Уроборос (джен)

Чешуя. Алая, золотая, серебристая. Чёрная, белая, серая. Она была повсюду, пестрила самыми разными цветами. А он был в самом центре. Разноцветный хоровод кружил со всех сторон, завлекая, предлагая следовать за собой. И Иккинг послушал.

Широкие крылья развернулись за его спиной. Короткий сильный взмах, толчок, и вот сияющее море принимает новую каплю в себя. Иккинг скользил, взлетая и пикируя, паря и входя в штопор. Он чувствовал ветер, чувствовал пламя, чувствовал крылья и хвост. Чувствовал свободу.

Потоки холодного воздуха подхватили, утягивая за собой. Вода ударила в лицо, и Иккинг открыл глаза. Драконы, от мала до велика, стягивались разноцветными линиями в водоворот, ныряя в центр океанского дна, в самые его глубины, светящиеся мягко-голубым светом. Взмахи крыльями, он чувствует течение, подчиняясь ему и ускоряясь. Толчок, солёный воздух. Чешуя слепит своим блеском, миллиарды солнц сияют отовсюду. Он сам множество таких солнц.

Кожа горела. Свежее клеймо ярко алело на бледно-розовой груди. Любое движение отзывалось болью, но слабые движения ветерка ненадолго приглушали её, заставляя ослабнуть. Но бредящий мозг этого не чувствовал. Практически.

Миллиарды солнц вокруг сменились тысячами звёзд. Чёрная чешуя бликовала под светом луны, мелькая по оба крыла позади. Он вёл их за собой.

Грудь нестерпимо жгло, пламя рвалось наружу. И Иккинг вытолкнул его.

Ярко-фиолетовая вспышка на миг ослепила, и светящийся шар полетел куда-то, ускоряясь с каждой секундой. Миг, сотни вспышек осветили небо, словно разгневанные боги ссыпали звёзды с тёмного полотна. Крылья сами собой сложились, душераздирающий свист разрезал воздух. Выстрел.

Мир раскололся. Осколки бытия резали крылья, сдирали шкуру с тела, беспощадно отрезая чешуйку за чешуйкой, пока не осталась голая человеческая кожа.

— Иккинг!.. — крик Бьёрна эхом скакал от осколка к осколку, теряясь и путая путь.

Мир заволокло тьмой. Его куда-то несло.

— Дерзни, о Великий покоритель драконов!

— Дерзну! И думать не смей, что не попытаюсь!

Взмах рукой породил ярко-зелёную пыль, и каждое движение в пустоте всё множило и множило её, пока весь мир вокруг не окрасился в единый цвет. Знакомый гортанный рёв-урчание прилетело откуда-то из-за пелены.

— Ночная фурия!

— Ложись! — панические крики жителей Олуха прервались ударом в грудь и бесконечным полётом. Ветер заставлял слезиться глаза, а губы сжимали шпаргалку.

— Я здесь, братец, я рядом! Мы с тобой одно целое, — холод пролетает по коже и тут же сгорает в драконьем огне. Тело трясёт мелкой дрожью от сопротивления ветра, но руки крепко сжимают седло. Чёрное тело под ним словно пытается вырваться, они взмывают всё выше и выше, пока не касаются дна неба — края мира, его потолка.

— Ты будешь жить… — гулкий голос отдаётся эхом в голове. Мир вибрирует в такт ему, рассыпаясь, пока в конце концов не остаётся лишь тьма…

Иккинг чувствовал чьи-то руки на своих плечах. Ноги беспомощно скребли по полу, а голова лежала на груди. Едва были силы открыть глаза, не то что поднять её. Иккинг закрыл глаза, пытаясь зацепиться сознанием за что-нибудь.

Топ-топ, шаг-шаг, шесть человек, двенадцать ног. Топ-топ. Топ-топ.

Громкий скрип двери. Острая боль в груди и боку. Иккинг громко стонет, рефлекторно сгибаясь и не чувствуя удара дверью по ногам. Еле-еле, тратя едва накопленные крохи, он находит в себе силы перевернуться на спину. Ноги согнуты в коленях и лежат на боку.

Он слышит отдаляющиеся шаги. Наёмники бросили его и ушли. И не было даже мысли — куда? Куда забросили? Куда ушли?

Тихое рычание. Скрежет когтей по полу. Волосы на теле встали дыбом, словно их потёрли о шкуру.

«Скрилл», — мысль медленная, ленивая. Нет чувства страха. Разум словно обёрнут мягкой ватой, гасящей многие эмоции.

Дыхание легендарного дракона щекочет шею. Иккинг приоткрывает глаза и позволяет голове упасть щекой на тот бок, откуда слышны шаги.

У дракона была продолговатая тёмно-серая морда. Красивый бледно-фиолетовый узор. Глаза по бокам, смотрящие вперёд. И множество беловато-жёлтых клыков. Голова, всё, что парень видел, была подсвечена чем-то сзади. Да вся стена за скриллом светилась изнутри.

Дракон отпрыгивает от парня, раскрывая крылья и ещё больше оскаливаясь. Шипы на затылке, прижатые, резко поднялись, придавая скриллу сходства с редкозубым гребнем.

«Хей», — мысленно здоровается Иккинг, выдавить звук из себя нет ни малейших сил. Пол приятно холодит, и парень закрывает глаза. Хоть так прикрыть их от вездесущего света.

Иккинг не знал, сколько раз он приходил в себя и снова уходил в небытие. Иногда он приходил в себя в другом месте, не вплотную к двери, но как он или его передвигали — парень не помнил. Единственное, что отпечаталось в памяти — реальность. Она была словно двойное одеяло. Одна сторона — светящаяся изнутри каменная пещера. Вторая, наложенная поверх — выступ у скалы, закат, можно было даже разглядеть светящийся лес.

— Пап, а что будет с Грозокрылом?

— Я не знаю, доченька. Здесь он решает, — огромная фигура четырёхкрылого дракона зависла напротив солнца, превращаясь в тёмное пятно. Взмах, взмах, и пятно разрывается напополам. Две фурии с половинками хвостов на фоне солнца. Оно слепит, слепит…

* * *

Заговорённый — иного слова Драго не мог подобрать. Бредящего, едва шевелящегося парня затащили в клетку со скриллом. И что тот сделал? Ничего! Ящерица-переросток лишь обнюхала его и практически потеряла интерес!

Лицо Блудвиста искажается в ярости. Он наблюдает из бойниц сверху, как скрилл время от времени поглядывает на парня, чувствуя себя некомфортно. Рука стискивает стрекало, костяшки уже побелели. Наёмники чувствуют злость, практически ярость своего нанимателя, но не отходят, всё так же стоя по бокам от входа. Дёрнутся — и прилетит уже им.

Короткий приказ, и цепи, на которые прикован ящер, натягиваются, впиваясь острыми гранями в лапы и шею. Тот раздражённо ревёт, но двое наёмников отвлекают его, пока двое других вытаскивают парня из клетки.

— В комнату его. Трое суток без еды и воды.

* * *

Нестерпимо хотел пить. Иккинг медленно открыл глаза. Виднелся знакомый потолок. Грудь ощутимо горела, но такой сильной боли, как раньше, уже не было. Сильнее саднило только горло.

Пошатываясь и опираясь на стену, парень встал на ноги. Хотелось кулём упасть обратно, колени подкашивались. С огромным трудом Иккинг потащил себя к столу, где виднелся кувшин.

Крюк вдоль стены выпил все силы. Парень устало плюхнулся на стул, не в силах пошевелить даже пальцами. Заветная цель была так близко и так далеко.

Лишь через десяток минут Иккинг смог заставить себя взять кувшин и притянуть его к себе. Он пил, проливая часть на грудь и шею, морщась от вспышек боли, следующих за движением капель. Рана была тёмно-бурой, практически чёрной, с чётко-видимыми краями. Словно маленький панцирь, корка покрывала всё клеймо. Иккинг молчаливо копался в памяти. Викинги много страдали от ожогов, но ничего, кроме «быстро нести к Готти и поливать ожог водой» парень вспомнить не мог.

«Здесь нету Готти… Только я».

Поливать сейчас ожог водой было плохим решением — корка не дала бы проникнуть воде внутрь, и, ссыхаясь, причиняла бы нестерпимую боль. Да и охлаждать там было уже нечего, вышло всё тепло давно. Сколько он здесь провалялся?

Так же, вдоль стены, Иккинг добрался до кровати, вновь проваливаясь в полусон-полубред. Он не помнил, чтобы за ним приходили или кормили, меняли кувшин.

Он слышит шум ветра, шелест волн. Громкие голоса жителей деревни, звонкие — бегающих детей. Из кузни — удар металла по металлу, шипение остывающей стали. С арены — металла о дерево, боевые кличи. Где-то наверху крики птиц…

Птиц? На их острове не водились кричащие птицы…