Супружество и монстры: эсхатологический роман (джен)

Моя первая настоящая встреча с Хейли на самом деле была второй. Впервые я увидел её, когда мы ходили с нашими общими друзьями в кино. Мы сидели рядом друг с другом в тёмном кинотеатре, но я запомнил лишь запах её духов и случайное прикосновение локтя. Позже, в вестибюле, она была ужасно милой, но такой молчаливой, что я решил, что чем-то её обидел. Я жутко удивился, когда через несколько дней она сама написала мне и пригласила выпить кофе.

Мы договорились встретиться в кафе на полпути между нами, но я неправильно рассчитал время и приехал слишком рано. Мне повезло. Когда она пришла, мой заказ уже принесли и я мог тихонько понаблюдать, как она окидывает взглядом комнату в поисках нашего столика. Воистину, люди ведут себя естественнее всего, когда считают, что на них никто не смотрит. Она собиралась встретиться с совершенно незнакомым человеком, но казалась такой уверенной и спокойной. Ростом она была не больше пяти футов, но в её пронзительном взгляде читалось, что стоит ей пожелать, и весь мир падёт к её ногам. Длинные тёмные волосы спадали на белую курточку, под которой виднелась чёрная блузка. С некоторым смятением я заметил у неё в руках планшет с зажимом для бумаги — неужели обознался? Но потом она увидела, что я ей улыбаюсь, и направилась к нашему столику.

Она села и пристально, я бы даже сказал — оценивающе, посмотрела на меня, её взгляд не был безразличным, но и тепла в нём не ощущалось. Я почувствовал себя несколько беззащитно, кашлянул и протянул руку.

— Привет! Я Шон, рад снова встретиться, эм, можно поинтересоваться, зачем тебе этот планшет?

Она дёрнулась, словно от неожиданности, и немного покраснела. Неужто забыла, что я умею разговаривать?

— Ой, эм-м, привет! Да. Тревор рассказал мне о тебе. Я Хейли, очень приятно и так далее...

Она действительно произнесла «и так далее» вместо стандартных любезностей, что показалось мне очаровательно-странным.

— Не против, если я задам несколько вопросов, прежде чем мы начнём? Чтобы, так сказать, определить совместимость. — Она покачала планшетом, видимо, демонстрируя, что именно по нему мою... совместимость... и планировалось оценивать.

— Ох. В смысле, да, конечно. Теперь я чувствую себя глупо, ведь сам не приготовил такой же список вопросов. Но разве нельзя понять, что к чему, просто в процессе первого свидания? Видишь ли, я не очень хорошо прохожу аттестации.

Она задумалась над моими словами, действительно задумалась, как делают люди, останавливаясь на мгновение и обращаясь к своим мыслям.

— Учту. Обещаю, что не буду оценивать ничего, кроме выбранных тобой ценностей. Знаю, всё немного странно, но мне кажется, что лучше сразу получить ответы на главные вопросы, чем позже выяснить, что мы взаимно несовместимы, когда... привяжемся друг к другу.

«Чёрт возьми, кто тебя обидел?» — подумал я, но сказал:

— Ну, звучит мудро, и я очень люблю готовиться заранее. Итак, что же там? Дети? Карьера?

Она достала из ниоткуда карандаш и пристально посмотрела на меня поверх планшета.

— Вопрос номер один: Что является главным компонентом в твоей личной функции полезности?

Эм.

— Можно ещё раз?

— Представь, что у тебя есть несколько вариантов, чем заниматься. Если не нужно заботиться о еде, крыше над головой, общении и так далее, какую метрику ты бы применил, чтобы оценить эти варианты?

Да, надо признать, я не думал, что таким будет наш разговор тем вечером.

— Прости, не хочу показаться тугодумом, но ты спрашиваешь, например, про карьерные цели?

— Всё нормально. Я же сказала, что не стану брать во внимание весь разговор, только сами ответы. Нет, я имею в виду не карьеру, если только она не служит чему-то ещё, кроме обеспечения дохода. Если все потребности в твоей жизни будут удовлетворены, что ты будешь делать? — Она продолжала сверлить меня взглядом, словно это была самая естественная тема для разговора на первом свидании в кофейне.

Я подумал, что, возможно, для неё так и было. Моя внутренняя оценка её интеллекта стремительно росла вместе с количеством вопросительных знаков напротив графы «социальные навыки», и где-то в глубине сознания я мысленно пнул себя за крайне женоненавистническое предположение, что в этом танце должен вести я. Но мне нравилось. Я хотел посмотреть, к чему она клонит.

— Наверное, на такого рода вопросы у людей должны быть готовые ответы, — сказал я, — но мне кажется, что прошло так много времени с тех пор, как я в принципе рассматривал возможность, что у меня будет всё необходимое, что мой ответ где-то потерялся. Думаю... Я бы хотел исследовать, творить и учить других тому, что видел. Я бы отправился на поиски Тайного пламени и отдал его человечеству. — Достаточно глубоко вышло, подумал я. — Могу задать тот же вопрос?

Она коротко кивнула.

— Справедливо. Я бы хотела спасти мир.

Хоть я и не хотел, у меня вырвался смешок, и мне тут же сделалось жутко неудобно от её взгляда.

— Прости, ты застала меня врасплох. Это очень благородная цель, но... спасти от чего?

— От всего. От него самого. Изменение климата, ядерная война, падение астероида — моей целью было бы... является найти способ защитить человечество от всех этих и подобных им угроз. Сама по себе Земля — второстепенная цель. В смысле, скорее всего, единственный способ по-настоящему защитить человеческую расу от вымирания — это рассеяться среди звёзд.

Я покачал головой.

— Но как бы ты вообще подступилась к этому? Ты говорила о ресурсах для удовлетворения личных потребностей, а не о лампе джинна в кармане.

Она снова кивнула.

— Ну да, но функция полезности — это не желание. Это метрика, по которой ты оцениваешь свои решения. Если жизнь — это множество выборов, то функция полезности — это нож, с помощью которого можно прорезать себе дорогу к цели, отсекая те выборы, которые к ней не ведут.

— Ладно, но... как ты вообще поймёшь, что именно приведёт тебя к цели? Если выбирать между тем, чтобы стать умным ядерным физиком и фантастически богатым финансовым аналитиком, что ты выберешь? Применяя мою функцию полезности, я бы выбрал физику, потому что она лучше подходит для исследования, и в этом сценарии мои финансовые потребности уже удовлетворены. Но для тебя первый путь может привести к открытию чего-нибудь вроде холодного ядерного синтеза, а второй позволит влиять на глобальную политику. Не зная будущего, как ты сможешь воспользоваться своей функцией полезности?

Она улыбнулась, и я вдруг понял, что это первая её улыбка за весь вечер. Похоже, она действительно наслаждалась разговором, что было хорошо, ведь я тоже.

— Вопрос вероятностей. Немного математики, и будет легко выяснить, что более вероятно: мне совершить меняющий мир прорыв в физике или значительно повлиять на глобальную политику, используя лишь финансирование. Предполагая, что есть только два варианта, конечно же. Но, представив себя перед таким выбором — перед выбором между знанием и могуществом, ведь речь именно об этом, — я всегда выберу могущество. Знанием может обладать могущественный человек, но само по себе оно редко даёт могущество. Ты, конечно, выберешь знание, имея полное на это право, и этот выбор говорит в пользу нашей совместимости.

Разве? Ну хорошо, что она так считает.

— Хорошо, что ты так считаешь, — сказал я, ощущая себя в ту секунду настоящим гением. — Итак, значит, ты полагаешь, что существует всего две настоящие функции полезности, а всё прочее — это морализаторство. Знание или Могущество? Возможность изменять мир или мудрость, чтобы знать, что с ним делать?

Она наклонила голову, принимая мою мысль, но не соглашаясь с нею.

— Пожалуй, правильнее сказать, что первая производная от функции полезности как раз даёт один из этих двух вариантов. Может существовать множество целей, но лишь два средства могут привести к их осуществлению. Что на самом деле важно, так это не средства, а исход.

— Мне кажется, что ты только что открыла второй фронт на этом поле боя, но я, пожалуй, пока не стану бросаться на штурм. Так вот, я знаю, мы в прошлый раз были в кинотеатре, но я собирался после нашей встречи пойти посмотреть тот фильм-катастрофу, «2012». Не хочешь присоединиться?

Она снова улыбнулась.

— Да, если мы обнаружим взаимную совместимость, я с удовольствием посмотрю на конец света с тобой. Итак, вопрос номер два. Что, по-твоему, входит во всеобщие права человека?

Так я познакомился с моей будущей женой.

* * *

Спустя 10 лет

* * *

Я стоял у задней двери нашего дома и вглядывался в вечерний сумрак.

— Дорогая! Чёртов кот снова выбежал! Честное слово, когда-нибудь этого маленького жирного засранца сожрут пумы...

— Найди его, пожалуйста, я проверяю работы! — последовал ответ сверху. Мне правда нравилась акустика в нашем доме. В задней части здания располагалась огромная лестница, идущая от кухни на первом этаже до единственной комнаты третьего этажа — кабинета Хейли. Жена работала удалённо в одном колледже Новой Англии в должности помощника профессора — ну и кто теперь за знание, а? Я знал, что она проверяет работы, но...

— Но это твой проклятый кот, — проворчал я, выходя на улицу. Технически он был общим, но едва мы съехались, он очень чётко дал понять, кому принадлежат эксклюзивные права на чесание пузика и обнимашки в постели. Два года совместной жизни плюс семь лет брака ничего не изменили — ну разве что он стал более толстым и злым. И теперь каждую ночь мне приходилось делить изголовье кровати с тридцатифунтовой меховой задницей. Меня подмывало просто оставить его снаружи, пожелав пумам приятного аппетита.

Ливанул дождь. Гроза была прямо-таки библейская, такие случаются всё чаще, вероятно, из-за наших вполне буквальных грехов. Общий двор нашего маленького пригородного дома засыпало ветками, земля намокла. К моему счастью, кот забился прямо под крыльцо, вытащить его оттуда оказалось несложно. Поглаживая мокрый комок, я направился к двери.

— Что, беспокоит буря? Настоящая уловка-22, да? Если мы все умрём, погода, может, в конце концов и улучшится, но кто тогда наполнит твою миску? Прости, друг, но у тебя нет выбора — либо вместе, либо никак.

А затем наступил конец света.

Мне показалось, что молния ударила в нескольких дюймах за моей спиной. Горячая вспышка, мир залило белым светом, а потом меня придавил такой сильный шум, что я ощущал его не как звук, а скорее как давление. Ничего не видя, я бросился вперёд, но стена, которая по идее была передо мной, не остановила моего движения. В меня ударил ветер, но это не был ветер, он дул под неправильным углом, и в тот момент я решил, что, по всей видимости, умер. Взрыв газа или самая настоящая молния, или ещё что, и теперь моя душа отделена от тела и направляется в последний путь... без Хейли? Нет. Нет, нет... Сражаясь с не-ветром, я повернулся в этом не-пространстве, пытаясь вернуться к своему телу и своей жизни.

Не знаю, как долго длилась эта борьба. Я не устал, но в этом белом бесконечно расширяющемся пространстве не было ничего, чтобы оценить ход времени. Но если моя воля противостояла Вселенной и на кону стояли моя душа и моя супруга, я не собирался проигрывать. Сопротивление не ослабевало, и наконец на горизонте я увидел... ворота? Портал? Сияющее что-то в сердце белого ничто. Оно приблизилось или увеличилось, невозможно было разобрать. Наконец оно перешло некоторую черту и...

* * *

Я поднял голову от пищи, которую готовил впервые за три дня езды. Похоже, старый прогноз погоды, что я собрал в баророще по пути, оказался верным, но, чёрт возьми, я хотел есть и не был рад помехам. Если верить усикам, ниже по склону, на другом конце долины, что-то шевелилось. У оболочки, что я носил, были ловкие руки, но слабое зрение — результат плохого разведения, она не годилась для служителя закона. Но я почти закончил работу, а потому не хотел переключаться на моего разведчика. Я подошёл к кругу и стал наощупь искать старую подзорную трубу, а когда наконец нашёл, то приложил её к одному из лучших глаз моего старого тела.

Вдали точно была моя цель. Три дня назад они увели несколько оболочек, в том числе ту, в которой был Эймер, и с тех пор я шёл по его знакам: сломанным веточкам, отпечаткам в форме стрелки и так далее. Я думал, что они не знали, что он был среди стада, но вчера знаки прекратились. С тех пор я шел по следам и навигационному счислению, не останавливаясь на сон и отдых для оболочек, и проводил воздушную разведку так часто, как только мог, пока мой тягач тянул круг следом за мной. Он еле полз: то, что считалось мозгом этой старой клячи, не очень хорошо справлялось с перепадами высот, и мне приходилось слишком часто надевать его, чтобы обеспечить сносную разведку.

При этом люди, которых я преследовал, так спешили, словно за ними по пятам шёл сам дьявол. Что, конечно, не совсем правда — в лучшем случае, я был его привратником.

На горизонте виднелось нечто похожее на постоянный лагерь. Здесь, на тропе, я, пожалуй, мог бы справиться с тремя угонщиками, но с дюжиной, а то и больше, на защищённых позициях? Если Эймер ещё не умер, ему недолго осталось: когда они доберутся до того города, то начнут делать учёт стада. Единственный шанс его вызволить будет этой ночью. А пока я вернулся к еде. Нужно было приготовить что-то для остальных оболочек в хранилище старого круга — скоро им предстоит сжечь много энергии.

* * *

К ночи разразился шторм. Вечер я использовал, чтобы добраться до позиции: ехал на тягаче в теле разведчика, поддерживая неустойчивую связь с его так называемым разумом и отдавая приказы. Я оставил круг наверху холма перед лагерем и тщательно осмотрелся зоркими глазами разведчика. За укреплениями слонялись по меньшей мере пятнадцать человек. Слишком много. Двое на посту носили оболочки больших неповоротливых стражей, а остальные ели, разбивали лагерь и осматривали свою добычу. В центре лагеря я увидел Эймера, к счастью, живого, но связанного. Приманка? Заложник? Так или иначе, они не получат желаемого.

Под прикрытием темноты и дождя я посадил разведчика на каждую мою оболочку и с помощью усиков направил их в нужное место. Покидая их, я отдавал единственную команду: по моему сигналу бежать в сторону лагеря. Я оставил свою лучшую винтовку в руках тягача, а с собой взял только шестизарядный пистолет.

Когда я вернулся к главным воротам, разразилась гроза и поднялся ветер. Двумя быстрыми выстрелами я избавился от стражи у ворот, тем самым отдавая сигнал моим оболочкам. Все они синхронно бросились через свободный вход и рассеялись внутри. Обороняющиеся решили, что на них нападает целый отряд, из темноты прогремели ответные выстрелы, но это лишь добавило суматохи и напугало их стадо.

Не теряя ни минуты, я расправил крылья и влетел в лагерь, держась низко и прячась за любые доступные препятствия. Вокруг хаотично метались силуэты, но очень просто отличить целенаправленно движущуюся оболочку от той, что действует инстинктивно, а я не хотел, чтобы меня обнаружили, пока я приближался к Эймеру. Звуки штурма едва вырвали его из дрёмы, и он мог лишь слабо сопротивляться, когда я резал сковывающие его верёвки. Я сел ему на плечо и проскрипел в ухо птичьим голосом разведчика:

— Эймер! Это я! Уходим! Быстро! Скоро они всё поймут.

Он посмотрел наверх, насколько ему позволяло тело четвероногого пастуха.

— Шериф? Это ты? Чёрт, я думал, что сдохну здесь. Я знаю задний вход, где у них умывальник, пойдём.

— На этих словах я услышал злобные крики — угонщики обнаружили, что все нападающие на их лагерь «люди» на самом деле пустые оболочки. Рядом с нами прогремел выстрел. Пора сматываться.

Погоня была яростной, но сдерживалась грозой и непроглядной темнотой ночи. Из-за низкого роста Эймер был целиком скрыт в траве, я же просто нёсся настолько быстро, насколько мог мой разведчик. В какой-то момент я почувствовал огненную вспышку боли в туловище и понял, что меня подстрелили. Одно только это обещало стать серьёзной проблемой прежде, чем мы доберёмся до города.

Спустя, казалось, часы безумной гонки Эймер взвалил меня на плечи и перенёс в маленькую пещеру, не переставая причитать.

— Шериф, что за дурацкая выходка, ворвался вот так. Ну зачем? Они бы как пить дать меня продержали живым ещё пару дней. Мог выторговать меня или пришёл бы с командой. Теперь тебя подстрелили, и что мне делать? Здесь даже толком нет пространства для нас двоих. Чёртова буря усиливается, нам придётся проторчать здесь всю ночь... — На этих словах я почувствовал, как моё зрение застилает пелена. Я принял это спокойно — пусть и дурацкая выходка, но я спас одного из наших, и этого достаточно для любого уважающего себя шерифа. Я опустил голову и позволил темноте поглотить меня.

* * *

Я оказался в пустоте между мирами. С одной стороны я видел мою кухню, знакомую гранитную столешницу и подвесные светильники, а с другой стороны была тёмная пещера, снаружи которой бушевала буря. На том месте, где соприкасались эти две реальности, невозможно было зафиксировать взгляд: я не мог сказать, где начинается один мир и заканчивается другой, только знал, что они никогда не должны были встретиться.

Я был промокшим до нитки тридцатипятилетним программистом, который стоял в своём доме. Я был шерифом из Анжелика Дич, возраст которого перевалил за сто пятьдесят циклов, и моя последняя оболочка истекала кровью в тёмной пещере. Я был и тем, и другим. Я уставился на себя, вокруг не было ни души. И кот, и Эймер исчезли. Некоторое время мы оба молчали — в словах не было смысла, ведь мы знали друг друга полностью. Со стороны разведчик шерифа выглядел как насекомоподобное существо, похожее на стрекозу размером со среднюю собаку, с обтекаемым и гибким телом, голубыми глазами-бусинками и маленьким клиновидным панцирем там, где у существа с нашей Земли обычно рот. Его передние конечности заканчивались удивительными ловкими ладонями, напоминающими обезьяньи. Возможно, постороннему наблюдателю он бы показался ужасным инопланетянином, но в тот момент для меня это была моя оболочка.

Наконец я заговорил. Языки наверняка не сочетались, но я прекрасно понимал себя.

— Что ж, полагаю, этого не должно было случиться.

Я произнёс это не ради самих слов, а скорее чтобы осознанно перейти черту, что была передо мной. Перед нами. Потом я разделился на две личности. Я-Шон сказал:

— Я, эм, похоже, у тебя там проблемы. Не уверен, что могу... подойти, но... что-нибудь нужно?

Я-Шериф слабо закашлялся и усмехнулся.

— Понимаю, странно так обращаться к самому себе, но, сынок, сейчас мне нужен только священник, и быстро. Без обид.

Область, что была пещерой, начала заметно уменьшаться. Края той реальности распадались, а вместо них проступала реальность моей кухни. Моя реальность начала доминировать над общим пространством, и я смог подойти к себе поближе. (Сами попробуйте описать сцену, когда «я» относится больше чем к одному существу!)

Я-Шон протянул руку и сказал:

— Я не позволю самому себе истечь кровью. В десяти минутах отсюда есть больница... и ветеринарная клиника... и что бы у тебя ни произошло, времени мало. Пойдем.

Я-Шериф на мгновение задумался и вздохнул.

— Я бы сказал, что мы оба пожалеем об этом, но нет никаких «мы оба», плюс я давно взял за привычку не сожалеть о своих идиотских идеях. — Он протянул свой манипулятор и взял меня за руку. Я держал его, пока последняя часть пространства пещеры не обрушилась, и с треском...

* * *

Я полетел вперёд и сильно ударился о дверь, весь мокрый и почти оглохший от взрыва. Казалось, что всё вокруг кружится, фрагменты реальности собирались в единое целое. Кот, недовольный таким обращением, выпрыгнул из моих рук и забежал в открытую моим падением дверь. В оцепенении я лежал на крыльце, глядя в небо и моргая от дождя. Не сразу, но я понял, что казалось таким странным в окружающей обстановке: молния, что ударила за моей спиной, должна была повредить дерево или провода, ну или хоть что-то, но не было ни огня, ни обломков, ни разбитого стекла, даже никаких перебоев с электричеством. Поднимаясь с крыльца я задумался, а было ли вообще всё это на самом деле, или у меня какой-нибудь инсульт.

— Хейли? — позвал я дрожащим голосом, пытаясь собраться с мыслями. Если она ничего не слышала, значит, вероятно, дело в мозге. Наверху скрипнуло кресло и послышались шаги к двери кабинета. Что-то в них было... неправильно. Оглядываясь назад, кажется странным обращать внимание на подобные мелочи после всех событий. Но за десять лет совместной жизни мы привыкли друг к другу, выучили наизусть подобные штуки: звуки шагов по деревянному полу, поскрипывание стула или дивана, когда с него встаёшь.

Когда кто-то наверху поднялся со стула, я услышал два толчка. Два независимых звука — первый бум, и тут же второй. И со скрипом что-то было не так. Слишком громко. Все мысли о моём текущем положении мгновенно вылетели из головы, в ушах зашумел адреналин, и только потом я увидел, как из двери кабинета высунулось нечто и уставилось на меня через перила.

Чудовище. Оно открыло пасть и, не двигая губами и языком, сказало голосом Хейли:

— Шон, что такое? У меня на секунду закружилась голова, и...

Ну это уже перебор. То есть обычно она не такая?

Ладно, с моим мозгом определённо было что-то не так.