Против Системы (джен)

С того внезапного визита Тавилы всё пошло под откос — внезапно и совершенно незаметно, ведь, если даже очень внимательно посмотреть со стороны, ничего, практически ничего не произошло…

Но это проклятое «практически»…

Куда деть внезапное и совершенно не проходящее чувство тревоги?

Куда деться от него?

Страшно, непередаваемо страшно было — ожидание чего-то ужасного не желало отпускать, пророча беду, которая наверняка сломает все, что они выстроили за эти месяцы!

Как же Эрри устала от этой неопределенности, как она устала бояться и беспокоиться за Тани, зная, что в случае чего, они даже сбежать не могли, если только не принять предложение некого Влиятельного Дар’ка.

На эскизах тоже было что-то безумное — ни одна из её планируемых картин не могла дать хоть какого-то облегчения, ни одна не дарила покоя — везде был ужас перед грядущим, везде было ожидание катастрофы, конца света внутри одной личности.

И от этого было никуда не деться.

Никуда.

Особенно в свете того, что Тани тоже ходил в последние дни каким-то настороженным и даже чуть печальным, пусть и причин к такому его поведению девушка не находила.

Что же их ждало?

Что?

И почему Тани запланировал для них на вечер серьёзный разговор?

Вот вроде всё было как обычно — она ходила на работу, рисовала эти несчастные эскизы к новым упаковкам новой ненужной некому продукции, которую все всё равно будут жадно покупать, потому что прорекламировала её какая-нибудь крайне известная по всему миру личность, готовилась к ежегодной Весенней Выставке, по возможности сама готовила на себя и Тани, или заказывала еду, хотя не привыкла это делать — сомнительным было качество такой еды, вычёсывала несчастного, практически обделённого их вниманием Коса и, конечно же, всё точно так же был Тани.

Он был её константой, центром спокойного, безмятежного мира, хотя не мир, далеко не мир он нёс этому проклятому Городу.

Но теперь, когда он, пусть и не без предупреждения, опаздывал, почти на час задерживался на работе, или на… другой работе, она была вынуждена дрожать в ужасе, прижимая к себе сжавшегося Коса.

Она была бессильна.

Бессильна против беспощадного грядущего.

Когда Тани вернулся, хмурым, намного более хмурым, чем всегда, но теперь и с новым выражением на своём всё ещё молодом лице — обреченностью, со спокойным фатализмом, словно смертник на эшафоте, уже с петлёй на шее и с палачом за спиной.

И ей очень не нравилось это выражение.

— Выкладывай.

* * *

Схватили их внезапно — Нирре даже не успел ничего понять, и даже запаниковать, только прижать сестрёнку к себе покрепче и максимально стараться не провоцировать своих пленителей.

Только ледяное спокойствие Исси хоть как-то помогало сохранять самообладание и не впадать в панику.

Она знала — опасности не было.

Значит её и нет.

Черные дар’ка церемониться с ними не стали — просто выследили и, подловив удачный момент, утащили в какой-то транспорт.

Похитили, по сути.

Но с другой стороны — в этот момент за ними шли по пятам безжалостные и совершенно глухие к детским мольбам дар’ка из Службы Опеки, и в этой ситуации это самое Братство было меньшим из зол. Хотя Нирре предпочел бы вообще не выбирать.

Впереди была пугающая неизвестность, подслащенная горьким знанием того, что, по мнению Исси, происходящее было самым безопасным, самым приемлемым вариантом развития событий, а все остальные были в разы опаснее для них, а порой и смертельнее.

Из всего отряда, настроенного к ним враждебно и полностью состоявшего из Ночных Фурий, к ним с хоть какой-то теплотой, хотя и с противной, пусть и искренней жалостью, отнеслась только одна женщина — Мастер Тала’Нии’Сса.

Она вроде бы была добрее остальных, однако мерзость и обида от той брезгливости, явно различимой, легко считываемой и совершенно этими Фуриями не скрываемой, от этого не исчезли.

В Храме — опять презрение.

Опять — отвращение.

Обидно…

Брат и сестра жались друг к другу, стискивали зубы и молчали.

А что им ещё оставалось?

Молчать.

Терпеть.

Однажды, рано или поздно, вырвутся отсюда, из заточения каменных стен Храма.

Обязательно.

* * *

Аран замер, чуть печально разглядывая своих Учеников, так и теперь похожих на свои предыдущие воплощения — быстрые, смертоносные, плавные и хищно-грациозные, они не были мастерами, но и Аколитами зваться им уже поздно.

Ну, по сравнению с другими дар’ка они уже — Мастера.

Магистры даже.

Конечно, он мог дать им в разы больше, мог ещё долгие годы передавать им накопленные за века его собственного существования знания, но…

Но!

Нужно было отправить их в свободный полет, дать им собственный выбор.

Дать совершать собственные ошибки.

Дать им начать собственное Великое Странствие, которым должно было стать освобождение и преображение Аритума, который, в конечном итоге, должен был наконец-то вернуться под крыло А’Ксаана.

И его Владыки.

В молодости и юности своей не мог он и помыслить о том, что спустя века будет завоёвывать миры чужими руками.

Конечно, Ученики прекрасно знали о том, что именно их руки будут для этого использовать, и совершенно не имели ничего против этого, — великая традиция полного и беспрекословного подчинения своему Мастеру, который был истиной в последней инстанции, путеводной звездой юного Одарённого.

Неприятно было вспоминать свою наставницу — в чем-то он теперь сам себе напоминал Адэ’н, и это было жутко.

Почти страшно.

Приходилось себя убеждать в том, что это было не так.

Он не использовал своих Учеников в темную — они всегда прекрасно знали, что являлись Руками, Мечами своего Владыки.

Они знали, что сами несли свой родной мир Арану, чтобы бросить ему в ноги, как голову поверженного врага, как трофей, чтобы, преданно глядя в глаза, терпеливо ждать новых приказаний.

Сколько раз уж такое повторялось?

Сколько раз он разгребал проблемы своего народа руками учеников, так и не показываясь А’Ксаану на глаза?

Сколько веков назад он ушел в тень?

Ответов не было.

Владыка целого мира знал только одно — он не предаст доверия своих учеников, он никогда не отправит их на смерть, хладнокровно и цинично смотря им в спины.

Только контроль, только порядок и всеобщее просвещение, только страх перед Владыкой, только Одаренные у власти могли спасти Аритум от того Хаоса, в который он с каждым годом погружался все сильнее, все глубже, и когда-то, очень скоро, это мир пройдет свою точку невозврата.

Он спасет их.

Его Ученики спасут их, потому что иначе быть просто не могло.

* * *

— Во что же ты вляпался, Тани… — вздохнул Муа’нор, смотря в глаза своему собеседнику, старательно изображавшему недоумение.

— Ты что-то по делу хотел сказать, Муан? — устало отозвался ветеринар.

Действительно — устало.

Неужели… Художнику надоело творить?

— Как же ты всегда аккуратно работал… — гнул свою линию мужчина. — А в последний раз — прокололся.

А теперь — натуральное недоумение.

Плохой из Бейла актёр.

Два с минусом вам, практикант.

— Что ты несёшь?

— Не отпирайся, Бейл, — покачал Муан головой печально, ведь он и сам не хотел в это всё верить. — Не отпирайся, уже бесполезно — ты фрагменты своего эпителия на пару с кровью оставил под когтями своей последней жертвы. И ДНК предполагаемого убийцы совпало с твоим, по базам пробили.

Лицо ветеринара… лицо убийцы закаменело, стоило тому осознать масштабы проблем, навалившихся на него, и от этого становилось не по себе.

Когда этот радостный, солнечный мальчишка успел стать монстром?

И почему?

— И что ты хочешь этим сказать? — прошипел, подобно змее, Тани-Лив. — Сделал своё дело? Поздравляю! Арестовывай, и на суд.

— Не паясничай, малец. Что же ты натворил…

— Что должен был.

— Об этой встрече никто узнать не должен, ясно тебе? — строго заявил Муа’Нор, вообще-то сильно рисковавший своей должностью, предупреждая сейчас неразумного этого ребёнка. — У тебя теперь только два варианта — сбежать вместе с девушкой своей подальше, куда-нибудь под крылышко Вождя одного из Северных островов.

А Тани хмурился…

— Или? — пробормотал парень устало. — Ведь тогда я подставлю и её под удар, а она упрямая — не останется, за мной пойдёт.

Забота в первую очередь не о себе породила практически умершие надежды на то, что всё было не так уж и плохо.

Не всё потеряно…

Нет.

Всё.

Нет у этого парнишки будущего.

Не с шестьюдесятью восемью трупами за душой.

— Или ты ты можешь сдаться в руки Карателей, и судьба тебя ждёт соответствующая. Но это тебя, я так полагаю, тоже не устраивает? Хотя в таком случае твоя девчонка окажется ни при делах — просто ещё одна потерпевшая. Но…

— Правильно, меня это не устраивает.

— Есть вот ещё какой вариант. Но тебе это понравится ещё меньше…

* * *

Мастер центрального Храма Братства Детей Тени, Куратор Клана Инициированных Ша, Ша’Вес’Савве, с недоумением разглядывал новое поступление юных Одаренных, отданных ему на попечение.

Все бы ничего, но к нему опять пропал «неликвид», сначала несколько найдёнышей в одной партии, теперь и вовсе непотребство — полукровки.

Конечно, официально к обеим категориям относились так же, как и к родовитым ребятишкам, но, по факту, чему можно было научить этих Ночных Сияний? Ведь они словно дикие, они — неприспособленные к жизни гибриды, ошибки природы.

А им — отвечать за них.

Сюда, на Аритум, ушли бунтари, пошедшие против своего Короля, и его ученики, возжелавшие свободы, и потому, как бы то ни было, но некоторые вещи хотя бы на словах соблюдались даже сейчас — Кровавый Страж Драконьего Края, а впоследствии Владыка А’Ксаана, к полукровкам относился положительно, поддерживая их и наказывая безответственных родителей, бросавших своих птенцов.

Но дар’ка — не драконы, а Аритум — не А’Ксаан, и даже не Земля, потому…

Потому все было, как было.

Однако, говорят, Аши была милосердна и щедра к Ночным Сияниям, даруя им какие-либо особые способности, словно компенсируя физическое несовершенство.

Так или иначе, Ночные Фурии были очень радикальны в вопросах чистоты своей крови, ведь смешивая ее с другими дар’ка, они слишком рискуют — вероятность того, что родится от такого союза неодаренный, была непозволительно велика.

Впрочем, даже полукровки всегда были Одаренными, ведь так или иначе, они оставались Фуриями, и приходилось их учить.

Гнев Владыки навлечь не хотелось, а он был бы, будь слишком много необученных Одаренных, ведь так или иначе, этот мир тоже был его.

Его учеников.

Его сына.

Его законы здесь соблюдались, хотя бы некоторые из них. Слишком дорого дался им их мятеж, слишком высокой оказалась цена для их предков.

И потому, позови Владыка их назад — они пошли бы.

Все пошли бы…

Но Страж никогда не одарит своим вниманием потомков предателей, а если и обратит он на них свой взор — он станет последним.

Предателей не прощали.

Никто и никогда.

Но отвращение от этого чувства вины перед тем, кто обрёк себя на бессмертие ради них, никуда не девалось — брезгливость ощущал Авес рядом с новоприбывшими.

Их бы, быть может, даже бросили бы, не будь девчонка Видящей, а мальчишка её Хранителем.

И ведь не обидишь их — за боль Видящих судьба потом отыграется сполна, в этом убедились многие глупцы, что сами себя приговорили к недолгой вечности в Бездне.

Но почему этих… этих! отдали ему?

Ему и так приходится держать ухо востро с этими вольнодумными малявками — Инициированные его клана всегда не могли похвастаться ортодоксальными взглядами.

Ладно.

Он сломает из.

Воспитает.

Ша’Ниррэ’Кор и Ша’Исси’Кор станут гордостью Братства Детей Тени, гордостью Центрального Храма и Клана Ша.

Или он не посмеет ни разу назвать полукровку ошибкой природы.

* * *

Это случилось внезапно.

Просто однажды ночью она вновь проснулась от того, что в дверь кто-то настойчиво звонил, и было ясно — ещё чуть-чуть, и вход неизвестные, незваные гости проложат себе самостоятельно.

Тани тоже спокойно вскинул голову.

Он, в последние дни живший словно на иголках, дерганный и параноидальный, сильно побледнел, да и выглядел неважно — словно тяжело, неизлечимо больной дар’ка, словно постарел на несколько лет… Он плохо спал всё это время, и усталость, физическая и, что хуже, моральная, давала о себе знать.

Фатализм на лице Тани заиграл с новой силой.

Тогда, несколько дней назад, он так и не признался, что же с ним приключилось.

Разнокрыл устало, словно старик… словно древний, повидавший все ужасы мира старик вздохнул и вдруг прижал к себе Эрри, крепко-крепко обнимая её, словно в последний раз…

В последний раз?

— Верь, всё будет хорошо, — прошептал он ей на ухо. — Верь мне…

Он встал и сам пошёл открывать, даже не удосужившись глянуть — кто там пришёл, хотя камера у входа, наверняка, работала исправно, выводя изображения по желанию хозяина жилища на дисплей — ей не поступали сообщения о поломках.

В коридор тут же ворвались Каратели, с наполовину активированными щитами, размахивая бластерами и приказывая сдаваться.

Группа захвата?

Что же происходило, бездна всё это побери?

Эрри до этого никогда не было так страшно — даже в тот миг, когда она осознала, кем именно являлся ставший таким близким её сердцу дар’ка, ведь это не просто нарушение привычного течения жизни — это та самая катастрофа, которую ожидала она, это конец не просто мирного бытия — это был конец всего.

Конец всего…

Конец их истории.

Кос, оскалившись, бросился на того Карателя (это был молодой, очень высокий Злобный Змеевик, название своего вида вполне оправдававший), что уже застёгивал наручники на руках совершенно почему-то не сопротивлявшегося Тани, вцепился острыми когтями ему прямо в крыло — самое уязвимое место любого дар’ка, разодрав покрытую прочной, но уязвимой для повреждений подобного рода чешуей кожу до крови.

Каратель, шикнув, с силой ударил кота хвостом, да так, что тот отлетел в сторону, ударившись о стену на уровне метра над полом и рухнув на поверхность уже бездыханным.

Влажный хруст, раздавшийся в момент, когда Кос, её милый, наглый Кос врезался в стену, до сих пор звенел у неё в голове.

— Нет… — одновременно выдохнули она и Тани.

Под неестественно выгнувшейся тушкой медленно стала растекаться алая лужица.

Её тяжёлый металлический запах заставил всех замереть, но только Эрри, как единственный представить класса Разящих, чуяла её не просто иначе — её не замутило, и не появился страх, брезгливость или ещё что-то подобное.

Появилась ненависть.

Ярость.

Выражение глаз Тани нужно было видеть в этот момент!

Столько концентрированной жажды отмщения, жажды крови мерзавцев, что будь она огнём, или концентрированным потоком энергии, то она бы просто обратила их в пепел, в жирный густо-чёрный пепел всех Карателей этого грёбаного мира.

Но эта сцена была удостоена тихого ругательства со стороны предположительного командира группы, и…

Это всё.

Прошла всего одна маленькая вечность, и она обнаружила себя сидящей посреди своей собственной квартиры, с телом своего маленького пушистого чуда у себя на руках, давшая наконец волю чувствам.

Позволила себе расплакаться.

Она выла, прижимая к себе Коса, и понимала — всё, ведь она больше не слышала стука его сердца.

Выла, подобно раненому дикому зверю.

Подобно дракону.

* * *

Деймос не мог справиться с ощущением того, что все это было уже когда-то, что так или иначе история повторялась, идя по спирали, меняя форму и сохраняя страшную свою суть.

Уверенность в том, что он уже был когда-то на А’Ксаане укреплялась с каждым днём, и то, как он вздрагивал каждый раз при имени Княжны, было крайне показательно — если он и был здесь, то явно в ту страшную, неспокойную эпоху.

Арека…

Почему его так беспокоило это имя?

Почему портрет этой девушки, строгий и властный взгляд её нарисованных глаз заставлял дрожать не то от потустороннего страха, не то от осознания тленности жизни, не то от необъяснимой тоски, что охватывала сердце, сжимала его своей когтистой лапой.

Она казалась своей.

Родной.

Семьёй?

И не сказать, что не было этому объяснения — но столь странным, столь… фантастическим оно было, что оставалось только смириться и с определенной долей фатализма относиться к происходившему.

Необходимость же возвращаться домой все приближалась, вместе с условным окончанием ученичества, и это пугало.

Неизвестность пугала.

Свобода пугала…

Ведь тут, на А’Ксаане, так или иначе, они с братом были под контролем своего Учителя, и потому каждый шаг нужно было совершать так, чтобы не навлечь на себя его немилость, что, впрочем, сделать было проблематично — гневливость у Арана прошла с возрастом, как и бессмысленная жестокость.

Ей на смену пришла жестокость осмысленная…

Дозированная.

Рациональная.

Тщательно просчитанная.

А потому в разы более страшная.

Аран веками незримо властвовал над своим миром, передавая свою волю простому народу через тех, кто состоял в одном из Орденов, основанных его учениками, и свои навыки он отточил до совершенства, как и накопил громаднейшее количество знаний в самых разных направлениях.

К примеру, окончательная канонизация Владыки А’Ксаана произошла после того, как он сумел вернуться из-за Грани, в очередной раз доказав людям свою не совсем, а точнее — совсем не человеческую природу.

Впрочем, то — дела давно минувших лет.

Ныне влияние Стража распространялось на ещё несколько миров… Частично Леда, а точнее — её вольные архипелаги со всем их населением, насчитывавшим несколько десятков миллионов людей, ледианцев и полукровок.

Ти-Ола — занимательная планета, одна из многих, куда недалёким аборигенам, являвшихся, как ни странно, людьми, знания принесли ученики Арана, с которыми А’Ксаан соединялся Коридорами, и между которыми разумные, в особенности Одарённые, беспрепятственно перемещались по этим контролируемым и вполне стабильным фрагментам Многомерного Мира, а вернее — Грани.

Кстати, это было весьма странно, так как технический уровень развития как самого А’Ксаана, так и имевших с ним сообщение миров вполне себе позволял сконструировать космические корабли и перемещаться по трёхмерному миру.

Или — через гиперпространство, то есть по Грани, что тоже было вполне возможно, те же корабли Галактической Федерации только так ныряли из трёхмерного в Высокое измерение и обратно.

В общем, не во многом эти миры уступали Аритуму, по словам Арана, а порою и в некоторых моментах — превосходили его.

В конце концов — это закономерный результат повсеместной одарённости людей.

Хотя большинство из них довольствовалось начальным образованием в этой области, прекрасно зная, что имелись у них лишь мизерные способности, которые надо было бы всю жизнь развивать.

Поэтому в Орденах состояли только сильные Одарённые…

Да и наличие у ста процентов населения неких способностей, чувствительности к Аши, было свойственна только аксаанцам.

И ещё множество планет, подобных Ти-Ола, неофициально, но фактически принадлежали Арану.

Девять, если говорить точно.

А скоро — и Аритум.

А с ним, Ледой и самим А’Ксааном — двенадцать.

Мало кто понимал, включая Ша’Рии’Сса и НовˈВииˈТар, что, создав Коридор, Аран уже привязал к себе их родину, прочно и навечно, ведь и эта энергия текла через него, и потому…

Потому, стоя сейчас, на этом отрезке Грани, видя совершенно не удивлённые глаза Иккинга, Деймос забывал о всех своих тревожных мыслях и с ужасом, перемешанным с восторгом, понимал — он единственный, кому здесь довелось побывать впервые.

Или нет?

Но всё — прочь.

Все мысли.

Их ждал Аритум!

* * *

Эрри всё казалось нереальным.

Словно всё это ей только снилось, словно всё это — иллюзия, глупости, вымысел, очередное цветастое видение, в котором она пробовала на вкус звуки, ощущала аромат света и слышала цвета, просто обретший четкость, понятный для воспалённого сознания смысл.

Словно она сошла с ума.

Может быть, так оно и было…

Как это так — Коса больше не было?

Как же это так — урночка, ею же самой расписанная в приступе болезненного вдохновения, с прахом и альбом с рисунками вместо живого, наглого и удивительного умного зверька, ставшего частью её крохотной семьи.

Как же это так — ведь почти ничего не изменилось — всё ещё повсюду была вездесущая кошачья шерсть, и казалось, стоило позвать и прибежит добрый, важный котейка, уляжется в ноги, глянет благосклонно, и раздастся на всю квартиру чуть басовитое довольное урчание.

Но маленькое сердце не билось.

Не было слышно его едва уловимого дыхания.

Возможно, не будь для неё Кос символом её новой жизни, она не так бы убивалась, но…

Впервые увиденная вблизи смерть ударила по ней сильнее, чем она могло предполагать, и ведь ей нужно было пережить ещё одну гибель.

Ту, что уничтожит.

Оставит от неё точно такой же пепел.

«Ты упал со стоном,

Опалённый высотой…

На земле рождённый

Снова должен стать землёй!»

* * *

Молодой, но уже успевший за двенадцать лет службы повидать всякое следователь смотрел на совсем молоденькую девушку, которой вообще никогда не должно было бы оказаться в этих проклятых стенах.

Совсем ещё юная.

Совсем ещё глупая…

Её нашла соседка, добросердечная женщина, услышавшая страшный, по её словам, вой, и увидевшая, заглянув распахнутую дверь, девушку, скрючившуюся на полу с трупом кота в руках, в лужице крови.

Грязно ребята сработали.

Непрофессионально.

Вот кто мог знать, что смерть этой животинки так сильно шокирует эту девчонку, что её придётся потом отпаивать сильнодействующими успокоительными?

Будь она постарше, поумудрёнее в жизни, она бы обязательно настрочила бы кучу жалоб куда надо, но…

Разве помогло бы это ей?

— Эрри Варн, Скрилл, семнадцатого числа четвертого месяца тысяча триста сорок первого от колонизации Аритума года рождения, выпускница Школы Искусств Города Данисс? — устало задал вопрос следователь.

От протокола отклоняться пока что бы нельзя — велась запись их… беседы.

Он предпочитал называть это просто беседой.

— Верно, — односложно ответила девушка, всё ещё сверля стену напротив бессмысленным взглядом.

Стало быть, девушка была очень красива в обычное время, но сейчас она была осунувшейся, явно пролила немало слёз, и, несомненно, она слишком мало спала.

За что это всё ей, такой юной?

Зачем связалась с таким монстром?

Хотя, наверное, не знала она, глупышка, что жила под одной крышей с жестоким убийцей.

— Кем вы приходитесь гражданину по имени Тани-Лив Бейл, Разнокрыл одиннадцатого числа седьмого месяца тысяча триста тридцать перового года рождения?

— М-м-м… — промычала девушка как-то неопределённо. — Сожитель.

— Знаете ли вы, что ваш сожитель обвиняется в убийстве шестидесяти восьми граждан города Ишшис?

— Да.

И опять односложный ответ…

И опять — апатия.

Полнейшая.

— Запись прекратили, — сказал следователь, после того как сделал знак, приказал закончить. — А теперь скажите честно — вы знали, что ваш Бейл — Художник?

— Художник?

Ну хоть какие-то эмоции!

Но недоумение?

Ах, да! Мисс Варн же художница по образованию! О, Небо, как же это иронично! Художница и Художник!

Было бы смешно, если бы не было так грустно…

— Так его окрестили эксперты из следственного отдела, — пояснил следователь. — Не увиливайте! Знали?

— Нет.

Он обмер.

Это была неправда.

— Лжете, — усталый ответ.

— Не докажете.

— Верно, не докажем. Однако, Бейла отдадут на растерзание толпе — его казнят публично, у всех на виду, и его уже невозможно спасти. И до вашей скромной персоны не было бы никому дела, не интересуйся вами некоторые личности.

— Что вам от меня нужно?

— Вы готовы сотрудничать с нами?

— Идите к чёрту.

— Вы сами выбрали.

* * *

— Здравствуй, Арека.

— Мир дому твоему, отец.

— Зачем ты вернулась? Тогда, много лет назад, ты ясно выразила свою позицию.

— Я была юна и глупа. Импульсивна. Радикальна во многом. И хочу извиниться за это, пусть и вернулась не за тем.

— А зачем?

— Смешной ты, пап! Помни — для А’Ксаана именно я стала родоначальницей правящей династии, как дитя их божества и Одаренной женщины, которую это божество взяло сначала в Ученицы, а потом и в жены.

— И эта женщина передала свои знания людям.

— Аксаанцы — не люди.

— Они Хомо. Просто следующая ступень.

— Тогда и ледианцы — люди. «Просто следующая ступень!»

— Наверное, ты права.

— Интересы А’Ксаана для меня тоже превыше всего. И то, что ты задумал — уже воплотимо.

— Разве?

— Вполне. Люди нашего мира уже достигли того технологического уровня, при котором можно бороздить космос на специальных кораблях.

— У Федерации есть свой флот. Я мог дать знания и А’Ксаану, но…

— Но народ тогда был не готов. Одаренность помогала прогрессу в одном направлении и затормаживала его в другом. Теперь — они готовы.

— Хочешь начать собирать собственную Империю?

— Если не мы, то Леда — через пару-тройку десятилетий. И Леда пойдет по головам, ты тот народ знаешь не по наслышке… Особенно теперь, когда многолетняя война закончилась.

— Авен не допустит.

— Авен — хранитель мира, она не воин, не правитель и не полководец, ты в этом уже убедился. И единственное, что она может сделать — не вмешиваться или подсказать кому-нибудь, но она скорее предпочтет первое.

— Или…

— Или она обратится к Стражам.

— Считаешь, у нас есть право распоряжаться этими миллиардами жизней? Опять? В прошлый раз это вряд ли закончилось всеобщим миром и процветанием.

— Они сами его, это право, нам вручили, и уже давно — когда Авен обратилась к тебе за помощью. Подводить их теперь… Ты не хуже меня понимаешь, что Федерация ведёт очень активную завоевательную деятельность, и мир, полный Одаренных, но лишенный флота и средств Противокосмической Обороны, будет беззащитен против агрессивных захватчиков.

— И А’Ксаан не согласится подчиниться кому бы то ни было…

— Значит, надо собирать миры самим. В том и суть — мы готовы к этому. Ты вот, по сути, уже привязал к себе Аритум. К нам привязал.

— Я уже давно, лет десять как, думаю об этом, но… Боялся встретить непонимание с вашей стороны.

— Зря. Я все понимаю.

— И я рад этому.

— Мы справимся, отец. Обязательно.

— Справимся…

* * *

Площадь.

Гомонившая, шумная, жаждавшая хлеба и зрелищ толпа, хищно скалившаяся, заставляя вспоминать, кто же был предками этого вида.

«Похороны Будущего»

Нет! Она напишет ещё одно полотно, ещё более важное.

«Казнь надежды»

Эрри затерялась в этой цветной толпе, но с её-то зрением происходившее на эшафоте, специально выстроенном для Тани, было замечательно видно.

Горькая жидкость с резким запахом, но в котором всё равно угадывались нотки самого лучшего успокоительного — Драконьей Мяты, обожгла горло, но ей было на это абсолютно плевать, ведь теперь у неё ничего не осталось.

— А что у вас в бутылочке, леди? — подскочил молоденький Каратель, недобрым взглядом оглядывая её.

Эрри лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и снова приложилась к бутылке.

— Не ваше дело.

Возмущённый таким вопиющим игнорированием правил защитник правопорядка разразился целой тирадой, к которой девушка осталась совершенно равнодушна, — «весёлая вода» делала своё коварное дело, лишая ненужных мыслей.

— А моё обоняние говорит, что — моё. Распитие спиртных напитков в общественном месте! Штраф десять тысяч и…

Договорить он не успел, грубо прерванный на полуслове немолодым Громорогом грозного вида, с лёгкой проседью и суровым, чуть усталым лицом, со шлейфом неповторимого «коктейля» из особых средств, свойственного работникам «загробного царства».

— Оставь девушку в покое, лейтенант.

— А вас точно не спрашивали! — возмутился Каратель, но стоило ему увидеть своего собеседника, он замолчал, вытянулся по струнке, словно на параде.

— Иди куда шёл, — миролюбиво уже сказал патологоанатом.

— Так точно.

Назойливый страж порядка скрылся в неизвестном направлении, но — явно подальше от этого хмурого мужчины, и это Эрри вполне устраивало.

Не мешали — и ладно.

— Благодарю, — сказала она очень тихо, практически прошептала.

— Да не за что… Это единственное, что я мог сделать, — очень странно ответил её неожиданный спаситель и, внезапно, показался приглядевшейся к нему повнимательнее девушке лет эдак на десять постарше, чем она дала ему изначально.

— Да чего уж там.

— И всё же — что в бутылочке? — лукаво, но как-то без искры, словно через силу, улыбнулся патологоанатом.

— Настойка Драконьей мяты.

— О как…

— А как иначе? — философски пожала плечами Эрри, ощущая, как её вновь окутывала апатия. — Будете?

— Здоровье не позволяет.

На этом их разговор прервался — взгляд оказался прикован к происходившему на укрытом силовым куполом, не пропускающим даже материальные предметы, совсем недавно выстроенном эшафоте, на который привели казнимого.

Вообще, публичные мероприятия подобного рода были крайне редкими, но, увы, тоже необходимыми.

Говорят, сначала не могли выбрать между банальным расстрелом и архаичной виселицей, склонившись, как ни странно, к последней — слишком уж символичной, слишком показательной она была.

— Они не понимают, что делают, — сказал внезапно Громорог. — Художник — символ Сумеречных Мстителей, и вот так, показательно казнённый, он станет не просто их идолом — он станет мучеником, героем в из глазах, и мятеж только продолжит шириться.

Узнаваемый издалека силуэт Разнокрыла, которого, закованного, вели к виселице, чем-то царапал сознание, каким-то странным своим противоречием, какой-то несостыковкой, хотя подобное состояние у нее было с самого суда, где она, почему-то, присутствовала.

Народ выл, выкрикивая свою ненависть и ярость, беспричинную, вообще-то, и направленную точно не на своего мстителя.

Просто толпа.

— Они просто знают, что после последнего теракта у них выбора нет, — пробормотала Эрри, зная — ей уже нечего терять. — Или этого они и добиваются.

Все древние ритуалы — последние желания, последние слова.

Все культурно…

Все, как тысячи лет назад у людей.

— Мятежа? — переспросил, словно не веря, Громорог.

— А кто их знает?

— Может быть, просто меньшее зло?

— Нет на свете добра и зла. Нет Света и Тьмы, — неожиданно твердо заявила Эрри. — Есть только намерения. И мысли.

Она была совершенно спокойна.

Алкоголь мог бы и победить желание действовать неосмотрительно, но Мята в её составе уравновешивала это действие, даря только равнодушие…

Такое прекрасное равнодушие!

Как с таким равнодушием легко было смотреть, как затягивалась петля особого троса — его бы даже хвост Шипореза не перерубил бы, на шее центра ее сгоревшего в точке мира.

Как легло было видеть, что перед тем, как эти усталые, упрямые глаза погасли уже навсегда они нашли в толпе ее — единственного Скрилла.

Она до последнего смотрела в эти серебряные зеркала, эти стальные клинки и не понимала — что не так.

А потом поняла.

Потом…

Серые глаза… Не жёлтые.

Тело Разнокрыла, тяжело обвисшее на тросе под собственным весом, выглядело ужасно нелицеприятно, но она знала — помнила все до последнего мига.

И картина «Казань надежды» ещё покорит этот мир.

Ей же все равно?

— Это не он, — только и сказала она.

* * *

Девочка, юная Фурия, Ночное Сияние, закричав, проснулась.

Будущее, все его вероятности перевернулись, и грядущее вновь стало неопределённым, вновь она не знала, что было правильным, а что — нет.

— Что-то страшное случилось… — пробормотала Ис… Аиссит растерянно.

Да, случилось.

И больше ничего не будет прежним.

* * *

— Зачем ты пришла?

— Ты виделась с ним недавно… Можно мне твои воспоминания глянуть? Хотя бы одним глазком!

— Соскучилась?

— Безумно!

— Так что же не пойдёшь к нему тогда?

— Ты же знаешь… Его сила, его Аши, просто расщепит меня, поглотит без остатка. Уничтожит… Окончательно.

— Боишься лишиться даже призрачного шанса?

— Да…

— Ты уверена, что хочешь это видеть? Он почти сломался.

— Я обязана.

— Когда-нибудь он найдёт свой собственный способ вернуть тебя, ты же знаешь.

— Знаю, Авен.

— Зови уж Мирославой… коли привыкла.

— Не хочу обманывать других и, что самое главное, себя.

— Века идут, а ты не меняешься, Сатин.