнца он уже не увидит.

В повисшей, вдруг осознанной парнем тишине, он услышал собственные вырывавшиеся с каждым вздохом хрипы и постоянный, похожий на свист звук.

Дышать было невообразимо сложно.

Во рту чувствовался постоянный привкус собственной крови — и она натекла явно не из носа или прокушенных губ.

Он сглотнул эту металлическую горечь, смешанную с морской водой.

Вот он, искомый им покой.

Он уже не чувствовал боли, как не чувствовал части собственной левой ноги, как почти не ощущал крыльев и хвоста, как не мог пошевелить ни одной своей конечностью.

Грудная клетка тоже представляла печальное зрелище.

В глазах помутилось, и Фурия отстранённо заметил, что зрение отказывало, и с каждым мгновением он видел всё меньше и меньше, пока разница между открытыми и закрытыми глазами не исчезла вовсе.

И потому он позволил себе закрыть веки, словно налившиеся свинцом.

Какая теперь разница.

Его окружил невероятный холод, схватил вовсе не ласковыми руками, обнял, и ледяные иглы прошили его, казалось, до самого сердца, до его глупой и такой молодой Души.

Дыхание космоса.

Непроглядная чернота, не имевшая ничего общего с такой знакомой ему, ставшей уже практически родной Тьмой, окутала его, вселяя покой, но другой — страшный, равнодушный и…

Одинокий.

Ему было страшно лишь потому, что никого не было сейчас рядом.

И никто не провожал его туда, за ту самую грань, из-за которой он, как и любой иной смертный, уже не сумеет вернуться.

А вот и родная Тьма…

Утешала, успокаивала, убаюкивала.

Больше не страшно.

Больше ничего не было.

Ничего.

Только спать хотелось…

Следующий вдох он сделать так и не смог.

* * *

Уж четыре месяца, как раз срок, к которому был приговорён Иккинг, прошло с момента его побега, а Стоик до сих пор не находил себе места…

Конечно, сын тоже поступил не по-хорошему, буквально подставил своего отца, заставляя размышлять — обнародовать ли исчезновение Наследника, или скрыть этот факт ото всех, кроме его прислуги и Серой Гвардии.

Но это уже было второстепенно.

Стоик понимал, что бросил его, что оставил на попечение нянь, и время было безвозвратно упущено…

Что парень уже не чувствовал того родства, что связывало их, не чувствовал сыновьей привязанности к старшему Хеддоку.

Стоик сам во всём был виноват!

Сам виноват…

Но когда он это понял, когда постарался сблизиться с сыном, было уже слишком поздно… Он не принимал Стоика, показывая лишь своё презрение, свою обиду.

Что же… он был в своём праве.

Конечно, Стоик прекрасно видел, что в Иккинге играли столь опасные в их время и начавшие заражать столько многих дар’ка вольнодумные идеи, что он испытывал искреннюю неприязнь ко всему, что веками строили их предки.

И в этом тоже была вина Стоика.

Если бы он уделял сыну больше времени, он был бы сейчас совсем другим.

Но у истории нет сослагательного наклонения, бессмысленно сейчас «а что было бы, если бы»… В любом случае, смелость поступков Иккинга, пусть и безрассудных, даже незаконных, восхищала.

Стоик в его возрасте не смел смотреть в глаза отцу, не смел перечить словам своего великого родителя, вошедшего в историю.

А Иккинг не боится идти поперёк отцовских решений.

Старший Хеддок, конечно, если рассуждать с точки зрения правителя, должен был, непременно, его наказать, чтобы он не смел идти против воли отца, против Вождя, но…

Но Стоик прекрасно видел, что его сын станет великим дар’ка.

И народ пойдёт за ним.

Ведь он не боялся сказать правду в лицо, он боролся за неё.

Жаль, что Стоик ничем не мог помочь ему.

Ох, а ведь в его возрасте мужчина тоже любил и творчество земных музыкантов, и мечтал о переменах… Вот только его отец выбил из своего Наследника все подобные идеи, заставил верить в праведность своих действий.

А он, как наивный барашек, верил ему, в его слова.

В то, что делал только лучше.

Эта проклятая система сделала Стоика своим рабом, он не мог пойти против народа, большая часть которого была явно не против нынешнего положения дел.

А ведь когда-то и он мечтал провести реформы…

Вот только смелости у него не хватило.

«Мой отец был для меня идеалом, я старался ему подражать…»

И после его слов про гнилое звено в цепи правителей, о позоре рода, Стоик отбросил свои идеи, отказался от них, с головой уйдя в подготовку к принятию титула Вождя.

Пока не повстречал Валку.

Она ведь тоже была свободолюбивой…

Да вот только её не спрашивали, когда почти насильно выдавали замуж за практически незнакомого ей Стоика. Благо, она была не так уж и против — благо своего народа было превыше всего и для неё.

Не было скандалов, истерик и обвинений.

Только грустный взгляд, бросаемый на море, восходящее солнце и Жутких Жутей…

А ведь он её искренне любил.

Ещё до их свадьбы, когда отец только подбирал Стоику невесту…

А Валка до самой своей смерти думала, что его заставили на ней жениться, что он мог бы выбрать любую другую, самую красивую, самую умелую, самую умную, но оказался женат на ней. Как она не могла понять, что не нужны были эти умные, красивые и сильные ему — она сама для него была самой-самой.

И он до сих пор не мог отойти от этой утраты…

Валка, его милая Вал унесла с собой все краски его жизни.

А он даже не смог найти тех мерзавцев, что её похитили!

Но похищали ли её?

Но не придётся ли ему когда-нибудь пожинать плоды своей нерешительности? Не придётся ли ему проживать свои последние минуты, стоя у холодной стены с направленными в лицо бластерами?

И не будет ли его сын одним из стрелков?

Или тем, кто командовал расстрельной командой.

Но, в любом случае, Иккинг был тем самым, единственным и последним живым напоминанием о Валке, он был её наследием.

Стоик просто не сумеет строго его наказать.

Не сумеет сломить.

И, возможно, он сам завидовал своему сыну.

Его бесстрашию, силе духа.

Стоик бы не смог противопоставить себя всему обществу.

Это слишком тяжело.

Такие существа, как его сын, это касается и людей, и дар’ка, и любых представителей любых рас, меняли мир, свою реальность. Они становились великими, становясь примером для своих потомков, входя в историю. А он останется просто отцом героя.

Вот только вопрос: не пойдёт ли этот герой против него?

Не по разные ли стороны баррикад они стоят?

И не ложны ли его действия?

Эх, какая разница, всё равно Стоику менять что-то уже слишком поздно.

Слишком…

Все эти четыре месяца Стоик, старательно заметая следы отсутствия сына в особняке, с фанатичностью смотрел все репортажи, в которых так или иначе мог быть упомянут Иккинг.

Как и читал отчёты агентов СББ, находящихся на других островах.

Конечно, Стоик внял совету сына, не стал посылать за ним погоню.

А смысл?

Уже давно стало ясно, что он не дастся, что спрячется, скроется.

Стоик знал, что дети Советников не дружили с Иккингом, но сейчас они, по-видимому, изменили своё отношение к нему.

Вот старший Хеддок снова слушал новости, уйдя в себя с головой.

Где сейчас сын?

Как он себя чувствует?

Не ранен ли, не болен?

Какая ему разница до победителей каких-то та конкурсов, до найденного месторождения кристов*.

Но одно сообщение взволновало Стоика.

Не знал он тогда, что спустя полчаса будет сидеть в своем кабинете, приказывая мобилизовать всех агентов и выяснить, что же произошло.

А пока красивая девушка-ведущая рассказывала о последствиях недавней бури, случившейся недалеко от Берсайленд и о причиненном ею ущербе инфраструктуре Города.

И о жертвах.

Стоика окутало беспокойство — сын не оставался на одном острове больше, чем на несколько ночей, а именно в Берссити его, по донесениям, видели в последний раз.

Вдруг, услыхав следующие слова, увидев диаграммы и графики, Стоик весь обмер.

Отеческое сердце, конечно, не сравнится с материнским, но и оно почувствовало беду.

Иккинг слишком самоуверен, слишком эмоционален…

— Во время поисков пострадавших, на северном побережье Берсайленд был обнаружен кусок материи, испачканный кровью и фрагмент левой ноги. Было установлено, что эта материя является частью костюма Наследника достаточно известного Города — Берка. Кровь и фрагмент так же принадлежит ему. Это было установлено в результате генетической экспертизы. Следствию ещё предстоит выяснить обстоятельства произошедшего и что же делал Наследник на чужом острове, так как ни о каких официальных или даже частных визитах ничего не известно. Следственный отдел выясняет, с живого ли дар’ка была оторвана штормом одежда, или уже с мертвого. Поисковые отряды уже занялись поисками пострадавшего, а может, уже только его тела. Но эксперты утверждают, что выжить в тех условиях было практически невозможно…

* * *

Крис не находил себе места.

С того момента, как по новостям сообщили о гибели Наследника Берка, и как только он сумел себя убедить, что напиваться с горя, в траур по погибшей надежде на хоть какое-то для них будущее — это невыход, и что проблемы от этого не решатся.

Надежда, конечно, оставалась.

Ведь тело так и не нашли, ведь Иккинг раз за разом доказывал, что для него нет и быть не могло невозможного, выживал там, где ломались остальные, но даже у чудес был свой лимит.

От нанятого парнишки-Фурии тоже не было вестей.

Никаких.

Стало быть, сгинул, вместе с тем, кого поклялся защищать до конца.

— Так вот ты какой, Крис Фаер, — раздался у парня за спиной странный, совершенно незнакомый голос.

Ужасное Чудовище резко обернулся.

И обмер.

— Кто ты? — вырвалось у него.

Прямо перед ним стояла типичная представительница человеческой расы.

Все прямо по учебнику — маленький по сравнению с дар’ка рост, другое строение ног, несколько иная, чем у их девушек фигура, полностью отсутствовавшие крылья, хвост и любые отростки.

Ногти, а не когти.

И отсутствие ярко выраженных клыков.

Незнакомка, надо полагать, по людским меркам была красива — смоляные волосы, бледная, молочного оттенка чистая кожа, стройная фигура, впрочем, терявшаяся и едва угадывавшаяся в странных, словно из черноты сотканных, одеждах.

И глаза.

Но они — пугали.

Было в них что-то… жуткое.

Потустороннее.

В сумраке почти неосвещенной комнаты можно было увидеть только черноту белков, которым, вообще-то, полагалось быть, собственного говоря, белыми, и странное, сумеречное сияние радужек.

Зрачки были обвиты тонким кольцом первозданной тьмы и горели фиолетовым огнём.

И это — точно было ненормально для людей.

— Это не важно, — ответила наконец очень властно незнакомка.

Что-то холодное и давящее на сознание, вызывающее головную боль, окутало Криса со всех сторон — он словно оказался очень глубоко под водой, но почему-то всё ещё мог дышать.

Эта ассоциация неприятно уколола.

— А что важно? — тихо, практически шёпотом спросил Крис.

— То, кому принадлежит твоя преданность и перед кем ты преклонишь колени, молодой дар’ка.

Девушка, совсем ещё молодая с виду, смотрела, казалось, в самую душу своими пугающими глазами, и создавалось впечатление, что не нужен был ей его ответ — она и так сама всё разузнала, прямо из его головы, минуя глупые, такие неточные слова.

Куда там Смутьяну!

Куда там всем мастерам спутывать или читать чужое сознание!

Существо, находившееся рядом с ним и притворявшееся, было даже сильнее, намного сильнее Иккинга — а он был на порядок выше любого из дар’ка, способных воздействовать на Разум, пусть он делал это и ненамеренно.

Или нет.

Был…

Новая волна боли сжала сердце Криса.

— Ты знаешь, перед кем я бы хотел склонить голову. Но в следующее мгновение он эту голову снёс бы мне с плеч, — слова давались парню с трудом, неведомое нечто давило на горло, не давая вздохнуть. — Но теперь… Он погиб.

— С чего ты это взял? — насмешливо спросила незнакомка.

Крис, опустивший было глаза, с безумной, но такой глупой, несбыточной надеждой вскинул их снова.

Неужели?

— Он жив?!

— Я этого не говорила, — раздавила росток этой самой надежды незнакомка.

Крис со стоном схватился за голову и грузно осел в так удачно оказавшееся рядом кресло.

Он бормотал что-то невнятное, даже бессвязное, качаясь из стороны в сторону.

Он чувствовал себя как никогда беспомощным.

Даже восемь лет назад, оказавшись в чужом, таком громадном таком равнодушном Городе без гроша в кармане, он не чувствовал такой безысходности, как сейчас.

Даже на самых самоубийственных заданиях впереди брезжил какой-то свет.

И точно не тот, что в конце тоннеля.

— Я ничего не понимаю, — шептал парень исступлённо.

— И не надо, — почти ласково сказала незнакомка. — Просто запомни — смерти нет.

* — в данном мире крист — это особая порода, используемая, как сырьё для производства ГЛК (Голограф Личный Кристовый). Так же для этих целей используются и другие породы, но они дороже и не так распространены.

Эрри Варн всегда жилось тяжело.

С самого детства…

Ведь, на самом деле, так трудно было жить в обществе, где тех, кто отличался от общепринятых стандартов, презирали просто за факт их существования.

Так ей ещё и «повезло» появиться на свет Скрилом — а от таких дарˈка всегда ждали чего-то большего, чем простая жизнь обывателя, — а пока что иначе не получалось, ведь она наотрез отказалась идти учиться в Школу Карателей.

И именно со дня отказа её жизнь была разрушена.

Семья Варн не то, чтобы была бедной — но и не шиковали они, как иные её одноклассники, а потому родители её категорический отказ становиться Карателем восприняли как личное оскорбление — это ведь был такой замечательный шанс выбраться наверх, стать частью тех, кто обладал реальной властью.

Какая жалость.

Впрочем, Скрилом же была и младшая сестра Эрри — Тавила, и уж она-то не подвела родителей в своём выборе.

Конечно, когда их отец, честный и совершенно обыкновенный инженер, ничем не выделяющийся Змеевик, впервые взял на руки свою новорождённую дочь, он сильно удивился расцветке её чешуи — фиолетовая, а не зелёная, как во всём его роду было.

Когда ему назвали вид дочери — так вообще потерял способность соображать от счастья — вот он, их шанс!

Она, вернее.

Но строптивая малолетка всё им испортила, упёршись в своё, а ведь при определении дальнейшего направления обучения учитывается не мнение родителей, а мнение ребёнка — ведь именно ему работать на благо общества, ведь именно ему потом проклинать своих родителей за разрушенную судьбу и неверный выбор.

А Эрри хотела рисовать.

И даже кое-что умела.

В Школу Искусств её взяли почти без вопросов — там всегда было меньше всего учеников, ведь и детей, способных пройти жёсткий отбор было немного.

Она прошла.

И больше никогда не видела родителей, поспешно покинувших Город вместе с младшей дочерью, которую устроили в Школу Карателей по новому месту жительства.

Такого предательства со стороны родных десятилетняя девчонка не ожидала и надолго после этого замкнулась в себе.

Прошло семь лет…

Теперь она — полноправный член общества дарˈка, совершеннолетняя ученица выпускного класса данисской Школы Искусств, единственной на весь их Город, и ей осталась лишь полугодичная практика.

И это её мечта — объездить весь их Архипелаг вместе с одноклассниками, с которыми, волей-неволей, пришлось сдружиться за годы совместной учёбы.

Мечта, которую могут растоптать более богатые детишки, у которых нет таланта, но есть положение в обществе.

Почему?

Почему всё так несправедливо?

Оставалось только надеяться на своего педагога, иначе ей никогда не суждено покинуть этот проклятый Город — её родной, так любимый и так ненавидимый Данисс.

И найти родителей с сестрой.

Чтобы посмотреть им в глаза.

Она всего добьётся, у неё выбора просто не было, но оставался единственный вопрос — ценой чего?

* * *

Такая родная Тьма его окружала, и он купался в ней, как в море, — тёплом и ласковом.

Но радовало другое — не было боли.

Совсем.

Последние мгновения его нахождения в сознании, когда он тихо умирал в одиночестве на всеми забытом острове, были пропитаны ею даже больше, чем его собственной кровью.

Боль тогда была такой, что в пору было кричать, — но не было на это ни сил, ни возможности.

Ни дыхания.

Теперь же не было боли — только умиротворение.

И полное, тотальное одиночество.

Таков путь истинных последователей Дха — отречение от ненужных эмоций и глупых, ненужных чувств, а точнее — поиск покоя, и полнейшее, окутывающее, словно вторая кожа, пробирающееся до глубины души равнодушие.

Быть как космос.

Он — тёмный.

Бесконечно тёмный, разбитый, но не уничтоженный брызгами света — звёздами.

Мда…

И снова он очнулся на этой непонятной псевдостеклянной дороге, и снова ему пришлось несколько минут вертеть головой, растерянно моргать и пытаться понять, где он находился.

Выбора-то особо не было, поэтому, повздыхав, он встал на ноги и побрёл в неизвестном ему, но почему-то приглянувшемся направлении.

По всей видимости, на этот раз у него не было выбора — ведь не было ни Круга, ни двенадцати различных Путей, была только одна Тропа — та, по которой он, собственно, шёл сейчас, искренне надеясь, что всё закончится быстро.

Зря надеялся, естественно.

Сколько Иккинг шёл, он не знал, — ничто не помогало ему определять время в этом странном месте, даже удары собственного сердца были ему не слышны тогда.

А билось ли оно вообще, его сердце?

Он ведь погиб.

Умер.

Один…

Страха перед неопределённостью будущего не было — было только странное, сидящее глубоко внутри нежелание потерять самого себя, исчезнуть как личность и раствориться в собственных будущих перерождениях.

Стать призраком?

Но он не знал — как…

Ведь об этом ему не рассказывала Дженет — она вообще ничего не говорила ему об этом странном мире.

Почти.

Иккинг всё шёл и шёл, и с каждым мгновением, с каждым шагом он всё глубже ощущал своё собственное одиночество, всё отчётливее понимал — никто не придёт на помощь, он никому не был нужен.

Всеми преданный…

Всеми брошенный…

Он пройдёт этот путь теперь просто из принципа!

Не потеряет себя!

Со временем Иккинг с некоторым оттенком удивления понял, что звезды, его окружавшие, постепенно смещались, менялись, и, порою, он замечал вдали точно такие же тропы — они были пустынны, но уже само по себе их наличие как-то согревало ему сердце.

И Душу.

Иногда параллельные тропы оканчивались странными сооружениями или же напротив — проходили сквозь них.

Отсюда, издалека, было проблематично разобрать детали, но темневшие, давившие на душу всей своей громадой Храмы заставляли сердце пропустить удар — так они были величественны…

И безмолвны.

Со временем…

А было ли оно здесь?

Тут, казалось, секунда была равна вечности, и столетия пролетали за мгновение… Или же его, этого времени здесь и вовсе просто не существовало!

Ведь уже столько прошёл, и всё — как миг, он не знал, сколько его, этого проклятого времени минуло!

…он привык и к этой звенящей тишине, научившись различать в ней тончайшие шелесты сталкивавшихся галактик, песни рождавшихся и умиравших звёзд, вспыхивавших сверхновыми и пожиравшими все рядом с собой, свои планеты, и задумчивость чёрных дыр.

Привык к состоянию покоя и отсутствию эмоций, только бесконечному умиротворению, бесконечному… удивлению.

Восхищению космосом.

Быть как Космос — вот чего он теперь желал.

Вот в чём видел идеал.

И когда он это понял, пред ним предстала, загораживая свет далёких галактик, чёрная громада стеклянной пирамиды, нависавшая над ним, как нечто бесконечно страшное и прекрасное.

Возможности обойти Храм не было — только войти внутрь.

Иккинг так и сделал.

И долго, долго блуждал по зеркальному лабиринту, пока тот не вывел его к Кругу, по сторонам от которого, выступая в роли стен, находились всё те же зеркала.

В каждом зеркале было разное отражение — и везде не было у него ни крыльев, ни хвоста.

Везде — он был человеком.

То — мальчишкой лет четырёх-пяти с лицом, усыпанным веснушками и слишком внимательными глазами, то — хмурым мужчиной с непожвижным лицом, исчерченным шрамами.

И только одно зеркало отличалось от остальных — в нём отражался потрёпанный, измученный дарˈка, Ночная Фурия, у которого было месиво вместо нижней части левой ноги и из ран на груди, влажно блестя, торчали рёбра.

Почему он был ещё жив?

Почему это — он?

А на такой холодной, почти обжигающей поверхности проступили начертанные кровью два слова, мелькнуло отражение рыжей девушки и в извечной тишине, доселе разбиваемой лишь цоканьем его когтей о пол, раздался звонкий девичий смех, а вслед за ним навалился шум.

И Иккинг вдруг ощутил этот запах крови — а ведь он так отвык от этого…

Отражение коснулось раны на груди и приложило алую ладонь к поверхности зеркала, с той его стороны, совсем рядом со словами, написанными на Языке Древних.

Satin. Aran.

И кровь, которыми были начертаны эти символы, ещё не высохла.

Где же слышал он эти слова?!

Или… имена?

Не только символы испачкали его палец — отпечаток ладони тоже оставил на его коже свой след.

Запах крови ударил в нос с новой силой, стал почти невыносимым, таким удушающим, потому что покидавшее тело живительная влага была… его собственной!

И вслед за кровью пришла боль.

Накатила девятым валом, омыла, как волна, горькая и холодная…

Невыносимая боль на месте, где должна была быть левая нога, заставила упасть на спину, прямо в Круг, тускло засветившейся, и перед его взором предстали его собственные окровавленные ладони.

Нет!

Он не хотел прощаться с этим покоем!

С тишиной…

По чувствительным глазам резанул ослепительный свет и мир вновь померк.

Время остановилось в Круге и только отражения мальчишек, переглянувшись между собой, пожали плечами, исчезая в глубине своих зеркал.

* * *

Молодой Шипорез, щурясь своими фиолетовыми глазами на ярком полуденном солнце, стер со лба пот и, вздохнув, продолжил свою работу — контролировать орошение посаженного, чтобы не дай Небо не перелить — хрупкие цветы Мукафия были и так едва-едва выведены здесь, на экваторе планеты.

Они, бывшие родом с Севера, были донельзя капризными.

Его семья сделала себе имя и маленькое состояние на выращивании этого важного растения, которое входило в состав очень многих лекарственных препаратов, вплоть до банальных целительных чаёв.

Вообще, этот цветочек был третьим по силе растением, которое действовало с такой силой на организм дарˈка, и стоял он сразу после своего более распространённого, но несколько иначе действующего дикого подвида — так называемой Драконьей Мяты и стоящего на втором месте после Голубого Олеандра, опережая так называемый Драконий Корень.

Олеандр и Корень были строго запрещены к выращиванию.

Первый был смертельно опасен для любых дарˈка — даже запах его, микроскопические капли яда, действовали самым разрушительным образом на организм, и далеко не в каждой аптеке или больнице могло быть дорогостоящее противоядие.

Второй — того хуже.

Он, привезённый ещё с Земли, отлично прижился на Аритуме, и разросся в колоссальном количестве.

Это растение, точнее, собственно, его корень, действуют разрушающе в первую очередь на психику дарˈка, вызывая жуткое привыкание и агрессию по отношению ко всем окружающим — лишь бы обладать заветным корешком.

И, как ни парадоксально, Макафий лишь усиливает его действия, лишь сводя на нет негативные последствия для организма.

Для тела — не для разума.

Сколько в психиатрических лечебницах таких вот — сведённых с ума с помощью лекарства и яда.

Впрочем, долой рассуждения — работа сама себя не сделает.

И поля Мукафия сами себя не обработают…

Лутар снова тяжело вздохнул и отправился к вышедшему из строя в самый не походящий момент узлу оросительной системы, который своей неисправностью грозил стать большой проблемой, если его срочно не починить.

Этим молодой фермер и занялся.

Пусть он и был мастером на все руки, как говорят про таких, и с любой техникой был на «ты», это мало могло помочь ему в жизни, ведь со своим аграрным образованием Лутар был совершенно никому не нужен в громадном Городе Ова-Ши, находившемся в северной части НаравˈЦу — крупнейшего острова Архипелага Авешшис.

А он хотел в город.

Подальше от этих оросительных установок и дурманяще пахнущих цветов.

Хотел увидеть новые лица, познакомиться с интересными дарˈка, у которых не был на уме только расчёт наиболее выгодного варианта посева в новом сезоне.

Хотел увидеть мир.

Жаль, что это было ему не суждено…

* * *

Когда Деймос получил странный заказ от одного своего давнего знакомого — Криса — он ещё размышлял над тем, стоит ли его брать или нет, но узнав личность охраняемого, согласился не раздумывая.

И дело было даже не в том, что Иккинг Хеддок был вторым представителем Фурий на их Архипелаге, при том что было их всего двое, включая самого Деймоса.

А в самом Иккинге.

Парень не знал, что так цепляло его в противоречивом Наследнике Берка, но точно знал одно — он важен, и его нужно было защитить любой ценой, даже если собственной жизни.

Это, конечно же, не мешало Деймосу брать немалые деньги с Криса, но он честно их отрабатывал.

С того самого дня, когда так удачно застрелил неудачливого убийцу, посланного по душу его подопечного, но оказавшегося слишком самоуверенным.

Порок многих мастеров своего дела…

Наверное, в том и была разница между мастером и Мастером.

А потом бесшумной и незримой тенью шёл Ноттен по пятам своего собрата по виду, разыскивая его по приметам, неуловимым, просто не существовавшим для других дарˈка, и уничтожая всех остальных его преследователей.

Не то чтобы юный Охотник не верил в силы своего охраняемого — скорее наоборот.

Но пусть лучше не берёт он грех на свою Душу, раз сделать это мог Деймос — в конце концов, за то ему и платили.

И Ноттен чувствовал в Иккинге не только Фурию саму по себе — он видел другого сильного Одарённого, который, пусть и стоявший ещё в начале пути, делал уверенные, семимильные шаги перёд.

И который шёл путём Дха.

Впрочем, неудивительно для Сына Ночи — Тьма мира была их стихией, их самой главной силой, и пусть Деймосу только предстояло раскрыть это своему собрату.

Всё чуть не рухнуло, когда непоседливый и неугомонный, и, надо заметить, всё-таки самоуверенный при всей своей паранойе Иккинг решил отправиться прямо навстречу опасности, которую сумел почуять загодя.

А ведь он был уверен, что отправился прочь от беды…

И прямо — ей в объятья!

Но Деймос оказался куда умнее Иккинга в плане того, что от предложения Дагура, с которым Крис его так неожиданно познакомил, он не отказался и воспользовался его транспортом для длительных автономных путешествий, отправившись с ужасающей скоростью догонять, надеясь успеть.

Почти опоздал.

Милостью Небесных Странников, не иначе, Деймос успел в последний момент — Иккинг, изрядно пострадавший в Шторме, израненный, словно уроненная капризным ребёнком кукла, уже едва дышал.

Слава Дха!

Он успел собственной Аши восполнить потери Наследника, заставляя его организм запустить свою удивительную регенерацию.

На отданном Дагуром транспорте был великолепно оснащённый, полностью укомплектованный медицинский отсек, да ещё и предназначенный явно для Разящих, потому первую помощь собрату оказать Деймос сумел, как и остановить кровотечение.

С костями было сложнее, но, зная определённые целительные техники, можно было разобраться и с ними.

А для того, кто, по сути, вырос в библиотеке, это не составило труда.

Точнее, составило — энергии это забрало у него уйму, так что пришлось бороться с собственным истощением, и только автопилот спас их от падения в холодное, жестокое море.

Однако ногу спасти Иккингу Ноттен так и не сумел — нечего было спасать.

Не было слишком большой части кости, и ещё большая часть тканей пострадала необратимо.

Пришлось в срочном порядке ампутировать всю пострадавшую часть конечности, если он не хотел допустить того, что под угрозой оказалась бы вся нога, и на месте сооружать простейший протез.

Ничего — Иккинг — гений.

Он создаст себе новую конечность, пусть только очнётся!

И познакомится со своим незримым и самопровозглашённым Хранителем, который четыре месяца шёл за ним по пятам.

А пока они, погибшие для всего мира, и потому никому совершенно не нужные, никем не разыскиваемые, спрячутся от всего мира в месте, которое было много лет домом для Деймоса.

В его Библиотеке.

Совсем молодой ещё парень, — с виду не больше пятнадцати лет от роду, чернокрылый и черноволосый, хмуро наблюдал за тренировкой своих названных младших братьев.

В их Братстве все были ими друг для друга, но не прошедший ещё церемонию признания ученичества, он был напряжён и обеспокоен — не гоже это, ходить инициированный в то время, когда все его ровесники уже щеголяли рядом со своими Мастерами в ученических повязках, а он…

Его в ученики брать не хотели — слишком своевольным он был, слишком дерзким.

Слишком… непокорным.

Великое Братство Детей Тени насчитывало уже не одно тысячелетие в своей истории, и всё равно казалось парнишке несовершенным — столько всего ещё можно было улучшить, столько всего — совершить и исправить!

Но все наставники тормозили его, не желая развивать не плохой изначально потенциал.

Многообещающий.

Им не нравилось то, что он, НовˈВииˈТар, умел и любил думать?

Так разве виноват был мальчишка, с роду не имевший ничего своего, кроме имени, ведь даже памяти о семье, о родителях его лишили, заполнив образовавшуюся пустоту привязанностью к товарищам, в том, что ему повезло родиться Ночной Фурией?

Или, наоборот — не повезло?

Бездна его знала, но, стало быть, изначально созданное для того, чтобы изучать и познавать энергию мира — Аши — Братство за минувшие века изменилось почти до неузнаваемости, создав догмы на месте правды.

Те самые догмы, что заставляли заучивать, совсем забывая о том, что их ещё нужно было понимать.

Никто и не понимал.

Совсем.

Просто слепо верили, и всё.

Разве был у них выбор?

А Виит видел этот кошмар и только зубами скрипел, порою до крови прокусывая щёки, чтобы молчать, чтобы не взорваться чёрным гневом, разрушая всё на своём пути.

Нарваться на наказание не хотелось.

При всём его пламенном, присущем более Ужасным Чудовищам, чем им — сыновьям Ночи — характере.

А ещё Виит не понимал, для чего нужно было отрекаться от всего остального мира, если, достигая заветного Мастерства, дарˈка всё равно могли вернуться в мир, чтобы нести своё учение достойным и искать новых Детей Тени, чтобы привести их в Храм.

Зазубренные до абсурда древние тексты, вбитые в память высказывания величайшего Стража, что подарил свои знания людям, переведя их с языка Древних на понятный им — простым смертным, просто немножко Одарённым, всё это казалось таким ненужным, таким глупым и абсурдным, что хотелось выть от собственного бессилия.

От невозможности не то что что-то поменять — вырваться из душного, давившего его таланты Храма.

От собственной неутолённой жажды свободы.

Но ему было некуда идти — Мастера храма всё великолепно предусмотрели, и дело было даже не в том, что у Братства были везде глаза и уши, за исключением, пожалуй, только так называемого Северного Архипелага, но тот жил обособленно от остального мира, надо заметить.

Дело было в банальном отсутствии у Виита каких бы то ни было документов.

А куда он без них?

И водиться с отребьем Нижних Городов хотелось ещё меньше, чем продолжать выслушивать нудные нравоучения Мастеров.

В одиночку даже самые сильные не выживают.

Прекрасный тому пример — Иккинг Хеддок, Наследник одного из Ториатанских островов, Олуха, кажется, и он тоже был Ночной Фурией, тоже был силён и умён, невероятно талантлив, гениален даже, но разве это спасло его?

То немногое, что удалось узнать — беглый Наследник Берка оказался бессилен против стихии и совсем недавно, буквально неделю назад, хоронили то, что от него осталось.

Если гений не сумел, то куда ему, Вииту?

Некуда.

Оставалось только ждать.

И надеяться.

* * *

— Ну и? Теперь ты довольна?

— Более чем, сестра. Он выбрался сам, спокойно прошёл свой путь по Тропе и не потерялся в Зеркальном Храме.

— Теперь уверена, что он готов встретиться со Стражем?

— Я всегда была в этом уверена!

— А ведь он оказался на краю гибели — не будь рядом второго Сына Ночи, он не сумел бы выкарабкаться.

— Он бы не погиб в любом случае.

— Ты бы не позволила?

— И это тоже…

— Все это замечательно, но что бы ты делала, окажись он, как в прошлый раз — в Кругу, а не сразу на Тропе?

— Встретилась бы с ним вновь!

— А ты дала бы ему выбор?

— Тебе, значит, можно, а мне — нельзя? Ты же любимца Старшей уберегла, а этот мальчишка как раз почти завершил свой третий Малый Круг.

— Не сравнивай Стража и этого мальчишку. Это совершенно разные категории.

— Страж вообще ни под какие категории не подходит — он какая-то ошибка, сбой в работе Вселенной.

— Завидуешь, что он, пройдя лишь один Малый Круг, спустя меньше чем тысячу лет стал Высшим Стражем?

— Я радуюсь за него!

— Молись на Старшую, чтобы он никогда не узнал, как вы играли с его судьбой. Утихомирить его, по крайней мере, только ей под силу.

— Кстати, а как он?

— Страж? Неплохо. Передал правление сыну лет эдак шестьсот назад и теперь скитается по мирам в поисках интересного.

— Мда. Даже и Страж как Странник!

— Он хранит в себе Великое Равновесие, пусть и является адептом Дха. Мы же с тобой — олицетворение крайностей.

— Очень смешно.

— А сестра — тоже равновесие, но другое. Так что оставим их, не стоит лишний раз звать тех, с кем нам не под силу совладать.

* * *

Деймос со всё нарастающим беспокойством наблюдал за тем, как, судя по показаниям медицинского оборудования, уже полностью выздоровевший Иккинг метался, словно в лихорадке, шепча что-то бессвязно.

Что с ним?

Парень был абсолютно беспомощен в данном смысле — ничего сверх того, что он уже сделал, он совершить для здоровья своего подопечного не мог, а потому приходилось только надеяться на Небо и ожидать пробуждения Иккинга.

В Город он не повезёт его в любом случае.

Только не туда.

Дело было даже не в том, что ближайший Город находился достаточно далеко, чтобы быть не принятым в расчёт, а в том, что там, где много дарˈка — там Каратели, а где Каратели — там беда.

Нет, соваться в город им было нельзя.

Не заметил Деймос за своими размышлениями, тревожно вышедший из помещения, которое превратил в больничную палату в рекордно-быстрые сроки, как изменился ритм сердца его подопечного, как дрогнули его веки.

Вернувшись, парень оказался пригвождён к стене за горло сильной рукой, которая, казалось, была раза в два толще его собственной.

Отсутствие ноги напавшему не помешало — протез легко справился со своей задачей, да и хост не мало помогал ему держать равновесие и твёрдо стоять на ногах.

— Где я?! — с тихой угрозой прошипел Иккинг, даже не думая ослабевать хватку на горле своей жертвы.

Но более всего иного давила на Деймоса не чужая рука — чужая Аши была подобно вязкой воде, тёмной и тяжёлой, что сдавливала со всех сторон, мешая дышать, думать, внушая страх и трепет перед своим хозяином.

Силён, нечего сказать.

Намного сильнее того же Деймоса.

Ну зато Ноттен искуснее и образованнее именно в вопросах одарённости.

А Иккинга не заставил упокоиться обманчиво слабый вид более низкого, да и в принципе более худого, хрупкого противника, в котором он опознал Фурию без труда.

И который попытался собственной Аши хоть как-то ослабить давление на себя, чем очень удивил.

По себе Иккинг знал — нельзя недооценивать таких, как он.

— Не рычи на меня, — прохрипел Деймос и чуть запрокинул, насколько это было вообще возможно в его случае, голову назад, делая шею ещё более беззащитной. — В надёжном месте ты.

Древний, но от того не менее актуальный жест доверия и добрых намерений заставил Иккинга отпрянуть, отпустить паренька лучше любых слов.

Деймос по стенке осел вниз, на пол, растирая шею, что-то шипя себе под нос и совершенно не предпринимая каких бы то ни было враждебных действий.

— Кто ты? — уже спокойно, миролюбиво даже, спросил Иккинг, отойдя к своей кровати и усевшись на неё.

От внимательного взгляда Ноттена не ускользнуло ни то, как Хеддок берёг ногу, стараясь лишний раз на неё не наступать, да и в этом небрежно-самоуверенном жесте на самом деле крылась усталость, разделённая с болью в утраченной конечности.

А сам Иккинг с интересом рассматривал своего несостоявшегося противника, но в частности — его хвост, один из элеронов которого, левый, к слову, был заменён достаточно грубым, но весьма надёжным протезом.

Парню было интересно, как Фурия получил это увечье.

— Ну, давай знакомиться, — отдышавшись, сказал парнишка, не вставая с пола. — Деймос Ноттен. По иерархии Одарённых — Защитник. Меня наняли для твоей охраны.

Иккинг медленно кивнул и сказал:

— Моё имя, тогда, полагаю, тебе известно?

— Конечно, Страж, — слабо улыбнулся Деймос.

Хеддок несколько минут внимательно рассматривал своего собеседника, практически прожигал его взглядом, перебирая по косточкам, разбирая на атомы и собирая назад.

Жуткий взгляд, однако.

Великолепно.

— Ты не от Серверных Драконов, — вынес Иккинг вердикт, не подлежащий обжалованию, чем несколько удивил Деймоса.

Как он это понял?

По каким критериям оценивал?

Конечно, к ледяному, на удивление, ведь Иккинг был неплохим, хорошим даже, пирокинетиком, ощущению от постоянного давления чужой Аши на собственные щиты, Деймос уже привык настолько, что не ощутил, как его собеседник вопросительно обратился в никуда.

И получил ответ.

— К ним я имею отношение весьма опосредованное, — согласился Ноттен.

— Тогда кто? — уже совсем мирно задал вопрос Иккинг. — Дагур, мой отец, Крис?

— Последнее.

— Тогда ладно.

Хеддок заметно расслабился.

Ощущение давящей на сознание чужой силы исчезло, словно и не было его, душащего — медленно и неумолимо.

И нельзя было сказать, что вот этот дарˈка — снедаемый паранойей, донельзя подозрительный и очень осторожный, столько всего пережил за свою короткую жизнь, дважды пройдясь по самому краю жизни и смерти, и каждый раз на зло своим врагам выживая.

И становясь сильнее.

Конечно, Деймос знал, что походы на Грань не проходили для любого Одарённого бесследно, и выжившие всегда становились немного, но сильнее, но одно дело — читать о таком, и совершенно другое — сталкиваться с этим наяву.

— Меня интересует иное — ты просто возьмёшь и поверишь мне? — удивлённо и недоверчиво спросил Деймос.

— Я чую ложь, и ты говоришь мне правду, — объяснил Иккинг миролюбиво. — Ты Ночная Фурия и, судя по всему, я обязан тебе жизнью. Почему бы мне не верить тебе?

— Потому что ты неуравновешенный паранойик? — улыбнулся Дейм.

— Тоже верно! — Иккинг рассмеялся, явно поняв, что это слова парня были не более, чем безобидной шуткой, но потом вмиг посерьёзнел. — И что теперь?

— Для всего мира ты неизвестным образом погиб. В выпуске экстренных новостей об этом сообщили, да и само по себе выживание в тех условиях были бы проблематичным. Да и ногу твою нашли.

Иккинг при этих словах застыл.

Не мог Деймос понять, услышать, различить разлившуюся по душе Хеддока тоску при мысли о том, что все его немногочисленные приятели и те, кого он привык считать друзьями, уже, наверняка, его похоронили.

А ещё было страшно за отца.

И за Дагура.

Они ведь, его родные, наверняка не переставали искать до тех пор, пока не нашли его проклятую ногу, и ведь, найдя её, они уверились — его больше не было.

Отец…

Он ведь так помог ему своим невмешательством, он ведь так страдал по маме…

А ведь Иккинг обещал ему вернуться!

Обещал!

И он вернётся!

Обязательно.

— Это хорошо… — не стал озвучивать свои мысли Иккинг. — Никто искать не будет.

— Верно, — кивнул Ноттен. — А состряпать тебе документы на фальшивое имя не трудно — нужных знакомств у меня достаточно.

— Сменить имя…

— Да, это необходимо, тем более, что мы с тобой обязаны покинуть этот Архипелаг в ближайшее время и отправиться туда, где нас никто не знает.

Иккинг задумался.

— Тогда я возьму себе имя… Альтаир.

— Таи? — выгнул Дейм вопросительно бровь. — Отлично. А фамилию мою возьмёшь — мы выглядим, как братья, вот пусть все в это верят.

Ноттен, воодушевлённый собственными словами, всё что-то говорил и говорил, но Иккинг не слушал его почти, улыбаясь себе и тому, что он наконец был не одинок — в одночасье у него появился названный брат.

И — Фурия.

Ночная Фурия…

Слова Дженет!

— Одна Небесная Странница сказала мне найти мир, куда ушли драконы, — оборвал монолог Дейма Иккин… Таи.

Надо было учиться отзываться на новое имя.

Чтобы не оплошать.

— Вот оно как… Значит, найдём. Я хочу прояснить некоторые моменты, так что — вперёд и с песней в библиотеку.

* * *

Мукафий был растением специфическим…

С виду — миленькие мелкие цветочки очаровательного голубого цвета с резными листьями и дурманящим запахом.

Растений с таким описанием — тысячи.

Но это…

Цветы Мукафия, его семена и листья имели разные действующие вещества, а потому и использовались в разных направлениях, друг с другом мало связанных.

Из листьев, свежих и молодых, ещё не утерявших свой аромат, делали такой чай, добавляя в него, в зависимости от желаемого эффекта, различные другие растения — ту же Драконью Мяту, пусть и в невероятно маленьких количествах, и иные.

Такой чай был очень, очень дорогим, как ни странно — обрабатывать Мукафий было нелегко, рос он далеко не везде, да и специально цену завышали, дабы могли позволить себе его не все.

А всё из-за свойств…

Мукафиевый чай, в общем-то, был более слабым, но более безвредным аналогом Мукафилина, с дозировкой которого ещё надо было помучиться, высчитывая допустимую норму для определённого вида, пола и возраста.

Масло, выжимаемое из семян цветов, входило в состав многих лекарственных препаратов, воздействующих на сердце и нервную систему дар’ка.

И было очень действенным.

И, в отличие от чая — совсем не дорогим, доступным всем слоям населения.

Однако, пыльца Мукафия была, вроде бы безвредная для большинства видов дар’ка, очень коварна — она накапливалась в организме Жутких Жутей, работавших на полях, оседала в их лёгких, и в определённый момент дар’ка, отравленный пыльцой, погибал, задыхаясь.

Страшная смерть.

Как бы то ни было, но именно из мукафия изготавливался продаваемый под разными названиями, но остававшийся одним и тем ж препаратом по сути свой Мукафилин, к слову, запрещённый на трёх из семи Архипелагов Аритума. Мукафилин был весьма странным и в коей-то степени страшным препаратом, действовавшим на психику дар’ка весьма интересным образом, притом совершенно не нанося вреда их здоровью, но — вызывая сильнейшую форму привыкания.

Но отсутствие повсеместного запрета объяснить было просто.

Тем, где был разрешён Мукафилин, правительство руководствовалось тем, что по сути своей хищные дар’ка были от природы агрессивны, что совершенно не нужно было здоровому обществу.

Жестокость, способность выжидать, агрессия к противнику — все это было не нужно обывателям — медикам, учителям и офисным работникам, в отличие от Карателей, которым, как раз-таки, приём Мукафилина был категорически запрещён и любой, в чьей крови были найдены остатки этого препарата, лишался должности.

Этот препарат расслаблял сознание, совершенно убирал агрессию и в принципе успокаивал дар’ка.

Спрос на Мукафилин был очень большим, и именно поэтому все затраты на содержание Безвольных окупались, и только поэтому Лутар ещё не бросил это всё.

О чём, о чём, а о Мукафии он знал больше всех других. Он вообще хорошо разбирался не только в технике и сложной аппаратуре, управление которой нельзя было доверить Жутям по причине отсутствия у них образования.

У Жутких Жутей аграрных поселений родители учили своих детей работать, и более — ничего.

Не то чтобы Лутар хотел работать на полях вместо Безвольных, ради которых не надо было тратиться на оплату труда, но постоянная вонь, шедшая от крематория несколько раздражала.

Другое дело, что прах потом хорошо служил в качестве удобрения, но о том остальным знать не стоило.

А Жути будут молчать.

Да и кто их, Безвольных, слушать станет?

Но в последнее время смертность их рабочих стала совсем до неприличия высокой — отцу пришлось раскошелиться на закупку сотни новых, молодых Жутей, и теперь своё неудовольствие он вымещал на младших своих сыновьях.

И это бесило Лутара.

Он-то тут причём?

Если его отцу было жалко денег даже на защиту дыхательных путей для своих рабочих!

В общем, настроение у Лутара в последние дни было паршивым.

* * *

Данисс был не самым большим Городом, всего два миллиона жителей, не считая Безвольных, расположившимся на одноимённом острове Ториатанского Архипелага, который всё чаще в обиходе называли Северным.

Этот Город не славился ничем, кроме своего правящего Рода, который издревле ценил искусство, а потому всячески развивал его у себя.

Быть художником, музыкантом, актёром или поэтом в этом городе было почётно.

За века Вожди, сменявшие друг друга, приобщили коренных даниссцев к миру прекрасного, и именно этот Город стал оплотом Высокой Культуры всего Архипелага.

И именно потому Школу Искусств ставили едва ли не наравне со Школам Верхнего Города.

Конечно, многие приезжие, к коим относилась когда-то семья Эрри, уже давно переселившаяся на Берссити, не понимали этих тонкостей, которые были очевидными для коренных даниссцев, а потому не позволяли своим детям «маяться дурью», развивая свой талант.

Сколько было детей, которых насильно отправляли родители в другие Школы, да хоть к тем же Карателям, желая повысить положение своей семьи в обществе.

Не понимали они, что ребёнок-художник для них — путь наверх.

И губили таланты.

Равета Доррив, преподаватель Истории Искусства отделения живописи данисской Школы Искусств и куратор класса, в котором училась молодая Скрилл из семьи Варн, была не согласна с такими вот родителями — сама она, Змеевица сорока лет от роду, была когда-то в подобной ситуации, а потому понимала детей, как никто иной.

Но её лучшая ученица, Эрри Варн, оказалась брошена своей семьёй совершенно незаслуженно.

Один преподаватель вёл один класс от начала и до конца, благо дети приходили уже после начальной школы, одинаковой для всех, и потому Равета привязалась к своим воспитанникам — со многими детьми предыдущего выпуска она общалась и до сих пор.

Эрри же, сирота при живых родителях, особо привлекала к себе внимание не только нетипичной внешностью, но и своим талантом.

Умная девочка.

Способная.

И преподаватель сделала всё, чтобы её подопечная оказалась в озвучиваемых сейчас списках.

На главной площади данисской Школы Искусств в шеренгу выстроили выпускников, разделённых по результатам сданных итоговых экзаменов, и стали озвучивать имена тех, кто удостоится чести отправиться на практику по Архипелагу.

Имя за именем.

Многие из счастливчиков, на удивление, были из числа талантливых сирот.

Например, сама Эрри.

Женщина одарила свою ученицу ласковой улыбкой, видя её неподдельное изумление, шок таким поворотом событий — не верила она в реальность подобного рода чудес.

Не верила, но уже была счастлива.

Хорошо.

Одну мечту она исполнила, думала Равета, остались ещё одиннадцать.

Библиотека, о которой до этого говорил Деймос, оказалась чем-то по-настоящему невероятным, и в какой-то момент Иккинг даже немного позавидовал своему новообретённому брату, пусть и лишь по документам, ведь, по его словам, тот прожил тут несколько лет.

Тут.

В Библиотеке.

Среди десятков тысяч уникальных книг!

Обнаружив в центральном зале Круг, Иккинг совершенно не удивился — чего-то такого он и ожидал от этого пропитанного невероятной энергией, донельзя древней Аши, места.

То, что эта Библиотека (говорить и даже думать про неё с маленькой буквы было кощунственно) была одной из упоминаемых Дженет Сокровищниц Знаний, хранимых и пополняемых Небесными Странниками и просто Одарёнными, парень уже понял.

Да и как не понять?

Многообразие языков поражало, особенно наличие среди них земных — латыни, древнегреческого, арабского и ещё многих, многих других.

Но чаще всего встречался афурит — Язык Древних.

Как бы то ни было, но новый алфавит этого языка Иккинг тоже знал, и прочитать относительно новые книги (моложе двух-трёх тысяч лет) вполне мог.

И даже понять их.

Ведь к этому языку относились и найденные им в Зеркальной Пирамиде, как он про себя окрестил тот храм, начертанные кровью слова.

Aran — Страж.

И в то же время — имя одного из величайших Одарённых земли, жившего в десятом веке, и упоминавшегося в одной из отданных ему Дженет книг, в одной главе с её старшей сестрой.

Satin — упорство.

Или упорный.

Или — имя жены Арана.

Интересный получался расклад! Искомый ими мир сам шёл к ним навстречу через упоминания о первых своих Владыках.

Три недели поиска, прерываемого только на перекусы и сон, дали свои результаты — Дейм нашёл упоминания о «мире, куда, по преданию, ушли все-все драконы», о его названии и даже местоположении, а Иккинг — о его обустройстве.

Данные, правда, были времён колонизации Аритума.

Словно были оставлены теми драконами, что жили здесь когда-то, и ушедших потом в неизвестность.

На свою Родину?

Но кто же тогда оставил эти записи?

Всадники?

Так или иначе, Круг они подготовили, с невероятным трудом найденные кристаллы-накопители, подобные тому, что использовались в БЛИКе, были дружными усилиями напитаны и расставлены в каждом из двенадцати сегментов Круга, заменяя тем самым дюжину сильных Одарённых или одного Небесного Странника, коих взять было неоткуда.

На подготовку ушло ещё две недели.

И вот — месяц спустя они были готовы отправиться в путь.

* * *

Конечно, Эрри была счастлива оказаться в списках тех, кто отправится на выездную практику — целое путешествие по всему Архипелагу!

Двадцать Городов!

И курировать их группу всё ещё будет их преподаватель — Равета Доорив, именно под руководством которой она и будет творить и изучать, исследовать художественную жизнь соседних Городов.

Это было чудесно!

Первый Город, Талакрас, ей запомнился мало — полностью серый и унылый, он практически разбил очарование девушки, коим она была окутана с самого дня оглашения результатов экзаменов, и только разнообразие всех видов дарˈка скрашивали пребывание на том скучном островке.

Но зато сколько она сделала набросков!

По результатам практики было положено создать картину, и сбор материала Эрри производила постоянно — она рисовала без конца, счастливо и беззаботно, улавливая натренированой рукой мельчайшие характерные черты тех или иных дарˈка.

Последующие восемнадцать Городов, к разочарованию Эрри, были словно близнецами первого — такие одинаковые в своей каменно-металлической непохожести.

И всем было плевать на искусство.

Это обижало.

Впрочем, чего она ждала?

Всеобщего восторга при виде их, художников?

Неоправданные ожидания оказались ложкой дёгтя в бочке мёда, добавляя горечи их великолепному, нельзя отрицать, путешествию, но Эрри не унывала, с удовольствием наблюдая, что в папке набирается всё больше и больше набросков и зарисовок.

Берссити запомнился лучше всех предыдущих городов — да и были они здесь дольше всего, из-за разыгравшегося шторма, при первых сообщениях о котором перекрыли все аэропорты, дабы не было жертв.

Всё по правилам…

Это внезапно появившееся время Эрри посвятила поискам родителей.

Идея найти свою семью… тех, кто был ею, пока не бросили девчонку одну, отказавшись от неё, преследовала Эрри уже несколько лет — с того момента, как она узнала о том, что это было в принципе возможно.

И, что самое интересное — нашла.

И родители не постарели даже почти за минувшие годы.

О, как они удивились, увидев на пороге своего дома брошенную ими дочь! Как распахнулись забавно и комично их глаза (Эрри потом воспроизвела выражения их лиц по памяти, зарисовав и добавив это в свою копилку набросков на эмоции)!

С жестокой усмешкой вспоминала Скрилл эту встречу — как жалело семейство Верн о том, что упустило свой шанс подняться до уровня Верхнего Города Данисса, ведь Тавила не оправдала ожиданий своих родителей, учась вроде и с интересом, но проявляя излишнюю самоуверенность, несобранность и полностью игнорируя некоторые теоретические знания.

Так что сестрёнка её пусть и была будущим Карателем, но — невысокого ранга, занимающимся самой грязной работой.

Ведь Тавила была уверена, что ей должно было всё само даваться просто потому, что она была представительницей редкого вида, такого же, как и вождь Берссити.

Дурёха.

Теперь же пути назад не было.

Свою заветную мечту Эрри исполнила — посмотрела в глаза родителям, бросившим её, и теперь она могла двигаться вперёд.

Омрачило её уже порядком потускневшее счастье за месяцы практики, как всегда это бывает, беда.

Но — не её беда, чужая.

Всеобщая.

Олух был последним островом, а Берк — последним Городом на пути их путешествия, и прибыли они как раз за два дня до печального события — похорон Наследника.

Рисовать в такое время было самым настоящим кощунством, но Эрри просто не могла оставить эти опустошённые, потерянные, а иногда — наоборот, мрачно-довольные, удовлетворённые и даже почти злорадостные лица не запечатлёнными.

Только принадлежность к высшим слоям общества Данисса позволила им оказаться на главной площади Верхнего Города в момент прощания с Наследником.

Страшно это, когда будущее лежит чёрным прахом в погребальной урне.

Страшно видеть улыбку, почти счастливую, на лицах некоторых особо несдержанных в такое время.

И ещё страшнее осознать свою беспомощность перед стихией.

Перед природой.

На картине, которую должна была написать Эрри по окончании практики, были изображены похороны.

* * *

— Они нашли то, о чём я говорила юному Стражу, однако самостоятельно они… вряд ли справятся.

— Твой недочёт, между прочим, сестра.

— Помочь им, что ли?

— Почему бы и нет? Они заслужили.

— Даже рассчитали всё верно. И энергии им хватит… Но…

— Этот расчёт приведёт их не просто на АˈКсан, а прямо в Шираксу, в Храм. А в столице вряд ли будут рады таким странным чужакам.

— Подсказать им так, чтобы их выбросило в какой-нибудь их аксанских Библиотек?

— Да, так и сделай.

* * *

Когда их, стоявших в центре Круга, подхватило сияние, огнями всех цветов мира переливавшееся в стене света, отрезавшей их от всего, что было вне, они не успели испугаться.

Для Иккинга же подобное явление было не то, чтобы привычным — не совсем удивительным.

Поражаться он не отвык, но покой Грани всё же поселился в его сердце, даря ощущение пустоты и лёгкости.

Полёт был естественным состоянием дракона.

Дарˈка — тоже.

Пусть и полёт через миры и сквозь многие, многие пространства, через гиперпространственный тоннель, соединявший два Круга на совершенно разных планетах.

Но, стоя прямо последи этой воронки света, Иккинг заметил каким-то шестым, седьмым или какое оно там чувством, что за ними наблюдали.

Что-что, а направленное на себя внимание он лучше иных научился ощущать.

Пришлось.

Но такое внимание казалось не то, чтобы странным — жутким, особенно вкупе со странным шёпотом, неразборчивым и каким-то шипящим, на самой грани сознания, и слегка изменившимся цветом этой самой воронки света, в которой они находились.

Одно мгновение — их тряхнуло, почти незаметно, всего на мгновение.

Да и всё это действо в Круге продолжалось не дольше секунд двенадцати, растянувшихся на одну маленькую вечность.

Фурии осознали себя стоящими посреди всё той же Библиотеки, но с некоторыми поправками — некоторые стеллажи изменили своё местоположение, само по себе помещение было освещённым, чистым и ухоженным — было видно, что за ним следили.

Его только слепой, при на первый взгляд совсем незаметных отличиях, мог спутать с их Библиотекой, с которой они успели породниться.

Начать считать если не домом, то надёжным убежищем.

Иккинг с недоверием огляделся, прикрыл глаза, смотря на этот мир сквозь призму Аши, что не мог сделать с помощью обычного своего времени, и с удивлением заметил — да, они не на Аритуме.

Энергетическое строение мира было другим.

Более насыщенным, что ли…

АˈКсаан.

Мир, куда ушли драконы.

А ещё Хеддок, под непонимающим взглядом Ноттена сумел почуять вокруг множество бившихся сердец — множество сгустков-огоньков Аши, которые явно были разумной жизнью.

Под вопросом было, к какой расе принадлежали эти Разумны, путь дарˈка и догадывались.

Люди?

Нет, не только люди.

Осторожно ступая, стараясь сделать свой каждый шаг бесшумным, Фурии пошли на поиски выхода из этого помещения.

Благо хоть, у них были БЛИКи — Деймос сумел отыскать и готовый, но утерянный излучатель, и сумку с незаконченным, который, отдыхая от поисков информации, Иккинг довёл до ума и подарил Ноттену.

Блуждать долго не пришлось.

Выйдя из Библиотеки, удивительно схожей по своей планировке с той, что находилась на Аритуме, дарˈка замерли под прицелом внимательных взглядов стоящих в боевых стойках воинов.

Само по себе их наличие не стало сюрпризом — Иккинг почувствовал окружение изначально, а потому был готов к этому, как и предупреждённый о том Деймос.

Просто неожиданно видеть стольких людей.

Людей…

Какие они на самом деле странные, эти представители человеческой расы — даже для дарˈка, ведь у многих из них были и смуглые лица, и чёрные, узкие глаза, и длинные, густые смоляные волосы, но — рост, строение ног.

Непривычно.

Необычно.

Странно…

— Да что же вы за твари такие, — прошипел на каком-то опять-таки известном Иккингу языке человек, по всей видимости, главный из всей этой дюжины готовых драться воинов.

Заметили активность Круга и решили подготовиться ко всему?

Молодцы!

Но к такому они точно были не готовы.

Ощутив, как его атакует чужая энергия, Иккинг на рефлексах закрылся собственной Аши, укрывая от нападения и себя, и более слабого в этом плане Деймоса.

Аши людей была какой-то блёклой, серой.

Невзрачной.

Что они могли противопоставить дважды побывавшему на Грани дарˈка самого загадочного подвида?

Ничего.

Прикрыв на миг глаза, Иккинг постарался шибануть своих неожиданных противников ментальным ударом, нежно и аккуратно, только чтобы оглушить их на время, но, кажется недооценил хрупкость людей и заставил их всех потерять сознание.

Теперь понятно, почему дарˈка выжили людей с Аритума.

Выживает сильнейший, как говорится.

Воспользовавшись тем, что Иккинг чуть-чуть перестарался, Деймос, по памяти сумевший хоть как-то сориентироваться, где они находились, рванул за руку своего теперь уже брата, и Фурии помчались по воздуху прочь, уверенные в том, что здесь, в небе, они были неуязвимы для людей.

Какая наивность…

* * *

Виит был почти счастлив — один из Мастеров всё же решился взять его в Ученики.

Да, с одной стороны, обретение Учителя означало то, что его таланты заметили, что он сумеет их развить, что он не безнадёжен, но с другой…

Это была лишняя привязанность.

И к Братству, и в принципе.

Нужно ли это было ему, молодому Ученику Нов’Вии’Тар Мастера Ша’Рии’Сса?

Да.

Нужно.

Ведь в него поверили.

Бездна, в него впервые в этой жизни поверили!

С Мастером было интересно — он рассказывал много нового, давал много необычных книг, и обещал, что как только придет время, они отправятся в путь — ведь изучать мир, сидя на одном месте, было невозможно.

Нужно было сравнение.

Ведь именно в нём все познавалось.

Когда потом, где-то месяц спустя, Виит всё же сумел про своего Учителя разузнать поподробнее, он был крайне удивлён, узнав тот факт, что «просто Ариис», как велел тот себя называть, был не в фаворе у ортодоксальных Мастеров Братства, и те именно поэтому позволили создать ученическую Связь между двумя ненадежными.

От двоих избавиться было проще, чем от одного.

И за это было обидно.

Откровенное недоверие со стороны Мастеров и Магистров, Охотников, Странников и Защитников больно било не только по самолюбию — по собственной привязанности к ним.

По собственным хрупким остаткам растоптанного доверия.

Идея при первой же возможности сбежать от новоприобретенного Мастера и раствориться в мире, исчезнуть и мирно жить где-нибудь на Северном Архипелаге, теперь казалась донельзя абсурдной — куда они теперь друг без друга?

Бежать теперь он намерен с Учителем.

Ах, да.

С просто Ариисом.

* * *

Они летели достаточно высоко — под самыми облаками, едва-едва порою задевая их.

Поверхность А’ксаана отсюда мало отличалась от того же Аритума — те же горы, поросшие густым лесом и виднеющиеся вдали луга.

Эти миры можно было бы спутать, если бы не одно «но» (если не брать в расчет разницу в строении энергетического поля обеих планет) — Фурии отчётливо чувствовали, что находятся на континенте или ну очень большом острове, то есть явно не возле моря.

Воздух был не то чтобы совсем сухим, но явно чувствовалось отсутствие чисто морских ноток…

Вдруг сбоку мелькнула черная тень.

Что это?

Или… кто это?

Ответ пришел сам собой, когда из облака, параллельно им выплыл (иначе и не скажешь, так грациозно и плавно рассекал он воздух своими большими крыльями) черный дракон с такими знакомыми характерными чертами.

— Что за чудеса природы? — услышали дар’ка одновременно в своих головах.

Вдруг, дракон… Ночная Фурия? рванулся вперёд, и при том с такой скоростью, что дар’ка было и не угнаться за ним.

Да и как?

Они были совершеннее, быстрее и сильнее почти любого другого дар’ка, но сильнейшему из них было далеко до дракона того же вида.

Особенно — до Фурии.

Осознавать собственную ущербность было не приятно, но иного быть, увы, не могло.

От греха подальше Иккинг и Деймос решили приземлиться, раз уж они достаточно далеко были от человеческих поселений.

Да и устали они, за несколько часов полёта-то.

Поляна, на которой они остановились, была очень живописной — неподалеку журчал ручей, срываясь, кажется, вниз с отвесной скалы.

Ведь и были они — на вершине странной, плоской горы.

Такая вот проплешина в поглотившем вершину лесу оказалась идеальным, почти райским местечком.

— Так вот, кто нарушает покой мирных жителей А’Ксаана… — раздалось вдруг где-то со стороны.

Поляну накрыла Тьма.

А дар’ка — нежно и аккуратно, но сильно, властно охватила, удерживая за горло, не давая пошевелиться чужая Аши.

Тёмная.

Неумолимая…

Защищаясь, Иккинг попытал дать отпор уже своей энергией, и даже, кажется, преуспел в этом, ведь давящая сила, словно удивившись, отступила.

Ощущение направленного внимания нервировало.

Как более сильный, Хеддок, выхватив БЛИК и установив на нём режим светового клинка, бросился на предполагаемого врага, атаковавшего их первым, а потому развязавшего им руки.

Теперь — они защищались.

Точнее — Иккинг защищал.

Деймос был талантливым и искусным целителем, и именно поэтому — великолепным убийцей, но не бойцом.

Он — не воин.

Более мелкий, слабый и худой, он выигрывал гибкостью, скоростью и неожиданностью, но всё это в большинстве случаев было применимо только против простых дарˈка — Одарённых этим трудно было сразить.

Однако, способный резать алмазы световой клинок нашёл препятствие в мече, выкованном из непонятного чёрного металла.

Противник оказался достаточно молодым — лет двадцати пяти-тридцати на вид, человеком с достаточно бледной кожей, на которой красовалась россыпь веснушек, с длинными чёрными волами, однако, седыми на висках.

Его чёрные одеяния явно были тяжёлыми, и плащ терялся в навалившейся тьме.

Только глаза — горели двумя зелёными огнями, ослепляя, затмевая белок, делая его с виду очень тёмным.

Драконьи глаза…

Бой был коротким, да и не было его почти.

Какой может быть бой против явно Мастера?

Неизвестный просто и незатейливо снова приложил Иккинга своей Аши, заставив его преклонить колени пред собой, а потом, сложив руки на рукояти своего меча, наградил обоих дарˈка странным, изучающим взглядом.

Голову же опустил уже сам парень, не смея поднять глаза.

Признавая силу этого Одарённого.

— Кто вы такой? — раздался голос Деймоса.

Мужчина улыбнулся снисходительно и как-то по-доброму, словно и не был недавно, практически сейчас, в шаге от того, чтобы придушить их, и даже без рук.

— Аран, — ответил он со смешком, наблюдая за тем, как шокировано расширились глаза Дейма, явно понявшего, о чём, о ком, шла речь. — Аран Талик.

Когда им дали, наконец-то, задание, их первое задание, как боевой единицы Учитель-Ученик, Виит со всем ужасом той ситуации, в которой они с Учителем оказались, понял — они не вернутся в Братство.

И даже не потому, что сбегут, нет.

Некому будет возвращаться…

Их просто списали.

Заранее, так сказать, пока они не натворили дел, не посеяли крамолу в юные сердца и неокрепшие разумы.

Они не вернутся с Северного Архипелага…

Впрочем, выбора у них, как такового, не было, и если им удастся выжить, то это окупится стократно, ведь посылали их не абы куда, а исследовать причину возникновения колоссального оттока энергии в никуда — само по себе дело опасное, но донельзя интересное.

Откуда взялась «дыра» в мировом фоне Аши было хорошим вопросом, и именно им нужно было найти ответ.

И это было бы очень увлекательно, если бы…

Если бы не одно «но» — подобные «утечки» были крайне опасны для Одарённых.

Те, кого посылали исследовать их, были, по сути, смертниками, особенно учитывая то, что именно в Северном Архипелаге некому было прийти к ним на помощь, некому было их спасти в случае чего.

Было страшно, чего уж там скрывать.

Ведь Виит был совсем юн.

Он хотел жить.

Доселе задокументированных случаев подобного исчезновения из фона планеты сразу такого громадного количества планеты насчитывалось не более пяти.

Этот был шестым.

Однако, в предыдущие разы всё происходило, если верить тем самым документам — книгам и летописям — при участии Небесных Странников, но тогда было совершенно определённо ясно, куда уходила Аши — на создание своеобразного моста между двумя мирами.

Но разве могло и теперь случиться нечто подобное, если знаний о подобном не осталось, или все они — на мёртвых, неизвестных Фуриям языках, не поддавшихся расшифровке.

Теоретически — если вновь посетили этот мир Небесные Странники…

Но что им тут делать?

Можно предположить, что что-то заинтересовало Высших Одарённых на их крохотном Аритуме, но что же это могло быть?

И, что самое главное, вернётся ли обратно ушедшая в никуда Аши, которая своей пропажей создала неведомых доселе масштабов Бурю, затронувшую всех дарˈка, пусть и не более, чем бури солнечные.

Или…

Просто на Аритуме появился настолько сильный Страж, что он сумел совершить Переход?

Но… кто он?

И как его упустил бдительный взор Братства?

Можно было бы предположить, что это — та самая Фурия из Берка, юный гений Иккинг Хеддок, но всем было прекрасно известно, что он погиб!

Или… нет?

* * *

Полуденные Шесс’Вод’е ярко освещали мир, заливая его своим голубоватым светом, который становился по-настоящему страшным в своём губительном жаре в Алой Пустоши.

Эта красная пустыня была, пожалуй, единственной свидетельницей жившей здесь когда-то давно, задолго до людей, цивилизации.

Сама пустыня и погребённые в ней постройки.

Небо, ясное и чистое, ярко-жёлтое, радовало глаз, но только тем, кто привык к этому необычному оттенку.

Сао-Лар, молодой артефактор из небогатой семьи, один из тех, кто отказался уходить в любой из Храмов, был коренным аксаанцем, и его цвет их неба не смущал.

В конце концов, это было нормально для их мира.

Иномирцы всё чаще находили путь на А’Ксаан, и это, надо полагать, было неизбежно — рано или поздно все миры их Галактики должны были узнать о существовании друг друга.

А чужаки бывали разные — то совсем люди, только ростом выше в большенстве своем даже низких и стройных аксаанцев, да цвет кожи и глаз непривычный, диковинный даже — фиолетовый, или белый, или красный, как пески Алой Пустоши.

Бывали и другие…

Вот, недавно совсем в Храме при их поселении Мастера забили тревогу — соседи из гор столкнулись с незваными гостями, что выпали, судя по слухам, прямо из Круга.

А видом своим — не дракон, но и не человек.

Словно дали Ночным Фуриям человеческие руки и лица.

Странные, должно быть, твари…

Так или иначе, все они, эти иномирцы, или почти все, смеялись над историей А’Ксаана, преподаваемой в школах.

Смеялись над их Верой.

Что в их безумно странном мире соседствовали Аши и невиданные технологии, опережающие даже самые продвинутые в этом плане миры.

Во многих мирах правил народ.

Так безумно…

Разве знают люди, что им нужно?

И у них эти люди ещё и выбирают себе правителя, которого потом половина восхваляет, а вторая половина — ругает.

И так у всех.

Всегда.

Они считают пережитком прошлого то, что власть над всем А’Ксааном находилась в руках Короля.

И ладно бы просто то был монарх, просто король — в некоторых мирах и королей себе сами выбирают потерявшиеся в своих желаниях граждане.

Но нет!

Их Король был прямым потомком Владыки!

Имя Владыки А’Ксаана было не то, чтобы под запретом, но произносить его не все осмеливались — они знали, что Он слышал, когда его звали.

Именно Владыка привел людей в этот мир, сотварив его таким, каким он был теперь.

И именно Он подарил людям знания драконов.

Все Души жителей А’Ксаана были в Его руках, всем давал силы, беря лишь капли в замен.

В прежние времена, в первые годы правления Короля, иномирцы, смевшие пренебрежительно высказываться о Владыке, сразу арестовывались и…

Итог ясен.

Но потом сам Он запретил это кровопролитие — ненужную жестокость, ту, что не была направлена на защиту своей семьи и Родины, Он не приемлил.

Это было известно всем.

Но не все это помнили…

Так или иначе, аксаанцы поклонялись Владыке, как божеству, как чему-то непостижимому и столь величественному, что человеческий разум был неспособен это осознать.

И следовали всем его заветам, данным им в незапамятные времена.

Учились всю свою жизнь.

Ценили свою семью.

Искали равновесие.

Хранили мир и были готовы его защищать.

Те, кто не желал верить во Владыку, те, кто отказывался почитать его и Небесных Странников, кто предавал свою семью и своих друзей ради выгоды, кто гнался за богатством или властью, долго не выживали в этом враждебном для них мире.

Или уходили, или…

Во все времена выживали самые приспособленные.

И люди приспосабливались, ведь именно они всегда были в немилости у Владыки, — учились летать верхом на драконах, образовывая с одним из них Связь на всю жизнь.

Противопоставляя себя технически развитым мирам, откуда порою приходили уже упоминавшиеся чужаки, А’ксаан не мог похвастаться таким высоким уровнем развития технологий.

Но зато аксаанцы были поголовно Одарёнными.

Пусть и не все рождались с даром, но все могли его развить, и эта истина, что возможно все, главное желать этого и учиться, была главной для этого мира.

На А’Ксаане была высоко развила медицина, именно благодаря всеобщей одарённости. Настолько высоко, что о многих страшных заболеваниях и травмах здесь могли говорить с лёгким пренебрежением — исцелить можно было всё.

Даже Разум.

А ещё их мир славился своими артефакторами и кузнецами, что, часто совмещавшие в себе и то, и другое, изготавливали то, что другим мирам и не снилось.

На А’Ксаане не было рабства и не было всего того, чем грешили многие верхи государства — мысль о том, что за нарушение главных запретов по их души придут Охотники из Серого Ордена, объединявшего все Храмы планеты и его служителей, пугала в достаточной степени, чтобы жадность оказывалась бессильной против желания жить.

Владыка видел всё, стоило только к Нему обратиться.

Все их Души были в Его руках.

И в его власти было оборвать нити, что соединяли Душу и Разум, тем самым убив.

Их мир не был лучшим из всех, но определённо входил в число самых-самых.

Сао-Лар верил в это.

* * *

Ночной город простирался на километры вокруг, и, шумный, суетливый, освещённый огнями аэрокаров и просто фонарей, он казался таинственным, таким живым и… пустым.

Её картина «Похороны Будущего» произвела впечатление на высшие круги Данисса, и позволила ей быстро найти себе работу в достаточно престижной мультипликационной студии, где её приняли с распростёртыми объятиями.

Таланты везде нужны.

Но нужно ли ей эти везде?

И везде ли нужен конкретно её талант?

Если этот не самый большой Город ещё прислушивался к деятелям искусства, ведь это считалось престижным, крутым, и выделиться хотелось всем, то в других поселениях планеты, как она успела понять, всем было просто плевать.

Дарˈка это было не нужно.

Они хотят вкусно покушать, красиво одеться, спать в тёплом и сухом месте и желательно получить всё это вышеперечисленное, не пошевелив и пальцем.

Все разумные одинаковы.

И во все времена.

В их эру искусственного интеллекта всё меньше ценился ручной труд, и всё больше, как ни парадоксально, в определённых кругах стали цениться созданные руками произведения искусства.

Странный мир.

Странные закономерности и странная логика.

Эрри хотела рассказать миру о том, как тот прекрасен, как красивы закаты, как прекрасно все в этом свете, как…

Дарˈка не этого хотели.

Они не хотели думать.

Им просто нужны были развлечения, а потому студия делала то, что популярно, а не то, что открывает всем глаза, что приобщит к доброму и вечному.

Это расстраивало.

Какие же слепые эти глупые дарˈка…

Было бы даже приятно ощущать собственную исключительность, непохожесть на эту серую (если смешать множество различных цветов, коими славились разные виды, то все равно, как бы ни было то грустно, получался серый) толпу, не испытывай Эрри в ней такое острое одиночество.

Она исполнила свою мечту — нашла бросивших её родителей.

Закончила Школу.

Стала по-своему знаменитой…

Если она будет плодотворно и в нужном ключе работать, то начальство вообще обещало проспонсировать ей персональную выставку.

А пока её удел — участие в молодёжных конкурсах и фестивалях.

Благо, хоть благодаря этому она могла общаться с множеством интереснейших дарˈка — молодые писатели, артисты, поэты, музыканты и художники, настоящая элита этого прогнившего мира, те, к кому не липла эта грязь.

Те, кому всё прощалось.

Кроме инакомыслия.

Художники кисти, ноты или слова, они могли создавать свои произведения только в рамках, заданных государством, только на те темы, что диктовались правительством.

А иначе это — крамола.

А иначе это — Каратели, пришедшие к тебе тёмным вечером, и никто больше ничего не слыхивал о талантливом дарˈка, неизвестно куда пропавшем.

Не то чтобы такое бывало часто, но — бывало.

Возможно, на других Архипелагах, на Юге с этим было проще, и свободы там было больше, но вот и, как ни парадоксально, положение тех же безвольных там было хуже, да и кто его знает, слухи эти, да впечатления болтливых туристов.

Придумать можно было что угодно.

И хорошо там, где их не было.

И Эрри вдруг поняла, чего ей теперь так остро не хватало, что навевало на неё тоску по неведомому и странную, невесть откуда взявшуюся печаль.

Ей нужна была цель.

Но где её взять?

* * *

А ведь они и не замечали до этого, как странен был этот мир…

А’ксаан отличался от Аритума не только энергетикой — оказавшиеся здесь в ранний час, да ещё и в скрывавших своими тенями небесные светила горах, дар’ка даже не поняли, насколько много было этих различий.

Жёлтый цвет неба был привычным для этого мира, и объяснялся совсем не рассветным часом.

Две голубых звезды, Шесс’Вод’е — Солнца-Близнецы, светили на мир ровно и даже ласково, лишь слегка припекая.

На маленькой полянке, поросшей сочной травой, прямо перед небольшим домиком, расположившемся высоко в неприступных горах, сидели трое — мужчина-человек и двое юношей-дарˈка.

— Как так получилось, что даже спустя столько веков вы… живы? — спросил вдруг Деймос, разбивая умиротворённую тишину.

— А кто говорил, что я жив? — тихо рассмеялся Аран, но глаза его неожиданно сверкнули как-то по-особенному печально и даже горько.

— Но вы не мертвы, — возмущённо заявил Иккинг.

— Нет, не мёртв.

— А как тогда?

Взгляд Владыки АˈКсаана устремился к горизонту, он тяжело вздохнул и явно погрузился в размышления, не спеша отвечать на заданный Деймосом вопрос.

Или он не мог подобрать слова?

Не знал, как ответить?

Или боялся открыть свои тайны простым смертным, этого не достойным?

— Моё… бессмертие, — всё же отозвался мужчина, всё так же неотрывно смотря на горизонт, — это плата за благополучие моего народа.

— Но разве это не дар? — озадаченно спросил Иккинг.

Да, хорошо Аран сохранился, для двадцати пяти веков-то. Иные и века прожить не могут, разваливаются, а этот экземпляр…

Внушает уважение.

Так, смеша самого себя, Иккинг пытался уверить себя, что было не страшно.

Ведь смех — прячет всё, верно?

— Это как посмотреть, — улыбнулся как-то бесцветно Аран. — Для меня в первые века было сущим наказанием.

— Но почему?!

А Иккинг всё не унимался…

Деймос чуть раздражённо поморщился — его названый брат иногда бывал слабоват в плане коммуникации, ведь он, мало общавшийся со сверстниками, вообще рос сам по себе, почти изолированно от общества.

Пусть и изолировал он себя сам.

Но не видел он теперь, как этот человек устал.

И не физически он утомился — душа его требовала покоя, но он героически продолжал нести эту ношу, зная, что заменить его некому.

На миг Деймосу стало жаль Арана.

Он уже понял, что величайший из людей-Стражей ответит.

— Ты можешь представить себе, как тяжело было отпускать своих самых близких на Великий Путь? — тихо отозвался Аран наконец. — Хоронить их своими руками, пусть и зная, что с ними будет всё хорошо, что будешь за ними присматривать…

Иккинг смотрел очень странно.

Притих весь.

Чего это он?

— Это страшно, — ответил парень, враз посерьёзнев и явно поняв, что шуткам и веселью пусть и как защитной реакции психики, сейчас было не место.

Ответный взгляд Арана тоже был странным.

Понимающим.

Сочувствующим?!

— Да. Страшно, — кинул мужчина. — А особенно тяжело было отпускать жену и братьев.

— Госпожу Сатин и… Руни и Магни?

Аран повернулся к Деймосу и долго, неотрывно глядел ему в глаза, словно в саму Душу ему заглядывая, и то, что он увидел, его, видимо, устроило, ведь он, наконец-то, отвернулся к Иккингу, как к главному в их дуэте, и сказал одобрительно:

— А вы осведомлены.

— Читали много, — отозвался Хеддок коротко.

— Это правильно, — лицо Арана неуловимо изменилось — словно помолодело лет на пять, ушла та самая усталость. — Вы не обижайтесь на меня, что встретил столь неласково — свой дом надо защищать любыми способами.

— Как хорошо, когда этот дом… есть, — пробормотал Деймос.

— Спешу вас обрадовать — на ближайшие года три по вашему летоисчислению вы никуда от меня не денетесь, — заявил Аран вдруг. — И дом у вас ещё будет.

— Что?

— Учить, говорю, буду, — рассмеялся мужчина.

И действительно — словно помолодел, и седина его на висках уже не так в глаза бросалась, словно что-то заставило его сбросить груз веков и мальчишкой идти вперёд, радуясь каждому мгновению.

— Но… зачем? Почему?

— Сколько вопросов… Ну, скажем, мне любопытно обучить двоих сильных Стражей, сочетающих в себе сильные стороны людей и драконов.

— Сделаем вид, что поверили, — вздохнул Иккинг и, мотнув головой, шагнул в бездну, как он любил делать.

Главное — чтобы не разбился.

Но это ему явно не грозило — Хеддок жил полётом.

Деймос, покачав головой, присоединился к своему названому брату — так или иначе, за ним нужен был глаз да глаз.

— Вот вы и вернулись ко мне, братишки, — прошептал Аран, смотря вслед удалявшимся фигуркам дарˈка.

Чёрная, зеленоглазая тень дракона заинтересованно посмотрела в ту же сторону.

* * *

Добраться до Северного Архипелага было нетрудно — пусть он и был самым отдалённым, но, не привлекая внимания, обычным туристическим транспортом, как самые обыкновенные граждане Аритума.

Было приятно окунуться в этот мир… как его часть.

А не как аколит древнего, позабывшего саму свою суть Братства.

Найти эпицентр «утечки» тоже было нетрудно — просто следовать своему чутью, добраться до места, почти лишённого Аши.

Обнаружить, что «дыра» в мировой энергии находилась в ритуальном зале откуда-то тут взявшейся Библиотеки, сунуться в Круг, наблюдая творившийся вокруг него беспорядок, явно свидетельствовавший о недавнем пребывании тут неких Разумных, применить Учителем его личный дар — гарантированный рецепт приключений на свою голову.

А Дар Арииса был действительно особенным.

Среди Одарённых он встречался очень и очень редко — способность считывать информацию из энергетического фона предмета, или проще говоря — читать память предметов.

И память книг и архаичных карандашей явно говорила о том, что касались их не просто дарˈка — Фурии.

И не просто Фурии — а считавшийся погибшим, но неизвестно как выживший, пусть и изрядно потрёпанный, Наследник Берка и его, надо полагать, телохранитель.

Интересная компания.

Вдруг словно дремавший доселе Круг начал активно поглощать Аши своих жертв, неосмотрительно оказавшихся слишком близко, грозя осушить их, буквально выпив жизни.

Небесные Странники, во что они опять вляпались?

* * *

— Поможем им?

— Тебе скучно, что ли, сестра?

— А если и так?

— Стражу не понравится, что к нему выкидывают всяких полудраконов.

— А кто его спрашивает?

— Зря храбришься… Старшей это тоже не понравится.

— Ну и пусть! У этих двоих есть потенциал! Вот пусть и развивают его в непосредственной близости к своим прародителям!

— Стой!

— Поздно.

* * *

Виит не успел даже вскрикнуть, как Круг, черту которого он переступил, ослепительно вспыхнул, только за Учителя ухватился покрепче — коли в неизвестность, так в приятной компании!

Спустя мгновение Круг снова был пуст.

* * *

Драсˈииˈвет, Мастер Братства Детей Тени, с тревогой, паникой даже засёк второй скачок в энергетическом фоне Аритума, и тут же отправился докладывать о нём Совету.

Что произошло?

* * *

— Опять?! — воскликнул черноволосый мужчина, ощутив начавшуюся вновь Бурю и сопутствующую ей вспышку чужой, иномирской энергии. — Ещё одни?!