Фрау залигэ (гет)

— Работает, — принялась поддакивать Сущность, — разумеется, работает. Но не игровое. Обычное. Наука, например. Теория вероятности действует. Тоже источник чудес, не находите?

другое дело, что есть такая штука, как не оправдывающиеся ожидания читателя :) - но тут, может быть, еще немножко виновата и специфика фандома - хотя, с другой стороны, такой эффект тоже интересен.

Зачем там наука? Ну, тут много целей. Одна: принципиальная попытка включить элементы научпопа в фантастику. Другая - создать антураж...

вопрос резонный, и отвечать мне приходится, на ходу изобретая обоснуй): мы не знаем специфику обучения историков в этом мире, степень их специализации, а еще - ошалелость нашего героя от приключившегося с ним

А насчет ударений - это хорошо тем читателям, кто знает язык :)

Ну, насчет немецкой фразы - да, возможно, можно было ее дать как бы в переводе - хотя, с другой стороны, она четко обозначает место действия...

А вот во фразе на валлийском (а там есть и такая) ударения нужны однозначно :)

Я согласен с тем, что даже если сидов в этой альтернативной Германии проживало очень мало, в курсе антропологии их должны были бы изучать, показывать если не фотографии, то хотя бы рисунки, кости и т.п., поэтому убедительность описанной ситуации оказалась так себе. И все-таки похоже, что в этой Германии сидов знали плохо и рассматривали в соответствующих учебных курсах довольно поверхностно.

Поэтому я рискну допустить, что живьём Петер с ними повстречался впервые и растерялся. Да, собственно говоря, он в заблуждении недолго и пребывал: Этайн же сразу объяснила ему, кто она такая, едва лишь он ее толком разглядел. А дальше он не мог до конца отрешиться от своих фантазий, хотя всё уже понимал.

Ну, скажем так: простой человек-европеец, не путешественник, отличил бы легко африканского негроида от австралоида? Ведь нет же - хотя и понял бы, что это не европеоид и не монголоид. Так и здесь.

Петер с самого начала решил, что имеет дело с кем-то необычным: ну, встреча с девушкой в ночном лесу, очень красивый голос, а потом еще и непонятные уши, которые то ли мерещатся, то ли и правда не как у людей. У залигэ, кстати, никто ему таких ушей не обещал, это была для Петера деталь неожиданная. А от веры в то, что в мире можно встретиться с неведомыми волшебными существами, он к моменту этих событий еще не успел до конца избавиться.

Собственно говоря, и мнение-то о том, что сиды - всего лишь другой вид человека, безо всякой мистики, - оно же в описываемом мире только-только стало прививаться, еще казалось революционным.

А вспомните, как Конан Дойл верил в подлинность фотографий фей из Коттингли! :)

Кстати, а помните про святого Христофора? Это я к тому, что в Средние века иногда плохо отличали легенды от реальности.

Дроу вон и по сей день фалломорфирует, пытаясь построить в уме анатомию ангелов (точнее - крылатых гуманоидов))) Там же шесть конечностей! А расположение мускулатуры и вовсе... (И это не говоря о полых костях и тому подобном)

Другое дело, что признаки сидов, описанные в легендах позволяют предположить в предках кошачьих)))

Точно не помню, но в голое крутится сцена, когда они с Немайн устраивают какую-то проделку вместе...

— Назовись.

В ответ — пожатие плеч. Да он думает, что знаком! Считает ясновидящей? Или себя — знаменитостью?

— Робин Тот Самый к твоим услугам… Великая, чем тебе Добрый Малый–то не угодил? В прошлый раз, признаю, дурака свалял: мешал воинской забаве. Но что теперь тебе не по нраву? Или из Глентуи должно уйти веселье фэйри?

«Веселье фэйри». Вот как теперь, оказывается, называют торговлю деривативами…

Немайн с интересом рассматривает гения. Человека, в седьмом веке додумавшегося до ценных бумаг, обеспеченных другими ценными бумагами. Совершившего при их выпуске ошибку, которую охотно совершали и в двадцать первом: забывшего, что от количества выпущенных бумаг денег не прибавится. А значит, обиженные явятся за его мордой — если найдут или поймают. Глаза честные–честные… Какими и должны быть у величайшего мошенника столетия!

— Рада приветствовать тебя. Я не великая, да и ты не столь уж мал: я тебе макушкой только до подмышки достану.

Вокруг — тишина. Никто не хихикнет, даже обидно. Драка закончилась. Зрители перестали делать ставки… что будет, когда о них вспомнят? Что сида смухлевала при помощи древних сил? Немайн полезла в карман. На стол лег серебристый кружок.

— Почтенный хозяин, я сорвала игру, извини. Вот мой проигрыш. Появилось занятие важней и дороже. Теперь, Робин, по твоему делу. Я не из тех сидов, что, забавляясь, приносят людям беду. А ты?

— Мои шутки бывают злыми, — сообщил тот, — но я никогда никого со света не сживал.

«В отличие от некоторых». Не сказал — намекнул.

— Я, бывало, убивала, — призналась Немайн, — должность такая. Не из забавы, по необходимости. Иногда следует остановить зло сталью.

— Или песней.

— Способов много.

— И почему я — зло? Ты ведь меня остановила.

— Остановила, как мастер — неумелого ученика. Чтобы каменной дробью глаза не выбило. Чтобы не вдохнул раскаленный воздух через стеклодувную трубку. Чтобы пилой не отхватило пальцы. Чтобы…

Она замолчала, как молчал весь трактир. Люди смотрели, силясь навечно запечатлеть редчайшее — нет, невозможное зрелище: растерянного Робина Доброго Малого. Мгновение… Потом — сарказм:

— Так ты обо мне заботилась?

— Нет. Недоучка или, как в твоем случае, самоучка может повредить не только себе. Кстати, поздравляю: мне пришлось озаботиться.

Робин кивнул. Есть с чем поздравлять, есть! Какой–то полукровка достиг силы, беспокоящей старых богов. Это лестно — и страшно. Прежняя, беззаботная, жизнь закончилась. Сам не заметил, как шагнул из деревенских побасенок в героическую легенду. А какая легенда ясна до конца, что ее героям, что слушающему старинные стихи? И какая заканчивается хорошо? Стал вспоминать… Вспомнил!

Снова встал. Поклонился.

— Здравствуйте, — сказал, — пустите меня в свою прекрасную Тару, о народ Дон! Я сын сида, вот только мать мне не сказала, которого…

Улыбнулся. Когда–то так попросился в поселение сидов Ллуд, отец Немайн. И со временем стал королем богов! Правда, Ллуд знал имя своего отца.

Эту легенду Немайн знала. Сама, отложив перевод Ветхого Завета на неопределенный срок, занялась сбором и — куда без того — правкой камбрийских и ирландских старин. Церкви пришлось принять как аргумент дохристианские кельтские кресты, что некогда стояли по всей Британии. Мол, древние евреи, избранный народ, и те не получали в древности подобных откровений… И если Ветхий Завет записан и переписан множество раз, не пропадет, то местные откровения следует перевести на пергамент раньше, чем прервется изустная традиция. Возражений особых не было: монастыри увлеченно занимались тем же самым и с удовольствием приняли заказы на копирование плодов своей работы.

Немайн решила, что история отечества должна проходить через весь курс обучения — от начальной школы до диплома о высшей квалификации, в последнем случае обретая черты теории государства и права или философии истории… Университетский курс еще не готов, а уже пригодился! Теперь ясно, как следует ответить. Сида раскрыла ладонь.

— Ворота Кер–Сиди не замкнуты, странник. Никаких споров и испытаний, как в старину, но умелые люди нам нужны не меньше, а больше. Вот только дело и шутки придется различать, — ухо Немайн дернулось. Да, шаги: давешняя девчушка тащит поднос с заказом. — Спасибо. Молодец, маленькая! Политика политикой, интерес интересом, а долг долгом…

— Какая же я маленькая! Тебя переросла!

Вот так. Тебя твоим же доводом! Робин хохочет. Немайн с удовольствием присоединяется. Следом за ней весь пиршественный зал взрывается весельем. Симфония, сквозь которую все равно слышен тоненький колокольчик сидовского хихиканья. Вот — смолк. Веселые слезы с глаз смахивает платочком уже хранительница. Истинная хозяйка холма!

— Робин, ребрышки будешь? На мой желудок тут многовато…

— Буду… Увы, серьезного человека из меня не выйдет. Я состою из шуток, — полуфэйри разводит руки в покаянии, полушутовском–полусерьезном. — И что делать с деньгами, что клан по моему совету извел на пергамент?

Немайн вздыхает. Вот он, знаменитый «вздох жадной росомахи».

— Сколько?

Услышав число, отмахнулась.

— Заработаешь и отдашь. А вот как заработать… Есть на примете персона, которую стоит как следует разыграть. И богата, и освинела последнее время так, что резать пора…

Робин аж недоглоданное ребрышко отложил.

— Резать — не ко мне.

— Сама бы справилась. Но, вот беда, иных лиц убивать не с руки, хотя заслужили трижды. Я тебе все расскажу — с глазу на глаз. Решишь сам. Хорошо?

Из трактира Защитница и Озорник ушли под руку, словно парочка. А как поладили — никто до поры не узнал… Торговлю с горцами город восстановил назавтра же. Правда, цены взлетели — специально для них — на десятую часть. И в церковный суд на лихву не пожалуешься: себе Немайн не берет ни медяка. Половина пострадавшим трактирам, другая — на постройку собора. И так — пока горцы весь ущерб от своих выходок не покроют!

Робин, и правда, отдыхал. Незаметно отойдя в сторону, он прислонился к стволу росшей на краю поляны молодой липки, прикрыл глаза — да так и застыл, подставив лицо лучам не по-сентябрьски жаркого солнца. Неожиданно, совсем некстати, на него нахлынули воспоминания. В памяти всплыл такой же не по-осеннему солнечный сентябрьский день бог весть сколько лет тому назад, когда юный послушник со странным, непривычным для камбрийского слуха франкским именем Хродберт, изгнанный за богохульную проделку из глиусингского монастыря Кор Теудус, печально брел по дороге на запад, в сторону Гвира, всё дальше и дальше от родного Гвента...

— Эй, парень! Не скажешь, это дорога на Кер-Ллухур?

Спрашивавший выглядывал из нагнавшей Хродберта крытой повозки, влекомой парой мохнатых длинноухих мулов. Бритоусый как истинный римлянин, говорил он, тем не менее, на чистейшем камбрийском, да еще и с гвентским выговором. Этого только не хватало — еще, чего доброго, узнает сына поварихи Радалинды из заезжего дома Кер-Леона! А что будет с матушкой, если та узнает, что его вышибли из монастыря — уж лучше и не думать... Однако идти пешком дальше тоже не хотелось. Решение Хродберт принял быстро. Оглядел бритоусого — и по лишь ему ведомым, но до сих пор ни разу не подводившим признакам счел того безобидным простаком. Ухмыльнулся:

— Подвезете туда — скажу!

Вот так и прибился Хродберт к труппе мимов, что странствовала по Придайну под предводительством старого думнонца Пирана ап Кенуина. И провел в ней целых семь славных лет. Сдружился и с веселым коротышкой-подменышем Эрком — с тем самым, что потом осел в Мерсии и обзавелся прозвищем Свамм, — и с ворчливым толстяком Мадроном, и с ветреной красоткой Дероуэн, и с земляком-гвентцем Франсисом, когда-то так кстати согласившимся его подвезти... А потом пути их разошлись — по его собственной дурости: попутал бес Хродберта, к тому времени давно уже откликавшегося на имя Робин, не вовремя подшутить над жадным епископом. Пришлось от мимов уходить — чтобы не подставлять под удар старых товарищей. И началась совсем другая жизнь — та, которая прославила Робина Доброго Малого на всю Британию...

Кстати, вариант "считать Робина и в самом деле полукровкой" ничего бы полезного не дал. Магии у него бы от этого не появилось: по начальному условию мир не магический принципиально. А если вспомнить, что в "Истории сидов" утверждалось, что промежуточных форм между сидами и людьми не рождалось даже у смешанных пар, то Робин биологически, видимо, все равно оказывался человеком. Так что вышла бы только лишняя сложность с объяснением его существования и в придачу потеря эффекта вот этой самой трогательной и наивной веры в несбыточное.

У меня же и метка сидова на теле есть, и перстень отцовский в матушкином доме хранится...