Исполнить обещанное (гет)

Школа не имеет ничего общего с образованием.

Это институт контроля, где детям прививают основные навыки общежития.

(Уинстон Черчилль)

Северус Снейп, учитель зельеварения в школе чародейства и волшебства Хогвартс и глава Дома Слизерина, сидел в своем кабинете в подземельях и проверял контрольные работы учеников второго курса. Тут же трудились в поте лица двое гриффиндорцев — Генри Вуд и Джон МакЛагген, и двое слизеринцев — Дэвид Уоррингтон и Ральф Пьюси. Три дня назад они устроили драку в Большом зале — сначала бросались заклятиями, не всегда попадая в цель, а когда разбили несколько тарелок и уронили дюжину свечей, перешли к вульгарному маггловскому мордобою.

Эти четверо выступили зачинщиками, хотя участников драки было гораздо больше. Северус, конечно, снял баллы с Гриффиндора, а своим подопечным назначил отработку. Минерва МакГонагалл, видимо, решила, что для ее студентов потерянные баллы — более чем достаточное наказание, и к Филчу гриффиндорцев не отправила. Но Северус так не считал — и на первом же после инцидента уроке зельеварения придрался к Вуду и МакЛаггену. Поэтому сегодня все четверо нарушителей порядка дружно чистили котлы и готовили ингредиенты к завтрашним занятиям. Впрочем, гриффиндорцы и слизеринцы бросали друг на друга недвусмысленные взгляды, полные ненависти и обещающие, что та драка была далеко не последней. Да и сейчас их сдерживало лишь присутствие преподавателя.

Снейп устало потер виски, отложил перо, которым он подчеркивал красными чернилами ошибки в контрольных, и взял стоящую тут же, на столе, чашку крепкого черного кофе. Вот уже почти четыре месяца, как он преподает в Хогвартсе зельеварение — а начал он свою работу в школе незадолго до того Хэллоуина... Директор Дамблдор тогда взял его ассистентом к Слагхорну — старый профессор давно жаловался, что здоровье у него уже не то, и справляться с обязанностями преподавателя и декана ему все сложнее, и только нежелание оставлять школу в эти трудные времена держит его в Хогвартсе. Северус помогал ему в лаборатории и вел уроки у первого и второго курсов. После рождественских каникул Слагхорна торжественно проводили на пенсию, а Северус стал с полным правом называться профессором Снейпом. И должность декана Слизерина Дамблдор отдал ему, несмотря на его молодость.

Нынешние старшекурсники помнили Северуса Снейпа еще студентом. Понимая, что от того, как он себя поставит с первых дней работы, зависит его авторитет в дальнейшем, он очень жестко пресек все попытки фамильярности со стороны учеников. И вскоре добился славы самого строгого и придирчивого учителя в Хогвартсе. Но своих подопечных он в обиду не давал — а в эти первые после падения Волдеморта месяцы слизеринцам в школе приходилось очень и очень нелегко. И Темный Лорд, победу над которым Магическая Британия недавно отпраздновала с большим шумом, и многие его последователи вышли из Дома Слизерина, и теперь на весь факультет легло клеймо «темных волшебников». А вот питомцы факультета Годрика ходили в героях — в прошедшей войне гриффиндорцы в основном поддержали Дамблдора, и Поттеры, в доме которых Темный Лорд нашел свою смерть, тоже были гриффиндорцами...

И дети, приезжая в Хогвартс, уже знали, чью сторону им следует принять...

Северус встряхнул головой, отвлекаясь от своих размышлений, допил остывший кофе и вернулся к контрольным. Мерлин… ну как, как можно перепутать бадьян с белладонной? Он жирной красной чертой перечеркнул два абзаца и поставил «О». Вчитавшись, понял, что текст просто переписан из учебника — ага, значит, этот оболтус не ту шпаргалку достал, и даже не обратил внимание на название растения. Снейп усмехнулся, и переправил «О» на «Т» (1).

Пробило десять. Снейп взглянул на часы и встал. Студенты прервали свои занятия и посмотрели на него.

— Так, на сегодня достаточно. Мистер Уоррингтон и мистер Пьюси, вы можете идти. Завтра в восемь часов жду вас снова. А вас, мистер Вуд и мистер МакЛагген, я отпущу позже — еще не хватало, чтобы вы в коридоре опять драку затеяли.

Не обращая внимания на возмущенные лица гриффиндорцев, Снейп прошел по кабинету, накладывая на шкафы запирающие заклинания. Через пятнадцать минут он разрешил уйти и Вуду с МакЛаггеном. Оставалось проверить еще одну работу — но эта студентка, мисс МакДугалл с Рэйвенкло, неизменно радовала профессора, и он с удовольствием вывел внизу страницы вполне заслуженное «П».

* * *

Через несколько дней гриффиндорцы снова подрались со слизеринцами, но несмотря на это — впрочем, такие вещи уже давно перестали быть чем-то из ряда вон выходящим, — внимание и студентов, и преподавателей оказалось приковано к происшествию в башне Рэйвенкло. Лайза Броклхерст, студентка второго курса и двоюродная племянница Алисы Лонгботтом, пострадавшей от нападения Упивающихся смертью, поссорилась с Изабеллой МакДугалл и подожгла на ней мантию, а та заклинанием остригла мисс Броклхерст наголо. Оказалось, что родители Изабеллы еще до того, как она пошла в школу, заключили брачный договор с родителями братьев Лестрейнджей — тех самых, которые недавно были заключены в Азкабан за то, что похитили, подвергли пыткам и довели до безумия Фрэнка и Алису Лонгботтомов, прославленных авроров. Резонанс, вызванный этим преступлением, до сих пор не утих. А Изабелла МакДугалл должна была стать женой младшего из братьев, Рабастана Лестрейнджа, по достижении совершеннолетия.

В кабинете Дамблдора собрались деканы всех четырех факультетов, чтобы обсудить этот прискорбный случай. Северус Снейп, не дожидаясь, пока выскажется директор, встал со своего места и начал:

— Я уже привык, что на студентов моего факультета нападают без всяких причин, и зачинщикам, как правило, все сходит с рук… Но вы видите, уважаемые коллеги, к чему приводит попустительство виновным?

— Северус, это уж чересчур… Не пытайтесь представить ваших подопечных невинными агнцами, — возмутилась Минерва МакГонагалл. — Они часто первыми начинают. И мисс Броклхерст тоже понять можно. Ведь то, что сделали с ее родственниками — просто чудовищно…

— Конечно... Только при чем тут мисс МакДугалл? Чем она виновата, что ее родители в свое время сочли этот брак выгодным и подписали контракт? Она ведь ничего не решала. Минерва, я удивлен, — добавил он после короткой паузы, — неужели не только ваши студенты, но и вы нуждаетесь, чтобы вам объясняли элементарные вещи?

Минерва покраснела.

— Я ни в чем не виню мисс МакДугалл. Я говорю лишь о том, что детям действительно бывает трудно понять…

— Но это надо прекращать, — Северус повысил голос. — Кому нужно поощрение вражды факультетов? И к чему это, в конце концов, приведет?

— Северус, — мягко остановил его Дамблдор, — давайте послушаем, что скажет декан факультета, где учатся обе стороны конфликта.

Филиус Флитвик рассказал, что уже побеседовал с каждой из участниц ссоры, и со свидетелями, и ему удалось выяснить, что мисс Броклхерст обвинила мисс МакДугалл в том, что она послала валентинку Джону Хиллиарду — самому симпатичному мальчику на курсе, с которым дружит Броклхерст. Слово за слово, и в конце концов Лайза выкрикнула в лицо Изабелле, чтобы она, у которой жених в Азкабане, не липла к приличным мальчикам. И вся гостиная это слышала.

Кэтрин Барроу, подруга мисс МакДугалл, говорит, что о помолвке той с младшим Лестрейнджем было известно еще до школы. Но после того, как жениха Изабеллы осудили на пожизненное заключение в Азкабане, наверное, помолвка будет расторгнута — да иначе и быть не может…

— А разве она теперь кого-то к чему-то обязывает, эта помолвка? — спросила Минерва МакГонагалл. — Разве она не потеряла силу?

Помона Спраут снисходительно пояснила:

— Магическая помолвка почти тождественна браку. К тому же дает защиту — ни жениха, ни невесту после этого невозможно приворожить, ни зельем, ни заклятием, ни артефактом. Но сама собой она теряет силу только со смертью жениха или невесты.

Северус слушал этот разговор с усталой и ленивой усмешкой. «Однако, — думал он, — какие дети пошли скороспелые… На втором курсе уже сцены ревности закатывают. Если так пойдет дальше, пожалуй, надо будет в школе зелье контрацепции добавлять в тыквенный сок. Или бром — это еще проще… И радикально решит проблему».

Он тоже, к своему крайнему изумлению, в этом году получил несколько валентинок от учениц (конечно, от учениц, никого из преподавательниц он в этом заподозрить не мог). В одном поздравлении он даже узнал почерк, и ехидно подумал: «Ну-ну, мисс Кармайкл, если вы рассчитываете, что это вам поможет на экзамене, то вы сильно ошибаетесь…».

Дамблдор встал со своего кресла, звякнули колокольчики в его бороде. Окинув собравшихся внимательным взглядом из-под очков, он сказал:

— Я полагаю, надо снять двадцать баллов с факультета Рэйвенкло, по десять баллов с каждой студентки, причем довести это до их сведения. Нельзя поощрять такие ссоры, Северус совершенно прав. Но и позиция Минервы имеет под собой основания.

* * *

Никто из преподавателей не остался доволен решением Дамблдора. Разве что Спраут, которую это никак не задевало. Минерва сердилась, что директор хотя бы частично согласился с деканом Слизерина, Флитвику было жаль обеих девочек, и баллы терять не хотелось. Снейпу решение директора тоже не понравилось, он по-прежнему не видел, чтобы Дамблдор всерьез хотел установить в школе мир и согласие. «К новой войне уже готовится, что ли? — подумал он. — Твердит, что Темный Лорд вернется, и что война начнется снова. А как ей не начаться, если с малых лет сеять вражду и ненависть?»

Когда Северус шел к себе, он встретил в коридоре Изабеллу МакДугалл, которая, как всегда, поздоровалась с ним, слегка наклонив голову, но без своей обычной открытой улыбки.

«Надо же, оказывается, МакДугалл успел просватать дочь за Лестрейнджа-младшего, — подумал Северус. — Вот он, небось, локти сейчас кусает…».

Породниться с Лестрейнджами — когда-то это считалось честью и сулило немалые выгоды, и никого не смутило, что невесте на момент заключения договора было всего десять лет — могло быть и меньше. Законодательство Магической Британии не запрещало подобных договоров — хотя, если подумать, они ведь были наследием того времени, когда волшебники жили вместе с магглами и по маггловским законам, когда дети считались чуть ли не собственностью родителей. Но и нарушение такого договора никакой ответственности не влекло. Многие еще помнили, какой разразился скандал, когда Андромеда Блэк, помолвленная с детства с Корбаном Яксли, сбежала с магглокровкой Тэдом Тонксом — но с этим ничего поделать было нельзя, никто не мог помешать совершеннолетней девушке самой устраивать свою жизнь. А договор, естественно, был расторгнут.

Братья Лестрейндж были на несколько лет старше Снейпа и в свое время тоже учились на Слизерине. Младший, Рабастан — легкомысленный повеса и картежник, в отличие от серьезного, сдержанного и немного меланхоличного Рудольфуса, женатого на Беллатрикс Блэк. Как же их угораздило-то так попасться? После исчезновения Повелителя Аврорат не нашел веских доказательств их причастности к преступлениям Упивающихся смертью, и вдруг — как гром среди ясного неба — разнеслась новость об их аресте.

Конечно, несколько слов, произнесенных Лонгботтомами, не были надежным свидетельством, но и не принять меры было невозможно — слишком жестоким и вопиющим было преступление.

Многие задавались вопросом, почему Лестрейнджи не прикончили Лонгботтомов, когда пытками вкупе с легилименцией превратили их в умалишенных. Может быть, хотели таким образом выразить свое презрение ко всем, кто праздновал победу над Темным Лордом, показать, что они никого не боятся? Что ж, им это удалось...

Белла на суде призналась и открыто засвидетельствовала свою верность Повелителю. Братья же ничего не отрицали. Но у них всем верховодит Белла, она-то, вероятнее всего, и подбила мужа с деверем схватить Лонгботтомов, чтобы выяснить, что же произошло в Хэллоуин. Далеко не все Упивающиеся смертью поверили официальной версии — что Темный Лорд исчез, попытавшись убить сына Джеймса и Лили Поттеров. Северус, хотя и был одним из немногих, посвященных в тайну — ведь он слышал пророчество, — тоже не знал, каким образом маленький Гарри Поттер смог не только пережить Аваду, но и повернуть ее против убийцы.

Наверное, и Лестрейнджи пришли к выводу, что в доме Поттеров, куда Лорда хитростью заманили, его ждали, и он был либо убит, либо взят в плен. Против версии убийства говорило то, что Метки, которые были на руках и у Беллы, и у ее мужа, и у деверя — не исчезли, а только поблекли. Хотя и были известны случаи, когда чары, наложенные волшебником, сохраняли силу и после его смерти — Белла не хотела и не могла поверить в смерть возлюбленного Повелителя.

Северус слышал от Люциуса Малфоя, что его свояченица с самого Хэллоуина была не в себе. Видно, не выдержала... Что ж, Северус, пожалуй, мог ее понять — случившееся в Хэллоуин круто переломило и его жизнь, только, конечно, по другой причине...

Белла и в тюрьму пошла почти с радостью — ей, потерявшей любовь всей своей жизни, уже ничего не было страшно. Северус и сам бы ничуть не сопротивлялся, если бы его приговорили к Азкабану. Он тогда не хотел жить, и дементоры его не пугали, а безумие и смерть казались избавлением. Но Дамблдор не дал посадить Снейпа, поручился за него перед Визенгамотом, а с него взял клятву защищать Гарри Поттера, когда вернется Темный Лорд — старик был абсолютно уверен в его возвращении.

У Рудольфуса Лестрейнджа любовь к жене оказалась сильнее страха перед Азкабаном — он и не пытался себя спасти. Хотя мог бы свалить все на Беллу, и тем самым избавиться от неверной супруги — и мало кто его за это осудил бы. А Рабастан всегда следовал за братом — как он пришел в свое время к Темному Лорду, так отправился вместе с Рудольфусом и Беллой на поиски исчезнувшего Повелителя, а потом и в тюрьму.

Самым удивительным казалось присутствие Барти Крауча-младшего в этой компании. Снейп помнил его по годам учебы в Хогвартсе — Барти учился на Рэйвенкло, тихий мальчик-отличник, до дрожи боявшийся отца. Крауч-старший был всегда всем недоволен, что бы ни делал Барти, что бы ни говорил. Он никогда пальцем не тронул сына, но это было и не нужно — Барти при отце был совершенно не в состоянии высказать свое мнение о чем-либо, он даже за обеденным столом в присутствии отца не отваживался попросить, чтобы ему передали какое-то блюдо или положили добавки. Под холодным и недовольным взглядом Крауча-старшего Барти даже заикаться начинал. Об этом Северусу когда-то рассказал Регулус Блэк, друживший с Барти и иногда бывавший у него дома.

Тобиас Снейп тоже был не самым приятным человеком, он даже дрался, когда бывал пьян, но Северус никогда не боялся отца. Хотя, конечно, куда Тобиасу Снейпу, простому магглу, до сильнейшего мага, каким был Бартемиус Крауч-старший...

Придя к Темному Лорду, Барти наконец обрел внутри себя опору, которой ему всегда не хватало. Казалось, именно Повелитель стал ему настоящим отцом. Наверное, когда Лорд исчез, то Барти, как и Белла, потерял смысл жизни.

Хотя... он ведь так и не признал себя виновным в том, что пытал Лонгботтомов. Снейп слышал, что Барти на суде со слезами клялся, что не виноват, что он не делал этого, взывал к отцу — с таким же успехом он мог взывать к дементору… Возможно, Барти действительно не принимал участия в пытках. Возможно, он только помог Лестрейнджам похитить Лонгботтомов — те были близки к его отцу, и он, конечно, знал, как до них добраться. Но выяснять степень вины каждого из соучастников никто не стал, всех приговорили к пожизненному заключению. А Крауч публично отрекся от сына...

Примечание:

(1) «О» — отвратительно, «Т» — тролль, «П» — превосходно.

И разодрал Иаков одежды свои, и возложил вретище на чресла свои,

и оплакивал сына своего многие дни.

(Бытие 37:34)

В графстве Норфолк, неподалеку от городка Ханстэнтон есть большой старинный дом, скрытый от посторонних глаз за деревьями обширного запущенного парка и магглоотталкивающими чарами. Стены из серого камня увиты плющом, окна темны, как будто в доме давно никто не живет. Однако в большом зале у камина сидит, кутаясь в плед, человек с длинной седой бородой. На высохшем лице кажутся живыми только темные глаза, говорящие о том, что он не так уж стар — не годы, а горе состарило его до времени. Костлявая кисть, напоминающая руку скелета, переворачивает страницы альбома с фотографиями, лежащего у старика на коленях.

На одной из фотографий молодые мужчина и женщина держат за руки двух мальчиков — одному лет пять, другому — десять. На другой — те же мальчики, только уже в школьных мантиях с гербом Слизерина, беззаботно улыбаются. А вот свадьба — невеста, черноволосая гордая красавица и жених, не сводящий с нее влюбленных глаз…

Бодуэн Лестрейндж — так зовут старика, сидящего в кресле у камина — отложил альбом, позвал эльфийку Бонни и велел принести ему чаю. Домовуха выполнила приказание, поставила на столик перед камином чайник, чашку, сахарницу, кувшинчик со сливками и печенье.

— Не надо этого ничего, Бонни. Просто чаю…

Эльфийка кивнула, не сводя с хозяина больших и жалостливых зеленых глаз. Потом проворно собрала все лишнее и унесла.

Бодуэн выпил чашку чаю, встал и, опираясь на трость, подошел к окну — серое небо, голые деревья, мелкий дождь… Всю жизнь он не любил февраль — в феврале ему всегда казалось, что зима никогда не закончится, что солнца больше не будет, что никогда уже не станет тепло… Но в его жизни действительно теперь нет ни света, ни тепла. Злой рок настиг его семью — подобно обскуру, уничтожил, обратил в прах все, что было ему дорого. Его сыновья, его мальчики — Руди и Басти — уже больше года в тюрьме, они никогда не выйдут на свободу, похороненные там заживо. А жена, Луиза Лестрейндж, скоропостижно скончалась от кровоизлияния в мозг, узнав, что сыновья арестованы за пытку Лонгботтомов.

Луиза всегда была крупной и ширококостной, а с возрастом располнела, Рудольфус унаследовал от нее плотное телосложение и средний рост, в отличие от Рабастана, который был высоким и худым — в отца. Если бы Рудольфус оставался на свободе, то с годами ему тоже грозило бы превратиться в толстяка. Целители предупреждали Луизу о склонности к апоплексии, но она не придавала этому значения. И правильно делала — разве не лучше умереть так, как она — почти мгновенно, не страдая, не терзаясь бессонными ночами от мыслей, которые все равно уже ничего не изменят? Для чего беречь здоровье, зачем долго жить, если все, чем дорожил — разрушено, если никогда не увидишь родных и любимых? Луиза умерла, а Бодуэн влачит одинокое и безрадостное существование, и Мерлин знает, сколько ему еще осталось…

Старик снова сел в кресло у камина и потянулся к альбому. Да, вот она — свадебная фотография Руди и Беллы. Если бы вернуть время назад — он бы костьми лег, но не допустил бы этой свадьбы. Хотя… Руди был так влюблен, да и Белла, казалось, отвечает ему взаимностью. Нет, против самой Беллатрикс Бодуэн ничего не имел, невестка ему и сейчас нравилась. Как она была хороша в день суда, когда, не опуская глаз с тяжелыми веками, с гордо поднятой головой, увенчанной короной черных волос, бросая вызов и судьям, и всему свету, и самой судьбе, возвестила грядущее возвращение и триумф Темного Лорда… Бедная, сумасбродная Белла…

Кое-кто из старых соратников, как и Белла, верит, что Темный Лорд может вернуться, и тогда он, конечно, освободит своих сторонников. Но когда это случится, и случится ли вообще? Никто не знает. А сыновья могут просто не дожить до этого дня, даже если... Нет, лучше не надеяться.

Бодуэн закатал левый рукав мантии — Метка была едва различима на бледной коже. Голова у него затряслась, как у глубокого старика, от сдерживаемых рыданий. Сколько юношей из благороднейших семей лежат в могилах или навсегда заперты в мрачных стенах Азкабана... Сколько драгоценной чистой крови пролилось — и все зря... Нет, он не считал, что в свое время сделал ошибку — все они боролись, каждый на своем месте, за то, во что верили, за волшебный мир, доставшийся им по праву рождения, чтобы сохранить его в неприкосновенности... К тому же у Бодуэна имелась и личная причина быть до конца жизни благодарным Темному Лорду — однажды он спас маленького Руди от смертельной болезни (1). Но теперь Повелитель исчез, они побеждены, а род Лестрейнджей пресекается...

Дня за два до ареста Руди с женой и Рабастаном, который в то время дни и ночи проводил у старшего брата, навестили родителей. Все трое были молчаливы и как будто подавлены, а Белла, уже стоя в прихожей и собираясь уходить, взглянула на Бодуэна, а потом на Луизу как-то виновато и робко, что было совсем на нее не похоже... Луиза попрощалась с ней очень сухо — она давно была недовольна невесткой по вполне понятным причинам. А Бодуэн растрогался и поцеловал Беллу в лоб — еще тогда его как будто кольнуло предчувствие.

Бодуэн много лет был членом Визенгамота, но когда арестовали его сыновей и невестку, он сложил с себя полномочия судьи и в зале присутствовал как частное лицо. Он все равно не смог бы им помочь — Белла во всем призналась, не только без малейшего раскаяния, но даже с гордостью, а Руди ни за что не остался бы на свободе, если жена в тюрьме. Басти же не оставил бы брата — мальчики всегда были очень дружны.

И все же... лучше бы Руди не женился на Беллатрикс, этот брак был ошибкой, семьи у них не получилось — просто боевые товарищи, соратники. Поэтому Бодуэн после долгих раздумий, как уберечь хотя бы Рабастана от подобной судьбы, решил, что лучше всего будет, если он сам найдет младшему сыну невесту, из хорошей семьи, но не обязательно из Священных двадцати восьми. Вот Беллатрикс взята из дома Блэков, но почти все Блэки отличаются бурным темпераментом и нездоровой экзальтацией — и у Беллы это проявилось в полной мере.

В то время Лестрейндж помог избежать тюрьмы начальнику налогового департамента Министерства магии — Трою МакДугаллу — попавшемуся на колдовстве в присутствии маггла, и тот, желая выразить свою благодарность, пригласил судью с супругой к себе домой на обед. Семейство МакДугалл очень понравилось Бодуэну — он подумал, что хорошо бы Рабастану найти такую жену, как Констанция, хозяйка дома. «Да куда Басти сейчас жениться — балбес балбесом. Вот разве что через несколько лет… — подумал Лестрейндж. — А там и дочка МакДугалла подрастет…» Хорошенькая белокурая девочка, скромная и воспитанная, очаровала старого судью. И однажды он предложил МакДугаллу заключить брачный договор между семьями — Рабастану тогда исполнилось двадцать три, а Изабелле — десять.

Уломать Рабастана не составило большого труда — он накануне в очередной раз проигрался в пух и прах в одном из притонов Лютного переулка. Отцу пришлось заплатить его немалый долг, и сын был тих и сговорчив.

— Ты пойми, Басти, — говорил Лестрейндж-старший, — ведь на самом деле выбор у тебя невелик, чистокровных семей, придерживающихся традиций, не так уж много, да и там не всякая девушка тебе подойдет. Я боюсь за тебя, сынок… Ты посмотри на своего брата — ну разве это семья? Разве это жизнь? А дочка МакДугаллов подрастет и очень красивой станет, уж поверь мне. И посмотри на ее мать.

— Отец, да что вы такое говорите? — покраснел Рабастан. — Она же маленькая, я и подумать об этом не могу, я же не извращенец. Какой смысл сейчас в этом договоре?

— Конечно, она еще мала, и пока никто не говорит о браке в настоящем смысле слова. Но она вырастет в прекрасную женщину. А самое главное — в такой хорошей семье она получит должное воспитание и сделает своего супруга счастливым. И в договоре нет ничего постыдного — в прежние времена, когда был порядок, когда и семьи были крепче — обычно так и вступали в брак.

— Ну, вы бы еще какой-нибудь древний обычай вспомнили, — усмехнулся Рабастан. — Сейчас никто так не делает, кажется. А я вообще не собираюсь жениться.

— Ты не прав, — покачал головой отец. — Разве не за это мы боремся — чтобы сберечь наш мир от пагубного чуждого влияния? Пусть магглы и дальше сами разрушают свои устои, а маги, чтобы выжить, должны держаться старины. И надо сказать, что магглы когда-то были куда умнее, чем теперь. Сейчас у них "свободная любовь", и разводов едва ли не больше, чем браков. У нас хотя бы разводиться еще не настолько в порядке вещей… Грязнокровки и те, кто воспитан магглами, не признают святости брачных уз, и нашу молодежь эти веяния, к сожалению, не обошли стороной... — он тяжело вздохнул. — Когда-то Лестрейнджи принадлежали к британской аристократии, сидели рядом с королем. И в те времена ты бы, не рассуждая, женился на ком сказано.

— Ладно, — махнул рукой Басти. — Делайте что хотите, а там видно будет.

Договор был подписан.

«Только что теперь толку в этом? — думал сейчас старик, сидящий в одиночестве у камина. — Басти уже ни на ком не женится... Если бы хоть у одного из них был ребенок, пусть даже от магглы, неважно...» Все было напрасно. Невыносимой тяжестью давила на сердце пустота и тишина старого дома.

Он встал, взял свечу и медленно двинулся по длинному коридору. Пламя отбрасывало дрожащие тени на стены, где-то слышалось шуршание — должно быть, крысы… Он подошел к окну — уже стемнело. Оглянувшись вокруг, не увидел ничего, кроме серых камней и паутины. Дом как будто тоже умирал, как и хозяин. Никогда больше не услышат эти стены детского смеха, никогда не войдет сюда молодая хозяйка, никогда больше не будет тут радости и веселья… Всему конец.

Утром эльфийка Бонни нашла старого хозяина мертвым в коридоре. Возле него на полу лежал подсвечник с погасшей свечой.

Примечание:

(1) Я считаю, что Темный Лорд вполне мог делать что-то доброе своим сторонникам, мог кому-то и жизнь спасти — потому что настоящая преданность (а Лестрейнджи были ему глубоко и искренне преданы) не может основываться на одном лишь страхе.

Свет звезд потух, пропел петух,

Но полночь не ушла;

Над головой во тьме ночной

Сходились духи зла,

Да ужас, разевая пасть,

Смеялся из угла.

(Оскар Уайльд "Баллада Редингской тюрьмы")

В Азкабане ночью царит непроглядная тьма, особенно зимой. Дементоры, шелестя черными плащами, плывут, не касаясь пола, распространяя ледяной холод, пробирающий до костей. Они заглядывают в камеры узников, принюхиваясь, прислушиваясь и жадно проглатывая малейшие крупицы радости из прошлой жизни, мелькающие в снах заключенных. Да и редко кому здесь удается заснуть по-человечески, большинство просто периодически впадают в состояние полусна, полубреда, и, ненадолго очнувшись, снова проваливаются в беспамятство.

Рабастану Лестрейнджу в эту ночь совсем не спалось. Он думал об отце и матери, которых никогда больше не увидит. Рабастан зажмурился и попробовал представить себе их лица, родительский дом — но в памяти всплывали только смутные очертания фигур, а вместо дома почему-то представлялись развалины. Он встал с узкой и жесткой койки, прошел несколько раз по камере от двери до стены с маленьким окошечком и почувствовал головокружение. Может быть, он заболевает? Холодно. Как же холодно... И пить хочется — хорошо, что хотя бы вода в кружке, стоящей возле койки прямо на полу, всегда есть. Он сделал несколько глотков — вода чуть-чуть отдавала затхлостью и ржавчиной. Подошел к зарешеченной двери, вгляделся в густой сумрак, прислушался. Кто-то хрипло застонал, кто-то всхлипнул во сне. Все было как всегда, и даже Блэк не выл и не скулил, как часто бывало в последнее время — похоже, кузен Беллы окончательно сошел с ума, а значит, недолго ему осталось... А совсем недавно дементоры вынесли из камеры Барти Крауча — тело, накрытое с головой черным плащом.

Дементоры, услышав шаги Рабастана, наползли со всех сторон, угрожающе приблизились к нему, втягивая воздух с заунывным свистом, от которого леденела кровь. Теперь они не уйдут до самого утра, когда лучи бледного северного солнца ненадолго осветят его камеру. Басти хотел было отойти от двери и снова лечь, но, бросив взгляд на койку, он увидел — или ему показалось? — что там кто-то сидит, отвернувшись к стене. И ему очень не хотелось, чтобы этот кто-то повернулся к нему лицом...

"Нет там никого, это просто игра теней в лунном луче", — подумал он, сжав кулаки и прикусив губу до боли, и заставил себя снова посмотреть туда. Конечно, койка была пуста, но все равно Рабастан был не в силах сделать ни шагу в ту сторону. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, утирая со лба холодный пот и стараясь унять сумасшедшее сердцебиение.

Дементоры его не то чтобы не пугали — он старался лишний раз не глядеть на них — но парализующего ужаса, как в первые недели, уже не было. Стражи Азкабана без приказа не нападут, он знал это. А человек, в конце концов, ко всему привыкает, даже к кошмарам — если он не сходит с ума, то просто притупляются все чувства. Так случилось и с Рабастаном — ему казалось, будто он уже умер, однако осознает все, что с ним происходит, и даже чувствует, как его тело разлагается, распадается... По ночам, в полной темноте, он отчетливо ощущал, как по нему ползут черви, вгрызаясь в плоть, в мозг, подтачивая кости. Конечно, никаких червей тут не было, и вообще Басти был жив и понимал это — однако порой он думал, что лучше и правда быть мертвым.

Но почему же сегодня так живо, так ясно вспомнились родители? Не случилось ли с ними чего? Даже если и случилось, им с братом никто не скажет — дементоры не разговаривают, а вести с воли до заключенных не доходят. Здесь не разрешены ни письма, ни передачи, ни свидания. Узники вычеркнуты из мира живых.

Здесь, в тюрьме, память все время возвращала Рабастана к тому дню, когда они вместе с братом, невесткой и юным Барти Краучем решили сами выяснить, что же произошло с Повелителем. Сначала эта мысль пришла в голову Белле, которая после исчезновения Темного Лорда все больше и больше напоминала сумасшедшую. Барти ее с энтузиазмом поддержал. Если бы Руди отказался участвовать, то Белла и Барти пошли бы и без него. А если пошел Руди, то и Рабастан не мог остаться в стороне.

Они выбрали Лонгботтомов, потому что молодые авроры были близки и к Краучу, и к Дамблдору, а значит, с большой вероятностью могли что-то знать. И добраться до них не составляло особого труда. Барти помог им похитить Фрэнка — просто подкараулил его на выходе из Министерства и, отведя в сторону, заговорил с ним. Фрэнк ничего не заподозрил — он ведь знал отца Барти, — и тут к ним подошел Рудольфус. Оглушив аврора Ступефаем, они вместе перенесли его в уединенный заброшенный дом на берегу моря, неподалеку от Плимута, где их ждали Белла и Рабастан.

Приведя аврора в чувство, предварительно забрав его волшебную палочку, приступили к допросу. Отвечать Лонгботтом отказался наотрез, грубо выругавшись в адрес Беллы — впрочем, никто и не ожидал, что он что-то расскажет добровольно. Простая легилименция тоже была бесполезна, как и Империус — авроров учили окклюменции, а Лонгботтомы были одними из лучших. Однако хорошо известно, что боль не только развязывает язык, но и ослабляет окклюментные барьеры — чем и пользовались во все времена дознаватели.

Белла, направив палочку на Фрэнка, закричала: «Круцио!». Рудольфус, глядя в глаза связанному и дергающемуся от боли аврору, пытался заглянуть в его сознание. Рабастан стоял рядом с палочкой и флаконом наготове, чтобы заключить в него мысли Лонгботтома, когда он уже не сможет сопротивляться. Барти сидел поодаль, сжимая руками виски и дрожа всем телом.

Через некоторое время Белла устала, по ее лицу стекал пот, на щеках горели красные пятна, а руки тряслись. Ее сменил муж — теперь он пытал аврора, а Белла старалась проникнуть в сознание пленника. Сначала Рудольфус был аккуратен и старался не причинять лишней боли, но когда Лонгботтом насмешливо сказал: "Лестрейндж, а зачем тебе-то искать Волдеморта, рогоносец? Или ты без него и с бабой не справишься?", он вложил в заклятие всю силу своего гнева, стыда и отчаяния. Фрэнк задергался и захрипел, на губах показалась пена. Белла повисла на руке Рудольфуса: "Осторожно, не надо так, ты же убьешь его... И он уже ничего не скажет...", но он отстранил жену и, не сводя с аврора тяжелого взгляда, продолжал держать заклинание.

После Рудольфуса настала очередь Рабастана, потом снова Беллы. Барти неуверенно предложил свою помощь, но Белла, взглянув на его перекошенное, мокрое не то от пота, не то от слез лицо, махнула рукой: «Да какой от тебя толк, у тебя же руки дрожат, ты не сумеешь…» Когда Лонгботтом взмолился: "Хватит!", Белла опустила палочку и приблизила свое лицо к лицу аврора, словно не желала упустить ни слова из его признаний. Но Фрэнк, задыхаясь, с трудом выговорил: "Никто не знает, куда он пропал... Никто не видел... Он убил Поттеров и исчез..." Белла прошипела в ответ: "Лжешь! Темный Лорд не мог ни с того ни с сего исчезнуть! Что с ним сделали? Где он?" и опять попыталась проникнуть в мысли Фрэнка, который вновь начал осыпать Темного Лорда ругательствами и проклятиями, чем еще больше разозлил ее. В конце концов Фрэнк сорвал голос, из носа у него текла кровь, волосы на голове слиплись от пота, а мантия была насквозь мокрой.

Барти уже давно неподвижно сидел в кресле, лицо у него позеленело, а руки, которыми он то закрывал лицо, то затыкал уши, ходили ходуном. Рабастан тоже молил всех богов, чтобы все это поскорее закончилось. Но Лонгботтом все не поддавался, держась на одной лишь чистой ненависти.

Рабастану хотелось все бросить и бежать прочь из этого дома, у него самого уже руки тряслись от нервного напряжения, и в то же время в душе поднималась ненависть к упорно сопротивлявшемуся Фрэнку, который так и не сказал им ничего.

Но вот из виска Лонгботтома потянулась серебристая ниточка. Защита была сломана. Басти торопливо собрал воспоминания аврора своей волшебной палочкой во флакон и закупорил его. Посмотрев на жертву, он ужаснулся — взгляд Фрэнка был совершенно бессмысленным, из полуоткрытого рта стекала слюна, и он улыбался безмятежной улыбкой идиота — очевидно, его доконала не столько пытка, сколько грубая легилименция, Белла просто взломала его блоки и щиты (1). Теперь сознание Фрэнка было полностью открыто, но, как они вскоре убедились, там не оказалось того, что они хотели знать.

Просмотрев в Омуте Памяти обрывочные воспоминания, которые удалось извлечь у Лонгботтома, они впали в уныние. Ясно было только то, что тела Темного Лорда на месте убийства Поттеров не нашли, его палочка тоже пропала. В Англии его нет, в Аврорате считают, что Лорд мог скрыться и за границей. И это было все.

— Ну, хотя бы можно с уверенностью сказать, что Повелитель жив… — дрожащим и хриплым голосом произнесла Беллатрикс.

Рудольфус, бледный как полотно, ничего не ответил жене. Басти прикрыл глаза, мечтая только об одном — скорее попасть домой, выпить целую бутылку огневиски и заснуть. Так, чтобы не просыпаться по меньшей мере сутки… Барти так и сидел в кресле в полуобморочном состоянии.

Белла вынула из кармана мантии флакон с тонизирующим зельем, отпила пару глотков сама и протянула мужу. После старшего брата отхлебнул зелья и Рабастан, а потом и Барти. На Басти зелье подействовало странно — его по-прежнему трясло, но уже не от усталости, а от бешенства, которое он едва мог сдерживать.

— Может быть, его жена знает больше… — произнесла Белла уже более спокойно. — Алиса… Она тоже в Аврорате служит.

— Есть ли в этом смысл, Белла? — глухим голосом спросил Рудольфус. — Что Алиса может знать такого, чего не знает ее муж?

— Я не верю, что Повелитель вдруг взял и исчез! — выкрикнула Белла. Она совершенно обезумела от горя. — Может быть, мы что-то не так сделали... и стерли воспоминание...

Ее муж мрачно пожал плечами и поднялся с места. Оказалось, что с того момента, как они похитили Лонгботтома, прошла целая ночь и наступило утро. Барти и Рудольфус отправились за Алисой. Они встретили ее возле ее дома. Молодой человек, заикаясь, сказал женщине, что с Фрэнком случилась беда, и Алиса без вопросов пошла за ним, и тут же была обездвижена Рудольфусом и перенесена в тот же дом. Все повторилось, как, бывает, повторяется страшный сон — снова и снова. И хочешь проснуться, и не можешь… Вскоре Басти действительно стало казаться, что ему снится какой-то бесконечный и бессмысленный кошмар, и самого себя он видел и слышал словно со стороны, как будто чужая рука направляла палочку и чужой, неузнаваемый голос повторял: "Круцио! Империо!"

Алиса продержалась даже дольше Фрэнка. Ее мучители и сами уже выдохлись. И результат был таким же — ничего нового.

Оставив своих жертв и бросив рядом их палочки, они вернулись в дом Рудольфуса. Там Рабастан наконец-то напился — наполовину опустошил бутылку огневиски, прямо из горлышка, — но совсем не опьянел. Рудольфус молчал, по-прежнему мертвенно-бледный. Барти ушел в ванную и не выходил оттуда полчаса, если не больше. А Белла разрыдалась. Руди принес жене успокоительного зелья, она отмахнулась, флакон упал и разбился. Тогда Басти предложил ей огневиски — Белла, сморщившись, выпила полстакана и с безнадежной тоской тихо произнесла, глядя в сторону, как будто обращалась к кому-то невидимому:

— Если он жив, почему же он не дает о себе знать? Метка же не исчезла, только поблекла…

— Возможно, он лишился магической силы, — предположил Рудольфус.

— Как это может быть? — Белла снова зарыдала. — Идиоты… они радуются, что Повелитель исчез, они думают, что он погиб… Чему радуются? Скоро грязнокровки все заполонят, предатели откроют наш мир магглам... И тогда всему конец...

В комнате повисло тяжелое молчание, все трое замерли, словно боясь пошевелиться. И вздрогнули, когда дверь отворилась и вошел Барти — все еще зеленовато-бледный и изредка всхлипывающий, он примостился на краю дивана, зажав между колен дрожащие руки.

— Послушай, Белла… — заговорил Руди. — Мы сделали ошибку — оставили Лонгботтомов в живых.

— Да они теперь уже ничего не скажут, — махнула рукой Белла. — И не жалей их… — резко прикрикнула она на шмыгнувшего носом Барти. — Знаешь, сколько наших они в Азкабан посадили? А скольких убили? Поделом им…

Барти бросил на нее испуганный взгляд, съежился и забился в угол дивана. Рудольфус, подойдя к юноше, положил ему руку на плечо и слегка сжал.

— Никто с этим не спорит, Белла, — терпеливо ответил он жене. — Но надо довести дело до конца. Не стоило оставлять их в таком состоянии. Для нас лучше, чтобы они были мертвы... — Рудольфус поморщился и добавил: — Да и для них тоже. По крайней мере, я бы на их месте предпочел смерть. Басти, — повернулся он к брату, — сейчас Барти придет в себя, и мы с тобой отправимся туда... и сделаем все.

Басти кивнул — ему не хотелось никуда идти, камнем навалилось тупое безразличие, казалось — приди сейчас за ним авроры, он и не станет сопротивляться... Но Рудольфус был прав. Барти, наконец успокоившийся, когда Рабастан заставил его проглотить немного огневиски, был оставлен с Беллой. А братья аппарировали в тот дом около Плимута.

Но они опоздали — еще хорошо, что аппарировали не к самому дому, а чуть поодаль, так что успели увидеть темно-бордовые мантии авроров — и немедленно возвратились обратно.

Через несколько дней Лонгботтомы назвали их имена… Они были невменяемы, но им поверили.

В Азкабане Рабастан снова и снова переживал события тех двух дней, снова слышал чередующиеся заклятия Круцио и Легилименс, крики жертв, а потом — тихий смех и нечленораздельное бормотание безумцев, от которых кровь стыла в жилах... А сегодня нахлынула такая острая, непереносимая тоска по родителям... И почему-то он был уверен, что они мертвы...

Как же долго длится ночь…

— Басти! Рабастан! Что с тобой?

Рабастан очнулся от голоса брата. Уже, оказывается, рассвело. А он, видно, так и провел остаток ночи, сидя на полу возле двери. Теперь у него болит спина, правую ногу свело судорогой, а по щекам текут слезы…

— Руди… Я в порядке, — он всхлипнул. — Просто, знаешь… я сегодня все думал о родителях…

В последний раз братья видели мать перед арестом, а отца — в зале суда, когда он подошел попрощаться с ними. Отец им сказал, что мама себя не очень хорошо чувствует.

Рабастан услышал, как тяжело вздохнул Рудольфус. Он сидел в соседней камере, братья не видели друг друга, но могли переговариваться. А напротив Руди была камера Беллы, которая держалась на удивление стойко и вселяла в своих товарищей по несчастью — нет, не надежду, а просто стремление не поддаваться подкрадывающемуся безумию…

Чуть подальше сидел Долохов, который тоже до сих пор не сломался. Если Беллу, видно, поддерживала ее вера в возвращение Темного Лорда — она верила в это наперекор всему, — то у Антонина были свои якоря, которые и спасали его разум от распада. Он читал наизусть по-русски стихи. Вот и сейчас из его камеры слышалось:

Наедине с тобою, брат,

Хотел бы я побыть:

На свете мало, говорят,

Мне остается жить!

Отца и мать мою едва ль

Застанешь ты в живых...

Признаться, право, было б жаль

Мне опечалить их;

Но если кто из них и жив,

Скажи, что я писать ленив,

Что полк в поход послали,

И чтоб меня не ждали. (2)

Примечания:

(1) Я полагаю, что Лонгботтомы сошли с ума не столько из-за Круцио (от пыток скорее наступила бы смерть от болевого шока, чем потеря разума), сколько от насильственной и грубой легиллименции. Белла и ее соучастники сделали с ними то, что сделал Лорд с Бертой Джоркинс — взломал ее память, извлек оттуда все нужные ему сведения, после чего она "ни на что не годилась", и убил ее.

(2) Отрывок из стихотворения М.Ю.Лермонтова.

Счастлив тот, кто счастлив у себя дома.

(Л.Н. Толстой)

Трой МакДугалл, начальник Департамента налогов и сборов Министерства магии, только что вернулся с работы. Он захватил домой несколько документов — приближалось пятое апреля (1), когда отчет в сотни листов пергамента о поступлении налогов в бюджет Магической Британии должен был лечь на стол министра. Незаконченных дел было много, и он собирался еще поработать, перед тем как отправиться спать.

Но, едва переступив порог, он сразу заметил, что супруга расстроена и озабочена — оказывается, сегодня, пока мистер МакДугалл был на службе, сова принесла письмо из Хогвартса, но не от дочери, а от ее декана — профессора Флитвика. Когда-то и сам МакДугалл, и его жена учились у него на факультете, а теперь третий курс заканчивала их старшая дочь Изабелла.

Миссис МакДугалл велела домовому эльфу накрывать на стол к ужину, а сама прошла вместе с мужем в его кабинет — там можно было поговорить так, чтобы не слышали младшие дети.

Профессор Флитвик писал, что у Изабеллы, к его глубочайшему сожалению, сложились напряженные отношения с другими учениками, и все из-за того, что четыре года назад МакДугалл совершил, как позже выяснилось, ошибку — заключил договор о помолвке своей дочери с младшим сыном Бодуэна Лестрейнджа, члена Визенгамота, главы одной из старейших и влиятельнейших семей Магической Британии. Рабастан оказался сподвижником Того-Кого-Нельзя-Называть, бесследно исчезнувшего полтора года назад, и теперь сидел в Азкабане вместе со своим старшим братом и его женой. А старый Бодуэн Лестрейндж скончался в феврале этого года.

Из письма Флитвика МакДугалл узнал, что в Хогвартсе известно о помолвке Изабеллы с Упивающимся смертью, и из-за этого к ней относятся еще хуже, чем к слизеринцам. На факультете Салазара почти у каждого ученика есть родственники либо в Азкабане, либо в могиле — те, что воевали на стороне Темного Лорда. Но это же слизеринцы — потомственные темные маги, чего от них ожидать...

А Изабелла сама нарывается на ссоры, ведет себя вызывающе — она не только не сняла кольцо, надетое женихом на безымянный палец ее левой руки во время помолвки, но и вышила на мантии вензель из букв Р.Л., а недавно, ко всеобщему негодованию, повесила над своей кроватью в спальне Рэйвенкло портрет Рабастана Лестрейнджа. Девочка нарисовала его по фотографии в "Ежедневном пророке", где ее жених был запечатлен уже в арестантской робе, перед отправкой в Азкабан навечно. Портрет она обработала заклятием вечного приклеивания, так что никому не удалось его сорвать, а также применила какие-то особые чары: кое-кто из соседок пытался пририсовать Рабастану рога и усы, как у кота, но через несколько минут испорченный рисунок снова принимал первоначальный вид.

Констанция МакДугалл знала, что это за чары — она сама их и придумала. Изабелла с детства была очень способна к живописи, а начинала она с того, что разрисовывала портреты предков и картины, висящие на стенах дома. Вот Констанции и пришлось усовершенствовать некоторые бытовые заклинания, чтобы ребенок не портил произведения искусства.

Ее супруг, прочитав письмо Флитвика, горестно покачал головой и виновато посмотрел на жену:

— Ну кто же мог подумать, что все так обернется?

— Знаю, дорогой, ты хотел как лучше... — мягко сказала Констанция, успокаивающе дотрагиваясь до его руки.

— И что же теперь делать? Помолвку расторгнуть, когда она приедет на каникулы? Или уже не поможет?

— Думаешь, она будет согласна? — усомнилась Констанция. — Если уж дошло до того, что она его портрет повесила в спальне...

Отец семейства вздохнул.

— Да с чего ей это вообще в голову взбрело? Ну не влюбилась же она в него тогда, в десять-то лет? С ума сойти...

— Нет, конечно. Но она восприняла помолвку всерьез — да и как же иначе? И еще, я думаю, сейчас ее гордость задета — и она все делает назло обидчикам, — задумчиво сказала миссис МакДугалл. — Вообще в Хогвартсе сейчас очень сложно. Дети со Слизерина — те просто под перекрестным огнем. Мне миссис Крэбб рассказывала, ей дочка пишет из Хогвартса, что там война как будто до сих пор продолжается... А ведь Изабелла нам ничего не говорила... Почему? Неужели она думает, что мы ее не поддержим, не поможем?

Супруги некоторое время молчали.

— Трой, — понизив голос, произнесла миссис МакДугалл, — а что про Сам-Знаешь-Кого в Министерстве говорят? Может, он и не погиб — тела-то не нашли тогда...

— Никто не знает, где он и что с ним, — хмуро ответил МакДугалл. — Но уже полтора года о нем ничего не слышно.

— А если он все же вернется? Он же тогда освободит своих людей из Азкабана?

— Во-первых, неизвестно, когда он вернется, и вернется ли вообще... Во-вторых, даже если Рабастан до этого доживет, вряд ли он будет в своем уме. Хотела бы ты для Изабеллы такого мужа?

— Нет, конечно, — вздрогнула Констанция.

— Вот и я об этом... Но что делать, если она так и будет упрямиться?

— А ничего, дорогой, — Констанция грустно улыбнулась. — Не надо давить на нее, а то как бы хуже не сделать. В конце концов, расторгнуть помолвку мы всегда успеем. Она и сама к этому придет.

— Будем надеяться, — вздохнул мистер МакДугалл, взял из коробки, лежащей на столе, сигару, откусил кончик и прикурил от волшебной палочки. — Хорошо, что Трой в школу пойдет только через два года, может, к тому времени все сгладится... А Мораг — еще позже. Ладно, иди в столовую, Конни, и зови детей, я сейчас приду.

Когда хозяин дома вышел к столу, жена и дети его уже ждали. Трехлетняя рыженькая Мораг сидела на коленях у матери, которая повязывала ей вокруг шеи льняную салфетку. Светловолосый мальчик лет девяти — Трой-младший — встал и поздоровался с отцом. Домовой эльф в белом фартуке внес блюдо с бараниной под мятным соусом, а старая эльфийка — тарелку с пюре и фрикадельками для Мораг.

Привычная уютная картина тихого вечера в семейном кругу, как всегда, подействовала на МакДугалла умиротворяюще. Он поцеловал малышку в круглую румяную щечку, погладил по голове сына и улыбнулся жене, после чего все наконец сели за стол и приступили к трапезе. Старый полукниззл Кристофер и собака Рэкс явились за своей долей — Трой-младший всегда делился с ними самым вкусным.

После ужина МакДугалл удалился в свой кабинет. В двенадцатом часу жена зашла к нему и спросила, долго ли он еще будет работать, и не нужно ли ему чего-нибудь.

— Нет, милая, я скоро закончу, — ответил он. — Мне только по налоговым льготам осталось отчетность перепроверить. Уизли снова в своей декларации все запутал. И налогов-то с него соберешь — на ломаный кнат, зато сколько возни с его документами...

Он встал из-за стола и прошелся по кабинету.

— Знаешь, дорогая, я постепенно прихожу к мысли, что все в Британии катится к Мордреду... С каждым годом все хуже. Налогов собирается все меньше, потому что после войны у многих дела плохи... При этом вводят все новые и новые запреты, все больше и больше предметов относят к маггловским изобретениям, на которые нельзя накладывать чары — несмотря на сопротивление производителей и поставщиков. Следовательно, множество предприятий уйдет в тень. Уже окончательно решено запретить ковры-самолеты. Но люди не перестанут ими пользоваться, потому что в некоторых случаях они гораздо удобнее метел — ведь не может путешествовать на метле старый или больной человек, беременная женщина, маленький ребенок... Да и здоровые люди не все хорошо летают на метлах. Значит, этот закон откроет новые возможности для вымогательства взяток... Как, в сущности, и любой необоснованный запрет. Кстати, почему ковер считается маггловским изобретением, а метла — нет? Кто-нибудь может объяснить? И еще — все эти запреты бьют прежде всего по старинным семьям: они вынуждены либо сворачивать свой бизнес, которым занимались веками, либо уходить из-под министерского контроля, а значит, и от налогов. А на ком у нас все держится? Кто платит больше всех налогов в бюджет? (2) Да еще и пожертвования перечисляет на Хогвартс и на нужды Мунго? Вот именно — старинные чистокровные семейства. Я налоговый инспектор, и мне это известно лучше, чем кому-либо другому.

— И война по старинным семьям тоже ударила... — вздохнула Констанция.

— Конечно... Некоторые она просто уничтожила. Блэки, Лестрейнджи, Розье — где они теперь? А кое-кто очень хорошо нагрел руки на этой войне, вернее, на ее последствиях. Множество предприятий, хозяева которых погибли или попали в Азкабан, не оставив прямых наследников — там, где назначены временные управляющие — теперь стали убыточными, тогда как раньше приносили прибыль, с которой платили налоги. Сейчас все разворовывается, а найти концы, схватить, что называется, за руку — практически невозможно. И я уж молчу о курсе галлеона к фунту — да, его устанавливают гоблины, но ведь им все равно, каков этот курс, они непосредственно с магглами дел не ведут. Значит, кто-то в Министерстве оказывает на них давление, а может быть, просто делится с ними доходами от спекуляций.

— Кстати, о Лестрейнджах, — прервала его миссис МакДугалл — о возмутительно низком курсе галлеона к фунту (3) ее муж мог говорить долго. — Я написала Изабелле и Флитвику.

Она протянула ему два письма. Письмо декану Трой пробежал глазами и кивнул, а письмо дочери он читал долго и сосредоточенно. Потом взял перо и приписал:

"Изабелла, дочка, прошу тебя, выбрось его из головы — для него все кончено, а тебе жить дальше. Я совершил ошибку — не усугубляй ее, не порти сама себе жизнь. Я желал и желаю тебе только добра.".

Примечания:

(1) Налоговый год в Великобритании заканчивается 5 апреля. Эта дата установилась еще в старину, так что вполне возможно, что и в Магической Британии так же.

(2) Роулинг сказала, что за обучение всех учеников в Хогвартсе платит Министерство. Значит, в Маг.Британии существует система налогов и сборов (а откуда же еще деньги у Министерства?), следовательно, там есть и налоговая служба. Причем платят налоги именно волшебники, а не магглы — то есть магглорожденные ученики учатся бесплатно, в отличие от прочих.

(3) Официальный курс галлеона к фунту стерлингов согласно ГП Вики (около 5 фунтов за галлеон) — чрезвычайно низкий, потому что галлеон — это золотая монета, она просто не может стоить так дешево. Значит, курс занижен искусственно.

Я с вызовом ношу его кольцо.

(Марина Цветаева)

Изабелла получила письмо из дома утром, во время завтрака. Она уже допивала чай и доедала тост с апельсиновым джемом, когда сова уронила на стол перед ней конверт. Угостив птицу кусочком поджаренного хлеба с маслом, она распечатала письмо и начала читать, не замечая, как студенты один за другим выходят из-за столов и покидают Большой зал — близилось время первого урока.

"Что у нас сегодня? Маггловедение? А не пойду, все равно я о Римской империи читала наверняка не меньше, чем профессор Квиррелл", — подумала Изабелла, наконец увидев, что осталась в Большом зале одна, а часы показывают уже пять минут десятого.

Выйдя в коридор, она ненадолго задумалась, где бы ей провести время до следующего урока, и направилась к Астрономической башне.

По голубому, уже по-весеннему яркому небу бежали серебристые облака. Ветер был довольно сильным — и на башне это чувствовалось, — но теплым. Изабелла облокотилась о парапет и посмотрела вниз — там невдалеке простирался Хогсмид, деревушка, как будто сошедшая с праздничных открыток, а на горизонте горы таяли в молочно-белом тумане.

Изабелла села, прислонившись спиной к стене, и снова достала письмо. Мама, сначала мягко пожурив ее за то, что она ничего не рассказала родителям, дальше писала, что не понимает, почему Изабелла так упорно продолжает считать себя невестой Лестрейнджа, наперекор всем. Ведь теперь эта помолвка не имеет никакого смысла — Рабастан никогда не выйдет из Азкабана. К тому же мама напоминала, что не так уж много времени осталось до того, как в школу пойдет Трой-младший, а потом и Мораг. Что, если из-за старшей сестры и к ним будут относиться предвзято?

В конце письма было несколько строк от папы, где он тоже просил не портить самой себе жизнь и даже признавал свою вину.

Изабелла улыбнулась сквозь слезы — она очень любила родителей, брата и сестру, у них действительно была хорошая, дружная семья. И помолвка с Рабастаном Лестрейнджем ее вовсе не тяготила — даже не потому, что родители ее уговаривали согласиться и уверяли, что это для ее же счастья, в ее интересах, и что Рабастан, когда повзрослеет и остепенится, станет хорошим мужем. Изабелле и самой предложение польстило — она была не такой уж маленькой, и понимала, что не кто-нибудь, а сам Лестрейндж изъявил желание принять ее в свою семью — а это что-нибудь да значит. Да и жених вызывал интерес, к тому же Изабелла чувствовала, что официальная помолвка делает и ее более взрослой и значительной. И перед подружками теперь было чем похвастаться. Ее даже не огорчило, что Рабастан не обращал на нее почти никакого внимания, а во время самой помолвки явно смущался. Он надел на ее палец колечко — золотое с изумрудом, поцеловал ей руку, и больше на нее не смотрел и не подходил к ней. Изабелла же украдкой бросала на жениха любопытные взгляды. Она даже находила Рабастана красивым — высокий, худощавый и хорошо сложенный, с рыжевато-каштановыми волосами до плеч, тонкими, аккуратными, будто нарисованными усиками — он был похож на принца с картинки в ее любимой книге сказок…

Когда Изабелла — она тогда училась на втором курсе — увидела в газете фотографии с судебного процесса и узнала о приговоре, она долго смотрела на газетный лист с портретом Рабастана и не могла поверить, что этот скромный и даже застенчивый молодой человек совершил такое ужасное преступление. Родители тоже были потрясены. Но они сказали, что к Изабелле все это не имеет отношения, а помолвка будет расторгнута, значит — казалось ей — тут и думать не о чем. Она и не думала, пока Лайза ей не напомнила. С Лайзой они тогда поссорились и больше не разговаривали, но другие не оставляли ее в покое.

Торфинн Роули (1) — гриффиндорец, что было удивительно — крупный для своего возраста и немного неуклюжий светловолосый мальчишка, как-то защитил Изабеллу от направленного на нее заклятия Фурункулюс, попав под него сам. Она поблагодарила Торфинна и угостила его присланным из дома печеньем, а он стал у нее кем-то вроде телохранителя — на совместных уроках Рэйвенкло с Гриффиндором, которые, правда, случались не так уж часто, он садился поближе к ней и угрожающе поглядывал по сторонам. Слизеринцы тоже стали выражать ей свою симпатию, хотя и более сдержанно — и в Хогсмид в этом году Изабелла чаще всего ходила с ними. Торфинн издали провожал ее взглядом — но к "вражескому" факультету не приближался, хотя в обычное время — в отличие от других гриффиндорцев — общения со слизеринцами не избегал и в межфакультетских драках не участвовал.

"Странно, — думала Изабелла, — поступи я на Слизерин, никого бы не удивляло и не возмущало, что я невеста Лестрейнджа, никто бы не подбрасывал в мою кровать пауков, не кидался бы в меня заклятиями в своей же гостиной... А я бы дралась в коридорах с гриффиндорцами, вместе со всеми, и ходила бы по школе только группой, как ходят они, да еще младших провожают...(2)".

Мысль о младших учениках Слизерина, которым требовалось сопровождение старших для передвижений по школе, заставила снова вспомнить о брате с сестрой — мама, конечно, знала, когда писала письмо, какие доводы на нее вернее всего подействуют. А вдруг Троя или Мораг будут так же третировать, как ее? Из-за того, что у их сестры жених — пожизненно осужденный преступник?

Она спустилась с башни и поспешила на следующий урок — трансфигурацию. Когда она вошла в класс, Джон Хиллиард, увидев ее, спросил:

— МакДугалл, ты почему не была на маггловедении?

— Да она же ненавидит магглов, совсем как этот ее жених, — послышался насмешливый голос Меган Хантер. — Ей бы Темную магию хотелось изучать, верно, МакДугалл? Что, уже пробовала Круцио на мышах или пауках?

Изабелла побледнела, но решила промолчать, и прошла к своей парте, где уже сидел верный Торфинн Роули. Он быстро взглянул на нее и шепотом сказал:

— Не обращай внимания, можно подумать, они понимают, что такое Темная магия... Думаешь, авроры Круцио и Аваду не применяют? Еще как применяют. Особенно в войну, при Крауче, тогда они вообще творили что хотели...

Услышав это имя, Изабелла вздрогнула.

— Нет, я не про того Крауча, который в Азкабане умер, а про его отца, он тогда был начальником ДМП... — и, увидев, как расширились от удивления ее глаза, добавил: — Ты что, не знаешь, что младший Крауч умер недавно?

— Нет, я не знала... — пробормотала Изабелла.

— Теперь говорят, что он и не виноват был. А отец даже выслушать его отказался на суде... Он же из-за сына не стал министром, а очень хотел. Если бы стал, то еще много крови бы пролилось...

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Спроси ребят из Слизерина или газеты старые посмотри, судебные отчеты, если не веришь...

— Тихо! — в класс вошла профессор МакГонагалл, и Изабелла повернулась к преподавателю, решив непременно пойти после уроков в библиотеку и просмотреть газеты за годы, предшествовавшие падению Того-Кого-Нельзя-Называть.

В библиотеке она попросила у мадам Пинс подшивку "Ежедневного пророка" и, углубившись в чтение, не заметила, как наступил вечер. Да, она нашла и приказ Крауча, дающий дознавателям и следователям неограниченные права на применение непростительных заклятий, и полный отчет о заседании Визенгамота по делу Лестрейнджей и Крауча-младшего, который раньше не удосужилась прочесть, даже тогда, когда срисовывала из газеты портрет своего жениха... Барти Крауч в обвинительной речи обрисовал его настоящим монстром в человеческом обличье. Но Рабастан, как и Рудольфус, почти ни слова не сказал за весь процесс — говорила одна Белла, и нисколько не раскаивалась в содеянном.

Изабелла вспомнила обрывки разговоров отца и матери, что Беллатрикс, жена старшего брата Рабастана, была фавориткой Того-Кого-Нельзя-Называть — что это значит, девочка поняла недавно... Вот она, Белла — красивая черноволосая женщина, сидит в кресле для обвиняемых, прикованная цепями — как на королевском троне... Вот ее муж — плотный, широкоплечий мужчина лет тридцати. А вот и сын Крауча — совсем молодой, почти мальчик, про таких говорят: "молоко на губах не обсохло". Соломенные волосы взлохмачены, лицо все в веснушках... И видно, что плачет. Может, он и правда был не виноват? А ведь Барти уже умер там, в Азкабане... И еще говорят, что люди там быстро сходят с ума. Изабелла поежилась, несмотря на то, что в библиотеке было тепло.

Старший Крауч, начальник ДМП — строгий костюм, аккуратные усы щеточкой, тусклые беспощадные глаза. Держится очень прямо — живое олицетворение закона и порядка. Или наоборот — беззакония? Отец Изабеллы как-то говорил об одном из своих сослуживцев — что у него брат в восьмидесятом году был арестован и умер в камере, не дожив до суда — сердце не выдержало. Мистер МакДугалл тогда еще сказал, что авроры злоупотребляют своими полномочиями.

Подошла мадам Пинс и строгим голосом напомнила, что библиотека скоро закрывается. Изабелла поблагодарила библиотекаршу, отдала ей газеты и направилась в башню Рэйвенкло, чувствуя себя еще более запутавшейся и потерянной, чем утром.

Примечания:

(1) Роулинг сама говорила в каком-то интервью, что среди последователей Темного Лорда были не только слизеринцы, а представители всех четырех факультетов. Так почему бы Торфинну Роули не быть гриффиндорцем, тем более, что про его факультет ничего не известно, а Гриффиндор в рядах УПСов представлен только Питером Петтигрю, что даже обидно.

(2) Я считаю более чем вероятным, что дети, учащиеся на Слизерине и вообще все, кто был хоть как-то связан со сторонниками Темного Лорда, после первой магической войны подвергались травле в школе.

Сильный характер, как и сильный поток, встречая препятствие, только раздражается

и усиливается еще более; но зато, опрокинув препятствие,

прокладывает для себя глубокое русло.

(К. Д. Ушинский)

Изабелла так и не сняла приклеенный ею у изголовья кровати портрет Рабастана Лестрейнджа. И вышивку с мантии не убрала. Собиралась было — но отбросила это намерение, стоило лишь представить злорадство на лицах однокурсниц, особенно Меган Хантер. Зато она почти перестала реагировать, когда ее старались задеть — только совершенствовалась в щитовых чарах.

Слизеринка Джессика Трэверс, сестра сидящего в Азкабане Сэмюэла Трэверса, рассказала ей, что при Крауче многих посадили в тюрьму даже без суда и следствия. И невольно Изабелле в голову закралась мысль, что может быть, Рабастан тоже невиновен, или не так виновен, как все думают — ведь говорят же, что Барти Крауч-младший, вполне возможно, был посажен напрасно. Да он и не признался ни в чем, а кроме признания Беллатрикс и показаний невменяемых Лонгботтомов, других доказательств в деле не было. Но Беллатрикс, как помнила Изабелла из судебного отчета, говорила в основном о себе — кажется, ее роль в этом деле была основной — и о том, что Темный Лорд вернется... Изабелла чувствовала, как у нее мурашки бегут по коже, от слов этой женщины, врезавшихся в память: "Темный Лорд вернется, Крауч! Можете запереть нас в Азкабане! Мы и там будем ждать его! Он освободит нас и осыплет милостями! Мы одни остались ему верны!"

Вообще, Беллатрикс производила впечатление женщины, которой ничего не страшно, потому что она уже потеряла самое дорогое. Рудольфус, ее муж, смотрел на Крауча и на судей таким пустым, ничего не выражающим взглядом, словно его уже до дна выпили дементоры. Почти такое же непроницаемое лицо было у Рабастана — только нервно подергивались губы.

Изабелла никогда не видела ни Рудольфуса, ни его жену. Она успела познакомиться лишь с родителями жениха. Старший брат Рабастана с тех пор, как женился, жил своим домом. Он ведь наверняка все знал — подумалось Изабелле — о своей жене и о Том-Кого-Нельзя-Называть. Почему же Рудольфус мирился с этим и несмотря ни на что оставался в рядах его преданных сторонников? Что это — полное отсутствие воли и уважения к самому себе? Или большая любовь и преданность делу, которая выше личных обид и ревности? Что же такое было в Том-Кого-Нельзя-Называть, что заставляло людей жертвовать всем, убивать и самим идти на смерть?

Беллатрикс почему-то представлялась Изабелле в образе Морганы — и однажды она ее нарисовала. Получилось очень похоже — черные волосы Беллы, казалось, шевелились, словно змеи, а взгляд темных, сверкающих, как черные бриллианты, глаз, был таинственным и завораживающим. Потом она изобразила Рудольфуса в виде короля Артура — она не знала, почему ей так захотелось, но он вышел бесконечно усталым, печальным и мудрым.

Работы свои Изабелла складывала в сундук, а когда поехала домой на пасхальные каникулы, показала их родителям, вместе с нарисованным уже дома, по старой фотографии, портретом мамы с маленьким Троем на руках. Папа с мамой решили, что Изабелле пора учиться живописи, и мистер МакДугалл обещал пригласить к ним домой сэра Ланселота Бьюкенена, знаменитого художника и владельца самой престижной галереи на Диагон-аллее.

О Рабастане и помолвке всю неделю каникул речи не заходило, за что Изабелла была безмерно благодарна родителям — она сама не знала, что ей думать и как относиться ко всему, ей хотелось самой во всем разобраться.

Сэр Ланселот посмотрел работы Изабеллы и, очень серьезно глядя на девочку, спросил:

— Мисс МакДугалл, а почему вы выбрали именно эти лица?

Изабелла пожала плечами. А художник сказал:

— Понимаю... Сам я убежден, что политика — это мелочи, шелуха, сиюминутное... А искусство — вечно, и оно выше человеческих понятий добра и зла, которые, что ни говори, весьма относительны. Но я должен считаться с общественным мнением — если я выставлю эти работы в своей галерее, то многие будут возмущены... Поэтому я возьму только портрет вашей матери с братом.

Изабелла ошеломленно посмотрела на сэра Ланселота:

— Вы хотите выставить мой рисунок в своей галерее?

— Да, — улыбнулся художник. — У меня целый зал отведен под работы многообещающих молодых дарований. Только я бы вам предложил перенести ее на холст и писать масляными красками. Ну а те рисунки, где король Артур и Моргана — вы их не выбрасывайте...

— Да я и не собиралась, — вскинула голову Изабелла.

— И вы совершенно правы. Оставьте их... до лучших времен, — кивнул сэр Ланселот. — Когда-нибудь все это станет историей, позавчерашним днем — тогда никого не шокирует ваш выбор натуры. Потому что работы — прекрасны.

Оставшиеся до конца каникул два дня Изабелла почти не выходила из своей комнаты, пока наконец не осталась довольной результатом своего труда — ей все казалось, что еще нужно где-то что-то подправить.

Папа сказал, что передаст картину сэру Ланселоту, и что он очень рад за Изабеллу. А мама расцеловала ее со слезами на глазах.

Вскоре после того, как Изабелла вернулась в Хогвартс, в "Пророке" напечатали заметку о том, что ее работа, выставленная в галерее сэра Ланселота, была куплена известным богачом и меценатом мистером Абраксасом Малфоем. Девчонки с курса Изабеллы утром за завтраком передавали газету из рук в руки и шептались, а Меган Хантер сказала, прищурившись:

— Что же ты не послала туда портрет своего жениха? Боишься, что его зрители Адским огнем испепелят? Правильно боишься.

Кэтрин Барроу дернула ее за рукав. Но Хантер не унималась:

— Ты Лестрейнджу на день святого Валентина открытку нарисуй, и пошли ему в Азкабан... А то ему там даже целоваться не с кем, разве что с дементорами...

Изабелла сквозь зубы прошипела:

— Отстань... — и встала из-за стола.

Но когда она сделала два шага, Меган ударила ее Ступефаем, и Изабелла упала. Кэтрин бросилась к ней. К их столу уже спешил декан, сокрушенно качая головой — он назначил Меган отработку, а с Изабеллы снял заклятие, и она наконец смогла встать.

В Хогвартсе уже начиналась подготовка к экзаменам, но Изабелла все равно выкраивала время, чтобы посидеть в библиотеке над подшивками старых газет — ей хотелось понять, чего же добивались Упивающиеся смертью и их лидер, чем он привлек на свою сторону столько людей. В газетах писали о нем странно — будто бы он хочет истребить магглов. "И каким же образом он собирался это сделать? Магглов слишком много, и они слишком сильны и опасны. Не может быть, чтобы он их не изучил всесторонне, прежде чем вообще говорить на эту тему..." — думала Изабелла. Еще писали о террористических актах в маггловских кварталах, но она знала, что у магглов есть свои террористы, поэтому не факт, что все это совершили сторонники Того-Кого-Нельзя-Называть. Да и для чего это было нужно волшебникам? Чтобы давить на Министерство магии? И все-таки было во всем этом что-то странное и непонятное.

Однажды, когда она уже собиралась вернуть мадам Пинс газеты и идти к себе, к ней подошел Фрэнк Уилкис со Слизерина, кузен погибшего от аврорской Авады Дерека Уилкиса. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что за ними никто не наблюдает, мальчик вынул из кармана мантии небольшую брошюрку. "Избранные речи и статьи Темного Лорда" — прочитала Изабелла название.

— Интересуешься? — прошептал Фрэнк. — Вот, возьми... В "Пророке" много вранья писали.

— Почему? — так же шепотом спросила Изабелла. — Почему ты мне это даешь?

— Ну... ты же наша, можно сказать... — пробормотал Фрэнк.

Изабелла схватила брошюру и торопливо убрала ее в сумку — послышались шаги мадам Пинс. Поблагодарив Уилкиса, она, как обычно, отдала библиотекарше газеты, попрощалась и быстро пошла в свою башню.

Там, задернув полог кровати, Изабелла зажгла Люмос и взялась за чтение книжки, напечатанной явно не в типографии. По прочтении нескольких страниц ясности не прибавилось — вроде бы все, что говорил Темный Лорд, не вызывало возражений, а про истребление кого-либо вообще речи не шло. Темный Лорд говорил об опасности сближения с магглами — так разве это не правда? Для того и существует Статут, чтобы оградить волшебный мир от них. Воевать с ними было бы безумием, но Темный Лорд к этому и не призывал, насколько она успела понять. К тому же Изабелла часто слышала от папы, что дела в Магической Британии совсем плохи, и что страна нуждается в сильном лидере и серьезных реформах... Может быть, Темный Лорд и был бы таким сильным лидером?

Она пролистала книжку, и в конце увидела пару статей не на политические темы: "О некоторых аспектах применения благородных металлов в высшей трансфигурации человека" и "О происхождении и сущности дементоров, и о защите разума от их воздействия". Это ее заинтересовало даже больше, чем политика, и она увлеченно принялась читать о том, что серебро может быть использовано в протезировании, что оно успешно заменяет как костные, так и мышечные, и нервные ткани. В статье о дементорах она прочла только две страницы — ей стало жутко, и к тому же она вспомнила слова Меган о Лестрейндже, которому теперь только и осталось, что с дементорами целоваться. Изабелла знала, что поцелуй дементора — самая страшная казнь в Магической Британии, и о том, кто такие дементоры и что они делают с людьми, она тоже знала...

Свет от ее палочки упал на портрет Рабастана, так и висящий над кроватью. Изабелле представилось, что она сама заперта в холодной, темной, тесной камере, а за дверью — эти жуткие существа... Она замотала головой, стараясь отогнать страшное видение. Потом спрятала брошюру Темного Лорда под матрас, отдернула полог, и достала из тумбочки маггловскую книгу "Граф Монте-Кристо", которую Кэтрин Барроу недавно дала ей на время. Начало Изабелле понравилось, и теперь она решила почитать перед сном, чтобы успокоиться.

"...если спросят, сколько тебе лет, отвечай,

что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая."

(Рэй Брэдбери, "451° по Фаренгейту")

С того дня, как имя Изабеллы появилось в газете, она заметила, что ей стали гораздо меньше говорить и делать гадостей, но зато однокурсницы с ней теперь почти не общались. Только любимая подружка Кэтрин Барроу и осталась с ней по-прежнему — смешливая, кудрявая и восторженная, обожающая вечером посидеть на кровати рядом с Изабеллой, жуя конфеты и болтая. Главной темой их бесед была любовь — Кэтрин постоянно в кого-нибудь влюблялась, лет, наверно, с шести. Предмет ее симпатий менялся почти каждый месяц — то это был красавчик Джон Хиллиард, то умница Джонас Голдстейн, то спортивный Ральф Пьюси — загонщик слизеринской команды по квиддичу. Не обошла Кэтрин своим вниманием и молодых профессоров — как-то она послала валентинку Квирреллу, а после экзамена по зельеварению целую неделю мечтательно вздыхала, расписывая, какие красивые глаза — черные, как ночь, бездонные и мрачные, как адская бездна — у профессора Снейпа. Во время этих посиделок подружки часто хохотали, как сумасшедшие — Изабелла немного подтрунивала над Кэтрин, а та умела и сама над собой посмеяться.

Изабелла запоем прочла "Графа Монте-Кристо" и потом, делясь с Кэтрин впечатлениями о книге, сказала, что совершенно не понимает, как Мерседес, любившая Эдмона, могла выйти замуж за другого, когда Эдмона посадили в тюрьму. Кэтрин пожала круглыми плечиками и ответила, что с Эдмоном у Мерседес шансов не было — кто же знал, что он вообще сможет сбежать? А замуж выходить за кого-то все равно надо. Потом Кэтрин ошеломленно посмотрела на Изабеллу, придвинулась к ней ближе, обняла за шею и жарко зашептала:

— Изабел, милая, ты его правда любишь? Вот я так и знала! Я никому не скажу, прелесть моя, честное слово! А вдруг он не виноват, представляешь? Вдруг его по ошибке посадили или оклеветали, как Эдмона? Или он чужую вину на себя взял?

Изабелла улыбнулась:

— Ты сейчас вторую книгу "Монте-Кристо" сочинишь...

Кэтрин разволновалась:

— Ну а что? Разве так не бывает? А вдруг... — она ахнула и прикрыла рот рукой, — вдруг он тоже из тюрьмы сбежит?

— Придумаешь тоже... Из Азкабана не бегут, — нахмурилась Изабелла.

Кэтрин замолчала и погладила Изабеллу по щеке, как будто извиняясь. Изабелла обняла подружку, и через минуту они уже снова до упаду над чем-то смеялись...

Летом после четвертого курса Изабелла стала ходить к сэру Ланселоту Бьюкенену — он давал ей уроки живописи. Она училась правильно смешивать краски, работать со светотенью, наносить поверх законченной картины лак... Несколько пейзажей, написанных ею, сэр Ланселот тоже выставил в своей галерее — и вскоре они были проданы. Старый художник говорил, что в картинах и рисунках Изабеллы есть что-то необычное — хотя они не двигаются и не разговаривают, но как будто дышат и наполнены солнечным светом.

Позднее он научил ее писать по-настоящему живые картины — для этого необходимо было извлечь у себя или у другого человека воспоминания и смешать их с красками — тонкая работа, требующая немалой сосредоточенности.

В школе Изабелла по-прежнему поддерживала общение со слизеринцами, которые относились к ней как к своей, и много узнала о временах Крауча, о произволе, когда сажали в тюрьму без суда и следствия, о том, как хватали людей по одному подозрению и потом Круциатусом или Империусом вынуждали дать признательные показания...

Фрэнк Уилкис принес ей еще одну брошюру с избранными высказываниями Темного Лорда по самым разным вопросам. Там были интересные, хотя, возможно, и небесспорные, мысли о Статуте, о том, как его цели со временем были подменены — во главу угла уже ставилась не защита магического мира, а защита магглов от магов. Темный Лорд критиковал официальную историю магии и, оперируя цифрами и фактами (отец Изабеллы часто говорил, что надо верить только цифрам и фактам, а не фразам), доказывал, что она переврана в угоду магглолюбцам — якобы магглы не представляют и никогда не представляли никакой опасности для волшебного мира...

Изабелла уже не считала, что Рабастан — невинная жертва клеветы или неудачного стечения обстоятельств. Но, может быть, у него, и у тех, кто был с ним, кто сейчас сидит в Азкабане или покоится в могиле — может быть, и у них была своя правда? Так же, как у авроров Лонгботтомов, у Барти Крауча-старшего. Ведь и те за свою правду не щадили никого. Добро и зло, свет и тень... Все зависит от точки зрения — разве не так? Чем больше она об этом думала, тем больше запутывалась. "Только искусство вечно", — так говорит сэр Ланселот Бьюкенен.

В конце пятого курса Изабелла наконец сняла портрет Рабастана со стены и убрала его в сундук, чтобы увезти домой и хранить вместе с остальными рисунками, которые Бьюкенен посоветовал ей оставить "до лучших времен". Сокурсницы уже перестали обращать на портрет внимание и даже не заметили, что его больше нет. Впрочем, и ее к тому времени тоже перестали задевать — возможно, потому, что она никак не реагировала. И брата, поступившего в Хогвартс в том же году, никто не донимал. Правда, когда на каникулах отец осторожно заговорил о расторжении помолвки, она отказалась. Конечно, не потому, что любила Рабастана — просто ей виделось в этом что-то недостойное, какое-то предательство... Не столько даже жениха, которого она совсем не знала, сколько тех, кто относился к ней по-дружески, кто за нее заступался, и кто доверял ей — ведь Фрэнк Уилкис сильно рисковал, когда давал ей почитать те брошюры. А Торфинну Роули на третьем курсе гриффиндорцы как-то даже объявили бойкот — видели, как он утешал ее и помогал ей очистить и высушить мантию, которую Меган Хантер в очередной раз облила какой-то гадостью.

На шестом курсе она целовалась с Роули — по случаю Рождественского бала гриффиндорец выпил, видимо, для храбрости, и пригласил ее танцевать, а потом увлек в темный угол и впился в ее рот, как вампир. У Изабеллы от поцелуя осталось ощущение сильного запаха и вкуса огневиски, теплых, мягких губ и влажного языка. "И что тут особенного? — подумала она. — Ничего похожего на то, что Кэтрин говорит...". Подружка к шестому курсу целовалась, кажется, с пятью мальчиками и летом на каникулах со взрослым мужчиной — если ей верить, конечно... Иногда Изабелле казалось, что Кэтрин привирает. Она погладила покачивающегося Торфинна по голове и поцеловала в щеку. Тем все и закончилось.

Летом следующего года ее родителей пригласили в Малфой-мэнор на большой прием по случаю юбилея Абраксаса Малфоя, который в письме выразил желание видеть своей гостьей и Изабеллу. Ему исполнилось шестьдесят, но он был очень импозантным и красивым джентльменом, говорил изысканные, немного старомодные комплименты, целовал Изабелле руку, рассказывал разные интересные истории из своей богатой событиями жизни. На том приеме Изабелла познакомилась и с его сыном Люциусом, и с невесткой Нарциссой, урожденной Блэк, и с тех пор стала частой гостьей в доме. Абраксас был неизменно учтив и обаятелен, Изабелла даже немного влюбилась в него — но вскоре он умер, как говорили, от драконьей оспы.

Когда Изабелла закончила школу, вопрос, как ей жить дальше, даже не поднимался — конечно, она будет художницей, ведь искусство — ее призвание. Необходимости поступать на работу у нее не было, благодаря завещанию дедушки, отца мамы, умершего как раз в тот год, когда Изабелла заканчивала Хогвартс. Дед за свою долгую жизнь успел сколотить немалое состояние и разделил его между единственной дочерью и тремя внуками. Он был довольно известным зельеваром и владел несколькими аптеками по всей Англии, но не имел наследников, способных продолжить его дело — Констанция не обнаружила особой склонности к семейному бизнесу и, рано выйдя замуж, полностью посвятила себя семье и воспитанию детей.

Изабелла сняла маленькую квартирку неподалеку от родительского дома, на Диагон-аллее, за банком Гринготтс, почти напротив театра. Ее работы пользовались успехом, у нее появились приятели из мира волшебной богемы — здесь ее историю с женихом находили "интересной" и даже "романтичной". Сама же она говорить об этом не любила, а на расспросы обычно отмалчивалась.

Но однажды Нарцисса Малфой заговорила с ней о планах на будущее и о помолвке с Лестрейнджем. Изабелла в этот момент писала портрет маленького Драко, который старательно позировал, но, похоже, уже устал, и она торопилась закончить работу. Услышав вопрос миссис Малфой, она решительно отложила кисть и сказала Драко, что на сегодня хватит. Счастливый мальчишка набил карманы конфетами и убежал в сад, где его ждали неизменные товарищи по играм — его ровесники, сыновья компаньонов Люциуса, Винсент Крэбб и Грегори Гойл.

А Изабелла вытерла испачканные красками руки и села за чайный столик напротив Нарциссы.

— Цисси, — заговорила она после короткой паузы, во время которой миссис Малфой испытующе смотрела на нее, а она не отводила взгляда. — Я не могу разорвать помолвку... Не знаю почему, но не могу. От него и так все отвернулись...

— Как же так, Изабел? А если ты... кого-нибудь полюбишь? Он ведь тебе не муж. И ты его и не знаешь совсем...

— Но я же никого не люблю... — невесело усмехнулась Изабелла. — Не знаю, Цисси, там видно будет... А расскажи мне про него?

— Да что же тебе рассказать? — задумалась приятельница. — Я его знала с детства, мы и играли все вместе, когда были детьми, потом в Хогвартсе на одном факультете учились. Мальчишка как мальчишка, немного шалопай. Никакой жестокости в нем не было заметно... Он очень любит брата. А Руди — очень хороший. Очень порядочный, никогда свое слово не нарушит... — Нарцисса вздохнула. — Белла — моя сестра, и я люблю ее, но... Руди заслуживал лучшей жены — понимаешь, о чем я?

Изабелла молчала, только руки, лежащие на столе, выдавали ее волнение — она поворачивала кольцо на безымянном пальце левой руки то камнем внутрь, то наружу. Нарцисса подвинула к ней ближе вазочку с печеньем, налила чаю и, погладив ее по руке, произнесла:

— Но тебе не нужно себя хоронить, Изабел. Ты-то уж точно никому ничего не должна и ни в чем не виновата.

Изабелла снова не ответила, лишь вздохнула. После недолгого молчания миссис Малфой заговорила о портрете, потом о премьере спектакля, на которую она собиралась с мужем, и пригласила Изабеллу пойти с ними.

Больше Нарцисса не касалась темы помолвки. Но после этого разговора у них как будто появился общий секрет, и это их сблизило. В конце концов они даже подружились, несмотря на разницу в возрасте.

Изабелла часто заходила к родителям — отец по-прежнему служил в Министерстве магии главным налоговым инспектором, мама ничуть не постарела и была все такой же красивой. Брат, закончив Хогвартс, работал в Гринготтсе ликвидатором заклятий. Он часто ездил по делам в Латинскую Америку, и в конце концов стал заместителем управляющего отделением банка в Перу. Сестра Мораг еще училась — тоже на Рэйвенкло, как и вся их семья. Она поступила в школу в один год со знаменитым Гарри Поттером, и рассказывала, как этот мальчик все время попадает в какие-нибудь необыкновенные, а иногда и страшные истории — хотя вообще-то Мораг знала слишком мало, чтобы сказать с уверенностью, что в рассказах о Гарри — правда, а что — нет (1).

Кэтрин Барроу почти сразу после школы вышла замуж за Торфинна Роули — что было несколько неожиданно — и в первый же год стала мамой двух прелестных малышей, мальчика и девочки — двойняшек. Вообще, все девчонки — однокурсницы Изабеллы, и даже те, кто были младше — постепенно повыходили замуж и обзавелись детьми.

А Изабелла до сих пор была одна — нет, иногда она в кого-то влюблялась, но предметы ее увлечений, как на подбор, не годились не только для брака, но даже для легкого необременительного романа. Ей очень нравился один из ее приятелей-художников, но она случайно узнала, что молодой человек предпочитает мужчин. Ей стало так неловко, что она некоторое время избегала его общества. Другой, к кому Изабелла питала симпатию — владелец лавки, где она покупала кисти, холсты, краски — был женат, и она так и не отважилась дать ему понять, что он ей нравится. Поразмыслив, она решила, что это и к лучшему.

Изабелла и сама сознавала, что ее мимолетные увлечения несерьезны — они как легкая рябь, пробегающая по воде от ветерка, не нарушая царящую в глубине тишину. Время от времени и за ней кто-то начинал ухаживать, но ответного чувства у нее не возникло ни к кому.

И сэр Ланселот, как Изабелла постепенно поняла — тоже влюбился в нее. Но он был уж слишком стар, и она даже мысли не могла допустить, что между ними возможны другие отношения, кроме как учителя и ученицы. Да и он ни разу не позволил себе ни единого намека на что-то большее, чем дружба и уважение.

Родители не заговаривали с ней ни о помолвке с Рабастаном, ни о замужестве с кем-то другим. Хотя Констанция, сама счастливая в браке, всей душой желала того же своим детям — но тут она рассудила, что лучше всего положиться на судьбу. В конце концов, Изабелла еще очень молода.

А вот бабушка и тетка по отцу, жившие на севере Шотландии, к которым Изабелла время от времени приезжала погостить, казалось, задались целью во что бы то ни стало выдать ее замуж за кого-нибудь из их многочисленных знакомых. В последнюю встречу — на похоронах старой миссис МакДугалл — тетя Эйлин даже обиделась на племянницу, когда та отказалась встретиться с очередным ее протеже.

— Мой брат сделал большую глупость, — ворчала тетушка, — а ты вбила себе в голову, будто тебя это к чему-то обязывает... Так и останешься одна, если не возьмешься за ум.

Изабелла в конце концов тоже обиделась.

— Ничего я себе в голову не вбивала. А у вас, тетя, какая-то навязчивая идея... Даже у гроба бабушки ни о чем другом говорить не можете.

Перед отъездом она помирилась с тетушкой, но все же на душе остался неприятный осадок: Эйлин вела себя слишком бесцеремонно и напористо, чем вызывала протест, однако то, что она говорила, все же вносило в душу Изабеллы тревогу и сомнения.

"Может быть, это магическая помолвка так действует, и поэтому я до сих пор одна, не только не замужем, но у меня даже не было никого? — думала она временами. Обычно подобные мысли посещали ее накануне очередного дня рождения, особенно после того, как ей минуло двадцать три года. — Хотя нет, ведь иметь любовников даже магический брак не мешает — миссис Джагсон и не скрывает, что неверна мужу. Да ее и не осуждает никто — ведь Джагсон в Азкабане пожизненно. Но у них хотя бы есть сын...".

Иногда Изабелле приходило в голову, что она просто холодна от природы. Правда, один из ее знакомых журналистов, неравнодушный к ней, однако женатый, говорил, глядя на ее работы — а у нее тогда был такой период, когда она постоянно рисовала цветы: "В вас много чувственности, Изабелла, много страсти. Эти ваши цветы, что вы рисуете — они не просто живые и дышат, они горят желанием, томятся жаждой любви...". Он находил в стеблях и лепестках, в бутонах, в каплях росы такое, что Изабелла, у которой и в мыслях ничего подобного не было, когда она стояла у мольберта, только краснела и переводила разговор на другую тему.

Портрет Рабастана Лестрейнджа теперь висел у нее дома в мастерской вместе с портретами его брата и невестки, и еще несколькими работами, которые Изабелле не хотелось продавать: там же был и рисунок, с которого она написала свою первую картину — мама с маленьким братом, и папа в парадной мантии, и брат на фоне ацтекской пирамиды, во время командировки в Мексику. И Мораг в шотландском костюме — он очень шел девочке, из всех детей только она получилась похожей на отца, с типично шотландской внешностью. Трой-младший и Изабелла больше напоминали мать.

После побега Сириуса Блэка из Азкабана Изабелле впервые пришло в голову, что ее встреча с Рабастаном все-таки возможна. Хотя... вряд ли он, даже оказавшись на свободе, станет снова всем рисковать, явившись в дом своей невесты или ее родителей — ведь Трой МакДугалл никогда не состоял в организации Упивающихся смертью, а, напротив, был лояльным и добросовестным министерским чиновником.

А когда поползли слухи о возвращении Темного Лорда, она, недолго думая, написала Нарциссе Малфой и напросилась в гости. И только взглянув на подругу, поняла, что слухи не врут — Нарцисса была бледна и испугана, отвечала невпопад, и тревожно поглядывала то на окно, то на дверь. На прямой вопрос Изабеллы Нарцисса ответила едва заметным кивком головы. Когда в комнату вошел Люциус, Изабелла поразилась перемене и в нем — он был хмур и сосредоточен, без обычной своей любезной и чуть насмешливой улыбки... Ей пришло в голову, что Малфой, похоже, не слишком рад происходящему. "Конечно, ведь это значит, что опять будет война... — подумалось Изабелле. — А Лестрейнджи... Они в Азкабане, и они еще живы... Темный Лорд их освободит, как и говорила Беллатрикс..." — вспомнила она прочитанный когда-то в газете судебный отчет и фотографии, которые произвели на нее такое сильное впечатление.

Посидев у Нарциссы еще какое-то время для приличия, Изабелла заторопилась домой. Придя к себе, она вошла в мастерскую и долго, пристально смотрела на портрет Рабастана. Каким он стал за все эти годы? Изабелла не видела его — дай Мерлин памяти — шестнадцать лет, с тех пор как осенью семьдесят девятого года их родители подписали тот брачный договор. А сейчас уже лето девяносто пятого, и ей через месяц исполнится двадцать шесть...

Примечание:

(1) Если проанализировать текст канона с точки зрения постороннего человека, не общавшегося с Гарри, то становится понятно, что общественность Магической Британии, и даже ученики других факультетов, не дружившие с Трио, знали о Гарри, его приключениях и его борьбе с Темным Лордом очень мало.

Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи, Антонин Долохов и Рэймонд Мальсибер в одной из комнат замка Эйвери, куда недавно переселился Темный Лорд и сбежавшие из Азкабана Упивающиеся смертью, играли в карты. Прошло уже почти пять месяцев с их освобождения — тогда был январь, а сейчас начало июня. Первое время они жили у Кэрроу, но дом оказался маловат для такого количества народу, и, когда Эйвери закончил в своем поместье ремонт — все перебрались сюда.

Те, кому в восемьдесят первом году удалось уцелеть и избежать тюрьмы, теперь, стараясь доказать свою преданность вернувшемуся Повелителю, восстанавливали порушенную организацию и вербовали новых сторонников.

Беглецы же постепенно приходили в себя, мало-помалу восстанавливая и здоровье, и физическую форму, и полузабытые навыки боя. Сейчас они уже не так напоминали живые скелеты, как в первые дни после освобождения. У всех у них за плечами была война и тюрьма, и впереди — снова война. Сейчас же они просто радовались кратковременной передышке. Те, у кого на свободе остались близкие люди — наконец смогли с ними встретиться. Мальсибера ждала жена — ждала, несмотря на вердикт о пожизненном заключении — и дождалась. Еще у него были трое сыновей, почти выросшие без него, мама, сильно постаревшая, но, слава Мерлину, живая, и сестра, которую он с трудом узнал — он ее помнил школьницей, а сейчас она была взрослой замужней дамой — но ничто не могло омрачить радость встречи. У Долохова в Англии был только внук, тоже выросший, пока Антонин сидел в тюрьме, но в Германии жила дочь с мужем и детьми. Зимой она приезжала повидать отца — как только услышала об их побеге.

И только у Лестрейнджей не осталось никого — жена Рудольфуса сидела вместе с ним, Рабастан не был женат, а родители братьев умерли за то время, которое они провели в тюрьме.

Когда им сообщили о смерти матери и отца, Рабастан воспринял это с неприятно удивившим его самого спокойствием. Печальная новость не поразила его — и он вспомнил ту ночь в Азкабане, когда его мучила тревога о родителях — вот тогда Басти места себе не находил, пока не провалился в какое-то обморочное состояние, из которого его вывел на рассвете голос брата.

Конечно, они сразу, как только встали на ноги, отправились в Лестрейндж-холл, чтобы побывать на могилах родителей, но Рабастан не ощущал ни боли, ни скорби — лишь холодную пустоту внутри и вокруг себя. Вернувшись в дом Кэрроу, Басти и Руди молча напились в компании Долохова — Антонин умел, когда нужно, не задавать вопросов и не вести бессмысленных разговоров.

Рабастан тогда пугающе остро осознал, что их прежняя жизнь тоже давно умерла вместе с родителями, растаяла, как дым. Родной дом, детство, школа — может быть, ничего этого и вовсе никогда не было, может быть, все это лишь приснилось им в Азкабане — и дементоры с жадностью тут же поглотили эти сны?

Когда виски уже не лезло в горло, он долго сидел молча, уставившись в пол. Наконец, подняв голову и взглянув на застывшее, помертвевшее лицо Рудольфуса со сведенными к переносице бровями, понял, что брат думает о том же, о чем и он. "У меня больше никого нет, кроме тебя, Руди..." — хрипло проговорил Басти. Старший брат повернулся к нему и, вздохнув, ответил: "У меня тоже". И улыбнулся горькой улыбкой, заметив Беллу, с обеспокоенным лицом заглянувшую в комнату и тут же скрывшуюся — видно, поняла, что она здесь лишняя. Супруга, давно переставшая ею быть. Верный друг, соратница, боевой товарищ, которому можно доверять, как самому себе, но — не жена.

Беллатрикс радовалась воссоединению с любимым Повелителем больше, чем свободе — она почти постоянно находилась при нем. А братья постепенно приходили в себя, как и другие бывшие узники Азкабана. Долохов, который и в тюрьме держался молодцом, и сейчас не давал никому скучать и грустить. Вот и опять он научил их новой игре, которая по-русски называется "durak" — проигравшего полагалось бить оставшимися у него картами по носу, но это было не обидно, а весело.

В комнату вошел Эйвери. Мальсибер, которому в игре доставалось больше всех, явно обрадовался приходу старого школьного друга и предложил ему занять свое место. Но Эйвери, как оказалось, пришел по делу. Он сел за стол и протянул Рабастану пергамент — тот развернул письмо и начал читать, а когда дочитал, удивленно присвистнул и выругался.

— В чем дело, Басти? — забеспокоился Рудольфус, забрал у брата письмо, и его брови в недоумении поползли вверх. — Это Цисси пишет, чего ты ругаешься?

— А ты прочитай, — усмехнулся Рабастан.

— Ну и что такого? — спросил Рудольфус по прочтении письма. — Девушка хочет с тобой встретиться. Так пусть Цисси ее сюда приведет.

— А что за девушка? — заинтересовались Мальсибер с Долоховым, а Эйвери вопросительно посмотрел на Рудольфуса.

— Моя невеста, — сказал Басти, закатывая глаза к потолку.

— Точно, ты же помолвлен был, — вспомнил Эйвери. — И что, она помолвку не разорвала? Я о ней слышал, она теперь стала художницей. Отец Люциуса ее картину даже купил. Я вроде ее фотографию видел, в журнале... Если это та самая, то она красивая...

— Вот даже как, — покачал головой Рабастан. — И зачем я ей?

— И что? Она хочет встретиться? Может, тебе жениться на ней? Будет наследник — даже если вас обоих убьют, род не прервется... — сказал Мальсибер.

— Спасибо, Рэй, — усмехнулся Басти.

Но Мальсибер ничуть не смутился.

— Разве я не прав? Да и родители ваши как рады были бы...

Лестрейндж помрачнел.

— Ей десять лет тогда было! Что она могла понимать? И зачем ей это надо сейчас? Может быть, ее Дамблдор подослал, или... кто там сейчас в Аврорате главный? Скримджер?

— Ну, сейчас-то ей не десять лет, — рассудительно произнес Руди. — И Нарцисса пишет, что давно с ней дружна, так что опасаться нечего.

Рабастан упрямо покачал головой и отвернулся.

— Ни к чему это. И вообще... вдруг после Азкабана я и детей не могу иметь...

— С чего ты это взял? — улыбнулся Мальсибер. — Дементоры разрушают прежде всего разум, а не тело. Если уж ты их выдержал... Конечно, в Азкабане холодно и сыро, но ведь и мы не магглы. На крайний случай зелья есть...

— Ты прав, Рэй, — кивнул Рудольфус, после чего обратился к Эйвери: — Лайонел, напиши Цисси, пусть они с мисс МакДугалл придут... — и повернулся к брату: — Басти, не упрямься, что ты как маленький...

— Вот именно, — Долохов хлопнул Рабастана по плечу, — к нему девушка красивая собирается, а он нос воротит...

— Ну хорошо, — вздохнул Басти.

Он смутно помнил девчонку, которую ему когда-то сосватал отец — что-то мелкое и белобрысое, с наивно распахнутыми голубыми глазами-блюдцами. Рабастан ее толком и не разглядел, если честно, да и видел-то всего дважды: когда она приходила вместе со своей матерью на чай к миссис Лестрейндж и во время помолвки — Басти надел на тоненький детский пальчик кольцо, поцеловал маленькую ручку и больше не смотрел на нее, хотя сидели они рядом — чувствовал он себя глупее некуда. Сразу после помолвки его призвал Темный Лорд, они на каком-то пустыре дрались с аврорами, а когда все было кончено, они всей компанией ввалились в заведение мадам Гортензии, что в Лютном переулке — лучший бордель в Магическом Лондоне.

Рудольфус тоже пошел с ними — его супружеская жизнь с Беллой к тому времени давно сошла на нет, а связываться с приличными женщинами он избегал после того, как обжегся на аврорской дочке Фелисити Вэнс (1). Как понял Басти из отрывочной и невнятной речи пьяного Руди, она требовала, чтобы брат развелся с женой и порвал с организацией Темного Лорда. Естественно, ни то, ни другое было невозможно, и Руди с Фелисити расстались, причем расстались нехорошо. Несмотря на то, что он явно к девушке привязался.

Рабастан же тогда меньше всего был склонен строить матримониальные планы или искать чьей-то любви, добиваться взаимности — война в Магической Британии все разгоралась, он ходил по самому краю пропасти и знал это — и вопреки всему, чувствовал какое-то упоение этой жизнью в постоянной близости смерти. И не задумывался о том, что будет, если его убьют или он попадет в тюрьму... А через год с небольшим Темный Лорд неожиданно исчез, исчез тогда, когда, по всеобщему мнению, был в нескольких шагах от победы.

В Азкабане Рабастан ни разу не вспоминал свою, так называемую, невесту. Кольцо, которое надела ему на безымянный палец левой руки Изабелла, хранилось дома, в шкатулке с фамильными драгоценностями. Вообще, он в тюрьме о женщинах не думал, разве что первое время иногда видел во сне. И сейчас мысль о женитьбе показалась ему нелепой и неуместной.

Изабеллу он увидел на следующий день. Ее привела Нарцисса, которая вошла в комнату, где они снова играли в карты — на этот раз втроем, братья и Долохов. Следом за женой Малфоя появилась девушка, показавшаяся Рабастану неправдоподобно красивой. Пепельно-белокурые волосы уложены с продуманной небрежностью, пухлые губы накрашены розовой помадой, светло-зеленое платье подчеркивает фигуру — при взгляде на тонкую талию и широкие бедра у Басти пересохло в горле. Нарцисса представила им мисс Изабеллу МакДугалл, и назвала ей их имена. Рудольфус поздоровался и как-то незаметно вышел. Долохов галантно поцеловал обеим дамам руки, слегка поклонился, щелкнув при этом каблуками, и тоже удалился. За ним последовала и Нарцисса.

— Здравствуйте... — неуверенно произнесла Изабелла, подняв на Рабастана глаза.

— Ну, здравствуй... невеста... — он криво усмехнулся. — Садись, — указал он ей на отодвинутые стулья и сам сел.

Некоторое время они молчали.

— Значит, ты все-таки решила выйти за меня? — спросил он.

— Я не знаю... — пробормотала она.

— Не знаешь? — он внезапно разозлился. — А зачем пришла? Какого драного тролля?

— Мне хотелось вас увидеть...

— Посмотрела?

— Да, посмотрела.

— Ну и как, нравлюсь?

— Честно? Скорее нет.

— И замуж за меня не пойдешь?

— Не знаю...

— Это как же? — он встал со стула и приблизился к ней.

Она тоже встала, глядя на него большими сине-серыми глазами — их цвет напомнил ему зимнее море. Он вдохнул запах ее духов, цветочный и сладкий, и уловил чуть-чуть табачной горечи:

— Куришь?

— Иногда. А что?

— Да ничего... Так что же ты хочешь? Зачем пришла? Посмотреть, говоришь, на меня хотела? И себя показать? — он не мог оторвать взгляд от ее груди, видневшейся в довольно глубоком вырезе платья. — А замуж не пойдешь?

Его вдруг накрыло дикое желание. Схватив Изабеллу за плечи, он притянул ее к себе и впился поцелуем в нежную шею, потом — совсем забыв, где он находится и кто перед ним — попытался опрокинуть ее на стол, чтобы тут же овладеть ею.

Она, отталкивая его, сердито произнесла:

— Вы прямо сейчас хотите жениться? И прямо здесь? — и посмотрела на него в упор, сузив глаза. Но губы совсем по-детски обиженно дрогнули.

Он опомнился, сдержал себя и отпустил ее. И ему стало даже стыдно — Мерлин, что же он ведет себя, как в борделе? Да он и с проститутками никогда не был таким хамом...

— Прости... Я не должен был...

— Я понимаю. У вас давно не было женщины, — ответила она уже спокойным голосом, взглянув на него со странным выражением в глазах. — И вы меня простите — может быть, мне действительно не стоило приходить. Я сама не знаю, мистер Лестрейндж, почему я хотела вас увидеть...

— Называй меня по имени, не чужие ведь, — усмехнулся Рабастан. — Все же я твой жених...

— Хорошо, — ее губы едва заметно дрогнули в улыбке.

— Ой... У тебя же синяки на плечах будут... И на шее тоже. Дай уберу, — он вынул волшебную палочку и, дотронувшись до красных пятен, которые на атласно-нежной, чистой и гладкой коже смотрелись весьма непристойно, будто стер их одним движением. Эти чары он когда-то подглядел у девиц в борделе и решил, что ему они тоже могут пригодиться. — Мерлин... Какая кожа нежная...

Кажется, он опять теряет власть над собой... Он отвернулся от нее и быстро сказал:

— Иди в гостиную — сейчас в дверь налево, потом направо, там они все сидят... Я скоро приду.

Когда она вышла, оглянувшись на него, он снова сел за стол, стараясь дышать глубоко и медленно. "Да... Сам от себя такого не ожидал... Значит, женюсь на ней. И она родит мне сына. Если она, конечно, будет согласна... — он усмехнулся. — Но ведь пришла же она ко мне. Сама пришла...".

Войдя через несколько минут в гостиную, где действительно сейчас были все, кроме Темного Лорда и Беллы, он увидел, что мисс МакДугалл, стоя у камина, о чем-то говорит с Нарциссой. Заметив его, девушка что-то прошептала Нарциссе на ухо, и они вышли. Спустя некоторое время миссис Малфой вернулась и подошла к нему.

— Она еще придет? — спросил он.

— Не знаю, — удивленно ответила Нарцисса. — Я тебя хотела спросить об этом. Ты что, ее обидел? Она такая растерянная была...

— Да, наверно, обидел, — он опустил голову. — Цисси, я не хотел...

Примечание:

(1) Эта история будет подробно рассказана в приквеле.

Я не погибла, нет, я спасена.

Гляди, гляди — жива и невредима.

И даже больше — я тебе нужна.

Нет, больше, больше — я необходима.

(Мария Петровых)

Изабелла, когда вернулась домой, отчаянно ругала себя за глупое, как казалось ей, поведение, и за то, что она вообще пошла туда, и за то, что так быстро и невежливо ушла, даже не попрощавшись. Наверно, Рабастан счел ее какой-то дурочкой...

С прошлого лета, с того дня, когда она узнала, что Темный Лорд действительно возвратился, она жила в каком-то смятении. Отец с самого начала полагал, что Гарри Поттер и Дамблдор не лгут — хотя Фадж и опровергал "панические слухи", но вид у него был настолько испуганный и в то же время воинственный, что казалось, он и сам себе не верит. Да и вся история с происшествием на Турнире Трех Волшебников и с исчезновением Крауча-старшего была мутной. А когда Изабелла, побывав у Малфоев, лишь кивнула в ответ на расспросы Мораг о Темном Лорде и посоветовала сестре молчать об этом, отец и мать встревоженно переглянулись. И тут же, не сговариваясь, начали убеждать младшую дочь заниматься в школе только учебой и, Мерлин упаси, не ввязываться ни в какие сомнительные предприятия, особенно если это как-то связано с Темным Лордом или с директором Дамблдором.

О женихе Изабеллы речи тогда не заходило. Однако, прочитав зимой в "Пророке" о побеге десяти Упивающихся смертью из тюрьмы, она всерьез задумалась, не лучше ли было разорвать помолвку — как все разумные люди ей советовали... А что, если Лестрейндж действительно маньяк, убийца и садист? Или стал таким за годы Азкабана? Какая же у них тогда будет жизнь, если она все-таки выйдет за него? Изабелла представила, как Рабастан общается с ней исключительно при помощи Круцио и Империо, и нервно засмеялась. Однако факт оставался фактом — она довольно тесно связана с человеком, которого, возможно, стоит опасаться.

К тому же она понимала: и возвращение Темного Лорда, и побег его сторонников — все это означает неотвратимое приближение новой войны, несмотря на бодрые заверения "Пророка", что Министерство держит ситуацию под контролем. Фадж никогда не хватал звезд с неба, и не верилось, что в противостоянии двух величайших волшебников — Дамблдора и Темного Лорда — он способен стать силой, с которой те будут считаться.

Но все же Изабелле хотелось увидеть Рабастана — она сама не знала, почему и для чего. За все эти годы он, кажется, уже стал частью ее жизни, частью ее самой. Она хотела встретиться с ним — и отчаянно трусила. И долго не могла ни на что решиться, пока однажды, собравшись наконец с духом, не сказала Нарциссе:

— Цисси... Я хочу его видеть. Мистера Лестрейнджа, то есть, я имею в виду... Рабастана.

В ответ подруга удивленно взглянула, а Изабелла смущенно пояснила:

— По крайней мере, будет какая-то ясность — да или нет...

Нарцисса задумалась, потом мягко улыбнулась и кивнула:

— Что ж... Это можно устроить.

Вот они и встретились... Но никакой ясности по-прежнему не было, Изабелла снова не могла твердо сказать ни "да", ни "нет". В доме Эйвери она увидела совершенно незнакомого человека, который вел себя отнюдь не как джентльмен... Однако и неприязни к себе не вызывал. А чего Изабелла, собственно, ждала-то? Увидеть какого-то графа Монте-Кристо, или Принца — Железную Маску? Или смущенного красивого юношу, который когда-то надел ей кольцо на палец? Того юноши уже давно нет, есть взрослый мужчина, прошедший войну и отсидевший четырнадцать лет в одиночной камере с дементорами. Слава Мерлину, что на кровожадного безумца Рабастан вроде не похож... Кстати, как ему удалось там не сойти с ума? Хотя она помнила из той маленькой брошюры, которую ей давали почитать в Хогвартсе, что Темный Лорд исследовал дементоров и разработал целую систему защиты разума. Видимо, он и своих последователей чему-то научил (1).

А то, что он стал ее грубо домогаться... Очевидно, что Азкабан не лишил его мужской силы, и в то же время он вполне вменяем — ведь ни к Цисси, ни к Белле он не пристает. А Изабелла, в конце концов, его официальная невеста... И все же, наверное, ей стоило одеться поскромнее — когда она выбирала наряд для визита в дом Эйвери, она совсем не подумала, какой может быть реакция мужчины, много лет лишенного женского общества... В следующий раз она это учтет. "В следующий раз? А надо ли мне туда идти в следующий раз? — поймала она себя на этой мысли. — Зачем? Разве я влюблена в него? Ведь нет? Кажется, нет...". Но мысль о том, что ей не нужно больше встречаться с Рабастаном, почему-то вызвала странное чувство, похожее на разочарование. Нет, ей ничего не было ясно...

Стук в окно отвлек ее — сова принесла записку от Кэтрин и Торфинна Роули. Ее приглашали на детский праздник, который они устраивали на Литу (2). Изабелла торопливо написала ответ, что обязательно придет. И тут ее мысли потекли в ином направлении. "А может быть, мне действительно выйти за него? Пора ведь уже, а почему-то ни с кем никаких отношений так и не сложилось... Мама ничего не говорит, но иногда так вздыхает, глядя на меня. У нее в мои годы уже двое детей было.".

Она снова села к столу, и написала Нарциссе, прося разрешения прийти к ней, и опять вместе отправиться к Эйвери. Сова, только что прилетевшая от Роули, была послана с запиской — теперь уже к Малфоям.

Раньше Изабелла могла поговорить с подругой через камин, но недавно Люциус сказал жене, что Аврорат мог взять камин в Малфой-мэноре под негласное наблюдение, чтобы подслушивать разговоры и отслеживать перемещения. Поэтому Нарцисса дала Изабелле понять, что некоторые вещи удобнее обсуждать в письмах или при личной встрече.

Ответ пришел уже поздним вечером. Цисси писала, что будет завтра ждать ее в час дня, и что Рабастан просит у нее прощения за свою грубость.

На следующий день Изабелла оделась подчеркнуто строго — в серое закрытое платье с белым воротничком и длинными рукавами. Волосы она причесала гладко, а губы красить не стала вовсе. Рабастан встретил ее сдержанно и вежливо, поцеловал руку — он тоже сегодня был одет в выглаженную мантию и чисто выбрит, тоненькая полоска усов над верхней губой аккуратно подстрижена — а то в прошлый раз он еще и уколол ее щетиной. Они гуляли по саду, потом пили чай в столовой вместе со всеми, перебрасываясь какими-то общими фразами. Изабелла искоса рассматривала его — каштановые волосы побиты сединой, глубокие складки между бровями и по обеим сторонам жесткого рта, беспокойные серые глаза. Болезненная худоба, несмотря на то, что после Азкабана прошло уже несколько месяцев. Левая щека время от времени подергивается. Но в каждом движении сухощавого тела чувствуется точность и выверенность, и настороженность — словно у хищного зверя.

Когда они снова оказались вдвоем в одной комнате, он подошел к ней. Изабелла сжалась, но Рабастан лишь усмехнулся:

— Не бойся, я приставать к тебе не буду. Так что, ты выйдешь за меня, или все еще не знаешь? Ты не любишь меня, конечно — и я тебя тоже... Но так ли это важно? Сколько тебе лет?

— В августе двадцать семь исполнится, — тихо ответила она.

— А мне будет сорок. И ты не замужем — а почему, кстати? Ты красивая девушка... И картины твои я видел — мне Цисси журнал показывала и в Малфой-мэнор меня водила, посмотреть на ту, что Абраксас купил... — он помолчал и, взяв ее руку в свою, спросил: — Или тебе непременно нужна любовь? — он произнес это слово с какой-то странной, горькой усмешкой.

— Не знаю...

— Опять не знаешь, — он покачал головой. — В общем, если ты родишь ребенка, то все — и Лестрейндж-холл, и сейф в Гринготтсе достанется ему. Ну и тебе, конечно — когда нас с Руди убьют. В Азкабан я постараюсь больше не попасть. У брата моего наследников нет и вряд ли появятся...

"Когда"... Даже не "если убьют", а "когда убьют"... — подумала Изабелла. — Почему он так в этом уверен?" А вслух сказала:

— Неужели все так... безнадежно? Тогда зачем... — она осеклась, увидев, как перекосилось его лицо.

— Ой, только не начинай, не надо вот этого... Зачем, почему... Да, мои руки в крови. Я убивал. И пытал... Это война. И я связал свою жизнь с Темным Лордом, я клялся ему в верности, он нас из Азкабана вытащил. Я не могу уйти. И не хочу. Да и некуда, в общем-то...

— Я не это хотела сказать... Я читала Темного Лорда, когда в Хогвартсе училась, — ответила она.

— Ничего себе! Откуда у тебя такая литература взялась?

— Один парень со Слизерина дал, — она улыбнулась. — Меня же в Хогвартсе дразнили из-за тебя. Из-за того, что я твоя невеста. Потом, правда, перестали — мне было наплевать на них, ну, им и стало неинтересно. Да и выросли мы...

— Надо же... — он посмотрел на нее взглядом, в котором промелькнуло уважение. — А кстати, почему нашу помолвку не разорвали? Твой отец по-прежнему считает, что это хороший брак для тебя?

— Он предлагал, но я отказывалась. Не знаю, почему... То есть, наверное, как раз потому, что в школе дразнили... Я не хотела им уступать.

— А ты молодец... — рассмеялся он. — Может быть, наша с тобой жизнь будет хоть и недолгой, но забавной... Однако к делу. Нам скоро предстоит одно задание — вроде бы простое, но мне оно не нравится. Там может обернуться по-всякому. Поэтому лучше нам пожениться скорей. Все равно не будет никакого свадебного пира — в гости никого, кроме здешней компании, не позовешь... Так что никаких особых приготовлений не надо, даже платье шить тебе нет необходимости. Брачный контракт составлять не будем — твое приданое и твои деньги меня не интересуют, но я напишу завещание, что все, чем я владею, перейдет после моей смерти к тебе и к нашему ребенку. Если он будет, конечно. Но я очень надеюсь, что будет. Ну, согласна?

— Да, — она кивнула и на миг прикрыла глаза. Изабелла чувствовала себя так, как много лет назад, когда она впервые села на метлу и взлетела, или как при прыжке в воду с большой высоты — было страшно и весело, и не вполне верилось в реальность происходящего.

Несколько дней до свадьбы пролетели очень быстро. Рабастан написал завещание, и семейный нотариус Лестрейнджей — старый сморщенный полугоблин — засвидетельствовал его. Изабелла все же сшила себе свадебное платье — атласное, светло-розовое, обтянутое белым кружевом — и побывала на детском празднике у Кэтрин. Ее мужа, Торфинна Роули, она видела в доме Эйвери — когда вернулся Темный Лорд, Торфинн встал в ряды его сторонников и принял Метку. Изабеллу это не удивило. Разумеется, здесь были и еще несколько ее однокурсников, в том числе Фрэнк Уилкис.

Конечно, она рассказала родителям, что встретилась со своим женихом, и сообщила о предстоящей свадьбе. Отец только вздохнул, спросил, хорошо ли она подумала, но спорить с ней не стал. Мама расплакалась, а потом обняла Изабеллу и сказала, что, видимо, это судьба, так что тут противиться бессмысленно. Мама лишь опасалась, не будет ли у Изабеллы неприятностей, но отец объяснил, что Изабелла ничего противозаконного не совершает, и что в Британии, слава Мерлину, есть закон, по которому жена не обязана свидетельствовать против мужа, дети против родителей, и наоборот... Так что Изабелле ответственность за укрывательство Лестрейнджа не грозит. Но на свадьбе родителей не будет — отец служит в Министерстве, и для него посещение дома, где скрываются беглые преступники, неуместно. Уж не говоря о том, что это поставит в неловкое положение других гостей.

Свадьба состоялась в Лестрейндж-холле, а прибыла Изабелла в дом жениха из Малфой-мэнора, где Нарцисса и Кэтрин одели ее, а миссис Малфой еще и украсила прическу перламутровыми орхидеями, выращенными ею в своей теплице. Чтобы наряду невесты не повредила аппарация, Люциус и Рудольфус зачаровали порт-ключ — слегка побитое молью канапе, принесенное с чердака — и вскоре Изабелла вместе с Нарциссой мягко приземлились у дверей Лестрейндж-холла.

Старый дом Лестрейнджей снова ожил, в окнах горел свет, слышались веселые и не совсем трезвые голоса. Восемь домовых эльфов во главе с Бонни, которая была вроде домоправительницы, пришли поздравить молодого хозяина со свадьбой, и Изабелла, согласно обычаю, одарила каждого из них серебряным сиклем и стаканом сливочного пива.

На свадьбе был и Темный Лорд — Изабелла увидела его в первый раз и испугалась, но он, казалось, был вполне доволен тем впечатлением, какое производил. Впрочем, он за всю свадьбу только и сказал "Поздравляю!", а все остальное время о чем-то тихо беседовал со Снейпом. Нагини возлежала у него на плечах, и иногда что-то шипела, поворачивая к хозяину голову. Белла сидела рядом с мужем, а не с Лордом, и тоже больше молчала, но вид у нее был непривычно растроганный. Лайонел Эйвери принес фотокамеру и сделал несколько снимков жениха и невесты.

Свадебного пира, как такового, не было, только в часовне, сохранившейся с четырнадцатого века почти в первозданном виде, Рудольфус, как старший в роду, совершил обряд. Изабелла дала нужные ответы на его вопросы и повторила слова супружеского обета, потом они с Рабастаном обменялись кольцами, а Рудольфус соединил их руки и дал обоим выпить сладкое вино из одного бокала. Брак был заключен. Но нельзя же было просто выпроводить гостей без всякого угощения. За столом Изабелла почти ничего не ела — она глядела на своего супруга, и ей казалось странным, что она сегодня ляжет в одну кровать с этим, в общем-то, совершенно чужим ей мужчиной. Она то вспыхивала, то ее начинала бить дрожь. А когда муж поцеловал ее в губы — у нее закружилась голова и она порадовалась, что он крепко держит ее под локоть. Его глаза во время поцелуя оказались совсем рядом — она впервые увидела их так близко. И печальная опустошенность этих глаз отозвалась незнакомой болью в груди.

Наконец Изабелла осталась наедине с мужем. Он повел ее через множество комнат, маленьких и больших. В коридоре остановился у окна и сказал:

— Вот здесь мой отец умер. Бонни его тут нашла...

— А ты уже побывал дома после побега? — спросила она.

— Да, — ответил он, — мы с Руди нарочно сюда выбрались, как только немного пришли в себя, чтобы могилы родителей навестить...

И после недолго молчания добавил:

— Ну что, идем?

Она кивнула и взяла его за руку. Они вошли в спальню, где было тепло и светло от камина и от свечей — на стенах и на тумбочках по обе стороны большой кровати красного дерева под балдахином из тяжелого золотистого шелка на четырех витых столбиках. Эльфийка Бонни, сияющая, в нарядном цветастом полотенце, погасила лишние свечи, показала молодой хозяйке дверь в ванную и с поклоном удалилась.

В ванной Изабелла сняла с себя свадебное платье, вынула из волос шпильки, а цветы бережно положила на полочку — она хотела засушить их на память. Потом вымылась душистым розовым мылом, еще более тщательно, чем обычно. Она старалась не думать о том, любит ли она своего мужа. Какая теперь разница, дело сделано, идти на попятный в любом случае поздно.

Вытершись мягким полотенцем, она надела ночную сорочку, лежащую здесь же — из тонкого ослепительно-белого батиста, расшитую кружевами. Войдя в спальню, увидела Рабастана — он тоже был только что из ванной, в пижаме и с еще влажными волосами. Она заметила, что он бледен, и глаза у него блестят. Отогнав последние сомнения, Изабелла подошла к мужу и положила руки ему на плечи.

Он сжал ее в объятиях, грубо и нетерпеливо подталкивая к кровати, кружевная ткань на груди вскоре оказалась безжалостно порвана, а потом Изабеллу пронзила острая, разрывающая боль. Она вскрикнула, и даже непроизвольно попыталась столкнуть его с себя, но не смогла — ей казалось, что Рабастан сейчас даже не помнит, кто она такая — и смирившись с неизбежным, обняла его. Но ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами — не столько от боли, сколько от обиды и печали.

А после он, счастливый и виноватый, шептал ей на ухо: "Так ты девочкой была... Ты меня ждала, да?" и гладил ее по голове, целовал дрожащие губы, глаза, щеки...

— Почему же ты мне не сказала?

— А ты и не спросил, — ответила она, всхлипнув.

— Я и не подумал даже, и в голову не пришло... Очень больно? Ну, извини... У меня никогда не было девочек...

Изабелла уже не плакала. Она положила голову на его плечо — почему-то лежать так было очень уютно и спокойно.

— Ты хорошая, — прошептал он, уже засыпая. — Моя хорошая девочка... — он так и заснул, крепко прижимая ее к себе.

Утром Изабелла проснулась раньше Рабастана — муж по-прежнему держал ее в объятиях, как будто боясь выпустить из рук. Во сне он казался умиротворенным, жесткие складки на лбу и около рта разгладились, в лице проступило что-то мальчишеское. Ей захотелось дотронуться до него. Она пошевелилась, и Рабастан тут же открыл глаза, а его рука непроизвольным, но точным и быстрым движением метнулась к тумбочке, где лежала волшебная палочка. Но, увидев рядом Изабеллу, он сразу все вспомнил и улыбнулся радостно: «Доброе утро, милая…», погладил жену по волосам. Она ласково провела кончиками пальцев по его груди и почувствовала, как он весь напрягся от этого прикосновения.. Взяв ее руку, он потянул ее ниже, сказал: «Вот видишь, что ты делаешь…» Она замерла, ощутив в ладони твердый и чуть подрагивающий член…

— Я так хочу тебя, Изабел… Как ты сегодня? Сейчас уже не будет больно...

— Ты ведь мой муж, — покраснев, прошептала она и, прикрыв глаза, повернулась на спину, словно предоставляя ему делать с ней все, что он хочет. Он наклонился над ней, покрывая поцелуями шею и грудь, потом его рука скользнула к подолу ее ночной рубашки… На этот раз он не спешил, и проявил всю деликатность и осторожность, на какую только был способен.

Потом они некоторое время молча лежали рядом. Изабелла, прижимаясь к плечу мужа, сбоку смотрела на него, пытаясь понять, о чем он думает. "Вообще-то, наверное, уже время завтракать, — решила она. — И что мы будем делать дальше? Спросить его? Или неудобно?" Рабастан потянулся, при этом рукава его пижамы чуть сползли, и Изабелле бросилась в глаза Темная Метка. Она вздрогнула. Рисунок — череп с выползающей изо рта змеей — показался ей жутким, но в то же время было в нем что-то притягательное.

Рабастан повернулся к ней:

— Ну что, пора вставать? Пойдем завтракать в столовую? Или, если хочешь, Бонни сюда принесет.

— Нет, пойдем в столовую, — Изабелла отвела взгляд от Метки и посмотрела на мужа. Он улыбнулся ей и согласно кивнул:

— Сейчас я позову Бонни.

— Я тогда в ванную... — Изабелле почему-то стало неловко, что чужая эльфийка увидит ее рядом с мужем в постели, почти голую, то есть, в ночной рубашке, разорванной на груди.

Рабастан усмехнулся, словно прочитал ее мысли:

— Она теперь не чужая эльфийка, а и твоя тоже.

Но Изабелла все же ушла в ванную. А он вызвал Бонни. Служанка тут же возникла рядом с кроватью.

— Доброе утро, хозяин. Что угодно?

Ее круглое личико расплывалось в счастливой улыбке. Она уже заходила в спальню под утро, чтобы погасить свечи, и видела, как хозяин обнимает во сне свою молодую жену.

— Бонни, мы сейчас в столовую придем. У нас что-нибудь осталось от вчерашнего?

— Да, хозяин, остался пирог, и копченая рыба, и рагу с бараниной — это на обед... И ростбиф — сейчас можно сделать сэндвичи. И омлет поджарить. Еще овсянку и тосты с вареньем... Может быть, молодая хозяйка чего-нибудь особенного пожелает?

— А я даже не знаю, что она любит, — задумался Рабастан. — Но это ты потом у нее самой спроси.

— Да, хозяин. Бонни все сделает.

Эльфийка поклонилась и исчезла. Басти тоже отправился в ванную, а когда вышел оттуда, Изабелла уже ждала его, умытая, причесанная и одетая в новый пеньюар.

Новобрачные спустились в столовую, а Бонни снова появилась в спальне. "Слава богам, — улыбнулась она, — теперь все будет хорошо. Род продолжится, и дом не умрет, а значит, и эльфы будут жить..."

Рабастан и Изабелла провели в Лестрейндж-холле еще три дня и три ночи, во время которых если и выходили из спальни, то ненадолго — в столовую, в сад, на террасу… Рабастан показывал молодой супруге дом и поместье, и фамильный склеп — Изабелла сама попросила мужа сводить ее туда, где похоронены его родители. И почти все время Басти или держал ее за руку, или обнимал за талию, или старался хотя бы мимолетно прикоснуться к ней — словно желая удостовериться, что она — не мираж и не сон, и не исчезнет никуда…

Супружеская близость уже не причиняла Изабелле боли, но и ничего особенного она не ощущала. Конечно, она знала, что не все молодые женщины способны испытать высшее наслаждение с первых дней брака. Она предоставила все естественному порядку вещей — пусть все идет так, как должно идти. А еще ей хотелось, чтобы ее мужу с ней было хорошо. Она чувствовала к нему все возрастающую нежность — может быть, потому, что в нем была какая-то простодушная открытость, или потому что он так явно нуждался в ней.

Через три дня появился Рудольфус — он был очень серьезен и собран. Оказалось, то самое задание, которое может оказаться опасным — о нем Изабелле говорил Рабастан, когда делал предложение — назначено именно на сегодняшний вечер. Рудольфус сказал, чтобы Басти не опаздывал на общую встречу, и, виновато глядя на Изабеллу, попрощался с ней, а потом аппарировал.

Изабелла была ошеломлена — неужели все закончилось? Так скоро? Она заплакала, когда Рабастан тоже собрался уходить. Он дал ей порт-ключ, который перенесет ее в Малфой-мэнор — она не хотела идти домой и мучиться там неизвестностью в одиночестве, а Люциус тоже должен был участвовать в операции, так уж лучше она побудет с Нарциссой. Рабастан с ней согласился. Прощаясь с женой, он сказал: "Я очень хочу вернуться к тебе".

Порт-ключ доставил Изабеллу к Нарциссе, и обе женщины до рассвета не сомкнули глаз, сидя у камина. В половине седьмого Нарцисса все же уговорила подругу отправиться домой и хоть немного поспать.

Ночь прошла, а Люциус все еще не появлялся, и никто из остальных тоже... Вместо Люциуса утром пришли авроры с обыском. Все, кто участвовал в сегодняшней операции, были пойманы с поличным в Отделе тайн, где они пытались украсть пророчество о Темном Лорде и Гарри Поттере. Мальчик-Который-Выжил появился там собственной персоной, да еще привел за собой Орден Феникса. И все, кроме Беллатрикс — ее спас Темный Лорд — арестованы.

Суд должен был состояться через несколько дней.

Примечания:

(1) В каноне показан только один способ защиты от дементоров — Патронусы. Но поскольку без палочки Патронуса вызвать нельзя, а УПСы в Азкабане не сошли с ума, как многие другие заключенные — остается предположить, что Темный Лорд научил их другим способам защиты разума. Вполне вероятно, что он сам их и изобрел — его таланты и познания в магии никто в каноне не ставит под сомнение.

(2) Лита — праздник летнего солнцестояния.

Я долго не знала покоя и сна,

Сомнения душу терзали...

(Н.А.Некрасов "Русские женщины")

Вернувшись в свою маленькую квартирку на Диагон-аллее, Изабелла прилегла на диване возле камина, не раздеваясь — чтобы не проспать, когда Нарцисса позовет ее. И заснула. Когда она открыла глаза, часы показывали половину первого. Неужели она все-таки не услышала Нарциссу? Или подруга ее не вызывала? А вдруг что-то случилось? С замирающим сердцем она подошла к камину, намереваясь снова отправиться в Малфой-мэнор, и тут во вспышке зеленого пламени возникла сама миссис Малфой.

— Цисси! А я уже собралась к вам! Что... — она осеклась, заметив, что губы Нарциссы плотно сжаты, а глаза заплаканы.

— Их схватили... в Министерстве. Всех. Только Беллу Темный Лорд оттуда унес...

Изабелла не сразу осознала услышанное. Хоть муж и говорил о риске, связанном с их заданием, да и Нарцисса, когда они ночью сидели у камина и ждали, объяснила, что Упивающимся смертью предстоит проникнуть в Министерство магии и забрать оттуда нечто важное — ей не верилось, что Рабастан может не вернуться. Оглушенная этим известием, она снова опустилась на диван и закрыла лицо руками. "Вот и все..." — подумала она, чувствуя какую-то тоскливую пустоту в душе. Нарцисса, уже выплакавшая в это утро все слезы, присев рядом, погладила ее по спине:

— Главное, что они живы. Темный Лорд не оставит их в Азкабане.

Затем миссис Малфой рассказала об обыске в ее доме, о том, как авроры ее допрашивали, как ей запретили покидать Британию, пока идет следствие, и заверила, что она ни словом не упомянула о браке младшего Лестрейнджа с Изабеллой.

— О свадьбе пока никому не известно, а про тот старый договор мало кто сейчас помнит. Может быть, тебе за границу уехать, пока все не успокоится?

— Нет, Цисси, — покачала головой Изабелла. — Я никуда не поеду. Да и вряд ли мне что-то грозит.

— Пожалуй, ты права. Ты никакого отношения к их делам не имеешь, а сейчас все же не времена Крауча, — согласилась Нарцисса. — Ах, да… — вспомнила она, — Эйвери фотографии с вашей свадьбы мне принес, я тебе потом их отдам. Надо было вчера, но я совсем про них забыла... Как хорошо, что я положила их в тот альбом, где у меня маленький Драко — авроры не стали его рассматривать.

* * *

В те дни Изабелла без конца переговаривалась с Нарциссой по камину, а каждое утро выходила на улицу, чтобы купить свежую газету. В "Пророке" много писали о новой войне, о возвращении Темного Лорда — Дамблдор и Гарри Поттер, которого теперь называли Избранным, весь последний год говорили правду, а Фадж обманывал магическую общественность. Министру предрекали скорую отставку и гадали, кто займет его место.

Следствие завершилось быстро, судить преступников собирались полным составом Визенгамота. К назначенному времени Изабелла аппарировала к Министерству магии — там уже стояли и Нарцисса с сыном, и еще несколько знакомых. И тут выяснилось, что процесс решено сделать закрытым — причины этого были совершенно непонятны, ведь о том, что произошло в Отделе тайн, уже все знали в подробностях, благодаря газетам. Кто-то слышал, что на секретности настаивал не кто иной, как Фадж — но чего он хотел этим добиться, ведь его обман был раскрыт? Так или иначе, в зал Визенгамота никого не пустили.

Суд был скорым, и уже в вечерних газетах появилось сообщение о приговоре, в котором не было ничего неожиданного: тем, кто попался в первый раз — как Люциус, Эйвери и еще несколько человек — дали небольшой срок, а всех ранее бежавших из Азкабана просто вернули обратно в тюрьму. Ведь они и без того были приговорены к пожизненному заключению. Кроме того, осужденных обязали возместить причиненный Министерству магии ущерб. Слава Мерлину, что дементоры теперь Министерству не подчинялись и тюрьму больше не охраняли — значит, заключенным легче, и к поцелую дементора приговорить уже никого не могли.

В гостях у родителей Изабелла спросила отца, правда ли, что это Фадж добился, чтобы судебное заседание было закрытым, и почему. Мистер МакДугалл ответил:

— Фадж? Не думаю, скорее Отдел тайн — они, видимо, не хотят, чтобы все узнали, что у них оказалось сломано, а что совсем пропало. Там ведь действительно секретные артефакты. А ущерб причинен колоссальный... Но Фаджу теперь бесполезно пытаться что-то скрыть. Да и история с Краучем-младшим сейчас выплыла наружу — министр там явно превысил свои полномочия.

— А почему он вообще скрывал? Неужели действительно не верил?

— Трудно сказать... Со мной он своими планами не делился. Конечно, кроме слов Дамблдора и Гарри Поттера, других доказательств не было. Причем мальчик полностью в руках директора. А Дамблдор... уж очень он, что называется, себе на уме. Но, с другой стороны, Фадж, хотя и не блещет умом, но весьма амбициозен, пожалуй, он надеялся переиграть Дамблдора. Возможно, он собирался мирно договориться с Темным Лордом, когда тот выдвинет свои требования. Дамблдор на это никогда бы не согласился.

— А что ты думаешь о Темном Лорде, папа?

Отец задумался.

— Он великий волшебник, но бездарный политик. Заметь, до сих пор все, чего он добивался — получалось с точностью до наоборот. Он говорил, что хочет сохранить и упрочить древние традиции, влияние старинных волшебных родов, не допускать маггловского засилья... А что на деле вышло? Множество чистокровных семей либо истреблено, либо опозорено. Само слово "чистая кровь" теперь многие как ругательство воспринимают. И каждый волшебник обязательно должен вслух заявить о своей симпатии к магглам, если хочет, чтобы его считали приличным человеком. Причем, — тонко улыбнулся МакДугалл, — тут главное — именно заявить, и погромче, а уж как оно там на самом деле — никого не интересует.

Закурив сигару, отец продолжал:

— Вот Абраксас Малфой — это был политический гений. И финансовый тоже, — он усмехнулся. — Как он свалил Нобби Лича! (1) Но он предпочитал действовать из-за кулис — что ж, и Темного Лорда поддерживал, и сам не засветился, и сыну неплохо помог. Даже то, что Люциуса подозревали в связях с Темным Лордом, не особенно ему помешало. Жаль, Абраксас умер слишком рано. После войны Люциус еще очень молод был, да и выждать следовало. А потом он начал, и начал неплохо. Он и поддержкой Фаджа заручился. Люциус намеревался стать главой партии — и пожалуй, стал бы, если бы не вся эта история... У него и планы амнистии политических заключенных были, и программа примирения и согласия в обществе. Правда, вот тут — насчет амнистии — Фадж с ним не соглашался, все говорил — рано...

— А почему ты мне обо всем этом раньше не рассказывал, папа?

— Это когда ты в Хогвартсе училась, что ли? — поднял брови МакДугалл. — И когда у тебя в общей спальне факультета портрет политического преступника висел? И никто не мог с тобой ничего поделать? Нам даже Флитвик тогда написал. Да еще если бы ты стала такие разговоры вести — тебя бы там съели... А после — как-то случая не представлялось... Но я, правда, думал, что лучше помолвку расторгнуть — и винил себя, что испортил тебе будущее.

— Нет, ты ничего не испортил... — тихо ответила Изабелла.

На следующий день она снова отправилась к Нарциссе. Миссис Малфой лежала на диване в своей комнате с сильнейшей мигренью — сказалось волнение и бессонные ночи, да она еще и простудилась — июль в этом году выдался необыкновенно холодным и дождливым, вероятно, из-за дементоров, которые, покинув Азкабан, реяли над всей Британией.

Беллатрикс, которая теперь обосновалась в доме Малфоев, едва увидев невестку и поздоровавшись, спросила, не беременна ли она. Изабелла, покраснев, ответила, что еще не знает.

Вскоре появился Яксли с последними новостями — Фадж наконец подал в отставку, но был оставлен при новом министре, бывшем начальнике Аврората Скримджере, в качестве консультанта. Когда Яксли здоровался с Изабеллой, он, учтиво поклонившись, назвал ее "миссис Лестрейндж", а Изабелла оглянулась, ища глазами Беллатрикс, потом поняла, что Яксли обращается именно к ней, что ее теперь тоже так зовут, и очень смутилась.

Вообще, нынешнее положение Изабеллы ей самой казалось странным и шатким. Ее замужество было тайной для всех, за исключением узкого круга людей — тех, что сейчас собрались в Малфой-мэноре — да еще ее родных и Кэтрин. "А что, если все так и останется? — думала она. — Цисси говорит, что их освободят... а вдруг нет? Говорят, Темный Лорд был в гневе, когда они попались. Что, если он решит их там оставить? А ведь у меня, может быть, родится ребенок... И тогда всем станет известно, от кого он..." Изабелла вовсе не собиралась скрывать имя отца своего будущего ребенка — да и как же иначе, если в этом и был смысл их брака? Но все же временами ей становилось не по себе — она не забыла школьные годы. Однако, когда выяснилось, что Изабелла не беременна, она — даже неожиданно для самой себя — была огорчена едва ли не до слез.

* * *

В Малфой-мэноре ощущалось нервное напряжение между его обитателями, и даже сам замок как будто помрачнел, предчувствуя плохие времена. Однажды Изабелла, едва отворив дверь в гостиную, стала свидетельницей неприятной сцены между Нарциссой и Беллатрикс. Младшая сестра, видимо, спросила старшую, когда Темный Лорд намерен освободить узников. Белла огрызнулась в ответ:

— Я не знаю... Сколько раз тебе говорить, что Повелитель не посвящал меня в свои планы насчет них... Хотя твоему мужу не мешало бы подольше посидеть — это ведь из-за него все сорвалось...

Нарцисса вспылила:

— Оставь Люциуса в покое, не смей его трогать!

— А почему это его не трогать? Когда я сидела в Азкабане, Люциус потерял ценную вещь Повелителя... Его поставили руководить операцией, чтобы он смог оправдаться, а он наоборот, все испортил...

Нарцисса собиралась что-то ответить, но махнула рукой и направилась к двери, и только тут заметила вошедшую Изабеллу. А Беллатрикс кивнула ей, и спросила:

— Ну, что у тебя нового? Ты не беременна?

Изабелла отрицательно покачала головой.

— Жаль, — разочарованно вздохнула Белла. — Хоть бы что-то хорошее было, так нет... Мерлин, неужели все зря?

Нарцисса вмешалась:

— Белла, что ты привязалась к ней? В конце концов, это бестактно. Они вместе-то были всего ничего... И вообще... — Нарцисса явно хотела что-то добавить, но передумала, и взяв гостью за руку, сказала: — Идем, Изабел...

Они вошли в будуар Нарциссы, дверь которого хозяйка заперла, да не на простой Колопортус, а на замок, который просто так было не открыть даже ключом.

— Хочу отдохнуть от них от всех, — пояснила она. — Ты не обращай на Беллу внимания, она не в себе сейчас — Темный Лорд с ней почти не разговаривает после провала, вот она и злится... И на меня срывается.

— Она так говорит, как будто я корова какая-то... или племенная кобыла... — отвернувшись в сторону, произнесла Изабелла. — Нет, я понимаю, что для этого все и затевалось, только ради наследника он на мне и женился. Но все равно...

— Нет... — улыбнулась Нарцисса. — Вот уж не думаю, что только ради наследника, — она вздохнула: — А Драко Метку хочет принять. И Белла его в этом поощряет... Знаешь, мы с Люцем растили его, не думая, что ему придется через все это пройти... Наверное, мы его избаловали, ему сейчас кажется, что все это так легко и просто, но Драко ведь и не видел еще в жизни ничего, и не пережил ничего страшнее проигранного матча... А теперь все по-другому, не так, как было тогда... И он раньше не такой был, — Нарцисса на слове "он" понизила голос до шепота. — Но он их все равно вытащит из Азкабана, это же Ближний Круг, в конце концов, они ему нужны.

— Да, — прошептала Изабелла, — будем ждать... Цисси, а правда, что Люциус собирался освободить их? Объявить амнистию? Если бы Темный Лорд не вернулся?

— Собирался, — кивнула Нарцисса. — Я тебе ничего не говорила, потому что он свои планы держал в тайне, до поры до времени... А ты откуда знаешь?

— Мне рассказал папа. Он ведь пользовался доверием Фаджа. И о старшем мистере Малфое папа очень хорошо отзывался. Да и Люциусу всегда симпатизировал...

— Вот как... Фадж говорил, что еще рано даже заикаться об амнистии. Боялся, что не усидит в своем кресле. А они там умирали... — Нарцисса скорбно покачала головой. — Но Люциус был уверен, что, если лишить Дамблдора влияния, то и Фадж, и пресса склонятся на нашу сторону. Люциус мог бы со временем и министром стать. Сейчас об этом можно забыть, конечно... Но это все неважно, скорее бы их освободили...

Изабелла уже знала, что в Отделе тайн хранилось пророчество, которое, как писали газеты, утверждало, будто Гарри Поттер — Избранный, и ему судьбой предначертано победить Темного Лорда, и что в ту ночь там произошло самое настоящее сражение. Правда, ей трудно было представить, что Рабастан — да и остальные — будут всерьез драться с подростками, ровесниками Мораг и Драко. Но, как бы то ни было, Упивающиеся смертью не справились с шестью школьниками, на подмогу которым вскоре явился Орден Феникса и сам Дамблдор. Пророчество разбилось, Темному Лорду пришлось появиться в Министерстве, так что никаких сомнений в его возвращении больше ни у кого не могло быть. А Малфой, руководивший операцией, вызвал гнев Повелителя.

Своего мужа Изабелла даже не успела толком узнать. Она часто и подолгу смотрела на свадебные фотографии и временами удивлялась, что стоящий рядом с ней мужчина с резкими чертами лица и какой-то хищной, недоброй улыбкой — такое впечатление создавалось потому, что взгляд оставался мрачным и напряженным, — ее муж. Но когда ей на память приходили проведенные с ним ночи и дни, Изабелла, даже в одиночестве, вспыхивала от смущения, от того, что эти воспоминания будили чувственные желания, так долго дремавшие в ней. И мучительно, до слез хотелось, чтобы Рабастан каким-нибудь чудом оказался сейчас рядом...

Орхидеи из свадебной прически она положила между страницами альбома с фотографиями — цветы засохли, но не поблекли, и по-прежнему переливались розовым перламутром.

Иногда Рабастан ей снился — но тревожными были эти сны: он всегда куда-то уходил, оставляя ее одну, или среди чужих, незнакомых людей, или в каком-то темном подземелье. И всегда в этих снах была Темная Метка.

Примечание:

(1) Нобби Лич — магглорожденный министр магии в 60-х годах. К его отставке приложил руку Абраксас Малфой (информация с Поттермор).

В Азкабане без дементоров сидеть было, конечно, легче. Теперь тюрьму охраняли авроры, причем те, которые чем-то провинились — для них служба в Азкабане была вроде ссылки. Однако в остальном тюрьма ничуть не изменилась — все те же серые, голые стены с заросшими черной плесенью углами, маленькие окошки под потолком, узкие железные койки, с грязными тюфяками...

Они сидели там же, где и в первый раз — на самом нижнем этаже. Компания только была немного другая. Рабастан оказался напротив брата, а рядом по одну сторону находился Люциус, по другую — Антонин.

Дважды в день приходил дежурный, разносил по камерам еду. Время от времени кто-то убирал камеры, но кто — они ни разу не видели. Впрочем, Эйвери спросил об этом у охранника, и оказалось, тут есть эльфы особой азкабанской породы, на вид уродливые, но проворные и неприхотливые, а работают они, когда заключенные спят.

Любознательному Эйвери захотелось на них взглянуть, и аврор, с которым он разговорился, обещал предупредить его, когда будет очередная уборка, чтобы он не ложился спать, и тогда он увидит тюремных эльфов.

Потом Эйвери рассказал, что здешние эльфы (их и домовиками не назовешь, потому что какой же это дом — Азкабан?) ростом фута в два, похожи на муравьев с человеческими лицами, только без носов и ушей, с маленькими черными глазками и с рожками. У них шесть рук и две ноги, а на ногах — копытца. И еще длинные хвосты, которыми они метут пол.

— А я вот однажды спьяну что-то похожее видел, думал, померещилось, — задумчиво сказал Долохов.

— Этого не может быть, — уверенно ответил аврор, которого звали Эдвард Смит. — Они только здесь водятся, больше нигде.

— Откуда же они тут взялись? — с любопытством спросил Рудольфус.

— А драккл их знает, сами завелись, говорят, — пожал плечами аврор.

— Так они и раньше были? — озадаченно произнес Джагсон. — А почему мы их никогда не видели?

— Наверное, потому, что при дементорах нам было не до того, — предположил Мальсибер. — Хотя я думал, что в камерах тоже дементоры прибираются. Еду-то приносили они. От их дыхания эти помои еще и застывшие были...

— Это да, мне все время снилось, что я пью горячий чай, — согласился Джагсон. — Я потом уже и вкус его не чувствовал, забыл. Главное, что горячий...

— Ну, на вкус еда и сейчас не лучше, чем прежде, — усмехнулся Рудольфус. — Интересно, эти эльфы нарочно такую бурду варят, или просто не умеют иначе?

Вмешался Руквуд и пояснил, что здешние эльфы — это одичавшие и выродившиеся потомки обычных домашних эльфов, живших здесь при прежнем хозяине острова — темном маге Экриздисе, том самом, который создал дементоров (1).

— Августус, — взмолился Люциус, — может быть, не будем о дементорах? Здесь и без того паршиво...

— А любопытно, — задумчиво произнес Джагсон, — откуда у здешних эльфов хвосты? Они изначально относились к другому виду или обзавелись хвостами по какой-то неизвестной причине? И копыта, опять же...

Долохов пообещал, когда они выйдут на свободу, познакомить всех со своим домовиком, вернее, домовым — так он правильно называется — отец Антонина, белогвардейский офицер Валерьян Долохов, когда-то вывез его из России. Этот домовой умел печь необыкновенно вкусные пироги. А еще Антонин рассказал занятную историю о нечисти, которая с восемнадцатого века жила, да и сейчас, наверное, живет, в их родовом имении (2).

Заговорили о привидениях — ведь почти у каждого старинного семейства есть в доме свой призрак, а то и не один.

Рабастан почти не принимал участия в общих разговорах — ему было плохо, казалось, даже хуже, чем при дементорах — да, они выпивали все радостные воспоминания, все светлые сны, с ними нужно было постоянно держать ментальную защиту, чтобы сохранить хотя бы остатки себя... Но зато человек довольно быстро переставал воспринимать реальность — вернее, он почти забывал прошлое, и потому настоящее уже не казалось таким мрачным — скорее просто серым и мутным, как туман.

Сейчас же от реальности совершенно некуда было деться, она со всех сторон окружала их: и толстыми каменными стенами, вырубленными давным-давно из цельных скал, которые, казалось, давили своей тяжестью, не давая свободно дышать, и мерзким запахом — кажется, воняло еще хуже, чем раньше, — Долохов сказал, "как будто здесь тролль сдох". Холодом и сыростью, которые остались неизменными, мокрицами, ползающими по стенам и потолку — в прошлый раз Рабастан почти не замечал их, а сейчас его передергивало от одного вида этих мелких и в общем-то безвредных, но противных тварей. В присутствии дементоров все это казалось незначительными неудобствами, но теперь приходилось ко всему привыкать заново, и это оказалось тяжелее, чем тогда.

Люциус, как выяснилось, боялся мокриц до дрожи, а Эйвери, который тоже попал в тюрьму впервые, облегченно вздохнул, узнав, что в Азкабане не водится тараканов.

В камере Рабастана окно было не крошечное, под самым потолком, как в прошлый раз, а длинное и узкое, как бойница. Сначала он даже обрадовался, что может подойти к окну и увидеть хоть что-то, кроме давящих, пропитанных безнадежной тоской стен — но потом, приглядевшись, понял, что оно выходит на кладбище, а одинаковые холмики каменистой земли, теснящиеся, наползающие друг на друга — это могилы умерших здесь узников Азкабана. Не было ни крестов, ни мраморных плит с именами — но он был уверен, что не ошибся. И однажды увидел, как стражники вырыли яму, опустили туда что-то, завернутое в черную ткань, а затем засыпали землей и камнями (3).

Самым невыносимым было осознание того, что они заперты в этом месте на неопределенное время. Если в прошлый раз они изначально не надеялись на освобождение — или почти не надеялись — то сейчас надежда играла с ними злую шутку.

В первое время все были уверены, что Темный Лорд их скоро отсюда заберет, но шли дни, недели, месяцы, и постепенно им начало казаться, что про них все забыли.

А Рабастана мучила тоска по жене — он даже в первые дни, просыпаясь, и еще не открыв глаза, шарил рукой возле себя, и не ощутив теплого тела рядом, наткнувшись на холодную и склизко-влажную стену, вспоминал, что он снова в тюрьме. А свадьба, жена и те несколько дней и ночей в родном доме ему как будто приснились... И пробуждения, когда ее голова покоилась у него на плече, и тонкие пальчики, дотрагивающиеся до него с робкой лаской — что она с ним делала этими почти невесомыми прикосновениями, и каких усилий ему стоило сдерживать себя и не кидаться на нее, как голодный фестрал на сырое мясо... И прохладная нежность губ, напоминающая мятную конфету или мороженое...

До свадьбы Рабастан поцеловал ее, кажется, всего один раз, в щеку, и сразу отстранился, заметив ее смущение. Но и тогда он не понял, что у его невесты никого прежде не было — пока не убедился в этом сам, преисполненный гордости и в то же время умиленный и растроганный. А какой она была нежной и послушной... От воспоминаний хотелось выть волком. Разве можно за такое короткое время привыкнуть к чьей-то близости? Видимо, можно...

Приблизилась осень, потом зима — все же с аврорами было лучше еще и потому, что у них можно было спросить, какое сегодня число и какая "там", за стенами тюрьмы, погода. И что вообще происходит во внешнем мире. Правда, не все авроры считали нужным снисходить до разговоров с заключенными, но Смит был весьма словоохотлив. Он и о себе рассказал, правда, несколько уклончиво, но стало понятно, что на службу в охрану Азкабана его перевели из-за мелкой взятки.

Люциус однажды подозвал его к себе, и что-то шепотом сказал, потом снял с пальца перстень с большим черным бриллиантом и передал аврору. В следующее дежурство Смита они получили вполне съедобные пироги с мясом и картошкой (зачарованные, чтобы не портились, и не черствели), по коробке печенья и по бутылке рома, а тем, кто курил, Смит принес даже маггловских сигарет и спичек.

Все, кроме Люциуса, изумились, откуда взялась такая роскошь. Смит объяснил, что авроры здесь очень скучают, никаких развлечений ни в самой крепости, ни на соседнем островке, где находится их казарма, нет. Поэтому в свободное время охрана в основном пьянствует. За выпивкой и закуской обычно посылают до ближайшего населенного магглами острова самого молоденького аврора, но в этот раз Смит сам летал за покупками.

А зимой Смиту даже удалось доставить в Азкабан посылку. Отлучившись по семейному делу в Лондон, аврор встретился там с Бертрамом Дэвисом — братом жены Мальсибера и другом Люциуса, который тоже входил в Ближний круг, — получил от него теплые пледы, огневиски и шоколад, и передал их узникам — за немалую мзду, разумеется. Еще Смит по собственной инициативе приобрел в Лондоне средство от мокриц. Нарцисса, с которой Дэвис успел увидеться до того, как Смит отбыл обратно к месту службы, прислала Люциусу еще шарф и носки, и даже что-то из домашних деликатесов, а также короткое письмо, с припиской специально для Рабастана о том, что с его женой все в порядке, что Нарцисса видится с ней часто, и что Изабелла его ждет.

В общем, жизнь в Азкабане была физически куда более сносной, чем в прошлый раз — однако все они с каждым днем мрачнели и погружались в уныние. В феврале к ним присоединился Трэверс, схваченный аврорами при облаве в Лютном переулке — но он не мог сообщить другим узникам ничего утешительного. По его словам, Темный Лорд об их освобождении не заговаривал, а спрашивать Трэверс опасался. К весне даже несгибаемый Долохов сделался молчалив и рассеян. Только Люциус, похоже, привык к своему положению, и не спешил возвращаться назад — туда, где ему еще предстояло испытать на себе гнев Темного Лорда за провал операции.

Примечания:

(1) Темный маг Экриздис, создавший дементоров — с Поттермор. Азкабанские эльфы — хэдканон.

(2) В доме Долоховых в России живет нечисть, вроде упыря (мой фанфик "Фамильная нечисть Долоховых" http://fanfics.me/fic82919 )

(3) Сириус рассказывает, что видел из окна своей камеры, как дементоры похоронили Барти Крауча-младшего (на самом деле его мать) у стен Азкабана. Рабастан сидит в бывшей камере Сириуса.

И откроют врата для нас.

И опять перехлёст дорог...

(Александр Розенбаум)

Рабастан со временем несколько успокоился. Лишь получив весточку от Нарциссы, он снова ощутил непреодолимое желание оказаться на свободе, чтобы хоть ненадолго, но увидеть жену. Из письма он понял, что Изабелла не беременна — иначе Нарцисса не преминула бы сообщить. "Жаль, — подумал он, — ну да ничего... У нас еще будет время. Только бы выйти отсюда...".

А вот Рудольфус в камере напротив выглядел все более мрачным и отрешенным. Рабастану казалось, что он понимает, о чем сейчас думает старший брат — конечно, о своей супруге. О Белле, которая давно принадлежит Темному Лорду душой и телом. И сейчас Белла, конечно, с ним — со своим возлюбленным Повелителем. Вспоминает ли она о законном муже, сидящем в тюрьме? Вспоминает ли вообще обо всех них Темный Лорд?

Рудольфус никогда не говорил о своей жене иначе, как с уважением. Даже когда Белла предпочла ему Темного Лорда, он воспринял это стоически — и уже давно никому не приходило в голову как-то затрагивать эту тему в разговорах с ним. "Тем не менее, Белла на свободе, а Руди — здесь, уж не говоря о нас всех... А что, если Повелитель нас и вовсе оставит тут?"

От размышлений Рабастана отвлек голос брата:

— Басти, ты помнишь Фелисити Вэнс?

Вопрос был, мягко говоря, неожиданным.

— Помню, — удивленно протянул он, — правда, я ее видел всего пару раз. А что?

— Я, пока мы были на свободе, узнал, что она умерла родами в семьдесят восьмом году... В маггловской больнице, представляешь?

— Почему в маггловской? — еще сильнее удивился Рабастан. — Постой, значит, у нее был ребенок?

— Да, — подтвердил Рудольфус и, сделав паузу, глухо произнес: — И этот ребенок — мой.

— Ты уверен? — нерешительно уточнил Рабастан, еще не зная, как реагировать на новости.

— Сроки совпадают.

Они немного помолчали, и Рабастан спросил:

— И где же он?

— Вот это я и сам бы хотел знать, — вздохнул Рудольфус. — Папаша Вэнс давно в могиле, до Эммелины я не добрался, но слышал, что она работает в Аврорате и живет одна. А младшая сестра сказала, что ребенка отдали на усыновление, но кому — она не знает, она тогда еще в школе училась.

— Когда же ты все это успел? — поразился Рабастан. — И как?

Рудольфус усмехнулся — его позабавило то, как брат реагирует, — и принялся рассказывать.

— Во многом по воле случая. Младшая Вэнс в книжном магазине работает, я случайно ее узнал, когда на Диагон-аллее был. Со своей физиономией, конечно, я туда соваться не стал, выпил оборотного... Решил спросить о Фелисити, ну и... наплел, что учился вместе с ней, что я гриффиндорец, магглокровка, а фамилия моя Джонс. Живу в Америке и приехал в Англию по делам.

— Ты сильно рисковал, — покачал головой Басти, во все глаза глядя на брата, и тут же задал тот вопрос, что казался ему самым правильным: — А мальчик или девочка?

— Мальчик, — с непонятной интонацией произнес Рудольфус, — Сэм. Я хочу его найти, если останусь жив...

— Руди, — заговорил Люциус из соседней с Рабастаном камеры. — Прости... Но я знаю, где Сэм.

Рудольфус от неожиданности резко повернулся, ударившись о дверную решетку.

— Где? Откуда ты знаешь? — срывающимся от волнения голосом воскликнул он, впившись взглядом в Малфоя.

— С ним все хорошо, Руди, — поспешил успокоить тот. — Его Ирэн с мужем усыновили. Антонин, — позвал Люциус своего ближайшего соседа, — когда Ирэн к тебе зимой приезжала, она о своем старшем рассказывала?

— Да, дочка говорила, что старшего они усыновили, — немедленно отозвался Долохов. — Я сказал, что дело хорошее... Значит, это сын Руди? Вот оно что. Я ведь тогда уже сидел. Да я только этой зимой узнал, что у меня еще трое внуков есть, и как их зовут... Выросли уже, младшему — одиннадцать. Ирэн мне альбом показывала.

Рудольфус вцепился в прутья решетки, словно хотел их сломать.

— А я ничего и не знал все эти годы... — простонал он. — Мерлин! В маггловской больнице...

Рабастан припомнил:

— Барти Крауч рассказывал, как он в детстве сломал руку, и отец заставил его с матерью ехать в маггловскую больницу (1). Там ему на руку накладывали какую-то дрянь, не помню, как называется... И два месяца заживало, если не больше...

— Да ты что, шутишь? — недоверчиво покачал головой Рудольфус.

— Значит, Барти без тебя об этом говорил. Но ты же помнишь, какая у этих остолопов тогда была мода на все маггловское... И Крауч, пожалуй, всех превзошел. Вэнс, значит, такой же был. Сволочь...

Люциус не удержался от возражения:

— Северус говорит, что маггловские лекарства иногда дают хороший эффект...

— Знаю, — перебил Долохов, — нас когда в тот раз освободили, Мальсибер от воспаления легких загибался. Снейп его маггловскими средствами лечил, можно сказать, с того света вытащил — Рэй уже доходил...

— Ну да, — продолжал Люциус, — так вот, Северус говорит, что они иногда хорошо помогают, а иногда могут и убить, если под рукой безоара нет. Метаболизм, говорит, у магов и магглов отличается.

Наступило молчание.

— Почему же она мне не сказала? Я бы не допустил такого... — на Рудольфуса, который ни словом не обмолвился об этой истории, когда узнал о смерти Фелисити, теперь, казалось, нахлынули воспоминания, и он не мог перестать об этом говорить. — Я бы в любом случае забрал ее от них... Она хотела, чтобы я от Темного Лорда ушел, и с Беллой развелся. Я объяснял ей, что это невозможно, но Фелисити и слушать не хотела... — под конец его голос снизился едва ли не до шепота, и следующий вопрос Руди произнес громче: — Но как ты-то об этом узнал, Люц?

Малфой не стал темнить и рассказал всю историю в подробностях. Оказалось, Эммелина в смерти сестры винила Малфоя. Об этом узнала Патриция — будущая жена Мальсибера, — когда училась на последнем курсе в Хогвартсе, и рассказала брату. А уже Бертрам поведал об этом Люциусу. Они осторожно навели справки о произошедшем в семействе Вэнс и узнали, что с Фелисити встречался Рудольфус Лестрейндж. Хозяйка маггловского кафе в Эдинбурге очень хорошо его запомнила — она даже оказалась свидетельницей их ссоры.

Эммелина еще и уверяла, будто Фелисити подверглась насилию — хотя правдоподобнее выглядела версия, что та просто побоялась сказать правду, — папаша Вэнс, как о нем говорили, был самым настоящим домашним тираном. Впрочем, Эммелина, судя по тому, как она обращалась с осиротевшим с рождения племянником, была ничуть не лучше отца.

Но почему Эммелина считала Люциуса отцом племянника — тут Малфой терялся в догадках. Мальчик, по ее же словам, совсем не походил на него.

— А это я могу объяснить, — хмыкнул Рудольфус после рассказа. — Однажды я был под оборотным зельем в твоем образе, и мы попались ее сестре на глаза, — он покачал головой, как будто до сих пор не мог поверить услышанному. — Дурочка... Предпочла остаться с ними, наврать с три короба, но ничего не говорить мне... Неужели она меня так ненавидела? Почему же тогда не избавилась от ребенка? Не понимаю.

— А зачем ты встречался с ней под оборотным зельем? — недоумевающий голос Люциуса вернул Рудольфуса из воспоминаний в настоящее.

— Только однажды. Вам с Руквудом требовалось обеспечить алиби.

— Ах да, помню, — кивнул Люциус.

После Хогвартса Люциус работал в Отделе тайн на самой низшей должности — туда его устроил отец — и однажды они вместе с Руквудом вынесли из Министерства некий очень ценный и важный артефакт. Они вошли через потайную дверь, которую охраняла только мантикора на цепи, и точно так же вышли. Все прошло как по маслу, но алиби они себе обеспечили: Люциуса изображал Рудольфус, который вместе с Розье безобразничал в маггловском Лондоне, да так, что за ними гнались десять авроров, и целая бригада обливиаторов стирала магглам воспоминания. Непростительных они не применяли и серьезных разрушений не вызвали — их целью было лишь привлечь к себе внимание, пока настоящий Люциус с Августусом Руквудом выносили артефакт, — и потому удалось отделаться штрафом и взяткой целителю: чтобы тот сообщил об отравлении некачественным зельем, которое и стало причиной неадекватного поведения.

А Рудольфус после этого отправился к Фелисити — все еще в образе Люциуса. Девушка, которой он сказал, что принял облик Малфоя шутки ради, никак не могла поверить, что это действительно он — пока зелье не перестало действовать.

Люциус, припомнив все обстоятельства того давнего дела, оживился:

— Там самое смешное было, что вы перепутали стаканы. Меня должен был изображать Басти. А ты — мистера Руквуда, на Комиссии по экспериментальным чарам — вышло же все наоборот...

Рабастан согнулся пополам от смеха:

— Мерлин, я как вспомню, как я там сидел, ни слова не понимая... Да я же еще и с похмелья тогда был... А если бы у меня что-нибудь спросили?

Раздался скрипучий голос Руквуда:

— Если бы я знал, что вы столь легкомысленно отнесетесь к возложенному на вас поручению, я бы настаивал на других кандидатурах...

— Августус, да мы же не нарочно... И, в конце концов, все прошло как надо. Но как мы с Руди потом ржали... — тут Рабастан, вспомнив, с чего началось обсуждение событий давнего прошлого, посерьезнел: — Руди, извини... Так что там дальше-то было, Люц?

— Пэт после школы продолжала общаться с Гестией Джонс, и от нее слышала, что происходит у Вэнсов. Вообще, мало кто знал, что случилось с Фелисити — они даже не дали объявления о ее смерти в "Пророк". А ребенок... он еще совсем маленьким был — года три, не больше — а они лупили его ремнем и чуть ли не впроголодь держали. Пэт даже написала Эммелине, просила, чтобы лучше отдала ей Сэма, чем измываться над ним... Эммелина отказала наотрез. А вскоре после этого Вэнса убили.

— Это же я его и убил, — мрачно сказал Рудольфус. — Если бы я все знал, он бы так легко не умер... Но почему вы ничего не сказали мне?

— Сначала мы не были уверены, твой ли это ребенок на самом деле. Конечно, будь его отцом кто-то из их компании, Вэнсы, наверное, относились бы к нему по-человечески... Помнишь, папаша Вэнс говорил, что тем кого Шляпа на Слизерин распределила, сразу в Азкабане камеру готовить надо? Но мало ли... К тому же, шел уже восемьдесят первый год, вскоре Повелитель исчез, и всем не до того стало...

— Понятно... — глухо произнес Лестрейндж.

После недолгого молчания Люциус продолжал:

— Тогда Рэя почти сразу посадили, Пэт осталась с двумя детьми на руках, и к тому же беременная... Да и всем нам грозил арест. Потом эта история с Лонгботтомами, и вы трое в тюрьме оказались. Когда все немного поутихло, Пэт снова пыталась Эммелину уговорить, и брат ее не отказался бы Сэма усыновить, да и я... Нельзя, чтобы Лестрейндж — хоть и бастард — рос у предателей крови. Вашего отца мы лишний раз беспокоить не хотели, пока дело не сделаем — он тогда болел и никого не принимал, а повлиять уже ни на что не мог... Хотя, когда мистер Лестрейндж умер, мы очень жалели, что не рассказали ему... А тут приехала из Германии Ирэн с мужем, узнала обо всем этом, и они с Фридрихом тоже захотели усыновить Сэма. Фридрих даже к министру ходил, и мадам Багнолд ему отказать не могла, как-никак, известный ученый, репутация безупречная... Эммелине пришлось уступить. Сэму уже шестой год шел. Миллеры ему сказали, что его у них украли младенцем. Вот, собственно, и все... А когда мальчика у Эммелины забрали, то увидели, что у него на левой лопатке родинки составляют явственный рисунок в виде звездочки, точно так, как у вас с Басти. Вы еще в Хогвартсе похвалялись, что это у вас фамильное... — усмехнулся Малфой. — Тут уже сомнений не осталось. А сейчас и по фотографиям видно сходство.

— И ведь я видел Ирэн зимой, — покачал головой Лестрейндж. — Она тоже ничего не сказала, ни мне, ни даже Антонину...

— Это потому, что она с тобой едва знакома, — объяснил Люциус. — Она и меня просила молчать, но раз уж ты сам все узнал... Она говорила, им нелегко пришлось с мальчиком — ничего удивительного, после того, как родные тетка с дедом его едва не уморили...

Наступило молчание. Потом его прервал Рудольфус:

— Спасибо, Люц... Если останусь жив, я хочу Сэма увидеть... Я даже не скажу ему, что я его отец... Наверное, так будет лучше.

За разговорами они не заметили, как наступил вечер. Сегодня было дежурство Эдварда Смита, и все предвкушали хороший ужин, однако вместо Смита в коридор вошел незнакомый аврор, который сходу приказал:

— Молчать! Всем подойти к дверям камер!

Они подчинились, а охранник пошел вдоль коридора, волоча за собой тележку, на которой стоял котел с баландой и лежали сваленные в неаппетитную кучу ломти заплесневелого хлеба. Раздав всем по миске баланды и по куску хлеба, аврор направился к выходу. Долохов окликнул его:

— Эй, приятель! А где Смит? Сегодня же его дежурство.

— Смит скоро к вашей компании присоединится, — ухмыляясь, ответил аврор.

Смита они увидели только через два месяца, после того, как был убит директор Хогвартса Альбус Дамблдор, и Темный Лорд в сопровождении отряда Упивающихся смертью и нескольких дементоров явился вызволять их из заточения. Бывший тюремщик тоже оказался в числе освобожденных и завербованных в армию Темного Лорда.

Как выяснилось, Смита посадили вовсе не за взятки и не за то, что подкармливал заключенных, а за то, что в какой-то компании он уважительно отозвался о Темном Лорде (3). А кто-то из собеседников донес на Смита.

Похлопав незадачливого мужчину по плечам, они столпились у причала. Темный Лорд окинул их внимательным взглядом и обратился с речью:

— Вы мне нужны, мои доблестные и храбрые бойцы. Хотя... после прошлогоднего провала я в вас усомнился... Но я дам вам возможность загладить свои промахи. Скоро нам предстоят великие дела. Один наш враг — Дамблдор — уже мертв. Мы должны захватить, наконец, Гарри Поттера, и взять Министерство магии в свои руки. У вас будет время прийти в себя и восстановить силы, после чего от вас потребуется все ваше умение и вся ваша преданность.

Все погрузились в стоящие у причала лодки — в них в Азкабан доставляли приговоренных и отправляли обратно в Англию отбывших свой срок. Когда достигли берега, беглецы без лишних проволочек были переправлены в Малфой-мэнор.

По дому, который запомнился Рабастану очень красивым, изысканным и немного чопорным, теперь ходили, громко разговаривая и топая ногами, незнакомые волшебники, часто довольно неотесанного вида, во дворе кучками стояли какие-то люди, по виду — отребье из Лютного. Многие выглядели весьма живописно — вроде средневековых лесных разбойников, как их рисуют на картинках. И, похоже, некоторые из них и людьми-то не были... Во всяком случае, в одном из ораторов он точно узнал Фенрира Грэйбека.

Нарцисса со слезами на глазах обнимала Люциуса, Драко, очень повзрослевший за прошедший год, не верящими глазами смотрел на вернувшегося отца, сжимая его руку — Люциус выглядел далеко не лучшим образом, постарел и казался больным. Беллатрикс, в тяжелой пурпурной бархатной мантии, царственно красивая, подошла к Рудольфусу, обняла его и поцеловала в обе щеки, после чего отошла и села рядом с Повелителем.

Рабастан в отведенной ему комнате первым делом с отвращением стащил с себя азкабанское рубище и сжег его в камине Инсендио — его палочка была сломана в зале Визенгамота, но сейчас ему выдали замену, такую же, какая у него была раньше — терновник и сердечная жила дракона, и ему хотелось проверить, как новая палочка будет слушаться. Испробовав ее на нескольких простых заклинаниях, он решил, что с палочкой все в порядке, и прошел в ванную.

Сначала он обстриг отросшие за год заключения волосы, сбрил бороду и подровнял усы. Потом долго лежал в горячей воде с облаками мыльной пены, отмокая, смывая с себя всю грязь и мерзкий тюремный запах, который, казалось, въелся под кожу... После ванны, вытершись мягким полотенцем с легким ароматом бергамота — поистине волшебное ощущение! — позвал домовика и велел спросить у хозяйки, где ему взять одежду. Эльф принес почти новую мантию Люциуса из черного плотного шелка, такую же рубашку и штаны. Рабастан подогнал одежду под свой размер и в целом остался доволен своим внешним видом — после первого побега он был похож на инфери, и прошло по крайней мере несколько недель, прежде чем к нему вернулся его привычный облик.

Он сразу решил, что сегодня же увидится с женой. Темный Лорд его отпустил без вопросов, и Рабастан, закрыв лицо капюшоном, аппарировал в Лондон, в Лютный переулок. Сразу переместиться на Диагон-аллею он не рискнул: вдруг промахнется и свалится кому-нибудь на голову — было бы глупо вот так попасться после удачного побега. А в Лютном ему ничто не грозит.

И действительно, там никто его и не заметил, и он быстро прошел по направлению к Диагон-аллее. Уже наступил вечер, хотя и не поздний, но в волшебном квартале было на удивление малолюдно — редкие прохожие двигались, опасливо поглядывая по сторонам. Он не подумал о том, что уверенной походкой как раз может привлечь к себе лишнее внимание — но ему повезло, он не встретил ни одного аврора.

Он знал адрес Изабеллы — она жила чуть дальше банка Гринготтс, ее квартира располагалась в мансарде под крышей.

...Вот и нужный дом, вот, должно быть, ее окна — в них горит свет. Она дома. Рабастан поднялся по лестнице на последний этаж и позвонил в дверной колокольчик.

Примечания:

(1) История со сломанной рукой Барти Крауча-младшего взята из фанфика автора Korell "Темные волшебники", где об этом рассказано подробно.

(2) Жена Рэймонда Мальсибера (Пэт) и ее брат Берти (Бертрам Дэвис) — оригинальные персонажи моего фанфика "Поколение войны".

Трактовка образа Эммелины Вэнс и сюжетная коллизия с ее старшей сестрой и племянником частично заимствованы из фанфика автора Мелании Кинешемцевой "Двадцать один год" (имена изменены).

(3) Стэна Шанпайка в каноне посадили в Азкабан по аналогичному обвинению — в каком-то кабаке он сказал что-то лишнее, из чего сделали вывод, что у него есть связи с Упивающимися смертью.

О, берегитесь ревности, синьор.

То — чудище с зелеными глазами,

Глумящееся над своей добычей.

(Уильям Шекспир, "Отелло")

Почти год миновал со дня свадьбы Изабеллы. Она тихо жила в Лондоне, в своей квартире. Время от времени ходила в гости то к Нарциссе, которую, казалось, что-то мучило, но она не могла ни с кем поделиться, то к Кэтрин Роули, или к родителям — мама с папой ни о чем не спрашивали, но глядели на Изабеллу с жалостью. Она почти не читала газет — ей казалось, что журналисты соревнуются между собой, кто сильнее напугает обывателей, и, если читать все, что пишут, то от страха и из дому не выйдешь.

Весной она вдруг поняла, что все это время не бралась за кисти и краски. Попыталась было, но у нее не было ни сил, ни вдохновения. Она бросила кисточку и заплакала. Кэтрин, как-то зашедшая к ней с детьми и с покупками по дороге с Диагон-аллеи домой, посочувствовала подруге, сказала, что у нее, видимо, развивается меланхолия, и посоветовала пить укрепляющие зелья.

Но зелья не понадобились — с началом лета Изабелле как будто стало легче, казалось, к ней пришло второе дыхание. И словно что-то говорило ей, что скоро все изменится...

Однажды утром, отправившись по магазинам, она услышала в овощной лавке разговор двух пожилых волшебниц, которые повторяли слова "Дамблдор" и "убийство" — больше ей ничего разобрать не удалось, так как говорили они шепотом, испуганно прикрывая руками рты. Так ничего и не купив в лавке, Изабелла выбежала на улицу — и сразу увидела продавца газет, который выкрикивал:

— Директор Хогвартса Альбус Дамблдор предательски убит этой ночью! Декан Слизерина оказался шпионом Того-Кого-Нельзя-Называть! Все подробности — в сегодняшнем "Пророке"!

Изабелла взяла газету и, забыв, что у нее еще целый список нужных покупок, вернулась домой. Прочитав передовую статью, она задумалась. Ее семья всегда была нейтральной, как и ее факультет — она не разделяла ни восторженного преклонения перед директором Хогвартса и "величайшим светлым магом столетия", ни ненависти тех, кто видел в нем главного интригана Магической Британии и врага, стремящегося разрушить многовековой уклад волшебного мира... Никаких личных воспоминаний о директоре у нее также не было — она видела его только в Большом зале во время трапез, вот и все. Однако имя Дамблдора она слышала с тех пор, как начала себя помнить, казалось, что он был, есть и будет всегда, с ним было связано ее детство, школа, юность... А сейчас как будто рухнуло что-то, казавшееся незыблемым. Да и убийство в школе — это было неслыханно. Нет, может, когда-нибудь давно в Хогвартсе кого-то и убили, но она не помнила... И что будет со школой теперь? Вдруг ее решат на время закрыть? А Мораг еще год учиться — сестра заканчивала шестой курс.

Целый день она слонялась по комнатам, то подходила к окну, то снова всматривалась в фотографии Дамблдора и Северуса Снейпа на первой полосе газеты... Ближе к вечеру все же снова выбралась за покупками и на сей раз приобрела все, что было нужно.

Несколько дней прошли в тревоге и смутном ожидании каких-то перемен... И вот в один вечер, уже приняв душ и расчесывая волосы перед сном, Изабелла услышала звонок в дверь и открыла. На пороге стоял ее муж.

Она отступила назад, хлопая глазами и стоя неподвижно, как будто не узнавая его. А он шагнул к ней, сказал: "Здравствуй!", обнял и поцеловал в губы.

А потом, улыбаясь, спросил:

— Ну что, ты меня не впустишь дальше прихожей?

Она, почему-то оробев и растерявшись, сдавленно ответила:

— Да, конечно, проходи. Ты... ты хочешь есть? Или чаю?

Он засмеялся:

— Нет, я хочу только тебя...

Подхватил ее на руки, спросил, где у нее спальня, и понес ее туда. "Как хищник — добычу", — пришло в голову Изабелле. А он, словно в ответ на ее невысказанную мысль, выдохнул: "Я там только об этом и мечтал..."

В спальне он положил жену на кровать, как большую куклу, и тут же начал раздеваться. Изабелла опомнилась, разобрала постель, сняла пеньюар и легла под одеяло. Сердце колотилось где-то в горле...

Он лег рядом и придвинулся к ней, шепча: "Я так скучал по тебе, моя хорошая..." — и только сейчас заметил ее волнение и дрожь.

— А ты? — спросил он. — Ты меня вспоминала?

— Да... — тихо ответила Изабелла. — Все время вспоминала... А вы... вы снова бежали?

Рабастан внимательно поглядел на жену — он еще улыбался, но в прищуренных глазах уже не было радости, они блестели каким-то тусклым, словно оловянным, неживым блеском.

— Да, бежали. То есть, нас Повелитель освободил. А ты... ты что, не рада?

Она вдруг заплакала.

— В чем дело? — резко спросил Рабастан.

Она не ответила и уткнулась лицом в подушку. А он вспомнил ее растерянность и даже испуг при его появлении, и ему пришло на ум — что, если она?.. И эта мысль уже не отпускала. У него потемнело в глазах, улыбка сбежала с помертвевшего лица. Он отстранился, ощущая, как нарастает в нем разочарование, гнев и горечь...

Ему было восемнадцать лет, когда он вступил в организацию, и тогда же он узнал, что жена его брата, Беллатрикс, в которую Руди был влюблен, наверное, с четвертого курса — изменяет ему с Повелителем. Он тогда ничего не мог понять — как Руди с этим мирился? Его брат не был ни трусом, ни слабаком, так почему? Потому что слишком любил жену? Потому, что Темный Лорд был их знаменем и вождем, их кумиром, которому можно отдать и самое дорогое? А еще он когда-то спас Руди жизнь, вылечив его от смертельной болезни, когда тот был еще ребенком — целители опустили руки, а мать с отцом, почти потеряв надежду, впали в отчаяние... Конечно, Басти не лез к брату с расспросами и советами, но горячее сочувствие к Руди и безотчетная неприязнь к Беллатрикс, правда, внешне никак не проявляющаяся, в нем укоренились накрепко. Самое странное, что Темного Лорда он не осуждал, хотя, если бы это была его, Рабастана, жена... Но такого он себе представить не мог.

И сейчас он думал, глядя на плачущую жену: "Нет. К дракклам. Мы с Руди найдем этого мальчика... Сэма... и официально признаем его наследником, если уж на то пошло. И вообще не стоило все это затевать — свадьбу и прочее..." Но что ему теперь делать? Встать и уйти? А с какой стати? Чтобы она потом еще и посмеялась над ним? Нет, он возьмет то, за чем пришел — в конце концов, он имеет право, он ее законный муж.

Он снова ощутил острое желание к ней, но смешанное с гневом и презрением. Грубо изнасиловать ее — вот чего ему хотелось. Придвинувшись к жене ближе, он резко повернул ее лицом к себе. Но когда Рабастан встретил ее растерянный, беззащитный взгляд, что-то в нем дрогнуло. "Посмотри мне в глаза, дорогая", — негромко сказал он, и, несмотря на ласковое обращение, это прозвучало как приказ. Изабелла перестала плакать и испуганно уставилась на него широко распахнутыми глазами. Он взял с тумбочки свою палочку и, направив ее на жену, произнес: "Легилименс!"

В ее мыслях он увидел только самого себя, и никого больше — никакого другого мужчины там не было и в помине. Она его ждала, она думала только о нем все это время. Рабастан снова повторял заклинание, стараясь проникнуть как можно дальше, сломать ее щиты, если они есть — но их не было... Он наконец опустил палочку, и вздохнул так, как будто только что сбросил с плеч тяжелый груз, который тащил на себе без магии. Поток грязных, злых мыслей прекратился, он провел рукой по лицу и встряхнул головой, словно отгоняя последние остатки наваждения... Улыбнулся счастливо и взглянул на нее — она села на кровати, очень бледная, прижимая пальцы к вискам. "Голова заболела..." — пожаловалась она.

И он вспомнил — Фрэнк и Алиса Лонгботтомы, уединенный дом, и они вчетвером, сменяющие друг друга... то есть втроем, Барти просто сидел там, ожидая, когда все закончится. "Круцио!", "Легилименс!", крики, безумный смех... Барти, с бледно-зеленым лицом выходящий из ванной, держась за стенку...

Он застонал, в ужасе от самого себя: "Прости, Изабел, прости меня, пожалуйста...". Забыв о своих подозрениях, Басти чувствовал теперь только раскаяние. Гладя ее по голове, он мысленно выругался в свой адрес: "Бл**ь, скотина, ты бы еще Круцио ее приложил, идиот..."

Она безучастно сидела, не отстраняясь, но как будто не обращая на него внимания. Потом встала, нашла в шкафчике зелье, видимо, от головной боли, сделала глоток, сморщилась и запила водой. И снова легла рядом, смотря на него устало и печально.

— Изабел, прости, я дурак, я скотина... Пожалуйста, прости...

Она тихо ответила:

— Я понимаю — ты ревнив, и ты меня почти не знаешь, и тебя целый год не было... Может быть, я на твоем месте тоже бы приревновала...

— Ты не обиделась на меня?

Изабелла молчала, но ее мысли путались в лихорадочном смятении. "Конечно, я понимаю, почему он... Но все же, зачем он так?.." Он тем временем прижимал ее к себе, все еще шепча извинения, гладил, целовал, вдыхая аромат нежной кожи, и она в конце концов уступила ему, почти нехотя… Но странно — в ней, глубоко внутри, вдруг возникла сладостная дрожь, которая все усиливалась с каждым его движением, накатывая жаркими волнами, разливаясь по всему телу. Трепещущие нервы, словно натянутые до предела нити, казалось, сейчас вот-вот порвутся. И — да, она не выдержала и распалась на мириады маленьких живых огней, время остановилось, весь мир перестал существовать. И чтобы не потеряться, не пропасть в этом измерении исчезнувшего времени и пространства, она крепко-крепко обняла того, кто был там с ней вместе… Вернувшись в реальность, она прежде всего ощутила свои руки, обнимающие мужа, и даже, кажется, впившиеся ногтями в его спину. Потом открыла глаза и увидела над собой его лицо — глаза у него сейчас были светло-голубые и удивительно чистые и ясные. Не желая отпускать его, она прижала его к себе еще сильнее и потянулась приоткрытыми губами к его губам...

Когда Изабелла, наконец, разомкнула объятия, Рабастан, перевернувшись на спину и продолжая обнимать ее, гладя белокурые волосы, такие мягкие и теплые, внутренне содрогаясь, осознал, что чуть было не испортил все. Странно, подумал он, в Азкабане ему почему-то ни разу не приходила в голову мысль об ее измене. И слава Мерлину, что не приходила — такое могло и с ума свести.

Он тихо сказал: «Ты что, боишься меня, Изабел? Не бойся… Я больше никогда так не буду...» А она, прижавшись щекой к его груди, все еще не могла опомниться от пережитого только что, почти невыносимого, невозможного блаженства, целовала его, и едва не плакала от щемящей сердце нежности.

Когда она заснула, прильнув к нему, он подумал: "Мерлин, хоть бы Милорд сегодня не вызвал... Так жалко ее будить". Но Мерлин его не услышал. Едва он задремал, Метка дала о себе знать. Проснувшись, и посмотрев на свое левое запястье, он осторожно дотронулся до плеча Изабеллы:

— Извини, моя хорошая... Мне надо идти — Повелитель вызывает.

Она непонимающе посмотрела на него, он показал ей Метку. Она простонала:

— Ну как так можно? Ночь же...

— День или ночь — это неважно, — усмехнулся Басти.

Он встал и начал одеваться, вполголоса ругаясь. Изабелла тоже встала, спросила:

— Может, ты хоть позавтракаешь?

— Некогда.

— Ну, а кофе выпьешь?

— Кофе? Можно. А ты умеешь варить? У тебя эльфа, кажется, нет?

Она прошла на кухню и минуты через три принесла ему чашку черного крепкого кофе. Варить его Изабелла умела, и он, сделав глоток, одобрительно кивнул.

— А где вы все сейчас живете? Опять у Эйвери? Можно, я тогда тоже там буду жить? Возле тебя? — спросила она, робко дотронувшись до его руки.

— Нет, не у Эйвери, у Малфоев. Но тебе нечего там делать, — нахмурившись, покачал он головой.

— Ну а как же Цисси там живет?

— Потому что это ее дом.

— Пожалуйста, я поговорю с Цисси, — она умоляюще подняла на него глаза. — Я же тут с ума сойду одна…

— Ну хорошо… — он вздохнул. — Только мне это не очень нравится… Неподходящее там для тебя общество… Там теперь не только Ближний круг, а много разных… Ладно, я пойду, а ты ложись спать.

Когда он ушел, Изабелла попыталась снова заснуть, но не смогла, и написала Нарциссе, прося разрешения пожить у них. Ответ пришел неожиданно быстро — видимо, подруга тоже не спала. Утром Изабелла собрала немного вещей — самое необходимое — и, написав еще записку родителям, аппарировала к воротам Малфой-мэнора.

Нарцисса встретила подругу очень приветливо, казалось, она чувствовала себя в собственном доме неуверенно и неуютно. Да и понятно было, почему. Изабеллу неприятно поразило, что Темный Лорд, видимо, совсем лишил семейство Малфоев своего расположения, и часто просто словесно вытирал ноги о хозяев дома. А противнее всего было то, что некоторые гости, живущие в мэноре на всем готовом, да еще и часто берущие без спросу коллекционные вина из погребов (а кое-кто и дорогие безделушки, и даже серебряные ложки не стеснялся положить себе в карман) подражали в этом тоне Темному Лорду. Она спросила Нарциссу, почему никто не заступится за них. Та, печально вздохнув, ответила, что неуравновешенный и скорый на расправу Повелитель у всех вызывает страх. Хорошо еще, что не все гости так себя ведут...

Люциус выглядел больным, да и Драко был совершенно не похож на себя, не осталось и следа от его прежней самоуверенности и мальчишеской бравады. Нарцисса же смотрела на мужа и сына так, как будто они только что чудом избежали гибели.

Беллатрикс, увидев Изабеллу в Малфой-мэноре и узнав, что она тут поживет, одобрила ее решение:

— Очень разумно. А то вдруг Басти аврорам попадется, когда пойдет к тебе...

Вообще, обстановка в ставке Темного Лорда в те дни была относительно спокойной. Пока никаких масштабных операций не проводилось, время от времени то одного, то другого отправляли за кем-нибудь следить или что-то узнать. А в основном Упивающиеся смертью слонялись по поместью, много пили, иногда затевали ссоры друг с другом, дрались — впрочем, до смертельных проклятий дело не доходило. Однако Рабастана, как и его брата, как и Беллатрикс, и еще кое-кого Темный Лорд часто призывал к себе для совещаний в узком — так называемом "самом ближнем" — кругу. Задача перед ними стояла сложная. Нужно было за короткий срок из довольно-таки разношерстной и разрозненной толпы — как прежних сторонников, так и вновь набранных — создать грозное войско, не уступающее тому, какое было у Темного Лорда до его падения. Рабастан, у которого в восемьдесят первом году было в прямом подчинении двадцать пять человек — члены организации, не имевшие Метки, — теперь должен был не только руководить своим отрядом, изрядно поредевшим с тех времен, но и обучать новых бойцов (1).

Днем Изабелла обычно проводила время в обществе Нарциссы. Из разговоров, которые она слышала, можно было понять, что у Темного Лорда на уме прежде всего даже не захват власти, а поимка Гарри Поттера. И еще он очень интересуется Бузинной палочкой — Темный Лорд был убежден, что легендарный артефакт на самом деле существует. К этим двум предметам и сводились обычно застольные беседы — если Повелитель был в хорошем настроении. А если в плохом — то грубо и зло шутил, в основном над хозяевами дома. Изабелла в такие дни просто старалась лишний раз не встречаться с ним.

Удивляло отсутствие каких-либо внятных планов на будущее — о том, что будет после победы, никто не говорил и, казалось, даже не думал. Как-то вечером она спросила у мужа:

— Басти... А что дальше будет? Когда Темный Лорд поймает Гарри Поттера? Он его убьет? Допустим, он и Бузинную палочку найдет... Но для чего это все?

Он ответил:

— Ну, ты же читала Темного Лорда в школе...

— Читала. Но все это как-то странно.

— Что странно, Изабел?

Она помедлила с ответом. Ей было немного боязно задавать мужу такие вопросы, но в то же время она чувствовала, что вправе это сделать. Именно потому, что Рабастан — ее муж, она связала с ним свою жизнь, и теперь у них — одна, общая судьба.

— Честно говоря, я не понимаю, чем опасен этот мальчик. А Бузинная палочка... считается, что она непобедима, но ведь это не так. Все ее владельцы рано или поздно были побеждены. И как это поможет достичь ваших общих целей — ну, всего того, о чем Темный Лорд раньше говорил... Я связи не вижу.

Рабастану ее вопросы не показались неуместными. Он задумался.

— А Мордред его знает... Я тоже не вижу.

— Ну и какой тогда смысл?

— А такой смысл, что у меня выбора нет, и у многих из наших — тоже... Вообще, не надо было мне на тебе жениться...

— Это почему? — не поняла Изабелла.

— Потому, что мне теперь умирать не хочется.

— А разве раньше хотелось?

— Все равно было... Как бы тебе объяснить? То, что ты в книжке читала — это одно, а на деле вышло немного другое. Не так все просто оказалось... Ну а потом — уже деваться было некуда... Либо мы, либо они. Мы их не щадили, они нас — тоже... И в Азкабане — я знал, что я там сдохну. Потому что те, кто на что-то надеялся — они первыми ломались... И очень скоро сходили с ума. Не хотелось доставлять удовольствие тем, кто меня туда посадил. Понимаешь? А теперь поздно что-то менять. И я тебе уже сказал когда-то, что не могу уйти, да и не хочу...

Изабелла вспомнила, как говорил о Темном Лорде ее отец: "Великий волшебник, но бездарный политик". Пожалуй, так оно и есть... А у Рабастана, да и у других — действительно, лишь две дороги: либо в Азкабан, либо к Повелителю, который, похоже, уже не помнит, с чего он начинал, для чего собирался прийти к власти, позвал за собой всех этих людей. И что их ждет, какое будущее? Лучше, наверное, об этом не думать, а жить сегодняшним днем — так ей казалось, и она была уверена, что многие из тех, кто сейчас находятся здесь — считают так же.

— Басти... — решилась она задать еще один вопрос, который в глубине души не давал ей покоя все время. — А что вы сделали... с Лонгботтомами? И зачем? Ведь они знали не больше, чем другие...

Он пристально взглянул на жену, его лицо побелело, губы сжались. На мгновение ей показалось, что он сейчас ударит ее. Или прогонит. Но он тяжело вздохнул и, отвернувшись к окну, сказал:

— Это потом стало ясно, что они ничего не знают. А тогда... мы думали, что именно они должны знать. Они и в Ордене Феникса были, и Крауч их ценил и многое им доверял. А то, что они с ума сошли... такое случается, хоть и редко... Если силой взломать окклюментные щиты.

Изабелла испуганно смотрела на него, сжавшись в кресле и обхватив себя руками — ее била дрожь. Он подошел к ней и присел рядом. Она вздрогнула, когда его рука потянулась к ее лицу, но он лишь заправил выбившуюся из прически прядь волос ей за ухо и ласково провел пальцами по шее. Однако, заметив ее страх, убрал руку и вздохнул.

— Я тебе уже сказал, что никогда больше не стану лезть к тебе в голову. И ты можешь мне верить, — сказал он мягко. — А с Лонгботтомами... По правде говоря, мы все, не только Белла, тогда были не в себе... Даже Руди. А Барти их вообще не тронул, не смог... Я потом все время этот день вспоминал... в Азкабане... — он приблизил свое лицо к ней и шепотом договорил: — Там люди медленно, годами с ума сходят от ужаса... Ничего страшнее этого нет. Ты дементоров никогда не видела? И не дай Мерлин тебе их увидеть... И нет конца этой пытке. Только смерть... или безумие. Я сам слышал, как люди молят о смерти... или о том, чтобы скорее сойти с ума, чтобы не видеть этого больше...

— Как же ты там выжил? И остался в здравом уме? — Изабелла тоже перешла на шепот. Она смотрела в глаза Рабастана, которые сейчас были мутными, а взгляд их — тяжелым. Вдруг его щека несколько раз судорожно дернулась, и он всхлипнул. Страх Изабеллы растаял, теперь ей было его жаль. Она подалась к нему, но он отстранился.

— В здравом уме, говоришь? — он невесело усмехнулся. — Иногда я в этом сомневаюсь...

Рабастан снова поднялся на ноги, подошел к окну и закрыл его.

— Прохладно становится, — пояснил он. Изабелла кивнула, хотя в этот летний вечер она совсем не чувствовала холода. А он, снова подойдя к ней, продолжал уже более спокойным голосом: — В конце концов, мы-то с самого начала знали, на что идем и чем рискуем. Но ведь они себя даже доказательствами не утруждали. Знаешь, сколько в Азкабане было тех, кто к нам и вовсе не имел отношения? Многих тогда под горячую руку загребли. Вот уж кому не повезло... оказались в ненужное время в ненужном месте, а признание из них просто выбили в Аврорате (2). Лонгботтомы, кстати, тоже это умели... И Грюм, старая сволочь... Нас-то Повелитель научил многому. Только благодаря ему мы это пережили. Да и то... если бы было на чем — я бы там повесился. А вот те, кто случайно попал... они ничего не могли... Кстати, ты не помнишь дело Берка? Нет, наверное, в газетах о нем мало писали... Его поцеловал дементор, а у него беременная жена осталась… Хотя взрыв устроили маггловские террористы (3), а на Берка донес его конкурент.

Она покачала головой. Нет, о деле Берка Изабелла ничего припомнить не могла — хотя вообще о подобных случаях слышала. Ее муж говорил об ужасных вещах, как о чем-то обыденном и привычном. Но его жизнью уже много лет была война, в то время, как она ни с чем по-настоящему страшным и не сталкивалась — вправе ли она была его судить? Несмотря ни на что, она — его жена. Что бы там ни было в минувшем, и что бы ни сулил им завтрашний день — она чувствовала какую-то глубинную, до странности осязаемую, неразрывную связанность с ним.

— Ладно, хватит об этом, — выдохнул Рабастан. Его взгляд немного прояснился, он привлек ее к себе и поцеловал в шею, одновременно расстегивая платье на груди все еще дрожащими пальцами. — Все равно мы уже ничего изменить не можем. — И добавил с легкой усмешкой: — Не будем терять время. Иди ко мне...

— Не будем, — прошептала Изабелла, прижимаясь к нему.

Да, глупо тратить время на ни к чему не ведущие разговоры о том, что нельзя изменить и что никак от них не зависит. Ибо кто знает, много ли этого времени у них впереди? А здесь и сейчас — нет ни прошлого, ни будущего, и, бесспорно, они — самые счастливые из всех нынешних обитателей замка.

Времени они и вправду не теряли, и в Малфой-мэноре Изабелла прожила недолго. Через месяц с небольшим после того, как она поселилась здесь, она проснулась утром и ей стало плохо — она не смогла съесть ни крошки из завтрака, который ей принесла эльфийка. Испугавшись, что заболела, Изабелла велела домовухе позвать хозяйку и пожаловалась подруге, что ей очень плохо, ее сильно тошнит, и на еду она даже смотреть не может. Нарцисса, сначала встревоженная, внимательно выслушала ее, а потом, задав ей пару вопросов, заулыбалась и сказала, что Изабелла, судя по всему, беременна.

Когда Рабастан появился, Изабелла, уже напоенная зельем, чувствовала себя лучше, и ела маринованные корнишоны прямо из банки, запивая их томатным соком. Но ему бросилось в глаза не то, что ест его жена, а то, что Цисси светло улыбается — он не помнил, когда в последний раз видел ее улыбку... Лицо миссис Малфой в последнее время напоминало своим бесстрастным выражением статую.

— Басти, твоя жена беременна.

Рабастан опустился на колени возле кресла, в котором сидела Изабелла, взял ее руки в свои и поцеловал каждый пальчик, не отрывая от жены растроганного взгляда. Его охватила нежность к женщине и к маленькой жизни, зародившейся внутри нее. При слове "сын" ему всегда представлялся пригожий, статный юноша, похожий на него самого в молодости, только лучше — однако сейчас это было совсем крошечное существо, невидимое и неосязаемое, даже, наверное, еще не существо, а просто ни на что не похожее скопление клеток, спрятанное до поры до времени в теле Изабеллы. И тем не менее, оно было живым и каким-то непостижимым образом уже заключало в себе и юношу, и мужчину, каким оно когда-нибудь станет — в будущем, которого, возможно, сам Рабастан уже не увидит. Но собственная смерть стала чем-то совершенно не важным, как будто она отныне не имела над ним никакой власти. А жена, заключающая в себе это пока скрытое будущее, неожиданно показалась ему таинственной и значительной — более значительной, чем он сам.

"Но как же она теперь здесь будет? — подумал он. — Не следует ей тут оставаться, надо туда, где поспокойнее..."

Решено было, что Изабелле лучше пожить у своих родителей, там гораздо более подходящая для будущей матери обстановка, чем в Малфой-мэноре, который сейчас напоминает не то военный лагерь, не то сумасшедший дом. Изабелла сначала воспротивилась, но Нарцисса убедила ее, что она должна беречь не только себя, но и ребенка, а ее мужу так тоже будет спокойнее.

Беременной женщине аппарировать нельзя, путешествовать с помощью порт-ключа тоже нежелательно, камином же перемещаться было неудобно для Рабастана — сеть находилась под наблюдением. Поэтому МакНейр где-то достал фестрала.

— Ты его не видишь? — спросил Рабастан у Изабеллы и, когда она отрицательно покачала головой, сказал: — Не бойся, фестрал никогда не сбросит всадника. Если страшно, то закрой глаза и держись за меня.

Рабастан усадил Изабеллу впереди себя — он-то, конечно, фестрала видел. Призрачный конь взмахнул крыльями и оторвался от земли. Изабелла не испугалась, но ощущение от полета на невидимом звере было очень необычным, и она все же зажмурилась и крепко прижалась к мужу. Возле дома МакДугаллов фестрал мягко приземлился, Рабастан помог жене сойти и, поддерживая под локоть, повел к дверям.

Открыла им старая эльфийка, которая тут же всплеснула ручками и тоненьким голоском пропищала:

— Мисс Изабелла! Радость-то какая! Сэр! Мадам! — позвала она. — Мисс Изабелла приехала!

Рабастан немного волновался — как-то его встретят родители жены? Ведь сейчас он не тот завидный жених, каким был во время помолвки — а беглый преступник. Но мистер МакДугалл подал ему руку и с улыбкой сказал, что рад видеть. Да и миссис МакДугалл не выказала никакого неудовольствия. Басти свою тещу сразу узнал по портрету, несмотря на прошедшие с тех пор двадцать лет — и впервые заметил, что Изабелла очень похожа на мать.

— Вы как раз к чаю... — улыбнулась Констанция. — Проходите в столовую.

— А где Мораг? — спросила Изабелла. — Ее нет дома?

— Она гостит у Лайзы, — ответила мама и позвала эльфийку: — Фэрри! Принеси пирог. А я пойду чай заварю.

— Мама... папа... — начала Изабелла, когда все уселись вокруг стола, — можно, я у вас пока поживу? — и, залившись краской и опустив глаза, совсем тихо произнесла: — У нас будет ребенок...

Родители тут же согласились и даже не стали спрашивать, почему дочь не может жить в Лестрейндж-холле или в своей квартире. Миссис МакДугалл, обняв и расцеловав Изабеллу, сказала, что приготовит ее бывшую комнату. И пусть ее муж не волнуется — они с отцом обо всем позаботятся.

Басти, все еще смущаясь, спросил:

— Миссис МакДугалл... Сэр... — повернулся он к тестю, — а можно мне иногда навещать Изабел?

— Разумеется, — кивнул тот.

— Не только можно, но и нужно, Рабастан, — добавила теща, протягивая ему тарелку с куском вишневого пирога.

Изабелле сладкого не хотелось, но Рабастан не отказался и от второй порции, и очень хвалил пирог, чем порадовал миссис МакДугалл.

А потом хозяин дома принес жемчужную булавку для галстука, и отдал ее Рабастану, объяснив, что это — международный порт-ключ, который может переместить до трех человек на любое расстояние, и что им можно воспользоваться в экстренной ситуации, если возникнет такая необходимость, потому что порт-ключ не зарегистрирован в Министерстве, и его никто не отследит. Привести его в действие совсем несложно, главное — заранее определить место назначения. Рабастан почтительно поблагодарил тестя и тещу, пообещал опечаленной жене, что будет приходить к ней так часто, как только сможет, и вышел из дома.

Примечания:

(1) Поскольку Метка была только у Ближнего круга, а Упивающихся смертью было значительно больше, логично предположить, что члены Ближнего круга (не все) имели в подчинении рядовых УПСов.

(2) Времена Крауча, когда Лонгботтомы и Грюм служили в Аврорате и активно боролись против Упивающихся смертью, отмечены массовыми нарушениями законности, когда непростительные заклятия применяли к подозреваемым. Это значит, что Круцио и Империо использовались для выбивания признательных показаний. А Аваду мог получить любой, кто показался "подозрительным" и пытался, к примеру, скрыться. В каноне, конечно, это подробно не описано, но такова логика.

(3) Сириус Блэк был не единственным осужденным по ложному обвинению.

А в реальной Великобритании 70-е годы прошлого века отмечены активностью террористов ИРА.

Оставив жену на попечении ее родителей, Рабастан возвратился в Малфой-мэнор. Он с самого начала был против того, чтобы Изабелла жила здесь, и теперь чувствовал себя спокойнее, зная, что там, где она сейчас, ей лучше. В родительском доме ей не грозит увидеть что-нибудь страшное, никто ее не обидит — случайно или намеренно, и окружают ее только любящие люди. Однако ему снова, как в последний год в Азкабане, отчаянно не хватало Изабеллы — ее сладостного, желанного тела, ее поцелуев, обнимающих его нежных рук, светлых мягких волос рядом на подушке...

Басти не то чтобы жалел, что женился — но раньше все было намного проще. И вопрос о свадьбе тоже поначалу казался очень простым и ясным. Даже ночью после первой встречи, когда он долго не мог заснуть, уже не зная, чего ему на самом деле хочется — перед своей почти неминуемой гибелью обеспечить будущее древнего рода Лестрейнджей, или просто обладать этой молодой женщиной, силой вырвать у злой судьбы хоть немного радости — он не задумывался, как это будет, если он влюбится в свою жену. Он вообще не ожидал, что окажется еще способен на это — и, делая предложение, смотрел на их брак как на обычную честную сделку: Изабелла не даст пресечься благородной фамилии, а взамен получит богатое наследство.

Но душа, сожженная войной и замороженная Азкабаном, оттаяла от близости женщины. Теперь ему хотелось жить, любить Изабеллу, видеть, как растет его сын или дочь. И может быть, у них появятся и еще дети — если он, вопреки всему, каким-то чудом останется жив... Приближался конец июля, а значит, скоро им предстояло снова сойтись в смертельной схватке с противниками Темного Лорда. А недавно Рабастан поймал себя на том, что перестал хвататься за волшебную палочку, едва проснувшись. "Пожалуй, это плохо... — подумал он и усмехнулся. — Как говорит старина Грюм, постоянная бдительность!"

Он, конечно, сообщил старшему брату и невестке, что Изабелла ждет ребенка. Рудольфус обнял его и сказал с теплой улыбкой: "Я так рад за тебя..." А Беллатрикс, от которой он ожидал торжественных речей, поздравлений, напоминаний о древней благородной крови, об ответственности перед предками, и надежд на то, что родится непременно мальчик — да Рабастан и сам на это надеялся — поцеловала его в щеку и тихо произнесла: "Поздравляю, Басти..." Ее темные прекрасные глаза, похожие на драгоценные камни — их таинственный блеск даже Азкабан не смог погасить — на миг заволоклись тоской и словно поблекли.

Незадолго до дня совершеннолетия Гарри Поттера Темный Лорд собрал Ближний Круг в гостиной Малфой-мэнора. Рабастан оглядел собравшихся — не хватало только Снейпа и Яксли. Нарцисса, бледная и прямая, сидела около Люциуса — хотя вовсе не была обязана присутствовать, ведь Метку она не носила. Время от времени миссис Малфой бросала на мужа взгляды, как бы говорящие: "Держись". Драко, тоже бледный, со сжатыми губами, устроился рядом с отцом.

Рабастан занял место возле брата, который в этот раз сидел отдельно от жены — Белла же уселась так, чтобы быть как можно ближе к Повелителю, и не сводила с него влюбленных глаз, наполнявшихся слезами счастья, когда Темный Лорд обращался к ней.

— Сегодня мы должны выработать план захвата Поттера, — сказал Темный Лорд. — Ждем только Снейпа и Яксли, которые должны принести сведения о том, где, когда и как будет лучше всего поймать мальчишку. Мне, конечно, известен его маггловский адрес, но дом защищен от любого магического вторжения, пока действует жертвенная магия его матери. А она перестанет действовать либо в день его совершеннолетия, либо когда Гарри Поттер навсегда покинет этот дом.

Наступило молчание, во время которого Темный Лорд окинул проницательным взглядом своих приближенных. Его глаза равнодушно скользнули по братьям Лестрейндж, неприязненно сузились при виде Люциуса, задержались на Беллатрикс, которая вся подалась навстречу ему, и остановились на Драко Малфое...

Рабастан был погружен в свои мысли, не имеющие никакого отношения ни к Поттеру, ни к Темному Лорду. Повелителя он слушал вполуха — тот в последнее время постоянно говорил об одном и том же, и даже в тех же выражениях. Однако сегодня ему не удалось отрешиться от происходящего вокруг.

— Хвост! — негромко позвал Темный Лорд. Из боковой двери выглянул Питер Петтигрю, с неизменной подобострастной улыбкой на лице. — Тащи ее сюда! — приказал Повелитель, и Питер, повинуясь, ненадолго скрылся, после чего снова появился, левитируя перед собой нечто, напоминающее кокон. Темный Лорд взмахом палочки подвесил его над столом — оказалось, что это человеческое тело. Вернее, еще живая женщина, находящаяся, похоже, в глубоком обмороке.

"А это еще что такое?" — подумал Рабастан и переглянулся с братом, который едва заметно пожал плечами.

Петтигрю занял свое место посередине стола. Дверь гостиной отворилась, и вошли Снейп и Яксли. Бывший декан Слизерина принес самые точные, по его словам, данные, полученные из какого-то конфиденциального источника. Он сообщил, что Гарри Поттер покинет Тисовую улицу в ночь на субботу, за несколько дней до своего дня рождения, и что сопровождать его будут члены Ордена Феникса. Яксли же уверял, ссылаясь на своих осведомителей в Аврорате, что Поттер не тронется с места до совершеннолетия.

Темный Лорд весьма скептически отнесся к информации, принесенной Яксли. Несмотря на то, что в Министерстве магии полно тайных сторонников Темного Лорда — или может быть, как раз вследствие этого — сведениям авроров доверять не следовало. Орден Феникса, важнейшей своей задачей считавший охрану Поттера, уже давно не координировал свои действия с официальными властями.

Яксли, видно, рассчитывая все же добиться благосклонности Темного Лорда, похвалился, что ему удалось наложить заклятие Империус на начальника Департамента магического правопорядка Пия Тикнесса. Сидящие за столом с уважением закивали, и только по мрачному, непроницаемому лицу Снейпа нельзя было сказать, как он воспринял успех Яксли. Люциус чуть заметно пренебрежительно дернул уголком губ — в свои лучшие дни он мог наложить Империус почти на любого, и даже не глядя — как это получилось со Стерджисом Подмором, который околачивался возле Отдела тайн под мантией-невидимкой, когда попал под заклятие Люциуса (1).

Драко Малфой словно не слышал, о чем идет речь. Казалось, он изо всех сил старался не смотреть на женщину, подвешенную над столом — и не мог не смотреть.

А Темный Лорд, как будто позабыв о присутствующих, разговаривал сам с собой:

— Я был небрежен и потому позволял препятствовать мне удаче и случаю, которые способны срывать исполнение даже наилучших планов. Теперь я понимаю то, чего не понимал прежде. Я должен стать тем, кто убьет Гарри Поттера, и я им стану.(2)

Откуда-то снизу раздался протяжный крик, полный страдания и боли. "Олливандер? — подумал Рабастан. — Но почему он кричит? Вроде я внизу Фенрира видел... Неужели он или, может, кто-то еще из оборотней решил позабавиться? Или дементоры пришли поглядеть на узника?" Стражи Азкабана, перешедшие на службу к Темному Лорду, находились недалеко от Малфой-мэнора, правда, к дому не приближались.

Темный Лорд послал Петтигрю взглянуть, что там с пленником, и вновь вернулся к размышлениям о том, как ему победить Гарри Поттера. В ночь возрождения Темного Лорда у Повелителя с мальчишкой произошла дуэль, и Поттер снова избежал смерти. Сам Рабастан этого, конечно, не видел — он тогда был в Азкабане, — но ему рассказали. Выяснилось, что палочка Повелителя и палочка Гарри — имеют родственную сердцевину. Поэтому сейчас Темный Лорд решил, что ему необходима другая палочка, и отобрал палочку у Люциуса. Малфой не только безропотно отдал свое оружие, но и стерпел все насмешки. Его рука, когда он достал палочку, дрожала, лицо казалось желтоватым, а запавшие глаза были обведены чернотой — даже в Азкабане он выглядел лучше.

У Рабастана, да и не у него одного, уже не в первый раз возникало отчетливое чувство, что Повелитель боится мальчишку, что он теряет уверенность в себе — именно отсюда происходят его вспышки раздражения, а порой и неконтролируемой ярости, которые сейчас направлены на Малфоя, но легко могут найти себе другую жертву. И в то же время им все более завладевают навязчивая идея о Гарри Поттере, как о воплощенной угрозе, и мечта о самой могущественной волшебной палочке. Все остальное, то, ради чего он в свое время шел к власти, ради чего за ним пошли все они — потомки старинных благородных семейств, много веков бывших оплотом Магической Британии — как будто потеряло значение...

За столом раздался смех. Рабастан оторвался от своих размышлений и посмотрел на Темного Лорда. Краем уха он уловил, что речь с какого-то драного гоблина зашла об оборотне, с которым недавно сочеталась браком племянница Беллы и Нарциссы, дочка Андромеды, порвавшей с семьей и вышедшей замуж за магглокровку. "Ага, — криво усмехнувшись, подумал Басти, — очень смешно..." Смех оборвался, когда в голосе Повелителя зазвучали гнев и презрение. Он заговорил о Чарити Бербидж — это она была подвешена над столом в бессознательном состоянии.

Мисс Бербидж, как пояснил Темный Лорд, преподавала маггловедение в Хогвартсе, а в прошлом была журналисткой "Ежедневного пророка". Вот и сейчас она написала статью о желательности браков с магглами и магглорожденными, и вообще о большей открытости магглам, возмутившую Темного Лорда. Рабастану доводилось прежде читать ее статьи, они ему не нравились — он находил их лживыми, а тон — до отвращения сентиментальным и слащавым. "Вот отобрать бы у нее волшебную палочку и отправить к ее обожаемым магглам", — думал он не раз.

Но Темного Лорда статья, видимо, совершенно вывела из себя. Ну да, он же сам родился от брака ведьмы с магглом, который бросил ее беременной, узнав, кто она такая. Так что Повелителем руководила не только забота о сохранности волшебного мира, но и личная обида... Хотя, пожалуй, именно ему так уж обижаться на папашу и не стоило — тем более, за мать Повелитель с ним уже рассчитался — но, как бы то ни было, в старинных семьях знали, что время от времени следует разбавлять древнюю кровь новой, пусть даже и маггловской. Ведь Гонты, как говорили о них в свое время, дошли до того, что стали жениться на собственных сестрах, и, естественно, выродились — а наследственный хронический алкоголизм лишь ускорил процесс.

— Авада Кедавра! — от голоса Темного Лорда все вздрогнули, тело Чарити, дернувшись в предсмертной конвульсии, упало на стол. Многие отпрянули. Драко Малфой потерял сознание и свалился на пол.

— Кушать подано, Нагини! — негромко произнес Темный Лорд, и огромная змея соскользнула с его плеч на стол. Он поднялся, давая тем самым понять, что собрание окончено. Все торопились скорее убраться из гостиной, стараясь не смотреть на стол, где Нагини пожирала тело убитой...

Рабастан видел за свою жизнь немало трупов — и врагов, и друзей — и сейчас его шокировало не столько убийство, сколько то, как оно было обставлено. "Ну и зачем это было нужно? Публичная казнь для устрашения, чтобы неповадно было? Как будто кто-то из нас собирался жениться на маггле... Мерлин, как хорошо, что Изабеллы здесь нет, что она этого не видела и не слышала...".

Вместе с Рудольфусом они подошли к Драко, которого Нарцисса приводила в чувство, а Люциус заслонял собой страшное зрелище змеи, поедающей труп — чтобы мальчик, очнувшись, не увидел это, и снова не упал в обморок. Драко наконец пришел в себя — лицо его было бледно до зелени, а глаза полны слез.

— Цисси, надо увести его отсюда скорей, и дать ему укрепляющего зелья, — покачал головой Рудольфус. Нарцисса кивнула, и они поспешили покинуть гостиную, которая к тому времени уже почти опустела.

И никакого плана на день отъезда Поттера с Тисовой улицы на собрании так и не составили — а времени оставалось не так уж много. "Даже на поимке Поттера он не в состоянии сосредоточиться. Мерлин знает, что там с этим мальчишкой не так, но действует он на Повелителя плохо. И чем это все закончится..." — думал Басти, собираясь в Лондон. Он хотел повидаться с женой — кто знает, может быть, в последний раз.

Примечания:

(1) Случай со Стерджисом Подмором, членом Ордена Феникса, описанный в 5 книге — Подмор дежурил у Отдела тайн и был посажен в Азкабан за попытку кражи — Гермиона высказывает предположение, что Люциус наложил на Подмора Империус, несмотря на то, что тот был в мантии-невидимке.

(2) Курсивом выделена цитата из 7 книги канона.

Изабелла проснулась утром в доме родителей, в комнате, где она жила до того, как закончила школу. Еще сонная, села на кровати и прислушалась к своим ощущениям, потом протянула руку, взяла с тумбочки флакон с зельем и отпила пару глотков — это зелье нужно было принимать каждое утро, чтобы целый день нормально себя чувствовать. А месяца через два тошнота должна была совсем пройти.

Она снова откинулась на подушки. Обои в комнате были нежно-зеленого цвета с голубыми цветочками, прохладные и успокаивающие — как зелье со вкусом лайма и мяты. Изабелла положила ладонь на еще незаметный живот. "Доброе утро, малыш..." — прошептала она и улыбнулась. Она все еще не могла привыкнуть к мысли, что в ней появилось новое существо. Попыталась представить себе ребенка — каким он будет? Мальчик это или девочка? Самой Изабелле, пожалуй, даже больше хотелось девочку. И назвать ее именем мамы — Констанция.

Она с беспокойством подумала о муже — где-то он теперь? "Только бы живой был! И не в тюрьме..." Изабелла вздрогнула, вспомнив, как Басти рассказывал об Азкабане: "Я бы там повесился — если бы было на чем..."

Но благостная тишина, которую она чувствовала в себе в последнее время, словно окутывала ее мягким коконом, гася тревожные мысли. Казалось, будто кто-то тихо-тихо нашептывает ей: "Не бойся, все будет хорошо..." — и от этого становилось тепло на сердце.

Изабелла вздохнула, потянулась и медленно встала — голова немного кружилась. "Ничего, сейчас пройдет", — сказала она сама себе и прошла в ванную. Умывшись, она действительно почувствовала себя совсем хорошо и, надев розовый пеньюар, уже ставший тесным в груди, спустилась на кухню, где мама жарила омлет, а домовой эльф Корки мыл посуду — родители недавно позавтракали, и папа уже ушел в Министерство.

— Доброе утро! — произнесла Изабелла, улыбаясь.

Констанция повернулась к вошедшей дочери:

— Доброе утро, милая. Хорошо спала? Завтракать будешь?

— Буду, — Изабелла поцеловала маму и умильно заглянула ей в глаза: — Посиди со мной, мамочка...

У них всегда были очень нежные и теплые отношения, а сейчас мама стала ей еще ближе. То, что Изабелла сама скоро станет матерью, как будто сделало их равными, как настоящие подруги, но временами ей хотелось вновь почувствовать себя маленькой девочкой, предметом маминой заботы.

— Конечно, — кивнула миссис МакДугалл, целуя ее в ответ. — Садись, я тебе омлет положу. И овсянки немного съешь, это полезно.

Как только Изабелла села за стол, пушистая белая кошка Мими прыгнула к ней на колени и замурлыкала, подставляя под ее руки округлившиеся бока — она тоже была беременна.

Миссис МакДугалл поставила перед Изабеллой тарелки и налила себе чашку чая.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Да вроде нормально... Я же зелье пью.

— Сегодня вечером придет миссис Дорн, — сказала мама. — Я ей написала.

— А кто это?

— Акушерка. Ты вчера сказала, что еще не думала об этом — а ведь пора... Я сама миссис Дорн не знаю, но говорят, она самая лучшая. Она тебя посмотрит, может быть, что-то еще посоветует. Ну и договоритесь насчет дальнейшего. Подсчитаете вместе с ней, когда ребенок родится... — мама улыбнулась.

— Ой... Я сама подсчитала — в начале марта... — Изабелла покраснела и прижала ладони к щекам.

— Боишься? — Констанция подошла к дочери и обняла ее. — Не бойся, все хорошо должно быть. Я легко рожала...

В кухню вошла Мораг — с растрепанными рыжими кудрями, в голубой пижаме и босиком. Младшая дочка только вчера приехала домой — сразу после школы она отпросилась погостить у своей подруги Лайзы Турпин. Мораг чмокнула в щеку маму, потом Изабеллу, а потом и Мими — в мокрый розовый нос. И, зевая, уселась за стол.

— Мораг, ты хотя бы умылась? — укоризненно покачала головой миссис МакДугалл.

— Нет, мамулечка... Дай я кофе выпью, что-то не могу проснуться... А мне скоро надо идти, сегодня договорились с Майком... — Мораг недавно начала встречаться с Майклом Корнером, своим однокурсником.

— Опять, наверное, всю ночь читала? — спросила мама.

— Ага...

— А что читаешь-то? — поинтересовалась Изабелла.

— Книгу русского историка о войне с Гриндевальдом, — ответила Мораг и с жаром продолжала: — Я не понимаю, почему у нас, когда говорят о той войне, то все в основном про Дамблдора и его дуэль с Гриндевальдом. А ведь в Европе страшная война шла шесть лет... И всех затронула. Я еще Риту Скитер недавно прочитала, ее новую книгу о Дамблдоре. Так странно все...

— Рита, конечно, способна кого угодно вывалять в грязи, но все дело в том, что факты она сообщает верные, и не выдумывает ничего... Другое дело — как их интерпретировать, — задумчиво произнесла миссис МакДугалл. — Я эту книгу о Дамблдоре тоже читала. Его отец действительно сидел за нападение на магглов, это все знали, но как-то со временем забылось... И с сестрой у них что-то не так было — об этом я тоже когда-то давно слышала. Что именно — не знаю, может быть, просто больна была... А может, и действительно сквиб, как Рита пишет... Дамблдор дружил с Гриндевальдом — это само по себе ничего не значит. Сколько ему лет-то тогда было? А вот то, что у нас вся война как будто сведена к той дуэли — тут ты права...

— Изабел, — повернулась к сестре Мораг. — А ты же видела... его? Ну, Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Да, видела, — кивнула Изабелла.

— Ну и... какой он? Говорят, страшный и на человека не похож...

— Кто говорит?

— Поттер, конечно — кто же еще?

Изабелла задумалась.

— Пожалуй, да, его можно испугаться. Он очень высокий и очень худой, совершенно лысый, и у него очень странный вид, да... И глаза — нечеловеческие. Он что-то сделал с собой... Вообще, я тебе скажу, у меня от него впечатление, что он какой-то весь изломанный. Говорят, он раньше другим был... Но, конечно, магическая сила в нем чувствуется, просто огромная мощь...

— А ты с ним не разговаривала?

— Нет, — покачала головой Изабелла. — Он только раз ко мне и обратился — на нашей свадьбе, когда поздравлял.

Мораг помолчала, потом задала новый вопрос:

— А твой муж? Какой он?

— Я даже не знаю, как тебе сказать, — Изабелла улыбнулась, пожав плечами. — Вот придет как-нибудь — увидишь. Он точно не страшный...

— А он тебя не обижает? — взволнованно спросила сестра.

— Нет, что ты... А кстати, тебе в школе никто ничего не говорил насчет меня?

— Ничего.

— Значит, забыли уже. И слава Мерлину... — сказала Изабелла. — Да и помнить-то некому, все, с кем я училась, уже школу давно закончили. А поговорить сейчас и так есть о чем... — она вздохнула.

— Изабел, — снова спросила Мораг, ее голубые глаза заблестели от любопытства, — а ты его, вправду, с детства любила? Помолвку не разорвала, а ведь в школе тебе из-за него житья не давали...

Когда в прошлом году Мораг приехала на летние каникулы домой, Рабастан уже был снова в Азкабане, и мама, хоть и сообщила ей о замужестве Изабеллы, велела молчать об этом и не приставать к сестре, которой и без того тяжело, с расспросами. И, конечно, сейчас Мораг хотелось знать все в подробностях.

— Ой... Не знаю даже, — медленно проговорила Изабелла. — Хотя — нет, конечно... Сначала просто назло всем. А потом... Мне казалось, что наверное, это нехорошо — помолвку разорвать, его не спрашивая... Мне его временами было так жалко...

По правде говоря, она и сама толком не могла объяснить причину своего тогдашнего упрямства, и удивилась, встретив понимающий и серьезный взгляд Мораг. Сестренка уже совсем взрослая, подумалось Изабелле. А она-то привыкла считать Мораг ребенком...

Часы пробили десять, и Мораг, залпом выпив остывший кофе и торопливо сжевав тост с сыром, побежала к себе — умываться, одеваться и причесываться. Через час она вышла из своей комнаты — очень хорошенькая в новом ярко-синем летнем платье и белых бусах — и, поцеловав на прощание маму и сестру, умчалась на свидание.

Мама спросила Изабеллу:

— Так, а мы с тобой чем займемся? Я сейчас собираюсь клубничный джем варить, а ты, наверное, иди к себе. Потом, когда я закончу, сходим в магазин — тебе много чего нужно купить, я вижу, пеньюар уже тесен...

— Я лучше тебе помогу, мамочка. Буду ягоды чистить. Я сегодня хорошо себя чувствую.

— Отлично. Ну, а если вдруг тебе плохо станет от запаха, то уйдешь в свою комнату. Я чарами кухню закрою, ты и не почувствуешь ничего.

Они сварили несколько банок клубничного джема. Изабелла чистила ягоды и с удовольствием облизывала ложку, которой мама мешала варево в котле. Правда, потом ей до дрожи захотелось маринованных мидий — а в доме их не оказалось, и домовой эльф был срочно послан в лавку.

Мораг вернулась часа через два после того, как ушла — бледная и расстроенная. Оказывается, Майкл впервые услышал, что ее сестра замужем за одним из ближайших сторонников Темного Лорда. Он очень возмутился и заявил, что Мораг должна порвать с Изабеллой все отношения. Давно следовало выбрать, с кем она — со светлыми или с темными волшебниками, а она до сих пор этого не сделала, очевидно, по глупости и слабохарактерности. Еще он сказал, что в книге Риты Скитер о Дамблдоре — сплошная ложь, и, если Мораг этому верит, то им не о чем больше разговаривать.

Миссис МакДугалл горестно ахнула, прижала младшую дочь к себе, гладя по растрепавшимся рыжим волосам, по вздрагивающим плечам. Изабелла, сама чуть не плача, сжала руку сестры в своей:

— Морри, ну сказала бы ты ему, что ты со мной поссорилась. Или что я вообще живу не здесь... Да с чего у вас обо мне речь-то зашла?

Мораг всхлипнула:

— Он спросил, что у меня нового, я сказала, что ты у нас теперь живешь... И что ты замужем за Лестрейнджем — он этого не знал.

Изабелла выпустила руку Мораг, закрыла лицо руками и прошептала:

— Морри... прости меня, сестричка. Прости...

— Ну что ты говоришь! За что тебя простить? Пусть катится... к драккловой бабушке... И вообще — не стала бы я врать про тебя, ни ему, ни еще кому-то... Парней много, а сестра у меня всего одна, — Мораг уже улыбалась сквозь слезы. Потом поцеловала сестру и сказала: — Я тебе кофточку свяжу для маленького... Сегодня же и начну, — вязать Мораг любила и умела.

— Да зачем же сегодня, куда спешить? — Изабелла погладила сестру по голове.

— А в школе некогда будет.

Мораг действительно тут же взялась за вязание — принесла в гостиную разноцветные мотки шерсти и спицы, и устроилась в кресле. Мими, лениво покатав клубок туда-сюда, улеглась на подоконнике и снова замурлыкала. Изабелла с миссис МакДугалл отправились в магазин и вернулись как раз к тому времени, когда пора было готовить ужин и ждать с работы отца. Миссис Дорн, видимо, задерживалась — но мама сказала, что она твердо обещала сегодня прийти.

Миссис Дорн появилась уже после ужина — она оказалась пожилой, но моложавой и очень миловидной женщиной, с приятным ласковым голосом, с седыми волосами, аккуратно уложенными в красивую прическу, в сером платье с белоснежным воротничком и в белом же старомодном чепце. Она называла Изабеллу "моя дорогая" и "лапочка", и говорила, пожалуй, немного слишком громко, но это не раздражало, а наоборот, успокаивало.

Когда Изабелла с миссис Дорн удалились в ее комнату, в дверь позвонили. Мораг побежала открывать — и не сдержавшись, ахнула, увидев того, чье лицо она много раз видела на плакатах Министерства магии, развешанных по всему Магическому Лондону.

В следующий момент Мораг все же опомнилась, и впустила гостя в дом. Но продолжала смотреть на него во все глаза. А он улыбнулся чуть насмешливо и сказал:

— Добрый вечер! Вы сестра Изабеллы, Мораг — верно? А меня вы, конечно, знаете...

Мораг кивнула и смущенно отвела взгляд. В прихожую вышла миссис МакДугалл.

— Здравствуйте, Рабастан, — ласково кивнула она.

— Добрый вечер, миссис МакДугалл... А можно мне видеть Изабел?

— Зовите меня просто — Констанция. А Изабелла сейчас занята, к ней пришла акушерка. Но вы проходите... — миссис МакДугалл показала рукой в сторону гостиной и сама направилась туда.

Рабастан, заикаясь и сам удивляясь вдруг напавшей на него застенчивости, спросил:

— А... зачем акушерка? Что с Изабел? Что-нибудь не так?

— С ней все хорошо, — успокоила его миссис МакДугалл, — но акушерка обязательно должна ее посмотреть...

Басти шел за хозяйкой, остро ощущая свою чужеродность здесь, в этом доме, таком мирном и счастливом — как будто он в этот июльский вечер принес с собой арктический холод... Он видел обращенный к нему ободряющий взгляд Констанции и испуганное любопытство в глазах рыжеволосой девушки, сестры Изабеллы — и чувствовал, что, наверное, должен что-то сказать, как-то поддержать беседу, чтобы произвести благоприятное впечатление, но ничего в голову не приходило.

От неловкости Рабастана спас тесть, который вышел в гостиную и позвал его в свой кабинет.

— Посидим здесь, поговорим, пока Изабелла не освободится, — он приглашающим жестом указал на диван, достал из бара бутылку виски и налил себе и Рабастану по трети стакана, предварительно бросив в каждый наколдованные кубики льда. — Твое здоровье!

Рабастан благодарно кивнул и взял свой стакан. Трой пристально взглянул на него и улыбнулся.

— Да... Вот уж не думал, что все так обернется. Буду откровенен — я очень сожалел о заключенном между нами договоре... Боялся, что разрушил Изабелле жизнь. Я и сейчас этого боюсь, честно говоря. Неизвестно ведь, чем все закончится. Я не слишком верю в вашу победу. Но, как бы то ни было, наш дом — твой дом. Здесь тебе всегда рады и никогда не выдадут. Помни это.

— Спасибо, — Рабастан смутился еще больше. — А почему вы не верите в нашу победу?

— Темный Лорд слишком скомпрометировал себя, — вздохнул тесть. — И вас — тех, кто пошел за ним. И добился он результатов, прямо противоположных заявленным когда-то целям. В глазах многих вы — террористы без какой-либо положительной программы, решающие все проблемы путем убийств. Сам ведь знаешь, что о вас пишут в "Пророке"...

— Я бы сказал, что все это несколько преувеличено, — невесело усмехнувшись, ответил Рабастан.

— Я понимаю, — кивнул МакДугалл. — Не следует безоговорочно верить газетам. Но большинство людей не способны критично воспринимать информацию... А вы ведь ничего не делаете, чтобы создать о себе положительное впечатление у обывателей.

— Пожалуй, вы правы. Но что мы сейчас можем сделать?

— Ты не думай, я тебя позвал не для того, чтобы выведать какие-нибудь секреты. Но я хотел бы, чтобы ты мне доверял.

— Сэр, в прошлый раз вы дали мне незарегистрированный порт-ключ. Но ведь это незаконно? И наверняка стоит больших денег...

МакДугалл улыбнулся и покачал головой.

— Это меня не разорило. А насчет его незаконности... Да, я пошел на это. Сразу после вашей свадьбы я обратился к своему хорошему знакомому из Отдела тайн... и он сделал этот порт-ключ по моей просьбе... Я не хочу, чтобы ты снова сел в Азкабан, чтобы моя дочь осталась вдовой... не хочу, чтобы мой внук рос без отца. Порт-ключ ты можешь активировать в любое время, и он перенесет тебя в любую точку мира. Вместе с Изабеллой. Это на тот случай, если все снова обернется к худшему для вас.

— Вы так уверены, сэр, что мы проиграем? — нахмурился Рабастан.

— Конечно, я в этом не уверен. Я вообще ни в чем не уверен. Только в том, что нам не нужна новая война. Если бы можно было ее избежать... — Трой горько вздохнул. — Хуже всего, что тень брошена и на Слизерин в целом, и на все чистокровные семьи. Только представь Хогвартс без Слизерина, и Магическую Британию, где всем заправляют магглокровки, а старинные семьи, древние традиции — все это втоптано в грязь... А так и будет, если Темный Лорд потерпит поражение. И едва ли вы все уцелеете... Мне кажется, что ты не глуп, и сам это понимаешь... Но вот понимает ли Темный Лорд, что поставлено на карту? У меня нет уверенности.

Рабастан промолчал — у него этой уверенности тоже не было.

— Мы стоим на грани катастрофы. Война в любом случае грозит падением Статута. В истории нередко случалось, что войны заканчивались плачевно и для побежденных, и для победителей. Хотя... — МакДугалл нахмурился и умолк, как будто что-то вспомнил, — и без войны в последнее время все к тому шло. И в самом невыгодном положении находятся чистокровные. У магглокровок есть еще и маггловский мир, а у нас — никакого другого нет, в маггловском мире мы — чужие... Нет, приспособиться можно ко всему, но мы — не они, мы другие, и с этим ничего не поделаешь.

Трой протянул Рабастану коробку с сигарами, они взяли по одной и закурили, потом хозяин налил себе и гостю еще виски, и снова заговорил:

— Знаешь, почему я не пошел за Темным Лордом в свое время? Уж слишком красиво у него все выходило на словах... И уже тогда он был слишком склонен к театральным эффектам. Если не ошибаюсь, сейчас эта склонность в нем усилилась?

Рабастан кивнул. А МакДугалл продолжал:

— Вот. Так я и думал. А еще было заметно, что он с легкостью может зайти слишком далеко... Осторожности в нем не чувствовалось. И в итоге получается, что перспективы у нас весьма печальные. У Темного Лорда одни крайности, у Дамблдора и его людей — другие. А секрет успеха в политике — под успехом я разумею не способность набрать сторонников, и даже не захват власти, а реализацию поставленных задач... Так вот, секрет успеха — в умеренности, в гибкости, умении найти компромисс... Крайностей же следует избегать. Хотя, — добавил он после недолгого молчания, — если бы я был тогда твоим ровесником, то, наверно, тоже поддался бы... Так что я тебя понимаю...

Рабастан внимательно слушал, потом, собравшись с мыслями, ответил:

— Знаете... вы во многом правы. Я очень благодарен вам. Но не вижу, что можно изменить сейчас. И бежать никуда не собираюсь.

Трой задумчиво кивнул.

— Разумеется, сейчас тебе нет надобности бежать. И я был бы рад ошибиться в своих предположениях. Я от души желаю, чтобы тебе не пришлось покинуть Британию, а нам — расстаться с Изабеллой... Но кто знает, как все обернется? Может быть, порт-ключ тебе все же пригодится, — он встал из-за стола. — Ладно, пойдем в гостиную к дамам...

Они вышли из кабинета в гостиную, где Изабелла с матерью о чем-то вполголоса говорили, а Мораг вязала на спицах что-то разноцветное.

Увидев Рабастана, Изабелла порывисто встала и подошла к нему — ее глаза сияли от радости. Она взяла его за руку и шепотом спросила:

— Ты останешься?

— Останусь, — кивнул он.

— Рабастан, вы, наверное, голодны, — сказала миссис МакДугалл. — Изабел, я велела Корки подать ужин, идите в столовую.

— Спасибо, мама. Басти, пойдем...

На столе стояло большое блюдо с хорошо прожаренным мясом, источающим соблазнительный аромат, жареной в сухарях цветной капустой и молодой картошкой, посыпанной зеленью.

— Может быть, ты вина выпьешь? — спросила Изабелла и, не дожидаясь ответа, позвала: — Корки! Принеси вина. Красного.

Эльф принес бутылку и бокал, а Рабастан, ощутив, что действительно проголодался, сел за стол. Пока он ел, жена сидела рядом, накладывала ему на тарелку еду, наливала вина и что-то говорила со счастливой улыбкой — он потом не мог вспомнить, о чем она говорила, но впечатление осталось такое, какое бывает от светлого, радостного сна.

Пришла пушистая белая кошка, с мурлыканьем потерлась о ногу Рабастана и выпросила у него кусочек мяса.

— Мими, как тебе не стыдно?! Ты недавно съела больше меня... — засмеялась Изабелла.

Басти чувствовал, как постепенно оттаивает, как тепло и уют этого дома проникают в его душу, веселые огоньки свечей изгоняют холод, мрак и ощущение нависшей над ними всеми угрозы... Потом жена повела его в свою комнату, и там, за закрытой дверью, обняла его так, словно они не виделись по меньшей мере год, и сама расстегнула на нем мантию — куда только девалась ее прежняя девичья застенчивость?

Он ушел рано утром. Изабелла напоила его кофе, проводила до дверей и видела, как он аппарировал. Вернувшись в спальню, снова легла и собралась еще немного поспать — но заснуть не смогла. Без него комната вдруг показалась ей холодной и неуютной. С полчаса проворочавшись, она встала. Из-за неплотно прикрытой двери с кухни доносился запах поджаренного хлеба — мама уже начинала готовить завтрак.

Небо над Литтл-Уингингом было синим-синим — ни облачка. Стояла тридцатиградусная жара при полном отсутствии ветра. Два человека в мантиях и на метлах, висящие над кварталом, где находился дом Гарри Поттера — вернее, его маггловских родственников, — просто изнемогали от этой жары, когда даже действия охлаждающих чар хватало ненадолго. Один из двоих, светловолосый и худощавый, вытирая лоб белоснежным платком с вышитой монограммой, проворчал:

— Сейчас бы пива выпить… Рэй, скоро там Лестрейнджи прилетят?

— Еще пятнадцать минут, — посмотрев на часы, ответил другой, брюнет с сильной проседью в волосах и небольшой бородкой. — Подожди, нам еще у Милорда надо будет отчитаться…

Упивающиеся смертью Мальсибер и Эйвери продолжали уныло висеть в воздухе, время от времени поглядывая вниз. Наконец в отдалении показались еще двое на метлах.

— Ну наконец-то! — нетерпеливо воскликнул Эйвери. — А почему Басти с Руквудом, а не с братом? Где Руди? — удивился он, приглядевшись к приближающимся фигурам.

— Привет, Басти! Доброго дня, Августус! — Мальсибер помахал вновь прибывшим. — А мы думали, нас Басти и Руди сменят.

— Долохов мистера Руквуда отвлекает разговорами, — усмехнулся Рабастан. — Вот Повелитель и поставил нас в пару с ним. А Руди — с Антонином.

— Отвлекает от чего? — удивился Мальсибер.

— Добрый день, джентльмены… Я должен рассчитать максимальную плотность материала, которую способно пробить Экспульсо, выполненное палочкой с сердцевиной из когтя мантикоры, — скрипучим голосом пояснил Августус Руквуд. — Это задание Повелителя. А Долохову скучно, и он мне постоянно мешает.

Только сейчас Мальсибер и Эйвери заметили, что к рукоятке его метлы привинчено нечто вроде пюпитра, на который крепился лист пергамента, покрытый какими-то формулами, а за ухо у Августуса заложено перо. Они с уважением взглянули на старшего товарища. Рабастан спросил:

— Ну, как тут дела? Все спокойно?

— Абсолютно, — ответил Мальсибер. — Не знаю, почему Повелитель так уверен, что Поттер просто не аппарирует отсюда в другое место. Он ведь может это сделать в любой момент. Наверняка он уже умеет аппарировать. А мы тут караулим неизвестно что, ждем у моря погоды...

— Согласно последним инструкциям Департамента магического правопорядка, — объяснил Руквуд, — подключение этого дома к каминной сети, использование здесь порт-ключа и попытка аппарации являются правонарушениями, которые караются тюремным заключением.

— Ну и что? — усмехнулся Мальсибер. — Нет, понятно, что в камине человека можно легко перехватить… Но почему Поттер не может убраться порт-ключом или аппарировать? Ему и так, и этак придется скрываться, так какая разница?

— Поттер несовершеннолетний, и сам аппарировать не имеет права. Сделать порт-ключ он вряд ли способен, значит, тут необходимо участие, во-первых, совершеннолетнего, и во-вторых, достаточно искусного волшебника, — Августус поправил очки. — Отсюда аппарировать запрещено не только Поттеру, но и кому-либо другому.

— И что, никто в Ордене не желает рискнуть своей свободой ради Избранного? — покачал головой Мальсибер. — Да пока дойдет до Министерства, пока Тикнесс скажет Яксли… Мальчишку за это время можно доставить куда угодно и спрятать, и самому спрятаться.

— А как они вообще собираются вывозить отсюда Поттера, в таком случае? — недоуменно спросил Рабастан.

— Повелитель считает, что на метлах, — пожал плечами Руквуд. — Поттер прекрасно летает на метле.

— То есть жизнью рисковать они готовы? Ведь это все равно опасно — как бы он хорошо ни летал, в воздухе его легко можно захватить, — усомнился Мальсибер. — Соблюдать правила в их положении глупо, это просто самоубийство...

— Это у нас Орден Феникса теперь такой законопослушный стал? — насмешливо произнес Эйвери. — А помните, как Дамблдор создал порт-ключ прямо на глазах у министра?

Еще бы они этого не помнили… Самое сокрушительное поражение, какое когда-либо терпели Упивающиеся смертью — поход в Отдел тайн, где появившийся под конец сражения Дамблдор связал их всех одной веревкой…

Но вообще-то, это на самом деле было очень странно — неужели члены Ордена Феникса действительно готовы подвергнуть смертельной опасности и себя, и Поттера, лишь бы не нарушить закон?

— В конце концов, можно переместиться с помощью эльфа, — заметил Эйвери.

— Разве у Поттера есть эльф? — недоверчиво спросил Рабастан. — Откуда? Джеймс после смерти родителей всех разогнал, наслушался маггловских бредней...

— И что, неужели в Ордене больше никто не держит эльфов? — удивился Эйвери.

— Джентльмены, вы так обеспокоены безопасностью Поттера... — с иронией сказал Руквуд, качая головой. — Предоставьте эту заботу Ордену Феникса. Ваша задача состоит в том, чтобы воспользоваться их оплошностью, и Поттера наконец поймать... Иначе — я никому из вас не завидую.

— А вы, Августус, разве не примете участия в завтрашней погоне?

— Нет, Повелитель приказал мне оставаться в Малфой-мэноре...

Мальсибер и Эйвери переглянулись с Рабастаном — да, в этом был смысл, ведь Руквуд действительно летал не слишком быстро, и ни особой меткостью, ни ловкостью не отличался — Темный Лорд ценил его совсем за другие заслуги и умения. Так что решение Повелителя — привлечь к операции по захвату Поттера прежде всего боевых магов — было разумным.

Наконец Мальсибер и Эйвери распрощались с Руквудом и Лестрейнджем и улетели. Руквуд погрузился в свои вычисления, время от времени обозревая окрестности, а Рабастан, сделав круг над маггловским кварталом, предался собственным мыслям.

Завтра ближе к ночи Поттера и Орден Феникса будут ждать тридцать человек — на утреннем собрании Темный Лорд наконец определился с планом захвата. Но присматривать за домом все равно не помешает — каждые шесть часов одну пару наблюдателей сменяла другая, ни на минуту не упуская из виду Тисовую улицу, аккуратный коттедж с садом и лужайкой и его обитателей. А завтра, по всей вероятности, Поттер наконец будет пойман. И Темный Лорд его победит. Или...

Конечно, Поттер уже не ребенок, мальчишка не только вырос, но и научился неплохо драться — в чем они и сами убедились в Отделе тайн. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Упивающиеся смертью тогда просто растерялись, увидев детей, и конечно, никто из них изначально не ожидал, что придется вступать в битву, тем более со школьниками... Было как-то неловко и даже стыдно, что величайший волшебник мира намерен сразиться с мальчишкой, который еще даже школу не закончил. А еще более странно, что Темный Лорд его воспринимает как серьезного соперника.

И что будет дальше? Возможно, Повелитель на этом успокоится. А возможно, и нет...

Вообще, если бы Повелитель тогда, в далеком уже восемьдесят первом году, не пошел к Поттерам — что было бы? Они добились бы проведения выборов, выиграть которые Темному Лорду не составило бы труда, а потом... Отец Басти, когда-то учившийся вместе с Повелителем, говорил, что того всегда больше увлекала чистая наука и преподавание, нежели политические интриги. Поэтому он, скорее всего, со временем занял бы место Дамблдора — а в министерском кресле сидел бы преданный ему человек.

И они не провели бы в Азкабане пятнадцать лет. Эти годы у каждого из них просто вычеркнуты из жизни, потеряны зря.

Темный Лорд в ночь своего возрождения сказал, что пока не прощает тех, кто остался на свободе, но не пытался его искать — и назначил им испытательный срок в тринадцать лет. С тех пор он не раз давал понять, что считает истинно верными и безоговорочно доверяет только тем из своих последователей, кто сидел за него в Азкабане.

Однако говорить Повелитель может все, что угодно — на деле же бывшим узникам не стоит рассчитывать на ключевые должности в Министерстве, Визенгамоте и Хогвартсе. Яксли, Снейп, брат и сестра Кэрроу — может быть, они и не проявили в свое время такой преданности, как Лестрейнджи и Барти Крауч-младший, но зато они не выпали из жизни, не потеряли прежних навыков, и при этом приобрели неоценимый опыт, хорошую репутацию и полезные связи. Хотя в боевых операциях они уступают и братьям Лестрейндж, и Белле, да и Долохову, который, несмотря на возраст, не утратил ни твердости руки, ни остроты ума.

И все же по правую руку от Повелителя сидит не Долохов, не Рудольфус, и даже не Белла, а Снейп. Его прочат в директора Хогвартса, а Кэрроу — в его заместители, хотя Амикус с Алекто и учились неважно, да и вообще не слишком подходят для работы в школе... Яксли же готовится возглавить ДМП. И ничего удивительного — любой скажет, что опытный бюрократ лучше справится с этими обязанностями, чем человек, проведший почти полжизни в тюрьме.

Если бы Рабастан не попал в Азкабан, он тоже мог бы надеяться на влиятельную должность в ДМП или в Аврорате, а Рудольфус занял бы место покойного отца в Визенгамоте — впрочем, это и сейчас еще возможно.

А еще, если бы не тюрьма, то Рабастан с Изабеллой были бы давно женаты...

Вспомнив о жене, Басти подумал, что устал от войны, и ни должность в Министерстве, ни какие бы то ни было привилегии его не прельщают — он хотел бы просто мирно жить в Лестрейндж-холле со своей семьей. И он найдет, чем заняться — большое поместье требует хозяйской руки.

Рабастану пришли на ум слова тестя — о том, что он не очень-то верит в победу Темного Лорда... "Возможно, он и прав... Ведь Повелитель, гоняясь за Поттером, понапрасну теряет время и силы, и что хуже всего — мало-помалу утрачивает чувство реальности. А тем временем его противники сумеют организовать вооруженное сопротивление — они и сейчас не дремлют, развернули такую пропаганду, что, если почитать "Пророк", то кажется, во всем, что бы ни происходило плохого в Англии, виноваты исключительно Темный Лорд и его организация. Даже ураганы и прочие стихийные бедствия нам приписывают...".

Басти не считал, что Гарри Поттер обладает какой-то исключительной силой или способностями, дающими ему преимущество перед Темным Лордом — он полагал наиболее вероятным, что произошедшее в доме Поттеров в ту ночь было ловушкой, куда Повелителя искусно заманили, чтобы убить, но почему-то не смогли довести задуманное до конца. Похоже, что Повелитель и сам не понял, что именно тогда случилось — однако, будучи склонен к суеверным страхам, решил, что мальчик — орудие Судьбы, или Высших сил, или чего-то в этом роде. И чем дальше, тем больше он в это верит... Хотя все можно объяснить вполне естественными причинами — в ночь своего возвращения Темный Лорд просто был еще не в форме, и поэтому дуэль с мальчишкой закончилась его поражением. А в Министерстве Поттера прикрыл Дамблдор.

Но насколько же было бы лучше для всех, если бы Повелитель, возродившись, не повторял прежних ошибок! Уж слишком дорого его ошибки обходятся — и ему самому, и организации, и Магической Британии, в конце концов... А он просто одержим своей навязчивой идеей о победе над мальчишкой, чем и пользуются его враги.

Тут Рабастан вдруг подумал о Гарри Поттере — интересно, каково это, быть тем, кого считают Избранным, от кого ждут беспримерных подвигов, тем, кого боится самый великий и могущественный волшебник? А ведь ему только семнадцать... Басти вспомнил себя в семнадцать лет и усмехнулся — от него никто ничего подобного не ожидал, скорее наоборот. А у Поттера и согласия не спрашивали. И каково парню с этим жить?

Ему даже стало жаль мальчишку, которого завтра или послезавтра наверняка убьет Темный Лорд (1). Да ведь и для Ордена Феникса Поттер — не что иное, как приманка, на которую они поймали своего врага... Жертва, приготовленная на заклание, во имя добра и света. Тьфу...

Несмотря на палящее солнце, его пробрала дрожь, он даже оглянулся — нет ли поблизости дементоров? Но здесь был только Руквуд, занятый своими расчетами. Нет, это его собственное сердце замирает, стоит ему подумать о конечной цели всей операции. Разумеется, Рабастан не забудет о своем долге, не пойдет на поклон к Грюму или Скримджеру. Да и Ордену Феникса вовсе не спасение мальчишки нужно — иначе еще тогда, в восемьдесят первом, его с родителями спрятали бы получше. Странно, что такая простая и в общем-то очевидная мысль, похоже, не приходила Поттеру в голову — иначе он давным-давно послал бы и Дамблдора, и Темного Лорда на хрен к Мордреду, и сбежал... Хотя ему и бежать-то не к кому — никакой родни у мальчишки не осталось, кроме этих магглов, которые, кажется, его не очень-то жалуют. Был крестный, Блэк — но толку-то от него...

Басти покосился на Руквуда, который в этот момент оторвался от своего листка с формулами, снова заложил перо за ухо, взмахнул палочкой и произнес: "Акваменти", глотнул воды, а потом пролетел по кругу, внимательно следя за тем, что происходило внизу. Интересно, что думает этот ученый сухарь и педант о поимке Поттера? Басти хотел было спросить об этом у своего напарника, но так и не решился — да и Августус наверняка бы ушел от разговора, ответив вопросом на вопрос, как он часто делал...

Время тянулось медленно. Рабастан видел, как из дома вышла высокая худая блондинка, как она направилась в ближайший магазин и вскоре вернулась с большой сумкой. Видел он и Поттера, который поливал цветы на клумбах перед домом. Потом пришел белобрысый здоровенный парень, а ближе к вечеру на автомобиле приехал толстый маггл.

К концу дежурства настроение у Рабастана испортилось окончательно — настолько бессмысленным казалось ему и его сегодняшнее занятие, и то, что им предстоит завтра.

Примечание:

(1) Если прочитать внимательно в каноне сцену погони УПСов за орденцами в главе "Семь Поттеров", то выглядит очень странным, что ни одного "Поттера" они не поймали и ни одного орденца не убили (только Снейп случайно покалечил Джорджа, да сам Лорд убил Грюма). При этом УПСов было по крайней мере в два раза больше — неужели отборные бойцы Темного Лорда были так плохи? Конечно, нет. Ясно, что это очередной "рояль" от автора, но куда более естественно предположить, что УПСам просто не хотелось в этом участвовать.

Смерть Гарри никому из них не была нужна, он им ничего плохого не сделал, а к тем политическим целям, которые они, очевидно, преследовали, вступая в организацию, противостояние Лорда и Поттера не имело никакого отношения. Вполне вероятно, что оно вообще представлялось им совершенно бессмысленным и ненужным, или даже просто вредным.

На следующий день погода резко испортилась, северный ветер принес холодный дождь, который прекратился только к вечеру. Все, кто должен был участвовать в поимке Гарри Поттера — тридцать человек — собрались в большой гостиной Малфой-мэнора.

Рабастан подумал, что, похоже, не его одного одолевают сомнения. Упивающиеся смертью избегали смотреть друг на друга и разговаривали неестественно спокойными голосами. Только у Беллы взгляд был гордый и прямой, она казалась очень серьезной и собранной, озабоченно проверяя свою палочку и расправляя складки на мантии. Северус Снейп как изваяние застыл в углу у камина, и ничего нельзя было прочесть по его невозмутимому лицу.

Вошел Темный Лорд. Он поднял палочку — ту самую, которую отнял у Люциуса, — призывая всех к молчанию, но это было излишним — стоило ему появиться, как разговоры оборвались сами собой, и все взоры обратились на него.

— Итак, сейчас вы летите в Литтл-Уингинг, и окружаете дом Поттера. Как только Поттер и сопровождающие его люди поднимутся в воздух — хватайте их. Поттер — мой, а с остальными делайте, что хотите... Я буду неподалеку наблюдать за вами — после вашего прошлогоднего провала в Отделе тайн я не могу положиться на вас в полной мере... — при этих словах Темный Лорд презрительно скривил губы и кивнул в сторону Люциуса, который тоже находился в гостиной — стоял у окна, скрестив руки на груди и глядя пустыми глазами в одну точку.

Рабастан понял, что Люциус не может оторвать взгляда от своей палочки в чужих руках — палочке Малфоя было несколько веков, и всегда ее носил старший в роду. После смерти Абраксаса она перешла к Люциусу, который, в свою очередь, должен был когда-то передать ее своему сыну...

К хозяину дома подошел Руквуд и что-то прошептал ему на ухо, после чего увел за собой. А Темный Лорд взглянул на часы, и сказал:

— Пора!

Все вышли во двор, сели на метлы и полетели по направлению к Лондону — Литтл-Уингинг был столичным пригородом. Вскоре они были уже на месте. Тридцать человек на метлах расположились в воздухе, образуя круг. Они видели, как уехали дядя, тетя и кузен Поттера, и двое волшебников с ними. Видели, как прилетели члены Ордена Феникса чуть ли не в полном составе, вошли в дом и долго не появлялись...

— Чего они там копаются? — раздраженно проворчал Амикус Кэрроу и сплюнул вниз.

— Амикус, а ты можешь кому-нибудь из них на голову попасть? — с интересом спросил Селвин.

— Могу, — ответил Кэрроу.

— Хватит! — раздраженно прикрикнула на них Белла. — Не время развлекаться! Вы так и Поттера провороните...

— Кто бы говорил, — оскалился Амикус. — Меня в Отделе тайн не было, в отличие от...

— Ах ты... — со злостью прошипела Белла, направляя на Амикуса палочку.

— Белла, оставь их... — негромко сказал Рудольфус жене. — Не связывайся...

Она послушалась и убрала палочку, но продолжала ворчать:

— Ну погоди, вот вернемся, я тебе покажу...

В это время несколько человек вышли на крыльцо дома, расселись по парам — кто на метлах, кто на фестралах, а еще двое — в одном из которых все без труда узнали Хагрида — на маггловскую повозку, называемую мотоциклом, и взлетели. Они направлялись прямо в центр круга. И тут кто-то заорал:

— Что за... Мордред и его мать! Который из них Поттер?

Поттеров было семь, и каждый летел с одним сопровождающим волшебником.

Упивающиеся смертью выхватили палочки, из них полетели красные и зеленые лучи, но ни один не достиг цели. А "Поттеры", увидев, что их ждали, бросились врассыпную, все в разные стороны.

— Надо разделиться на группы! — закричала Белла. — И преследовать каждую пару!

Для себя она выбрала девушку на метле, с ярко-розовыми волосами и в форме аврора, в которой узнала свою племянницу Нимфадору Тонкс — из-за этой девчонки она натерпелась стыда на недавнем общем собрании, где Темный Лорд прошелся насчет брака девицы из семейства Блэк с оборотнем... Рудольфус, Рабастан и Амикус, которые оказались ближе всех, присоединились к Белле.

Погоня длилась долго. Рабастан, которым со вчерашнего дня овладела какая-то странная апатия, бросал заклятия, не целясь. Он заметил, что его брат, кажется, тоже не слишком старается попасть. Амикус вообще особенной меткостью не отличался, но один раз чуть не сшиб Тонкс с метлы Ступефаем. Белла была куда более искусным и опытным бойцом, она сейчас не размахивала палочкой — берегла силы, и сосредоточилась на том, чтобы сначала догнать свою добычу. Она неслась как черный вихрь, шпильки из ее прически рассыпались, и волосы развевались по ветру. Гекату, Богиню ночи и покровительницу колдунов напоминала она. Расстояние между ней и преследуемыми неумолимо сокращалось. Когда Белла уже готовилась поразить цель, мальчишка, сидевший впереди Тонкс, обернулся, и метнул из своей палочки Ступефай.

Кроваво-красный луч ударил Рудольфуса прямо в голову. Он потерял сознание и свалился с метлы, камнем полетев вниз. Рабастан не сразу осознал, что произошло — другой красный луч в это мгновение чуть не попал в него самого — но, увидев, как Белла разворачивается в воздухе, прекращая погоню (1) — понял, что случилось нечто ужасное. И, как только до него дошло, что это его брат сейчас разобьется — устремился к земле, войдя в крутое пике, так что ветер свистел в ушах... Он успел — ярдов за десять до земли остановил падение, применив Левикорпус. "Слава Мерлину, что Северус это заклинание придумал... Вроде бы для смеха, а скольким оно жизнь спасло", — мелькнула мысль.

Уже очутившись на твердой поверхности и бережно опустив Рудольфуса на землю, он в изнеможении сел рядом, нашел на шее у брата слабый пульс, наклонился к его лицу — дышит ли? — и заплакал без слез, содрогаясь всем телом. Подоспевшая чуть позже Белла, шатаясь, подошла к ним, выдохнула:

— Жив?

Рабастан кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова. Белла тоже опустилась рядом, посмотрела на лицо мужа, бледное, точно восковое, с закрытыми глазами, дотронулась до его руки, потом горестно покачала головой:

— Мерзкий мальчишка! Я ведь Тонкс упустила...

— Лети, догоняй, если хочешь... — устало произнес Рабастан. — Я и сам могу доставить Руди в Малфой-мэнор.

— Спасибо, — сказала Белла. Оседлав метлу, она снова взмыла вверх и растворилась в ночном небе.

Рабастан позвал Бонни, которая, увидев "хозяина Рудольфуса" без сознания, испуганно и жалостливо ойкнула. Он велел эльфийке перенести их в Малфой-мэнор — аппарировать вместе с Рудольфусом, когда брат в таком состоянии, было опасно.

Защитные чары мэнора не пропускали никого, кроме тех, у кого было специальное разрешение, дальше ворот — у Рабастана и Рудольфуса такое разрешение, конечно, имелось, в отличие от Бонни. Поэтому служанка смогла переправить их только к воротам. Но там уже Рабастан знал, как попасть внутрь — он поднял в приветственном жесте левую руку, и тяжелые кованые ворота словно растаяли. Отпустив эльфийку, он пошел к дому, осторожно левитируя перед собой Рудольфуса.

Дойдя до крыльца, он увидел выбежавших навстречу Нарциссу и Драко. При виде бесчувственного тела Нарцисса вскрикнула и залилась слезами, а Драко побледнел еще больше. Басти хрипло сказал:

— Он жив, но ранен... Без сознания...

Подошедший Люциус позвал двух эльфов, которые перенесли Рудольфуса в его комнату. Хозяева мэнора и Рабастан поспешили вслед за ними. Эльфы быстро и ловко раздели раненого и уложили на кровать. Появился Руквуд — осмотрев Руди, он покачал головой, что-то пробормотал, а потом велел эльфам принести укрепляющего зелья — оно в любом случае не повредит — и осторожно влил две ложки в рот пострадавшего.

Со двора послышался шум — видимо, кто-то еще вернулся с задания. Малфои и Руквуд торопливо вышли, оставив Басти одного с братом. Он не знал, сколько так просидел, сжимая руку Рудольфуса и неотрывно глядя на его лицо, на плотно сжатые губы и закрытые глаза, когда дверь комнаты снова открылась, и вошел Долохов. Он явно был нетрезв.

— Ну что там? Поймали? — спросил Басти без всякого интереса.

— Поттер снова ушел, представляешь? — Антонин уселся в кресло, хотел было закурить, но, посмотрев на Рудольфуса, передумал и спрятал портсигар в карман мантии.

— А... ну и х** с ним, — махнул рукой Басти.

— Повелитель в гневе, — вздохнул Долохов.

— Да ну его... Постой, ты сказал, Поттер ушел? Его не поймали? А кого поймали?

— Вообще никого... Басти, ты что — головой ударился? Как-то ты медленно соображаешь...

— Да нет... Тони, расскажи, что там было... — Басти наконец опомнился и, выпустив руку брата, повернулся к Долохову. — Ты сам за кем гнался?

— За Кингсли. Я еще не все знаю. Но... все плохо. Никого мы не поймали, только Грюм мертв — его Повелитель сам убил. И еще Северус кого-то порезал... Того, кто изображал Поттера. А настоящий Поттер был с Хагридом.

— А как узнали? — с любопытством спросил Басти.

— Он применил Экспеллиармус к Стэну Шанпайку — ну, помнишь, мальчишка-кондуктор, он не наш был, его из Азкабана вместе с нами освободили, и там же завербовали? Пожалел, значит, Поттер его — правда, до этого он взорвал коляску мотоцикла, и взрывом убило Харпера и Мортона... (2) — Антонин помрачнел.

Басти враз охрипшим голосом пробормотал:

— Кто еще погиб из наших?

— Дрэйк — его Кингсли убил (3)... И еще... — тут голос Долохова дрогнул, — Дэвис...

— Мерлин... — прошептал Басти. — А его кто?

— Артур Уизли... Ступефаем.

Рабастан в ярости сжал кулаки и выругался. Оба помолчали. Потом Антонин продолжал:

— Фарли найти не могут — может быть, он тоже... И раненных много... А Повелитель сначала гнался за тем, которого Грюм охранял, потом за Кингсли, ну а потом уже, когда поняли, что настоящего Поттера везет Хагрид — за ним... Только опять ничего не вышло — палочка Люциуса сгорела...

— Как? — Рабастан в ужасе уставился на Антонина.

— Не знаю, как, — пожал плечами Долохов. — Прямо мистика какая-то... Да, Орден Феникса мы зря недооценивали... — он вздохнул, произнес что-то по-русски и предложил: — Басти, давай выпьем?

Рабастан кивнул. Долохов извлек из кармана мантии фляжку и протянул ему.

— Тони... Как ты думаешь... в пророчестве правда? — шепотом спросил Рабастан. — Я думаю, Повелителю надо перестать гоняться за мальчишкой. По правде говоря, я уже боюсь...

— Повторения того Хэллоуина? — понимающе кивнул Долохов. — Я сам об этом думал. Да только мальчишка теперь сам от Повелителя не отстанет, вот в чем дело. И Орден тоже... Так что отступать нам поздно...

Рабастан отхлебнул из фляжки и вернул ее Антонину. Тот тоже сделал пару глотков и опять спрятал в карман.

На следующий день Рудольфус пришел в себя — у него ничего не болело, но он потерял зрение — перед глазами была сплошная чернота. Северус Снейп вместе с Руквудом долго осматривали его, светили в глаза Люмос, водили над ним палочками, чертили в воздухе руны, потом совещались о чем-то. И наконец удалились в библиотеку, чтобы с помощью старых книг выяснить, можно ли вылечить Рудольфуса.

К этому времени стало известно обо всех потерях — еще несколько человек были ранены, некоторые из них серьезно — как Трэверс, который при падении сломал спину. Но их состояние не внушало опасений, все они должны были поправиться. Мальсибер чуть не погиб — врезался в кирпичную стену, появившуюся из мотоцикла Хагрида, метла его разлетелась вдребезги — но Эйвери спас друга, поймав его в воздухе (4). Правда, потом Эйвери и сам был сброшен с метлы заклятием Поттера, но ему посчастливилось зацепиться мантией за дерево.

Тело Фарли было найдено неподалеку от дома Андромеды Блэк, в замужестве Тонкс — у него оказалась переломана шея. Селвин видел, как Хагрид спрыгнул со своего разваливающегося на куски мотоцикла прямо на Фарли (5).

Гнев Повелителя обрушился на Люциуса, который заикнулся было о том, чтобы заказать Олливандеру новую волшебную палочку для себя — Темный Лорд запретил ему и думать об этом. Мастеру волшебных палочек тоже не поздоровилось — ведь идея использовать для поединка с Поттером чужую палочку, принадлежавшая Олливандеру, принесла лишь разочарование. И все стало еще непонятнее и страшнее...

Примечания:

(1) Белла пыталась убить Тонкс — об этом сама Тонкс говорит — но не убила. Я предполагаю, помешало ей то, что Рон, летевший под видом Гарри вместе с Тонкс, ранил Рудольфуса в голову Ступефаем (об этом опять же говорит сама Тонкс в главе "Павший воин").

(2) В главе "Павший воин" Гарри говорит, что сбросить человека с метлы на высоте не меньше 50 ярдов (примерно 15-этажный дом) — значит, убить его. Именно поэтому он щадит Стэна.

(3) О том, что двое их преследователей ранены, а один, возможно, убит — говорит сам Кингсли в главе "Павший воин".

(4) В главе "Семь Поттеров", когда Хагрид наколдовал кирпичную стену, один из УПСов налетел на нее, его метла сломалась и он стал падать. Но другой пришел товарищу на помощь. Имена этих УПСов не названы, но почему это не могли быть Мальсибер и Эйвери?

(5) Хагрид действительно прыгнул сверху на УПСа, преследующего их, после чего они оба стали стремительно падать на землю (глава "Семь Поттеров"). Вполне вероятно, что там действительно перелом шейных позвонков, и не только.

Таких тяжелых, наполненных тоской и дурными предчувствиями дней, как те, что последовали за неудачной попыткой похищения Гарри Поттера, в жизни Рабастана не случалось уже давно. Он почти не спал — не мог из-за постоянно лезущих в голову мрачных мыслей. Ему казалось, что даже в Азкабане в первый раз — и то было легче. Но может быть, так только казалось теперь — а тогда они с Рудольфусом просто были молоды, упрямы и злы, и держались, сами не зная для чего, даже не слишком веря в то, что когда-то окажутся на свободе. Конечно, все они владели окклюменцией — но ведь чтобы ею воспользоваться, необходима воля к сопротивлению, которая, в свою очередь, должна на что-то опираться. Беллу в Азкабане поддерживала яростная, слепая вера в грядущее возвращение Повелителя, а Рудольфуса — любовь к неверной жене, с которой они, впрочем, всегда оставались друзьями.

Рабастан тогда ясно понимал, что у него лишь две возможности: или он когда-нибудь выйдет из тюрьмы — что было маловероятным, — или просто умрет в этих стенах. Нет, еще можно было пойти на сотрудничество с Визенгамотом — Каркаров ведь купил себе свободу такой ценой. Но этот шанс Рабастан отверг, и больше всего на свете боялся сломаться. Лучше сразу отбросить всякую надежду, но никогда ни о чем не просить тех, кого он презирает всей душой. Смерть его не пугала: не зря же они называют себя Упивающимися смертью — думал он с мрачной иронией. Иногда он завидовал Барти Краучу, для которого все уже закончилось — не прошло и года, как дементоры вынесли его тело из камеры. То есть, это они тогда думали, что Барти умер...

Все оказалось неизмеримо сложнее, чем представлялось в молодости. Навязчивая идея Повелителя насчет Гарри Поттера все больше граничила с безумием, однако Долохов был прав — Темный Лорд уже вступил в эту игру, где либо он, либо Поттер должен умереть. И вместе с Повелителем в игру втянуты все его сторонники. Могли ли они тогда, двадцать лет назад, с гордостью принимая Темную Метку, слушая, как Повелитель говорит о процветании Магической Британии, о сохранении древних традиций волшебного мира — могли ли они знать, к чему в итоге придут? К нелепому противостоянию со школьником. Взрослые, опытные и искусные, уважающие себя волшебники — и мальчишка-шестикурсник, даже без особых способностей и умений, как говорит Северус... Но почему-то на Поттера возлагал надежды Дамблдор — и это обстоятельство внушало иррациональный страх — и самому Лорду, хотя он в этом не желал признаваться, и не только ему...

К тому же Рабастан боялся, что потеряет брата — Рудольфус пришел в сознание и мог говорить, но был так слаб, что не мог держать палочку. И это выражение лица, которого Басти никогда раньше у брата не замечал — бесконечно усталое и нечеловечески спокойное, как будто Руди уже наполовину покинул этот мир. Хотя, может быть, это от того, что он сейчас ничего не видит...

Снейп и Руквуд все еще пропадали с утра до вечера в библиотеке Малфоев, но пока не нашли ничего, что могло бы помочь.

Темный Лорд заходил справиться о состоянии Рудольфуса, посмотрел воспоминания о погоне за Тонкс и неизвестным в обличье Поттера — он сомневался, что простой Ступефай может так повредить человеку, но никакого другого заклятия не было, и никакое оружие не применялось.

Вообще, Повелитель как будто тоже был угнетен очередной неудачей — сразу по возвращении сорвав злость за провал на попавшихся под руку Малфое и Олливандере, он удалился в свои апартаменты и весь день никого к себе не впускал. И в последующие дни выглядел совершенно подавленным и погруженным в себя, и даже, казалось, перестал находить удовольствие в третировании Люциуса.

Он часами не выходил из кабинета — считалось, что Повелитель анализирует ситуацию и решает вопросы дальнейшей стратегии и тактики, но, как нечаянно обмолвилась Белла в разговоре с мужем и деверем, он просто сидел в кресле, глядя в одну точку и задумчиво поглаживая Нагини, свернувшуюся подле него и положившую голову ему на колени.

Его уединение время от времени нарушали Яксли и Джагсон. Яксли с нетерпением ждал, когда же совершится долгожданный переворот — у него были большие планы по очищению магического общества и прежде всего государственного аппарата от магглокровок. Он хвастался, что нашел общий язык с заместителем министра Долорес Амбридж — именно ей он был намерен поручить эту работу. Они уже составили план первоочередных мероприятий, дело за малым — взять власть в свои руки. Сам Яксли рассчитывал получить портфель начальника Департамента магического правопорядка.

Джагсон же полагал, что власть Темного Лорда должна не разделять магическое общество, а напротив, сплотить его, принести небывалое прежде единство и обеспечить процветание волшебников, независимо от происхождения, главное — преданность новому порядку и Темному Лорду (1).

Яксли насмешливо отвечал на вдохновенные речи Джагсона, что у него после Азкабана не все в порядке с головой, а Джагсон — болезненно худой, с лихорадочным румянцем на ввалившихся щеках — с жаром доказывал, что чистота крови — это еще не все, и приводил в пример Уизли и Крауча-старшего, с одной стороны, и Снейпа, а также себя самого — в роду Джагсонов были и полукровки, и магглокровки — с другой стороны (2). Яксли уверял, что Джагсон, как не вполне чистокровный, просто не способен понимать значение незапятнанной родословной.

Темный Лорд меланхолично кивал и соглашался с обоими. Потом вынес вердикт, что идеи Джагсона хороши, но несвоевременны, и до полной победы не стоит проявлять излишний либерализм.

Обо всем этом опять же стало известно от Беллы, которая в эти дни разрывалась между обожаемым Повелителем, совсем упавшим духом, и раненым мужем. Она поила Рудольфуса зельями, подолгу сидела возле него, держа его руку в своей, разговаривала с ним, пытаясь воодушевить, пробудить волю к жизни — и Рабастан был благодарен Белле.

Он сам старался, чтобы его голос не дрожал при разговоре с братом, при виде его погасших глаз... И убеждал себя, что Снейп и Руквуд обязательно что-нибудь найдут, или Повелитель сможет вылечить Рудольфуса — ведь поставили же их всех на ноги тогда, после четырнадцати лет Азкабана...

А еще были похороны пятерых погибших, на которых он при виде плачущих родственников ощущал жгучую боль вины — за то, что жив, и за то, что рад тому, что остался в живых...

О жене он в эти дни думал часто, лежа ночами без сна, вспоминал ее, но о том, чтобы ее навестить, у него и мысли не возникало. Ничего хорошего он ей рассказать не мог, а ранение брата и смерть товарищей, и продолжающаяся война, и черная меланхолия, в которой пребывал Повелитель и которая иногда пугала даже больше, чем вспышки его гнева — все это могло ее расстроить, а ей, в ее положении, волноваться вредно. Да и вообще — настолько его нынешняя жизнь была неподходящей для нее, так все это не вязалось с самим укладом ее семьи, с пирогами миссис МакДугалл, с кабинетом хозяина дома, где так хорошо посидеть за стаканом виски, сигарой и умной беседой, с уютной гостиной и девичьей спальней Изабеллы — что он не мог найти в себе силы даже написать ей.

Примечания:

(1) Я допускаю, что в рядах сторонников Темного Лорда не все так носились с идеей чистокровности, как, например, Яксли. И прежде всего сам Лорд — я имею в виду, что по словам Хагрида, Темный Лорд звал в свою организацию Джеймса и Лили, а также приблизил к себе полукровку Снейпа, к тому же с маггловской фамилией.

(2) Джагсон не входит в список "Священных двадцати восьми", это значит, что он либо полукровка, либо, как и многие другие, условно чистокровный — принимая во внимание, что потомки брака чистокровного волшебника и полукровки уже считаются чистокровными, хотя по факту таковыми и не являются.

Тридцать первого июля — в этот день Гарри Поттеру как раз исполнилось семнадцать — Темный Лорд несколько воспрял духом и принял решение завтра взять штурмом Министерство магии.

Накануне операции никто особенно не волновался — план был составлен загодя, а Повелитель, когда дело не касалось Поттера, был выдающимся стратегом и тактиком. Что касается мальчишки, то, по слухам, он скрывался в доме у кого-то из членов Ордена Феникса, скорее всего, у Уизли. Так что никакая нелепая случайность не должна была помешать воинству Темного Лорда одержать победу. Тем более, Яксли по-прежнему прочно держал под Империо нынешнего главу Департамента магического правопорядка, Пия Тикнесса.

И первого августа девяносто седьмого года Министерство пало. Руфус Скримджер погиб, а сопротивление немногочисленных защитников министра удалось сломать даже почти без жертв. Штурм Министерства был спланирован безукоризненно, а благодаря внезапности и решительным действиям Упивающихся смертью, авроры и чиновники, поддерживавшие Скримджера, не успели даже сориентироваться, не то что отразить нападение. Новым министром, как уже заранее было решено, стал Пий Тикнесс.

Правда, с поимкой Поттера снова не заладилось. Скримджер, который наверняка знал, где он, умер раньше, чем пытка развязала ему язык — позднее выяснилось, что министр успел сунуть в рот и раскусить ампулу с ядом. Сразу после взятия Министерства несколько человек были посланы по всем известным адресам, где Поттер мог находиться, но вернулись они ни с чем. Наиболее вероятным казалось, что он после бегства из дома родственников обретался в Норе у Уизли — там как раз праздновали свадьбу, старший сын Артура женился на француженке-вейле. Но если и так, Поттера явно кто-то предупредил, потому что к моменту появления Упивающихся смертью и министерских чиновников, захваченных с собой для проформы и "во избежание эксцессов", как выразился Яксли, мальчишки и след простыл. Хотя его друг Рональд Уизли, младший сын Артура, лежал дома, больной обсыпным лишаем — и где его угораздило подцепить такую дрянь? Отличавшийся крайней брезгливостью Пиритс, который руководил обыском в доме Уизли, побледнел и скривился, едва заглянув в комнату Рональда, и поспешил захлопнуть дверь. Впрочем, при обсыпном лишае человек способен лишь издавать нечленораздельное мычание, да и сознание помрачено, так что допрашивать больного не имело смысла.

Рабастану довелось участвовать в обыске в доме Андромеды Тонкс — то есть Блэк, как ее продолжали называть многие, несмотря на ее брак с магглокровкой Тэдом Тонксом. Басти, Джагсон, Яксли и Булстроуд вместе с пятью аврорами — служители закона не оказали серьезного сопротивления при перевороте и, в большинстве своем, приняли новую власть как должное — явились к ним и осмотрели дом, после чего Джагсон задал Андромеде несколько вопросов.

— Мы знаем, мадам, что несколько дней назад здесь были Поттер с Хагридом. Куда они отсюда отправились?

— Нам это не известно, — презрительным тоном отвечала Андромеда.

— Мы полагаем, что это хорошо известно вашей дочери, Нимфадоре Люпин, — Джагсон назвал фамилию мужа Нимфадоры нарочито громко и отчетливо.

Андромеда сузила глаза и недобро взглянула на Джагсона. Но голос дрогнул — похоже, ее встревожило, что люди Темного Лорда знают о браке дочери с оборотнем.

— Наша дочь давно совершеннолетняя и живет отдельно, так что не могу ничего сказать, — произнесла она. Тэд Тонкс согласно кивнул, подтверждая слова жены.

Когда они уже собрались уходить, ничего не добившись — да они не особенно и рассчитывали что-либо узнать здесь, ведь Тонксы не были членами Ордена, у них могли попросить помощи, но ни в какие тайны не посвящали — Андромеда, все время глядевшая на Басти с неприязнью, вдруг спросила:

— А как там моя дорогая сестрица поживает, и ее рогатый муж?

Рабастан дернулся, как от пощечины, его захлестнула ярость, холодная и слепая, он даже не мог ничего сказать, язык не повиновался ему. Его серые глаза, ставшие почти белыми от бешенства, встретились с карими, в которых горела ненависть. Он схватился за палочку и выдохнул:

— Круцио...

Хотя заклятие у него получилось не особенно сильным, Андромеда закричала. У Рабастана потемнело в глазах, он даже пошатнулся — и опустил палочку. А она, без сил упав в кресло, смотрела на Рабастана взглядом, в котором не было страха. Он хрипло сказал:

— Как же вы с Беллой похожи...

— Ненавижу! Как я все это ненавижу... — прошептала она.

В этот момент опешивший Тэд Тонкс наконец опомнился и, заслонив собой жену, шагнул вперед, сжав рукоять палочки. Но Корбан Яксли, который все время, казалось, едва сдерживался, чтобы не послать Аваду в мужа своей бывшей невесты, к тому же разозленный холодным и высокомерным обращением Андромеды, наконец, не в силах больше терпеть, выхватил палочку, направил ее на Тэда и заорал:

— Круцио! — его лицо исказилось от ненависти, глаза налились кровью — наконец ему представился случай отомстить. Правда, он быстро выдохся, и, убирая палочку в карман, прорычал: — Погоди, грязнокровка, это только начало, ты мне за все заплатишь...

Наверное, он имел в виду те меры по очищению магического сообщества от чуждых элементов, к которым собирался приступить незамедлительно после получения обещанной ему должности в новом Министерстве. Он рассчитывал стать начальником Департамента магического правопорядка.

Тут Джагсон, с возрастающим беспокойством наблюдавший за этой сценой, решил, что пора вмешаться, и сказал, что, поскольку в доме Тонксов Поттера нет, то делать им здесь больше нечего.

Вернувшись в Малфой-мэнор и закрывшись в своей комнате, Басти сел на диван и закрыл лицо руками. Его трясло — от нахлынувших воспоминаний, от того, что он снова применил Круциатус к женщине, да еще и к Андромеде... А когда-то они так мирно и весело играли все вместе — Басти, который был самым младшим в этой компании, Руди, Люц, Белла, Цисси и Меда. Как они с Медой качались на качелях, как залезли в шкаф, когда играли в прятки... Мерлин, неужели это вправду было? А теперь... Белла, когда гналась за Поттером, едва не убила дочь Меды — свою племянницу. Да ведь и Нимфадора бы тетку не помиловала, попадись она ей...

Этой ночью ему опять снился Азкабан — серые камни стен как будто придвигались к нему вплотную, грозя раздавить, и дементор, со зловещим свистом втягивающий воздух, склонялся к его лицу... Он проснулся и не сразу осознал, где находится — перед глазами все еще стояли серые стены со всех сторон. Потом, поняв, что тюрьма ему только приснилась, протянул руку, ища рядом Изабеллу, и, не найдя ее — наконец вспомнил все, что было вчера... И больше не сомкнул глаз.

Когда солнце уже взошло, он, поняв, что заснуть уже не сможет, встал и, заглянув к брату, который еще спал — ему давали зелье сна без сновидений, и Басти подумал, что неплохо бы и для себя попросить у Северуса того же, — отправился бродить по замку. Было тихо, похоже, обитатели Малфой-мэнора еще не проснулись — но нет, в одной из комнат он увидел Долохова и Роули. Они сидели и выпивали из фляжки Антонина, которую тот всегда носил с собой — правда, на этот раз пили не из горлышка, а из стаканов.

Увидев Лестрейнджа, Долохов кивнул и показал рукой на свободное кресло, приглашая присоединиться. Басти, недолго думая, согласился. Почему бы и нет? Какая разница, утро или вечер? И похоже было, что эти двое еще и не ложились.

Оказалось, у Долохова и Роули вчерашний день тоже выдался весьма беспокойным. Темный Лорд после переворота зачаровал свое имя так, что теперь его действительно стало нельзя называть безнаказанно. Однако Антонин и Торфинн, сначала благодаря произнесенному имени напавшие на след Поттера в маггловском Лондоне, в какой-то грязной и убогой харчевне, опять не смогли его поймать, а потом и сами попались. Вернулись они с явными следами недавнего Обливиэйта и ничего толком не смогли рассказать. Темный Лорд заклятие снял, но ясно было, что Поттера и его спутников в том заведении уже давно нет. Повелитель был в ярости, оттого, что Долохов и Роули позволили себя одолеть каким-то школьникам, правда, Антонина наказывать не стал — из уважения к прежним заслугам, а наказание Роули поручил Драко. Мальчишка, на грани истерики от страха и унижения, конечно, не имел ни достаточных сил, ни желания, и Круцио у него получилось так себе. После всего этого, уже поздней ночью Антонин предложил своему напарнику снять стресс — и похоже, они несколько увлеклись.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге застыл Драко — бледный и осунувшийся, в мятой мантии — казалось, он не ожидал увидеть в комнате кого-то, и хотел уйти, но Антонин его остановил:

— Куда ты, малыш? Что, не спится тебе, по ночам бродишь?

Драко смущенно кивнул, бросил взгляд на Роули и тут же опустил глаза.

— Да ладно... — пренебрежительно махнул рукой Торфинн и усмехнулся. — Я на тебя не в обиде. Это было не то предложение, от которого можно отказаться.

— Я и сам его боюсь, когда он такой... — признался Антонин. — А ведь, казалось бы... — он не договорил и махнул рукой, потом повернулся к юному Малфою. — Садись, Драко, что же ты стоишь, будто в гостях?

Рабастан мысленно согласился с обоими товарищами. Он понял, что хотел сказать Долохов — Антонин был последним, оставшимся из "старой гвардии", из тех, кто знал Повелителя молодым, когда он еще не назывался Темным Лордом... А Драко было откровенно жалко: все происходящее вокруг него явно оказалось ему не по силам, заметно было, что он разочарован и в Повелителе, и в отце, которого всегда боготворил — нет, он не перестал любить Люциуса, но в его глазах, когда он смотрел на отца, явственно проглядывала жалость и боль, — да и в самом себе...

Драко вздохнул с явным облегчением, на губах даже мелькнуло какое-то подобие улыбки. Он сел, все еще виновато глядя на Роули. Долохов похлопал его по плечу и дал глотнуть виски из своей фляжки. Малфой-младший заинтересовался изображенной на ней красной пентаграммой и спросил, для чего она здесь. Роули тоже только что ее заметил. Антонин в ответ рассмеялся и объяснил, что это никакая не пентаграмма, а коммунистический символ — красная звезда. Фляжка изначально была вовсе не волшебная, это сам Антонин ее зачаровал так, чтобы виски в ней не переводилось. А привез он ее из Советского Союза, куда ездил еще в молодости. Долохов рассказал о том давнем путешествии, в котором он и повстречал свою будущую жену, ныне покойную, а также познакомился с единокровным братом — тоже волшебником. Басти эту историю уже слышал, а Торфинн и Драко — еще нет.

Через несколько дней Рудольфусу стало немного лучше. А потом Руквуд и Снейп наконец пришли из библиотеки и объявили, что, кажется, им удалось понять, что же с ним произошло и как это можно вылечить.

Ступефай действительно был Ступефаем и ничем иным, просто очень мощным — мальчишка, летевший под охраной Тонкс, видимо, вложил в заклинание всю силу. А может, это был и не мальчишка, а взрослый волшебник, кто его знает... Но дело осложнялось тем, что чуть больше года назад, в Отделе тайн, Руди получил удар в лицо Плутоном, который взорвала девчонка с белыми волосами в комнате Планет (1). Поскольку прямо из Министерства их всех отправили в тюрьму, рану тогда не лечили — она зажила сама собой, оставив шрам, пересекающий левую сторону лба и висок. Однако такие повреждения часто имеют серьезные последствия. У Руди это проявилось таким образом, что при попадании заклятия в голову — и не какого-нибудь сложного и темного, а обычного незамысловатого Ступефая — он перестал видеть.

— А я уже и забыл о том ударе, в Отделе тайн, — усмехнулся Рудольфус.

Что касается лечения, то и эта проблема оказалась разрешимой.

— Требуется, во-первых, зелье из мандрагоры с головой альрауна... — начал перечислять Снейп.

— Альраун... Что-то арабское? — спросил Рабастан.

Северус иронически поднял бровь:

— Вот так и выясняется, кто магическую географию прогуливал или спал на уроках... Действительно, зачем чистокровному волшебнику география — на то домовые эльфы есть, они доставят куда надо...

Долохов при этих словах улыбнулся.

А Снейп невозмутимо продолжал:

— На самом деле альрауны — это волшебные существа, обитающие на корнях мандрагоры, они водятся только в Германии и больше нигде. Кроме того, нужны стекла Коппелиуса (2). Это незаменимое средство при лечении проклятий, действующих на глаза, но в Англии их достать немыслимо, ведь их создатель — темный маг...

— В чем, собственно, и состоит сложность лечения, — пояснил Руквуд. — Рудольфусу нужно в Германию, к тамошним целителям, что довольно проблематично, учитывая его статус и тот факт, что в Германии у власти сторонники Дамблдора. Они хотя и не вмешиваются в наши внутренние дела, но вполне могут отказать ему во въезде в страну... А между тем ехать надо, и чем скорее — тем лучше.

— У меня есть международный порт-ключ, — перебил Руквуда Басти. — И он не зарегистрирован нигде. Я сам могу отвезти Руди в Германию.

— А муж Ирэн, — обрадованно сказал Долохов, — известный алхимик и целитель, профессор Дурмстранга... Вот и прекрасно все складывается. Только, Басти, позволь уж мне тоже сопровождать Руди. Дочку повидать хочется, — улыбнулся Антонин, — и внуков.

Решено было, что Долохов, Басти и Рудольфус отправятся в Германию завтра вечером. "И Руди наконец встретится со своим сыном, — подумал Басти, — даже раньше, чем он сам мог ожидать". Он рассказал Антонину, как порт-ключ приводится в действие. Оказалось, Долохов уже когда-то имел дело с подобными артефактами, и теперь он отправился в библиотеку, чтобы рассчитать расстояние по "Атласу аппарационных координат Западной Европы".

Успокоенный тем, что с братом все обстоит не так безнадежно, как казалось, Рабастан почувствовал, что очень устал за эти дни, и очень соскучился по своей жене. Он с радостью вспоминал тепло и уют, о которых еще недавно думал с таким отчуждением, и почти что с отчаянием... "Я ведь так и не был у нее все эти дни... Но ничего, вот отвезем Руди в Германию — и сразу к Изабел".

Примечания:

(1) Эпизод из книги "Гарри Поттер и Орден Феникса" — в Отделе тайн, в комнате Планет, Луна Лавгуд применила уменьшающее заклятие к Плутону, потом взорвала его и бросила в лицо кому-то из Упивающихся смертью, не названному по фамилии. Вполне возможно, это был Рудольфус, а последствия такого ранения даже представить трудно.

(2) Альраун — волшебное существо, о котором упоминается в сказках Гофмана. Коппелиус — персонаж сказки Гофмана "Песочный человек".

На собрании у Повелителя опять шла речь о том, как поймать Гарри Поттера. Министерство магии полностью перешло под контроль Темного Лорда, но сам он, казалось, не придавал этому особого значения — для него по-прежнему оставалось главным его противостояние с мальчишкой, которому, как теперь стало ясно, снова удалось ускользнуть. И где искать его, никто не мог с уверенностью сказать — хотя самым вероятным представлялось, что Поттер спрячется в доме Блэков.

Старый дом на площади Гриммо Сириус Блэк завещал своему крестнику, и до смерти Дамблдора там находился штаб Ордена Феникса. Дом был защищен многочисленными и разнообразными заклятиями, наложенными еще покойным Орионом Блэком, а потом и Дамблдором, и постороннему человеку нельзя было не только попасть в дом, но даже и увидеть его. Для Снейпа после убийства Дамблдора дом также был закрыт.

Поэтому за площадью Гриммо установили круглосуточное наблюдение. Там постоянно находились два-три человека и не спускали глаз с двух рядом стоящих домов — одиннадцатого и тринадцатого — но пока никому не удалось заметить ни Поттера, ни кого-либо из членов Ордена, и дом по-прежнему оставался невидимым. На всякий случай следили также и за домами Уизли, Тонксов, Кингсли Шеклболта, и даже старой Мюриэль Прюэтт — Поттера нигде не было. Однажды чуть не поймали Люпина, но оборотень сумел уйти. Все же Темный Лорд не терял надежды, что мальчишка или Орден когда-то да оплошают, потеряв бдительность.

Все текущие дела, в том числе по Министерству, Темный Лорд переложил на Яксли. Новоиспеченный глава Департамента магического правопорядка, сияя, как только что отчеканенный золотой галлеон, отрапортовал, что учреждена Комиссия по учету маггловских выродков, которая будет лишать палочек тех, кто не сможет доказать свое родство с волшебниками, и что председателем Комиссии назначена Долорес Амбридж. Яксли охарактеризовал мадам Амбридж как ответственного, активного и исполнительного работника, и с похвалой отозвался о сотрудниках Отдела тайн.

— Их недавние исследования в области чистоты волшебной крови позволили создать научно-теоретическую базу для практических мероприятий по оздоровлению магического сообщества, — сказал он.

Яксли говорил долго и нудно, и в конце, похоже, сам потерял нить своих рассуждений, чем воспользовался Джагсон, подняв излюбленную тему, что происхождение не так важно, как преданность.

— Дело не в крови, как таковой, — поддержал Джагсона Руквуд. — Важнее всего — не допустить разглашения тайны существования волшебного мира, не позволить магглам подчинить нас себе. В этой связи требуется проверить и полукровок, да и некоторых чистокровных, которые замечены в неформальных контактах с магглами.

— По данному направлению Департаментом также ведется работа, — заверил Яксли. — Однако наиболее опасны в этом плане именно магглокровки.

Темный Лорд кивал, слушая их спор, и вдруг негромко произнес:

— Грегорович... Надо найти...

Беллатрикс повернулась к Повелителю, лицо ее выражало готовность сейчас же найти этого Грегоровича и доставить сюда, но его фамилия была ей явно незнакома, а переспросить она не решилась, тем более что Лорд, как будто очнувшись от своих мыслей, вновь перевел взгляд на Яксли. Долохов нахмурился, еще несколько человек с беспокойством переглянулись — имя мастера волшебных палочек вообще-то было хорошо известно в магическом мире, особенно выпускникам Дурмстранга. Похоже, Повелитель снова во власти своей навязчивой идеи о самой сильной палочке, а все остальное — кроме Поттера, конечно — его мало интересует.

Впрочем, едва речь зашла о школе, Темный Лорд снова проявил живой интерес к происходящему и распорядился, чтобы Яксли донес до министра его указание о том, что отныне учеба в Хогвартсе обязательна для всех юных волшебников Магической Британии. Больше никакого домашнего обучения, и никакой отправки детей за границу. А новым директором Хогвартса будет Северус Снейп — с него официально сняты обвинения в убийстве Дамблдора, главным подозреваемым по этому делу объявлен Гарри Поттер, так что ничто не мешает министру подготовить соответствующий приказ.

На этом собрание закончилось. Рабастан и Долохов, сидевшие рядом, поднялись, и поспешили в комнату Рудольфуса. Там домовики укладывали его вещи. Через некоторое время туда же явился Снейп, в руке он держал пергаментный свиток в три фута — на нем для немецкого целителя были изложены все обстоятельства ранения Рудольфуса. Пожав руку братьям и Антонину, Северус удалился. В дверях он столкнулся с Беллой, пришедшей проститься с мужем, и посторонился, пропуская ее.

Когда сборы были закончены, Рабастан заклинанием уменьшил сундук Рудольфуса до размеров небольшой коробки. Долохов велел эльфу принести бутылку вина, сам открыл ее и разлил по бокалам.

Белла — она сидела на подлокотнике кресла Рудольфуса, обняв его — выпила полбокала, потом задумчиво посмотрела на Рабастана, и вдруг сказала, снова повернувшись к мужу:

— Руди, а помнишь, как мы с тобой целовались в вашем саду, на каникулах? Басти тогда нас увидел, и стал дразниться, говорил, что всем расскажет?

Она засмеялась — невеселым, низким, хрипловатым смехом. Рабастан едва не поперхнулся вином — с чего Белле вдруг вспомнились те дни? Да неужели это и вправду когда-то было? Но Рудольфус ностальгически улыбнулся, и Басти тоже неудержимо захотелось вернуться в прошлое — когда Руди и Белла считались самой красивой парой в Слизерине, когда все они были юными, глупыми и счастливыми, и им казалось, что они никогда не умрут и всегда будут молоды...

Он смущенно кивнул брату и усмехнулся, вспомнив ту историю — ему тогда было лет девять, а брату с Беллой — по четырнадцать, они как раз перешли на четвертый курс. Кажется, это был единственный раз, когда Руди всерьез злился на младшего брата.

Белла продолжала, обращаясь к Долохову:

— Представляешь, Тони, он потом нас шантажировал, я ему конфеты покупала, а Руди отдал свой ножик, который любые двери открывает... И всю свою коллекцию солдатиков. И на метле его постоянно катал — ему одному летать не разрешали.

— Да, потому что он как-то упал и головой сильно ударился, — подтвердил Рудольфус и улыбнулся. — А в солдатики я тогда уже не играл, так что...

Сейчас старшему брату все это казалось только смешным, а Басти до сих пор со стыдом вспоминал свое упоение, с которым он за спинами взрослых показывал юным Руди и Белле язык или доводил парочку до белого каления, делая вид, что собирается выдать их секрет.

— Все равно Басти противный мальчишка был, — Белла снова засмеялась и повернулась к Рабастану: — А этот ножик у тебя до сих пор? Я помню, ты все время с ним ходил... Да и вещь-то полезная.

— Нет, — со вздохом ответил Басти. — Отобрали при обыске, еще тогда, в восемьдесят втором...

Повисло молчание, потом Басти снова заговорил:

— А в то время я им кладовку открывал, чтобы таскать оттуда конфеты. И марципан... Мама думала, что это мыши едят, велела эльфам мышеловки ставить... Бонни, по-моему, знала, но меня не выдала.

— И мама ни разу тебя не поймала? — недоверчиво спросил Руди, смеясь сквозь подступившие слезы.

— Ни разу, — подтвердил Рабастан.

Он тоже почувствовал комок в горле. И мама давно умерла, и отец... Да и многих уже нет. А иные друзья детства — теперь смертельные враги.

Антонин, который все это время молча слушал и улыбался, спросил:

— А когда вы были уже официально помолвлены, вы Басти уши не надрали? За все?

— Нет, — засмеялся Рудольфус, — забыли...

— Мне повезло, — усмехнулся Басти, радуясь, что брат весел и больше не напоминает выходца с того света.

Белла склонила голову на плечо Рудольфуса, он погладил ее по волосам. Сейчас, с порозовевшими щеками и блестящими глазами, она казалась совсем молодой.

— Басти, а как твоя жена? — спросил старший брат.

— С ней все хорошо, она сейчас у своих родителей, — ответил Басти, — правда, я давно у нее не был из-за всего этого...

— Она, кажется, славная девочка, — задумчиво произнесла Белла.

Басти взглянул на невестку и ничего не ответил.

Антонин посмотрел на часы:

— Пора бы отправляться... В Германии ведь уже вечер.

— Да, неприлично заявляться в гости на ночь глядя, да еще без предупреждения, — поддержал его Басти. — А где именно живет твоя дочь, я не помню?

— В замке под Дрезденом. Не бойся, не заблудимся, — улыбнулся Антонин. — Я ведь там был. Правда, давно...

Все встали. Белла обняла мужа и поцеловала в губы.

— Ну вот и все... Прощай, Руди — может, и навсегда, кто знает... Прости, я была тебе плохой женой... — тихо сказала она.

Рудольфус провел рукой по ее лицу, медленно и нежно, словно желая запомнить ее черты, потом поцеловал в лоб и щеки.

— Прощай, Трикси... — он назвал жену ее детским именем. Так маленькую Беллатрикс называли ее родители, ей это имя никогда не нравилось, но сейчас Белла растроганно улыбнулась и еще раз поцеловала Рудольфуса.

Они вышли во двор, куда вскоре спустились хозяева замка и Темный Лорд. Рудольфус обнял Нарциссу, племянника, попрощался за руку с Люциусом и поклонился Темному Лорду, который выразил надежду, что вскоре снова увидит старшего Лестрейнджа в добром здравии, и добавил, что бойцы, которыми руководил Рудольфус, временно перейдут под начало его брата.

Затем все трое путешественников одновременно дотронулись до жемчужной булавки — Басти при этом поддерживал Рудольфуса под локоть, — и Антонин привел порт-ключ в действие. Через несколько секунд они мягко приземлились на лужайке замка, не похожего на Малфой-мэнор или на Лестрейндж-холл — легкого и воздушного, устремленного ввысь, как все готические строения.

От дверей замка к ним неторопливой походкой приближался кто-то, кого путешественники поначалу приняли за огромного попугая. При ближайшем рассмотрении он оказался маленьким человечком, очень важным и солидным, с крючковатым носом, в очках, одетым в ярко-зеленый фрак. Каркающим голосом он спросил, как о них доложить хозяевам, и выслушав Долохова, все так же неторопливо пошел обратно в замок.

Гости двинулись за ним, по пути обращая внимание на диковинные цветы, каких они никогда и нигде не видели, на множество пестрых птиц и насекомых, кружащих над ними. Иногда в птичьем щебете как будто слышались немецкие слова. Басти это позабавило, он хотел было остановиться и прислушаться, но человечек в зеленом фраке настоятельно попросил уважаемых господ не задерживаться. Рабастан, наклонившись к уху Антонина, вполголоса спросил, кто это такой. Долохов ответил:

— Здешний привратник, а что это за создание, я, право, даже не знаю. Тут вообще много удивительного. Надо сказать, что Фридрих, муж Ирэн, происходит из очень старинной и известной семьи — известной даже у магглов, которые, правда, считают, что это все выдумки писателя. Великий Гофман, писатель и маг, тоже из старинного, но ныне угасшего рода, поведал о некоторых предках Фридриха. О Теодоре Линдгорсте, потомке саламандров — занятной личностью он был, служил в магистрате архивариусом, и сажал магглов в стеклянные банки за непочтение к магии. Жена его была анимагом, как и три их дочери, они любили являться людям в образе золотисто-зеленых змей. Гофман почти правдиво рассказал историю младшей из них, Серпентины, и ее супруга Ансельма. От саламандров у членов этой семьи сохранилась способность высекать огонь, щелкая пальцами. (1)

Братья слушали с большим интересом, но тут двери замка распахнулись, и из них выбежала женщина с каштановыми волосами, которая бросилась в объятия Антонина с восклицаниями: "Папа... папа!". Потом несколько смущенно поздоровалась с братьями и повела их в замок.

В большой комнате, куда они пришли, минуя несколько коридоров и комнат поменьше, навстречу гостям поднялся из кресла у камина мужчина, по виду лет на двадцать старше Ирэн — высокий, весьма представительный, в темной мантии, с седеющими висками и пронизывающим взглядом светлых глаз. Сама Ирэн была круглолицей и очень миловидной женщиной с румяными щеками и серыми глазами.

Басти смутно припоминал, как Антонин рассказывал, что Ирэн, еще учась в Дурмстранге, влюбилась в своего учителя и впоследствии стала его ассистенткой, а потом и женой.

Когда все были представлены друг другу и Долохов вкратце пояснил, что случилось с Рудольфусом и дал хозяину замка прочитать послание Снейпа, тот сказал:

— Если все так, как пишет мой английский коллега, то он совершенно прав, герра Лестранга, — профессор фон Миллер произнес фамилию Рудольфуса на немецкий манер, — можно вылечить, правда, это займет много времени. Ему потребуется провести у нас в замке несколько месяцев. Вас это устраивает?

Басти кивнул и добавил, что все расходы будут оплачены переводом из банка Гринготтс.

— Очень хорошо. А теперь прошу вас к столу. Мы как раз собирались ужинать.

Все прошли в столовую, где вскоре появились и трое детей Ирэн и Фридриха: Эрнст двенадцати лет, очень похожий на мать, кудрявая и хорошенькая шестнадцатилетняя Гретхен, и высокий темноволосый юноша лет двадцати. При взгляде на него у Рабастана замерло сердце — вот он, Сэм, сын Рудольфуса.

Он посмотрел на брата, который заметно волновался, потом повернулся к Антонину, и понял, что тот взволнован и смущен еще больше, чем Рудольфус. "Он же говорил, что никогда еще не видел детей Ирэн..."

Но неловкость быстро прошла, внуки проявили к деду неподдельное почтение и благожелательное любопытство, а Долохов от природы был человеком общительным, и вскоре застольная беседа стала веселой и непринужденной.

Рудольфус, услышав, как Сэм поздоровался, когда его представили гостям — весь превратился в слух, словно боясь пропустить и не услышать хоть одно слово, произнесенное тем. Впрочем, юноша говорил мало, а вскоре после ужина попросил разрешения покинуть общество, так как он должен идти заниматься. Ирэн рассказала, что Сэм, вернее, Самуэль — так его имя звучало на немецкий лад — работает помощником адвоката в местном магическом суде, он и в аспирантуре еще учится, на кафедре магического права, и специализируется на наследственных делах.

Когда после ужина хозяйка отвела братьев в отведенную им комнату, Рудольфус взволнованно спросил Басти:

— Ну, ты видел Сэма? Какой он?

— Он очень похож на нашего отца в молодости. Помнишь его на старых фотографиях? Такие же глаза, и волосы темные и так же вьются, тоже высокий и худощавый, и улыбается так же.

Рудольфус вздохнул:

— А я даже не могу на него посмотреть...

— Сможешь, — твердо сказал Басти. У него, как только они здесь оказались, наконец-то появилась уверенность, что с братом все будет хорошо.

Переночевав в замке, Рабастан вместе с Антонином отправились в обратный путь.

Порт-ключ, с которым они сюда прибыли, снова превратился в обычную булавку. Но у Фридриха фон Миллера, как и у многих зельеваров, имелись знакомства с контрабандистами, браконьерами, фермерами, выращивающими запрещенные ингредиенты для зелий. Хотя в Германии запретов было пока куда меньше, чем в Англии, но все шло к тому, что сторонники идей Дамблдора скоро совсем загонят некоторые отрасли магии в подполье. Так что Долохов с Лестрейнджем пробирались из Германии в Англию тайными тропами, и их путешествие заняло почти сутки.

Примечание:

(1) Антураж замка и сведения о родственниках мужа Ирэн Долоховой — из сказки Гофмана "Золотой горшок".

Двадцать девятого июля, во вторник, ближе к вечеру из камина в доме МакДугаллов вывалился молодой сотрудник Департамента налогов и сборов Министерства магии Джон Келли.

— Миссис МакДугалл! Вы дома? — крикнул он.

Хозяйка поспешила в гостиную, где Келли отряхивался от пепла.

— Здравствуйте, Джон! — улыбнулась она, но, увидев, что молодой человек, обычно очень аккуратный, взлохмачен, и мантия надета криво — а главное, заметив выражение его лица — встревожилась: — Что случилось?

— Мистера МакДугалла сейчас арестовали! За связь с Темным Лордом! — с трудом переводя дыхание, выпалил Джон. — Сейчас к вам явятся, так всегда делают... Они про вашу дочь говорили. Я предупредить... Я знаю, что она у вас живет — мистер МакДугалл как-то сказал...

Миссис МакДугалл испуганно застыла, побледнев, и даже пошатнулась — но быстро справилась с собой.

— Спасибо, Джон. Возвращайтесь скорей назад, пока никто не заметил вашего отсутствия. Я все сделаю... Большое вам спасибо!

Келли взял щепотку летучего пороха и снова исчез в камине. Констанция тут же закрыла камин — если авроры придут, то они все равно откроют, либо найдут другой способ проникнуть в помещение. На их доме никаких особенных защитных чар нет, но все-таки можно выиграть хоть немного времени. Потом она торопливо прошла в кухню, где Изабелла резала лук-порей, время от времени помешивая в кастрюле с супом. Рядом домовой эльф мыл помидоры и огурцы.

— Изабелла... Отца арестовали. И вероятно, придут сюда. Они интересовались тобой...

Изабелла всплеснула руками, отчего нож упал на пол, а кастрюля вспыхнула ярким пламенем. Миссис МакДугалл одним движением потушила огонь.

— Скорее, тебе лучше сейчас уйти и где-нибудь спрятаться. Да не стой столбом... Они скоро будут здесь. Да пойдем же! — она мягко подтолкнула дочь к двери. И, обернувшись к вытаращившему и без того огромные глаза эльфу, велела: — А ты, Корки, довари суп.

— Да, хозяйка, — скорбно кивнул эльф. — Хозяина арестовали, но в доме все должно идти по порядку, что бы ни случилось, Корки это знает и все сделает…

— Мама, это же из-за меня папу арестовали, получается... — с ужасом произнесла Изабелла.

— И что теперь, сидеть и дожидаться их? Ты сейчас не только о себе думать должна... В тюрьму тебе никак нельзя. Поэтому надо подумать, к кому ты можешь пойти...

Миссис МакДугалл была собрана и деловита, как никогда, и Изабелла поняла, что мама даже не удивлена произошедшему, как будто была готова к чему-то подобному.

— Ты как будто знала...

— Просто не исключала такого, — вздохнула мама. — Я ведь еще помню, как было при Крауче... Ты газеты почти не читала с прошлого лета, а отец тебе не рассказывал... За это время столько народу посадили в Азкабан... И не факт, что за дело — кто болтал лишнее, кто в неподходящей компании оказался... а кто министра ругал (1).

— Но почему ты решила, что меня тоже арестуют? — удивленно спросила Изабелла.

— От них теперь всего можно ожидать. В том-то и дело, что в последний год посадили многих, но из людей Темного Лорда — почти никого. Они сами понимают, что у них ничего не получается, и на все готовы… Да еще после этого побега… И тут такая удача — если ты окажешься в их руках, жена сбежавшего преступника, из Ближнего круга… Нет, лучше уж перестраховаться.

— И вы мне не сказали, когда я к вам переселилась, что это опасно для вас... — покачала головой Изабелла.

— Тебе сейчас надо жить там, где спокойнее и где о тебе есть кому позаботиться. А для них и не имеет значения, где ты живешь.

— А папа говорил, перед нашей свадьбой, что я не совершаю преступления, и вам ничто не грозит…

— Это при Фадже было, а как раз после вашей свадьбы, вернее, после того, как твоего мужа снова посадили — многое изменилось. Правда, особых полномочий аврорам пока не дали... Но все равно тебе лучше не попадаться им. Поэтому возьми себя в руки и иди собирайся.

Изабелла, совершенно потерянная — впервые в жизни родной дом стал опасным местом, причем именно она навлекла на него и на своих родных эту опасность, — вместе с поторапливающей ее мамой прошла в свою комнату, где обе принялись поспешно укладывать вещи.

— Возьми только самое необходимое, лишнего не бери. И зелье не забудь, — Констанция, в отличие от дочери, не потеряла присутствия духа.

Мораг, услышав из своей комнаты их торопливые шаги и взволнованные голоса, вбежала к сестре и замерла в недоумении.

— Теперь надо решить, куда тебе лучше пойти. К миссис Малфой? — деловито спросила миссис МакДугалл.

— Конечно, лучше всего к ним, у них надежнее всего. К тому же там Басти... Но как? В Малфой-мэноре камин закрыт... Аппарировать же мне нельзя, порт-ключ делать нет времени, да и опасно...

— Может быть, тогда к Кэтрин?

— Она с детьми сейчас в Брайтоне (2).

— Вот и отлично. Поедешь в Брайтон. Ты знаешь, где она живет? У них там дом?

— Нет, она в гостинице апартаменты снимает. Я найду.

— Гостиница — это не так хорошо, как свой дом. Ладно, выбирать не приходится. Сейчас дойдешь до "Дырявого котла", а там через камин... И как только прибудешь туда, сразу напиши мужу. И Торфинну обязательно напишите тоже. Они что-нибудь придумают, как для вас сейчас будет лучше...

— Да что происходит, мама?! Изабел! — вмешалась Мораг, которая в первую минуту наблюдала за сборами, ничего не понимая.

— Отец арестован. Авроры сейчас сюда придут.

— Это из-за Изабел? То есть, из-за ее мужа? — ахнула Мораг.

— Может быть... А может быть, и нет. Весь последний год людей непонятно за что хватают и сажают... Изабелла, ты зелье положила? Хоть ты сейчас и хорошо себя чувствуешь, но это благодаря зелью. И все равно его надо пить, по крайней мере, еще месяц.

— Положила, мама, положила... Но как же ты и Мораг? Если вас тоже заберут? — повернулась к матери Изабелла.

— Не думаю... В крайнем случае под домашний арест посадят. У них ведь тюрьма уже переполнена. Но тебе лучше не рисковать, потому что тебя они вряд ли оставят дома.

— Я знаю, к кому можно обратиться, — осенило Изабеллу. — У Темного Лорда же есть свои люди в Министерстве. Когда я увижу Кэтрин, мы с ней посоветуемся и свяжемся, с кем надо... Папу выпустят.

Ее лицо просветлело. Миссис МакДугалл, вздохнув, посмотрела на дорожную сумку, которую Изабелла только что застегнула.

— Ну что, все взяла? Деньги взяла? Пойдем, я тебя провожу...

— Мама, давай я провожу Изабел, — вызвалась Мораг.

— Хорошо. Иди, — согласилась мама. Она наложила чары, чтобы сумка уменьшилась и стала легче. — Идите, девочки. Скорее, времени терять нельзя. Да, Мораг! Когда тебя начнут спрашивать об Изабелле — ты о ее муже ничего не знаешь и никогда его не видела.

Мораг кивнула, а миссис МакДугалл обняла и поцеловала старшую дочь, потом младшую. Когда дверь дома захлопнулась за Изабеллой и Мораг, Констанция открыла камин в гостиной и без сил упала в кресло, сжав пальцами виски — голова немного кружилась и ноги дрожали.

— Слава Мерлину, успели, — пробормотала она, потом встала и медленно подошла к окну.

В камине послышался характерный звук, вспыхнуло зеленое пламя, и из него вышли трое авроров.

— Миссис Констанция МакДугалл? — басом произнес идущий впереди, в руке он держал наготове волшебную палочку. За его спиной маячили еще двое в бордовых мантиях. Но застать хозяйку дома врасплох представителям власти не удалось.

— Да, это я. Чем обязана, господа?

— Ваш муж арестован за пособничество Тому-Кого-Нельзя-Называть. Сначала я должен вас допросить, а потом в вашем доме будет произведен обыск. Вот ордер, — он показал ей бумагу с печатью и подписью начальника Аврората.

Констанция взглянула на ордер с холодным недоумением — нелегко ей это далось — потом кивнула аврорам на диван, а сама села в кресло.

— Это какая-то ошибка, — твердо сказала она.

После формальных вопросов старший аврор, наконец, перешел к цели своего визита.

— Итак, что вам известно о поддержке вашим мужем Того-Кого-Нельзя-Называть и незаконной организации, именуемой Упивающиеся смертью?

— Мой муж никогда не вступал в эту организацию, и с Тем-Кого-Нельзя-Называть даже не знаком.

— А вот тут вы лжете, мадам. Ваша старшая дочь замужем за Рабастаном Лестрейнджем, который состоит в указанной организации с семьдесят пятого года и неоднократно привлекался к ответственности за тяжкие преступления, а в настоящее время числится в розыске, после побега из мест заключения. Договор о помолвке заключен в семьдесят девятом году, а летом прошлого года года Изабелла МакДугалл вступила с ним в брак. И она, по нашим сведениям, в настоящее время проживает у вас в доме. Это так?

— Да, Изабелла вышла за него замуж. Но сейчас она живет у нас. Это и называется поддержкой Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Поддержка бывает разная, мадам… Или вы полагаете, что брачные союзы Министерства не касаются? Ошибаетесь, — он пристальным взглядом некоторое время смотрел на миссис МакДугалл. — Итак, я могу побеседовать с вашей старшей дочерью?

— Она гостит у своей подруги.

— Ее имя и адрес?

— Миссис Кэтрин Роули, а адреса я не знаю.

— Роули? Ага... Джейсон, пометь у себя в блокноте. Кингсли говорил, что Торфинн Роули был замечен на месте преступления, в ночь, когда убили Дамблдора. Похоже, тут у нас целое гнездо Упивающихся смертью и их прихвостней, — аврор выглядел очень довольным. — Ну наконец-то... А то все какая-то шушера попадается. Итак, мадам, когда вернется ваша дочь?

— Я не знаю, Изабелла не сказала, когда приедет домой. А до этой поездки она никуда из дома не отлучалась, и потому единственное, что я могу вам сказать со всей уверенностью — она не состоит в организации и не совершала никаких преступлений... А могу я узнать, в чем конкретно обвиняют моего мужа?

— В укрывательстве преступников, мадам, в подрывной деятельности и выполнении заданий Того-Кого-Нельзя-Называть. Бывал ли когда-нибудь в вашем доме Рабастан Лестрейндж?

— Нет, — не моргнув глазом, солгала Констанция.

— А его брат Рудольфус или невестка — Беллатрикс Лестрейндж? Другие Упивающиеся смертью?

— Нет, не бывали.

— Понятно… Проверим. У вас ведь еще дети есть?

— Да. Сын и дочь.

— Где они?

— Наш сын, Трой, уже два года работает в Перу, в отделении банка Гринготтс. А младшая дочь учится в Хогвартсе, сейчас на каникулах. Но ее нет дома.

— И где же она? Тоже уехала в гости к подруге, которая неизвестно где живет?

— Нет, она вышла прогуляться, скоро придет, — миссис МакДугалл не на шутку встревожил тон, каким аврор говорил о ее младшей дочери, и она пожалела, что не отправила куда-нибудь из дома, от греха подальше, заодно и Мораг. — Но, послушайте, ей только семнадцать лет исполнилось, она еще школу не закончила...

— Так. Ясно. Ну что ж, приступим к обыску. И подождем, когда явится мисс МакДугалл, мы должны еще с ней побеседовать.

Они перерыли весь дом, но, естественно, не нашли ничего компрометирующего. Допросили вернувшуюся Мораг, которая подтвердила, что Изабелла гостит у Кэтрин Роули, и что ни Рабастана Лестрейнджа, ни его брата и невестку, ни других Упивающихся смертью она здесь не видела. Когда аврор спросил, какие отношения у ее сестры с мужем, Мораг пожала плечами и неуверенно ответила, что сестра о нем почти ничего не рассказывала. Аврор недоверчиво покачал головой, но больше ни о чем расспрашивать девушку не стал.

После того, как были составлены протоколы обыска и допросов, старший аврор объявил, что миссис МакДугалл и Мораг не должны ни аппарировать из дома, ни перемещаться куда-либо с помощью порт-ключей или каминной сети, а по возвращении Изабеллы им надлежит немедленно известить об этом Аврорат. Переписываться с кем бы то ни было им также запрещено до особого распоряжения. Потом они запечатали камин, поставили на крыше ловушку для чужих сов, а тех, которые принадлежали хозяевам — заперли в клетках и забрали с собой, и наконец ушли — через дверь.

Примечания:

(1) В 6 книге канона арестовали и посадили в Азкабан по ложному обвинению Стэна Шанпайка. Кроме того, Артур Уизли в разговоре с Гарри говорит еще о трех необоснованных арестах за короткий период, а также из его слов следует, что критиковать политику Министерства и публично выражать свои сомнения в правильности его действий — стало опасно.

(2) Брайтон — город на юге Англии, морской курорт.

Сестры дошли до "Дырявого котла" без приключений. Изабелла, поздоровавшись с хозяином и уплатив за пользование камином десять кнатов, поцеловала сестру, взяла щепотку пороха и, войдя в камин, отчетливо произнесла:

— Брайтон, почта.

Являться в гостиницу прямо через камин считалось не очень приличным, поэтому волшебники обычно прибывали в местное почтовое отделение, которое, как правило, располагалось в соседнем здании, а потом уже заходили в гостиницу (1).

Мораг с минуту постояла, словно желая удостовериться, что сестра благополучно доберется до Брайтона, потом повернулась и зашагала обратно. По дороге она купила в кондитерской лавке конфет и пирожных — будто бы за этим и выходила из дома.

Изабелла выбралась из камина в почтовом отделении в Брайтоне и в изнеможении прислонилась к стене, закрыв глаза и глубоко дыша. От мелькания перед глазами множества помещений у нее закружилась голова и к горлу подступила тошнота.

— Мисс, вам нехорошо? — послышался участливый голос. Она увидела маленькую старушку в шляпке и в платье с турнюром. — Да вы совсем бледная... Прошу вас, пойдемте со мной...

Старушка провела ее в какую-то каморку, где усадила на стул и подала стакан воды.

— Благодарю вас, мадам... Со мной все в порядке, сейчас пройдет, — она наклонилась к сумке и достала зелье, сделала глоток и запила водой.

— Вы нездоровы? — старушка взглянула на флакон в ее руках. — Бедняжка... Можете прилечь на этот диван, пока вам не полегчает. Вы в гостиницу приехали?

— Да.

— Гостиницу держит моя племянница, миссис Лоунстон. А я — мисс Доротея Уоткинс. Я всю жизнь здесь на почте проработала... Хотите чаю, милая?

— О, спасибо, не беспокойтесь, пожалуйста...

— Да какое беспокойство? Я и сама собиралась чай пить, — старушка засуетилась возле небольшой плиты и через минуту подала Изабелле чашку чаю, горячего и ароматного. — Вы со сливками любите, или с лимоном?

— Можно просто чаю... Благодарю вас, мисс Уоткинс, вы очень добры.

— Сейчас я еще мистеру Роллингу чаю отнесу, — с этими словами старушка засеменила к двери. Вернувшись, она продолжала: — Он из Аврората. Дело в том... — она понизила голос, — что в гостинице живет одна дама... А ее муж служит Тому-Кого-Нельзя-Называть... Его в Хогвартсе видели, в ту ночь, когда директора Дамблдора убили, представляете?

— Неужели? — вскрикнула Изабелла, похолодев. Не может быть, чтобы речь шла о Кэтрин, это уж слишком!

Старушка же истолковала ее испуг по-своему.

— Не бойтесь, милая, как только этот человек появится, его сразу же схватят. Здесь круглосуточно авроры дежурят — один человек на почте, один в гостинице, и еще двое — рядом с номером, в котором живет эта женщина. Она такая хорошенькая и милая, и с ней двое детей — такие очаровательные, ни за что не подумаешь... Двойняшки — мальчик и девочка. Мне это все моя племянница рассказала.

— Но почему они думают, что он... ее муж — здесь появится?

— Она приехала сюда вместе с мужем еще в середине июня, потом он их тут оставил и уехал, а в начале июля приезжал их навестить — наверное, он их отсюда и заберет. А нам и в голову тогда ничего подобного не пришло... На вид — тоже вполне приличный молодой джентльмен. Потом авроры явились, когда узнали, что его семья здесь... Ну как вы, пришли в себя? Я сейчас провожу вас.

Они вместе дошли до соседнего здания, где располагалась гостиница "Морской Лев". За стойкой регистрации стояла весьма пожилая особа в шляпке с черной вдовьей вуалью. По-видимому, это и была хозяйка — она назвала мисс Уоткинс тетушкой.

Изабелла нервно огляделась по сторонам и заметила сидящего в холле у камина молодого человека. На нем не было бордовой аврорской мантии, но цепкий, настороженный взгляд не оставлял сомнений, что сидит он здесь не просто так. Впрочем, Изабелла у него подозрений, похоже, не вызвала — хотя он и посмотрел на нее заинтересованно, но это был явно не профессиональный интерес, а чисто мужской.

Когда хозяйка записывала Изабеллу в книгу постояльцев, она назвалась своей девичьей фамилией — называть фамилию мужа, известную всей Магической Британии, этим болтливым, но бдительным старушкам, да еще в присутствии аврора, было бы крайне неразумно.

Служанка-эльфийка взяла у Изабеллы сумку и проводила ее на второй этаж. Номер ей достался хороший, просторный и светлый, с видом на море. Но Изабелле было не до того, чтобы наслаждаться отдыхом на морском курорте. Ей следовало подумать, что делать дальше.

Она-то рассчитывала сразу написать мужу и рассказать об аресте отца, и о том, что, похоже, Аврорат обратил внимание и на нее. И отправить письмо с совой Кэтрин. Надеялась, что Басти заберет ее отсюда в Малфой-мэнор, и там она поговорит с кем-нибудь из тех, кто сейчас работает в Министерстве и может помочь отцу. Да хотя бы с Яксли — он же как раз из Департамента магического правопорядка.

Но теперь получается, что она не может воспользоваться совой подруги, не может написать ни мужу, ни Торфинну Роули, ни Люциусу. Значит, придется отправлять письмо на почте — то есть, конверт с именем адресата она должна будет отдать в руки мисс Уоткинс, которая, конечно, увидев фамилию Лестрейнджа или Малфоя, позовет аврора. И Роули, оказывается, аврорам известен — а она-то думала, что он пока вне подозрений...

Однако Яксли, насколько она знала, по-прежнему работает в Министерстве... Значит, к нему обратиться можно. Так она и сделает.

Приняв это решение, Изабелла почувствовала себя спокойнее и увереннее. Жаль только, что нельзя узнать, как там мама с сестрой. Но может быть, она еще что-нибудь придумает, чтобы с ними связаться.

Она открыла балконную дверь, сняла мантию и платье, надела пеньюар и прилегла на диван. Все-таки путешествие по каминам — не самый подходящий способ передвижения для беременной женщины — голова до сих пор кружилась, а во рту был какой-то неприятный металлический привкус. Изабелла с тревогой положила руку на живот и прислушалась — у нее с недавних пор появилась такая привычка, — но было еще слишком рано, чтобы чувствовать движения ребенка.

Изабелла лежала и думала, как много событий, оказывается, прошло мимо нее за тот год, когда Рабастана почти сразу после их свадьбы посадили в тюрьму, а она предавалась грусти и тоске. Она и общалась тогда почти исключительно с Нарциссой, которая стала ей еще ближе — их связала общая беда — или с Кэтрин. Но Китти вообще никогда не читала газет, ее по-настоящему волновали только дети и кошки, которых у нее было несколько. Родители, видимо, не хотели усугублять депрессию Изабеллы. Хотя, как она сейчас понимала — было странно, что ни ее, ни отца ни разу даже не вызвали в Аврорат на допрос. Конечно, объявления о ее свадьбе с Рабастаном в «Ежедневном пророке» не появилось, но она знала, что копии всех брачных контрактов и завещаний всегда направляются в Министерство. Наверное, дело в том, что они не составляли брачного контракта. Но ведь завещание Басти тогда написал — видимо, до него у министерских просто руки не дошли… И про старый договор, подписанный еще в семьдесят девятом году, тоже никто не вспомнил. А может быть, это Яксли позаботился, чтобы не вспоминали.

Отец же всегда пользовался на работе большим уважением — вероятно, поэтому его до поры до времени и не трогали…

Часа через полтора Изабелла встала — хотя уснуть ей так и не удалось, чувствовала она себя свежей и отдохнувшей. На столике нашлось перо, стопка бумажных листов и несколько конвертов с эмблемой гостиницы, вытисненной золотом. Изабелла написала длинное и подробное письмо, перечитала его, потом запечатала и вывела на конверте адрес: «Министерство магии, Департамент магического правопорядка, мистеру Корбану Яксли».

На почте мисс Уоткинс, взяв с Изабеллы пять кнатов, с любопытством посмотрела на адрес, но вопросов задавать не стала, привязала письмо к лапке одной из сов и выпустила ее в открытое окно.

В холле гостиницы сидел все тот же молодой человек, который снова проводил ее взглядом. Она некоторое время раздумывала, не пойти ли ей в столовую — но есть совершенно не хотелось. Оглядев разношерстную толпу постояльцев, которые как раз шли ужинать, и не увидев Кэтрин, Изабелла решила, что постарается найти подругу завтра, а сегодня ляжет спать пораньше — она очень устала за этот день.

"Может быть, завтра или послезавтра я уже буду в Малфой-мэноре... И Кэтрин тоже. И папу освободят... Надо будет сказать Кэтрин, что за ней следят, чтобы была осторожна..." — с этими мыслями Изабелла заснула. Она была уверена, что Яксли, как только получит письмо, сразу расскажет все Басти, и они обязательно что-нибудь придумают.

Но на следующий день к Изабелле никто не приехал, и письма ни от кого не пришло. Ни Кэтрин, ни ее двойняшек она тоже не видела — в столовой их не было, хотя Изабелла на завтрак пришла раньше всех и ушла последней. В холле, где она долго сидела, как раз напротив аврора в штатском — сегодня был другой, постарше, но с таким же внимательным взглядом — Кэтрин тоже не появлялась. "Странно, — подумала Изабелла, — может, она или дети приболели, и им еду приносят в номер? Или Кэтрин заметила слежку и боится выходить?" Как бы то ни было, но встретиться с подругой Изабелле не удалось. А тут еще и аврор стал на нее подозрительно поглядывать.

Спрашивать хозяйку о Кэтрин не хотелось. Может быть, узнать у эльфийки? Эльфы никогда не станут действовать во вред хозяевам, но какой же вред для миссис Лоунстон может быть в том, что Изабелла узнает, в каком номере остановилась Кэтрин? Однако, как назло, ни одной эльфийки Изабелле за весь день на глаза не попалось.

"Сегодня уже тридцатое. Папу арестовали вчера. Письмо Яксли я написала и отправила тоже вчера, вечером. Почти сутки прошли — получил ли он его? Не может быть, чтобы он отказал мне в такой просьбе... — с нарастающим беспокойством думала Изабелла, опять сидя после обеда в холле гостиницы. — Мерлин! А что, если Яксли тоже арестован?". Ей стало по-настоящему страшно — если так, то к кому еще она может обратиться за помощью? Кто сейчас может что-то сделать для ее отца? Может быть, лучше тогда вернуться домой?

Она решила купить газету, и снова пошла на почту. Мисс Уоткинс, держась с ней, как со старой знакомой, осведомилась, нравится ли ей в гостинице, купалась ли она уже, и как она сегодня себя чувствует. Изабелле пришло в голову, что она ни разу за эти два дня не подумала о том, чтобы пойти на пляж — скажи ей кто-нибудь такое раньше, она ни за что не поверила бы... Она всегда любила море — и даже ощущала какое-то родство с морской стихией, хотя и родилась под огненным знаком — Льва.

Изабелла купила "Ежедневный пророк" за вчерашний и сегодняшний день, и у себя в комнате просмотрела их. Это ее не успокоило и не внесло ясности — ни в одном номере не упоминалось ни об аресте Яксли, ни вообще о чьих-либо арестах. И об отце тоже ничего... Значит, надо набраться терпения и ждать. Наверняка освободить арестованного не так-то просто.

От нечего делать Изабелла просмотрела газеты. Передовые статьи не содержали ничего, кроме ставших уже банальностью заверений, что Министерство магии находится на переднем крае борьбы с Тем-Кого-Нельзя-Называть и делает в этой борьбе решительные успехи. Правда, в чем именно заключаются успехи — понять было невозможно.

Ей бросилась в глаза большая статья на второй полосе: "Уничтожить зло на корню". Анонимный автор писал, что пора, наконец, обратить внимание на то, что в Хогвартсе, в сердце Магической Британии до сих пор существует рассадник зла под названием — факультет Слизерин. "Трусость, подлость, предательство, приверженность Темным искусствам и ненависть к магглам — вот визитная карточка факультета, основанного Салазаром Слизерином, человеком, имя которого должно быть выжжено Адским огнем из истории нашего общества, проклято и предано забвению. Доколе добропорядочные волшебники будут терпеть это гнездо, из которого каждый год выползают все новые и новые ядовитые змеи, отравляющие нашу жизнь, и заражающие злом иные неустойчивые души?"

Далее автор статьи предлагал распределять потенциальных слизеринцев на Гриффиндор, чтобы юные львы занимались их перевоспитанием, или же вообще не принимать в школу детей из так называемых "темных" семей.

Кровь прилила к щекам Изабеллы. Она скомкала газету и бросила ее в камин. Встала с дивана и прошлась по комнате. "При чем тут вообще магглы? Почему у нас о защите магглов говорят куда больше, чем о наших собственных проблемах? Министерство магии должно заботиться не о магглах, а о магах", — думала она, не замечая, что повторяет слова Темного Лорда из той брошюрки, которую ей когда-то в Хогвартсе давал читать Фрэнк Уилкис.

Вспомнились слова отца: "Сейчас каждый волшебник должен вслух заявить о своей симпатии к магглам, если хочет, чтобы его считали приличным человеком. И тут главное — именно заявить, а как на самом деле — неважно". И это действительно так, папа был абсолютно прав. Рабастан тоже всегда говорит: "Твой отец — очень умный человек". Теперь отец арестован, муж неизвестно где, и неизвестно, что с мамой и сестрой... А она здесь, в Брайтоне, совершенно одна и не может ничего сделать.

"Трусость и подлость слизеринцев"... Вот уж бессовестное вранье! А как же те, которые в свое время встали под знамена Темного Лорда — и шли за ним до конца, до Азкабана или до могилы? Это они-то — трусы и подлецы? Из тех же, кто остался на свободе после той войны — никто не запятнал себя предательством, никто не донес на своих. Только Каркаров, бывший директор Дурмстранга — но он и не слизеринец, и вообще иностранец.

Чтобы успокоиться, она решила выйти и пройтись по морскому берегу. Море слегка волновалось, солнечные блики играли на поверхности волн, переливаясь так, что глазам становилось больно. Возле самой воды несколько малышей строили крепость из песка. Две девочки лет пяти играли в мяч, и громко визжали при этом. Женщины разных возрастов, сидящие небольшой компанией чуть поодаль — видно, мамы и бабушки — наблюдали за детьми. Группа парней и девушек — ровесников Мораг или чуть старше — о чем-то оживленно спорили. Изабелла вгляделась, но ни Кэтрин, ни Альберта и Лизы — ее детей — на пляже не было.

Она неспешно двинулась дальше. Легкий бриз, пахнущий водорослями и солью, навевал совершенно неподходящие в этих обстоятельствах мысли. Ей вдруг представилось, что нет никакой войны, не нужно скрываться от авроров, и что муж с ней рядом, просто отлучился куда-то ненадолго. И они будут гулять с ним, держась за руки, по берегу, потом пойдут купаться, уплывут далеко-далеко и будут целоваться среди волн, где их никто не увидит, кроме чаек... А вечером отправятся в какую-нибудь таверну, есть мидий и жареную рыбу. Можно еще потанцевать в каком-нибудь ресторанчике, где играет музыка, или просто сидеть, обнявшись, и слушать, как шумит море. Потом они вернутся к себе в номер и лягут спать...

Вызванные мечтами образы в сознании были настолько яркими, что Изабелла прикрыла глаза и сразу вспыхнула, смутившись от собственных желаний, таких неуместных сейчас. Беременность вообще влияла на нее странно — она всем своим существом жаждала близости с мужем, постоянно думала о нем и отчаянно тосковала по нему, по его объятиям — так, что жаркое, сладкое томление переходило в неотступную ноющую боль... "Ох, о чем я только думаю... Сейчас надо вернуться в отель, скоро ужин — и еще раз попытаться найти Китти... Или хотя бы эльфийку, и расспросить, в каком номере живет миссис Роули".

— Скучаете, мисс? — послышался бархатный голос возле самого ее плеча. Она обернулась и увидела средних лет мага, лысоватого, но весьма импозантного, в серой мантии и с газетой в руке.

— Нет, я не скучаю, — слегка нахмурившись, ответила Изабелла.

— Вы только сегодня приехали? Я вас раньше не видел. Может быть, поужинаем вместе? В отеле все хорошо, но по вечерам скучно. Пойдемте в ресторан, я знаю один хороший, там свежая рыба, мидии, креветки, и замечательное вино... И музыка каждый вечер, потанцевать можно.

— Я приехала вчера, и по делам. Так что, прошу прощения, но мне пора...

Изабелла быстро направилась к гостинице. Еще этого ей не хватало... Она пошла в столовую, но поела без аппетита — все казалось слишком пресным, хотя на столе были и мидии, и жареная рыба, о которых она так мечтала на прогулке. И разнообразные соусы тоже были — она все их перепробовала, но ей ничего не понравилось. И Кэтрин по-прежнему не было видно.

Выходя из столовой после ужина, Изабелла наконец заметила эльфийку-горничную — ту самую, что вчера отвела ее в номер. Служанка стояла возле кресла, в котором сидел переодетый аврор, и что-то ему говорила. Обернувшись, эльфийка поймала взгляд Изабеллы. Сказав собеседнику что-то еще, маленькое создание растворилось в воздухе. Изабелле стало неприятно — показалось, что эльфийка и аврор говорили о ней.

Примечание:

(1) В 6 книге Дамблдор объясняет Гарри, что волшебник, в принципе, может аппарировать в дом другого волшебника прямо в комнату, но обычно никто так не делает, из вежливости. Вероятно, и на камины эти правила распространяются, в том числе и на камины в гостиницах. Во всяком случае, было бы не очень удобно, если бы через камин прямо в холле отеля постоянно прибывали и убывали постояльцы. Мне кажется логичным, если бы почтовые отделения использовались бы и как вокзалы — хотя это, конечно, мой хэдканон.

Изабелла этой ночью долго не могла заснуть — ко всем треволнениям прибавилось еще и беспокойство за Кэтрин. Может быть, ее держат под арестом? Или вообще уже в тюрьму переправили, а теперь караулят самого Роули? Да и странное поведение эльфийки в холле настораживало.

Проснулась она поздно, чувствуя себя отвратительно: мало того, что болела грудь и ныла поясница, так еще и голова казалась налитой свинцом, как будто вот-вот лопнет. И тошнило. Изабелла приняла зелье, умылась — но идти в столовую на завтрак не хотелось совершенно. В глаза бросилась висящая над кроватью гравюра с морским пейзажем, и с надписью в правом нижнем углу готическим шрифтом:

"Уважаемый клиент, если Вам что-то нужно, постучите волшебной палочкой по картине три раза".

Она так и сделала, и тут же послышался металлический голос: "Что вам угодно?". Изабелла немного подумала, чего бы ей хотелось — но только мысль о грейпфрутовом соке не вызвала отвращения — и попросила принести его. "Ждите", — произнес голос.

Через пару минут дверь открылась, и вошла эльфийка с подносом в руках.

— Доброе утро, мадам. Ваш заказ.

— Спасибо, — кивнула Изабелла.

— Что-нибудь еще желаете, мадам?

— Скажи мне, не знаешь ли ты, в каком номере живет та дама, которую стерегут авроры? Ее зовут миссис Роули, не так ли?

— Спросите у хозяйки, мадам. Кики не может ничего сказать.

— Ясно, — вздохнула Изабелла. — Ладно, можешь идти...

Она выпила сок и внезапно ощутила зверский голод. Еще раз постучав волшебной палочкой по гравюре, заказала омлет, клубничное варенье, маринованные помидоры и копченую селедку. Опять пришла эльфийка — на этот раз уже другая. Изабелла и у нее спросила о Кэтрин Роули, но ничего не добилась. Позавтракала она с аппетитом, но еда впрок не пошла. Через несколько минут от завтрака не осталось и воспоминания. Стоя в ванной у раковины и разглядывая в зеркале свое бледное лицо и круги под глазами, она вздыхала: "Мерлин... А мне-то казалось, что уже все прошло... Дома я и суп варила спокойно, и ела нормально — только иногда подташнивало. Когда же это закончится? И я ведь зелье пила..."

Изабелла вспомнила, как Нарцисса Малфой рассказывала, что, будучи беременной, она большую часть времени должна была лежать — целители предупреждали, что есть риск потерять ребенка, а ей и забеременеть долго не удавалось. Вообще, беременность Цисси переносила тяжело, но говорила, что с радостью прошла бы через все это еще раз, и может быть, даже не один — она очень хотела иметь еще детей, и особенно мечтала о дочке.

Умывшись холодной водой, Изабелла почувствовала себя немного лучше и решила все-таки спуститься вниз — не для того же она приехала, чтобы целыми днями сидеть в номере. Однако то, что она увидела в холле гостиницы, снова встревожило ее. У стойки стояли два аврора в форменных мантиях и еще один — в обычной одежде, но явно из того же ведомства. Они о чем-то разговаривали на повышенных тонах. Тут же были и хозяйка гостиницы, и мисс Уоткинс с почты, и Кики — горничная, которая приносила Изабелле грейпфрутовый сок.

Изабелла прислушалась к беседе авроров.

— Я же говорил, надо было наложить антиаппарационные чары на гостиницу! И волшебную палочку у нее забрать. А ты не решился, мол, неудобно без санкции начальника, да не аппарирует она одна с двумя детьми, рисковать не станет... Вот и упустили!

— А может, она и не аппарировала. Может, у нее имелся порт-ключ. Надо было хорошо обыскать ее вещи.

— Я обыскивал, когда она с детьми на пляже была целый день, вместе с миссис Лоунстон — не было там порт-ключа.

— Значит, ей по почте прислали... Мисс Уоткинс, вы уверены, что письмо, которое она получила, не было порт-ключом?

— Уверена, конечно, — обиженно сказала мисс Уоткинс.

— Нужно было провести личный досмотр, — вздохнул аврор в гражданской одежде. — И плевать, что ордера не было... Если бы мы его задержали — никто бы и не вспомнил про этот дракклов ордер.

Изабелла насторожилась — очень похоже, что речь о Кэтрин. Тут хозяйка заметила ее и подозвала:

— Мисс МакДугалл, подойдите, пожалуйста.

Изабелла обреченно вздохнула и направилась к стойке. Один из авроров — еще молодой, светловолосый, но с залысинами, указал ей на кресло, стоящее возле столика, на котором валялись забытые кем-то газета и журнал и стояли две чашки из-под кофе. Она села, поправила прическу, стараясь успокоиться, и сложила руки на коленях.

— Старший аврор Эммануил Декстер. А вы, значит — мисс Изабелла МакДугалл?

Она кивнула.

— Имеете ли вы отношение к Трою МакДугаллу, начальнику Департамента налогов и сборов Министерства магии?

— Да, это мой отец... — спокойно ответила она. Отпираться смысла не было.

— Известно ли вам, что он третьего дня арестован за содействие Тому-Кого-Нельзя-Называть?

— Да, известно. Но это недоразумение. Папа никогда не имел с Тем-Кого-Нельзя-Называть никаких дел...

— С какой целью вы писали письмо на имя мистера Яксли в Департамент магического правопорядка?

У Изабеллы пересохло в горле, она укоризненно посмотрела на мисс Уоткинс, стоящую тут же и прислушивающуюся к разговору. Сейчас ей бросились в глаза острый нос и подбородок старушки, и глаза, горящие жадным любопытством. И добродушной она больше не казалась.

— Я просила его помочь, разобраться в деле моего отца. Потому что это ошибка...

— Ошибка? Все так сначала говорят... — хмыкнул тот, который был не в аврорской форме — брюнет с пышными усами. — А потом раскалываются...

Светловолосый аврор взглядом заставил его замолчать и продолжал:

— А почему вы обратились именно к Яксли, а не к мистеру Тикнессу, например — начальнику Департамента?

— Мистер Яксли хорошо знаком с папой... — после небольшой паузы проговорила Изабелла. "Наверняка они и в самом деле знакомы, Яксли ведь давно работает в Министерстве..." — подумала она, стараясь скрыть свою неуверенность. Не могла же она сказать им, что сама знакома с Яксли, что он был на ее свадьбе — этим она просто выдала бы его... И вспомнила еще одно обстоятельство, за которое и ухватилась, как утопающий за соломинку: — К тому же мистер Яксли приходится родней моей маме...

Это была чистая правда — родство, хотя и дальнее, действительно имело место. Авроры переглянулись.

— А кем именно он приходится вашей матушке?

— Даже не могу точно сказать... Знаю, что бабушка мамы была из рода Яксли... Но мистер Яксли очень ценит родственные связи.

— Это уж точно, — усмехнулся усатый аврор. — Вы ведь чистокровная, да? И мать, и отец чистокровные, и в доме, небось, портреты предков на стенах?

— Вы так говорите, как будто это что-то плохое, — спокойно заметила Изабелла.

— Плохо, что вы не любите тех, кто не может похвастаться галереей предков... — аврор снова начал раздражаться. — Вы не считаете магглорожденных за людей...

— Вовсе нет, — мягко возразила она. — В департаменте, который возглавляет мой отец, есть сотрудники — магглорожденные, они и дома у нас бывали... Я помню, как папа одного представил к Ордену Мерлина третьей степени...

— Все это прекрасно, — нетерпеливо махнул рукой аврор. — Но не помешало вашему отцу выдать вас замуж не за кого-нибудь, а за Рабастана Лестрейнджа, — его глаза засветились торжеством. — Нет, я понимаю, что когда ваш отец заключил брачный договор, Лестрейндж еще не был разоблачен... Но почему он не расторг вашу помолвку, когда Лестрейнджи в Азкабане оказались всем семейством? Значит, разделял их преступные заблуждения.

Изабелла глубоко вдохнула, словно собираясь прыгнуть в воду.

— Вы ошибаетесь. Это не папа, а я не захотела разорвать помолвку. Я вышла за него замуж по собственной воле.

Мисс Уоткинс приглушенно ахнула, а миссис Лоунстон осуждающе покачала головой.

— Итак, мисс МакДугалл... — снова заговорил Декстер и усмехнулся, — вернее, миссис Лестрейндж... Кстати, почему вы назвались девичьей фамилией?

— Не хотела привлекать к себе внимание, разве не понятно? — устало произнесла Изабелла. Она уже поняла, что все было зря — и ее бегство из дома в Брайтон, и все попытки сохранить инкогнито... И даже Кэтрин она не нашла. "Ну и ладно... В конце концов, не убьют же они меня. Ну, даже если посадят в тюрьму... Мистеру Яксли я ведь уже написала...".

— С какой целью вы интересовались Кэтрин Роули? — задал ей новый вопрос аврор.

— Она моя подруга. Я поняла, что она здесь, из слов мисс Уоткинс... А что с Кэтрин?

— Миссис Роули сбежала сегодня утром. С детьми. Видимо, у нее был при себе порт-ключ. Или она каким-то образом получила его...

У Изабеллы немного отлегло от сердца — по крайней мере, Кэтрин в безопасности. Она даже не смогла сдержать улыбку. Голос аврора вернул ее к действительности:

— Значит, так, миссис Лестрейндж. Сейчас вы напишете письмо вашему мужу, чтобы он прибыл за вами сюда. И можете быть свободной...

— То есть как? — у Изабеллы округлились глаза.

— Нет, конечно, если желаете, можете отправиться с ним в тюрьму... Но не надейтесь, что вам тоже удастся сбежать. Сейчас мы проверим все ваши вещи, очень тщательно. И волшебную палочку конфискуем. До тех пор, пока вы не сделаете то, что требуется. Ваша помощь при задержании преступника будет учтена впоследствии, возможно, вы даже будете освобождены от ответственности.

— От ответственности за что? — от безнадежности захотелось плакать. — Быть его женой — не преступление, будь он хоть самим Темным Лордом... Нет такого закона...

— Вот и плохо, что нет. Ничего, будет... Никто из вас не уйдет... — жестко сказал аврор с усами.

Но Изабелла слышала его слова как будто сквозь вату. У нее снова закружилась голова, перед глазами поплыли зеленые и фиолетовые круги. Она с усилием пробормотала, вцепившись в подлокотник кресла и облизывая пересохшие губы:

— Простите... Мне нужно принять зелье... Пожалуйста...

Изабелла встала, но у нее подкосились ноги, и она упала прямо на мраморный пол. Впрочем, она не потеряла сознание, просто ей казалось, что она спит, и все это происходит во сне.

Сначала ее куда-то несли. Потом мисс Уоткинс — или это была миссис Лоунстон? — хлестала ее по щекам, стараясь привести в чувство:

— Обморок. Или притворяется... Энервейт почему-то не действует.

— Может быть, она беременна? — послышался незнакомый мужской голос. — Так и есть. Вон у нее на тумбочке и зелье стоит... Моей жене такое тоже прописывали.

Изабелла почувствовала, как ей в рот вливают зелье, потом холодную воду. Сразу стало легче, в голове прояснилось. Она открыла глаза и села — оказывается, они принесли ее в комнату и уложили на диван. Над ней склонился третий аврор, который за весь допрос еще не сказал ей ни слова — он был старше двух своих коллег, с седыми висками и вертикальной морщиной на лбу, и со значком Рэйвенкло на лацкане пиджака, видневшегося из-под расстегнутой форменной мантии.

— Простите, — сказала она охрипшим голосом. Откашлялась и повторила: — Простите... но я не буду ничего писать мужу...

— Не будешь, значит? — проворчал усатый — он на протяжении всего допроса всячески выказывал ей свою неприязнь, и сейчас, похоже, разозлился по-настоящему. Во всяком случае, его свирепый взгляд ничего хорошего не сулил.

Она инстинктивно прикрыла ладонями живот, но упрямо покачала головой.

— Ничего, сами напишем. А ты посиди и поразмысли хорошенько, о своем будущем...

— Думаешь обмануть Лестрейнджа? Так он ведь придет, но не один. А за жену и наследника он на кусочки тебя порвет, причем голыми руками, — произнес тот, что постарше. — Я его немного помню, по прошлой войне...

— Может, ее Инкарцеро связать? — не слушая его, задумчиво спросил усатый аврор. — Для верности. Да и сговорчивее будет...

— Ты охренел? — сердито повернулся к нему седой. — А если ей плохо станет? Она даже зелье не сможет взять...

— Невелика беда, — ухмыльнулся усатый. — Переживет. Подстилка пожирательская, бл**ь... Ее муж Алису Лонгботтом запытал, а ты ее защищаешь, Долиш?

— Алиса сама была аврором, а не просто женой аврора. И служила при Крауче — ты должен понимать, что это значит, Филиппс. У тебя родной дядя в Азкабане тогда сгинул ни за что... А Лестрейнджи не тронули ребенка Лонгботтомов.

— Ты и сам при Крауче служил. Хочешь сказать, что ты на допросах Непростительных не применял?

— Не применял, — отрезал тот, кого звали Долишем.

— Вот и плохо, что не применял. Перебили бы всю эту сволочь тогда — глядишь, сейчас была бы тишь да гладь, — проворчал усатый Филиппс.

— Довольно препираться, — прервал своих коллег светловолосый аврор, Декстер — похоже, из этих троих он был главным. — Полагаю, Инкарцеро — это лишнее. Миссис Лестрейндж, вы останетесь здесь. Ваша волшебная палочка у меня. Вам запрещено выходить из комнаты и пытаться с кем-либо связаться. Все ваши вещи мы также изымаем, они будут вам потом возвращены, если среди них не окажется порт-ключа или чего-либо еще... сомнительного...

Авроры ушли, оставив Изабеллу одну. Она долго плакала — вспоминала, что говорили авроры о ее муже, и думала об Алисе Лонгботтом... О женщине-авроре, грозной воительнице — почти такой, как Беллатрикс — отправлявшей людей в Азкабан, и наверняка убивавшей (1)... Которая при всем при этом была женщиной и матерью. Как и Изабелла...

Днем появилась эльфийка — принесла ей обед. Изабелла хотела было отказаться от еды, но вдруг поняла, что очень проголодалась. Пообедав, взглянула в зеркало и пришла в ужас — глаза красные, нос распух, Мерлин знает на что похожа...

Она умылась холодной водой, вышла на балкон и, глядя на море, пожалела, что ее теперь даже на пляж не выпустят. Попыталась сосредоточиться и подумать, что же ей делать — но ничего так и не придумала. Оставалась надежда, что Яксли все-таки получил ее письмо. Правда, он не знает, что Изабеллу тоже посадили под арест — и никто этого не знает, а у нее отрезаны все связи с внешним миром — ни совы, ни волшебной палочки, ни эльфов... Придется ждать.

Примечание:

(1) Существует стереотипное представление об Алисе Лонгботтом, как о хрупкой женщине, ни за что ни про что похищенной и замученной. Однако, как прямо говорится в 4 книге канона, Алиса и ее муж Фрэнк были "прославленными мракоборцами" — то есть, и Фрэнк, и Алиса воевали с оружием в руках, отправляли людей в Азкабан и убивали. Учитывая, что это были времена Крауча — более чем вероятно, что они имели отношение и к незаконным репрессиям.

Так что Алиса — несмотря на внешнюю мягкость — скорее была "светлой" версией Беллатрикс.

Вечером авроры снова зашли в номер к Изабелле — вдвоем, усатого Филиппса с ними не было. Декстер осмотрел ее комнату, заставил снять все украшения и проверил их, после чего вернул. Изабелла поняла, что он ищет порт-ключи или темные артефакты — видимо, упустив Кэтрин, авроры решили обходиться без формальностей. После досмотра Декстер сообщил, что среди вещей в ее сумке, изъятой вчера, ничего незаконного не обнаружено, но возвращать их ей пока не будут. Потом пожелал спокойной ночи и ушел. Долиш — тот немолодой аврор, который отнесся к ней сочувственно — осведомился о ее здоровье и спросил, не нужно ли ей чего-нибудь. Изабелла поблагодарила и сказала, что у нее все в порядке. Она действительно чувствовала себя хорошо, утреннее недомогание совсем прошло. Она только беспокоилась, не возымело ли ее падение на пол каких-либо нехороших последствий — впрочем, никаких настораживающих признаков не появилось, а звать незнакомого целителя она не хотела.

Заняться было совершенно нечем. Изабелла задумалась о том, как же Кэтрин удалось скрыться. Изготовить порт-ключ сама Кэтрин вряд ли сумела бы — она никогда не делала противозаконных вещей. К тому же порт-ключи — это достаточно сложная магия, ошибка могла привести к непредсказуемым последствиям, а подвергать опасности детей подруга ни за что не стала бы.

Похоже, Кэтрин действительно имела порт-ключ при себе, и, видимо, муж заранее сообщил ей, когда следует им воспользоваться. Хотя авроры еще говорили про какое-то письмо, полученное Кэтрин... А мисс Уоткинс, значит, перехватила ее сову...

Следующий день прошел так же, как и предыдущий — утром служанка принесла завтрак, после чего опять явились Декстер и Долиш — удостоверились, что она не сбежала, и предупредили, что еще зайдут вечером.

А вечером, едва Декстер и Долиш вошли в комнату, как дверь снова распахнулась и на пороге возник Филиппс — на этот раз он был в форменной бордовой мантии, но разодранной на плече и покрытой какими-то пятнами. Волосы его были всклокочены, а симметрия роскошных усов нарушена — правый ус он где-то потерял, возможно, неудачно аппарировал.

— Я только что из Лондона! Переворот! Скримджер убит, новым министром стал Тикнесс! Он перешел на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть! Я ухожу, и забираю ее с собой! — он показал на Изабеллу, которая, застыв на месте от неожиданности, пыталась осознать эту потрясающую новость.

— Куда уходишь? — спросили оба аврора одновременно.

— Да уж не на поклон к Сами-Знаете-Кому! Есть люди, которые готовы драться! (1)

— А она тебе зачем? — недоумевал Декстер.

— Пригодится, — усмехнулся Филиппс. — Нет, не для того, о чем вы подумали, миледи, — продолжал он, насмешливо отвесив Изабелле поклон. — Но иметь вас в заложниках не помешает, в случае чего... Декстер, ты идешь со мной? Долиш?

Декстер медленно кивнул, а Долиш отрицательно покачал головой.

— Что, будешь служить ему? — зло спросил Филиппс.

— Не ему, а закону. Как раньше, так и теперь. А тебя я удерживать не стану, но женщину оставь в покое, — Долиш вытащил палочку.

— Все с тобой ясно! — сплюнул Филиппс. Он повернулся к Декстеру: — Тогда уходим.

— Я с тобой, — кивнул тот. — Только ее не нужно тащить с нами... Ну подумай сам, что ты с ней будешь делать? Рассчитываешь обменять?

— Именно!

— Не факт, что они на это пойдут. В прошлую войну они не брали пленных.

— Сам-Знаешь-Кто Поттера ищет. Если найдет...

— Если он Поттера поймает, то не отдаст, — уверенно сказал Декстер. — Даже в обмен на жену ближайшего соратника... И вообще, стоит ли принимать Поттера в расчет? Я слышал, мальчишка уже несколько дней, как сбежал... Может, его уже и в Англии нет. Или он его поймал и прикончил по-тихому. И вся эта история с пророчеством и Избранным — просто чушь... А газетчики раздули, как всегда...

Филиппс пригладил растрепанные волосы и, немного успокоившись, ответил:

— Если хочешь знать, я на Гарри Поттера никаких надежд не возлагаю. Сбежал — и прекрасно. А нам прятаться за мальчишку — стыдно! Или мы не авроры, или мы ничего не умеем?

— Я того же мнения, — подумав, кивнул Декстер. — Но все равно, лучше оставь ее. Толку от нее может и не быть, а хлопот, в случае чего, не оберешься... И кстати, уходить надо скорее.

— Ладно, уговорил, — Филиппс повернулся к Долишу. — Мы уходим, Долиш. Может, когда-нибудь и встретимся... в бою.

Он усмехнулся, а Долиш упрямо задрал подбородок и вытянул руки по швам, как будто приветствовал начальство. Вот только выражение лица было слишком уж неприязненным.

Декстер призвал с помощью Акцио дорожную сумку Изабеллы, вынул из кармана ее волшебную палочку и протянул ей. И аппарировал вместе с Филиппсом.

— Что вы намерены делать теперь, миссис Лестрейндж? — извиняющимся тоном спросил Долиш.

— Я? Домой пойду, конечно... — она крепко сжала свою палочку, боясь, как бы те двое не передумали и не вернулись за ней.

— Как вы доберетесь?

— Камином. Так быстрее...

Долиш подал Изабелле руку, взял ее сумку и спустился вместе с ней на первый этаж, где она расплатилась с хозяйкой, избегающей ее взгляда, за свое пребывание в отеле. Потом проводил ее на почту. Она, хотя еще и не совсем пришла в себя после всех потрясений, тепло попрощалась с аврором, и через камин отправилась в "Дырявый котел".

Вот она и дома. Мама открыла дверь.

— Дочка! Ты вернулась?!

— Ох, мама... Сейчас все расскажу. А вы как? И где Мораг?

Младшая сестра выбежала в прихожую и заключила старшую в объятия. После того, как мама накормила Изабеллу ужином, и они рассказали друг другу обо всем, что с ними произошло за эти три дня — оказалось, мама и сестра еще не знают о перевороте — решено было, что миссис МакДугалл завтра пойдет в Министерство, выяснить, что теперь будет с отцом. А сейчас было уже поздно, и им всем стоило пораньше лечь спать.

На следующее утро, второго августа, Констанция встала очень рано и, выйдя из дому, аппарировала куда-то далеко от Лондона, и принесла сноп пшеничных колосьев и корзинку черники. Украсив сноп ветвями зелени и цветами и перевязав лентой, поставила на стол. Потом подумала и, отобрав по несколько колосков, отнесла их в комнаты к дочерям. Затем они вместе с Мораг — Изабеллу будить не стали — замесили тесто и испекли хлеб с вырезанным на нем рисунком в виде снопа, и черничный пирог — как полагалось по обычаю в день Лугнасада (2). Перед обедом, отделив от каждого блюда по десятой части, миссис МакДугалл снова куда-то исчезла — в этот день требовалось закопать часть еды в землю, потому что Земля для всех живущих на ней — мать и кормилица. Лугнасад — ее праздник.

Миссис МакДугалл вчера было не по себе оттого, что она из-за ареста не может сделать все, что нужно, в самый день праздника, первого августа. Теперь, немного успокоившись, она отправилась наконец в Министерство.

Вернулась Констанция лишь вечером, взволнованная и уставшая.

— Там такая неразбериха теперь... Очередь в приемной Аврората огромная. Хорошо, что я Джона Келли нашла, он мне помог передать прошение... Нам же, кстати, еще сов должны вернуть и камин открыть — а то и не напишешь никому даже, и не поговоришь ни с кем... Я вот газету купила. В "Пророке" пишут, что Скримджер ушел в отставку, но ты говорила, тот аврор сказал — его убили? — она посмотрела на Изабеллу. Та кивнула. А миссис МакДугалл продолжала: — Тикнесс на самом деле министром стал — уже и через Визенгамот, видимо, успели провести. Или потом, задним числом, проголосуют. Говорят, что он перешел на сторону Темного Лорда. Вот Яксли я не видела, хотела поговорить с ним — ты ведь ему писала...

Вообще, со слов миссис МакДугалл, которая, в свою очередь, передавала то, что слышала от сотрудников Министерства, весь переворот был произведен как-то очень быстро, просто и почти что буднично. Упивающиеся смертью в масках вошли в Министерство, обездвижив охранников, потом, по двое заходя в каждый кабинет, блокировали и обезоруживали всех, находящихся там, со словами: "Всем оставаться на местах! Это приказ. Кто тронется с места — получит Аваду в лоб". Желающих сопротивляться почти не нашлось (3).

Основные силы и весь Ближний круг Темного Лорда были, судя по всему, брошены на захват Аврората и кабинета самого министра. Начальник Департамента магического правопорядка, Пий Тикнесс, как только Упивающиеся смертью появились в его ведомстве, присоединился к ним и вместе с людьми Темного Лорда отправился занимать кабинет Скримджера.

Никто, кроме Скримджера, не погиб — несколько авроров пытались защитить законную власть, но их оказалось очень мало. Со стороны Упивающихся смертью потерь вообще не было — операция была продумана и осуществлена идеально.

— А про Рабастана ты ничего не слышала, мама? — дрогнувшим голосом спросила Изабелла.

— Нет, ничего. Но наверное, он там тоже был.

Глаза Изабеллы наполнились слезами. Миссис МакДугалл подошла к дочери, погладила ее по голове и спросила, как она себя чувствует.

— Хорошо, мама... — ответила Изабелла.

— Не плачь, дочка… Обойдется все как-нибудь. Я послала Корки за миссис Дорн, она тебя посмотрит — не повредило ли тебе это все... Ох, как подумаю, что сама же тебя и отправила в Брайтон... Но кто мог знать?

— Успокойся, мамочка, все в порядке. И вообще, ничего страшного там со мной не случилось, — улыбнулась сквозь слезы Изабелла.

Пришедшая вскоре миссис Дорн подтвердила, что никакого вреда ни будущему ребенку, ни здоровью Изабеллы причинено не было, все обошлось.

На следующий день вернулся мистер МакДугалл. Изабелла, Мораг и Констанция со слезами радости повисли на нем. Он выглядел немного похудевшим и осунувшимся, но сказал, что условия его заключения в министерской тюрьме были вполне сносными. А за такое скорое освобождение ему нужно поблагодарить Джона Келли, который после ареста начальника отправился к главе Департамента магического правопорядка и, хоть и не сразу, но добился приема — распоряжение Пия Тикнесса о прекращении дела в отношении Троя МакДугалла и об его освобождении было одной из последних официальных бумаг, подписанных им на посту главы ДМП.

Изабелла поняла, что Яксли ее письмо либо не получил, либо ему было просто не до того — он был занят организацией переворота.

А в понедельник вечером появилась Кэтрин Роули. Выслушав рассказ Изабеллы о ее пребывании в Брайтоне, Кэтрин очень огорчилась, что они так и не смогли встретиться там. Иначе они просто вместе отправились бы порт-ключом к ней домой. С побегом Кэтрин все обстояло так, как и думала Изабелла. Подруга заметила слежку как раз в тот день, когда Изабелла прибыла в гостиницу, но у нее действительно имелся порт-ключ — браслет, который Кэтрин не снимала. Их пребывание в отеле было оплачено вперед до середины августа, но муж еще несколько дней назад написал ей, чтобы она с детьми возвращалась домой в последний день июля. Из осторожности она все же сказалась больной и не выходила из своего номера. И детей от себя не отпускала.

Кэтрин рассказала, как Упивающиеся смертью ловили Гарри Поттера, но не поймали — Изабелла всего этого не знала, ведь мужа она последний раз видела до того, как все случилось. В газетах же, естественно, ничего об этом не писали. При погоне, как сказала Кэтрин, погибло пять человек, и несколько были ранены, в том числе Рудольфус Лестрейндж.

— Рабастан жив и невредим, — торопливо добавила Кэтрин, заметив, как побледнела Изабелла.

— Ох, Китти... — только и смогла она сказать подруге.

— А в Министерстве сейчас комиссию какую-то создают, у магглокровок будут палочки отбирать и с работы увольнять, — обратилась Кэтрин к вошедшему в этот момент мистеру МакДугаллу, который был неприятно удивлен ее словами.

— Неужели всех подряд? И зачем это? — нахмурился он. — Спасибо, Кэтрин, что сказали...

Мистер МакДугалл отошел к висевшему на стене портрету морского офицера в форме XIX столетия, имевшего с ним фамильное сходство, и о чем-то задумался. А Кэтрин продолжала:

— Комиссию возглавит какая-то Амбридж... Вроде знакомая фамилия, — она наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Мораг про нее рассказывала, она в прошлом году была директором Хогвартса, когда Дамблдора отстранили. И ЗОТИ преподавала. Противная тетка... — покачала головой Изабелла. — У нее есть кровавое перо, которым она заставляет строчки писать, и потом на кисти раны не заживают... Несколько человек, и с нашего факультета тоже, ей как-то попались. И кстати, это же значит, что магглокровок больше не будут принимать к Хогвартс? А как же быть с теми, кто уже учится?

— Наверное, учителя им напишут, чтобы не возвращались в школу к первому сентября. Во всяком случае, пока все не уляжется... — Кэтрин растерянно пожала плечами. Ее, отличающуюся легким, жизнерадостным и миролюбивым нравом, искренне огорчало происходящее. — Торфинн говорит, что не все поддерживают Яксли и Амбридж в вопросе чистокровности.

— Да у той же Долорес Амбридж мать вообще была магглой, — сказал хозяин дома и невесело усмехнулся. — Я ее отца помню, работал в Министерстве уборщиком, и все ворчал, что "ходят и ходят туда-сюда, только грязь разводят"...

— Как мистер Филч? — улыбнулась Изабелла. — Ах да, папа, я забыла — когда ты учился в Хогвартсе, то там другой завхоз был...

— Вот именно, — кивнула Кэтрин мистеру МакДугаллу. — И не только у Амбридж... — она повернулась к Изабелле, и произнесла, немного понизив голос: — Темного Лорда больше всего волнует, кажется, Гарри Поттер. В Министерстве всем занимается Яксли. А мистер Джагсон считает, что Яксли действует во вред, потому что не видит дальше своего носа...

Кэтрин явно повторяла чужие слова — мужа или того же Джагсона — сколько Изабелла ее знала, она никогда особо не интересовалась политикой. Торфинн Роули и Яксли были в ссоре с тех пор, как им довелось участвовать в одной операции — в Хогвартсе, в ночь смерти директора Дамблдора. Яксли обвинял Роули в неуклюжести, из-за которой он случайно попал в своего же — Гиббона. А Роули утверждал, что это Яксли там путался под ногами и толкнул его. И теперь, в противоборстве двух лагерей в организации Темного Лорда Роули всегда поддерживал Джагсона.

— Джагсона я помню, — сказал мистер МакДугалл. — До того, как его посадили в Азкабан, все были уверены, что он далеко пойдет. Очень умен и умеет видеть перспективу. Почему бы Темному Лорду к нему и не прислушаться, в конце концов...

— К тому же мистер Джагсон в Азкабане сидел за Темного Лорда, здоровье там потерял, в отличие от Яксли, — добавила Кэтрин.

МакДугалл кивнул, потом поднялся с кресла, учтиво поклонился Кэтрин и ласково улыбнулся дочери:

— Ладно, леди, я вас оставлю, у меня еще сегодня дела.

Он вышел. Кэтрин продолжала:

— Мне тоже мистер Джагсон больше нравится, чем Яксли. Недавно моя Долли рассказывала, что миссис Джагсон, когда ее муж вернулся из Азкабана, боялась, что он ее убьет — ну, ты ведь помнишь, что о ней говорили... А он только посмотрел на нее и ничего не сказал. Они живут в одном доме, но он с ней почти не разговаривает, а она совсем другая стала. Притихла и никуда из дому не выходит, и на мужа чуть ли не молится... Хотя ее тоже понять можно, — добавила снисходительная к человеческим слабостям Кэтрин. — Откуда ей было знать, что он вернется? Это ведь все равно что с того света...

— А твоя эльфийка от кого все эти подробности узнала?

— От своей тетушки. Понимаешь, Долли — она же вообще-то не мне принадлежала, а семье Торфинна, нам ее после нашей свадьбы отдали. А Роули в родстве с Розье, ну и миссис Джагсон — урожденная Розье. Эльфов же иногда дарят родственникам, или по наследству они переходят. Ну вот как-то так получилось, что тетушка моей Долли оказалась у Джагсонов. Они же тоже между собой общаются, эльфы... Я раньше всего этого не знала, вернее, не задумывалась — у нас, как ты помнишь, была только одна старушка Мотти... — Кэтрин вздохнула и сочувственно добавила: — Наверное, тетушка Долли уши себе потом выкручивала и головой об пол билась, но, видно, уж очень хотелось про хозяйку посплетничать...

Изабелла знала о домовых эльфах немного больше Кэтрин — у них, кроме Корки, жила его матушка Фэрри, которая обычно прибирала в комнатах, и был еще один старый эльф — он ухаживал за небольшим садом и иногда помогал Фэрри. Но и она раньше не слышала, чтобы домовики перемывали косточки хозяевам в разговорах со своими собратьями.

Но почему же Рабастан не подает о себе вестей? Сегодня уже четвертое августа... Мог бы и прийти, или хотя бы написать. Неужели Рудольфус так серьезно ранен? Или с ним самим что-то случилось? Да нет, ей бы сообщили... И Кэтрин, наверное, знала бы...

— Китти, а Торфинн сейчас где? Дома?

— Нет, — грустно ответила подруга. — Он там, все эти дни... В Малфой-мэноре. Они все там... Я его и видела только в тот день, когда вернулась из Брайтона. А ты сама как себя чувствуешь-то? Все хорошо?

Изабелла рассеянно кивнула, думая о том, что надо написать мужу и ощущая, как разрастается в душе тревожное и тоскливое чувство.

— Знаешь, — улыбнулась Кэтрин, — я на тебя смотрю и тоже хочу маленького... Ведь Ал и Лиза скоро в Хогвартс уедут, без них скучно будет...

Изабелла погладила Кэтрин по руке и неожиданно заплакала.

— Китти... Я так боюсь чего-то... Ты ничего от меня не скрываешь?

— Нет, конечно, Изабел, что ты, милая? Ну не плачь, все будет хорошо...

Они еще долго сидели в гостиной, потом миссис МакДугалл позвала их пить чай. В конце концов Изабелла немного успокоилась и даже повеселела.

Примечания:

(1) В каноне не показано вообще никакого сопротивления власти Темного Лорда со стороны магического сообщества, кроме радиопередач Ордена Феникса. И это довольно странно выглядит. К тому же совершенно непонятно, чем занимались УПСы с сентября 1997 по май 1998 года. Я предположила, что некоторая часть авроров ушла в партизанские отряды. А то "светлая" сторона имеет совсем уж бледный вид.

(2) Лугнасад — древний языческий праздник, отмечается 1 августа, посвящен Земле, хлебу, урожаю. Мне кажется, потомственные маги должны были хранить эти традиции.

(3) Судя по канону, сопротивления при перевороте не оказал вообще никто. И непонятно, где был и что делал тот же Кингсли, который прислал на свадьбу Билла и Флер сообщение о перевороте и убийстве Скримджера. Ведь Кингсли еще какое-то время после переворота работал в прежней должности.

Мистер МакДугалл у себя в кабинете сел за стол, закурил сигару и устало прикрыл глаза рукой. Потом встал, налил себе виски из бутылки и выпил треть стакана залпом. Ему до сих пор не верилось, что все так быстро закончилось, что он снова дома...

В тот день авроры явились прямо в его служебный кабинет в Министерстве. Он как раз подписывал ведомость на премию сотрудникам своего департамента, подготовленную Джоном Келли — тот стоял возле его стола — когда дверь распахнулась, и на пороге показались трое в бордовых мантиях.

— Экспеллиармус! — Палочка хозяина кабинета полетела в руки вошедшего первым аврора. — Мистер Трой МакДугалл, вы арестованы. Следуйте за нами.

— Могу я узнать, в чем меня обвиняют? — спросил МакДугалл, изо всех сил удерживая невозмутимое выражение лица.

— Ваша поддержка Того-Кого-Нельзя-Называть перестала быть тайной. Вам долго удавалось скрывать родственные связи с Упивающимися смертью. И даже то, что ваша дочь, — аврор покосился на фотографию жены и детей, стоящую на столе МакДугалла, — замужем за опасным преступником, совершившим, к тому же, два побега из Азкабана... А вы покиньте помещение! — прикрикнул аврор на застывшего у двери Келли.

Джон торопливо кивнул и скрылся за дверью. А МакДугалла авроры вывели из его кабинета и под испуганными и недоумевающими взглядами сотрудников отконвоировали по коридору к лифту, а потом и на самый нижний этаж — в министерскую тюрьму.

Его втолкнули в тесную камеру, где уже находились четверо. Двое молодых людей, чем-то смахивающих на сутенеров, в мантиях кричаще-ярких цветов, с прилизанными волосами и закрученными усиками — явно обитатели Лютного переулка. Один — мальчишка лет восемнадцати, бедно одетый и с угрюмым взглядом исподлобья, и еще один — благообразный седой старичок с жиденькой бородкой.

— Начальник! Ну куда нам еще одного? Мы уже друг у друга на голове сидим! — возмутился один тип из Лютного.

— Молчать! В Азкабан захотел?

— Да в Азкабане лучше, чем в этом вашем сарае! И дементоров сейчас там нет...

— Будет тебе и Азкабан, — зловеще усмехнулся аврор. — За изнасилование ты штрафом не отделаешься...

— Да какое изнасилование? Все по согласию было... Она денег с меня стрясти хотела...

— Силенцио! — крикнул аврор, которому, видно, надоели эти препирательства. Заключенный некоторое время еще беззвучно разевал рот, потом перестал.

Аврор трансфигурировал валяющееся в углу полено в грубую деревянную скамью, покрытую соломенным тюфяком, указал МакДугаллу на нее и вышел. Дверь с лязгом захлопнулась.

— Министерский чиновник, значит? Важная шишка? — поднявшись с места, прищурился второй субъект в яркой мантии, разглядывая нового соседа. — И за что сидим?

— За поддержку Темного Лорда, — мрачно ответил МакДугалл. Не было ни малейшего желания вступать с этими двумя типами в беседу. Но, слава Мерлину, после его ответа вопрошавший моментально стушевался и снова сел на свою скамейку, испуганно подобравшись и даже поджав ноги. Тот, на которого наложили Силенцио, открыл было рот, но снова закрыл, так ничего и не сказав. Мальчишка уставился на МакДугалла с боязливым восторгом, а старик — с откровенной неприязнью.

Спустя минут десять к жертве Силенцио вернулся голос:

— А почему же Упивающегося смертью не в Азкабан сунули, а сюда? Неужели там уже мест нет?

Старик ответил:

— Нынче здесь куда надежнее, чем в Азкабане — после того, как дементоры разбежались. Авроров там слишком мало, чтобы они могли пресечь бунт... В июне, когда был последний массовый побег — охранников просто отшвырнули с дороги. К тому же Тот-Кого-Нельзя-Называть и дементоров туда привел.

МакДугалл сел на свое место, прислонился к стене и закрыл глаза. Интересно, откуда этому человеку так хорошо известны обстоятельства побега из Азкабана двухмесячной давности? Впрочем, это неважно... Важно, что сейчас авроры явятся к нему домой, а там Изабелла... Тот, который пришел за ним — упомянул о ней. Бедная девочка — что, если ее тоже арестуют? И посадят в такую же душную, грязную камеру, как эта... Вместе с воровками и проститутками. Разрешат ли ей хотя бы взять с собой зелье? Или сначала заберут на проверку — вдруг это что-нибудь запрещенное, темномагическое? И неизвестно, когда вернут, и вернут ли вообще...

От сознания своего бессилия накатила ярость, он ударил кулаком по каменной стене, разбив пальцы в кровь и даже не заметив этого. Внутри себя он ощутил то же, что бывало при всплесках стихийной магии — но стены тюрьмы были зачарованы так, что гасили любые вспышки. Ведь, если подумать, сколько здесь заключенных, и какие чувства их обуревают... И если вдруг у них у всех одновременно приключится стихийный выброс — то тюрьма рухнет или сгорит в Адском пламени, а вместе с ней и Министерство. В Азкабане же эти чары еще сильнее...

Никто из сокамерников, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Двое из Лютного затеяли игру в карты. Мальчишка лежал, глядя в потолок. Старик ходил из угла в угол, пока дверь не отворилась, и вошедший охранник не увел его на допрос.

Один из картежников вынул из-под матраса маггловские сигареты и спички, и закурил. МакДугалл тоже ощутил острое желание затянуться, но просить что-либо у этих личностей не хотелось.

Чтобы отвлечься, он обратился к мальчишке:

— А вы, молодой человек, как здесь оказались?

Парень охотно поведал свою историю, и МакДугалл снова подивился тому, насколько действующая власть равнодушна к реальным проблемам граждан Магической Британии. Дэвид МакКормак был младшим из пяти сыновей чистокровного волшебника — шотландского фермера. Отец Дэвида на своей земле выращивал обычную пшеницу, ячмень и картошку, и разводил кур и овец (1). Конечно, пользовался при этом магией — зельями от вредителей, зельями, повышающими холодоустойчивость и урожайность сельскохозяйственных культур, и продуктивность птицы и скота — а также разнообразными заклинаниями и трудом домовых эльфов.

МакКормак-старший хотел продавать свои продукты не только в волшебном, но и в маггловском мире — там сейчас стала очень популярна так называемая экологически чистая и натуральная еда. Взял в маггловском банке кредит — имеющихся в семейном сейфе в Гринготтсе золотых галлеонов не хватало, чтобы покрыть все расходы — оно и неудивительно, при таком-то курсе...

Но фермер столкнулся с тем, что маггловские власти, хотя и замучили проверками, никак не хотели выдавать ему сертификат. Не могли поверить, что без использования ядовитых маггловских зелий можно получить такой большой урожай, притом независимо от погоды. А уж сколько яиц несли куры, и все крупные, двухжелтковые, и долго не портящиеся — магглы ломали голову, чем же таким их кормит хозяин, и решили, что это, должно быть, какая-то новая, неизвестная их науке пищевая добавка, проводили экспертизу, но ничего не обнаружили. И слава Мерлину — если бы магглы нашли что-нибудь непонятное — не миновать бы фермеру штрафа и лишения лицензии, или чего похуже...

Так и не получил МакКормак сертификат. А без сертификата продукты стоят намного дешевле. К тому же пришлось купить и трактор, и комбайн, и сенокосилку, и Мерлин знает что еще... Как же иначе, если живешь среди магглов и постоянно имеешь с ними дело? Не поймут ведь, каким образом хозяин справляется без всех этих приспособлений. В общем, дело оказалось далеко не таким выгодным, как представлялось вначале. Но семья как-то преодолевала трудности. Правда, пришлось пожертвовать образованием младшего сына — Дэвид в Хогвартс не поехал, хотя все его братья и сестра по крайней мере СОВ сдали.

А тут еще власти придрались к тому, что новый дом, который они недавно построили — оказался на несколько ярдов больше, чем было указано при получении разрешения на строительство. Обложили налогами, штрафами — чуть было не обязали снести здание (2). И отец Дэвида опять прибег к магии — наложил на проверяющих Конфундус и Обливиэйт — только таким образом он смог добиться получения всех нужных бумаг.

Применение колдовства к магглам не осталось незамеченным магической властью. Отца Дэвида приговорили к штрафу — еще повезло, что избежал тюрьмы. Дэвид же, когда к ним явились чиновники из Министерства накладывать арест на имущество, разозлившись, подрался с одним из стражей порядка и обозвал его грязнокровкой — в ответ на "неуча деревенского" — и был обвинен в сопротивлении представителю власти и его оскорблении при исполнении служебных обязанностей.

Трой МакДугалл, слушая парня, невесело кивал — он и сам столько пытался разобраться, кто и почему устанавливает такой низкий курс галлеона к фунту стерлингов. Но всякий раз, как только он нащупывал ниточку — она обрывалась, и продвинуться дальше было невозможно. Он знал, что таким семьям, как МакКормаки — занимающимся обычным фермерством или производством не штучных изделий и артефактов, а товаров широкого потребления, таких как одежда, обувь, мебель — все труднее и труднее сводить концы с концами. Часто они даже не имеют возможности отправить детей в Хогвартс, и учат их дома — в хозяйстве любая пара рабочих рук незаменима. Знал он также, что таких производителей — как правило, это чистокровные семьи, хотя и не настолько богатые и влиятельные, как Малфои или Лестрейнджи — с каждым годом все больше и больше теснят выходцы из маггловского мира, которые покупают ту же одежду или продукты у магглов, где им все знакомо, где есть связи — и продают за золотые галлеоны с большой выгодой. Хотя качество и хуже, но на это мало кто смотрит — во-первых, маггловское дешевле, во-вторых, благодаря магглолюбивой политике правящей партии оно прочно вошло в моду, особенно за последние несколько десятилетий.

И магглокровки, получающие образование за счет налогов, которые платят такие, как отец Дэвида — потом идут работать в Министерство и Аврорат, и управляют теми, кого они считают если не неотесанной деревенщиной, то все равно безнадежно отсталыми и дикими...

Так стоит ли удивляться, что для многих чистокровных имя Темного Лорда стало символом надежды, выхода из беспросветного тупика? Вот и этот сын фермера явно симпатизирует ему.

"Хорошо, — подумал МакДугалл о собственном сыне, Трое-младшем, — что Трой увлекся кладоискательством и пошел работать в Гринготтс. И просто прекрасно, что его послали в Перу, подальше от всего этого... Ликвидатор заклятий — конечно, работа, связанная с риском, но он всегда это любил... И в любом случае, это лучше, чем если бы мальчик остался в Англии. Он бы не смог сейчас быть в стороне..."

— А этот старик с бородой, — продолжал Дэвид, — он в Министерстве когда-то работал, на Дамблдора готов молиться, он даже бороду специально отрастить пытался, чтобы быть на него похожим, — хихикнул мальчишка. — Только она у него плохо растет... Так вот, его посадили, потому что на него соседка по злобе донесла, будто он темный артефакт в чулане хранит. Говорит, артефакт-то был, только им сто лет никто не пользовался, от какого-то прадедушки остался...

— Идиотская история, — усмехнулся МакДугалл.

— Со мной он тоже не разговаривает, но до вас тут сидел его давний знакомый, и они все время ругались — он мне все это и рассказал. А правда, что вы сторонник Темного Лорда? — с любопытством спросил Дэвид.

— Как сказать... — ответил МакДугалл. — Я в чем-то с ним согласен, а в чем-то нет... Но я не состою в его организации.

Мальчишка, казалось, был слегка разочарован.

Тут опять распахнулась дверь камеры, и МакДугалла вызвали на допрос к следователю.

В кабинете было накурено. МакДугалл взглянул на портсигар на столе и рука непроизвольно потянулась к нему.

— Хотите курить? Курите. Может быть, чаю?

— Да, спасибо, если можно...

Следователь дотронулся волшебной палочкой до натюрморта над столом, и через пару минут молоденькая волшебница в белом переднике и кружевной наколке на волосах принесла из министерского буфета стакан чаю.

МакДугалл с наслаждением затянулся сигаретой и сделал глоток из стакана — чай был крепкий и в меру сладкий. Следователь начал с формальностей, разговаривал вполне доброжелательно, и МакДугаллу даже показалось, что все обойдется. Ведь обвинить его действительно не в чем — разве только в том, что он не оглушил Лестрейнджа Ступефаем, едва тот ступил на порог его дома, не связал его и не доставил в Аврорат. Но об этом он следователю говорить не собирался, и вовсе не считал, что поступал неправильно. Разве это мыслимо — мужа дочери, отца своего будущего внука — собственноручно отправить в тюрьму? Да есть же и законы гостеприимства, в конце концов...

Правда, был еще и незаконный порт-ключ, изготовленный по просьбе МакДугалла...

Следователь, похоже, собрался перейти от формальной части к вопросам по существу, когда дверь кабинета открылась и вошел его коллега.

— Бенедикт! Тебя вызывают наверх! Иди, а я продолжу. Это у нас кто? МакДугалл? Очень хорошо, я с его делом знаком.

Бенедикт вышел. А занявший его место уставился на подозреваемого пронизывающим взглядом и спросил:

— Ну что, будешь признаваться? Или еще посидишь?

Он отобрал у МакДугалла стакан с чаем и уничтожил его с помощью Эванеско.

— Кормить и поить тебя тут никто не обязан.

— Мне не в чем признаваться, — твердо ответил МакДугалл.

— А в укрывательстве преступников?

— Я никого не укрывал. Если вы имеете в виду миссис Изабеллу Лестрейндж, мою дочь, то разрешите вам напомнить, что по закону жена не обязана свидетельствовать против мужа. Как и родители против детей. И наоборот.

— Ошибаешься. Когда Изабелла МакДугалл еще не стала женой Рабастана Лестрейнджа, он уже был политическим преступником, и к тому же совершил побег... Так что она была обязана сообщить о его местонахождении в Аврорат, а не укладываться с ним в постель...

— Магическая помолвка в этом смысле ничем не отличается от брака. Когда был заключен договор, он по закону не являлся преступником.

— Думаешь, тебе удастся отвертеться, ссылаясь на ваши варварские обычаи? А что ты скажешь, когда увидишь здесь свою дочь?

"Мерлин... Неужели они все-таки арестовали Изабеллу? — подумал Трой. Он посмотрел на следователя, прочитал на бляхе его фамилию — она ему ни о чем не сказала. — Магглорожденный, или полукровка, выросший у магглов..."

Трой помнил, как в пятидесятые и особенно в шестидесятые годы почему-то многие волшебники стали вступать в браки с магглами (3), некоторые даже уходили жить "по ту сторону Диагон-аллеи". Прямо поветрие какое-то было... И не всегда, насколько Трой мог судить по некоторым знакомым из таких семей, причиной была любовь. Сам он этого не понимал — зачем жениться на женщине из чужого мира? Которую ты всегда можешь превратить в животное или даже в неодушевленный предмет, можешь полностью подчинить своей воле, сделать из нее живую куклу... Хотя, возможно, именно это и привлекало некоторых — но не Троя.

— Какой смысл вам арестовывать Изабеллу? — стараясь говорить как можно спокойнее и убедительнее, спросил он. — Она ведь не состоит в организации, никаких преступных действий не совершала — если не считать того, что вы называете укрывательством. Но по закону это не укрывательство, ни один судья не примет такое обвинение всерьез.

В этот момент портрет, висевший на стене, на который МакДугалл при входе даже не посмотрел, вдруг словно проснулся и заорал:

— Постоянная бдительность!

МакДугалл вздрогнул. С портрета на него смотрел волшебным глазом колдун с изуродованным лицом.

— Аластор Грюм умер? — спросил он.

Следователь неожиданно рассвирепел.

— Да! И эта смерть — на твоей совести тоже! Если бы не такие, как ты — Тот-Кого-Нельзя-Называть не набрал бы такой силы!

Он грохнул кулаком по столу. Потом вызвал конвой и приказал:

— Марш в камеру!

В камере он невпопад ответил на вопросы Дэвида — парень вскоре понял, что МакДугалл устал и расстроен после разговора со следователем, и замолчал. А Трой сел на лавку, уронив голову на руки.

"Что же с Изабеллой? Неужели они ее тоже забрали? — неотступно стучало в висках. — О, боги... Я во всем признаюсь, только бы ее не трогали... Зачем я это сделал, Мерлин? Но кто мог знать, что она окажется такой упрямой... И что он ей в душу запал еще тогда..."

Он вспомнил, как Изабелла, глядя снизу вверх на жениха, чистым детским голоском произнесла, когда он надевал ей кольцо на палец: "Я обещаю стать вашей женой".

Как потом он все думал, что Изабелла повзрослеет и сама захочет разорвать помолвку с человеком, который все равно, что мертв... Но Изабелла не заговаривала об этом и отказывалась наотрез, когда он предлагал... Как Изабелла несколько лет после школы тихо жила одна, и казалось, что ей ничего не нужно, кроме ее картин.

И как однажды она пришла, серьезная и грустная, и голосом, в котором звучала непреклонная решимость, сказала, что выходит замуж... За того, с кем ее когда-то связал подписанный им, ее отцом, договор.

Впрочем, когда дочь вместе с мужем появилась у них в июле — Лестрейндж ему скорее понравился. Отец видел, как Рабастан бережно поддерживает жену под руку, как смотрит на нее, и как сияют счастьем глаза Изабеллы. Он решил, что, если будет нужно, пойдет на все, чтобы помочь им — пусть даже ему придется нарушить закон.

"Хорошо еще, что о порт-ключе они не знают... Во всяком случае, следователь ничего не сказал и Сола Крокера не упомянул..." — подумал он. Сол Крокер был его приятель из Отдела тайн, именно он изготовил порт-ключ, который МакДугалл передал Рабастану. Впрочем, невыразимцев почти не трогали даже во времена Крауча, Августус Руквуд был единственным сотрудником Отдела тайн, посаженным в тюрьму за работу на Темного Лорда.

Он не спал всю ночь, только под утро наконец забылся тяжелым, беспокойным сном, который был прерван вызовом к следователю. Сегодня его допрашивал тот, кто вчера угощал чаем и сигаретами. Беседа была вполне мирной — Трой сразу изъявил готовность признаться, что всегда поддерживал Темного Лорда и способствовал его приходу к власти, что укрывал Упивающегося смертью в своем доме, и что выдал свою дочь за него замуж, а она только покорилась отцовской воле... Да в чем угодно. В общем, "проявил готовность сотрудничать со следствием", как записал в протоколе следователь. А потом тот огорошил МакДугалла вопросом:

— Где ваша старшая дочь?

— Я... я не знаю. Ее нет дома? — спросил он, чувствуя одновременно и облегчение, и беспокойство. Значит, Изабеллы не было дома, когда к нему пришли с обыском. И может быть, Констанция как-то сумела ее предупредить, чтобы она не возвращалась домой. Но куда она пошла? И не случилось ли с ней чего-нибудь?

— Вот именно, что ее нет дома. Ваша жена сообщила, что она гостит у подруги, но адрес этой подруги назвать не может. Вам что-нибудь известно о Кэтрин Роули?

— Моя дочь училась вместе с ней, они и после школы продолжали дружить. Но где она живет — я не знаю.

— Так... И вы не знаете, что Торфинн Роули тоже входит в преступную организацию Упивающихся смертью? Ну что ж, мистер МакДугалл... Будем работать. Уведите его! — обратился следователь к вызванному им конвою.

После этого его на допросы не вызывали. Правда, он немного успокоился — если Изабелла отправилась к Кэтрин, то это очень хорошо — наверняка в дом Роули не так-то просто попасть, даже зная адрес.

Однако ожидание допроса и неизвестность действовали на нервы. Время от времени он разговаривал с Дэвидом. Старик по-прежнему демонстративно отворачивался, стоило МакДугаллу обратиться к нему с каким-либо вопросом, а криминальные личности общались только между собой и ни к кому не лезли.

А третьего августа его освободили. На выходе из тюрьмы его встретил Джон Келли, который рассказал, как ему удалось предупредить миссис МакДугалл, и как он сразу после переворота обивал пороги начальства, стараясь добиться скорейшего освобождения своего шефа.

Мистер МакДугалл был очень тронут такой преданностью подчиненного. И сейчас, сидя наконец у себя дома в кабинете, он размышлял, как помочь Джону. Потому что когда власть сменилась — в опасности оказался Джон. Вернее, не он сам, а его жена-магглокровка.

МакДугалл ее пару раз видел — милая девочка, работает в книжном магазине "Флориш и Блоттс". Детей у них пока нет — Джон женился на юной выпускнице Хаффлпаффа всего полгода назад. И вот теперь она должна будет явиться на комиссию, где у нее отберут палочку...

Он уже успел сегодня побывать в Министерстве, слышал не вполне понятные разговоры о том, что магглокровок планируется взять на какой-то особый учет, видел мадам Амбридж, которая расхаживала по коридорам с необычайно важным видом. После слов Кэтрин он понял, что захватившие власть намерены подойти к вопросу радикально. Что, конечно, не принесет пользы — но пока это до них дойдет, сколько непоправимого вреда может произойти...

Кроме жены Джона, есть еще Крис Фергюссон, магглорожденный — тоже молодой сотрудник налогового департамента, всего три года как закончил Хогвартс. Но очень толковый парень, и ни в нем, ни в миссис Келли совсем нет того, что порой так раздражает в магглокровках.

"Нельзя же всех без разбору... Да Мордред их задери, лучше бы они озаботились валютным регулированием — может, удалось бы наконец распутать все эти махинации... Ладно. Пока суд да дело, может быть, потом действительно все утрясется, а пока... надо постараться их уберечь".

Он взял перо и написал письма — Джону Келли и Крису Фергюссону, где вкратце обрисовал перспективы и настоятельно посоветовал завтра же уволиться из Министерства — или хотя бы взять длительный отпуск — и скрыться в маггловском мире, лучше всего — за границей.

Примечания:

(1) В каноне ничего не сказано, где волшебники берут продукты и прочие товары первой необходимости. Так что волшебники — фермеры и ремесленники — это мой хэдканон.

(2) Подобные истории случались и в реальной жизни.

http://realty.newsru.com/article/20feb2013/fidler

(3) Судя по информации с Поттермор, в 50-е и особенно в 60-е годы действительно стало много браков волшебников с магглами. Несколько ключевых персонажей канона соответствующего возраста — потомки таких браков: Снейп, Люпин, Амбридж, Локхарт, Трелони, возможно, Квиррелл.

После ухода Кэтрин Изабелла написала и отправила несколько писем с соболезнованиями родственникам погибших — ей это показалось уместным, хотя она была с ними едва знакома. Басти, наверное, ходил на похороны — без нее. Но почему же он не появляется? Даже важные новости она узнает не от мужа, а от подруги. Яксли должен был все рассказать Рабастану, как только получил ее письмо. А тот не пришел, хотя бы удостовериться, что с женой все в порядке... И даже не пишет.

А ведь у нее в этом месяце день рождения, ей уже двадцать восемь исполнится. Конечно, она была рада, что с мужем ничего не случилось... Но в глубине души чувствовала нарастающую обиду, которая никак не отпускала.

Изабелла так и не написала Рабастану, ни в этот день, ни на следующий. Каждый раз, когда она брала в руки перо и пергамент, на глаза наворачивались слезы, и слова никак не хотели складываться в связные предложения. Как передать ему то, чем переполнено сердце? Какие слова найти, чтобы Басти понял, как она по нему соскучилась, чтобы он вспомнил все, что их связывает, чтобы бросил все и пришел к ней? А что их связывает, на самом деле, кроме нескольких проведенных вместе ночей? Любит ли он ее? Он ведь женился потому, что ему нужен наследник. На ее месте могла быть любая другая девушка из подходящей семьи. А теперь, когда дело, так сказать, сделано — можно и забыть про жену...

Она несколько раз начинала письмо, но комкала листы пергамента и бросала в камин — ей то казалось, что она пишет какие-то глупости, то письмо выходило холодным и чуть ли не деловым по тону. В конце концов она отложила перо, так и не собравшись с мыслями.

Ей вспоминалось, как грубо повел себя Басти при знакомстве, и в первую брачную ночь, и как он после своего второго побега из Азкабана, явившись к ней и ни с того ни с сего заподозрив в неверности, чуть не взломал ей мозг... И как менялось отношение к ней посторонних людей, стоило им узнать, чья она жена. Как будто мало было школьных неприятностей из-за него. Становилось жалко себя до слез.

"Ревнивый тиран и эгоист, — думала она, всхлипывая у себя в комнате и глядя в серое от дождя окно — погода в августе начала портиться. — И дела ему до меня никакого нет... Приходит сюда есть и спать, когда ему хочется. А не хочется — так он и не приходит. Знает, что, раз я беременная, то никуда от него не денусь..."

Потом ей начинало казаться, что она несправедлива к мужу, которому и без того сейчас тяжело, да еще и Руди ранен — и она плакала снова, уже от жалости к нему, и к Руди, и ко всем, кто погиб...

Изабелла вспомнила, что последнее письмо от Нарциссы, пришедшее несколько дней назад, осталось без ответа — сейчас она поняла, что подруга написала ей накануне того дня, когда люди Темного Лорда собирались захватить Гарри Поттера. Именно тогда Басти заходил в последний раз... "А мне Цисси ничего не рассказала, — подумала Изабелла. — Ясно, не хотела волновать. Вот так и живу, ничего не знаю, и никто мне ничего говорить не хочет...". Ей стало даже немного обидно, но, вспомнив, что подруге сейчас ничуть не легче, она почувствовала стыд и укорила себя за то, что до сих пор не удосужилась ответить на письмо.

«Милая Цисси, прости, что пишу тебе только сейчас. У меня столько всего произошло, что не знаю, с чего начать. 29 июля папу арестовали, и к нам домой пришли с обыском. Но маму один папин сотрудник сразу предупредил, и она велела мне где-нибудь скрыться. Я отправилась в Брайтон, потому что знала, что там Кэтрин Роули с детьми.

Однако в Брайтоне мы с Китти не встретились, оказалось, там за ней следят авроры, чтобы задержать ее мужа, когда он там появится. А потом и меня взяли под арест, отобрали палочку, а отпустили только в день переворота. Я писала мистеру Яксли насчет папы, но, видимо, у него руки не дошли. Впрочем, все обошлось, и сейчас я уже дома, и папу тоже освободили.

Сегодня к нам приходила Кэтрин и рассказала все новости. Насколько тяжело ранен Рудольфус? Напиши мне, пожалуйста. Из рассказа Китти я поняла, что с ним что-то серьезное. Басти не появлялся уже давно, а когда я последний раз его видела, он мне ничего не рассказывал о том, что им предстоит — да он и пробыл у нас недолго, и даже не писал ничего с тех пор.

Я хотела написать Басти, но боюсь, ему сейчас не до меня. Мы не ссорились, не думай, просто мне иногда, когда я долго его не вижу, кажется, что мы чужие друг другу люди, которые почему-то поженились. И я не знаю, нужна ли я ему — сама по себе, а не как мать его ребенка — или нет. А мне без него плохо, и все время какие-то дурацкие мысли лезут в голову. Понимаю, что это глупости, и так стыдно, но ничего не могу с собой поделать. Я уже сама себе надоела. Мама говорит, что все хорошо, что перепады настроения бывают у всех женщин в положении, и к тому же сейчас обстановка не самая спокойная.

А еще у меня какие-то тяжелые предчувствия — все время чего-то боюсь. Так жалко всех — вообще всех, и кажется, что будет что-то плохое.

Цисси, а как ты сама, как Люциус? И Драко — пойдет ли он в школу? Наша Мораг ведь тоже идет на седьмой курс. И что теперь будет в Хогвартсе? Не знаешь ли ты, кого назначат директором?

Мама с папой здоровы, от Троя вчера пришла посылка с экзотическими фруктами и гаванскими сигарами для папы, а мне он прислал амулет для беременных женщин, сделанный еще древними инками. Он предохраняет от сглаза. Трой осенью собирается жениться на местной девушке, наполовину индианке. Родители поедут на свадьбу, даже если папе на работе не удастся взять порт-ключ — полетят маггловским самолетом. А я сейчас боюсь так далеко уезжать — может быть, брат с женой потом в Англию приедут. Трой прислал фотографию — он со своей невестой на пороге дома, где они будут жить. Как же там красиво. И ни о какой магической войне местные колдуны даже не слышали.

Ну вот, кажется, и все. Целую. Прости меня, если я тебя расстроила.

Изабелла».

Отправив письмо, Изабелла почувствовала, что ей стало немного легче на душе. К тому же выглянуло солнце, и она предложила сестре выйти прогуляться по Диагон-аллее. Мораг обрадовалась, что Изабелла повеселела — в эти дни она, видя, что сестре не по себе, не знала, как себя вести с ней. К тому же Мораг и сама собиралась в лавку — она уже связала кофточку для племянника и взялась теперь за шапочку, но у нее закончилась шерсть нужного цвета.

Мораг выбрала несколько мотков шерсти, а Изабелла задумчиво перебирала лоскутки белого, голубого и розового батиста. Потом сказала:

— Пожалуй, я займусь шитьем, ведь столько всего нужно будет... Можно уже начинать.

Она купила батиста, льна и ниток для вышивания — все ручной работы. Изабелле хотелось, чтобы у ее малыша было все самое лучшее, и, конечно, она сама, собственными руками, сделает все, что требуется.

Сестры вышли из лавки. Изабелла впервые за последние дни счастливо улыбалась, а мучившее ее беспокойство и тяжелые предчувствия словно растаяли в ярком сиянии солнечных лучей.

Придя домой, она немедленно приступила к раскройке распашонок, с умилением представляя себе, насколько маленькими должны быть ручки, чтобы их можно было продеть в рукава шириной меньше пяти дюймов. Мама присоединилась к ней, а Мораг с вязанием устроилась рядом. Вернувшийся с работы мистер МакДугалл застал в гостиной совершенно идиллическую картину.

— Ну, что нового в Министерстве? — спросила миссис МакДугалл, когда супруг уже переоделся в домашнюю мантию, и все перешли в столовую, где эльф накрывал на стол. Изабелла и Мораг переглянулись и прислушались к разговору родителей.

— Я бы не сказал, что что-то кардинально изменилось, — ответил отец, привычно усаживаясь во главе стола. — Все отделы работают, так же, как раньше. Но люди, конечно, очень обеспокоены, многие боятся потерять работу... А хуже всего, что уже начали личные счеты сводить, доносить друг на друга. Хотя это и при Скримджере было, только теперь тех, на кого доносят, обвиняют в связях с магглами и в подрыве Статута. Я подписал заявления Фергюссону и Келли. Фергюссон уволился и решил уехать в Ирландию, к родственникам. Я сказал ему, что буду рад снова его принять на работу, когда все утрясется... А Келли — в длительный отпуск ушел по состоянию здоровья, они с женой в Швейцарию уедут (1). Конечно, меня за это не похвалят, если узнают — но за Фергюссона и Келли я готов поручиться головой.

— Думаешь, это закончится когда-нибудь? — спросила миссис МакДугалл.

— Уверен в этом. Здравый смысл должен возобладать над крайностями.

— Мне от Мэри Чамберс письмо пришло, — подала голос Мораг. — Ей написал наш декан, чтобы она в школу не приезжала в этом году, объяснил ей все... Мэри пишет, что профессор Флитвик тоже считает, что это не навсегда...(2)

— Ну и правильно, — кивнул отец. — С одной стороны, магглокровки — действительно большая проблема, грозящая раскрытием тайны. Отменить или ослабить Статут никак нельзя, мы тогда просто постепенно исчезнем, растворимся в маггловском мире. Но мы и не можем закрыться от волшебников маггловского происхождения. Так что эти комиссии и отбор палочек — не выход, и когда-нибудь до них это дойдет. Другое дело, что пришельцев из чуждого мира нужно учить по-другому, а в Хогвартсе даже историю магии преподают из рук вон плохо. Что, я не прав? Как спали на уроках Биннса в мое время, так и продолжают спать. А потом, не зная ни истории, ни традиций, и не желая знать, приходят в Министерство или Аврорат, и пытаются управлять... Не считаясь ни с кем и ни с чем.

— Мэри хотела целительницей стать, — возразила Мораг.

— Так я и не говорю, что все такие, как... да хотя бы как тот, который следствие по моему делу вел, — мягко улыбнулся младшей дочери МакДугалл. — "Варварские обычаи", говорит... Мы, мол, все это отменим, упраздним и перевернем — еще когда я учился, то слышал такие речи. А теперь пожинают плоды безответственной болтовни, но пострадать могут и невинные.

— А что, в Министерстве все признали новую власть, никто в отставку не ушел? — поинтересовалась миссис МакДугалл.

— Некоторые ушли, и из Аврората тоже — тем более, там довольно много магглорожденных, и к тому же гриффиндорцев.

— Да, один аврор из тех, что меня караулили в Брайтоне, так и сказал: "Есть люди, которые будут драться", — вспомнила Изабелла. — Что же они собираются делать?

— Война, значит, снова начнется, — нахмурился отец (3).

У Изабеллы сжалось сердце — если так, то Рабастану все время будет грозить опасность. Да когда же, действительно, это все закончится-то? А она еще и сердиться на него вздумала... Стараясь скрыть охвативший ее страх, Изабелла встала из-за стола и начала убирать посуду.

— Сиди, Корки уберет, — сказала мама, но она покачала головой и торопливо направилась в кухню. Там, прислонившись лбом к оконному стеклу, сжала переплетенные пальцы и прошептала:

— Боги... Пусть только он жив будет... — и несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не расплакаться.

Вошла мама и, увидев стоящую у окна Изабеллу, обняла дочь:

— Ну, что ты... Боишься за него, да? Не плачь, он ведь жив, Кэтрин сказала. Придет он, обязательно, как же иначе? Ты же знаешь, что у него с братом беда...

Изабелла кивала, слушая маму, она до боли кусала губы, и все же не выдержала — зарыдала на мамином плече. Мама гладила ее по спине, потом достала носовой платок и, как маленькой, вытерла Изабелле глаза и щеки.

— Ну все, поплакала, и будет... Держись. Пойдем распашонки кроить.

Изабелла улыбнулась сквозь слезы.

— Мама... а когда ребенок шевелиться начнет?

— Месяца через два, не раньше...

— Долго еще... Мне хочется чувствовать, что он у меня есть... не просто знать, а чувствовать.

— Понимаю, — мама с улыбкой погладила ее по голове. — Но он все равно уже есть. Ты разговариваешь с ним?

— Да...

— Он все чувствует, что и ты... Поэтому не плачь, все будет хорошо. Пойдем... — и мама увела ее в гостиную.

Вечер закончился мирно и уютно, как всегда. А ночью Изабелле приснился странный сон — как будто она на последнем месяце беременности и почему-то в свадебном платье сидит на уроке истории магии в Хогвартсе. Рядом с ней на скамье профессор Снейп со змеей Лорда на плечах, а на кафедре профессор Дамблдор. Она отчетливо слышит его слова: "Кто не написал эссе о восстании гоблинов, сдайте ваши волшебные палочки. Они вам больше не пригодятся".

Изабелла проснулась и не сразу поняла, что это сон. "Почему мне приснился Дамблдор? Про волшебные палочки — понятно, вчера вечером об этом говорили... И почему Снейп, да еще со змеей Темного Лорда? Эссе по истории магии — это вчера папа вспоминал профессора Биннса...". Изабелле вдруг пришло на ум написанное ею когда-то школьное эссе о том, как восстание гоблинов в пятнадцатом веке было жестоко подавлено Ангерраном Лестрейнджем. Она получила "превосходно", а Меган Хантер потом ее целую неделю опять донимала... Ангерран ведь был предком Рабастана — и в Лестрейндж-холле, после свадьбы, муж показывал ей его портрет, и доспехи — тяжелые, гоблинской работы, из серебра и стали (4).

Ее мысли прервал тихий стук в дверь, и вошла Мораг, протягивая ей письмо от Нарциссы.

Изабелла, обрадовавшись, что подруга ответила так скоро, поблагодарила сестру, распечатала пергамент и начала читать.

"Дорогая моя Изабел! Как я рада была получить от тебя письмо, слава Мерлину, что ты уже дома, и все обошлось и с тобой, и с мистером МакДугаллом. Бедная моя девочка! Но мне не нравится твое настроение. Мне и раньше казалось, что ты своего мужа немного боишься. Почему? Он в тебя очень влюблен, я это видела еще до вашей свадьбы. Меня куда больше удивило, что ты так сразу согласилась за него выйти.

Мне кажется, дело в том, что вы с ним очень мало были знакомы. Мы с Люциусом и в детстве дружили, и учились вместе, поэтому у нас таких проблем никогда не было. Ну и разница в возрасте у вас сказывается. Только ты даже не думай, что он тебя не любит и не ценит. Знаешь, скорее, он просто тебя бережет от всего этого.

Ты спрашивала о Руди. Он был тяжело ранен, и последствия серьезные — он потерял зрение. Но опасности для жизни нет, и его можно вылечить. Однако ему пришлось отправиться в Германию, надолго. Басти и Антонин его сопровождали, и только сегодня вернулись. Их почти сразу же опять отправили по какому-то делу в Лондон, но ничего опасного. Так что скоро ты Басти увидишь, и он тебе подробно все расскажет .

У нас все по-прежнему. Драко в Хогвартс, конечно, поедет. А директором будет Северус. Еще Повелитель говорит, что назначит брата и сестру Кэрроу преподавателями, Амикуса — по ЗОТИ, а Алекто — по маггловедению. Я сначала надеялась, что Темный Лорд так шутит, но увы, похоже, что нет. Они оба, между нами говоря, туповаты, и характер что у него, что у нее далеко не самый приятный. А еще они считают, что в Хогвартсе надо снова ввести телесные наказания — я думаю, они просто не верят, что без этого смогут справиться с поставленной задачей, и намерены таким образом поддерживать дисциплину. Может быть, Северусу удастся их убедить, что не нужно этого делать.

Я очень по тебе скучаю, и если у меня будет возможность побывать в Лондоне, то мы с тобой увидимся. Целую, моя дорогая. Береги себя.

Нарцисса.

P.S. Сейчас зашла Белла, увидела, что я тебе пишу — и передает привет и наилучшие пожелания".

Примечания:

(1) Я не верю, что никто из британских магов не пытался помочь своим хорошим знакомым из магглорожденных как-то избежать комиссии Амбридж. Просто по-человечески не верю, хотя в каноне и Орден Феникса бездействует.

(2) Поскольку в каноне ничего не говорится о том, как в Хогвартсе при Кэрроу гнобили магглорожденных учеников — остается предположить, что никто из них в тот год в школу не приехал. С другой стороны, когда Трио осуществило свой налет на Министерство, среди вызванных на комиссию Амбридж детей и подростков школьного возраста нет. Вполне вероятно, что им написали учителя и предупредили, что в школу в этом году возвращаться не следует.

(3) В каноне нет вооруженного сопротивления власти Темного Лорда, но это даже странно — учитывая, что, например в Аврорате наверняка магглорожденные волшебники и просто сторонники Дамблдора имелись. Конечно, может быть, как в каноне, что они просто сбежали, но тогда нельзя говорить и о Второй магической войне — именно как о войне.

Кстати, тот факт, что отряды егерей искали скрывающихся магглорожденных именно в лесах — можно рассматривать, как косвенное свидетельство того, что партизанское движение все же было.

(4) Честно говоря, даже не знаю, сплавляется ли серебро со сталью — но думаю, гоблины могут все )) А сталь в производстве доспехов использовалась и до 15 века.

Дорогая, сядем рядом,

Поглядим в глаза друг другу.

Я хочу под кротким взглядом

Слушать чувственную вьюгу.

(Сергей Есенин)

Получив письмо Изабеллы, Нарцисса покачала головой, потом перечитала его снова, и отправилась искать Рабастана — они с Антонином Долоховым недавно как раз вернулись из Германии.

В комнате, которую занимал Басти, она его не нашла — видимо, уже выспался, и куда-то ушел. Темный Лорд велел ему немного отдохнуть, а вечером отправляться на площадь Гриммо — Булстроуд, который сегодня должен был дежурить, на рассвете нарвался на отряд авроров, не признавших власть Темного Лорда и перешедших на нелегальное положение, и теперь находился при смерти. Вообще, Ближний круг за последнее время понес ощутимые потери — только одна операция "Семь Поттеров" унесла жизни пятерых, Трэверс и Рудольфус Лестрейндж тяжело ранены, а ведь, похоже, все только начиналось...

Рабастан нашелся во дворе, где показывал Драко какие-то трюки на метле — Нарцисса вспомнила, что во время учебы в школе Лестрейндж-младший играл в команде охотником, и играл прекрасно. Как же давно это было...

Увидев Нарциссу, он спустился, слез с метлы и подошел к ней, приглаживая рукой взлохмаченные волосы.

— Басти, — произнесла она, оглядев его с головы до ног — сейчас он показался ей так похожим на озорного мальчишку, каким был когда-то. Да и Драко заметно оживился. — Ты к жене не собираешься?

— Собираюсь, — кивнул он. — А что такое? — он встревожился, и она поспешила его успокоить.

— С ней все в порядке. Она мне написала.

— Я к ней завтра пойду. Сегодня вечером я на Гриммо должен быть, с Яксли. Будем Поттера караулить, вдруг он там объявится... А что Изабелла пишет?

Нарцисса кратко пересказала ему содержание письма. Басти слушал, и все больше хмурился.

— Почему Яксли мне ничего не сказал? Где он, не знаешь?

— Не знаю, — Нарцисса пожала плечами. — К вечеру он точно будет, вы же с ним идете на дежурство, тогда и спросишь. Но ведь все обошлось, она дома, и мистера МакДугалла уже освободили. И она очень по тебе скучает, а ты ей даже не писал все это время. Она твоего ребенка носит, а ты о ней забываешь. Разве так можно?

Она укоризненно посмотрела на Басти.

— Я не забываю, Цисси. Всего несколько дней... И что хорошего я мог ей написать? Сама ведь знаешь... — он помрачнел.

— Видишь ли, ты ее беспокоить не хочешь, но она в любом случае будет беспокоиться.

— Цисси, я пойду к ней завтра, обязательно. Так уж получилось...

Яксли явился ближе к вечеру. Оказалось, что письмо Изабеллы он не видел, потому что в дни, предшествующие перевороту, был загружен свыше всякой меры.

— Вообще, разбор почты, — пояснил он, — входит в обязанности моего секретаря, который подобные жалобы на необоснованные аресты и произвол органов правопорядка откладывал в отдельную стопку, чтобы потом с ними разобраться. Да ведь и без того, — добавил Яксли, приосанившись, — только за несколько последних дней были освобождены десятки арестованных при прежнем министре.

А теперь на Яксли возложена еще и обязанность общего руководства работой по выявлению воровства магии. Да, комиссию возглавляет мадам Амбридж, а материалы для нее готовит Ранкорн, но координирует их действия не кто иной, как Яксли.

На дежурстве Корбан без умолку говорил о делах в Министерстве, главным образом о том, как сотрудники Министерства проявляют похвальную бдительность, выявляя затаившихся грязнокровок и предателей, и сигнализируя Ранкорну, о комиссии, которая сейчас работает без выходных. Потом ни с того ни с сего стал расспрашивать о семье Лестрейндж, и почему-то о Долохове. Басти слушал вполуха и отвечал в основном междометиями. "Вот зануда... — думал он. — Интересно, он о чем-нибудь другом, кроме работы, когда-нибудь говорит? Хотя, он же в Азкабане не сидел, да и в первую войну особо не высовывался, а сейчас хочет свое рвение показать". Наконец он не выдержал и спросил:

— Корбан, по-моему, от некоторых чистокровных вреда куда как больше... Кстати, вам не приходило в голову, что недобросовестные люди через вашу комиссию могут и личные счеты сводить? Не говоря о том, что это — новое поле для коррупции? Думаете, нельзя купить справку из архива о чистокровных предках?

— Ну что вы, Рабастан... Не ожидал, что вы будете рассуждать в духе Джагсона. А что касается... я и сам всегда готов пойти навстречу ценному сотруднику, и даже закрою глаза на...э-э-э... некоторые вещи (1). Но эта проверка выявит наиболее лояльных...

И он снова пустился в длинные рассуждения о том, как следует поощрять тех, кто вовремя сообщает о разного рода нарушениях. У Басти, которого и без того клонило в сон, уже начала болеть голова и нервно задергалась левая щека — тик, приобретенный в Азкабане, иногда напоминал о себе, — и он вознес хвалу Мерлину и всем Богам, когда утром наконец явились Амикус Кэрроу и Торфинн Роули, чтобы их сменить. Ни Поттера, ни кого-либо другого, входящего в дом или выходящего из него, они в ту ночь так и не увидели. "Наверное, мальчишка все-таки сбежал", — подумал Басти.

После дежурства он заглянул в Малфой-мэнор — умыться, побриться и вообще привести себя в порядок. Когда он уже вышел из замка, чтобы отправиться в Лондон, его догнала Нарцисса. В руках у нее была какая-то круглая коробочка, перевязанная золотистой ленточкой.

— Басти, передашь Изабелле от меня. Это пирог с черникой и сливочным сыром, очень вкусный... Лугнасад уже прошел, но все равно...

Басти кивнул и, взяв подарок Нарциссы, аппарировал к дому МакДугаллов. Позвонив в дверь, он подумал, что ни разу еще не приходил сюда днем.

Открыла ему сама Изабелла — и он, как всегда, когда видел свою жену после долгого отсутствия, поразился — как она красива... Но тут же заметил ее бледность, глаза, огромные из-за похудевшего лица, дрожащие губы. Она вскрикнула и бросилась к нему, стукнула его кулачком в грудь два раза, и заплакала, бессильно уронив голову ему на плечо:

— Почему ты так долго не приходил? И не написал даже...

Он перехватил руки жены, все еще сжатые в кулачки, поцеловал их, чувствуя себя безмерно виноватым, но прощенным и счастливым. И прошептал ей на ухо:

— Прости, моя хорошая... Я не мог раньше, так уж вышло...

Наконец-то он держал ее в объятиях, теплую, податливую, и такую родную, такую свою — его собственную, только ему принадлежащую... И пахло от нее теплом, чистотой и чем-то вкусным. Рабастан ласково провел рукой по ее груди и животу, и по охватившей ее легкой дрожи, по вырвавшемуся у нее стону понял, как она ждала его, как истосковалась по нему... А у нее и на самом деле утихла тревога и унялась мучительно сжимающая сердце тоска, стоило ей только ощутить его рядом. Она некоторое время так и стояла в прихожей, прильнув к нему всем телом и тихо не то смеясь, не то всхлипывая от радости.

— Изабел, — наконец произнес он, оторвавшись от нее. — Это тебе от Цисси...

Он протянул ей коробку, она непонимающе на нее посмотрела, потом улыбнулась, благодарно кивнув, передала коробку появившемуся эльфу и шепнула Рабастану:

— Пойдем...

Он пошел следом за ней на кухню, где мистер и миссис МакДугалл пили чай — видно, только что позавтракали. Констанция тут же разрезала пирог, присланный Нарциссой, а Изабелла принялась варить кофе. Рабастан поздоровался с тестем за руку, поцеловал руку теще и, хоть уже завтракал, но принял приглашение сесть за стол. Снова появился эльф, поставил перед гостем яичницу с ветчиной, блюдо с горячими только что испеченными булочками, сливки, масло и сыр — и, поклонившись, исчез.

Мистер МакДугалл отправился на службу, его жена вышла из кухни вслед за ним. Изабелла уже успокоилась, ее глаза засветились мягким светом, на губах дрожала улыбка.

— Басти, что с Руди случилось? Как он сейчас?

Рабастан рассказал жене о погоне, о том, как ранили Рудольфуса, как долго не могли определить, что с ним и как ему помочь, и наконец, как они с Долоховым отвезли брата в Германию.

— Хоть бы Руди там вылечили, — тихо сказала Изабелла.

— Вылечат, — уверенно кивнул он. — Кстати, нужно будет зайти в Гринготтс, перевести деньги... Давно я там не был. Вообще давно по Диагон-аллее свободно не ходил... — усмехнулся Басти, отодвигая опустевшую чашку.

Вновь возникший домовой эльф, увидев, что молодая хозяйка с супругом встали из-за стола, начал проворно убирать посуду. А Изабелла, взяв мужа за руку, повела его по коридору в свою комнату.

Оставшись наконец с ним наедине, она обняла его и, пряча лицо на его груди, спросила:

— Басти... ты любишь меня?

— Конечно, — не задумываясь, ответил он. — А почему ты спрашиваешь, милая?

Она посмотрела на него.

— Ну... ты ведь женился, чтобы обзавестись ребенком. Наследником...

Он, сев на кровать, посадил ее к себе на колени.

— Вообще-то люди обычно для того и женятся, чтобы иметь детей, — с мягкой усмешкой сказал он ей таким тоном, каким обычно малышам объясняют прописные истины. И добавил уже серьезно: — Я тебя люблю, Изабел. Если бы ты знала, как мне не хочется уходить от тебя...

Продолжая говорить, Рабастан расстегивал пуговицы ее пеньюара, открывая пышную бело-розовую грудь, с потемневшими сосками, похожими на спелые ягоды. Он осторожно прикоснулся губами сначала к одной, потом к другой. Изабелла прерывисто вздохнула и прижала его голову к своей груди, ее пальцы запутались в его волосах.

Басти взял жену на руки и уложил на кровать, она подвинулась, чтобы он мог лечь рядом. Снимая мантию, он вдруг на мгновение замер, словно пораженный какой-то внезапной мыслью, и спросил:

— Изабел... а тебе вообще-то можно? Я только что об этом подумал...

— Конечно, можно... Я бы сказала тебе, если нет, — она застенчиво улыбнулась и притянула его к себе.

Потом, глядя на лежащую рядом жену, Басти подумал, что на всю жизнь запомнит это утро, комнату, залитую ярким солнцем, разрумянившиеся щеки Изабеллы, ее глаза — они сейчас казались темными и глубокими, как речные омуты — и зайчиков, играющих в ее белокурых волосах, на зеленой шелковой ткани пеньюара и на ее коже, еще нежнее, чем шелк... И у него почему-то сжалось сердце, когда он понял, что и сегодняшний день — тоже пройдет, станет невозвратным прошлым.

Но это было мимолетное чувство, и оно прошло без следа. Изабелла, склонившись над ним, пальчиком вырисовывала на его груди какие-то неведомые иероглифы, а он чувствовал, что у него закрываются глаза и он сам как будто куда-то уплывает, но ничего не мог с этим поделать.

— Басти, — вдруг сказала она, — а почему тебя так назвали? Что значит твое имя? Я давно хотела тебя спросить.

— Мое имя... — он открыл глаза, — мне его дал нарицатель — как и Руди — по обычаю (2). То есть, сначала было — Растабан, это звезда, Бета Дракона. Но она несчастливая... Нарицатель так и сказал, что я под несчастливой звездой родился. А мама тогда провела какие-то расчеты и поменяла порядок букв. Сказала, что должно помочь.

— Ой, — вздрогнула Изабелла. — Я не хочу к нарицателям обращаться... Давай не будем, а имя малышу сами придумаем?

— Давай, — улыбнулся он и снова закрыл глаза.

Через несколько минут она, увидев, что он спит, осторожно встала, стараясь не разбудить его, застегнула пеньюар и укрыла Рабастана пледом. Потом вынула из шкафчика несколько детских распашонок, которые они с мамой уже успели сшить вчера, и, сев у окна, начала вышивать белыми с серебром нитками защитные руны. Сначала тихо, нараспев проговаривала заклинание, а уже потом протыкала ткань иголкой с нитью.

Примечания:

(1) В 7 книге Яксли выговаривает Рону (который под обороткой в образе сотрудника отдела магического хозяйства Кроткотта), что если его жена попала на комиссию по магглорожденным, то Кроткотт тем более должен постараться, если не хочет усугубить положение своей жены. Можно сделать вывод, что Яксли был склонен закрыть глаза на происхождение тех, кто мог ему угодить или быть полезен.

(2) Нарицатель — волшебник, который дает имя новорожденному и предсказывает судьбу (Поттермор). С именами братьев Лестрейнджей вопрос интересный, поэтому я и предполагаю, что имена им дал нарицатель. Рабастан — действительно очень напоминает искаженное название звезды Растабан, которая считается несчастливой. Рудольфус (или Родольфус) — это христианизированный вариант древнегерманского имени Рудольф.

Я вернулся в мой город, знакомый до слез...

(Осип Мандельштам)

Изабелла аккуратно сложила распашонки из белоснежного батиста, расшитые вокруг ворота защитными рунами, и убрала обратно в шкаф. Посмотрела на часы — без четверти полдень. Она подошла к мужу, который все еще спал, присела на край кровати и погладила его по щеке. Не открывая глаз, Басти взял ее ладонь в свою руку и прижал к губам, привлек жену к себе, так, что ее голова оказалась у него на груди.

— Изабел... Как хорошо... Всегда бы так просыпаться. Мне тебя очень не хватает...

Она вздохнула и посмотрела на него — его серые глаза с длинными ресницами были сейчас как-то пронзительно ясны и печальны.

— Тебе из-за меня одни неприятности, Изабел... Но я и подумать не мог, что здесь с тобой может что-то случиться. Думал, ты тут в безопасности.

— Ты про арест? Да ведь ничего и не случилось, слава богам. Но я бы хотела тебя чаще видеть... — она потупила взгляд и смущенно порозовела.

— У тебя день рождения в августе. Я помню, только забыл, какого числа.

— Пятнадцатого, — улыбнулась она.

— Что бы ты хотела в подарок?

Она задумалась.

— Басти... Я даже не знаю, сам решай. Только ты приходи. Обязательно приходи.

— Ну конечно... Изабел, а который час?

— Почти двенадцать. Тебе уже пора уходить? — она погрустнела, свет в глазах словно погас.

— Нет, я пока свободен, — он бросил взгляд на левую руку, Метка отчетливо выделялась на коже, но сейчас напоминала просто рисунок.

— Тогда пойдем к Кларенсу мороженое есть.

— Хочешь мороженого? — улыбнулся он.

— Да, ужасно хочу... — она обрадованно кивнула.

Басти, потягиваясь, встал с кровати, привел в порядок одежду. Пока Изабелла переодевалась, он, чтобы прогнать сонливость, плеснул в лицо холодной водой и пригладил волосы. К нежному лицу и светлым волосам Изабеллы очень шло новое серебристо-серое шелковое платье, поверх которого она накинула голубую, тоже шелковую, мантию.

— Мама, мы пойдем прогуляемся! К обеду нас не ждите, — крикнула Изабелла, выйдя в коридор.

— Хорошо, — отозвалась мама.

На улице Изабелла взяла Рабастана под руку, и они неторопливо пошли по Диагон-аллее. Она искоса поглядывала на мужа, отмечая некоторую напряженность в прищуренных глазах, в высоко поднятой голове, в гордом развороте плеч. Правую руку он держал так, чтобы можно было молниеносно выхватить палочку. Видно, сказывалась многолетняя привычка быть готовым к нападению.

Он с интересом осматривался по сторонам — Мерлин, сколько же лет он здесь не появлялся! А если и появлялся, как в тот вечер, когда пришел к жене после второго побега из тюрьмы — то под покровом темноты, закрыв лицо капюшоном, чтобы не быть узнанным.

Многих магазинов, которые он помнил с детства, сейчас не было, на их месте открылись новые. Прежние хозяева, почувствовав приближение войны, покинули Англию, спешно продав имущество тем, кто войны не боялся. "Флориш и Блоттс" и ателье-магазин мадам Малкин остались. А вот лавка Олливандера стояла пустая. Рабастан знал, что Олливандер уже год как сидит в подземелье Малфой-мэнора — Темный Лорд, одержимый поиском непобедимой волшебной палочки, держит его при себе... "А где же сейчас школьникам волшебные палочки покупают?" — задумался он. Хотя есть же в Англии и другие мастера, просто они не так знамениты. Рабастан, как ни пытался, не мог припомнить ни одного знакомого английского волшебника, у которого была бы палочка, изготовленная не Олливандером. Даже когда они в первый раз бежали из Азкабана, новые палочки для них заказывали именно ему — этим занимался Люциус по поручению Лорда.

Басти то и дело ловил на себе взгляды прохожих — еще бы, его лицо знакомо каждому, не так уж давно фотографией Рабастана Лестрейнджа и других сбежавших из Азкабана Упивающихся смертью можно было полюбоваться и в газете, и на стенах домов. Многие, завидев его, кланялись — кто испуганно, а кто и почтительно. Некоторые, впрочем, смотрели с неприкрытой ненавистью.

— Амулет от сглаза при тебе? — спросил он жену. Дома Изабелла показала ему подарок своего младшего брата, и Рабастан, укорив себя за то, что сам до этого не додумался, велел ей всегда носить его с собой.

— Конечно, — кивнула она.

Сейчас стены пестрели фотографиями Гарри Поттера с надписью: "Разыскивается по подозрению в убийстве Альбуса Дамблдора". Изабелла с тревогой всмотрелась в них. Обыкновенный мальчик — в очках, с зелеными глазами и непослушными волосами. Что в нем такого, что не дает покоя Темному Лорду? Она повернулась к мужу.

— Басти... А где сейчас Гарри Поттер?

— Не знаю, — его лицо омрачилось. — Как сквозь землю провалился... Может, и сбежал.

Они прошли несколько шагов в молчании.

— Знаешь, — заговорила она, когда они остановились возле кафе Кларенса — до войны оно конкурировало с Фортескью, а теперь, когда кафе Флориана разгромили неизвестные, а сам хозяин куда-то исчез (1), считалось лучшим заведением подобного рода на Диагон-аллее. — Это пророчество... Помнишь, как случилось с царем Эдипом? Если бы его отец сам не приказал отнести младенца в лес, на верную смерть — может быть, ничего бы и не было? Не все пророчества сбываются... Темный Лорд пошел к Поттерам, и там с ним что-то произошло. А если бы не пошел?

— Я сам об этом думал, — вздохнул Басти. — И, честно тебе скажу, будет лучше для всех, если Поттер сбежит и никогда не попадется на глаза Повелителю. Потому что...

Он не закончил фразу и махнул рукой. Левая щека несколько раз дернулась. Потом, сжав руку жены в своей, он все же договорил:

— Все словно на ниточке висит... Мальчишка уже однажды победил, как и было предсказано. А теперь он вырос. Если это произойдет снова... Я не хочу умирать, и не хочу снова в Азкабан. Не хочу, чтобы на тебя... на вас легло клеймо, — он взглянул на жену и тяжело вздохнул. — Что же я сделал с тобой, Изабел? На что я тебя обрек?

— Я ни о чем не жалею, — тихо сказала она.

Зайдя в кафе, Изабелла обернулась к нему:

— Может, лучше на улице посидим?

— Ты не простудишься? Ветер сегодня.

— Капустой пахнет, — сморщила она нос. — А я ее не хочу. Совсем.

Рабастан совершенно не уловил запаха капусты, но спорить с женой не стал. Лишь усадив ее так, чтобы на нее не дуло, спросил встревоженно:

— Тебе нехорошо?

— Нет, со мной все в порядке. Просто на воздухе лучше.

Они заняли столик на улице, защищенный от солнца и дождя большим зеленым зонтиком. К ним уже спешил сам хозяин кафе. Низко поклонившись, спросил, чего желают достопочтенный мистер Лестрейндж и уважаемая мадам.

Сделав заказ — себе Басти взял бифштекс с жареной картошкой, а Изабелле хотелось только мороженого, но разного и побольше, — он оглядел почтительное лицо хозяина и про себя невесело усмехнулся. Приди он в это кафе двумя неделями раньше, Кларенс вызвал бы авроров, узнав беглого преступника. А теперь он — "достопочтенный". Воистину, прав Повелитель, не ставящий в грош общественное мнение, тем более сейчас, когда и пресса на их стороне... Вот только Повелителем овладела навязчивая идея — соперничество с мальчишкой, и он не успокоится, пока не поймает своего врага... И Мерлин знает, чем закончится их встреча.

Басти перевел взгляд на жену — она ела клубничное мороженое с таким удовольствием, что ему тоже захотелось. Он снова подозвал хозяина, и попросил принести себе мороженое и кофе, а Изабелле — чаю.

Когда все было съедено и выпито, Рабастан расплатился с Кларенсом, вынув несколько золотых монет — он еще не заглядывал в банк, немного денег хранилось дома, в Лестрейндж-холле, но сейчас они были на исходе.

Изабелла встала из-за стола, уцепилась за его локоть, и они пошли по направлению к Гринготтсу. По дороге Рабастану на глаза попалась ювелирная лавка, и ему пришло в голову, что неплохо было бы присмотреть подарок для жены. Изабелла перемеряла множество серег, колец и браслетов, остановив свой выбор на аквамариновых серьгах. Прозрачные, голубовато-зеленые, как морская вода камни, оправленные в белое золото, переливались на солнце и подчеркивали цвет глаз Изабеллы. Уплатив задаток, Басти попросил отложить украшения для него, на что хозяин с радостью согласился. Провожаемые почтительными поклонами и цветистыми комплиментами в адрес "прелестной леди Лестрейндж", они вышли из лавки.

В банке Рабастан прежде всего оформил перевод денег в Германию, профессору фон Миллеру за лечение Рудольфуса. А потом, оставив жену дожидаться его в холле, в сопровождении гоблина спустился в подземелья. Тележка неслась с головокружительной скоростью, а от множества поворотов, от постоянного скольжения то вверх, то вниз, даже его, привычного ко всему, слегка замутило. Спустившись до самого глубокого подземелья, пройдя мимо дракона, который, едва услышав звон из мешка, висящего на руке гоблина, отступил к стене, они наконец увидели железную дверь без ручки — открывалась она прикосновением руки владельца сейфа или кого-то из банковских служащих, имеющих к сейфу доступ.

Открыв сейф, Басти отсчитал пять сотен золотых галлеонов и спрятал их в кошелек с чарами незримого расширения, потом окинул взглядом хранящиеся здесь богатства и редкости — и заметил на верхней полке небольшую старинную золотую чашу с рисунком, изображающим барсука. Ага, это и есть та очень ценная вещь, которую Повелитель незадолго до своего исчезновения оставил на хранение Белле. Неужели это чаша самой Хельги Хаффлпафф? Не устояв перед искушением, Рабастан снял чашу с полки. Она оказалась странно тяжелой и холодной, золото и драгоценные камни таинственно и недобро мерцали. Он поспешил поставить чашу обратно. Чтобы отделаться от неприятного ощущения, отошел к противоположной стене.

Там стояли золотые кубки, серебряные доспехи, мечи и щиты с гербом Лестрейнджей — два серебряных льва на красном поле. Драгоценные сосуды для зелий — Басти знал, что зелье, помещенное в такой сосуд, может не портиться столетиями. Еще тут были шкуры нунды, смеркута, мантикор и даже василиска... (2)

А вот и надетая на череп баронская корона — родоначальником английской магической ветви Лестрейнджей был Ги, по прозванию Странный, бастард герцога Бретонского Конана III Толстого. Мать Ги считалась сильной ведьмой, но и с отцом Конана, герцогом Аленом, не все было ясно... Как бы там ни обстояло дело с матерью и дедом Ги, но его потомки, отплывшие в Англию, когда французский король Филипп Август посадил в Бретани лояльного себе Пьера Моклерка де Дрё, носили эту корону, пока баронский титул не перешел в результате династических хитросплетений к другой фамилии, состоящей с Лестрейнджами в родстве по женской линии (3). А после принятия Статута магическая ветвь семейного древа и вовсе ушла в тень, хотя и сохраняла скрытое влияние на жизнь и политику маггловской Британии долгое время.

Череп же принадлежал Роджеру Лестрейнджу, казненному в XVI веке, во время царствования Марии Кровавой (4) по обвинению в богохульстве — в пьяном виде, при многочисленных свидетелях поспорил с епископом Нортумберлендским о природе Святой Троицы и о страхе Божьем, разгорячась, клялся Гермесом Трижды Величайшим и Заратустрой, сыпал цитатами из Цицерона и Лукреция (5). Ничего сделать было нельзя, сама королева, ранее благоволившая ему, отказалась его помиловать... Каждый год, в день своей казни, 13 ноября, после полуночи призрак сэра Роджера появлялся в Лестрейндж-холле.

Басти протянул руки к короне, взял ее и благоговейно поднес реликвию предков к губам, потом вернул на место. Гоблин, стоящий возле двери в хранилище, произнес скрипучим голосом:

— Ваш покойный отец, мистер Лестрейднж, незадолго до своей смерти перенес сюда наиболее достопримечательные из фамильных ценностей. Желаете проверить по описи?

— Что? А, нет, спасибо... — Рабастан наконец оторвался от созерцания осколков далекого прошлого, памяти о былом величии. — Проверять — это долго, а меня там жена ждет, — он невольно улыбнулся, настолько непривычное тепло охватило его от слов, что его ждет жена, и тут же, взглянув на непроницаемое лицо гоблина, смутился. Чтобы не подать виду, он расправил плечи и деловито сказал: — Ну, пойдемте назад...

В Гринготтсе с сокровищами ничего не может случиться, и все, что оставил здесь его отец, сохранится в неприкосновенности. Для его сына. Басти, сам не зная, почему, был уверен, что родится сын.

Из банка они снова вернулись в дом МакДугаллов. Рабастан провел вечер в неспешной беседе с тестем, глядя на Изабеллу, сидящую чуть поодаль с шитьем, пока все не отправились спать. Утром, поцеловав на прощание жену, вышедшую его проводить, он вспомнил еще кое о чем, и поэтому сказал ей:

— Не запирай дверь, я сейчас вернусь, — и аппарировал не в Малфой-мэнор, а в свой собственный дом.

— Бонни! — позвал он с порога.

— Молодой хозяин! Бонни счастлива вас видеть! Как здоровье хозяина Рудольфуса? И молодой хозяйки Изабеллы? — эльфийка подбежала к нему и, низко поклонившись, поцеловала руку.

— Рудольфуса вылечат, Бонни. С Изабеллой тоже все хорошо. Бонни, я ненадолго... Мне очень нужно...

Личико эльфийки выразило величайшее внимание.

— Бонни, ты помнишь, у нас было сквозное зеркало?

— Да-да! — закивала она. — Бонни помнит, Бонни сейчас найдет...

Через минуту эльфийка вернулась с двумя одинаковыми подвесками на серебряных цепочках, каждая из которых являла собой круглое зеркальце в серебряной оправе.

— Вот!

— Спасибо! — Рабастан погладил просиявшую Бонни по голове и аппарировал обратно, к дому Изабеллы. Войдя в незапертую дверь, он прошел в ее комнату — она, проводив его, снова легла, но задремать не успела.

— Изабел... Вот смотри, это парное зеркало. Тебе достаточно взглянуть в это зеркало и позвать меня. Это на всякий случай, вроде того, что было в Брайтоне. Драккл меня побери, почему же я раньше не догадался тебе его дать? Да просто забыл о нем... Вообще-то, лучше всего будет, если оно тебе не понадобится...

Изабелла надела подвеску на шею и обняла его.

— Не вставай, Изабел, я сам закрою дверь на Колопортус. Ну все, мне пора...

Он еще раз поцеловал жену и вышел.

Примечания:

(1) Считается, что Флориана Фортескью убил Темный Лорд, пытаясь добраться до Гарри. Но Фоттескью исчез, а его кафе было разгромлено летом после пятого курса Гарри, когда все знали, что Гарри живет у своих родственников, то есть никакого смысла похищать и убивать Флориана не было. Да и кафе громить Темному Лорду вроде незачем.

(2) Описание сейфа Лестрейнджей частично взято из 7 книги канона.

(3) Сведения о роде Лестрейнджей — частично моя фантазия, а частично почерпнуты из Википедии (статьи Барон Стрейндж, Конан III Толстый, герцог Бретани). Также есть реальные Лестранжи — французская дворянская фамилия.

За эту информацию огромное спасибо miledinecromant.

(4) Мария Кровавая — Мария I Тюдор, королева Англии с 1553 по 1558 год.

(5) Гермес Трижды Величайший (Трисмегист) — легендарная фигура, по одним воззрениям — синкретическое божество мудрости, по другим — древний мистик и оккультист. Цицерон — римский философ. В области религии Цицерон считал страх божественного возмездия неверной мотивацией.

Лукреций — римский философ, материалист.

У Рабастана были и другие неотложные дела, кроме визита в банк. Поэтому, отбыв очередное дежурство на площади Гриммо, на этот раз с Амикусом Кэрроу, который все время жаловался то на усталость, то на голод, а приманив с помощью Акцио из находящегося поблизости маггловского магазина сэндвич и съев его — на жажду, Рабастан прямо оттуда аппарировал в Лестрейндж-холл.

Бонни встретила его радостно, накормила завтраком и провела в отцовский кабинет, где хранились все бумаги по управлению имуществом. После смерти старого Лестрейнджа документы по-прежнему присылались арендаторами, управляющими (1) и гоблинами банка Гринготтс, а Бонни складывала их в серебряную старинную шкатулку, украшенную гербом.

Когда-то, еще до Статута, на землях Лестрейнджей, которые в те времена были куда обширнее, чем сейчас, жили магглы-крестьяне. Теперь арендаторов осталось всего двое: Джаспер Хьюстон, дальний родственник Селвинов и вдова миссис Корнфут. Их семьи уже лет двести жили на западной границе владений Лестрейнджей, обрабатывали землю, держали коров, свиней, овец и разнообразную домашнюю птицу. С хозяевами арендаторы расплачивались точно так же, как в старину — частично произведенными на фермах продуктами, частично деньгами, которые вносились на счет Лестрейнджей в Гринготтсе. Когда Рудольфус и Рабастан оказались в тюрьме, а их мать скоропостижно скончалась — уже не было нужды в таком количестве съестных припасов, как раньше. Бонни рассказывала, что старый хозяин, оставшись один, почти перестал есть и никого не принимал, а эльфы вообще едят очень мало.

Просмотрев документы, Басти увидел, что арендаторы не преминули договориться с его отцом о снижении арендной платы, да и ту вносили нерегулярно, и в меньшем размере, чем было предусмотрено контрактом. Однако подпись Лестрейнджа-старшего на банковских квитанциях, на расписках за то время, когда он был еще жив, свидетельствовала, что отец не пожелал взыскивать долги. "Ему было все равно, он думал, что мы уже не вернемся..." — подумал Басти, и сердце его сжалось, когда он представил себе беспредельное одиночество и пустоту, в которой старик прожил свой последний год, и что уж там скрывать, себя не обманешь — по их с Рудольфусом вине...

А уж после смерти отца разобраться во всем этом было просто невозможно. Похоже, что арендаторы — особенно Хьюстон — пользовались тем, что поступление платы в натуральном виде некому было контролировать, ведь Бонни, хоть и считалась домоправительницей, но не имела права ни подписывать документы, ни подавать иск. И доказать, что продуктов в счет уплаты аренды в последние годы предоставлено в несколько раз меньше установленного, не получится. Арендаторы скажут: ничего не знаем, ваши эльфы все съели, с них и спрашивайте... Или с мышей и крыс.

Когда Рабастан готовился к свадьбе, Бонни вручила им с Рудольфусом целый список необходимых покупок, потому что в доме еды хватало только домовикам — хорошо, они хотя бы не голодали. Правда, вино в погребах Лестрейндж-холла имелось в неограниченном количестве.

Как бы то ни было, встретиться с арендаторами было не лишним. Рабастан не видел их с тех пор, как первый раз попал в тюрьму. После побега и до переворота показываться на глаза кому-либо, не связанному с Упивающимися смертью, было опасно.

Он вызвал Бонни и попросил ее позвать Хьюстона и миссис Корнфут сюда. Не прошло и двадцати минут, как в кабинет вошла полная румяная ведьма с седыми гладко причесанными волосами и приземистый, крепко сбитый лысый волшебник со шляпой в руках.

— Садитесь, — пригласил их Рабастан. Гости, опасливо глядя на хозяина, прошли к столу и уселись в креслах напротив него. Хьюстон втянул голову в плечи, а вдова Корнфут сделала скорбное лицо и опустила глаза, хотя это плохо сочеталось с ее цветущим видом.

"Они что, думают, я с порога начну Круцио кидаться?" — усмехнулся про себя Басти. Бонни внесла поднос с тремя стаканами медовухи. Басти жестом предложил посетителям угощаться, и сам подал пример.

— Я понимаю, — начал он, — что вы не очень-то рады меня видеть. Однако и я, и брат мой Рудольфус живы и на свободе. И еще... Я женат, и у меня скоро появится законный наследник.

При этих словах его собеседники пробормотали приличествующие случаю поздравления, но выражение лица Хьюстона сделалось таким, словно ему попалось драже Берти Боттс с каким-нибудь противным вкусом. Рабастан подумал: "Похоже, он рассчитывал дождаться, пока мы с Руди в Азкабане сдохнем, или нас убьют, а там выкупить у Министерства землю, небось уже и договорился с кем надо, чтобы подешевле заплатить. Интересно, чем его не устраивает аренда? Условия вполне выгодные для него, к тому же он немало нагрел руки за последние пятнадцать лет...". После смерти собственников и при отсутствии наследников волшебные поместья отходили Министерству магии, которое могло распоряжаться ими по своему усмотрению. Дальним родственникам, если они не были упомянуты в завещании, обычно тяжбы с Министерством не удавались. Завещание Бодуэна Лестрейнджа, написанное, когда сыновья еще были на свободе, оставалось в силе, он его не менял и не аннулировал.

Рабастан продолжал:

— Только из уважения к памяти отца я не стану подавать иск. Но впредь, начиная с этого месяца, арендная плата должна поступать в размере той суммы, какая указана в договоре, она и без того достаточно мала. В натуральном выражении — чего и сколько именно, пусть вам скажет Бонни, потому что мы пока в поместье не живем. А остальное — в денежной форме. Если вас не устраивают условия — договор всегда можно расторгнуть. Нет возражений?

Миссис Корнфут покачала головой, вынула платок и отерла лоб от пота, встала и сделала что-то похожее на книксен. Потом заговорила, как тяжело стало вести дела, потому что наглые грязнокровки с низкокачественной маггловской продукцией вытесняют с рынка добропорядочных фермеров, но теперь, она надеется, все будет по-другому. Хьюстон согласно кивал. В общем, придя к соглашению, хозяин и арендаторы расстались мирно, хотя от глаз и ушей Бонни не ускользнуло, как миссис Корнфут, уже выйдя на крыльцо, проворчала, толкнув Хьюстона в бок: "Вернулся... И Азкабан его не берет". Верная служанка доложила об услышанном господину, но он и без того не склонен был обольщаться на сей счет.

Выпроводив посетителей, Басти занялся документами по стекольной фабрике, уже триста лет производящей всевозможную стеклянную посуду, лабораторные колбы, пробирки, реторты, флаконы, бутылки, оконные стекла и зеркала. Бодуэн Лестрейндж, будучи членом Визенгамота и советником министра — до того, как с сыновьями случилась катастрофа — не имел достаточно времени, чтобы самому должным образом вникать во все вопросы производства, и поэтому передоверил большую часть дел управляющему, мистеру Дональду Риверсу. А после смерти Бодуэна, поскольку его наследники сидели в Азкабане и никогда не должны были выйти на свободу, Министерство назначило еще и своего управляющего. С тех пор дела шли все хуже и хуже.

Просмотрев бумаги и сложив их в кожаную папку, Рабастан вышел из дома и аппарировал на границу с Саффолком, где находилась фабрика.

Дональд Риверс, румяный и крепкий старичок лет семидесяти, проработавший здесь дольше, чем Рабастан прожил на свете, встретил его с легким поклоном и широкой добродушной улыбкой:

— Рад вас видеть, сэр, в добром здравии. Вы позволите называть вас по имени? Я ведь вас маленьким помню, вы даже на коленях у меня когда-то сидели...

— Конечно, мистер Риверс.

— Благодарю вас. А где ваш брат?

— Рудольфус сейчас не совсем здоров, но ничего опасного...

— Передайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления.

— Спасибо, передам.

— Итак, Рабастан, я вижу, что вы решили разобраться с делами, и с документами ознакомились... Похвально. Увы, порадовать мне вас нечем... Фабрика уже который год почти не приносит прибыли, на то, чтобы платить жалованье работникам, хватает, а больше ни на что.

— Я это видел. Но как это случилось? И где второй управляющий, от Министерства?

— А вот это самое интересное. Именно министерский управляющий уполномочен заключать контракты с покупателями и определять ценовую политику. Так вот, дело в том, что договор о сбыте готовых изделий заключается с посреднической фирмой, которая уже реализует товар непосредственно торговым предприятиям.

— Это зачем? Для чего нужны эти посредники?

— Хороший вопрос... Грубо говоря, для того, чтобы разницу между закупочной и продажной ценой класть себе в карман — конечно, деля ее с посредником, в обход производителя.

— Но ведь это грабеж!

— Именно. Схема до безобразия проста, но... — Риверс развел руками, — посреднические организации действуют в рамках закона, тут не придерешься. И конечно, кто-то наверху имеет от этого свою выгоду. Кстати, вы спрашивали, где управляющий — так вот, он с начала июня не появляется здесь, сначала присылал бумаги с совой, а теперь и совы его не могут найти. Та фирма, с которой мы имели дело, неделю назад ликвидирована, а директор убит — тело нашли в Лютном переулке.

— Вот как... Сейчас и концов не найдешь, — задумчиво произнес Рабастан.

— Боюсь, что да... — кивнул Риверс. — Конечно, подать в суд мы можем, но будет ли толк?

Рабастан и сам понимал, что здесь есть повод для уголовного дела, но где искать вора-управляющего, который, возможно, уже сбежал с деньгами за границу, а возможно и мертв? Поэтому он сказал, что решит в Министерстве вопрос о снятии опеки со своего предприятия, и всеми текущими делами, как и раньше, будет заниматься Риверс. Ну и заявление в Департамент магического правопорядка он, ради проформы, все же подаст.

После того, как с бумагами было покончено, Риверс захотел показать хозяину фабрику, на что Басти с радостью согласился. Отец его, еще маленького, иногда брал с собой, и мальчик завороженно смотрел, как из раскаленной сверкающей массы создаются тончайшие изделия безупречных форм, иногда строго простые, иногда невероятно сложные.

Вот и сейчас он следил за работой мастера с тем же восторгом, и думал, что надо бы заказать в подарок жене стеклянную розу, когда Риверс тронул его за рукав мантии:

— У нас возникла еще одна проблема... Один из лучших наших мастеров, Чарльз Смит, которого вы сейчас видите перед собой — магглорожденный. И ему вчера пришла бумага из Министерства, вызывают на комиссию. Я слышал об этом... нововведении, на мой взгляд, ничего хорошего это не сулит... И потерять Смита я бы не хотел.

— Это не проблема, — махнул рукой Басти. — Я скажу Яксли, чтобы Смита вычеркнули из списков (2). А он точно не из тех Смитов, род которых восходит к Хельге Хаффлпафф? Может быть, боковая ветвь?

— Увы, нет, — покачал головой Риверс.

— Ничего. Можете быть спокойны.

Распрощавшись с Риверсом, Басти аппарировал в Министерство. Нужные бумаги были оформлены в течение двух часов. К тому же он переговорил с Яксли, который легко согласился исключить Смита из списков волшебников, подозреваемых в воровстве магии.

Вечером в Малфой-мэноре он рассказал Белле и Малфоям, как прошел у него день. Белла изумленно посмотрела на него и рассмеялась:

— Басти, да ты делом занялся! Ты же всегда был такой балбес! Неужто и впрямь остепенился?

Белла в последнее время то становилась лихорадочно-веселой, то раздражалась беспричинно, грубила сестре и зятю. А недавно она подошла к Нарциссе, стоящей у окна, обняла сестру и тихо сказала:

— Цисси, мне кажется, я умру скоро...

Нарцисса расплакалась, гладила Беллу по голове, уверяя, что она просто устала.

— Да... Мы все устали, — ответила Белла. Горькая складка вокруг ее губ стала резче, жилка на виске задрожала. — Где тот прекрасный новый мир, в который мы так верили?

Нарцисса промолчала. Впрочем, сестра уже справилась с минутной слабостью, а вскоре вышла, оживленная и счастливая, в холл — встречать вернувшегося Повелителя. Темный Лорд в те дни часто отлучался из поместья — он искал по всей Европе мастера волшебных палочек Грегоровича, но пока безуспешно.

В день рождения Изабеллы Рабастан явился к жене утром, с цветами и подарками. Он вручил ей те самые серьги из белого золота с аквамарином, которые она примеряла в ювелирной лавке, и удивительно изящную и нежную розу из стекла, изготовленную на его фабрике по его заказу мастером Чарльзом Смитом. Кэтрин прийти в этот день не смогла — у нее болели дети. Вообще, двойняшки Ал и Лиза болели редко, но зато всегда вдвоем и никогда — поодиночке. Ближе к обеду пришли Нарцисса и Люциус, с огромной корзиной орхидей из оранжереи Нарциссы. Миссис Малфой подарила подруге также косметический набор, куда входили разнообразные кремы для лица и тела. И Беллатрикс заглянула ненадолго — она поцеловала невестку в щеку и прикрепила к ее платью сапфировую брошь в виде звезды (3).

— Носи, — сказала она. — Это брошь моей тетки, Вальбурги Блэк, я недавно на Диагон-аллее отобрала ее у какого-то жулика, он явно торговал краденым. Покойный кузен Сириус натащил в дом всякого сброда, наверное, крали все, что могли унести... Нет уж, пусть память о тетушке в моей семье останется. А ты заслуживаешь дорогих подарков.

Изабелла даже растерялась от такого явного благоволения старшей невестки, которую она, по правде говоря, немного побаивалась. Задерживаться Беллатрикс не стала — выпив бокал шампанского за здоровье именинницы и съев пару тарталеток, удалилась. Вскоре после нее ушли и Малфои, а Рабастан остался.

Примечания:

(1) В этой главе я пыталась представить себе экономику волшебного мира. В каноне совершенно непонятно, где волшебники берут продукты и прочие необходимые в быту вещи, кроме того, создается впечатление, что чистокровные семейства вроде Малфоев и Лестрейнджей ничем не занимались, просто брали деньги из сейфа в банке. Но такого же не может быть. Я думаю, в волшебном мире были и фермы, и предприятия, на которых явно должны были работать люди. Эльфы вряд ли могут все.

(2) Я думаю, чистокровный фанатизм был присущ далеко не всем, и в большей степени был лозунгом, чем практикой. Работника, приносящего пользу, ни один разумный хозяин не отдаст ни на какую комиссию. В конце концов, политика следует за экономикой, а не наоборот.

(3) Брошь примерно такого вида. Это — звезда Беллатрикс в созвездии Ориона.

http://www.pichome.ru/xau

Вот и закончилось лето. Скоро уже первое сентября, и Мораг уедет в школу. Изабелла теперь не увидится с ней до самых зимних каникул. Старшей сестре было грустно, почему-то очень не хотелось, чтобы младшая уезжала — может быть, потому, что этим летом Мораг стала ей еще ближе...

В один из последних дней августа сестры вместе побывали на Диагон-аллее, где встретили миссис Малфой с сыном, которые тоже ходили по магазинам, закупая все необходимое к новому учебному году для Драко. Нарцисса, казалось, испытывала облегчение от того, что сын уезжает в Хогвартс, а вот Драко, похоже, отъезд в школу ничуть не радовал. Он был, против своего обыкновения, молчалив и выглядел подавленным. Правда, Мораг, немного кокетничавшей с ним, наконец удалось его разговорить, и в кафе Кларенса, куда они зашли напоследок, школьники уже обсуждали прошлогодний кубок школы по квиддичу. Мораг не играла, но была заядлой болельщицей, а Драко играл в команде своего факультета ловцом, и уступал только Поттеру.

— Драко... А ведь Поттер в школу в этом году не приедет... Его же ищут. Ты веришь, что это он убил директора Дамблдора?

Лицо Нарциссы застыло, а Драко побледнел. Мораг, видя, что сказала что-то неуместное, в отчаянии взглянула на сестру. Но Изабелла сама не могла понять, что такого ужасного было в словах Мораг. Для нее, хотя она об этом и не распространялась, не было тайной, что Дамблдора убил профессор Снейп, и она понимала, что розыск Гарри Поттера как главного подозреваемого преследует цель еще и снять с нового директора Хогвартса все обвинения. Но для Темного Лорда и Упивающихся смертью Дамблдор был прежде всего политическим противником, главой враждебной партии. Люциус когда-то прилагал столько усилий, чтобы его свалить... Что же сейчас так задело Нарциссу?

Та уже справилась с собой и равнодушно сказала:

— Кто же это может знать... Идет следствие, надеюсь, в свое время все выяснится.

Она улыбнулась, чтобы замять неловкость — конечно, младшая сестра Изабеллы заговорила об этом без всякого умысла, ей и во сне не могло присниться, что убийство Дамблдора было поручено ее сыну, который не справился с заданием...

Нарцисса не была до конца откровенна с Изабеллой — не потому, что не доверяла, а потому что щадила ее. Изабелла не знала не только о задании Драко — об этом Нарциссе и Темный Лорд велел молчать, она нарушила его приказ лишь однажды, когда обратилась к Снейпу за помощью — но и о каре, постигшей Люциуса за утрату дневника Темного Лорда, об устрашающих вспышках гнева Повелителя, об убийстве Чарити Бербидж...

Нарцисса молчала и о своей обиде за мужа, чьи прежние заслуги Повелитель ни во что ни ставил — а ведь бездействие Фаджа, давшее Темному Лорду возможность спокойно готовиться к новому этапу борьбы, во многом было результатом усилий Люциуса, который столько сделал для того, чтобы Фадж перестал доверять Дамблдору. И о том, как унизительно было бояться сказать что-то лишнее в собственном доме — Петтигрю, когда он не жил у Снейпа, почти открыто шпионил за Люциусом и за Нарциссой, и даже за Драко. Подслушивал, подглядывал — Нарцисса уже и в собственной ванной не могла избавиться от ощущения постоянно следящих за ней крысиных глаз. И о том, что Люциус еще до тюрьмы начал прикладываться к бутылке... И о своих догадках, как именно Темному Лорду удалось вернуться с того света, и что, судя по всему, это на его характере сказалось не лучшим образом...(1)

"Мне ведь не станет легче от того, что я ей все это расскажу... И ничего не изменится. А она... Один Мерлин знает, сколько им еще осталось..." — думала Нарцисса, с грустной нежностью глядя на Изабеллу, для которой это лето — грозное и страшное — стало временем ее любви...

В конце концов, Изабелле удалось перевести беседу с убийства Дамблдора на более безобидную тему. В Министерстве недавно ввели новое правило при перемещении сотрудников к своим рабочим местам — им запретили аппарировать в Министерство и из него, и пользоваться каминами тоже, оставив эту привилегию лишь за теми, кто занимал руководящие должности. Взамен этого министерские чиновники должны были смывать себя в унитаз в общественном туалете.

Мистер МакДугалл пару дней назад рассказал об этом нововведении, придя домой — сам он, как начальник департамента, являлся на службу через камин, однако искренне сочувствовал коллегам, ежедневно подвергающимся унижению.

— Неужели у нового министра такое странное чувство юмора? — недоуменно спросила миссис МакДугалл. — И ничего смешного тут нет, Мораг, — строго сказала она, когда младшая дочь не выдержала и хихикнула.

Изабелла тогда тоже с трудом сдержала улыбку. Конечно, она в целом разделяла мнение родителей и понимала, что если бы ее отцу или мужу пришлось таким образом ходить на работу, ей бы это вовсе не показалось смешным. Однако сейчас, у Кларенса, все четверо настолько хотели уйти от неудобного и опасного разговора, что рассмеялись — даже Нарцисса.

Потом, когда Изабелла и Мораг, распрощавшись у "Дырявого котла" с миссис Малфой и ее сыном, пошли домой, Мораг всю дорогу молчала. Она припомнила, что в ночь, когда умер Дамблдор, говорили, будто в школу проникли Упивающиеся смертью, и, хотя никто ничего не видел своими глазами, но сразу разнесся слух, что директора убил профессор Снейп, который тогда же исчез из Хогвартса. А ведь Драко Малфоя не было на похоронах Дамблдора...

Она же сразу после похорон поехала в гости к Лайзе Турпин, и девушки проводили время так, как всегда — гуляли, читали, болтали о Майкле Корнере и других мальчиках... Не спеша готовились к экзаменам, которые из-за убийства директора школы перенесли на осень — в сентябре им предстояло сдать их (2). И очень скоро им стало казаться, что в мире все по-прежнему. В газетах же все чаще появлялись намеки, что в убийстве замешан Гарри Поттер, а весь последний месяц об этом писали, как о неоспоримом факте.

Сестры уже дошли до дома, и тут Мораг резко остановилась:

— Изабел... Это же война. Настоящая война...

— Ты только сейчас это поняла? — вздохнула Изабелла. Ей не составило труда догадаться, что имеет в виду Мораг. Она замедлила шаг и направилась не к крыльцу, а к большой старой яблоне, росшей в их саду. — Давай здесь посидим...

Они сели на скамейку под деревом, Изабелла обняла сестру за плечи.

— Ты знаешь, — после недолгого молчания произнесла Мораг. — Как ни странно, да... Я этого не осознавала, даже когда твоего мужа увидела у нас дома, даже когда папу арестовали и за тобой пришли... А теперь у людей ни за что ни про что палочки отбирают... Я не понимаю. Скажи мне, Изабел, как ты думаешь — на чьей стороне правда?

Голубые глаза Мораг блестели, требуя ответа, она накручивала рыжий локон на палец, как всегда делала, когда волновалась. Изабелла медленно произнесла:

— Я думаю — ни на чьей. Вернее, у каждой стороны правда своя... И они не хотят услышать друг друга...

— Майкл выбрал сторону, — вдруг сказала Мораг и покраснела. — А я не могу...

— Майкл Корнер? Он тебе все еще нравится?

— Я не знаю. Мы поссорились, но ведь в школе я его снова увижу...

Изабелла погладила сестру по плечу. А Мораг продолжала:

— Вот ты говоришь, что люди не хотят услышать друг друга. Так и есть. Послушать Майкла, так я от родной сестры должна отказаться. И про папу он бы, наверное, так же сказал, если бы узнал...

— Он еще очень юн, — вздохнула Изабелла. — И многого не понимает.

— Да, — горестно кивнула Мораг. — Пойдем домой, Изабел... Становится холодно, тебе вредно...

Они встали и направились к дому. В коридоре под ноги Мораг подкатился крохотный серый пищащий комочек с тоненьким смешно дрожащим хвостиком. У Мими недели две назад родились котята — один светло-серый с белой грудкой, другой полностью темно-серый, а третий — белый. Устроилась кошка с ними в чулане, в большой сумке, которую миссис МакДугалл выстлала изнутри старым одеялом. Недавно у них открылись глазки, и теперь малыши то и дело выползали из своего укрытия, пока Мими не находила их и не утаскивала обратно.

Мораг схватила котенка на руки:

— Ты мой маленький... ты моя прелесть! Я зимой возьму его с собой в школу. Изабел, не отдавай этого никому, ладно?

— Хорошо, — улыбнулась Изабелла.

Они отнесли котенка в чулан, не обращая внимания на писк, в котором явственно слышалось возмущение — еще бы, малышу помешали исследовать большой мир, в котором столько всего интересного! И долго умиленно смотрели, как Мими кормит и вылизывает котят.

Ночью Изабелла думала то о Мораг, которую она, будь ее воля, не отпустила бы в этом году в школу, то о Нарциссе, которая, кажется, что-то скрывает от нее. Впрочем, Цисси когда-то обмолвилась о желании Драко принять Метку. Нетрудно было сложить два и два. Похоже на то, что Драко имел какое-то отношение к убийству Дамблдора. Неужели Темный Лорд не остановился перед тем, чтобы поручить мальчику такое дело? Хотя что тут удивительного, если другая сторона сделала своим главным оружием — и в то же время приманкой и мишенью — такого же мальчика, Гарри Поттера? Она вспомнила слышанные ею разговоры, что Гарри вырос у магглов, которые его не любили, и к которым его отправил Дамблдор. И что Гарри в одиннадцать лет убил профессора Квиррелла — Изабелла его помнила совсем молодым учителем маггловедения, но потом он почему-то стал преподавать ЗОТИ... И темную историю с Сириусом Блэком... И убитых, едва успевших дожить до двадцати, Эвана Розье и Дерека Уилкиса — кузен которого, Фрэнк, давал ей читать брошюры Темного Лорда... А разве ее муж не принял Метку чуть ли не сразу по окончании школы?

Ей вдруг представилось, что она родила сына, он вырос — а война все продолжается, и требует все новых и новых жертв, забирает и забирает юные жизни...

Она так и не заснула в ту ночь.

Накануне отъезда Мораг собирала вещи, заодно желая попрактиковаться в бытовых заклинаниях — но у нее ничего не получалось. Она вроде бы точно повторяла мамино движение, но одежда никак не хотела аккуратно укладываться в сундук, а сваливалась бесформенной кучей.

— Изабел! Помоги, а? — Мораг повернулась к сестре.

Изабелла направила палочку на гору мантий, платьев, белья и обуви, сделала круговой взмах рукой, и вот уже вещи сестры расправились, потом сложились и компактно разместились в сундуке.

— Ну как ты это делаешь? И мама тоже... Почему у меня не получается?

— Наверное, ты нервничаешь и слишком сильно сжимаешь палочку... Попробуй еще потренироваться, когда в школу приедешь.

— Да, надо... Но учебники я уложу без магии, устала уже...

Мораг принялась складывать учебники, купленные позавчера во "Флориш и Блоттс". Изабелла раскрыла книгу Брутуса Малфоя (3), рекомендованную для изучения маггловедения, задумчиво полистала ее и покачала головой.

— Тебе не нравится учебник? — спросила Мораг. Маггловедение в этом году стало обязательным для всех предметом, но Мораг и раньше посещала эти уроки. — А тот, по которому ты училась, был лучше? У тебя он остался?

— Остался, — кивнула Изабелла. — Но дело не в этом. Понимаешь, у нас вообще нет хороших учебников по маггловедению. Маггловский мир нужно изучать не только по нашим, но и по маггловским источникам, иначе картина получается искаженной... Эта книга написана в 1675 году — заметь, еще до Статута. Тогда это было смело и во многом справедливо. Но с тех пор очень многое изменилось. Хорошо, что у нас дома большая библиотека, и маггловские историки тоже есть.

Мораг согласно кивнула. Изабелла продолжала:

— Морри, я тебя прошу... У вас будут преподавать брат и сестра Кэрроу. Я их очень мало знаю, а Цисси говорит, они... малоприятные люди. Но они пользуются доверием Темного Лорда.

— Они строгие?

— Не то слово... — вздохнула Изабелла. — И не очень умные, скажем так... В общем, я тебя прошу, не связывайся с ними. Я знаю, ты можешь с учителем и поспорить, но это не тот случай, когда учитель с пониманием отнесется... Это тебе не профессор Флитвик. Тебе один год остался, как-нибудь доучишься. Ну а если что... если все же будут к тебе придираться — сразу иди к профессору... к директору Снейпу. Не бойся его — он знает, что ты моя сестра. И обязательно пиши, почаще...

На глаза Изабеллы навернулись слезы, и Мораг тоже заплакала — такого с ней не случалось с того времени, когда она только поступала в Хогвартс и впервые надолго уезжала из дому.

Примечания:

(1) Я считаю, что некоторые из приближенных Темного Лорда могли задаваться вопросом, как Темному Лорду удалось вернуться, а кое-кто мог и о хоркруксах догадываться. Регулус Блэк разобрался в этом самостоятельно. Нарцисса тоже урожденная Блэк, значит, могла знать многое такое, о чем в Хогвартсе не говорили. Вполне возможно, она тоже строила догадки и предположения, но естественно, ни с кем этим не делилась.

(2) В шестой книге после убийства Дамблдора отменили уроки и отложили экзамены. Ничего не сказано о том, на какое время экзамены были перенесены, хотя Джинни должна была сдавать СОВ. Но поскольку не сказано и о том, что экзамены происходили в конце лета (как, например, в наших вузах обычно бывает пересдача), остается предположить, что экзамены студенты Хогвартса сдавали в сентябре.

(3) Брутус Малфой — по информации с Поттермор, волшебник, живший в 17 веке, издавал еще до принятия Статута о секретности антимаггловский журнал. Он вполне мог и книгу написать, а Алекто Кэрроу могла рекомендовать ее в качестве учебника по маггловедению.

Утром первого сентября, проводив младшую дочь в школу, мистер МакДугалл отбыл в Министерство. Подходя к своему кабинету, он заметил высокую массивную фигуру человека в черном, который расхаживал перед дверью, поглядывая на часы. Приблизившись, МакДугалл узнал Ранкорна.

— Доброе утро, Ранкорн. Что-нибудь срочное? Я сегодня дочку провожал в Хогвартс, поэтому припозднился... Проходите, — кивнул он, отпирая дверь и пропуская посетителя вперед.

Ранкорн ввалился в кабинет, без приглашения уселся в кресло и извлек из кармана мантии длинный свиток пергамента.

— Я подготовил список пробравшихся в Министерство маггловских выродков. Нужно проверить, может быть, я кого-то упустил, или необоснованно включил... Вот эти двое из вашего подразделения... — он ткнул пальцем в две фамилии. — Взгляните. А вот, — добавил он, доставая из другого кармана пачку бумаг, — личные дела сотрудников Департамента налогов и сборов...

— Фергюссон уволился месяц назад, — пожал плечами МакДугалл, пробежав глазами список. — А Дэвидсон — на самом деле полукровка, его мать — урожденная Фоули, документы об их браке и о смерти старшего Дэвидсона, который действительно был из магглов, должны храниться в архивах, посмотрите внимательно. С остальными все в порядке.

Взяв у Ранкорна стопку личных дел, он бегло пролистал их и обратил внимание, что о жене Джона Келли в его документах не сказано. Видимо, регистрационная служба допустила оплошность — и он не станет ее исправлять. В любом случае, Келли с женой сейчас далеко от Британии.

— Его мать из Фоули, говорите? Благодарю, — отозвался Ранкорн, вычеркивая Дэвидсона из списка. — А что вы вообще скажете об этом Дэвидсоне? Лоялен, добросовестен?

— Вполне, — кивнул МакДугалл.

— Кстати, МакДугалл, — Ранкорн убрал свои бумаги обратно в карманы, — в четверг на совещании у министра будет решаться вопрос о назначении нового начальника Департамента по связям с гоблинами. Ваше присутствие необходимо.

— Буду. А что с Крессвеллом?

— Снят с должности, как маггловский выродок. К тому же он подделал себе родословную — уверял, будто его отцом был покойный Арки Олдертон (1). Показал комиссии записку, якобы адресованную Олдертоном его матери, где он признает себя отцом родившегося у нее ребенка... Но вдова Арки утверждает, что ее муж этого не писал. А мать Крессвелла скончалась два года назад.

— Вообще-то, ничего невозможного тут нет, — МакДугалл задумался. — В свое время Арки славился любовными похождениями, так что он вполне мог быть и отцом Дирка... независимо от того, подлинная ли записка.

— В любом случае, это теперь недоказуемо, — ответил Ранкорн с усмешкой. — А за подделку документов Крессвеллу светит Азкабан. Вообще, пора положить конец порочной практике, когда важнейшие должности могли занимать грязнокровки. Помнится, у вас были в свое время претензии к Крессвеллу. Надеюсь, новый кандидат на его должность — Дилмор — вас устроит.

— Дилмор... Откуда он? Из того же департамента? Мне с ним работать не приходилось, вряд ли я могу что-то определенное о нем сказать... А мои претензии касались не лично Крессвелла, а заниженного курса галлеона к маггловской валюте. К четвергу я подготовлю докладную записку.

— Отлично. Может быть, даже можно будет ее присовокупить к обвинению.

— Боюсь, что нет, — сухо ответил МакДугалл. — Я ведь не имею ни полномочий, ни возможностей вести расследование касательно виновности Крессвелла, а могу только охарактеризовать ситуацию на финансовом рынке в целом. И сразу скажу, что все началось задолго до того, как Крессвелл возглавил Департамент по связям с гоблинами.

— Сейчас важно избавиться от грязнокровок, — оскалился в ухмылке Ранкорн. — А кого, кроме них, волнует, сколько паршивых маггловских бумажек можно купить за золотой галлеон? Грязнокровок мы больше пускать к себе не будем, наглухо закроем перед маггловским отродьем двери в магический мир...

— Не скажите, — возразил МакДугалл, — это волнует магов, живущих в маггловских или смешанных поселениях, которым поневоле приходится иметь дело с магглами во всех сферах жизни...

— Скоро магам будет разрешено изымать у магглов все необходимое в любых количествах, пользуясь Империо и Конфундусом, — радостно заявил Ранкорн.

— Неужели? Первый раз об этом слышу. Но если так, это значит, что принцип "кто сильнее, тот и прав", будет возведен в закон, — неодобрительно покачал головой МакДугалл. — Сейчас вы этот принцип станете применять к магглам, а завтра найдется кто-нибудь, кто применит его к вам. Это приведет лишь ко всеобщему хаосу и анархии, и в конце концов, ударит по нам самим. Да и магглов недооценивать не следует. Глубоко неправ тот, кто не понимает важность финансово-экономических мер в защите магического мира от маггловского влияния.

— Вот как? — Ранкорн посмотрел на МакДугалла с любопытством. — И что же там с курсом галлеона?

— Как бы объяснить, чтобы вам было понятно... Чем определяется ценность денег?

— Ценность денег? Как это? Ценность любой вещи измеряется в деньгах...

— Верно, деньги можно назвать мерилом ценности всех вещей. Но в то же время ценность денег зависит от того, сколько вещей на них можно купить, согласны? Когда-то в маггловском мире золото было таким всеобщим мерилом, как, впрочем, и серебро... И ценность денег была напрямую связана с тем, насколько они обеспечены запасом золота, имеющимся у государства. В наше время маггловские деньги уже не могут быть обеспечены золотом и другими драгоценными металлами. Потому что и золото, и серебро стали такими же товарами, как и любой другой. А ни один товар не может выполнять функции универсального средства платежа...

— Что-то я не понял. Вы говорите, что курс галлеона занижен, а теперь получается, что так и должно быть? Золото потеряло свою ценность? — грубоватое лицо Ранкорна отражало явно непривычную для него умственную работу.

— Отнюдь нет, — улыбнулся МакДугалл. — Золото, хоть и превратилось в товар, но ценности не потеряло. При этом нынешний курс галлеона по отношению к фунту стерлингов меньше, чем цена в фунтах того же золота, из которого отчеканена монета. Даже в маггловском ломбарде вам дадут за галлеон в несколько раз больше, чем в Гринготтсе (2). Конечно, вследствие Статута о секретности галлеоны — даже если их заменить бумажным эквивалентом — не являются конвертируемой валютой, то есть, не могут свободно обращаться на мировом рынке. Проще говоря, вы не сможете ни пойти в маггловский магазин с галлеонами, ни обменять их на фунты в маггловском банке. Как в Британии, так и в любой другой стране. Это, конечно, создает определенные сложности — вынуждает устанавливать более низкий курс, чем прежде, в те времена, когда и у магглов повсеместно было принято расплачиваться золотом и серебром. Однако такой большой разрыв между банковской и реальной стоимостью, какой мы имеем сейчас, неприемлем, и в конечном итоге это подрывает экономику Магической Британии.

— А реальная стоимость — это значит, сколько товаров можно купить на галлеон? — догадался Ранкорн.

— Совершенно верно, — кивнул МакДугалл. — И если сравнить покупательную способность фунта и галлеона, то мы видим, что средняя зарплата, к примеру, мелкого чиновника Министерства магии — около пятисот галлеонов в год. Это примерно две тысячи пятьсот фунтов стерлингов(3). Но в маггловской Британии минимальная зарплата — в месяц, не в год! — составляет немного меньше тысячи фунтов. Таким образом, объективно, товарное обеспечение галлеона выше, чем тот же показатель у фунта стерлингов.

МакДугалл взял лист пергамента и для наглядности изобразил пропорцию между доходами населения в маггловской и Магической Британии.

— Наши производители товаров, — продолжал он, — я разумею товары широкого потребления, ткани, одежда, обувь, бумага, мебель, а также продукты питания — не могут в своем деле обойтись без взаимодействия с маггловским миром. И вот по ним такая ситуация на валютном рынке бьет сильнее всего. Они разоряются. Если так будет идти дальше, то у нас не останется ни фермеров, ни ремесленников, мы абсолютно все, кроме артефактов и зелий, будем вынуждены закупать у магглов. И вот тогда курс галлеона станет острой проблемой для каждого британского волшебника, для каждой семьи Магической Британии...

— Вот! О чем я и говорю! Чем же будет плохо, если разрешить волшебникам реквизировать у магглов все, что нам нужно?

Мистер МакДугалл устало вздохнул. "И чего я перед ним распинаюсь? Он же тупой, как тролль. Кажется, он раньше в хозяйственном департаменте чем-то заведовал? А теперь в комиссию пролез. Еще и слов умных нахватался — "реквизировать", надо же... Неужели Темный Лорд намерен опираться на таких, как Ранкорн? Мерлин, спаси Британию..."

— Я уже сказал, чем это плохо... — холодно ответил он собеседнику.

— А как по-вашему, кому и для чего нужен заниженный курс галлеона?

— Схема, если коротко, такова. За фунты стерлингов скупаются золотые галлеоны и потом исчезают из оборота Магической Британии. Золотые монеты перепродаются в маггловском мире по цене золота (4), деньги оседают на счетах, владельцев которых установить не представляется возможным... Причем утекает золото из Гринготтса небольшими партиями — потому что слишком большой приток драгоценного металла на мировой рынок неизбежно вызовет падение цены — но зато регулярно и систематически. Однажды мне удалось узнать, что галлеоны, переплавленные в слитки, поступают в маггловский банк на острове Джерси — и на этом мое расследование зашло в тупик. Даже в правительстве маггловской Британии ничем помочь не смогли, потому что Джерси является офшорной зоной (5).

— Вот, оказывается, грязнокровки у нас еще и золото воруют!

— Строго говоря, это не воровство, — МакДугалл призвал на помощь всю свою выдержку. — Но безусловно, подобные действия, если они осуществляются в крупных масштабах, наносят вред экономике. И конкретных лиц я назвать не могу, даже не знаю, имел ли к этому отношение Дирк Крессвелл. Хотя без людей, имеющих хорошие связи в маггловском мире, в этом деле точно не обошлось.

Он бросил взгляд на часы — уже почти час дня, а он так и не принимался за текущие дела. На углу стола лежала внушительная стопка бумаг на подпись. А еще пора начать работать над докладной запиской для министра и Яксли.

— Если у вас больше нет вопросов, то, с вашего позволения, мне нужно безотлагательно приступить к работе... — МакДугалл поднялся из-за стола и наклонил голову, давая Ранкорну понять, что разговор окончен.

— Да-да, благодарю вас, МакДугалл, беседа с вами была крайне поучительной. Так не забудьте же, в четверг, — Ранкорн тоже встал и, отвесив легкий поклон, вышел.

Конечно, в этот день написать доклад мистеру МакДугаллу не удалось, и он принес документы домой, чтобы после ужина спокойно поработать. Вечером появился и Рабастан, решивший сегодня навестить Изабеллу. Он тоже весьма заинтересовался процессами, происходящими в экономике Магической Британии, и выводами, к которым пришел отец его жены. Причем он явно понимал предмет разговора лучше, чем Ранкорн, и диких идей, вроде узаконенного грабежа, не высказывал — чем несказанно порадовал мистера МакДугалла.

А следующий день оказался совершенно безумным. Внезапно в Министерстве поднялась такая суматоха, что многим вспомнилось первое августа, когда люди Темного Лорда свергли Скримджера. "Неужели снова власть меняется?" — шептались в коридорах служащие, глядя на мечущихся туда и сюда авроров. Но оказалось, весь сыр-бор из-за того, что у мадам Амбридж пропал волшебный глаз, который она заполучила после смерти Аластора Грюма и вставила в дверь своего служебного кабинета.

Потом Ранкорн прямо в зале заседания комиссии по магглокровкам напал на Амбридж и Яксли, помог сбежать нескольким подследственным, и сам аппарировал прямо из Атриума, прихватив с собой Мафалду Хопкирк.

Как выяснилось позже, Ранкорн и Мафалда были не настоящие, кто-то сумел пробраться в Министерство, воспользовавшись оборотным зельем. Подлинные же Ранкорн и Хопкирк были нейтрализованы — Мафалду нашли запертой и обездвиженной за какой-то дверью в закоулке позади Министерства, она ничего не помнила. А Ранкорн рассказал, что по дороге на работу встретил Мафалду, которая угостила его конфетой. Потом у него пошла носом кровь, и так сильно, что он вынужден был вернуться домой.

Был еще и кто-то третий, под личиной служащего хозяйственного департамента Каттермола. Его жена оказалась в числе вызванных в тот день на комиссию и освобожденных человеком, игравшим роль Ранкорна. Сам Каттермол уверял, что, идя на работу, он тоже встретил миссис Хопкирк, которая и его заставила съесть конфету, после чего ему стало так плохо, что он немедленно отправился в Мунго. Там ему оказали помощь, и он поспешил вернуться на службу — он сам видел в Атриуме человека, похожего на него как две капли воды, который ушел с его женой...

Мафалда утверждала, что она не только не угощала Каттермола и Ранкорна конфетами, но и вообще их в то утро не видела.

Закончился весь этот бедлам тем, что Ранкорну и Хопкирк объявили выговор за потерю бдительности, а Каттермола уволили.

Яксли же пытался задержать тех двоих, что сорвали заседание комиссии. Он вцепился в руку лже-Мафалды, но сумел добраться лишь до дома 12 на площади Гриммо. Там беглецы оторвались от своего преследователя. Сомнений не оставалось — это был Поттер, а с ним, вероятнее всего, Грейнджер и кто-то еще...

Сотрудники Министерства, как и Упивающиеся смертью, недоумевали, чего эти трое хотели добиться. Неужели они явились в Министерство, рискуя жизнью, только для того, чтобы украсть глаз Грюма и освободить нескольких магглокровок? Охрану зала судебных заседаний, где работала комиссия, усилили, но в последующие дни все было тихо.

А министр с полного одобрения Амбридж и Яксли распорядился создать специальные отряды егерей, которые занимались бы поиском Поттера с сообщниками, а также тех, кто уклонялся от явки на комиссию. Туда брали всех без разбора, и оборотней, и лиц с криминальным прошлым — очень много заявлений поступало от амнистированных после переворота уголовников.

И однажды мистер МакДугалл в одном из только что принятых на службу егерей узнал Дэвида МакКормака, сына фермера, сидевшего вместе с ним в тюрьме. Юноша был в новой егерской форме — зеленый кафтан, высокие сапоги и короткая зеленая мантия (6).

Примечания:

(1) Когда Гарри в образе Ранкорна явился на заседание комиссии Амбридж, он видел мужчину, который кричал, что его отец — Арки Олдертон, известный мастер по изготовлению и ремонту метел. Это мог быть Дирк Крессвелл, который, по моим расчетам, был арестован примерно в это время за то, что являлся магглорожденным волшебником и при этом пытался подделать свою родословную. Поскольку документов о родословной у волшебников в каноне нет — иначе Гарри бы их получил — остается предположить, что Крессвелл сообщил о себе ложные сведения и возможно, подделал письменные свидетельства.

(2) Это действительно так. Золотая монета не может стоить меньше, чем один грамм золота в ломбарде.

(3) В каноне я не нашла сведений о ценах и зарплатах в Магической Британии. Но допустим, хорошая метла стоит две тысячи галлеонов. Это сопоставимо с ценой на дорогую машину. Тогда две тысячи галлеонов примерно эквивалентны, если перейти на российские цены, двум миллионам рублей. Зарплата федерального чиновника среднего звена в России — около 400-500 тысяч рублей в год (что примерно равно 500 галлеонов или 2500 фунтов стерлингов). Уровень зарплат и цен с годами существенно меняется, но пропорция в целом остается прежней. Сведения о среднемесячной зарплате в Великобритании — общедоступная статистика.

А вообще, не сильно кидайтесь тапками, пожалуйста — я не экономист )) И ситуация эта — в реальном мире, конечно, немыслима.

(4) Мне самой возможность такой аферы пришла в голову, когда я узнала о курсе золотого галлеона к фунту стерлингов )) Кстати, на Поттермор в статье о галлеоне тоже сказано, что в 20 веке курс галлеона к фунту очень низко упал.

(5) Остров Джерси, принадлежащий Великобритании, действительно является офшорной зоной.

(6) В каноне не сказано, когда появились отряды егерей, но вряд ли сразу после переворота — из главы, посвященной приключениям Трио в Министерстве, видно, что люди покорно являлись на эту комиссию и даже думали, что смогут что-то доказать. Было бы логично, если бы отряды егерей были созданы именно после того, как Гарри появился в Министерстве и несколько человек сумело сбежать от комиссии.

Что касается егерской формы — это мой хэдканон, как и бордовые мантии авроров.

В середине сентября Изабелле пришло длинное письмо от Мораг.

«Здравствуй, моя дорогая Изабел!

Пишу тебе отдельно от мамы с папой, потому что ты просила рассказывать тебе все подробно. Хотя пока ничего особенного в школе и не происходит, и если они спросят, можешь им все рассказать, только про Майкла не надо.

На распределении у нас в этом году было больше детей, чем обычно. Хотя магглокровок в Хогвартс перестали принимать, а некоторые семьи и вовсе уехали из Англии. Мэри Чамберс нет, но она в конце августа написала Лайзе, что у нее все в порядке.

В Рэйвенкло на первый курс поступили пятнадцать человек — восемь мальчиков и семь девочек. Одна из них — Гертруда Купер — дочка миссис Купер, которая работает у папы в департаменте.

Еще появилось много новеньких, и на нашем факультете тоже: Джон Мальсибер поступил на пятый курс, а его брата Эдмонда Шляпа зачислила в Слизерин. Они в Дурмстранге раньше учились, но в этом году вышел указ Министерства, вот их и перевели в Хогвартс (1). Филипп Эйвери из Ильверморни тоже в Слизерин попал. И у нас на курсе новенькие есть — Артур Ллойд и Лорна ФицДжеральд — они тоже учились за границей. Лорна, кстати, племянница профессора Вектор.

Старостой у нас по-прежнему Энтони Голдстейн.

С Майклом мы встретились холодно, я только поздоровалась, он тоже. Но через три дня сам подошел и захотел помириться. Я сказала, что подумаю, а он обиделся и стал опять увиваться вокруг Джинни Уизли — они с ней встречались одно время, потом она ушла к Томасу с Гриффиндора, а потом к Поттеру. Ну да, в Поттера она с первого курса была влюблена без памяти.

Лайза говорит, что Майкл это делает назло мне, и я сама иногда вижу, как он на меня смотрит. Ну и пусть.

Гарри Поттера, как и следовало ожидать, в школе тоже нет. Профессор Кэрроу вызывал к себе гриффиндорцев по одному, поил веритасерумом и спрашивал, не знает ли кто из них, где Поттер. Потом так же проверили еще нескольких человек с нашего факультета и с Хаффлпаффа — из тех, которые в позапрошлом году тайно собирались вместе с Поттером, чтобы учиться ЗОТИ — но ничего не узнали.

После этого все потайные ходы в замок запечатали, и, говорят, у выходов поставили дементоров. Так что не знаю, будем ли мы в этом году ходить в Хогсмид, или нет.

Рон Уизли, друг Поттера, тоже в школу не приехал, говорят, он болеет обсыпным лишаем. Ужас! И где только он мог его подцепить?

А еще на первой же неделе Джинни Уизли, Невилл Лонгботтом и наша Луна Лавгуд — она все такая же, не меняется, раздает всем газету своего отца, где пишут, что Гарри Поттер жив, и что мы все должны ему помогать... Да, и еще будто бы ее отцу удалось сделать копию диадемы Ровены — было бы интересно посмотреть, хотя я думаю, что это что-то вроде морщерогих кизляков. Так вот, Луна с двумя гриффиндорцами забрались в кабинет директора и пытались украсть меч Гриффиндора! Представляешь? Директор Снейп, конечно, их поймал и назначил наказание — отработка в Запретном лесу у Хагрида. Но они вернулись оттуда живые и невредимые, и даже веселые.

Интересно, зачем им понадобился меч? Они говорят, что меч Годрика Гриффиндора не должен принадлежать слизеринцу и к тому же Упивающемуся смертью. И что Дамблдор завещал его Гарри Поттеру. Но ведь меч — не собственность директора, он принадлежит школе. Все это очень и очень странно.

Квиддича в этом году не будет, потому что директор запретил все ученические организации, кружки и тому подобное — это относится и к командам. Точно так же, как было при мадам Амбридж. То есть, сначала ничего такого не было, и все думали, что квиддич будет. Терри Бут уже рассказывал всем, какая у него новая шикарная метла — но однажды утром на стене в коридоре возле Большого зала появились слова "Отряд Дамблдора жив". Оба профессора Кэрроу так ругались! Позвали мистера Филча со шваброй, но он никак не мог отмыть надпись, тогда пришел директор и сам ее убрал. А на следующий день издал приказ, что нам запрещено создавать любые организации.

Мне кажется, что запрет даже к лучшему. Все постоянно собираются в коридорах и о чем-то шепчутся, а увидят преподавателя — и разбегаются. И знаешь, у многих такая враждебность к Слизерину, на них так смотрят, что если бы был еще и квиддич, то их прямо сбрасывали бы с метел, наплевав на матч и на баллы.

Драко Малфой ходит, как в воду опущенный — совсем на себя не похож. Когда я его увидела, то подумала, что у него дома что-то случилось. Спросила его, но он ответил, что все нормально.

Экзамены за прошлый год начнутся 19 сентября, при этом уроки не отменяются — Мерлин знает, как мы все успеем. А еще у нас, как ты знаешь, новые преподаватели. УЗМС опять ведет профессор Граббли-Планк — раньше она иногда заменяла Хагрида, которого теперь оставили на должности лесника.

На ЗОТИ мы изучаем боевые заклятия (2). У меня успехи средние, ты же знаешь, я не очень в этом сильна. А на маггловедении мадам Кэрроу читает лекции о магглах, не только по учебнику Брутуса Малфоя (кстати, это ведь предок Драко Малфоя? А до меня только недавно дошло, представляешь?), но и по более поздним источникам, приводит примеры. Эрни МакМиллан с Хаффлпаффа, правда, уверяет, что ей кто-то их написал, сама бы она не смогла. Говорит, что мадам Кэрроу с братом в свое время с трудом сдали по три ТРИТОНа — родители Эрни ему рассказывали, они учились в одно время с Кэрроу.

Мадам Кэрроу много говорит о маггловских войнах и революциях XX века, кое-что об этом я и сама читала, но все равно интересно. То, что магглы совсем не щадят друг друга во время войн, убивают и детей, и стариков, и женщин — это я знаю, — но мне кажется, это просто потому, что их очень много. Если бы волшебники так воевали, то давно бы друг друга перебили, но нас мало. Да и оружие у нас другое. Я задала мадам Кэрроу после урока этот вопрос, она так на меня посмотрела! Потом спросила, как у меня фамилия, и узнав, что я МакДугалл, ничего не сказала, только велела держаться в рамках предмета. Наверное, она тоже в курсе, что я твоя сестра, а то назначила бы отработку. Мне кажется, она и правда сама не уверена в своих знаниях и боится, что не сможет ответить на все вопросы.

А еще мне уроки мадам Кэрроу знаешь что напоминают? Путешествие Гулливера в страну гуингнгмов (3). Помнишь, как там описаны люди? То есть, они там названы "йеху". Вот точно в таких же выражениях мадам Кэрроу описывает магглов. А мне смешно — можно подумать, что маги — это не люди, а такие добродетельные лошади, вроде гуингнгмов, и будто бы у магов не бывает ни воровства, ни подлости, ни разврата.

Хотя я не могу сказать, что в целом ее уроки хуже, чем у мадам Бербидж (4). Та только о том и говорила, какие магглы славные и безобидные, и что мы должны их жалеть, потому что они не владеют магией, поэтому вынуждены придумывать себе множество всяких странных приспособлений. А еще мы должны помогать им во всем — но как это делать, если им нельзя знать о нашем существовании, мадам Бербидж не объясняла. Правда, мадам Бербидж никогда не ругалась, а мадам Кэрроу часто выходит из себя.

А мистер Кэрроу, кстати, тоже не слишком хорошо владеет боевой магией, и когда показывает заклятие, часто ошибается. Я не очень в этом разбираюсь, но слышала, как Терри Бут говорил Энтони Голдстейну, что многие наши ребята даже Ступефай кидают быстрее и ловчее. Хотя, может быть, у него лучше получаются другие заклятия. Винсент Крэбб со Слизерина говорит, что он как-то видел, как мистер Кэрроу вызывает Адский огонь, и что это что-то исключительное, завораживающее и красивое, как море в шторм — так он сказал — только еще больше впечатляет. Он ждет не дождется, когда нам это покажут.

Что у нас еще нового? У Энтони Голдстейна летом родилась сестренка. Элоиза Миджен (5) вернулась. Я тебе говорила, что в прошлом году ее отец забрал — боялся, что на школу нападут? А в этом году домашнее обучение отменили, и родителям Элоизы пришлось ее отпустить. У нее прыщи прошли совсем — помнишь, я рассказывала, она на четвертом курсе пыталась их свести сама, так что даже нос себе испортила? И с носом у нее теперь все в порядке. В общем, Элоиза стала очень даже симпатичная, и похудела немного. Она хвалила мастериц из салона красоты "Нэнси" на Диагон-аллее — кстати, недалеко от нас, — который держит мадам Забини. Ее сын Блейз на Слизерине учится, красивый такой мальчик. И саму мадам Забини я видела на обложке "Ведьмополитена" — ей уже за пятьдесят, но выглядит она потрясающе. Может, я тоже в ее салон запишусь. Очень хочу от веснушек избавиться. Конечно, у меня их не так много, как у Джинни Уизли, но без них будет лучше (6).

А еще у Элоизы летом умерла кошка — она была уже старая, но Элоиза все равно до сих пор грустит — и она хочет завести новую кошечку, и лучше белую. Я тут подумала, у нашей Мими один котенок — как раз девочка, и белая. Ты не против, если зимой Элоиза к нам придет и посмотрит, и может быть, возьмет?

Изабел, а как у тебя дела? Ты хорошо себя чувствуешь? Как поживает наш малыш? Я так по тебе скучаю! А до каникул еще долго.

Целую тебя, сестричка.

Мораг.»

Примечания:

(1) После переворота Лорд распорядился, чтобы все английские волшебники получали образование в Хогвартсе, а не дома и не за границей. Министр Тикнесс тут же издал соответствующий указ (7 книга канона).

(2) ЗОТИ (а также ТИ) — по сути, это не что иное, как боевая магия, что подтверждается статьей на Поттермор о Дурмстранге. Практиковать Круцио в Хогвартсе начали, скорее всего, незадолго до того, как туда прибыло Трио после ограбления Гринготтса. Невилл на тот момент живет в Выручай-комнате две недели, и события, описываемые им, относятся явно к недавнему времени. Да и вряд ли они целый год разрабатывали одно Круцио. Вообще я вижу Кэрроу не как сумасшедших садистов, а как недалеких и туповатых людей, которые очень боялись не справиться, и их действия были продиктованы не столько садизмом (да и кто бы им позволил над чистокровными детьми издеваться?), сколько страхом.

(3) Путешествие Гулливера в страну гуингнгмов — книга Джонатана Свифта, описывает вымышленное путешествие в страну, которую населяют разумные и добродетельные существа, похожие на лошадей. Люди же в этой стране (называемые йеху) являются домашними животными, причем весьма дурного нрава. Писатель таким образом выразил свое негодование по поводу человеческих пороков.

(4) Именно так я представляю себе уроки Чарити Бербидж.

(5) Элоиза Миджен — девочка, упоминающаяся в 4 (про прыщи) и в 6 (про то, что ее из школы забрали) книгах канона.

(6) Не помню, были ли у Джинни веснушки. Обычно у рыжих бывают. Скорее всего, они Джинни не портили, но Мораг пристрастна.

Медленно катился к концу сентябрь. Листва на деревьях в парке Малфой-мэнора пожелтела, небо еще было ясным и прозрачно-голубым, но утром и вечером дом и парк кутались в густом белесом тумане. В чистом и прохладном воздухе ощущалось дыхание осени.

Рабастан стоял возле узкого оконца в маленькой каморке на верхнем этаже самой старой постройки Малфой-мэнора — башни, сохранившейся с тринадцатого века, расположенной отдельно от жилого дома и служившей когда-то караульным помещением, оружейной и складом продовольствия на случай осады. Хорошо, что здесь хотя бы можно было открыть окно — после Азкабана он плохо себя чувствовал в закрытых тесных помещениях.

Сейчас в древней башне снова оборудовали что-то вроде караульной. На стене висела огромная карта Британии. Рядом стояли грубо сколоченный стол и две табуретки, а у противоположной стены — такая же простая деревянная скамья, покрытая ковриком. На столе дымился большой медный кофейник и две чашки.

Рабастан подошел к столу, бросил взгляд на карту, налил себе кофе и снова вернулся к окну. Солнце поднялось уже высоко, туман рассеялся, и легкий ветерок пробежал по деревьям — а здесь, на башне, ветер был намного сильнее. Басти зябко поежился, но от окна не отошел, глядя на дом внизу, на круглый пруд, сейчас покрытый мелкой рябью, на парк, в последнее время основательно запущенный, потерявший былую строгую симметрию, и начинающийся за воротами лес. На несколько миль вокруг замка простирались владения Малфоев, когда-то полученные предками нынешнего хозяина на службе у английских королей...

У Малфоев, в отличие от Лестрейнджей, после Статута не осталось арендаторов. Да и значительная часть земель была тогда конфискована в пользу короны. Брутусу Малфою, тогдашнему главе семьи, пришлось поступиться и баронским титулом — не говоря о множестве сундуков с золотом и серебром, перекочевавших из сейфа в Гринготтсе в королевскую казну, а то и просто в бездонные карманы чиновников. И все потому, что Малфои слишком рьяно поддерживали Иакова II Стюарта. После "Славной революции" и восшествия на престол Вильгельма Оранского слишком многие желали бы увидеть Брутуса и его сыновей болтающимися на виселице Тайберна (1).

Малфоям удалось откупиться от могущественных врагов, сохранив жизнь, благосостояние и свободу, а принятый спустя десятилетие Статут окончательно закрепил их положение. Отныне они были на своих землях полными хозяевами, могли жить, как им заблагорассудится, но при дворе и в Палате Лордов больше не появлялись. Хотя и продолжали втайне помогать якобитам.

Лишившись арендаторов, Малфои предпочитали закупать продукты у окрестных фермеров, а деньги зарабатывали торговлей и биржевыми спекуляциями, как в магическом мире, так и в маггловском, даже Статут им помехой не был. Рабастан — один из немногих — знал об этом, как и о том, что Малфои нисколько не гнушались воздействовать на маггловских партнеров и конкурентов с помощью магии. Как они умудрялись обходить множество ограничений и запретов — одному Мерлину ведомо. Впрочем, им на руку играла и прочно закрепившаяся за ними репутация высокомерных чистокровных снобов. К тому же они явно знали меру — до откровенной уголовщины дело не доходило.

Мистер МакДугалл недавно рассказал Рабастану об аферах с курсом галлеона и об исчезавшем из оборота Магической Британии золоте. Абраксасу Малфою все это было хорошо известно. Отец Люциуса когда-то тоже много говорил о магах, нажившихся, торгуя волшебным золотом, которые желают стать на одну ступень с теми сверхбогачами, что негласно заправляют всем в маггловском мире. Пользуясь всеми преимуществами, дарованными магией, да еще прибавив к ним баснословное богатство, можно было добиться настоящей власти. Не только над магами — которых очень мало и которые вынуждены скрываться и делать вид, будто их и вовсе не существует — а безграничной власти в обоих мирах… Той, которую могут дать лишь огромные деньги.

Сам Абраксас, при всей его холодной расчетливости, любви к наживе и самодурстве, был не таков. Он имел дела с магглами и хорошо на этом зарабатывал, но никогда не помышлял о том, чтобы покинуть или предать волшебный мир, плотью от плоти которого он являлся. Даже добившись влияния в маггловском мире, он употребил бы его в интересах магов, в частности, на то, чтобы Статут о секретности предоставлял больше свободы волшебникам. Уж очень тяжелы и унизительны его оковы, особенно в Британии. Правда, злые языки часто говорили, что Малфоев нельзя допускать в политику, потому что они путают свой карман с государственным. Доля истины в этих словах была, и, видимо, поэтому Абраксас Малфой так и не смог занять министерский пост, хотя долго был советником министра. Но деятельность Абраксаса ни разу не принесла ущерба ни ему самому, ни Магической Британии.

Сейчас Басти жалел, что в свое время невнимательно слушал Малфоя-старшего — но он был тогда совсем зеленым юнцом, да и порядочным оболтусом к тому же, что уж скрывать... Потом Рабастан вступил в Организацию — и каждый день мог оказаться для него последним, так что стало не до премудростей ведения бизнеса. Затем надолго попал в тюрьму. А Абраксас Малфой за это время успел умереть. Люциус же сейчас совсем на себя не похож. Такое впечатление, что он пьет, да не так, как, например, сам Рабастан с Антонином Долоховым — иногда, понемногу, чтобы снять напряжение — а по-настоящему. Кажется, Малфой и дела свои забросил — хотя, возможно, у него есть поверенный, на которого он может положиться.

Впрочем, если война закончится победой, — Люциус, вполне вероятно, снова займет свое место среди ближайших советников Лорда. Ведь Повелитель в финансах и экономике мало что смыслит, а управлять страной без этого нельзя. А вот если они проиграют войну… Все же интересно — позаботился ли Малфой о том, чтобы ему и его семье в случае чего было куда скрыться? Сейчас он похож на человека, которому и жить-то не хочется — но, может быть, он еще раньше успел предпринять какие-то меры? Может быть, и ему, Басти, следует так поступить — например, перевести часть денег за границу? А что делать, если будущее настолько туманно?

Мысли о поражении одолевали Лестрейнджа неспроста. Почти месяц прошел с того дня, как Гарри Поттер объявился в Министерстве. Значит, мальчишка все же не сбежал… Но чего Поттер добивается? Не за глазом Грюма же он приходил? И не для того, чтобы помочь сбежать нескольким магглокровкам. После его бегства Амбридж совсем рассвирепела, и стала чаще выносить приговоры о заключении в Азкабан, не ограничиваясь лишением палочки. Правда, сроки им давали в основном небольшие.

С Поттером все было совершенно непонятно, и это вызывало тревогу. Повелитель, после взятия Министерства немного взбодрившийся, теперь снова пребывал в меланхолии, нередко сменяющейся приступами разрушительного гнева.

К тому же немалая часть авроров не признала новую власть. Эти люди стали ядром повстанческого движения. Впервые они заявили о себе нападением на Булстроуда, который чудом выжил, а теперь к ним присоединились и другие волшебники, в том числе скрывающиеся от комиссии магглокровки. Они создали боевые отряды, базирующиеся в лесах и в горах.

Чары Табу, наведенные на имя Повелителя, недавно чуть не вышли боком. С тех пор, как Долохов и Роули вернулись из Лондона ни с чем — это было в день переворота, — еще трижды произносилось имя Темного Лорда. Повелитель, спешно собрав Ближний круг, отбирал двух человек и отправлял их на поиски тех, кто бросил ему вызов. В первый раз в предместье Лондона чуть не схватили Ремуса Люпина, но он ушел. Во второй раз вблизи Манчестера удалось поймать и доставить в Министерство двоих бывших авроров, которые отчаянно сопротивлялись — Джагсон был тяжело ранен, — но все же в конце концов их обезоружили и связали. А в третий раз дело было совсем недалеко от Малфой-мэнора — похоже, Упивающихся смертью там ждали, бойцы заранее были расставлены на выгодные позиции — и завязался бой. Долохов и Роули еле-еле выбрались оттуда живыми. Очевидно, что чары теперь использовались обеими сторонами для того, чтобы заманить врагов в ловушку (2).

На срочно созванном собрании Темный Лорд приказал впредь являться на подобные вызовы готовыми к бою и желательно с численным преимуществом. Кроме того, поскольку он часто находился за пределами Британии, решили, что нужно установить в Малфой-мэноре карту страны — такую же, как ту, что находилась в Министерстве магии и позволяла отслеживать преступления против Статута о секретности и колдовство несовершеннолетних. Но эта карта была зачарована так, что фиксировала только нарушения заклинания Табу. Зато на ней точно отображалось место, где кто-то произнес запретное имя. В башне Малфой-мэнора постоянно дежурили двое, следя за картой. Как только карта показывала нарушение, дежурным надлежало срочно явиться туда, где обнаружились нарушители, взяв с собой отряд численностью не менее тридцати человек. Если же по какой-либо причине сделать это было невозможно, то следовало передать сообщение на ближайшую базу егерей.

На лестнице послышались шаги. В караульную, левитируя перед собой какой-то ящик, вошел Долохов.

— Что это, Антонин? — спросил Басти, присматриваясь к ящику, который Долохов поставил на стол.

— Радио, — Долохов хлопнул рукой по крышке прибора. — Неужели никогда не видел? — удивился он.

— Да нет, видел, конечно, — Басти уже разглядел ручки настроек и мелко дрожащую, прижатую к крышке искореженную антенну. — Зачем ты его сюда приволок?

— Повелитель приказал починить. Поймал меня на выходе из уборной и говорит — Орден Феникса свои передачи ведет, только каждый раз на разной волне.

— На кой дракклов хрен ему радио слушать? Да еще этих… Что там полезного можно узнать? Они ведь не ведут по радио секретные переговоры...

— Нет, чистая пропаганда, — кивнул Долохов, — но мало ли, вдруг что-нибудь и узнаем... Правда, у нас нет сведений, когда они выходят в эфир, и на какой волне — там, где они были в прошлый раз, их уже нет.

— То есть, кто-то еще и по радио будет должен их круглые сутки ловить?

— Так ведь все равно сидим, делать тут особо нечего. Хоть какое-то развлечение...

— А откуда Повелитель об этом узнал?

— От Яксли. А ему сказала Амбридж — хотела, говорит, оперетку послушать вечером после работы — и попала на передачу о Поттере. Говорят, что он жив и продолжает борьбу — каково? — Долохов усмехнулся. — Ее чуть удар не хватил. Она потом пыталась их снова найти — не удалось. На той волне обычно музыкальные программы.

Антонин достал портсигар, закурил и добавил:

— Только сначала починить нужно.

Он присел к столу и принялся методично и аккуратно разбирать приемник.

На лестнице снова раздался звук шагов, дверь распахнулась и на пороге показался молодой человек со светло-русыми кудрявыми волосами и пронзительно-синими глазами — точно такие же были и у Долохова. Только глаза Антонина словно прятались в сетке мелких морщин, и взгляд их был горьким, а не шальным, как у вошедшего юноши.

Лицо Долохова осветилось улыбкой:

— Дэнни! Заходи... Я тут радио чинить собрался... Поможешь? Ты ведь разбираешься в этом?

— Конечно, дед! — кивнул Дэн и тоже устроился у стола.

Рабастан помахал рукой и снова отвернулся к окну. В Организации редко доводилось становиться свидетелем обычных семейных отношений, а потому он нет-нет да и поглядывал на Долоховых.

Когда умерла жена Антонина, дочка уехала в Германию, а сыновья были убиты во время уличных беспорядков в семьдесят девятом году братьями Прюэтт, аврорами и членами Ордена Феникса, Дэннис остался единственным родным человеком Долохова в Англии. За сыновей Антонин отомстил, уничтожив всех Прюэттов, только это ничего не изменило…

Дэн был сыном старшего из сыновей, Марка — его вдова, ирландская волшебница по имени Сибил, когда Дэну исполнилось одиннадцать и он поступил в Дурмстранг, снова вышла замуж. Ее супруг невзлюбил пасынка, и Дэн, закончив школу, жил в Лондоне самостоятельно. Вернувшегося из Азкабана Антонина Дэннис встретил неожиданно радостно — Долохов на такой прием и надеяться не смел, ведь внук был еще совсем мал, когда его приговорили к пожизненному заключению. Сейчас парня часто можно было видеть в Малфой-мэноре, рядом с дедом, но Метку Дэннис пока не принимал — дед уговаривал не торопиться...

— Дед, я думаю, антенну заменить надо. Смотри — она не выпрямляется. И вообще... Что с приемником сделали? Бомбарду на нем тренировали, что ли? — удивился Дэн, сняв крышку и заглянув внутрь прибора.

— Эти уголовные морды, которые тут в начале лета ошивались, брали его и, видно, сломали что-то... — пожал плечами Антонин.

— А кстати, их давно не видно в мэноре — куда они делись? — спросил внук.

— Да почти поголовно записались в егеря, — поморщился дед.

Лестрейндж, по-прежнему стоящий у окна, глядя на деда с внуком, внезапно заметил, насколько они похожи. Не только цветом глаз, ростом и фигурой — разве что Дэн более худощав. Дэн точно так же хмурит брови, как Антонин, так же смеется, и так же, как дед, задумавшись, склоняет голову к правому плечу... Рабастан улыбнулся, сам не зная, чему. И тут почувствовал, как зеркальный медальон на груди — второй такой он отдал Изабелле — сам собою закачался из стороны в сторону.

От внезапного и необъяснимого страха за жену потемнело в глазах. Непослушными пальцами он торопливо расстегнул мантию, рванул за ворот рубашки так, что отлетели пуговицы, выхватил зеркало, которое сейчас слабо светилось, и услышал приглушенные рыдания. Хриплым шепотом он позвал, прижав медальон к губам:

— Изабел... Что... что с тобой?

— Басти, — послышался голос жены. — Басти... это ты? Ты жив? Слава богам...

Она плакала — он это увидел, в мутноватой поверхности старинного зеркала отразились искусанные губы и слеза, катящаяся по ее щеке.

— Конечно, я жив, — выдохнул он, приходя в себя. — Что случилось, Изабел? Где ты? С тобой все в порядке?

— Да, со мной... — она всхлипнула. — Я в лавку ходила... за хлебом. На улице говорят, сегодня в Лютном кого-то убили... С Меткой. Я домой прибежала, и только что про зеркало вспомнила...

Ее дыхание сбивалось, он даже слышал, как стучат у нее зубы — так она была испугана.

— Успокойся, моя хорошая... — и тут до него дошло, о чем она говорит. — Подожди... Кого-то из наших в Лютном убили?

— Да-а... Ты не знаешь, кого?

— Нет, я только что от тебя это узнал. Ну ладно, ты, главное, успокойся... Не плачь, пожалуйста...

— Басти... Будь осторожен... Прошу тебя. И приходи поскорее... — последние слова она почти прошептала, но он услышал.

— Конечно, Изабел. Я приду... — он хотел сказать "сегодня, если ничего непредвиденного не случится", но подумал, что жена сойдет с ума от волнения и страха, если у него вдруг что-то не получится сегодня, и поэтому добавил: — Как только смогу, так сразу...

Медальон погас. Рабастан перевел дыхание, повернулся к столу и заметил, что оба Долохова пристально смотрят на него — ну конечно, они же услышали об убийстве.

— Антонин, — обратился он к товарищу, — Изабелла говорит, слухи ходят, будто в Лютном сегодня труп нашли. Кто — неизвестно, однако Метка есть...

— Если в Лютном, то может быть, это и не повстанцы, а кто-то из местных бандитов. Мало ли чего они могли не поделить. Но ты все же ступай вниз и доложи Повелителю, — посоветовал Антонин. — А мы с Дэннисом тут посидим, я на карту время от времени поглядываю, да и чего на нее смотреть постоянно? Если что проявится, я уж замечу...

Рабастан рассказал Темному Лорду об услышанном, тот вызвал Яксли, который тут же связался с Авроратом и вскоре появился собственной персоной. Весь Ближний круг собрался в гостиной.

Яксли, как и в день назначения, казался вполне довольным своей новой должностью, правда, он сильно похудел, и его лицо с грубыми чертами приобрело землистый оттенок. Сам он это объяснял тем, что спит всего четыре часа в сутки, а то и меньше.

Откашлявшись и вынув из кармана мантии лист пергамента, Яксли сообщил:

— Мною проверены сведения об убийстве в Лютном переулке. Удалось установить, что сегодня там действительно был найден труп... — он сделал паузу. — Джеральда Гойла со следами насильственной смерти — в области шеи резаная рана, предположительно от Секо. Время смерти — ориентировочно два или три часа ночи. В момент смерти убитый находился в состоянии алкогольного опьянения. Опрошенный владелец трактира "Зеленая гусеница" Сильвестр Гэллоу показал, что мистер Гойл провел этот вечер в его заведении, а около двух часов ночи отправился домой, отказавшись от предложения заночевать. По всей видимости, именно тогда и было совершено нападение. Рукав мантии жертвы был закатан, так что Темную Метку на левом предплечье видели все свидетели.

Некоторое время все подавленно молчали. Потом Нотт огорченно пробормотал:

— Эх, Джерри, как же тебя угораздило-то...

— И кто мог убить его? — спросил Темный Лорд. — Есть какие-нибудь соображения?

— Это мог быть кто угодно, — развел руками Яксли, — от наших политических врагов до обычных уголовников. Лютный переулок недаром имеет репутацию самого опасного места в Магическом Лондоне. Да и во всей стране, пожалуй...

— А кошелек при нем нашли? — обратился к Яксли Люциус Малфой. Покойный Гойл был его приятелем и компаньоном, его сын Грегори учился вместе с Драко Малфоем, а дружили мальчики с раннего детства.

— Не нашли, — ответил Яксли, — но это ни о чем не говорит. Мерлин всемогущий, это же Лютный! Кошелек просто могли забрать, обшарив труп. И рукав задрали не для того, чтобы выставить на всеобщее обозрение Темную Метку, а банально искали, чем еще можно поживиться — часы, кольца, браслеты. Часов, кстати, на нем тоже не было.

— Колец и браслетов Гойл не носил, — мрачно кивнул Люциус. — Но вы правы... это может быть кто угодно...

— И что ему понадобилось в этом грязном притоне? — проворчала Белла.

— Небось, с Лизелоттой своей опять поругался, — вздохнул МакНейр. — Он всегда сбегал в этот кабак, когда на нее находило — и напивался вдребезги. Утром они с женой снова скандалили, потом она поила его антипохмельным зельем, и они мирились... Так уж у них заведено.

Темный Лорд поднялся из-за стола и обвел горящим взглядом своих нечеловеческих глаз всех присутствующих. Его высокий холодный голос стал ледяным.

— Ну и что мне с вами делать? Гойла жаль, но он пал жертвой собственного легкомыслия. Больше никаких походов в кабаки, в бордели, и тому подобные злачные места. А если увижу кого пьяным, — тут голос Повелителя перешел в шипение, — то Круцио ему покажется легкой щекоткой... Идите! А ты, Люциус, возьми на себя организацию похорон, помощь вдове, и все, что полагается...

Он стремительными шагами вышел из гостиной, взметнув полами мантии. Белла поспешила за ним, а следом, что-то недовольно шипя, поползла Нагини. Упивающиеся смертью, переглядываясь и перешептываясь, тоже стали расходиться.

Примечания:

(1) Брутус Малфой — волшебник из рода Малфой, живший в XVII веке, примерно во времена принятия Статута, по информации с Поттермор.

"Славная революция" — государственный переворот, приведший к свержению короля Иакова II Стюарта.

Тайберн — деревня вблизи Лондона, место публичных казней до конца XVIII века.

Якобиты — сторонники свергнутого Иакова II и его потомков.

(2) Честно говоря, я не понимаю, почему силы сопротивления ни разу не использовали имя Темного Лорда как ловушку для Упивающихся смертью. Хотя в каноне никакого общественного сопротивления, как такового, и не показано.

...Ты знал? О, ты наверно знал,

Что жду тебя все эти годы.

Что вся твоя и вся в огне,

Полна тобой, как медом чаша.

Пришел, вкусил и весь во мне,

И вот дитя — мое, и наше.

(Мария Шкапская)

Вечером Рабастан был у Изабеллы. Он рассказал ей об убийстве Гойла, но уверил ее, что погибший стал жертвой обычных разбойников — чтобы жена меньше волновалась.

— Я ведь не хожу в Лютный, так что за меня не переживай, — успокаивал он ее.

Она хотела пойти с ним на похороны, он с трудом ее отговорил.

— Ты ведь его мало знала, да и жену его тоже... И ни к чему тебе сейчас это... Погода к тому же плохая, еще замерзнешь, устанешь... Я там буду и все, что полагается, передам.

— Басти, — она подняла на него глаза, — а Гойл, значит, у себя дома жил, с женой? И в Малфой-мэнор являлся только тогда, когда была его очередь дежурить, либо когда Лорд вызывал?

— Да, — кивнул он.

— Почему мы так не можем? — вздохнула она.

— Тебе разве плохо у родителей? — спросил он, мягко касаясь рукой ее щеки.

— Нет, конечно, — она покачала головой. — Дело не в этом... Просто ты сюда, как в гости, приходишь... Когда у нас будет свой дом, Басти?

Она вздохнула и погладила его по руке.

— Будет когда-нибудь, Изабел... — он подавил тяжелый вздох и постарался обнадеживающе улыбнуться, но улыбка вышла печальной. — А пока тебе лучше жить здесь. Ведь Лестрейндж-холл в уединенном месте стоит, там на мили вокруг человеческого жилья нет. Арендаторы мои только, да они тебе вряд ли понравятся. И мне все равно придется часто оставлять тебя одну... Конечно, Бонни славная, и все, что нужно, она сделает — но тебе самой там будет скучно.

Рабастан бережно обнял жену — у нее уже начал округляться живот, и он это чувствовал, когда она прижималась к нему. Изабелла обвила руками его шею и прошептала:

— Басти... Я ведь тебе рассказать хотела... Он уже шевелится, и я его чувствую, — она взяла руку мужа и приложила к своему животу. — Хотя, наверное, ты не услышишь, еще рано...

Изабелла улыбалась и вся светилась какой-то особенной, таинственной радостью — недаром ему сегодня сразу показалось, что в его жене что-то изменилось с последней встречи, и не только потому, что она чуть пополнела. И пахло от нее, как он теперь понял, молоком. Она была так нежна и тепла, так полна жизнью — но так хрупка и беззащитна, что он почувствовал комок в горле. Взглянув в темную ночь за окном, он увидел свое отражение в стекле — высокую мрачную фигуру в черном, лицо, на котором прямо-таки отпечатались война и пятнадцать лет Азкабана — и их след уже ничем не стереть. И его руки, в совершенстве умеющие убивать, гладили светлые волосы доверчиво прильнувшей к нему Изабеллы.

"Такая хорошая, такая родная… и не боится ничего. А я боюсь — неизвестно, как все обернется, и что с ней будет, если... Тогда получится, что я ей жизнь сломал. Боги... Но что бы я без нее делал сейчас?" Ему стало страшно. Он осознал, что мог и не встретиться с Изабеллой после побега из Азкабана, она могла разорвать помолвку, выйти замуж за другого. А могло быть и так, что его отцу вообще не пришло бы в голову заключить тот договор. На какой тоненькой ниточке порой висит судьба... Он чуть крепче сжал ее в объятиях, а она, подняв на него глаза, полные бесконечной тихой нежности, еле слышно проговорила:

— Люблю...

Изабелла действительно нынешним утром проснулась с каким-то странным ощущением. Вчера она снова легла спать в расстроенных чувствах — раскапризничалась и чуть не поссорилась с мамой, потом долго со слезами просила прощения, хотя мама вовсе не обиделась. Недавно Изабелла обнаружила, что разлюбила чтение. Стоило ей взять в руки книгу и прочитать одну-две страницы, как она осознавала, что смысл прочитанного от нее напрочь ускользает, внимание рассеивается, и она просто сидит и смотрит в одну точку, или вообще начинает зевать. Мама сказала, что при беременности это нормально — сама природа таким образом оберегает будущую мать от лишних волнений. Но Изабелле от этих слов захотелось плакать — ей и без того казалось, что она заперта в своем маленьком мирке, как улитка в раковине.

— Зато тебе не нужно пить сонного зелья, — пыталась найти во всем что-то хорошее мама, — не можешь уснуть — возьми книжку и почитай...

Изабелла раньше, до замужества, да и после — часто страдала бессонницей.

— Но теперь я вообще на ходу сплю, — сердилась Изабелла. — И даже рисовать не могу... уже давно. И не хочется ничего...

— Все пройдет, — улыбалась мама.

Изабеллу это не успокаивало. Она чувствовала себя глупой и толстой, и временами ей становилось страшно, что она растолстеет еще больше, и даже после родов не сможет похудеть, и муж ее разлюбит. Мама уверяла, что Изабелла, напротив, очень похорошела, и она совсем не толстая, а роскошная грудь — и вовсе не повод, чтобы расстраиваться. И чего она, в конце концов, хочет — чтобы кто-то другой за нее выносил и родил ее ребенка? Изабелла жаловалась, что ее никто не понимает, но, как в глубине души признавалась себе самой — на самом деле ей просто хотелось, чтобы мама ее пожалела.

В конце концов Изабелла помирилась с мамой и немного успокоилась. Но когда она легла спать, то долго ворочалась, вставала, подходила к окну и всматривалась в темноту. Увидев свернувшегося клубком на диване серого котенка, того самого, которого Мораг собиралась увезти с собой в школу — котята подросли и теперь беспрепятственно исследовали дом, а этот котик облюбовал комнату Изабеллы, — она взяла его к себе и положила на подушку. Гладя маленькое теплое пушистое тельце и прислушиваясь к тихому мурлыканью — такому блаженно-спокойному, — Изабелла невольно позавидовала кошкам: живут себе, и нет им никакого дела до войн и переворотов… Потом решила последовать маминому совету и попробовать почитать. И как только раскрыла книгу и прочла одну страницу — тут же задремала.

Утром, еще не открыв глаза, она почувствовала в себе какую-то веселую легкость, заставляющую губы улыбаться неизвестно чему — словно изнутри что-то мягко щекочет. Как будто у нее в животе бабочка трепещет невесомыми крылышками. И это было настолько абсолютное и настолько невероятное счастье, что она рассмеялась.

"Ой... Так это я ребенка чувствую... Вот как это бывает, значит... — сообразила она наконец и тогда уже открыла глаза. Положив руку на живот, ласково погладила: — Малыш, это ты?"

И снова засмеялась сквозь радостные слезы.

А вечером, только увидев на пороге мужа, Изабелла поняла, что и к нему ее чувство изменилось. Больше не было ни неловкости, ни сомнений — она знала о нем все, будто увидела его совсем маленьким мальчиком, каким он когда-то был. "А ведь это правда, — подумала она, — никто не знает его так, как я...". Теперь она чувствовала пропитавшие его холод, мрак и боль. Ей казалось, что он стоит на ледяном ветру, и хотелось укрыть его, согреть, спрятать в себе, в своем тепле и покое — словно Басти тоже был ее сыном, как то дитя, которое она носила и, еще не зная, уже любила. Обнимая мужа, она ощущала себя большой и теплой, как пуховое одеяло. "Не хочу отпускать его никуда... Но нет, он не может уйти от этого, не может быть всегда со мной. Это его жизнь, и это будет с ним до конца... Я могу только любить его".

Ночью Изабелле снилась серая крепость с высокими и толстыми стенами — вроде бы ничего особенного в ней не было, но почему-то один ее вид вызывал желание немедленно умереть, лишь бы никогда этого не видеть и не знать, что подобное вообще существует на свете. И еще казалось, что за стенами живет что-то такое страшное, что одна мысль о нем была невыносима. Она проснулась — за окном чернела глубокая ночь, муж спал рядом, его левая рука высвободилась из-под одеяла и свесилась с кровати. Изабелле стало ясно, что крепость, увиденная ею во сне — Азкабан, и что он на самом деле именно такой. Прежде ей случалось видеть волшебную тюрьму на картинках, но изображения не передавали того, чем она была в действительности. "А Басти, наверное, часто он снится", — подумала Изабелла. Она укрыла мужа одеялом поплотнее и сама придвинулась ближе к нему, закрыла глаза и снова заснула.

Радиоприемник Антонин с внуком вскоре починили, и у дежурных, сидящих в башне Малфой-мэнора, помимо наблюдения за картой Магической Британии, появилось еще одно занятие — крутить ручки громоздкого аппарата, постукивая по нему волшебной палочкой и вслушиваясь в издаваемые им звуки. Пение группы «Ведуньи» сменялось джазом или оперными ариями, хруст костей под потустороннюю музыку — концерт группы «Танцующие скелеты» — прерывался писком и хрюканьем помех в эфире. Программы новостей шли регулярно — но это был либо официальный канал Министерства магии, либо маггловские радиостанции.

Только в конце октября Снейпу удалось через свой конфиденциальный источник в Ордене Феникса (1) узнать пароль очередного выпуска новостей "Поттеровского дозора". Его сообщал ведущий в конце программы — и это существенно облегчало поиск. Без пароля передачу можно было поймать только случайно — Амбридж, можно сказать, "повезло", а они могли сидеть и крутить ручки приемника хоть до скончания века, и все без толку.

С тех пор программа несколько дней выходила в эфир примерно в одно и то же время на одной и той же волне. Ничего нового из радиопередач узнать пока не смогли, программы были чисто пропагандистские, и Долохов предлагал просто глушить вражеское радио, создавая магические помехи, чтобы никто в Британии не мог их услышать. Однако потом Темный Лорд решил, что можно попробовать накрыть радиоведущих на месте вещания и выяснить, что им известно о Поттере и его намерениях — но для этого нужно было прежде всего узнать их местонахождение.

— Они ведь тоже не дураки — наверняка либо чарами защитились, либо с места на место перемещаются, — говорил Долохов.

Повелитель дал задание Руквуду — найти способ определить координаты радиостанции, и тот целую неделю с утра до вечера сидел в башне за столом, обложившись пергаментными листами и книгами, а двое дежурных устраивались на лавке и вели себя тихо, как в рот воды набрав, чтобы не мешать невыразимцу думать.

В конце концов Руквуд доложил, что формулу чар он вывел, однако проверить, работают ли они, можно будет лишь тогда, когда Орден Феникса в очередной раз выйдет в эфир. Но, как назло, уже третий день «Поттеровского дозора» не было слышно, вместо него дежурные почему-то все время попадали на концерт Селестины Уорбек. Возникали опасения — уж не пропустили ли они очередную передачу, где был назван пароль для следующего выпуска?

Эйвери только час как заступил на дежурство — но у него уже звенело в ушах. Его неизменный напарник Мальсибер время от времени притопывал ногой в такт навязчивой мелодии, чем давал Эйвери повод для шуток, будто Селестина — любимая певица Мальсибера, он предлагал раздобыть ее автограф и подарить другу на день рождения. Или вместе пойти на ее концерт, где они в своих черных мантиях и масках будут весьма экстравагантно смотреться среди пожилых домохозяек, которые в основном и составляли аудиторию певицы. Мальсибер лишь улыбался в ответ.

Они снова стали неразлучны, как в юные годы, словно и не было четырнадцати лет, которые Рэймонд провел в Азкабане, а Лайонел Эйвери вел благополучную и обеспеченную жизнь. Сначала Эйвери чувствовал неловкость и вину, глядя на друга, постаревшего и исхудавшего — он ведь почти умирал, когда Темный Лорд освободил его из тюрьмы. Но последний год снова сблизил школьных приятелей.

Эйвери повернул ручку радиоприемника, стукнул по нему волшебной палочкой и в очередной раз пробормотал «Сириус» — паролем было выбрано имя Блэка, известного члена Ордена и крестного отца Гарри Поттера, погибшего в Отделе тайн в прошлом году. И тут песня оборвалась, что-то щелкнуло, и после недолгого шипения наконец послышалось долгожданное: «В эфире «Поттеровский дозор!»

Оба дежурных придвинулись ближе к приемнику и затаили дыхание. Смутно знакомый мужской голос уверял слушателей, что Гарри Поттер жив, и что волшебному сообществу по-прежнему следует верить и надеяться на Избранного. При этих словах Эйвери вытаращил глаза, а Мальсибер невесело усмехнулся. Оба продолжали внимательно слушать, но ни о том, где скрывается Поттер, ни о его планах речи не шло. А через пару минут выступающий был прерван другим ведущим — совсем молодой парень весело обложил Темного Лорда непечатными словами и прошелся по его внешности. Его собеседник неуверенно засмеялся, но тут же смолк. Мало кто, кроме Ближнего круга, видел Повелителя живьем — а кто видел, тому он никогда не показался бы смешным, как бы ни выглядел, настолько грозная магическая сила исходила от него, что и уродство не воспринималось как уродство. Его просто невозможно было с кем-либо сравнивать.

Впрочем, имя Темного Лорда ведущими не называлось — очевидно, они уже знали или догадывались, чем грозит произнесение имени «Волдеморт», и, не желая раскрывать свое тайное убежище, соблюдали Табу.

— А теперь, — продолжал веселый ведущий, — давайте поприветствуем нашего нового гостя, который с сегодняшнего дня будет появляться в эфире регулярно. Добрый день, Равелин!

— Добрый день, — послышался низкий неторопливый голос, — приветствую тех, кто в наше мрачное время верит в победу светлых сил…

Мальсибер и Эйвери переглянулись. Они узнали голос — это был Кингсли Шеклболт. Позавчера, как раз в их дежурство, сработало заклинание Табу, и они, взяв с собой еще нескольких человек, отправились в маггловский Лондон. Однако в большом городе, в густонаселенном районе, который Шеклболт к тому же хорошо знал, численное превосходство им не помогло. Тот скрылся, ранив Мальсибера и сбросив Эйвери с лестницы. Правда, Мальсибер успел достать противника режущим заклятием и, судя по обилию крови, задел артерию — однако бывшему аврору все же удалось аппарировать с места схватки.

Они обыскали квартиру: Рэймонду пришло в голову, что, возможно, имя Темного Лорда назвал не сам Шеклболт — не настолько же он плохой конспиратор, — а кто-то другой. Но, не найдя никого и так и не поняв, для чего Шеклболту все это понадобилось, вернулись в Малфой-мэнор. И сейчас услышали его по радио.

— Надо же… Жив… — криво усмехнулся Мальсибер.

— Видимо, ему там, куда он направился, сразу помощь оказали, — откликнулся Эйвери. — Но аппарировать с такой раной и не ошибиться с координатами — это тоже надо суметь…

Они уже не слишком внимательно вслушивались в речь Шеклболта. Все равно ничего заслуживающего внимания тот не сказал. Если Шеклболт и был в курсе передвижений Поттера, то он явно не собирался распространяться о них по радио. О дальнейших планах повстанцев также не было произнесено ни слова — впрочем, если бы они готовили какую-нибудь масштабную акцию, покушение на Повелителя или что-то подобное, то вряд ли стали бы заранее объявлять об этом на всю страну. Хотя Темный Лорд в последнее время часто летал по своим делам за границу, и всегда — один, но ни с Поттером, ни с кем-либо еще из Ордена Феникса он ни разу нигде не встретился.

И в боях Упивающихся смертью с повстанцами Поттер не был замечен — а на то, чтобы командовать отрядами сопротивления и быть мозговым центром, у мальчишки явно недостает ума и опыта. Он вообще не стратег и не тактик, он исполнитель — так говорил Северус Снейп, имевший возможность наблюдать за Избранным в течение шести лет.

— Рэй! — потрясенно воскликнул Эйвери. — Взгляни на карту! Мы же чуть не забыли…

Мальсибер обернулся и увидел, что на карте засветился красным небольшой круг, где-то в Оксфордшире.

— Значит, у Августуса получилось, — удовлетворенно кивнул он.

Чары, наведенные Руквудом на приемник и карту, сработали. Правда, конкретного местонахождения искомой точки карта не показывала, лишь очерчивала радиус в пару десятков миль.

— Это где-то в Уичвудском лесу, — пробормотал Эйвери, вглядевшись в карту.

Передача тем временем подошла к концу, ведущий уже назвал пароль следующего выпуска — "Аластор", а Эйвери успел его записать. И тут Мальсибера, наконец, осенило, где он слышал голос ведущего, который начал программу.

— Я его узнал — это Люпин! Ну, тот, который вначале говорил…

— Точно, он! — согласился Эйвери. — Теперь и я его вспомнил… Ну, что будем делать, Рэй? Надо Повелителю доложить.

— Повелителя нет, — ответил Мальсибер. — К Руквуду или к Долохову надо...

Он спустился вниз, пересек двор и, миновав два коридора и лестницу, постучался в комнату Руквуда. Августус сидел за столом, на котором лежала открытая книга. Рядом на табуретке устроился Долохов — видимо, Антонин только что пришел и оторвал Руквуда от работы — очки невыразимца были сдвинуты на лоб, а кресло повернуто так, чтобы он видел собеседника.

Когда Мальсибер вошел, оба замолчали и выжидательно уставились на него. Рэймонд рассказал все, что они с Эйвери узнали, чем весьма обрадовал Руквуда: Августус, похоже, и сам не был уверен в результате своей работы.

— Хорошие новости. Жаль только, более точно определить место, где находится радиостанция, не представляется возможным, — слегка нахмурился Руквуд.

— Наверняка они догадались обеспечить это место нормальной защитой, — пожал плечами Долохов. — Покойный Дамблдор должен же был чему-то полезному научить своих приспешников, да и Шеклболт — маг далеко не из последних, недаром столько лет в Аврорате проработал.

Спорить с этим Рэймонд, разумеется, не стал, а Августус, кажется, и вовсе ничего не слышал, что-то обдумывая.

Теперь предстояло обследовать довольно большой участок Уичвудского леса. Узнав, что один из ведущих — Ремус Люпин, Долохов сказал, что это большая удача, потому что Фенрир Грэйбек вполне способен найти своего собрата, с которым уже сталкивался — по запаху. Даже на значительном расстоянии.

— Значит, кому-то надо идти в этот лес вместе с Грэйбеком, — подытожил он. — А уж когда доберетесь до места, Грэйбек позовет своих. У оборотней есть способы связи, недоступные нам...

Мальсибер слегка помрачнел — разумеется, отказываться от поручения он бы не стал, однако идти в лес с Грэйбеком не очень хотелось. Не то чтобы он боялся оборотня, да и до полнолуния еще далеко, но было как-то не по себе. А Антонин продолжал:

— Тебя, Рэй, и Эйвери тоже — я в лес не отправлю. Там придется долго идти пешком, возможно, даже ночевать. А вы с Лайонелом только позавчера с Кингсли дрались. У тебя рана-то хоть зажила?

Мальсибер кивнул, скрывая облегчение.

— Ну, все равно, я бы тебе советовал еще пару дней отдохнуть. Да и Эйвери тоже. Ладно, иди. Я найду, кого послать.

Антонин улыбнулся на прощание, и Мальсибер вышел из комнаты. По возвращении в башню он пересказал Эйвери разговор с Долоховым, и Лайонел, как и сам Рэй несколькими минутами ранее, обрадовался, что им не придется идти в Уичвудский лес. Лес этот издавна пользовался дурной славой, даже магглы рассказывали, что видели там призраков и слышали шум, как будто мимо пробегал табун невидимых коней. Некоторые явственно ощущали на своем плече касание чьей-то руки. С конями все объяснялось просто — в лесу испокон веков водились фестралы. На людей они не нападали и бояться их не стоило. А вот увидеть в Уичвудском лесу призрака было не к добру, как для мага, так и для маггла. Особенно если встретишь Эмми Робсарт — это уж точно к близкой смерти (2).

Эмми Робсарт была женой Роберта Дадли, графа Лестерского, фаворита королевы Элизабет. Роберт хотел стать супругом государыни, ходили слухи, будто он даже убил свою законную жену, чтобы стать свободным — Эмми погибла при странных обстоятельствах, ни с того ни с сего упав с лестницы, свернула себе шею. Но и Дадли не удалось получить то, чего ранее безуспешно добивался Люциус Малфой I — королева-девственница наотрез отказала и ему.

Отправить в Уичвудский лес с Грэйбеком решили Рабастана Лестрейнджа, который сказал, что знает это место, бывал там когда-то… К перспективе провести не меньше двух суток в лесу, полном призраков, да еще в компании оборотня, Рабастан отнесся философски. Надо, так надо. С оборотнем, так с оборотнем.

На кухне Малфой-мэнора Басти запасся едой на три дня — эльфы завернули в пергамент копченый окорок, сыр, хлеб, бутылку огневиски. Воду всегда можно получить, воспользовавшись волшебной палочкой, а вот с едой сложнее, обойти закон Гампа не удавалось никому.

Явившемуся по вызову Грэйбеку объяснили суть задания. Тот подтвердил, что учует Люпина — выродка, позорящего звание оборотня, — за сотню миль, и что сумеет позвать свою стаю, которая его услышит везде и примчится в считанные минуты.

Рабастан с Грэйбеком аппарировали на границу Уичвудского леса и двинулись вперед. Шли медленно, Фенрир впереди. Он держал нос по ветру и время от времени бросал через плечо: "налево", "направо", "прямо"... Шли, пока не стемнело — судя по сосредоточенному виду оборотня, запах Люпина он учуял, но до цели еще было далеко.

Вечером решили сделать привал. Фенрир по каким-то ему одному заметным признакам определил, что неподалеку есть деревня — оказывается, все это время они шли по южной окраине леса, а в самую чащу не углублялись. Наверное, поэтому им и привидения пока не встретились. Выяснилось, что еды оборотень с собой не взял, рассчитывая наведаться на ближайшую ферму и украсть пару кур — что он и сделал. Пока его не было, Басти развел костер, отрезал себе ломоть окорока, сыра, хлеба и поел. Можно было и укладываться спать, чтобы завтра чуть свет снова тронуться в путь. Но Фенрир куда-то запропастился. Рабастан тревожно вглядывался в темноту, сжимая волшебную палочку.

Наконец оборотень появился — в каждой руке он нес по одной курице со свернутой шеей. Сев у костра, даже не ощипав птицу, начал рвать ее зубами, урча от удовольствия и выплевывая перья. Куриная кровь испачкала морду Фенрира — сейчас у него действительно была морда, а не лицо. А ведь говорили, что Фенрир в молодости был красавец, каких поискать... Басти быстро отвернулся и сделал хороший глоток огневиски. Прикрыл глаза, чтобы не видеть неприятного зрелища. Он был неприхотлив, ему даже звериный запах оборотня не очень мешал — годы в Азкабане, где помыться можно только раз в месяц холодной водой, кого угодно избавят от излишней брезгливости, но — Мордред его побери! — лучше бы оборотень жрал свою добычу подальше от него… Или хотя бы жевал потише…

Грэйбек уже съел одну курицу — прямо с костями, и принялся за вторую, когда вдалеке послышались голоса. Они постепенно приближались. Путешественники не могли различить слов, но говорящие явно были настроены враждебно. Рабастан торопливо затушил костер и навел магглоотталкивающие чары. Фенрир бросил недоеденную тушку птицы и навострил уши.

— Он здесь! Оборотень здесь! — крикнул кто-то. — Я видел огонь!

— Оборотни боятся огня, — произнес старческий голос. — Это какие-нибудь туристы, а оборотень ушел в чащу… Подожди, не стреляй пока. Ружье надо окропить святой водой.

Рабастана разобрал не очень-то уместный в эту минуту смех.

— Фенрир, — прошептал он, — они тебя видели? Видели, как ты кур воровал?

— Не знаю, — пожал плечами тот.

Старческий голос продолжал, явно доказывая кому-то сомневающемуся, как в действительности обстоит дело:

— Уже давно кто-то повадился лазить к нам, то кур недосчитаемся, то овец… И вчера Бетти Симпсон у себя в курятнике волка видела на двух ногах, я как услышал — сразу понял, кто это был... Откуда у нас волки? Их уже лет триста, если не больше, как всех перебили. А сегодня вор в мой курятник залез. Не волк это, и не лиса, а оборотень… А ты молчи, коли не знаешь… В вашем университете научат — и оборотней у вас нет, и чертей нет, и Бога нет… Я в Японии служил в сорок пятом году, сам оборотня видел, только они там другие…

— Да вы с ума сошли тут все! — крикнул молодой голос.

— Не скажи, — вмешался еще один мужчина. — В восемьдесят седьмом году в Эссексе был случай, оборотень Билл Рамси нескольких человек покусал… Из Америки приезжали ученые, его ловить (3).

Старческий голос произнес несколько фраз на латыни, которые Рабастан опознал как католическую молитву. И сразу:

— Фините Инкантатем!

Магглоотталкивающие чары слетели, оба — и Рабастан, и Фенрир — оказались в поле зрения нескольких пар глаз, в которых удивление и недоверие быстро сменились ужасом и злобой.

Фенрир хрипло прорычал:

— Сейчас... сейчас позову своих...

— С ума сошел? — прикрикнул на него Басти. — У нас приказ. Мы должны Люпина найти... И больше ничего.

Раздалось несколько щелчков, и Рабастан, еще не успев понять, что это такое, интуитивно почувствовал, что ничего хорошего оно им не сулит. Схватил Фенрира за руку и аппарировал вместе с ним, успев, перед тем, как их обоих затянуло в аппарационный вихрь, увидеть вспышки и услышать грохот.

Они снова оказались на том месте, откуда начали свой поход по Уичвудскому лесу — Басти опознал его по приметному раскидистому высокому дубу с большим дуплом.

Опустившись на землю под деревом, он выдохнул:

— Грэйбек, ты больше не пойдешь воровать кур... Сейчас отдохнем немного и снова в путь. И без того время потеряли... Это ведь кого-то из ваших местные вчера заприметили, небось?

— Там был волшебник, — сплюнул сквозь зубы Фенрир. — Ты слышал, Лестрейндж? Фините Инкантатем...

— Конечно, слышал, — кивнул Басти.

— Магглы сейчас не верят в волшебство, — продолжал Фенрир. — Но если они узнают... Ты видел их рожи?

— Я знаю, Грэйбек. Кому ты это доказать пытаешься? Я не хуже тебя это знаю... Спи лучше. Нам рано вставать.

— Ты доложишь об этом на собрании?

— Не знаю, — усмехнулся Рабастан, — я не уверен, что в действиях старика есть прямое нарушение Статута. К тому же, тогда мне придется доложить и о том, что твои собратья сами нарушают Статут, показываются магглам в таком виде, что те сразу понимают, если не совсем дураки — перед ними никакой не волк.

Грэйбек фыркнул и недовольно заурчал.

— Так что, пожалуй, умолчу, — добавил Рабастан.

Он трансфигурировал из мантии одеяло, наложил согревающие чары, завернулся в него и закрыл глаза. А когда проснулся, солнце уже взошло. Рядом храпел Грэйбек. Басти разбудил его, они наскоро умылись, позавтракали — Рабастан поделился с голодным оборотнем своими припасами — и снова пошли в том же направлении, куда шли вчера, время от времени сокращая расстояние аппарацией — ведь аппарировать можно только туда, где ты уже был, либо по точно заданным координатам.

Вчерашних магглов они не встретили, впрочем, не доходя до той деревни, где Фенрир так неудачно проворовался, они свернули в лесную чащу. Басти оглядывался по сторонам, но ни одного призрака так и не увидел. Только на полянке им попалось стадо фестралов.

Примечания:

(1) Конфиденциальный источник Снейпа в ОФ — Флетчер, которого Снейп подвергал Конфундусу или Империусу и мог узнать все, что хотел, или внушить ему какую-то мысль (как было при операции "Семь Поттеров").

(2) Уичвудский лес — реально существующий лес, в котором люди часто видят призраков и слышат топот невидимых коней. Эмми Робсарт и Роберт Дадли, граф Лестер — реально существовавшие люди.

(3) История Билла Рамси, который считал себя оборотнем и был то ли болен, то ли действительно одержим, описана Эдом и Лоррейн Уорренами — американскими исследователями паранормальных явлений.

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись,

В равной сваре — за нами удача.

Волки мы — хороша наша волчья жизнь,

Вы собаки — и смерть вам собачья!

(В.С.Высоцкий)

К исходу второго дня путешествия Рабастан заметил, что походка Фенрира стала крадущейся, уши теперь еще больше походили на волчьи, и время от времени оборотень издавал утробное рычание. "Кажется, мы уже близко", — подумал Басти.

Наступил вечер, и солнце садилось, когда они вышли на опушку и остановились. Откуда-то явственно тянуло дымом очага. Похоже, они нашли это место — может, здесь в каком-нибудь неприметном домике или в палатке, защищенной чарами невидимости, и находится радиостанция. Фенрир еще раз оглянулся, прислушался, принюхался и кивнул. Задрав голову вверх и дотронувшись до своего горла волшебной палочкой, он издал низкий, жуткий вой, раскатившийся по лесу, заставивший деревья тревожно зашелестеть сухими листьями и ветвями. Птицы, которых до той поры не было слышно, ответили жалобными вскриками. Поднялся ветер и повеяло холодом.

И со всех сторон на зов Фенрира отозвались его собратья — таким же воем. Вокруг замелькали тени — это оборотни аппарировали к ним на помощь. Их было много — наверное, около тридцати, а может, больше.

Фенрир правой рукой, которая сейчас напоминала звериную лапу, указал направление, и оборотни бросились туда. Рабастан произнес заклинание, разрушающее чары невидимости — действительно, на поляне стоял низенький деревянный дом — даже не дом, строение больше напоминало сарай. Однако внутри оно явно было снабжено чарами расширения пространства, потому что из него высыпали люди — много людей, не меньше, чем оборотней. Кто-то был в аврорской форме, кто-то в маггловской одежде.

И в этот миг темнота взорвалась громом и вспышками — стреляли из маггловского оружия (1). Несколько оборотней упали и остались лежать в траве. Рабастан вскинул руку с палочкой:

— Протего Максима! — выкрикнул он.

Установив щит, он удерживал его изо всех сил, пока уцелевшие оборотни отползали и прятались за деревьями. Авроры продолжали стрелять, но теперь пули не достигали цели.

— Фенрир... Умеешь щит ставить? Помоги мне... Я один долго его не удержу. Надо дождаться, пока они не расстреляют всю обойму...

Фенрир поднял палочку, но она вылетела из его руки, повинуясь чьему-то Экспеллиармусу. Басти, чувствуя, что заклинание вот-вот ослабнет, сделал Фенриру знак укрыться за ближайшим деревом, а потом и сам, перекатываясь по земле, дополз до большого валуна.

Похоже, патроны у их противников наконец-то закончились. Отбросив ставшее бесполезным маггловское оружие, они достали палочки и ринулись в схватку, которая местами уже перешла в рукопашный бой. Красные и зеленые лучи заклятий вспыхивали тут и там, как молнии, кричали раненые, завывал Фенрир, вернувший себе палочку, другие оборотни отвечали ему таким же воем и рычанием. А врагов становилось все больше — похоже, тут не только радиостанция, а база одного из отрядов сопротивления — а может, и не одного. Люпина не было видно, как и Кингсли Шеклболта.

Басти не знал, сколько времени это уже длится. Его охватил пьяный азарт, он повторял, как заведенный: "Авада Кедавра, вашу мать... Авада Кедавра...".

Подоспели и другие оборотни, бой снова стал равным. Один из вновь прибывших, красавчик с подведенными сурьмой глазами и с ярким платком, повязанным на шее, разнес домик Бомбардой. Из разбившегося окна вылетел и взорвался предмет, в котором Рабастан опознал переносную радиостанцию.

И тут на помощь отбивающимся повстанцам явился еще один отряд человек в тридцать, которые тоже сначала стреляли из маггловского оружия. Рабастан, из последних сил держа Протего, уже и не думал, что выберется отсюда живым. Когда выстрелы стихли, он не сразу поверил, что и на этот раз смог в одиночку удержать щит.

А бой все продолжался. В конце концов Басти, с рассеченной до кости правой рукой, перехватил палочку в левую — левой он мог драться лишь немногим хуже, чем правой — когда чей-то Экспеллиармус наконец обезоружил его. Уклонившись от направленного в него Инкарцеро, он позволил противнику подойти к нему ближе и, выхватив из-за пояса длинный нож, ударил им в плечо нападавшего. Спасибо брату Руди, научившему обращаться с холодным оружием.

Он забрал обратно свою палочку, когда в него попало еще одно заклятие, похоже, сломавшее ему ребро. Острая боль пронзила левый бок при попытке вдохнуть, он упал на колени, и словно провалился в вязкую темноту и тишину.

Открыв глаза, Басти увидел над собой предрассветное небо, а слева от себя — пламя костра. Запах жареного мяса напомнил ему, что он в последний раз ел уже довольно давно. А сейчас он лежал на земле, вокруг сидели оборотни с Фенриром во главе, и молча жевали сырое мясо.

— Ну что, оклемался? — наклонился к нему Грэйбек, заметив, что Басти пришел в себя. — А это мы тебе мясо жарим, ты ведь сырое не будешь... Это баранина, не бойся, человеческим не накормим, — оборотень грубо хохотнул.

— Чем все закончилось? — хрипло спросил Басти.

— Отступили мы... Слишком их много. Ящик, правда, мы им разбили — вот Скабиор постарался, — Фенрир указал на того красавчика, который бросил Бомбарду. — Люпина, похоже, там не было. Я думаю, он оттуда ушел незадолго до того, как мы там появились — я своему носу доверяю больше, чем глазам, — он помолчал и добавил: — Всех своих мы забрали. Десятерых уже не вернешь...

Он повел рукой куда-то в сторону. Рабастан, подняв голову, увидел несколько трупов, положенных на кучу хвороста.

— Погребальный костер, — пояснил Фенрир. — Похороним их по древнему обычаю...

— Это ты меня спас? — спросил Басти. Он уже припомнил последнее, что видел и чувствовал, перед тем, как потерять сознание — летящий в него красный луч, врагов, с двух сторон изготовившихся схватить его, связать Инкарцеро — и грубые сильные руки, которые его тащат прочь. Если бы не сверхчеловеческая сила и ловкость Фенрира, вынесшего его оттуда, он, скорее всего, попал бы в плен.

— Я, — кивнул Грэйбек. — Ты ведь не оставил меня там, где на нас решили поохотиться магглы. И ты делил со мной свой хлеб...

Сейчас Фенрир не казался отталкивающим, несмотря на всю первобытную свирепость его облика (2). Он был в своем кругу, на своем месте — убеленный сединами патриарх этих молодых волков, жадно внимающих его речам. Рабастану пришло в голову, что нарочитая грубость Фенрира, его скабрезные шутки, порой заставляющие возмущенно багроветь даже Амикуса Кэрроу, тоже порядочного грубияна и охальника — все это по большей части было маской. Фенрир вел себя так, как от него ожидали волшебники, относящиеся к оборотням презрительно и в то же время опасливо.

"А ведь Повелитель тоже смотрит на него, как на тупую скотину, которую хорошо использовать для своих целей, а потом пустить в расход. Но это еще кто кого использует..." — подумал он.

— Раны мы тебе подлечили, — продолжал Грэйбек. — Сейчас поешь, отдохнешь немного, и можешь возвращаться к Темному Лорду. А нам надо погибших братьев хоронить...

Вернувшись в Малфой-мэнор, Рабастан нашел Долохова и рассказал об их с Грэйбеком приключениях. Темный Лорд, как раз возвратившийся из очередного путешествия за границу — никто не знал, зачем и куда он так часто отлучается — собрал в гостиной Ближний круг. Рабастан повторил свой рассказ перед всеми.

Антонин Долохов взял слово вслед за ним.

— Мое мнение, — начал он, — что все не так уж плохо. Да, вы не поймали ни Люпина, ни Кингсли, и не узнали ничего нового о Поттере. Но, по крайней мере, значительное число повстанцев уничтожено, местонахождение их базы раскрыто, радиостанции у них больше нет. Впрочем, я не думаю, что для них это такая уж большая проблема. Будет у них и новая база, и новая радиостанция... Но мы можем, благодаря Августусу, следить за их перемещениями. Пароль следующей передачи мы также знаем, они не будут его менять. К тому же мы теперь предупреждены, что наши враги используют против нас маггловское оружие.

— Это Шеклболт, — вдруг сказал Люциус. Все лица обратились к нему. — Прошу прощения, Повелитель... Антонин... Я хочу сказать, что у Кингсли Шеклболта явно есть связи в маггловском мире, благодаря которым он и раздобыл оружие. Я помню, как-то слышал, что он назвал огнестрельное оружие — огнеструйным, — Люциус презрительно усмехнулся. — Даже Уизли его поправлял... Но ведь странно, что он, работая в охране маггловского премьер-министра, не знал, как это правильно называется? Тем более, что пистолеты тоже относятся к огнестрельному оружию, и изобретены еще до Статута... И любой чистокровный это знает.

— Шеклболт делал вид, что не имеет никаких точек соприкосновения с маггловским миром и никаких знаний о нем, — важно кивнул Яксли, — хотя специфика его работы подразумевает как раз обратное. Явно старался отвести от себя всякое подозрение в преступных связях с магглами, направленных на умышленное причинение ущерба безопасности Магической Британии.

— Итак, — обратился Темный Лорд к присутствующим, — выродки и предатели крови опустились до того, что применяют против нас маггловское оружие. Может быть, и нам следует поступать так же? Антонин, что скажешь?

— Повелитель, — поднялся Долохов с места, — использование огнестрельного оружия имеет смысл лишь для внезапного нападения. А щитовые чары сводят на нет его вредоносное воздействие. К тому же это хлопотно — нужно связываться с магглами, причем следует знать, к кому обращаться... Мое мнение — оно того не стоит. Палочка может больше, чем ружье или пистолет, или даже автомат. И ее не требуется постоянно перезаряжать. Я бы больше озаботился тем, чтобы у каждого была запасная палочка. Однако нам нужно учесть сегодняшний опыт, и, являясь на место сражения, сразу, первым делом, ставить Протего Максима. Или... может быть, сшить всем колеты из драконьей кожи (3)? Пули их не пробьют.

— Хорошая мысль, — одобрил Темный Лорд. — Вот вы с Уолденом, — он указал на МакНейра, — и поедете в Уэльс за драконьей кожей.

Долохов слегка наклонил голову в знак согласия и добавил, обращаясь ко всем:

— Хочу напомнить, что Экспеллиармус и Акцио на огнестрельное оружие либо не действуют, либо при применении дают взрыв не хуже Бомбарды Максима.

После собрания Антонин задержался около Рабастана, похлопал его по плечу и сказал:

— Все равно ты молодец. Хоть и не узнал ничего нового. Да я, по правде говоря, вообще сомневаюсь, что этим деятелям известно о Поттере больше, чем у Ксено Лавгуда в газете написано... А тут еще одна группа вернулась — я даже не стал Повелителю докладывать о них, чтобы не расстраивать его по пустякам. Пойдем, покажу тебе их...

На заднем дворе расположилось несколько человек в форме егерей, вот только выглядели они совсем не так, как оборотни Грэйбека — нескладные, неуклюжие, какие-то расхлябанные, они, даже завидев Антонина и Рабастана, черные мантии которых означали их принадлежность к Ближнему кругу, не смогли принять более пристойный и подтянутый вид.

— Посмотри на эту шпану, — негромко произнес Долохов. — Вчера они поймали одного — назвался Стэном Шанпайком, но судя по описанию, это не он. Шанпайка мы знаем, он с нами тогда в поимке Поттера поучаствовал, правда, неудачно... А этот, говорят, рыжий был, и по возрасту школьник — кстати, уж не младший ли это Уизли? Может, он и не болеет вовсе?

— Тогда почему он был один, без Поттера, и кто там еще с ними — Грэйнджер? — задумался Рабастан.

— Тоже верно, — кивнул Антонин. — Ну да это теперь неважно... К тому же сам по себе Уизли никого не интересует — за их домом, конечно, следят, но главное — Поттер... Так ты представь, они впятером — впятером! — не смогли задержать одного! Сначала отобрали у рыжего палочку, потом он вот этого, — Антонин показал на толстого парня, — укусил за пузо, у него палочку отнял, свою себе вернул, и сбежал! И эта шваль подзаборная мне еще жалуется! Палочку новую просить пришли! Полюбуйся на них! — Долохов повысил голос. — Пошли вон, пока я вас Авадой не приложил! Вчера база повстанцев была разгромлена, они теперь по лесам могут рассеяться.

— Как же их ловить, без палочки-то, начальник? — прогундосил толстый, которого укусили.

— Ничего не знаю! — гаркнул Антонин. — Оружие добыть в бою! Марш отсюда! — он махнул рукой, и парни один за другим аппарировали, оглядываясь, как будто боялись, что Долохов пошлет им вдогонку зеленый луч. Укушенный без палочки уцепился за своего товарища и исчез вместе с ним.

— Какие-то они убогие совсем, — усмехнулся Басти. — Вот видел бы ты ребят Грэйбека...

— Тех я видел, — кивнул Долохов. — Прекрасно обучены, дисциплинированы — Грэйбек их хорошо в своем лагере натаскал. Даже жаль, что они оборотни. А эти — просто шпана из Лютного, кто-то до войны за мелкую кражу сидел, кто-то просто так болтался без дела...

Они в молчании неторопливо направились через двор обратно к замку. У самых дверей Антонин остановился и негромко произнес:

— На самом деле оборотни — очень серьезная проблема... Если им слишком много позволять — они на шею сядут. Но если загнать их в угол — они объявят нам войну. Им плевать на Министерство, палочки они сами себе где-то достают, можно создать хоть десять комиссий — они на них чихать хотели... Не дай Мерлин, если они пойдут на нас войной — мало никому не покажется... А Повелитель, боюсь, их недооценивает, — вздохнул Долохов.

Примечание:

(1) Я не вижу причин, по которым противники Темного Лорда не могли бы использовать маггловское оружие. И тем более не верю, что маги вообще знают о современном маггловском мире так мало, и не в курсе про огнестрельное оружие. Однако, поскольку в каноне этого нет, то можно считать, что это АУ.

Если заклинание способно разрушить стену, то почему щитовым чарам не защищать от пуль? А драконья кожа весьма прочна и вполне вероятно, может служить материалом для магических аналогов бронежилетов.

(2) Трактовка образа Фенрира и его "армии" навеяна фанфиком замечательного автора Аlteya "Обратная сторона Луны", навсегда изменившим мое восприятие этих существ, за что приношу ей мою искреннюю благодарность.

(3) Колет — часть воинского обмундирования в старину, по виду напоминающая куртку без рукавов из прочного материала, выполнял защитную функцию, как и современные бронежилеты.

Тумана белокурого

Волна — воланом газовым.

Надышано, накурено,

А главное — насказано!

Чем пахнет? Спешкой крайнею,

Потачкой и грешком...

(Марина Цветаева)

Для Изабеллы настало самое счастливое время — она больше не чувствовала себя покинутой и ненужной, перестала обижаться на мужа из-за его почти постоянного отсутствия, из-за того, что у него есть другая жизнь, в которую ей нет доступа.

Уже две полки в ее шкафу заполнились детскими вещичками, собственноручно ею сшитыми и украшенными защитными рунами и узорами. И с каждым днем Изабелла все более явственно ощущала движения ребенка. Если сначала они напоминали трепет легких крылышек, то потом ей казалось, будто у нее в животе живая рыбка. А недавно она определенно почувствовала, что малыш толкается ножкой.

Она была такой счастливой, что иногда ее охватывал страх при мысли о неуместности и несправедливости этого счастья, когда идет война… И тогда тревога за Рабастана, за ребенка, накрывала ее ледяной волной — так, что перехватывало дыхание и сводило судорогой пальцы, она переставала слышать звуки, замирала и боялась пошевелиться, прикрыв руками живот и зажмурив глаза, как будто над ней нависла неведомая опасность. Ей казалось, что если она затаится и будет сидеть тихо, то беда пройдет стороной и не заметит ее. Беда была красной — так ей представлялось. Холодного, багрово-красного цвета, такого же мертвящего и безжалостного, как зимний закат, каким он бывает, когда предвещает сильный мороз.

Потом она успокаивалась, гнетущий страх отпускал ее, она снова дышала легко, мир опять становился живым и многоголосым, обретал свои настоящие цвета, переливающиеся, как перламутр, как весеннее небо, как вода в ручье.

Мама и папа в декабре уехали на свадьбу к брату, которая сначала планировалась осенью, но Троя отправили в командировку в Чили, и бракосочетание пришлось ненадолго отложить. В Министерстве мистеру МакДугаллу дали возможность приобрести межконтинентальный портал до Лимы с большой скидкой. А там родителей должен был встретить Трой, и отвезти их в свой новый дом.

Изабелла впервые за последнее время осталась дома одна, если не считать эльфов и кошки с котятами. Через два дня ей стало скучно, и она уже с нетерпением ждала, когда вернутся родители, или муж снова придет повидаться с ней. Поэтому, когда сова принесла ей приглашение на юбилей известного художника и скульптора Александра Карлайла, Изабелла решила пойти. В конце концов, она уже давно нигде не была. А если муж явится в ее отсутствие, то эльфы его впустят, накормят, и уговорят немного подождать. Она же не собирается задерживаться в гостях надолго.

Последний раз Изабелла была в доме Карлайлов больше года назад, прошлой осенью, когда хозяин устраивал пышный прием по случаю дня рождения своей супруги. Миссис Карлайл, магглокровка по имени Маргарет, на тридцать пять лет моложе мужа, считалась, по версии журнала "Ведьмополитен", одной из самых красивых женщин Магической Британии. А ее супруг был лысым и весьма толстым.

Карлайл тогда только что закончил писать портрет Альбуса Дамблдора. Директор Хогвартса вскоре должен был забрать его у художника, чтобы уже самому довершить работу — оставить на портрете отпечаток своей личности, то есть, сделать его говорящим и думающим.

Изабелле в то время не было дела ни до портрета, ни до хозяев дома, ни до гостей — хотя она, как и все остальные, подошла взглянуть на изображение благостного белобородого старца на красно-золотом фоне и выразила свое восхищение, а потом вела обычные, не затрагивающие душу, разговоры, какие полагается вести с малознакомыми людьми.

Умение поддерживать светскую беседу, кивая всем с любезной улыбкой — только это и помогло ей тогда продержаться до конца. Потому что даже на семейном празднике общий разговор все время возвращался к животрепещущей теме — к недавнему явлению возродившегося Темного Лорда, схваченным в Министерстве магии Упивающимся смертью, и конечно, к Избранному мальчику, Гарри Поттеру.

Хозяин дома многословно восхищался Альбусом Дамблдором, выражал надежду, что его высокочтимый заказчик проживет не один десяток лет, так что портрет еще долго не займет место на стене директорского кабинета в Хогвартсе. Хотя уже тогда ходили слухи, что Дамблдор сильно сдал и, похоже, серьезно болен.

Когда все перешли в столовую, хозяин провозгласил первый тост даже не за свою жену, день рождения которой праздновался, а за здоровье Дамблдора и за победу Света над Тьмой. Потом пили за здоровье Гарри Поттера, за министра Скримджера, который тоже заказал Карлайлу портрет, и за доблестный Аврорат… Изабелле за столом кусок в горло не лез, она жалела, что пришла сюда, но решила, что как-нибудь просидит до конца ужина, и тихо уйдет.

Она тогда и без того пребывала в печали и растерянности, все время думала о сидящем в Азкабане муже, о том, что будет с ними дальше… Рисовать она совсем перестала, кисть валилась из рук. Ее огорчало, что она не беременна, и больно задели слова Беллатрикс по этому поводу. А вдруг она вообще забеременеть не сможет, или Рабастан больше не выйдет из Азкабана? Что ей тогда делать с собой, со своей жизнью, куда деваться от ощущения собственной пустоты и никчемности, от сознания, что жизнь проходит? Но говорить о том, что ее волновало, она могла только с Цисси — да еще, пожалуй, с Кэтрин.

После ужина, протанцевав пару вальсов с едва знакомыми кавалерами, она засобиралась домой. Ее самообладания еле-еле хватило на то, чтобы попрощаться с хозяевами и поблагодарить за прекрасный вечер — ведь Карлайлы не сделали ей ничего плохого и не виноваты в ее горестях. Но стоило ей выйти на улицу, как из глаз хлынули слезы. Дома она долго плакала, и не спала почти до рассвета, а утром пообещала себе, что пока муж в тюрьме, она ни к кому в гости больше не пойдет. И сдержала слово.

Сейчас Изабелла с любопытством оглядывала большую гостиную дома Карлайлов, куда она прошла, сбросив в холле зимнюю мантию на ручки подбежавшего эльфа. Все говорило о процветании — новые бархатные портьеры с золотой бахромой, мебель черного дерева, инкрустированная золотом, персидские ковры — похоже, в доме сделали ремонт и обновили обстановку. Бриллиантовое колье, мерцающее в свете люстр с множеством свечей, украшало шейку хозяйки дома — она еще больше похорошела, явно стала увереннее в себе, и казалась настоящей светской львицей.

"Наверное, Карлайл жене фальшивую родословную сделал, — подумала Изабелла, — а может, просто взятку дал, или какую-нибудь услугу оказал кому надо..."

Сам хозяин стал, кажется, еще толще.

Среди толпы приглашенных сновали эльфы с подносами в руках, предлагая шампанское, вино и минеральную воду. Вдоль стен стояли столы с закусками. Видно, хозяин сегодня решил устроить не традиционный ужин в столовой, а фуршет.

Изабелла окинула взглядом гостей, ища знакомые лица. Она уже поздоровалась с мистером и миссис Карлайл, вручила подарок — бутылку арманьяка тридцатилетней выдержки — не оригинально, зато во вкусе юбиляра. К ней подошла с бокалом шампанского в руках ее давняя приятельница, журналистка, пишущая для еженедельного издания "Магия и искусство", Вера Шеридан, хорошенькая брюнетка лет двадцати пяти. Подойдя к Изабелле, она радостно чмокнула ее в щеку, и, выразительно скосив глаза на ее фигуру, подмигнула:

— Привет, дорогая! Сто лет тебя не видела! О... тебя можно поздравить?

Изабелла смутилась и, покраснев, кивнула. Платье с завышенной талией уже не могло скрыть беременность, но обсуждать свое положение с кем-либо из гостей, пусть даже с приятельницей, но не с близкой подругой, ей не очень хотелось — она всегда была в некоторых вопросах довольно застенчива.

— Я слышала о твоем замужестве, — улыбнулась Вера. — А как тебе наша хозяйка? Видела ее колье? Это Карлайл ей недавно подарил, когда получил гонорар за портрет Яксли. Впрочем, — прибавила она, указав на брошь, приколотую к платью Изабеллы, — вот эта вещь явно дороже, чем все побрякушки Мэгги. Старинная работа, сразу видно. Наследство?

— Подарок, — ответила Изабелла. Брошь, привлекшая внимание Веры, была той самой, что она получила в свой день рождения от Беллатрикс.

— О-о-о... — не сдержала завистливого вздоха Вера. — Все же старинные семейства, фамильные драгоценности, традиции — в этом есть свой шарм... Знаешь, теперь совершенно иные тенденции набирают силу — если раньше моду в искусстве диктовали маггловские веяния, то сейчас, наоборот, никто не хочет покупать работы, где маггловское влияние чувствуется. И твой стиль пришелся бы очень кстати... Хотя ты и раньше не жаловалась на отсутствие спроса. А что-нибудь новое у тебя есть?

— Нет, — покачала головой Изабелла. — Как-то я в последнее время отошла от всего... Так ты говоришь, что Карлайл написал портрет Яксли?

— Да, и не только его. Еще он создал скульптуры магглов для той композиции, что сейчас стоит в Атриуме Министерства... Ты не знала?

— Нет, я не знала. Значит, это он изобразил этот ужас?

— Почему ужас?

— Такое впечатление, что сработано топором.

— Ну, он просто хотел показать место магглов в мире, их примитивность...

— Так ведь это ложь, — Изабелла подозвала эльфа, взяла с подноса стакан с минеральной водой и продолжала: — Самообман. Это то, что называется — выдавать желаемое за действительное. Это магглы загнали нас в подполье, а не мы над ними властвуем. Это мы — побежденные, а они победители в тысячелетней войне. И теперь уже ничего не изменишь, мы можем только сохранить себя, сберечь свой мир...

— Я помню, ты всегда так говорила, — Вера пристально взглянула на Изабеллу. — И с нашими магглолюбцами всегда спорила. Но ты думаешь, что и теперь ничего не изменится?

— Я и сейчас так считаю. Война с магглами — это просто самоубийство для нас, — устало вздохнула Изабелла, — и никто на это не пойдет, никому это не нужно... Сторонники тотальной войны так же опасны, как и магглолюбцы.

— Ты только нашему хозяину это не скажи, — усмехнулась Вера. — Он работает над эпическим полотном "Последняя битва". Маги, побеждающие полчища магглов...

Изабелле стало смешно.

— Вера, а ты была здесь на дне рождения Мэгги, в прошлом году? Карлайл тогда портрет Дамблдора закончил...

— Была, а как же... Неужели ты не помнишь? Хотя мне тогда показалось, что ты чем-то подавлена, и как будто никого не видишь и не слышишь... — Вера внимательно посмотрела на Изабеллу. — Я потом поняла, почему — твой муж ведь в Азкабане сидел... А тогда никто из нас и не знал, что вы поженились.

Вера поставила пустой бокал на столик, поискала глазами, где можно взять еще выпивку — возле нее тут же очутился эльф с подносом.

— "Вдова Клико", — пояснила Вера, взяв новый бокал шампанского. — Я его обожаю, но позволить себе не могу... Вот подцеплю какого-нибудь богатого старого дурака, такого, как Карлайл... Тогда буду пить "Вдову Клико" каждый день.

Изабелла рассмеялась.

— Кстати, — продолжала Вера, — ты знаешь, почему Мэгги не беспокоится насчет своего происхождения?

— Ну, может быть, у нее в родословной волшебники нашлись... — уклончиво ответила Изабелла, не желая говорить о том, что родословную хозяйке дома, скорее всего, просто выдумали — это было, по нынешним временам, подсудным делом.

— Нет, — понизила голос до шепота Вера. — Мэгги спит с Ранкорном — это один тип из Министерства, он заведует в комиссии по магглокровкам сбором информации... Его сегодня нет здесь? Я вот думаю — хватит ли у него бесстыдства явиться сюда в день рождения мужа Мэгги?

— Карлайл знает? — ахнула Изабелла.

— Знает, — поджала губы Вера. — Они и не скрываются особо... Ты смотри, все-таки пришел, скотина! — вскрикнула она, поглядев куда-то в угол гостиной.

Изабелла обернулась — хозяйке дома целовал руку высокий плотный мужчина с черной бородой. Карлайл, широко улыбаясь, направлялся к новому гостю, протягивая обе руки:

— Альберт! Рад вас видеть, дорогой друг!

Изабелла прижала пальцы к пылающим щекам и прикрыла глаза — так ей стало мучительно стыдно — за Карлайла, за его жену, за Ранкорна... Внезапно она ощутила, что в гостиной душно, очень сильно пахнет алкоголем, духами, потом, что свет слишком яркий, а разговаривают все слишком громко.

— Вера, знаешь... Я что-то устала. Где-нибудь здесь можно посидеть в тишине и отдохнуть?

Вера понимающе кивнула, взяла ее под руку и увела в какую-то маленькую комнатку, где был только диван, два кресла и небольшой столик. На стене висел зимний пейзаж, в котором Изабелла узнала свою работу. Позвав эльфа, Вера велела приоткрыть окно, усадила Изабеллу в кресло — та сразу почувствовала себя лучше. Она улыбнулась Вере, с беспокойством смотревшей на нее, и сказала:

— Я, наверное, скоро домой пойду. Мне бы только хотелось... Не знаешь, будет ли сэр Ланселот здесь сегодня? Я давно его не видела, но слышала, что он болен.

Сэр Ланселот Бьюкенен, знаменитый художник, был ее первым учителем живописи, и покровителем, открывшим ей дорогу в мир искусства.

— Да, он болен, и в Швейцарию ездил лечиться, недавно вернулся. И он тоже приглашен, конечно. Хочешь, я его поищу, и если он здесь, то попрошу зайти к тебе?

— Да, пожалуйста... Спасибо тебе.

— Не за что. Ну, пойду я еще на людей погляжу, сплетни пособираю, мне же нужен материал... А потом в редакцию сразу... Рада была тебя увидеть. Ты не пропадай, появляйся где-нибудь, когда сможешь... Или пиши, хотя бы коротенькие записочки иногда...

Вера помахала Изабелле рукой и вышла. Сидя в уютном полумраке комнаты, вдыхая влажный прохладный воздух, проникающий из окна, Изабелла совсем успокоилась. Через некоторое время дверь отворилась и снова вошла Вера, явно расстроенная и взволнованная.

— Я спросила у Карлайла, он сказал, сэр Ланселот прислал сову утром, что он благодарит за приглашение, но прийти не может, так как болен, — сказала она. — Видимо, лечение не помогло... Ему же, кажется, девяносто два года уже.

— Как жаль... — покачала головой Изабелла. — Надо мне его навестить.

— Конечно, навести, и лучше не затягивай с визитом, а то мало ли... А знаешь, — продолжала Вера, — там Ранкорн и Мэгги куда-то делись. Не знаю, видел Карлайл или нет, он в карты играет. Но гости уже шепчутся, — она нахмурилась. — И мне кажется, Мэгги влюблена в Ранкорна, она с ним не только потому, что он ее на комиссию не сдает... А что — мужчина видный, и не старый. Карлайл — сам дурак, видел, что она из себя представляет, и все равно женился.

— Ох, не говори мне об этом... Слышать не хочу... — поморщилась Изабелла.

Они вернулись в гостиную, где Изабелла, найдя хозяина за карточным столом, попрощалась с ним, и ушла домой. Остаток вечера она провела у камина, за вязанием — близился день рождения Рабастана, и она решила связать мужу теплый шарф — почему-то с приближением зимы ей стало казаться, что он все время мерзнет.

В один из ближайших дней после приема у Карлайла Изабелла, не желая откладывать визит в долгий ящик, навестила своего учителя, сэра Ланселота. О его болезни и о том, что он уехал в Швейцарию, она услышала еще весной, встретившись случайно в магазине с его племянницей — а не видела она его года полтора — как летит время! Поэтому сейчас ей было немного неловко, что она не смогла встретиться с ним раньше, к тому же она боялась — вдруг он уже совсем плох...

Старый художник обрадовался бывшей ученице. К своей огромной радости, она увидела, что он вовсе не похож на умирающего, хотя похудел еще больше, ходит, опираясь на трость, и, видимо, вынужден принимать много лекарств. За все время, что Изабелла провела у него в гостях, пока они сидели сначала в столовой за чаем с пирожными, потом в гостиной, его эльф — дряхлый, сгорбленный и ворчливый — два раза приносил ему бутылочки с зельями. Однако, по его словам, юбилей Карлайла он пропустил не по причине своей немощи, а просто решив, что там будет скучно.

На журнальном столике в гостиной Изабелла заметила свежий номер «Ежедневного пророка» и рядом — журнал «Придира» с фотографией Гарри Поттера на обложке и призывом помогать Избранному всеми силами. Проследив за ее удивленным взглядом, хозяин дома улыбнулся:

— С Ксено Лавгудом мы давно переписываемся. Когда я был в Швейцарии, он мне присылал подробнейшие отчеты о своей работе над копией диадемы Ровены Рэйвенкло…

— Мне сестра писала из Хогвартса, его дочка с ней учится, она тоже рассказывала… — припомнила Изабелла. — Неужели ему действительно удалось воссоздать диадему Ровены? Поразительно!

— О, нет, — тихо рассмеялся сэр Ланселот, — Ксено в своем репертуаре — мозгошмыги, сливы-цеппеллины, чудодейственные свойства которых он будто бы открыл… Он недавно был у меня в гостях, и привозил показать свое изобретение. Ну и журнал мне оставил…

— Сэр Ланселот, — Изабелла взяла журнал, с которого на них строго смотрел юноша, почти мальчик с пронзительно-зелеными глазами за стеклами очков. — Что вы думаете об этом? Чем это все закончится?

Ее снова захлестнула тревога, она вцепилась руками в подлокотники кресла и, не мигая, смотрела на старика. Он мягко, сочувственно дотронулся до ее запястья и произнес:

— Чем закончится? Трудно сказать... Вы, наверное, и сами понимаете, что большинству в высшей степени безразлично, кто занимает пост министра. Конечно, к вам это не относится — вас все это касается напрямую, поскольку ваш супруг…

— Нет, я о мальчике… — прошептала Изабелла.

— Что до мальчика… — нахмурился сэр Ланселот, — то вся история весьма и весьма подозрительна. Почему допустили, что о пророчестве стало известно Темному Лорду — и при этом неизвестно почти никому из своих? Почему они не спрятали ребенка, как следует? Почему позволили Темному Лорду прийти и попытаться убить малыша? Если, конечно, все было именно так, как они говорят...

Изабелла снова перевела взгляд на газету — на этот раз ей бросился в глаза шрам на лбу Гарри Поттера — тот самый знаменитый шрам в виде молнии, след от Авады, полученный в полтора года...

— Боги… — выдохнула она, почувствовав, будто из-под ног исчезает твердая опора и перед глазами все плывет. — Как страшно… как это страшно…

Она попыталась расстегнуть ворот платья — ей не хватало воздуха — но силы покинули ее, и она почти сползла с кресла на пол. Всполошившийся хозяин вместе с явившимся на его зов эльфом перенесли ее на диван, подложив под голову две подушки.

— Да что же ты стоишь, Тутти, подай горячего чаю скорее… Виски же вам, наверное, нельзя… Надо ложку тонизирующего бальзама в чай добавить. Да шевелись же, Мордред тебя побери… — покрикивал на эльфа сэр Ланселот. Он придвинул к дивану стул и сел, глядя, как Изабелла пьет мелкими глотками чай с зельем, остро пахнущим имбирем.

— Простите меня, Изабелла, — виновато заговорил он, когда молодую женщину перестала бить дрожь, — я не должен был касаться этой темы… С дамами в таком положении следует быть особенно деликатным…

— Ну что вы, сэр, — грустно улыбнулась она. — Это вы меня извините, что я вас напугала... Я же сама завела разговор… И вы правы, все это очень странно выглядит…

— Кстати, Мордред, которого мы все поминаем к месту и не к месту… — старик горько усмехнулся, — о нем ведь тоже было пророчество в свое время (1). И не только о нем… История далеко не новая, увы… — он покачал головой, поднял оброненный Изабеллой журнал и убрал его в ящик стола.

Наконец Изабелла, почувствовав себя совсем успокоенной и окрепшей, поднялась с дивана. Они еще немного поговорили, более не возвращаясь к опасной теме. Сэр Ланселот показал ей, над чем он сейчас работает — иллюстрации к новому изданию Сказок барда Биддля — и обещал прислать ей один экземпляр с автографом. Когда Изабелла собралась уходить, он ни за что не соглашался, чтобы она обратно шла пешком или даже через камин — вызвав эльфа, хозяин велел ему доставить ее домой.

На прощание он сказал, целуя гостье руку:

— Лучше не читайте газеты, вот вам мой совет. Сегодня пишут одно, завтра совершенно другое, послезавтра третье... А изменить что-либо не в ваших силах. И будьте счастливы, дорогая моя. Да хранят вас Мерлин и Моргана.

Она с улыбкой кивнула — газеты она и без того читала редко, если не считать тех вечеров в Хогвартсе, что провела в школьной библиотеке, изучая старые подшивки "Пророка" и "Вестника Министерства магии".

Дома Изабеллу ждало письмо от Мораг — сестра исправно писала ей длинные и подробные послания через каждые две недели.

В школе было неспокойно — впрочем, а когда там было спокойно? Отряд Дамблдора снова и снова напоминал о себе — чуть ли не каждую ночь в коридорах на стенах появлялись лозунги против Снейпа, Кэрроу и Темного Лорда, призывающие к бунту. Брат и сестра Кэрроу бесились и грозили снова ввести телесные наказания, отмененные еще в первые годы директорства Дамблдора (2). По ночам преподаватели патрулировали замок, но поймать за нанесением крамольных надписей никого не смогли. А надписи продолжали регулярно появляться, и даже в классах перед занятиями нередко находили разложенные по партам листовки.

"Мерлин... Да что же это такое? Скорей бы закончился этот год..." — вздохнула Изабелла, дочитав письмо сестры.

Она вспомнила, что на днях ей написал домовладелец, в доме которого она снимала квартиру, когда жила одна — хотя она почти не появлялась там с июня, но аренда была оплачена до конца года. Хозяин спрашивал, будет ли она продлевать договор на будущий год или нет, и просил в ближайшее время уведомить его.

"Конечно, я туда вряд ли вернусь. Пока поживу здесь, а потом — когда все это закончится — мы будем жить в Лестрейндж-холле. А когда все это закончится? И как? Нет, не надо об этом думать... Все будет хорошо..."

Изабелла почувствовала, как ее снова накрывает холодный ужас и сердце начинает колотиться в сумасшедшем ритме, и сжала в ладони зеркальный медальон на груди.

— Все будет хорошо, — повторила она вслух, но звук собственного голоса показался чужим. Прошептала: — Мерлин, что со мной? Почему мне так страшно?

Закрыв глаза, затаив дыхание, она съежилась в кресле. Внутри шевельнулся ребенок — сначала мягко, потом более требовательно, словно привлекая ее внимание, и наконец она ощутила самый настоящий пинок. Охнув от неожиданности, рассмеялась — страх отступил, Изабелла будто очнулась от тяжелого сна: "Ну конечно — я же сижу, вся скрючившись, тебе там неудобно, малыш... — она потянулась, потерла затекшую поясницу, встала и подошла к окну. — Скоро я тебя увижу, мой маленький... Три месяца осталось — недолго уже... А какое сегодня число, кстати? Восьмое декабря? Мерлин, завтра же день рождения Басти... Хорошо, что я шарф вчера закончила вязать".

Она достала из комода шарф — серо-голубой, из тонкой и мягкой шерсти, с вплетенными в узор серебряной нитью рунами согревающих чар. Прижала его к щеке и улыбнулась, представив, как он подойдет к глазам мужа, потом снова свернула и убрала в ящик.

Все же с квартирой нужно было что-то решать. Изабелле пришло в голову, что она может пригодиться Мораг, которая летом закончит школу — вдруг сестра захочет пожить самостоятельно? Квартирка маленькая, но удобная и дешевая, и от родительского дома близко. Она написала сестре письмо, в котором спросила, что Мораг думает по этому поводу. А сейчас можно пойти туда и уложить свои вещи — наверное, поместятся в пару сундуков — чтобы потом просто забрать их.

— Фэрри! — позвала она уже у двери, надевая верхнюю мантию. Тут же рядом возникла эльфийка — старенькая, но проворная и очень чистенькая, в белом полотенце, закутывавшем туловище, и с таким же, только поменьше, повязанным вокруг головы. Из кухни выглянул Корки, чьей матушкой Фэрри была. — Фэрри, я к себе, мне там нужно вещи разобрать. Пойдем со мной, поможешь мне. А ты, Корки, останешься дома, и, если придет мистер Лестрейндж, скажешь ему, где я, и откроешь камин.

Фэрри кивнула — она вообще разговаривала очень редко. Корки с поклоном ответил:

— Да, мисс Изабелла. Корки все сделает.

Его матушка одобрительно улыбнулась сыну, и вместе с хозяйкой, держась на полшага позади, вышла на улицу.

Примечания:

(1) В легендах о короле Артуре рождение Мордреда было предсказано в пророчестве о ребенке, который будет причиной гибели королевства. Артур велел собрать всех детей, рожденных в мае и отправить на сломанном корабле в море. Спасся только Мордред.

(2) Исходя из того, что рассказывает Невилл, "режим Кэрроу" в Хогвартсе ужесточался постепенно, телесные наказания вряд ли были введены сразу, скорее всего во втором семестре — история с наказанием первокурсников и Майкла Корнера, пытавшегося их освободить, произошла в апреле. Сам Невилл скрылся в Выручай-комнате где-то в середине апреля — а до этого времени он вместе с Джинни и Луной вел подпольную работу, время от времени проявляя открытое неповиновение.

Квартирка Изабеллы находилась в пятнадцати минутах ходьбы от родительского дома, на четвертом этаже, под самой крышей, и состояла из прихожей, кухни, маленькой гостиной с камином, спальни и мастерской. Сейчас на столах и на шкафах лежал слой пыли. Шторы также нуждались в чистке — хорошо, хоть докси в них не завелись. Изабелла зажгла в камине огонь — в воздухе чувствовалась промозглая сырость. Тут не было ничего удивительного — все-таки последний этаж, а в этом году ноябрь и начало декабря выдались на редкость дождливыми. В ванной она нашла домашнее платье. Примерив его, увидела, что оно теперь сидит на ней не свободно, а обтягивает округлившийся живот и не застегивается на груди. Но это было не страшно — она увеличила его с помощью чар и переоделась.

Фэрри принесла ведро воды, Изабелла зачаровала губку, и она сама ныряла в ведро и протирала мебель, а в это время хозяйка с домовушкой вдвоем снимали с окон тяжелые бархатные портьеры и кружевные дневные шторы. Потом таким же манером была зачарована и швабра. Пока полы мылись, а Фэрри в ванной стирала шторы, Изабелла прошла в спальню, где стоял шкаф с одеждой.

Повернула ключ в замке — и задохнулась от ужаса, увидев то, что лежало поверх аккуратно сложенных платьев и блузок. Гроб. Маленький, будто игрушечный, и от этого еще более пугающий — своей противоестественностью. А когда поняла, что он не игрушечный, а детский — закричала дико, и отшатнулась, больно ударившись о комод. Согнулась пополам и попятилась, не отводя взгляда от страшной картины. Вбежала Фэрри, увидела то, на что показывала трясущейся рукой Изабелла, не в состоянии произнести ни слова и продолжая кричать — пронзительно, на одной ноте... Фэрри на мгновение замерла перед шкафом, потом щелчком пальцев заставила дверцу захлопнуться. Потянула Изабеллу за платье, бормоча:

— Бедная мисс Изабелла... Это же боггарт, только боггарт. Фэрри не умеет с ним справляться, Фэрри может только обратно в шкаф его загнать... Бедная мисс... Прилягте, пожалуйста, мисс Изабелла...

Она дергала Изабеллу за подол, а та, будто скованная парализующим заклятием, застыла с протянутой рукой, по-прежнему указывающей на шкаф. Фэрри с трудом удалось уложить ее на кровать и разогнуть онемевшие пальцы. Изабелла уже не кричала — из горла вырывались лишь сдавленные хриплые стоны, она давилась и захлебывалась ими, как сгустками крови — пока Фэрри не принесла и не влила ей в рот стакан воды.

Наконец она заплакала — громко, навзрыд, отчаянно мотая головой и отмахиваясь в ответ на робкие попытки Фэрри успокоить ее. Эльфийка уже не знала, что делать — вообще-то надо было бежать домой за успокоительным зельем, но она боялась даже ненадолго оставить хозяйку одну — когда в соседней комнате послышались шаги.

Рабастан, которому Корки открыл дверь и позволил пройти в квартиру Изабеллы через камин, увидев рыдающую жену и суетящуюся возле нее эльфийку, бросился к ней.

— Изабел... Что с тобой? — испуганно спросил он, наклонившись к жене.

Она, по-прежнему не говоря ни слова, показала на шкаф, и снова заплакала так горько и безутешно, что он недоуменно посмотрел на Фэрри. Та объяснила:

— Мисс Изабеллу напугал боггарт.

Он открыл шкаф и взмахнул палочкой, вызвав короткую вспышку, рассыпавшуюся искрами, и хлопок.

— Все, Изабел. Боггарта больше нет.

Она, все еще всхлипывая, уставилась на него, приоткрыв рот.

— Что ты с ним сделал?

— Сжег. Невербальное заклятие, меня еще отец научил, а его — дед. Поэтому у нас дома боггартов и нет, только привидение сэра Роджера, но его не стоит бояться...

Усевшись на кровать рядом с ней, он ласково провел рукой по ее мокрой от слез щеке:

— Что ты видела? Что тебя так напугало?

— Не скажу, Басти... — она вновь замотала головой и прижала обе ладони к животу. — Я боюсь...

— А что ты здесь вообще делаешь?

— Я вещи хотела собрать... Мне надо к концу декабря или квартиру освободить, или снова плату внести — я подумала, может быть, Мораг захочет здесь жить, когда школу закончит. А свои вещи я сейчас уложу, чтобы потом просто забрать их отсюда... Ты подождешь меня? Я недолго. Или... хочешь, давай сегодня здесь останемся? Дома никого нет сейчас, мама с папой только послезавтра должны вернуться.

— А почему домовики не могут вещи уложить?

— Их сначала посмотреть надо — что-то я потом буду носить, а что-то не буду, тогда надо старьевщику отдать... Это я только сама могу сделать.

Он взял ее руки в свои и поднес к губам.

— Холодные какие, и все еще дрожат... Так сильно испугалась? Если хочешь, можно и остаться здесь. Ты же раньше тут постоянно жила?

— Да, — она приникла к его плечу. — А помнишь, как ты сюда пришел?

— Конечно, помню, — улыбнулся он, целуя ее покрасневшие от слез глаза. Он сам вспомнил ту встречу во всех подробностях, когда вышел из камина в гостиной. Как явился к своей жене после второго побега из Азкабана, как его ввел в заблуждение ее настороженный вид и скованность. И поразившая его в самое сердце ядовитая мысль, что у нее мог быть кто-то другой — не он, и ослепивший его гнев, и грубое вторжение в разум жены... И раскаяние, когда его ревнивые подозрения развеялись, как боггарт, только что собственноручно уничтоженный им. И сладкое примирение — должно быть, именно тогда и именно здесь, на этой самой кровати и был зачат их ребенок, которого сейчас носила Изабелла...

Изабелла позвала Фэрри, которая после появления в комнате Рабастана незаметно исчезла. Служанка вошла, вытирая ручки полотенцем и улыбаясь всем своим морщинистым личиком.

— Слава Мерлину, с вами теперь все хорошо, мисс Изабелла... Фэрри выстирала шторы. Что-нибудь еще от Фэрри потребуется?

— Фэрри, ты можешь идти домой. Пусть Корки принесет нам сюда индейку, ту, которую я вчера купила, яблоки, айву, масло и хлеб... Соль и перец здесь у меня должны быть, чай и кофе тоже. Еще печенья пусть возьмет, и сыру, и ветчины. Ах да, еще клюкву и апельсин.

Эльфийка, поклонившись, направилась к дверям. Рабастан поднялся и вышел следом за ней.

— Что она видела? Ты успела заметить?

— Да, сэр, — в зеленых глазах Фэрри блеснули слезы. — Чего может бояться мать больше всего? Смерти своего дитя...

— Мерлин... — прошептал Рабастан.

Вернувшись в комнату, он опустился на колени рядом с женой, и прижался лицом к ее животу.

— Мой... мой малыш... — тихо сказал он. И ощутил, как, словно в ответ на звук его голоса, ребенок пошевелился. Это было такое странное и необычное чувство, что Басти с трудом перевел дыхание, проглотив подступивший к горлу комок. Он отчетливо понял, что даст разрезать себя на куски, пытать Круциатусом до смерти, снова пойдет в Азкабан с дементорами — лишь бы с этим маленьким живым существом, которое уже слышит его и отзывается на его прикосновения, не случилось ничего плохого...

— Не бойся ничего, Изабел... Все будет хорошо.

— Басти... — Изабелла гладила его по голове, по лицу, перебирала в пальцах пряди волос. — Почему в Хогвартсе учат только Ридикулус? На уроках я легко с боггартами справлялась, и даже потом, когда жила одна... Они у меня пару раз заводились. Но не всякий страх можно сделать смешным...

— Это у Дамблдора надо было спросить, почему так, — пожал он плечами. — Я тебя научу потом, что с ними делать. А у вас дома боггарты не водятся?

— Вообще-то нет, кажется. Хотя я помню, как-то — я еще маленькая была — мама ужасно испугалась, выбежала из комнаты в слезах... Хорошо, что папа дома был. Он с ним что-то сделал, только, кажется, тоже не Ридикулус, а что-то другое...

Изабелла впервые задумалась — может быть, боггарт мамы похож на то, что видела она? А может быть, вообще у всех мам боггарты схожи?

— А какой боггарт у тебя, Басти? — шепотом спросила она.

— Дементор. Кто в Азкабане сидел — тот никогда их не забудет.

Она вздрогнула, представив себе, каково это — когда годами мерещится самое страшное... Да нет, она бы там так долго не протянула.

На кухне раздался шум, как будто упала табуретка. Изабелла поняла, что это Корки принес то, что она просила. Из деликатности эльф не заглянул в спальню хозяйки, но таким образом дал понять, что выполнил ее поручение. Она поспешила в кухню — успела до того, как Корки снова исчез — и велела принести еще связанный ею шарф и положить его на полку в прихожей.

— Басти, пойдем со мной, я буду готовить ужин, — позвала она, заглянув в комнату.

На кухне Изабелла вымыла тушку индейки, намазала ее маслом, натерла солью и перцем, и начала резать крупными кусками яблоки и айву — потом уже нафаршированную птицу, скрепив в месте разреза зубочистками, положила на противень и поставила в духовку. Вскоре по кухне поплыл аромат жареного мяса и печеных яблок. Басти тем временем отщипывал от корочки хлеба по кусочку и отправлял в рот. Изабелла, заметив это, нарезала сыр и ветчину, и, пододвинув блюдо к проголодавшемуся мужу, начала готовить соус для индейки. Глядя на жену, Рабастан усмехнулся:

— Я почему-то раньше думал, что ты готовить не умеешь...

Она засмеялась:

— Мы с тобой женаты полтора года, и ты до сих пор не знал, умеет ли твоя жена готовить? — и вздохнула, оборвав смех: — Да, как-то у нас все странно...

Он смутился:

— Ну, просто я никогда не видел тебя за этим занятием...

— Меня мама всему научила.

— Изабел, а твой отец ведь намного старше мамы?

— На одиннадцать лет, — кивнула она.

— А как получилось, что они поженились? Тоже по договору?

— Нет, — улыбнулась Изабелла. — Папа дружил со старшим братом маминой школьной подруги. У них дома они и познакомились, когда мама уже школу закончила. И очень скоро поженились. Бабушка тогда умерла уже, мама у них с дедушкой была единственным ребенком, и к тому же поздним. А мама в молодости такая красавица была...

— Она и сейчас красивая, — заметил Басти.

— Да, и сейчас тоже, конечно, но тогда...

— А я еще думал, что у тебя родители очень строгие. Ну, все-таки эта помолвка — сейчас мало кто так делает...

— Нет, — покачала головой Изабелла. — Я даже не помню, чтобы мне что-то запрещали. И кажется, даже не наказывали... Хотя... — вспомнила она, — Троя, брата моего младшего, отец как-то даже выпорол.

— Неужели? А за что?

— Трой еще в Хогвартс не поступил, а связался с какой-то компанией из Лютного. Мы ведь недалеко оттуда живем. Там все были старше его, ну и... в общем, они воровали. И Трой однажды попался — в кондитерской Шугарплама. Не то чтобы дома ему запрещали конфеты есть — нет, бери сколько хочешь, и друзей можешь угостить... Ему просто нравился риск, как я сейчас понимаю. Его продавец домой привел — что было! Мама плакала, папа ругался — я его таким больше никогда и не видела, — она прижала пальцы к щекам, как делала всегда в волнении или в замешательстве. — Но больше такого не повторялось, да и брат скоро в Хогвартс уехал, слава Мерлину... А меня и Мораг папа никогда пальцем не тронул, ну а мама — тем более...

— А у нас, — Басти, с интересом слушавшему жену, тоже захотелось рассказать ей о своих родителях, — мама была строгая. Нет, она нас с Руди не била, но как-то умела нагнать страху, — он усмехнулся. — Мама до замужества преподавала нумерологию в Шармбатоне — ты, наверное, помнишь? Она была родом из Голландии, и на два года старше отца... А вот он, наоборот, с нами был мягким — может, это даже странно. Отец же был судьей Визенгамота...

— Я так сразу и подумала, что у тебя мама строгая, а отец — нет, — кивнула Изабелла. — Правда, я их и видела-то всего пару раз, когда они к нам в гости приходили, и во время помолвки... Помнишь, как ты от меня отворачивался?

Оба засмеялись.

— Да я там чувствовал себя — дурак дураком... Девчонка какая-то маленькая рядом сидит, глазами хлопает... А мне вообще не до того было... Сейчас бы я отцу спасибо сказал — только нет его... И мамы нет.

Он помрачнел и через некоторое время продолжал:

— Отец даже Беллу жалел, он говорил, что то, что с ней случилось — не в силах человеческих это предвидеть и воспрепятствовать этому. Говорил, бывает, когда жизнь ломается напополам, и не склеишь, и ничего тут не поделаешь. Не зависит это от воли человека. Руди, кстати, такой же, как отец — он понял и простил... Я бы, наверное, не смог...

Изабелла пристально взглянула на него, но ничего не сказала, лишь вздохнула про себя: "Ох, эта его ревность... Если бы я не была беременна и если бы мы не жили вместе постоянно, он бы наверняка сейчас изводил и себя, и меня подозрениями. И ничего с этим не поделаешь, такой уж он есть — да еще у брата так семейная жизнь сложилась..." Взяв кастрюльку с почти готовым клюквенным соусом, она поставила ее на огонь и снова села за стол.

— А твой отец Темного Лорда хорошо знал? — спросила она после недолгого молчания.

— Да, конечно. Они ведь учились вместе, и потом дружили... Когда Повелитель исчез, я слышал, как отец говорил маме, что Том — его ведь на самом деле Том зовут, хотя мало кто это знает, и ты лучше не распространяйся — в последнее время был вроде как немного не в себе... Ладно, не будем об этом...

— Не будем, — согласилась она и, помешав закипевший соус в кастрюльке, убавила огонь и достала из буфета початую бутылку бренди. Через некоторое время, добавив немного бренди в соус и дождавшись, пока варево снова закипит, сняла его с плиты.

"Темный Лорд когда-то учился в Хогвартсе, его звали Том — директор Дамблдор это знал, он же сам его и учил... А почему он никому никогда не говорил об этом?" — думала она, заглядывая в духовку, проверяя, готова ли индейка. Когда Изабелла была маленькой, ей казалось, что Тот-Кого-Нельзя-Называть — вообще не человек, а злой дух, непонятно откуда взявшийся. Кажется, только директор Хогвартса, представлявшийся девочке, видевшей его лишь на фотографиях в газетах, кем-то вроде маггловского Санта-Клауса, называл великого темного волшебника Лорд Волдеморт — к вящему трепету и восхищению своих восторженных поклонников (впрочем, родители Изабеллы никогда к ним не относились, держась в стороне от крайних политических течений). Но это имя тоже было каким-то нечеловеческим и только усиливало страх.

Конечно, став старше, Изабелла во многом разобралась сама. Но теперь ей кое-что казалось очень странным — если профессор Дамблдор хотел, чтобы люди не вставали на сторону Темного Лорда и не боялись бороться с ним — то разве не лучше было рассказать правду о нем? Что он сильный волшебник, но тем не менее, такой же человек, как и все, а не дух и не злое божество.

Индейка была почти совсем готова, но следовало еще немного подержать ее в духовке.

— Басти, — вспомнила она, — ты ведь этого у меня не видел. Пойдем, покажу...

Она поманила его за собой. Отворив дверь в мастерскую, куда она сегодня еще не заглядывала, Изабелла показала на стену с прикрепленными к ней рисунками.

— Вот, смотри — это мама с Троем, — кивнула она на портрет молодой белокурой женщины, и маленького, тоже белокурого, мальчика, обнимавшего ее за шею. — Ей здесь, наверное, столько же лет, сколько сейчас мне. Или даже меньше...

— А я видел, мне такую картину Цисси показывала. Ее же Абраксас купил, она и сейчас в Малфой-мэноре висит, в малой столовой, — улыбнулся он.

— Я знаю, что висит... А вот папа, вот Трой, вот Мораг, — она водила его вдоль стены, показывая другие рисунки. — Вот это Китти, узнаешь? А вот это я на третьем курсе нарисовала...

С рисунка на Басти смотрел он сам, только моложе на пятнадцать лет. Еще без седины в волосах, без морщин на лбу и около рта. Непримиримо и зло сверкают серые глаза, зубы оскалены. Уже в азкабанской робе, руки в кандалах, по бокам клубится что-то черное... Ах да, это же дементоры — их очень трудно изобразить достоверно — особенно, если ни разу не видел их живьем.

Когда им четверым вынесли приговор, они с Рудольфусом отказались от последнего слова. Белла сказала все, добавлять что-либо к ее речи смысла не было. Барти все еще пытался что-то доказать этому истукану Краучу, но безуспешно.

И уже на выходе из зала, подталкиваемый с двух сторон дементорами, Рабастан обернулся и поймал взгляд Грюма — убийцы Розье и Уилкиса. Ненависть всколыхнула душу, выдернув его из прострации, в которой Басти пребывал в тот день с самого утра, с тех пор, как их доставили в Визенгамот. Он впервые заметил, что один глаз Грюма закрыт черной повязкой. "Кто это его так? Вот молодец!" — злорадно подумал Басти. В этот момент рядом сверкнула вспышка фотокамеры.

— Ты по фотографии в газете рисовала? — враз охрипшим голосом спросил он.

— Ну да, — кивнула жена. — Я тогда в библиотеке все вечера просиживала, читала все, что можно было найти о прошлой войне. Я же тебе рассказывала, мне еще Фрэнк Уилкис давал почитать книгу, там были собраны статьи и речи Темного Лорда... Про рисунки только не говорила, как-то к слову не пришлось — а ты в прошлый раз так быстро отсюда ушел...

— И что же ты обо мне думала тогда?

Она помедлила с ответом. А он ждал — почему-то именно сейчас ему захотелось услышать правдивый ответ, пусть даже она скажет, что в то время считала его чудовищем. Так получилось, что за все время, прошедшее после свадьбы, они мало говорили о его прошлом, оба избегали и как будто боялись таких разговоров.

— Я не знала, что о тебе думать... Ты меня и отталкивал, и чем-то притягивал. Мне хотелось понять. Понять, какой ты на самом деле. И что это вообще было... Хотя, если бы меня не начали в школе попрекать и изводить из-за тебя, может быть, я бы и не стала ничего выяснять... Странно, да? Или не странно. Мама сказала, что это, видимо, судьба — когда я пришла к ним и объявила, что выхожу за тебя замуж...

— Может, и так, Изабел... Может, и судьба, — он взял ее лицо в ладони и приблизился так, что ее глаза оказались прямо напротив его глаз. Она не отвела взгляда, только едва заметно кивнула.

Он обратил внимание еще на два портрета — брата и невестки, тоже, как видно, срисованные из газеты, но стилизованные под средневековые изображения. Белла мало изменилась с тех пор — с удивлением отметил он про себя: ее гордую красоту даже Азкабан не отнял, и вообще, кажется, ее — одну из всех — тюрьма сделала еще сильнее, чем раньше. Хотя, может быть, и Белла прячет в глубине сердца тайную горечь.

Руди, еще молодой, но такой усталый и печальный — любимый старший брат, знавший все секреты маленького Басти, учивший его летать на метле, а позднее — обращаться с волшебной палочкой и с кинжалом.

Он с навернувшимися на глаза слезами вспомнил комнату Рудольфуса в родительском доме — на стенах японские гравюры, изображающие самураев, на столе мраморное пресс-папье — бюст Марка Аврелия (1) — и старинная книга in-quarto (2) с его же профилем на обложке. Рабастан как-то открыл ее наугад и наткнулся на поразившую его фразу: "Самый презренный вид малодушия — это жалость к самому себе". Басти, в отличие от старшего брата, отнюдь не склонный к отвлеченным материям, все же эти слова запомнил, и вообще проникся уважением к философу на троне, которого так почитал Рудольфус.

Изабелла тронула его за плечо, тем самым оторвав от воспоминаний.

— Басти... — нерешительно сказала она, — пойдем, все готово.

На кухне Изабелла вытащила из духовки противень с индейкой, зажаренной до румяной корочки и благоухающей яблоками и айвой, накрыла на стол и спросила:

— Хочешь бренди? У меня есть, — и улыбнулась, когда он кивнул, достала бутылку и рюмку.

Тихий вечер незаметно перешел в ночь. Когда часы пробили полночь, Изабелла сказала, что день рождения Басти уже наступил, и подарила ему шарф.

Утром она, провожая мужа, повязала свой подарок ему на шею.

— Давай я тебя домой провожу, — предложил он, улыбаясь и целуя ее.

— Нет, мне все-таки нужно вещи разобрать, — отказалась Изабелла.

Тогда Басти обошел всю квартиру в поисках боггартов или еще какой-нибудь неприятной нечисти, и только после этого, ничего не найдя, ушел.

Изабелле ничто не помешало закончить начатое, и к обеду в прихожей уже стояли два доверху заполненных сундука, а также большая сумка с одеждой и обувью, предназначенной в лавку старьевщика. Уменьшать все это чарами она не стала — некоторым вещам это могло повредить — поэтому оставила, как есть, и отправилась домой. Завтра утром уже должны были вернуться родители.

Примечание:

(1) Марк Аврелий — римский император и философ, представитель традиции стоицизма. Цитата далее принадлежит ему.

(2) Формат in-quarto — книжный формат, когда размер страницы составляет четверть типографского листа.

Приближался Йоль — в доме готовились к празднованию, украшали комнаты ветками омелы, венками из падуба, можжевельника и плюща, посреди гостиной поставили елку. Изабелла принесла из кладовки коробки с разноцветными шарами, символами Солнца и Луны, игрушками в виде рогов изобилия и виноградных гроздей, хрустальных лебедей, крошечных кукольных фей, машущих крылышками, издавая нежный мелодичный перезвон... Наряжать дерево она собиралась завтра, в канун праздника, вместе с сестрой, которая сегодня вечером должна была приехать из Хогвартса на зимние каникулы.

Хлопнула входная дверь, послышались мамины торопливые шаги, потом оживленные голоса. Изабелла тоже вышла в прихожую — Мораг, вошедшая вместе с отцом, встретившим ее на Кингс-Кросс, обнималась с мамой. Увидев старшую сестру, она бросилась к ней, расцеловала в обе щеки, потом, радостно взвизгнув, наклонилась и поцеловала в выпирающий под платьем живот.

Изабелла гладила сестру по рыжим кудрям, по лицу, вглядывалась в глаза с тревогой и нежностью — пока Мораг была в школе, Изабеллу все время одолевало неясное беспокойство за нее, словно бы предчувствие каких-то грозных событий, которые затронут Хогвартс...

— Ты бледная, — мягко заметила она. — Все в порядке?

Мораг слегка качнула головой, но быстро прижала палец к губам, как бы говоря — не сейчас... Изабелла поняла и решила отложить расспросы на потом. Впрочем, ни за ужином, ни после, когда вся семья собралась в гостиной, Мораг не рассказала о школьной жизни ничего такого, что испугало бы родителей и сестру. Да и разговор в основном шел о свадьбе брата, родители рассказывали о поездке, Мораг с любопытством рассматривала фотографии, восхищалась экзотической красотой и нарядом невесты, гладя уютно устроившуюся у нее на коленях Мими. Серый и белый котята бегали друг за другом по всем комнатам, лазили по шторам, а потом, устав от возни, растянулись на ковре перед камином. Третьего котенка, светло-серого с белым пятнышком, еще в октябре взяла одна из маминых приятельниц.

Когда Изабелла уже укладывалась спать, в комнату проскользнула Мораг в пижаме. Скинув тапочки, она забралась на кровать и зашептала, наклонившись к сестре:

— Луну Лавгуд сегодня забрали прямо из поезда и куда-то увели...

— Что ты говоришь? Кто? Куда? — испугалась Изабелла.

— Не знаю. Луна вообще сидела не с нами, а с гриффиндорцами. Вдруг поезд остановился, и вошли трое... в черных мантиях. Они прошлись по всему вагону, явно кого-то искали, потом направились в следующий вагон... А когда поезд тронулся, прибежала Парвати Патил — сестра нашей Падмы — и рассказала, что они забрали Луну. Один из них сказал ей: "Не бойтесь, мисс Лавгуд, вам не причинят вреда. Но вы должны последовать за нами".

— А как они выглядели?

Мораг пожала плечами.

— Один с седыми волосами, но не старый, другой — здоровый такой, широкоплечий, лысоватый и с усиками... А третьего я не разглядела. Но это не Рабастан, — ответила она на невысказанный вопрос сестры.

"Двое — похоже, Трэверс и Селвин", — подумала Изабелла.

— Куда они ее увели? И почему? — растерянно спросила Мораг. — Ты что-нибудь понимаешь?

Изабелла в полном недоумении покачала головой.

— Падма думает — может, это как-то связано с кражей меча Гриффиндора, — задумчиво произнесла сестра, — но ведь с ней были Лонгботтом и Уизли, однако их не забрали, даже не сказали им ничего... И в Министерстве они были вместе... Невилл потом тоже пришел в наш вагон, и я слышала, как он говорил Майклу, что Луну посадят в Азкабан. Или будут пытать, а потом убьют...

Мораг всхлипнула и уткнулась в подушку. Она никогда не дружила с Луной Лавгуд — да у этой странной девочки и не было друзей на факультете — но ее похищение какими-то незнакомцами, которые неизвестно что с ней сделают, напугало Мораг...

— Подожди, дорогая... — Изабелла погладила сестру по голове. — Как-то все это странно и в голове не укладывается... Если бы это был арест, то за ней пришли бы авроры. Так что в Азкабан ее не посадят. Кража меча тут, скорее всего, ни при чем. И про Поттера она ничего не знает — ты мне писала, что всех, кто близко общался с ним, уже проверяли с веритасерумом — значит, и ее тоже? Может, это какая-то ошибка? А этих людей, которые за ней приходили, я, наверное, знаю... Вот придет Басти, давай у него спросим?

— А он придет? — Мораг подняла голову от подушки.

— Конечно, придет, — кивнула Изабелла. — Только я не знаю, когда... Может быть, у него не получится в самый день праздника... А что еще в школе делается? Ты писала, что прогулки в Хогсмид вам все-таки разрешили. Ну а как же дементоры на выходе?

— Они нас не трогают, но проходить мимо них очень неприятно, — Мораг поежилась. — А в Хогсмиде теперь совсем не так, как раньше. Полным-полно людей Темного Лорда — только не таких, как Басти или мистер Малфой, а попроще, кажется, они не из Ближнего круга. И еще егеря — вот этих я боюсь, многие из них на бандитов больше похожи... Да и оборотни там встречаются. "Три Метлы" закрыты, говорят, мадам Розмерта куда-то уехала... Мы ходим к мадам Паддифут. Можно еще в "Кабанью голову", но мне там не нравится — грязно, и прямо в зале наркотическими зельями торгуют, и приворотными тоже, и еще какой-то дрянью... Джинни Уизли в Хогсмид не пускают, она мадам Кэрроу нагрубила. И Невилл Лонгботтом с ней все время спорит на уроках, говорит, что магглы — замечательные, умные и трудолюбивые. Мадам Кэрроу злится, как-то раз даже запустила в него какое-то заклятие, от которого Невилл дергался, и у него кровь из носу пошла. Все думают, что это невербальный Круциатус, — Мораг понизила голос до шепота. — А ведь Круциатус — непростительное заклятие, за него же в Азкабан можно сесть? Я ничего не понимаю, Изабел. И говорят, что со второго семестра все-таки введут телесные наказания...

— О, Мерлин... — ужаснулась Изабелла. — Мораг, пожалуйста, будь осторожна с ними...

— Да я-то осторожна, — грустно усмехнулась сестра. — Я не боюсь Кэрроу, просто спорить с ними глупо. И Невилл — откуда он вообще знает, какие они — магглы? Он с бабушкой в ее имении всю жизнь прожил. А магглы разные бывают... Вот родители Мэри Чамберс, к примеру, очень славные. А Пэнси Паркинсон рассказывала, когда она с родителями на юге Франции в позапрошлом году была, то забрела в Марселе в маггловский квартал, и к ней трое пьяных магглов пристали. Хорошо, что у Пэнси палочка была с собой. Она говорила, что если бы это было в Англии, то мистеру Паркинсону пришлось бы большой штраф заплатить, и это в лучшем случае, а там обошлось, они все объяснили в тамошнем Аврорате...

— Да, в Англии с этим строже, — кивнула Изабелла. — Ну а как у тебя с Майклом?

— Мы сначала помирились, а потом снова поссорились. Майкл теперь все время с гриффиндорцами... Отряд Дамблдора же снова собирается, как на пятом курсе. Надписи на стенах по ночам пишут, листовки разбрасывают, навозные бомбы подкидывают под двери Кэрроу... И Майкл, наверное, с ними... Ой! — она испуганно прикрыла ладонью рот, — Изабел... Ты ведь никому не скажешь?

— Конечно, не скажу, — успокоила ее Изабелла. — И мужу тоже не скажу, если ты его имела в виду.

— Изабел, а может быть такое, что Луна была в Отряде Дамблдора, и за это ее забрали?

— Да ну, глупости... Во-первых, почему тогда ее одну, а не ту же Джинни Уизли, которая и в Министерстве была, и к тому же девушка Поттера?

— Джинни говорит, что они с Гарри расстались.

— Не факт, что на самом деле это так, — возразила Изабелла. — Во-вторых, никому эти детские игры в тайное общество не опасны, только самим же будет хуже, если попадутся... На месте Кэрроу я бы вообще не обращала на них такого внимания, они как раз все усугубляют.

— И почему именно их в школу назначили? — недоумевала Мораг.

— Тут Темного Лорда понять можно — сильные маги ему сейчас нужны для войны, а в школу можно кого и похуже, на время... Вас только жалко — неужели правда телесные наказания введут? Да еще дементоры рядом — как будто не в школе, а в тюрьме... А если Алекто кидается Круцио в учеников — то это уже совсем никуда не годится.

— У нас дементоры вокруг школы уже были, на третьем курсе, — напомнила Мораг. — И мадам Амбридж со своим пером — не сказала бы, что это намного лучше Круцио.

— Тоже верно... — вздохнула Изабелла. — А из-за чего вы с Майклом поссорились?

— Он меня уговаривал вступить в Отряд Дамблдора. Говорил, что я могу стать светлой волшебницей, если перейду на правильную сторону, как Сириус Блэк, — она грустно улыбнулась. — А я ему сказала, что от сестры и родителей никогда не откажусь, пусть и не мечтает. И вообще, не хочу с ними связываться — вдруг я сделаю или скажу что-нибудь не так, и они меня на всю жизнь изуродуют, как Мариэтту Эджком — она училась курсом старше нас... Нет уж, спасибо.

— А что с ней такое? Ты мне не говорила, — насторожилась Изабелла.

— Разве не говорила? — удивилась Мораг. — Это же было в том году, когда они стали собираться тайно, чтобы учиться защитной магии. Потом их раскрыли, а Дамблдора уволили, и директором стала Амбридж. Так вот, у Мариэтты тогда появились жуткие прыщи на щеках и на носу, и они складывались в слово "ябеда". Представляешь, какой ужас? Падма Патил сказала, что это потому, что Эджком их выдала. А сама Мариэтта ничего не помнила, она даже говорить не могла какое-то время — язык отнялся. Ей память вернули только летом, в Мунго. Она потом рассказала все Чжоу Чанг, своей подруге, которая тоже была в Отряде. Чжоу возмущалась и говорила, что Грейнджер за это надо руки оторвать, что она обязана была предупредить, тогда Мариэтта просто сразу не стала бы ходить на эти занятия...

Изабелла перебила сестру:

— А это точно Грейнджер на нее порчу навела?

— Да больше некому, Уизли и Поттер на такое не способны, а Грейнджер — отличница, и по чарам лучшая на курсе. К тому же это была ее идея, с пергаментом, на котором они все расписались...

Мораг села на кровати, закрутила волосы узлом на затылке, потом снова легла и продолжала:

— Мариэтте ее мама все время говорила, чтобы она подальше от затей Дамблдора держалась... Ну вот, а потом случилось это сражение в Министерстве, Темный Лорд вернулся, и всем как-то не до того стало. Мариэтта и Чжоу тогда были на шестом курсе, и после каникул у нее прыщи только чуть побледнели, но не исчезли. Она одно время в шапочке ходила, которая почти все лицо закрывает. Их даже через толстый слой крема видно, просто ужас... — Мораг фыркнула, как рассерженная кошка. — Но почему же ты про эту историю не знаешь? Неужели я тебе не рассказала?

— Конечно, не рассказала, — ответила Изабелла. — Ведь если это был девяносто шестой год, то я тогда жила не здесь, и с тобой мы увиделись только на летних каникулах. А я тем летом как раз только что замуж вышла, и мужа сразу в Азкабан посадили, да и все разговоры, когда ты из школы приехала, были только об одном — о Темном Лорде и о пророчестве.

— Ах да, точно... Ну вот, Мариэтта уже школу закончила, а в сентябре приезжала вместе со всеми сдавать ТРИТОНы, так у нее до сих пор не прошло...

Изабелла была потрясена.

— Это ужасно. Тем более, для девочки...

— Да, — печально кивнула Мораг, — и говорит, не поддаются ни косметическим зельям, ни медицинским (1). И в Мунго не помогли, говорят, неизвестно, что за комбинация чар применена. К тому же не факт, что Грейнджер не сделала какую-нибудь ошибку.

— То есть, уже почти два года проклятие держится... Подожди, ты еще сказала, что Мариэтта все забыла, и только потом ей память вернули?

— Ну, ее и Поттера в кабинет директора вызывали, когда пришли из Аврората за Дамблдором. Дамблдор тогда сбежал, и перед этим, видно, память Мариэтте стер, или сильный Конфундус наложил (2)...

— Вот как... А что Майкл об этом говорит?

— Он говорит, что это, конечно, жестоко, но так Мариэтте и надо, — она помолчала. — Знаешь, Изабел... вот я Майкла, наверное, люблю... Не смейся, пожалуйста.

— Я и не думала смеяться, — заверила сестру Изабелла.

— Да... Но мы с ним настолько по-разному на все смотрим... И что у нас с ним может быть? Ничего, наверное, — Мораг горько, как-то совсем по-взрослому, вздохнула.

Изабелла обняла сестру:

— Не грусти... Или у тебя это пройдет, или Майкл со временем поумнеет, перестанет быть таким нетерпимым и прямолинейным. Если это действительно твое — то так или иначе, все как-нибудь устроится, а если нет — то нет, значит, будет что-то другое, то, что тебе действительно нужно. Я верю в судьбу, — она улыбнулась, но тут же снова посерьезнела и пристально поглядела на Мораг. — Только не вступай ни в какие тайные общества, держись от всего этого подальше... Прошу тебя.

Сестра, едва заметно кивнув, шмыгнула носом и прижалась к плечу Изабеллы.

— Ох, что-то у меня глаза закрываются уже...

— Ладно, Мораг, давай спать... Ты к себе пойдешь или у меня останешься? Помнишь, как ты маленькая приходила ко мне, да еще притаскивала свою куклу, и уговаривала, чтобы я вам песенку спела?

— Помню, — сонно улыбнулась сестра. Изабелла погасила лампу возле кровати, оставив лишь ночник, розоватый свет которого создавал уютный полумрак.

Примечания:

(1) Дж.К.Роулинг в интервью сказала, что следы от прыщей, наведенных проклятием Гермионы, у Мариэтты остались навсегда.

(2) На самом деле изменил память Мариэтты не Дамблдор, а Кингсли, но Мораг этого не знает.

Наутро мама послала Мораг в бакалейную лавку — миссис МакДугалл принялась за приготовление печенья и обнаружила, что в доме почти не осталось ванили и сахарной пудры.

Изабелла решила составить сестре компанию и прогуляться. На улице она, проходя мимо продавца газет, бросила взгляд на его товар, и с изумлением увидела свежий номер "Придиры" с портретом Гарри Поттера, только теперь под ней был напечатан не призыв помогать Избранному, а надпись крупными буквами "Нежелательное лицо № 1".

Она купила журнал, и показала Мораг:

— Смотри. Вот в чем дело. Потому и забрали Луну — чтобы на Лавгуда повлиять. Он же раньше печатал статьи в поддержку Поттера.

— Точно! — Мораг пролистала журнал. — Может быть, Луна после каникул вернется? Раз ее отец сделал то, что от него хотели? Ох, хоть бы ее отпустили...

Дома Изабелла и Мораг наряжали елку, хлопотали вместе с мамой на кухне, а потом, оставшись одни, когда мистер МакДугалл с женой отправились в Министерство на традиционный рождественский прием — который в этом году все-таки решили провести, хотя и куда скромнее, чем в прежние времена — украшали красными, белыми и зелеными лентами Йольское полено, чтобы в полночь торжественно сжечь его в камине.

Рабастан не пришел ни в этот день, ни в следующий. Праздничное оживление, радость от подарков и ожидание чуда, с детства связанное с Йолем у обеих сестер, к вечеру развеялось, сменившись грустью и беспокойством. Мораг погрузилась в тревожные размышления, о чем свидетельствовала морщинка на лбу, и постоянное накручивание локона на палец. Изабелла, печальная и подавленная, время от времени поглядывала на свой зеркальный медальон, но не решалась позвать мужа. Нарцисса, навестившая ее в ноябре, рассказала ей о походе Рабастана с Фенриром Грэйбеком по Уичвудскому лесу, да и сама Изабелла видела у мужа недавно заживший шрам от глубокой раны. Она также заметила, что в последнее время он носит под мантией колет из драконьей кожи — и отчетливо поняла, что отвлекать его внимание по пустякам, не зная, чем он в настоящий момент занят — может быть просто опасно.

Немного развлекло их появление Элоизы Миджен, которая заранее договорилась с Мораг, что придет посмотреть на котенка. Девушка была полноватой, застенчивой и от этого немного неловкой, но довольно миловидной, с большими голубыми глазами и бело-розовой, словно фарфоровой кожей лица. Не зря Мораг в письме хвалила салон красоты мадам Забини, где Элоизе помогли не только избавиться от прыщей, но и исправили последствия неумелого применения косметических чар.

Изабелла же каждое утро придирчиво рассматривала в зеркале свой лоб и щеки, опасаясь появления пятен, какие бывают у многих на последних месяцах беременности — но пока их не было. Правда, она и утром, и вечером неукоснительно наносила на лицо крем из набора, подаренного на день рождения Нарциссой — может быть, это помогало.

Элоиза пришла в восторг от белой кошечки и попросила разрешения забрать ее прямо сейчас. После того, как хозяева и гостья выпили чаю с пирожными — правда, Элоиза к сладкому не притрагивалась, а съела лишь апельсин, и чай пила без сливок и без сахара — она, вынув из сумочки уменьшенную корзинку и вернув ей нормальный размер, посадила туда котенка и через камин отправилась домой.

За чаем Элоиза рассказала о смерти Батильды Бэгшот — известного историка магии и автора школьных учебников, по которым в Британии учились уже несколько поколений волшебников. В Годриковой Лощине жила двоюродная бабушка Элоизы, и она написала родственникам, что утром после праздника — кто отмечал Рождество, а кто Йоль, ведь Годрикова Лощина была смешанным поселением — соседи заметили, что в доме Батильды выбиты стекла. Кто-то вспомнил, что уже по крайней мере неделю старушку никто не видел. Вошедшие в дом нашли следы какого-то погрома и труп Батильды в комнате наверху — причем, судя по запаху и по состоянию тела, она скончалась несколько дней назад (1). О том, что за побоище случилось в доме Батильды, выдвигались самые разные предположения — но поскольку это была ночь праздника, никто ничего не видел и не слышал.

Мистер МакДугалл по этому поводу заметил, что хоть о мертвых и не принято говорить плохого, но в книгах покойницы, мягко говоря, многие факты искажены (2). А впрочем, теперь, надо надеяться, будут другие, более адекватные учебники истории, да и с Биннсом наконец-то что-нибудь сделают и найдут нормального преподавателя.

На следующий день после визита Элоизы, когда отец был на работе, а мама отправилась на день рождения своей подруги, появился Рабастан. Радостная улыбка, которой Изабелла встретила мужа, мгновенно сбежала с ее лица — он выглядел настолько мрачным и усталым, что Изабелла и не помнила, когда видела его таким. Она увела его в свою комнату — когда они через некоторое время вышли оттуда, его лицо казалось немного просветлевшим, а она была грустна и встревожена. Он не рассказал ей, что произошло — отделался невнятным: "Поттер опять ушел от Темного Лорда, а о подробностях не спрашивай, незачем тебе такие вещи знать...".

В гостиной Мораг, как только увидела его и поздоровалась, сразу спросила, что с Луной Лавгуд, и где она теперь. Басти хмуро ответил:

— Мисс Лавгуд не в Азкабане, ничего плохого с ней не случится.

— Это же связано с ее отцом, да? Вернее, с его журналом? Но разве Луна виновата? Почему, если на то пошло, не арестовали самого Лавгуда, а похитили его дочь?

— Думаешь, лучше было посадить Лавгуда в Азкабан? — криво усмехнулся он.

Мораг растерялась.

— Я не знаю... Наверное, да, по крайней мере, это было бы справедливее...

— В Азкабане куда хуже, чем там, где сейчас находится мисс Лавгуд. Уж поверь мне, сестренка, я знаю, о чем говорю. Я там сидел, если ты забыла...

— Но как же так? Почему Луна должна страдать из-за того, что пишет ее отец?

— Это было не мое решение. А с Лавгудом пробовали договориться по-хорошему, но не смогли. Он с августа свои статьи печатал, а сейчас уже конец года — это о чем-то говорит? Никто девчонку убивать не собирается. Как только Лавгуд возьмется за ум, ее отпустят.

Мораг показала ему купленный недавно журнал. Рабастан взглянул на обложку и кивнул:

— Ну вот, другое дело...

Изабелла, слушавшая этот разговор с беспокойством, воспользовалась паузой, чтобы сменить тему:

— Басти, а Белла не вернулась?

Беллатрикс еще в конце октября уехала в Европу по каким-то делам и до сих пор не возвращалась.

— Нет, она все еще в отъезде. Мерлин знает, где она и чем занята, но Повелитель не беспокоится — значит, с ней все в порядке.

В комнату заглянула вернувшаяся миссис МакДугалл, поздоровалась с зятем и позвала младшую дочь. Мораг, чувствовавшая себя неловко после разговора о Луне Лавгуд, явно обрадовалась предлогу покинуть гостиную.

— Мораг говорит, что Алекто Кэрроу к ученику невербальный Круциатус применила... Что же это делается, Басти?

— Невербальный Круциатус? — изумился он. — Это что-то новенькое. Даже я впервые о таком слышу. Неужто Алекто его настолько усовершенствовала? — он усмехнулся. — Скорее всего, нет, это что-то другое, возможно, похожего действия... Идиотка она, конечно, — но сейчас больше некого в школу назначить...

После недолгого молчания Изабелла спросила:

— От Руди нет новостей?

— Герр фон Миллер мне написал, что все идет хорошо, он надеется, что к весне Руди будет совсем здоров.

— Слава Мерлину... — вздохнула Изабелла. Она пересела с кресла на диван и положила голову на плечо мужа. Ей хотелось плакать, и даже его присутствие сегодня не успокаивало ее.

— Ты останешься? — спросила она. — Не уйдешь?

— Останусь, — и тут же дернулся, словно от ожога. Взглянул на левую руку. — Нет, Изабел, прости. Я должен идти.

Он встал и направился в прихожую, надел колет и зимнюю мантию и, поцеловав жену, вышел за дверь. Изабелла побежала в свою комнату, упала на кровать и залилась слезами. Тихо вошла Мораг, присела рядом:

— Изабел... Прости, пожалуйста...

— За что тебя простить? — оторвавшись от подушки, удивленно спросила Изабелла.

— Он из-за меня ушел, да? Из-за того, что я о Луне заговорила?

— Глупенькая... Нет, конечно. Его Темный Лорд вызвал.

— Но ты плачешь...

— Просто... у нас каждый раз... Каждая встреча — как последняя, понимаешь?

Мораг обняла сестру и тоже заплакала. Так они и сидели, пока в комнату не вошла мама. Миссис МакДугалл зажгла Люмос и воскликнула:

— Да что же это такое, сидят в темноте и ревут! Девочки, перестаньте... Изабелла, Рабастан ушел? Так быстро? Ты что, с ним поссорилась?

— Нет, его Темный Лорд вызвал.

— А почему тогда плачешь? И ты, Мораг, тоже?

— Да просто так, мам... — Мораг вытирала глаза платком и щурилась от света.

— Жаль, я хотела с Рабастаном поговорить...

— О чем, мама?

— Мэри Хартвик, — Констанция назвала свою старинную школьную подругу, у которой была сегодня в гостях, — дом в деревне получила в наследство. У нее мечта всей жизни — разводить английских бульдогов, а у Лестрейнджей когда-то была лучшая псарня в Магической Британии.

— Мама, — грустно улыбнулась Изабелла, — так ведь сейчас от нее ничего не осталось. Там раньше еще и лошади были, арабские... Басти мне говорил, что когда их с Руди посадили в тюрьму, их отец незадолго до смерти всех собак и лошадей раздал приятелям или продал, остались только те, которые были уже совсем старые, они там жили какое-то время, пока своей смертью не умерли. Он и сам хотел бы снова ими заняться, но сейчас не до того... Можно у Цисси спросить, но у них грэйхаунды, бульдогов они, насколько я знаю, не держат...

— Неужели у Лестрейнджей ничего не осталось? Как жалко, хотя, вообще-то, неудивительно... Но если нельзя купить щенков, то, наверное, какие-нибудь книги, руководство по их разведению в доме есть? Это тоже нужно. Ладно, в следующий раз спрошу. А еще я хотела печь ежевичный пирог, Басти его очень любит...

— Мама, — Изабелла посмотрела на маму смеющимися глазами, — вообще-то я тоже его люблю. Да и Морри... Но мы обойдемся без пирога, правда?

Миссис МакДугалл засмеялась, потом поцеловала Изабеллу в нос, а Мораг — в лоб, и сказала:

— Сделаю я пирог, конечно. Просто жаль, что Басти не будет с нами ужинать.

— Какая отличная из тебя вышла теща, мамуля, — восхитилась Мораг. — Это радует!

— Да, Морри... — задумчиво сказала Констанция, гладя младшую дочь по голове. — Вот и тебя, наверное, скоро замуж отдавать... Так, все, хватит тут сидеть, пойдемте со мной — скоро отец придет.

После ужина Изабелла спросила у отца, как дела у дочки миссис Эджком, работающей в отделе магического транспорта, нашлось ли средство вылечить ее. Мистер МакДугалл покачал головой:

— Они не теряют надежды, но пока все без изменений. А ты знаешь, что с ней произошло?

— Знаю, папа.

— Ну как же так можно было? Куда смотрел Дамблдор? Про Амбридж я не говорю, зря ее в школу назначили... Конечно, Дамблдора тогда отстранили, но ведь потом он вернулся. И даже не предложил помощи. Брэнда хотела к нему обратиться, наплевала на гордость — два раза приезжала в Хогвартс, но Дамблдора там не было, и никто не знал, где он. Да в то время и министр — Скримджер — тоже все хотел поговорить с Дамблдором, в связи с Темным Лордом и обстановкой в стране, и никак не мог его застать, даже слежку за ним устроил, но безуспешно...

МакДугалл помнил, как летом прошлого года Брэнда Эджком зашла к нему в кабинет по какому-то делу, и внезапно, посреди разговора, расплакалась и рассказала о случившемся с дочерью.

— Попадись мне эта тварь, Грейнджер, я ее своими руками задушу... — рыдала Брэнда за столом у мистера МакДугалла, который растерянно гладил ее по голове, по вздрагивающим плечам, поил водой, и в конце концов достал бутылку виски и налил треть стакана. Впрочем, выплакавшись, женщина успокоилась.

Брэнда была немного моложе Троя и когда-то тоже училась на Рэйвенкло. Замуж она вышла поздно, и родила дочку уже на пороге сорокалетия, а муж ее умер, когда Мариэтте еще и десяти не исполнилось. Родителей Брэнды к тому времени тоже не было в живых. Девочка осталась единственным родным человеком у миссис Эджком. Брэнда безумно любила дочку, и очень гордилась ее хорошеньким личиком — сама она красотой и в молодости не отличалась. Одно время Брэнда всерьез боялась, что изуродованная Мариэтта наложит на себя руки — но Мариэтта и сама любила мать, да и подруга, Чжоу Чанг, ее всячески поддерживала. Поэтому ничего непоправимого не произошло, а позднее девушка, видимо, смирилась.

Каникулы пролетели быстро. Прощаясь с сестрой, Изабелла снова просила ее не вступать ни в какие группировки. Мораг пообещала, что будет благоразумно держаться в стороне. Мистер МакДугалл взял школьный сундук дочери, а Мораг — корзинку, в которой сидел серый котенок, и они аппарировали на Кингс-Кросс.

Примечания:

(1) Батильда Бэгшот была мертва к тому времени, как Гарри и Гермиона пришли к ней. Похоже, Темный Лорд, если не сам ее заавадил (смерть могла быть и естественной, Батильда была очень стара), то совершил с мертвым телом какое-то колдовство, чтобы Нагини могла обернуться Батильдой и заманить Гарри в дом. Но вряд ли с момента смерти прошло больше, чем несколько дней — иначе труп в помещении совсем разложился бы.

Радио Ордена Феникса сообщает о смерти Батильды в марте — но вряд ли труп старухи пролежал еще пару месяцев в доме, и никто в деревне не задумался, куда она делась. К тому же в ночь на Рождество в доме дрались Темный Лорд с Нагини против Гарри и Гермионы. Из окон вылетели стекла — соседи должны были что-то заметить.

(2) Я очень скептически отношусь к сведениям, изложенным в Истории магии Батильды Бэгшот.

Волна аппарации по вызову Темного Лорда вынесла Рабастана не в Малфой-мэнор, а в какое-то странное место — вокруг были полуразрушенные двухэтажные кирпичные строения с большими окнами без стекол, трубы и бетонный забор. Он увидел Темного Лорда, бьющегося сразу с тремя, и побежал на помощь к Повелителю. В одного удалось попасть Ступефаем, и тот рухнул на землю, другого сразил сам Темный Лорд, а третий отступил и исчез в здании, напоминавшем большой сарай. Басти торопливо, но соблюдая определенный ритм, несколько раз постучал волшебной палочкой по серебряному браслету на левой руке, созывая свой отряд (1), и кинулся вдогонку за только что скрывшимся противником.

В помещении шел бой. Рабастан видел мечущихся по сторонам людей — свои были в черном или в зеленом, враги — в бордовых аврорских мантиях или в маггловской одежде. Мелькали зеленые и красные вспышки, слышались крики и грохот — какие-то железные конструкции разлетались вдребезги. Стараясь не попасть в своих, он посылал зеленые лучи Авада Кедавра в движущиеся мишени. Один упал, второй, третий... Мерлин, сколько же их тут!

Наконец, им удалось оттеснить повстанцев к противоположной стене, где те и сосредоточились, выставив перед собой груды железа и кирпича — и в это мгновение сверху раздался звук, какой бывает, когда сыплются камни в горах. Рабастан успел заметить, как упали несколько человек, и раньше, чем понял, что это, взмахнул палочкой и крикнул "Протего!" Но все равно немного опоздал — едва не упал от сильного толчка в грудь, и несколько секунд не мог вдохнуть, легкие как будто сдавило каменной плитой. К счастью, Трэверс и Дэннис Долохов вовремя сориентировались и сумели поставить щит, обезопасив себя и находящихся рядом, а Джагсон удержал Рабастана от падения.

Когда Басти смог дышать, он поднял голову и увидел в окне под потолком человека в клетчатой одежде, стреляющего по ним из маггловского оружия, но не одиночными выстрелами, а непрерывно извергая огонь и дым. Достать его заклятием не удавалось, стрелок в окне ловко отклонялся в сторону, не прекращая пальбы, причем иногда он попадал и по своим. И было в стрелявшем что-то странное... Что-то совершенно чужое — может быть, сноровка, с которой он управлялся с маггловским оружием, а может быть, хладнокровие и полная отрешенность — словно он был неживым.

Человек в окне исчез, и бой возобновился. К Темному Лорду прибывали все новые и новые бойцы, а вот у противников, похоже, силы иссякли.

Рабастан видел, как какой-то совсем молодой светловолосый парень срывающимся голосом выкрикнул: "Сектумсемпра!", направив палочку на аврора, который только что едва не попал в него Авадой. Кровь хлынула фонтаном — насколько Басти разбирался в ранениях, это было смертельным, похоже, разрезана сонная артерия — и тот упал прямо на мальчишку, сразившего его. Джагсону удалось обездвижить высокого лысого мужчину в бордовой мантии, который тут явно был главным. Двоих, ринувшихся ему на помощь, настигли заклятия, посланные егерями.

И тут как будто ветром подхватило и снесло крышу здания. В облаке дыма и пыли, словно черный вихрь, возникли очертания человеческой фигуры и послышался высокий, холодный голос Темного Лорда, перекрывающий чудовищный грохот.

Вскоре отряд сопротивления оказался разбит наголову. Жалкие его остатки можно было не принимать в расчет — те, кто уцелел, по одному выбирались через дверь в противоположной стене наружу и, судя по характерным хлопкам, аппарировали. Поле боя осталось за Упивающимися смертью, хотя и не без потерь. Человек пятнадцать было ранено. Опасения внушало состояние Уоррингтона, Уилкиса и Пьюси — этот получил пулю в голову — остальные отделались более или менее легкими повреждениями. Уоррингтон-старший — он и вызвал Повелителя, когда понял, что их заманили в ловушку, причем противников раза в три больше, чем людей Темного Лорда — был убит. Булстроуд, которого летом удалось вытащить почти с того света и поставить на ноги после страшного ранения, на этот раз не ушел от своей гибели. Как и еще пятеро, не входивших в Ближний круг, имен которых Рабастан сейчас не мог припомнить.

В светловолосом юнце, убившем противника Сектумсемпрой, Рабастан, к своему немалому удивлению, узнал Драко Малфоя. Он протиснулся сквозь толпу и заметил, что мальчишка бледен и весь дрожит, а его мантия в крови убитого — и еще в каких-то подозрительных пятнах. Похоже, Драко только что вырвало — чудо, что в обморок не свалился. Басти положил руку на плечо Драко и дал глотнуть огневиски. Юный Малфой жадно припал к горлу фляжки, закашлялся, но дрожь его бить перестала. Он благодарно посмотрел на дядю, а Рабастан, очистив его мантию, невесело усмехнулся:

— В первый раз всегда так...

Стоявшие рядом с Драко Винсент Крэбб и Грегори Гойл, услышав это, недоверчиво переглянулись. Парни заменили своих отцов в рядах Темного Лорда — Гойл-старший недавно нелепо погиб в Лютном переулке, а папаша Крэбб получил неизлечимую травму еще во время достопамятной операции в Отделе тайн (2). Для них эта стычка тоже была боевым крещением, но ни тот, ни другой не выказывали признаков нервного расстройства. Ну да, у этих ребят, конечно, нервы покрепче... Придет время, и у Драко сердце покроется твердой, как шкура дракона, корой... А пока — мальчишка даже ненавидеть по-настоящему еще не научился.

Драко покраснел, потом побледнел. Рабастан знал, что первым заданием, которое Драко получил от Темного Лорда, было убийство Дамблдора. Но он не справился, чем только дал Повелителю лишний повод презирать как Драко, так и его отца. Рабастан также видел, как болезненно Драко воспринимает любые нападки на Люциуса и как страстно желает отличиться и вернуть своей семье прежнее положение. Он надеется, что Малфои снова будут по правую руку от Темного Лорда, сменившего гнев на милость. Вот только Повелитель, похоже, все еще не простил Люциусу его промахов. Во всяком случае, палочку Малфою-старшему он носить не разрешает.

Сам ли Драко напросился идти вместе со всеми, или Темный Лорд ему приказал — сейчас было видно, что участие в настоящем бою стало для него потрясением. Парень не трус, но слишком чувствителен и изнежен. Белла рассказывала, что у Драко не получалась Авада, которой он пытался научиться на пауках, когда готовился к покушению на Дамблдора. Басти приблизился к мальчишке и негромко произнес, желая его подбодрить:

— На самом деле, чтобы убить человека, никакой особой храбрости не нужно. Тут другое... А Сектумсемпру тебе Северус показал?

— Нет, — опустив глаза, хрипло выдавил из себя Драко, — это Поттер как-то меня приложил. Если бы не профессор Снейп, я бы умер тогда... Я только потом узнал, что это он изобрел.

— Откуда Поттер Сектумсемпру знает? — задумался Басти. — Очень странно...

— Я спрашивал. Профессор сказал, что Поттер нашел его старый учебник... Похоже, тот и сам не знал, как это заклинание действует, — объяснил Драко.

Егеря, забрав своих пострадавших и погибших, аппарировали на ближайшую базу. Упивающиеся смертью вернулись в Малфой-мэнор, предоставив разбираться с возможными нарушениями Статута — дело происходило в пригороде Ливерпуля — министерским служащим. Четверо противников было взято в плен — командир отряда, двое бойцов и тот человек в клетчатом, который был в окне под потолком. Он стрелял и в Темного Лорда, но никак не мог пробить щитовые чары, а потом был обездвижен и схвачен Повелителем лично.

В Малфой-мэноре Темный Лорд в присутствии всего Ближнего круга допросил пленников, применив легилименцию в сочетании с Круциатусом. Бывшие авроры держались мужественно — да и терять им было нечего — но все же их сопротивление удалось сломать. Однако ничего нового от них не узнали — ни о планах руководства повстанцев, ни о Поттере. Да они и не возлагали на мальчишку никаких надежд. Отдав приказ Селвину добить троих пленных, Темный Лорд приступил к допросу четвертого — того самого стрелка в клетчатой рубашке.

На Темного Лорда этот человек глядел без страха. И сразу начал рассказывать о себе, с гордостью и даже каким-то насмешливым вызовом. Он оказался магглом и бывшим военным. Биография у него была довольно насыщенная — в свое время он служил в "Коммандос" (3) и в восьмидесятые годы участвовал во многих секретных операциях.

Темный Лорд, услышав это, велел магглу замолчать и ненадолго задумался, а потом вызвал Мальсибера и Долохова, которые считались специалистами по современным маггловским войнам и их вооружению.

Сейчас Долохов и Мальсибер вместе с Торфинном Роули находились за границей с каким-то особым заданием, и всем пришлось немного подождать, пока они порт-ключом доберутся до Малфой-мэнора.

Долохов вкратце объяснил присутствующим, о каких секретных операциях говорил маггл, и заметил, что, похоже, они сейчас узнают, откуда повстанцы берут маггловское оружие.

— Магглу приобрести оружие в наше время не так-то просто. И ты, — обратился Долохов к пленнику, — сейчас скажешь нам, где вы его берете и сколько, назовешь фамилии и адреса.

Связанный маггл лежал на полу и, казалось, не слышал ни слова. Но внезапно он резко приподнялся, насколько позволяли веревки, и плюнул Долохову в лицо.

— Об одном жалею — что мало вас убил...

— Круцио! — направил на него палочку Темный Лорд. Тот забился в судорогах, но не издал ни звука, закусив до крови нижнюю губу.

Долохов отступил на шаг и, очистив лицо, снова приблизился и пнул пленника ногой под ребра:

— Не хочешь говорить? Мы ведь все равно узнаем.

— Кстати, мне показалось, что ты стрелял и по своим, — заметил Басти.

— У меня среди вас нет своих. Те мало чем лучше вас, — презрительно усмехнулся маггл, — так же относятся к людям...

— Объясни, — прищурился Долохов.

— Они презирают нас, потому что у нас, у людей, то есть, — нет ваших способностей... Которые вы, несомненно, получили от врага рода человеческого. Правильно вас сжигали живьем... (4)

Темный Лорд от неожиданности опустил палочку. Антонин повернулся к Люциусу:

— В доме есть веритасерум? С магглом оно гораздо эффективнее, чем Круцио — еще помрет раньше времени, а ему, похоже, есть, что сказать.

Люциус кивнул и вышел. Через несколько минут он вернулся с флакончиком прозрачной жидкости в руках. Маггла под Империо заставили выпить веритасерум, после чего Антонин потребовал:

— Расскажи нам все. Кто ты, откуда у тебя знакомые волшебники, что ты сделал для них, где и как добывал оружие...

— Мое имя Уильям Джонсон, — монотонно заговорил маггл, — я родился в пятьдесят восьмом году в Ливерпуле. В начальной школе у меня был друг — Эдвард Филиппс. Когда ему исполнилось одиннадцать, он поступил в какую-то закрытую школу и приезжал только на каникулы, и ничего о своей школе не рассказывал. Но зато его отец, который иногда выпивал, однажды рассказал мне, что его жена, то есть мать Эдварда — ведьма. Причем, выходя замуж за нормального человека, эта тварь его обманула. Он узнал о том, кто она такая, лишь после свадьбы. К тому же у них вскоре должен был родиться ребенок. Энтони Филиппс был честный человек, и не мог бросить жену, даже если она оказалась дьявольским отродьем. Тьфу! Когда выяснилось, что их сын унаследовал эти Богом проклятые способности и уехал в эту школу, Энтони и начал пить. Однажды он набрался смелости и пошел в церковь. Священник принял его за сумасшедшего, ведь он давно знал миссис Филиппс, она изготавливала такие изумительные вещички для благотворительных базаров... И отправил Энтони к психиатру. Все это Энтони рассказал мне, а потом пошел домой — и эта тварь, эта ведьма... что-то с ним сделала. На следующий день он ничего не помнил. Я рассказал ему все, что услышал от него днем ранее. Энтони долго молчал, затем развернулся и ушел. А утром стало известно, что он повесился в своем гараже. Вскоре мы с родителями переехали оттуда. Я закончил военное училище, потом служил в армии и два года назад вышел в отставку.

Все это Джонсон произнес на одном дыхании, неподвижно глядя перед собой. Затем он ненадолго умолк, облизнул пересохшие губы и продолжал:

— И недавно Эдвард Филиппс, который выучился в этом вашем... Хогвартсе, — маггл словно выплюнул это слово, — потом стал работать в вашей полиции, или как вы ее называете, в Аврорате... В общем, он нашел меня и рассказал мне все про ваш мир. И про Статут. И как магглам память стирают, если вдруг они чего увидят... И про вашу войну. Он узнал, что я служил в "Коммандос" и воевал, и спросил, не могу ли я помочь им достать автоматы и научить их стрелять. И я сделал все, о чем он меня попросил. Я был в том же отряде, что и Филиппс. Эти идиоты думали, что льстят мне, когда расписывали, как они любят магглов. Расспрашивали, как устроено метро и почему летают самолеты — этак снисходительно, с улыбочкой... А однажды я подслушал разговор командира с Филиппсом — командир настаивал, что мне, когда я не буду им нужен, лучше стереть память... Я несколько раз участвовал в боях с вами. Но не слишком огорчался, когда случалось попасть в своих. Хотя они — я уже сказал — никогда не были мне своими.

— И чего же ты хотел? — заинтересованно спросил Мальсибер. — Перестрелять всех магов по одному? Сначала нас, потом тех, на чьей стороне воевал? И все это в одиночку?

— Не обязательно всех. Главное — перебить чистокровных выродков. От вас никогда никакой пользы людям не будет. Магглорожденных можно оставить... Хотя бы для того, чтобы изучить. А может быть, и использовать на благо людей. А остальных перебить, Бог простит — что такое сотня тысяч мутантов, монстров — если миллиарды людей будут жить спокойно?

— Ну, положим, это ты загнул, — усмехнулся Долохов, — насчет спокойной жизни миллиардов... В умении убивать друг друга вы нас превзошли. Да и в пытках тоже — у нас такого разнообразия нет.

— Все равно, — упрямо ответил Джонсон. — Бог и сам когда-то уничтожил Содом и Гоморру, и велел убивать провинившиеся народы... Стирать с лица земли...

— Ты не уходи в богословские дебри. Ближе к делу. Чем еще ты им помогал?

— Я обещал достать для них противопехотные мины и гранатомет. И я не один. Нас таких шесть человек.

— Вот даже как... Ну что ж, значит, нам повезло, а тебе — нет, — усмехнулся Антонин. — А теперь выкладывай имена, фамилии и адреса этих шести человек, а также тех, через кого ты доставал оружие. И вообще всех, кому ты что-то говорил о нашем мире. Кстати, где этот Филиппс? По своей ли инициативе он с тобой связался, или ему поручили?

— Этого я не знаю, — ответил Джонсон. — И я написал письма в МИ-5 (5) и Папе Римскому. Чтобы он благословил новый крестовый поход... А Филиппс был убит в прошлый раз. Не мной... — он улыбнулся, и от этой улыбки у многих, слушавших его, кровь застыла в жилах. — Надеюсь, Эдварду простятся его грехи, за то, что он способствовал освобождению человечества от таких тварей, как вы...

Лица присутствующих были серьезны и суровы. Все они много раз слышали от своих родителей, бабушек и дедушек, что магглы всегда ненавидели волшебников, и только благодаря Статуту о секретности удалось уберечь волшебный мир. Почти во всех чистокровных семьях имелись предки, погибшие от рук магглов — за то, что обладали магической силой, которой магглы лишены. И пусть теперь магглы о волшебстве не знают, но если узнают, то не успокоятся, пока не истребят всех.

За века существования Статута вражда не то чтобы забылась, но как-то перестала волновать многих. Да что там, не прошло и тридцати лет после его принятия, как два министра магии, Дамокл Роули и Персей Паркинсон — один за другим были смещены за "антимаггловские настроения" (6). Так было написано в учебнике истории.

"Коротка же у людей память, — подумал Басти. — Надо будет воспоминание об этом безумце сохранить".

Потом Долохов подробно расспросил Джонсона о тех, кто вместе с ним участвовал в войне со стороны магглов, о тех, через кого покупалось оружие, и записал все сведения. Темный Лорд применил к пленнику легилименцию — но было похоже, что маггл рассказал все — затем поднял палочку, направив ее на Джонсона и готовясь произнести заклятие, и тут Долохов его остановил:

— Милорд... Не нужно убивать его Авадой. Вы слышали — он написал в Службу безопасности и в Ватикан. Сначала надо разобраться, грозит ли это нам чем-нибудь...

Вмешался Яксли:

— Благодаря своевременно принятым мерам те, кто не должен знать о нас, те, кто мог бы быть нам опасен — ничего не знают. В маггловском правительстве и во всех других значимых для нас учреждениях есть наши люди, и все они лояльны к вам, Повелитель. Герберт Чорли (7) больше ничего сделать не сможет, а премьер-министру стерли воспоминание о том, что наговорили ему Фадж и Скримджер. Никто в маггловском правительстве не отнесется к письмам этого человека серьезно.

— Все равно надо проконтролировать, — покачал головой Долохов.

— Не беспокойтесь, все под контролем, — заверил Яксли.

— А Ватикан? — напомнил Долохов.

Руквуд вступил в разговор:

— Нынешний Папа Римский больше озабочен маггловским терроризмом и маггловскими же войнами, чем колдовством. Так что оснований для особого беспокойства у нас пока нет. Но вы правы, — он посмотрел на Долохова поверх очков, — надо, чтобы смерть этого маггла выглядела естественной и не вызвала никаких подозрений. Если он умрет от Авады — то это будет, как минимум, странно, и непонятно, почему вполне здоровый человек вдруг умер. Потому что Авада Кедавра не оставляет следов. Единственное исключение, простите, Повелитель, за неприятное напоминание — это Поттер. Если же Джонсон бесследно пропадет — это тоже может вызвать определенные сомнения. Маггловские власти могут задуматься, придется кому-то отправляться в их полицию, накладывать Конфундус... Это долго и хлопотно.

— Вот и я об этом, — согласился с Руквудом Долохов.

— Так что ты предлагаешь, Антонин? — нетерпеливо спросил Темный Лорд. — Перерезать ему горло, что ли?

— Нет, Милорд, как раз наоборот. Похоже, он тоже пьет запоями, как тот маггл, про которого он рассказывал. Надо заставить его пить под Империо, пока не выпьет столько, что его смерти никто не удивится. А потом прикончить Авадой. Я ведь прав? — перевел он взгляд на маггла. — У тебя бывают запои?

Джонсон, все еще находящийся под действием веритасерума, равнодушно кивнул.

— А родственники в Англии у тебя есть? Ты женат?

— Отец умер, мать в доме престарелых — у нее болезнь Альцгеймера. Я был женат, у меня есть сын... Но с женой мы давно развелись.

— Это хорошо, — заметил Долохов и пояснил: — Значит, никому до него особого дела нет.

Все притихли. Темный Лорд перевел взгляд со связанного Джонсона на Долохова и вынес решение:

— Хорошо, Антонин. Тогда сам и займись им.

— Как прикажете, Милорд, — кивнул Долохов и ушел вместе с пленником.

По окончании допроса Рабастан увидел за дверью взволнованную Нарциссу — в зал ее не пригласили, и она явно поджидала здесь Драко. Увидев сына, обняла его, едва сдерживая слезы. Драко, покрасневший от стыда, попытался мягко отстраниться, но мать крепко сжала его в объятиях.

— Мой Драко, — шептала она. — Мой мальчик... Слава Мерлину, ты жив! Как я только тебя отпустила?

— Цисси, — сказал Рабастан, печально улыбнувшись, — мальчик уже вырос — не удержишь ты его около себя...

— Как тебе не стыдно, Басти! — рассердилась Нарцисса. — Уж ты-то должен понимать...

— Я тебя прекрасно понимаю, — вздохнул Рабастан. — Но что ты хочешь? Чтобы парень возле твоей юбки всю жизнь сидел? Я немногим старше его был, когда...

— И ты забыл, чем все это для тебя закончилось? И ты еще жив остался, а у меня два кузена погибли... Эван и Регулус...

— Мама, перестань, пожалуйста, — тихо произнес Драко, по-прежнему пытаясь вырваться из материнских объятий. — Я уже взрослый, ничего со мной не случится. Вот и Винс с Грегом тоже...

Нарцисса, увидев подошедших Крэбба и Гойла, отпустила сына, и Драко, все еще красный и смущенный, облегченно вздохнув, направился к друзьям.

— Нотт запретил своему Теодору и думать о том, чтобы вступить в Организацию, пока школу не окончит, — вздохнула Нарцисса.

— И правильно сделал, вообще-то... — согласился Басти.

— Правильно? — возмутилась Нарцисса. — А почему тогда ты Драко поощряешь?

— Разве ты не видишь, что он все равно сделает по-своему?

— Да... — вздохнула она. — Такой уж он уродился. Вот Теодор — мальчик спокойный, разумный, а Драко у нас... И в кого только пошел?

— Так ведь в Блэков, — усмехнулся Басти. — Вообще, Гриффиндор по твоему сыну плачет, Цисси. Малфоевской рассудительности в нем пока не видно.

Миссис Малфой грустно рассмеялась и посмотрела на своего сына, который о чем-то спорил с Винсентом Крэббом. Было похоже, что Драко, который всегда был признанным лидером в своей компании, теперь понемногу уступает первенство Винсенту, который пусть и не так умен, но упрям, напорист и, с тех пор, как его отец угодил в Мунго, где пробудет до конца своих дней, очень повзрослел и словно бы ожесточился.

Цисси взяла под руку Люциуса, и они ушли к себе, Рабастан тоже направился в свою комнату. Раздеваясь, чтобы принять ванну, он заметил у себя на груди кровоподтек и вспомнил, как что-то ударило его в грудь, и он чуть не потерял сознание. Похоже, драконий колет сегодня спас ему жизнь — Долохов с МакНейром тогда, в октябре, привезли из Уэльса много драконьей кожи, и малфоевские домовики под руководством двух портных из фирмы "Твилфитт и Таттинг" целую неделю трудились, не покладая рук, шили колеты на всю армию Темного Лорда. Оплатил все Люциус, но в Министерстве это было оформлено как поставка для нужд обороны и безопасности Магической Британии, так что Малфой получил существенные налоговые льготы на весь следующий год.

Этой ночью Басти долго не мог заснуть — перед глазами стояло лицо маггла с горящими фанатичным блеском глазами. "Безумие какое-то, — думал он. — Нас так мало, и мы еще убиваем друг друга... А некоторые из нас готовы погубить весь наш мир, лишь бы не дать Темному Лорду победить. Не понимают, что его враги приведут как раз к тому, чего хотел бы этот сумасшедший. Грязнокровок, говорят, ущемляют — а кто их когда ущемлял? (8) Разве что сейчас стали... А что еще с предателями делать? Если они идут на сговор с такими, как Джонсон... Ох, прав был Салазар. Кстати... Изабелла рассказывала, что одного из тех, кто ее в Брайтоне под арестом держал, звали Филиппс. Наверное, он самый... Хотя он вроде не грязнокровка, но это еще хуже. И зачем его мать за маггла вышла? И ему жизнь сломала, и себе, и из сына Мерлин знает что выросло. Нет, стеной от них отгородиться — только так..."

Вообще, события этого дня восстановили его душевное равновесие, пошатнувшееся с тех пор, как несколько дней назад Рабастан сопровождал Темного Лорда в Годрикову Лощину.

Примечания:

(1) Я думаю, что некоторые члены Ближнего круга имели в подчинении рядовых УПСов (поскольку Ближний круг — это отнюдь не вся организация). И у них должны были быть какие-то способы связи.

(2) По всей вероятности, в Отделе тайн разбил головой сосуд, наполненный временем, не кто иной как Крэбб-старший. Его голова превратилась в младенческую. Вряд ли он смог выздороветь после такой травмы.

(3) "Коммандос" — британский спецназ.

(4) Образ Уильяма Джонсона навеян постами некоторых читателей Поттерианы, как на форумах, так и в блогах.

(5) МИ-5 — Служба безопасности Великобритании.

(6) Информация о министрах магии Роули и Паркинсоне — с Поттермор.

(7) Герберт Чорли — помощник маггловского премьер-министра, упоминается в 6 книге. Повредился в уме после неудачно наложенного Империо.

(8) Если внимательно читать канон, то изначально конфликт в магическом обществе завертелся не вокруг магглорожденных, а вокруг Темной и Светлой магии. Именно увлечение Темной магией ставит Дамблдор в упрек Тому Риддлу, именно за это увлечение Лили ругает друзей Снейпа. Дискриминации магглорожденных в каноне вплоть до Второй магической войны нет.

Темный Лорд с неизменной своей спутницей Нагини и Рабастан прибыли в дом Батильды Бэгшот примерно за неделю до Йоля. Вошли через дверь, не защищенную никакими заклятиями, кроме простого Колопортуса. Дом, как и сама хозяйка, низенькая и сгорбленная, закутанная в какое-то тряпье и явно давно не мытая, являл собой жалкое зрелище. Рабастан оглядывался по сторонам, замечая и старую обшарпанную мебель, и вылинявшие ковры, и грязную посуду, в беспорядке расставленную на столе, пыль и паутину во всех углах... Батильда и не видела всего этого — глаза ее были затянуты бельмами.

"Эльфов у нее нет, — подумал Рабастан. — И никто, наверное, к ней не приходит, чтобы по хозяйству помочь."

Мысль о печальной одинокой старости вызвала привычную боль — он часто думал об отце в последний год его жизни. Хотя отец на самом деле был еще совсем не стар, но Бонни рассказывала, что Бодуэн после их ареста совсем поседел и очень быстро одряхлел, как будто принял зелье старения... Все же у отца были эльфы, Бонни заботилась о нем, и старик не оказался настолько заброшенным и всеми забытым, как мисс Бэгшот, да и дом до такого запустения не дошел...

Шаркая ногами, Батильда медленно подошла к Темному Лорду, протянула руку и сразу отдернула, едва коснувшись Нагини, которая сидела у Лорда на плечах. Змея недовольно зашипела.

— Легилименс! — произнес Темный Лорд, подняв палочку и глядя в невидящие глаза Батильды. Через несколько минут он повернулся к Рабастану: — Она ничего не знает о мече Гриффиндора. Вообще-то этого следовало ожидать — ведь меч в Гринготтсе, Северус еще в сентябре отдал его Белле, а Белла отнесла в банк. Завещание Дамблдора — вздор, он не вправе распоряжаться имуществом школы. Но Поттер зачем-то ищет меч, и ему пришло в голову, что он может быть здесь (1). Что ж, тем лучше... Он скоро придет сюда, и я покончу с ним. Как же мне это надоело... — вздохнул Темный Лорд. — Лазить в мозги к Поттеру — то еще удовольствие...

Рабастан знал, что Повелитель, обнаружив ментальную связь с Поттером, насылал на него видения, и в конце концов заманил в Отдел тайн. План Темного Лорда по похищению пророчества сразу показался Басти слишком сложным и, как он и ожидал, закончился провалом. Однако само по себе воздействие Повелителя на чужое сознание было вершиной ментальной магии. И это при том, что соприкосновение с мыслями мальчишки часто причиняло ему неимоверную боль.

— Поттеры умерли, — вдруг сказала Батильда. — Оба умерли в ту страшную ночь... Маленького Гарри сразу принесли ко мне, потом Дамблдор отправил его к тетке... К сестре Лили. Она про нее рассказывала, мы с Лили дружили... Милая девочка... А теперь она умерла... Все умерли. И Альбус тоже умер... И Гелли, мальчик мой дорогой...

Дребезжащим голосом она запела:

— Ты мигай, звезда ночная!

Где ты, кто ты — я не знаю.

Высоко ты надо мной,

Как алмаз во тьме ночной.

Только солнышко зайдет,

Тьма на землю упадет, -

Ты появишься, сияя.

Так мигай, звезда ночная!(2)

Рабастан замер от неожиданности, холод пробежал по спине. Темный Лорд дернулся, словно от боли, глаза вспыхнули красным. А Батильда захихикала:

— Лили часто пела маленькому Гарри эту песню...

— Довольно! — Темный Лорд, казалось, был на пределе терпения. — Посмотрите на меня, мисс Бэгшот! Дамблдор был здесь, у вас? Когда? Он вам что-нибудь оставил?

— Был, конечно, они с моим племянником и дни, и ночи вместе проводили... Потом она умерла... И мой мальчик... Он должен был уехать. А Альбус — я знаю, он тогда тоже наполовину умер.

— Повелитель... — негромко сказал Рабастан, — похоже, она не в своем уме... И Круциатус она может просто не выдержать — ведь она совсем стара...

— Я вижу, — кивнул Темный Лорд. — Да, кажется, я был прав — она ничего не знает ни о мече, ни о Поттере, где он сейчас и что делает. Должно быть, Поттер собирается меня убить этим мечом, — он засмеялся и погладил Нагини, потом прошипел что-то, обращаясь к ней. Нагини зашипела в ответ. Обернувшись к Батильде, он направил на нее палочку:

— Авада Кедавра!

Из палочки вылетел зеленый луч и Батильда упала, как подкошенная, уронив при падении стул. И началось то, чего Рабастан никогда не забудет, сколько бы лет ему ни пришлось еще прожить на этом свете. Темный Лорд, медленно взмахивая палочкой, произносил неизвестные Рабастану заклинания, и через несколько минут труп старухи зашевелился, мертвые губы приоткрылись, и она встала. Нагини с шипением сползла с плеч Темного Лорда и, повинуясь движениям его палочки, обвилась кольцами вокруг инфери, положила свою голову на лицо Батильды, тронула раздвоенным языком ее губы. Мертвая женщина и змея оказались внутри хрустальной сферы, которая засветилась призрачным зеленоватым светом. И в этом свете уже было непонятно, где Нагини, а где Батильда. Когда свет погас и сфера исчезла, змеи не было. Осталась только старуха. Темный Лорд снова обратился к ней на парселтанге, и она ему что-то ответила. Хозяин удовлетворенно кивнул и спрятал палочку в карман (3). Затем повернулся к Рабастану, который стоял, намертво вцепившись пальцами в спинку стула. По спине катился холодный пот, перед глазами все плыло. Он боялся, что сейчас позорно упадет в обморок, как мальчишка, впервые видящий смерть.

Басти всегда считал себя хорошим боевым магом, знал довольно много заклятий, которыми можно было ранить или убить, или иным способом вывести противника из строя. Но он отдавал себе отчет, что его познания в других областях магии, в общем-то, не превышают средний уровень. А то, что произошло только что — это были поистине глубины темной магии. Это была грозная сила, вторгающаяся в святая святых, стирающая границы между жизнью и смертью, между зверем и человеком...

Само по себе убийство старухи его не очень шокировало — что бы там ни говорили эти лицемеры, Авада Кедавра — самая легкая смерть. Он и сам для себя искренне предпочел бы Аваду медленному и унизительному умиранию.

Темный Лорд сказал еще что-то на парселтанге, и Батильда, то есть Нагини в ее облике, согласно кивнула.

— Рабастан, — обратился Темный Лорд к Лестрейнджу, — мне нужно, чтобы ты некоторое время оставался здесь, следил за домом, отпугивал посторонних. Надо, чтобы ее никто не видел. Пока не придет Поттер.

— Да, Повелитель, — склонил голову Рабастан. — Но вы уверены, что Поттер знает, куда ему нужно идти? Он ведь здесь никогда не бывал — только в раннем детстве.

— Об этом я позабочусь. Сейчас я наложу чары на дом Поттеров — там, где все началось, там все должно и закончиться... У нас с Поттером теперь одна кровь, так что я почувствую его.

Темный Лорд усмехнулся и добавил:

— А ты Поттера не трогай, он — мой.

Они вместе вышли из дома — Темный Лорд, Рабастан и Батильда, дошли до полуразрушенного коттеджа, окруженного запущенным садом, с табличкой, напоминающей о ночи Хэллоуина восемьдесят первого года. Темный Лорд навел чары, замешанные на крови. Потом они вернулись в дом, и Лорд аппарировал, оставив Басти с его жуткой подопечной наедине.

Батильда ходила по дому, грузно переваливаясь с ноги на ногу и спотыкаясь — все же змее было непривычно в человеческом теле. Время от времени она что-то недовольно шипела. Потом поднялась в спальню, расположенную наверху, и прямо в одежде улеглась на кровать — незаправленную, и постельное белье на ней, похоже, давно не меняли, а из-под кровати торчал ночной горшок. Рабастану показалось, что Батильда пытается свернуться кольцом, но, естественно, у нее ничего не получилось. Наконец она заснула. В доме наступила тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием старухи.

Рабастан обошел дом — везде царили все те же грязь и запустение. На кухне из еды нашелся лишь зачерствевший хлеб и высохший кусок сыра. Впрочем, чай, кофе и сахар здесь имелись, в шкафу стояли банки с крупой, а также варенье, с виду вполне свежее. "Все равно не буду здесь ничего есть...", — подумал Басти и, достав фляжку с огневиски, сделал пару глотков. Это его немного успокоило, и он подошел к книжным полкам. Книг тут было много, и магических, и маггловских, и современных, и старинных, даже редких. Не все они стояли на полках, некоторые лежали, сложенные стопками, на полу. Басти зажег огарок свечи, поставил его на найденное здесь же фарфоровое блюдце, вытащил первую попавшуюся книгу, взглянул на обложку — надо же, "Молот ведьм", изданный еще при жизни авторов... Он усмехнулся и убрал фолиант обратно на полку. Достал другую книгу, относительно новую и небольшого формата, раскрыл наугад и удивленно улыбнулся, увидев на иллюстрации молодую даму, похожую на Изабеллу, только одетую по моде начала девятнадцатого века.

— Джейн Остин, "Чувство и чувствительность", — прочел он вслух.

Он сел в кресло, предварительно переместив валяющиеся там тряпки в угол, и начал читать. Неожиданно повествование его увлекло, хотя явно относилось к категории "романов для девиц" — а может быть, наивная и умилительная история о двух сестрах представляла собой настолько яркий контраст с тем, что его окружало, с тем, свидетелем чего он сегодня стал, — что он погрузился в атмосферу книги, почти забыв, зачем находится здесь.

Так Басти провел несколько дней. Он старался без надобности не шататься по деревне, но раза два в день все же наведывался в маггловский трактир, предварительно изменив немного свою внешность, и стараясь ничем не выделяться среди других посетителей. Впрочем, знакомых он ни разу не встретил. К тому же жители деревни — и маги, и магглы — готовились к грядущему празднику, у всех было множество своих дел, к кому-то и гости приезжали, так что появление в деревне незнакомца, ведущего себя тихо и скромно, никого не удивило и не насторожило.

В доме же стояла гнетущая тишина. Батильда ковыляла по дому, иногда что-то шипела, но Басти, конечно, ее не понимал. А чаще всего она либо лежала на кровати, либо сидела в кресле у окна. На второй день их совместного житья Басти подумал, что, наверное, надо ее накормить. Но будет ли она есть человеческую еду? Он предложил Батильде сэндвич, купленный в трактире. Старуха помотала головой. От чашки чая она тоже отказалась. Тогда Басти показал ей найденную на кухне банку варенья — в ответ на это Батильда зашипела так возмущенно, что Басти понял без слов, куда ему надо идти со своим вареньем. Он отступился, решив, что если она захочет есть, то поест, и оставил сэндвич на кухне, наложив на него охлаждающие чары, чтобы не испортился. Но это оказалось лишним — в ту ночь он увидел, как Батильда с неожиданным для грузного тела старой женщины проворством поймала мышь, а затем съела ее.

Он опрометью выскочил на крыльцо, и долго стоял там, согнувшись, пока его не перестало выворачивать.

— Брр... — пробормотал он, — гадость какая... Хотя тут нет ничего удивительного, она же на самом деле змея. А ведь я видел, как Нагини человека ела, — вспомнил он убийство Чарити Бербидж. — Похоже, у меня нервы ни к дракклам уже...

Он отпил огневиски и жадно вдохнул морозный воздух. Успокоившись, вернулся в дом — Батильда невозмутимо сидела в кресле и, казалось, дремала.

Однажды явилась молоденькая девчонка — маггла. Она спросила, не родственник ли он мисс Бэгшот, и рассказала, что старуха платит ей за то, что она раз в месяц приходит делать уборку. Правда, в декабре она не приходила, так как Батильда не заплатила ей ни гроша еще за прошлый месяц, а когда девушка потребовала денег, сказала, что она уже все получила.

— Вот что я вам скажу, мистер... Ваша бабушка, или кто она вам, из ума выжила. Ничего не помнит, ничего не соображает... Вы бы ее в приют для престарелых устроили, что ли... А я, если мне не будут платить, убираться здесь больше не стану ни за что!

Басти наложил на девчонку Конфундус и велел ей больше сюда не приходить и забыть о том, что она его здесь видела. Он сам однажды попробовал немного привести в порядок хотя бы гостиную — в спальню он не мог себя заставить войти — но хозяйственным заклинаниям его дома в детстве учили мало, а то, что он освоил в Хогвартсе, почему-то не получилось. Так все и осталось, как было.

Он уже не мог бы сказать точно, сколько дней он здесь торчит — три, пять, или может быть, неделю? — когда вечером зазвонили церковные колокола. Значит, сегодня у магглов Рождественский сочельник. Поттер воспитан магглами — наверное, тоже Рождество празднует. Когда же он явится, и явится ли вообще? Басти вышел из дома и медленно двинулся по направлению к церкви. Толпа нарядно одетых, веселых прихожан стекалась со всех сторон в храм. Когда площадь опустела, Рабастан подошел к обелиску, возвышавшемуся посредине. При его приближении обелиск превратился в статую, изображающую семью Поттеров. Джеймс и Лили — он помнил их по школе, а после, кажется, и не видел больше. В боях с Орденом Феникса ему ни разу не случилось встретиться ни с Поттером, ни с его женой. Вот с Блэком Басти как-то довелось драться, и оба они были ранены — а потом двенадцать лет сидели на одном этаже Азкабана...

Рабастан, постояв еще немного перед памятником, направился к кладбищу. Он шел по тропинке между могилами — древними, с полустершимися надписями, и новыми. Вот оно — надгробие Джеймса и Лили. "Последний же враг истребится — смерть" — прочел он надпись. Однако... Кому пришло в голову начертать здесь эту фразу? Рабастан знал, что это цитата из Библии. Но Упивающиеся смертью — давно, еще когда они назывались не так — избрали ее своим девизом, потому что полагали, что нет границ у могущества человеческого разума и воли, вооруженных магией. "Кто знает тайные силы воли — ибо она торжествует над ангелами..." (4). Они собирались бороться с глупыми запретами на изучение целых отраслей магии, с политикой Министерства, которое полагало, будто достаточно издать закон, чтобы положить предел любым стремлениям пытливого ума, чтобы поставить препоны самой природе. Ведь магия — не что иное, как сила природы. И некоторым из людей дано ее познать. Да, когда-то у них была великая цель. А сейчас все вертится вокруг погони за мальчишкой... Темный Лорд, несомненно, величайший маг, но нашелся и для него камень преткновения.

Басти медленно шел, уходя все дальше от могилы Поттеров, когда услышал за спиной голоса. Он резко обернулся, одновременно накладывая на себя дезиллюминационные чары и надеясь, что его черную мантию не успели заметить в темноте. Все чувства обострились до предела — он ясно различил женский голос:

— Гарри, они здесь... совсем рядом.

Вглядевшись в темноту, он увидел ничем не примечательную пару — пожилого лысоватого маггла и худенькую бесцветную женщину. Но они остановились у той могилы, где некоторое время назад стоял Басти. Сначала негромко переговаривались, потом долго стояли молча. И наконец женщина достала волшебную палочку и тут же перед ней возник букет рождественских роз, который мужчина подхватил и положил на могилу.

Басти торопливо зашагал к дому Батильды, и тут перед ним встал вопрос — а как дать ей понять, что те, кого они ждут — уже близко? Батильда смотрела на него ничего не выражающими, мертвыми глазами. И вдруг замерла, словно прислушиваясь к чему-то, и, не обращая внимания на Басти, быстро-быстро вышла из дому, закрыла дверь на ключ — оказывается, Нагини и это умеет! — и засеменила куда-то. Басти едва поспевал за ней. Он обновил дезиллюминационное заклинание и, оставаясь невидимым, смотрел, как Батильда приблизилась к дому Поттеров — тут ее походка изменилась, стала медленной и неуверенной — как она остановилась и кого-то поманила за собой. Кого — Басти не видел. Но Батильда заковыляла обратно, время от времени оглядываясь и кивая.

Он аппарировал к дому Бэгшот, чтобы не терять времени и оказаться там раньше их. Видел, как Батильда открыла дверь ключом и пропустила кого-то вперед.

Некоторое время Рабастан стоял во дворе, затаив дыхание и следя за домом. Вокруг было тихо, из дома тоже не доносилось никаких звуков. Он осторожно отворил дверь и вошел внутрь. Темно, хоть глаз выколи, и не видно ни Батильды, ни ее гостей — на второй этаж пошли, что ли? В спальню старухи? Так и есть — сверху послышался мужской голос, но что он говорит, Басти не разобрал. Ему показалось, что на лестнице промелькнула тень и он, крадучись, сделал несколько шагов в ту сторону.

Вдруг со второго этажа раздался грохот, звук падающей мебели, звон разбитого стекла. В яркой вспышке света за окном возник силуэт летящего Темного Лорда — как огромная черная птица. Все произошло очень быстро, за какие-нибудь секунды. Из окна выпали двое — те самые магглы, которых Басти видел на кладбище — и растворились в воздухе. Крик ярости Темного Лорда, вцепившегося в подоконник разбитого окна в спальне Батильды, заглушил и крик только что аппарировавшей женщины, и колокольный звон...

Басти зажег Люмос и поднялся по крутой, узкой и шаткой лестнице в спальню. Зловоние несколько развеялось от ворвавшегося в окно ветра. По грязному полу, покрытому осколками стекла и фарфора, ползала Нагини, мертвое тело Батильды бесформенной кучей лежало на полу, а Повелитель стоял у окна, глядя вниз и, казалось, забыв обо всем. Потом он наклонился и поднял с пола фотографию в разбитой рамке — веселый красивый юноша с золотыми волосами. Темный Лорд долго смотрел на него, потом спрятал фотографию в карман, посадил Нагини к себе на плечи и только после этого заметил Рабастана.

— Уходим, — только и сказал он.

Они аппарировали в Малфой-мэнор, где Темный Лорд, ни слова не говоря, удалился в свою комнату, а Басти — в свою. "Мальчишка-то снова ушел от Лорда. И зачем он туда приходил? Бред какой-то..." — подумал он. Взглянул на себя в зеркало и увидел, что щеки и подбородок заросли щетиной, что глаза у него красные и воспаленные, а под ними — темные круги. Хотелось напиться и заснуть, но он заставил себя пойти в ванную, вымыться и побриться. И только потом упал на кровать и провалился в глубокий сон, как ни странно — даже без сновидений.

Примечания:

(1) Я предполагаю, что Темный Лорд и после своего поражения в Министерстве иногда заглядывал в сознание Гарри, несмотря на то, что это причиняло ему сильную боль. Другое дело, что он мало что мог понять — ведь легиллименцией можно лишь воспринимать и интерпретировать мыслеобразы. Гарри же толком не знал, что ему делать и куда идти, и от безысходности все его помыслы в описываемый период были сосредоточены вокруг меча Гриффиндора и похода в Годрикову Лощину. К тому же Темный Лорд не постоянно контролировал мысли Гарри, а лишь иногда — поэтому и не понял, что Гарри известно о крестражах. Во всяком случае, это мое допущение, возможно, неканон.

(2) Английская колыбельная песня в переводе О.С.Седаковой.

(3) Ритуал по превращению Нагини в Батильду — плод моего воображения. Как Темный Лорд это сделал на самом деле, а также, как он узнал, когда ему нужно прибыть в дом Батильды — из канона не понятно.

(4) Не помню, откуда цитата, но мне нравится и кажется подходящей.

Утром все произошедшее в доме Батильды Бэгшот показалось кошмарным сном, но Рабастан чувствовал себя бесконечно уставшим. Вроде бы хотелось есть, но вся еда казалась безвкусной, хотелось спать, но в голове неотвязно крутились безрадостные мысли и он никак не мог от них отделаться.

Когда он наконец собрался к жене, то подумал, что она, наверное, обидится, ведь в праздничный вечер он не был с ней. Однако Изабелла, только взглянув на него, казалось, поняла, что ему плохо. Она с порога увела его в свою спальню, ни говоря ни слова, прижалась к нему. Пальцы жены расстегнули его рубашку, руки обвились вокруг пояса. Басти чувствовал на своей груди ее мягкие губы, теплое дыхание. Он дотронулся до волос Изабеллы, сколотых на затылке небрежным узлом, вынул одну шпильку, потом другую, пока прическа не рассыпалась по плечам светлым шелковистым каскадом. Он зарылся лицом в ее волосы, вдохнул их запах — и его наконец отпустило, как будто сведенные судорогой мышцы наконец расслабились, и стылый серый, будто сбитый из грязного льда комок, стоящий где-то в груди, начал таять, причиняя боль, какая бывает, когда к отмороженному телу возвращается чувствительность. Но эта боль была настолько живой, что в нем проснулось желание, которое ведь само по себе есть не что иное, как сила жизни.

— Изабел... — прошептал он.

Изабелла глядела на него широко распахнутыми, бездонными глазами — она была, как всегда, открыта ему и готова его принять. Он повернул ее спиной к себе и мягко подтолкнул к столу, чтобы им обоим было удобно. Шелест шелка и кружев ее платья, гладкая прохладная кожа ее бедер, сладкие стоны любимой женщины умиротворяли, успокаивали лихорадочную дрожь, прогоняли противоестественную жуть последних дней.

Потом, когда Изабелла, дрожащими руками расправив помятую юбку, без сил опустилась на диван и начала заново укладывать волосы в узел — он собрал с пола уроненные шпильки, потому что ей тяжело было наклоняться, а встречать его она вышла без палочки, свою же он оставил в кармане мантии, — она спросила, подняв на него глаза, полные грустной и усталой нежности:

— Басти... Что случилось?

— Ничего, милая... Не надо тебе этого знать. Правда, не надо...

Она вздохнула и умолкла. Он сел рядом с ней и поцеловал ее в висок, где билась тоненькая голубая жилка.

* * *

Мысли о жене и планы снова пойти к ней завтра, или в крайнем случае послезавтра, вытеснили воспоминания о недавнем бое на окраине Ливерпуля и о Годриковой Лощине. Басти наконец удалось заснуть. А утром он вспомнил, что сестра Изабеллы спрашивала о своей однокурснице, мисс Лавгуд, которую — он это знал еще до того, как Мораг задала ему вопрос — в первый день школьных каникул привезли в Малфой-мэнор и заперли в подвале. Надо посмотреть, что там с девочкой.

Одевшись, он спустился в подземелья вместе с Петтигрю, который исполнял обязанности тюремщика, и с эльфом, несущим завтрак для узников. Басти посмотрел, что у домовика на подносе — овсянка, сыр, хлеб и чай. Ну что ж, по крайней мере, голодом их не морят. Они вошли в темницу, и Петтигрю зажег Люмос — на грубо сколоченной табуретке в медном подсвечнике едва теплился огарок свечи, но его света было явно недостаточно. Рабастан огляделся. Помещение было довольно большим, не то что камера в Азкабане — здесь могло бы разместиться еще несколько человек. Место Олливандера находилось в правом углу, а Лавгуд — в левом.

Басти поздоровался с Олливандером, который ответил на его приветствие — вообще, было похоже, старый мастер не только боится Темного Лорда, но и восхищается им, несмотря на то, что тот уже второй год держит его в тюрьме, да еще и время от времени подвергает пыткам — Повелителя выводит из себя, когда Олливандер не может достаточно четко и ясно ответить на его вопросы.

Рабастан повернулся к девушке в противоположном углу. Худенькая и бледная, с очень светлыми волосами, распущенными по плечам, с большими светлыми глазами чуть навыкате, в школьной мантии с гербом Рэйвенкло... Она как раз принялась за принесенную эльфом еду, сидя на одеяле поверх соломенного тюфяка. Конечно, тюрьма есть тюрьма, хотя в подвале чисто и сухо, нет ни пауков, ни крыс, белье добротное и еда вполне приличная — а самое главное, нет дементоров — но все это может оценить только человек, знавший гораздо худшие условия, вот он, Рабастан, например... Однако девчонка его поразила.

— Доброе утро, мисс Лавгуд, — склонил он голову в полупоклоне. — Как вы себя чувствуете?

— Доброе утро, — безмятежно откликнулась она, как будто пила чай на террасе своего дома. — Благодарю вас, со мной все хорошо. Очень вкусно, — похвалила она овсянку, от чего домовик, стоящий рядом, расплылся в улыбке от удовольствия. И добавила: — Я бы очень хотела знать, что с моим отцом. И чтобы он знал, что я жива и здорова.

— С вашим отцом, мисс? Насколько я знаю, с ним все в порядке, и ему сообщили, где вы...

— Мне сказали, что Тому-Кого-Нельзя-Называть не нравится папин журнал, и потому я здесь...

— Ваш отец, мисс Лавгуд, уже понял свою ошибку.

— Ох! — огорченно вздохнула она, к немалому удивлению Рабастана. Но он решил не развивать далее эту тему, и еще раз прошелся по помещению. Ему показалось, что в подземелье довольно прохладно, и он наложил на стены согревающие чары.

Когда он двинулся к выходу, то услышал голос девушки:

— А у вас мало мозгошмыгов... Даже странно.

— Что, простите, мисс?

— Мозгошмыги... Вот у этого человека их слишком много, — она кивнула на Петтигрю. — А у вас — мало.

— Весьма рад слышать это, мисс. Будьте здоровы. И вы, мистер Олливандер, тоже...

Басти вышел, едва сдержав усмешку. Ксено Лавгуд с приветом, это всем известно. Похоже, и дочке передалось — мозгошмыги, надо же... Ну да ладно, мало ли на свете странных людей. Зато теперь он сможет со спокойной совестью сказать Мораг, что мисс Лавгуд жива и здорова, никто пленницу не мучает, и вообще, наверное, скоро ее отпустят к папаше.

* * *

Однако впоследствии с мисс Лавгуд все обернулось совсем не в лучшую сторону, и Рабастан чувствовал себя крайне неловко — он таки успел уверить Мораг, что все обойдется. Темному Лорду теперь показалось мало, что редактор "Придиры" перестал поддерживать Поттера. Он потребовал, чтобы Лавгуд делом доказал лояльность — и только тогда он получит свою дочь обратно.

Ксено пытался уговорить Трэверса, который когда-то тоже учился на Рэйвенкло, посодействовать освобождению Луны в обмен на созданную им диадему — будто бы точную копию утерянной в незапамятные времена хогвартской реликвии, диадемы самой Ровены Рэйвенкло, основательницы их факультета. Трэверс обругал Лавгуда идиотом и сказал, чтобы он перестал заниматься ерундой и всерьез задумался о том, какую помощь он может оказать Темному Лорду, если действительно хочет, чтобы дочь вернулась к нему.

В следующий раз Лавгуд изумил Трэверса еще больше — завел речь о морщерогих кизляках, которых никто никогда не видел, но в существовании которых Ксено был свято убежден. Он пообещал Трэверсу и его напарнику Селвину, явившимся на вызов Лавгуда, что предоставит неопровержимые доказательства существования этих животных — и был несомненно уверен, что эта информация стоит того, чтобы ему вернули дочь. Он разглагольствовал о кизляках, усердно потчуя гостей настоем из лирного корня — редкостной гадостью. Трэверс уже знал, что это такое, и только делал вид, что пьет, но Селвина он предупредить забыл — и тот по незнанию отхлебнул сразу полчашки, от чего у него чуть глаза на лоб не вылезли. И теперь ничто не могло заставить его отнестись к Лавгуду хоть немного доброжелательнее. Поэтому Трэверс в ответ на предложение Лавгуда только вздохнул и пожал плечами, а Селвин вышел из себя и даже полез драться. Трэверс еле-еле утихомирил его.

И вот наконец был получен еще один вызов от Лавгуда — на этот раз он писал, что Поттер у него в доме.

Трэверсу и Селвину снова пришлось лететь к Лавгуду, причем Селвин уже сразу не верил, что Лавгуд действительно кого-то поймал, и всю дорогу громко ругался и размахивал руками, так что чуть не свалился с метлы. Когда они прибыли на место, то нашли взорванный дом, и Ксенофилиуса, вылезающего из-под обломков с еще более безумным видом, чем обычно. Однако он уверял, что Поттер наверху.

Все втроем они полезли туда, разгребая по пути завалы, и успели увидеть аппарирующих Поттера и какую-то девчонку с ним — видимо, Грейнджер — которая перед тем, как исчезнуть, зачем-то наложила на Лавгуда Обливиэйт.

Рассвирепевший Селвин, обвиняя Лавгуда, что он нарочно заманил их с Трэверсом к себе, чтобы прикончить, настоял на том, чтобы забрать хозяина дома с собой в Малфой-мэнор. Темный Лорд, выслушав их отчет, снял с пленника Обливиэйт и допросил его. Однако, по словам Лавгуда выходило, что Поттер с сообщниками — оказалось, кроме девчонки, с ним был еще и рыжий парень (1) — явились лишь затем, чтобы послушать сказку о трех братьях и дарах Смерти. Не добившись ничего более вразумительного, Темный Лорд брезгливо сказал:

— Лавгуда передать Министерству. В Азкабане ему самое место.

Ксенофилиуса передали прямо в руки срочно вызванному из Министерства Яксли с двумя аврорами.

— А с девчонкой-то что делать, Повелитель? — напомнил Селвин. Темный Лорд недовольно поморщился — он сидел за столом, вынув палочку из кармана, и вертел ее в руках, словно бы видел в первый раз, и казалось, о чем-то напряженно размышлял.

— Пусть сидит здесь, — холодно ответил Темный Лорд и вышел из гостиной.

— Однако, — не мог успокоиться Селвин, — по всему выходит, что там еще и Уизли был... Ну тот, который якобы болеет. Кстати... кого же мы тогда видели у них дома?

Долохов пожал плечами.

— Может, он тогда еще не убежал, и действительно болел. А может, упыря своего заколдовали... Или кого они там на чердаке держат... Я вот все хотел посмотреть, какой у них упырь, не родня ли он тому, что в нашем доме, в России живет?

— К дракклам упыря! — нетерпеливо воскликнул Селвин. — Если Рональд вместе с Поттером шатается, надо что-то делать! Может быть, за прочих Уизли взяться? Артур в Министерстве работает, и Персиваль тоже...

— С Персивалем они давно в ссоре, так что он о младшем брате, скорее всего, не знает, — рассудительно произнес Трэверс. — А Артур... ну, возьмем мы его, а толку? За Норой следят, ни Поттер, ни кто-либо еще из разыскиваемых туда и близко не подходили...

Селвин разочарованно вздохнул. А Рабастан заметил, что Нарцисса в дверях делает ему какие-то едва уловимые знаки. Он пошел за ней.

Миссис Малфой вышла из дома и направилась в парк. Там, в уединенной беседке она дождалась Рабастана, который был немало озадачен.

— Что, Цисси? Ты мне хотела что-то сказать?

— Басти, ты давно получал известия от Руди?

— Нет, в декабре — Руди сам пока не может писать, так что письмо было от профессора фон Миллера... А в чем дело?

— Вообще-то, может быть, пока не надо Руди об этом знать...

— Да говори уже... Что случилось?

— Это касается Беллы.

— Что с Беллой? — встревожился Рабастан.

— Понимаешь... Ты все равно узнаешь об этом, и Руди тоже. Нехорошо дальше скрывать. Она беременна.

— Что? — он подумал, что ослышался.

— Да, она беременна. От Повелителя, конечно... Поэтому она и за границей. Возле нее два лучших целителя, две опытных акушерки, и моя эльфийка... Ее охраняют, разумеется.

— Так вот почему Долохов постоянно где-то пропадает...

— Да, и Трэверс, и Мальсибер, и Роули — они время от времени меняются, так, чтобы возле Беллы постоянно находилось два-три сильных боевых мага, которым Повелитель всецело доверяет. Сама Белла сейчас защитить себя не может, ты же понимаешь... А тебя Темный Лорд к этому не привлек, потому что счел не совсем тактичным по отношению к твоему брату...

— Еще бы... — Басти криво усмехнулся. — Ну и когда же?

— В конце апреля — начале мая, если все будет в порядке. Только я боюсь, Белле не удастся доносить ребенка до положенного срока... Все-таки и возраст, и здоровье...

Рабастан отвернулся в сторону, и некоторое время глядел на облетевшие деревья, с застывшими на ветках капельками дождя. Потом снова обратился к Нарциссе:

— Неужели Повелитель захочет, чтобы его наследник считался сыном или дочерью Рудольфуса? А может быть, Белла с Руди официально разведутся? Тогда Руди может снова жениться — он еще далеко не стар, у него будут свои дети...

— Я не знаю, Басти, мне Повелитель ничего не говорил. Но, судя по тому, что пишет Белла — он не намерен отказываться от ребенка. И мне жаль, что с Рудольфусом все так обернулось... — Нарцисса виновато потупила глаза.

— Цисси, ты тут ни при чем. А может быть, оно даже и к лучшему, — он улыбнулся и поцеловал собеседнице руку.

Примечание:

(1) Вряд ли Обливиэйт Гермионы был настолько сильным, что Темный Лорд не мог бы его снять.

Изабелла тяжело поднялась по ступенькам «Флориш и Блоттс» — у нее шел девятый месяц беременности, ей стало трудно ходить, ноги отекали, а малыш порой вел себя так активно, как будто собирался прямо сейчас вылезти на свет. Подойдя к книжным полкам, она нашла раздел книг для родителей, выбрала справочник «Детские болезни магического и общего характера. Первый год жизни», оплатила покупку в кассе и направилась к выходу. В другое время она бы, конечно, задержалась здесь надолго, обошла бы все прилавки, и купила несколько новинок, однако сейчас даже смотреть на них не стала. Очень хотелось скорее попасть домой.

На улице ее ждала Фэрри с сумкой, в которой уместились перина, подушка, одеяльце и несколько льняных простыней — вчера Изабелла с мамой вытащили из чулана колыбельку розового дерева, в которой когда-то спала Изабелла, а потом — ее брат и сестра. Колыбелька — очень красивая, украшенная резьбой, оказалась в полном порядке, только цвет немного поблек, и Корки было велено покрыть ее лаком заново.

А вот белье требовалось новое. Потому Изабелла в сопровождении Фэрри и отправилась сегодня в магазин «Все для младенцев», расположенный почти возле самого «Дырявого котла», и на обратном пути решила заглянуть в книжный.

Пройдя несколько шагов, она почувствовала, что ребенок опять как будто бы нетерпеливо заворочался внутри. Едва сдержав стон, села на ближайшую скамейку, прижала руку к животу и негромко, ласково произнесла с укоризной:

— Ну что же ты делаешь, совсем маме покоя не даешь… Подожди немного, еще рано…

— Мисс Изабелла, — запричитала подошедшая эльфийка. — Я вам говорила, зря вы в магазин сегодня пошли. И хозяйка предлагала, что она сама все купит…

— Ничего, Фэрри, я в порядке. Сейчас пройдет, — улыбнулась Изабелла эльфийке.

— Давайте я вас домой доставлю прямо сейчас?

— Нет, мне уже легче… Я хочу еще немного пройтись. Надо больше двигаться…

Через некоторое время она встала и неторопливо двинулась дальше, запахнув поплотнее воротник мантии — все же февраль на дворе, и ветер с северо-востока принес не снег, не дождь, а какую-то ледяную крупу. Эльфийка поспешала следом. Проходя мимо большого и явно процветающего магазина «Всевозможные волшебные вредилки» (1), Изабелла остановилась. Конечно, ничего покупать здесь она не собиралась, у братьев Уизли все игрушки были с подвохом, но вот разноцветные карликовые пушистики, копошащиеся в клетке в витрине, казались вполне безобидными, и вообще выглядели очень мило и забавно.

«Ладно, потом куплю… — подумала Изабелла. — В ближайшее время они все равно не пригодятся, сейчас разве что Мими с ними будет играть… Она их, конечно, не съест, но потреплет… Так, что мне еще нужно купить? Посуду — бутылочки, чашечки, соски… Завтра или послезавтра сходим с мамой в аптеку. Миссис Дорн должна прийти на днях, спрошу ее — может быть, я что-нибудь забыла… Мама сказала, вроде бы все, что нужно, уже есть… Даже погремушки — Мораг на каникулах накупила их столько…» — Изабелла улыбнулась, вспомнив, как они с сестрой были в магазине игрушек.

Возле банка «Гринготтс» к Изабелле, хромая, подошел худой человек в грязных лохмотьях.

— Прекрасная леди, не откажите в помощи… Я на самом деле волшебник, клянусь небесами, я не крал магию…

Изабелла, охваченная жалостью, остановилась. Торопливо вынула кошелек, протянула нищему три галеона. А тот, поклонившись, продолжал:

— Я в Азкабане полгода отсидел. Палочки нет, жена с детьми куда-то уехала, и никому не сказала — куда... (2) Она полукровка, ее и на комиссию не вызывали. И куда мне теперь податься?

— Вы… из магглов? — догадалась Изабелла. — А ваша родня в маггловском мире?

— Я давно их не видел... Родители и брат — мы с ними как будто чужие стали, когда из Хогвартса письмо пришло.

Изабелла огорченно вздохнула. Ей хотелось как-то помочь несчастному — но чем тут поможешь?

— Эй, ты, грязнокровка! Еще раз увижу, что ты к людям на улице пристаешь, снова загремишь в Азкабан! — послышался грубый голос.

Нищий оглянулся через плечо и бросился бежать. К Изабелле подошел высокий крупный мужчина с усиками, в черной мантии. Она узнала Селвина.

— Миссис Лестрейндж, — поклонился он, тоже узнав ее. — Чего хотел этот бродяга? Вы не пострадали?

— Нет-нет, все в порядке, — она вежливо улыбнулась.

— Позвольте, я вас провожу до дома, — галантно предложил Селвин. — Эти лишенные палочек бывают на редкость нахальны… И чего они здесь ошиваются? Возвращались бы к своим магглам…

— Благодарю вас, я уже почти пришла, вон мой дом, — показала рукой Изабелла.

— И все же, мадам, будьте осторожнее с ними... Они могут и вред причинить, — озабоченно нахмурился Селвин.

— Да-да, спасибо вам... Всего хорошего, мистер Селвин, — она снова кивнула с улыбкой и так быстро, как только могла, зашагала дальше. Фэрри, ворча что-то себе под нос, семенила за ней.

Дойдя до дома и открыв дверь, Изабелла в прихожей без сил опустилась на стул, восстанавливая сбившееся дыхание, пока Фэрри снимала с нее ботинки и подавала домашние тапочки — сама она наклоняться уже не могла. У стены стояла колыбелька, все еще пахнущая свежим лаком. Изабелла осторожно потрогала ее пальцем — дерево почти высохло, скоро можно будет и в спальню перенести.

Она прошла в гостиную, где мама читала газету. Миссис МакДугалл одобрила сделанные Изабеллой покупки и добавила, что на подушке, перине и простынях тоже следует вышить защитные руны, а на одеяльце — еще и сложный узор из согревающих и охлаждающих чар, для того, чтобы малыш не мерз, и ему не было жарко — она обещала показать дочери, как это делается.

— Да ты меня не слушаешь, дочка? Что с тобой? — насторожилась миссис МакДугалл.

— Я слушаю, мама… Руны защитные, ты говорила, и еще согревающие и охлаждающие, переплетение…

— Все равно ты как будто расстроена. Что случилось?

Изабелла рассказала маме о встрече с нищим. Констанция тяжело вздохнула.

— Да, мне тоже жаль таких, как он — от одного берега отстал, к другому не пристал... И магглам они чужие, и у нас не стали своими... А его жена с детьми, наверное, просто уехала туда, где никто не знает об их несчастье. Видно, думала, что он не переживет Азкабана — там ведь снова дементоры. А на днях, я слышала, егеря убили Крессвелла — ну, ты помнишь, бывший начальник Управления по связям с гоблинами... И Тонкса, который на Андромеде Блэк был женат (3). Он работал целителем в Мунго.

Изабелла испуганно прижала пальцы к щекам.

— То есть, они в повстанческом отряде были?

— Нет, они просто по лесам скитались, как я поняла — Крессвелл, Тонкс и какие-то гоблины с ними — уж не знаю, почему гоблины в бега подались, может, в банке что-нибудь украли… И попались егерям. Те должны были их живыми в Министерство доставить, но… Говорят, в егерях самое что ни на есть отребье… По многим Азкабан плачет. Как создали эти отряды, так в Лютном даже тише стало.

Миссис МакДугалл снова вздохнула и обняла Изабеллу. Потом маме показалось, что у Изабеллы начинается жар — лоб был горячим — она мягко пожурила дочь за то, что та долго гуляла по ненастной погоде, напоила чаем, в который добавила капельку бодроперцового зелья, и заставила пораньше лечь спать.

Однако сначала Изабелле не давал заснуть ребенок — снова начал толкаться. Потом она никак не могла удобно улечься — мешал живот. Изабелла положила под голову две подушки — так, что получилось, как будто она не лежит, а полусидит. И все равно сон не шел. Она думала о нищем на Диагон-аллее, потом о Белле — муж недавно под большим секретом поведал ей о нежданной беременности Беллы, и о том, что по этой причине старшей миссис Лестрейндж и пришлось уехать за границу.

«Белла с Темным Лордом уже больше двадцати лет вместе… А теперь у них и ребенок появится — Басти думает, что Белла и Руди разведутся. То есть, Темный Лорд женится на Белле? Ведь ребенок будет потомком самого Слизерина, а род Лестрейнджей, хотя и древний, и славный, но все же уступает Основателю... А с другой стороны… может быть, Темного Лорда все устраивает и так? Когда замужество фаворитки было препятствием? С мужьями просто не считались. Да и они, судя по всему, не имели ничего против. Шатобриан, жестоко убивший свою жену — скорее исключение, чем правило (4). Хотя Руди любит Беллу… очень любит. Ох, каково же ему было все эти годы! И каково будет теперь? Когда у Беллы ребенок от другого, пусть даже и от самого Повелителя?»

Изабелла всхлипнула. С некоторых пор у нее вообще глаза были на мокром месте, она часто плакала — и по куда более ничтожным поводам, чем несчастливая семейная жизнь мужниного брата.

«Завтра нос распухнет и глаза будут красные… Мерлин, и на что я похожа стала?» — думала Изабелла, стараясь успокоиться. У нее, несмотря на специальный крем, все-таки в последний месяц появились на лице коричневатые пятна, к счастью, небольшие, скорее похожие на веснушки. Утром она их старательно замазывала пудрой, но вечером приходилось умываться… Правда, Рабастан говорил, что такой она стала еще милее, и нежно целовал ее в щеки, в припухшие губы и нос.

На следующий день к вечеру пришел муж, с перевязанной правой рукой. В ответ на ее встревоженный взгляд он улыбнулся и сказал, что это пустяки и не стоит беспокоиться. Они сидели в комнате — Изабелла вышивала руны на простынях, а Басти с любопытством оглядывал книжные полки. Одна книга его особенно заинтересовала — "Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора" Риты Скитер — оказывается, он о ней, конечно, слышал, но не читал. Перелистывая страницы, он вдруг нахмурился, словно что-то вспоминая, и попросил разрешения взять книгу с собой.

После ужина Рабастан в гостиной долго говорил с отцом Изабеллы, рассказывал, как трудно держать в повиновении отряды егерей — там много бывших уголовников, не оставивших свои повадки и теперь. Егеря временами нападают на одиноко стоящие дома — волшебников или магглов, им все равно. А потом министерским чиновникам приходится стирать магглам память либо наводить Конфундус на маггловскую полицию — ведь Статут о секретности никто не отменял (5).

— Боюсь, по окончании войны, когда эти отряды будут распущены, нас ждет всплеск преступности, — качал головой мистер МакДугалл. — Сейчас она снизилась, потому что ее направили в другое русло. Но вооруженные криминальные элементы, привыкшие к безнаказанности… Потребуются жесткие меры, которые их только еще больше озлобят. Думаю, со стороны Темного Лорда было не слишком дальновидно — привлечь их на свою сторону. И оборотней это касается, и великанов...

Рабастан на критику Темного Лорда не реагировал, он вообще больше слушал и всем своим видом выказывал молчаливое согласие с тестем. Уже было поздно, и Изабелла думала, что муж останется ночевать, когда он, вздрогнув, посмотрел на свою левую руку и встал с места.

— Метка? — прошептала Изабелла.

— Да.

— Пойдешь?

— Конечно.

— О, Мерлин... — вздохнула она. — Опять...

— Изабел... Я не могу не явиться, когда я ему нужен. Потому что мы тоже — всегда, в любое время — можем его позвать. И он явится. Сколько раз Метка спасала нас от тюрьмы или от смерти... — и попросил с мягкой улыбкой: — Так что не обижайся... И принеси мне, пожалуйста, колет — он, кажется, в спальне.

— Но как же твоя рука? — испуганно спросила Изабелла.

— Буду драться левой. Я ею владею почти так же хорошо, как правой, — усмехнулся он. — А может быть, и не придется сегодня драться — я же не знаю, по какому поводу вызов.

Из-за поврежденной правой руки он не мог самостоятельно ни снять колет, ни надеть его, и Изабелле пришлось ему помочь. Колет из драконьей кожи был светло-серого цвета, и переливался холодным стальным блеском. Она осторожно провела по нему ладонью — то, что с виду казалось прочными металлическими пластинами, на ощупь напоминало гладкую и теплую ткань.

Она стояла в прихожей, глядя, как Басти одевается. Намотав на шею шарф — ее подарок — и застегнув мантию, он вынул из кармана волшебную палочку и крепко сжал ее в левой руке. Потом, поцеловав жену и улыбнувшись ей — улыбка показалась Изабелле наигранно-беззаботной — вышел за дверь.

Проводив мужа, Изабелла в задумчивости отошла к окну. Она никогда прежде не смотрела на принадлежность Рабастана к организации так, как он ей объяснил перед уходом. Метка всегда казалась ей символом несвободы, подчиненности — знаком того, что ее муж не может располагать собой, как ему заблагорассудится, а также напоминанием, что у него есть другая жизнь, закрытая от нее. Когда-то давно, у кого-то в гостях Изабелла слышала, как пожилой аврор, ветеран двух войн — с Гриндевальдом и Темным Лордом, имеющий два ордена Мерлина, сказал, что Темный Лорд клеймил своих сподвижников, словно скот или рабов. Однако сами Упивающиеся смертью, видно, считали иначе...

И это означало, как с пронзительной ясностью поняла Изабелла, что никогда Рабастан не покинет Темного Лорда, не убежит из Англии вместе с ней туда, где безопасно, где нет войны и можно спрятаться. Временами она лелеяла такие мечты, хотя знала, что Рабастан уже использовал порт-ключ, который дал ему ее отец.

А если и победа в войне не принесет желанного спокойствия? Если отец прав, и потом начнется борьба с вооруженными бандитами, оборотнями, великанами и Мерлин знает кем еще — которые вряд ли захотят добровольно вернуться к мирной, законопослушной жизни, а на серьезные уступки им ни одно правительство не пойдет?

Она с ностальгической грустью вспомнила те дни после свадьбы, которые они провели вместе в Лестрейндж-холле, совершенно одни. Тогда казалось, что у них впереди много-много времени, целая вечность, и что до войны еще очень далеко…

Примечания:

(1) Поскольку близнецы Уизли сели под Фиделиус только после того, как Рон сбежал из поместья Малфоев (причем и тогда они продолжали принимать заказы по почте и рассылать свой товар покупателям), значит, их магазин до этого времени (апрель 1998) работал.

(2) В каноне мы видим нищих, лишенных палочек, на Диагон-аллее и среди них человека, спрашивающего у мнимой Беллы (Гермионы) о своих детях. Скорее всего, это магглорожденные, отсидевшие в Азкабане, но не сбежавшие оттуда, а вышедшие по отбытию срока (сбежавшие в волшебном квартале бы не показывались). А семьи магглорожденных репрессиям не подвергались, ни массовых казней, ни концлагерей не было (Андромеду Тонкс, семьи Дирка Крессвелла и Дина Томаса никто не трогал).

(3) В каноне Трио узнает о смерти Крессвелла и Тонкса из радиопередачи в начале апреля. Но они могли погибнуть и раньше, в частности, в конце февраля — поскольку передача выходит после длительного перерыва.

(4) Франсуаза де Шатобриан — фаворитка французского короля Франциска I. По одной из версий, была убита своим мужем.

(5) Статут о секретности действительно никто не отменял и не собирался отменять. В каноне мельком сказано о семье магглов, погибшей от утечки газа, по мнению маггловских властей. Однако радио ОФ утверждает, что причиной смерти была Авада. Если это действительно так, значит, ДМП и обливиаторы приняли соответствующие меры (а кто-то в этих структурах работал на ОФ и сообщал Ордену информацию о подозрительных смертях).

На сей раз повод для собрания у Темного Лорда был, можно сказать, радостным. В организацию принимали Дэнниса Долохова, Винсента Крэбба и Грегори Гойла. Говорили о скором приеме новичков уже давно, только дата до сих пор не была определена. Рабастан, увидев обоих студентов, несколько удивился — он-то думал, что друзья Драко приняли Метку вместе с ним — еще в то время, когда Люциус и другие, пойманные в Отделе тайн, сидели в Азкабане. Мальчики, отпущенные по такому случаю из Хогвартса, прибыли в Малфой-мэнор в парадных мантиях, вычищенных и отглаженных, тщательно причесанные и донельзя гордые.

Весь Ближний круг собрался в гостиной Малфой-мэнора. Темный Лорд восседал в кресле у камина, Нагини свернулась у его ног. Вокруг теснились Упивающиеся смертью — по правую руку Снейп, по левую — Долохов. Хозяева дома, Люциус и Нарцисса, скромно стояли поодаль. Новички заняли место у противоположной стены. Дэннис явно волновался, то и дело откидывал рукой со лба русые кудри и поворачивался в сторону деда, на лице которого застыло странное выражение — гордости и печали. Грегори переминался с ноги на ногу, а Винсент стоял неподвижно, вперив в Темного Лорда взгляд, полный мрачной решимости.

Рабастан пробрался поближе к Малфоям, кивнул им и слегка улыбнулся. Темный Лорд поднялся с места. Наступила тишина.

— Мои юные друзья! — заговорил Повелитель. — Сегодня вы вступаете в ряды организации, призванной возродить величие Магической Британии, не допустить поглощения волшебников магглами, сохранить в неприкосновенности наши древние традиции, сберечь от недостойных и приумножить тайные знания… Осознаете ли вы всю ответственность, которую берете на себя?

Молодые люди серьезно закивали. Темный Лорд продолжал:

— Итак, почему вы верите в Магическую Британию и Темного Лорда? Винсент?

— Потому что верю в древних Богов, создавших Магическую Британию и пославших нам Темного Лорда, потомка великого Салазара Слизерина, чтобы спасти ее от разрушения, — отчеканил Крэбб.

Темный Лорд милостиво кивнул, затем обратился к Гойлу:

— Чему Упивающийся смертью должен служить в первую очередь? Грегори?

— Народу Магической Британии и вождю чистокровных магов — Темному Лорду, — пробасил Грегори Гойл.

— Почему вы готовы повиноваться мне? Дэннис?

— По внутреннему убеждению, ради блага Магической Британии… — облизнув пересохшие губы, ответил Дэннис Долохов.

— Готовы ли вы принести клятву верности?

Все трое снова закивали. После недолгого молчания, повинуясь жесту Темного Лорда, Дэннис заговорил:

— Клянусь вам, мой Лорд, быть верным и мужественным. Клянусь беспрекословно повиноваться вам и тем, кому вы прикажете руководить мною, вплоть до самой смерти. Да поможет мне Магия! (1)

После Дэнниса клятву повторили Крэбб и Гойл. Каждый раз говорившего охватывало серебристое сияние.

Темный Лорд вернулся на свое место, и новички по очереди подходили к нему, становясь на одно колено и протягивая левую руку. Он прикасался волшебной палочкой к предплечью и произносил какие-то слова, состоящие из одних шипящих согласных — заклинание на парселтанге. Дэннис вздрогнул от боли, но не издал ни звука. Грегори чуть слышно застонал и покраснел. Винсент вообще не изменился в лице, только напрягся всем телом.

Лорд взмахнул палочкой, и откуда-то появились три черные мантии с капюшонами, и сразу оказались на плечах у новоиспеченных Упивающихся смертью. Еще один взмах — и их лица закрыли белые маски.

Темный Лорд снова встал и произнес:

— Приветствую вас, новые Вальпургиевы рыцари (2), и поздравляю со вступлением в наши ряды! Вы с честью выдержали первое испытание, — он обвел взглядом остальных присутствующих. — И всех вас поздравляю с тем, что наша организация, которой суждено очистить и спасти Магическую Британию, растет и крепнет. Да, еще одно… Грегори и Винсент, это вас касается. Сейчас ваша главная задача — учиться, учиться и еще раз учиться! Поэтому, когда вы в школе, то по вызову являться не нужно. Если вы понадобитесь, вам сообщат.

По окончании церемонии все перешли в столовую, где стол был накрыт к праздничному ужину. Ароматы изысканных блюд смешались с терпким благоуханием темно-красного, почти черного вина. Темный Лорд ел и пил мало. Рабастан тоже был не голоден. Больше всех на еду налегал МакНейр, впрочем, юные Крэбб и Гойл от него не отставали. Дэннис Долохов сразу подошел к деду и о чем-то негромко переговаривался с ним.

Басти рано ушел к себе в комнату. Спать не хотелось. Но и к жене возвращаться было поздно — часы показывали половину третьего ночи. Он позвал эльфа, чтобы тот помог ему снять колет, и обнаружил в кармане мантии взятую из дома жены книгу о Дамблдоре.

"Повелитель, наверное, еще не ложился спать", — подумал он. Приказав домовику обождать, он вышел из комнаты и, пройдя два коридора, а затем поднявшись по лестнице, направился к апартаментам Темного Лорда. Спросил у попавшегося навстречу Петтигрю, не занят ли Повелитель, и не спит ли он уже, и получив отрицательный ответ, постучался в массивную дубовую дверь, из-за которой сначала послышалось невнятное шипение, а потом голос Лорда:

— Войдите.

Темный Лорд сидел у стола и что-то писал. Нагини лежала на диване, свернувшись кольцами, и, кажется, спала. Хотя у змей не поймешь — они ведь спят с открытыми глазами. Лорд обернулся к вошедшему Рабастану и уставился на него таким же немигающим, как у змеи, взглядом.

— Слушаю тебя, Рабастан.

— Повелитель, помните, мы с вами были в Годриковой Лощине? Вы там нашли фотографию, которая вас, кажется, заинтересовала?

— Да, конечно. И что? Ты знаешь, кто на этой фотографии?

— Знаю, мой Лорд. Это молодой Геллерт Гриндевальд, — Рабастан протянул Темному Лорду книгу, заложенную закладкой на той странице, где была фотография, точно такая же, как та, которую Лорд подобрал в доме Батильды Бэгшот.

Лицо Темного Лорда выразило величайшее изумление, когда он перелистал несколько страниц.

— Вот так новость! Оказывается, наш "великий светлый маг" и будущий тиран, развязавший величайшую в истории войну — друзья юности! Чего мы еще не знаем о Дамблдоре?

Он углубился в книгу, бормоча:

— Так... сестра-сквиб, это не так интересно... Ага, вот — "нездоровые отношения Дамблдора и Поттера"... Мерлин! Я про наклонности Альбуса слышал... Но думал, он уже ни на что не способен. И надо отдать ему должное — в школе он их не проявлял, по крайней мере, в мое время. Однако... Я бы даже Поттера пожалел, если бы мальчишка не искал моей смерти, — с усмешкой проговорил Темный Лорд, подняв глаза от книги. — А ты, Рабастан, знаешь что-нибудь об этом?

— О чем, мой Лорд? О Поттере и Дамблдоре? Полагаю, это пустые сплетни, как вы сами заметили, Дамблдор был уже слишком стар для амурных приключений. Но позвольте спросить...

— Спрашивай, — разрешил Лорд.

— Неужели вы сами Гриндевальда не узнали? Ведь вы застали ту войну... Конечно, здесь он еще очень молодой, а у нас в стране мало известно о нем, кажется, никто даже не написал его биографию. Но вы-то, Повелитель, долго жили в Европе...

— Я никогда не интересовался Гриндевальдом (3). Для британского мага иностранец, да еще ставивший себе цель захватить Британию, не может быть примером для подражания.

Рабастан почтительно склонил голову. А Темный Лорд добавил:

— Но твои сведения мне пригодятся. Я доволен тобой, Рабастан.

— Рад служить вам, мой Лорд. Разрешите идти?

— Да, конечно, иди.

Рабастан, поклонившись, вышел. Затворяя за собой дверь, он подумал: "Зачем Повелителю понадобился Гриндевальд? Да и жив ли он еще? Дамблдор тогда, в сорок пятом году, его не убил, но, кажется, его в тюрьму посадили... Не в Азкабан, а где-то на континенте.".

Примечания:

(1) Для церемонии принятия Черной Метки и принесения клятвы за основу взят соответствующий ритуал в СС.

(2) Вальпургиевы рыцари — первоначальное название организации Темного Лорда, придуманное Роулинг. Но почему бы Лорду по особо торжественным случаям не использовать его?

(3) О том, что Темный Лорд не интересовался Гриндевальдом, свидетельствует тот канонный факт, что он не узнал молодого Гриндевальда на фотографии, которую нашел в доме Батильды.

Стану я совсем другою

Жизнью величаться.

Будет зыбка под ногою

Легкою качаться.

Будет муж прямой и дикий

Кротким и послушным,

Без него, как в черной книге,

Страшно в мире душном...

(Осип Мандельштам)

Изабелле еще с вечера было нехорошо — подташнивало и знобило, появилась неотступная тянущая боль внизу живота и в пояснице. И почему-то очень хотелось спать, хотя она после обеда проспала целых два с половиной часа. Она даже отказалась от ужина и, сославшись на усталость, рано, еще до прихода с работы отца, удалилась в свою комнату. Мама пристально посмотрела на нее, но ничего не сказала.

У себя в спальне Изабелла сквозь неплотно затворенную дверь слышала, как пришел папа, как родители негромко переговариваются, как мама сказала: "Дорогой, может быть, она заснула — лучше ее не тревожить". Потом наступила тишина. Отец, наверное, ушел к себе в кабинет — в марте у начальника налогового департамента всегда было много работы.

Ей стало немного легче, и она не заметила, как задремала, но сквозь сон поняла, что родители заходили в ее комнату, она чувствовала легкое прикосновение маминой руки к своему лбу — но глаза не открыла. Мать с отцом тихо, на цыпочках, удалились. Потом Изабелла услышала озабоченный папин голос: "Может быть, пора послать за миссис Дорн?" И мама ответила: "Успеем. Когда действительно начнется, это ни с чем не спутаешь. Пусть поспит".

Изабелла совсем успокоилась и расслабилась — маме можно доверять, если она считает, что еще рано, значит, не о чем волноваться. Она за последние дни настолько извела себя ожиданием, страхом и надеждой, несколько раз ей казалось, что роды вот-вот начнутся, но потом боль проходила, и опять казалось, что ждать еще долго... Временами на нее находили приступы меланхолии, особенно по ночам — тревожные мысли не давали спать. То ей казалось, что она умрет, то охватывал страх за ребенка. "Нет-нет, — испуганно шептала она, — пусть лучше я сама умру..."

Резкая боль разбудила ее в три часа ночи. Она села на кровати, обхватила руками живот и стиснула зубы, чтобы сдержать стон. Через некоторое время боль ушла так же внезапно, как появилась. Изабелла снова легла, закрыла глаза и даже, кажется, начала видеть какой-то сон, но вскоре проснулась от новой схватки, которая показалась ей сильнее, чем предыдущая, и длилась несколько дольше.

"Похоже, это оно и есть... Время пришло", — догадалась она и с удивлением поняла, что больше не боится, а напротив, чувствует прилив сил и даже радость. Она встала с постели, притворила дверь комнаты поплотнее и торопливо наложила заглушающие чары. "Миссис Дорн говорила, что это обычно несколько часов длится... И воды еще не отошли. Так что нет нужды сейчас за ней посылать, и будить никого не стоит", — подумала Изабелла. В полной тишине спальни, освещаемой лишь мягким светом ночника, она размеренно ходила по комнате, держась руками за живот и кусая губы. Время от времени, когда боль усиливалась, она останавливалась, сгибаясь пополам, опираясь на стол или на комод и тяжело дыша, потом садилась на кровать, чтобы немного передохнуть, и снова вставала.

Недавно акушерка по просьбе Изабеллы подробно рассказала ей, что и как с ней будет происходить, как нужно себя вести, как правильно дышать, и даже объяснила, как найти у себя на теле определенные точки, массируя которые, можно ослабить боль. "Это на случай, если я смогу прийти не сразу, как только вы за мной пошлете", — добавила миссис Дорн. Сейчас Изабелла старалась все это припомнить и сосредоточилась на том, чтобы контролировать свое дыхание. Надавливая пальцами на поясницу, она, кажется, нашла и те самые точки. Впрочем, это принесло облегчение лишь ненадолго, схватки становились все сильнее, а промежутки тишины между ними — все короче. Изабелла устала и измучилась, ночная рубашка и даже волосы взмокли от пота, по щекам катились слезы. Она часто поглядывала на часы, удивляясь, что прошло так мало времени. "Может, часы остановились? Нет, идут. Вот уже и утро... Но почему так долго, сколько же можно, о, боги..." Ей пришло в голову, что с ней что-то не так — и, охваченная паникой, Изабелла решилась наконец позвать маму и послать за миссис Дорн.

Она осторожно выглянула из комнаты, увидела, как мама запирает дверь за ушедшим на службу отцом, и уже не боясь никого испугать, громко застонала. Миссис МакДугалл, всплеснув руками, подбежала к дочери.

— Изабел... Что? Уже? Корки! Немедленно беги за миссис Дорн! Да что же ты, дурочка, не разбудила меня раньше? Ты что, всю ночь не спала? Мерлин, ну как же так можно! Хоть бы миссис Дорн не оказалась занята, а то мало ли...

Констанция прошла по всему дому, следя, чтобы ни одна дверь не оставалась запертой (1), распахнула даже форточку в комнате дочери — свежий воздух немного взбодрил ее. И до самого прихода акушерки мама сидела рядом с кроватью, гладя руку Изабеллы и шепотом призывая богиню Бригантию (2).

Акушерка пришла скоро, вопреки опасениям Констанции. С ней была высокая светловолосая девушка — ее ученица и помощница, мисс Шелл. Миссис Дорн сразу взяла бразды правления в свои руки, осмотрев Изабеллу, успокоила ее, заверив, что все идет нормально.

— Все будет хорошо, лапочка, не бойся... А вы, моя дорогая, — обратилась она к Констанции, — можете своими делами пока заняться. Если что понадобится, я вас позову. Выпейте успокоительного, на вас лица нет.

Дальнейшее Изабелла помнила плохо — боль уже почти не отпускала ее, она старалась слушаться миссис Дорн и то дышала глубоко, то задерживала дыхание, а акушерка непрерывно что-то делала с ней, ни на минуту не прекращая говорить — и почему-то это придавало Изабелле сил. Когда она пожаловалась на жажду и усталость — в какой-то момент ей показалось, что она сейчас просто потеряет сознание или вообще умрет — миссис Дорн извлекла из своего обширного чемоданчика флакон, налила в чашку какого-то пахнущего мятой зелья и поднесла к губам Изабеллы. Она отпила два глотка и почувствовала, что ей немного легче, даже в голове прояснилось.

Ей бросилась в глаза фотография, висевшая на противоположной стене, сделанная в августе, в день ее рождения. Она сидела на стуле, а Рабастан стоял рядом с ней, положив руку ей на плечо, и улыбался. Вспомнив мужа, Изабелла заплакала от обиды — как самозабвенно они предавались любви и на этой самой кровати, где она сейчас лежит, совершенно измученная, и даже у этого стола — миссис Дорн расставила там какие-то колбы, склянки и разные штуки неизвестного назначения... Однако он ничем не расплачивается за то наслаждение, которое Изабелла разделяла с ним — а она теперь так страдает.

— Я больше никогда... с ним не буду... Никогда в жизни! — прохныкала она.

— Конечно-конечно, не будешь, лапочка моя, никогда... — добродушно улыбаясь, закивала миссис Дорн, — а сейчас потерпи еще немножко, деточка... Все хорошо.

Вскоре боль как будто утихла, но на самом деле она приняла иной характер. Возникло ощущение непреодолимой силы, давящей изнутри, ломающей тело. Но Изабелла откуда-то знала, что должна помогать этой силе и доверять ей, ведь это была та самая сила, что творит миры из ничего, из первозданного Хаоса. Забыв обо всем, Изабелла почти бессознательно направила все усилия на одну-единственную цель.

— Вот так, хорошо... Еще немного... Все, милая, все уже... — как будто издалека слышала она голос акушерки.

Все и вправду закончилось — наступил долгожданный покой и тишина, и божественная легкость во всем теле. А в следующее мгновение Изабелла услышала крик ребенка — он напоминал громкое мяуканье, но ей показался самым милым из всего, что она когда-либо слышала.

Она глубоко вздохнула и увидела улыбающуюся миссис Дорн, которая протягивала ей что-то маленькое, красное, сморщенное.

— Прекрасный здоровый малыш. Мальчик! — объявила миссис Дорн. Тут же за ее спиной оказалась мама, вся в слезах, но смеющаяся.

— Дайте мне его скорей! — взмолилась Изабелла.

Ребенка положили ей на живот. Изабелла вгляделась в его личико — припухшие глазки, которые пока еще были непонятно какого цвета и ничего не выражали, раскрытый крохотный беззубый ротик, — и ей показалось, что она его уже когда-то видела.

— Маленький мой... — она прижала сына к себе и повторила: — Мой...

Найдя материнскую грудь, малыш тут же перестал плакать. Теперь заплакала она сама — от облегчения и радости, что боль осталась позади, что с малышом все благополучно, и еще от странного, незнакомого прежде чувства полноты жизни... Как будто исполнилось то, для чего она родилась на свет, как будто именно к этому дню она шла все предыдущие годы.

Мама поднесла к ее губам чашку с водой, но Изабелла, всхлипнув, пролила почти все на себя.

— Не плачь, — ласково сказала акушерка, которая опять что-то делала с Изабеллой, на что та уже почти не обращала внимания. — Ну вот, теперь все... Дай его нам, мы его выкупаем... Да и тебя нужно помыть.

Мисс Шелл в это время наполняла водой маленькую ванночку и нагревала ее. Убедившись, что вода достигла нужной температуры, подошла к Изабелле и забрала у нее мальчика. Приподняв голову с подушки, Изабелла ревниво следила за ловкими движениями девушки, пока мама с помощью Фэрри меняли белье на кровати и на ней самой, протирали лицо и тело смоченной в ароматной воде губкой. Потом мама расчесала ее спутанные волосы и заплела их в косу.

Когда и Изабелла, и малыш были чисто вымыты, Констанция помогла ей надеть свежую сорочку, запеленала ребенка и положила молодой матери на руки. Изабелла разглядывала мальчика — теперь ей казалось, что он похож на Рабастана, что у него такие же глаза, и волосы рыжеватые — вернее, вместо волос пока был мягкий, как у цыпленка, пух.

— Мама, ну посмотри, какой он хорошенький!

— Очень славный малыш, — подтвердила миссис Дорн. — Красавец будет, весь в маму.

— Нет, он похож на отца, — возразила Изабелла. Во рту у нее пересохло, губы были искусаны и язык плохо слушался — она сама не узнавала своего голоса — но, забыв обо всем, не могла отвести взгляд от ребенка. — Мама, правда, он на Басти похож?

Ей захотелось немедленно увидеть мужа, чтобы показать ему сына. Она была уверена, что Рабастан точно так же, как и она, будет восхищен и умилен, потому что этим чудом просто нельзя не восхищаться.

— Мама, напиши ему скорей, пожалуйста...

— Конечно, напишу, а как же... — улыбнулась Констанция.

— А какое сегодня число, мама?

— Пятое марта. А вы уже имя придумали?

Изабелла помотала головой. Если с именем для девочки все было ясно — она уже давно решила назвать дочку Констанцией, и Басти согласился — то мальчишеских имен они перебрали множество, и никак не могли остановиться на чем-то одном. Эллери, или Рэйнард, или, может быть, Ричард? Прибегать к услугам нарицателей они не хотели — Изабелла боялась предсказаний.

Потом миссис Дорн опять напоила ее зельями:

— Это укрепляющее и восстанавливающее кровь, специально для молодых мам. Будешь пить его месяц. А вот это, — достала она новый флакон, — для того, чтобы молоко скорее появилось, и чтобы его было больше...

Она дала еще несколько советов насчет кормления и пообещала зайти завтра, проведать, все ли в порядке с Изабеллой и малышом.

— Но, в случае чего, вы сами присылайте за мной эльфа, и я сразу приду, — наказала миссис Дорн на прощание.

Миссис МакДугалл предложила ей и мисс Шелл пообедать, или хотя бы выпить чаю, на что те охотно согласились.

С Изабеллой осталась Фэрри, которой теперь было велено безотлучно находиться здесь. Эльфийка взяла заснувшего мальчика у матери и положила в колыбельку.

— Отдохните, мисс Изабелла... Фэрри будет тихо сидеть рядом, если вам что-нибудь надо — только скажите. И если ваш сынок заплачет, Фэрри все сделает. И разбудит вас, когда нужно будет кормить.

Изабелла попросила воды, и выпила целый стакан. Потом блаженно вытянулась на кровати и провалилась в глубокий сон. Она спала до тех пор, пока Фэрри не разбудила ее, чтобы покормить ребенка, потом снова уснула и проснулась только, когда с работы вернулся мистер МакДугалл — новоиспеченный дедушка.

* * *

Рабастан получил записку тещи только ночью — весь день, до позднего вечера они вместе с Долоховым провели в тренировочном лагере свеженабранных егерей, обучая их боевым заклятиям: у большинства новобранцев, чьей подготовкой занимались министерские чиновники, дела шли из рук вон плохо, поэтому Темный Лорд распорядился, чтобы члены Ближнего Круга делились своим богатым опытом с молодыми бойцами. Да и дисциплина под руководством Упивающихся смертью держалась куда строже.

Лагерь был укрыт столькими чарами, что почтовые птицы его не находили, и сова от миссис МакДугалл, проплутав несколько часов, лишь после полуночи доставила послание в Малфой-мэнор, разбудив адресата стуком клюва в окно.

"Рабастан, сегодня в три часа дня у Вас родился сын. Изабелла и мальчик здоровы, чувствуют себя хорошо. Очень ждем Вас.

Констанция МакДугалл".

Басти сквозь навернувшиеся на глаза слезы читал и перечитывал эти строчки.

— Спасибо, спасибо... — без конца повторял он, сам не зная, кому благодарен — жене или богам, или, может быть, покойному отцу, или просто судьбе.

Он понял, что сегодня больше не заснет, а идти к жене среди ночи не стоило. Одевшись, Рабастан вышел из своей комнаты и отправился бродить по замку. Казалось, весь Малфой-мэнор спал, однако в одной из комнат горел свет. Постучавшись, он заглянул туда и увидел Нарциссу, которая что-то вязала, и Долохова, расположившегося за столом напротив нее с книгой.

— Басти! Ты почему не спишь?

— Цисси... Тони... У меня сын родился! — ответил он, чувствуя, как лицо помимо воли расплывается в широкой улыбке.

Нарцисса порывисто вскочила, обняла Басти и расцеловала в обе щеки.

— Правда? Вот радость-то! Поздравляю!

— Рад за тебя, — Антонин тоже встал с места и обнял его.

— Ты к Изабелле завтра пойдешь? — спросила Цисси.

— Да, — кивнул он. — Вот только... Тони, мы же должны завтра снова в лагере быть. Я и забыл совсем...

— Да ладно, — махнул рукой Антонин. — Я Мальсибера возьму, а ты Повелителю так и скажи... Что он — не человек, что ли?

Нарцисса тем временем велела домовому эльфу принести бутылку вина. Все трое выпили по бокалу. А утром новость узнали все, кто был в Малфой-мэноре, и Темный Лорд разрешил Рабастану сегодня не ехать в лагерь.

— Теперь есть надежда, что древний славный магический род не угаснет, — одобрительно заметил Лорд. У Басти мелькнула мысль, что древний род, возможно, не оказался бы на грани исчезновения, будь у Темного Лорда и Беллы побольше уважения к брачным узам — но он был так счастлив, что не стал об этом думать.

Потом Цисси собрала в теплицах букет орхидей и целую корзину фруктов — персики, яблоки, груши и сливы — вручила все это Басти и отправила к жене, наказав передать поздравления от всех присутствующих.

Дверь ему открыла теща. Она радостно поздоровалась с Басти, поцеловала его в щеку и, передав корзину с фруктами эльфу, пошла вместе с зятем к дочери и внуку.

Изабелла лежала в кровати, но не спала. Рядом с ней стояла колыбель, прикрытая шелковыми с кружевом занавесками.

— Изабел, — улыбнулась Констанция, — там миссис Малфой прислала тебе фрукты. Все это тебе можно, потом я принесу. И цветы... Фэрри, поставь их в вазу. Они не пахнут ничем, так что мешать ни тебе, ни малышу не будут.

Миссис МакДугалл тихо вышла из комнаты, а Рабастан подошел к Изабелле. Лицо жены было бледным и осунувшимся, но она словно вся светилась. Он наклонился к ней, поцеловал в щеки, взял ее руку и прижал к губам. Она погладила его по лицу.

— Басти, — тихим, усталым голосом произнесла она, — посмотри на него...

Рабастан подошел к колыбели и чуть отодвинул занавеску. Надежда древнего и славного магического рода Лестрейнджей — как выразился Темный Лорд — сейчас безмятежно спала. Маленькое личико утопало в волнах белоснежного батиста. Басти разглядел только крошечный носик и закрытые глазки. Он долго стоял и, не отрываясь, как зачарованный, смотрел на своего мальчика, охваченный странными и незнакомыми чувствами — хотелось смеяться от радости, и в то же время защипало глаза... Он услышал голос жены:

— Басти... А как мы все-таки его назовем? Может быть, Рэйнард?

Рабастан повернулся к жене и смущенно улыбнулся:

— Пусть будет Рэйнард. А второе имя — Бодуэн, в честь моего отца.

— Хорошо, — кивнула Изабелла.

Малыш пошевелился и тихонько захныкал. Тут же появилась Фэрри со словами:

— Мисс Изабелла... Вашего сыночка пора кормить.

Эльфийка приблизилась к колыбели, ловко подхватила ребенка на руки и хотела было передать матери. Но Изабелла сказала:

— Фэрри, дай его отцу. Басти, возьми его на руки. Возьми, не бойся...

И тихо засмеялась, глядя, как Рабастан, неестественно согнув руки, держит сына, словно боясь даже дышать на него, пока Фэрри не забрала у него младенца.

Басти сидел на полу рядом с кроватью и смотрел, как его жена кормит их сына — малыш сосал, причмокивая и сопя, маленькие ручки обхватили материнскую грудь. Изабелла поцеловала крошечные пальчики, и столько счастья и нежности было в этом жесте, что у Рабастана перехватило дыхание и перед глазами все расплылось, как в тумане.

Изабелла протянула руку и ласково погладила его по голове, внезапно ощутив к нему острую жалость. "Так легко убить человека, и так тяжело — родить... — пришло ей в голову. — Мужчины этого не знают..."

Малыш вскоре наелся, и эльфийка снова уложила его в колыбельку.

— Он сейчас только кушает и спит, — пояснила Изабелла.

Рабастан пробыл у жены до самого вечера, почти не отходя от нее — даже пообедать миссис МакДугалл увела его в столовую чуть ли не насильно. Он предложил теще прислать ей в помощь пару своих эльфов, на что та с благодарностью согласилась. Вечером Фэрри вместе с миссис МакДугалл выкупали ребенка, а когда вернулся с работы тесть, все — кроме Изабеллы, конечно, — выпили по бокалу вина за здоровье маленького Рэйнарда Бодуэна Лестрейнджа.

В последующие дни у Изабеллы побывали с поздравлениями и Малфои, и Роули — Кэтрин тоже была беременна. Изабелла показала гостям Рэйни лишь издали — она стала немного суеверной с появлением ребенка — но к этому все отнеслись с пониманием (3).

А через несколько дней миссис Малфой получила письмо от сестры — Беллатрикс седьмого марта родила девочку, которую решила назвать Дельфини. Роды были преждевременные, но и мать, и ребенок живы и чувствуют себя неплохо. Белла писала, что собирается скоро вернуться в Англию вместе с дочкой, и что Темный Лорд сам прибудет за ними.

Примечания:

(1) Очень древняя примета, связанная с родами, известная во многих странах.

(2) Богиня Бригит (или Бригантия) — кельтская Богиня, помогающая при родах, почитаемая и в Ирландии, и в Англии. Культ Богини-Матери есть у всех народов, в той или иной форме он присутствует даже в авраамических религиях.

(3) У многих народов есть примета, что новорожденного младенца до какого-то времени нельзя показывать никому, кроме самых близких родственников. Трудно сказать, как к этому относятся маги — ведь они, в отличие от магглов, умеют распознать сглаз и принять меры — но возможно, по крайней мере, некоторые из них в это верят.

Дэвид МакКормак, младший сын шотландского фермера, записался в отряд егерей в начале ноября прошлого года. Он получал неплохое жалование, что для его семьи, почти разоренной недавним судебным процессом, было весьма кстати. К тому же за каждого пойманного грязнокровку, скрывающегося от министерской комиссии, а также за участие в боях с отрядами сопротивления полагались премии.

За первый месяц службы Дэвид научился боевым заклятиям, а также некоторым навыкам целителя. Лечить пострадавших в боях товарищей, и даже драться с повстанцами ему нравилось гораздо больше, чем ловить не желающих регистрироваться грязнокровок. Хотя Дэвид совершенно не понимал этих людей — на что они рассчитывали, бродя по лесу с палочками, в одиночестве или небольшой компанией? И сколько еще они надеялись так скрываться? Ну ладно, не хотят они предстать перед мадам Амбридж — это Дэвид как раз мог понять, он видел госпожу председателя комиссии, когда приходил в Министерство подавать заявление о зачислении в отряд, и она ему не понравилась — так почему бы им не вернуться к магглам?

К тому же они, как правило, плохо владели боевой магией и, нарвавшись на егерей, оказывались совершенно беспомощными. Защитить себя у них получалось едва ли лучше, чем у обычных магглов. Именно магглов на пикнике и напоминали зачастую эти беглецы.

Вот и недавно, заметив вдалеке костер, командир отправил Дэвида и Толстого Бобби посмотреть, что там такое. Толстый Бобби, вернее, Робин Барабек, был карманником из Лютного, вышедшим из тюрьмы вскоре после переворота по амнистии, и тут же записавшимся в егеря. "Хочу завязать с воровской жизнью", — солидно отвечал он, когда его спрашивали о мотивах такого решения. Это его как-то укусил за живот пойманный ими рыжий мальчишка. Пленник тогда сбежал, прихватив палочку Бобби, за что весь их отряд получил нагоняй от мистера Долохова — Бобби до сих пор краснел и бледнел, стоило ему услышать это имя.

Подобравшись под чарами невидимости поближе к костру, они увидели вольготно расположившихся троих мужчин — двое были постарше, а один совсем молодой, мулат или негр — и двух гоблинов. Они жарили рыбу, видимо, только что пойманную в реке, и о чем-то неспешно беседовали. Краем уха Дэвид уловил слово «Дамблдор» — сомнений не оставалось, люди в этой компании — магглокровные волшебники. Да и гоблины не стали бы с магглами сидеть. «Мерлин, они даже не прячутся, — поразился Дэвид. — Даже чары невидимости не наложили… Точно, будто отдохнуть решили на природе, а не скрываются от закона».

Он издал свист, напоминающий птицу, и вокруг замелькали тени — это другие егеря, тоже под чарами невидимости, подходили, окружая людей и гоблинов у костра.

— Экспеллиармус! — крикнуло несколько голосов. Двое из сидящих оказались безоружными, а один — молодой негр — вскочил, мгновенно выставив щит:

— Протего!

— Беги, сынок! Беги! — закричал один из мужчин — толстый и румяный, добродушного вида, лет сорока пяти. — Беги, говорю тебе! Спасайся!

А юноша крикнул:

— Экспеллиармус! — и палочка Бобби оказалась в его руке. Он бросил ее тому, кто уговаривал его бежать. У второго, видимо, оказалась запасная палочка, и он сбил с ног егеря, намеревающегося его схватить.

В завязавшейся драке было непонятно, кто где, и куда бить, и за кем бежать. Вскоре Дэвид получил удар по голове, а когда очнулся, увидел, что два человека и гоблин лежат на земле, чернокожий парень скрылся, да и второй гоблин уже далеко, улепетывает во все лопатки — не догнать.

Дэвид подошел к лежащим. Двое были мертвы, а один — тот самый добродушный толстяк — еще жив. Но он тоже находился при смерти, и уже не видел ничего, что происходило вокруг. Когда Дэвид наклонился над ним, он прошептал: "Дромеда...", потом вздрогнул и затих. Дэвид закрыл ему глаза.

Как сквозь плотный и вязкий туман, до него доносились голоса егерей, ругающихся, что они упустили двоих беглецов, а за три трупа дадут не пятнадцать галлеонов, а всего шесть. Вспомнилось, как месяц назад они грабили дом маггловского фермера... Дэвид в грабеже участия не принимал, он тогда связал хозяина, спрятал его в дальней комнате, и твердил: "Молчите, не подавайте признаков жизни, иначе они вас могут убить... А так вы хотя бы живы останетесь". Когда все закончилось, Дэвид наложил на фермера Конфундус — во избежание нарушения Статута о секретности — чиновник из ДМП, курировавший егерей, неоднократно повторил при инструктаже, что они не должны нарушать Статут. Но как же Дэвиду было противно... Ведь его отец — по сути, такой же фермер, как этот маггл. Еще хорошо, что он был дома один — неизвестно, что пришло бы в голову этому сброду, попадись им его жена... Да и ущерб, в общем-то, был не таким уж значительным — в доме, конечно, все перевернули, но, скорее, из чистого хулиганства. Посуду побили. А украли, в основном, продукты и несколько бутылок виски, да еще унесли старый радиоприемник, найденный на чердаке — золота в доме не нашлось, а маггловских денег было мало, видимо, фермер держал свои сбережения в банке (1).

"Слава Мерлину, я на полгода завербовался, а сначала ведь хотел на год... — думал Дэвид. — Еще пару месяцев продержаться, потом получу жалование, и все, домой... А фермера того я найду потом и как-нибудь ему помогу, так, чтобы он не знал. Иначе отцу в глаза стыдно будет смотреть".

* * *

Рабастан Лестрейндж, уставший и злой, оглядывал лесную поляну — место недавнего побоища. Он не понимал, зачем принимать на службу шпану, которая палочку толком держать не умеет, щит поставить не в состоянии, простой Экспеллиармус применить не может — промахивается и попадает в своего? Только воровать и научились за всю свою никчемную жизнь.

Сегодня выдался неудачный день — вражеский отряд отбился и ушел, не потеряв ни одного из своих, но положив при этом нескольких егерей и ранив Селвина, лежащего сейчас без сознания — над ним хлопотал Трэверс. Потом, правда, выяснилось, что на месте боя осталась раненая девчонка — никто из повстанцев не заметил, что ли, как она упала? Или решили, что мертва? А оставшиеся в живых егеря обрадовались и такой добыче, собирались ее изнасиловать, да один парень попытался ее защитить, и началась драка. Мордобой Рабастан прекратил одним окриком и парой Ступефаев, пленницу насиловать не позволил, а егерей отправил обратно на базу, за исключением того, который вступился за девушку — а то его товарищи поглядывали на него сердито и обиженно. Как раз устроят мальчишке веселую жизнь... И сейчас худенькая белокурая девчонка — цыпленок, да и только! — всхлипывала и дрожала, сидя на земле и глядя на свою сломанную ногу. В ее огромных голубых глазах застыл ужас, а руки судорожно сжимали края порванной мантии с гербом Гриффиндора.

— Школьница, что ли? — спросил Рабастан. На вид девушке было не больше семнадцати лет. Что-то в ее облике показалось неуловимо знакомым.

Она замотала головой:

— Я закончила Хогвартс два года назад...

— Грязнокровка?

— Магглорожденная! — оскорбленно вскинула подбородок пленница.

— Имя?

— Марта Ривендейл.

— Давно в отряде?

— С осени...

— Рассказывай. Что тебе известно о Поттере? Где он прячется?

— Я ничего не знаю...

— Смотри мне в глаза. И не вздумай сопротивляться, а то хуже будет. Сама понимаешь, я не могу тебя не допросить. Легиллименс!

Окллюменцией девушка не владела совершенно. Рабастан понял, что она не лжет — Гарри Поттера она почти не знала и после окончания школы ни разу не видела. Работала закройщицей у мадам Малкин, услышав о комиссии Амбридж, подалась в леса вместе с каким-то парнем, которого потом поймали егеря, а она прибилась к отряду повстанцев и осталась у них. В боях до сегодняшнего дня не участвовала — лечила раненых, готовила еду, чинила одежду.

— Почему к родителям не вернулась?

— У нас с мамой... не очень хорошие отношения. Ее новый муж моложе нее на десять лет, и маме кажется, что он на меня не так смотрит...

Рабастан поморщился, увидев в ее мыслях хлыщеватого типа лет тридцати с масляным взглядом блудливых глаз и высокую худую блондинку, явно старше его, которая, недовольно нахмурившись, вцепилась в его руку.

— А родной отец твой где?

— Я не знаю. То есть, мама развелась с ним давно, и я его почти не помню... А потом она мне сказала, что он не был моим отцом. С тем она рассталась еще до моего рождения. Мама говорила, он был очень странным.

— Что значит — странным?

— Я не знаю. Мама так говорила. Еще говорила, что он на ней жениться не мог почему-то, и сразу ей об этом сказал... Что его родители будут против...

— Возможно, твой отец был чистокровным волшебником. Где жила твоя мать до того, как ты родилась?

— В Тинуорте. Я знаю, там много волшебников живет, я и сама об этом думала...

— А сейчас где живет? Не бойся, я не собираюсь ее убивать. Молчать или врать глупо, я все равно узнаю, мне это не составит никакого труда.

Но девушка молчала, лишь время от времени всхлипывая. Рабастан, наконец отведя от Марты палочку, в задумчивости прошелся по лесной поляне. О Поттере девчонке ничего не известно, в отряде она, как видно, человек случайный. В Министерство ее тащить? Это Яксли может верить, будто домохозяйки и продавщицы и впрямь опасны... Он вдруг понял, кого девчонка ему напоминает — сестру Эвана Розье, которая замужем за Джагсоном, только Эделия ярче и крупнее, фигуристее, что называется. Так ведь Эделия — женщина в расцвете лет, а эта — еще птенец неоперившийся. Но разрез глаз, линия носа... и руки маленькие, изящные.

"Кстати, Розье жили в то время неподалеку от Тинуорта. Может быть, Эван?.. В конце концов, можно действительно это выяснить", — подумал Басти. Хотя и Эвана давно нет на свете, и старый Розье еще в восьмидесятых годах умер в Азкабане, а младшему его сыну, Феликсу, вряд ли что-нибудь об этом известно... "Так и перебьем друг друга. Заканчивать бы надо войну, а то ведь льем кровь, как воду... И не увижу, как Рэйни вырастет... — подобные мысли приходили к Рабастану все чаще. — Если же девчонка — в самом деле дочь Эвана, то, тем более, ей не место в Азкабане..."

Он взглянул на мальчишку. Этот не похож на шпану из Лютного — скорее, простой деревенский парень. Надо же, снял с себя зеленую короткую егерскую мантию, постелил на землю, усадил девушку, и глаз с нее не сводит.

Тут Рабастана подозвал Трэверс. Указывая на Селвина, погруженного в сон, негромко проговорил:

— Рану я обработал и перевязал, а его усыпил. Я сейчас сделаю портал и отнесу его к нему домой. Его жена работает в Мунго — она знает, что делать.

— Хорошо, — кивнул Басти. — А я разберусь здесь.

Трэверс с Селвином исчезли, и до Рабастана донесся взволнованный шепот парня:

— Послушай... Моя мама сама умеет варить костерост, она вылечит твою ногу. Не бойся, я тебя не обижу... И в Министерство не сдам.

Рабастан, сдержав усмешку, повернулся к молодому егерю:

— И как тебя занесло в эту компанию? По ним тюрьма плачет.

— Я тоже сидел в тюрьме, — мальчишка взглянул исподлобья.

— И поэтому пошел в егеря? За что же ты сидел? Кстати, как тебя зовут?

— Дэвид МакКормак.

Дэвид рассказал Рабастану, как и за что он оказался в министерской тюрьме, и что просидел он там недолго, потому что случился переворот.

— А ведь я о тебе знаю, — вспомнил Басти, когда Дэвид закончил свой рассказ, — мне тесть говорил, вы с ним в одной камере были. Мистер МакДугалл. Помнишь его?

— Да, — мальчишка явно обрадовался. — Очень хороший человек.

— Полностью с тобой согласен. Я думаю, в отряд тебе возвращаться не надо, после сегодняшнего тебе не поздоровится там.

— И что же делать? — насупился Дэвид. — Я не могу уйти со службы, тем более, мне полтора месяца осталось до конца контракта.

— Дерешься ты неплохо... Значит, завтра утром у ворот Малфой-мэнора тебя будет ждать эльф. Он тебя проводит к мистеру Долохову. Станешь охранять резиденцию Темного Лорда.

Лицо Дэвида выразило восторженную радость и гордость. Рабастан попрощался с ним и, кивнув в сторону Марты, добавил:

— После легиллименции голова будет болеть, но обычное зелье от мигрени хорошо помогает.

И аппарировал. Пусть Дэвид с девчонкой дальше сами разбираются.

Скоро Белла с маленькой Дельфини должна вернуться в дом сестры. Темный Лорд приказал, чтобы впредь посторонних в Малфой-мэноре не было. Карту Британии перенесли в Министерство, теперь возле нее дежурили чиновники из ДМП. А в поместье решено было поставить охрану под начальством Дэнниса Долохова — требовалось человек двадцать, достаточно хорошо владеющих боевыми заклинаниями и преданных Темному Лорду. Ведь в доме Малфоев останутся лишь две женщины — Нарцисса и Белла с дочкой, причем Белла еще не вполне восстановилась после родов — и с ними Люциус, лишенный палочки. Ну, и сам Повелитель, который по-прежнему часто куда-то отлучается по своим делам и хочет быть спокойным за так неожиданно образовавшееся у него семейство.

У дверей замка Рабастана встретила Нарцисса. Вид у нее был взволнованный, в руке она держала лист пергамента.

— Басти... Руди полностью вылечили, он скоро возвращается.

Примечание:

(1) Роулинг при описании войны допустила множество нелогичностей и несуразностей. В частности, что касается пострадавших при войне магглов — наиболее правдоподобным представляется, что эти случаи были следствием того, что криминальные элементы (егеря в каноне довольно-таки похожи на них), получив оружие и безнаказанность, порой совершали бесчинства. А министерские работники, следуя своим должностным обязанностям, старались не допустить нарушения Статута.

Что касается участия в этом УПСов Ближнего круга. В каноне не показано ни одного случая, когда кто-то из них применяет к магглам насилие и убивает их. Напротив, более глубокий анализ того скудного материала, что мы имеем в каноне, приводит к выводу, что магглы как таковые чистокровных попросту не интересовали. Даже семьи магглорожденных волшебников (Дин Томас, например, скрывался, а его мать и сестер никто не трогал, не подверглись репрессиям также ни мать Симуса Финнигана, ни его отец-маггл).

Нарцисса вышла из кабинета мужа, пряча улыбку и поправляя растрепавшиеся бледно-золотистые волосы. Слава Мерлину, кажется, к Люциусу понемногу возвращается вкус к жизни. С тех пор, как он вернулся из Азкабана — нет, еще раньше, с того дня, когда Темный Лорд впал в неистовый гнев, узнав о потерянной тетради, и чуть не убил Люциуса, — муж все больше и больше напоминал тень самого себя: изжелта-бледный, в мятой мантии, небритый (это он-то, для которого безупречный внешний вид всегда был своего рода idee fix(1). Нередко от него пахло перегаром. И ночевать в супружеской спальне он перестал, устраиваясь на ночь в кабинете, где в баре — Нарцисса знала — всегда стояло несколько бутылок с огденским, арманьяк и бренди.

Сегодня Люциус был абсолютно трезв и чисто выбрит. Он не только снова почувствовал живой интерес к делам, но и не сразу позволил Нарциссе уйти, когда она заглянула в кабинет и, увидев мужа за работой, хотела тихо удалиться. Правда, портрет Абраксаса Малфоя пришлось занавесить спешно трансфигурированной из диванной подушки портьерой, потому что Нарцисса вообще робела перед свекром, и при его жизни, и после смерти — перед его портретом. И особенно после недавнего случая с Силенцио.

Люциус уже давно отвечал на письма своего поверенного дежурной фразой: "Действуйте по своему усмотрению", подписывал присылаемые ему бумаги, не читая, и отворачивался, когда Абраксас с портрета, висевшего на стене в кабинете, грозил сыну тяжелой тростью черного дерева с серебряным набалдашником в виде змеи — той самой, которую сейчас носил Люциус, правда, палочку он в ней уже не прятал. Во время злополучной погони за семью Поттерами фамильная палочка, помнившая еще руку достославного Арманда Малфоя, была уничтожена.

Портрет Абраксаса не ограничивался угрожающими жестами. В один не самый лучший день, проходя мимо мужниного кабинета, Нарцисса услышала зычный голос покойного свекра, который, не стесняясь в выражениях, советовал Люциусу взять себя в руки. Она остановилась и приникла к двери.

— Если у тебя отобрали палочку, это еще не повод себя жалеть и превращаться в тряпку! Ты мужчина или нет? У тебя сын растет, оболтус ты этакий, люби тебя кентавры! В кабинете ночуешь уже целый год — твоя жена поистине святая женщина, если еще не наставила тебе рога. Стыдись! До чего я дожил...

— Отец, вы не могли бы говорить потише? — шипел в ответ Люциус. — И вы до этого не дожили, не забывайте...

— Не смей дерзить отцу, мальчишка! Нет, я не буду молчать! Не могу видеть, во что превращается отпрыск благородного дома Малфоев! Если ты собираешься и дальше опускаться, лучше сожги мой портрет, чтобы мои глаза этого не видели... О, позор на мою седую голову...

— Но что я могу сделать? — огрызнулся Люциус.

— Делай то, для чего палочка не нужна, и то, что у тебя всегда получалось. Или ты, ко всему прочему, еще и разориться хочешь? Вот ты даже биржевые сводки не читаешь, а сейчас, между прочим, благоприятное время для...

— Отец, вы забыли, что у вас в руках газета двадцатилетней давности... — простонал Люциус. — Мерлин, в этом доме даже портреты сошли с ума! Чего вы от меня-то хотите?

Абраксас на портрете действительно был изображен читающим газету — "Financial Times" (2) от 15 октября 1980 года. Но это его не смутило, в ответ на выпад сына он разразился потоком отборной брани, от которой уши Нарциссы покраснели. В ту же минуту дверь распахнулась — она едва успела отскочить к противоположной стене и почти слиться с ней — из кабинета вылетел ее муж, всклокоченный и злой.

— В собственном доме покоя нет... — стукнув тростью по полу, он целеустремленно зашагал к лестнице, ведущей в винные погреба. Потом обернулся и, увидев жену, умоляюще произнес:

— Цисси... Прошу тебя, наложи на него Силенцио...

— На кого, Люци? — невозмутимо спросила Нарцисса, не желая признаваться, что подслушивала под дверью.

— На отцовский портрет. Он меня с ума сведет... — Люциус уже отворял дверь кабинета.

— Ты думаешь? А вдруг с ним что-нибудь случится?

— С кем? С портретом? Думаешь, его удар хватит или что-то вроде этого? Ты когда-нибудь слышала о таком?

— Нет, не слышала. Но мало ли...

— Такого не может быть, — авторитетно заявил Люциус. — Он ведь и так уже умер, что еще может случиться? После смерти человеку уже ничто не повредит.

— Хорошо, дорогой, — вздохнула Нарцисса, доставая палочку. — Простите, сэр...

Силенцио было наложено, с тех пор Абраксас молчал, только хмурился и поглаживал набалдашник своей трости. Но на это Люциус уже не обращал внимания. А Нарцисса по-прежнему не знала, что делать. Она вовсе не собиралась изменять Люциусу, как на то намекал Абраксас — старый охальник! Но ей хотелось, чтобы муж снова стал самим собой.

В один из ставших редкими визитов Северуса в Малфой-мэнор — у директора школы так мало свободного времени, — Нарцисса посоветовалась со старым другом насчет состояния Люциуса.

— Это черная меланхолия, Цисси, — покачал головой Снейп, выслушав ее. — Простое успокоительное тут не поможет, эйфорийное я бы ему давать не стал, у него есть побочный эффект — пациент становится несколько развязным, что, особенно в нынешней ситуации, чревато неблагоприятными последствиями... Конечно, есть специальное зелье, но оно несовместимо с алкоголем, а Люциус сейчас... — и Снейп развел руками.

— Остается надеяться, что само пройдет... — пробормотала Нарцисса.

С приходом весны Люциус несколько приободрился — казалось, изменения в природе благотворно сказываются и на нем. А пришедшее два дня назад письмо от родственника и давнего делового партнера из Франции и вовсе привело его в отличное расположение духа. Лотар де Мальфуа писал, что, пользуясь сложившейся ситуацией на маггловских рынках — имелся в виду азиатский финансовый кризис прошлого года — он собирается провернуть одну комбинацию, в случае успеха сулящую принести удвоение вложенного капитала. У самого Лотара не хватало свободных средств, и он предложил Люциусу войти в долю — тот, немного поразмыслив и посоветовавшись с портретом отца, с которого было снято Силенцио, согласился.

Вообще, эта весна, казалось Нарциссе, принесла с собой благоприятные предзнаменования. У ее любимой подруги — Изабеллы, жены Рабастана Лестрейнджа, родился сын, у сестры — дочь... Нарцисса была весьма чадолюбива, и будь судьбе угодно, она с радостью родила бы еще нескольких детей, особенно ей хотелось иметь дочку. Иногда она даже завидовала Молли Уизли... А ей и рождение единственного сына далось тяжело. Но она принимала самое горячее участие, когда у кого-то из близких ей людей рождались дети — как будто возвращалось то счастливое время, когда Драко был маленьким, а они с Люциусом — молодыми и полными надежд.

Может быть, и все остальное как-нибудь устроится, думала Нарцисса, направляясь к покоям в самой удаленной от входа части дома, где разместилась недавно вернувшаяся из Греции Белла с маленькой Дельфи.

Перед возвращением Беллы в Малфой-мэноре не осталось никого из посторонних. Только двадцать человек охраны — но они жили в отдельном флигеле. Все остальные из Ближнего круга, кто раньше жил здесь постоянно, отправились по домам. Под наблюдением Нарциссы несколько эльфов привели в порядок комнаты для Беллы, поклеили новые обои с рисунком в стиле помпадур — мелкие букетики в голубых и розовых тонах, починили и покрыли свежим лаком мебель, побелили потолки, вымыли полы и окна, повесили новые светильники. На стены, окна и двери комнат Нарцисса наложила заглушающие чары — ни к чему, чтобы посторонние знали, что в доме маленький ребенок — мало ли кого к ним занесет...

Когда Нарцисса увидела маленькую племянницу, ее сердце растаяло. Казалось немыслимым, что это создание — такое крошечное, такое хрупкое и нежное — произошло от самого могущественного темного мага всех времен и народов.

Белла оказалась прекрасной матерью — чему Нарцисса вовсе не была удивлена. Она почти не допускала к своей девочке домовых эльфов, не спала ночами, если малышка плакала — ходила по комнате, укачивая ее на руках. И конечно, никогда не накладывала на нее Силенцио, как поступают иные нерадивые матери — дитя может хоть слезами изойти в беззвучном крике, а мать спит и ничего не слышит.

Сестры снова стали так же близки, как в юности. Нарцисса с радостью помогала Белле и давала ей советы, исходя из своего собственного опыта.

Кроме Беллы и Дельфини, в мэноре появилась еще одна обитательница — Юфимия Роули (3), целительница, которая жила вместе с Беллой за границей, наблюдала ее во время беременности и принимала роды. Сейчас она варила зелья для Беллы и для Дельфи, и ежедневно применяла к Белле какие-то сложные медицинские чары — та медленно восстанавливалась после рождения дочки.

Когда-то мадам Роули принимала роды и у Нарциссы, будучи еще простой акушеркой, а не известной целительницей. Юфимия уверяла, что насмотревшись на страдания женщин, она еще в молодости приняла решение никогда не выходить замуж, и — не дай Мерлин! — не иметь детей. Нарциссе с Беллой это было непонятно, но они не спорили со строгой дамой.

Правда, молока у Беллы было мало, Дельфи приходилось прикармливать козьим, смешанным с молоком единорога — отчего девочка нередко капризничала и не могла заснуть, порой до самого рассвета. Белла в такие ночи тоже не смыкала глаз, а потом едва не падала от усталости. Похоже, без кормилицы было не обойтись, и сестры обсуждали, кому можно доверить Дельфи, но единственной подходящей по всем статьям казалась Изабелла.

И еще одно беспокоило Нарциссу — скоро должен был вернуться в Англию законный муж Беллы — Руди. Она сама рассказала его брату, что Белла ждет ребенка, и разрешила написать об этом Руди. Скрывать это обстоятельство было бы нехорошо, нечестно по отношению к нему. К тому же Руди в любом случае все узнал бы, раньше или позже. Теперь он возвращается — как-то они встретятся с Беллой?

Рудольфус так и остался для Нарциссы загадкой. Если бы ее попросили охарактеризовать его одним словом, она, не задумываясь, ответила бы: "Верный". Верный однажды сделанному выбору, однажды данной клятве. Его преданность Темному Лорду ни у кого не вызывала сомнений, а его верность Белле — не в физическом, конечно, смысле, еще не хватало Руди уподобиться монаху! — тоже была чем-то естественным, само собой разумеющимся. Он никогда не предпринял бы ничего против своей жены, и всегда готов был ее поддержать. Несмотря на всю двусмысленность положения и далеко не легкий характер Беллы, порой так и напрашивавшейся на хорошую трепку, Руди не то что ни разу не ударил жену — и вовсе не потому, что был магически слабее, — но и ни словом не упрекнул.

"Просто рыцарь какой-то... Паладин из древних легенд", — думала о нем Нарцисса. Причем Рудольфус был не из тех, кто постоянно докучает предмету своей любви признаниями и домогательствами, и не из тех, кто, будучи несчастлив, злится на весь свет. Спокойная сила и уверенность исходила от его широкоплечей фигуры, а глаза были удивительно чуткими и понимающими.

"С ним спокойно, — призналась Белла сестре когда-то давно, — с ним не надо думать, что сказать, не надо беспокоиться, как ты выглядишь, и как он воспримет то или это... Не надо притворяться, что тебе весело, когда тебе плохо."

По мнению Нарциссы это дорогого стоило.

"Может быть, Руди слишком любил ее? — задавалась она вопросом. — А с ней так нельзя, вот в чем дело..."

Рабастан считал, что теперь, возможно, Белла и Рудольфус разведутся, и так будет лучше для всех.

"Может быть, Басти и прав, — думала Нарцисса, — ведь если Темный Лорд признал ребенка — это о чем-то говорит".

Развод в старинных чистокровных семействах всегда считался позором. В семидесятых годах Повелитель еще только начинал свое восхождение к власти, и ему приходилось оглядываться на мнение столпов волшебного сообщества, таких, как старшее поколение Блэков — а они и без того, чем дальше, тем больше были недовольны все обостряющимся противостоянием, которое под конец перешло в настоящую гражданскую войну. Но победивший Темный Лорд может позволить себе пренебречь условностями, и ни на Беллу, ни на Рудольфуса никто не осмелится взглянуть косо.

И вообще, многое с тех пор изменилось. Когда-то и сам Повелитель не стремился связывать себя семейными узами с кем бы то ни было. А сейчас... Нарцисса немало удивилась и растрогалась, когда увидела Темного Лорда, склонившегося над колыбелью дочери — девочка смотрела на отца поразительно ясным и серьезным взглядом. А маленький золотой василиск, которого он трансфигурировал из золотой цепочки Беллы, был любимой игрушкой Дельфини.

Примечания:

(1) idee fix — навязчивая идея (франц.)

(2) "Financial Times" — английская деловая газета.

(3) Юфимия Роули — в пьесе "Гарри Поттер и Проклятое Дитя" была опекуншей Дельфи, кроме имени и того, что она Дельфи не особенно любила, из пьесы ничего о ней не известно. Она есть в моем фанфике "Царственное дитя", который сюжетно связан с этим.

Солнечный зайчик, отразившийся от старинного зеркала в серебряной раме, плясал на потолке гостиной. В приоткрытое окно врывался теплый ветер, он заставлял ветку каштана с набухшими почками негромко стучать по стеклу и даже шевелил тяжелые бархатные портьеры. Стекла, недавно вымытые эльфами, и паркетные полы сияли чистотой, картины и мебель блестели свежим лаком, и в бронзовую люстру под потолком были вставлены новые свечи, взамен оплывших огарков, покрытых пылью и паутиной.

Рабастан окинул взглядом висящий на стене гобелен, изображающий рыцаря в битве с драконом и задержался возле портретов отца и матери. Ни Бодуэн Лестрейндж, ни Луиза не успели зачаровать свои изображения так, чтобы они могли мыслить и разговаривать. Луиза скончалась скоропостижно, а Бодуэн думал, что после его смерти это уже никому не будет нужно — он не знал, что сыновья выйдут из Азкабана на свободу. Но все равно казалось, что портреты тоже радуются происходящим в доме переменам. Лестрейндж с сожалением улыбнулся, вспомнив оживленные разговоры Люциуса с портретом старшего Малфоя, которым он несколько раз был свидетелем. Потом, миновав несколько комнат, в которых эльфы либо мыли окна, либо белили потолки, он спустился по широкой крутой лестнице к входной двери.

Последний раз в доме наводили порядок перед его свадьбой — но тогда до всех комнат просто руки не дошли, да в этом не было и необходимости. Они с Рудольфусом были скрывающимися преступниками, беглецами из Азкабана, у которых впереди два наиболее вероятных исхода — аврорская Авада или возвращение в камеру. О восстановлении прежней жизни тогда не могло быть и речи. Сейчас все иначе. Рабастан недавно перебрался из Малфой-мэнора домой — с тех пор, как из Греции приехала Беллатрикс с дочкой, рожденной ею от Повелителя. Изабелла пока оставалась в Лондоне, в родительском доме — она хотела повидаться с младшей сестрой, приехавшей из Хогвартса на каникулы — Мораг впервые увидела маленького племянника. Но скоро Рабастан привезет своих жену и сына сюда. А там и Рудольфус из Германии вернется — и они наконец-то будут жить все вместе у себя дома…

Невестку по ее возвращении Басти так пока и не видел, да и желания особого, по правде говоря, не испытывал. Когда Нарцисса сказала ему о беременности Беллы, он, понимая, что Руди это причинит боль, долго не мог решиться написать брату. Но вскоре стало известно, что невестка уже родила — и только тогда Рабастан осторожно уведомил Рудольфуса о, так сказать, прибавлении в его семействе.

В ответном письме Рудольфус этой темы не коснулся, просто сообщил, что его здоровье совсем поправилось, и вскоре он намерен вернуться в Англию — о том же он написал и Малфоям, так что Басти впервые услышал эту новость от Нарциссы.

Зато Руди в своих письмах много рассказывал о Сэме — он так и не открыл сыну тайну его рождения, но все же смог подружиться с мальчиком. К тому же Сэм, работая над диссертацией по римскому праву, как-то обратился к Рудольфусу за советом, и тот, к немалой своей радости, обнаружил, что может быть ему полезным — ведь и он когда-то изучал этот предмет.

Если бы не война и Азкабан, старший из братьев Лестрейнджей со временем унаследовал бы место отца в Визенгамоте. В юности Руди серьезно готовился к этому поприщу под руководством Бодуэна. Хотя с тех пор прошло много лет, те знания никуда не делись, даже заключение в тюрьме с дементорами не нанесло им ущерба. Наверное, потому, что, как говорил сам Рудольфус: «Юриспруденция — материя сухая, эмоциям в ней нет места». Он признавался, что, когда стражи Азкабана особенно донимали его, он заставлял себя вспоминать наизусть законодательные акты Магической Британии, судебные прецеденты и должностную инструкцию судьи Визенгамота.

Рабастан вышел во двор и направился к каретному сараю, где уже лет двести, наверное, стоял старинный позолоченный экипаж. Запряженный гиппогрифами, он мог подниматься в воздух и передвигаться быстрее, чем человек на метле. Но летающие кареты — даже под магглоотталкивающими чарами — запретили еще раньше, чем ковры-самолеты. Разве что над своим поместьем можно было летать, не рискуя нарушить закон. Впрочем, сейчас, хоть закон и не отменили, на такие нарушения Министерство смотрит сквозь пальцы. В конце концов, если Статут соблюден — кому какое дело? Поэтому Рабастан намеревался ехать в Лондон за женой и сыном в карете, для чего эльфам накануне были отданы распоряжения привести ее в порядок — почистить, починить, если что сломано, заменить обивку сидений, подтянуть рессоры…

К нему подбежал эльф Нокки, состоявший при конюшне, и, кланяясь с сокрушенным видом, дергая себя за длинное ухо, доложил, что Цезарь, один из двух недавно купленных серебристо-серых гиппогрифов, кажется, захромал на правую заднюю ногу. Басти, нахмурившись, последовал за эльфом в конюшню — гиппогриф стоял в стойле, поджав больную ногу, и на прикосновение к ней реагировал нервным клекотом. Ощупав и осмотрев ногу животного, Рабастан не нашел ни перелома, ни открытой раны, но тем не менее, гиппогриф действительно хромал. Он вернулся в дом и написал записку МакНейру — министерский палач хорошо разбирался в хворях волшебных существ и мог вылечить почти любой недуг.

Когда-то в их конюшне было около полусотни лошадей — чистейших арабских кровей, к тому же имевших в родословной среди дальних предков пегасов и гиппогрифов… Даже капля волшебной крови делала благородных животных необыкновенно быстрыми и неутомимыми. А еще были породистые собаки, которыми отец тоже весьма гордился… На охоту или конные прогулки в угодьях Лестрейнджей съезжались все сливки общества Магической Британии. Но все пошло прахом после того, как они с Рудольфусом оказались в тюрьме.

А вот гиппогрифов их семья перестала держать еще до войны с Гриндевальдом — во времена детства Бодуэна — потому что с запретом полетов на волшебных животных над маггловской территорией это почти утратило смысл. К тому же Министерство магии, хотя и не запретило частным лицам владеть гиппогрифами, пегасами, фестралами, однако постоянно повышало налоги на них. А уж штрафы за нарушение Статута — если, не дай Мерлин, маггл каким-то образом увидит волшебного коня — стали вовсе запредельными. Вот так большинство старинных семейств постепенно и отказалось от содержания волшебных существ (1). Почти всех животных скупило Министерство и распределило по заповедникам. Однако недавно Пий Тикнесс в интервью «Ежедневному пророку» твердо пообещал, к всеобщей радости, что прежние налоги и штрафы скоро будут пересмотрены, и, возможно, запрет на кареты и ковры-самолеты тоже снимут.

Прибывший ближе к вечеру МакНейр определил, что у гиппогрифа, похоже, просто растяжение связок. Уолден долго колдовал над поврежденной конечностью, потом смазал ее каким-то зельем и наказал на два-три дня оставить животное в полном покое. Затем, выпив с хозяином дома виски и поужинав, откланялся.

Укладываясь спать, Рабастан думал: «Завтра и послезавтра, а лучше еще один день — Цезаря не трогать. А потом поеду за Изабел и Рэйни…». Он улыбнулся — скоро ему больше не придется спать одному, перестанут сниться мрачные стены Азкабана и черные саваны дементоров.

Изабелла недавно сказала, что, пока Рэйни совсем маленький, ей с сыном лучше спать в отдельной комнате, потому что мальчик просыпается ночью и плачет. Но Басти не согласился — он так устал от одиночества, бесприютности, от чужих домов… Устал просыпаться от страшных снов, от накатывающего волной пронизывающего холода и ужаса. Нет, пусть под боком будет жена, которую всегда можно приласкать, обнять, прижать к себе теплое податливое тело... А рядом с их кроватью пусть будет колыбель Рэйни, и пусть даже малыш временами мешает родителям спать. Все лучше, чем мертвая тишина, таящая в себе невнятные шорохи и голоса, грозящие безумием, если в них вслушаться...

Утром его разбудила сова, влетевшая в приоткрытое окно. Невыспавшийся Рабастан протер глаза и потянулся, потом отвязал свиток пергамента, привязанный к лапке птицы, и прочел письмо. Писала Нарцисса — она просила Рабастана прибыть в Малфой-мэнор для какого-то деликатного разговора, который не хотела доверять пергаменту.

Басти положил письмо на тумбочку, снова потянулся и лениво подумал: «Цисси ведь не пишет, что дело срочное, ничего не случится, если еще пару часов поспать... Сейчас, — он посмотрел на часы, — восемь...». Повернувшись на другой бок, он уже почти задремал, и тут его словно кто-то толкнул. «Деликатное дело... Что это может значить? А может, Руди вернулся?» Он открыл глаза. «Но даже если вернулся — Руди не станет затевать скандала, не поставит никого в неловкое положение, уж не говоря о чем-то худшем...». Проворочавшись без сна еще минут двадцать, он решил: «А, к дракклам, все равно не сплю... Прямо сейчас и пойду. Что у них там стряслось?»

Он позвонил в колокольчик и велел вошедшей эльфийке Тильди — Бонни и ее дочь Энни он отправил к теще, у которой с появлением Рэйни заметно прибавилось хлопот по дому — подать ему завтрак. Уже одетый, сидя в малой столовой и запивая омлет и сэндвичи с копченым лососем крепким кофе, Басти просматривал утреннюю газету — ни о каких чрезвычайных происшествиях не упоминалось. Да в последнее время и сопротивление пошло на убыль, кажется, уже целую неделю не было новых стычек. Те, кто не желал смириться с властью Темного Лорда, были частично перебиты, а частично, видимо, вынуждены отказаться от дальнейшей борьбы, сложить оружие и скрыться. «Или же они затаились и чего-то ждут», — подумал он, но, скорее, просто следуя давней привычке готовиться к худшему.

Позавтракав и выйдя на крыльцо, Рабастан аппарировал к воротам Малфой-мэнора. Идя по мощенной дорожке к замку, он с легким удивлением оглядывался по сторонам — было как-то слишком тихо и безлюдно, даже белые павлины куда-то попрятались.

Только два черных лебедя задумчиво плыли по зеркальной глади пруда. Лебеди жили в Малфой-мэноре еще при предках нынешнего хозяина, а вот белых павлинов завел уже Люциус. Злые языки говорили, что птицы поразительно похожи на своего владельца. Рабастан усмехнулся — завистники ошибались, ничего общего с глупой красивой птицей у Малфоя не было. Лис — вот он кто, хитрый, изворотливый и везучий...

Он вошел в замок, где его встретила заплаканная Нарцисса.

— Басти! Как хорошо, что ты так скоро пришел... Мы ведь не можем никуда выходить из поместья.

— Цисси, что случилось? — его благодушное настроение мгновенно пропало.

— Позавчера здесь был Поттер... И он снова ускользнул. А Белла успела вызвать Повелителя... Он... — Нарцисса разрыдалась.

— А где Люциус? — спросил Рабастан, ощущая, как тоскливое беспокойство, смутное предчувствие катастрофы снова овладевает им.

— Люциус у себя в кабинете... У него глаз не открывается, — Нарцисса вынула белый носовой платок и вытерла мокрое от слез лицо.

— Расскажи подробно, что у вас произошло, — попросил Рабастан.

Нарцисса позвала эльфийку и велела подать им чаю, после чего, немного успокоившись, принялась рассказывать.

Оказывается, позавчера Поттер, Грейнджер и Уизли были пойманы отрядом Фенрира Грэйбека — кто-то из троих беглецов оказался настолько глуп и самонадеян, что произнес имя Темного Лорда. Чары Табу сработали, но зачарованная карта Британии теперь висела в Министерстве, и дежурный чиновник отправил за нарушителями Грэйбека, который, заподозрив в одном из пойманных парней Поттера и желая выслужиться перед Темным Лордом, решил отвести свою добычу не в Министерство, а прямо к нему, то есть в Малфой-мэнор . Однако Лорд, как часто бывало, находился за границей, и егерей встретили Малфои и Белла.

Как понял Рабастан из рассказа Нарциссы — у Поттера что-то случилось с лицом, оно все распухло, глаза превратились в щелочки и кожа на лбу натянулась так, что трудно было сказать, есть там тот знаменитый шрам или нет. А вот его спутники были вполне узнаваемы. Для опознания позвали Драко, однако тот мялся, будто не мог с уверенностью сказать, кого он видит перед собой. Потом хозяева и гости долго препирались о том, кому принадлежит честь поимки Поттера — егерям или Малфоям. Люциус уже готов был прикоснуться к Метке, когда Белла обнаружила среди вещей пленников меч Гриффиндора — который с сентября лежал в сейфе Лестрейнджей, в Гринготтсе. Обезумевшая от страха Белла запретила Люциусу вызывать Темного Лорда. Она судорожно металась, не зная, что предпринять, а Малфои сначала не могли взять в толк, чем она так напугана — в конце концов выяснилось, что в сейфе лежит некая ценная вещь, доверенная Белле Темным Лордом, и что Белла подозревает самое худшее: сейф ограблен, а принадлежащая Повелителю вещь украдена, как и меч Гриффиндора. Оглушив егерей, Белла допросила, применив Круциатус, сначала Грейнджер, потом невесть как затесавшегося в эту компанию гоблина — остальных пленников она отправила в подземелье. И только когда гоблин заверил ее, что меч не настоящий, а поддельный, она успокоилась и вызвала Повелителя.

И вот тут произошло нечто невообразимое. Откуда-то появился эльф, ранее принадлежавший Малфоям, и освобожденный после странной истории — в которой опять-таки был замешан Поттер — когда Люциус лишился отданного ему на хранение дневника Темного Лорда.

— А как освобожденный эльф проник в дом? — перебил Нарциссу Басти. — Это невозможно, Малфой-мэнор защищен от чужих эльфов.

— Так Добби не чужой эльф, а свободный, — развела руками Нарцисса. — Освободившись, они превращаются в сгустки сильнейшей магической энергии, при этом совершенно неуправляемые... К тому же Добби был не наш эльф, то есть не рожденный в нашем доме, а приобретенный. Вообще, у него сразу с головой не все в порядке было...

— А у кого Люциус его купил?

— Да не купил даже... Люц имел какие-то дела с начальником Департамента волшебных существ... как бишь его, я уж забыла, кто тогда был... И Добби Люц получил через Бюро распределения, вне очереди, в порядке ответной любезности...

— Цисси, у вас что, своих эльфов не хватало?

— Отказаться было неудобно, да и с какой стати?

— С такой, что одному Мерлину известно, у кого эльф жил раньше, кто лазил к нему в голову и чем она после этого набита...(2)

Нарцисса ахнула.

— Думаешь, Добби был шпионом? Но ведь Добби знал все, он видел, где у нас запрещенные книги, артефакты...

— Возможно, книги и артефакты его настоящего хозяина не слишком интересовали... Ладно, Цисси, может быть, у меня просто мания преследования... Мерлин с ним, с эльфом. Хотя стоило бы его поймать и допросить.

— Да как же сейчас его поймаешь? — вздохнула Нарцисса. — Добби ведь вместе с ними сбежал. Правда, когда они аппарировали, Белла метнула кинжал и вроде бы попала в него. Так что, может быть, он уже и мертв. А может быть, и нет. Но он всех успел вынести — и Поттера, и Грейнджер, и Уизли... И гоблина, и еще одного грязнокровку — егеря его, видимо, раньше поймали и тоже приволокли с собой. Мы потом в подземелье спустились — никого, кроме Петтигрю, а тот мертв. Похоже, что его серебряная рука задушила, которую Повелитель ему пожаловал вместо его собственной. Уж не знаю, как так случилось... А в подземелье еще дочь Лавгуда сидела и Олливандер — они тоже исчезли. А что было потом, когда Повелитель явился... — Нарцисса вздрогнула.

Гнев Темного Лорда, когда он увидел разгромленную залу со следами побоища, упавшую с потолка люстру, егерей, валявшихся без сознания в углу, невменяемых от ужаса Малфоев и ломающую руки в отчаянии Беллу, был страшен. Не слушая оправданий, он бросал Круциатусы во всех, находящихся в гостиной, досталось и Малфоям, и егерям, которые от боли пришли в себя и едва успели унести ноги, и охранникам, и домовым эльфам, попавшимся под руку… Кажется, даже Белле перепало. Только Юфимия Роули, находившаяся в отдаленных покоях замка при маленькой Дельфини, избежала кары. А Люциусу заклятие попало в глаз.

Когда ярость Повелителя немного утихла, он объявил, что Малфои и Белла отныне под домашним арестом. Драко после каникул уедет в школу, а остальным запрещено покидать Малфой-мэнор до особого распоряжения.

В довершение всего, Белла и Драко лишились своих волшебных палочек. Так что у них теперь на все семейство одна палочка — Нарциссы.

— А Драко... Я боюсь, он в эту Грейнджер влюбился... В грязнокровку. Он так побледнел, когда Белла сказала, что отдаст ее Фенриру... — добавила Нарцисса и всхлипнула: — Ох, ну зачем это...

Рабастан был озадачен.

— Цисси... Все это очень досадно... То есть, даже если Драко влюблен — не делай из этого трагедии, ты ведь меня не поэтому позвала? Что касается вашего, как ты говоришь, ареста — не исключено, что Повелитель так решил для вашего же блага, коль скоро вы остались с одной палочкой на всех... А Поттер... Дракклов мальчишка — право, можно подумать, что он Феликс Фелицис ведрами хлещет. Но чем же я могу тут помочь?

— Басти... — голос Нарциссы перешел в шепот, она наклонилась ближе к Рабастану. — Мы Повелителю про меч не сказали. Гоблин уверял, что он не настоящий... Но вдруг... Пойди в Гринготтс, посмотри, там ли меч Гриффиндора. Пожалуйста, Басти... Я боюсь. Я не понимаю, зачем им копия меча? И та вещь, которая принадлежит Повелителю... Вдруг ее все-таки украли?

— Цисси, я знаю, что это за вещь, — кивнул Басти, — конечно, я зайду в Гринготтс, сегодня же. Не волнуйся так. Ну, подумай сама — если бы наш сейф ограбили, гоблины бы первым делом мне сообщили. И Белле тоже.

Нарцисса сжала его руку.

— Спасибо тебе... И еще, Басти...

— Что еще, Цисси?

— У Беллы молоко пропало, — у Нарциссы опять покатились по щекам слезы. — Его и так было мало, Дельфи уже не хватало, приходилось давать козье... Конечно, мы молоко единорога в него добавляем. Но все равно... Бедная малышка день и ночь плачет, засыпает ненадолго, животик у нее болит... А она и без того недоношенная... И Белла уже еле-еле держится, она почти не спит... А тут еще это...

Рабастан недоуменно воззрился на Нарциссу.

— А здесь я что могу сделать?

— Да нет, конечно, не ты, — Нарцисса улыбнулась сквозь слезы. — У Изабел молока достаточно?

— Кажется, да, — кивнул он, все еще не понимая, чего хочет миссис Малфой.

— Я написала ей, я ее прошу, чтобы она помогла нам... Белла и раньше говорила, что, скорее всего, ей придется кормилицу искать... Передай ей письмо, пожалуйста, — Нарцисса протянула ему свиток пергамента и снова заплакала.

Он вздохнул.

— Хорошо, Цисси. Передам. Только... это срочно? У меня гиппогриф захромал, ему бы пару дней покоя...

— Мы можем немного подождать. Если что, я пришлю за ней нашу карету, — женщина благодарно закивала. — А комнату велю завтра же приготовить... Я уверена, Изабел не откажет... И ты сможешь приходить к ней — это ведь только нам запрещено покидать дом, а о том, что нам никого у себя принимать нельзя, Повелитель ничего не сказал...

Басти снова вздохнул — похоже, его надеждам на тихую семейную жизнь в собственном доме пока не суждено сбыться. Он тоже был уверен, что Изабелла согласится помочь невестке — да и отказать в подобной просьбе было бы немыслимо.

Примечание:

(1) В каноне не сказано, что гиппогрифов, фестралов и т.п. запрещено держать частным лицам. Но тем не менее, их никто у себя не держит — даже Малфои, богатые и живущие в собственном поместье.

(2) Не канон, конечно, а мое допущение — однако вся история с Добби в каноне очень странная.

Гоблин за стойкой Гринготтса, представившийся Грогдогом, встретил Рабастана вежливо и не выказал никакого беспокойства — от сердца у него отлегло, ведь, как он ни уверял Нарциссу, что в их сейф никто не мог забраться, но все же хотелось скорее самому убедиться в этом. Когда Рабастан сказал, что желает проверить содержимое своего сейфа, гоблин понимающе кивнул, и вскоре они вдвоем уже неслись на тележке по подземелью, минуя головокружительные повороты.

В сейфе ничего не изменилось с тех пор, как он последний раз спускался сюда летом. Вот и золотая чаша, украшенная изображением барсука. Басти, как и тогда, снял ее с полки и внимательно рассмотрел — сомнений нет, это та самая вещь, которую Белла когда-то получила от Темного Лорда. И точно так же, как летом, он ощутил исходящую от чаши магию — странную, незнакомую и чем-то пугающую.

Поставив реликвию Хельги Хаффлпафф на место, Рабастан обошел хранилище, оглядываясь по сторонам — нет, ничего не пропало. А вот и меч Годрика — гоблинская работа, клинок с выгравированным на нем именем владельца, серебряный эфес. Басти никогда раньше его не видел — меч всегда хранился в кабинете директора Хогвартса — и теперь с нескрываемым восхищением рассматривал его, завороженный холодным блеском стали, поглаживая украшенную рубинами рукоять.

Взяв меч в правую руку, Рабастан попробовал, насколько остер клинок — на пальце сразу выступила капля крови. Меч был довольно тяжел, как все оружие того далекого времени. В Лестрейндж-холле много подобного добра хранилось, так что Басти старинное оружие и видел, и держал в руках. А двуручный фламберг (1), принадлежавший еще Ангеррану Лестрейнджу — тому самому, которого не стоит вспоминать в присутствии гоблинов, — потяжелее Годрикова будет, и не всякий взрослый мужчина способен с ним управиться.

Гриффиндорцы, похоже, считают, что у них есть какие-то особые права на этот меч. Дамблдор завещал его Гарри Поттеру — спрашивается, зачем? И разве он не знал, что завещание будет недействительно, потому что меч — не собственность директора школы?

"А зачем им копия меча?" — мелькнула мысль, окончательно вернувшая Рабастана к действительности. Он подозвал гоблина:

— Мистер Грогдог, вы уверены, что это действительно меч Годрика Гриффиндора?

— Разумеется, — недовольно проскрипел гоблин, бросив взгляд на меч. — Если вы закончили, то пойдемте в наше хранилище документов, там вы можете ознакомиться с договором, составленным, когда миссис Беллатрикс Лестрейндж передавала эту вещь банку на хранение. Наши эксперты тогда удостоверились, что перед ними действительно тот самый меч, и составили акт.

Рабастан отсчитал себе некоторое количество монет, после чего, запечатав сейф, они сели в тележку и вернулись обратно в холл. Потом гоблин повел Рабастана за собой через длинный коридор, скудно освещенный факелами, и наконец открыл неприметную дверь с табличкой "Отдел хранения документов".

Сев в обшарпанное кресло возле огромного стола и кивком указав Рабастану на стул напротив, Грогдог щелкнул пальцами, один из шкафов распахнулся и оттуда вылетел лист пергамента. Гоблин поймал его в воздухе, развернул и начал читать:

— Пятнадцатого сентября сего года банк Гринготтс в лице управляющего британским филиалом мистера... — дальше гоблин бубнил что-то неразборчивое, пока не добрался до нужного места, — принимает от мадам Беллатрикс Лестрейндж на бессрочное хранение меч серебряный, инкрустированный рубинами, в количестве одна штука, изготовленный Его Величеством Королем Рагнуком Первым в 910 году... по просьбе волшебника Годрика Гриффиндора, и переданный ему во владение... А вот приложение. Эксперт банка Гринготтс, мистер Грипхук, свидетельствует, что переданный на хранение предмет действительно является мечом работы Короля Рагнука Первого... Вот, извольте сами убедиться.

Гоблин протянул пергамент Рабастану, который пробежал его глазами без особого интереса — понятно, что когда Беллатрикс передавала меч на хранение в банк, он был настоящим. А вот потом... Он спросил у гоблина напрямую:

— Не было ли проникновения в сейф за все это время? Или попытки?

— Что вы... Конечно, нет, — гоблин даже растерял свою невозмутимость, его зеленые глаза воинственно засверкали, а кончики острых ушей побагровели. — Из Гринготтса невозможно что-либо украсть.

И продекламировал:

— Если пришел за чужим ты сюда,

Отсюда тебе не уйти никогда...

"В конце концов, даже Повелителю не удалось ограбить Гринготтс..." — подумал Рабастан. А гоблин распалялся все больше:

— Эти слухи распускают те, кто хочет бросить тень на гоблинов, якобы гоблины не способны обеспечить должную эффективность работы банка... Но это ложь. За много веков мы доказали, что только в наших руках золото волшебного мира находится в безопасности.

— Ну что ж... вы меня успокоили. Однако на всякий случай имейте в виду, что палочка мадам Лестрейндж украдена. Поэтому будьте особо бдительны.

Гоблин изумился, но еще раз заверил Рабастана, что опасаться нечего, и имуществу Лестрейнджей в сейфе банка ничто не грозит.

"И все равно гоблинам до конца доверять нельзя... — размышлял Рабастан, уже выйдя из банка и направляясь к ресторану Кларенса — близился вечер, а он с утра еще ничего не ел. — Хорошо, что Повелитель удовлетворился их нейтралитетом в войне, а не пообещал им что-нибудь такое, что было бы трудно выполнить. Однако это к делу не относится — главное, что чаша на месте, и меч тоже. Никто наш сейф не грабил, и даже не пытался. Слава Мерлину".

Когда до ресторана оставалась какая-нибудь сотня шагов, он вдруг остановился: "А зачем я иду к Кларенсу? Лучше пойду к Изабел, передам ей письмо Цисси, и сразу обо всем поговорим..." Он повернулся и направился в другую сторону, к дому МакДугаллов.

Открыла ему Мораг, сверкнула белозубой улыбкой, и сразу куда-то унеслась в глубь дома. Слышно было, что плачет ребенок, на кухне звенели ножи — видимо, миссис МакДугалл готовила ужин.

Он прошел в комнату жены — там Изабелла торопливо расстегивала платье на груди, а Мораг держала на руках громко кричащего Рэйни, пытаясь отвлечь его игрушкой, но безуспешно.

— Сейчас, сейчас, мое солнышко... — Изабелла наконец справилась с застежкой, взяла сына из рук сестры и приложила к груди. Малыш тотчас перестал плакать и принялся сосать, сосредоточенно посапывая.

Рэйни вообще-то был довольно спокойным ребенком, и плакал не так уж часто. Он становился очень хорошеньким — бело-розовый младенец с серо-голубыми глазками, окаймленными длинными, словно у куклы, ресничками, с мягкими золотисто-рыжеватыми волосиками.

— Как проголодался... — умиленно вздохнув, покачала головой Мораг. — Котенок мой...

В ванной шумела вода.

— Там Фэрри и Бонни стирают, — пояснила Изабелла. — А Энни мама послала в аптеку за молоком единорога.

— Единорога? — переспросил Басти, вспомнив свой разговор с Нарциссой.

— Ну да, — жена кивнула, — его всем детям дают, ты не знал?

— Просто, наверное, не задумывался никогда. А кстати, где его берут? То есть, в смысле, как?

— О, нам недавно на УЗМС профессор Граббли-Планк подробно рассказывала. Тут ничего сложного нет, просто добыть его может только девушка... Девственница, — добавила Мораг, слегка покраснев. — Вот они и ходят в лес, приманивают самок единорогов к себе и доят их. А потом продают в аптеку, за хорошие деньги. Есть целые семьи, которые этим живут. Они стараются, чтобы у них как можно больше дочерей было, старшие подрастут и замуж выйдут, так младшие займутся. Или девочек-сироток принимают в семью и обучают их. Молока берут понемногу, потому что это же для человеческих детей не пища, а просто укрепляющее средство или лекарство. Несколько капель в день достаточно, если ребенок здоров, а если болеет, то от чайной до столовой ложки два раза в день. Вот с кентаврами сложнее, они до людей не снисходят, поэтому самку кентавра нужно поймать, когда рядом нет самца, и суметь наложить Конфундус. Это может быть даже опасно. Зато их молоко при болезнях печени и почек — незаменимое средство.

Рабастан, слушая Мораг, усмехнулся про себя. Он знал о полезных свойствах молока кентавриц, в том числе и о тех, о которых студентам Хогвартса на уроках не рассказывали. Правда, сам он к этому средству пока не прибегал — было незачем, но в молодости неоднократно слышал, как престарелые клиенты борделя советовали его тем, у кого возникали проблемы по мужской части (2).

А Мораг добавила:

— Вообще, оказывается, УЗМС — такой интересный предмет...

И, увидев, что Рэйни сыт и уже зевает, повернулась к сестре:

— Дай мне его хоть подержать, Изабел, моего сладкого... Ты ведь уедешь скоро, а потом и я тоже в школу уеду, долго вас не увижу... А когда увижу — Рэйни уже совсем большой будет.

Изабелла улыбнулась, отерла с губ младенца капельку молока и, немного подержав его в вертикальном положении, передала Мораг.

— Иди ко мне, малыш, иди к тете...

Мораг принялась ходить по комнате, слегка покачивая ребенка на руках и тихо мурлыча какую-то песенку без слов.

В комнату заглянула миссис МакДугалл, поздоровалась с Басти и негромко позвала младшую дочь.

— Сейчас, мама, — шепотом ответила Мораг. — Вот Рэйни заснет...

Уложив ребенка, она вышла из комнаты. Дождавшись, пока шаги девушки стихнут за дверью, Рабастан протянул жене письмо Нарциссы.

Быстро пробежав письмо глазами, Изабелла воскликнула:

— О Мерлин! Бедная малышка... Конечно, я буду ее кормить. У меня молока хватит, его даже, пожалуй, слишком много для одного... Когда мы поедем к Цисси? Наверное, чем скорее, тем лучше?

Немного подумав, он ответил:

— Ты завтра соберешь вещи и все, что нужно. Я же с утра отправлюсь к Малфоям, мне Цисси еще одно поручение давала. А вечером за вами приеду. И вот еще что, Изабел... О том, что у Темного Лорда есть дочь, пока никто знать не должен.

Она кивнула:

— Значит, маме с папой и Мораг скажем, что уезжаем в Лестрейндж-холл. Да об этом я им уже говорила... А что там произошло, у Малфоев? Цисси пишет, что Темный Лорд их под домашний арест посадил, вместе с Беллой. Обещала при встрече рассказать. И меня тоже, значит, под арест?

— Я думаю, этот арест ненадолго, и на тебя он вряд ли распространяется. А что там было... Поттер с сообщниками у них в руках был, да они его упустили. Все при этом отличились, и Белла тоже. Темный Лорд был в гневе, и всем досталось, кроме мадам Роули, которая за Дельфини присматривает.

Она смотрела на него округлившимися глазами. А он вздохнул и добавил:

— Потому я и не хочу вас там оставлять...

— Басти, но ведь там ребенок. Маленький ребенок, которого нечем кормить... Нет, я поеду к ним, конечно. А Темный Лорд к своей дочке заходит, когда бывает там?

— Да, заходит, мне Цисси говорила.

— Как это... удивительно, — задумчиво промолвила Изабелла. — У Темного Лорда — маленькая дочка... Ладно. Я ведь там уже жила, и никто меня не съел. Не буду ему лишний раз на глаза попадаться, вместе с Рэйни. А когда он придет в детскую, то уж наверное, не станет кидаться заклятиями... Ох! — вскрикнула вдруг она и в ужасе закрыла лицо руками.

Он сразу понял, о чем она подумала и, обняв ее за плечи, тихо произнес:

— Может быть, скажем Цисси, что у тебя молока мало, или что ты приболела?

— Нет, — упрямо покачала она головой. — Ребенок ведь страдает, так что... Нет, это решено, я не могу отказаться. Кого еще они сейчас найдут, кому можно доверять?

Спящий малыш чихнул. Изабелла мягко высвободилась из-под руки мужа, встала и подошла к колыбели — но ребенок продолжал спать. Она поправила одеяльце, обернулась к Рабастану, который тоже подошел взглянуть на сына, и прижалась к его плечу.

Когда пришел с работы мистер МакДугалл, они все вместе поужинали, и Изабелла сообщила родным, что завтра вечером уезжает в Лестрейндж-холл. В принципе, новостью это не было, и миссис МакДугалл, вздохнув, сказала, что ей, конечно, жаль расставаться с дочерью и внуком, но взрослая замужняя женщина должна жить у себя дома, со своим мужем.

Вечером Изабелла дала Рабастану подержать только что выкупанного, завернутого в белое пушистое полотенце Рэйни. Мальчик, который громко плакал и барахтался, пока ему намыливали голову и поливали водой, на руках у отца притих. Басти вдруг заметил, что сын смотрит на него — пристально и серьезно, как будто изучает. Он даже смутился под этим взглядом, и его накрыла нежность, подобной которой он еще никогда не испытывал.

— Рэйни... Рэйни, сынок... — пробормотал он. — Мой мальчик... Он на меня смотрит, — обратился Рабастан к теще.

Констанция просияла:

— Да, я тоже вчера заметила. У деток ведь как раз в это время глаза меняются, они начинают по-настоящему видеть и различать... А уж когда ваш малыш начнет вас узнавать... И когда он вам улыбнется... Вот тут и понимаешь, что дети — это лучшее, что есть в жизни.

Позже, пока Изабелла была в ванной, готовясь ко сну, Басти долго стоял возле колыбели и не отрываясь, глядел на спящего Рэйни. Маленькая ручка, сжатая в кулачок, выпросталась из-под одеяла, реснички чуть подрагивали во сне, а сердце Рабастана сжималось, когда он думал, что завтра отвезет жену и сына не домой, а к чужим людям, где, возможно, им будет грозить опасность.

Жена вышла из ванной и приблизилась к нему.

— Изабел, — он посмотрел на нее, — может быть, не поедешь к Малфоям? Может быть, я поговорю с Беллой, чтобы она Дельфи отдала тебе? И будешь жить дома...

— Мне кажется, Белла не согласится расстаться с дочкой, — возразила Изабелла.

— Наверное, ты права, — горько улыбнулся он.

— Басти, перестань себя и меня изводить, — она погладила его по плечу. — Все будет хорошо, ничего с нами не случится. А с Беллой я сама поговорю, может быть, она потом и отпустит Дельфи к нам. Пойдем спать. Завтра много дел, мне надо встать пораньше, вещи собрать и ничего не забыть.

Примечания:

(1) Фламберг — меч с клинком волнистой формы. Считался (да и на самом деле был) очень страшным оружием.

(2) Про молоко единорогов и кентавров — фанон и хэдканон.

На следующий день Рабастан с утра отправился к Малфоям. В холле его встретила эльфийка, которой он велел доложить хозяйке о своем прибытии. Нарцисса появилась почти сразу после того, как эльфийка исчезла — или ему так показалось. У нее был еще более усталый вид, чем вчера. Она села в кресло и кивком предложила Басти садиться напротив.

— Мы с Дельфи совсем не спим, — пожаловалась она. — Ну как, Басти, ты был в банке?

— Был, — кивнул он. — И в хранилище спускался, и с гоблином разговаривал. Все в порядке. Та вещь, которая принадлежит Повелителю, на месте. И меч тоже. В сейф никто не проникал.

— Слава Мерлину, — облегченно вздохнула Нарцисса. — Ну а с Изабеллой ты говорил?

— Говорил. Сегодня вечером она приедет.

— Как хорошо... Я дам тебе нашу карету, ты уж своего гиппогрифа пока не трогай, раз он хромает... Хонни! — позвала она, и перед ней возник эльф, распространяющий вокруг себя легкий запах навоза.

— Слушаю, хозяйка, — поклонился он.

— Наши гиппогрифы — все ли с ними в порядке?

— Хонни только что вычистил их и задал им корма, они все съели.

— Не хромают?

— Нет, хозяйка, гиппогрифы прекрасно себя чувствуют.

— Ну и отлично. Вечером ты мне понадобишься, а сейчас можешь идти, — отпустила домовика Нарцисса.

— Цисси, — Рабастан поднялся из кресла, — наверное, я тоже пойду, не буду вам мешать. Вечером увидимся. А кстати, где сейчас Повелитель?

— А Мерлин его знает... — Нарцисса тоже встала.

— А Люциус как?

— Ох, не спрашивай... Он как с утра просыпается, так сразу стакан виски выпивает. А мне сейчас совсем не до него... И глаз у него так и не открывается.

— Неужели?

— Да, Басти, — Нарцисса пожала плечами. — Северус у нас был вчера, посмотрел на его глаз, и только руками развел — говорит, это даже не Круцио, а что-то другое, неизвестное... Но у Повелителя ведь не спросишь, чем он его так приложил. Я думаю, может быть, Руквуд мог бы помочь — в Отделе тайн чего только не знают... Но он сейчас в секретной лаборатории на Шетландских островах, и вернется только в конце апреля.

— Люциусу нервы надо лечить, а не глаз, — покачал головой Басти.

— Белла вчера с ним поругалась.

— Из-за чего?

— Да сели ужинать, и тут, слово за слово, опять заговорили о Поттере... Люциус сказал, что Белла напрасно не позволила ему Повелителя вызвать, а Белла швырнула в него тарелкой...

Плечи Нарциссы задрожали то ли от сдерживаемого плача, то ли от нервного смеха:

— Ох, когда же это все закончится...

— Когда Повелитель прикончит Поттера. А может быть, Поттер убьет Повелителя, Мордред их всех задери вместе с Дамблдором... — послышался хриплый голос. Нарцисса и Рабастан испуганно обернулись. По лестнице спускался Люциус. Он был аккуратно одет и причесан, левый глаз закрывала черная шелковая повязка.

— Люци! Что ты несешь? Ты опять напился! Прямо с утра?

— Молчи, женщина... Только когда я пьян, я говорю правду, потому что не боюсь ничего. Повелитель гоняется за мальчишкой, а этот мальчишка — секретное оружие Дамблдора. Нельзя было трогать Поттера. Пророчество — вздор! Его сам Дамблдор и придумал, чтобы Повелителя заманить в ловушку.

Рабастан ошарашенно смотрел на Малфоя. Сейчас было видно, что он невменяемо пьян. Единственный глаз на бледном, как полотно, лице казался стеклянным.

— Басти, — продолжал Малфой, приблизившись и схватив его за плечо. — Ты понимаешь — не пойди он тогда к Поттерам, все было бы по-другому. И сам бы не раз... не развоплотился, и вы бы все на свободе остались... Заняли бы хорошие должности в Министерстве... а не камеры в Азкабане. Я понял, Басти, — громким шепотом на ухо Рабастану шептал Люциус. — Я все понял... Дамблдор все предусмотрел. Все! И Повелитель попался, как последний...

— Люци... — Нарцисса вынула волшебную палочку. — Прости, Люци... Империо! Иди к себе и проспись. Сил моих больше нет, да что же это такое... — простонала она, снова опускаясь в кресло, когда муж, покачиваясь, пошел туда, куда она его отправила.

— Ну, между нами говоря, Люциус в чем-то прав, — Басти невесело усмехнулся. — История с пророчеством в высшей степени подозрительна, уж очень вовремя оно появилось... Другое дело, что сейчас сам Поттер не отступится. И Антонин, кстати, того же мнения. Я все думаю, зачем Поттеру меч Гриффиндора? Или его копия? Он собрался убить Повелителя этим мечом?

Нарцисса покачала головой.

— Не знаю...

— Возможно, гриффиндорцы верят, что меч Годрика способен творить непревзойденные чудеса. Но на мече нет никакой особенной магии, иначе она бы чувствовалась. Кстати, а где Драко?

— Драко у себя в комнате. Занимается. Ему ведь скоро ТРИТОНы сдавать... Хоть бы каникулы скорее закончились, и мальчик в школу уехал, в доме сущий бедлам...

— Не волнуйся, Цисси, все как-нибудь устроится. А Люциусу надо что-то делать с нервами. Или держи его под Империо, пить ему не давай. Вот я привезу Изабеллу, у тебя времени больше будет. Ведь не дай Мерлин, если Люц в таком виде Повелителю на глаза попадется...

— Спасибо, Басти, — грустно улыбнулась Нарцисса.

От Малфоев Рабастан вышел весьма встревоженным. Пьяный Люциус высказал то, что и ему самому уже давно приходило в голову. Как будто исход войны зависит лишь от того, кто из двоих кого убьет. Несмотря на все бои Упивающихся смертью с вооруженными врагами Темного Лорда, сопротивление которых, кажется, удалось сломать... Несмотря на пролитую кровь, на все жертвы, на все усилия... Несмотря на то, что Министерство полностью под контролем Повелителя, и все министерские службы, все учреждения исправно работают, и в целом — в стране порядок (1). Большинство людей приняли новую власть как должное. Масштабных репрессий, каких некоторые ожидали от Темного Лорда, со злорадством или со страхом, не проводится — и кое-кто считает, что зря. Ведь даже оголтелые магглофилы Уизли — и те на своих местах. При Крауче обыватели трепетали перед властями куда больше, чем сейчас (2).

Казалось бы, можно быть уверенными в близкой победе, в том, что власть в Магической Британии снова будет в руках тех, кто столько веков ее строил и защищал, тех, кому она дорога, а не предателей, готовых сдать ее магглам. Но Поттер... "Прямо какая-то заноза в заднице, а не Поттер!" — сердито думал Рабастан. Откуда вообще взялся этот мальчишка, и что связало его с Повелителем?

Похоже, на Поттере действительно какие-то сильные чары, направленные против Темного Лорда. Дамблдор и Поттер, по словам Лорда, считали, что это магия материнской жертвы — Лили Поттер, умоляя Лорда убить ее вместо сына, сама того не зная, дала Гарри сильнейшую защиту.

Вполне возможно, что так оно и есть. Материнская любовь многое может, и это не было ни для кого тайной.

С другой стороны, Дамблдор знал о пророчестве с самого начала. Но почему он не спрятал Поттеров? Фиделиус, замкнутый не на Дамблдора и даже не на Джеймса Поттера, хозяина дома — это просто смешно. И Петтигрю — как легиллимент Дамблдор проглядел шпиона в своей организации, которая насчитывала не сотни человек, как Упивающиеся смертью, а от силы три десятка?

Вот, кстати, да. Не так уж велика организация Дамблдора, чтобы можно было так легко разбрасываться людьми. Однако, когда Сириус Блэк угодил в тюрьму по ложному обвинению — его упекли без суда и следствия, по законам военного времени, но Дамблдор имел достаточно влияния, чтобы его дело рассмотрели с соблюдением всех процедур — директор Хогвартса не стал разбираться. Так что Блэк вполне мог сгнить в Азкабане, как сгнили там сотни других — в том числе и посаженные без вины. Многих тогда хватали по малейшему подозрению, по ложному доносу — и поиском доказательств Аврорат себя не утруждал, а зачем? Авроры пользовались особыми полномочиями, и не только во время войны, но и какое-то время после нее (3). Ага, как раз до отставки Крауча...

И на это беззаконие Дамблдор закрывал глаза. А большинство судей Визенгамота — Рабастан знал это от покойного отца — смотрели на Дамблдора, как на новое воплощение Мерлина, даже когда он еще не был председателем. К тому же получается... получается, что Дамблдор знал о материнской жертве Лили? Знал с самого начала, что так будет? Мерлин... Да он же осознанно принес Поттеров в жертву... И сделал из младенца орудие, даже не дал ему подрасти...

Повелитель не раз говорил, что Дамблдор с видом превосходства попрекал его тем, что он не понимает и не ценит магию любви. А Дамблдор, выходит, и понимал ее, и ценил — настолько хорошо понимал, что сразу додумался, как ее можно использовать против Темного Лорда... До такого лицемерия и цинизма Повелителю точно далеко.

Рабастану от этих размышлений стало так противно, что впору было вернуться к Малфоям и напиться до зеленых троллей вместе с Люциусом.

Остаток дня он провел у себя в поместье, просматривая счета и отчеты от арендаторов и документы по фабрике, а потом наведался в конюшню. Цезарь больше не хромал, но он решил не рисковать, и в половине шестого аппарировал к Малфоям, а оттуда, в карете, запряженной парой золотистых гиппогрифов, отправился в Лондон.

Изабелла уже приготовилась к отъезду и сидела в гостиной в окружении всего семейства. Рэйни спал на руках у Констанции. После долгого прощания — женщины при этом плакали, а Рабастана мучила совесть — они наконец вышли из дома. Свернув в соседний проулок, где с давних времен была оборудована площадка для экипажей — сейчас она напоминала обычный пустырь, заросший сорняками и мелким кустарником, — сели в карету и спустя полчаса приземлились на лужайке перед Малфой-мэнором.

Нарцисса уже ждала на крыльце. Она бросилась к Изабелле, обняла ее и расцеловала, потом повела их через весь замок в апартаменты Беллы.

Как только Нарцисса открыла комнату, они услышали громкий плач ребенка, звон посуды, шум текущей воды. В коридоре все эти звуки были не слышны, благодаря заглушающим чарам. Белла в полурасстегнутом пеньюаре сидела на диване, прижимая дочку к груди и безуспешно пытаясь успокоить. На ковре валялась соска, которую Дельфи, видимо, только что выплюнула. Две эльфийки носились в ванную и обратно, а возле Беллы высокая светловолосая немолодая женщина с недовольным лицом держала в руках поднос, на котором стояли наполовину пустая бутылочка с молоком и флакон из непрозрачного стекла. Вдруг флакон и бутылочка начали сами собой подпрыгивать, грозя вот-вот упасть и разбиться. Видимо, стихийная магия у девочки разыгралась. Мадам Роули — а женщина с подносом была именно она — с трудом удерживая пляшущую посуду, торопливо вышла в боковую дверь. Рэйни на руках у Изабеллы проснулся и тоже заплакал.

Изабелла поспешно выпроводила мужа из комнаты:

— Видишь, тебе тут делать нечего... Так что ты иди, Басти.

Прикоснувшись к его щеке быстрым поцелуем, она закрыла дверь. Сбросила мантию на кресло и села на диван рядом с Беллой. Та повернулась к ней, и Изабелла сочувственно вздохнула, увидев изможденное лицо невестки, ее бледность и опухшие от бессонных ночей глаза. Потом перевела взгляд на Дельфи — девочка показалась ей очень маленькой, а сморщившееся от плача личико вызвало острую жалость. Но ничего, Изабелла ее откормит, у нее молока хватит на двоих.

— Я уже не знаю, что делать... Слышала, что если давать ребенку даже пустую грудь, молоко появится... Но нет, ничего... — в голосе Беллы слышалось отчаяние.

— А когда ты ее кормила?

— Недавно, она съела половину, больше не хочет. И плачет...

— А молоко единорога даете?

— Добавляем в козье молоко, и зелье даем от животика, и все без толку...

— Белла, возьми Рэйни, подержи его... Я сейчас... Да ты же его еще не видела! Рэйни, малыш, подожди немножко, посиди пока у тети Беллы... Не плачь, солнышко...

Изабелла сунула в рот мальчика соску и начала расстегивать платье. А Белла, передав Дельфи Нарциссе и взяв на руки племянника, удивилась:

— Ох... Да он у тебя упитанный. Моя Дельфи совсем легкая... — вздохнула она.

— У меня молока много, а кушает он хорошо, — улыбнулась Изабелла. — Цисси, дай мне Дельфи.

— Постой, может быть, не надо сейчас, а потом, попозже? — вдруг забеспокоилась Белла. — Юфимия говорит...

— Мне кажется, она голодная, — Изабелла протянула руки к жалобно плачущей Дельфи. — Видимо, ей козье молоко просто не нравится. Или почему-то не идет ей впрок, так бывает...

— Бывает, — кивнула Нарцисса. — Но что делать? Вот, может быть, сейчас лучше станет...

— Только мы по часам кормим, Юфимия говорит, что так правильно... — Беллатрикс устало пожала плечами.

— А я кормлю, когда Рэйни хочет. Мне миссис Дорн так сказала, — Изабелла больше не могла слышать плач Дельфи, она уже ощущала прилив молока к груди — в точности то же самое она чувствовала, когда Рэйни был голоден.

— Вообще-то, — оглянувшись и убедившись, что мисс Роули в комнате нет, произнесла Нарцисса, — разные целители по-разному говорят. Кто-то считает, что нужно кормить по часам, а кто-то говорит, что только тогда, когда ребенок сам просит кушать. А твою миссис Дорн Пэт очень хвалила.

Пэт, жена Рэймонда Мальсибера, мать троих детей, была давней приятельницей Нарциссы.

— У меня роды принимала тоже Юфимия, — продолжала Нарцисса. — И Драко я кормила строго по часам. Но у меня молока хватало.

Она улыбнулась светлой и немного печальной улыбкой, как всегда, когда что-нибудь напоминало ей о том времени, и передала племянницу в руки Изабеллы.

— Ну вот, а вы говорили — не надо, — радостно вздохнула Изабелла, когда девочка жадно прильнула к ее груди. — Бедная крошка... Ничего, ты у меня быстро поправишься. Будешь толстенькая...

Довольно скоро жизнь Изабеллы в Малфой-мэноре вошла в размеренный ритм. Молока хватало обоим детям, Дельфи, которую теперь кормили досыта, стала спокойнее, а у Беллы и Нарциссы наконец появилось время, чтобы отдыхать.

Люциус большей частью сидел в своем кабинете и занимался делами, стараясь лишний раз не попадаться на глаза Повелителю. Драко уехал в школу.

Темный Лорд появился в детской на следующий день после приезда Изабеллы. Вечером она кормила Рэйни — Дельфи, уже накормленная, спала. Белла дремала в кресле, а Нарцисса с вязанием в руках устроилась рядом с Изабеллой на диване.

Дверь медленно отворилась и на пороге возникла высокая фигура в черном. Белла резко поднялась с места, мгновенно стряхнув с себя сонливость, и тут же, узнав вошедшего, сделала несколько стремительных шагов навстречу ему.

— Повелитель... Какое счастье видеть вас здесь, — прошептала она, чуть склонив голову, протягивая к нему руки.

Он, легко прикоснувшись рукой — очень белой, с длинными пальцами — к плечу Беллы, милостиво кивнул Изабелле и Нарциссе, которые тоже встали при его появлении:

— Сядьте, прошу вас... Как Дельфини? — обратился он к Белле.

— Ей теперь лучше, — чуть дрожащим голосом ответила та. — Она спит. Мой Лорд, я вам говорила, что нам нужна кормилица... Вот, — показала она рукой на Изабеллу, — это жена Рабастана...

— Я помню, — он повернулся к двум женщинам, сидящим на диване. — Изабелла, не так ли? И ваш сын — Рэйнард.

— Да, мой Лорд, — пробормотала Изабелла. При его появлении она прикрыла грудь шалью, теперь шаль сползала с плеча, и Изабелла мучительно краснела. Он отвел взгляд и подошел к колыбели со спящей девочкой.

Нарцисса слегка дернула Изабеллу за платье и глазами показала на дверь ее комнаты. Изабелла поняла, встала и направилась туда, вслед за ней тихо проскользнула Нарцисса.

Некоторое время они сидели в молчании, Изабелла кормила ребенка, а Нарцисса считала петли. Потом положила вязание на стол, взмахнула волшебной палочкой и дальше спицы уже вязали сами. Нарцисса сказала:

— Знаешь, когда Дельфи плачет, ему достаточно только появиться рядом, как она успокаивается. Так странно...

— Ничего странного, он же ее отец. К тому же она, наверное, чувствует исходящую от него магию — ее все чувствуют.

— А ты видела золотого василиска? Дельфи с ним почти не расстается, он на подушке у нее все время лежит. Это он для нее сделал.

— Неужели? Очень красиво...

Нарцисса виновато вздохнула:

— Изабел, ты прости меня, что я тебя попросила сюда приехать. Я понимаю, тебе здесь тяжело. Но кого еще я могла позвать?

— Цисси, все в порядке, — с мягкой улыбкой произнесла Изабелла.

— Дорогая моя... Что бы мы без тебя делали... — Нарцисса крепко обняла подругу.

Через полчаса, когда Темный Лорд ушел, Белла распахнула дверь из своей комнаты и вошла к ним.

— Повелитель раздобыл Бузинную палочку. Отныне он непобедим...

Глаза Беллатрикс торжествующе блестели, а руки с переплетенными пальцами были крепко сжаты. Но через минуту она тихим голосом, в котором слышалось смятение и растерянность, произнесла:

— Но мне почему-то страшно...

Примечания:

(1) В стране действительно был порядок — достаточно прочитать описание Годриковой Лощины — поселения, в котором жили и маги, и магглы. Мы видим спокойную мирную жизнь, людей, празднующих Рождество, и никаких ужасов войны. И даже Лорд, упустив Гарри, деревню не спалил и никого не заавадил.

(2) Эпизод в 7 книге, где Артур Уизли открыто критикует политику партии в Министерстве, в разговоре с Альбертом Ранкорном (Уизли не знает, что под его личиной — Гарри). Кстати, при Скримджере Артур таким смелым не был, в лицо свое недовольство важным министерским чиновникам не высказывал.

(3) Достаточно сопоставить слова Сириуса о том, как после первой войны «повсюду хватали Пожирателей смерти» с особыми полномочиями авроров, которые применяли и Империо, и Круцио к подозреваемым, чтобы картина стала ясной.

Пахнуло Англией — и морем -

И доблестью. — Суров и статен.

— Так, связываясь с новым горем,

Смеюсь, как юнга на канате

Смеется в час великой бури,

Наедине с Господним гневом.

(Марина Цветаева)

Рудольфус Лестрейндж смотрел в окно каюты волшебного корабля — море было пепельно-серым, как и небо, линия горизонта терялась в тумане. Скоро он будет в Англии...

Билет от Амстердама до Дувра ему вручил профессор фон Миллер. Рудольфус все еще находился в розыске — хотя Министерство магии Британии официально сняло все обвинения с последователей Темного Лорда, но Международная Конфедерация Магов, а также правительства большинства европейских стран считали Упивающихся смертью опасной преступной организацией. Поэтому билет был куплен на имя Рейнхарда Штолле, а до голландской границы ему пришлось пробираться тайно, через камины хороших знакомых Миллера. В Голландии же, в городе Энсхеде он нашел дом контрабандиста, поставляющего Миллеру какие-то редкие ингредиенты, и по сходной цене арендовал у него довольно потрепанную метлу, на которой и долетел до Амстердама. Там он оставил средство передвижения в указанном ему месте и сел на корабль.

Границу между Германией и Голландией он пересек в анимагической форме. Рудольфус еще в молодости возымел желание стать анимагом, учился самостоятельно и уже почти достиг результата — но его занятия прервало заключение в Азкабан.

В тюрьме он об этом почти забыл — но даже если бы он довел свои изыскания до конца, то все равно не сбежал бы, подобно Блэку — не мог он оставить в Азкабане жену и младшего брата. После побега он долгое время был еще слишком слаб для того, чтобы тренироваться в превращениях, потом их снова посадили, а потом он был ранен...

Всю осень и половину зимы он принимал зелье из мандрагор с головой альрауна, побочным эффектом которого было то, что он постоянно, особенно в ночной тишине, слышал посторонние голоса в голове. Профессор Миллер сказал, что, к сожалению, магическая медицина пока не придумала способа избавить пациента от этой проблемы, так что приходилось терпеть.

Голоса были незнакомые и несли какую-то чушь, наподобие той, что он слышал от здешних птиц-пересмешников, обитающих в саду. Когда они только прибыли сюда с Антонином и Рабастаном, Рудольфус не разобрал в птичьем гомоне ничего, кроме чириканья и щебета, а в один из следующих дней, прогуливаясь в сопровождении Сэма по саду, вдруг услышал насмешливое: "Куда это вы так важно шествуете, герр Рудольфус? Не иначе, на заседание суда, где вас выберут председателем? А сами мантию на левую сторону надели, и в бороде у вас капуста застряла..." (1) Он резко остановился, ощупывая мантию на себе, не будучи уверен, что эти голоса ему не мерещатся. А они продолжали осыпать его насмешками — впрочем, не обидными, а просто глупыми. Но Сэм, шедший рядом, поспешил успокоить его: "С вами все в порядке, герр Рудольфус, это птицы. Они совершенно безобидны, даже забавны, хотя и все время болтают чепуху.".

Зимой его перестали поить зельем — вместо этого профессор каждый день по два часа велел смотреть в какие-то стекла, которые он называл Oculus Coppelius. После того, как при погоне за Поттером Рудольфус попал под то злополучное заклятие, перед глазами у него все время была сплошная темнота. А через стекла он видел — но не реальный мир, а что-то, напоминающее бред помраченного сознания. И эти видения были хуже, чем голоса.

Он видел, как будто со стороны, себя, стоящего на высокой башне и заносящего ногу, чтобы перелезть через перила и спрыгнуть, но каждый раз его двойника будто кто-то оттаскивал — он не видел, кто. Или ему казалось, что он идет по длинному коридору, освещенному синим пламенем свечей, открывает дверь, делает шаг — и зависает над пропастью. А дверь противно скрипела, и почему-то от этого звука у Рудольфуса бежали мурашки по коже.

А иногда перед глазами появлялось лицо Беллы, но не живое, а как будто кукольное, и словно чья-то рука то расплющивала ей нос, то вытягивала уши, глаза Беллы при этом тоже менялись — казалось, мастер, изготавливающий игрушки, никак не мог решить, какие глаза сделать этой кукле — синие или черные, или может быть, зеленые. Всякий раз глаза были не живые, а вроде бы целлулоидные, с неестественно длинными ресницами. Потом кукла с лицом Беллы начинала танцевать под доносящуюся издалека мелодию "Ах, мой милый Августин", исполняемую хрустальными колокольчиками. Движения куклы-Беллы были деревянными, как если бы ее приводил в действие механизм. А временами Белла превращалась в Фелисити Вэнс — девушку, которая когда-то родила сына от Рудольфуса и умерла, а он об этом узнал лишь спустя много лет... Теперь сын был рядом и даже не подозревал, что гость из Британии — его родной отец. Миллеры усыновили Сэма и растили, как своего ребенка.

Хозяева делали все, чтобы скрасить пребывание Рудольфуса в замке. К столу часто подавали его любимую еду, по вечерам Ирэн играла на рояле и пела, а когда из Дурмстранга на зимние каникулы приехала Гретхен — они пели вдвоем с матерью. Двадцать восьмого января отпраздновали день рождения Сэма — ему исполнилось двадцать. Ирэн, по просьбе Рудольфуса и на его деньги, купила Сэму одну редкую и довольно дорогую книгу.

Вообще, Миллеры старались не оставлять своего гостя надолго одного. Правда, профессор чаще всего был занят — днем он преподавал в Дурмстранге, куда отправлялся через камин, а вечером работал в своем кабинете: готовился к лекциям, проверял работы учеников или принимал пациентов. Время от времени его вызывали в больницу для консультации. У Сэма тоже дел хватало — и в аспирантуре, и в суде. Но Ирэн проводила в беседах с Рудольфусом много времени, что приносило радость обоим — женщине хотелось поговорить об Англии, об отце и племяннике, о старых знакомых, а на Рудольфуса ее мягкий голос действовал успокаивающе, что-то в нем было теплое и родное, он будто говорил с сестрой, которой у него никогда не было.

Они согласились, что лучше пока не посвящать Сэма в тайну его происхождения — Ирэн рассказала Рудольфусу, каким робким, запуганным и нервным был Сэм, когда они с мужем взяли мальчика к себе. Как просыпался ночами от кошмаров, как испуганно втягивал голову в плечи, если ему случалось что-то уронить или пролить... Как Фридрих варил для ребенка специальные зелья, чтобы тот мог спокойно спать. И как много времени, терпения, любви им понадобилось, чтобы Сэм наконец перестал бояться приемных родителей. Ирэн опасалась, не повредит ли мальчику, если он узнает правду. Именно поэтому она и не сказала своему отцу, кто настоящие родители Сэма — чтобы Антонин невзначай не проговорился Рудольфусу, с которым она была едва знакома. Рудольфус слушал эти рассказы и задыхался от бессильного гнева, стыда и вины — за все, что пришлось пережить его маленькому сыну. Он решил, что, когда вернется в Англию, то составит завещание в пользу Сэма.

Рудольфус по-прежнему чувствовал жжение в Метке каждый раз, когда Темный Лорд призывал своих сподвижников. Сама по себе боль не так мучила его, как сознание того, что, возможно, сейчас там идет бой, что его брат и Белла могут быть в опасности. И не было большей радости, чем письма, которые ему читала Ирэн — от брата и изредка от Нарциссы (иногда и Белла прибавляла к письму сестры несколько приветливых слов, правда, с конца октября от жены вестей не было, но Нарцисса писала, что с Беллой все хорошо).

Зрение вернулось к нему в одно прекрасное утро — открыв глаза, он тут же закрыл их от режущего яркого света. Зажмурившись, нашел на тумбочке волшебную палочку и опустил шторы на окнах. Лишь через некоторое время глаза снова привыкли к дневному свету и теперь, когда он сравнивал свои ощущения с тем, что помнил из прежней жизни — ему казалось, что он видит даже лучше, чем раньше. Словно краски стали ярче, а линии четче.

Впервые увидев Сэма своими глазами, он понял, что брат был прав — Самуэль фон Миллер действительно казался копией молодого Бодуэна Лестрейнджа. Странное чувство овладело тогда Рудольфусом — своего отца в этом возрасте он, естественно, не помнил, но возникло отчетливое ощущение дежа вю, или как будто он перенесся в прошлое. "Это, наверное, и называется связью времен..." — подумал он.

В марте профессор Миллер объявил, что его пациент почти совершенно здоров. Теперь нужно было в течение месяца принимать под его наблюдением изобретенное им самим укрепляющее зелье.

Рудольфус тогда много читал и занимался — он соскучился по книгам за время своего бездействия и боялся, что утратил былую форму. Он возобновил свои опыты по анимагии — и у него все получилось. Вообще, вопреки опасениям Рудольфуса, его магические силы даже возросли. А может быть, так благотворно повлиял длительный, хоть и вынужденный отдых.

Когда пришло письмо от брата, в котором Басти сообщил ему о рождении у Беллы ребенка, Рудольфус ни словом не обмолвился хозяевам, но после ужина он против обыкновения сразу, сославшись на усталость и легкую простуду, удалился в свою комнату.

Он до рассвета просидел в кресле перед камином, вспоминая былое. Перед его мысленным взором вставала Белла — не в черной мантии Упивающихся смертью, не в азкабанской робе, а такая, какой она была в прежние годы, и какой ее сейчас мало кто помнил. То школьница в форме с гербом Слизерина, то в белом свадебном платье, гордая, преисполненная торжественностью момента, то нагая, как в их первую брачную ночь — она ничуть не смутилась, когда он, еще не веря в свое сбывшееся счастье, дрожащими, неловкими от волнения руками расстегнув множество пуговиц и крючочков, наконец снял с нее это роскошное платье. Она была так трогательно серьезна, словно прониклась осознанием своего долга, о котором говорил отец Руди, совершавший церемонию. Она отвечала на его поцелуи и ласки и, казалось, тоже была счастлива… Все знакомые считали, что молодые Лестрейнджи — очень красивая пара, желали им долгой жизни и много детей...

Рудольфус с горечью вспоминал, что сразу после свадьбы Белла начала принимать зелье, чтобы не забеременеть. Она говорила, что они оба еще слишком молоды, чтобы заводить детей, ей еще хочется столько всего нового узнать, всему научиться, увидеть мир… Они уехали в свадебное путешествие в Италию, а зимой — на Восток. Да и вообще в первые годы семейной жизни они много где побывали.

Потом Белла в доме его родителей познакомилась с Темным Лордом, о котором много слышала с детства, и который уже тогда был ее кумиром. Рудольфус как раз в то время вступил в организацию. А Белла стала брать у Повелителя уроки боевой магии, легилименции и окклюменции, и вскоре тоже получила Темную Метку. В один из таких уроков все и случилось — и он даже был уверен, что точно знает, в какой день. Жена ничего не сказала ему, и вообще, казалось, ничего не изменилось, однако он чувствовал, что Белла отныне ему не принадлежит. Хотя на самом деле она по-настоящему никогда ему и не принадлежала…

Перестав быть супругами, они, однако, остались друзьями. Во время планирования боевых операций против сил Министерства и Ордена Феникса его всегда ставили в пару с Беллой — они действовали слаженно, как будто понимали друг друга без слов. Не раз они спасали друг другу жизнь. И Темный Лорд ценил Рудольфуса не меньше, чем Беллу. Вообще, особые отношения Беллы с Темным Лордом ничуть не способствовали ее возвышению в организации. С нее, казалось, даже спрос был строже, чем со многих других. Сам Темный Лорд объяснял это тем, что у Беллы и способности выше, чем у большинства, и если она хочет достичь настоящих успехов, то ей нужно выкладываться полностью. И Белла выкладывалась — чтобы заслужить одобрительный взгляд Повелителя. И стала лучшей из лучших.

Рудольфус не знал, дорожит ли Темный Лорд Беллой, видит ли в ней что-то еще, кроме того, что она — полезный член организации и красивая женщина, с которой приятно провести ночь? Повелителя трудно было представить влюбленным, и Рудольфус был уверен, что наедине с его женой Темный Лорд держится почти так же холодно и отстраненно, как при всех. Даже то, что их связь продолжалась несколько лет, и Повелитель не давал повода связать его имя с какой-нибудь другой дамой, могло объясняться просто. Темному Лорду, как и всякому мужчине, нужна была женщина. Белла была удобна во всех отношениях, а тратить время и силы на поиск новой любовницы ему не хотелось.

Белла же любила его всей душой, его холодность ранила ее больнее Круциатуса — которым Темный Лорд в те времена отнюдь не злоупотреблял. Как-то, еще в самом начале их связи она, придя домой, закрылась в своей комнате, и Рудольфус услышал из-за двери приглушенные рыдания. Когда наступила тишина, он почему-то испугался. Сначала он стучался, просил открыть, но Белла не откликалась. Тогда он открыл дверь сам, взломав заклинанием замок. Белла лежала на диване, как-то неестественно изогнувшись — в лице ни кровинки, губы искусаны, руки вцепились в растрепанные волосы, глаза блестели каким-то странным, сухим и колючим блеском. Он подошел к жене, которая никак не отреагировала на его появление, и, взяв на руки, посадил к себе на колени, принялся гладить по голове, и поцеловал в лоб, как маленькую. Белла задрожала, а потом у нее полились слезы, он неумело вытирал их пальцами.

"Руди... Не надо..." — тихо прошептала она. "Я же ничего не делаю", — вздохнул он и не сдержал горькой усмешки. Она повернулась к нему и долго вглядывалась в его лицо пристальным, неподвижным взглядом, потом прижалась теснее и закрыла глаза. Он, все так же гладя ее по голове, думал о том, что Белле приходится нисколько не легче, чем ему. Ведь Белла на самом деле хрупкая, она — как хрустальный бокал, в котором плещется старое, густое и терпкое вино. Только в ее жилах течет не вино, а кровь Блэков — тоже старая, несущая в себе все благословения и все проклятия древнего колдовского рода. Как и все Блэки, Белла не делает ничего наполовину, она живет словно на пределе своих сил и возможностей, и любит, и ненавидит — всем сердцем и до конца. Кто-то называет это семейной склонностью к экзальтации, а кто-то и наследственным безумием, отравой, бродящей в блэковской крови — а Белла просто иначе не умеет, не может.

Белла пошевелилась и снова уставилась на него широко открытыми, немигающими глазами, и вдруг с каким-то отчаянием прижалась губами к его губам, ее руки начали расстегивать на нем мантию. Он хотел было отстраниться, но она упрямо покачала головой и притянула его к себе.

Потом он тихо спросил ее: "Хочешь — давай уедем куда-нибудь?" Белла, глядя в сторону, произнесла: "Поздно. Уже поздно...". Он понял, что она говорит не только о Метке — ведь от любви никуда не убежишь, и от себя — тоже.

Утром, глядя на спящую рядом жену, Рудольфус ждал, когда она проснется, и боялся этого. Ему казалось, что Белла теперь возненавидит его — за то, что он не только был свидетелем ее слабости, но и воспользовался ею. Но все было так, как всегда. Белла выпила зелье, а вечером, получив записку, прочитала ее, молниеносно собралась и аппарировала куда-то. И опять не ночевала дома.

После этой ночи, когда сумасшедшая радость обладания смешалась с выворачивающей душу болью, ревностью и тоской, Рудольфус, казалось, вообще утратил способность чувствовать боль. Он почти привык к боли, он с ней просыпался и засыпал с тех пор, как понял, что Белла ему неверна. А теперь он словно выпил настойки из мандрагоровых яблок, после которой, как известно еще с древних времен, человека можно резать по живому телу, а он ничего не ощутит, как будто тело — чужое (2). Так и Рудольфус — он больше не чувствовал, как рвется на куски его живое сердце. Он смирился. Только желание защищать Беллу осталось — и он, как прежде, был готов ее защищать от всех на свете. Кроме нее самой и того, от кого она сама защищаться не хотела и не могла. И никаких намеков на двусмысленное положение его жены при Повелителе он по-прежнему не терпел — да те, кто хорошо его знал, ничего подобного себе и не позволяли.

Его мать время от времени спрашивала невестку, когда же она наконец подарит супругу наследника, или, может быть, стоит обратиться к целителям? Белла отвечала, что хочет подождать с детьми, что сейчас все силы нужно отдавать борьбе за новый, лучший мир, а она, Белла — одна из самых искусных боевых магов в организации. Рудольфус, однако, приходил к выводу, что таково желание Темного Лорда, а не самой Беллы, что это он не хочет иметь детей — и думал, что, может быть, Белла когда-нибудь и вернется к нему, к своему законному мужу...

Мать на такие речи Беллы осуждающе качала головой, отец печально вздыхал. Да и слухи уже поползли — трудно скрыть такие вещи в обществе, где все состоят в родстве, и знают друг друга поколениями.

Рудольфус же раз и навсегда перестал винить Беллатрикс в чем-либо. И вовсе не потому, что Белла с детства как-то умела держаться так, будто она всегда права. Просто она изначально была предназначена не для Рудольфуса — он это смутно чувствовал и в юности, и даже когда Белла стала его невестой. Словно Белла была прирожденной принцессой, которую должен взять в жены только король, но никак не простой смертный.

И имя ей дали в честь звезды — Беллатрикс в созвездии Ориона. Звезда упала с неба в его руки, а он не смог ее удержать.

А теперь брат писал, что Повелитель, когда Белла забеременела, поселил ее на вилле в Греции, приставил к ней лучших целителей и часто навещал ее. И что, хотя существование ребенка пока держится в тайне, но похоже, он не собирается отказываться от своей дочери. Ну что ж... У Рудольфуса уже давно и в мыслях не было, что Темный Лорд расстанется с Беллой — если ни время, ни Азкабан, ни даже многолетнее пребывание Повелителя в виде духа где-то между мирами не смогли разрушить эту привязанность... А теперь еще и ребенок — ребенок, которого Белла никогда не хотела родить ему, Рудольфусу... Да, он ни о чем таком уже и не думал, и не мечтал, и не надеялся — но почему же ему сейчас так больно? "А ведь девочка пока что нашу фамилию носит. Дельфини Лестрейндж...".

Он шепотом произнес всплывшую в памяти фразу из любимого им Мольера:

То имя, что весь мир, робея, произносит,

Рассеет здесь и толки все и ложь:

С Юпитером дележ

Бесчестья не приносит.

Признав теперь, что твой соперник — царь богов,

Гордиться можешь ты и звать себя счастливым.

Здесь места нет для горьких слов.(3)

И печально усмехнулся: «К нам это не относится. Алкмена отвергла Юпитера, он смог добиться своего, лишь обернувшись ее супругом. Белла же никогда не любила меня.».

У Рабастана за это время тоже родился ребенок — с дочкой Темного Лорда у них всего два дня разницы. Этот мальчик — Лестрейндж по крови, тут не может быть никаких сомнений. Их отец когда-то решил сам найти Рабастану невесту — и его выбор оказался исключительно удачным, во всех отношениях. "Как жаль, что родители не дожили до этого..."

В таких размышлениях Рудольфус и провел ту ночь. А утром им овладело беспокойство, которое уже не покидало его, он считал дни до отъезда в Англию. И вот, наконец, этот день настал.

В гостиной собралась вся семья, кроме Гретхен, которая осталась на каникулы в школе. Рудольфус крепко пожал протянутую руку Сэма, неотрывно глядя на юношу, стараясь сохранить в памяти родные черты. Профессор, уже протягивая ему коробочку с летучим порохом, сказал на прощание: "Желаю вам удачи. Я искренне рад, что лечение вам помогло. В случае неожиданных осложнений вы всегда можете на меня рассчитывать. Мой дом всегда открыт для вас, как и для вашего уважаемого брата.". А Ирэн добавила: "Да, Руди, если что — ты теперь знаешь, как до нас добраться, адрес тебе известен. Отцу привет передай.". И вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

* * *

Рудольфус не заметил, как задремал, убаюканный легкой качкой. А когда проснулся, увидел, что они приближаются к Дувру. Туман рассеялся, и уже было хорошо видно и прибрежный город, и порт, дымящие трубы, доки и маггловские корабли, стоящие на рейде. Волшебная пристань была чуть поодаль от маггловского порта.

Сойдя на берег, он дал себе немного времени, чтобы привыкнуть к твердой земле под ногами. Прошел таможенный контроль у чиновника Министерства магии — тот сразу узнал Лестрейнджа и почтительно поклонился ему — и направился в город. Там, выпив кофе в гостинице, которую держал волшебник и для волшебников, Рудольфус через камин переместился в "Дырявый котел", а оттуда аппарировал к Малфой-мэнору.

Ворота открылись, когда он поднял в приветствии левую руку с Темной Меткой. Его шаги были тверды и уверенны, а лицо, как он надеялся, спокойно, хотя внутри его сотрясала дрожь. В парке было тихо, мраморная дорожка чисто подметена, как и всегда, между деревьев важно прогуливались белые павлины. Поднявшись на крыльцо, он слегка помедлил перед дверями и вошел в дом.

Огромный холл был пуст — а прошлым летом здесь, да и в парке тоже, всегда толпились люди. "Ах да, конечно, если Белла с дочкой сейчас тут живут, всех остальных попросили отсюда убраться, — догадался он. — А собрания теперь где проводятся?"

Он остановился посреди холла, неуверенно оглядываясь. Следовало бы позвать какого-нибудь эльфа и приказать, чтобы о нем доложили хозяевам дома. Но тут сверху послышались легкие шаги и он увидел спускающуюся по лестнице Нарциссу.

— Руди! — она приблизилась к нему. — Ты вернулся! Ну как, ты здоров, все хорошо? Слава Мерлину...

За прошедшие несколько месяцев Нарцисса похудела и побледнела, она улыбалась, но улыбка выходила печальной, а глаза она старательно отводила, будто боясь встретиться с ним взглядом.

— Здравствуй, Цисси, — улыбнулся он, целуя ей руку. И помолчав, добавил: — Цисси, я все знаю. А брат где? И вообще... как вы тут? Как Люциус, Драко? И остальные?

Легкая тень пробежала по лицу миссис Малфой.

— Басти в Лестрейндж-холле теперь живет. Драко в школу уехал. А мы… Сейчас расскажу.

Она повторила ему то, что несколькими днями раньше рассказывала его брату. Рудольфус потрясенно слушал.

— Вот такие у нас новости. А теперь мы под арестом сидим, — заключила Нарцисса.

Они помолчали. Потом миссис Малфой предложила гостю чаю, но он отказался. И, набравшись решимости, заговорил о том, зачем, собственно, и пришел сюда:

— Цисси... Я могу увидеть Беллу?

Нарцисса пристально взглянула на него. И, слегка сжав его руку, кивнула:

— Да. Пойдем...

Миновав множество коридоров, они прошли в отдаленное крыло замка. Возле одной из дверей Нарцисса остановилась и тихо постучала. Потом отворила ее и вошла, жестом пригласив Рудольфуса следовать за ней.

В комнате было светло и чисто, и пахло уютным, ласковым теплом — как всегда пахнет там, где есть маленькие дети. Беллу Рудольфус увидел сразу — она стояла, наклонившись над колыбелью. Услышав, что дверь открылась, Белла выпрямилась и застыла.

Рудольфус медленно сделал два шага к ней и остановился. Она подошла к нему сама.

— Здравствуй, Руди, — легко касаясь его руки, произнесла она. — Тебя вылечили... Я рада.

Ее губы чуть дрогнули. А он смотрел на нее, не отрывая взгляда, отмечая малейшие изменения в ней. Лицо похудело, скулы выступали резче, под глазами залегли тени, морщинки около губ и глаз стали чуть заметнее, но благодаря этому строгие черты словно бы смягчились. А мерцающие огромные глаза — все такие же завораживающие. Длинные черные локоны, которые Белла раньше любила укладывать в замысловатые прически, стянуты на затылке в простой узел. Линии тела тоже стали мягче, а движения плавнее. И клетчатая шаль на плечах, в которую Белла куталась, как будто ей холодно — Рудольфус не помнил у Беллы этой шали, но было в ней что-то очень домашнее и милое, как будто из детства.

— Белла... — внезапно охрипшим голосом начал он. И умолк, не зная, что сказать. Он пришел сюда, чтобы испить горькую чашу до дна, чтобы увидеть все самому, своими глазами. Но он не находил в себе ни обиды, ни ревности — как будто эти чувства, ненадолго пробудившись при известии о ее ребенке от Повелителя, теперь снова уснули глубоким сном.

Белла нарушила затянувшееся и ставшее неловким молчание:

— Руди... Представь, я потеряла кинжал. Тот, который ты мне подарил...

— Я знаю, мне Цисси рассказала. Возьми мой, — с готовностью откликнулся Рудольфус. — У нас дома еще много, я себе выберу подходящий.

Он отстегнул от пояса кинжал в серебряных ножнах, на которых были выгравированы слова: «Honor meus est fides» (4) и протянул ей.

— Но вас ведь охраняют?

— Нас охраняют, Руди, но… всякое может случиться, — подала голос Нарцисса, все это время тихо стоявшая у двери.

— Спасибо, Руди, — поблагодарила его Белла.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, — твердо сказал Рудольфус.

— Я знаю, — прошептала Белла.

— Позволь мне взглянуть на нее, — с мягкой улыбкой попросил он.

— Хорошо, — ответила она после недолгого раздумья.

Подойдя к колыбели, она жестом, бессознательно выдающим ее материнскую радость и гордость, откинула полог. Рудольфус увидел спящую с соской во рту маленькую девочку, хорошенькую, словно куколка. Малышка слегка причмокивала и посапывала, черные мягкие волосики — кажется, уже кудрявые, как у матери — выбились из-под чепчика на лоб. Ручка, лежащая поверх одеяла, шевельнулась, и Рудольфусу бросились в глаза миниатюрные пальчики с крохотными ноготочками. У него защемило сердце от печали и томительной, жалостливой нежности, которую вызвало в нем это дитя.

— Она прекрасна, — произнес он, переведя взгляд на Беллу. — Прекрасна, как ты.

Белла слегка помотала головой, словно не веря, потом пристально посмотрела ему в глаза, тут же отвела взгляд, и снова дотронулась до его руки.

— Руди...

Боковая дверь открылась, и из нее вышла молодая белокурая женщина в голубом платье, в которой Рудольфус узнал свою невестку Изабеллу. Увидев деверя, она радостно заулыбалась, подбежала к нему и поцеловала в обе щеки.

— Руди! Как я рада! Наконец-то... Басти в Лестрейндж-холле. А я здесь живу, потому что кормлю Дельфини. Руди, да ты ведь нашего Рэйни еще не видел! Пойдем, я тебе его покажу...

Она увлекла Рудольфуса в соседнюю комнату, которая соединялась с комнатой Беллы дверью в стене, и там показала спящего в колыбели прехорошенького младенца.

— Посмотри на него... Правда, он похож на Басти?

— Правда, — кивнул Рудольфус и смахнул выступившие слезы.

— Ох, Руди... — Изабелла схватила его за руку и встревоженно посмотрела на него.

Он уже справился с собой и мягко улыбнулся ей.

— Изабел… Все хорошо. Спасибо тебе...

Рудольфус поцеловал невестку в щеку и вышел из ее комнатки с серьезным и спокойным лицом, держась по-прежнему прямо, расправив широкие плечи.

— Цисси, Белла… С вашего позволения, я откланяюсь. Цисси, у вас камин открыт?

— Нет, — огорченно покачала головой Нарцисса. — Тебе придется аппарировать. Ты сможешь? Вообще, как ты себя чувствуешь после путешествия? Может быть, останешься с нами пообедать?

— Благодарю, Цисси. Но я лучше домой. Сколько мы с братом не виделись? Столько же, сколько и с вами… Кстати, Антонин жив-здоров? Мне Басти вообще-то писал обо всем, что у нас тут делается.

— Антонин жив, — кивнула миссис Малфой.

— Это хорошо, — обрадовался Рудольфус.

— Пойдем, Руди, я тебя провожу до дверей.