Ядовитый сад (гет)

Ранее:

— Вы нашли то, что искали? — спросил Дамблдор. Она кивнула:

— Нашла. Спасибо.

— Рад слышать. А теперь, думаю, пришло время обсудить ваши последние дни с нами.

* * *

21 июня 1988 год

Большую часть дня Северус и Гермиона провели в постели. Пока они отчаянно цеплялись друг за друга в апартаментах Северуса, Альбус взял на себя уроки Защиты. Слизнорта уговорили подменить Северуса на зельях (хотя он постоянно всем напоминал, что это только на один раз, и он не собирается возвращаться к работе, не успев выйти на пенсию). Северус понятия не имел, как школьникам объяснили внезапное исчезновение сразу двух профессоров, но ему было откровенно наплевать. У него болели все мышцы, он устал, но был полностью удовлетворён. У них оставалось всего несколько часов.

— Уже за полночь, — прошептала Гермиона.

— Я знаю.

Книжка лежала на прикроватной тумбочке, и серебряный феникс на обложке поблёскивал в тусклом свете. Чарити сказала, что Гермиона автоматически вернётся в своё время, едва истечёт установленный срок в год и один день. Северусу хотелось сжечь злосчастный артефакт Адским пламенем, но Чарити предупредила, что этого делать нельзя. Именно книжка привязывала Гермиону к этому времени, и ликвидировать этот «якорь» было крайне неразумно.

— Я не хочу уходить, — голос Гермионы дрогнул и сломался. Она резко, часто задышала, словно борясь со слезами, а затем издала глухой смешок. — Боже, как же здесь пахнет.

И впрямь пахло. Сексом, потом и затхлым духом подземелий.

— Может, надо было отправиться в Коукворт, а не торчать здесь, — сказал он. — По крайней мере, там в моей спальне можно открыть окна. А ещё опробовать диван, сад...

— Сад? — она зевнула и прижалась к нему теснее. — Я, конечно, не прочь ещё немного побыть с Чарити, но вряд ли ей понравится, если мы займёмся этим в саду.

— Зная её, полагаю, она скорей попросит не начинать, пока она сбегает за попкорном.

— Точно, — Гермиона потёрла запястье до боли знакомым жестом. — Ты же помнишь, да? Про Чарити. И когда ей надо уехать.

Северус кивнул. Он уже примерно знал, когда оборвётся жизнь Чарити, даже при том, что Гермиона не могла сказать наверняка. После её шестого курса.

— Если решишь, что министерский бал — слишком многолюдное место для воссоединения, я потом вернусь в свои апартаменты… то есть, в эти, — добавила она. — Пароль «шкура бумсланга». Можем встретиться здесь, если так предпочтительней. Не вздумай прятаться только потому, что тебе покажется, будто я больше не захочу тебя. Потому что я захочу. Мне плевать на твой возраст и на то, что случится во время войны, или какое впечатление я произведу на тебя, когда ты увидишь меня девчонкой. Просто… Пришли мне сову или ещё как-нибудь дай знать, что ты в порядке. Хотя бы так. Пожалуйста.

— Обязательно.

— Гарри тоже будет на балу, и я пойму, если ты не захочешь сразу с ним пересекаться. Но он очень хочет тебя видеть. О! Запомни то, что я только что сказала — что Гарри очень хочет тебя увидеть в моём времени. Особенно когда Дамблдор скажет тебе что-нибудь, и ты взбесишься из-за того, что я не предупредила тебя об этом. Делай то, что он тебе велит. Ты обязан. Всё закончится совсем не так, как тебе может показаться. А в последней битве... Я бы очень хотела рассказать тебе, как именно… Мне так жаль, Северус. Я так жалею обо всём, что произойдёт. Ты...

— Прекрати извиняться за всё, в чём ты не виновата. Пуффендуй.

Она вяло хихикнула и шмыгнула носом:

— Значит, это твой окончательный ответ? Пуффендуй? Вполне возможно, что это твой последний шанс угадать, куда меня распределили, до того, как увидишь моё распределение своими глазами.

— Хм-м. Когтевран. Однозначно.

Гермиона широко улыбнулась:

— Я люблю тебя.

Вообще-то он ещё ни разу не произносил эти слова вслух — за него говорил изменившийся патронус, но, похоже, время пришло.

— Я тоже тебя люблю.

Он думал, что сил уже не осталось, но когда она поцеловала его и взобралась на него верхом, желание очень быстро проснулось вновь. В последнее время они занимались сексом лихорадочно и жёстко, словно стремились оставить друг другу неизгладимые впечатления. Но сейчас Северус двигался медленно, запоминая каждый дюйм её тела, вызывая вздохи и стоны, которые услышит снова лишь через много лет. Если вообще услышит.

Чуть позже, уже по-настоящему вымотавшись, он притянул её спиной к своей груди и промурлыкал в волосы, что намерен сдержать обещание и нагнуть её над столом в кабинете в 2001 году.

Она рассмеялась:

— Или мы не дотерпим, и тогда придётся искать пустой кабинет в министерстве, как ты и предлагал.

— Можно и так, и этак. А потом я отведу тебя в свои старые апартаменты и велю раздеться.

— И всё за одну ночь? В твоём-то возрасте? Хм-м… Тогда не забыть бы сунуть в сумочку Укрепляющий раствор.

— Неплохая мысль. Мне нет и тридцати, но я устал как собака.

— Я тоже. Но нам нельзя засыпать.

— Точно нельзя, — у Северуса слипались глаза, а Гермиона в его объятиях была такой мягкой и тёплой. — Мы должны бодрствовать.

Они ещё какое-то время шептали друг другу нежности, и Северус помнил, как предложил вызвать эльфа, чтобы принёс им кофе, но в какой-то момент оба, похоже, закрыли глаза и задремали. Когда он пришёл в себя, с зачарованного потолка лился тусклый серый утренний свет, а в кровати было так пусто, что Северус ощутил эту пустоту и внутри. Книжка с тумбочки исчезла вместе с Гермионой.

Её не стало.

* * *

22 июня 1988 год

Северус вытаращился на своего начальника. Погибла. Директор сообщил ученикам и преподавателям, что Гермиона погибла — её убил какой-то фанатик, ненавидевший магглорождённых (и он, конечно же, остался неизвестен, и никто не знает, где он). По легенде Северус всё это время варил лекарства и помогал целителям спасти профессора Хьюз, потому и не мог вести занятия. Чтобы история выглядела правдоподобно, Альбус воспользовался связями в «Пророке» и аврорате — работавшим там членам Ордена Феникса он рассказал только основные факты, не упоминая настоящее имя Гермионы.

— Ты наверняка в курсе, что многие ученики привязались к Гермионе, — сказал он Северусу. — Ей удалось завоевать доверие и расположение даже некоторых из твоих слизеринцев. Смерть профессора Хьюз вдохновит нынешнее поколение студентов присоединиться к нашей борьбе. Я уверен в этом. Надеюсь, что память о ней также убедит некоторых её учеников хотя бы держать нейтралитет, вместо того чтобы последовать за Томом. Чем больше людей мы сможем удержать от повторения ошибок прошлого, тем лучше. Думаю, ты со мной согласишься.

Северус почувствовал себя так, словно огненная петля Непреложного обета слетела с запястья Гермионы и удавкой сжалась у него на шее. Лицо вспыхнуло от гнева.

— Она знала об этом твоём плане? — спросил он. Вряд ли. Гермиона бы запретила Альбусу использовать её как оружие против детей. Да, эти дети раздражали, бесили до невозможности и часто бывали беспросветно тупы, но по каким-то необъяснимым причинам она очень их любила.

— Нет, но, думаю, она бы согласилась с моей логикой.

— Очень сомневаюсь.

Он должен был догадаться, что Альбус не без задней мысли подарил им с Гермионой время, чтобы побыть вдвоём, и потребует что-то взамен. И, да, Северус, конечно, частенько рычал на учеников и распекал их по поводу и без, но это… Гермиона придёт в бешенство, когда узнает. Не в силах больше видеть Дамблдора, Северус развернулся и вылетел на лестницу. Мантия яростно вихрилась за спиной.

В коридорах слышались безрадостные шепотки и отвратительные всхлипывания. Минерва имела наглость обнять его, когда они столкнулись на лестнице в подземелья, и в её голосе слышался явно выраженный акцент, пока она шептала слова утешения. Северус не знал, как реагировать, поэтому предпочёл промолчать. Но не успел он укрыться в своём кабинете, как в дверь постучали. Северус застонал.

— Войдите.

Перси Уизли выглядел живым воплощением горя. Голубые глаза покраснели от недавних слёз, а школьная форма, которая была ему слишком велика (вероятно, донашивал за Уильямом или Чарльзом), вся измялась и пребывала в полном беспорядке, хотя обычно Перси щеголял в идеально выглаженной одежде.

— Здрасьте, сэр, — сказал он, приблизившись к столу.

— Чего вам, Уизли?

— Я… э-э… я подумал, вдруг вы захотите взять это себе.

В руке он сжимал колдовскую фотографию Северуса и Гермионы, которую сделал на новогодней вечеринке Чарити. Гермиона была в маскировке, но это не имело значения. Улыбаясь ему, она дёргала подвеску по цепочке туда-сюда, словно готовясь снять её в любой момент. Северус и впрямь очень захотел взять снимок себе.

Он кивнул мальчику. Решив, что такой ответ его вполне устраивает, Перси повернулся и вышел за дверь. Северус подождал, пока она закроется, и только потом взглянул на фото ещё раз. Улыбка Гермионы, пусть и под маскировочными чарами, подбодрила его. Как же она будет смеяться над этим, когда узнает — через тринадцать грёбаных лет! Тем не менее, он открыл рот и пробормотал слова, которые, как он думал, никогда в жизни не произнесёт.

— Один балл Гриффиндору.

* * *

— Тебе надо поесть, — заявила Эйлин, врываясь в покои Северуса и левитируя перед собой накрытый поднос. Сняв маскировочное ожерелье, она из мадам Пинс превратилась обратно в маму — и сердито воззрилась на него. — Ты сегодня не явился ни к одной трапезе.

— Я не голоден.

Игнорируя его протесты, она опустила поднос на столик и сняла крышку, из-под которой вырвался резкий аромат уксуса. На подносе стоял полистироловый контейнер; она принесла ему любимое блюдо детства — жареную рыбу с картошкой-фри. Контейнер обволакивали согревающие чары, в холодном воздухе подземелья от еды спиралью поднимался пар. Рядом примостилась тарелочка с пирожными Tunnock's — бисквитная основа, суфле и шоколадная глазурь. В детстве Северус всегда пытался тайком сунуть коробку с этим лакомством в тележку Эйлин, когда она по глупости брала его с собой в супермаркет.

Это готовили не домовые эльфы. Сладости фабричные, а остальное наверняка из забегаловки, располагавшейся в паре улиц от Паучьего тупика. Там годами подавали одинаково жиденькое гороховое пюре, и он однажды сказал Эйлин, что во всех прочих местах вкус у него какой-то не такой.

В последний раз Северус плакал при матери ещё до того, как ему стукнуло десять. Он вообще ни при ком не плакал, если не считать того единственного раза после гибели Лили. Он понятия не имел, почему при виде картошки-фри и нескольких печенек с зефирной начинкой ему вдруг захотелось расплакаться, но в глазах защипало, горло сжалось, а Гермионы больше нет, и он просто не мог дальше держать всё это в себе.

— О, милый мой, — прошептала Эйлин и потянулась обнять его — несмело, будто ждала, что он вот-вот оттолкнёт её.

Тобиас никогда не позволял ни себе, ни ей нежничать с Северусом или вообще уделять ему подобное внимание. И чего я вообще мирюсь с тем, что тебе на меня плевать, Эйлин? Отвянь от пацана, а то вырастет слюнтяем. Как будто Эйлин крала любовь, предназначенную Тобиасу, и отдавала её сыну. Как будто Северуса и Эйлин следовало наказывать за малейший намёк на привязанность. Она осмеливалась хоть как-то проявлять свои чувства только тогда, когда Тобиаса не было дома. Но и длилось это недолго — Северус превратился в язвительного, саркастичного подростка и сделал всё, чтобы отбить у матери охоту выказывать ему свою любовь.

Но теперь он обнял её в ответ.

— Ну-ка, — сказала Эйлин, когда он изрядно промочил её мантию слезами. — Я ужас как далеко ходила за этой рыбой и жутко проголодалась, так что если не хочешь, я съем сама.

Она не лукавила. Пока он вяло ковырялся в еде, она сидела рядом и раз за разом таскала картошку с его тарелки. И хотя он совсем не хотел есть, в животе заурчало, и он внезапно поймал себя на том, что торопливо выхватывает у матери из-под носа лучшие, менее раскисшие кусочки. А когда она посмела цапнуть одно пирожное, он наградил её сердитым взглядом.

Эйлин грустно хмыкнула:

— Узнаю своего сына, — и сдвинула брови, вытирая пальцы салфеткой. — Тебе ещё что-нибудь нужно? Я могу остаться с тобой… или приведу Чарити, если хочешь.

Он покачал головой:

— Я хочу побыть один. Спасибо за ужин, мам.

— На здоровье. Увидимся за завтраком, — это был не вопрос.

Когда Эйлин ушла, Северус потащился к пустой кровати. Ругая себя за сентиментальность, откопал дурацкую серую ночную сорочку, которая так нравилась Гермионе. Весь первый месяц он спал исключительно в ней.

А вернувшись домой на летние каникулы, посадил в саду гранатовое дерево.

* * *

1 сентября 1991 год

Жизнь Северуса превратилась в длинную череду обратных отсчётов. Столько-то дней до нового года, столько-то лет до конца войны и так далее. И в конце одного из таких отсчётов в Хогвартс впервые приехала маленькая Гермиона.

Первым он заметил Поттера. Да и попробуй его не заметить, когда мальчишка просто вылитый Джеймс. Ну, почти. Увидеть глаза Лили на этом ненавистном лице — всё равно что смотреть на ходячую и говорящую версию Круциатуса. Наверняка похож на отца и во всём остальном, кроме этих глаз такого родного оттенка зелёного. Вряд ли доброта Лили сумела победить ДНК полного козла.

И тут он увидел её — торчащие во все стороны волосы и на удивление крупные зубы. Либо она их переросла, либо что-то с ними сделала. Глядя на юную мисс Грейнджер, Северус ощутил странную отчуждённость. Как будто пришёл домой к её родителям и смотрел старые маггловские домашние видеозаписи, на которых его жена была ребёнком. Ему захотелось повернуться к взрослой Гермионе и подразнить её, отпустив пару комментариев об этой девочке, которая ещё не стала его Гермионой. Затаив дыхание, он подавил смешок, когда мисс Грейнджер с энтузиазмом нахлобучила Распределяющую шляпу себе на голову.

Шляпа помедлила, явно сомневаясь, куда же её отправить — он знал, что так будет. И наконец выдала ответ:

— ГРИФФИНДОР!

Да твою ж мать! Северус набычился, игнорируя предсказуемые подмигивания Альбуса. Чарити просто лопнет от самодовольства, и это будет невыносимо.

Когда мисс Грейнджер уселась за гриффиндорский стол рядом с Перси Уизли, Северус принялся внимательно наблюдать за обоими. Если кто и мог узнать её манеру речи, жесты и привычки, так это он, но нет. Не узнал. Они непринуждённо, по-дружески болтали, и Перси выглядел беззаботным.

Северус давненько не видал Драко. От хихикающего мальчишки, когда-то наградившего Беллу лысиной, мало что осталось. Одиннадцатилетний Драко важничал и демонстрировал необоснованную уверенность в себе. Когда Шляпа предсказуемо отправила его в Слизерин, он одарил своего нового декана наглой ухмылкой — ну прямо миниатюрная копия Люциуса.

Впереди его ждали долгие семь лет.