Против Системы (джен)

Вокруг творилось настоящее цветастое безобразие — водоворот непонятных оттенков, тонов, вкусов и звуков, смешивавшихся в непонятное нечто, поражавшее сознание и порою даже вводившее в ступор своей разнообразностью.

И тем страннее было возвращаться в их серую реальность.

Пробуждение было похоже на постепенно становившийся всё более и более ярким луч света, проникавший сквозь мутное, грязное стекло.

Когда сердце перестало бешено колотиться в ожидании какого-то подвоха, чего-то страшного или тревожного, когда первое впечатление от странного сна схлынуло, она наконец-то услышала тихое, ровное, но сильное дыхание рядом с собой, что само собой вновь принесло, а вернее вернуло ей умиротворение.

Эрри улыбнулась и, совершенно не обращая внимания на то, что сейчас, вообще-то, было совершенно темно, и только особой краской нанесённые на потолок созвездия тускло поблёскивали, стала рассматривать того, кто так уютно сопел.

В душе теплилось предчувствие чего-то такого странного, чего-то…

В общем, чего-то.

Она не знала, что могло произойти необычного в её повседневной жизни — столь уж яркими были последние месяцы, столь привычными стали тревога и безграничная нежность…

И раздражение, куда без него? Особенно, когда её идиот лез на рожон, чтобы сделать своё дело… качественнее, а ей — волноваться?!

Конечно — волноваться.

И ждать.

Как бы не злилась на Тани девушка, она бы ни за что не сумела выгнать этого дарˈка из своей жизни — слишком сильно, слишком стремительно он в неё врос, и теперь вырвать его можно было соответствующе — с болью и кровью.

Чужой, стало быть, болью и с чужой кровью.

А пока ей не оставалось ничего другого, кроме того, как разглядывать, словно заново, такие знакомые, такие родные черты и размышлять.

Тани был бледен больше обычного — сегодня он вернулся со своего… дела, особенно нервным и всклокоченным, и на боку у него обнаружилась длинная и глубокая царапина, оставленная, судя по всему, когтём, что тоже добавляло причин для беспокойства, и ей, Эрри, пришлось её зашивать, заливая подстёгивавшими и так неплохую регенерацию препаратами из аптечки, притащенной в её дом уже достаточно давно — она и не помнила, когда.

Его алые (натуральные!) волосы разметались по подушке, «усы»-отростки мирно лежали, притворяясь какими-то верёвками, не подавая признаков жизни, словно они, гибкие и подвижные, не норовили обычно ухватить её за руку.

Да, Тани сегодня устал, и Эрри его не осуждала.

Полгода прошло с того странного, страшного по-своему дня, когда он признался в своих деяниях, но не прекратил их, как бы ни уговаривала его девушка, боясь потерять.

Пару раз Тани брал её с собой на «прогулку» по Нижним Уровням, в поисках тех, кому могла понадобиться его помощь, однако в последнее время он перешёл с тех, кто мучил зверей, на тех, кто издевался над Разумными, и потому первую помощь пришлось оказывать побитым, израненным детишкам-беспризорникам, которым была прямая дорога в приют.

Несколько раз они находили изувеченных детей-Жутей, которых они не могли ни укрыть у себя, ни отдать в приют — оттуда их, незарегистрированных, ждала прямая дорога на рынки, а дальше — пожизненное рабство у дурных господ.

В этот раз на помощь, неожиданно, приходила небезызвестная ГримКом, известная своими благоприятными… практически тёплыми и дружественными условиями для Безвольных, которых воспитывали или перевоспитывали, чтобы продать потом в богатые семьи, ибо иных личности таких слуг позволить себе просто не могли.

Как бы то ни было, но так было лучше, чем вариант с голодной смертью ребятишек.

Впрочем, это была одна из тем, которые затрагивать ни в разговорах, ни в мыслях девушка не любила, а потому поспешила перенаправить своё внимание на другие воспоминания.

Тани тогда рассказал ей, почему постоянно ходил в перчатках — даже дома.

Рассказ о Даре её совершенно не удивил, уж тем более на фоне остальной правды о скромном и милом ветеринаре, но объяснил всё то, с чего начал свой кровавый путь Сумеречное Возмездие, ведь если он так легко просматривал воспоминания живых и мёртвых животных, то не мудрено было обозлиться на разумных.

Может, потому его так любил Кос?

Кот, за прошедшее время вымахавший в громадную пушистую наглую громадину, в Тани действительно души не чаял, постоянно путаясь под ногами и, стоило тому сесть, прыгая на колени.

В общем — всячески показывая своё расположение.

Это умиляло.

И радовало.

Девушка улыбнулась мысли о Косе, который в данный момент беззаботно и нагло спал в ногах у Тани, лишь на мгновение лениво приоткрыв один глаз, чтобы посмотреть на то, что ему мешало продолжать пребывать в мире грёз, прежде чем вернуться туда назад.

Вздохнув, Эрри встала с постели, сладко потянулась, разминая затёкшие конечности, взмахнула хвостом и потопала на кухню — готовить себе чай, всё равно уже не уснёт.

По горькому опыту это было выяснено.

Пока кипятилась вода, девушка быстро привела себя в порядок, расчесала свои волосы и замерла, пытаясь понять, что же за предчувствие её терзало так.

И вдруг раздался сигнал от двери.

Вот оно.

Незваные гости.

Эрри похвалила себя, естественно мысленно, за то, что уже успела одеться, и пошла открывать, потому что простые дарˈка посреди ночи (четыре часа всего!) не ломились так отчаянно в дом, особенно если действо происходило это в Верхних Уровнях Среднего Города.

Камера перед входной дверью, изображение с которой выводилось на небольшой экран, говорило ясно и чётко — Каратель.

Открывать?

Не открывать?

Решив, что от судьбы не убежишь, а если что — у Тани алиби, девушка открыла дверь, но увидев лицо гостя… гостьи, тихо вскрикнула.

— Тавила?!

* * *

Бушующие потоки энергии схлынули, как их не бывало, и обнажили то, что доселе скрывали — словно сделанную из хрусталя или стекла дорогу, бесконечную тропу, начинающуюся Кругом за их спиной и, наверное, Кругом же и оканчивающуюся.

Описание это было невероятно знакомым, хоть Ариису никогда доселе не приходилось здесь бывать.

Грань.

Ошибки быть не могло.

Та самая легендарная Грань между жизнью и тем, что после неё, разделявшая трёхмерную Вселенную, все её Зеркальные и параллельные миры и Высокие Измерения.

Множество вопросов отпали сами собой, но в то же время появилось ещё больше, и отсутствие ответов уж точно не радовало — знания были самой большой ценностью во все времена, и нескончаемый, невероятно опытный и мудрый источник их только смотрел лукаво, да бросил пару слов в пустоту, говоря о том, что проводит их.

Но если это действительно правда, и Коридор — действительно фрагмент Грани, то почему…

— Единовременно здесь могут быть только двенадцать разумных и один Высший — не больше, — с улыбкой пояснил Аран, по всей видимости опять считав мысли своего подопечного.

Как-то Владыка АˈКсаана со смешком признался, что есть у него такая привычка — наблюдать за всем и вся вокруг, чтобы не допустить чего-нибудь… нехорошего, особенно с теми, кого он учил, ведь все, кому он передавал хоть крупицу своих знаний, были для него важны.

Давным-давно похоронивший всех своих детей, родных и близких, Аран стал теперь порою на редкость сентиментальным и к своим Ученикам быстро привязывался, хоть и не показывал этого.

Особенно — братьям.

Конечно, Виит не удержался от бесконечных расспросов столь легендарной личности, раз уж он оказал им столь огромную честь и был готов потратить на них ещё немного своей вечности. И первым его, совершенно бестактным, вопросом был тот, что касался самой первой Ученицы Стража.

— Великая Смута, да? — увидев во взгляде мужчины странную горечь и какую-то светлую печаль, спросил он, словно добивая.

Почти незаметный кивок.

И столько в нём боли… столько сожалений и бессилья!

— Всё намного сложнее, чем кажется на первый взгляд, и сейчас я не хочу об этом думать, — признался Аран.

И вдруг он замер на месте, словно вкопанный, тихо рассмеялся и провёл рукой по волосам — и те, повинуясь этому жесту, забелели, и уже не только две пряди, а вся, так сказать, коса серебрилась сединой.

Это не вязалось с молодым лицом, и пугало неимоверно.

— Так выглядел бы я, будь человеком. И поседел я далеко не от старости… — продолжал он устало. — Аксаанцы не седеют. Первые поколения, быть может, ещё да, могли щеголять серебристыми космами, но потом Аши взяла своё.

— А что же с акцаанцами происходит?

— Это очень иронично, — сказал Аран, снова тихо рассмеявшись. — Волосы не белеют, а чернеют, и потому все старики ходят с угольными волосами, что для жителей равнинных городов практически незаметно.

— А почему же это смешно? — не понял Ариис.

— Века назад я воевал с «Воином Света», совершенно седым, и он боролся за спасение для рода человеческого. Я забрал свой народ и увёл в мир, мне испокон веков принадлежащий, и я, Тёмный Владыка по мнению многих, создал собственную расу, по сути, у которой многое — наоборот, не как у земных людей.

Повисло молчание.

Неизвестно, насколько далеко нужно было ещё идти, но тишина угнетала, тревожно трепля нервы и заставляя волноваться в предчувствии чего-то… странного.

Возможно — страшного.

Возможно… несущего что-то неопределённое, но — важное.

— Мне нужно, чтобы вы действовали жёстко и не щадили тех, кто встанет у вас на пути, — сказал вдруг Аран, вмиг посуровев. — Аритум — моя ошибка, пусть никто и не смеет меня в ней обвинить. Мои ученики строили ваше Братство. На основе моего ордена они его строили. Вы знаете истоки, вы видели то, как это было и должно быть. Я хочу, чтобы вы вернули это.

— Мы сделаем всё, что в наших силах, Владыка, — тихо сказал Ариис, чувствуя, как у него пересохло в горле.

Вот оно.

Не щадить.

Цель оправдывает средства, так, что ли?

— А мне надо, чтобы сверх этих сил. Можете пользоваться моим именем, теми артефактами, что я вам дал, не стесняясь вербуйте новых сторонников, подготавливайте почву для своего Лидера. Расшатывайте обстановку, поощряйте протест в любой его форме, собирайте любых одарённых и переманивайте на свою сторону уже обученных. Дети Неба должны стать силой уже к моменту возвращения моих учеников на Аритум.

— Ведь Фурии так действовали на земле, верно? — не удержался-таки Виит, вклинившись в разговор.

— Да, это методы исполнителей воли Старейшины Высшего Совета, тот же Тагуш в своё время этим довольно много занимался, да и мне приходилось это делать, — признал Аран довольно спокойно. — Но именно Братство Детей Тени мне напоминает Старшее Гнездо с его Сетью.

— Значит, наша задача всё же не искать одарённых, а рушить систему?

— И то, и другое.

— Но разве у нас получится?

— Получится, — жёстко, словно отрезал, сказал Аран. — У вас есть на это год.

И исчез в вспышке, а Учитель и Ученик осознали себя стоящими в Круге незнакомого им храма, но мирно струившаяся вокруг них энергия говорила ясно и чётко — Аритум.

Родной Аритум.

Но обоим дарˈка было не до этого — в их головах билась одна и та же мысль, фраза, произведённая лишь по Связи, но впечатавшаяся в сознание.

Позовите, и я приду.

* * *

Он проснулся от того, что откуда-то из-за стены, кажется из кухни, доносились тихие голоса, что, само по себе, смутило Тани невероятно, ведь у Эрри здесь, в этом Городе, не было достаточно хороших знакомых, кого можно было пригласить к себе на чай.

И не в половину пятого утра же!

А о том, что новый день только начался и солнце ещё не встало над горизонтом, часы свидетельствовали ясно и не двусмысленно.

То, что Кос не продолжал валяться у него в ногах, а умчался куда-то, тоже настораживало — наглое животное оторвать от Тани было просто невозможно, и уж простой визит кого-то мог бы насторожить кота только в случае, если чудак приблизился бы к его хозяину, коим тот явно считал ветеринара.

Хозяином, наравне с Эрри.

Конечно, это очень льстило самолюбию Тани — потому что зверь чуял, что это все не просто так.

Он наскоро привел себя в порядок, оделся, расчесался и вышел на кухню, чтобы наконец-то разобраться — что же происходит сейчас.

Если бы он был пьян, то решил бы, что встретил что две различных вероятности своей Эрри — одна обычная, ставшая даже слишком родной, и ещё одна, та, что всё же стала Карателем, по желанию и настоянию своих родителей.

Вторая — тоже высокая Скрилл, беловолосая, облаченная в светло-серою броню, была грозной, но словно моложе.

Или не «словно».

— Тани? — обернулась к нему его Эрри.

— Что здесь происходит? — спросил он ошарашенно, пытаясь согнать с себя остатки сна и понять, что же за бред его окружал.

Девушка улыбнулась виновато и так явно стала подбирать наиболее подходящие слова, способные описать эту ситуацию, что Тани даже стало почему-то немного смешно.

А Вторая разглядывала его с любопытством, пронзая золотистыми глазами насмешливо и чуть хищно, скалилась почему-то довольно, и нереальность только находила себе новые и новые подтверждения.

Он все ещё спал?

Это — плод его воспалённого сознания, больного воображения?

Или что вообще это?

И только спустя минуту взаимных гляделок ветеринар наконец проснулся до такой степени, что вспомнил о том, как однажды Эрри рассказывала о своей семье, а в частности — о сестре.

О младшей сестре.

О Карательнице, жарко поддержавшей идею родителей бросить старшую их дочь в Даниссе и сбежать трусливо в Берссити — подальше от ответственности, подальше от своей неудачи, напоминавшей о себе каждый день фиолетовыми крыльями непокорной юной бунтарки.

Так похожа эта история была на его собственную, что невозможно было не обратить на это внимания.

Стало быть — это сестра.

Но как её звали?

— Тави, это Тани-Лив Бейл, мой… — девушка неуверенно запнулась на последнем слове и глянула на него словно чуть боязливо, — парень.

— Приятно познакомиться, — ответила та, кого назвали Тави, и чуть сильнее выпрямилась.

Ее броня металлически сверкнула в искусственном свете лампы, точно так же, как и чешуя, заставляя мысленно вздрогнуть, ведь от одной мысли, что эта дама могла бы его раскрыть, могла бы прийти по его душу, и тогда…

Тогда бы Эрри осталась одна.

А этого допускать нельзя было ни в коем случае.

— Очень приятно, — буркнул Тани спохватившись, ведь он до сих пор молчал, разглядывая гостью.

Почему-то подумалось, что её голос был странным — чуть глухим, наполненным странным немного шипящим акцентом, свойственным, по всей видимости, всем северянам — у Эрри тоже в начале был такой.

— Тани, позволь тебе представить — Тавила Варн, моя младшая сестра, — подтвердила девушка его догадки.

* * *

Мальчишка крепче сжал ладонь сестрёнки — она, кроха-Фурия, была совершенно беззащитна в этом мире, и точно не могла за себя постоять, потому и приходилось им, детям неизвестных родителей, бездомным сиротам странствовать по всему архипелагу, перебираясь с места на место, попрошайничая, воруя даже порою, охотясь на всякую живность.

Конечно, трудно было, но выбирать не приходилось — между неволей и несколькими днями голода, дети выбирали свободу, даже если она означала трудности и проблемы.

Попадаться Службе Опеки не хотелось, Чёрным Дарˈка — тоже, они пусть и были одного с ним вида, просто чистокровными, но от них веяло слишком уж большим отвращением…

Он тоже был Фурией, пусть полукровкой, но всё же!

Ему, Нирре, было уже не пять лет (а десять, он уже совсем большой!), как Исси, и потому он уже мало чего боялся, только за сестрёнку.

Что-что, а выживать он умел.

Пришлось научиться.

До недавнего времени мальчишка благополучно учился в начальной Школе-интернате при приюте, в котором жил с рождения, по крайней мере родителей он не помнил совершенно, пока с новой партией сирот не поступила девчушка-черносвет, как их ещё называли.

Ночные Фурии были редкими, Дневные — ещё более малоизвестными, по крайней мере единственной представительницей этого подвида, им известной, была Эника Джейн, но полукровки — Ночные Сияния, можно было уместить в списке с сотней имён, и потому первое, что сделала медсестра — провела анализ на родство.

То, что оно подтвердилось, никого не удивило.

А как же? Внешне — похожи, вид — один, оба полукровки, брошенные родителями и никому не нужные.

Конечно, было обидно, что к ним относились другие дети очень несправедливо, но как обрадовалась Исси, когда узнала, что у неё есть старший брат!

Конечно, пришлось потом с хмурым видом стоять перед отчитывавшей его директором — пожилой дамой вида Ужасное Чудовище, личностью строгой и вспыльчивой, делавшей поблажки лишь своим любимчикам, в число которых Нирре не входил уж точно.

Мальчишка не пытался оправдываться — он прекрасно знал, что был прав, разбивая украшенные костными наростами наподобие шипов костяшки в кровь моськи некоторых, не давая сестрёнку в обиду, и плевать ему было, что знал он её без году неделя — она была его кровиночкой и он никому не позволил бы насмехаться над её мутным происхождением.

Вот и однажды он всё же не выдержал.

Сбежал…

И что им теперь делать?

Только странствовать, молчать о своих силах, чтобы не попасться Чёрным Дар’ка — неизвестные и странные фанатики своей религии, они были пугающими.

Как-то их уже приютила милая старушка, потом донёсшая куда надо о двух полукровках-беспризорниках, тем более — Фуриях, и потому теперь Нирре не доверял никому из взрослых, ведь они могли точно так же поманить и сдать Черным, или Опеке… Или ещё кому.

За несколько месяцев научился он скрывать своё присутствие, словно куполом или одеялом укрывая от всего мира и себя, и сестру, и это очень помогало им в их странствиях.

Остров Ако-Вешш был огромен, третьим по размеру на планете, кажется (они учили это ещё в первом классе на географии), и потому затеряться на нем двум детям было и не особо трудно — бескрайние леса и степи только изредка разрезавшиеся громадными полусферами Городов, возвышавшихся над поверхностью, словно гигантские хрустальные шары или мыльные пузыри — купола были щитами, и потому с внешней стороны и с расстояния в несколько километров казались зеркальными.

Остров этот, как и многие прочие подобные ему по площади, был в основном аграрным, но его экология сохранилась удивительно хорошо, ведь, как известно, чистота природы была одним из священных правил дар’ка, наравне с подчинением вождю и некоторыми другими.

В Городах они были только минувшей зимой — пережили её на Нижних Уровнях и благополучно отправились дальше, ведь сезон дождей лучше провести с крышей над головой.

Если бы сестрёнка заболела, едва ли он сумел бы её вылечить.

Да и ему самому болеть нельзя.

У Исси, кроме него, нет иного защитника, она не выживет без него, он просто не может себе позволить остаться ей одной.

Впрочем, периодически случались странности — девочка словно знала, что можно делать, а что — нельзя, всегда заранее предупреждая брата об опасности, им грозившей, и где лучше спрятаться и переждать.

Может, она и не так беспомощна.

По крайней мере пока она ни разу не ошиблась…

Хотя объяснений этому странному Дару, как и его способности прятать их от всего мира, не было объяснения, и потому приходилось прости принимать факт их наличия и пользоваться, в свободное время в меру своих сил излучая.

Сестра, голубоглазая и худенькая, наверное, была в основном похожа на мать (почему-то думается им, что именно их мама была светлой) — если бы не черные волосы, серую, как и у него, кожу и несколько пятен черной чешуи, почти незаметных, ее можно было бы принять за чистокровную Дневную Фурию, хотя знаток скажет, что это не так, лишь мельком оглядев.

Сам же он был тоже голубоглазый, но полукровная суть его в нем появляется ярче — уже черные, с белыми пятнами крылья, чёрные волосы с белыми прядями, и лишь кожа, как и у сестры, — серая, словно у Ночных.

Их внешность привлекала внимание Опеки, которая не упустила бы шанс вернуть их если не в их родной приют, так в другой, и суть от этого не меняется — отношения к сиротам везде одинаково, а они предпочитали звать себя сиротами, ведь так — не столь горько, не столь больно от, по сути, предательства самых родных.

Дары, наверное, привлекали внимание тех, кого дети окрестили Черными Дар’ка, пусть это и были обычные Ночные Фурии — от них веяло опасностью и чем-то странным.

Чем?

Что происходит?

Что им всем нужно от них, Нирре и Исси Тар?

* * *

Внезапный визит сестры поразил Эрри и, если говорить откровенно, весьма озадачил — с десяти лет она была сама по себе, с фамилией, но без семьи и ее поддержки, с именем, но без рода и племени — никто из ниоткуда, лишь носящая гордое звание выпускницы Школы Искусств города со звучным названием Данисс.

Сестра была чем-то из жизни прежней, ещё не омрачённой предательством близких, ещё не одинокой и жестокой, она была зыбким воспоминанием о веселой и довольной жизнью девчонке.

Она была напоминанием о всем самом хорошем…

И самом плохом.

Она ворвалась в её ставшую хоть относительно размеренной и спокойной жизнь без предупреждения, ломая походя все то хрупкое душевное равновесие, что Эрри успела построить внутри себя.

А Тани молодец — на внезапное появление Карателя в их доме отреагировал спокойно, а на заявление о том, что это сестра Эрри только порадовался и стал легко и непринужденно забалтывать нежеланную гостью, отводя её от всякой мысли осмотреть квартиру, пусть даже действуя по привычке.

Честное слово, ежели бы не Тани, она выгнала бы Тавилу к чертям собачьим, как это говорится, и не пустила бы даже на порог.

А юная гордость семьи Варн всё вещала о том, что ею, Эрри, и ее талантом заинтересовался какой-то очень влиятельный дар’ка, приближенный к Вождю Берссити, который и послал ее сюда, а точнее попросил найти сестру, так как это почему-то было важна для безопасности Города.

Этот странный дар’ка хотел предложить девушке то, от чего она ну точно не сумела бы отказаться, и — работу, по специальности. Детишек каких-то учить.

Конечно, Эрри не поверила ни единому слову сестры, к которой никаких родственных чувств уже давно не питала, себя она к Варн уже столь же не причисляла, как и Тани себя — к Бейлам, просто продолжая так значиться в документах, но…

Но если даже треть сказанного Тавилой было правдой, то предложение работы было действительно интересным, однако все ещё были одно самое важное «но» — Тани.

Что решит он?

Что думал на этот счёт?

Ведь, по сути, для себя она жить не хотела — без него было уже просто никак, и потому уже только на его решения в этом вопросе опиралась Эрри — самой брать на себя такую ответственность она не желала.

Всё же увидев, что если не добиться согласия, то заставить задуматься над этим вопросом у нее получилось, Тавила обворожительно улыбнулась, махнула на прощанье рукой и скрылась за дверями.

Им на радость.

Но…

Хотелось туда, в клетку мнимой свободы, где не было хотя бы этого ханжества, где не было лицемерия, или оно было не столь ярко выраженным, в жестокий, прямолинейный, но по большей части честный Данисс.

Но видеть постоянно сестру…

Это было слишком.

Слишком мерзко, слишком лицемерно, слишком раздражающе.

Что же решит Тани?

Ведь он смотрел как-то странно, чуть хмуро и невероятно задумчиво, явно мыслями находясь очень, очень далеко, и прерывать его не стоило.

Что же он решит?

* * *

Несправедливость этого мира просто зашкаливала — с какого это перепугу ее, Тала’Нии’Сса, Куратора и главу Клана Тала отправили вместе с Искателями за какими-то проблемными детишками?! Она — педагог, уже год как не являющийся полевым работником.

Но нет, её же навыки бесценны, она же найдет подход к любому ребенку, она же, в конце концов, Мастер!

Будто мало ей двух десятков сорванцов, обязательно ей надо дать ещё и новую головную боль, а потом опять — к Целителям Душ, этим мозгоправам, свое дело выполнявшим без нареканий, но до невозможности саркастичным, словно ядом плещущим в каждом своем слове.

Может, так они и от нее решили избавиться?

А что — вполне возможно.

Знали, что она откажется, и мелкие спиногрызы окажутся предоставлены сами себе, а они про них так удачно забудут.

Ну нет!

Теперь Аниис назло всем выполнит свою работу так, чтобы никаких нареканий в принципе возникнуть не могло, доставит новых сорванцов в Храм, пока один из Младших их не умыкнул к себе.

Тем более — дети эти, предположительно, были Видящей и ее Хранителем.

* * *

Только спустя год своего пребывания в Храме, пару месяцев спустя после своего тринадцатилетия, Аверру наконец-то хотя бы для своего Клана стала полноценной Инициированной — занималась со всеми в общей группе, сдавала немногочисленную теорию, нагоняя множество предметов, пропущенных ею доселе по причине полного незнания о существовании Братства.

И, что самое главное — она приступила к полноценному изучению Аши, вместо того, чтобы в очередной раз сидеть с древней книжкой под косые взгляды Хранителя Знаний.

Как оказалось, структура Братства во многом основывалась на структуре Серого и Черного орденов Владыки А’Ксаана — разве что там не было такого понятия, как Клан, и, если верить некоторым источникам, все туда шли исключительно добровольно.

В самом низу в Братстве находились Инициированные — дети, приведенные в Храм Искателями, посвященные в некоторые тайны окружавшего их мира и кое-чему в итоге обученные, но пока не имевшие личного наставника.

Потом шли Аколиты или же Послушники — Ученики, по-простому говоря, выбранные Учителями по одним только им известным критериям.

С момента начала ученичества и до самого его конца Мастер становился опекуном своего Ученика, представляя его во многих вопросах.

Возможность уйти из Храма давали только в дважды — в момент признания Инициированного готовым к ученичеству и в момент, когда Учитель признавал своего подопечного готовым стать самостоятельным дар’ка.

Конечно, потом тоже можно было уйти, когда ты свободен и с документами на руках, тебя никто не держит, однако официально давалась такая возможность лишь дважды, и не удивительно.

После Учеников шли те, у кого общего названия не было, однако кто-то в шутку окрестил их Рыцарями и прижилось, хотя от доблестных воинов там было мало — Смотрящие, Слышащие, Видящие, Следящие, Говорящие, Видящие, Защитники, Искатели, Охотники, Хранители, Целители и, собственно, Рыцари.

У каждого была своя задача в Братстве, и только Защитники, Охотники, Хранители и Рыцари были боевиками — остальным это было не нужно, хотя сражаться они умели хотя бы на среднем для Ночных Фурий уровне.

Дальше по иерархии шли Мастера — все вышеперечисленное могло добавляться через дефис, означая сферу деятельности этого дар’ка.

Затем шел Совет Магистров — Мастера из Мастеров, как говорится.

Венчал все это Гранд-Магистр, личность таинственная и в коей-то степени легендарная.

По правилам Братства любой Одаренный должен быть обучен обращению с Аши, так как неумение с ней обращаться для Фурии было самой главной опасностью, ведь в один прекрасный день он погубит и себя, и окружающих, и так далее по списку…

Именно поэтому по улицам Городов бродят столько Одаренных, обделенных вниманием Братства.

Так или иначе, но все Инициированные учатся не только простым манипуляциям с мировой энергией, но и сражаться с ее помощью — защита самого себя и своих интересов в этом неспокойном мире была приоритетна.

Умения защитить свой Разум от чужих вмешательств тоже лишними не были.

Правда, на практике оказалось, что умения использования Аши в бою весьма ограничены — небольшое предвидение дальнейших действий противника, улучшенная чуйка, усиление, ускорение и в принципе повышение всех физических характеристик, что при длительном использовании может аукнуться сильнейшим истощением, — все, что было доступно Инициированным.

Мастера, поговаривали, могли использовать Аши вне собственного тела, не только совершенствуя себя самого, но и мешая сражаться противнику, замедляя его, всячески сбивая концентрацию и туманя разум.

По легендам, Стражи могли силой воли и своей Аши сковывать противника, заставляя его преклонить колени прежде, чем бой начинался.

А ещё, ходили слухи о некоторых сектах Одаренных, в которых они использовали Аши для покорения простейших и древнейших стихий, однако все это было не на Аритуме — где-то в других мирах.

Именно поэтому Инициированные были вынуждены учиться драться в рукопашную, с холодным оружием и стрелять — оттачивали эти знания в дальнейшем только силовики, но основы были известны всем, и все могли их практиковать в свободное время — наставники были только рады наполняемости тренировочных залов.

Именно поэтому физически более развитые родовитые ребятишки были более перспективными учениками, чем найдёныши.

И именно поэтому слишком много найдёнышей выбивались на вершину.

И она сумеет.

Обязательно.

У неё не было много выбора…

Аверру улыбалась, не зная, что через несколько дней в центральный Храм доставят новую партию будущих Инициированных, среди которых будут двое тех, кто пополнит собой Клан Ша.

Не знала, что будет в будущем связывать ее с этими двоими…

* * *

Бритвенно-острый клинок — лучшее, что могло найтись в его запасах, он был верным другом и смертельной, последней опасностью.

Если бы не проклятый тест ДНК, то он использовал бы свои собственные шипы — невероятно прочные и пропитанные на конце ядом, они были в разы совершеннее выкованного из металла клинка, судьба которого — раз блеснуть и навсегда пропасть в вещдоках, исследуемых несчастными экспертами, обречёнными на провал — он не оставлял следов.

Сколь были распространены Змеевики, столь же они были незаурядны, и экзотичные виды, вроде Скриллов, Шипорезов, Хвостоколов и прочих Громорогов, относились к ним снисходительно, забывая о том, что распространенность не всегда означает хорошую рождаемость для отдельно взятого вида — она означает ещё и хорошую выживаемость, а так же — приспособляемость.

Змеевики — самый распространенный вид, после Жутких Жутей, и они настолько примелькались, что на них почти перестали обращать внимание.

И зря.

Хотя…

Им это лишь на руку — мало кто чувствует опасность, исходящую от третьего по скорости и чутью, первого по меткости и далеко не последнего по ядовитости дар’ка, забывая об этих их характеристиках.

Сколько мирных обывателей среди его вида? Почти все, стало быть.

Так кто заподозрит того, кого привыкли видеть мирным инженером, врачом, учителем или даже продавцом?

Никто.

А ведь стоит лишь чуть-чуть отточить свою меткость, лишь тренироваться, поддерживать свою форму, и ты уже машина смерти, не уступающая по своим характеристикам редким, сильным видам.

Он улыбался — для него этот азарт, эта безумная охота на охотника была последним, что осталось у него.

Он столько лет работал на эту порочную систему…

Тридцать семь лет.

Он далеко не юн — шестьдесят два года — самый расцвет сил дар’ка, но не для бывшего когда-то нищим сиротой инвалида, потерявшего за этот грёбаный порядок большую часть крыла, руку и треть шипов — взрывы вообще мало кого щадят, и ему судьба, вообще-то, улыбнулась.

Но лучше бы он погиб.

Лучше для всех этих мразей, печально покивавших на его жертву, его подвиг, подписавших приказ о его списании — вещи надо называть своими именами.

Он даже получил квартирку в верхних уровнях Среднего Города (уже не Верхний Город, нечего, мол, подрывать боевой дух товарищей!) и мизерную, едва ли намного выше прожиточного минимума пенсию по инвалидности.

И всё.

Про него забыли.

Сломанное оружие…

А продажные коллеги продолжали улыбаться в лицо главным врагам системы, лебезя перед ними за лишнюю тысячу-другую…

А детишки этих Врагов, избалованная золотая молодежь, продолжали издеваться над мирным населением, ничего за это не получали, кроме символических выговоров со стороны родителей.

Как оказалось, никому не нужны были порядок и закон — всем нужны были деньги.

Только деньги.

И эта черта, был он уверен, дар’ка досталась от проклятых людей.

То, что он оказался выкинут на улицу, по сути, не помешало ему адаптироваться в новых для него реалиях, и годами продолжать копить свою ненависть.

Восемь лет пенсии хватило на многое.

На то, чтобы не потерять связи среди честных бывших коллег, порою к нему захаживавших на чай или что покрепче. На то, чтобы без зазрения совести воспользоваться их посильной помощью и пройти курс реабилитации, приобрести и вживить не самые плохие протезы.

На то, чтобы до конца возненавидеть всех, кто за симпатичную сумму с несколькими нулями продался убийцам бывшей когда-то действенной системы — главам крупнейших компаний, хозяевам заводов и производств.

На то, чтобы увидев, как хоть кто-то пошёл действовать — решиться.

Пусть Сумеречные Мстители сами будут разбираться с теми, кто мешал жить простому народу, ради защиты которого много лет назад он, сирота без рода и племени, согласился пойти учиться в Школу Карателей.

Пусть.

Его задача — другая.

Его задача — идти с другой стороны.

Он знал, прекрасно знал, какими средствами нужно было воспользоваться, чтобы невозможно было найти его След — один знакомый врач, пусть и ветеринаром тот был, умел их в своей лаборатории изготавливать самостоятельно, гениальный паренёк.

Он знал, как и, что самое главное, — когда ударить по Карателю, чтобы его щит не успел активироваться и защитить своего хозяина.

Материальные предметы в неполном режиме он пропускал с лёгкостью.

У него, старого, не по возрасту, а душой, головой старого Змеевика, была только одна попытка, прежде чем коллеги его жертв опомнятся и попытаются защититься.

Вообще — одна попытка.

Он всегда хотел уйти в нечто в бою с тварями, отравляющими жизнь мирным гражданам.

Его мечта исполнится.

Скоро.

Ещё чуть-чуть…

Сейчас!

Не в его силах было принести большую пользу этому проклятому миру, чем то, что он делал теперь, — это его последний подарок Аритуму, последний его шанс доказать самому себе, что всё — не зря.

Его лебединая песня.

Его главный миг.

Последний…

И пусть смерть этих подонков станет началом чего-то нового, пусть его смерть, эта невыносимая боль, но сдерживаемый крик станут началом конца, и пусть сгорит этот проклятый мир в огне войны, что сотрёт с лица всего Аритума эту грязь, обнажив основы.

Пусть дарˈка вспомнят свою суть.

Умирать страшно…

Умирать больно.

Стреляли на поражение — он был слишком опасным противником, чтобы позволить ему продолжать существовать.

Он сам так стрелял когда-то.

Это было словно так давно, так невыносимо, бесконечно давно — столько лет назад, что он и не помнил теперь, но знал, как действовали Каратели в подобных случаях, слишком уж незаурядными, из ряда вон выходящими они были.

Только нажать кнопку…

Так пусть к чертям сгорит этот мир!

Взрыва он уже не услышал, как и грохота обрушивавшихся конструкций, скрежета металла и чьих-то криков.

Его окружала тишина.

И мир погас.

* * *

Ситуация на Аритуме за время их отсутствия явно сильно изменилась, и причём — не в лучшую сторону, и это печалило.

Хотя, это с какой стороны посмотреть — в худшую.

Если вспоминать слова Арана, то всё шло именно туда, куда и должно было идти, — сначала всё должно было быть уничтожено, всё должно сравняться с землёй, и только потом на руинах можно строить новый мир.

Старый должен сгореть.

И первые искры появились самостоятельно.

Недовольство населения было вполне понятно, и весьма закономерно, но им, Ариису и Вииту, придётся направить эту силу в одном определённом направлении — ведь именно народ мог разрушить старый мир, только сами дарˈка могли изменить Аритум, и уж точно это не могли сделать чужемирцы.

Неизвестный, обозванный журналистами Сумеречным Возмездием, поднял действительно непревзойдённую по своим масштабам волну, и теперь им надо было сделать невозможное — найти того, кто первым стал убивать ради идеи.

Впрочем, они не Каратели, они намного действеннее — они Одарённые, посланники воли самого Владыки Арана.

Они — предвестники перемен.

Они — эти самые искры.

Первые искры всемирного пожара.

Пришлось очень постараться, чтобы не попасться в поле зрения Братства Детей Тени, ведь вездесущие бывшие братья и сёстры могли существенно осложнить им и так сложную их работу по поиску незаурядных, мятежных умов Аритума.

Пришлось брать ситуацию в свои руки — искать в каждом крупном Городе тех самых Сумеречных Мстителей и рассказывать им свои идеи.

Они, грешные, конечно, некоторым из них, самым не желавшим слушать, мозги вправляли на место, нужное им, и направляли в нужное Детям Неба русло.

Конечно, рано или поздно неизбежна была встреча с Детьми Тени, однако тот неожиданный факт о том, что Ариис стал самым настоящим негласным героем своего родного Клана Ша, со всеми его неординарными ребятами из числа найдёнышей.

А и сколь же они были счастливы узнать, что их герой не просто жив и здоров, но и полон новых идей и знаний.

И готовы они оказались нести эти идеи в новые умы и собственного Клана, и других ребят, а потом — и других Храмов, ведь идеи истинного, изначального Ордена распространялись быстрее, чем огонь, зараза и даже слухи.

Дарˈка хотели верить.

Фурии хотели найти новый ориентир, разочаровавшись в старом.

И этим ориентиром стали именно они, Ша’Рии’Сса и НовˈВииˈТар, Учитель и Ученик, посланцы Владыки Арана, исполнители воли неизвестного главы Ордена Детей Неба.

Братство было везде, оно проникло в правительство практически каждого крупного, с более пяти миллионов свободных граждан населением, Города, и, как оно думало, контролировали эти самые правительства и в том числе Вождей, из своей Тени управляя целим миром.

И ежели это так, то почему они не предпринимали никаких попыток изменить сложившийся порядок?

Или… они его поддерживали?

Это ещё хуже.

В общем, Дети Тени сами себя переиграли, ведь весть о тайных посланцах Кровавого Стажа распространилась подобно самой страшной заразе — быстро и неотвратимо, заражая самые юные и готовые к переменам умы.

И эти умы с радостью сообщали Посланцам всё, что те желали знать, и так внезапно получилось, что любая информация, которой владели свободные Тени, попадала к Ариису, тем самым во многом облегчая им работу, и это очень радовало.

Правда, неучтённые родственники оказалась неожиданностью.

И сестра Арииса, и брат с сестрою Виита.

Вот откуда они взялись?

Впрочем, это как раз-таки был вопрос второстепенный, гораздо больше стоило озаботиться их организацией, в которой состояли практически все те самые Сумеречные Мстители.

Простые обыватели, Каратели и даже Братство наивно верили в то, что эта волна была стихийной, что никто её не подогревал, не давал наводок, не искал жертв, не помогал скрываться, оставаясь тайной, тенями, призраками, зыбкими сумерками…

Год!

У них всего на всё про всё был только год.

Четыреста двадцать суток.

Вроде, они укладывались в этот срок — куда там хозяйничавшим на Ториатанском Архипелаге странным и сомнительным Северным Драконам, куда там Братству и ГримКом!

Волна пламени, волна новой силы прокатилась по миру, всех зарождая верой в Детей Неба.

Сколько их теперь было?

Двенадцать тысяч?

Тринадцать?

Больше…

С каждым днём их становилось всё больше, всё больше сочувствующих среди мирных граждан, всё больше дарˈка в открытую, пусть и без ненужных свидетелей, говорили о своей жажде перемен.

Аритум, три сотни не видевший войн даже между двумя Архипелагами, в случае конфликта всегда объединявшихся, что уж говорить про Мировые войны, или Гражданские внутри одного Архипелага, откровенно штормило, и теперь они понимали — всё готово.

Зыбкое равновесие было в шаге от того, чтобы нарушиться…

Мир готов был рухнуть в Бездну.

Так пусть всё горит!

* * *

Как-то на досуге решив посчитать, сколько времени прошло на Аритуме, при условии, что сутки длятся условно одинаково.

Два года.

Точнее — восемьсот двенадцать дней, но то было по времени внешнего мира, и, как неоднократно было уже упомянуто, к пространству внутри стен древнего монастыря не относилось.

С момента, как Ариис и его Ученик вернулись туда, домой, год прошёл почти что…

И так странно было осознавать, что они, Деймос и, стало быть, Альтаир, были действительно братьями, кровными, ведь изначально они даже не поверили в это, столь безумно оно было.

Как так, если мать пропала?

Или сбежала…

Как у них с Деймом могли быть одни и те же родители, если брат своих родичей тоже не знал, и до десяти лет, до самого окончания третьего класса учился и жил в интернате, а потом его забрали в Школу Карателей, где он провёл четыре года, прежде чем благополучно сбежать, перезимовать в странной Библиотеке, в которой Время тоже шло очень странно.

И всё это неопределённо длинное время юный Ноттен читал, учился и тренировался, оттачивая то, что сумел узнать тут, и пользуясь своим самым главным даром — меткостью.

Говорят, Руни в пять лет с лёгкостью из лука сбивал всадников в небе, что уж говорить про вполне взрослого, тринадцати лет от роду Деймоса?

Тем более дарˈка взрослели быстрее людей.

Конечно, если бы Дейм не был Фурией, его бы никогда не прияли в суровой среде наёмников — вечных жителей любого Нижнего Города и народа неприветливого, жестокого, плевать желавшего на возраст, зачастую лишённого какой бы то ни было морали, даже самой вывернутой наизнанку.

Но меткость и абсолютное равнодушие к чужой смерти, детям, даже тем, которым суждено стать в будущем Карателями, совершенно не свойственная, выгодно отличали Деймоса от толпы его сверстников, даже тех, кто был старше его лет на пять.

А юной Фурии было некуда податься.

О Братстве Детей Тени он узнал уже слишком поздно, и не просто так подозревал что его, найдёныша по их меркам, просто не примут с свои ряды, совершенно естественно начав травить.

Ведь для них он был бы чужаком.

В общем, так или иначе, выяснение собственной родословной стало задачей первоочередной, и стояла сразу после наведения порядка на родной планете, важнее которого теперь быть просто ничего не могло — выбора у них теперь просто не было.

На самом деле, от осознания собственной силы становилось откровенно страшно — гасить и зажигать звёзды, движением брови поднимать многотонные глыбы и силой воли обращать в пыль армии было им не подвластно, но Мастер Ариис весьма подробно разъяснил структуру Братства, в том числе и уровень способностей Детей Тени.

И он, несмотря ни на что, был удручающе низок.

Ведь были у них знания!

Были возможность и время!

Но не было желания передавать эти знания новым поколениям, что вело к медленной деградации, упадку Братства и снижению уровня Мастеров.

Расшевелить бы это болото!

Одно оставалось неясным — отчего так печален был Аран в последнее время? Почему Учитель всё больше казался простым человеком, уставшим от собственной вечности, но не способный от неё отказаться.

Не божество.

Не Страж.

Не Владыка…

Просто одинокий человек, глубокий старик с молодым лицом.

Эта донельзя, казалось бы, простая мысль, внезапно пришедшая в голову ему, Иккингу, привела его в самый настоящий ужас, доведя до трясущихся рук и дёргающегося глаза.

Даже столь сильные создания, как Страж, — уязвимы.

* * *

Одиннадцать новых тел, новых изуродованных жертв попали в его мрачное царство, однако вряд ли в этом была такая уж необходимость, ведь виновник их гибели был двенадцатым гостем специального холодильника.

Муан ощущал ни чем не передаваемую горечь от личности этого двенадцатого.

Тавер был личностью вполне вменяемой, по крайней мере — до того проклятого дня, когда именно патологоанатом латал старого друга, когда именно он орал медикам — шанс есть, угрожая всеми возможными карами в случае отказа оперировать.

Он, Муа’нор, был личностью в своих кругах известной, и его словам вняли.

Спасли его друга.

И чтобы все закончилось так…

Тогда, восемь лет назад, Тавер потерял не способность летать, не рабочую руку, и не любимую работу — он потерял весь смысл жизни, оказавшись выкинут на улицу и никому не нужен.

Конечно, Муан и остальные его коллеги старались поддерживать пострадавшего за правое дело товарища, выбили из начальства повышенное пособие для него, как для героя своей профессии, курс реабилитации в очень хорошем санатории, у специалистов высшей категории, дале помогли найти мастеров, изготавливающих самые совершенные протезы — такие, что они на стыке с живой плотью соединялись с нервными окончаниями и могли практически по всем пунктам превзойти живую конечность.

Конечно, будь Тавер молод, будь он из богатой, именитой семьи, его бы оставили на службе ещё лет эдак на тридцать, просто к основному окладу добавили бы некую сумму.

Но…

Ни семьи, ни известного имени, ни особо выдающихся заслуг, кроме последнего подвига.

Змеевик был до жути неудобен для начальства — принципиален, в коей-то степени идеалистичен, очень умён, во многих моментах прямолинеен и совершенно не переносил тех, кто «за звонкую монету» был готов подкорректировать собственную совесть.

То, что от него избавились, по сути подставив под удар, было совершенно ожидаемо, пусть и неприятно — они, Каратели, должны были осознавать себя спасителями и героями, а получалась самая большая гадость этого мира.

Омерзительно!

Обидно.

Печально…

Закономерно.

Именно так заканчивали свой путь те дар’ка, кто был слишком добр и честен, чье сердце было полно любви к миру, которая, не встретив ответа, переплавлялась в самую жгучую ненависть.

Именно так, и никак иначе… Ведь Тавер, совершая подобную глупость с точки зрения любого здравомыслящего Карателя, был по-своему прав.

Он не хотел что-то изменить.

Он не хотел исправить что-то своим страшным поступком…

(Смотреть на изрешечённые осколками, обожженные тела, пропитанные кровью, порою лишенные конечностей, пальцев, участков кожи и мышц, было откровенно неприятно — страх уже давно вытравился, вместе с брезгливостью и отвращением, вместе с первыми годами его работы.)

Он не хотел выразить протест, несмотря на вой журналистов и догадки следователей, экспертов, нашедших инфочип с предсмертной запиской.

Тавер хотел умереть.

Прервать бесконечную череду серых, лишенных всякой радости будней.

Он устал ненавидеть, устал терпеть, устал страдать — потому и пошёл на этот отчаянный, по-своему правильный шаг.

«Теракт в самом центре Города Ишшис! Бывший Каратель напал на своих коллег, а когда по нему открыли огонь на поражение — активировал самодельное взрывное устройство! Тридцать семь дар’ка пострадали, двенадцать — погибли, включая самого виновника трагедии. Почему власти Города такое допустили и кто виноват?»

Эти и подобные слова постоянно теперь крутили по новостям, особенно в других Городах их острова — копаться в чужой грязи соседи любили, развлекая своих граждан и отвлекая их от собственных проблем.

«Так сгори же весь мир!»

Эти слова Тавера, его последние слова, стали лозунгом всех несогласных со сложившимся миропорядком.

И участившиеся, ставшие более организованными, скоординированными случаи нападения Сумеречных Мстителей, и уж тем более «творчество» их Художника только усугубляли положение.

Ну ничего!

Последняя жертва проклятого Возмездия сумела сделать доселе невозможное — ранила его, и тот, поспешно уничтожая улики, собственную кровь, не запах и свой След, совершенно забыл о части собственной кожи и крови, оставшихся под когтями убитого.

А из них можно извлечь ДНК.

А ДНК всех зарегистрированных граждан, если они были военнообязанными, а это Каратели и врачи, или были каторжанами, то есть уже попадавшими в руки правосудия дар’ка, были в базах данных, доступным следственному отделу.

Так что велика была вероятность того, что они раскрыли это дело.

Видит Небо, если бы не все эти страшные и печальные события, он бы сгорал от нетерпения, от азарта, но…

Было не до этого.

Теперь же, закончив со вскрытием жертв Тавера и с ним самим, убрав тела в холодильные камеры, он наконец-то мог заняться первичным анализом найденных улик, прежде чем передать их экспертам.

Тот же тест на совпадение ДНК Художника с тем, что есть в базах, он мог провести самостоятельно.

Что и сделал.

— Нет… — прошептал Муан в пустоту, впиваясь глазами в безжалостные строки. — Нет!

«Тани-Лив Бейл, Разнокрыл. 11.17.1331. Ветеринар. Пятая Медицинская Школа Горла Ишшис».

Мальчишка-практикант с горящими интересом глазами.

Весёлый парнишка, пусть порою чересчур замкнутый, к которому весь их отдел водил своих питомцев, если те приболели…

Тани.

Как так?

Рука Муа’нора застыла в нерешительности — как ему поступить?

О фрагментах эпителия под когтями жертвы никто не знал, и если он сейчас не сообщит, не задокументирует находку…

Предать товарищей или предать друг друга?

Что выбрать?

Что?

* * *

— Ты уверен в этом, Страж? Уверен, в том, что делаешь?

— Я устал сидеть сложа руки, Странница. Я столько веков блуждал по разным мирам, помогая своим Отражениям, столько лет провёл на Грани и за ней, что уже просто не могу.

— Устал бегать от собственной вины?

— Ты, как всегда, права. Это так — Аритум есть моя ошибка, которую я допустил даже не перед Великой Смутой, как это потом окрестили, а после — когда позволил всему быть как оно было, не стал перечить решению Ареки.

— Твоя дочь невероятно мудра, Страж. Не печалься. Она была в своём праве. В конце концов, она хоронила братьев и сестёр своими руками, её жестокость и радикальность в некоторых вопросах, особенно касательно бунтарей можно понять.

— Но уже потом я отказался взять под своё крыло раскаявшихся, Странница. Я, а не Арека.

— Ты не должен кидаться из крайности в крайность, Аран. В конце концов, излишнее милосердие тоже бывает вредным для правителя.

— Я на тот момент уже много веков не был правителем А’Ксаана, Авен. Понимаешь? Я всё отдал своим детям и ушёл. Зачем мне всё это? Потерялся смысл того, для чего я всё это начинал. Я потерял себя в бесконечной борьбе со всем миром.

— Боишься, что они повторят твои ошибки, по своей юности да по глупости?

— Не без этого.

— Понимаю. Как и понимаю, почему именно ты столько веков блуждаешь по мирам, а точнее, в поисках кого.

— Ничто не урывается от твоего взора… Ну никаких тайн!

— Ну не просто же так я когда-то была Видящей! Она не вернётся. Не в том виде. Дев сжёг, расщепил её душу, и с этим даже я не могу ничего поделать.

— Две тысячи лет прошло, а я никак не могу смириться.

— Понимаю.

— Разве?

— Именно. И не береди себе душу — не смотри на её Отражения, только больнее себе же сделаешь, глупый.

— Я очень рад, что Арека похожа на меня. Я бы не выдержал и ушёл бы куда-нибудь в Безвременье, если бы она продолжала быть копией своей матери.

— Цена её перемен тоже высока.

— Слишком высока.

— Она — твоя копия. Княжна сильна. Выдержала… почти.

— Вернуться на Круг было её обдуманным и взвешенным решением. Правильным, между прочим. Я так уже никогда не смогу.

— За всё проходится платить.

— Не всякая цель оправдывает средства.

— Поэтому у меня нет семьи, кроме моих сестёр. Бессмертие становится проклятьем для тех, кто не умеет отпускать близких. Ты — не умеешь.

— И не хочу уметь.

— Придётся научиться.