Благие намерения (гет)

Люди ужасно хрупкие. Животные адаптируются, приобретая в процессе эволюции свойства, необходимые для выживания в среде, где они обитают: крепкие кости, зубы, когти, шерсть, панцирь, ловкость и скорость. Человек же, похоже, создан таким образом, что каждый благополучно прожитый им день можно считать чудом. Они неуклюжие, слабые, бегают медленно, слух и зрение развиты ровно настолько, чтобы они не врезались друг в друга, хотя иногда и того хуже. Они постоянно случайно ранят сами себя. Тонкая мягкая кожа не способна защитить ни от холода, ни от жара, ни от острых предметов, да даже новая обувь повреждает ее. Малейшее загрязнение провоцирует развитие инфекции, а иммунитет и способность к самоисцелению минимальны. Паразиты, вирусы, бактерии, даже неправильное питание или гормональный сбой способны запустить процесс самоуничтожения организма. Люди постоянно умирают или калечатся, их может не стать в одно мгновение. Может быть, поэтому они так любят жизнь?

Хладные в противовес им практически неуязвимы для всего, кроме других хладных. Из-за этого контраста люди рядом с нами кажутся совсем эфемерными, подуй — и растают в воздухе.

Раньше я не слишком обращал на это внимание, но в последнее время, сидя рядом с ней на уроке трижды в неделю, я вдруг ощутил себя пугающе опасным. Все в теле хладного было создано для единственной цели — убить, совсем как у бомбы. Люди чувствовали это, их примитивные механизмы выживания предупреждали их, чтобы они не приближались. Что было не так с этой девочкой? Другие бедолаги, которым не посчастливилось сидеть рядом с нами на уроках, отодвигались, насколько это было возможно, нервничали, подрагивали и потели. Белла же не демонстрировала никаких признаков страха. Она спокойно находилась рядом, улыбалась, разговаривала со мной, даже не замечая, как порой придвигается ближе, и мне приходилось уступать пространство. Теперь уже я сидел на краю парты и нервничал, как бы не коснуться ее случайно, все чаще ловя себя на том, что оказываюсь слишком близко к ней, смотрю слишком пристально, слишком сильно хочу, чтобы она улыбнулась. Но более всего мне хотелось проникнуть сквозь безмолвие не по возрасту мудрых глаз на юном лице.

Я всегда считал, что люди, а особенно подростки, мыслят примитивно. Мне не нужно было слышать их мысли, чтобы знать, о чем они думают, что сделают в следующий момент. Предсказуемые, мелочные, что интересного может таить их сознание?

Впервые столкнувшись с человеком, чьи мысли были скрыты от меня, я вдруг осознал, сколь самонадеянным я был, привыкнув полагаться на свой дар. Мне приходилось анализировать ее мимику, ее слова, жесты и изменение сердечного ритма. Неужели всем приходится так сложно? Но вместе с тем это было захватывающе.

Стараясь лучше понять ее, я наблюдал, смотрел чужими глазами, слушал ее разговоры с другими, подмечая в словах и жестах намеки и детали, которые остальные близоруко пропускали. Сначала это был просто интерес, головоломка, и я не заметил, когда стал ждать каждого нового утра, чтобы увидеть ее, услышать, что она скажет, дождаться момента, когда она тоже будет видеть меня.

Мне казалось, я достаточно узнал ее, чтобы предсказать ее реакции, но каждый раз я ошибался, и всякий раз мне хотелось дать себе пинка. Я заключал пари сам с собой и сам себе проигрывал.

Белла была доброй, очень честной, она была очень цельной, особенно для подростка, и, абсолютно точно, она не была глупой, но она так часто оставляла свои мысли невысказанными, что я был готов лезть на стену от досады, довольствуясь лишь оттенками эмоций в ее глазах.

Майк Ньютон мог прикасаться к ней. Тронуть за руку, привлекая внимание, хлопнуть по ладони, когда она поддержала его шутку, помочь освободить волосы, зацепившиеся за молнию на рюкзаке. И за это мне хотелось оторвать мерзкому мальчишке руки.

Мы остановились на заправке и ждали, когда работающий там парнишка зальет в бак бензин.

Интересно, на что это было бы похоже? На вид ее кожа казалась очень мягкой, и, сидя рядом, я чувствовал исходящее от нее тепло. Нет, я не планировал прикасаться к ней, но, если это произойдет случайно, как не поранить ее? Я завидовал Карлайлу, за много лет врачебной практики прикосновения к людям стали для него привычными и естественными. Он знал, как не причинить им боли.

Подумав, я вышел из машины, сделал вид, что проверяю шины. Закончив с бензином, парень вешал пистолет на место, когда заметил меня.

«О, черт!» — от испуга он выронил шланг и с трудом поймал его на пути к земле. — «Когда он подошел так близко?»

Я протянул руку, и, хотя он все еще был напуган и удивлен, привычки взяли свое, и он пожал ее. Он не обратил особого внимания ни на холод, ни на твердость моей кожи. Он оказался не таким уж непрочным, я ведь мог держать в руках фрукты и хрупкие предметы, не повреждая их. Интересно.

Тут он заметил Эмметта, озадаченно смотрящего на нас с переднего сиденья.

«Господи, вот жуть-то! Хотят ограбить? Убить?»

Ну, инстинкты у него были в порядке. Отпустив несчастного, я вернулся в машину. Конечно, грубые мозолистые ладони парня на заправке были совсем не то же самое, что изящные руки Беллы. К тому же я мог чувствовать через его мысли, не слишком ли много силы прикладываю.

— Эдвард, ты чего? — спросил Эмметт, когда мы тронулись с места.

Я покачал головой. Нужно что-то более тонкое, хрупкое. Я заметил впереди кошку, сидящую на тротуаре. Точно, я бы мог погладить кошку. Я остановил машину и вышел на улицу под недоуменным взглядом Эмметта. Кошка наклонила голову, слегка подергивая хвостом.

«Кошка?» — думал Эмметт. — «Проголодался?»

— Эдвард, нельзя жрать соседских зверей! — веселился он.

Почуяв меня, кошка зашипела, выгнув спину, и бросилась прочь. На миг я задумался, стоит ли догнать ее.

«Спятил. Абсолютно точно, спятил. Совсем с ума сошел».

Да, пожалуй, Эмметт был прав. Вздохнув, я вернулся в машину. Абсолютно естественная, правильная реакция живого существа, когда к нему приближается адово создание, подобное мне. Меня это отрезвило.

— Чем еще займемся? Я на сегодня абсолютно свободен.

Белла оказалась девочкой-катастрофой. Все люди были неловкими, с плохим чувством равновесия и слабыми реакциями, но, оказалось, даже по меркам людей она была выдающейся в этом отношении, буквально притягивая к себе всякого рода неприятности. Впервые я это заметил, когда фургон Тайлера Кроули едва не раздавил ее. Я даже не успел подумать о том, что делаю. Спасти ее, только это имело значение. Объятый страхом, я не рассчитал силу и услышал глухой звук удара, когда ее голова соприкоснулась с асфальтом. Может ли замереть сердце, которое и без того не бьется? Оказалось, может.

Впервые за долгие годы своего бессмертия я обратился к Богу, хотя понимал, что таким, как я, он не отвечает на мольбы, прося защитить её, не дать ей пострадать.

Фургон, словно ведомый чьей-то злой волей, следовал за ней, не оставляя мне другого выхода, кроме как встать у него на пути.

С того дня я больше не мог разговаривать с ней. Я был слеп, не понимая, к чему все идет, пока для меня не стало слишком поздно, но я все еще мог оградить от ужасного будущего ее. Она не любила меня, а значит, у меня еще был шанс вернуть ее жизнь в обычное русло, без демонов, крови и опасности.

Элис поступила бесчестно, лишив меня выбора. Она знала, к чему приведет мое общение с Беллой, и намеренно скрыла это. Теперь, желая загладить вину, она все время посылала мне видения о ней. Это сделало мои дни весьма насыщенными: пройти по коридору второго корпуса, закрывая дверцу шкафчика, в которую она непременно врезалась бы, спустить колесо ее пикапа, чтобы она задержалась на парковке и разминулась с пьяным водителем по пути домой, включить пожарную сигнализацию в спортивном зале раньше, чем она упадет и сломает запястье.

Элис больше не видела ее хладной, не видела нас вместе, но, несмотря на все мои старания, видение бездыханного сломанного тела Беллы в моих руках не исчезало.

Я бросил очередной камень на металлический козырек над столовой, покрытый толстым слоем льда.

— То есть, — снова спросил Эмметт — будет тепло, и эта наледь, которая много дней там спокойно намерзала, решит сползти вниз и рухнуть с крыши ровно в ту секунду, когда Белла будет проходить под ней?

Вздохнув, я бросил еще один камень.

— И ничего умнее, чем сбить ее сейчас, ты не придумал?

Эмметт считал, что было бы куда проще задержать ее на пару секунд в столовой, заговорить с ней, преградить ей путь, выйдя раньше, остановить ее, потянув за рукав, в конце концов. Ни один из этих вариантов мне не подходил.

— Не получится. Лед отделится, потому что начнет таять, сейчас слишком холодно.

— Ты пришел помочь или нет?

— Я помогаю. Но твоя девчонка будто из фильма «Пункт назначения». И ты страдаешь ерундой, болтаясь у школы ночью.

— Что ты хочешь от меня, Эмметт?

— Ты правда любишь ее?

— Нет! — бросив еще один камень, я вложил в это больше силы, чем требовалось, отчего на железе осталась вмятина, зато слой льда потрескался.

— Потому что, если ты ее любишь, другой не будет. Ты это понимаешь? Бывают увлечения, у Джаспера они были, но когда это она, ее нельзя не узнать, ты не хуже меня это знаешь. Поэтому я спрошу еще раз: ты любишь ее?

Я не ответил, но ему и не нужен был ответ.

— Она умрет. Независимо от того, будет она с тобой или нет, это случится. А ты тратишь время, сбивая наледь с крыши.

Для Эмметта все было просто, он считал, что мне стоит просто забрать ее, обратить, решив тем самым все проблемы. После этого у меня будет целая вечность, чтобы заслужить прощение и добиться взаимности. Однако, зная мое мнение по данному вопросу, он не озвучивал этого вслух.

Доктор Уильямс умер во сне от внезапной остановки сердца, окружной судья Стервинг подавился оливкой из мартини, миссис Херст поскользнулась в ванной и, упав, ударилась головой.

Элис не видела меня рядом с Беллой в момент ее гибели, так, может быть, ее убил не я? Несомненно, я был опасен, но я был лишь одной из многочисленных строк в списке, что представляет опасность для любого человека в принципе и для Беллы в частности. Что, если я просто опоздаю? В тот самый момент, когда я буду нужен ей больше всего, меня не окажется рядом.

Я проводил ночи, страдая от паранойи и считая удары ее сердца, словно, если я не буду этого делать, оно может остановиться. Эмметт был прав, я сходил с ума.

Каплей, переполнившей чашу, стал Майк Ньютон, решивший собрать жалкие крохи смелости, имевшиеся в его душе, чтобы пригласить ее на танцы. Он не собирался действовать, не убедившись сначала, что его интерес взаимен, а лучше и вовсе, чтобы девушка проявила симпатию первой, и сейчас ему казалось, что это так и есть. В вежливой улыбке Беллы и ее дружеском расположении ему виделось поощрение. Весь день он был уверен, что она пригласит его, и недоумевал, почему она еще этого не сделала. Трус. Даже Эрик Йорки вызывал больше уважения.

Видеть, как он получил отказ, было приятно, но мысль, что рано или поздно она скажет кому-то «да», причиняла настоящую физическую боль. И я сделал то, на что не имел права.

Я помнил каждое мгновение после своего обращения и дорожил каждым воспоминанием о времени, проведенном с ней, но тот день, когда я привел ее на мою поляну в лесу, навсегда изменил меня. Она стояла в лучах солнца, и я не мог отвести от нее взгляд. Ветер трепал ее волосы, вдруг вспыхнувшие на солнце золотыми и красными бликами. Она казалась такой неземной, словно сама была соткана из света и тепла. Нежная и хрупкая, во всем противоположная мне — ночному порождению темноты, холода и смерти. Подойдя ближе, она коснулась моего лица, и ее тепло, проникая сквозь кожу, заполнило всего меня.

Я был жив.

* * *

Оглядываясь назад, я понимаю, что точкой невозврата для нас стал тот разговор с Розали.

Эдвард уехал на охоту с Карлайлом и Эсми, а я проводила время с Элис у них дома. Розали и Эмметт приехали на выходные, и они скоро должны были вернуться в колледж. Им хотелось использовать возможность побыть дома. В ближайшие пару лет Калленам предстояло надолго покинуть Форкс, пока люди не стали замечать, что они не стареют.

Войдя на кухню, я машинально отступила назад, увидев Розали у барной стойки. Похоже, она составляла букет в большой стеклянной вазе.

— Не сбегай, — проговорила она, не оборачиваясь. — Я просто оставлю здесь цветы. Эсми любит их.

Отношения с Розали были неоднозначными, обычно мы просто не общались, худой молчаливый мир был лучше доброй ссоры, и, на нашу удачу, наедине мы не бывали до этого дня. Уходить было бы глупо, так что я вошла, объяснив причину своего вторжения:

— Элис нужен ее блокнот.

— Видимо, не слишком срочно, раз она послала тебя.

Вау… Решив не отвечать на это, я просто взяла со стола альбом, намереваясь уйти, когда она вдруг снова заговорила.

— Я не имела в виду… Впрочем, забудь, — вздохнула Розали.

Что-то заставило меня остановиться в тот момент, может быть, интонация, с которой она это сказала, или ее попытка сгладить грубость. Я не понимала ее, но она была частью семьи Эдварда, и это был ее дом. Игнорирование не решало проблему.

— Эм, слушай, я понимаю, что не особенно нравлюсь тебе, и это нормально. Я просто не хочу ссориться.

Розали невесело усмехнулась, обернувшись ко мне.

— Тебе это так видится, да? Не особенно нравишься? А Эмметт считает тебя умной.

Плохой поворот разговора, ничего хорошего он не предвещал. Подняв руки в знак капитуляции, я развернулась, чтобы уйти.

— Что мне не особенно нравится, — услышала я, — так это смотреть, как бодро ты маршируешь к пропасти, увлекая за собой Эдварда.

Я снова обернулась к ней, не понимая, что она пытается сказать.

— Объясни.

— Как думаешь, какое будущее тебя ждет? — спросила она, скрестив руки на груди. — Он не поступит с тобой так, как я поступила с Эмметтом. Ты представляешь себе, какой будет твоя жизнь с ним? У тебя не будет детей, не будет карьеры, ты не сможешь долго жить на одном месте, вынужденная переезжать вместе с ним каждые несколько лет. Всю свою жизнь ты будешь лгать. Своей семье, друзьям, если сможешь хоть с кем-нибудь их них сохранить связь, объясняя, почему ты не замужем, почему не хочешь завести семью, почему снова срываешься с места. А он будет смотреть на тебя и понимать, что ты несчастна из-за него.

Этот неожиданно длинный монолог заставлял задуматься, как давно она собиралась это сказать. Похоже, она спешила использовать возможность высказаться. Светлые глаза Розали впились в мое лицо, и я ответила на ее взгляд. Я отдавала себе отчет, какая жизнь мне предстоит, если я останусь с Эдвардом, и это была ничтожная плата за то, что я получала, я буду счастлива, у меня не было сомнений.

— Ты станешь старше, — продолжила она, взяв несколько цветов со стойки и машинально складывая их в руках по спирали. — И будет сложнее объяснять постоянное присутствие рядом с тобой юного мальчика. Что вы будете говорить? Что он твой брат? Сын? Внук? Сколько ты проживешь? Еще лет пятьдесят-шестьдесят? Прежде чем ты умрешь, не оставив ничего после себя. Что такое пятьдесят лет? Он уже прожил вдвое дольше. Как ты думаешь, что будет делать он? Напишет книгу «Как пережить потерю» и будет жить дальше? Знаешь, что значит для хладного потерять свою половинку и остаться одному в вечности? Что будет с ним? И что будет с семьей?

Последние ее слова удивили меня. Я вдруг поняла, что в гримасе, исказившей красивое лицо Розали, не было гнева. Да, несомненно, она злилась, но наиболее отчетливо на ее лице читался страх и, что еще хуже, скорбь. Это не на шутку испугало меня.

— Я не против тебя, — вздохнув, устало проговорила она. — Но у вашей истории не будет счастливого конца. Нельзя любить смертных.

— Что ты имеешь в виду? Что он будет делать, когда я умру?

Глаза Розали распахнулись, словно она испугалась, что сказала лишнего, пара цветков в ее руках сломались, опадая на пол. Я видела, как она сомневается, обдумывая ответ.

— Розали… — начала было я, но меня перебил возникший на кухне Эмметт.

— А я тебя искал! — заявил он, обнимая Розали за плечи и уводя из кухни. — Я есть хочу, пойдем поймаем кого-нибудь?

— Мы были на охоте вчера, Эмметт!

— Правда, что ли? Значит, это все местный воздух. Ужасно хочется оленя!

Бросив на меня еще один взгляд через плечо, Розали позволила увести себя прочь. Я видела, как, проходя мимо замершей у двери Элис, она вздернула подбородок в ответ на хмурый взгляд последней. Значит, Элис тоже знает, о чем она говорила, они все знали, но только Розали решила сказать мне об этом.

— Элис?

Она ответила мне взглядом исподлобья.

— Я имею право знать.

Не помню, как я пришла домой. В какой-то момент просто заметила, что сижу на кровати в своей комнате. Сказанное Элис все звучало в моей голове, но осмыслить это не получалось.

Она долго подбирала слова, хмурясь и сомневаясь, хотя, может быть, просто ждала, когда Эмметт достаточно далеко уведет от дома Розали, чтобы у нашего разговора не было свидетелей.

— Когда Джеймс поймал тебя, — заговорила она, не поднимая глаз. — Мы думали, что не успеем. Думаю, тогда он принял решение, по пути к лесопилке, по крайней мере, тогда я впервые увидела, что он собирается делать.

Я не поторапливала ее. Я и хотела, и не хотела знать продолжение. Словно оцепенев, я просто ждала, что последует дальше.

— Эдварду не нравится быть тем, кто он есть. Он считает, что мы умерли в день, когда нас изменили, и наше присутствие в этом мире противоестественно. Он никогда не дорожил этой жизнью. Ты не знала его таким, но он действительно был похож на призрака, неприкаянную душу, блуждающую по земле среди живых. С твоим появлением он изменился, и он решил, что больше не будет призраком, не останется здесь после.

— Что значит «не останется здесь после»?

— Мы надеялись, что успеем, но в случае, если не выйдет, он решил для себя, что будет делать. Для хладного добровольно покинуть этот мир сложно, но он продумал вариант, который сработает.

Я вздрогнула, волна холода прошлась по коже, поднимая волосы дыбом.

— Но… — Голос подвел меня, и мне пришлось прочистить горло. — Но хладный ведь не может умереть, не сам.

— Помнишь клан Вольтури?

Я кивнула, понимая, к чему она ведет.

— Они следят за порядком.

— И наказывают нарушителей, — кивнула Элис.

— Но все обошлось.

— Да, однако это видение не исчезло. Меняются детали, время года, но оно очень четкое.

— Ты хочешь сказать, что, когда я умру, он вынудит Вольтури убить его?

Элис опустила глаза.

— Но это же бред! Я же все равно умру, мы всегда знали это.

Элис не ответила.

— Да кто вообще так делает? Он Шекспира перечитал?

Я была зла. Я знала, позже мне станет страшно, но в тот момент я была в ярости. Он ведь такой умный, как при этом он может планировать такие глупости?

— Он не считает, что совершит самоубийство, для него это закономерно.

— Закономерно?

Не в состоянии оставаться на месте, я встала и прошлась по комнате, с силой надавив на глаза. Да что творится в его голове?

— А если я не умру? — прошептала я, это тоже было страшно, но не настолько. — Если я стану такой, как он, это ведь все еще буду я?

— Он не согласится на это.

— Он на свои планы моего согласия не спрашивает.

Элис хмурилась, не понимая, почему я смотрю на нее, а потом отшатнулась назад.

— Я? Я не смогу!

— Либо мы оба умрем, либо оба будем жить очень долго.

— Нет, я буквально не смогу! Это не то, что можно сделать легко, особенно когда человек здоров и его сердце нормально бьется. Ты ведь помнишь что случилось, когда Джаспер почуял, только почуял, кровь? Я просто убью тебя.

Меня мутило. Присев, я опустила голову на руки, вцепилась пальцами в волосы. Джаспер едва не растерзал меня из-за капли крови. Жажда — демон, бой с которым никогда не прекращается.

— Из нас только Карлайл может сделать это, но даже он обычно забирает умирающих. С ними проще.

— Он не станет помогать, если Эдвард будет против.

— И, возможно, это правильно, — тихо сказала Элис. — Это должно быть ваше совместное решение, Белла.

Да, конечно, Элис была права, но как убедить Эдварда? Он ведь такой упрямый! И так уверен, что жизнь хладного — проклятье.

В комнате стало совсем темно, из-за стены доносился приглушенный храп Чарли. Встав, я включила лампу возле кровати. Взгляд упал на фотографии, развешанные на стене. Той ночью я впервые за долгое время закрыла окно на задвижку.