Против Системы (джен)

Долго такого темпа, а, что самое главное — такого давления по поводу идейной составляющей своих работ Эрри выдержать не сумела, и потому, накопив за полгода достаточно неплохую сумму (так или иначе, но платили ей в студии даже очень хорошо), она решила отправиться путешествовать по Аритуму.

В перспективе — осесть в каком-нибудь южном Городе и мирно там работать, беря заказы у местных.

Как бы ни был лоялен к искусству её родной Данисс, он душил её своими ограничениями и негласными правилами, и потому иного выхода она просто не видела.

Вещей у неё было немного, комнату ей предоставляла компания, в которой она работала, так что её ничто не держало тут теперь — только эмоциональная привязанность к Родине, ведь, как бы то ни было, но она выросла тут, и местная Школа Искусств была для неё домом много лет.

Покидать дом было грустно.

Но иначе было нельзя.

Эрри хотела творить, и в этой клетке у неё не было шансов на это.

Ни единого.

Перелёт в Авешш-Анир, один из крупнейших Городов Авешшиского Архипелага, его негласную столицу, занял всего несколько часов, которые девушка благополучно провела во сне — долгая дорога её всегда утомляла.

Здесь она задержалась всего на пару недель, умудрившись получить пару заказов от местных зажиточных семей Среднего Города, которые позволить себе заказать картину у именитых художников не могли, но у талантливой, никому не известной вчерашней ученицы — вполне.

Что они, собственно говоря, и сделали.

И это была единственная причина, по которой Эрри осталась в этом городе дольше, чем на сутки, — ей, выросшей в суровых порядках Ториатанского Архипелага была легко видна омерзительная изнанка веселящегося и беззаботного Города, и собственная способность замечать больше, чем все остальные, приносила теперь только страдания.

Но Эрри всё равно была благодарна судьбе и высшим силам за то, что у неё был такой талант — быть такой же слепой обывательницей, как и остальные, она хотела ещё меньше, чем видеть весь этот кошмар.

С ней настойчиво пытались расплатиться каким-то Мукафилином, препаратом сомнительного действия, от чего девушка раз за разом отказывалась.

Как потом выяснилось — не зря.

В её родном Даниссе, например, это вещество было строго запрещено и приравнивалось к наркотикам.

Всё же, некоторые правила Родины были вполне обоснованы, как теперь видела она, и это её ещё больше удручало — сбежав на волю, она затосковала по клетке.

Там хотя бы было спокойно.

А спокойствие теперь для неё тоже было очень ценным — принадлежность к редкому и сильному виду постоянно привлекала чужое внимание, и это откровенно раздражало.

А ведь то, что она видела — даже не средние уровни, и уж тем более — не Нижние, а самая граница Верхнего и Среднего Города, где обитали самые обычные, добросовестные и обеспеченные семьи.

Здесь постоянно встречались патрули Карателей, охранявших покой граждан.

Здесь не было явно видного криминала.

Но…

Мерзко.

И именно поэтому, разочаровавшись в культурной столице Архипелага, вообще-то («сосредоточении самых лучших деятелей искусства!», как писалось в буклете для туристов), она наугад купила билет и отправилась в неизвестный ей город.

Серый и мрачный, но хотя бы без шелухи благопристойности, он чем-то напомнил ей Берссити, и чуть меньше — Данисс, и потому, обдумав всё, она приняла решение осесть на первое время тут.

Заказывать картины тут никто не стремился, посещать чьи-то персональные выставки — тем более, но в какую-то зачуханную компанию наняться дизайнером проблемы не составило — именно таких, как она, тут не хватало.

Ведь тут не было Школы Искусств.

Не было квалифицированных специалистов.

И именно поэтому найти себя здесь, купив крохотную квартирку в нижних этажах верхних уровней Среднего Города, оказалось достаточно просто.

Какой замечательный Город!

Всё шло своим чередом — два месяца пролетели незаметно, только и отличаемые экстренными новостями о найденных на нижних уровнях трупах троих подростков, обглоданных кем-то.

Кстати, о котах…

Она как раз собиралась найти ветеринарную клинику — найденному ею по дороге домой котёнку явно требовалось внимание специалиста.

* * *

Тело казалось необычайно лёгким — оно словно было переполнено тем, что было легче воздуха, оно словно состояло из него, и это было просто великолепно.

Он не чувствовал тела.

Он забыл в тот миг, что был калекой.

Он обрёл покой.

Аши, словно горный поток, беспрепятственно проходила сквозь него, ни на миг не задерживаясь, но унося с собой все ненужные переживания, всю глупость происходящего и осознание собственной незначительности по сравнению с могуществом Учителя.

Всего месяц, причём местный месяц, они с Деймосом прожили на А’Ксаане, но научились большему, чем за всю свою жизнь до.

Хвост, расслабленный и явно не собиравшийся жить своей жизнью, безжизненно свисая под собственной тяжестью, единственный касался поверхности пола — даже кончики крыльев застыли в нескольких сантиметрах над ней.

Сам же он застыл примерно в метре над полом, изначально сидя в так называемой позе лотоса.

Та медитация, которой их обучил Аран, была намного более эффективной, чем та, что пытались практиковать они прежде — лишние мысли выветривались напрочь, оставляя только суть.

Да и после этого погружения в океан Аши он чувствовал себя словно выспавшемся.

Раньше такого не было.

Как оказалось, таким вот часовым сеансом медитации можно было заменить часов семь полноценного сна, и тем самым освободив немало времени для плодотворной работы, что тоже было немаловажно.

По какой-то причине Учитель пока отказывался им показывать что-то сложнее, чем медитации и правильное дыхание.

Зато возможности дарˈка изучал он, на пару со своими друзьями, полноценными драконами, Ночными Фуриями, Алором и Беззубиком, последний, являясь призраком, лишь бесплотной тенью, нависал над выбивавшимися из сил юношами, сверкая лукавыми глазами, со всей страстью гениального учёного.

В этом Иккинг его понимал.

Тем более, Аран обещал поговорить со знакомыми Мастерами-Артифакторами, целителями и просто учёными, чтобы те помогли восстановить недостающие конечности его ученикам-калекам.

Ведь Деймосу без одного закрылка тоже было плохо.

Как и Иккингу без ноги.

Впрочем, это всё были детали, которые стоило отбрасывать во имя понимания главного, Сути.

А главным было то, как потом, несколько лет спустя, объяснял им Аран, что этот месяц они проходили, так сказать, акклиматизацию к А’Ксаану — и к его, собственно говоря, климату, и к его энергии.

Аши Аритума постепенно растворялась в более агрессивной и более упорядоченной энергии А’Ксаана, заставляя дарˈка адаптироваться к реалиям этого мира.

И, заодно, Аран теперь мог приглядывать за ними.

На всякий случай.

* * *

Учитель и Ученик последовали доброму совету Сао-Лара и действительно направились в сторону Западного Гнезда, местонахождение которого им примерно обозначили, уверив, что они в любом случае не ошибутся, ведь перепутать дом Ночных Фурий с чем-то иным было невозможно.

Не утихавшая Буря в Аши планеты не позволяла дарˈка долго лететь, и потому им приходилось идти.

Привыкшие полагаться на свои крылья Фурии, конечно же, были расстроены этим моментом, но выбора у них особо не было, и потому, прикрыв себя невидимостью, они мирно шли по одной из дорог, что, как ни удивительно, вела в деревню, которая находилась в непосредственной близости от Западного Гнезда.

Наблюдать за тем, как ШессˈВодˈе медленно поднимались из-за синеватых гор было удивительно.

Весь этот мир был удивительным.

Мир голубых рассветов.

Как быстро они привыкли к чуть более мощной гравитации, тянувшей в первое время вниз, к земле, заставляя уставать от непривычной двойной нагрузки — борьбы со взбесившимися потоками Аши и с силой притяжения АˈКсаана.

Как быстро они привыкли к «привкусу» чужой Аши, начавшей нагло, пусть и сначала даже почти незаметно, неощутимо, заменять собой ту, что циркулировала в их энергетических каналах доселе, вытесняя всё то, что у них было с собой от Аритума.

Казалось, ещё совсем чуть-чуть, и в тот миг, когда Аши АˈКсаана их примет до конца, им будет навсегда отрезан путь назад, домой.

И от этого становилось необычайно страшно.

И самым страшным было то, что чем больше местная энергия пропитывала их, тем отчётливее они ощущали, как улучшался их контроль над энергией, и потому способность проводить её повышалась и они становились сильнее себя самих на момент их пребывания на Аритуме.

Но даже не само по себе собственное усиление пугало дарˈка.

Внимание.

Чужое, почти равнодушное, но постоянное, неусыпное внимание ощущалось так, словно за их спинами постоянно находился некий наблюдатель, что прекрасно видел их даже сквозь покров невидимости.

А ведь они встречали за время своего пути (почти полностью пешего!) немало Одарённых, что, как и было положено, их так и не заметили, даже смотря в упор.

Пару раз им даже довелось увидеть драконов.

Драконов!

Узнать в тех Ночных Фурий было не трудно, да и вопрос о том, куда же в один прекрасный момент исчезли все драконы с Аритума, почти отпал сам собой.

Вот они, те драконы.

Или их потомки.

Наверное.

Надо всё же признаться самим себе — с каждым часом не утихавшая все эти дни Буря успокаивалась, и в миг, когда в Виите и Ариисе не осталось и капли Аритумской Аши — улеглась полностью.

Тогда почему они продолжали свой путь пешком?

Так надо.

Оставалось только идти…

Здесь очень быстро светлело — небо за считанные минуты наливалось янтарным сиянием дня.

А их путь продолжался.

* * *

— Господин Гримборн, — раздался у него за спиной чуть писклявый голос его секретаря, — Дин Дашшˈи прибыл для отчёта.

Мужчина лет сорока вздохнул и повернулся в своём кресле в сторону говорившей (молоденькой Жуткой Жути, умной и исполнительной, бесконечно преданной своему хозяину, но столь же бесконечно боявшейся его), отворачиваясь от панорамного окна.

Почему он не заметил, как она вошла?

Так глубоко ушёл в свои мысли?

— Пусть входит, — бросил он чуть лениво и чуть утомлённо.

Как же он устал…

А ещё терпеть минут десять бессвязную болтовню, бессмысленные оправдания высокопоставленного идиота, неизвестно как дожившего до звания командира отряда, о том, почему тот в очередной, уже четвёртый раз, провалил данное ему задание.

В глазах зашедшего было столько ужаса, что ему захотелось поморщиться в отвращении — вид трясущегося как лист на ветру подчинённого неимоверно бесил.

Далеко не всех страх заставлял соображать лучше…

Большинство в принципе, боясь, соображать не могли и несли одну околесицу вместо чёткого и хотя бы понятного доклада.

— Сэр, я могу всё объяснить? — дребезжащим голосом проблеял этот идиот.

Вот вроде — Ужасное Чудовище, представитель сильнейшего из распространённых и самого распространённого из сильнейших видов дарˈка, в прародителях — грозный хищник, а всё равно вёл себя, словно кролик перед удавом.

Трус.

Хотя бы попытался вести себя достойно и столь же достойно принять наказание, но теперь Вигго видел — уготованная им судьба этого разочаровавшего и в который раз подведшего его дарˈка была ему в самый раз.

— Ну, объясняй, — махнул Гримборн милостиво рукой.

Объяснения подчинённого он уже не слушал, занятый мыслями о том, что кто-то наглый и явно влиятельный мешал его «скромному» бизнесу, постоянно срывая операции и заставляя его всё чаще иметь дела с такими вот тупоголовыми подчинёнными, что явно не способствовало его душевному равновесию.

На стене богато, но всё же практично и со вкусом, обставленного кабинета, прямо напротив стола Вигго, висела одна из гениальнейших, по его мнению, картин последних лет.

Оригинал.

Не репродукция.

«Похороны Будущего».

Разглядывая эту работу представительницы собственного вида, Вигго всегда успокаивал себе нервы — выкупленная у знакомого коллекционера, приобретшего её, в свою очередь, у директора Данисской Школы Искусств (часто вот так промышлявшего продажей дипломных работ своих выпускников), она стала великолепным украшением его кабинета.

Порою Вигго даже подумывал найти ту художницу, автора этой картины, и сообщить ей обо всём этом.

И заказать ей ещё работы.

То, насколько грязным, по сути, был его бизнес (страшнее которого, если подумать, была только наркоторговля), не мешало Вигго наслаждаться роскошью, к которой его приучали с детства — ещё его дед, рассказывая об их семейном деле, прививал внуку любовь к прекрасному.

А эстетика ужасного вообще была для него отдельной темой…

Впрочем, принадлежа к одной из древнейших семей Данисса, трудно было остаться в стороне от искусства — таким вот уж был их страшный и странный Город.

Но он настолько отвлёкся, что почти пропустил лепетание командира провинившегося отряда о том, что на них в очередной раз напали неизвестные, оглушив и утащив добычу из-под носа.

Будто Гримборн ещё не понял этого.

Будто он ещё не видел, что появился новый игрок, с которым приходилось считаться.

Вопрос о том, зачем кому-то нужны были живые Дикие Жути, как официально-неофициально называли тех мутантов, порождённых Нижним Городом, оставался открытым, и это совершенно не нравилось Гримборну, ведь каждый такой дарˈка был в коей-то степени более совершенен, чем простой обыватель, а уж если тем пробыли бы мозги…

Армия.

Самая настоящая армия из выносливых, быстрых, агрессивных, не знавших пощады и другой жизни, кроме служения своему господину, дарˈка.

А это точно не нужно было Вигго.

Ведь столь велика была вероятность того, что эта армия обратится против него, сметая всё то, что веками создавали его предки, включая убитых в стычке с неизвестным отца и деда.

Вообще, Гримборн был из тех дарˈка, про которых обычно говорили «родни много — родных мало», ведь к родным можно было приписать только его старшего брата, Райкера, который, однако, увы и ах, самого Вигго ненавидел люто.

Печально, в общем.

— Почему меня должно это волновать? — прервал бесполезное блеяние этого глупого барана, уже давно обречённого на то, чтобы покинуть пределы этого кабинета уже вперёд ногами, и сразу — в крематорий.

Ужас в глазах дарˈка сменился осознанием собственной обречённости.

Надежды в глазах не было.

И правильно.

— Но…

— В прошлый и позапрошлый раз, и даже до этого ты говорил то же самое, — лениво заметил Вигго.

— На нас напали…

— И ты, командир отряда, даже зная о том, что на вас, судя по опыту предыдущих провальных заданий, могут напасть неизвестные, предпринял… ничего. Так?

— Так…

— Вот и славно, — почти ласково сказал Вигго, улыбнувшись, и сделал лёгкое движение пальцами.

Яркая вспышка бластерного выстрела заставила на несколько мгновений зажмуриться, оберегая чувствительные глаза, и в следующий миг тело Ужасного Чудовища, лишённое лопнувшей, словно спелый фрукт, от попадания в неё головы, осело на пол — настоящий деревянный паркет, подчёркивавший статус хозяина этого кабинета.

Сжимавшая в руках оружие секретарь, что и сделала выстрел, только вздохнула, прекрасно понимая, что сейчас ей придётся организовывать тех, кто будет убирать труп и отмывать кровь.

— Мне не нужны идиоты на высоких постах, — произнёс Вигго в пространство.

* * *

— Добрый вечер! — послышался мягкий женский голос, и Тани-Лив даже вздрогнул от неожиданности, ведь опять уйдя в свои мысли, он совершенно не заметил, как к нему подошли, и это было очень плохо. — Ох, а вы не закрылись ещё?

Значит, медсестра, дежурившая в регистратуре, уже ушла домой и было, судя по всему, действительно уже поздно.

И вопрос неизвестной был, значит, очень уместен.

Что-то он вообще счёт времени потерял.

Увлёкся…

Вошедшая, а скорее ворвавшаяся в холл его частной ветеринарной клиники, девушка лет восемнадцати на вид представляла собой что-то сюрреалистическое на фоне всеобщей унылости их Города.

Фиолетовая чешуя, шипы на голове и хвосте, да и само по себе строение крыльев ясно и не двусмысленно говорили ему о том, что перед ним стояла типичная представительница класса Разящих, вида Скриллов, которые, как было всем известно, славились своей незаурядностью.

И главное…

У них в Городе Скриллов не было — не могли они тут прижиться, и новое лицо даже при многомиллионном населении города было заметно сразу.

По крайней мере в неожиданной посетительнице сразу можно было увидеть то, что она не была местной, и это, оказывается, настолько поразило Тани, что он на несколько мгновений потерял дар речи.

Что этот огонь делал в их глуши?

— Да ночь скорее, — ответил он наконец, соображая, что вообще у него спрашивали. — Нет, но я собирался уходить.

Девушка, кажется, расстроилась.

— Да? — воскликнула она. — Мне прийти завтра?

И столько разочарования, почти обиды было на этом искреннем лице, что у Тани даже проснулась совесть — ведь ему было некуда спешить, так почему бы не помочь даме?

— Мне вас знакомые порекомендовали, как хорошего специалиста, — затараторила девушка, явно беспокоясь, что её не станут слушать и прогонят.

И тут Тани заметил у неё что-то в руках.

Свёрток?

Или?

— Вот… — виновато улыбнулась она, демонстрируя завёрнутого в платок (чтобы не замёрз?) котёнка, тощего и с извалявшейся шерстью, смотревшего на него с интересом, совсем без страха.

— Что же за знакомые такие? — пробурчал Тани, отбрасывая всё лишнее из головы и принимаясь за работу. — Не важно. Ладно, я никуда не спешу. Посмотрим, что тут у нас…

Они проследовали в его кабинет, где Тани принялся осматривать своего маленького пациента, пытаясь понять, насколько его потрепала уличная жизнь и что ему теперь требовалось, чтобы восстановиться и жить спокойно, без вечной боли и страданий.

— Где ж вы взяли его такого? — пробормотал он. — Истощение, блохи, вот эта рана явно давно не заживает.

Девушка, присевшая на край кушетки, уходить явно не собиралась, как часто поступали такие вот сердобольные, оставляя на его совесть найденных зверей и уходя.

— Нашла на улице, когда с работы шла, — даже снизошла до того, чтобы ответить она, внимательно следя за каждыми действием Бейла. — Хулиганы какие-то за ним бежали, что-то в него кидали, улюлюкая, ну я мелких и припугнула, а его забрала.

— И прямо-таки припугнули? — спросил тот с доброй усмешкой.

Без злобы, а просто из любопытства, зная, как часто в таких случаях дарˈка преувеличивали собственные подвиги.

— Я из Данисса, а это город специфический, — объяснила она спокойно, явно не воспринимая свой поступок «подвигом». — Да и Скриллов боятся почему-то.

Она над самой собой смеётся, что ли?

А кто она вообще такая, кстати?

Интересно…

— Тогда понятно… — ответил Тани, не отрываясь от того, чтобы зашивать рану бедолажке. — И как вас из вашего Города занесло в нашу глушь?

— Надоела серость родины.

— И вы отправились смотреть на чужую серость?

— Наверное.

Это слово что-то неведомо изменило в девушке, заставляя её погаснуть, и, судя по всему, задуматься над тем, зачем она, собственно, вообще отправилась в глушь совершенно чужого для неё Города.

— Так или иначе, тут не так плохо, — примирительно улыбнулся ветеринар, решив закрыть тему и не бередить явные раны на душе у девушки, — если не считать того, что дарˈка пропадают.

Гасить этот свет не хотелось.

Пусть сияет…

Она явно не такая, как все те, кого он так люто ненавидел в этом проклятом Городе, а, скорее, противоположность этого.

— Тут спокойно. Как ни странно… — улыбнулась девушка. — Да и лично мне бояться нечего.

Да, милая, тебе бояться, действительно было нечего.

Наоборот.

— Вы так думаете?

— А что? — вскинулась она.

— Да ничего, просто интересно, — ответил Тани и поспешил сменить тему. — Что с котёнком?

— А что с ним?

— Вы его в приют, или… — начал было ветеринар, но был совершенно наглейшим образом перебит возмущённой девушкой, негодование которой, казалось, было ощутимо физически.

— Я заберу его! — воскликнула она почти яростно. — Знаю я приюты — и звериные, и детские. Нечего ему там делать.

— Это дорого — содержать домашних животных, — заявил Тани, не понимая, зачем он отговаривал девушку — для того, чтобы успокоить свою совесть или для того, чтобы никогда не столкнуться с тем, что она выкинет подросшего котёнка на улицу.

— А я не бедствую, могу позволить себе завести пушистого друга, — хмуро буркнула девушка, забирая котёнка из рук Тани и бережно прижимая к себе. — Будет кого рисовать.

— Вы художник? — спросил он удивлённо, даже позабыв, чего он, собственно, отговаривал.

Это многое объясняло.

— Да, выпускница Данисской Школы Искусств.

— А как вас зовут? — догадался, наконец, спросить имя у девушки Тани.

— Эрри Варн.

— Тани-Лив Бейл, — ответил тем же он. — Вот список того, что нужно малышу на первое время, раз вы решились оставить его себе.

— Спасибо, — кивнула девушка и побрела к выходу. — Пойдём, кроха.

Темно уже…

Неспокойно.

Она же не местная!

— Вы далеко живёте? — спохватился и крикнул ей в след Тани.

— Да не особо, — ответила она чуть удивлённо. — Пешком и на межъуровневом лифте минут сорок.

— Ночь на дворе, — сказал Бейл чуть сурово и очень обеспокоенно. — Не стоит вам, Эрри, одной по улице идти в такой час.

— Такси — это дорого… У меня с собой нет столько.

— Тогда я провожу вас.

* * *

В тот момент она сидела перед зеркалом в гримёрной.

До начала концерта оставалось всего минут пятнадцать, и уже поздно было волноваться, ведь, как говорится, перед смертью не надышишься, а точку невозврата она уже давно прошла.

Она уже здесь.

Да, это был далеко не первый её концерт, и даже не сотый, но боязнь опозориться была и оставалась всегда.

Да и как без этого?

На самом деле, ей сказочно повезло, даже по меркам любого иного жителя любого Верхнего Города.

Она родилась необычайно редким подвидом дарˈка — Дневной Фурией, да ещё и мордашкой вышла по всем канонам красоты жителей Аритума, что тоже бывало не всегда.

Таланты вроде сочинения стихов или музыки в их городе поощрялись, как и обладание вокальными способностями, и она даже сумела с отличием закончить Школу по данному направлению, сразу же, без разбега, рванув ввысь — к оглушительному успеху и всемирной известности.

К популярности среди молодёжи.

К восторгу в глазах десятков тысяч, приходивших на её концерты.

Красивая, талантливая, очаровательная…

Эника с силой сжала кулак, едва не раня нежную кожу внутренней стороны ладони острыми когтями (как ни стачивай их, они всё равно слишком быстро отрастали, да ещё и более прочными, чем до этого), и только чудом, или собственной силой воли сдержалась от того, чтобы завыть в голос от безысходности.

…кукла.

Без души и без мыслей.

Оболочка, привлекающая внимание обложка, прибыльный проект и нигде в этом длинном списке — не живое существо.

Даже поклонникам, миллионам, сотням миллионов дарˈка было, на самом деле, абсолютно плевать на её мысли, чаяния и желания — под её музыку (А её ли? Ведь это было совершенно не то, что она желала сказать народу!) было весело танцевать и напиваться, отдыхать от нудной рутины, и вся эта разноцветная, и в то же время серая толпа не видела дальше этой обложки.

Эника продолжала улыбаться, делая вид, что довольна своей жизнью, что счастлива действовать по указке начальства, что вся её деятельность приносила ей радость.

Если бы…

Но приходилось притворяться.

Притворяться глупой, красивой пустышкой, чтобы удержаться здесь, на этой вершине, которая ей, по сути, была совершенно не нужна.

Но иначе жить она не умела.

И вряд ли научится.

У неё не было никого, ей нельзя было сделать даже шаг в сторону от намеченного пути, и она совершенно не знала, куда ей податься в случае побега, ведь её лицо было известно всем.

Да и бежать ей было некуда.

И не к кому.

Известная на весь мир, любимая всеми и везде, она, как личность, была совершенно никому не нужна.

Что же ей делать?

— Джейн, твой выход! — рявкнул неприятный для её чувствительного слуха и уже так надоевший ей голос директора группы.

Впрочем, сейчас — мысли в сторону.

Сейчас — улыбаться.

Публика ждала свою любимицу, и она, Эника Джейн, не могла её подвести.

* * *

В вечном сумраке Нижнего Города таилось множество непонятных и в принципе казавшихся жителям Верха невозможным вещей и явлений, ведь эта часть любого крупного поселения всегда и везде оставалась неизменной.

Не важно, Берссити, Берк, Данисс или Авешш-Анир был удостоен внимания наблюдателя, Нижний Город был одинаков везде.

Он был отдельным миром…

Миром, в котором правил криминал.

И различным группировкам, великолепно чувствовавшим себя в этом мире, куда не заглядывали Каратели, даже не нужно было как-то затрагивать располагавшиеся здесь производства, на которых трудились зарегистрированные Безвольные, ведь в их владении находились все остальные.

Все незарегистрированные.

У этих дарˈка, у всех, что родились тут, не было ни шансов подняться вверх даже в качестве имущества свободных граждан, ни трудиться на заводах, зарабатывая хоть что-то и имея хоть какую-то крышу над головой.

За сотни лет жизни в постоянном сумраке и отравленном воздухе местные жители пошли дальше в своей эволюции.

Великолепно видевшие в темноте, быстрые и ловкие, местные Жуткие Жути, коим посчастливилось дожить хотя бы до совершеннолетия, не походила на своих собратьев из Верха.

Выросшие здесь, как сорные растения, как уличные, бродячие звери, они не могли, просто не были в состоянии стать полноценными членами общества, ведь единственное, что они умели в совершенстве — прятаться и выживать.

Ни читать, ни писать, ни даже в большинстве своём считать они не умели.

И Шис был таким вот дарˈка.

Дикой Жуткой Жутью, как про них говорили остальные, цивилизованные дарˈка.

Да, дикий.

Выросший на улице, без бросивших его родителей и без пригляда взрослых.

Беспризорник, в общем.

Шис, как и многие другие, был очень худ, и потому даже его бытие Жуткой Жутью не мешало ему летать — маленькие крылья с лёгкостью выдерживали вес тщедушного тела, и так же, как и многие другие, он редко видел иную пищу, кроме пойманных во тьме переулков крыс.

Они, большие и агрессивные, были почти беззащитны против оголодавших дарˈка, что даже научились добывать огонь одним своим желанием — чтобы хоть как-то приготовить свою добычу.

Крыс было много, но никто не боялся их ловить — кроме них, иных охотников тут не было, а есть хотелось всем.

Но в этот раз ему пришлось бросить свою добычу и броситься на утёк, затаиться в тёмном углу, моля Высшие Силы, чтобы его не нашли, — не узнать серую форму Чистильщиков было трудно, а про этих дарˈка знали все Жути, ведь они — угроза.

Чистильщики отстреливали всех беспризорников, а тела забирали неизвестно куда.

Трупы иным способом погибших дарˈка они тоже забирали.

Все Жути знали: серый — это страшно.

Серый — смерть.

Но иногда, в крайне редких случаях, Чистильщики забирали дарˈка живыми, уводя их куда-то, а так же они отбирали всех младенцев, и их судьба оставалась неизвестной для стаи.

Дикие Жути жили стаями — так было проще и не так страшно.

Но Шису всегда было интересно — куда же уводили Чистильщики тех дарˈка, и почему именно их. По какому критерию выбирали тех, кого забирали, и почему убивали именно их, а не тех?

Одни вопросы.

Никаких ответов.