Дизайнерские войска
Инстаграммные войска
Войска тик-тока

Молодых людей в городе станет меньше, а за кого у нас девушки будут выходить замуж — непонятно.

Звучит как начало триллера

Дизайнерские войска

— Странно прозвучит, наверное, но для меня удивлением было то, что в российской полиции есть люди — и их довольно много, — которые болеют за свою работу, готовы реально ночами не спать, забивать на семьи и так далее, чтобы установить истину. И это не потому, что на них давит какой–то начальник или еще кто–то. Им правда нужно найти ответ. Я сейчас наблюдаю, можно сказать, с близкого расстояния то, как работают эти люди, — и меня это восхищает. Я бы хотел, чтобы результаты этой работы были известны, а эти люди гордились своей работой. В том числе и поэтому я заинтересован в том, чтобы мое дело было доведено до конца.

Почти за год после моего задержания я исследовал несколько сотен дел по 228–й статье, которые проходили через это УВД. Ты можешь себе представить, что в 80% случаев все рассматривается в особом порядке, люди просто тупят глаза в пол, признают свою вину и их сажают на немалые сроки.

Я вообще много чего узнал и решил, как мне это свойственно, сделать расследование. Причем я люблю работать с документами. И я раньше в основном читал кейсы про конкретных людей, рассказанные с их слов, со слов родственников и так далее. У меня шевелились волосы на голове от прочитанного. Результаты своего расследования я хочу опубликовать сейчас в рамках годовщины.

— В каком виде?

— Я питаю слабость к документам, поэтому я прочел около 700 уголовных дел, связанных с наркотиками, которые возбуждались в Западном административном округе за последние три года. Я столкнулся с какими–то дикими ситуациями, подлогами и фальсификациями в духе: «Я случайно проходил мимо здания УВД по ЗАО. Ко мне обратились неизвестные мне люди и предложили побыть представителем общественности. Я согласился, все подтверждаю». И так пять раз. Оперативники, которые привлекают понятых, — это мои оперативники, понятые — те же самые. И при этом — они по–прежнему неизвестные люди.

Еще часто бывает так, что человек приходит и говорит: «Я хочу добровольно изобличить торговцев наркотиками» и участвует в оперативном эксперименте. А потом проходит еще какое–то время, и уже этого человека полицейские задерживают с наркотиками, устанавливают, что он наркоман, что у него зависимости и так далее. Выясняется, что у него были до этого судимости, он уже был и понятым, и как бы случайно закупщиком — и вот его задерживают в метро, на станции, которая не имеет отношения к УВД по ЗАО.

Или, например, Катя Гаврилова, героиня фильма [Юрия] Дудя, зависимая девушка, ВИЧ+, которой позвонила знакомая, очень правильно подобранная оперативниками, и сказала: «У меня ломка, срочно нужна доза». И звонила так на протяжении нескольких дней каждый час и говорила, что «ты для меня — единственная надежда». И Катя, героиня фильма, отдала свою дозу, которая у нее была на утро, попросив те же деньги, за которые она эту дозу купила. Приехали оперативники: 228–я, часть четвертая, то есть сбыт. Десять лет тюрьмы. Хотя там было 0,17 грамма героина — реально, одна доза.

Зачем это делается? Каким образом девушка с терминальной стадией СПИДа занимается сбытом? Почему ее надо закрыть, если нет больше никаких других фактов сбыта? Но дело это вскрылось под конец квартала. Именно тогда, когда — это я исхожу из исследования этих 700 дел, — внезапно начинается вал оперативных закупок маленьких доз, потому что надо выполнить план, закрыть квартал.

То есть это конвейер. И он существует не для того, чтобы бороться с наркоманией, он не противодействует распространению наркотиков. Это просто конвейер.

— Ради чего?

— Не знаю, не могу сказать. Точнее, не понимаю. Единственный из всех изученных мною кейсов изобличал реальных торговцев наркотиками: история про то, как в Россию прилетели люди из Южной Америки, которые везли наркотики внутри себя. Прилетели, их никто не встретил, они поселились в ближайшей гостинице, пошли в аптеку, чтобы купить слабительное и вывести из себя капсулы с веществом. Там им продали что–то не то и капсулы стали растворяться прямо внутри организма. И человек умер. Его отвезли в судмедэкспертизу, чтобы установить причину смерти. Там сделали вскрытие и обнаружилось, что у него внутри наркотики. И тогда позвали УВД по ЗАО и бодро отчитались о пресечении канала контрабанды.

Это единственное дело из семи сотен, мною прочитанных, которое действительно касается сбыта и распространения. В основном они ловят закладчиков и на этом останавливаются. То есть мы даже не идем изучать, кто эти люди, кто давал им заказы, откуда они брали и так далее. Если быть точным, закладчиков задерживают сотрудники патрульно–постовой службы, а сотрудники наркоконтроля в основном занимаются «контрольными закупками», которые, скорее, являются провокациями, ведь они привлекают к ним «профессиональных» понятых и закупщиков.

— Так ради чего сажают людей по «народной» 228–й?

— Хороший вопрос. Ответа у меня нет. Я знал, что 228–я — народная, но до своего дела не понимал насколько. Когда мое дело получило резонанс, только из моего подъезда ко мне пришли трое человек, у которых близкие посажены по 228–й. В подъезде 32 квартиры. Три случая на 32 квартиры — это много. Все спрашивали, как добиться резонанса, как добиться правды. Я говорю: «Надо написать, например, омбудсмену Татьяне Москальковой». Отвечают: «Мы писали, мы ходили на прием к депутатам Госдумы, мы писали в приемную президента. И ничего не происходило: судебное решение вынесено, всего доброго». И люди сидят.

У нас вообще нет механизма, с помощью которого ты можешь вклиниться в эту огромную судебно–правоохранительную махину, остановить ее ход. А она действует по конвейерному типу. И тысячи людей получают зарплату. За что? У меня, собственно, в рамках моего гражданского иска к полицейским есть идея потребовать от них вернуть государству зарплату, которую они получили за это время — если они не докажут, собственно, что они реально что–то делали, боролись с наркотрафиком, что–то расследовали, что–то предотвратили, кого–то спасли от наркотиков. То, что я вижу сейчас, — это не работа.

По крайней мере, я не готов эту работу оплачивать из своих налогов. Понимание того, где участвовали мои оперативники, приводит меня к тому, что это налаженная система получения «галочек» и выполнения отчетности. При этом образ жизни людей, которые этим занимаются, намного шикарнее того, на какой позволяют рассчитывать их, в общем–то, скромные зарплаты: они ездят на роскошных машинах, оформленных на своих родственников, имеют дома, дачи, купленные непонятно на какие деньги и записанные на других людей.

— Сейчас вы встречаетесь с оперативниками, которые тебя задерживали, в ходе судебных заседаний. Какие между вами отношения?

— Они просят вспомнить хорошее. Просят не забывать о том, как они хорошо относились — ведь они давали мне воды попить и покурить, когда я просил. Вероятно, могли бы не давать!

Еще они теперь рассказывают, как трудно, оказывается, приходится в СИЗО, просят помнить о том, что по статье, которая им грозит, сидеть придется восемь, а то и 10–15 лет. И ты как–то начинаешь думать, что вот он — обычный нормальный человек, молодой. Семья, дети, наверное, какие–то планы. И возникает стокгольмский синдром: вот он говорит во время очередных следственных действий, что любит какие–то там карамельки, и ты думаешь: «Блин, в следующий раз захвачу ему карамелек».

Но потом я возвращаюсь домой и понимаю: если бы все сложилось иначе, на их месте сидел бы я, мне бы грозило 15 лет, и они бы приходили в суд и говорили: «Да–да, так все и было» — и пошли бы заниматься своими делами дальше: кататься на дорогих машинах, проводить свои прекрасные оперативные эксперименты, которые, наверное, скорее, больше относятся к области театра, нежели к области борьбы с наркотиками.

А потом еще я открываю приговоры по делам, в которых они участвовали, и читаю: «В отделении полиции стал угрожать, что если обвиняемый не будет сотрудничать, то его супругу тоже отправят в тюрьму». Какие карамельки? Никаких карамелек не будет.

Знаешь, я на полном серьезе иногда задумываюсь, что их семьи точно ни в чем не виноваты — и что если у семей возникнут трудности, я буду помогать, как–то соберем деньги, придумаем способ. Но пока я сталкиваюсь с тем, что они все жалуются на то, что во время обыска все в доме перевернули — вот это неожиданность! А еще адвокаты приносят в суд бумаги о том, что у ребенка обвиняемого сложное заболевание, да и жена тоже болеет. Я начинаю смотреть эти бумаги и выясняется, что оба заболевания выявлены в один день. И это — день задержания полицейского, бумаги эти подписывала подружка жены, врач, а сложное заболевание — это фурункул на бедре.

выпускает на более плачевную жизнь и повышенную вероятность вновь совершить преступление.

Ну и в третьих, у нас большая часть попавших в тюрьмы, это вовсе не айтишники, которых взяли с гашишем (условно)

EnGhost

Ты тотально не в теме. Сейчас количество сидящих по "народной" 228-ой оценивается в 25% ( https://www.kommersant.ru/doc/3998215 ) Каждый четвертый сидит именно за это.

Понимаешь, в тюрьму человек не попадает за не тяжёлые преступления. Любая уголовка, это весьма и весьма тяжелое преступление.

вот это проблема, решаемая очень и очень сложно. Потому как люди попадающие в тюрьмы редко хотят вести иной образ жизни, чем тот который они вели до попадания туда, а без их желания, ты обеспечь им любые условия, они не изменятся.

Кхм-кхм. Несколько эпизодов мелких краж — лёгкий старт среди незащищённых слоёв населения, м-м, точнее даже, среди самых юных представителей. Это раз.

Наркотики — даже лёгкие, дизайнерские, не из разряда «социально небезопасных». Вполне могут загрести и за дудку (и гребут регулярно). Это два.

Экономические преступления, в том числе случаи, когда при отмыве денег скидывают на какого-нибудь почти левого клерка. Это три.

Среди незащищённых слоёв населения ещё довольно популярна ситуация «отсидел за друзей, хотя просто ошивался рядом». Это четыре.

Шлюхи. (Непосредственно рядовой проститутке как бы по закону угрожает только штраф, но в реальности дело обстоит немного тоньше) Это пять.

Отсидка за драку. Ну, скажем, получить месяца три более чем реально. Это шесть.

Про малолетку не забывайте, оч-чень многие с неё начинают)
Ну и проблема не только в хотелках таки, при заведомо низком кпд социальной полезности едва ли не у большинства з/к, очень многие выходят из тюрем практически в никуда и обратно попадают отчасти из безвыходности.
Плюс складывающееся окружение совсем не способствует «исправлению».

введение того что предложил Заяц

Заяц очевидно шутканул и раза два об этом сказал после. Если всерьёз обсуждать, то проблема частных тюрем не в их излишней комфортности, о чём сказал тоже Заяц ¯\_(ツ)_/¯

Интервьюируемый гражданин, видимо, не в курсе, что в суд дело поступает только тогда, когда оно целиком и полностью доказано, и не осудить по нему — нельзя. Если в деле что-то не так, то прокурор тупо не допускает его до рассмотрения, пока следствие не выправит косяки.

Дайствительно, очень подозрительно: что принимать субъектов начинают именно с тех количеств, которые нужны для возбуждения дела. Интересно, почему не задерживают тех, у кого количество недостаточное? Уж не потому ли, что у тех — количество недостаточное?

А вот мне, например — кажется, потому что заявления вида "ну вы же понимаете как всё На Самом-то Деле" — типичная манипуляция, и слепо соглашаться с ней нельзя. Где аргументы по существу о "несостоятельности" такой версии, без апелляций к фантазиям и эмоциям?

И остаются у нас целые 99.3% осуждений — обоснованные.

, где дальнейшее сокрытие преступных схем, в которых осужденные закладчики - лишь мелкие сошки?

То есть, что это нижнюю границу специально так установили и в законе прописали — чуть меньше, чем типично фасуют и распространяют — мысли не возникает, нет?

Пассажир едет в поезде и видит, что на всех железнодорожных переездах поезду горит только зелёный свет. Не слишком ли удачное совпадение такой практики? Отсюда пассажир немедленно делает мощный вывод: в железнодорожных светофорах не бывает красного цвета, только зелёный!

Они тоже входят в состав 99.3%. Просто лично тебе не докладывают о каждом конкретном случае, потому что ты не являешься начальником ФСКН. Более того: даже начальнику ФСКН не докладывают обо всех конкретных случаях, только общие сводки.

Предложение в чем-то интересное, но он безнадежный популист.

Я бы скорее предложил частные тюрьмы по некоторым составам преступлений. А то сажают какого-нибудь хорошего программиста по "народной", и он сгнивает от туберкулеза. А так работал бы по специальности. Условия:
1) законодательно обязать оператора частной тюрьмы тратить минимум впятеро больше денег в день на содержание заключенных, чем в обычных тюрьмах
2) реальная конкуренция предложений от многих операторов заключенным и право сменить свою тюрьму - для пресечения злоупотреблений и монополизма.
3) оговорить заранее, какую долю доходов заключенного может получать тюрьма
4) обязательные инспекции, чтобы исключить силовое давление администрации

Может быть, что-то еще...